Кто написал рассказ кусака автор

  • Полный текст
  • I
  • II
  • III
  • IV
  • V

I

Она никому не при­над­ле­жала; у нее не было соб­ствен­ного имени, и никто не мог бы ска­зать, где нахо­ди­лась она во всю дол­гую мороз­ную зиму и чем кор­ми­лась. От теп­лых изб ее отго­няли дво­ро­вые собаки, такие же голод­ные, как и она, но гор­дые и силь­ные своею при­над­леж­но­стью к дому; когда, гони­мая голо­дом или инстинк­тив­ною потреб­но­стью в обще­нии, она пока­зы­ва­лась на улице, — ребята бро­сали в нее кам­нями и пал­ками, взрос­лые весело улю­лю­кали и страшно, прон­зи­тельно сви­стали. Не помня себя от страху, пере­ме­ты­ва­ясь со сто­роны на сто­рону, наты­ка­ясь на заго­рожи и людей, она мча­лась на край поселка и пря­та­лась в глу­бине боль­шого сада, в одном ей извест­ном месте. Там она зали­зы­вала ушибы и раны и в оди­но­че­стве копила страх и злобу.

Только один раз ее пожа­лели и при­лас­кали. Это был про­пойца-мужик, воз­вра­щав­шийся из кабака. Он всех любил и всех жалел и что-то гово­рил себе под нос о доб­рых людях и своих надеж­дах на доб­рых людей; пожа­лел он и собаку, гряз­ную и некра­си­вую, на кото­рую слу­чайно упал его пья­ный и бес­цель­ный взгляд.

— Жучка! — позвал он ее име­нем, общим всем соба­кам. — Жучка! Пойди сюда, не бойся!

Жучке очень хоте­лось подойти; она виляла хво­стом, но не реша­лась. Мужик похло­пал себя рукой по коленке и убе­ди­тельно повторил:

— Да пойди, дура! Ей-богу, не трону!

Но, пока собака коле­ба­лась, все ярост­нее раз­ма­хи­вая хво­стом и малень­кими шаж­ками подви­га­ясь впе­ред, настро­е­ние пья­ного чело­века изме­ни­лось. Он вспом­нил все обиды, нане­сен­ные ему доб­рыми людьми, почув­ство­вал скуку и тупую злобу и, когда Жучка легла перед ним на спину, с раз­маху ткнул ее в бок нос­ком тяже­лого сапога.

— У‑у, мразь! Тоже лезет!

Собака завиз­жала, больше от неожи­дан­но­сти и обиды, чем от боли, а мужик, шата­ясь, побрел домой, где долго и больно бил жену и на кусочки изо­рвал новый пла­ток, кото­рый на про­шлой неделе купил ей в подарок.

С тех пор собака не дове­ряла людям, кото­рые хотели ее при­лас­кать, и, под­жав хвост, убе­гала, а ино­гда со зло­бою набра­сы­ва­лась на них и пыта­лась уку­сить, пока кам­нями и пал­кой не уда­ва­лось ото­гнать ее. На одну зиму она посе­ли­лась под тер­ра­сой пустой дачи, у кото­рой не было сто­рожа, и бес­ко­рыстно сто­ро­жила ее: выбе­гала по ночам на дорогу и лаяла до хри­поты. Уже улег­шись на свое место, она все еще злобно вор­чала, но сквозь злобу про­гля­ды­вало неко­то­рое доволь­ство собой и даже гордость.

Зим­няя ночь тяну­лась долго-долго, и чер­ные окна пустой дачи угрюмо гля­дели на обле­де­нев­ший непо­движ­ный сад. Ино­гда в них как будто вспы­хи­вал голу­бо­ва­тый ого­нек: то отра­жа­лась на стекле упав­шая звезда, или ост­ро­ро­гий месяц посы­лал свой роб­кий луч.

II

Насту­пила весна, и тихая дача огла­си­лась гром­ким гово­ром, скри­пом колес и гряз­ным топо­том людей, пере­но­ся­щих тяже­сти. При­е­хали из города дач­ники, целая весе­лая ватага взрос­лых, под­рост­ков и детей, опья­нен­ных воз­ду­хом, теп­лом и све­том; кто-то кри­чал, кто-то пел, сме­ялся высо­ким жен­ским голосом.

Пер­вой, с кем позна­ко­ми­лась собака, была хоро­шень­кая девушка в корич­не­вом фор­мен­ном пла­тье, выбе­жав­шая в сад. Жадно и нетер­пе­ливо, желая охва­тить и сжать в своих объ­я­тиях все види­мое, она посмот­рела на ясное небо, на крас­но­ва­тые сучья вишен и быстро легла на траву, лицом к горя­чему солнцу. Потом так же вне­запно вско­чила и, обняв себя руками, целуя све­жими устами весен­ний воз­дух, выра­зи­тельно и серьезно сказала:

— Вот весело-то!

Ска­зала и быстро закру­жи­лась. И в ту же минуту без­звучно под­крав­ша­яся собака яростно вце­пи­лась зубами в раз­ду­вав­шийся подол пла­тья, рва­нула и так же без­звучно скры­лась в густых кустах кры­жов­ника и смородины.

— Ай, злая собака! — убе­гая, крик­нула девушка, и долго еще слы­шался ее взвол­но­ван­ный голос: — Мама, дети! Не ходите в сад: там собака! Огром­ная!.. Злюу-щая!..

Ночью собака под­кра­лась к заснув­шей даче и бес­шумно улег­лась на свое место под тер­ра­сой. Пахло людьми, и в откры­тые окна при­но­си­лись тихие звуки корот­кого дыха­ния. Люди спали, были бес­по­мощны и не страшны, и собака рев­ниво сто­ро­жила их: спала одним гла­зом и при каж­дом шорохе вытя­ги­вала голову с двумя непо­движ­ными огонь­ками фос­фо­ри­че­ски све­тя­щихся глаз. А тре­вож­ных зву­ков было много в чут­кой весен­ней ночи: в траве шур­шало что-то неви­ди­мое, малень­кое и под­би­ра­лось к самому лос­ня­ще­муся носу собаки; хру­стела про­шло­год­няя ветка под заснув­шей пти­цей, и на близ­ком шоссе гро­хо­тала телега и скри­пели нагру­жен­ные возы. И далеко окрест в непо­движ­ном воз­духе рас­сти­лался запах души­стого, све­жего дегтя и манил в свет­ле­ю­щую даль.

При­е­хав­шие дач­ники были очень доб­рыми людьми, а то, что они были далеко от города, дышали хоро­шим воз­ду­хом, видели вокруг себя все зеле­ным, голу­бым и без­злоб­ным, делало их еще доб­рее. Теп­лом вхо­дило в них солнце и выхо­дило сме­хом и рас­по­ло­же­нием ко всему живу­щему. Сперва они хотели про­гнать напу­гав­шую их собаку и даже застре­лить ее из револь­вера, если не убе­рется; но потом при­выкли к лаю по ночам и ино­гда по утрам вспоминали:

— А где же наша Кусака?

И это новое имя «Кусака» так и оста­лось за ней. Слу­ча­лось, что и днем заме­чали в кустах тем­ное тело, бес­следно про­па­дав­шее при пер­вом дви­же­нии руки, бро­сав­шей хлеб, — словно это был не хлеб, а камень, — и скоро все при­выкли к Кусаке, назы­вали ее «своей» соба­кой и шутили по поводу ее дико­сти и бес­при­чин­ного страха. С каж­дым днем Кусака на один шаг умень­шала про­стран­ство, отде­ляв­шее ее от людей; при­смот­ре­лась к их лицам и усво­ила их при­вычки: за пол­часа до обеда уже сто­яла в кустах и лас­ково помар­ги­вала. И та же гим­на­зи­сточка Леля, забыв­шая обиду, окон­ча­тельно ввела ее в счаст­ли­вый круг отды­ха­ю­щих и весе­ля­щихся людей.

— Кусачка, пойди ко мне! — звала она к себе. — Ну, хоро­шая, ну, милая, пойди! Сахару хочешь?.. Сахару тебе дам, хочешь? Ну, пойди же!

Но Кусака не шла: боя­лась. И осто­рожно, похло­пы­вая себя руками и говоря так лас­ково, как это можно было при кра­си­вом голосе и кра­си­вом лице, Леля подви­га­лась к собаке и сама боя­лась: вдруг укусит.

— Я тебя люблю, Кусачка, я тебя очень люблю. У тебя такой хоро­шень­кий носик и такие выра­зи­тель­ные глазки. Ты не веришь мне, Кусачка?

Брови Лели под­ня­лись, и у самой у нее был такой хоро­шень­кий носик и такие выра­зи­тель­ные глаза, что солнце посту­пило умно, рас­це­ло­вав горячо, до крас­ноты щек, все ее моло­день­кое, наивно-пре­лест­ное личико.

И Кусачка вто­рой раз в своей жизни пере­вер­ну­лась на спину и закрыла глаза, не зная наверно, уда­рят ее или при­лас­кают. Но ее при­лас­кали. Малень­кая, теп­лая рука при­кос­ну­лась нере­ши­тельно к шер­ша­вой голове и, словно это было зна­ком неот­ра­зи­мой вла­сти, сво­бодно и смело забе­гала по всему шер­сти­стому телу, тор­моша, лас­кая и щекоча.

— Мама, дети! Гля­дите: я лас­каю Кусаку! — закри­чала Леля.

Когда при­бе­жали дети, шум­ные, звон­ко­го­ло­сые, быст­рые и свет­лые, как капельки раз­бе­жав­шейся ртути, Кусака замерла от страха и бес­по­мощ­ного ожи­да­ния: она знала, что, если теперь кто-нибудь уда­рит ее, она уже не в силах будет впиться в тело обид­чика сво­ими ост­рыми зубами: у нее отняли ее непри­ми­ри­мую злобу. И когда все напе­ре­рыв стали лас­кать ее, она долго еще вздра­ги­вала при каж­дом при­кос­но­ве­нии лас­ка­ю­щей руки, и ей больно было от непри­выч­ной ласки, словно от удара.

III

Всею своею соба­чьей душою рас­цвела Кусака. У нее было имя, на кото­рое она стрем­глав нес­лась из зеле­ной глу­бины сада; она при­над­ле­жала людям и могла им слу­жить. Разве недо­ста­точно этого для сча­стья собаки?

С при­выч­кою к уме­рен­но­сти, создав­ше­юся годами бро­дя­чей, голод­ной жизни, она ела очень мало, но и это малое изме­нило ее до неузна­ва­е­мо­сти: длин­ная шерсть, прежде висев­шая рыжими, сухими кос­мами и на брюхе вечно покры­тая засох­шею гря­зью, очи­сти­лась, почер­нела и стала лос­ниться, как атлас. И когда она от нечего делать выбе­гала к воро­там, ста­но­ви­лась у порога и важно осмат­ри­вала улицу вверх и вниз, никому уже не при­хо­дило в голову драз­нить ее или бро­сить камнем.

Но такою гор­дою и неза­ви­си­мою она бывала только наедине. Страх не совсем еще выпа­рился огнем ласк из ее сердца, и вся­кий раз при виде людей, при их при­бли­же­нии, она теря­лась и ждала побоев. И долго еще вся­кая ласка каза­лась ей неожи­дан­но­стью, чудом, кото­рого она не могла понять и на кото­рое она не могла отве­тить. Она не умела лас­каться. Дру­гие собаки умеют ста­но­виться на зад­ние лапки, тереться у ног и даже улы­баться, и тем выра­жают свои чув­ства, но она не умела.

Един­ствен­ное, что могла Кусака, это упасть на спину, закрыть глаза и слегка завиз­жать. Но этого было мало, это не могло выра­зить ее вос­торга, бла­го­дар­но­сти и любви, — и с вне­зап­ным наи­тием Кусака начала делать то, что, быть может, когда-нибудь она видела у дру­гих собак, но уже давно забыла. Она нелепо кувыр­ка­лась, неук­люже пры­гала и вер­те­лась вокруг самой себя, и ее тело, быв­шее все­гда таким гиб­ким и лов­ким, ста­но­ви­лось непо­во­рот­ли­вым, смеш­ным и жалким.

— Мама, дети! Смот­рите, Кусака играет! — кри­чала Леля и, зады­ха­ясь от смеха, про­сила: — Еще, Кусачка, еще! Вот так! Вот так…

И все соби­ра­лись и хохо­тали, а Кусака вер­те­лась, кувыр­ка­лась и падала, и никто не видел в ее гла­зах стран­ной мольбы. И как прежде на собаку кри­чали и улю­лю­кали, чтобы видеть ее отча­ян­ный страх, так теперь нарочно лас­кали ее, чтобы вызвать в ней при­лив любви, бес­ко­нечно смеш­ной в своих неук­лю­жих и неле­пых про­яв­ле­ниях. Не про­хо­дило часа, чтобы кто-нибудь из под­рост­ков или детей не кричал:

— Кусачка, милая Кусачка, поиграй!

И Кусачка вер­те­лась, кувыр­ка­лась и падала при несмол­ка­е­мом весе­лом хохоте. Ее хва­лили при ней и за глаза и жалели только об одном, что при посто­рон­них людях, при­хо­див­ших в гости, она не хочет пока­зать своих штук и убе­гает в сад или пря­чется под террасой.

Посте­пенно Кусака при­выкла к тому, что о пище не нужно забо­титься, так как в опре­де­лен­ный час кухарка даст ей помоев и костей, уве­ренно и спо­койно ложи­лась на свое место под тер­ра­сой и уже искала и про­сила ласк. И отя­же­лела она: редко бегала с дачи, и когда малень­кие дети звали ее с собою в лес, уклон­чиво виляла хво­стом и неза­метно исче­зала. Но по ночам все так же гро­мок и бди­те­лен был ее сто­ро­же­вой лай.

IV

Жел­тыми огнями заго­ре­лась осень, частыми дождями запла­кало небо, и быстро стали пустеть дачи и умол­кать, как будто непре­рыв­ный дождь и ветер гасили их, точно свечи, одну за другой.

— Как же нам быть с Куса­кой? — в раз­ду­мье спра­ши­вала Леля.

Она сидела, охва­тив руками колени, и печально гля­дела в окно, по кото­рому ска­ты­ва­лись бле­стя­щие капли начав­ше­гося дождя.

I

Она никому не принадлежала; у нее не было собственного имени, и никто не мог бы сказать, где находилась она во всю долгую морозную зиму и чем кормилась. От теплых изб ее отгоняли дворовые собаки, такие же голодные, как и она, но гордые и сильные своею принадлежностью к дому; когда, гонимая голодом или инстинктивною потребностью в общении, она показывалась на улице, — ребята бросали в нее камнями и палками, взрослые весело улюлюкали и страшно, пронзительно свистали. Не помня себя от страху, переметываясь со стороны на сторону, натыкаясь на загорожи и людей, она мчалась на край поселка и пряталась в глубине большого сада, в одном ей известном месте. Там она зализывала ушибы и раны и в одиночестве копила страх и злобу.

Только один раз ее пожалели и приласкали. Это был пропойца-мужик, возвращавшийся из кабака. Он всех любил и всех жалел и что-то говорил себе под нос о добрых людях и своих надеждах на добрых людей; пожалел он и собаку, грязную и некрасивую, на которую случайно упал его пьяный и бесцельный взгляд.

— Жучка! — позвал он ее именем, общим всем собакам. — Жучка! Пойди сюда, не бойся!

Жучке очень хотелось подойти; она виляла хвостом, но не решалась. Мужик похлопал себя рукой по коленке и убедительно повторил:

— Да пойди, дура! Ей-Богу, не трону!

Но, пока собака колебалась, все яростнее размахивая хвостом и маленькими шажками подвигаясь вперед, настроение пьяного человека изменилось. Он вспомнил все обиды, нанесенные ему добрыми людьми, почувствовал скуку и тупую злобу и, когда Жучка легла перед ним на спину, с размаху ткнул ее в бок носком тяжелого сапога.

— У-у, мразь! Тоже лезет!

Собака завизжала, больше от неожиданности и обиды, чем от боли, а мужик, шатаясь, побрел домой, где долго и больно бил жену и на кусочки изорвал новый платок, который на прошлой неделе купил ей в подарок.

С тех пор собака не доверяла людям, которые хотели ее приласкать, и, поджав хвост, убегала, а иногда со злобою набрасывалась на них и пыталась укусить, пока камнями и палкой не удавалось отогнать ее. На одну зиму она поселилась под террасой пустой дачи, у которой не было сторожа, и бескорыстно сторожила ее: выбегала по ночам на дорогу и лаяла до хрипоты. Уже улегшись на свое место, она все еще злобно ворчала, но сквозь злобу проглядывало некоторое довольство собой и даже гордость.

Зимняя ночь тянулась долго-долго, и черные окна пустой дачи угрюмо глядели на обледеневший неподвижный сад. Иногда в них как будто вспыхивал голубоватый огонек: то отражалась на стекле упавшая звезда, или остророгий месяц посылал свой робкий луч.

II

Наступила весна, и тихая дача огласилась громким говором, скрипом колес и грязным топотом людей, переносящих тяжести. Приехали из города дачники, целая веселая ватага взрослых, подростков и детей, опьяненных воздухом, теплом и светом; кто-то кричал, кто-то пел, смеялся высоким женским голосом.

Первой, с кем познакомилась собака, была хорошенькая девушка в коричневом форменном платье, выбежавшая в сад. Жадно и нетерпеливо, желая охватить и сжать в своих объятиях все видимое, она посмотрела на ясное небо, на красноватые сучья вишен и быстро легла на траву, лицом к горячему солнцу. Потом так же внезапно вскочила и, обняв себя руками, целуя свежими устами весенний воздух, выразительно и серьезно сказала:

— Вот весело-то!

Сказала и быстро закружилась. И в ту же минуту беззвучно подкравшаяся собака яростно вцепилась зубами в раздувавшийся подол платья, рванула и так же беззвучно скрылась в густых кустах крыжовника и смородины.

— Ай, злая собака! — убегая, крикнула девушка, и долго еще слышался ее взволнованный голос: — Мама, дети! Не ходите в сад: там собака! Огромная!.. Злюу-щая!..

Ночью собака подкралась к заснувшей даче и бесшумно улеглась на свое место под террасой. Пахло людьми, и в открытые окна приносились тихие звуки короткого дыхания. Люди спали, были беспомощны и не страшны, и собака ревниво сторожила их: спала одним глазом и при каждом шорохе вытягивала голову с двумя неподвижными огоньками фосфорически светящихся глаз. А тревожных звуков было много в чуткой весенней ночи: в траве шуршало что-то невидимое, маленькое и подбиралось к самому лоснящемуся носу собаки; хрустела прошлогодняя ветка под заснувшей птицей, и на близком шоссе грохотала телега и скрипели нагруженные возы. И далеко окрест в неподвижном воздухе расстилался запах душистого, свежего дегтя и манил в светлеющую даль.

Приехавшие дачники были очень добрыми людьми, а то, что они были далеко от города, дышали хорошим воздухом, видели вокруг себя все зеленым, голубым и беззлобным, делало их еще добрее. Теплом входило в них солнце и выходило смехом и расположением ко всему живущему. Сперва они хотели прогнать напугавшую их собаку и даже застрелить ее из револьвера, если не уберется; но потом привыкли к лаю по ночам и иногда по утрам вспоминали:

— А где же наша Кусака?

И это новое имя «Кусака» так и осталось за ней. Случалось, что и днем замечали в кустах темное тело, бесследно пропадавшее при первом движении руки, бросавшей хлеб, — словно это был не хлеб, а камень, — и скоро все привыкли к Кусаке, называли ее «своей» собакой и шутили по поводу ее дикости и беспричинного страха. С каждым днем Кусака на один шаг уменьшала пространство, отделявшее ее от людей; присмотрелась к их лицам и усвоила их привычки: за полчаса до обеда уже стояла в кустах и ласково помаргивала. И та же гимназисточка Леля, забывшая обиду, окончательно ввела ее в счастливый круг отдыхающих и веселящихся людей.

— Кусачка, пойди ко мне! — звала она к себе. — Ну, хорошая, ну, милая, пойди! Сахару хочешь?.. Сахару тебе дам, хочешь? Ну, пойди же!

Но Кусака не шла: боялась. И осторожно, похлопывая себя руками и говоря так ласково, как это можно было при красивом голосе и красивом лице, Леля подвигалась к собаке и сама боялась: вдруг укусит.

— Я тебя люблю, Кусачка, я тебя очень люблю. У тебя такой хорошенький носик и такие выразительные глазки. Ты не веришь мне, Кусачка?

Брови Лели поднялись, и у самой у нее был такой хорошенький носик и такие выразительные глаза, что солнце поступило умно, расцеловав горячо, до красноты щек, все ее молоденькое, наивно-прелестное личико.

И Кусачка второй раз в своей жизни перевернулась на спину и закрыла глаза, не зная наверно, ударят ее или приласкают. Но ее приласкали. Маленькая, теплая рука прикоснулась нерешительно к шершавой голове и, словно это было знаком неотразимой власти, свободно и смело забегала по всему шерстистому телу, тормоша, лаская и щекоча.

— Мама, дети! Глядите: я ласкаю Кусаку! — закричала Леля.

Когда прибежали дети, шумные, звонкоголосые, быстрые и светлые, как капельки разбежавшейся ртути, Кусака замерла от страха и беспомощного ожидания: она знала, что, если теперь кто-нибудь ударит ее, она уже не в силах будет впиться в тело обидчика своими острыми зубами: у нее отняли ее непримиримую злобу. И когда все наперерыв стали ласкать ее, она долго еще вздрагивала при каждом прикосновении ласкающей руки, и ей больно было от непривычной ласки, словно от удара.

III

Всею своею собачьей душою расцвела Кусака. У нее было имя, на которое она стремглав неслась из зеленой глубины сада; она принадлежала людям и могла им служить. Разве недостаточно этого для счастья собаки?

С привычкою к умеренности, создавшеюся годами бродячей, голодной жизни, она ела очень мало, но и это малое изменило ее до неузнаваемости: длинная шерсть, прежде висевшая рыжими, сухими космами и на брюхе вечно покрытая засохшею грязью, очистилась, почернела и стала лосниться, как атлас. И когда она от нечего делать выбегала к воротам, становилась у порога и важно осматривала улицу вверх и вниз, никому уже не приходило в голову дразнить ее или бросить камнем.

Но такою гордою и независимою она бывала только наедине. Страх не совсем еще выпарился огнем ласк из ее сердца, и всякий раз при виде людей, при их приближении, она терялась и ждала побоев. И долго еще всякая ласка казалась ей неожиданностью, чудом, которого она не могла понять и на которое она не могла ответить. Она не умела ласкаться. Другие собаки умеют становиться на задние лапки, тереться у ног и даже улыбаться, и тем выражают свои чувства, но она не умела.

Единственное, что могла Кусака, это упасть на спину, закрыть глаза и слегка завизжать. Но этого было мало, это не могло выразить ее восторга, благодарности и любви, — и с внезапным наитием Кусака начала делать то, что, быть может, когда-нибудь она видела у других собак, но уже давно забыла. Она нелепо кувыркалась, неуклюже прыгала и вертелась вокруг самой себя, и ее тело, бывшее всегда таким гибким и ловким, становилось неповоротливым, смешным и жалким.

— Мама, дети! Смотрите, Кусака играет! — кричала Леля и, задыхаясь от смеха, просила: — Еще, Кусачка, еще! Вот так! Вот так…

И все собирались и хохотали, а Кусака вертелась, кувыркалась и падала, и никто не видел в ее глазах странной мольбы. И как прежде на собаку кричали и улюлюкали, чтобы видеть ее отчаянный страх, так теперь нарочно ласкали ее, чтобы вызвать в ней прилив любви, бесконечно смешной в своих неуклюжих и нелепых проявлениях. Не проходило часа, чтобы кто-нибудь из подростков или детей не кричал:

— Кусачка, милая Кусачка, поиграй!

И Кусачка вертелась, кувыркалась и падала при несмолкаемом веселом хохоте. Ее хвалили при ней и за глаза и жалели только об одном, что при посторонних людях, приходивших в гости, она не хочет показать своих штук и убегает в сад или прячется под террасой.

Постепенно Кусака привыкла к тому, что о пище не нужно заботиться, так как в определенный час кухарка даст ей помоев и костей, уверенно и спокойно ложилась на свое место под террасой и уже искала и просила ласк. И отяжелела она: редко бегала с дачи, и когда маленькие дети звали ее с собою в лес, уклончиво виляла хвостом и незаметно исчезала. Но по ночам все так же громок и бдителен был ее сторожевой лай.

IV

Желтыми огнями загорелась осень, частыми дождями заплакало небо, и быстро стали пустеть дачи и умолкать, как будто непрерывный дождь и ветер гасили их, точно свечи, одну за другой.

— Как же нам быть с Кусакой? — в раздумье спрашивала Леля.

Она сидела, охватив руками колени, и печально глядела в окно, по которому скатывались блестящие капли начавшегося дождя.

— Что у тебя за поза, Леля! Ну кто так сидит? — сказала мать и добавила: — А Кусаку придется оставить. Бог с ней!

— Жа-а-лко, — протянула Леля.

— Ну что поделаешь? Двора у нас нет, а в комнатах ее держать нельзя, ты сама понимаешь.

— Жа-а-лко, — повторила Леля, готовая заплакать.

Уже приподнялись, как крылья ласточки, ее темные брови и жалко сморщился хорошенький носик, когда мать сказала:

— Догаевы давно уже предлагали мне щеночка. Говорят, очень породистый и уже служит. Ты слышишь меня? А эта что — дворняжка!

— Жа-а-лко, — повторила Леля, но не заплакала.

Снова пришли незнакомые люди, и заскрипели возы, и застонали под тяжелыми шагами половицы, но меньше было говора и совсем не слышно было смеха. Напуганная чужими людьми, смутно предчувствуя беду, Кусака убежала на край сада и оттуда, сквозь поредевшие кусты, неотступно глядела на видимый ей уголок террасы и на сновавшие по нем фигуры в красных рубахах.

— Ты здесь, моя бедная Кусачка, — сказала вышедшая Леля. Она уже была одета по-дорожному — в то коричневое платье, кусок от которого оторвала Кусака, и черную кофточку. — Пойдем со мной!

И они вышли на шоссе. Дождь то принимался идти, то утихал, и все пространство между почерневшею землей и небом было полно клубящимися, быстро идущими облаками. Снизу было видно, как тяжелы они и непроницаемы для света от насытившей их воды и как скучно солнцу за этою плотною стеной.

Налево от шоссе тянулось потемневшее жнивье, и только на бугристом и близком горизонте одинокими купами поднимались невысокие разрозненные деревья и кусты. Впереди, недалеко, была застава и возле нее трактир с железной красной крышей, а у трактира кучка людей дразнила деревенского дурачка Илюшу.

— Дайте копеечку, — гнусавил протяжно дурачок, и злые, насмешливые голоса наперебой отвечали ему:

— А дрова колоть хочешь?

И Илюша цинично и грязно ругался, а они без веселья хохотали.

Прорвался солнечный луч, желтый и анемичный, как будто солнце было неизлечимо больным; шире и печальнее стала туманная осенняя даль.

— Скучно, Кусака! — тихо проронила Леля и, не оглядываясь, пошла назад.

И только на вокзале она вспомнила, что не простилась с Кусакой.

V

Кусака долго металась по следам уехавших людей, добежала до станции и — промокшая, грязная — вернулась на дачу. Там она проделала еще одну новую штуку, которой никто, однако, не видал: первый раз взошла на террасу и, приподнявшись на задние лапы, заглянула в стеклянную дверь и даже поскребла когтями. Но в комнатах было пусто, и никто не ответил Кусаке.

Поднялся частый дождь, и отовсюду стал надвигаться мрак осенней длинной ночи. Быстро и глухо он заполнил пустую дачу; бесшумно выползал он из кустов и вместе с дождем лился с неприветного неба. На террасе, с которой была снята парусина, отчего она казалась обширной и странно пустой, свет долго еще боролся с тьмою и печально озарял следы грязных ног, но скоро уступил и он.

Наступила ночь.

И когда уже не было сомнений, что она наступила, собака жалобно и громко завыла. Звенящей, острой, как отчаяние, нотой ворвался этот вой в монотонный, угрюмо покорный шум дождя, прорезал тьму и, замирая, понесся над темным и обнаженным полем.

Собака выла — ровно, настойчиво и безнадежно спокойно. И тому, кто слышал этот вой, казалось, что это стонет и рвется к свету сама беспросветно-темная ночь, и хотелось в тепло, к яркому огню, к любящему женскому сердцу.

Собака выла.

Комментарии

Впервые — в «Журнале для всех», 1901, № 9, сентябрь. Рассказ включен в «Книгу рассказов и стихотворений», изданную в Москве книжным магазином С. Курнина и K°. Деньги от продажи сборника в 1905 г. были переданы забастовочному комитету работников почты и телеграфа.

В письме К. И. Чуковскому, написанном до 19 июля 1902 г., Андреев подчеркивал: «Мне не важно, кто „он“ — герой моих рассказов: поп, чиновник, добряк или скотина. Мне важно только одно что он человек и как таковой несет одни и те же тяготы жизни. Более того: в рассказе „Кусака“ героем является собака, ибо все живое имеет одну и ту же душу, все живое страдает одними страданиями и в великом безличии и равенстве сливается воедино перед грозными силами жизни» (Чуковский Корней. Из воспоминаний. М., Советский писатель, 1959, с. 270).

Рассказ про собаку, которая жила одна на пустующей даче. Ей в жизни много доставалось плохого от людей, и она перестала им доверять. Весной на дачу приехали дачники. Они были добрыми людьми и каждый день шаг за шагом подружились с Кусакой.

I

   Она никому не принадлежала; у нее не было собственного имени, и никто не мог бы сказать, где находилась она во всю долгую морозную зиму и чем кормилась. От теплых изб ее отгоняли дворовые собаки, такие же голодные, как и она, но гордые и сильные своею принадлежностью к дому; когда, гонимая голодом или инстинктивною потребностью в общении, она показывалась на улице, — ребята бросали в нее камнями и палками, взрослые весело улюлюкали и страшно, пронзительно свистали. Не помня себя от страху, переметываясь со стороны на сторону, натыкаясь на загорожи и людей, она мчалась на край поселка и пряталась в глубине большого сада, в одном ей известном месте. Там она зализывала ушибы и раны и в одиночестве копила страх и злобу.

   Только один раз ее пожалели и приласкали. Это был пропойца-мужик, возвращавшийся из кабака. Он всех любил и всех жалел и что-то говорил себе под нос о добрых людях и своих надеждах на добрых людей; пожалел он и собаку, грязную и некрасивую, на которую случайно упал его пьяный и бесцельный взгляд.

   — Жучка! — позвал он ее именем, общим всем собакам. — Жучка! Пойди сюда, не бойся!

   Жучке очень хотелось подойти; она виляла хвостом, но не решалась. Мужик похлопал себя рукой по коленке и убедительно повторил:

   — Да пойди, дура! Ей-Богу, не трону!

   Но, пока собака колебалась, все яростнее размахивая хвостом и маленькими шажками подвигаясь вперед, настроение пьяного человека изменилось. Он вспомнил все обиды, нанесенные ему добрыми людьми, почувствовал скуку и тупую злобу и, когда Жучка легла перед ним на спину, с размаху ткнул ее в бок носком тяжелого сапога.

   — У-у, мразь! Тоже лезет!

   Собака завизжала, больше от неожиданности и обиды, чем от боли, а мужик, шатаясь, побрел домой, где долго и больно бил жену и на кусочки изорвал новый платок, который на прошлой неделе купил ей в подарок.

   С тех пор собака не доверяла людям, которые хотели ее приласкать, и, поджав хвост, убегала, а иногда со злобою набрасывалась на них и пыталась укусить, пока камнями и палкой не удавалось отогнать ее. На одну зиму она поселилась под террасой пустой дачи, у которой не было сторожа, и бескорыстно сторожила ее: выбегала по ночам на дорогу и лаяла до хрипоты. Уже улегшись на свое место, она все еще злобно ворчала, но сквозь злобу проглядывало некоторое довольство собой и даже гордость.

   Зимняя ночь тянулась долго-долго, и черные окна пустой дачи угрюмо глядели на обледеневший неподвижный сад. Иногда в них как будто вспыхивал голубоватый огонек: то отражалась на стекле упавшая звезда, или остророгий месяц посылал свой робкий луч.

II

   Наступила весна, и тихая дача огласилась громким говором, скрипом колес и грязным топотом людей, переносящих тяжести. Приехали из города дачники, целая веселая ватага взрослых, подростков и детей, опьяненных воздухом, теплом и светом; кто-то кричал, кто-то пел, смеялся высоким женским голосом.

Кусака - Андреев Л.Н.

   Первой, с кем познакомилась собака, была хорошенькая девушка в коричневом форменном платье, выбежавшая в сад. Жадно и нетерпеливо, желая охватить и сжать в своих объятиях все видимое, она посмотрела на ясное небо, на красноватые сучья вишен и быстро легла на траву, лицом к горячему солнцу. Потом так же внезапно вскочила и, обняв себя руками, целуя свежими устами весенний воздух, выразительно и серьезно сказала:

   — Вот весело-то!

   Сказала и быстро закружилась. И в ту же минуту беззвучно подкравшаяся собака яростно вцепилась зубами в раздувавшийся подол платья, рванула и так же беззвучно скрылась в густых кустах крыжовника и смородины.

   — Ай, злая собака! — убегая, крикнула девушка, и долго еще слышался ее взволнованный голос: — Мама, дети! Не ходите в сад: там собака! Огромная!.. Злюу-щая!..

   Ночью собака подкралась к заснувшей даче и бесшумно улеглась на свое место под террасой. Пахло людьми, и в открытые окна приносились тихие звуки короткого дыхания. Люди спали, были беспомощны и не страшны, и собака ревниво сторожила их: спала одним глазом и при каждом шорохе вытягивала голову с двумя неподвижными огоньками фосфорически светящихся глаз. А тревожных звуков было много в чуткой весенней ночи: в траве шуршало что-то невидимое, маленькое и подбиралось к самому лоснящемуся носу собаки; хрустела прошлогодняя ветка под заснувшей птицей, и на близком шоссе грохотала телега и скрипели нагруженные возы. И далеко окрест в неподвижном воздухе расстилался запах душистого, свежего дегтя и манил в светлеющую даль.

   Приехавшие дачники были очень добрыми людьми, а то, что они были далеко от города, дышали хорошим воздухом, видели вокруг себя все зеленым, голубым и беззлобным, делало их еще добрее. Теплом входило в них солнце и выходило смехом и расположением ко всему живущему. Сперва они хотели прогнать напугавшую их собаку и даже застрелить ее из револьвера, если не уберется; но потом привыкли к лаю по ночам и иногда по утрам вспоминали:

   — А где же наша Кусака?

   И это новое имя «Кусака» так и осталось за ней. Случалось, что и днем замечали в кустах темное тело, бесследно пропадавшее при первом движении руки, бросавшей хлеб, — словно это был не хлеб, а камень, — и скоро все привыкли к Кусаке, называли ее «своей» собакой и шутили по поводу ее дикости и беспричинного страха. С каждым днем Кусака на один шаг уменьшала пространство, отделявшее ее от людей; присмотрелась к их лицам и усвоила их привычки: за полчаса до обеда уже стояла в кустах и ласково помаргивала. И та же гимназисточка Леля, забывшая обиду, окончательно ввела ее в счастливый круг отдыхающих и веселящихся людей.

   — Кусачка, пойди ко мне! — звала она к себе.- Ну, хорошая, ну, милая, пойди! Сахару хочешь?.. Сахару тебе дам, хочешь? Ну, пойди же!

   Но Кусака не шла: боялась. И осторожно, похлопывая себя руками и говоря так ласково, как это можно было при красивом голосе и красивом лице, Леля подвигалась к собаке и сама боялась: вдруг укусит.

   — Я тебя люблю, Кусачка, я тебя очень люблю. У тебя такой хорошенький носик и такие выразительные глазки. Ты не веришь мне, Кусачка?

   Брови Лели поднялись, и у самой у нее был такой хорошенький носик и такие выразительные глаза, что солнце поступило умно, расцеловав горячо, до красноты щек, все ее молоденькое, наивно-прелестное личико.

   И Кусачка второй раз в своей жизни перевернулась на спину и закрыла глаза, не зная наверно, ударят ее или приласкают. Но ее приласкали. Маленькая, теплая рука прикоснулась нерешительно к шершавой голове и, словно это было знаком неотразимой власти, свободно и смело забегала по всему шерстистому телу, тормоша, лаская и щекоча.

   — Мама, дети! Глядите: я ласкаю Кусаку! — закричала Леля.

   Когда прибежали дети, шумные, звонкоголосые, быстрые и светлые, как капельки разбежавшейся ртути, Кусака замерла от страха и беспомощного ожидания: она знала, что, если теперь кто-нибудь ударит ее, она уже не в силах будет впиться в тело обидчика своими острыми зубами: у нее отняли ее непримиримую злобу. И когда все наперерыв стали ласкать ее, она долго еще вздрагивала при каждом прикосновении ласкающей руки, и ей больно было от непривычной ласки, словно от удара.

III

   Всею своею собачьей душою расцвела Кусака. У нее было имя, на которое она стремглав неслась из зеленой глубины сада; она принадлежала людям и могла им служить. Разве недостаточно этого для счастья собаки?

   С привычкою к умеренности, создавшеюся годами бродячей, голодной жизни, она ела очень мало, но и это малое изменило ее до неузнаваемости: длинная шерсть, прежде висевшая рыжими, сухими космами и на брюхе вечно покрытая засохшею грязью, очистилась, почернела и стала лосниться, как атлас. И когда она от нечего делать выбегала к воротам, становилась у порога и важно осматривала улицу вверх и вниз, никому уже не приходило в голову дразнить ее или бросить камнем.

   Но такою гордою и независимою она бывала только наедине. Страх не совсем еще выпарился огнем ласк из ее сердца, и всякий раз при виде людей, при их приближении, она терялась и ждала побоев. И долго еще всякая ласка казалась ей неожиданностью, чудом, которого она не могла понять и на которое она не могла ответить. Она не умела ласкаться. Другие собаки умеют становиться на задние лапки, тереться у ног и даже улыбаться, и тем выражают свои чувства, но она не умела.

   Единственное, что могла Кусака, это упасть на спину, закрыть глаза и слегка завизжать. Но этого было мало, это не могло выразить ее восторга, благодарности и любви, — и с внезапным наитием Кусака начала делать то, что, быть может, когда-нибудь она видела у других собак, но уже давно забыла. Она нелепо кувыркалась, неуклюже прыгала и вертелась вокруг самой себя, и ее тело, бывшее всегда таким гибким и ловким, становилось неповоротливым, смешным и жалким.

   — Мама, дети! Смотрите, Кусака играет! — кричала Леля и, задыхаясь от смеха, просила: -Еще, Кусачка, еще! Вот так! Вот так…

   И все собирались и хохотали, а Кусака вертелась, кувыркалась и падала, и никто не видел в ее глазах странной мольбы. И как прежде на собаку кричали и улюлюкали, чтобы видеть ее отчаянный страх, так теперь нарочно ласкали ее, чтобы вызвать в ней прилив любви, бесконечно смешной в своих неуклюжих и нелепых проявлениях. Не проходило часа, чтобы кто-нибудь из подростков или детей не кричал:

   — Кусачка, милая Кусачка, поиграй!

   И Кусачка вертелась, кувыркалась и падала при несмолкаемом веселом хохоте. Ее хвалили при ней и за глаза и жалели только об одном, что при посторонних людях, приходивших в гости, она не хочет показать своих штук и убегает в сад или прячется под террасой.

   Постепенно Кусака привыкла к тому, что о пище не нужно заботиться, так как в определенный час кухарка даст ей помоев и костей, уверенно и спокойно ложилась на свое место под террасой и уже искала и просила ласк. И отяжелела она: редко бегала с дачи, и когда маленькие дети звали ее с собою в лес, уклончиво виляла хвостом и незаметно исчезала. Но по ночам все так же громок и бдителен был ее сторожевой лай.

Кусака - Андреев Л.Н.

IV

   Желтыми огнями загорелась осень, частыми дождями заплакало небо, и быстро стали пустеть дачи и умолкать, как будто непрерывный дождь и ветер гасили их, точно свечи, одну за другой.

   — Как же нам быть с Кусакой? — в раздумье спрашивала Леля.

   Она сидела, охватив руками колени, и печально глядела в окно, по которому скатывались блестящие капли начавшегося дождя.

   — Что у тебя за поза, Леля! Ну кто так сидит? — сказала мать и добавила:- А Кусаку придется оставить. Бог с ней!

   — Жа-а-лко, — протянула Леля.

   — Ну что поделаешь? Двора у нас нет, а в комнатах ее держать нельзя, ты сама понимаешь.

   — Жа-а-лко, — повторила Леля, готовая заплакать.

   Уже приподнялись, как крылья ласточки, ее темные брови и жалко сморщился хорошенький носик, когда мать сказала:

   — Догаевы давно уже предлагали мне щеночка. Говорят, очень породистый и уже служит. Ты слышишь меня? А эта что — дворняжка!

   — Жа-а-лко, — повторила Леля, но не заплакала.

   Снова пришли незнакомые люди, и заскрипели возы, и застонали под тяжелыми шагами половицы, но меньше было говора и совсем не слышно было смеха. Напуганная чужими людьми, смутно предчувствуя беду, Кусака убежала на край сада и оттуда, сквозь поредевшие кусты, неотступно глядела на видимый ей уголок террасы и на сновавшие по нем фигуры в красных рубахах.

   — Ты здесь, моя бедная Кусачка, — сказала вышедшая Леля. Она уже была одета по-дорожному — в то коричневое платье, кусок от которого оторвала Кусака, и черную кофточку.- Пойдем со мной!

   И они вышли на шоссе. Дождь то принимался идти, то утихал, и все пространство между почерневшею землей и небом было полно клубящимися, быстро идущими облаками. Снизу было видно, как тяжелы они и непроницаемы для света от насытившей их воды и как скучно солнцу за этою плотною стеной.

   Налево от шоссе тянулось потемневшее жнивье, и только на бугристом и близком горизонте одинокими купами поднимались невысокие разрозненные деревья и кусты. Впереди, недалеко, была застава и возле нее трактир с железной красной крышей, а у трактира кучка людей дразнила деревенского дурачка Илюшу.

   — Дайте копеечку, — гнусавил протяжно дурачок, и злые, насмешливые голоса наперебой отвечали ему:

   — А дрова колоть хочешь?

   И Илюша цинично и грязно ругался, а они без веселья хохотали.

   Прорвался солнечный луч, желтый и анемичный, как будто солнце было неизлечимо больным; шире и печальнее стала туманная осенняя даль.

   — Скучно, Кусака! — тихо проронила Леля и, не оглядываясь, пошла назад.

   И только на вокзале она вспомнила, что не простилась с Кусакой.

V

   Кусака долго металась по следам уехавших людей, добежала до станции и — промокшая, грязная — вернулась на дачу. Там она проделала еще одну новую штуку, которой никто, однако, не видал: первый раз взошла на террасу и, приподнявшись на задние лапы, заглянула в стеклянную дверь и даже поскребла когтями. Но в комнатах было пусто, и никто не ответил Кусаке.

   Поднялся частый дождь, и отовсюду стал надвигаться мрак осенней длинной ночи. Быстро и глухо он заполнил пустую дачу; бесшумно выползал он из кустов и вместе с дождем лился с неприветного неба. На террасе, с которой была снята парусина, отчего она казалась обширной и странно пустой, свет долго еще боролся с тьмою и печально озарял следы грязных ног, но скоро уступил и он.

   Наступила ночь.

   И когда уже не было сомнений, что она наступила, собака жалобно и громко завыла. Звенящей, острой, как отчаяние, нотой ворвался этот вой в монотонный, угрюмо покорный шум дождя, прорезал тьму и, замирая, понесся над темным и обнаженным полем.

   Собака выла — ровно, настойчиво и безнадежно спокойно. И тому, кто слышал этот вой, казалось, что это стонет и рвется к свету сама беспросветно-темная ночь, и хотелось в тепло, к яркому огню, к любящему женскому сердцу.

   Собака выла.

❤️ 266

🔥 201

😁 185

😢 278

👎 137

🥱 156

Добавлено на полку

Удалено с полки

Достигнут лимит

Леонид Николаевич Андреев

Кусака

I

Она никому не принадлежала; у нее не было собственного имени, и никто не мог бы сказать, где находилась она во всю долгую морозную зиму и чем кормилась. От теплых изб ее отгоняли дворовые собаки, такие же голодные, как и она, но гордые и сильные своею принадлежностью к дому; когда, гонимая голодом или инстинктивною потребностью в общении, она показывалась на улице, — ребята бросали в нее камнями и палками, взрослые весело улюлюкали и страшно, пронзительно свистали. Не помня себя от страху, переметываясь со стороны на сторону, натыкаясь на загорожи и людей, она мчалась на край поселка и пряталась в глубине большого сада, в одном ей известном месте. Там она зализывала ушибы и раны и в одиночестве копила страх и злобу.

Только один раз ее пожалели и приласкали. Это был пропойца-мужик, возвращавшийся из кабака. Он всех любил и всех жалел и что-то говорил себе под нос о добрых людях и своих надеждах на добрых людей; пожалел он и собаку, грязную и некрасивую, на которую случайно упал его пьяный и бесцельный взгляд.

— Жучка! — позвал он ее именем, общим всем собакам. — Жучка! Пойди сюда, не бойся!

Жучке очень хотелось подойти; она виляла хвостом, но не решалась. Мужик похлопал себя рукой по коленке и убедительно повторил:

— Да пойди, дура! Ей-Богу, не трону!

Но, пока собака колебалась, все яростнее размахивая хвостом и маленькими шажками подвигаясь вперед, настроение пьяного человека изменилось. Он вспомнил все обиды, нанесенные ему добрыми людьми, почувствовал скуку и тупую злобу и, когда Жучка легла перед ним на спину, с размаху ткнул ее в бок носком тяжелого сапога.

— У-у, мразь! Тоже лезет!

Собака завизжала, больше от неожиданности и обиды, чем от боли, а мужик, шатаясь, побрел домой, где долго и больно бил жену и на кусочки изорвал новый платок, который на прошлой неделе купил ей в подарок.

С тех пор собака не доверяла людям, которые хотели ее приласкать, и, поджав хвост, убегала, а иногда со злобою набрасывалась на них и пыталась укусить, пока камнями и палкой не удавалось отогнать ее. На одну зиму она поселилась под террасой пустой дачи, у которой не было сторожа, и бескорыстно сторожила ее: выбегала по ночам на дорогу и лаяла до хрипоты. Уже улегшись на свое место, она все еще злобно ворчала, но сквозь злобу проглядывало некоторое довольство собой и даже гордость.

Зимняя ночь тянулась долго-долго, и черные окна пустой дачи угрюмо глядели на обледеневший неподвижный сад. Иногда в них как будто вспыхивал голубоватый огонек: то отражалась на стекле упавшая звезда, или остророгий месяц посылал свой робкий луч.

II

Наступила весна, и тихая дача огласилась громким говором, скрипом колес и грязным топотом людей, переносящих тяжести. Приехали из города дачники, целая веселая ватага взрослых, подростков и детей, опьяненных воздухом, теплом и светом; кто-то кричал, кто-то пел, смеялся высоким женским голосом.

Первой, с кем познакомилась собака, была хорошенькая девушка в коричневом форменном платье, выбежавшая в сад. Жадно и нетерпеливо, желая охватить и сжать в своих объятиях все видимое, она посмотрела на ясное небо, на красноватые сучья вишен и быстро легла на траву, лицом к горячему солнцу. Потом так же внезапно вскочила и, обняв себя руками, целуя свежими устами весенний воздух, выразительно и серьезно сказала:

— Вот весело-то!

Сказала и быстро закружилась. И в ту же минуту беззвучно подкравшаяся собака яростно вцепилась зубами в раздувавшийся подол платья, рванула и так же беззвучно скрылась в густых кустах крыжовника и смородины.

— Ай, злая собака! — убегая, крикнула девушка, и долго еще слышался ее взволнованный голос: — Мама, дети! Не ходите в сад: там собака! Огромная!.. Злюу-щая!..

Ночью собака подкралась к заснувшей даче и бесшумно улеглась на свое место под террасой. Пахло людьми, и в открытые окна приносились тихие звуки короткого дыхания. Люди спали, были беспомощны и не страшны, и собака ревниво сторожила их: спала одним глазом и при каждом шорохе вытягивала голову с двумя неподвижными огоньками фосфорически светящихся глаз. А тревожных звуков было много в чуткой весенней ночи: в траве шуршало что-то невидимое, маленькое и подбиралось к самому лоснящемуся носу собаки; хрустела прошлогодняя ветка под заснувшей птицей, и на близком шоссе грохотала телега и скрипели нагруженные возы. И далеко окрест в неподвижном воздухе расстилался запах душистого, свежего дегтя и манил в светлеющую даль.

Приехавшие дачники были очень добрыми людьми, а то, что они были далеко от города, дышали хорошим воздухом, видели вокруг себя все зеленым, голубым и беззлобным, делало их еще добрее. Теплом входило в них солнце и выходило смехом и расположением ко всему живущему. Сперва они хотели прогнать напугавшую их собаку и даже застрелить ее из револьвера, если не уберется; но потом привыкли к лаю по ночам и иногда по утрам вспоминали:

— А где же наша Кусака?

И это новое имя «Кусака» так и осталось за ней. Случалось, что и днем замечали в кустах темное тело, бесследно пропадавшее при первом движении руки, бросавшей хлеб, — словно это был не хлеб, а камень, — и скоро все привыкли к Кусаке, называли ее «своей» собакой и шутили по поводу ее дикости и беспричинного страха. С каждым днем Кусака на один шаг уменьшала пространство, отделявшее ее от людей; присмотрелась к их лицам и усвоила их привычки: за полчаса до обеда уже стояла в кустах и ласково помаргивала. И та же гимназисточка Леля, забывшая обиду, окончательно ввела ее в счастливый круг отдыхающих и веселящихся людей.

— Кусачка, пойди ко мне! — звала она к себе. — Ну, хорошая, ну, милая, пойди! Сахару хочешь?.. Сахару тебе дам, хочешь? Ну, пойди же!

Но Кусака не шла: боялась. И осторожно, похлопывая себя руками и говоря так ласково, как это можно было при красивом голосе и красивом лице, Леля подвигалась к собаке и сама боялась: вдруг укусит.

— Я тебя люблю, Кусачка, я тебя очень люблю. У тебя такой хорошенький носик и такие выразительные глазки. Ты не веришь мне, Кусачка?

Брови Лели поднялись, и у самой у нее был такой хорошенький носик и такие выразительные глаза, что солнце поступило умно, расцеловав горячо, до красноты щек, все ее молоденькое, наивно-прелестное личико.

И Кусачка второй раз в своей жизни перевернулась на спину и закрыла глаза, не зная наверно, ударят ее или приласкают. Но ее приласкали. Маленькая, теплая рука прикоснулась нерешительно к шершавой голове и, словно это было знаком неотразимой власти, свободно и смело забегала по всему шерстистому телу, тормоша, лаская и щекоча.

— Мама, дети! Глядите: я ласкаю Кусаку! — закричала Леля.

Когда прибежали дети, шумные, звонкоголосые, быстрые и светлые, как капельки разбежавшейся ртути, Кусака замерла от страха и беспомощного ожидания: она знала, что, если теперь кто-нибудь ударит ее, она уже не в силах будет впиться в тело обидчика своими острыми зубами: у нее отняли ее непримиримую злобу. И когда все наперерыв стали ласкать ее, она долго еще вздрагивала при каждом прикосновении ласкающей руки, и ей больно было от непривычной ласки, словно от удара.

III

Всею своею собачьей душою расцвела Кусака. У нее было имя, на которое она стремглав неслась из зеленой глубины сада; она принадлежала людям и могла им служить. Разве недостаточно этого для счастья собаки?

С привычкою к умеренности, создавшеюся годами бродячей, голодной жизни, она ела очень мало, но и это малое изменило ее до неузнаваемости: длинная шерсть, прежде висевшая рыжими, сухими космами и на брюхе вечно покрытая засохшею грязью, очистилась, почернела и стала лосниться, как атлас. И когда она от нечего делать выбегала к воротам, становилась у порога и важно осматривала улицу вверх и вниз, никому уже не приходило в голову дразнить ее или бросить камнем.

Рассказы Леонида Андреева отличаются особой эмоциональностью и реалистичностью. Исключением не стало и произведение «Кусака» — история о тяжёлой судьбе бездомной собаки, о жестокости мира и роли сострадания в жизни каждого. Многомудрый Литрекон предлагает ознакомиться с анализом рассказа «Кусака» по плану, чтобы рассмотреть важные моменты произведения и углубиться в идеи, высказанные автором. 

Содержание:

  • 1 История создания 
  • 2 Жанр, направление
  • 3 Композиция и конфликт
  • 4 Смысл названия
  • 5 Суть: о чём?
  • 6 Главные герои и их характеристика
  • 7 Темы
  • 8 Проблемы
  • 9 Основная идея
  • 10 Чему учит?
  • 11 Художественные особенности
  • 12 Критика

История создания 

Рассказ «Кусака» был написан в 1901 году и опубликован в издании «Журнал для всех». Примечательно, что впоследствии Андреев в письме К.И. Чуковскому объяснял, почему центральным персонажем его произведения стала собака. Он подчёркивал, что героем произведения может быть кто угодно, важно лишь передать его чувства. Животные тоже испытывают эмоции, тоже сталкиваются с жизненными трудностями. Именно поэтому и собака может быть главным героем рассказа. 

Андреев решил привлечь внимание читателя к тому, как легко сделать зло, руководствуясь благими или псевдо-благими помыслами. Эту идею он развивал и в других своих работах.

Жанр, направление

«Кусака» представляет собой рассказ, принадлежащий реалистическому направлению. Жизненные ситуации, реальная обстановка, «естественные» персонажи – всё это позволяет читателю ощутить себя рядом с происходящим. Для рассказа типичны ограниченное количество персонажей и сюжетных линий (в этом случае – два центральных героя и один мотив; побочные ответвления создаются только для развития основного повествования). Также о происходящем сообщается через одно лицо. Им может выступить кто-то из героев или сам рассказчик.

Рассказ не отличается большим объёмом, однако захватывает несколько сезонов года, тем самым раскрывая чувства центрального героя в полном масштабе. Как и во многих произведениях, здесь используется символичная композиция: весна олицетворяет надежду, лето — счастье, осень — печаль, зима — страдание.

Относительно направления можно сказать следующее: Леонида Николаевича считали родоначальником русского экспрессионизма. Данному модернистскому литературному течению были присущи трагизм, чрезмерное преувеличение (гротеск), сосредоточение на эмоциях и ощущениях, контрастность. Эти черты вполне можно найти в рассказе. Вместе с тем он довольно реалистичен за счет психологизма, так как автор подробно исследует эмоции живого существа, достоверно изображает душевные переживания.

Композиция и конфликт

Рассказ «Кусака» состоит из пяти глав, каждая из которых включает важные изменения в жизни собаки. 

  1. В первой главе автор описывает трудную и бесцельную жизнь животного, упоминая о тех или иных причинах поведения собаки. Действия этой части относятся к зиме, такой же холодной и «злой», как пьяница, повстречавшийся животному в то время. На тот момент собаку звали Жучка.
  2. Вторая глава символизирует наступление весны – изменений в привычной действительности собаки. В этой части рассказа животное знакомится с новыми людьми, в частности с гимназисткой Лёлей, при первой встрече с которой Кусака повела себя агрессивно. Именно тогда Кусака обретает новое имя, а также встречает ласку от людей – неиспытанную ранее. 
  3. Третья глава посвящена лучшему периоду в жизни Кусаки: она любима, сыта и счастлива, хотя всё ещё не доверяет незнакомым людям. 
  4. Четвёртая же часть рассказа символизирует наступление осени – поры грусти и увядания. И эта нелёгкая пора перехода от чего-то тёплого и счастливого к чему-то холодному и печальному омрачается отъездом людей, так полюбившихся Кусаке. 
  5. Окончательное осознание своего одиночества приходит к собаке лишь в пятой главе: когда она не находит своих хозяев, не видит никого в доме и на улице. Это ощущение безысходности и бессилия напоминает состояние Кусаки в первой главе. 

Таким образом, автор использовал кольцевую композицию в рассказе «Кусака». Кроме того, он провёл главного героя через все времена года, что подчеркнуло переменчивость жизни.

В рассказе «Кусака» можно выделить несколько конфликтных линий: внутренний конфликт Кусаки, внутренний конфликт Лёли и конфликт между центральным героем и обществом. Особенно важным в рассказе является конфликт между собакой и обществом. Изначально обиженная людьми, Кусака переносит свои обиды и на незнакомцев, которые проявляют к ней заботу. Горький опыт заставляет собаку мучиться от недоверия и бояться человека как такового. 

Смысл названия

Смысл названия рассказа «Кусака» заключается в сужении повествования до личности самой собаки. Именно её образ полноценен и завершён. Именно её переживания и чувства выходят на первый план рассказа. 

Смысл заглавия рассказа «Кусака» можно трактовать и в плане восприятия имени собаки как её характеристики. Она озлоблена, она кусается, набрасывается. Но ведь «собака бывает кусачей только от жизни собачьей».

Суть: о чём?

Рассказ «Кусака» – это история о тяжёлой судьбе собаки. Изначально безымянная, собака терпит гонения и агрессию со стороны людей. Но особенно жестоко с ней обошёлся один мужчина, возвращавшийся домой из кабака. Он убедительно и долго приманивал собаку к себе, чтобы погладить. И в последний момент, вспомнив всё плохое в своей жизни, мужчина сорвался на собаку и ударил её. Все те горечь и обида, испытанные Жучкой, сделали её озлобленной и нелюдимой. 

Лишь гимназистка Лёля и дачники сумели изменить отношение собаки к миру, а также дали ей новое имя – Кусака. Испытав любовь и заботу людей на себе, Кусака жила счастливо. Но очередное предательство – отъезд дачников – вернули собаку в изначальное положение. Но теперь Кусака не бросалась на людей, она просто смирилась и выла от отчаяния.

Эта история затрагивает не только судьбу одной собаки. Это рассказ о бесчеловечности, о жестокости, о бессердечности. В то же время «Кусака» повествует о сострадании и заботе. Такой контраст и смена «тональностей» показывает нестабильность мира и его неоднозначность.

Главные герои и их характеристика

Чтобы проследить изменения в характере собаки в зависимости от её положения и понять, чем же руководствовалась Лёля, Многомудрый Литрекон предлагает ознакомиться с краткой характеристикой главных героев рассказа «Кусака». Анализ по плану вмещает в себя таблицу с описанием персонажей. 

Кусака Бездомная собака, терпящая издевательства со стороны людей, потеряла всякое доверие к человеку после эпизода с пьяницей. Озлобленная, агрессивная, нелюдимая – такой нам предстаёт Жучка в первых главах рассказа. Последующие события изменят отношение собаки к людям. Однако в ней навсегда останется недоверие и излишняя подозрительность по отношению к человеку. Даже когда она доверилась людям, её мучили мысли о своём неумении выражать благодарность или удовольствие. Кроме того, Кусака всегда охраняла дом, выбранный ею, даже когда в нём не жили люди. В этом проявляется её врождённое желание быть полезной и нужной. Кусака также отличается своей преданностью.
Лёля Гимназистка Лёля приехала на дачу только с наступлением весны. Она полна восторга и радости, и только нападение собаки омрачило первые минуты пребывания за городом. Несмотря на агрессивное поведение собаки, Лёля пересилила свой страх и решила окружить Кусаку лаской и заботой. Девочка понимала, что озлобленной собаку сделала сама жизнь. Лёля – искренняя, заботливая, милосердная и сопереживающая. Она не хотела оставлять собаку на произвол судьбы, потому что понимала, как трудно и плохо будет животному. В этом проявляется безграничная доброта и человечность Лёли.

Темы

В рассказе «Кусака» можно выделить такую тематику:

  1. Тема жестокости человека по отношению к животным выдвигается автором на первый план. Уже в самом начале произведения писатель обозначает причину страха и озлобленности собаки: дети бросали в неё камнями, а взрослые намеренно пугали. И эта тема проходит через всё повествование, объясняя то или иное поведение собаки: нападение на Лёлю, ожидания удара от гладивших собаку детей, желание угодить и понравиться дачникам. Бездомная собака, не представляющая опасности, желающая лишь быть нужной, верная и разумная – терпит побои и плохое отношение. Автор обращает внимание читателей на то, что всему есть своя причина. И причина тяжёлой жизни Кусаки в жестокости людей по отношению к ней.
  2. Тема сострадания раскрывается в линии взаимоотношений Кусаки и Лёли. Девочка абсолютно бескорыстно, более того – преодолевая свой страх, стремится сделать жизнь собаки лучше с помощью своей любви и заботы. Это сострадание, понимание чувств обездоленной собаки, доброта и желание просто помочь выделяются автором как прекрасные качества, которые улучшили положение дел Кусаки. Если бы не сострадание Лёли, собака так бы и не узнала, каково это – быть любимой, нужной и окружённой лаской.
  3. Тема доверия и постепенной привязанности не менее значима. Поведение собаки изменило лишь отношение дачников к Кусаке: они не только простили её за злость при первой встрече, но и кормили её, играли с ней и просто заботились о её благополучии. Кусаке было очень трудно вновь поверить людям, но она преодолела свой страх и поддалась ласке Лёли. Несмотря на огромный шаг в сторону доверия к человеку, Кусака всё ещё боялась и избегала незнакомых людей.
  4. Тема человечности. В невыплаканных слезах Лёли, в её переживаниях и сомнениях заключается внутренний конфликт: взять собаку в квартиру нельзя, но и оставить её не хочется. Девочка искренне сочувствует собаке, в чём проявляется её человечность.

Проблемы

Основная проблема, рассматриваемая Андреевым в рассказе «Кусака», – это проблема несправедливости жизни. Кусака не выбирала бездомную жизнь, не хотела быть опасной, не желала быть одинокой и вечно прячущейся. Однако так сложилась её судьба. Цепь событий, произошедших вне зависимости от неё, привела Кусаку к отчаянию и смирению. Подобная несправедливость наталкивает на мысли о том, что необходимо помогать всем тем, кто в этом нуждается. Нужно обращать внимание на тех, кто не может даже попросить об этом. Автор намеренно подводит Кусаку к такому финалу. Он делает это для того, чтобы читатель увидел не только прямую зависимость поступков и их последствий, но и ощутил, что жизнь может обращаться несправедливо с тем, кто меньше всего этого заслуживает. Именно поэтому человек должен сделать всё, что в его силах, чтобы оттенить несправедливость жизни путём милосердия и доброты по отношению к братьям нашим меньшим.

Проблематика рассказа «Кусака» еще шире: 

  1. Одиночество. Переломным становится момент осознания собакой своего одиночества. Очень трудно вновь стать ненужным и оставленным, когда тебе показали, что может быть иначе, и это «иначе» – лучшее, что с тобой случалось. Автор подчёркивает печальное состояние Кусаки описанием её воя – болезненного, беспрерывного и безнадёжно спокойного. 
  2. Недоверие. Изначально бездомная и ненужная собака не была озлоблена на людей, но всё же остерегалась их из-за их агрессивного поведения. Данное отношение изменил случай с пьяницей, приманившим Кусаку лаской, а затем ударившей её. Собака стала озлобленной и недоверчивой.
  3. Неумение выражать свои чувства. Ещё одной проблемой, волновавшей собаку, было её неумение «ласкаться». Хоть она и старалась угождать дачникам, уподобляясь тому, что видела в поведении других животных, она не могла выразить свои чувства в полной мере.
  4. Равнодушие. Родители девочки показали ей ужасный пример, показав свое безразличие по отношению к животному, за которое они взяли на себя ответственность. Читатель убеждается в нежелании Лёли оставлять Кусаку. Девочка полюбила собаку, и теперь она не видела для себя варианта оставить животное на произвол судьбы. Несмотря на предложение мамы взять породистого щенка, Лёля думает лишь о своей дворняжке Кусаке, которую ей удалось приручить за время пребывания на даче. 
  5. Предательство. Обретя хозяев, Кусака с трудом доверилась им. И в конце, когда полюбившиеся ей дачники всё же уезжают, она разочаровывается в людях снова. Человек вновь и вновь предаёт собаку, а животное отвечает ему на это агрессией и недоверием.

Основная идея

Смысл рассказа «Кусака» заключается в том, что жестокость людей оставляет отпечаток и на судьбах животных. Собаки тоже испытывают чувства, у них есть свои переживания и эмоции, на которые люди зачастую не обращают внимания. Писатель призывает читателя нести ответственность за свои поступки, ценить животных и обращать внимание на то, что они чувствуют. Ведь жестокий по отношению к животным человек жесток и по отношению к людям – как пьяница, ударивший Жучку, а затем избивший жену. 

Но главная мысль рассказа «Кусака» проглядывает именно в поступке семьи Лели. Герои сначала привязали к себе животное, не подумав об ответственности за него, а потом бросили. Руководствуясь благими намерениями, они повели себя не лучше злобного пьяницы: приманили и ударили. Но один удар — ничто по сравнению с одиночеством, которое испытала Кусака после отъезда хозяев. Получается, что люди обманывают себя и других, делая добро лишь наполовину и когда им это выгодно. Когда же благородство требует жертв, даже минимальной уступки в комфорте, герои отворачиваются от того, кого называли другом. Мнимая доброта еще хуже откровенного зла, потому что она еще и обманывает нас.

Чему учит?

Произведение «Кусака» учит читателя быть ответственным и внимательным по отношению к животным. Кроме того, важно понимать, что любая помощь может оказаться спасительной. Писатель призывает читателя не столько «исправлять» то, что привело к плачевным последствиям, сколько предотвращать ситуации, способные стать роковыми в судьбе кого-либо. Быть добрым, милосердным и сострадающим – это основа человечности.

Рассказ «Кусака» заставляет задуматься о том, как важно «быть в ответе за тех, кого приручили». Не стоит создавать привязанность от скуки или ради развлечения, чтобы потом просто ее разорвать. Обман больно ранит всех живых существ. Разочарование от предательства время не лечит. Герои рассказа сыграли в добрых людей, но потом уехали, и их благой поступок обернулся ужасными последствиями.

Художественные особенности

В произведении Андреева примечательно активное использование средств художественной выразительности: эпитетов («заснувшая дача», «чуткая весенняя ночь»), сравнений («как капельки разбежавшейся ртути», «как крылья ласточки»), метафор («огнём ласк», «звенящей, острой… нотой ворвался этот вой»). 

Автор использует эпитеты, позволяющие создать более красочную картину происходящего (тихая дача, обледеневший неподвижный сад, хорошенький носик, наивно-прелестное личико, туманная даль), можно встретить олицетворения (дождями заплакало небо, огнями загорелась осень, застонали половицы) и сравнения («…луч, желтый и анемичный, как будто солнце было неизлечимо больным», «…звенящей, острой, как отчаяние, нотой…», «дети <…> быстрые и светлые, как капельки разбежавшейся ртути»). 

Вместе с тем почти все диалоги содержат в себе либо восклицательные, либо вопросительные предложения. Благодаря использованию этого приема речь становится эмоциональной («Не ходите в сад: там собака! Огромная!.. Злюу-щая!», «Мама, дети! Глядите: я ласкаю Кусаку!»)

Также выделяются подробные описания природы, особенно – при смене времён года. Подобная красочность повествования позволяет читателю погрузиться в атмосферу рассказа, что помогает прочувствовать настроения героев. 

Критика

Современники признавали литературный талант Андреева, хоть он сам и говорил, что так и не сумел по-настоящему узнать и понять своего читателя.  Н. К. Рерих, М. Горький, А. Блок, например, отмечали глубину мысли в произведениях писателя, его широту мировоззрения. Отобразилось это и в рассказе «Кусака».

Согласно одному широко известному выражению, человек должен нести ответственность за «братьев меньших». Собака издавна олицетворяла верность и преданность, и то, как животное ведет себя в начале – вина людей, плохо с ней обращавшихся.

«…ребята бросали в нее камнями и палками, взрослые весело улюлюкали и страшно, пронзительно свистали…»

Полная ярости, Кусачка нападала на случайных прохожих, стараясь единственно понятным ей способом отомстить за причиненную боль. То, что в итоге помогло ей измениться – искренняя любовь. Сначала ее одаривает лаской одна девочка, затем за ней повторяют другие дети. Постепенно Кусака приучается к существованию среди людей.

На примере истории животного Андреев призывает задуматься над тем, какое влияние оказывают на остальных совершаемые нами поступки.

Автор: Татьяна Булычева

  • Кто написал рассказ кукла
  • Кто написал рассказ крестьянские дети
  • Кто написал рассказ котенок по имени гав
  • Кто написал рассказ кот в сапогах автор
  • Кто написал рассказ кортик