Кто написал сказку ашик кериб автор произведения

<span class=bg_bpub_book_author>Михаил Лермонтов</span><br>Ашик-Кериб

Ашик-Кериб

  • Полный текст
  • Ашик-Кериб
  • Примечания

Ашик-Кериб

турец­кая сказка

Давно тому назад, в городе Тифлизе, жил один бога­тый турок; много Аллах дал ему золота, но дороже золота была ему един­ствен­ная дочь Магуль-Мегери: хороши звезды на небеси, но за звез­дами живут ангелы, и они еще лучше, так и Магуль-Мегери была лучше всех деву­шек Тифлиза. Был также в Тифлизе бед­ный Ашик-Кериб; про­рок не дал ему ничего кроме высо­кого сердца – и дара песен; играя на саазе [бала­лайка турец<кая>] и про­слав­ляя древ­них витя­зей Тур­ке­стана, ходил он по сва­дьбам уве­се­лять бога­тых и счаст­ли­вых; – на одной сва­дьбе он уви­дал Магуль-Мегери, и они полю­били друг друга. Мало было надежды у бед­ного Ашик-Кериба полу­чить ее руку – и он стал гру­стен, как зим­нее небо.

Вот раз он лежал в саду под вино­град­ни­ком и нако­нец заснул; в это время шла мимо Магуль-Мегери с сво­ими подру­гами; и одна из них, уви­дав спя­щего ашика [бала­ла­еч­ник], отстала и подо­шла к нему: «Что ты спишь под вино­град­ни­ком, – запела она, – вста­вай, безум­ный, твоя газель идет мимо»; он проснулся – девушка порх­нула прочь, как птичка; Магуль-Мегери слы­шала ее песню и стала ее бра­нить: «Если б ты знала, – отве­чала та, – кому я пела эту песню, ты бы меня побла­го­да­рила: это твой Ашик-Кериб»; – «Веди меня к нему», – ска­зала Магуль-Мегери; и они пошли. Уви­дав его печаль­ное лицо, Магуль-Мегери стала его спра­ши­вать и уте­шать; «Как мне не гру­стить, – отве­чал Ашик-Кериб, – я тебя люблю, и ты нико­гда не будешь моею». – «Проси мою руку у отца моего, – гово­рила она, – и отец мой сыг­рает нашу сва­дьбу на свои деньги и награ­дит меня столько, что нам вдвоем доста­нет». – «Хорошо, – отве­чал он, – поло­жим, Аян-Ага ничего не пожа­леет для своей доч<ер>и; но кто знает, что после ты не будешь меня упре­кать в том, что я ничего не имел и тебе всем обя­зан; – нет, милая Магуль-Мегери; я поло­жил зарок на свою душу; обе­ща­юсь 7 лет стран­ство­вать по свету и нажить себе богат­ство, либо погиб­нуть в даль­них пусты­нях; если ты согласна на это, то по исте­че­нии срока будешь моею». – Она согла­си­лась, но при­ба­вила, что если в назна­чен­ный день он не вер­нется, она сде­ла­ется женою Кур­шуд-бека, кото­рый давно уж за нее сватается.

При­шел Ашик-Кериб к своей матери; взял на дорогу ее бла­го­сло­ве­ние, поце­ло­вал малень­кую сестру, пове­сил через плечо и сумку, оперся на посох стран­ни­чий и вышел из города Тифлиза. И вот дого­няет его всад­ник, – он смот­рит – это Кур­шуд-бек. «Доб­рый путь, – кри­чал ему бек, – куда бы ты ни шел, стран­ник, я твой това­рищ»; не рад был Ашик сво­ему това­рищу – но нечего делать; долго они шли вме­сте, нако­нец зави­дели перед собою реку. Ни моста, ни броду; – «Плыви впе­ред, – ска­зал Кур­шуд-бек, – я за тобою после­дую». Ашик сбро­сил верх­нее пла­тье и поплыл; пере­пра­вив­шись, глядь назад – о горе! о все­мо­гу­щий Аллах! Кур­шуд-бек, взяв его одежды, уска­кал обратно в Тифлиз, только пыль вилась за ним змеею по глад­кому полю. При­ска­кав в Тифлиз, несет бек пла­тье Ашик-Кериба к его ста­рой матери: «Твой сын уто­нул в глу­бо­кой реке, – гово­рит он, – вот его одежда»; в невы­ра­зи­мой тоске упала мать на одежды люби­мого сына и стала обли­вать их жар­кими сле­зами; потом взяла их и понесла к наре­чен­ной невестке своей, Магуль-Мегери. «Мой сын уто­нул, – ска­зала она ей, – Кур­шуд-бек при­вез его одежды; ты сво­бодна». Магуль-Мегери улыб­ну­лась и отве­чала: «Не верь, это всё выдумки Кур­шуд-бека; прежде исте­че­ния 7 лет никто не будет моим мужем»; она взяла со стены свою сааз и спо­койно начала петь люби­мую песню бед­ного Ашик-Кериба.

Между тем стран­ник при­шел бос и наг в одну деревню; доб­рые люди одели его и накор­мили; он за то пел им чуд­ные песни; таким обра­зом пере­хо­дил он из деревни в деревню, из города в город: и слава его раз­нес­лась повсюду. При­был он нако­нец в Халаф; по обык­но­ве­нию взо­шел в кофей­ный дом, спро­сил сааз и стал петь. В это время жил в Халафе паша, боль­шой охот­ник до песель­ни­ков: мно­гих к нему при­во­дили – ни один ему не понра­вился; его чауши изму­чи­лись, бегая по городу: вдруг, про­ходя мимо кофей­ного дома, слы­шат уди­ви­тель­ный голос; они туда: «Иди с нами к вели­кому паше, – закри­чали они, – или ты отве­ча­ешь нам голо­вою». «Я чело­век воль­ный, стран­ник из города Тифлиза, – гово­рит Ашик-Кериб; – хочу пойду, хочу нет; пою, когда при­дется, и ваш паша мне не началь­ник»; однако, несмотря на то, его схва­тили и при­вели к паше. «Пой», ска­зал паша, и он запел. И в этой песни он сла­вил свою доро­гую Магуль-Мегери; и эта песня так понра­ви­лась гор­дому паше, что он оста­вил у себя бед­ного Ашик-Кериба. Посы­па­лось к нему серебро и золото, забли­стали на нем бога­тые одежды; счаст­ливо и весело стал жить Ашик-Кериб и сде­лался очень богат; забыл он свою Магуль-Мегери или нет, не знаю, толь<ко> срок исте­кал, послед­ний год скоро дол­жен был кон­читься, а он и не гото­вился к отъ­езду. Пре­крас­ная Магуль-Мегери стала отча­и­ваться: в это время отправ­лялся один купец с кер­ва­ном из Тифлиза с сорока вер­блю­дами и 80‑ю неволь­ни­ками: при­зы­вает она купца к себе и дает ему золо­тое блюдо: «Возьми ты это блюдо, – гово­рит она, – и в какой бы ты город ни при­е­хал, выставь это блюдо в своей лавке и объ­яви везде, что тот, кто при­зна­ется моему блюду хозя­и­ном и дока­жет это, полу­чит его и вдо­ба­вок вес его золо­том». Отпра­вился купец, везде испол­нял пору­че­ние Магуль-Мегери, но никто не при­знался хозя­и­ном золо­тому блюду. Уж он про­дал почти все свои товары и при­е­хал с осталь­ными в Халаф: объ­явил он везде пору­че­ние Магуль-Мегери. Услы­хав это, Ашик-Кериб при­бе­гает в кара­ван-сарай: и видит золо­тое блюдо в лавке тифлиз­ского купца. «Это мое», – ска­зал он, схва­тив его рукою. «Точно, твое, – ска­зал купец: – я узнал тебя, Ашик-Кериб: сту­пай же ско­рее в Тифлиз, твоя Магуль-Мегери велела тебе ска­зать, что срок исте­кает, и если ты не будешь в назна­чен­ный день, то она выдет за дру­гого»; – в отча­я­нии Ашик-Кериб схва­тил себя за голову: оста­ва­лось только три дня до роко­вого часа. Однако он сел на коня, взял с собою суму с золо­тыми моне­тами – и поска­кал, не жалея коня; нако­нец изму­чен­ный бегун упал без­ды­хан­ный на Арзин­ган горе, что между Арзи­нья­ном и Арзе­ру­мом. Что ему было делать: от Арзи­ньяна до Тифлиза два месяца езды, а оста­ва­лось только два дня. «Аллах все­мо­гу­щий, – вос­клик­нул он, – если ты уж мне не помо­га­ешь, то мне нечего на земле делать»; и хочет он бро­ситься с высо­кого утеса; вдруг видит внизу чело­века на белом коне; и слы­шит гром­кий голос: «Оглан, что ты хочешь делать?» «Хочу уме­реть», – отве­чал Ашик. «Сле­зай же сюда, если так, я тебя убью». Ашик спу­стился кое-как с утеса. «Сту­пай за мною», – ска­зал грозно всад­ник; «Как я могу за тобою сле­до­вать, – отве­чал Ашик, – твой конь летит, как ветер, а я отя­го­щен сумою»; – «Правда; повесь же суму свою на седло мое и сле­дуй»; – отстал Ашик-Кериб, как ни ста­рался бежать: «Что ж ты отста­ешь», – спро­сил всад­ник; «Как же я могу сле­до­вать за тобою, твой конь быст­рее мысли, а я уж изму­чен». «Правда, садись же сзади на коня моего и говори всю правду, куда тебе нужно ехать». – «Хоть бы в Арзе­рум поспеть нонче», – отве­чал Ашик. – «Закрой же глаза»; он закрыл. «Теперь открой»; – смот­рит Ашик: перед ним белеют стены и бле­щут мина­реты Арз­рума. «Вино­ват, Ага, – ска­зал Ашик, – я ошибся, я хотел ска­зать, что мне надо в Карс»; – «То-то же, – отве­чал всад­ник, – я пре­ду­пре­дил тебя, чтоб ты гово­рил мне сущую правду; закрой же опять глаза, – теперь открой»; – Ашик себе не верит то, что это Карс: он упал на колени и ска­зал: «Вино­ват, Ага, три­жды вино­ват твой слуга Ашик-Кериб: но ты сам зна­ешь, что если чело­век решился лгать с утра, то дол­жен лгать до конца дня: мне по насто­я­щему надо в Тифлиз». – «Экой ты невер­ный, – ска­зал сер­дито всад­ник, – но, нечего делать: про­щаю тебе: закрой же глаза. Теперь открой», – при­ба­вил он по про­ше­ствии минуты. Ашик вскрик­нул от радо­сти: они были у ворот Тифлиза. При­неся искрен­нюю свою бла­го­дар­ность и взяв свою суму с седла, Ашик-Кериб ска­зал всад­нику: «Ага, конечно, бла­го­де­я­ние твое велико, но сде­лай еще больше; если я теперь буду рас­ска­зы­вать, что в один день поспел из Арзи­ньяна в Тифлиз, мне никто не пове­рит; дай мне какое-нибудь дока­за­тель­ство». – «Накло­нись, – ска­зал тот улыб­нув­шись, – и возьми из-под копыта коня комок земли и положи себе за пазуху: и тогда, если не ста­нут верить истине слов твоих, то вели к себе при­ве­сти сле­пую, кото­рая семь лет уж в этом поло­же­нии, помажь ей глаза – и она уви­дит». Ашик взял кусок земли из-под копыта белого коня, но только он под­нял голову, всад­ник и конь исчезли; тогда он убе­дился в душе, что его покро­ви­тель был не кто иной, как Хаде­ри­лиаз [св. Георгий].

Только поздно вече­ром Ашик-Кериб отыс­кал дом свой: сту­чит он в двери дро­жа­щею рукою, говоря: «Ана, ана [мать], отвори: я божий гость: я холо­ден и голо­ден; прошу ради стран­ству­ю­щего тво­его сына, впу­сти меня». Сла­бый голос ста­рухи отве­чал ему: «Для ноч­лега пут­ни­ков есть дома бога­тых и силь­ных: есть теперь в городе сва­дьбы – сту­пай туда; там можешь про­ве­сти ночь в удо­воль­ствии». – «Ана, – отве­чал он, – я здесь никого зна­ко­мых не имею и потому повто­ряю мою просьбу: ради стран­ству­ю­щего тво­его сына впу­сти меня». Тогда сестра его гово­рит матери: «Мать, я встану и отворю ему двери». – «Негод­ная, – отве­чала ста­руха: – ты рада при­ни­мать моло­дых людей и уго­щать их, потому что вот уже семь лет, как я от слез поте­ряла зре­ние». Но дочь, не вни­мая ее упре­кам, встала, отперла двери и впу­стила Ашик-Кериба: ска­зав обыч­ное при­вет­ствие, он сел и с тай­ным вол­не­нием стал осмат­ри­ваться: и видит он на стене висит в пыль­ном чехле его слад­ко­звуч­ный сааз. И стал он спра­ши­вать у матери: «Что висит у тебя на стене?» – «Любо­пыт­ный ты гость, – отве­чала она, – будет и того, что тебе дадут кусок хлеба и зав­тра отпу­стят тебя с богом». – «Я уж ска­зал тебе, – воз­ра­зил он, – что ты моя род­ная мать, а это сестра моя, и потому прошу объ­яс­нить мне, что это висит на стене?» – «Это сааз, сааз», – отве­чала ста­руха сер­дито, не веря ему. – «А что зна­чит сааз?» – «Сааз то зна­чит: что на ней играют и поют песни». – И про­сит Ашик-Кериб, чтоб она поз­во­лила сестре снять сааз и пока­зать ему. – «Нельзя, – отве­чала ста­руха: – это сааз моего несчаст­ного сына, вот уже семь лет он висит на стене, и ничья живая рука до него не дотро­ги­ва­лась». Но сестра его встала, сняла со стены сааз и отдала ему: тогда он под­нял глаза к небу и сотво­рил такую молитву: «О! все­мо­гу­щий Аллах! если я дол­жен достиг­нуть до жела­е­мой цели, то моя семи­струн­ная сааз будет так же стройна, как в тот день, когда я в послед­ний раз играл на ней». И он уда­рил по мед­ным стру­нам, и струны согласно заго­во­рили; и он начал петь: «Я бед­ный Кериб [нищий] – и слова мои бедны; но вели­кий Хаде­ри­лияз помог мне спу­ститься с кру­того утеса, хотя я беден и бедны слова мои. Узнай меня, мать, сво­его стран­ника». После этого мать его зары­дала и спра­ши­вает его: – «Как тебя зовут?» – «Рашид» [храб­рый], – отве­чал он. – «Раз говори, дру­гой раз слу­шай, Рашид, – ска­зала она: – сво­ими речами ты изре­зал сердце мое в куски. Нынеш­нюю ночь я во сне видела, что на голове моей волосы побе­лели, а вот уж семь лет я ослепла от слез: скажи мне ты, кото­рый име­ешь его голос, когда мой сын при­дет?» И два­жды со сле­зами она повто­рила ему просьбу. Напрасно он назы­вал себя ее сыном, но она не верила, и спу­стя несколько вре­мени про­сит он: «Поз­воль мне, матушка, взять сааз и идти, я слы­шал, здесь близко есть сва­дьба: сестра меня про­во­дит; я буду петь и играть, и всё, что получу, при­несу сюда и раз­делю с вами». – «Не поз­волю, – отве­чала ста­руха; – с тех пор, как нет моего сына, его сааз не выхо­дил из дому». – Но он стал клясться, что не повре­дит ни одной струны, – «а если хоть одна струна порвется, – про­дол­жал Ашик, – то отве­чаю моим иму­ще­ством». Ста­руха ощу­пала его сумы и, узнав, что они напол­нены моне­тами, отпу­стила его; про­во­див его до бога­того дома, где шумел сва­деб­ный пир, сестра остал<ась> у две­рей слу­шать, что будет.

Время чтения: 21 мин.

Давно тому назад, в городе Тифлизе, жил один богатый турок; много аллах дал ему золота, но дороже золота была ему единственная дочь Магуль-Мегери: хороши звезды на небеси, но за звездами живут ангелы, и они еще лучше, так и Магуль-Мегери была лучше всех девушек Тифлиза. Был также в Тифлизе бедный Ашик-Кериб; пророк не дал ему ничего кроме высокого сердца – и дара песен; играя на саазе [балалайка турецкая] и прославляя древних витязей Туркестана, ходил он по свадьбам увеселять богатых и счастливых; – на одной свадьбе он увидал Магуль-Мегери, и они полюбили друг друга. Мало было надежды у бедного Ашик-Кериба получить ее руку – и он стал грустен, как зимнее небо.

Вот раз он лежал в саду под виноградником и наконец заснул; в это время шла мимо Магуль-Мегери с своими подругами; и одна из них, увидав спящего ашика [балалаечник], отстала и подошла к нему: «Что ты спишь под виноградником, – запела она, – вставай, безумный, твоя газель идет мимо»; он проснулся – девушка порхнула прочь, как птичка; Магуль-Мегери слышала ее песню и стала ее бранить: «Если б ты знала, – отвечала та, – кому я пела эту песню, ты бы меня поблагодарила: это твой Ашик-Кериб»; – «Веди меня к нему», – сказала Магуль-Мегери; и они пошли. Увидав его печальное лицо, Магуль-Мегери стала его спрашивать и утешать; «Как мне не грустить, – отвечал Ашик-Кериб, – я тебя люблю, и ты никогда не будешь моею». – «Проси мою руку у отца моего, – говорила она, – и отец мой сыграет нашу свадьбу на свои деньги и наградит меня столько, что нам вдвоем достанет». – «Хорошо, – отвечал он, – положим, Аян-Ага ничего не пожалеет для своей дочери; но кто знает, что после ты не будешь меня упрекать в том, что я ничего не имел и тебе всем обязан; – нет, милая Магуль-Мегери; я положил зарок на свою душу; обещаюсь 7 лет странствовать по свету и нажить себе богатство, либо погибнуть в дальних пустынях; если ты согласна на это, то по истечении срока будешь моею». – Она согласилась, но прибавила, что если в назначенный день он не вернется, она сделается женою Куршуд-бека, который давно уж за нее сватается.

Пришел Ашик-Кериб к своей матери; взял на дорогу ее благословение, поцеловал маленькую сестру, повесил через плечо и сумку, оперся на посох странничий и вышел из города Тифлиза. И вот догоняет его всадник, – он смотрит – это Куршуд-бек. «Добрый путь, – кричал ему бек, – куда бы ты ни шел, странник, я твой товарищ»; не рад был Ашик своему товарищу – но нечего делать; долго они шли вместе, наконец завидели перед собою реку. Ни моста, ни броду; – «Плыви вперед, – сказал Куршуд-бек, – я за тобою последую». Ашик сбросил верхнее платье и поплыл; переправившись, глядь назад – о горе! о всемогущий аллах! Куршуд-бек, взяв его одежды, ускакал обратно в Тифлиз, только пыль вилась за ним змеею по гладкому полю. Прискакав в Тифлиз, несет бек платье Ашик-Кериба к его старой матери: «Твой сын утонул в глубокой реке, – говорит он, – вот его одежда»; в невыразимой тоске упала мать на одежды любимого сына и стала обливать их жаркими слезами; потом взяла их и понесла к нареченной невестке своей, Магуль-Мегери. «Мой сын утонул, – сказала она ей, – Куршуд-бек привез его одежды; ты свободна». Магуль-Мегери улыбнулась и отвечала: «Не верь, это всё выдумки Куршуд-бека; прежде истечения 7 лет никто не будет моим мужем»; она взяла со стены свою сааз и спокойно начала петь любимую песню бедного Ашик-Кериба.

Между тем странник пришел бос и наг в одну деревню; добрые люди одели его и накормили; он за то пел им чудные песни; таким образом переходил он из деревни в деревню, из города в город: и слава его разнеслась повсюду. Прибыл он наконец в Халаф; по обыкновению взошел в кофейный дом, спросил сааз и стал петь. В это время жил в Халафе паша, большой охотник до песельников: многих к нему приводили – ни один ему не понравился; его чауши измучились, бегая по городу: вдруг, проходя мимо кофейного дома, слышат удивительный голос; они туда: «Иди с нами к великому паше, – закричали они, – или ты отвечаешь нам головою». «Я человек вольный, странник из города Тифлиза, – говорит Ашик-Кериб; – хочу пойду, хочу нет; пою, когда придется, и ваш паша мне не начальник»; однако, несмотря на то, его схватили и привели к паше. «Пой», сказал паша, и он запел. И в этой песни он славил свою дорогую Магуль-Мегери; и эта песня так понравилась гордому паше, что он оставил у себя бедного Ашик-Кериба. Посыпалось к нему серебро и золото, заблистали на нем богатые одежды; счастливо и весело стал жить Ашик-Кериб и сделался очень богат; забыл он свою Магуль-Мегери или нет, не знаю, только срок истекал, последний год скоро должен был кончиться, а он и не готовился к отъезду. Прекрасная Магуль-Мегери стала отчаиваться: в это время отправлялся один купец с керваном из Тифлиза с сорока верблюдами и 80-ю невольниками: призывает она купца к себе и дает ему золотое блюдо: «Возьми ты это блюдо, – говорит она, – и в какой бы ты город ни приехал, выставь это блюдо в своей лавке и объяви везде, что тот, кто признается моему блюду хозяином и докажет это, получит его и вдобавок вес его золотом». Отправился купец, везде исполнял поручение Магуль-Мегери, но никто не признался хозяином золотому блюду. Уж он продал почти все свои товары и приехал с остальными в Халаф: объявил он везде поручение Магуль-Мегери. Услыхав это, Ашик-Кериб прибегает в караван-сарай: и видит золотое блюдо в лавке тифлизского купца. «Это мое», – сказал он, схватив его рукою. «Точно, твое, – сказал купец: – я узнал тебя, Ашик-Кериб: ступай же скорее в Тифлиз, твоя Магуль-Мегери велела тебе сказать, что срок истекает, и если ты не будешь в назначенный день, то она выдет за другого»; – в отчаянии Ашик-Кериб схватил себя за голову: оставалось только 3 дни до рокового часа. Однако он сел на коня, взял с собою суму с золотыми монетами – и поскакал, не жалея коня; наконец измученный бегун упал бездыханный на Арзинган горе, что между Арзиньяном и Арзерумом. Что ему было делать: от Арзиньяна до Тифлиза два месяца езды, а оставалось только два дни. «Аллах всемогущий, – воскликнул он, – если ты уж мне не помогаешь, то мне нечего на земле делать»; и хочет он броситься с высокого утеса; вдруг видит внизу человека на белом коне; и слышит громкий голос: «Оглан, что ты хочешь делать?» «Хочу умереть», – отвечал Ашик. «Слезай же сюда, если так, я тебя убью». Ашик спустился кое-как с утеса. «Ступай за мною», – сказал грозно всадник; «Как я могу за тобою следовать, – отвечал Ашик, – твой конь летит, как ветер, а я отягощен сумою»; – «Правда; повесь же суму свою на седло мое и следуй»; – отстал Ашик-Кериб, как ни старался бежать: «Что ж ты отстаешь», – спросил всадник; «Как же я могу следовать за тобою, твой конь быстрее мысли, а я уж измучен». «Правда, садись же сзади на коня моего и говори всю правду, куда тебе нужно ехать». – «Хоть бы в Арзерум поспеть нонче», – отвечал Ашик. – «Закрой же глаза»; он закрыл. «Теперь открой»; – смотрит Ашик: перед ним белеют стены и блещут минареты Арзрума. «Виноват, Ага, – сказал Ашик, – я ошибся, я хотел сказать, что мне надо в Карс»; – «То-то же, – отвечал всадник, – я предупредил тебя, чтоб ты говорил мне сущую правду; закрой же опять глаза, – теперь открой»; – Ашик себе не верит то, что это Карс: он упал на колени и сказал: «Виноват, Ага, трижды виноват твой слуга Ашик-Кериб: но ты сам знаешь, что если человек решился лгать с утра, то должен лгать до конца дня: мне по настоящему надо в Тифлиз». – «Экой ты неверный, – сказал сердито всадник, – но, нечего делать: прощаю тебе: закрой же глаза. Теперь открой», – прибавил он по прошествии минуты. Ашик вскрикнул от радости: они были у ворот Тифлиза. Принеся искреннюю свою благодарность и взяв свою суму с седла, Ашик-Кериб сказал всаднику: «Ага, конечно, благодеяние твое велико, но сделай еще больше; если я теперь буду рассказывать, что в один день поспел из Арзиньяна в Тифлиз, мне никто не поверит; дай мне какое-нибудь доказательство». – «Наклонись, – сказал тот улыбнувшись, – и возьми из-под копыта коня комок земли и положи себе за пазуху: и тогда, если не станут верить истине слов твоих, то вели к себе привести слепую, которая семь лет уж в этом положении, помажь ей глаза – и она увидит». Ашик взял кусок земли из-под копыта белого коня, но только он поднял голову, всадник и конь исчезли; тогда он убедился в душе, что его покровитель был не кто иной, как Хадерилиаз [св. Георгий)].

Только поздно вечером Ашик-Кериб отыскал дом свой: стучит он в двери дрожащею рукою, говоря: «Ана, ана [мать], отвори: я божий гость: я холоден и голоден; прошу ради странствующего твоего сына, впусти меня». Слабый голос старухи отвечал ему: «Для ночлега путников есть дома богатых и сильных: есть теперь в городе свадьбы – ступай туда; там можешь провести ночь в удовольствии». – «Ана, – отвечал он, – я здесь никого знакомых не имею и потому повторяю мою просьбу: ради странствующего твоего сына впусти меня». Тогда сестра его говорит матери: «Мать, я встану и отворю ему двери». – «Негодная, – отвечала старуха: – ты рада принимать молодых людей и угощать их, потому что вот уже семь лет, как я от слез потеряла зрение». Но дочь, не внимая ее упрекам, встала, отперла двери и впустила Ашик-Кериба: сказав обычное приветствие, он сел и с тайным волнением стал осматриваться: и видит он на стене висит в пыльном чехле его сладкозвучный сааз. И стал он спрашивать у матери: «Что висит у тебя на стене?» – «Любопытный ты гость, – отвечала она, – будет и того, что тебе дадут кусок хлеба и завтра отпустят тебя с богом». – «Я уж сказал тебе, – возразил он, – что ты моя родная мать, а это сестра моя, и потому прошу объяснить мне, что это висит на стене?» – «Это сааз, сааз», – отвечала старуха сердито, не веря ему. – «А что значит сааз?» – «Сааз то значит: что на ней играют и поют песни». – И просит Ашик-Кериб, чтоб она позволила сестре снять сааз и показать ему. – «Нельзя, – отвечала старуха: – это сааз моего несчастного сына, вот уже семь лет он висит на стене, и ничья живая рука до него не дотрогивалась». Но сестра его встала, сняла со стены сааз и отдала ему: тогда он поднял глаза к небу и сотворил такую молитву: «О! всемогущий аллах! если я должен достигнуть до желаемой цели, то моя семиструнная сааз будет так же стройна, как в тот день, когда я в последний раз играл на ней». И он ударил по медным струнам, и струны согласно заговорили; и он начал петь: «Я бедный Кериб [нищий] – и слова мои бедны; но великий Хадерилияз помог мне спуститься с крутого утеса, хотя я беден и бедны слова мои. Узнай меня, мать, своего странника». После этого мать его зарыдала и спрашивает его: – «Как тебя зовут?» – «Рашид » [храбрый], – отвечал он. – «Раз говори, другой раз слушай, Рашид, – сказала она: – своими речами ты изрезал сердце мое в куски. Нынешнюю ночь я во сне видела, что на голове моей волосы побелели, а вот уж семь лет я ослепла от слез: скажи мне ты, который имеешь его голос, когда мой сын придет?» И дважды со слезами она повторила ему просьбу. Напрасно он называл себя ее сыном, но она не верила, и спустя несколько времени просит он: «Позволь мне, матушка, взять сааз и идти, я слышал, здесь близко есть свадьба: сестра меня проводит; я буду петь и играть, и всё, что получу, принесу сюда и разделю с вами». – «Не позволю, – отвечала старуха; – с тех пор, как нет моего сына, его сааз не выходил из дому». – Но он стал клясться, что не повредит ни одной струны, – «а если хоть одна струна порвется, – продолжал Ашик, – то отвечаю моим имуществом». Старуха ощупала его сумы и, узнав, что они наполнены монетами, отпустила его; проводив его до богатого дома, где шумел свадебный пир, сестра осталась у дверей слушать, что будет.

В этом доме жила Магуль-Мегери, и в эту ночь она должна была сделаться женою Куршуд-бека. Куршуд-бек пировал с родными и друзьями, а Магуль-Мегери, сидя за богатою чапрой [занавес] с своими подругами, держала в одной руке чашу с ядом, а в другой острый кинжал: она поклялась умереть прежде, чем опустит голову на ложе Куршуд-бека. И слышит она из-за чапры, что пришел незнакомец, который говорил: «Селям алейкюм: вы здесь веселитесь и пируете, так позвольте мне, бедному страннику, сесть с вами, и за то я спою вам песню». – «Почему же нет, – сказал Куршуд-бек. Сюда должны быть впускаемы песельники и плясуны, потому что здесь свадьба: – спой же что-нибудь, Ашик [певец], и я отпущу тебя с полной горстью золота».

Тогда Куршуд-бек спросил его: «А как тебя зовут, путник? – „Шинды-Гёрурсез [скоро узнаете]“. – „Что это за имя, – воскликнул тот со смехом. – Я в первый раз такое слышу!“ – „Когда мать моя была мною беременна и мучилась родами, то многие соседи приходили к дверям спрашивать, сына или дочь бог ей дал: им отвечали – шинды-гёрурсез (скоро узнаете). И вот поэтому, когда я родился – мне дали это имя“. – После этого он взял сааз и начал петь.

– В городе Халафе я пил мисирское вино, но бог мне дал крылья, и я прилетел сюда в день.

Брат Куршуд-бека, человек малоумный, выхватил кинжал, воскликнув: «Ты лжешь; как можно из Халафа приехать сюда в день.

– За что ж ты меня хочешь убить, – сказал Ашик: – певцов обыкновенно со всех четырех сторон собирают в одно место; а я с вас ничего не беру, верьте мне или не верьте.

– Пускай продолжает, – сказал жених, и Ашик-Кериб запел снова:

– Утренний намаз творил я в Арзиньянской долине, полуденный намаз в городе Арзруме; пред захождением солнца творил намаз в городе Карсе, а вечерний намаз в Тифлизе. Аллах дал мне крылья, и я прилетел сюда; дай бог, чтоб я стал жертвою белого коня, он скакал быстро, как плясун по канату, с горы в ущелья, из ущелья на гору: Маулям [создатель] дал Ашику крылья, и он прилетел на свадьбу Магуль-Мегери.

Тогда Магуль-Мегери, узнав его голос, бросила яд в одну сторону, а кинжал в другую: – «Так-то ты сдержала свою клятву, – сказали ее подруги; – стало быть, сегодня ночью ты будешь женою Куршуд-бека. – „Вы не узнали, а я узнала милый мне голос“, – отвечала Магуль-Мегери; и, взяв ножницы, она прорезала чапру. Когда же посмотрела и точно узнала своего Ашик-Кериба, то вскрикнула; бросилась к нему на шею, и оба упали без чувств. Брат Куршуд-бека бросился на них с кинжалом, намереваясь заколоть обоих, но Куршуд-бек остановил его, примолвив: „Успокойся и знай: что написано у человека на лбу при его рождении, того он не минует“.

Придя в чувство, Магуль-Мегери покраснела от стыда, закрыла лицо рукою и спряталась за чапру.

– Теперь точно видно, что ты Ашик-Кериб, – сказал жених; – но поведай, как же ты мог в такое краткое время проехать такое великое пространство? – «В доказательство истины, – отвечал Ашик, – сабля моя перерубит камень, если же я лгу, то да будет шея моя тоньше волоска; но лучше всего приведите мне слепую, которая бы 7 лет уж не видела свету божьего, и я возвращу ей зрение». – Сестра Ашик-Кериба, стоявшая у двери и услышав такую речь, побежала к матери. «Матушка! – закричала она, – это точно брат, и точно твой сын Ашик-Кериб», и, взяв ее под руку, привела старуху на пир свадебный. Тогда Ашик взял комок земли из-за пазухи, развел его водою и намазал матери глаза, примолвя: «Знайте все люди, как могущ и велик Хадрилиаз», – и мать его прозрела. После того никто не смел сомневаться в истине слов его, и Куршуд-бек уступил ему безмолвно прекрасную Магуль-Мегери.

Тогда в радости Ашик-Кериб сказал ему: «Послушай, Куршуд-бек, я тебя утешу: сестра моя не хуже твоей прежней невесты, я богат: у ней будет не менее серебра и золота; итак возьми ее за себя – и будьте так же счастливы, как я с моей дорогою Магуль-Мегери».

This article is about the short story by Lermontov. For the film directed by Sergei Parajanov, see Ashik Kerib (film).

«Ashik Kerib» (Russian: Ашик Кериб) is a short story by Mikhail Lermontov written in 1837. Aplin describes its status as «obscure» and appearing to be an «unrevised transcription of a folk tale that was well known in slightly different versions throughout the Caucasus».[1] Powelstock describes it as «what appears to be a transcription, in prose, of a Turkish fairy-tale».[2]
Together with his later A Hero of Our Time, Ashik Kerib testifies to the substantial part the landscapes and traditions of the Caucasus played in Lermontov’s creative consciousness.[1] «Ashik Kerib» is also part of the 19th-century genre of Russian literature of Caucasus writings (produced at a time when the Russian Empire was engaged in a prolonged drive to acquire the lands south of the Caucasus Mountains).[3][4][5]

Synopsis[edit]

Kerib, a poor but good-hearted ashik (minstrel) living in the city of Tiflis, is in love with Magul-Megeri, the beautiful daughter of a local rich man. The feeling is mutual, but Magul-Megeri’s father would prefer her to marry Kurshudbek, a rather rude but wealthier man who has long has his eye on her. Ashik Kerib makes a deal with her father: he will travel the world for seven years and earn enough wealth to be worthy of Magul-Megeri’s hand. If he fails to return or returns with not enough, she will have to marry Kurshudbek.

On Ashik Kerib’s way out of the city, Kurshudbek meets him on the road and they travel together for a short while, until they reach a river. There is no bridge, so Kurshudbek tells Ashik Kerib to take off his robe and swim across, he would follow close behind. As soon as Ashik Kerib is in the river, though, Kurshudbek steals his robe and rides back to Tiflis, where he goes to the house of Ashik Kerib’s mother and tells her that her son has drowned in the river, offering the wet robe as proof. She weeps bitterly, but Magul-Megeri tells her not to believe Kurshudbek, it is all a trick to make her marry him. For her part, Magul-Megeri flatly refuses to marry Kurshudbek before the seven years have gone by.

Unaware of the drama unfolding back in Tiflis, Ashik Kerib wanders on, traveling from village to village, singing and playing his saz (Turkic lute) in exchange for food and shelter. Eventually he comes to the city of Khalaf, where he begins playing and singing in a tavern. In Khalaf there is a wealthy pasha who loves music, and many musicians have come to his court hoping for some rewards or gifts, but he is never satisfied with any of them and kicks each one out with no payment whatsoever. But as soon as the townsfolk hear Ashik Kerib, they all urge him to go and play for the pasha, who they say is sure to like him. Ashik Kerib is not entirely convinced, but goes and plays anyway. He sings a song in praise of his beloved Magul-Megeri, and it touches the angry pasha so deeply that he immediately agrees to take on Ashik Kerib into his own house.

In the care of the pasha of Khalaf, Ashik Kerib gets very rich. He wears the finest clothes, eats the best food, and lives comfortably and happily, with all he could ever wish for. He stays with the pasha for nearly seven years, and all but forgets his home and his beloved.

Meanwhile, back in Tiflis, Magul-Megeri is getting worried. Has her Ashik Kerib forgotten her? Or worse, has he really been killed like Kurshudbek said? She gets an idea, and goes to see the town merchant who is about to leave with the caravanserai. She gives him a golden plate from her home, one that she knows Ashik Kerib will recognize, and instructs him to show it to every man in every town he visits to see who recognizes it. He agrees, and it goes just according to plan: when he reaches Khalaf and is showing the dish around, Ashik Kerib shouts from the crowd that it is his. The merchant recognizes Ashik Kerib as well, and tells him that he’d better hurry up back to Tiflis, because the seven years are almost up and if he does not return in time, she will be given to Kurshudbek.

Suddenly remembering everything, Ashik Kerib clutches his head in his hands with shame, and immediately gets on his horse to ride back to Tiflis. But he has only three days before the seven years are up, and it is at least three months to Tiflis. Everything looks hopeless. In despair, Ashik Kerib cries out to the heavens: «O mighty Allah! If you don’t help me now, then there is nothing left for me on Earth!»

Then suddenly Ashik Kerib sees in the distance a man on a great white horse. The man calls out to him: «What is it you desire?» Ashik Kerib miserably replies that he wants to die. «Well, get down on the ground then, if that’s what you want, and I’ll kill you,» says the man, but Ashik Kerib hesitates and decides he doesn’t really want to die.

The man invites Ashik Kerib to follow along behind him, but Ashik Kerib’s horse is too slow, so the man lets him sit behind him in the saddle of the great white horse. The man asks him where he needs to go, and Ashik Kerib replies that first of all he needs to make it to the town of Arzrum. So the man instructs Ashik Kerib to close his eyes, and a few seconds later when he opens them he is astonished to see that they are in Arzrum! Ashik Kerib gets curious, and tells the man that he made a mistake, and he really had to be in Kars. So again, he closes his eyes and when he opens them, finds himself in Kars.

Now Ashik Kerib is terribly ashamed of himself, throws himself down onto his knees and begs forgiveness from the mysterious man for lying, and tells him that really, he has to be in Tiflis. The man is angry, but agrees to take him finally to Tiflis.

See also[edit]

  • Ashik Kerib (film)
  • Culture of Azerbaijan

References[edit]

  1. ^ a b Lermontov, Mikhail (2005). «Introduction by Hugh Aplin». A Hero of Our Time. Hesperus Press. ISBN 978-1-84391-106-7.
  2. ^ Powelstock, David (2011). Becoming Mikhail Lermontov: The Ironies of Romantic Individualism in Nicholas I’s Russia. Northwestern University Press. p. 209. ISBN 978-0-8101-2788-3.
  3. ^ Bitov, Andreĭ (1992). A Captive of the Caucasus. Farrar Straus Giroux. p. 320.
  4. ^ Vickery, Walter N. (2001). M. Iu. Lermontov: his life and work. Slavistische Beiträge. Vol. 409. O. Sagner.
  5. ^ Golstein, V. (1998). Lermontov’s Narratives of Heroism. Northwestern University Press. p. 95. ISBN 978-0-8101-1611-5. Retrieved 2015-06-12.

This article is about the short story by Lermontov. For the film directed by Sergei Parajanov, see Ashik Kerib (film).

«Ashik Kerib» (Russian: Ашик Кериб) is a short story by Mikhail Lermontov written in 1837. Aplin describes its status as «obscure» and appearing to be an «unrevised transcription of a folk tale that was well known in slightly different versions throughout the Caucasus».[1] Powelstock describes it as «what appears to be a transcription, in prose, of a Turkish fairy-tale».[2]
Together with his later A Hero of Our Time, Ashik Kerib testifies to the substantial part the landscapes and traditions of the Caucasus played in Lermontov’s creative consciousness.[1] «Ashik Kerib» is also part of the 19th-century genre of Russian literature of Caucasus writings (produced at a time when the Russian Empire was engaged in a prolonged drive to acquire the lands south of the Caucasus Mountains).[3][4][5]

Synopsis[edit]

Kerib, a poor but good-hearted ashik (minstrel) living in the city of Tiflis, is in love with Magul-Megeri, the beautiful daughter of a local rich man. The feeling is mutual, but Magul-Megeri’s father would prefer her to marry Kurshudbek, a rather rude but wealthier man who has long has his eye on her. Ashik Kerib makes a deal with her father: he will travel the world for seven years and earn enough wealth to be worthy of Magul-Megeri’s hand. If he fails to return or returns with not enough, she will have to marry Kurshudbek.

On Ashik Kerib’s way out of the city, Kurshudbek meets him on the road and they travel together for a short while, until they reach a river. There is no bridge, so Kurshudbek tells Ashik Kerib to take off his robe and swim across, he would follow close behind. As soon as Ashik Kerib is in the river, though, Kurshudbek steals his robe and rides back to Tiflis, where he goes to the house of Ashik Kerib’s mother and tells her that her son has drowned in the river, offering the wet robe as proof. She weeps bitterly, but Magul-Megeri tells her not to believe Kurshudbek, it is all a trick to make her marry him. For her part, Magul-Megeri flatly refuses to marry Kurshudbek before the seven years have gone by.

Unaware of the drama unfolding back in Tiflis, Ashik Kerib wanders on, traveling from village to village, singing and playing his saz (Turkic lute) in exchange for food and shelter. Eventually he comes to the city of Khalaf, where he begins playing and singing in a tavern. In Khalaf there is a wealthy pasha who loves music, and many musicians have come to his court hoping for some rewards or gifts, but he is never satisfied with any of them and kicks each one out with no payment whatsoever. But as soon as the townsfolk hear Ashik Kerib, they all urge him to go and play for the pasha, who they say is sure to like him. Ashik Kerib is not entirely convinced, but goes and plays anyway. He sings a song in praise of his beloved Magul-Megeri, and it touches the angry pasha so deeply that he immediately agrees to take on Ashik Kerib into his own house.

In the care of the pasha of Khalaf, Ashik Kerib gets very rich. He wears the finest clothes, eats the best food, and lives comfortably and happily, with all he could ever wish for. He stays with the pasha for nearly seven years, and all but forgets his home and his beloved.

Meanwhile, back in Tiflis, Magul-Megeri is getting worried. Has her Ashik Kerib forgotten her? Or worse, has he really been killed like Kurshudbek said? She gets an idea, and goes to see the town merchant who is about to leave with the caravanserai. She gives him a golden plate from her home, one that she knows Ashik Kerib will recognize, and instructs him to show it to every man in every town he visits to see who recognizes it. He agrees, and it goes just according to plan: when he reaches Khalaf and is showing the dish around, Ashik Kerib shouts from the crowd that it is his. The merchant recognizes Ashik Kerib as well, and tells him that he’d better hurry up back to Tiflis, because the seven years are almost up and if he does not return in time, she will be given to Kurshudbek.

Suddenly remembering everything, Ashik Kerib clutches his head in his hands with shame, and immediately gets on his horse to ride back to Tiflis. But he has only three days before the seven years are up, and it is at least three months to Tiflis. Everything looks hopeless. In despair, Ashik Kerib cries out to the heavens: «O mighty Allah! If you don’t help me now, then there is nothing left for me on Earth!»

Then suddenly Ashik Kerib sees in the distance a man on a great white horse. The man calls out to him: «What is it you desire?» Ashik Kerib miserably replies that he wants to die. «Well, get down on the ground then, if that’s what you want, and I’ll kill you,» says the man, but Ashik Kerib hesitates and decides he doesn’t really want to die.

The man invites Ashik Kerib to follow along behind him, but Ashik Kerib’s horse is too slow, so the man lets him sit behind him in the saddle of the great white horse. The man asks him where he needs to go, and Ashik Kerib replies that first of all he needs to make it to the town of Arzrum. So the man instructs Ashik Kerib to close his eyes, and a few seconds later when he opens them he is astonished to see that they are in Arzrum! Ashik Kerib gets curious, and tells the man that he made a mistake, and he really had to be in Kars. So again, he closes his eyes and when he opens them, finds himself in Kars.

Now Ashik Kerib is terribly ashamed of himself, throws himself down onto his knees and begs forgiveness from the mysterious man for lying, and tells him that really, he has to be in Tiflis. The man is angry, but agrees to take him finally to Tiflis.

See also[edit]

  • Ashik Kerib (film)
  • Culture of Azerbaijan

References[edit]

  1. ^ a b Lermontov, Mikhail (2005). «Introduction by Hugh Aplin». A Hero of Our Time. Hesperus Press. ISBN 978-1-84391-106-7.
  2. ^ Powelstock, David (2011). Becoming Mikhail Lermontov: The Ironies of Romantic Individualism in Nicholas I’s Russia. Northwestern University Press. p. 209. ISBN 978-0-8101-2788-3.
  3. ^ Bitov, Andreĭ (1992). A Captive of the Caucasus. Farrar Straus Giroux. p. 320.
  4. ^ Vickery, Walter N. (2001). M. Iu. Lermontov: his life and work. Slavistische Beiträge. Vol. 409. O. Sagner.
  5. ^ Golstein, V. (1998). Lermontov’s Narratives of Heroism. Northwestern University Press. p. 95. ISBN 978-0-8101-1611-5. Retrieved 2015-06-12.

Электронная книга

Ашик-Кериб

Ашик-Кериб / Ашуг-Гариб / Aşıq Qərib / Աշուղ Ղարիբ / აშიკ ქერიბი / Yolcu Ğarip / Aşık Garip / Şasenem-Garyp

  • Описание
  • Обсуждения
  • Цитаты
  • Рецензии
  • Коллекции

«Ашик-Кериб» — запись сказки на русском языке, сюжет которой широко распространен в Закавказье, на Ближнем Востоке и Средней Азии. Лермонтов обозначил ее как турецкую сказку. Скорее всего, писатель услышал ее от азербайджанца. В дальнейшем сказка не подвергалась литературной обработке, ее автограф был обнаружен только 1936 году.
Сюжет сказки представляет собой коллизию под названием «жених на свадьбе невесты» / «муж на свадьбе жены». Самым известным произведением такого рода является «Одиссея» Гомера. Известен такой сюжет и по некоторым русским былинам. В дальнейшем он укрепился в литературном творчестве многих писателей Европы и Америки.
(с) MrsGonzo для LibreBook

Иллюстрации

Произведение Ашик-Кериб полностью

Видеоанонс


Включить видео youtube.com

Взято c youtube.com.

Пожаловаться, не открывается

Читать онлайн Ашик-Кериб

  • Похожее
  • Рекомендации

  • Ваши комменты

  • Еще от автора
Количество закладок

В процессе: 4

Прочитали: 42

Закончил? Сделай дело!

  • Кто написал сказку анна ростова
  • Кто написал сказку анна каренина
  • Кто написал сказку алые паруса
  • Кто написал сказку алладин и волшебная лампа автор сказки
  • Кто написал сказку алиса в стране чудес автор сказки