Кто написал рассказ срезал

• Полный текст
• Срезал
• Материнское сердце
• Горе

Срезал

К ста­рухе Ага­фье Журавле­вой при­е­хал сын Кон­стан­тин Ива­но­вич. С женой и доче­рью. Попро­ве­до­вать, отдох­нуть. Деревня Новая – неболь­шая деревня, а Кон­стан­тин Ива­но­вич еще на такси под­ка­тил, и они еще всем семей­ством долго вытас­ки­вали чемо­даны из багаж­ника… Сразу вся деревня узнала: к Ага­фье при­е­хал сын с семьей, сред­ний, Костя, бога­тый, ученый.

К вечеру узнали подроб­но­сти: он сам – кан­ди­дат, жена – тоже кан­ди­дат, дочь – школь­ница. Ага­фье при­везли элек­три­че­ский само­вар, цве­та­стый халат и дере­вян­ные ложки.

Вече­ром же у Глеба Капу­стина на крыльце собра­лись мужики. Ждали Глеба.

Про Глеба Капу­стина надо рас­ска­зать, чтобы понять, почему у него на крыльце собра­лись мужики и чего они ждали.

Глеб Капу­стин – тол­сто­гу­бый, бело­бры­сый мужик сорока лет, начи­тан­ный и ехид­ный. Как-то так полу­чи­лось, что из деревни Новой, хоть она неболь­шая, много вышло знат­ных людей: один пол­ков­ник, два лет­чика, врач, кор­ре­спон­дент… И вот теперь Журавлев – кан­ди­дат. И как-то так пове­лось, что когда знат­ные при­ез­жали в деревню на побывку, когда к знат­ному зем­ляку в избу наби­вался вече­ром народ – слу­шали какие-нибудь див­ные исто­рии или сами рас­ска­зы­вали про себя, если зем­ляк инте­ре­со­вался, – тогда-то Глеб Капу­стин при­хо­дил и сре­зал знат­ного гостя. Мно­гие этим были недо­вольны, но мно­гие, мужики осо­бенно, про­сто ждали, когда Глеб Капу­стин сре­жет знат­ного. Даже не то что ждали, а шли раньше к Глебу, а потом уж – вме­сте – к гостю. Прямо как на спек­такль ходили. В про­шлом году Глеб сре­зал пол­ков­ника – с блес­ком, кра­сиво. Заго­во­рили о войне 1812 года… Выяс­ни­лось, что пол­ков­ник не знает, кто велел под­жечь Москву. То есть он знал, что какой-то граф, но фами­лию пере­пу­тал, ска­зал – Рас­пу­тин. Глеб Капу­стин кор­шу­ном взмыл над пол­ков­ни­ком… И сре­зал. Пере­вол­но­ва­лись все тогда, пол­ков­ник ругался… Бегали к учи­тель­нице домой – узна­вать фами­лию графа-под­жи­га­теля. Глеб Капу­стин сидел крас­ный в ожи­да­нии реша­ю­щей минуты и только повто­рял: «Спо­кой­ствие, спо­кой­ствие, това­рищ пол­ков­ник, мы же не в Филях, верно?» Глеб остался побе­ди­те­лем; пол­ков­ник бил себя кула­ком по голове и недо­уме­вал. Он очень рас­стро­ился. Долго потом гово­рили в деревне про Глеба, вспо­ми­нали, как он только повто­рял: «Спо­кой­ствие, спо­кой­ствие, това­рищ пол­ков­ник, мы же не в Филях». Удив­ля­лись на Глеба. Ста­рики инте­ре­со­ва­лись – почему он так говорил.

Глеб посме­и­вался. И как-то мсти­тельно щурил свои настыр­ные глаза. Все матери знат­ных людей в деревне не любили Глеба. Опасались.

И вот теперь при­е­хал кан­ди­дат Журавлев…

Глеб при­шел с работы (он рабо­тал на пило­раме), умылся, пере­оделся… Ужи­нать не стал. Вышел к мужи­кам на крыльцо.

Заку­рили… Малость пого­во­рили о том о сем – нарочно не о Журавлеве. Потом Глеб раза два посмот­рел в сто­рону избы бабки Ага­фьи Журавле­вой. Спросил:

– Гости к бабке Ага­фье приехали?

– Кан­ди­даты!

– Кан­ди­даты? – уди­вился Глеб. – О‑о!.. Голой рукой не возьмешь.

Мужики посме­я­лись: мол, кто не возь­мет, а кто может и взять. И посмат­ри­вали с нетер­пе­нием на Глеба.

– Ну, пошли попро­ве­даем кан­ди­да­тов, – скромно ска­зал Глеб.

И пошли.

Глеб шел несколько впе­реди осталь­ных, шел спо­койно, руки в кар­ма­нах, щурился на избу бабки Ага­фьи, где теперь нахо­ди­лись два кан­ди­дата. Полу­ча­лось вообще-то, что мужики ведут Глеба. Так ведут опыт­ного кулач­ного бойца, когда ста­но­вится известно, что на враж­деб­ной улице объ­явился некий новый ухарь. Доро­гой гово­рили мало.

– В какой обла­сти кан­ди­даты? – спро­сил Глеб.

– По какой спе­ци­аль­но­сти? А черт его знает… Мне бабенка ска­зала – кан­ди­даты. И он и жена…

– Есть кан­ди­даты тех­ни­че­ских наук, есть обще­об­ра­зо­ва­тель­ные, эти в основ­ном тре­по­ло­гией занимаются.

– Костя вообще-то в мате­ма­тике рубил хорошо, – вспом­нил кто-то, кто учился с Костей в школе. – Пяте­роч­ник был.

Глеб Капу­стин был родом из сосед­ней деревни и здеш­них знат­ных людей знал мало.

– Посмот­рим, посмот­рим, – неопре­де­ленно пообе­щал Глеб. – Кан­ди­да­тов сей­час как нере­за­ных собак.

– На такси приехал…

– Ну, марку-то надо под­дер­жать!.. – посме­ялся Глеб.

Кан­ди­дат Кон­стан­тин Ива­но­вич встре­тил гостей радостно, захло­по­тал насчет стола… Гости скромно подо­ждали, пока бабка Ага­фья накрыла стол, пого­во­рили с кан­ди­да­том, повспо­ми­нали, как в дет­стве они вместе…

– Эх, дет­ство, дет­ство! – ска­зал кан­ди­дат. – Ну, сади­тесь за стол, друзья.

Все сели за стол. И Глеб Капу­стин сел. Он пока помал­ки­вал. Но – видно было – под­би­рался к прыжку. Он улы­бался, под­дак­нул тоже насчет дет­ства, а сам все взгля­ды­вал на кан­ди­дата – примеривался.

За сто­лом раз­го­вор пошел друж­нее, стали уж вроде и забы­вать про Глеба Капу­стина… И тут он попер на кандидата.

– В какой обла­сти выяв­ля­ете себя? – спро­сил он.

– Где рабо­таю, что ли? – не понял кандидат.

– Да.

– На филфаке.

– Фило­со­фия?

– Не совсем… Ну, можно и так сказать.

– Необ­хо­ди­мая вещь. – Глебу нужно было, чтоб была – фило­со­фия. Он ожи­вился. – Ну, и как насчет первичности?

– Какой пер­вич­но­сти? – опять не понял кан­ди­дат. И вни­ма­тельно посмот­рел на Глеба. И все посмот­рели на Глеба.

– Пер­вич­но­сти духа и мате­рии. – Глеб бро­сил пер­чатку. Глеб как бы стал в небреж­ную позу и ждал, когда пер­чатку под­ни­мут. Кан­ди­дат под­нял перчатку.

– Как все­гда, – ска­зал он с улыб­кой. – Мате­рия первична…

– А дух?

– А дух – потом. А что?

– Это вхо­дит в мини­мум? – Глеб тоже улы­бался. – Вы изви­ните, мы тут… далеко от обще­ствен­ных цен­тров, пого­во­рить хочется, но не осо­бенно-то раз­бе­жишься – не с кем. Как сей­час фило­со­фия опре­де­ляет поня­тие невесомости?

– Как все­гда опре­де­ляла. Почему – сейчас?

– Но явле­ние-то открыто недавно. – Глеб улыб­нулся прямо в глаза кан­ди­дату. – Поэтому я и спра­ши­ваю. Натур­фи­ло­со­фия, допу­стим, опре­де­лит это так, стра­те­ги­че­ская фило­со­фия – совер­шенно иначе…

– Да нет такой фило­со­фии – стра­те­ги­че­ской! – завол­но­вался кан­ди­дат. – Вы о чем вообще-то?

– Да, но есть диа­лек­тика при­роды, – спо­койно, при общем вни­ма­нии про­дол­жал Глеб. – А при­роду опре­де­ляет фило­со­фия. В каче­стве одного из эле­мен­тов при­роды недавно обна­ру­жена неве­со­мость. Поэтому я и спра­ши­ваю: рас­те­рян­но­сти не наблю­да­ется среди философов?

Кан­ди­дат искренне засме­ялся. Но засме­ялся один… И почув­ство­вал нелов­кость. Позвал жену:

– Валя, иди, у нас тут… какой-то стран­ный разговор!

Валя подо­шла к столу, но кан­ди­дат Кон­стан­тин Ива­но­вич все же чув­ство­вал нелов­кость, потому что мужики смот­рели на него и ждали, как он отве­тит на вопрос.

– Давайте уста­но­вим, – серьезно заго­во­рил кан­ди­дат, – о чем мы говорим.

– Хорошо. Вто­рой вопрос: как вы лично отно­си­тесь к про­блеме шама­низма в отдель­ных рай­о­нах Севера?

Кан­ди­даты засме­я­лись. Глеб Капу­стин тоже улыб­нулся. И тер­пе­ливо ждал, когда кан­ди­даты отсмеются.

– Нет, можно, конечно, сде­лать вид, что такой про­блемы нету. Я с удо­воль­ствием тоже посме­юсь вме­сте с вами… – Глеб опять вели­ко­душно улыб­нулся. Особо улыб­нулся жене кан­ди­дата, тоже кан­ди­дату, кан­ди­датке, так ска­зать. – Но от этого про­блема как тако­вая не пере­ста­нет суще­ство­вать. Верно?

– Вы серьезно все это? – спро­сила Валя.

– С вашего поз­во­ле­ния. – Глеб Капу­стин при­встал и сдер­жанно покло­нился кан­ди­датке. И покрас­нел. – Вопрос, конечно, не гло­баль­ный, но, с точки зре­ния нашего брата, было бы инте­ресно узнать.

– Да какой вопрос-то? – вос­клик­нул кандидат.

– Твое отно­ше­ние к про­блеме шама­низма. – Валя опять невольно засме­я­лась. Но спо­хва­ти­лась и ска­зала Глебу: – Изви­ните, пожалуйста.

– Ничего, – ска­зал Глеб. – Я пони­маю, что, может, не по спе­ци­аль­но­сти задал вопрос…

– Да нет такой про­блемы! – опять сплеча руба­нул кан­ди­дат. Зря он так. Не надо бы так.

Теперь засме­ялся Глеб. И сказал:

– Ну, на нет и суда нет!

Мужики посмот­рели на кандидата.

– Баба с возу – коню легче, – еще ска­зал Глеб. – Про­блемы нету, а эти… – Глеб что-то пока­зал руками замыс­ло­ва­тое, – тан­цуют, зве­нят бубен­чи­ками… Да? Но при жела­нии… – Глеб повто­рил: – При жела­нии – их как бы нету. Верно? Потому что, если… Хорошо! Еще один вопрос: как вы отно­си­тесь к тому, что Луна тоже дело рук разума?

Кан­ди­дат молча смот­рел на Глеба. Глеб продолжал:

– Вот выска­зано уче­ными пред­по­ло­же­ние, что Луна лежит на искус­ствен­ной орбите, допус­ка­ется, что внутри живут разум­ные существа…

– Ну? – спро­сил кан­ди­дат. – И что?

– Где ваши рас­четы есте­ствен­ных тра­ек­то­рий? Куда вообще вся кос­ми­че­ская наука может быть приложена?

Мужики вни­ма­тельно слу­шали Глеба.

– Допус­кая мысль, что чело­ве­че­ство все чаще будет посе­щать нашу, так ска­зать, соседку по кос­мосу, можно допу­стить также, что в один пре­крас­ный момент разум­ные суще­ства не выдер­жат и выле­зут к нам навстречу. Готовы мы, чтобы понять друг друга?

– Вы кого спрашиваете?

– Вас, мыслителей…

– А вы готовы?

– Мы не мыс­ли­тели, у нас зар­плата не та. Но если вам это инте­ресно, могу поде­литься, в каком направ­ле­нии мы, про­вин­ци­алы, думаем. Допу­стим, на поверх­ность Луны вылезло разум­ное суще­ство… Что при­ка­жете делать? Лаять по-соба­чьи? Пету­хом петь?

Мужики засме­я­лись. Поше­ве­ли­лись. И опять вни­ма­тельно уста­ви­лись на Глеба.

– Но нам тем не менее надо понять друг друга. Верно? Как? – Глеб помол­чал вопро­си­тельно. Посмот­рел на всех. – Я пред­ла­гаю: начер­тить на песке схему нашей сол­неч­ной системы и пока­зать ему, что я с Земли, мол. Что, несмотря на то что я в ска­фандре, у меня тоже есть голова и я тоже разум­ное суще­ство. В под­твер­жде­ние этого можно пока­зать ему на схеме, откуда он: пока­зать на Луну, потом на него. Логично? Мы, таким обра­зом, выяс­нили, что мы соседи. Но не больше того! Дальше тре­бу­ется объ­яс­нить, по каким зако­нам я раз­ви­вался, прежде чем стал такой, какой есть на дан­ном этапе…

– Так, так. – Кан­ди­дат поше­ве­лился и зна­чи­тельно посмот­рел на жену. – Это очень инте­ресно: по каким законам?

Это он тоже зря, потому что его зна­чи­тель­ный взгляд был пере­хва­чен; Глеб взмыл ввысь… И оттуда, с высо­кой выси, уда­рил по кан­ди­дату. И вся­кий раз в раз­го­во­рах со знат­ными людьми деревни насту­пал вот такой момент – когда Глеб взмы­вал кверху. Он, наверно, ждал такого момента, радо­вался ему, потому что дальше все слу­ча­лось само собой.

– При­гла­ша­ете жену посме­яться? – спро­сил Глеб. Спро­сил спо­койно, но внутри у него, наверно, все вздра­ги­вало. – Хоро­шее дело… Только, может быть, мы сперва научимся хотя бы газеты читать? А? Как дума­ете? Гово­рят, кан­ди­да­там это тоже не мешает…

– Послу­шайте!..

– Да мы уже послу­шали! Имели, так ска­зать, удо­воль­ствие. Поэтому поз­вольте вам заме­тить, гос­по­дин кан­ди­дат, что кан­ди­дат­ство – это ведь не костюм, кото­рый купил – и раз и навсе­гда. Но даже костюм и то надо ино­гда чистить. А кан­ди­дат­ство, если уж мы дого­во­ри­лись, что это не костюм, тем более надо… под­дер­жи­вать. – Глеб гово­рил негромко, но напо­ри­сто и без пере­дышки – его несло. На кан­ди­дата было неловко смот­реть: он явно рас­те­рялся, смот­рел то на жену, то на Глеба, то на мужи­ков… Мужики ста­ра­лись не смот­реть на него. – Нас, конечно, можно тут уди­вить: под­ка­тить к дому на такси, выта­щить из багаж­ника пять чемо­да­нов… Но вы забы­ва­ете, что поток инфор­ма­ции сей­час рас­про­стра­ня­ется везде рав­но­мерно. Я хочу ска­зать, что здесь можно уди­вить наобо­рот. Так тоже бывает. Можно пона­де­яться, что тут кан­ди­да­тов в глаза не видели, а их тут видели – и кан­ди­да­тов, и про­фес­со­ров, и пол­ков­ни­ков. И сохра­нили о них при­ят­ные вос­по­ми­на­ния, потому что это, как пра­вило, люди очень про­стые. Так что мой вам совет, това­рищ кан­ди­дат: почаще спус­кай­тесь на землю. Ей-богу, в этом есть разум­ное начало. Да и не так рис­ко­ванно: падать будет не так больно.

Однажды в деревню из города приехал проведать мать и отдохнуть кандидат наук Константин Журавлев с супругой и дочкой. Вечером к ним в дом пришли односельчане послушать истории известного земляка…

«Срезал» читать

К старухе Агафье Журавлевой приехал сын Константин Иванович. С женой и дочерью. Попроведовать, отдохнуть. Деревня Новая – небольшая деревня, а Константин Иванович еще на такси подкатил, и они еще всем семейством долго вытаскивали чемоданы из багажника… Сразу вся деревня узнала: к Агафье приехал сын с семьей, средний, Костя, богатый, ученый.

К вечеру узнали подробности: он сам – кандидат, жена – тоже кандидат, дочь – школьница. Агафье привезли электрический самовар, цветастый халат и деревянные ложки.

Вечером же у Глеба Капустина на крыльце собрались мужики. Ждали Глеба.

Про Глеба Капустина надо рассказать, чтобы понять, почему у него на крыльце собрались мужики и чего они ждали.

Глеб Капустин – толстогубый, белобрысый мужик сорока лет, начитанный и ехидный. Как-то так получилось, что из деревни Новой, хоть она небольшая, много вышло знатных людей: один полковник, два летчика, врач, корреспондент… И вот теперь Журавлев – кандидат. И как-то так повелось, что когда знатные приезжали в деревню на побывку, когда к знатному земляку в избу набивался вечером народ – слушали какие-нибудь дивные истории или сами рассказывали про себя, если земляк интересовался, – тогда-то Глеб Капустин приходил и срезал знатного гостя. Многие этим были недовольны, но многие, мужики особенно, просто ждали, когда Глеб Капустин срежет знатного. Даже не то что ждали, а шли раньше к Глебу, а потом уж – вместе – к гостю. Прямо как на спектакль ходили. В прошлом году Глеб срезал полковника – с блеском, красиво. Заговорили о войне 1812 года… Выяснилось, что полковник не знает, кто велел поджечь Москву. То есть он знал, что какой-то граф, но фамилию перепутал, сказал – Распутин. Глеб Капустин коршуном взмыл над полковником… И срезал. Переволновались все тогда, полковник ругался… Бегали к учительнице домой – узнавать фамилию графа-поджигателя. Глеб Капустин сидел красный в ожидании решающей минуты и только повторял: «Спокойствие, спокойствие, товарищ полковник, мы же не в Филях, верно?» Глеб остался победителем; полковник бил себя кулаком по голове и недоумевал. Он очень расстроился. Долго потом говорили в деревне про Глеба, вспоминали, как он только повторял: «Спокойствие, спокойствие, товарищ полковник, мы же не в Филях». Удивлялись на Глеба. Старики интересовались – почему он так говорил.

Глеб посмеивался. И как-то мстительно щурил свои настырные глаза. Все матери знатных людей в деревне не любили Глеба. Опасались.

И вот теперь приехал кандидат Журавлев…

Глеб пришел с работы (он работал на пилораме), умылся, переоделся… Ужинать не стал. Вышел к мужикам на крыльцо.

Закурили… Малость поговорили о том о сем – нарочно не о Журавлеве. Потом Глеб раза два посмотрел в сторону избы бабки Агафьи Журавлевой. Спросил:

– Гости к бабке Агафье приехали?

– Кандидаты!

– Кандидаты? – удивился Глеб. – О‑о!.. Голой рукой не возьмешь.

Мужики посмеялись: мол, кто не возьмет, а кто может и взять. И посматривали с нетерпением на Глеба.

– Ну, пошли попроведаем кандидатов, – скромно сказал Глеб.

И пошли.

Глеб шел несколько впереди остальных, шел спокойно, руки в карманах, щурился на избу бабки Агафьи, где теперь находились два кандидата. Получалось вообще-то, что мужики ведут Глеба. Так ведут опытного кулачного бойца, когда становится известно, что на враждебной улице объявился некий новый ухарь. Дорогой говорили мало.

– В какой области кандидаты? – спросил Глеб.

– По какой специальности? А черт его знает… Мне бабенка сказала – кандидаты. И он и жена…

– Есть кандидаты технических наук, есть общеобразовательные, эти в основном трепологией занимаются.

– Костя вообще-то в математике рубил хорошо, – вспомнил кто-то, кто учился с Костей в школе. – Пятерочник был.

Глеб Капустин был родом из соседней деревни и здешних знатных людей знал мало.

– Посмотрим, посмотрим, – неопределенно пообещал Глеб. – Кандидатов сейчас как нерезаных собак.

– На такси приехал…

– Ну, марку-то надо поддержать!.. – посмеялся Глеб.

Кандидат Константин Иванович встретил гостей радостно, захлопотал насчет стола… Гости скромно подождали, пока бабка Агафья накрыла стол, поговорили с кандидатом, повспоминали, как в детстве они вместе…

– Эх, детство, детство! – сказал кандидат. – Ну, садитесь за стол, друзья.

Все сели за стол. И Глеб Капустин сел. Он пока помалкивал. Но – видно было – подбирался к прыжку. Он улыбался, поддакнул тоже насчет детства, а сам все взглядывал на кандидата – примеривался.

За столом разговор пошел дружнее, стали уж вроде и забывать про Глеба Капустина… И тут он попер на кандидата.

– В какой области выявляете себя? – спросил он.

– Где работаю, что ли? – не понял кандидат.

– Да.

– На филфаке.

– Философия?

– Не совсем… Ну, можно и так сказать.

– Необходимая вещь. – Глебу нужно было, чтоб была – философия. Он оживился. – Ну, и как насчет первичности?

– Какой первичности? – опять не понял кандидат. И внимательно посмотрел на Глеба. И все посмотрели на Глеба.

– Первичности духа и материи. – Глеб бросил перчатку. Глеб как бы стал в небрежную позу и ждал, когда перчатку поднимут. Кандидат поднял перчатку.

– Как всегда, – сказал он с улыбкой. – Материя первична…

– А дух?

– А дух – потом. А что?

– Это входит в минимум? – Глеб тоже улыбался. – Вы извините, мы тут… далеко от общественных центров, поговорить хочется, но не особенно-то разбежишься – не с кем. Как сейчас философия определяет понятие невесомости?

– Как всегда определяла. Почему – сейчас?

– Но явление-то открыто недавно. – Глеб улыбнулся прямо в глаза кандидату. – Поэтому я и спрашиваю. Натурфилософия, допустим, определит это так, стратегическая философия – совершенно иначе…

– Да нет такой философии – стратегической! – заволновался кандидат. – Вы о чем вообще-то?

– Да, но есть диалектика природы, – спокойно, при общем внимании продолжал Глеб. – А природу определяет философия. В качестве одного из элементов природы недавно обнаружена невесомость. Поэтому я и спрашиваю: растерянности не наблюдается среди философов?

Кандидат искренне засмеялся. Но засмеялся один… И почувствовал неловкость. Позвал жену:

– Валя, иди, у нас тут… какой-то странный разговор!

Валя подошла к столу, но кандидат Константин Иванович все же чувствовал неловкость, потому что мужики смотрели на него и ждали, как он ответит на вопрос.

– Давайте установим, – серьезно заговорил кандидат, – о чем мы говорим.

– Хорошо. Второй вопрос: как вы лично относитесь к проблеме шаманизма в отдельных районах Севера?

Кандидаты засмеялись. Глеб Капустин тоже улыбнулся. И терпеливо ждал, когда кандидаты отсмеются.

– Нет, можно, конечно, сделать вид, что такой проблемы нету. Я с удовольствием тоже посмеюсь вместе с вами… – Глеб опять великодушно улыбнулся. Особо улыбнулся жене кандидата, тоже кандидату, кандидатке, так сказать. – Но от этого проблема как таковая не перестанет существовать. Верно?

– Вы серьезно все это? – спросила Валя.

– С вашего позволения. – Глеб Капустин привстал и сдержанно поклонился кандидатке. И покраснел. – Вопрос, конечно, не глобальный, но, с точки зрения нашего брата, было бы интересно узнать.
– Да какой вопрос-то? – воскликнул кандидат.

– Твое отношение к проблеме шаманизма. – Валя опять невольно засмеялась. Но спохватилась и сказала Глебу: – Извините, пожалуйста.

– Ничего, – сказал Глеб. – Я понимаю, что, может, не по специальности задал вопрос…

– Да нет такой проблемы! – опять сплеча рубанул кандидат. Зря он так. Не надо бы так.

Теперь засмеялся Глеб. И сказал:

– Ну, на нет и суда нет!

Мужики посмотрели на кандидата.

– Баба с возу – коню легче, – еще сказал Глеб. – Проблемы нету, а эти… – Глеб что-то показал руками замысловатое, – танцуют, звенят бубенчиками… Да? Но при желании… – Глеб повторил: – При желании – их как бы нету. Верно? Потому что, если… Хорошо! Еще один вопрос: как вы относитесь к тому, что Луна тоже дело рук разума?

Кандидат молча смотрел на Глеба. Глеб продолжал:

– Вот высказано учеными предположение, что Луна лежит на искусственной орбите, допускается, что внутри живут разумные существа…

– Ну? – спросил кандидат. – И что?

– Где ваши расчеты естественных траекторий? Куда вообще вся космическая наука может быть приложена?

Мужики внимательно слушали Глеба.

– Допуская мысль, что человечество все чаще будет посещать нашу, так сказать, соседку по космосу, можно допустить также, что в один прекрасный момент разумные существа не выдержат и вылезут к нам навстречу. Готовы мы, чтобы понять друг друга?

– Вы кого спрашиваете?

– Вас, мыслителей…

– А вы готовы?

– Мы не мыслители, у нас зарплата не та. Но если вам это интересно, могу поделиться, в каком направлении мы, провинциалы, думаем. Допустим, на поверхность Луны вылезло разумное существо… Что прикажете делать? Лаять по-собачьи? Петухом петь?

Мужики засмеялись. Пошевелились. И опять внимательно уставились на Глеба.

– Но нам тем не менее надо понять друг друга. Верно? Как? – Глеб помолчал вопросительно. Посмотрел на всех. – Я предлагаю: начертить на песке схему нашей солнечной системы и показать ему, что я с Земли, мол. Что, несмотря на то что я в скафандре, у меня тоже есть голова и я тоже разумное существо. В подтверждение этого можно показать ему на схеме, откуда он: показать на Луну, потом на него. Логично? Мы, таким образом, выяснили, что мы соседи. Но не больше того! Дальше требуется объяснить, по каким законам я развивался, прежде чем стал такой, какой есть на данном этапе…

– Так, так. – Кандидат пошевелился и значительно посмотрел на жену. – Это очень интересно: по каким законам?

Это он тоже зря, потому что его значительный взгляд был перехвачен; Глеб взмыл ввысь… И оттуда, с высокой выси, ударил по кандидату. И всякий раз в разговорах со знатными людьми деревни наступал вот такой момент – когда Глеб взмывал кверху. Он, наверно, ждал такого момента, радовался ему, потому что дальше все случалось само собой.

– Приглашаете жену посмеяться? – спросил Глеб. Спросил спокойно, но внутри у него, наверно, все вздрагивало. – Хорошее дело… Только, может быть, мы сперва научимся хотя бы газеты читать? А? Как думаете? Говорят, кандидатам это тоже не мешает…

– Послушайте!..

– Да мы уже послушали! Имели, так сказать, удовольствие. Поэтому позвольте вам заметить, господин кандидат, что кандидатство – это ведь не костюм, который купил – и раз и навсегда. Но даже костюм и то надо иногда чистить. А кандидатство, если уж мы договорились, что это не костюм, тем более надо… поддерживать. – Глеб говорил негромко, но напористо и без передышки – его несло. На кандидата было неловко смотреть: он явно растерялся, смотрел то на жену, то на Глеба, то на мужиков… Мужики старались не смотреть на него. – Нас, конечно, можно тут удивить: подкатить к дому на такси, вытащить из багажника пять чемоданов… Но вы забываете, что поток информации сейчас распространяется везде равномерно. Я хочу сказать, что здесь можно удивить наоборот. Так тоже бывает. Можно понадеяться, что тут кандидатов в глаза не видели, а их тут видели – и кандидатов, и профессоров, и полковников. И сохранили о них приятные воспоминания, потому что это, как правило, люди очень простые. Так что мой вам совет, товарищ кандидат: почаще спускайтесь на землю. Ей-богу, в этом есть разумное начало. Да и не так рискованно: падать будет не так больно.

– Это называется – «покатил бочку», – сказал кандидат. – Ты что, с цепи сорвался? В чем, собственно…

– Не знаю, не знаю, – торопливо перебил его Глеб, – не знаю, как это называется, – я в заключении не был и с цепи не срывался. Зачем? Тут, – оглядел Глеб мужиков, – тоже никто не сидел – не поймут. А вот и жена ваша сделала удивленные глаза… А там дочка услышит. Услышит и «покатит бочку» в Москве на кого-нибудь. Так что этот жаргон может… плохо кончиться, товарищ кандидат. Не все средства хороши, уверяю вас, не все. Вы же, когда сдавали кандидатский минимум, вы же не «катили бочку» на профессора. Верно? – Глеб встал. – И «одеяло на себя не тянули». И «по фене не ботали». Потому что профессоров надо уважать – от них судьба зависит, а от нас судьба не зависит, с нами можно «по фене ботать». Так? Напрасно. Мы тут тоже немножко… «микитим». И газеты тоже читаем, и книги, случается, почитываем… И телевизор даже смотрим. И, можете себе представить, не приходим в бурный восторг ни от КВН, ни от «Кабачка „13 стульев“». Спросите, почему? Потому что там – та же самонадеянность. Ничего, мол, все съедят. И едят, конечно, ничего не сделаешь. Только не надо делать вид, что все там гении. Кое-кто понимает… Скромней надо.

– Типичный демагог-кляузник, – сказал кандидат, обращаясь к жене. – Весь набор тут…

– Не попали. За всю жизнь ни одной анонимки или кляузы ни на кого не написал. – Глеб посмотрел на мужиков: мужики знали, что это правда. – Не то, товарищ кандидат. Хотите, объясню, в чем моя особенность?

– Хочу, объясните.

– Люблю по носу щелкнуть – не задирайся выше ватерлинии! Скромней, дорогие товарищи…

– Да в чем же вы увидели нашу нескромность? – не вытерпела Валя. – В чем она выразилась-то?

– А вот когда одни останетесь, подумайте хорошенько. Подумайте – и поймете. – Глеб даже как-то с сожалением посмотрел на кандидатов. – Можно ведь сто раз повторить слово «мёд», но от этого во рту не станет сладко. Для этого не надо кандидатский минимум сдавать, чтобы понять это. Верно? Можно сотни раз писать во всех статьях слово «народ», но знаний от этого не прибавится. Так что когда уж выезжаете в этот самый народ, то будьте немного собранней. Подготовленней, что ли. А то легко можно в дураках очутиться. До свидания. Приятно провести отпуск… среди народа. – Глеб усмехнулся и не торопясь вышел из избы. Он всегда один уходил от знатных людей.
Он не слышал, как потом мужики, расходясь от кандидатов, говорили:

– Оттянул он его!.. Дошлый, собака. Откуда он про Луну-то знает?

– Срезал.

– Откуда что берется!

И мужики изумленно качали головами:

– Дошлый, собака. Причесал бедного Константина Иваныча… А? Как миленького причесал! А эта-то, Валя-то, даже рта не открыла.

– А что тут скажешь? Тут ничего не скажешь. Он, Костя-то, хотел, конечно, сказать… А тот ему на одно слово – пять.

– Чего тут… Дошлый, собака!

В голосе мужиков слышалась даже как бы жалость к кандидатам, сочувствие. Глеб же Капустин по-прежнему неизменно удивлял. Изумлял. Восхищал даже. Хоть любви, положим, тут не было. Нет, любви не было. Глеб жесток, а жестокость никто, никогда, нигде не любил еще.

Завтра Глеб Капустин, придя на работу, между прочим (играть будет) спросит мужиков:

– Ну, как там кандидат-то? – И усмехнется.

– Срезал ты его, – скажут Глебу.

– Ничего, – великодушно заметит Глеб. – Это полезно. Пусть подумает на досуге. А то слишком много берут на себя…

У этого текста есть повод. Дочь писателя, Мария Шукшина пару дней назад восхитилась разговором Петра Толстого с французами. И сказала, что она исконно по-русски радовалась тому, как Толстой срезал французов. И тут же вся либеральная тусовка стала посмеиваться над Шукшиной. Ведь рассказ Шукшина «Срезал», вроде бы, о том, что срезать – это плохо. А значит, не читала Маша папин рассказ!

Такой была и моя первая реакция на эту новость. Но, как сейчас стало в определенных кругах модно говорить, не все так однозначно. О чем рассказ Шукшина? Как он относится к своим героям?

Шукшина я впервые прочел школьником. И мое впечатление было противоречивым. Это была не литература. Где у Шукшина князь Болконский? Где монолог под дубом, который мы изучали в школе? Это не рассказы, а так, байки. Сегодня бы мы их отнесли к категории фейсбучных постов. Пришло в голову полмысли, и автор наскоро накатал текстик. Мелкотемье, одним словом. Но я с большим удовольствием перечитывал томик Шукшина. Раз 40 перечитал. Я об этом тогда не знал, но ведь это один из нескольких главных признаков литературы. Когда интересно.

Я начну не с рассказа «Срезал», а с другого рассказа, названия которого не помню. Шукшин рассказывает, что он якобы поехал за границу, и нашел в номере гостиницы письмо по-русски. Прежний постоялец написал, и забыл или не успел отправить. Письмо это написал какой-то мужик из русской деревни. Которого, возможно, послали в поездку по профсоюзной путевке. И этот крестьянин делится с односельчанами впечатлениями о загранице. В письме совершенно нет описаний достопримечательностей. Описывается, скажем, ванная с душем и плитками. Описывается кровать.
— Приеду домой, — пишет крестьянин. – Дома себе такую же кровать срублю.
Он описывает жалюзи, которых раньше не видел.
— Повернешь шишечку, — пишет он, — и в комнате темно. Назад повернешь – светло.
— Действительно, — писал в конце Шукшин уже от себя. – Я подошел к окну. Повернешь шишечку – темно. Назад повернешь – светло.

Я читал и посмеивался. Оказался человек, скажем, в Париже. Пишет письмо домой. И описывает не Эйфелеву башню, не круассаны с кофе утром, а жалюзи. Разве не забавно?

Но рассказ не был написан сатирически. Он не предполагал однозначного посмеивания. Нет, хочешь посмеяться – смейся. Автор изложил все так, что для улыбки был повод. Но это дело твое, как к описанному относиться. Шукшин просто описал, не программируя читательской реакции.

Но разве это литература? Это же так, просто анекдот. Кстати, в те годы ходил анекдот на ту же тему, над которым все взрослые много смеялись. Кто-то поехал во Францию. И гуляя по Парижу он увидел в сумерках фигуру рыбака с удочкой. На набережной Сены. Подошел. Как спросить, клюет ли? Спросил жестами.
— Да ни фуя не клюет, — ответил по-русски рыбак. – Я тут в командировке на неделю. Работаю до пяти вечера, а потом что делать? Ну, я знал, что тут речка местная протекает, и взял с собой удочку.
— Ты представляешь? – смеялись взрослые. – Поехал в Париж! И все, на что хватает его фантазии – постоять с удочкой!
В общем, и в анекдоте, и у Шукшина описывается один и тот же типаж. Крестьянин.

Вот этого своего крестьянина Шукшин описывал практически везде. Как ему плохо в городе. Скучно за границей. Какие люди в городах неправильные. Шукшин это их чувство очень хорошо чувствовал. Но сам он уже не был одним из них. Он их описывал без особенной симпатии. Может, он и хотел их описать с этой самой симпатией, но у него выходило иначе. Выходило объективно. Шукшин описывал ситуации, и ситуативно читатель может и сочувствует героям. Но сами они не кажутся людьми особенно глубокими или привлекательными.

Прежде чем перейти к рассказу «Срезал», я сделаю два замечания.

Недавно я видел ссылку на какие-то воспоминания периода первой мировой. И там описываются русские крестьяне из глубинки. У них не было понятия «большая Родина». Они о России, о ее обустройстве особенно не думали. Для них родина была малой, это их деревня или губерния. Такой человек, оказавшись за границей, не будет бегать по музеям. Он будет думать о том, что он дома срубит такую же кровать, как в гостинице. Словом, полный Шукшин.

А в 1917 году он легко покинет фронт (интересы России ему не очень близки). А покинув фронт, он окажется в Москве, и там он не будет обращать внимания на всякие Учредительные Собрания. Не будет думать о будущем политическом устройстве России. Грабь награбленное – этот лозунг куда ближе. Эти люди чувствовали себя тогда как позже герои Шукшина, оказавшись в городе.

Таким образом, Шукшин не только писатель, а скорее культурный этнограф. Он описал некую среду, дал скриншот некоей деревенской субкультуры. Их мыслей, чувств, шаблонов поведения. Их культурных кодов, как сейчас говорят.

Интересно, в 50-х годах 20 века в Китае работал Фэй Сяотун, основатель китайской школы культурной этнографии. Он предложил свою модель расшифровки китайских культурных кодов. Это интересно, потому что главным таким кодом были именно подобные крестьянские ценности. Фэй Сяотун так и назвал свою книгу «From the soil», что можно перевести как «От сохи». Китайская психология восходит к психологии крестьян, работающих в отдалённой деревушке. Их волнует то, как, условно говоря, обустроены жалюзи в их домах. Кровати. Весь Китай их занимает мало, это не в их повестке дня. Нет, когда воины императора входят в их деревню, все падают ниц. Они лояльны императору, платят налоги. Позовут на войну – идут и погибают. Но политику императора они не оценивают, правильная ли. Это – данность. Правильная по умолчанию.

Это, по Фей Сяотуну, является главным отличием китайских и европейских культурных кодов. Европейцы дают оценку своему правительству. Они думают о политике своей страны. Китайцы – в гораздо меньшей степени.

Фей Сяотун приводил ряд примеров, как в современном Китае жители больших метрополий, горожане следуют этим крестьянским шаблонам поведения. Хотя они уже в нескольких поколениях не крестьяне.

Очень интересно, но эти же мысли Фэй Сяотуна могут быть применены к анализу современной ситуации в России. Путин начал войну в Украине, и оказалось, что 80% населения говорили, что поддерживают. Казалось бы, рвутся бомбы, сносят с лица земли целые кварталы, гибнут женщины и дети. Как можно не выйти на акции протеста? Протеста против безумия. Многие писали тогда об ответственности россиян за преступления их режима. По аналогии с европейскими культурными кодами, в Европе же есть ответственность. Немцы признали себя ответственными. Но у людей в России, особенно в глубинке, иные, не европейские, культурные коды. Как герои Шукшина отреагировали бы на войну в Украине? А никак. Пошли бы. Но ответственности бы не чувствовали. Путин же знает, что делает. Им наверху виднее. Это именно такая крестьянская психология. И если бы герои Шукшина и протестовали бы, то только по поводу того, что не хватает носков для солдат, или автоматов. Шишечек, так сказать.

Теперь о рассказе «Срезал». Я этот рассказ в детстве перечитал раз 40. Очень смешной. Рассказ этот тогда прошел незамеченным, его вообще никто не обсуждал. Мелкотемье! Байка. Но за последние несколько лет этот рассказ цитируют все чаще и чаще. Потому что появились социальные сети, а в них появились тролли. И описанный Шукшиным типаж выплыл наружу. Оказался массовым, узнаваемым. Шукшин подметил и предугадал троллей.

Сюжет рассказа: толпа крестьян во главе с местным деревенским «умником», Глебом Капустиным, пытается «срезать» приехавшего из города в отпуск кандидата наук. Капустин несёт такую несусветную безграмотную чушь, что хозяину дома становится неловко. Выпалив свой бред, местный лидер торжественно удаляется из дома кандидата, полагая, что выиграл спор. Мужики его уважительно поддерживают, и радуются его троллингу.

Когда этот рассказ читают сегодня, то обращают внимание прежде всего на сам троллинг. Нет, ну точно же! Капустин – тролль. Отрицательный персонаж. Но ведь персонажем там является вся деревня. Которая смакует то, как Капустин срезает. Ведь рассказ начинается с того, что мужики пришли домой к Капустину, и рассказали про приехавших кандидатов. Про то, что они привезли в подарок электрический самовар. И Капустин сказал им, — ну, пошли. И все пошли с ним срезать.

Так что, может, и права Маша Шукшина. Любит народ троллей. Не их самих, а то, что они делают. Молодец Петр Толстой. Срезал французов!

По сути, на этом и была основана политтехнология Путина много лет. Начиная с Мюнхенской речи 2007 года, Путин срезает «наших западных партнеров». Мужики довольны. В 2014 году был Крым. Путин опять всех срезал. Народ ликовал. Потом ввели военных в Донбасс и Луганск. Дали танки, самолеты, оружие. И продолжали срезать Порошенко и Зеленского. Какой была реакция населения? С одной стороны, вышеупомянутая крестьянская психология не рассматривала эти события как нечто, происходящее с ними. Я говорю «крестьянская психология», но (как и в Китае) это не значит, что ее носителями являются крестьяне. Значительная часть московского офисного планктона именно так и реагировала. Их волновали их местные «шишечки». Закрытие Макдональдса. Новости из Мариуполя игнорировались. Первым событием, временно изменившим восприятие событий, была частичная мобилизация. Тут все почувствовали, что дело коснулось их деревни. Для всего мира мобилизация была очередным событием, ничего не добавившим к ужасам происходящего. Но для многих россиян это стало вехой. Впервые они почувствовали, что это касается и их тоже. Но, кажется, это было временной эмоцией. Мобилизация прошла успешно. Народ безмолвствовал. Крестьянская психология опять возобладала. И именно поэтому сейчас готовят новую волну мобилизации. Пипл хавает.

При этом, как население воспринимает цели войны? Нет, речь не о том, что говорит Путин. Он наговорил об этом много, менял цели несколько раз. То денацификация, то смена режима в Киеве. То вдруг режим уже не хотят менять, а хотят защитить русских в Донбассе. Речь не о Путине. А о том, как воспринимает цели войны народ в своей массе? В общем, никаких практических государственных целей люди не видят. Говорят разное, но если эти слова обобщить, то получится, что «крестьяне» просто хотят срезать украинцев. И весь институт пропаганды, всякие Соловьевы и Скабеевы, они же именно Глебы Капустины. Талантливые, срезают в прямом эфире по несколько часов каждый день. И это работает с их аудиторией, с героями Шукшина. И с их уже городскими потомками. Ответственности нет, мыслей о будущем нет, об обустройстве России не думают. Думают о «шишечках», об уровне жизни в своей деревне и радуются троллингу. Шукшин!

Источник

Рассказ «Срезал» читать

К старухе Агафье Журавлевой приехал сын Константин Иванович. С женой и дочерью. Попроведовать, отдохнуть. Деревня Новая – небольшая деревня, а Константин Иванович еще на такси подкатил, и они еще всем семейством долго вытаскивали чемоданы из багажника… Сразу вся деревня узнала: к Агафье приехал сын с семьей, средний, Костя, богатый, ученый.

К вечеру узнали подробности: он сам – кандидат, жена – тоже кандидат, дочь – школьница. Агафье привезли электрический самовар, цветастый халат и деревянные ложки.

Вечером же у Глеба Капустина на крыльце собрались мужики. Ждали Глеба.

Про Глеба Капустина надо рассказать, чтобы понять, почему у него на крыльце собрались мужики и чего они ждали.

Глеб Капустин – толстогубый, белобрысый мужик сорока лет, начитанный и ехидный. Как-то так получилось, что из деревни Новой, хоть она небольшая, много вышло знатных людей: один полковник, два летчика, врач, корреспондент… И вот теперь Журавлев – кандидат. И как-то так повелось, что когда знатные приезжали в деревню на побывку, когда к знатному земляку в избу набивался вечером народ – слушали какие-нибудь дивные истории или сами рассказывали про себя, если земляк интересовался, – тогда-то Глеб Капустин приходил и срезал знатного гостя. Многие этим были недовольны, но многие, мужики особенно, просто ждали, когда Глеб Капустин срежет знатного. Даже не то что ждали, а шли раньше к Глебу, а потом уж – вместе – к гостю. Прямо как на спектакль ходили. В прошлом году Глеб срезал полковника – с блеском, красиво. Заговорили о войне 1812 года… Выяснилось, что полковник не знает, кто велел поджечь Москву. То есть он знал, что какой-то граф, но фамилию перепутал, сказал – Распутин. Глеб Капустин коршуном взмыл над полковником… И срезал. Переволновались все тогда, полковник ругался… Бегали к учительнице домой – узнавать фамилию графа-поджигателя. Глеб Капустин сидел красный в ожидании решающей минуты и только повторял: «Спокойствие, спокойствие, товарищ полковник, мы же не в Филях, верно?» Глеб остался победителем; полковник бил себя кулаком по голове и недоумевал. Он очень расстроился. Долго потом говорили в деревне про Глеба, вспоминали, как он только повторял: «Спокойствие, спокойствие, товарищ полковник, мы же не в Филях». Удивлялись на Глеба. Старики интересовались – почему он так говорил.

Глеб посмеивался. И как-то мстительно щурил свои настырные глаза. Все матери знатных людей в деревне не любили Глеба. Опасались.

И вот теперь приехал кандидат Журавлев…

Глеб пришел с работы (он работал на пилораме), умылся, переоделся… Ужинать не стал. Вышел к мужикам на крыльцо.

Закурили… Малость поговорили о том о сем – нарочно не о Журавлеве. Потом Глеб раза два посмотрел в сторону избы бабки Агафьи Журавлевой. Спросил:

– Гости к бабке Агафье приехали?

– Кандидаты!

– Кандидаты? – удивился Глеб. – О‑о!.. Голой рукой не возьмешь.

Мужики посмеялись: мол, кто не возьмет, а кто может и взять. И посматривали с нетерпением на Глеба.

– Ну, пошли попроведаем кандидатов, – скромно сказал Глеб.

И пошли.

Глеб шел несколько впереди остальных, шел спокойно, руки в карманах, щурился на избу бабки Агафьи, где теперь находились два кандидата. Получалось вообще-то, что мужики ведут Глеба. Так ведут опытного кулачного бойца, когда становится известно, что на враждебной улице объявился некий новый ухарь. Дорогой говорили мало.

– В какой области кандидаты? – спросил Глеб.

– По какой специальности? А черт его знает… Мне бабенка сказала – кандидаты. И он и жена…

– Есть кандидаты технических наук, есть общеобразовательные, эти в основном трепологией занимаются.

– Костя вообще-то в математике рубил хорошо, – вспомнил кто-то, кто учился с Костей в школе. – Пятерочник был.

Глеб Капустин был родом из соседней деревни и здешних знатных людей знал мало.

– Посмотрим, посмотрим, – неопределенно пообещал Глеб. – Кандидатов сейчас как нерезаных собак.

– На такси приехал…

– Ну, марку-то надо поддержать!.. – посмеялся Глеб.

Кандидат Константин Иванович встретил гостей радостно, захлопотал насчет стола… Гости скромно подождали, пока бабка Агафья накрыла стол, поговорили с кандидатом, повспоминали, как в детстве они вместе…

– Эх, детство, детство! – сказал кандидат. – Ну, садитесь за стол, друзья.

Все сели за стол. И Глеб Капустин сел. Он пока помалкивал. Но – видно было – подбирался к прыжку. Он улыбался, поддакнул тоже насчет детства, а сам все взглядывал на кандидата – примеривался.

За столом разговор пошел дружнее, стали уж вроде и забывать про Глеба Капустина… И тут он попер на кандидата.

– В какой области выявляете себя? – спросил он.

– Где работаю, что ли? – не понял кандидат.

– Да.

– На филфаке.

– Философия?

– Не совсем… Ну, можно и так сказать.

– Необходимая вещь. – Глебу нужно было, чтоб была – философия. Он оживился. – Ну, и как насчет первичности?

– Какой первичности? – опять не понял кандидат. И внимательно посмотрел на Глеба. И все посмотрели на Глеба.

– Первичности духа и материи. – Глеб бросил перчатку. Глеб как бы стал в небрежную позу и ждал, когда перчатку поднимут. Кандидат поднял перчатку.

– Как всегда, – сказал он с улыбкой. – Материя первична…

– А дух?

– А дух – потом. А что?

– Это входит в минимум? – Глеб тоже улыбался. – Вы извините, мы тут… далеко от общественных центров, поговорить хочется, но не особенно-то разбежишься – не с кем. Как сейчас философия определяет понятие невесомости?

– Как всегда определяла. Почему – сейчас?

– Но явление-то открыто недавно. – Глеб улыбнулся прямо в глаза кандидату. – Поэтому я и спрашиваю. Натурфилософия, допустим, определит это так, стратегическая философия – совершенно иначе…

– Да нет такой философии – стратегической! – заволновался кандидат. – Вы о чем вообще-то?

– Да, но есть диалектика природы, – спокойно, при общем внимании продолжал Глеб. – А природу определяет философия. В качестве одного из элементов природы недавно обнаружена невесомость. Поэтому я и спрашиваю: растерянности не наблюдается среди философов?

Кандидат искренне засмеялся. Но засмеялся один… И почувствовал неловкость. Позвал жену:

– Валя, иди, у нас тут… какой-то странный разговор!

Валя подошла к столу, но кандидат Константин Иванович все же чувствовал неловкость, потому что мужики смотрели на него и ждали, как он ответит на вопрос.

– Давайте установим, – серьезно заговорил кандидат, – о чем мы говорим.

– Хорошо. Второй вопрос: как вы лично относитесь к проблеме шаманизма в отдельных районах Севера?

Кандидаты засмеялись. Глеб Капустин тоже улыбнулся. И терпеливо ждал, когда кандидаты отсмеются.

– Нет, можно, конечно, сделать вид, что такой проблемы нету. Я с удовольствием тоже посмеюсь вместе с вами… – Глеб опять великодушно улыбнулся. Особо улыбнулся жене кандидата, тоже кандидату, кандидатке, так сказать. – Но от этого проблема как таковая не перестанет существовать. Верно?

– Вы серьезно все это? – спросила Валя.

– С вашего позволения. – Глеб Капустин привстал и сдержанно поклонился кандидатке. И покраснел. – Вопрос, конечно, не глобальный, но, с точки зрения нашего брата, было бы интересно узнать.
– Да какой вопрос-то? – воскликнул кандидат.

– Твое отношение к проблеме шаманизма. – Валя опять невольно засмеялась. Но спохватилась и сказала Глебу: – Извините, пожалуйста.

– Ничего, – сказал Глеб. – Я понимаю, что, может, не по специальности задал вопрос…

– Да нет такой проблемы! – опять сплеча рубанул кандидат. Зря он так. Не надо бы так.

Теперь засмеялся Глеб. И сказал:

– Ну, на нет и суда нет!

Мужики посмотрели на кандидата.

– Баба с возу – коню легче, – еще сказал Глеб. – Проблемы нету, а эти… – Глеб что-то показал руками замысловатое, – танцуют, звенят бубенчиками… Да? Но при желании… – Глеб повторил: – При желании – их как бы нету. Верно? Потому что, если… Хорошо! Еще один вопрос: как вы относитесь к тому, что Луна тоже дело рук разума?

Кандидат молча смотрел на Глеба. Глеб продолжал:

– Вот высказано учеными предположение, что Луна лежит на искусственной орбите, допускается, что внутри живут разумные существа…

– Ну? – спросил кандидат. – И что?

– Где ваши расчеты естественных траекторий? Куда вообще вся космическая наука может быть приложена?

Мужики внимательно слушали Глеба.

– Допуская мысль, что человечество все чаще будет посещать нашу, так сказать, соседку по космосу, можно допустить также, что в один прекрасный момент разумные существа не выдержат и вылезут к нам навстречу. Готовы мы, чтобы понять друг друга?

– Вы кого спрашиваете?

– Вас, мыслителей…

– А вы готовы?

– Мы не мыслители, у нас зарплата не та. Но если вам это интересно, могу поделиться, в каком направлении мы, провинциалы, думаем. Допустим, на поверхность Луны вылезло разумное существо… Что прикажете делать? Лаять по-собачьи? Петухом петь?

Мужики засмеялись. Пошевелились. И опять внимательно уставились на Глеба.

– Но нам тем не менее надо понять друг друга. Верно? Как? – Глеб помолчал вопросительно. Посмотрел на всех. – Я предлагаю: начертить на песке схему нашей солнечной системы и показать ему, что я с Земли, мол. Что, несмотря на то что я в скафандре, у меня тоже есть голова и я тоже разумное существо. В подтверждение этого можно показать ему на схеме, откуда он: показать на Луну, потом на него. Логично? Мы, таким образом, выяснили, что мы соседи. Но не больше того! Дальше требуется объяснить, по каким законам я развивался, прежде чем стал такой, какой есть на данном этапе…

– Так, так. – Кандидат пошевелился и значительно посмотрел на жену. – Это очень интересно: по каким законам?

Это он тоже зря, потому что его значительный взгляд был перехвачен; Глеб взмыл ввысь… И оттуда, с высокой выси, ударил по кандидату. И всякий раз в разговорах со знатными людьми деревни наступал вот такой момент – когда Глеб взмывал кверху. Он, наверно, ждал такого момента, радовался ему, потому что дальше все случалось само собой.

– Приглашаете жену посмеяться? – спросил Глеб. Спросил спокойно, но внутри у него, наверно, все вздрагивало. – Хорошее дело… Только, может быть, мы сперва научимся хотя бы газеты читать? А? Как думаете? Говорят, кандидатам это тоже не мешает…

– Послушайте!..

– Да мы уже послушали! Имели, так сказать, удовольствие. Поэтому позвольте вам заметить, господин кандидат, что кандидатство – это ведь не костюм, который купил – и раз и навсегда. Но даже костюм и то надо иногда чистить. А кандидатство, если уж мы договорились, что это не костюм, тем более надо… поддерживать. – Глеб говорил негромко, но напористо и без передышки – его несло. На кандидата было неловко смотреть: он явно растерялся, смотрел то на жену, то на Глеба, то на мужиков… Мужики старались не смотреть на него. – Нас, конечно, можно тут удивить: подкатить к дому на такси, вытащить из багажника пять чемоданов… Но вы забываете, что поток информации сейчас распространяется везде равномерно. Я хочу сказать, что здесь можно удивить наоборот. Так тоже бывает. Можно понадеяться, что тут кандидатов в глаза не видели, а их тут видели – и кандидатов, и профессоров, и полковников. И сохранили о них приятные воспоминания, потому что это, как правило, люди очень простые. Так что мой вам совет, товарищ кандидат: почаще спускайтесь на землю. Ей-богу, в этом есть разумное начало. Да и не так рискованно: падать будет не так больно.

– Это называется – «покатил бочку», – сказал кандидат. – Ты что, с цепи сорвался? В чем, собственно…

– Не знаю, не знаю, – торопливо перебил его Глеб, – не знаю, как это называется, – я в заключении не был и с цепи не срывался. Зачем? Тут, – оглядел Глеб мужиков, – тоже никто не сидел – не поймут. А вот и жена ваша сделала удивленные глаза… А там дочка услышит. Услышит и «покатит бочку» в Москве на кого-нибудь. Так что этот жаргон может… плохо кончиться, товарищ кандидат. Не все средства хороши, уверяю вас, не все. Вы же, когда сдавали кандидатский минимум, вы же не «катили бочку» на профессора. Верно? – Глеб встал. – И «одеяло на себя не тянули». И «по фене не ботали». Потому что профессоров надо уважать – от них судьба зависит, а от нас судьба не зависит, с нами можно «по фене ботать». Так? Напрасно. Мы тут тоже немножко… «микитим». И газеты тоже читаем, и книги, случается, почитываем… И телевизор даже смотрим. И, можете себе представить, не приходим в бурный восторг ни от КВН, ни от «Кабачка „13 стульев“». Спросите, почему? Потому что там – та же самонадеянность. Ничего, мол, все съедят. И едят, конечно, ничего не сделаешь. Только не надо делать вид, что все там гении. Кое-кто понимает… Скромней надо.

– Типичный демагог-кляузник, – сказал кандидат, обращаясь к жене. – Весь набор тут…

– Не попали. За всю жизнь ни одной анонимки или кляузы ни на кого не написал. – Глеб посмотрел на мужиков: мужики знали, что это правда. – Не то, товарищ кандидат. Хотите, объясню, в чем моя особенность?

– Хочу, объясните.

– Люблю по носу щелкнуть – не задирайся выше ватерлинии! Скромней, дорогие товарищи…

– Да в чем же вы увидели нашу нескромность? – не вытерпела Валя. – В чем она выразилась-то?

– А вот когда одни останетесь, подумайте хорошенько. Подумайте – и поймете. – Глеб даже как-то с сожалением посмотрел на кандидатов. – Можно ведь сто раз повторить слово «мёд», но от этого во рту не станет сладко. Для этого не надо кандидатский минимум сдавать, чтобы понять это. Верно? Можно сотни раз писать во всех статьях слово «народ», но знаний от этого не прибавится. Так что когда уж выезжаете в этот самый народ, то будьте немного собранней. Подготовленней, что ли. А то легко можно в дураках очутиться. До свидания. Приятно провести отпуск… среди народа. – Глеб усмехнулся и не торопясь вышел из избы. Он всегда один уходил от знатных людей.
Он не слышал, как потом мужики, расходясь от кандидатов, говорили:

– Оттянул он его!.. Дошлый, собака. Откуда он про Луну-то знает?

– Срезал.

– Откуда что берется!

И мужики изумленно качали головами:

– Дошлый, собака. Причесал бедного Константина Иваныча… А? Как миленького причесал! А эта-то, Валя-то, даже рта не открыла.

– А что тут скажешь? Тут ничего не скажешь. Он, Костя-то, хотел, конечно, сказать… А тот ему на одно слово – пять.

– Чего тут… Дошлый, собака!

В голосе мужиков слышалась даже как бы жалость к кандидатам, сочувствие. Глеб же Капустин по-прежнему неизменно удивлял. Изумлял. Восхищал даже. Хоть любви, положим, тут не было. Нет, любви не было. Глеб жесток, а жестокость никто, никогда, нигде не любил еще.

Завтра Глеб Капустин, придя на работу, между прочим (играть будет) спросит мужиков:

– Ну, как там кандидат-то? – И усмехнется.

– Срезал ты его, – скажут Глебу.

– Ничего, – великодушно заметит Глеб. – Это полезно. Пусть подумает на досуге. А то слишком много берут на себя…

«Срезал» смотреть в исполнении Дмитрия Пучкова (Гоблина)

Василий Макарович Шукшин

Срезал

К старухе Агафье Журавлевой приехал сын Константин Иванович. С женой и дочерью. Попроведовать, отдохнуть. Деревня Новая – небольшая деревня, а Константин Иванович еще на такси подкатил, и они еще всем семейством долго вытаскивали чемоданы из багажника… Сразу вся деревня узнала: к Агафье приехал сын с семьей, средний, Костя, богатый, ученый.

К вечеру узнали подробности: он сам – кандидат, жена – тоже кандидат, дочь – школьница. Агафье привезли электрический самовар, цветастый халат и деревянные ложки.

Вечером же у Глеба Капустина на крыльце собрались мужики. Ждали Глеба.

Про Глеба Капустина надо рассказать, чтобы понять, почему у него на крыльце собрались мужики и чего они ждали.

Глеб Капустин – толстогубый, белобрысый мужик сорока лет, начитанный и ехидный. Как-то так получилось, что из деревни Новой, хоть она небольшая, много вышло знатных людей: один полковник, два летчика, врач, корреспондент… И вот теперь Журавлев – кандидат. И как-то так повелось, что когда знатные приезжали в деревню на побывку, когда к знатному земляку в избу набивался вечером народ – слушали какие-нибудь дивные истории или сами рассказывали про себя, если земляк интересовался, – тогда-то Глеб Капустин приходил и срезал знатного гостя. Многие этим были недовольны, но многие, мужики особенно, просто ждали, когда Глеб Капустин срежет знатного. Даже не то что ждали, а шли раньше к Глебу, а потом уж – вместе – к гостю. Прямо как на спектакль ходили. В прошлом году Глеб срезал полковника – с блеском, красиво. Заговорили о войне 1812 года… Выяснилось, что полковник не знает, кто велел поджечь Москву. То есть он знал, что какой-то граф, но фамилию перепутал, сказал – Распутин. Глеб Капустин коршуном взмыл над полковником… И срезал. Переволновались все тогда, полковник ругался… Бегали к учительнице домой – узнавать фамилию графа-поджигателя. Глеб Капустин сидел красный в ожидании решающей минуты и только повторял: «Спокойствие, спокойствие, товарищ полковник, мы же не в Филях, верно?» Глеб остался победителем; полковник бил себя кулаком по голове и недоумевал. Он очень расстроился. Долго потом говорили в деревне про Глеба, вспоминали, как он только повторял: «Спокойствие, спокойствие, товарищ полковник, мы же не в Филях». Удивлялись на Глеба. Старики интересовались – почему он так говорил.

Глеб посмеивался. И как-то мстительно щурил свои настырные глаза. Все матери знатных людей в деревне не любили Глеба. Опасались.

И вот теперь приехал кандидат Журавлев…

Глеб пришел с работы (он работал на пилораме), умылся, переоделся… Ужинать не стал. Вышел к мужикам на крыльцо.

Закурили… Малость поговорили о том о сем – нарочно не о Журавлеве. Потом Глеб раза два посмотрел в сторону избы бабки Агафьи Журавлевой. Спросил:

– Гости к бабке Агафье приехали?

– Кандидаты!

– Кандидаты? – удивился Глеб. – О-о!.. Голой рукой не возьмешь.

Мужики посмеялись: мол, кто не возьмет, а кто может и взять. И посматривали с нетерпением на Глеба.

– Ну, пошли попроведаем кандидатов, – скромно сказал Глеб.

И пошли.

Глеб шел несколько впереди остальных, шел спокойно, руки в карманах, щурился на избу бабки Агафьи, где теперь находились два кандидата. Получалось вообще-то, что мужики ведут Глеба. Так ведут опытного кулачного бойца, когда становится известно, что на враждебной улице объявился некий новый ухарь. Дорогой говорили мало.

– В какой области кандидаты? – спросил Глеб.

– По какой специальности? А черт его знает… Мне бабенка сказала – кандидаты. И он и жена…

– Есть кандидаты технических наук, есть общеобразовательные, эти в основном трепологией занимаются.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.