Кто написал сказку дюймовочка автор сказки

This article is about the 1835 literary fairy tale by Hans Christian Andersen. For other uses, see Thumbelina (disambiguation).

«Thumbelina»
by Hans Christian Andersen
Illustration by Vilhelm Pedersen, Andersen’s first illustrator
Original title	Tommelise
Translator	Mary Howitt
Country	Denmark
Language	Danish
Genre(s)	Literary fairy tale
Published in	Fairy Tales Told for Children. First Collection. Second Booklet. 1835. (Eventyr, fortalte for Børn. Første Samling. Andet Hefte. 1835.)
Publication type	Fairy tale collection
Publisher	C. A. Reitzel
Media type	Print
Publication date	16 December 1835
Published in English	1846
Chronology
← Preceded by Little Ida’s Flowers Followed by → The Naughty Boy
Full text
Thumbelina at Wikisource

Thumbelina (; Danish: Tommelise) is a literary novel bedtime story fairy tale written by the famous Danish author Hans Christian Andersen first published by C. A. Reitzel on 16 December 1835 in Copenhagen, Denmark, with «The Naughty Boy» and «The Travelling Companion» in the second instalment of Fairy Tales Told for Children. Thumbelina is about a tiny girl and her adventures with marriage-minded toads, moles, and cockchafers. She successfully avoids their intentions before falling in love with a flower-fairy prince just her size.

Thumbelina is chiefly Andersen’s invention, though he did take inspiration from tales of miniature people such as «Tom Thumb». Thumbelina was published as one of a series of seven fairy tales in 1835 which were not well received by the Danish critics who disliked their informal style and their lack of morals. One critic, however, applauded Thumbelina.^[1] The earliest English translation of Thumbelina is dated 1846. The tale has been adapted to various media including television drama and animated film.

Plot[edit]

A woman yearning for a child asks a witch for advice, and is presented with a barley which she is told to go home and plant (in the first English translation of 1847 by Mary Howitt, the tale opens with a beggar woman giving a peasant’s wife a barleycorn in exchange for food). After the barleycorn is planted and sprouts, a tiny girl named Thumbelina (Tommelise) emerges from its flower.

One night, Thumbelina, asleep in her walnut-shell cradle, is carried off by a toad who wants her as a bride for her son. With the help of friendly fish and a butterfly, Thumbelina escapes the toad and her son, and drifts on a lily pad until captured by a stag beetle who later discards her when his friends reject her company.

Thumbelina tries to protect herself from the elements. When winter comes, she is in desperate straits. She is finally given shelter by an old field mouse and tends her dwelling in gratitude. Thumbelina sees a swallow who is injured while visiting a mole, a neighbor of the field mouse. She meets the swallow one night and finds out what happened to him. She keeps on visiting the swallow during midnight without telling the field mouse and tries to help him gain strength and she frequently spends time with him singing songs and telling him stories and listening to his stories in the winter until spring arrives. The swallow, after becoming healthy, promises that he would come to that spot again and flies away saying goodbye to Thumbelina.

At the end of winter, the mouse suggests Thumbelina marry the mole, but Thumbelina finds the prospect of being married to such a creature repulsive because he spends all his days underground and never sees the sun or sky, even though he is impressive with his knowledge of ancient history and lots of other topics. The field mouse keeps pushing Thumbelina into the marriage, insisting the mole is a good match for her. Eventually Thumbelina sees little choice but to agree, but cannot bear the thought of the mole keeping her underground and never seeing the sun.

At the last minute, Thumbelina escapes the situation by fleeing to a far land with the swallow. In a sunny field of flowers, Thumbelina meets a tiny flower-fairy prince just her size and to her liking; they eventually wed. She receives a pair of wings to accompany her husband on his travels from flower to flower, and a new name, Maia. In the end, the swallow is heartbroken once Thumbelina marries the flower-fairy prince, and flies off eventually arriving at a small house. There, he tells Thumbelina’s story to a man who is implied to be Andersen himself, who chronicles the story in a book.^[2]

Background[edit]

Hans Christian Andersen was born in Odense, Denmark on 2 April 1805 to Hans Andersen, a shoemaker, and Anne Marie Andersdatter.^[3] An only child, Andersen shared a love of literature with his father, who read him The Arabian Nights and the fables of Jean de la Fontaine. Together, they constructed panoramas, pop-up pictures and toy theatres, and took long jaunts into the countryside.^[4]

Andersen’s father died in 1816,^[5] and from then on, Andersen was left on his own. In order to escape his poor, illiterate mother, he promoted his artistic inclinations and courted the cultured middle class of Odense, singing and reciting in their drawing-rooms. On 4 September 1819, the fourteen-year-old Andersen left Odense for Copenhagen with the few savings he had acquired from his performances, a letter of reference to the ballerina Madame Schall, and youthful dreams and intentions of becoming a poet or an actor.^[6]

After three years of rejections and disappointments, he finally found a patron in Jonas Collin, the director of the Royal Theatre, who, believing in the boy’s potential, secured funds from the king to send Andersen to a grammar school in Slagelse, a provincial town in west Zealand, with the expectation that the boy would continue his education at Copenhagen University at the appropriate time.

At Slagelse, Andersen fell under the tutelage of Simon Meisling, a short, stout, balding thirty-five-year-old classicist and translator of Virgil’s Aeneid. Andersen was not the quickest student in the class and was given generous doses of Meisling’s contempt.^[7] «You’re a stupid boy who will never make it», Meisling told him.^[8] Meisling is believed to be the model for the learned mole in «Thumbelina».^[9]

Fairy tale and folklorists Iona and Peter Opie have proposed the tale as a «distant tribute» to Andersen’s confidante, Henriette Wulff, the small, frail, hunchbacked daughter of the Danish translator of Shakespeare who loved Andersen as Thumbelina loves the swallow;^[10] however, no written evidence exists to support the theory.^[9]

Sources and inspiration[edit]

«Thumbelina» is essentially Andersen’s invention but takes inspiration from the traditional tale of «Tom Thumb» (both tales begin with a childless woman consulting a supernatural being about acquiring a child). Other inspirations were the six-inch Lilliputians in Jonathan Swift’s Gulliver’s Travels, Voltaire’s short story «Micromégas» with its cast of huge and miniature peoples, and E. T. A. Hoffmann’s hallucinatory, erotic tale «Meister Floh», in which a tiny lady a span in height torments the hero. A tiny girl figures in Andersen’s prose fantasy «A Journey on Foot from Holmen’s Canal to the East Point of Amager» (1828),^[9][11] and a literary image similar to Andersen’s tiny being inside a flower is found in E. T. A. Hoffmann’s «Princess Brambilla» (1821).^[12]

Publication and critical reception[edit]

Andersen published two installments of his first collection of Fairy Tales Told for Children in 1835, the first in May and the second in December. «Thumbelina» was first published in the December installment by C. A. Reitzel on 16 December 1835 in Copenhagen. «Thumbelina» was the first tale in the booklet which included two other tales: «The Naughty Boy» and «The Traveling Companion». The story was republished in collected editions of Andersen’s works in 1850 and 1862.^[13]

The first reviews of the seven tales of 1835 did not appear until 1836 and the Danish critics were not enthusiastic. The informal, chatty style of the tales and their lack of morals were considered inappropriate in children’s literature. One critic however acknowledged «Thumbelina» to be «the most delightful fairy tale you could wish for».^[14]

The critics offered Andersen no further encouragement. One literary journal never mentioned the tales at all while another advised Andersen not to waste his time writing fairy tales. One critic stated that Andersen «lacked the usual form of that kind of poetry […] and would not study models». Andersen felt he was working against their preconceived notions of what a fairy tale should be, and returned to novel-writing, believing it was his true calling.^[15] The critical reaction to the 1835 tales was so harsh that he waited an entire year before publishing «The Little Mermaid» and «The Emperor’s New Clothes» in the third and final installment of Fairy Tales Told for Children.

English translations[edit]

In 1861, Alfred Wehnert translated the tale into English in Andersen’s Tales for Children under the title Little Thumb.^[16] Mary Howitt published the story as «Tommelise» in Wonderful Stories for Children in 1846. However, she did not approve of the opening scene with the witch, and, instead, had the childless woman provide bread and milk to a hungry beggar woman who then rewarded her hostess with a barleycorn.^[10] Charles Boner also translated the tale in 1846 as «Little Ellie» while Madame de Chatelain dubbed the child ‘Little Totty’ in her 1852 translation. The editor of The Child’s Own Book (1853) called the child throughout, ‘Little Maja’.

H. W. Dulcken was probably the translator responsible for the name, ‘Thumbelina’. His widely published volumes of Andersen’s tales appeared in 1864 and 1866.^[10] Mrs. H.B. Paulli translated the name as ‘Little Tiny’ in the late-nineteenth century.^[17]

In the twentieth century, Erik Christian Haugaard translated the name as ‘Inchelina’ in 1974,^[18] and Jeffrey and Diane Crone Frank translated the name as ‘Thumbelisa’ in 2005. Modern English translations of «Thumbelina» are found in the six-volume complete edition of Andersen’s tales from the 1940s by Jean Hersholt, and Erik Christian Haugaard’s translation of the complete tales in 1974.^[19]

[edit]

For fairy tale researchers and folklorists Iona and Peter Opie, «Thumbelina» is an adventure story from the feminine point of view with its moral being people are happiest with their own kind. They point out that Thumbelina is a passive character, the victim of circumstances; whereas her male counterpart Tom Thumb (one of the tale’s inspirations) is an active character, makes himself felt, and exerts himself.^[10]

Folklorist Maria Tatar sees «Thumbelina» as a runaway bride story and notes that it has been viewed as an allegory about arranged marriages, and a fable about being true to one’s heart that upholds the traditional notion that the love of a prince is to be valued above all else. She points out that in Hindu belief, a thumb-sized being known as the innermost self or soul dwells in the heart of all beings, human or animal, and that the concept may have migrated to European folklore and taken form as Tom Thumb and Thumbelina, both of whom seek transfiguration and redemption. She detects parallels between Andersen’s tale and the Greek myth of Demeter and her daughter, Persephone, and, notwithstanding the pagan associations and allusions in the tale, notes that «Thumbelina» repeatedly refers to Christ’s suffering and resurrection, and the Christian concept of salvation.^[20]

Andersen biographer Jackie Wullschlager indicates that «Thumbelina» was the first of Andersen’s tales to dramatize the sufferings of one who is different, and, as a result of being different, becomes the object of mockery. It was also the first of Andersen’s tales to incorporate the swallow as the symbol of the poetic soul and Andersen’s identification with the swallow as a migratory bird whose pattern of life his own traveling days were beginning to resemble.^[21]

Roger Sale believes Andersen expressed his feelings of social and sexual inferiority by creating characters that are inferior to their beloveds. The Little Mermaid, for example, has no soul while her human beloved has a soul as his birthright. In «Thumbelina», Andersen suggests the toad, the beetle, and the mole are Thumbelina’s inferiors and should remain in their places rather than wanting their superior. Sale indicates they are not inferior to Thumbelina but simply different. He suggests that Andersen may have done some damage to the animal world when he colored his animal characters with his own feelings of inferiority.^[22]

Jacqueline Banerjee views the tale as a success story. «Not surprisingly,» she writes, «”Thumbelina» is now often read as a story of specifically female empowerment.»^[23] Susie Stephens believes Thumbelina herself is a grotesque, and observes that «the grotesque in children’s literature is […] a necessary and beneficial component that enhances the psychological welfare of the young reader». Children are attracted to the cathartic qualities of the grotesque, she suggests.^[24] Sidney Rosenblatt in his essay «Thumbelina and the Development of Female Sexuality» believes the tale may be analyzed, from the perspective of Freudian psychoanalysis, as the story of female masturbation. Thumbelina herself, he posits, could symbolize the clitoris, her rose petal coverlet the labia, the white butterfly «the budding genitals», and the mole and the prince the anal and vaginal openings respectively.^[25]

Adaptations[edit]

Animation[edit]

The earliest animated version of the tale is a silent black-and-white release by director Herbert M. Dawley in 1924.^{[citation needed]} Lotte Reiniger released a 10-minute cinematic adaptation in 1954 featuring her «silhouette» puppets.^[26]

In 1964 Soyuzmultfilm released Dyuymovochka, a half-hour Russian adaptation of the fairy tale directed by Leonid Amalrik.^{[citation needed]} Although the screenplay by Nikolai Erdman stayed faithful to the story, it was noted for satirical characters and dialogues (many of them turned into catchphrases).^[27]

In 1992, Golden Films released Thumbelina (1992),^{[citation needed]} and Tom Thumb Meets Thumbelina afterwards. A Japanese animated series adapted the plot and made it into a movie, Thumbelina: A Magical Story (1992), released in 1993.^[28]

On March 30, 1994, Warner Brothers released the animated film Thumbelina (1994),^[29] directed by Don Bluth and Gary Goldman, with Jodi Benson as the voice of Thumbelina.

Live action[edit]

On June 11, 1985, a television dramatization of the tale was broadcast as the 12th episode of the anthology series Faerie Tale Theatre. The production starred Carrie Fisher.^[30]

Footnotes[edit]

References[edit]

External links[edit]

• Thumbelina English translation by Jean Hersholt
• Thumbelina: The Musical Musical of Thumbelina by Chris Seed and Maxine Gallagher

This article is about the 1835 literary fairy tale by Hans Christian Andersen. For other uses, see Thumbelina (disambiguation).

«Thumbelina»
by Hans Christian Andersen
Illustration by Vilhelm Pedersen, Andersen’s first illustrator
Original title	Tommelise
Translator	Mary Howitt
Country	Denmark
Language	Danish
Genre(s)	Literary fairy tale
Published in	Fairy Tales Told for Children. First Collection. Second Booklet. 1835. (Eventyr, fortalte for Børn. Første Samling. Andet Hefte. 1835.)
Publication type	Fairy tale collection
Publisher	C. A. Reitzel
Media type	Print
Publication date	16 December 1835
Published in English	1846
Chronology
← Preceded by Little Ida’s Flowers Followed by → The Naughty Boy
Full text
Thumbelina at Wikisource

Thumbelina (; Danish: Tommelise) is a literary novel bedtime story fairy tale written by the famous Danish author Hans Christian Andersen first published by C. A. Reitzel on 16 December 1835 in Copenhagen, Denmark, with «The Naughty Boy» and «The Travelling Companion» in the second instalment of Fairy Tales Told for Children. Thumbelina is about a tiny girl and her adventures with marriage-minded toads, moles, and cockchafers. She successfully avoids their intentions before falling in love with a flower-fairy prince just her size.

Thumbelina is chiefly Andersen’s invention, though he did take inspiration from tales of miniature people such as «Tom Thumb». Thumbelina was published as one of a series of seven fairy tales in 1835 which were not well received by the Danish critics who disliked their informal style and their lack of morals. One critic, however, applauded Thumbelina.^[1] The earliest English translation of Thumbelina is dated 1846. The tale has been adapted to various media including television drama and animated film.

Plot[edit]

A woman yearning for a child asks a witch for advice, and is presented with a barley which she is told to go home and plant (in the first English translation of 1847 by Mary Howitt, the tale opens with a beggar woman giving a peasant’s wife a barleycorn in exchange for food). After the barleycorn is planted and sprouts, a tiny girl named Thumbelina (Tommelise) emerges from its flower.

One night, Thumbelina, asleep in her walnut-shell cradle, is carried off by a toad who wants her as a bride for her son. With the help of friendly fish and a butterfly, Thumbelina escapes the toad and her son, and drifts on a lily pad until captured by a stag beetle who later discards her when his friends reject her company.

Thumbelina tries to protect herself from the elements. When winter comes, she is in desperate straits. She is finally given shelter by an old field mouse and tends her dwelling in gratitude. Thumbelina sees a swallow who is injured while visiting a mole, a neighbor of the field mouse. She meets the swallow one night and finds out what happened to him. She keeps on visiting the swallow during midnight without telling the field mouse and tries to help him gain strength and she frequently spends time with him singing songs and telling him stories and listening to his stories in the winter until spring arrives. The swallow, after becoming healthy, promises that he would come to that spot again and flies away saying goodbye to Thumbelina.

At the end of winter, the mouse suggests Thumbelina marry the mole, but Thumbelina finds the prospect of being married to such a creature repulsive because he spends all his days underground and never sees the sun or sky, even though he is impressive with his knowledge of ancient history and lots of other topics. The field mouse keeps pushing Thumbelina into the marriage, insisting the mole is a good match for her. Eventually Thumbelina sees little choice but to agree, but cannot bear the thought of the mole keeping her underground and never seeing the sun.

At the last minute, Thumbelina escapes the situation by fleeing to a far land with the swallow. In a sunny field of flowers, Thumbelina meets a tiny flower-fairy prince just her size and to her liking; they eventually wed. She receives a pair of wings to accompany her husband on his travels from flower to flower, and a new name, Maia. In the end, the swallow is heartbroken once Thumbelina marries the flower-fairy prince, and flies off eventually arriving at a small house. There, he tells Thumbelina’s story to a man who is implied to be Andersen himself, who chronicles the story in a book.^[2]

Background[edit]

Hans Christian Andersen was born in Odense, Denmark on 2 April 1805 to Hans Andersen, a shoemaker, and Anne Marie Andersdatter.^[3] An only child, Andersen shared a love of literature with his father, who read him The Arabian Nights and the fables of Jean de la Fontaine. Together, they constructed panoramas, pop-up pictures and toy theatres, and took long jaunts into the countryside.^[4]

Andersen’s father died in 1816,^[5] and from then on, Andersen was left on his own. In order to escape his poor, illiterate mother, he promoted his artistic inclinations and courted the cultured middle class of Odense, singing and reciting in their drawing-rooms. On 4 September 1819, the fourteen-year-old Andersen left Odense for Copenhagen with the few savings he had acquired from his performances, a letter of reference to the ballerina Madame Schall, and youthful dreams and intentions of becoming a poet or an actor.^[6]

After three years of rejections and disappointments, he finally found a patron in Jonas Collin, the director of the Royal Theatre, who, believing in the boy’s potential, secured funds from the king to send Andersen to a grammar school in Slagelse, a provincial town in west Zealand, with the expectation that the boy would continue his education at Copenhagen University at the appropriate time.

At Slagelse, Andersen fell under the tutelage of Simon Meisling, a short, stout, balding thirty-five-year-old classicist and translator of Virgil’s Aeneid. Andersen was not the quickest student in the class and was given generous doses of Meisling’s contempt.^[7] «You’re a stupid boy who will never make it», Meisling told him.^[8] Meisling is believed to be the model for the learned mole in «Thumbelina».^[9]

Fairy tale and folklorists Iona and Peter Opie have proposed the tale as a «distant tribute» to Andersen’s confidante, Henriette Wulff, the small, frail, hunchbacked daughter of the Danish translator of Shakespeare who loved Andersen as Thumbelina loves the swallow;^[10] however, no written evidence exists to support the theory.^[9]

Sources and inspiration[edit]

«Thumbelina» is essentially Andersen’s invention but takes inspiration from the traditional tale of «Tom Thumb» (both tales begin with a childless woman consulting a supernatural being about acquiring a child). Other inspirations were the six-inch Lilliputians in Jonathan Swift’s Gulliver’s Travels, Voltaire’s short story «Micromégas» with its cast of huge and miniature peoples, and E. T. A. Hoffmann’s hallucinatory, erotic tale «Meister Floh», in which a tiny lady a span in height torments the hero. A tiny girl figures in Andersen’s prose fantasy «A Journey on Foot from Holmen’s Canal to the East Point of Amager» (1828),^[9][11] and a literary image similar to Andersen’s tiny being inside a flower is found in E. T. A. Hoffmann’s «Princess Brambilla» (1821).^[12]

Publication and critical reception[edit]

Andersen published two installments of his first collection of Fairy Tales Told for Children in 1835, the first in May and the second in December. «Thumbelina» was first published in the December installment by C. A. Reitzel on 16 December 1835 in Copenhagen. «Thumbelina» was the first tale in the booklet which included two other tales: «The Naughty Boy» and «The Traveling Companion». The story was republished in collected editions of Andersen’s works in 1850 and 1862.^[13]

The first reviews of the seven tales of 1835 did not appear until 1836 and the Danish critics were not enthusiastic. The informal, chatty style of the tales and their lack of morals were considered inappropriate in children’s literature. One critic however acknowledged «Thumbelina» to be «the most delightful fairy tale you could wish for».^[14]

The critics offered Andersen no further encouragement. One literary journal never mentioned the tales at all while another advised Andersen not to waste his time writing fairy tales. One critic stated that Andersen «lacked the usual form of that kind of poetry […] and would not study models». Andersen felt he was working against their preconceived notions of what a fairy tale should be, and returned to novel-writing, believing it was his true calling.^[15] The critical reaction to the 1835 tales was so harsh that he waited an entire year before publishing «The Little Mermaid» and «The Emperor’s New Clothes» in the third and final installment of Fairy Tales Told for Children.

English translations[edit]

In 1861, Alfred Wehnert translated the tale into English in Andersen’s Tales for Children under the title Little Thumb.^[16] Mary Howitt published the story as «Tommelise» in Wonderful Stories for Children in 1846. However, she did not approve of the opening scene with the witch, and, instead, had the childless woman provide bread and milk to a hungry beggar woman who then rewarded her hostess with a barleycorn.^[10] Charles Boner also translated the tale in 1846 as «Little Ellie» while Madame de Chatelain dubbed the child ‘Little Totty’ in her 1852 translation. The editor of The Child’s Own Book (1853) called the child throughout, ‘Little Maja’.

H. W. Dulcken was probably the translator responsible for the name, ‘Thumbelina’. His widely published volumes of Andersen’s tales appeared in 1864 and 1866.^[10] Mrs. H.B. Paulli translated the name as ‘Little Tiny’ in the late-nineteenth century.^[17]

In the twentieth century, Erik Christian Haugaard translated the name as ‘Inchelina’ in 1974,^[18] and Jeffrey and Diane Crone Frank translated the name as ‘Thumbelisa’ in 2005. Modern English translations of «Thumbelina» are found in the six-volume complete edition of Andersen’s tales from the 1940s by Jean Hersholt, and Erik Christian Haugaard’s translation of the complete tales in 1974.^[19]

[edit]

For fairy tale researchers and folklorists Iona and Peter Opie, «Thumbelina» is an adventure story from the feminine point of view with its moral being people are happiest with their own kind. They point out that Thumbelina is a passive character, the victim of circumstances; whereas her male counterpart Tom Thumb (one of the tale’s inspirations) is an active character, makes himself felt, and exerts himself.^[10]

Folklorist Maria Tatar sees «Thumbelina» as a runaway bride story and notes that it has been viewed as an allegory about arranged marriages, and a fable about being true to one’s heart that upholds the traditional notion that the love of a prince is to be valued above all else. She points out that in Hindu belief, a thumb-sized being known as the innermost self or soul dwells in the heart of all beings, human or animal, and that the concept may have migrated to European folklore and taken form as Tom Thumb and Thumbelina, both of whom seek transfiguration and redemption. She detects parallels between Andersen’s tale and the Greek myth of Demeter and her daughter, Persephone, and, notwithstanding the pagan associations and allusions in the tale, notes that «Thumbelina» repeatedly refers to Christ’s suffering and resurrection, and the Christian concept of salvation.^[20]

Andersen biographer Jackie Wullschlager indicates that «Thumbelina» was the first of Andersen’s tales to dramatize the sufferings of one who is different, and, as a result of being different, becomes the object of mockery. It was also the first of Andersen’s tales to incorporate the swallow as the symbol of the poetic soul and Andersen’s identification with the swallow as a migratory bird whose pattern of life his own traveling days were beginning to resemble.^[21]

Roger Sale believes Andersen expressed his feelings of social and sexual inferiority by creating characters that are inferior to their beloveds. The Little Mermaid, for example, has no soul while her human beloved has a soul as his birthright. In «Thumbelina», Andersen suggests the toad, the beetle, and the mole are Thumbelina’s inferiors and should remain in their places rather than wanting their superior. Sale indicates they are not inferior to Thumbelina but simply different. He suggests that Andersen may have done some damage to the animal world when he colored his animal characters with his own feelings of inferiority.^[22]

Jacqueline Banerjee views the tale as a success story. «Not surprisingly,» she writes, «”Thumbelina» is now often read as a story of specifically female empowerment.»^[23] Susie Stephens believes Thumbelina herself is a grotesque, and observes that «the grotesque in children’s literature is […] a necessary and beneficial component that enhances the psychological welfare of the young reader». Children are attracted to the cathartic qualities of the grotesque, she suggests.^[24] Sidney Rosenblatt in his essay «Thumbelina and the Development of Female Sexuality» believes the tale may be analyzed, from the perspective of Freudian psychoanalysis, as the story of female masturbation. Thumbelina herself, he posits, could symbolize the clitoris, her rose petal coverlet the labia, the white butterfly «the budding genitals», and the mole and the prince the anal and vaginal openings respectively.^[25]

Adaptations[edit]

Animation[edit]

The earliest animated version of the tale is a silent black-and-white release by director Herbert M. Dawley in 1924.^{[citation needed]} Lotte Reiniger released a 10-minute cinematic adaptation in 1954 featuring her «silhouette» puppets.^[26]

In 1964 Soyuzmultfilm released Dyuymovochka, a half-hour Russian adaptation of the fairy tale directed by Leonid Amalrik.^{[citation needed]} Although the screenplay by Nikolai Erdman stayed faithful to the story, it was noted for satirical characters and dialogues (many of them turned into catchphrases).^[27]

In 1992, Golden Films released Thumbelina (1992),^{[citation needed]} and Tom Thumb Meets Thumbelina afterwards. A Japanese animated series adapted the plot and made it into a movie, Thumbelina: A Magical Story (1992), released in 1993.^[28]

On March 30, 1994, Warner Brothers released the animated film Thumbelina (1994),^[29] directed by Don Bluth and Gary Goldman, with Jodi Benson as the voice of Thumbelina.

Live action[edit]

On June 11, 1985, a television dramatization of the tale was broadcast as the 12th episode of the anthology series Faerie Tale Theatre. The production starred Carrie Fisher.^[30]

Footnotes[edit]

References[edit]

External links[edit]

• Thumbelina English translation by Jean Hersholt
• Thumbelina: The Musical Musical of Thumbelina by Chris Seed and Maxine Gallagher

Жила-была женщина; очень ей хотелось иметь ребёнка, да где его взять? И вот она отправилась к одной старой колдунье и сказала ей:

— Мне так хочется иметь ребёночка; не скажешь ли ты, где мне его достать?

— Отчего же! — сказала колдунья. — Вот тебе ячменное зерно; это не простое зерно, не из тех, что крестьяне сеют в поле или бросают курам; посади-ка его в цветочный горшок — увидишь, что будет!

— Спасибо! — сказала женщина и дала колдунье двенадцать скиллингов; потом пошла домой, посадила ячменное зерно в цветочный горшок, и вдруг из него вырос большой чудесный цветок вроде тюльпана, но лепестки его были ещё плотно сжаты, точно у нераспустившегося бутона.

— Какой славный цветок! — сказала женщина и поцеловала красивые пёстрые лепестки.

Что-то щёлкнуло, и цветок распустился. Это был точь-в-точь тюльпан, но в самой чашечке на зелёном стульчике сидела крошечная девочка. Она была такая нежная, маленькая, всего с дюйм ростом, её и прозвали Дюймовочкой.

Блестящая лакированная скорлупка грецкого ореха была её колыбелькою, голубые фиалки — матрацем, а лепесток розы — одеяльцем; в эту колыбельку её укладывали на ночь, а днём она играла на столе. На стол женщина поставила тарелку с водою, а на края тарелки положила венок из цветов; длинные стебли цветов купались в воде, у самого же края плавал большой лепесток тюльпана. На нём Дюймовочка могла переправляться с одной стороны тарелки на другую; вместо вёсел у неё были два белых конских волоса. Всё это было прелесть как мило! Дюймовочка умела и петь, и такого нежного, красивого голоска никто ещё не слыхивал!

Раз ночью, когда она лежала в своей колыбельке, через разбитое оконное стекло пролезла большущая жаба, мокрая, безобразная! Она вспрыгнула прямо на стол, где спала под розовым лепестком Дюймовочка.

— Вот и жена моему сынку! — сказала жаба, взяла ореховую скорлупу с девочкой и выпрыгнула через окно в сад.

Там протекала большая, широкая река; у самого берега было топко и вязко; здесь-то, в тине, и жила жаба с сыном. У! Какой он был тоже гадкий, противный! Точь-в-точь мамаша.

— Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! — только и мог он сказать, когда увидал прелестную крошку в ореховой скорлупке.

— Тише ты! Она ещё проснётся, пожалуй, да убежит от нас, — сказала старуха жаба. — Она ведь легче лебединого пуха! Высадим-ка её посередине реки на широкий лист кувшинки — это ведь целый остров для такой крошки, оттуда она не сбежит, а мы пока приберём там, внизу, наше гнёздышко. Вам ведь в нём жить да поживать.

В реке росло множество кувшинок; их широкие зелёные листья плавали по поверхности воды. Самый большой лист был дальше всего от берега; к этому-то листу подплыла жаба и поставила туда ореховую скорлупу с девочкой.

Бедная крошка проснулась рано утром, увидала, куда она попала, и горько заплакала: со всех сторон была вода, и ей никак нельзя было перебраться на сушу!

А старая жаба сидела внизу, в тине, и убирала своё жилище тростником и жёлтыми кувшинками — надо же было приукрасить всё для молодой невестки! Потом она поплыла со своим безобразным сынком к листу, где сидела Дюймовочка, чтобы взять прежде всего её хорошенькую кроватку и поставить в спальне невесты. Старая жаба очень низко присела в воде перед девочкой и сказала:

— Вот мой сынок, твой будущий муж! Вы славно заживёте с ним у нас в тине.

— Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! — только и мог сказать сынок.

Они взяли хорошенькую кроватку и уплыли с ней, а девочка осталась одна-одинёшенька на зелёном листе и горько-горько плакала, — ей вовсе не хотелось жить у гадкой жабы и выйти замуж за её противного сына. Маленькие рыбки, которые плавали под водой, верно, видели жабу с сынком и слышали, что она говорила, потому что все повысунули из воды головки, чтобы поглядеть на крошку невесту. А как они увидели её, им стало ужасно жалко, что такой миленькой девочке приходится идти жить к старой жабе в тину. Не бывать же этому! Рыбки столпились внизу, у стебля, на котором держался лист, и живо перегрызли его своими зубами; листок с девочкой поплыл по течению, дальше, дальше… Теперь уж жабе ни за что было не догнать крошку!

Дюймовочка плыла мимо разных прелестных местечек, и маленькие птички, которые сидели в кустах, увидав её, пели:

— Какая хорошенькая девочка!

А листок всё плыл да плыл, и вот Дюймовочка попала за границу.

Красивый белый мотылёк всё время порхал вокруг неё и наконец уселся на листок — уж очень ему понравилась Дюймовочка! А она ужасно радовалась: гадкая жаба не могла теперь догнать её, а вокруг всё было так красиво! Солнце так и горело золотом на воде! Дюймовочка сняла с себя пояс, одним концом обвязала мотылька, а другой привязала к своему листку, и листок поплыл ещё быстрее.

Мимо летел майский жук, увидал девочку, обхватил её за тонкую талию лапкой и унёс на дерево, а зелёный листок поплыл дальше, и с ним мотылёк — он ведь был привязан и не мог освободиться.

Ах, как перепугалась бедняжка, когда жук схватил её и полетел с ней на дерево! Особенно ей жаль было хорошенького мотылёчка, которого она привязала к листку: ему придётся теперь умереть с голоду, если не удастся освободиться. Но майскому жуку и горя было мало.

Он уселся с крошкой на самый большой зелёный лист, покормил её сладким цветочным соком и сказал, что она прелесть какая хорошенькая, хоть и совсем непохожа на майского жука.

Потом к ним пришли с визитом другие майские жуки, которые жили на том же дереве. Они оглядывали девочку с головы до ног, и жучки-барышни шевелили усиками и говорили:

— У неё только две ножки! Жалко смотреть!

— Какая у неё тонкая талия! Фи! Она совсем как человек! Как некрасиво! — сказали в один голос все жуки женского пола.

Дюймовочка была премиленькая! Майскому жуку, который принёс её, она тоже очень понравилась сначала, а тут вдруг и он нашёл, что она безобразна, и не захотел больше держать её у себя — пусть идёт куда хочет. Он слетел с нею с дерева и посадил её на ромашку. Тут девочка принялась плакать о том, что она такая безобразная: даже майские жуки не захотели держать её у себя! А на самом-то деле она была прелестнейшим созданием: нежная, ясная, точно лепесток розы.

Целое лето прожила Дюймовочка одна-одинёшенька в лесу. Она сплела себе колыбельку и подвесила её под большой лопушиный лист — там дождик не мог достать её. Ела крошка сладкую цветочную пыльцу, а пила росу, которую каждое утро находила на листочках. Так прошли лето и осень; но вот дело пошло к зиме, длинной и холодной. Все певуньи птички разлетелись, кусты и цветы увяли, большой лопушиный лист, под которым жила Дюймовочка, пожелтел, весь засох и свернулся в трубочку. Сама крошка мёрзла от холода: платьице её всё разорвалось, а она была такая маленькая, нежная — замерзай, да и всё тут! Пошёл снег, и каждая снежинка была для неё то же, что для нас целая лопата снега; мы ведь большие, а она была всего-то с дюйм! Она завернулась было в сухой лист, но он совсем не грел, и бедняжка сама дрожала как лист.

Возле леса, куда она попала, лежало большое поле; хлеб давно был убран, одни голые, сухие стебельки торчали из мёрзлой земли; для Дюймовочки это был целый лес. Ух! Как она дрожала от холода! И вот пришла бедняжка к дверям полевой мыши; дверью была маленькая дырочка, прикрытая сухими стебельками и былинками. Полевая мышь жила в тепле и довольстве: все амбары были битком набиты хлебными зёрнами; кухня и кладовая ломились от припасов! Дюймовочка стала у порога, как нищенка, и попросила подать ей кусочек ячменного зерна — она два дня ничего не ела!

— Ах ты бедняжка! — сказала полевая мышь: она была, в сущности, добрая старуха. — Ступай сюда, погрейся да поешь со мною!

Девочка понравилась мыши, и мышь сказала:

— Ты можешь жить у меня всю зиму, только убирай хорошенько мои комнаты да рассказывай мне сказки — я до них большая охотница.

И Дюймовочка стала делать всё, что приказывала ей мышь, и зажила отлично.

— Скоро, пожалуй, у нас будут гости, — сказала как-то полевая мышь. — Мой сосед обычно навещает меня раз в неделю. Он живёт ещё куда лучше меня: у него огромные залы, а ходит он в чудесной бархатной шубке. Вот если бы тебе удалось выйти за него замуж! Ты бы зажила на славу! Беда только, что он слеп и не может видеть тебя; но ты расскажи ему самые лучшие сказки, какие только знаешь.

Но девочке мало было дела до всего этого: ей вовсе не хотелось выйти замуж за соседа — ведь это был крот. Он в самом деле скоро пришёл в гости к полевой мыши.

Правда, он носил чёрную бархатную шубку, был очень богат и учен; по словам полевой мыши, помещение у него было раз в двадцать просторнее, чем у неё, но он совсем не любил ни солнца, ни прекрасных цветов и отзывался о них очень дурно — он ведь никогда не видел их. Девочке пришлось петь, и она спела две песенки: «Майский жук, лети, лети» и «Бродит по лугам монах», да так мило, что крот прямо-таки в неё влюбился. Но он не сказал ни слова — он был такой степенный и солидный господин.

Крот недавно прорыл под землёй длинную галерею от своего жилья к дверям полевой мыши и позволил мыши и девочке гулять по этой галерее сколько угодно. Крот просил только не пугаться мёртвой птицы, которая лежала там. Это была настоящая птица, с перьями, с клювом; она, должно быть, умерла недавно, в начале зимы, и была зарыта в землю как раз там, где крот прорыл свою галерею.

Крот взял в рот гнилушку — в темноте это ведь всё равно, что свечка, — и пошёл вперёд, освещая длинную тёмную галерею. Когда они дошли до места, где лежала мёртвая птица, крот проткнул своим широким носом в земляном потолке дыру, и в галерею пробился дневной свет. В самой середине галереи лежала мёртвая ласточка; хорошенькие крылья были крепко прижаты к телу, лапки и головка спрятаны в пёрышки; бедная птичка, верно, умерла от холода. Девочке стало ужасно жаль её, она очень любила этих милых птичек, которые целое лето так чудесно пели ей песенки, но крот толкнул птичку своей короткой лапой и сказал:

— Небось не свистит больше! Вот горькая участь родиться пичужкой! Слава Богу, что моим детям нечего бояться этого! Этакая птичка только и умеет чирикать — поневоле замёрзнешь зимой!

— Да, да, правда ваша, умные слова приятно слышать, — сказала полевая мышь. — Какой прок от этого чириканья? Что оно приносит птице? Холод и голод зимой? Много, нечего сказать!

Дюймовочка не сказала ничего, но когда крот с мышью повернулись к птице спиной, нагнулась к ней, раздвинула пёрышки и поцеловала её прямо в закрытые глазки. «Может быть, эта та самая, которая так чудесно распевала летом! — подумала девочка. — Сколько радости доставила ты мне, милая, хорошая птичка!»

Крот опять заткнул дыру в потолке и проводил дам обратно. Но девочке не спалось ночью. Она встала с постели, сплела из сухих былинок большой славный ковёр, снесла его в галерею и завернула в него мёртвую птичку; потом отыскала у полевой мыши пуху и обложила им всю ласточку, чтобы ей было потеплее лежать на холодной земле.

— Прощай, миленькая птичка, — сказала Дюймовочка. — Прощай! Спасибо тебе за то, что ты так чудесно пела мне летом, когда все деревья были такие зелёные, а солнышко так славно грело!

И она склонила голову на грудь птички, но вдруг испугалась — внутри что-то застучало. Это забилось сердечко птицы: она не умерла, а только окоченела от холода, теперь же согрелась и ожила.

Осенью ласточки улетают в тёплые края, а если которая запоздает, то от холода окоченеет, упадёт замертво на землю, и её засыплет холодным снегом.

Девочка вся задрожала от испуга — птица ведь была в сравнении с крошкой просто великаном, — но всё-таки собралась с духом, ещё больше закутала ласточку, потом сбегала принесла листок мяты, которым закрывалась вместо одеяла сама, и покрыла им голову птички.

На следующую ночь Дюймовочка опять потихоньку пробралась к ласточке. Птичка совсем уже ожила, только была ещё очень слаба и еле-еле открыла глаза, чтобы посмотреть на девочку, которая стояла перед нею с кусочком гнилушки в руках, — другого фонаря у неё не было.

— Благодарю тебя, милая крошка! — сказала больная ласточка. — Я так славно согрелась. Скоро я совсем поправлюсь и опять вылечу на солнышко.

— Ах, — сказала девочка, — теперь так холодно, идёт снег! Останься лучше в своей тёплой постельке, я буду ухаживать за тобой.

И Дюймовочка принесла птичке воды в цветочном лепестке. Ласточка попила и рассказала девочке, как поранила себе крыло о терновый куст и поэтому не смогла улететь вместе с другими ласточками в тёплые края. Как упала на землю и… да больше она уж ничего не помнила и как попала сюда — не знала.

Всю зиму прожила тут ласточка, и Дюймовочка ухаживала за ней. Ни крот, ни полевая мышь ничего не знали об этом — они ведь совсем не любили птичек.

Когда настала весна и пригрело солнышко, ласточка распрощалась с девочкой, и Дюймовочка ототкнула дыру, которую проделал крот.

Солнце так славно грело, и ласточка спросила, не хочет ли девочка отправиться вместе с ней, — пускай сядет к ней на спину, и они полетят в зелёный лес! Но Дюймовочка не захотела бросить полевую мышь — она ведь знала, что старуха очень огорчится.

— Нет, нельзя! — сказала девочка ласточке.

— Прощай, прощай, милая добрая крошка! — сказала ласточка и вылетела на солнышко.

Дюймовочка посмотрела ей вслед, и у неё даже слёзы навернулись на глазах, — уж очень полюбилась ей бедная птичка.

— Кви-вить, кви-вить! — прощебетала птичка и скрылась в зелёном лесу.

Девочке было очень грустно. Ей совсем не позволяли выходить на солнышко, а хлебное поле так всё заросло высокими толстыми колосьями, что стало для бедной крошки дремучим лесом.

— Летом тебе придётся готовить себе приданое! — сказала ей полевая мышь. Оказалось, что скучный сосед в бархатной шубе посватался за девочку.

— Надо, чтобы у тебя всего было вдоволь, а там выйдешь замуж за крота и подавно ни в чём нуждаться не будешь!

И девочке пришлось прясть по целым дням, а старуха мышь наняла четырёх пауков для тканья, и они работали день и ночь.

Каждый вечер крот приходил к полевой мыши в гости и всё только и болтал о том, что вот скоро лету будет конец, солнце перестанет так палить землю, — а то она совсем уж как камень стала, — и тогда они сыграют свадьбу. Но девочка была совсем не рада: ей не нравился скучный крот. Каждое утро на восходе солнышка и каждый вечер на закате Дюймовочка выходила на порог мышиной норки; иногда ветер раздвигал верхушки колосьев, и ей удавалось увидеть кусочек голубого неба. «Как светло, как хорошо там, на воле!» — думала девочка и вспоминала о ласточке; ей очень хотелось бы повидаться с птичкой, но ласточки нигде не было видно: должно быть, она летала там, далеко-далеко, в зелёном лесу!

К осени Дюймовочка приготовила всё своё приданое.

— Через месяц твоя свадьба! — сказала девочке полевая мышь.

Но крошка заплакала и сказала, что не хочет выходить замуж за скучного крота.

— Пустяки! — сказала старуха мышь. — Только не капризничай, а то я укушу тебя — видишь, какой у меня белый зуб? У тебя будет чудеснейший муж. У самой королевы нет такой бархатной шубки, как у него! Да и в кухне и в погребе у него не пусто! Благодари Бога за такого мужа!

Наступил день свадьбы. Крот пришёл за девочкой. Теперь ей приходилось идти за ним в его нору, жить там, глубоко-глубоко под землёй, и никогда не выходить на солнце, — крот ведь терпеть его не мог! А бедной крошке было так тяжело навсегда распроститься с красным солнышком! У полевой мыши она всё-таки могла хоть изредка любоваться на него.

И Дюймовочка вышла взглянуть на солнце в последний раз. Хлеб был уже убран с поля, и из земли опять торчали одни голые, засохшие стебли. Девочка отошла от дверей подальше и протянула к солнцу руки:

— Прощай, ясное солнышко, прощай!

Потом она обняла ручонками маленький красный цветочек, который рос тут, и сказала ему:

— Кланяйся от меня милой ласточке, если увидишь её!

— Кви-вить, кви-вить! — вдруг раздалось над её головой.

Дюймовочка подняла глаза и увидела ласточку, которая пролетала мимо. Ласточка тоже увидела девочку и очень обрадовалась, а девочка заплакала и рассказала ласточке, как ей не хочется выходить замуж за противного крота и жить с ним глубоко под землёй, куда никогда не заглянет солнышко.

— Скоро придёт холодная зима, — сказала ласточка, — и я улетаю далеко-далеко, в тёплые края. Хочешь лететь со мной? Ты можешь сесть ко мне на спину — только привяжи себя покрепче поясом, — и мы улетим с тобой далеко от гадкого крота, далеко за синие моря, в тёплые края, где солнышко светит ярче, где всегда лето и цветут чудные цветы! Полетим со мной, милая крошка! Ты ведь спасла мне жизнь, когда я замерзала в тёмной, холодной яме.

— Да, да, я полечу с тобой! — сказала Дюймовочка, села птичке на спину, упёрлась ножками в её распростёртые крылья и крепко привязала себя поясом к самому большому перу.

Ласточка взвилась стрелой и полетела над тёмными лесами, над синими морями и высокими горами, покрытыми снегом. Тут было страсть как холодно; Дюймовочка вся зарылась в тёплые перья ласточки и только головку высунула, чтобы любоваться всеми прелестями, которые встречались в пути.

Но вот и тёплые края! Тут солнце сияло уже гораздо ярче, а около канав и изгородей рос зелёный и чёрный виноград. В лесах зрели лимоны и апельсины, пахло миртами и душистой мятой, а по дорожкам бегали прелестные ребятишки и ловили больших пёстрых бабочек. Но ласточка летела всё дальше и дальше, и чем дальше, тем было всё лучше. На берегу красивого голубого озера, посреди зелёных кудрявых деревьев, стоял старинный белый мраморный дворец. Виноградные лозы обвивали его высокие колонны, а наверху, под крышей, лепились ласточкины гнёзда. В одном из них и жила ласточка, что принесла Дюймовочку.

— Вот мой дом! — сказала ласточка. — А ты выбери себе внизу какой-нибудь красивый цветок, я тебя посажу в него, и ты чудесно заживёшь!

— Вот было бы хорошо! — сказала крошка и захлопала в ладоши.

Внизу лежали большие куски мрамора — это свалилась верхушка одной колонны и разбилась на три куска, между ними росли крупные белые цветы. Ласточка спустилась и посадила девочку на один из широких лепестков. Но вот диво! В самой чашечке цветка сидел маленький человечек, беленький и прозрачный, точно хрустальный. На голове у него сияла прелестная золотая корона, за плечами развевались блестящие крылышки, а сам он был не больше Дюймовочки.

Это был эльф. В каждом цветке живёт эльф, мальчик или девочка, а тот, который сидел рядом с Дюймовочкой, был сам король эльфов.

— Ах, как он хорош! — шепнула Дюймовочка ласточке.

Маленький король совсем перепугался при виде ласточки. Он был такой крошечный, нежный, и она показалась ему просто чудовищем. Зато он очень обрадовался, увидав нашу крошку, — он никогда ещё не видывал такой хорошенькой девочки! И он снял свою золотую корону, надел её Дюймовочке на голову и спросил, как её зовут и хочет ли она быть его женой, королевой эльфов и царицей цветов? Вот это так муж! Не то что сын жабы или крот в бархатной шубе! И девочка согласилась. Тогда из каждого цветка вылетели эльфы — мальчики и девочки — такие хорошенькие, что просто прелесть! Все они поднесли Дюймовочке подарки. Самым лучшим была пара прозрачных стрекозиных крылышек. Их прикрепили к спинке девочки, и она тоже могла теперь летать с цветка на цветок! Вот-то была радость! А ласточка сидела наверху, в своём гнёздышке, и пела им, как только умела. Но самой ей было очень грустно: она крепко полюбила девочку и хотела бы век не расставаться с ней.

— Тебя больше не будут звать Дюймовочкой! — сказал эльф. — Это некрасивое имя. А ты такая хорошенькая! Мы будем звать тебя Майей!

— Прощай, прощай! — прощебетала ласточка и опять полетела из тёплых краёв далеко, далеко — в Данию. Там у неё было маленькое гнездо, как раз над окном человека, большого мастера рассказывать сказки. Ему-то она и спела своё «кви-вить», а потом и мы узнали эту историю.

Жила была жен­щина; ей страх как хоте­лось иметь ребе­ночка, да где его взять? И вот она отпра­ви­лась к одной ста­рой кол­ду­нье и ска­зала ей:

— Мне так хочется иметь ребе­ночка; не ска­жешь ли ты, где мне его взять? Отчего же! ска­зала кол­ду­нья. Вот тебе ячмен­ное зерно; это не про­стое зерно, не из тех, что рас­тут у кре­стьян на полях или что бро­сают курам; посади-ка его в цве­точ­ный гор­шок уви­дишь, что будет!

— Спа­сибо! ска­зала жен­щина и дала кол­ду­нье две­на­дцать скил­лин­гов; потом пошла домой, поса­дила ячмен­ное зерно в цве­точ­ный гор­шок, и вдруг из него вырос боль­шой чудес­ный цве­ток вроде тюль­пана, но лепестки его были еще плотно сжаты, точно у нерас­пу­стив­ше­гося бутона.

— Какой слав­ный цве­ток! ска­зала жен­щина и поце­ло­вала кра­си­вые пест­рые лепестки.

Тогда что-то щелк­нуло, и цве­ток рас­пу­стился совсем. Это был точь‑в точь тюль­пан, но в самой чашечке на зеле­ном стуль­чике сидела кро­шеч­ная девочка, и за то. что она была такая неж­ная, малень­кая, всего с дюйм ростом, ее про­звали Дюймовочкой.

Бле­стя­щая лаки­ро­ван­ная скор­лупка грец­кого ореха была ее колы­бель­кой, голу­бые фиалки мат­ра­цем, а лепе­сток розы оде­яль­цем; в эту колы­бельку ее yкла­ды­вали на ночь, а днем она играла на столе. На стол жен­щина поста­вила тарелку с водою, а на края тарелки поло­жила венок из цве­тов; длин­ные стебли цве­тов купа­лись в воде, у самого же края пла­вал боль­шой лепе­сток тюль­пана. На нем Дюй­мо­вочка могла пере­прав­ляться с одной сто­роны тарелки на дру­гую; вме­сто весел у нее были два белых кон­ских волоса. Все это было пре­лесть как мило! Дюй­мо­вочка умела и петь, и такого неж­ного, кра­си­вого голоска никто еще не слыхивал!

Раз ночью, когда она лежала в своей колы­бельке, через раз­би­тое окон­ное стекло про­лезла боль­шу­щая жаба, мок­рая, без­об­раз­ная! Она вспрыг­нула прямо на стол, где спала под розо­вым лепе­сточ­ком Дюймовочка.

— Вот жена моему сынку! ска­зала жаба, взяла оре­хо­вую скор­лупу с девоч­кой и выпрыг­нула через окно в сад.

Там про­те­кала боль­шая, широ­кая река; у самого берега было топко и вязко; здесь-то, в тине, и жила жаба с сыном. У! Какой он был тоже гад­кий, про­тив­ный! Точь-в-точь мамаша.

— Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! только и мог он ска­зать, когда уви­дал пре­лест­ную крошку в оре­хо­вой скорлупке.

Тише ты! Она еще проснется, пожа­луй, да убе­жит от нас, ска­зала ста­руха жаба. Она ведь легче лебе­ди­ного пуха! Выса­дим-ка ее посре­дине реки на широ­кий лист кув­шинки это ведь целый ост­ров для такой крошки, оттуда она не сбе­жит, а мы пока раз­убе­рем там, внизу, наше гнез­дышко, и зажи­вете вы в нем на славу.

В реке росло мно­же­ство кув­ши­нок; их широ­кие зеле­ные листья пла­вали по поверх­но­сти воды. Самый боль­шой лист был всего дальше от берега; к этому-то листу под­плыла жаба и поста­вила туда оре­хо­вую скор­лупу с девочкой.

Бед­ная крошка просну­лась рано утром, уви­дала, куда она попала, и горько запла­кала: со всех сто­рон была вода, и ей никак нельзя было пере­браться на сушу!

A ста­рая жаба сидела внизу, в тине, и уби­рала свое жилье трост­ни­ком и жел­тыми кув­шин­ками надо же было при­укра­сить все для моло­дой невестки! Потом она поплыла со своим без­об­раз­ным сын­ком к листу, где сидела Дюй­мо­вочка, чтобы взять прежде всего ее хоро­шень­кую кро­ватку и поста­вить в спальне неве­сты. Ста­рая жаба очень низко при­села в воде перед девоч­кой и сказала:

— Вот мой сынок, твой буду­щий муж! Вы славно зажи­вете с ним у нас в тине.

— Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! только и мог ска­зать сынок.

Они взяли хоро­шень­кую кро­ватку и уплыли с ней, а девочка оста­лась одна-оди­не­шенька на зеле­ном листе и горько-горько пла­кала, ей вовсе не хоте­лось жить у гад­кой жабы и выйти замуж за ее про­тив­ного сына. Малень­кие рыбки, кото­рые пла­вали под водой, верно, видели жабу с сын­ком и слы­шали, что она гово­рила, потому что все повы­су­нули из воды головки, чтобы погля­деть на крошку неве­сту. А как они уви­дели ее, им стало ужасно жалко, что такой милень­кой девочке при­хо­дится идти жить к ста­рой жабе в тину. Не бывать же этому! Рыбки стол­пи­лись внизу, у стебля, на кото­ром дер­жался лист, и живо пере­грызли его сво­ими зубами; листок с девоч­кой поплыл по тече­нию, дальше, дальше… Теперь уж жабе ни за что было не догнать крошку!

Дюй­мо­вочка плыла по реке все дальше и дальше, и малень­кие птички, кото­рые сидели в кустах, уви­дав ее, пели:

Какая хоро­шень­кая девочка!

А листок все плыл да плыл, и вот Дюй­мо­вочка попала за границу.

Кра­си­вый белый моты­лек все время пор­хал вокруг нее и нако­нец уселся на самый листок уж очень ему понра­ви­лась Дюй­мо­вочка! А она ужасно радо­ва­лась: гад­кая жаба не могла теперь догнать ее, а вокруг все было так кра­сиво! Солнце так и горело золо­том на воде! Дюй­мо­вочка сняла с себя пояс, одним кон­цом обвя­зала мотылька, а дру­гой при­вя­зала к сво­ему листку, и листок поплыл еще быстрее.

Мимо летел май­ский жук, уви­дал девочку, обхва­тил ее за тон­кую талию лап­кой и унес на дерево, а зеле­ный листок поплыл дальше, и с ним моты­лек он ведь был при­вя­зан и не мог освободиться.

Ах, как пере­пу­га­лась бед­няжка, когда жук схва­тил ее и поле­тел с ней на дерево! Осо­бенно ей жаль было хоро­шень­кого моты­лечка, кото­рого она при­вя­зала к листку; ему при­дется теперь уме­реть с голоду, если не удастся осво­бо­диться. Но май­скому жуку и горя было мало.

Он уселся с крош­кой на самый боль­шой зеле­ный лист, напоил ее слад­ким цве­точ­ным соком и ска­зал, что она пре­лесть какая хоро­шень­кая, хоть и совсем непо­хожа на май­ского жука.

Потом к ним при­шли с визи­том дру­гие май­ские жуки, кото­рые жили на том же дереве. Они огля­ды­вали девочку с головы до ног, а жучки-барышни пожи­мали щупаль­цами и говорили:

— У нее только две ножки! Жалко смотреть!

— У нее нет щупальцев!

— Какая у нее тон­кая талия! Фи! Она совсем как чело­век! Как некра­сиво! ска­зали в один голос все жучки жен­ского пола.

А Дюй­мо­вочка была пре­ми­лень­кая! Май­скому жуку, кото­рый при­нес ее, она тоже очень понра­ви­лась сна­чала, а тут вдруг и он нашел, что она без­об­разна, и не захо­тел больше дер­жать ее у себя пус­кай идет, куда знает. Он сле­тел с нею с дерева и поса­дил на ромашку. Тут девочка при­ня­лась пла­кать о том, что она такая без­об­раз­ная: даже май­ские жуки не захо­тели дер­жать ее у себя! А на самом-то деле она была пре­лест­ней­шим созда­нием в свете: неж­ная, ясная, точно лепе­сток розы.

Целое лето про­жила Дюй­мо­вочка одна-оди­не­шенька в лесу. Она сплела себе колы­бельку и под­ве­сила ее под боль­шой лопу­ши­ный лист там дож­дик не мог достать ее. Ела крошка слад­кую цве­точ­ную пыльцу, а пила росу, кото­рую каж­дое утро нахо­дила на листоч­ках. Так про­шли лето и осень; но вот дело пошло к зиме, длин­ной холод­ной зиме. Все певу­ньи птички раз­ле­те­лись кусты и цветы увяли, боль­шой лопу­ши­ный лист, под кото­рым жила Дюй­мо­вочка, пожел­тел, весь засох и свер­нулся в тру­бочку. Сама крошка мерзла от холода: пла­тьице ее все разо­рва­лось, а она была такая малень­кая, неж­ная долго ли тут замерз­нуть! Пошел снег, и каж­дая сне­жинка была для нее то же, что для нас целая лопата снега; мы ведь боль­шие, а она была всего-то с дюйм! Она завер­ну­лась было в сухой лист, но он совсем не грел, и бед­няжка сама дро­жала как лист.

Возле леса, куда она попала, лежало боль­шое поле; хлеб давно был убран, одни голые, сухие сте­бельки тор­чали из мерз­лой земли; для Дюй­мо­вочки это был целый лес. Ух! Как она дро­жала от холода! И вот при­шла бед­няжка к две­рям поле­вой мыши; две­рью была малень­кая дырочка, при­кры­тая сухими сте­бель­ками и былин­ками. Поле­вая мышь жила в тепле и доволь­стве: все поме­ще­ние было бит­ком набито хлеб­ными зер­нами, кухня и кла­до­вая у нее были на загля­де­ние! Дюй­мо­вочка стала у порога, как нищенка, и попро­сила подать ей кусо­чек ячмен­ного зерна она два дня ничего не ела!

Ах ты бед­няжка! ска­зала поле­вая мышь: она была, в сущ­но­сти, доб­рая ста­руха. Сту­пай сюда, погрейся да поешь со мною!

Девочка понра­ви­лась мыши, и мышь сказала:

— Ты можешь жить у меня всю зиму, только уби­рай хоро­шенько мои ком­наты да рас­ска­зы­вай мне сказки я до них боль­шая охотница.

И Дюй­мо­вочка стала делать все, что при­ка­зы­вала ей мышь, и зажила отлично.

Скоро, пожа­луй, у нас будут гости, ска­зала как-то поле­вая мышь, Мой сосед обычно наве­щает меня раз в неделю. Он живет куда лучше меня: у него огром­ные залы, а ходит он в чудес­ной бар­хат­ной шубе. Вот если бы тебе уда­лось выйти за него замуж! Ты бы зажила на славу! Беда только, что он слеп и не может видеть тебя; зато ты должна рас­ска­зать ему самые луч­шие сказки, какие только знаешь.

Но девочке мало было дела до всего этого: ей вовсе не хоте­лось выйти замуж за соседа ведь это был крот. Он в самом деле скоро при­шел в гости к поле­вой мыши. Правда, он носил чер­ную бар­хат­ную шубу, был очень богат и учен; по сло­вам поле­вой мыши, поме­ще­ние у него было в два­дцать раз про­стор­нее, чем у нее, но он совсем не любил ни солнца, ни пре­крас­ных цве­точ­ков и отзы­вался о них очень дурно он ведь нико­гда не видел их. Девочке при­шлось петь, и она спела две песенки: «Май­ский жук, лети, лети» и «Бро­дит по лугам монах», да так мило, что крот совсем в нее влю­бился. Но он не ска­зал ни слова он был такой сте­пен­ный и солид­ный господин.

Крот недавно про­рыл под зем­лей новую длин­ную гале­рею от сво­его жилья к две­рям поле­вой мыши и поз­во­лил мыши и девочке гулять по этой гале­рее сколько угодно. Крот про­сил только не пугаться мерт­вой птицы, кото­рая лежала там. Это была насто­я­щая птица, с перьями, с клю­вом; она, должно быть, умерла недавно, в начале зимы, и ее зако­пали как раз там, где крот про­рыл свою галерею.

Крот взял в рот гни­лушку в тем­ноте это ведь все равно, что свечка и пошел впе­ред, осве­щая длин­ную тем­ную гале­рею. Когда они дошли до места, где лежала мерт­вая птица, крот про­ткнул своим широ­ким носом в зем­ля­ном потолке дыру, и в гале­рею про­брался днев­ной свет. В самой сере­дине гале­реи лежала мерт­вая ласточка; хоро­шень­кие кры­лья были крепко при­жаты к телу, ножки и головка спря­таны в перышки; бед­ная птичка, верно, умерла от холода. Девочке стало ужасно жаль ее, она очень любила этих милых пти­чек, кото­рые целое лето так чудесно пели ей песенки, но крот толк­нул птичку сво­ими корот­кими лапами и сказал:

— Небось не сви­стит больше! Вот горь­кая участь родиться пичуж­кой! Слава богу, что моим детям нечего бояться этого! Эта­кая птичка только и умеет чири­кать поне­воле замерз­нешь зимой!

— Да, да, правда ваша, ска­зала поле­вая мышь. Какой прок от этого чири­ка­нья? Что оно при­но­сит птице? Холод и голод зимой? Много, нечего сказать!

Сказка про Дюймовочку любима детьми во всем мире. Крошечная девочка, рожденная из цветка проходит через множество испытаний на пути к своему счастью. Судьба награждает Дюймовочку за ее доброе сердце. Ласточка, которую она спасла ранее, переносит её в теплые края на цветок, где Дюймовочка и знакомится с эльфами и их принцем…

Дюймовочка читать

Жила на свете одна женщина. У нее не было детей, а ей очень хотелось ребеночка. Вот пошла она к старой колдунье и говорит:
– Мне так хочется, чтоб у меня была дочка, хоть самая маленькая!..

– Чего же проще! – ответила колдунья. – Вот тебе ячменное зерно. Это зерно не простое, не из тех, что зреют у вас на полях и родятся птице на корм. Возьми-ка его да посади в цветочный горшок. Увидишь, что будет.

– Спасибо тебе! – сказала женщина и дала колдунье двенадцать медяков.

Потом она пошла домой и посадила ячменное зернышко в цветочный горшок.

Только она его полила, зернышко сразу же проросло. Из земли показались два листочка и нежный стебель. А на стебле появился большой чудесный цветок, вроде тюльпана. Но лепестки цветка были плотно сжаты: он еще не распустился.

– Какой прелестный цветок! – сказала женщина и поцеловала красивые пестрые лепестки.

В ту же минуту в сердцевине цветка что-то щелкнуло, и он раскрылся. Это был в самом деле большой тюльпан, но в чашечке его сидела живая девочка. Она была маленькая-маленькая, всего в дюйм ростом. Поэтому ее так и прозвали – Дюймовочка.

Колыбельку для Дюймовочки сделали из блестящей лакированной скорлупки грецкого ореха. Вместо перинки туда положили несколько фиалок, а вместо одеяльца – лепесток розы. В эту колыбельку девочку укладывали на ночь, а днем она играла на столе.

Посередине стола женщина поставила глубокую тарелку с водой, а по краю тарелки разложила цветы. Длинные стебельки их купались в воде, и цветы долго оставались свежими и душистыми.

Для маленькой Дюймовочки тарелка с водой была целым озером, и она плавала по этому озеру на лепестке тюльпана, как на лодочке. Вместо весел у нее были два белых конских волоса. Дюймовочка целые дни каталась на своей чудесной лодочке, переплывала с одной стороны тарелки на другую и распевала песни. Такого нежного голоска, как у нее, никто никогда не слышал.

Однажды ночью, когда Дюймовочка спала в своей колыбельке, через открытое окно в комнату пробралась большущая старая жаба, мокрая и безобразная. С подоконника она прыгнула на стол и заглянула в скорлупку, где спала под лепестком розы Дюймовочка.

– Как хороша! – сказала старая жаба. – Славная невеста будет моему сыну!

Она схватила ореховую скорлупку с девочкой и выпрыгнула через окно в сад.

Возле сада протекала речка, а под самым ее берегом было топкое болотце. Здесь-то, в болотной тине, и жила старая жаба со своим сыном. Сын был тоже мокрый и безобразный – точь-в-точь мамаша!

– Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! – только и мог он сказать, когда увидел маленькую девочку в ореховой скорлупке.

– Тише ты! Еще разбудишь, чего доброго, и она убежит от нас, – сказала старая жаба. – Ведь она легче перышка. Давай-ка отнесем ее на середину реки и посадим там на лист кувшинки – для такой крошки это целый остров. Оттуда уж ей ни за что не убежать. А я тем временем устрою для вас в тине уютное гнездышко.

В реке росло много кувшинок. Их широкие зеленые листья плавали по воде. Самый большой лист был дальше всех от берега! Жаба подплыла к этому листу и поставила на него ореховую скорлупку, в которой спала девочка.

Ах, как испугалась бедная Дюймовочка, проснувшись поутру! Да и как было не испугаться! Со всех сторон ее окружала вода, а берег чуть виднелся вдали. Дюймовочка закрыла глаза руками и горько заплакала.

А старая жаба сидела в тине и украшала свой дом камышом и желтыми кувшинками, – она хотела угодить молодой невестке. Когда все было готово, она подплыла со своим гадким сынком к листу, на котором сидела Дюймовочка, чтобы взять ее кроватку и перенести к себе в дом.

Сладко улыбнувшись, старая жаба низко присела в воде перед девочкой и сказала:

– Вот мой сынок! Он будет твоим мужем! Вы славно заживете с ним у нас в тине.

– Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! – только и мог сказать сынок.

Жабы взяли скорлупку и уплыли с ней. А Дюймовочка все стояла одна посреди реки на большом зеленом листе кувшинки и горько-горько плакала – ей вовсе не хотелось жить у гадкой жабы и выходить замуж за ее противного сына.

Маленькие рыбки, которые плавали под водой, услыхали, что сказала старуха жаба. Жениха с матушкой они видели и раньше. Теперь они высунули из воды головы, чтобы поглядеть на невесту.

Взглянув на Дюймовочку своими круглыми глазками, они ушли на самое дно и стали думать, что же теперь делать. Им было ужасно жалко, что такой миленькой маленькой девочке придется жить вместе с этими отвратительными жабами где-нибудь под корягой в густой жирной тине. Не бывать же этому! Рыбки со всей речки собрались у листа кувшинки, на котором сидела Дюймовочка, и перегрызли стебелек листа.

И вот лист кувшинки поплыл по течению. Течение было сильное, и лист плыл очень быстро. Теперь-то уж старая жаба никак не могла бы догнать Дюймовочку.

Дюймовочка плыла все дальше и дальше, а маленькие птички, которые сидели в кустах, смотрели на нее и пели:

– Какая миленькая маленькая девочка!

Легкий белый мотылек все кружился над Дюймовочкой и наконец опустился на лист – уж очень ему понравилась эта крошечная путешественница.

А Дюймовочка сняла свой шелковый пояс, один конец набросила на мотылька, другой привязала к листу, и листок поплыл еще быстрее. В это время мимо пролетал майский жук. Он увидел Дюймовочку, схватил ее и унес на дерево. Зеленый лист кувшинки поплыл без нее дальше и скоро скрылся из виду, а с ним вместе и мотылек: ведь он был крепко привязан к листу шелковым поясом.

Как испугалась бедная Дюймовочка, когда рогатый жук обхватил ее лапками и взвился с ней высоко в воздух! Да и белого мотылька ей было очень жалко. Что-то с ним теперь будет? Ведь он умрет с голоду, если ему не удастся освободиться.

А майскому жуку и горя мало. Он уселся на ветке большого дерева, усадил рядом Дюймовочку и сказал ей, что она ему очень нравится, хоть и совсем не похожа на майских жуков.

Потом к ним пришли в гости другие майские жуки, которые жили на том же дереве. Они с любопытством разглядывали Дюймовочку, а их дочки в недоумении разводили крылышками.

– У нее только две ножки! – говорили одни.

– У нее даже нет щупалец! – говорили другие.

– Какая она слабенькая, тоненькая! Того и гляди, переломится пополам, – говорили третьи.

– Очень на человека похожа, и к тому же некрасивая, – решили наконец все жуки.

Даже майскому жуку, который принес Дюймовочку, показалось теперь, что она совсем нехороша, и он решил с ней распрощаться – пусть идет куда знает. Он слетел с Дюймовочкой вниз и посадил ее на ромашку.

Дюймовочка сидела на цветке и плакала: ей было грустно, что она такая некрасивая. Даже майские жуки прогнали ее!

А на самом деле она была премиленькая. Пожалуй, лучше ее и на свете-то никого не было.

Все лето прожила Дюймовочка одна-одинешенька в большом лесу. Она сплела себе из травы колыбельку и подвесила ее под большим листом лопуха, чтобы укрываться от дождя и от солнышка. Она ела сладкий цветочный мед и пила росу, которую каждое утро находила на листьях.

Так прошло лето, прошла и осень. Близилась долгая холодная зима. Птицы улетели, цветы завяли, а большой лист лопуха, под которым жила Дюймовочка, пожелтел, засох и свернулся в трубку.

Холод пробирал Дюймовочку насквозь. Платьице ее все изорвалось, а она была такая маленькая, нежная – как тут не мерзнуть! Пошел снег, и каждая снежинка была для Дюймовочки то же, что для нас целая лопата снега. Мы-то ведь большие, а она была ростом всего-навсего с дюйм. Она завернулась было в сухой лист, но он совсем не грел, и бедняжка сама дрожала, как осенний листок на ветру.

Тогда Дюймовочка решила уйти из лесу и поискать себе приют на зиму.

За лесом, в котором она жила, было большое поле. Хлеб с поля уже давно убрали, и только короткие сухие стебельки торчали из мерзлой земли.

В поле было еще холоднее, чем в лесу, и Дюймовочка совсем замерзла, пока пробиралась между высохшими жесткими стеблями.

Наконец она добрела до норки полевой мыши. Вход в норку был заботливо прикрыт травинками и былинками.

Полевая мышь жила в тепле и довольстве: кухня и кладовая у нее были битком набиты хлебными зернами. Дюймовочка, как нищенка, остановилась у порога и попросила подать ей хоть кусочек ячменного зерна – вот уже два дня во рту у нее не было ни крошки.

– Ах ты, бедняжка! – сказала полевая мышь (она была, в сущности, добрая старуха). Ну иди сюда, погрейся да поешь со мною!

И Дюймовочка спустилась в норку, обогрелась и поела.

– Ты мне нравиться, – сказала ей мышь, поглядев на нее блестящими, как бисер, черными глазками. – Оставайся-ка у меня на зиму. Я буду кормить тебя, а ты прибирай хорошенько мой дом да рассказывай мне сказки – я до них большая охотница.

И Дюймовочка осталась.

Она делала все, что приказывала ей старая мышь, и жилось ей совсем неплохо в теплой укромной норке.

– Скоро у нас будут гости, – сказала ей однажды полевая мышь. – Раз в неделю меня приходит навестить мой сосед. Он очень богат и живет куда лучше меня. У него большой дом под землей, а шубу он носит такую, какой ты, верно, и не видывала, – великолепную черную шубу! Выходи, девочка, за него замуж! С ним не пропадешь! Одна беда: он слеп и не разглядит, какая ты хорошенькая. Ну, уж ты зато расскажешь ему самую лучшую сказку, какую только знаешь.

Но Дюймовочке вовсе не хотелось выходить замуж за богатого соседа: ведь это был крот – угрюмый подземный житель.

Вскоре сосед и в самом деле пришел к ним в гости.

Правда, шубу он носил очень нарядную – из темного бархата. К тому же, по словам полевой мыши, он был ученый и очень богатый, а дом его был чуть ли не в двадцать раз больше, чем у мыши. Но он терпеть не мог солнца и ругал все цветы. Да и немудрено! Ведь он никогда в жизни не видел ни одного цветка.

Хозяйка-мышь заставила Дюймовочку спеть для дорогого гостя, и девочка волей-неволей спела две песенки, да так хорошо, что крот пришел в восхищение. Но он не сказал ни слова – он был такой важный, степенный, неразговорчивый…

Побывав в гостях у соседки, крот прорыл под землей длинный коридор от своего дома до самой норки полевой мыши и пригласил старушку вместе с приемной дочкой прогуляться по этой подземной галерее.

Он взял в рот гнилушку – в темноте гнилушка светит не хуже свечки – и пошел вперед, освещая дорогу.

На полпути крот остановился и сказал:

– Здесь лежит какая-то птица. Но нам ее нечего бояться – она мертвая. Да вот можете сами поглядеть.

И крот стал тыкаться своим широким носом в потолок, пока не прорыл в нем дыру. Дневной свет проник в подземный ход, и Дюймовочка увидела мертвую ласточку.

Должно быть, бедная птичка погибла от холода. Ее крылья были крепко прижаты к телу, ножки и голова спрятаны в перышки.

Дюймовочке стало очень жалко ее. Она так любила этих веселых легкокрылых птичек – ведь они целое лето пели ей чудесные песни и учили ее петь. Но крот толкнул ласточку своими короткими лапами и проворчал:

– Что, небось притихла? Не свистишь больше? Вот то-то и есть!.. Да, не хотел бы я быть этакой пичужкой. Только и умеют носиться в воздухе да щебетать. А придет зима – что им делать? Помирай, и все тут. Нет уж, моим детям не придется пропадать зимой от голода и холода.

– Да, да, – сказала полевая мышь. – Какой прок от этого чириканья и щебета? Песнями сыт не будешь, чириканьем зимой не согреешься!

Дюймовочка молчала. Но когда крот и мышь повернулись к птице спиной, она нагнулась к ласточке, раздвинула перышки и поцеловала ее прямо в закрытые глаза.

“Может быть, это та самая ласточка, которая так чудесно пела летом, – подумала девочка. – Сколько радости принесла ты мне, милая ласточка!”

А крот тем временем снова заделал дыру в потолке. Потом, подобрав гнилушку, он проводил домой старуху мышь и Дюймовочку.

Ночью Дюймовочке не спалось. Она встала с постели, сплела из сухих былинок большой ковер и, пробравшись в подземную галерею, прикрыла им мертвую птичку. Потом она отыскала в кладовой у полевой мыши теплого пуху, сухого мха и устроила для ласточки что-то вроде гнездышка, чтобы ей не так жестко и холодно было лежать на мерзлой земле.

– Прощай, милая ласточка, – сказала Дюймовочка. – Прощай! Спасибо тебе за то, что ты пела мне свои чудесные песни летом, когда деревья были еще зеленые, а солнышко так славно грело.

И она прижалась головой к шелковистым перышкам на груди у птички.

И вдруг она услышала, что в груди у ласточки что-то мерно застучало: “Стук! Стук!” – сначала тихо, а потом громче и громче. Это забилось сердце ласточки. Ласточка была не мертвая – она только окоченела от холода, а теперь согрелась и ожила.

На зиму стаи ласточек всегда улетают в теплые края. Осень еще не успела сорвать с деревьев зеленый наряд, а крылатые путницы уже собираются в дальнюю дорогу. Если же какая-нибудь из них отстанет или запоздает, колючий ветер мигом оледенит ее легкое тело. Она окоченеет, упадет на землю замертво, и ее занесет холодным снегом.

Так случилось и с этой ласточкой, которую отогрела Дюймовочка.

Когда девочка поняла, что птица жива, она и обрадовалась и испугалась. Еще бы не испугаться! Ведь рядом с ней ласточка казалась такой огромной птицей.

Но все-таки Дюймовочка собралась с духом, потеплее укрыла ласточку своим плетеным ковром, а потом сбегала домой, принесла листочек мяты, которым сама укрывалась вместо одеяла, и укутала им голову птицы.

На следующую ночь Дюймовочка опять потихоньку пробралась к ласточке. Птица уже совсем ожила, но была еще очень слаба и еле-еле открыла глаза, чтобы посмотреть на девочку.

Дюймовочка стояла перед нею с куском гнилушки в руках – другого фонаря у нее не было.

– Спасибо тебе, милая крошка! – сказала больная ласточка. – Я так хорошо согрелась! Скоро я совсем поправлюсь и опять вылечу на солнышко.

– Ах, – сказала Дюймовочка, – теперь так холодно, идет снег! Останься лучше в своей теплой постельке, а я буду ухаживать за тобой.

И она принесла ласточке ячменных зернышек и воды в цветочном лепестке. Ласточка попила, поела, а потом рассказала девочке, как она поранила себе крыло о терновый куст и не могла улететь вместе с другими ласточками в теплые края. Пришла зима, стало очень холодно, и она упала на землю… Больше уже ласточка ничего не помнила. Она даже не знала, как попала сюда, в это подземелье.

Всю зиму прожила ласточка в подземной галерее, а Дюймовочка ухаживала за ней, кормила и поила ее. Ни кроту, ни полевой мыши она не сказала об этом ни слова – ведь оба они совсем не любили птиц.

Когда настала весна и пригрело солнышко, Дюймовочка открыла то окошко, которое проделал в потолке крот, и теплый солнечный луч проскользнул под землю.

Ласточка простилась с девочкой, расправила крылышки, но прежде, чем вылететь, спросила, не хочет ли Дюймовочка выбраться вместе с ней на волю. Пусть сядет к ней на спину, и они полетят в зеленый лес.

Но Дюймовочке было жалко бросить старую полевую мышь – она знала, что старушке будет очень скучно без нее.

– Нет, мне нельзя! – сказала она, вздыхая.

– Ну что ж, прощай! Прощай, милая девочка! – прощебетала ласточка.

Дюймовочка долго глядела ей вслед, и слезы капали у нее из глаз – ей тоже хотелось на простор да и грустно было расставаться с ласточкой.

– Тви-вить, тви-вить! – крикнула в последний раз ласточка и скрылась в зеленом лесу.

А Дюймовочка осталась в мышиной норе.

С каждым днем ей жилось все хуже, все скучнее. Старая мышь не позволяла ей уходить далеко от дома, а поле вокруг норки заросло высокими толстыми колосьями и казалось Дюймовочке дремучим лесом.

И вот однажды старуха мышь сказала Дюймовочке:

– Наш сосед, старый крот, приходил свататься к тебе. Теперь тебе нужно готовить приданое. Ты выходишь замуж за важную особу, и надо, чтоб у тебя всего было вдоволь.

И Дюймовочке пришлось по целым дням прясть пряжу.

Старуха мышь наняла четырех пауков. Они днем и ночью сидели по углам мышиной норки и втихомолку делали свое дело – ткали разные ткани и плели кружева из самой тонкой паутины.

А слепой крот приходил каждый вечер в гости и болтал о том, что скоро лету будет конец, солнце перестанет палить землю и она снова сделается мягкой и рыхлой. Вот тогда-то они и сыграют свадьбу. Но Дюймовочка все грустила и плакала: она совсем не хотела выходить замуж, да еще за толстого слепого крота.

Каждое утро, на восходе солнца, и каждый вечер, на закате, Дюймовочка выходила за порог мышиной норки. Иногда веселый ветерок раздвигал верхушки колосьев, и девочке удавалось увидеть кусочек голубого неба.

“Как светло, как хорошо тут на воле!” – думала Дюймовочка и все вспоминала о ласточке. Ей очень хотелось бы повидаться с птичкой, но ласточка не показывалась над полем. Должно быть, она вилась и носилась далеко-далеко там, в зеленом лесу над голубой рекой…

И вот наступила осень. Приданое для Дюймовочки было готово.

– Через четыре недели твоя свадьба! – сказала Дюймовочке полевая мышь.

Но Дюймовочка заплакала и ответила, что не хочет выходить замуж за скучного крота.

Старуха мышь рассердилась.

– Пустяки! – сказала она. – Не упрямься, а не то попробуешь моих зубов. Чем тебе крот не муж? Одна шуба чего стоит! У самого короля нет такой шубы! Да и в погребах у него не пусто. Благодари судьбу за такого мужа!

Наконец настал день свадьбы, и крот пришел за своей невестой. Значит, ей все-таки придется идти с ним в его темную нору, жить там, глубоко-глубоко под землей, и никогда не видеть ни белого света, ни ясного солнышка – ведь крот их терпеть не может?! А бедной Дюймовочке было так тяжело распроститься навсегда с высоким небом и красным солнышком! У полевой мыши она могла хоть издали, с порога норки, любоваться ими.

И вот она вышла взглянуть на белый свет в последний раз. Хлеб был уже убран с поля, и опять из земли торчали одни голые, засохшие стебли. Девочка отошла подальше от мышиной норки и протянула к солнцу руки:

– Прощай, солнышко, прощай! Потом она увидела маленький красный цветочек, обняла его и сказала:

– Милый цветочек, если увидишь ласточку, передай ей поклон от Дюймовочки.

– Тви-вить, тви-вить! – вдруг раздалось у нее над головой.

Дюймовочка подняла голову и увидела ласточку, которая пролетала над полем. Ласточка тоже увидела девочку и очень обрадовалась. Она опустилась на землю, и Дюймовочка, плача, рассказала своей подруге, как ей не хочется выходить замуж за старого угрюмого крота и жить с ним глубоко под землей, куда никогда не заглядывает солнце.

– Уже наступает холодная зима, – сказала ласточка, – и я улетаю далеко-далеко, в дальние страны. Хочешь лететь со мной? Садись ко мне на спину, только привяжи себя покрепче поясом, и мы улетим с тобой от гадкого крота, улетим далеко, за синие моря, в теплые края, где солнышко светит ярче, где стоит вечное лето и всегда цветут цветы. Полетим со мной, милая крошка! Ты ведь спасла мне жизнь, когда я замерзала в темной холодной яме.

– Да, да, я полечу с тобой! – сказала Дюймовочка. Она села ласточке на спину и крепко привязала себя поясом к самому большому и крепкому перу.

Ласточка стрелой взвилась к небу и полетела над темными лесами, над синими морями и высокими горами, покрытыми снегом. Тут было очень холодно, и Дюймовочка вся зарылась в теплые перья ласточки и высунула только голову, чтобы любоваться прекрасными местами, над которыми они пролетали.

Вот наконец и теплые края! Солнце сияло тут гораздо ярче, чем у нас, небо было выше, а вдоль изгородей вился кудрявый зеленый виноград. В рощах поспевали апельсины и лимоны, а по дорожкам бегали веселые дети и ловили больших пестрых бабочек.

Но ласточка летела дальше и дальше. На берегу прозрачного голубого озера посреди раскидистых деревьев стоял старинный белый мраморный дворец. Виноградные лозы обвивали его высокие колонны, а наверху, под крышей, лепились птичьи гнезда. В одном из них и жила ласточка.

– Вот мой дом! – сказала она. – А ты выбери себе самый красивый цветок. Я посажу тебя в его чашечку, и ты отлично заживешь.

Дюймовочка обрадовалась и от радости захлопала в ладоши.

Внизу, в траве, лежали куски белого мрамора – это свалилась верхушка одной колонны и разбилась на три части. Между мраморными обломками росли крупные, белые, как снег, цветы.

Ласточка спустилась и посадила девочку на широкий лепесток. Но что за чудо? В чашечке цветка оказался маленький человечек, такой светлый и прозрачный, словно он был из хрусталя или утренней росы. За плечами у него дрожали легкие крылышки, на голове блестела маленькая золотая корона, а ростом он был не больше нашей Дюймовочки. Это был король эльфов.

Когда ласточка подлетела к цветку, эльф не на шутку перепугался. Ведь он был такой маленький, а ласточка такая большая!

Зато как же он обрадовался, когда ласточка улетела, оставив в цветке Дюймовочку! Никогда еще он не видал такой красивой девочки одного с ним роста. Он низко поклонился ей и спросил, как ее зовут.

– Дюймовочка! – ответила девочка.

– Милая Дюймовочка, – сказал эльф, – согласна ли ты быть моей женой, королевой цветов?

Дюймовочка поглядела на красивого эльфа. Ах, он был совсем не похож на глупого, грязного сынка старой жабы и на слепого крота в бархатной шубе! И она сразу согласилась.

Тогда из каждого цветка, перегоняя друг друга, вылетели эльфы. Они окружили Дюймовочку и одарили ее чудесными подарками.

Но больше всех других подарков понравились Дюймовочке крылья – пара прозрачных легких крылышек, совсем как у стрекозы. Их привязали Дюймовочке за плечами, и она тоже могла теперь летать с цветка на цветок. То-то была радость!

– Тебя больше не будут звать Дюймовочкой. У нас, эльфов, другие имена, – сказал Дюймовочке король. – Мы будем называть тебя Майей!

И все эльфы закружились над цветами в веселом хороводе, сами легкие и яркие, как лепестки цветов.

А ласточка сидела наверху в своем гнезде и распевала песни, как умела.

Всю теплую зиму эльфы плясали под ее песни. А когда в холодные страны пришла весна, ласточка стала собираться на родину.

– Прощай, прощай! – прощебетала она своей маленькой подруге и полетела через моря, горы и леса домой, в Данию.

Там у нее было маленькое гнездышко, как раз над окном человека, который умел хорошо рассказывать сказки. Ласточка рассказала ему про Дюймовочку, а от него и мы узнали эту историю.

(Илл. В.Алексеева, Эстония)

Жила на свете одна женщина. У нее не было детей, а ей очень хотелось ребеночка. Вот пошла она к старой колдунье и говорит:
– Мне так хочется, чтоб у меня была дочка, хоть самая маленькая!..

– Чего же проще! – ответила колдунья. – Вот тебе ячменное зерно. Это зерно не простое, не из тех, что зреют у вас на полях и родятся птице на корм. Возьми-ка его да посади в цветочный горшок. Увидишь, что будет.

– Спасибо тебе! – сказала женщина и дала колдунье двенадцать медяков.

Потом она пошла домой и посадила ячменное зернышко в цветочный горшок.

Только она его полила, зернышко сразу же проросло. Из земли показались два листочка и нежный стебель. А на стебле появился большой чудесный цветок, вроде тюльпана. Но лепестки цветка были плотно сжаты: он еще не распустился.

– Какой прелестный цветок! – сказала женщина и поцеловала красивые пестрые лепестки.

В ту же минуту в сердцевине цветка что-то щелкнуло, и он раскрылся. Это был в самом деле большой тюльпан, но в чашечке его сидела живая девочка. Она была маленькая-маленькая, всего в дюйм ростом. Поэтому ее так и прозвали – Дюймовочка.

Колыбельку для Дюймовочки сделали из блестящей лакированной скорлупки грецкого ореха. Вместо перинки туда положили несколько фиалок, а вместо одеяльца – лепесток розы. В эту колыбельку девочку укладывали на ночь, а днем она играла на столе.

Посередине стола женщина поставила глубокую тарелку с водой, а по краю тарелки разложила цветы. Длинные стебельки их купались в воде, и цветы долго оставались свежими и душистыми.

Для маленькой Дюймовочки тарелка с водой была целым озером, и она плавала по этому озеру на лепестке тюльпана, как на лодочке. Вместо весел у нее были два белых конских волоса. Дюймовочка целые дни каталась на своей чудесной лодочке, переплывала с одной стороны тарелки на другую и распевала песни. Такого нежного голоска, как у нее, никто никогда не слышал.

Однажды ночью, когда Дюймовочка спала в своей колыбельке, через открытое окно в комнату пробралась большущая старая жаба, мокрая и безобразная. С подоконника она прыгнула на стол и заглянула в скорлупку, где спала под лепестком розы Дюймовочка.

– Как хороша! – сказала старая жаба. – Славная невеста будет моему сыну!

Она схватила ореховую скорлупку с девочкой и выпрыгнула через окно в сад.

Возле сада протекала речка, а под самым ее берегом было топкое болотце. Здесь-то, в болотной тине, и жила старая жаба со своим сыном. Сын был тоже мокрый и безобразный – точь-в-точь мамаша!

– Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! – только и мог он сказать, когда увидел маленькую девочку в ореховой скорлупке.

– Тише ты! Еще разбудишь, чего доброго, и она убежит от нас, – сказала старая жаба. – Ведь она легче перышка. Давай-ка отнесем ее на середину реки и посадим там на лист кувшинки – для такой крошки это целый остров. Оттуда уж ей ни за что не убежать. А я тем временем устрою для вас в тине уютное гнездышко.

В реке росло много кувшинок. Их широкие зеленые листья плавали по воде. Самый большой лист был дальше всех от берега! Жаба подплыла к этому листу и поставила на него ореховую скорлупку, в которой спала девочка.

Ах, как испугалась бедная Дюймовочка, проснувшись поутру! Да и как было не испугаться! Со всех сторон ее окружала вода, а берег чуть виднелся вдали. Дюймовочка закрыла глаза руками и горько заплакала.

А старая жаба сидела в тине и украшала свой дом камышом и желтыми кувшинками, – она хотела угодить молодой невестке. Когда все было готово, она подплыла со своим гадким сынком к листу, на котором сидела Дюймовочка, чтобы взять ее кроватку и перенести к себе в дом.

Сладко улыбнувшись, старая жаба низко присела в воде перед девочкой и сказала:

– Вот мой сынок! Он будет твоим мужем! Вы славно заживете с ним у нас в тине.

– Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! – только и мог сказать сынок.

Жабы взяли скорлупку и уплыли с ней. А Дюймовочка все стояла одна посреди реки на большом зеленом листе кувшинки и горько-горько плакала – ей вовсе не хотелось жить у гадкой жабы и выходить замуж за ее противного сына.

Маленькие рыбки, которые плавали под водой, услыхали, что сказала старуха жаба. Жениха с матушкой они видели и раньше. Теперь они высунули из воды головы, чтобы поглядеть на невесту.

Взглянув на Дюймовочку своими круглыми глазками, они ушли на самое дно и стали думать, что же теперь делать. Им было ужасно жалко, что такой миленькой маленькой девочке придется жить вместе с этими отвратительными жабами где-нибудь под корягой в густой жирной тине. Не бывать же этому! Рыбки со всей речки собрались у листа кувшинки, на котором сидела Дюймовочка, и перегрызли стебелек листа.

И вот лист кувшинки поплыл по течению. Течение было сильное, и лист плыл очень быстро. Теперь-то уж старая жаба никак не могла бы догнать Дюймовочку.

Дюймовочка плыла все дальше и дальше, а маленькие птички, которые сидели в кустах, смотрели на нее и пели:

– Какая миленькая маленькая девочка!

Легкий белый мотылек все кружился над Дюймовочкой и наконец опустился на лист – уж очень ему понравилась эта крошечная путешественница.

А Дюймовочка сняла свой шелковый пояс, один конец набросила на мотылька, другой привязала к листу, и листок поплыл еще быстрее. В это время мимо пролетал майский жук. Он увидел Дюймовочку, схватил ее и унес на дерево. Зеленый лист кувшинки поплыл без нее дальше и скоро скрылся из виду, а с ним вместе и мотылек: ведь он был крепко привязан к листу шелковым поясом.

Как испугалась бедная Дюймовочка, когда рогатый жук обхватил ее лапками и взвился с ней высоко в воздух! Да и белого мотылька ей было очень жалко. Что-то с ним теперь будет? Ведь он умрет с голоду, если ему не удастся освободиться.

А майскому жуку и горя мало. Он уселся на ветке большого дерева, усадил рядом Дюймовочку и сказал ей, что она ему очень нравится, хоть и совсем не похожа на майских жуков.

Потом к ним пришли в гости другие майские жуки, которые жили на том же дереве. Они с любопытством разглядывали Дюймовочку, а их дочки в недоумении разводили крылышками.

– У нее только две ножки! – говорили одни.

– У нее даже нет щупалец! – говорили другие.

– Какая она слабенькая, тоненькая! Того и гляди, переломится пополам, – говорили третьи.

– Очень на человека похожа, и к тому же некрасивая, – решили наконец все жуки.

Даже майскому жуку, который принес Дюймовочку, показалось теперь, что она совсем нехороша, и он решил с ней распрощаться – пусть идет куда знает. Он слетел с Дюймовочкой вниз и посадил ее на ромашку.

Дюймовочка сидела на цветке и плакала: ей было грустно, что она такая некрасивая. Даже майские жуки прогнали ее!

А на самом деле она была премиленькая. Пожалуй, лучше ее и на свете-то никого не было.

Все лето прожила Дюймовочка одна-одинешенька в большом лесу. Она сплела себе из травы колыбельку и подвесила ее под большим листом лопуха, чтобы укрываться от дождя и от солнышка. Она ела сладкий цветочный мед и пила росу, которую каждое утро находила на листьях.

Так прошло лето, прошла и осень. Близилась долгая холодная зима. Птицы улетели, цветы завяли, а большой лист лопуха, под которым жила Дюймовочка, пожелтел, засох и свернулся в трубку.

Холод пробирал Дюймовочку насквозь. Платьице ее все изорвалось, а она была такая маленькая, нежная – как тут не мерзнуть! Пошел снег, и каждая снежинка была для Дюймовочки то же, что для нас целая лопата снега. Мы-то ведь большие, а она была ростом всего-навсего с дюйм. Она завернулась было в сухой лист, но он совсем не грел, и бедняжка сама дрожала, как осенний листок на ветру.

Тогда Дюймовочка решила уйти из лесу и поискать себе приют на зиму.

За лесом, в котором она жила, было большое поле. Хлеб с поля уже давно убрали, и только короткие сухие стебельки торчали из мерзлой земли.

В поле было еще холоднее, чем в лесу, и Дюймовочка совсем замерзла, пока пробиралась между высохшими жесткими стеблями.

Наконец она добрела до норки полевой мыши. Вход в норку был заботливо прикрыт травинками и былинками.

Полевая мышь жила в тепле и довольстве: кухня и кладовая у нее были битком набиты хлебными зернами. Дюймовочка, как нищенка, остановилась у порога и попросила подать ей хоть кусочек ячменного зерна – вот уже два дня во рту у нее не было ни крошки.

– Ах ты, бедняжка! – сказала полевая мышь (она была, в сущности, добрая старуха). Ну иди сюда, погрейся да поешь со мною!

И Дюймовочка спустилась в норку, обогрелась и поела.

– Ты мне нравиться, – сказала ей мышь, поглядев на нее блестящими, как бисер, черными глазками. – Оставайся-ка у меня на зиму. Я буду кормить тебя, а ты прибирай хорошенько мой дом да рассказывай мне сказки – я до них большая охотница.

И Дюймовочка осталась.

Она делала все, что приказывала ей старая мышь, и жилось ей совсем неплохо в теплой укромной норке.

– Скоро у нас будут гости, – сказала ей однажды полевая мышь. – Раз в неделю меня приходит навестить мой сосед. Он очень богат и живет куда лучше меня. У него большой дом под землей, а шубу он носит такую, какой ты, верно, и не видывала, – великолепную черную шубу! Выходи, девочка, за него замуж! С ним не пропадешь! Одна беда: он слеп и не разглядит, какая ты хорошенькая. Ну, уж ты зато расскажешь ему самую лучшую сказку, какую только знаешь.

Но Дюймовочке вовсе не хотелось выходить замуж за богатого соседа: ведь это был крот – угрюмый подземный житель.

Вскоре сосед и в самом деле пришел к ним в гости.

Правда, шубу он носил очень нарядную – из темного бархата. К тому же, по словам полевой мыши, он был ученый и очень богатый, а дом его был чуть ли не в двадцать раз больше, чем у мыши. Но он терпеть не мог солнца и ругал все цветы. Да и немудрено! Ведь он никогда в жизни не видел ни одного цветка.

Хозяйка-мышь заставила Дюймовочку спеть для дорогого гостя, и девочка волей-неволей спела две песенки, да так хорошо, что крот пришел в восхищение. Но он не сказал ни слова – он был такой важный, степенный, неразговорчивый…

Побывав в гостях у соседки, крот прорыл под землей длинный коридор от своего дома до самой норки полевой мыши и пригласил старушку вместе с приемной дочкой прогуляться по этой подземной галерее.

Он взял в рот гнилушку – в темноте гнилушка светит не хуже свечки – и пошел вперед, освещая дорогу.

На полпути крот остановился и сказал:

– Здесь лежит какая-то птица. Но нам ее нечего бояться – она мертвая. Да вот можете сами поглядеть.

И крот стал тыкаться своим широким носом в потолок, пока не прорыл в нем дыру. Дневной свет проник в подземный ход, и Дюймовочка увидела мертвую ласточку.

Должно быть, бедная птичка погибла от холода. Ее крылья были крепко прижаты к телу, ножки и голова спрятаны в перышки.

Дюймовочке стало очень жалко ее. Она так любила этих веселых легкокрылых птичек – ведь они целое лето пели ей чудесные песни и учили ее петь. Но крот толкнул ласточку своими короткими лапами и проворчал:

– Что, небось притихла? Не свистишь больше? Вот то-то и есть!.. Да, не хотел бы я быть этакой пичужкой. Только и умеют носиться в воздухе да щебетать. А придет зима – что им делать? Помирай, и все тут. Нет уж, моим детям не придется пропадать зимой от голода и холода.

– Да, да, – сказала полевая мышь. – Какой прок от этого чириканья и щебета? Песнями сыт не будешь, чириканьем зимой не согреешься!

Дюймовочка молчала. Но когда крот и мышь повернулись к птице спиной, она нагнулась к ласточке, раздвинула перышки и поцеловала ее прямо в закрытые глаза.

“Может быть, это та самая ласточка, которая так чудесно пела летом, – подумала девочка. – Сколько радости принесла ты мне, милая ласточка!”

А крот тем временем снова заделал дыру в потолке. Потом, подобрав гнилушку, он проводил домой старуху мышь и Дюймовочку.

Ночью Дюймовочке не спалось. Она встала с постели, сплела из сухих былинок большой ковер и, пробравшись в подземную галерею, прикрыла им мертвую птичку. Потом она отыскала в кладовой у полевой мыши теплого пуху, сухого мха и устроила для ласточки что-то вроде гнездышка, чтобы ей не так жестко и холодно было лежать на мерзлой земле.

– Прощай, милая ласточка, – сказала Дюймовочка. – Прощай! Спасибо тебе за то, что ты пела мне свои чудесные песни летом, когда деревья были еще зеленые, а солнышко так славно грело.

И она прижалась головой к шелковистым перышкам на груди у птички.

И вдруг она услышала, что в груди у ласточки что-то мерно застучало: “Стук! Стук!” – сначала тихо, а потом громче и громче. Это забилось сердце ласточки. Ласточка была не мертвая – она только окоченела от холода, а теперь согрелась и ожила.

На зиму стаи ласточек всегда улетают в теплые края. Осень еще не успела сорвать с деревьев зеленый наряд, а крылатые путницы уже собираются в дальнюю дорогу. Если же какая-нибудь из них отстанет или запоздает, колючий ветер мигом оледенит ее легкое тело. Она окоченеет, упадет на землю замертво, и ее занесет холодным снегом.

Так случилось и с этой ласточкой, которую отогрела Дюймовочка.

Когда девочка поняла, что птица жива, она и обрадовалась и испугалась. Еще бы не испугаться! Ведь рядом с ней ласточка казалась такой огромной птицей.

Но все-таки Дюймовочка собралась с духом, потеплее укрыла ласточку своим плетеным ковром, а потом сбегала домой, принесла листочек мяты, которым сама укрывалась вместо одеяла, и укутала им голову птицы.

На следующую ночь Дюймовочка опять потихоньку пробралась к ласточке. Птица уже совсем ожила, но была еще очень слаба и еле-еле открыла глаза, чтобы посмотреть на девочку.

Дюймовочка стояла перед нею с куском гнилушки в руках – другого фонаря у нее не было.

– Спасибо тебе, милая крошка! – сказала больная ласточка. – Я так хорошо согрелась! Скоро я совсем поправлюсь и опять вылечу на солнышко.

– Ах, – сказала Дюймовочка, – теперь так холодно, идет снег! Останься лучше в своей теплой постельке, а я буду ухаживать за тобой.

И она принесла ласточке ячменных зернышек и воды в цветочном лепестке. Ласточка попила, поела, а потом рассказала девочке, как она поранила себе крыло о терновый куст и не могла улететь вместе с другими ласточками в теплые края. Пришла зима, стало очень холодно, и она упала на землю… Больше уже ласточка ничего не помнила. Она даже не знала, как попала сюда, в это подземелье.

Всю зиму прожила ласточка в подземной галерее, а Дюймовочка ухаживала за ней, кормила и поила ее. Ни кроту, ни полевой мыши она не сказала об этом ни слова – ведь оба они совсем не любили птиц.

Когда настала весна и пригрело солнышко, Дюймовочка открыла то окошко, которое проделал в потолке крот, и теплый солнечный луч проскользнул под землю.

Ласточка простилась с девочкой, расправила крылышки, но прежде, чем вылететь, спросила, не хочет ли Дюймовочка выбраться вместе с ней на волю. Пусть сядет к ней на спину, и они полетят в зеленый лес.

Но Дюймовочке было жалко бросить старую полевую мышь – она знала, что старушке будет очень скучно без нее.

– Нет, мне нельзя! – сказала она, вздыхая.

– Ну что ж, прощай! Прощай, милая девочка! – прощебетала ласточка.

Дюймовочка долго глядела ей вслед, и слезы капали у нее из глаз – ей тоже хотелось на простор да и грустно было расставаться с ласточкой.

– Тви-вить, тви-вить! – крикнула в последний раз ласточка и скрылась в зеленом лесу.

А Дюймовочка осталась в мышиной норе.

С каждым днем ей жилось все хуже, все скучнее. Старая мышь не позволяла ей уходить далеко от дома, а поле вокруг норки заросло высокими толстыми колосьями и казалось Дюймовочке дремучим лесом.

И вот однажды старуха мышь сказала Дюймовочке:

– Наш сосед, старый крот, приходил свататься к тебе. Теперь тебе нужно готовить приданое. Ты выходишь замуж за важную особу, и надо, чтоб у тебя всего было вдоволь.

И Дюймовочке пришлось по целым дням прясть пряжу.

Старуха мышь наняла четырех пауков. Они днем и ночью сидели по углам мышиной норки и втихомолку делали свое дело – ткали разные ткани и плели кружева из самой тонкой паутины.

А слепой крот приходил каждый вечер в гости и болтал о том, что скоро лету будет конец, солнце перестанет палить землю и она снова сделается мягкой и рыхлой. Вот тогда-то они и сыграют свадьбу. Но Дюймовочка все грустила и плакала: она совсем не хотела выходить замуж, да еще за толстого слепого крота.

Каждое утро, на восходе солнца, и каждый вечер, на закате, Дюймовочка выходила за порог мышиной норки. Иногда веселый ветерок раздвигал верхушки колосьев, и девочке удавалось увидеть кусочек голубого неба.

“Как светло, как хорошо тут на воле!” – думала Дюймовочка и все вспоминала о ласточке. Ей очень хотелось бы повидаться с птичкой, но ласточка не показывалась над полем. Должно быть, она вилась и носилась далеко-далеко там, в зеленом лесу над голубой рекой…

И вот наступила осень. Приданое для Дюймовочки было готово.

– Через четыре недели твоя свадьба! – сказала Дюймовочке полевая мышь.

Но Дюймовочка заплакала и ответила, что не хочет выходить замуж за скучного крота.

Старуха мышь рассердилась.

– Пустяки! – сказала она. – Не упрямься, а не то попробуешь моих зубов. Чем тебе крот не муж? Одна шуба чего стоит! У самого короля нет такой шубы! Да и в погребах у него не пусто. Благодари судьбу за такого мужа!

Наконец настал день свадьбы, и крот пришел за своей невестой. Значит, ей все-таки придется идти с ним в его темную нору, жить там, глубоко-глубоко под землей, и никогда не видеть ни белого света, ни ясного солнышка – ведь крот их терпеть не может?! А бедной Дюймовочке было так тяжело распроститься навсегда с высоким небом и красным солнышком! У полевой мыши она могла хоть издали, с порога норки, любоваться ими.

И вот она вышла взглянуть на белый свет в последний раз. Хлеб был уже убран с поля, и опять из земли торчали одни голые, засохшие стебли. Девочка отошла подальше от мышиной норки и протянула к солнцу руки:

– Прощай, солнышко, прощай! Потом она увидела маленький красный цветочек, обняла его и сказала:

– Милый цветочек, если увидишь ласточку, передай ей поклон от Дюймовочки.

– Тви-вить, тви-вить! – вдруг раздалось у нее над головой.

Дюймовочка подняла голову и увидела ласточку, которая пролетала над полем. Ласточка тоже увидела девочку и очень обрадовалась. Она опустилась на землю, и Дюймовочка, плача, рассказала своей подруге, как ей не хочется выходить замуж за старого угрюмого крота и жить с ним глубоко под землей, куда никогда не заглядывает солнце.

– Уже наступает холодная зима, – сказала ласточка, – и я улетаю далеко-далеко, в дальние страны. Хочешь лететь со мной? Садись ко мне на спину, только привяжи себя покрепче поясом, и мы улетим с тобой от гадкого крота, улетим далеко, за синие моря, в теплые края, где солнышко светит ярче, где стоит вечное лето и всегда цветут цветы. Полетим со мной, милая крошка! Ты ведь спасла мне жизнь, когда я замерзала в темной холодной яме.

– Да, да, я полечу с тобой! – сказала Дюймовочка. Она села ласточке на спину и крепко привязала себя поясом к самому большому и крепкому перу.

Ласточка стрелой взвилась к небу и полетела над темными лесами, над синими морями и высокими горами, покрытыми снегом. Тут было очень холодно, и Дюймовочка вся зарылась в теплые перья ласточки и высунула только голову, чтобы любоваться прекрасными местами, над которыми они пролетали.

Вот наконец и теплые края! Солнце сияло тут гораздо ярче, чем у нас, небо было выше, а вдоль изгородей вился кудрявый зеленый виноград. В рощах поспевали апельсины и лимоны, а по дорожкам бегали веселые дети и ловили больших пестрых бабочек.

Но ласточка летела дальше и дальше. На берегу прозрачного голубого озера посреди раскидистых деревьев стоял старинный белый мраморный дворец. Виноградные лозы обвивали его высокие колонны, а наверху, под крышей, лепились птичьи гнезда. В одном из них и жила ласточка.

– Вот мой дом! – сказала она. – А ты выбери себе самый красивый цветок. Я посажу тебя в его чашечку, и ты отлично заживешь.

Дюймовочка обрадовалась и от радости захлопала в ладоши.

Внизу, в траве, лежали куски белого мрамора – это свалилась верхушка одной колонны и разбилась на три части. Между мраморными обломками росли крупные, белые, как снег, цветы.

Ласточка спустилась и посадила девочку на широкий лепесток. Но что за чудо? В чашечке цветка оказался маленький человечек, такой светлый и прозрачный, словно он был из хрусталя или утренней росы. За плечами у него дрожали легкие крылышки, на голове блестела маленькая золотая корона, а ростом он был не больше нашей Дюймовочки. Это был король эльфов.

Когда ласточка подлетела к цветку, эльф не на шутку перепугался. Ведь он был такой маленький, а ласточка такая большая!

Зато как же он обрадовался, когда ласточка улетела, оставив в цветке Дюймовочку! Никогда еще он не видал такой красивой девочки одного с ним роста. Он низко поклонился ей и спросил, как ее зовут.

– Дюймовочка! – ответила девочка.

– Милая Дюймовочка, – сказал эльф, – согласна ли ты быть моей женой, королевой цветов?

Дюймовочка поглядела на красивого эльфа. Ах, он был совсем не похож на глупого, грязного сынка старой жабы и на слепого крота в бархатной шубе! И она сразу согласилась.

Тогда из каждого цветка, перегоняя друг друга, вылетели эльфы. Они окружили Дюймовочку и одарили ее чудесными подарками.

Но больше всех других подарков понравились Дюймовочке крылья – пара прозрачных легких крылышек, совсем как у стрекозы. Их привязали Дюймовочке за плечами, и она тоже могла теперь летать с цветка на цветок. То-то была радость!

– Тебя больше не будут звать Дюймовочкой. У нас, эльфов, другие имена, – сказал Дюймовочке король. – Мы будем называть тебя Майей!

И все эльфы закружились над цветами в веселом хороводе, сами легкие и яркие, как лепестки цветов.

А ласточка сидела наверху в своем гнезде и распевала песни, как умела.

Всю теплую зиму эльфы плясали под ее песни. А когда в холодные страны пришла весна, ласточка стала собираться на родину.

– Прощай, прощай! – прощебетала она своей маленькой подруге и полетела через моря, горы и леса домой, в Данию.

Там у нее было маленькое гнездышко, как раз над окном человека, который умел хорошо рассказывать сказки. Ласточка рассказала ему про Дюймовочку, а от него и мы узнали эту историю.