Кто написал рассказ в дурном обществе

В дурном обществе
Основная информация
Автор	Владимир Галактионович Короленко
Годы написания	1881 — 1885
Жанр	Рассказ
Страна	Российская империя
Язык	русский
Первое издание	1885 год
Сборники	Очерки и рассказы (Короленко)

«В дурном обществе» (в некоторых переизданиях «Дети подземелья») — рассказ Владимира Галактионовича Короленко, написанный им в период с 1881 по 1885 год. Был впервые напечатан и издан в известном в то время литературно-политическом журнале «Русская мысль» в 10 выпуске за 1885 год.

История создания

Известно, что Владимир Галактионович, придумывая место, где будут происходить события, вдохновлялся своим родным городом под названием Ровно (находится в Украине, в произведении назван, как Княжье-Вено), о чём сам признаётся в одной из автобиографических книг. В нём он учился, начиная с третьего класса гимназии. В образ судьи автор также вложил черты характера своего отца.

Прообразом замка послужил дворец Любомирских, известного польского рода. Этот замок был построен в XV веке, а позже перестроен князьями Любомирскими, которые владели городом Ровно начиная с 1723 года. Во времена детства Короленко замок уже был заброшен, он послужил пристанищем для больных, бездомных, бродяг и других крестьян, которые по некоторым причинам сбежали.

Короленко также включил рассказ в свою первую книгу и по совместительству сборник «Очерки и рассказы» 1886 года, который позже неоднократно переиздавался. В этом же году в февральском номере журнала «Родник» был опубликован сокращённый вариант рассказа, переименованный в «Дети подземелья». Сам автор негативно относился к публикации из-за сокращений, о чём жаловался в письме своему другу и товарищу Сергею Яковлевичу Елпатьевскому.

Сюжет

Детство главного героя произведения по имени Вася проходило в маленьком городе Княжье-Вено Юго-Западного края. Вася был сыном городского судьи. Мать умерла, когда сыну было всего шесть лет, а отец, поглощённый своим горем, обращал на мальчика мало внимания. Вася целыми днями бродил по городу, и картины городской жизни оставляли в его душе глубокий след.

Город был окружён прудами. Посреди одного из них на острове стоял старинный замок, принадлежавший некогда графскому роду. Ходили легенды, что остров насыпан пленными турками, и замок стоит «на костях человеческих». Хозяева давным-давно покинули это мрачное жилище, и оно постепенно разрушалось. Его обитателями стали городские нищие, не имевшие иного пристанища. Но среди нищих произошёл раскол. Старый Януш, один из бывших графских слуг, получил некое право решать, кто может жить в замке, а кто нет. Он оставил там лишь «аристократов»: католиков и бывшую графскую челядь. Изгнанники нашли себе пристанище в подземелье под старинным склепом у заброшенной униатской часовни, стоявшей на горе. Однако это их местопребывание никому не было известно.

Старый Януш, встречая Васю, приглашает его заходить в замок, ибо там теперь «порядочное общество». Но мальчик предпочитает «дурное общество» изгнанников из замка. Вася жалеет их.

Многие члены «дурного общества» хорошо известны в городе. Это полубезумный пожилой «профессор», который всегда что-то тихо и грустно бормочет; свирепый и драчливый штык-юнкер Заусайлов; спившийся отставной чиновник Лавровский, всем рассказывающий неправдоподобные трагические истории о своей жизни. А именующий себя генералом Туркевич знаменит тем, что «обличает» почтенных горожан (исправника, секретаря уездного суда и других) прямо под их окнами. Это он делает для того, чтобы получить на водку, и достигает своей цели: «обличаемые» спешат откупиться от него.

Руководитель же всего сообщества «тёмных личностей» — пан Тыбурций Драб. Его происхождение и прошлое никому не ведомы. Иные предполагают в нем аристократа, но наружность его — простонародная. Он известен необыкновенной учёностью. На ярмарках Тыбурций развлекает публику пространными речами из античных авторов. Его считают колдуном.

Однажды Вася с тремя приятелями приходит к старой часовне: ему хочется заглянуть туда. Друзья помогают Васе проникнуть внутрь через высокое окно. Но увидев, что в часовне ещё кто-то есть, приятели в ужасе убегают, бросив Васю на произвол судьбы. Оказывается, там дети Тыбурция: девятилетний Валек и четырёхлетняя Маруся. Вася начинает часто приходить на гору к своим новым друзьям, носить им яблоки из своего сада. Но ходит он лишь тогда, когда его не может застать Тыбурций. Вася никому не рассказывает об этом знакомстве. Струсившим приятелям он говорит, что видел чертей.

У Васи есть сестра, четырёхлетняя Соня. Она, как и ее брат, весёлый и резвый ребёнок. Брат и сестра очень любят друг друга, но Сонина нянька препятствует их шумным играм: она считает Васю дурным, испорченным мальчишкой. Такого же взгляда придерживается и отец. Он не находит в своей душе места для любви к мальчику. Отец больше любит Соню, потому что она похожа на свою покойную мать.

Как-то раз в разговоре Валек и Маруся говорят Васе, что Тыбурций их очень любит. Вася отзывается о своём отце с обидой. Но неожиданно узнает от Валека, что судья — очень справедливый и честный человек. Валек — мальчик очень серьёзный и смышлёный. Маруся же совсем не похожа на резвую Соню, она слабенькая, задумчивая, «невесёлая». Валек говорит, что «серый камень высосал из неё жизнь».

Вася узнает о том, что Валек ворует еду для голодной сестры. Это открытие производит тяжёлое впечатление на Васю, но все же он не осуждает друга.

Валек показывает Васе подземелье, где живут все члены «дурного общества». В отсутствие взрослых Вася приходит туда, играет со своими друзьями. Во время игры в жмурки неожиданно является Тыбурций. Дети испуганы — ведь они дружат без ведома грозного главы «дурного общества». Но Тыбурций разрешает Васе приходить, взяв с него обещание никому не рассказывать, где все они живут. Тыбурций приносит еду, готовит обед — по его словам Вася понимает, что еда краденая. Это, конечно, смущает мальчика, но он видит, что Маруся так рада еде… Теперь Вася беспрепятственно приходит на гору, и взрослые члены «дурного общества» тоже привыкают к мальчику, любят его.

Наступает осень, и Маруся заболевает. Чтобы как-то развлечь больную девочку, Вася решается попросить на время у Сони большую красивую куклу, подарок покойной матери. Соня соглашается. Маруся в восторге от куклы, и ей даже становится лучше.

К судье несколько раз приходит старый Януш с доносами на членов «дурного общества». Он рассказывает, что Вася общается с ними. Нянька замечает отсутствие куклы. Васю не выпускают из дому, и через несколько дней он убегает тайком.

Марусе становится все хуже. Обитатели подземелья решают, что куклу нужно вернуть, а девочка этого и не заметит. Но увидев, что куклу хотят забрать, Маруся горько плачет. Вася оставляет ей куклу.

И снова Васю не выпускают из дому. Отец пытается добиться от сына признания, куда он ходил и куда делась кукла. Вася признается, что куклу взял он, но более не говорит ничего. И вот в самый критический момент появляется Тыбурций. Он несёт куклу.

Тыбурций рассказывает судье о дружбе Васи с его детьми. Тот поражён. Отец чувствует себя виноватым перед Васей. Словно рухнула стена, долгое время разделявшая отца и сына, и они почувствовали себя близкими людьми. Тыбурций говорит, что Маруся умерла. Отец отпускает Васю проститься с ней, при этом он передаёт через Васю деньги для Тыбурция и предостережение: главе «дурного общества» лучше скрыться из города.

Вскоре почти все «тёмные личности» куда-то исчезают. Остаются лишь старый «профессор» и Туркевич, которому судья иногда даёт работу. Маруся похоронена на старом кладбище возле обвалившейся часовни. Вася с сестрой ухаживают за ее могилкой. Иногда они приходят на кладбище вместе с отцом. Когда же Васе и Соне приходит время оставить родной город, над этой могилкой произносят они свои обеты.

⭐⭐⭐⭐⭐ «В дурном обществе» за 1 минуту и подробно по главам за 6 минут. 

Очень краткий пересказ повести «В дурном обществе»

Повествование ведётся от имени мальчика Васи, живущего в провинциальном городе. Его отец недавно потерял свою жену и очень тоскует по ней. Это горе отдалило его от сына. Мальчик предоставлен самому себе и целыми днями бродит по городу. Как и все сорванцы, Вася интересуется старыми развалинами заброшенного замка на окраине. Там живут нищие и бездомные. Мальчику жаль их.

Однажды он знакомится с Валеком и его сестрой Марусей. У них нет денег и дома. Несмотря на то, что жизнь в подземелье тяжела, дети остаются добрыми и открытыми. Обитатели разных миров сближаются. Вася приносит им яблоки из своего сада.

Осенью девочка заболела и не могла ходить. Чтобы развлечь её, друг приносит куклу своей сестры Сони. Маруся очень рада. Отец узнаёт, что у дочери пропала кукла и обвиняет сына в краже. Тут является пан Тыбурций, возвращает игрушку и зовёт Васю проститься с умирающей девочкой. Мальчик примиряется с отцом. Могила Маруси становится для друзей любимым местом встреч.

Главные герои и их характеристика:

•  Вася  – мальчик 9 лет. После смерти матери растёт беспризорником, но его чуткое и доброе сердце не даёт попасть в беду.
•  Валек  – бездомный мальчик, живущий в подземелье разрушенной часовни. Он любит свою сестру и проявляет зоботу.
•  Маруся  – тихая, скромная, болезненная девочка. Никогда не жалуется, любит цветы. Проживание в сыром подвале подрывает её здоровье, и она умирает.
•  Соня  – сестра главного героя Васи. Ей 4 года. Соня, как и Вася, осталась без матери. За девочкой ухаживает нянька.

Второстепенные герои и их характеристика:

•  Отец Васи  – вдовец, переживающий смерть жены. Его внимание привлекает только дочь Соня, потому что в ней есть черты матери. Он работает судьёй. Дела ведёт справедливо и честно и за это его уважают в городе.
•  Тыбурций Драб  – приёмный отец Валека и Маруси. Он с виду похож на грубого и неотесанного мужика, но имеет хорошее образование, знает латынь и греческий язык. Любит своих детей и заботится о них как может. Нищие считают его предводителем и называют пан Тыбурций.
•  Януш  – седой старик, бывший слуга графа, владевшего замком. Считает себя самым важным среди бездомных и разделяет их на «добрых христиан» и чужих.
•  Лавровский  – нищий спившийся чиновник в отставке.
•  «Профессор»  – тихий старичок, страдающий слабоумием. Он все время что-то бормочет про себя. Он не переносит, когда при нем говорят о режущих или колющих предметах.

Краткое содержание повести «В дурном обществе» подробно по главам

Глава 1. Развалины

В маленьком провинциальном городе Княжье-Вено, главным украшением которого является здание тюрьмы, живёт мальчик Вася. На окраине есть пруд, с островом. Полуразрушенный замок стоит в середине его. Это строение окутано старыми преданиями и привлекает мальчишек своей таинственностью. Там живут бедняки, не имеющие дома.

Ими руководит старый Януш, бывший графский слуга. Однажды он с помощниками выселил из развалин неугодных ему людей и оставил только католиков, которые попрошайничали в городе милостыню. Остальным пришлось покинуть остров. Мальчику было жаль несчастных, которых выгнали в непогоду на улицу.

Глава 2. Проблематические натуры

Несколько дней изгнанники бродили по городу, беспокоя жителей, но вскоре куда-то пропали. Говорили, что они укрыли возле заброшенной часовни. Только иногда их можно было встретить на улицах. Среди них были знаменитые личности.

К примеру, выживший из ума старик, которого называли «профессор». Он без всякого смысла ходил по городу и бормотал что-то неразборчиво себе под нос. Спившийся чиновник Лавровский представлял неприглядное зрелище по сравнению с тем щеголем, каким был раньше.

Скучающие бездельники развлекались, издеваясь над ним. Но «отбросы общества» стояли друг за друга горой. Защитникам бедного сумасшедшего приходилось отбиваться с кулаками. Пан Туркевич объявил себя генералом и требовал от окружающих почёта и уважения.

Предводителем всех тёмных личностей являлся таинственный Тыбурций Драб. С виду он был похож на обычного дворового мужика, но отличался глубокими познаниями истории и латыни. С ним вместе жили Валек, мальчик девяти лет и трёхлетняя девочка Маруся.

Глава 3. Я и мой отец

Вася живёт с сестрой Соней и отцом, который погружён в свою печаль по умершей жене. Работая судьёй, мужчина пользовался уважением за честность и принципиальность.

Сыну он меньше уделяет внимания и поэтому мальчик целыми днями бродит по городу с друзьями. Васе хотелось бы, чтобы отец поговорил с ним, приласкал, но строгость и угрюмость отталкивали. Сын очень тоскует по матери.

Глава 4. Я приобретаю новое знакомство

Однажды друзья отправились на гору к развалинам часовни. Она была заперта, и мальчишкам захотелось заглянуть в окно. Вася с помощью товарища забрался внутрь. Но вдруг что-то зашевелилось и сорванцы убежали.

И тут из дыры в полу выбрались высокий мальчик с белокурой сестрой. Поначалу ребята недоверчиво смотрели друг на друга, но потом Вася угостил своих новых знакомых яблоками из сада. Наступал вечер, и надо было идти домой. Дети проводили мальчика до города и договорились вновь встретиться.

Глава 5. Знакомство продолжается

Теперь новые товарищи стали видеться каждый день. Поначалу Вася пытался увлечь их своими шумными играми, но Валек был слишком серьёзным, а Маруся плакала. Успокоить её могли только цветы, которые она любила тихо перебирать.

Вася приносил яблоки и конфеты, что вызывало у девочки большую радость. Малышка была очень слаба и болезненна. Валек рассказал, что в городе все уважают отца Васи за справедливость и это обрадовало мальчика.

Глава 6. Среди «серых камней»

Через несколько дней «тёмные личности» куда-то ушли вместе с паном Тыбурцием, а брат с сестрой остались одни. Вася увидел Валека в городе, и тот пригласил его прийти к часовне. Сам он должен был задержаться. Потом на горе они встретились и пошли в подземелье.

Маруся сидела у стены и почти сливалась с серыми камнями. Казалось, что они вытянули из девочки весёлость и здоровье. Валек рассказал, что ему пришлось украсть у торговки булку, чтобы накормить голодную сестру. Денег у них не было, ведь они нищие. Вася очень расстроился и рано ушёл домой.

Глава 7. На сцену является пан Тыбурций

На следующий день Вася снова появился в часовне. Мальчик понял, что нищие тоже могут быть хорошими людьми, несмотря на обстоятельства. Дети спустились в подземелье и играли в жмурки. Вдруг появился пан Тыбурций. Он был сердит, но решил, что сыну судьи можно доверять и позволил приходить ещё. В душе Васи боролись два чувства: дружеская привязанность и отвращение к воровству.

Глава 8. Осенью

Лето закончилось и Маруся стала слабеть. Вася часто ходил в гости в часовню и подружился со всеми членами «дурного общества». Однажды старый злой Януш пришёл к отцу, чтобы нажаловаться на Тыбурция Драба и его соплеменников. Мальчик услышал это и рассказал своим новым товарищам.

Глава 9. Кукла

Маруся уже не вставала из-за болезни и, чтобы её порадовать, Вася попросил у сестры Сони куклу, которую подарила мама. Сюрприз очень понравился девочке, и это придало ей силы. Но отец что-то заподозрил и несколько дней не разрешал сыну выходить из дома. В конце концов судья строго спросил, куда Вася дел подарок покойной матери.

Мальчик очень испугался, но не мог выдать своих друзей. Внезапно появился Тыбурций. Он вернул судье куклу и объяснил, что Вася, хоть и знался с «дурным обществом», но не сделал ничего плохого. Мальчика позвали попрощаться с умершей Марусей. И тут отец понял, что был неправ и наконец-то, обнял сына с любовью.

Заключение

Вскоре после этих событий «тёмные личности» куда-то исчезли, а сними и Валек с Тыбурцием. Часовня  совсем развалилась, а на старом кладбище зеленела новая детская могила. Вася со своей сестрой Соней и отцом часто любили туда приходить и подолгу сидели там, разговаривая или читая книги.

Кратко об истории создания произведения

Владимир Короленко написал повесть «В дурном обществе» в 1884 году, пока был в ссылке в Якутии. Позднее, её адаптировали для детского возраста и назвали «Дети подземелья».

Социальное неравенство между разными слоями общества всегда волновало писателя. В данном произведении тема раскрыта с помощью детского восприятия жизни главным героем.

В дурном обществе
Из детских воспоминаний моего приятеля

I. Развалины

Моя мать умерла, когда мне было шесть лет. Отец, весь отдавшись своему горю, как будто совсем забыл о моем существовании. Порой он ласкал мою маленькую сестру и по-своему заботился о ней, потому что в ней были черты матери. Я же рос, как дикое деревцо в поле, – никто не окружал меня особенною заботливостью, но никто и не стеснял моей свободы.

Местечко, где мы жили, называлось Княжье-Вено, или, проще, Княж-городок. Оно принадлежало одному захудалому, но гордому польскому роду и представляло все типические черты любого из мелких городов Юго-западного края, где, среди тихо струящейся жизни тяжелого труда и мелко-суетливого еврейского гешефта, доживают свои печальные дни жалкие останки гордого панского величия.

Если вы подъезжаете к местечку с востока, вам прежде всего бросается в глаза тюрьма, лучшее архитектурное украшение города. Самый город раскинулся внизу над сонными, заплесневшими прудами, и к нему приходится спускаться по отлогому шоссе, загороженному традиционною «заставой». Сонный инвалид, порыжелая на солнце фигура, олицетворение безмятежной дремоты, лениво поднимает шлагбаум, и – вы в городе, хотя, быть может, не замечаете этого сразу. Серые заборы, пустыри с кучами всякого хлама понемногу перемежаются с подслеповатыми, ушедшими в землю хатками. Далее широкая площадь зияет в разных местах темными воротами еврейских «заезжих домов», казенные учреждения наводят уныние своими белыми стенами и казарменно-ровными линиями. Деревянный мост, перекинутый через узкую речушку, кряхтит, вздрагивая под колесами, и шатается, точно дряхлый старик. За мостом потянулась еврейская улица с магазинами, лавками, лавчонками, столами евреев-менял, сидящих под зонтами на тротуарах, и с навесами калачниц. Вонь, грязь, кучи ребят, ползающих в уличной пыли. Но вот еще минута и – вы уже за городом. Тихо шепчутся березы над могилами кладбища, да ветер волнует хлеба на нивах и звенит унылою, бесконечною песней в проволоках придорожного телеграфа.

Речка, через которую перекинут упомянутый мост, вытекала из пруда и впадала в другой. Таким образом с севера и юга городок ограждался широкими водяными гладями и топями. Пруды год от году мелели, зарастали зеленью, и высокие густые камыши волновались, как море, на громадных болотах. Посредине одного из прудов находится остров. На острове – старый, полуразрушенный замок.

Я помню, с каким страхом я смотрел всегда на это величавое дряхлое здание. О нем ходили предания и рассказы один другого страшнее. Говорили, что остров насыпан искусственно, руками пленных турок. «На костях человеческих стоит старое замчи́ще», передавали старожилы, и мое детское испуганное воображение рисовало под землей тысячи турецких скелетов, поддерживающих костлявыми руками остров с его высокими пирамидальными тополями и старым зáмком. От этого, понятно, зáмок казался еще страшнее, и даже в ясные дни, когда, бывало, ободренные светом и громкими голосами птиц, мы подходили к нему поближе, он нередко наводил на нас припадки панического ужаса, – так страшно глядели черные впадины давно выбитых окон; в пустых залах ходил таинственный шорох: камешки и штукатурка, отрываясь, падали вниз, будя гулкое эхо, и мы бежали без оглядки, а за нами долго еще стояли стук, и топот, и гоготанье.

А в бурные осенние ночи, когда гиганты-тополи качались и гудели от налетавшего из-за прудов ветра, ужас разливался от старого зáмка и царил над всем городом. «Ой-вей-мир!» – пугливо произносили евреи; богобоязненные старые мещанки крестились, и даже наш ближайший сосед, кузнец, отрицавший самое существование бесовской силы, выходя в эти часы на свой дворик, творил крестное знамение и шептал про себя молитву об упокоении усопших.

Старый, седобородый Януш, за неимением квартиры приютившийся в одном из подвалов зáмка, рассказывал нам не раз, что в такие ночи он явственно слышал, как из-под земли неслись крики. Турки начинали возиться под островом, стучали костями и громко укоряли панов в жестокости. Тогда в залах старого зáмка и вокруг него на острове брякало оружие, и паны громкими криками сзывали гайдуков. Януш слышал совершенно ясно, под рев и завывание бури, топот коней, звяканье сабель, слова команды. Однажды он слышал даже, как покойный прадед нынешних графов, прославленный на вечные веки своими кровавыми подвигами, выехал, стуча копытами своего аргамака, на середину острова и неистово ругался: «Молчите там, лайдаки, пся вяра!»

Потомки этого графа давно уже оставили жилище предков. Большая часть дукатов и всяких сокровищ, от которых прежде ломились сундуки графов, перешла за мост, в еврейские лачуги, и последние представители славного рода выстроили себе прозаическое белое здание на горе, подальше от города. Там протекало их скучное, но все же торжественное существование в презрительно-величавом уединении.

Изредка только старый граф, такая же мрачная развалина, как и зáмок на острове, появлялся в городе на своей старой английской кляче. Рядом с ним, в черной амазонке, величавая и сухая, проезжала по городским улицам его дочь, а сзади почтительно следовал шталмейстер. Величественной графине суждено было навсегда остаться девой. Равные ей по происхождению женихи, в погоне за деньгами купеческих дочек за границей, малодушно рассеялись по свету, оставив родовые зáмки или продав их на слом евреям, а в городишке, расстилавшемся у подножия ее дворца, не было юноши, который бы осмелился поднять глаза на красавицу-графиню. Завидев этих трех всадников, мы, малые ребята, как стая птиц, снимались с мягкой уличной пыли и, быстро рассеявшись по дворам, испуганно-любопытными глазами следили за мрачными владельцами страшного зáмка.

В западной стороне, на горе, среди истлевших крестов и провалившихся могил, стояла давно заброшенная униатская часовня. Это была родная дочь расстилавшегося в долине собственно обывательского города. Некогда в ней собирались, по звону колокола, горожане в чистых, хотя и не роскошных кунтушах, с палками в руках вместо сабель, которыми гремела мелкая шляхта, тоже являвшаяся на зов звонкого униатского колокола из окрестных деревень и хуторов.

Отсюда был виден остров и его темные громадные тополи, но зáмок сердито и презрительно закрывался от часовни густою зеленью, и только в те минуты, когда юго-западный ветер вырывался из-за камышей и налетал на остров, тополи гулко качались, и из-за них проблескивали окна, и зáмок, казалось, кидал на часовню угрюмые взгляды. Теперь и он, и она были трупы. У него глаза потухли, и в них не сверкали отблески вечернего солнца; у нее кое-где провалилась крыша, стены осыпались, и, вместо гулкого, с высоким тоном, медного колокола, совы заводили в ней по ночам свои зловещие песни.

Но старая, историческая рознь, разделявшая некогда гордый панский зáмок и мещанскую униатскую часовню, продолжалась и после их смерти: ее поддерживали копошившиеся в этих дряхлых трупах черви, занимавшие уцелевшие углы подземелья, подвалы. Этими могильными червями умерших зданий были люди.

Было время, когда старый зáмок служил даровым убежищем всякому бедняку без малейших ограничений. Все, что не находило себе места в городе, всякое выскочившее из колеи существование, потерявшее, по той или другой причине, возможность платить хотя бы и жалкие гроши за кров и угол на ночь и в непогоду, – все это тянулось на остров и там, среди развалин, преклоняло свои победные головушки, платя за гостеприимство лишь риском быть погребенными под грудами старого мусора. «Живет в зáмке» – эта фраза стала выражением крайней степени нищеты и гражданского падения. Старый зáмок радушно принимал и покрывал и перекатную голь, и временно обнищавшего писца, и сиротливых старушек, и безродных бродяг. Все эти существа терзали внутренности дряхлого здания, обламывая потолки и полы, топили печи, что-то варили, чем-то питались, – вообще, отправляли неизвестным образом свои жизненные функции.

Однако настали дни, когда среди этого общества, ютившегося под кровом седых руин, возникло разделение, пошли раздоры. Тогда старый Януш, бывший некогда одним из мелких графских «официалистов», выхлопотал себе нечто вроде владетельной хартии и захватил бразды правления. Он приступил к преобразованиям, и несколько дней на острове стоял такой шум, раздавались такие вопли, что по временам казалось, уж не турки ли вырвались из подземных темниц, чтобы отомстить утеснителям. Это Януш сортировал население развалин, отделяя овец от козлищ. Овцы, оставшиеся по-прежнему в зáмке, помогали Янушу изгонять несчастных козлищ, которые упирались, выказывая отчаянное, но бесполезное сопротивление. Когда, наконец, при молчаливом, но, тем не менее, довольно существенном содействии будочника порядок вновь водворился на острове, то оказалось, что переворот имел решительно аристократический характер. Януш оставил в зáмке только «добрых христиан», то есть католиков, и притом преимущественно бывших слуг или потомков слуг графского рода. Это были все какие-то старики в потертых сюртуках и «чамарках», с громадными синими носами и суковатыми палками, старухи крикливые и безобразные, но сохранившие на последних ступенях обнищания свои капоры и салопы. Все они составляли однородный, тесно сплоченный аристократический кружок, взявший как бы монополию признанного нищенства. В будни эти старики и старухи ходили, с молитвой на устах, по домам более зажиточных горожан и среднего мещанства, разнося сплетни, жалуясь на судьбу, проливая слезы и клянча, а по воскресеньям они же составляли почтеннейших лиц из той публики, что длинными рядами выстраивалась около костелов и величественно принимала подачки во имя «пана Иисуса» и «панны Богоматери».

Привлеченные шумом и криками, которые во время этой революции неслись с острова, я и несколько моих товарищей пробрались туда и, спрятавшись за толстыми стволами тополей, наблюдали, как Януш, во главе целой армии красноносых старцев и безобразных мегер, гнал из зáмка последних, подлежавших изгнанию, жильцов. Наступал вечер. Туча, нависшая над высокими вершинами тополей, уже сыпала дождиком. Какие-то несчастные темные личности, запахиваясь изорванными донельзя лохмотьями, испуганные, жалкие и сконфуженные, совались по острову, точно кроты, выгнанные из нор мальчишками, стараясь вновь незаметно шмыгнуть в какое-нибудь из отверстий зáмка. Но Януш и мегеры с криком и ругательствами гоняли их отовсюду, угрожая кочергами и палками, а в стороне стоял молчаливый будочник, тоже с увесистою дубиной в руках, сохранявший вооруженный нейтралитет, очевидно, дружественный торжествующей партии. И несчастные темные личности поневоле, понурясь, скрывались за мостом, навсегда оставляя остров, и одна за другой тонули в слякотном сумраке быстро спускавшегося вечера.

С этого памятного вечера и Януш, и старый зáмок, от которого прежде веяло на меня каким-то смутным величием, потеряли в моих глазах всю свою привлекательность. Бывало, я любил приходить на остров и хотя издали любоваться его серыми стенами и замшенною старою крышей. Когда на утренней заре из него выползали разнообразные фигуры, зевавшие, кашлявшие и крестившиеся на солнце, я и на них смотрел с каким-то уважением, как на существа, облеченные тою же таинственностью, которою был окутан весь зáмок. Они спят там ночью, они слышат все, что там происходит, когда в огромные залы сквозь выбитые окна заглядывает луна или когда в бурю в них врывается ветер. Я любил слушать, когда, бывало, Януш, усевшись под тополями, с болтливостью 70-летнего старика, начинал рассказывать о славном прошлом умершего здания. Перед детским воображением вставали, оживая, образы прошедшего, и в душу веяло величавою грустью и смутным сочувствием к тому, чем жили некогда понурые стены, и романтические тени чужой старины пробегали в юной душе, как пробегают в ветреный день легкие тени облаков по светлой зелени чистого поля.

Но с того вечера и зáмок, и его бард явились передо мной в новом свете. Встретив меня на другой день вблизи острова, Януш стал зазывать меня к себе, уверяя с довольным видом, что теперь «сын таких почтенных родителей» смело может посетить зáмок, так как найдет в нем вполне порядочное общество. Он даже привел меня за руку к самому зáмку, но тут я со слезами вырвал у него свою руку и пустился бежать. Зáмок стал мне противен. Окна в верхнем этаже были заколочены, а низ находился во владении капоров и салопов. Старухи выползали оттуда в таком непривлекательном виде, льстили мне так приторно, ругались между собой так громко, что я искренно удивлялся, как это строгий покойник, усмирявший турок в грозовые ночи, мог терпеть этих старух в своем соседстве. Но главное – я не мог забыть холодной жестокости, с которою торжествующие жильцы зáмка гнали своих несчастных сожителей, а при воспоминании о темных личностях, оставшихся без крова, у меня сжималось сердце.

Как бы то ни было, на примере старого зáмка я узнал впервые истину, что от великого до смешного один только шаг. Великое в зáмке поросло плющом, повиликой и мхами, а смешное казалось мне отвратительным, слишком резало детскую восприимчивость, так как ирония этих контрастов была мне еще недоступна.

II. Проблематические натуры

Несколько ночей после описанного переворота на острове город провел очень беспокойно: лаяли собаки, скрипели двери домов, и обыватели, то и дело выходя на улицу, стучали палками по заборам, давая кому-то знать, что они настороже. Город знал, что по его улицам в ненастной тьме дождливой ночи бродят люди, которым голодно и холодно, которые дрожат и мокнут; понимая, что в сердцах этих людей должны рождаться жестокие чувства, город насторожился и навстречу этим чувствам посылал свои угрозы. А ночь, как нарочно, спускалась на землю среди холодного ливня и уходила, оставляя над землею низко бегущие тучи. И ветер бушевал среди ненастья, качая верхушки деревьев, стуча ставнями и напевая мне в моей постели о десятках людей, лишенных тепла и приюта.

Но вот весна окончательно восторжествовала над последними порывами зимы, солнце высушило землю, и вместе с тем бездомные скитальцы куда-то схлынули. Собачий лай по ночам угомонился, обыватели перестали стучать по заборам, и жизнь города, сонная и однообразная, пошла своею колеей. Горячее солнце, выкатываясь на небо, жгло пыльные улицы, загоняя под навесы юрких детей Израиля, торговавших в городских лавках; «факторы» лениво валялись на солнцепеке, зорко выглядывая проезжающих; скрип чиновничьих перьев слышался в открытые окна присутственных мест; по утрам городские дамы сновали с корзинами по базару, а под вечер важно выступали под руку со своими благоверными, подымая уличную пыль пышными шлейфами. Старики и старухи из зáмка чинно ходили по домам своих покровителей, не нарушая общей гармонии. Обыватель охотно признавал их право на существование, находя совершенно основательным, чтобы кто-нибудь получал милостыню по субботам, а обитатели старого зáмка получали ее вполне респектабельно.

Только несчастные изгнанники не нашли и теперь в городе своей колеи. Правда, они не слонялись по улицам ночью; говорили, что они нашли приют где-то на горе, около униатской часовни, но как они ухитрились пристроиться там, никто не мог сказать в точности. Все видели только, что с той стороны, с гор и оврагов, окружавших часовню, спускались в город по утрам самые невероятные и подозрительные фигуры, которые в сумерки исчезали в том же направлении. Своим появлением они возмущали тихое и дремливое течение городской жизни, выделяясь на сереньком фоне мрачными пятнами. Обыватели косились на них с враждебною тревогой; они, в свою очередь, окидывали обывательское существование беспокойно-внимательными взглядами, от которых многим становилось жутко. Эти фигуры нисколько не походили на аристократических нищих из зáмка, – город их не признавал, да они и не просили признания; их отношения к городу имели чисто боевой характер: они предпочитали ругать обывателя, чем льстить ему, – брать самим, чем выпрашивать. Они или жестоко страдали от преследований, если были слабы, или заставляли страдать обывателей, если обладали нужною для этого силой. Притом, как это встречается нередко, среди этой оборванной и темной толпы несчастливцев встречались лица, которые по уму и талантам могли бы сделать честь избраннейшему обществу зáмка, но не ужились в нем и предпочли демократическое общество униатской часовни. Некоторые из этих фигур были отмечены чертами глубокого трагизма.

До сих пор я помню, как весело грохотала улица, когда по ней проходила согнутая унылая фигура старого «профессора». Это было тихое, угнетенное идиотизмом существо, в старой фризовой шинели, в шапке с огромным козырьком и почерневшею кокардой. Ученое звание, как кажется, было присвоено ему вследствие смутного предания, будто где-то и когда-то он был гувернером. Трудно себе представить создание более безобидное и смирное. Обыкновенно он тихо бродил по улицам, по-видимому, без всякой определенной цели, с тусклым взглядом и понуренною головой. Досужие обыватели знали за ним два качества, которыми пользовались в видах жестокого развлечения. «Профессор» вечно бормотал что-то про себя, но ни один человек не мог разобрать в этих речах ни слова. Они лились, точно журчание мутного ручейка, и при этом тусклые глаза глядели на слушателя, как бы стараясь вложить в его душу неуловимый смысл длинной речи. Его можно было завести, как машину; для этого любому из факторов, которому надоело дремать на улицах, стоило подозвать к себе старика и предложить какой-либо вопрос. «Профессор» покачивал головой, вдумчиво вперив в слушателя свои выцветшие глаза, и начинал бормотать что-то до бесконечности грустное. При этом слушатель мог спокойно уйти или хотя бы заснуть, и все же, проснувшись, он увидел бы над собой печальную темную фигуру, все так же тихо бормочущую непонятные речи. Но, само по себе, это обстоятельство не составляло еще ничего особенно интересного. Главный эффект уличных верзил был основан на другой черте профессорского характера: несчастный не мог равнодушно слышать упоминания о режущих и колющих орудиях. Поэтому, обыкновенно, в самый разгар непонятной элоквенции, слушатель, вдруг поднявшись с земли, вскрикивал резким голосом: «Ножи, ножницы, иголки, булавки!» Бедный старик, так внезапно пробужденный от своих мечтаний, взмахивал руками, точно подстреленная птица, испуганно озирался и хватался за грудь. О, сколько страданий остаются непонятными долговязым факторам лишь потому, что страдающий не может внушить представления о них посредством здорового удара кулаком! А бедняга-«профессор» только озирался с глубокою тоской, и невыразимая мука слышалась в его голосе, когда, обращая к мучителю свои тусклые глаза, он говорил, судорожно царапая пальцами по груди:

– За сердце, за сердце крючком!.. за самое сердце!..

Вероятно, он хотел сказать, что этими криками у него истерзано сердце, но, по-видимому, это-то именно обстоятельство и способно было несколько развлечь досужего и скучающего обывателя. И бедный «профессор» торопливо удалялся, еще ниже опустив голову, точно опасаясь удара; а за ним гремели раскаты довольного смеха, и в воздухе, точно удары кнута, хлестали все те же крики:

– Ножи, ножницы, иголки, булавки!

Надо отдать справедливость изгнанникам из зáмка: они крепко стояли друг за друга, и если на толпу, преследовавшую «профессора», налетал в это время с двумя-тремя оборванцами пан Туркевич или в особенности отставной штык-юнкер Заусайлов, то многих из этой толпы постигала жестокая кара. Штык-юнкер Заусайлов, обладавший громадным ростом, сизо-багровым носом и свирепо выкаченными глазами, давно уже объявил открытую войну всему живущему, не признавая ни перемирий, ни нейтралитетов. Всякий раз после того, как он натыкался на преследуемого «профессора», долго не смолкали его бранные крики; он носился тогда по улицам, подобно Тамерлану, уничтожая все, попадавшееся на пути грозного шествия; таким образом он практиковал еврейские погромы, задолго до их возникновения, в широких размерах; попадавшихся ему в плен евреев он всячески истязал, а над еврейскими дамами совершал гнусности, пока, наконец, экспедиция бравого штык-юнкера не кончалась на съезжей, куда он неизменно водворялся после жестоких схваток с бунтарями. Обе стороны проявляли при этом немало геройства.

Другую фигуру, доставлявшую обывателям развлечение зрелищем своего несчастия и падения, представлял отставной и совершенно спившийся чиновник Лавровский. Обыватели помнили еще недавнее время, когда Лавровского величали не иначе, как «пан писарь», когда он ходил в вицмундире с медными пуговицами, повязывая шею восхитительными цветными платочками. Это обстоятельство придавало еще более пикантности зрелищу его настоящего падения. Переворот в жизни пана Лавровского совершился быстро: для этого стоило только приехать в Княжье-Вено блестящему драгунскому офицеру, который прожил в городе всего две недели, но в это время успел победить и увезти с собою белокурую дочь богатого трактирщика. С тех пор обыватели ничего не слыхали о красавице Анне, так как она навсегда исчезла с их горизонта. А Лавровский остался со всеми своими цветными платочками, но без надежды, которая скрашивала раньше жизнь мелкого чиновника. Теперь он уже давно не служит. Где-то в маленьком местечке осталась его семья, для которой он был некогда надеждой и опорой; но теперь он ни о чем не заботился. В редкие трезвые минуты жизни он быстро проходил по улицам, потупясь и ни на кого не глядя, как бы подавленный стыдом собственного существования; ходил он оборванный, грязный, обросший длинными, нечесаными волосами, выделяясь сразу из толпы и привлекая всеобщее внимание; но сам он как будто не замечал никого и ничего не слышал. Изредка только он кидал вокруг мутные взгляды, в которых отражалось недоумение: чего хотят от него эти чужие и незнакомые люди? Что он им сделал, зачем они так упорно преследуют его? Порой, в минуты этих проблесков сознания, когда до слуха его долетало имя панны с белокурою косой, в сердце его поднималось бурное бешенство; глаза Лавровского загорались темным огнем на бледном лице, и он со всех ног кидался в толпу, которая быстро разбегалась. Подобные вспышки, хотя и очень редкие, странно подзадоривали любопытство скучающего безделья; немудрено поэтому, что, когда Лавровский, потупясь, проходил по улицам, следовавшая за ним кучка бездельников, напрасно старавшихся вывести его из апатии, начинала с досады швырять в него грязью и каменьями.

В.Г.КОРОЛЕНКО

В ДУРНОМ ОБЩЕСТВЕ

Из детских воспоминаний моего приятеля

Подготовка текста и примечания: С.Л.КОРОЛЕНКО и Н.В.КОРОЛЕНКО-ЛЯХОВИЧ

I. РАЗВАЛИНЫ

Моя мать умерла, когда мне было шесть лет. Отец, весь отдавшись своему горю, как будто совсем забыл о моем существовании. Порой он ласкал мою маленькую сестру и по-своему заботился о ней, потому что в ней были черты матери. Я же рос, как дикое деревцо в поле,- никто не окружал меня особенною заботливостью, но никто и не стеснял моей свободы.

Местечко, где мы жили, называлось Княжье-Вено, или, проще, Княж-городок. Оно принадлежало одному захудалому, но гордому польскому роду и представляло все типические черты любого из мелких городов Юго-западного края, где, среди тихо струящейся жизни тяжелого труда и мелко-суетливого еврейского гешефта, доживают свои печальные дни жалкие останки гордого панского величия.

Если вы подъезжаете к местечку с востока, вам прежде всего бросается в глаза тюрьма, лучшее архитектурное украшение города. Самый город раскинулся внизу над сонными, заплесневшими прудами, и к нему приходится спускаться по отлогому шоссе, загороженному традиционною «заставой». Сонный инвалид, порыжелая на солнце фигура, олицетворение безмятежной дремоты, лениво поднимает шлагбаум, и — вы в городе, хотя, быть может, не замечаете этого сразу. Серые заборы, пустыри с кучами всякого хлама понемногу перемежаются с подслеповатыми, ушедшими в землю хатками. Далее широкая площадь зияет в разных местах темными воротами еврейских «заезжих домов», казенные учреждения наводят уныние своими белыми стенами и казарменно-ровными линиями. Деревянный мост, перекинутый через узкую речушку, кряхтит, вздрагивая под колесами, и шатается, точно дряхлый старик. За мостом потянулась еврейская улица с магазинами, лавками, лавчонками, столами евреев-менял, сидящих под зонтами на тротуарах, и с навесами калачниц. Вонь, грязь, кучи ребят, ползающих в уличной пыли. Но вот еще минута и — вы уже за городом. Тихо шепчутся березы над могилами кладбища, да ветер волнует хлеба на нивах и звенит унылою, бесконечною песней в проволоках придорожного телеграфа.

Речка, через которую перекинут упомянутый мост, вытекала из пруда и впадала в другой. Таким образом, с севера и юга городок ограждался широкими водяными гладями и топями. Пруды год от году мелели, зарастали зеленью, и высокие густые камыши волновались, как море, на громадных болотах. Посредине одного из прудов находится остров. На острове — старый, полуразрушенный замок.

Я помню, с каким страхом я смотрел всегда на это величавое дряхлое здание. О нем ходили предания и рассказы один другого страшнее. Говорили, что остров насыпан искусственно, руками пленных турок. «На костях человеческих стоит старое замчи’ще,- передавали старожилы, и мое детское испуганное воображение рисовало под землей тысячи турецких скелетов, поддерживающих костлявыми руками остров с его высокими пирамидальными тополями и старым замком. От этого, понятно, замок казался еще страшнее, и даже в ясные дни, когда, бывало, ободренные светом и громкими голосами птиц, мы подходили к нему поближе, он нередко наводил на нас припадки панического ужаса,- так страшно глядели черные впадины давно выбитых окон; в пустых залах ходил таинственный шорох: камешки и штукатурка, отрываясь, падали вниз, будя гулкое эхо, и мы бежали без оглядки, а за нами долго еще стояли стук, и топот, и гоготанье.

А в бурные осенние ночи, когда гиганты-тополи качались и гудели от налетавшего из-за прудов ветра, ужас разливался от старого замка и царил над всем городом. «Ой-вей-мир!» [О горе мне (евр.)] — пугливо произносили евреи; богобоязненные старые мещанки крестились, и даже наш ближайший сосед, кузнец, отрицавший самое существование бесовской силы, выходя в эти часы на свой дворик, творил крестное знамение и шептал про себя молитву об упокоении усопших.

Старый, седобородый Януш, за неимением квартиры приютившийся в одном из подвалов замка, рассказывал нам не раз, что в такие ночи он явственно слышал, как из-под земли неслись крики. Турки начинали возиться под островом, стучали костями и громко укоряли панов в жестокости. Тогда в залах старого замка и вокруг него на острове брякало оружие, и паны громкими криками сзывали гайдуков. Януш слышал совершенно ясно, под рев и завывание бури, топот коней, звяканье сабель, слова команды. Однажды он слышал даже, как покойный прадед нынешних графов, прославленный на вечные веки своими кровавыми подвигами, выехал, стуча копытами своего аргамака, на середину острова и неистово ругался:

Читать дальше

Повесть иногда издают в сокращённом варианте под названием «Дети подземелья».

Очень краткое содержание

Мама Васи умерла.

Вася — рассказчик, 6 лет, озорник, живой и подвижный, склонен к бродяж­ни­че­ству и хули­ган­ству.

Отец, суровый судья, погрузился в тоску по любимой жене и перестал обращать внимание на сына. Вася с утра до вечера бродил по городку. Вскоре окружающие начали считать мальчика бродягой и хулиганом.

Однажды Вася познакомился с детьми местного нищего и вора, человека с тёмным прошлым. За лето маленькие нищие — брат и сестра — стали для Васи самыми близкими людьми.

Осенью девочка заболела. Нищие жили в мрачном и сыром подземелье, часто голодали, что подорвало здоровье слабой девочки. Чтобы порадовать подружку, Вася выпросил у своей младшей сестры красивую и дорогую куклу.

Вскоре пропажу куклы заметили. Отец решил, что Вася её украл, и устроил сыну суровый допрос. В разгар допроса появился отец Васиных друзей. Он вернул куклу и долго беседовал с судьёй наедине. После этого разговора судья попросил у Васи прощения за то, что был несправедлив к нему.

Нищий сообщил, что его дочь умерла. Судья позволил сыну попрощаться с ней. Вскоре после этого нищий и его сын покинули город, а Вася часто навещал могилку своей маленькой подружки.

Подробный пересказ по главам

Глава 1. Развалины

Когда мать Васи умерла, отец перестал обращать на него внимание.

Отец Васи — вдовец, судья, строгий, непод­купный и всеми уважа­емый, очень суров с сыном, тоскует по любимой жене, его имя в повести не упоми­на­ется.

Иногда отец ласкал маленькую сестру Васи, потому что та была похожа на мать. О мальчике же никто не заботился и не ограничивал его свободу.

Семья Васи жила в унылом и грязном городке, который окружали заросшие и заболоченные пруды. Посреди одного из прудов был насыпан остров, на котором возвышались развалины замка. На западной окраине городка было старое кладбище, посреди которого стояла полураз­ва­лившаяся часовня.

Когда-то в замке жил граф, теперь же там обитали нищие и воры. Однажды ранней весной там произошла революция, и власть захватил Януш.

Я́нуш — старик, бывший чиновник графа, нищий и бездомный, вредный, мелкий ябедник и доносчик.

Януш оставил в замке «добрых христиан»: в основном бывших слуг графа, профессио­нальных нищих, стариков с синими носами, в потёртой одежде, и безобразных крикливых старух. Остальных тёмных личностей выгнали вон.

Раньше Вася любил смотреть на замок и слушать истории Януша. Теперь же замок потерял для Васи всю привлека­тельность, а нищие внушали ему отвращение.

Глава 2. Проблема­тические натуры

Изгнанные из замка тёмные личности поселились на старом кладбище около часовни. Городские обыватели хорошо относились к респекта­бельным нищим из замка, а тёмных личностей не признавали и милостыни им не подавали.

…их отношения к городу имели чисто боевой характер: они предпочитали ругать обывателя, чем льстить ему, брать самим, чем выпрашивать.

Изгнанники кормились мелкими кражами. Возглавлял это «дурное общество» пан Тыбурций Драб.

Тыбу́рций Драб — глава «дурного обще­ства», похож на обезьяну – подвижное грубое лицо, короткие рыже­ватые волосы, насмеш­ливый, энер­гичный, умный, прони­ца­тельный, имеет двоих детей: маль­чика и девочку.

О происхождении Тыбурция ходило много сплетен. Он был образован, знал латынь и цитировал античных поэтов и философов. Некоторые считали Тыбурция аристократом с таинственным прошлым и даже колдуном, но большинство склонялось к мысли, что он был лакеем отправленного учиться недоросля и перехватил науку, предназначенную барчуку.

Глава 3. Я и мой отец

С тех пор, как умерла мама, Вася «испытывал… ужас одиночества». С раннего утра до позднего вечера он слонялся по городку, никому не нужный. Все считали его «бродягой, негодным мальчишкой», и мальчик сам поверил в это.

Отец-судья пытался заняться воспитанием мальчика, но Вася его боялся. Судья начал считать мальчика чёрствым и эгоистичным.

Иногда мальчику хотелось, чтобы отец обнял его, но тот только иногда спрашивал, помнит ли он маму. Конечно, Вася помнил маму и часто по ночам плакал от тоски по ней.

Соню Вася очень любил, но старая нянька считала мальчика разбойником и не давала играть с сестрой.

Соня — сестра Васи, 4 года, пухленькая и упругая, как мячик, весёлая, резвая.

Вася подбил своих приятелей исследовать кладбище и часовню.

Глава 4. Я приобретаю новое знакомство

Побродив по кладбищу, Вася с помощью приятелей забрался внутрь часовни. Там мальчик услышал топот детских ног, а затем — шёпот. Испуганные приятели убежали, а из люка в полу под престолом вылез Валек.

Ва́лек — сын Тыбурция, лет 9, высокий, худо­щавый, с тёмными курча­выми воло­сами и чёрными глазами, мелкий воришка, серьёзный, любит сестру.

Мальчишки уже были готовы вступить в драку, когда появилась Маруся.

Мару́ся — дочь Тыбурция, года 4, бело­курая и голу­бо­глазая, худенькая до прозрач­ности, слабая, болез­ненная и тихая.

Дети познакомились. Затем Валек и Маруся проводили Васю до выхода с кладбища. Валек попросил Васю приходить, когда остальные тёмные личности будут в городе.

Глава 5. Знакомство продолжается

Васю полностью поглотило новое знакомство. Теперь он часто прибегал к новым друзьям, набив карманы лакомствами. Маруся очень радовалась конфетам и тихо смеялась.

Грустные глаза и улыбка Маруси напоминали Васе его маму в последние дни её жизни, отчего на его глаза наворачивались слёзы. Мальчик невольно сравнивал Марусю с Соней, видел, что девочка слаба, смеётся тихо и редко, и его сердце сжималось от жалости.

Маруся не бегала с мальчиками, а сидела на солнышке и перебирала сорванные для неё цветы. Валек объяснил, что это «серый камень высосал из неё жизнь» — так говорил Тыбурций.

Дружба мальчиков становилась всё крепче, несмотря на «резкую противо­по­ложность» их характеров. Вася уважал Валека за «грустную солидность» и независимые рассуждения о старших.

Валек не знал, отец ли ему Тыбурций на самом деле, но был уверен, что тот любит и его, и Марусю. Вася сказал, что его отец — плохой и не любит его. Тогда Валек рассказал, что Тыбурций считает судью лучшим человеком в городе, ведь тот заступается за бедных.

Вася начал гордиться отцом, в то же время понимая, что тот никогда не будет любить его так, как Тыбурций любит своих детей.

Глава 6. Среди «серых камней»

Несколько дней Вася не видел в городе членов «дурного общества», из-за чего боялся появляться у часовни и очень скучал. Наконец Валек встретил его на улице и позвал в гости, а сам отлучился по делам, пообещав нагнать Васю по дороге.

Прибежав запыхавшись, с булкой в руках, Валек отвёл Васю в своё жилище — большое подземелье с каменными стенами. Под одним из двух окон сидела Маруся и играла с цветами. Глядя на неё, Вася с ужасом понял, что это за «серый камень», который высасывает из девочки жизнь.

…чувство суеверного страха закралось в моё сердце; мне казалось, что я ощущаю на ней и на себе невидимый каменный взгляд, пристальный и жадный. Мне казалось, что это подземелье чутко сторожит свою жертву.

Валек признался, что булку он украл, потому что Маруся была голодна. Вася спросил, почему друзья не попросили еды у него — вынос еды из дома он воровством не считал. Валек ответил, что на всех нищих не напасёшься. Упавшим голосом Вася спросил: «А вы разве… нищие?», и Валек угрюмо отрезал: «Нищие».

Вася не смог беспечно играть с друзьями и ушёл. Дома он лёг в постель и плакал, пока не уснул.

Глава 7. На сцену является пан Тыбурций

Валек думал, что Вася больше не придёт, но мальчик твёрдо решил продолжить дружбу и на следующий день появился на кладбище. Внезапно началась сильная гроза, и детям пришлось спуститься в подземелье.

Они играли в жмурки, когда домой вернулся Тыбурций и очень рассердился, увидев Васю. Маруся заступилась за друга, а Валек заверил Тыбурция, что Вася никому не расскажет, где они живут.

Тыбурций поговорил с Васей. Мальчик ему понравился.

…кто знает… может быть, это и хорошо, что твоя дорога пролегла через нашу. Для тебя хорошо, amice, потому что иметь в груди кусочек человеческого сердца, вместо холодного камня, — понимаешь?..

Иносказа­тельные речи Тыбурция показались Васе странными, но в глазах того мерцало нечто, проникавшее прямо в душу.

Тыбурций разрешил Васе приходить, но пригрозил зажарить и съесть, если тот проболтается. Затем мальчика угостили ужином из редкого в подземелье продукта — мяса, которое Тыбурций украл у священника.

Домой Вася возвращался «с отуманенною головой». Он твёрдо знал, что воровать нехорошо, но невольно вспоминал довольное личико сытой Маруси. Его близкие друзья были нищими и ворами, но Вася не мог их презирать.

Проходя через сад, Вася наткнулся на отца. Тот поинтере­совался, откуда идёт его сын, и Вася впервые в жизни солгал ему. Теперь Вася боялся, что отец узнает о его дружбе с «дурным обществом».

Глава 8. Осенью

К осени Вася стал своим в «дурном обществе», все члены которого беспрекословно слушались Тыбурция.

Из-за холода и дождей Маруся начала болеть и слабеть. Теперь она была дорога Васе не меньше, чем Соня, Валек стал ему братом.

Тем временем над головой Васи тоже «стали собираться тучи». К отцу явился Януш и что-то рассказал, но судья рассердился и прогнал старого сплетника. Вася почувствовал, что этот визит связан с его друзьями, и рассказал обо всём Тыбурцию. Судья мог взяться за Тыбурция не потому, что он злой, а потому что служит закону.

Вася стал ещё больше уважать отца. Одновременно росло горькое осознание того, что отец его не любит.

Глава 9. Кукла

Прошло тёплое бабье лето, и Маруся слегла. Вася носил ей свои игрушки, но они отвлекали её ненадолго. Тогда он рассказал Соне о больной девочке и попросил у неё на время большую роскошную куклу — память о матери.

Кукла сотворила чудо: Маруся встала с постели и «стала ходить, водя за собою свою белокурую дочку». Зато Васе кукла доставила кучу неприятностей. Через два дня нянька Сони начала искать игрушку по всему дому.

Вскоре к судье снова пришёл Януш, видевший Васю с куклой, после чего Васе запретили выходить из дома. Через четыре дня мальчик удрал к друзьям.

Марусе тем временем стало совсем плохо, из-за жара она никого не узнавала. Мальчики решили унести куклу обратно, но не смогли забрать её.

…она… заплакала тихо-тихо, но вместе с тем так жалобно, и в исхудалом лице, под покровом бреда, мелькнуло выражение такого глубокого горя, что я тотчас же с испугом положил куклу на прежнее место.

Ещё через четыре дня домашнего ареста судья вызвал Васю в кабинет и спросил о кукле. Вася знал, что его отец очень вспыльчив и в гневе может сделать с ним что угодно, но даже теперь любил его и боялся, что он разобьёт эту любовь вдребезги.

В этот момент в кабинет судьи явился Тыбурций и принёс куклу. Поговорив с судьёй наедине, Тыбурций сообщил Васе, что Маруся умерла, и позвал попрощаться с ней.

Судья смягчился и смотрел на сына с любовью и удивлением, задумчиво сказал: «Я виноват перед тобою, мальчик, и ты постараешься когда-нибудь забыть это, не правда ли?».

Теперь Вася уже не боялся отца. Тот отпустил сына попрощаться с Марусей и передал денег для Тыбурция.

Заключение

Вскоре после этого «дурное общество» распалось, а Тыбурций и Валек неожиданно ушли из города.

Старая часовня окончательно рассыпалась, а кладбище заросло. Только одна могилка оставалась ухоженной и покрытой цветами. Вася с Соней, а иногда и судья, приходили на эту могилку, читали, думали, делились мыслями, «первыми планами крылатой и честной юности». Повзрослев и покидая родной городок, Вася и Соня, «полные жизни и надежды, произносили над маленькою могилкой свои обеты».