Кто написал сказку гулливер

Gulliver’s Travels

First edition of Gulliver’s Travels
Author	Jonathan Swift
Original title	Travels into Several Remote Nations of the World. In Four Parts. By Lemuel Gulliver, First a Surgeon, and then a Captain of Several Ships
Country	England
Language	English
Genre	Satire, fantasy
Publisher	Benjamin Motte
Publication date	28 October 1726 (296 years ago)
Media type	Print
Dewey Decimal	823.5
Text	Gulliver’s Travels at Wikisource

Gulliver’s Travels, or Travels into Several Remote Nations of the World. In Four Parts. By Lemuel Gulliver, First a Surgeon, and then a Captain of Several Ships is a 1726 prose satire^[1][2] by the Anglo-Irish writer and clergyman Jonathan Swift, satirising both human nature and the «travellers’ tales» literary subgenre. It is Swift’s best known full-length work, and a classic of English literature. Swift claimed that he wrote Gulliver’s Travels «to vex the world rather than divert it».

The book was an immediate success. The English dramatist John Gay remarked: «It is universally read, from the cabinet council to the nursery.»^[3] In 2015, Robert McCrum released his selection list of 100 best novels of all time, where he called Gulliver’s Travels «a satirical masterpiece».^[4]

Plot[edit]

Part I: A Voyage to Lilliput[edit]

The travel begins with a short preamble in which Lemuel Gulliver gives a brief outline of his life and history before his voyages.

4 May 1699 – 13 April 1702

During his first voyage, Gulliver is washed ashore after a shipwreck and finds himself a prisoner of a race of tiny people, less than 6 inches (15 cm) tall, who are inhabitants of the island country of Lilliput. After giving assurances of his good behaviour, he is given a residence in Lilliput and becomes a favourite of the Lilliput Royal Court. He is also given permission by the King of Lilliput to go around the city on condition that he must not hurt their subjects.

At first, the Lilliputians are hospitable to Gulliver, but they are also wary of the threat that his size poses to them. The Lilliputians reveal themselves to be a people who put great emphasis on trivial matters. For example, which end of an egg a person cracks becomes the basis of a deep political rift within that nation. They are a people who revel in displays of authority and performances of power. Gulliver assists the Lilliputians to subdue their neighbours the Blefuscudians by stealing their fleet. However, he refuses to reduce the island nation of Blefuscu to a province of Lilliput, displeasing the King and the royal court.

Gulliver is charged with treason for, among other crimes, urinating in the capital though he was putting out a fire. He is convicted and sentenced to be blinded. With the assistance of a kind friend, «a considerable person at court», he escapes to Blefuscu. Here, he spots and retrieves an abandoned boat and sails out to be rescued by a passing ship, which safely takes him back home with some Lilliputian animals he carries with him.

Part II: A Voyage to Brobdingnag[edit]

20 June 1702 – 3 June 1706

Gulliver soon sets out again. When the sailing ship Adventure is blown off course by storms and forced to sail for land in search of fresh water, Gulliver is abandoned by his companions and left on a peninsula on the western coast of the North American continent.

The grass of Brobdingnag is as tall as a tree. He is then found by a farmer who is about 72 ft (22 m) tall, judging from Gulliver estimating the man’s step being 10 yards (9 m). The giant farmer brings Gulliver home, and his daughter Glumdalclitch cares for Gulliver. The farmer treats him as a curiosity and exhibits him for money. After a while the constant display makes Gulliver sick, and the farmer sells him to the queen of the realm. Glumdalclitch (who accompanied her father while exhibiting Gulliver) is taken into the queen’s service to take care of the tiny man. Since Gulliver is too small to use their huge chairs, beds, knives and forks, the queen commissions a small house to be built for him so that he can be carried around in it; this is referred to as his «travelling box».

Between small adventures such as fighting giant wasps and being carried to the roof by a monkey, he discusses the state of Europe with the King of Brobdingnag. The king is not happy with Gulliver’s accounts of Europe, especially upon learning of the use of guns and cannon. On a trip to the seaside, his traveling box is seized by a giant eagle which drops Gulliver and his box into the sea where he is picked up by sailors who return him to England.

Part III: A Voyage to Laputa, Balnibarbi, Luggnagg, Glubbdubdrib and Japan[edit]

5 August 1706 – 16 April 1710

Setting out again, Gulliver’s ship is attacked by pirates, and he is marooned close to a desolate rocky island near India. He is rescued by the flying island of Laputa, a kingdom devoted to the arts of music, mathematics, and astronomy but unable to use them for practical ends. Rather than using armies, Laputa has a custom of throwing rocks down at rebellious cities on the ground.

Gulliver tours Balnibarbi, the kingdom ruled from Laputa, as the guest of a low-ranking courtier and sees the ruin brought about by the blind pursuit of science without practical results, in a satire on bureaucracy and on the Royal Society and its experiments. At the Grand Academy of Lagado in Balnibarbi, great resources and manpower are employed on researching preposterous schemes such as extracting sunbeams from cucumbers, softening marble for use in pillows, learning how to mix paint by smell, and uncovering political conspiracies by examining the excrement of suspicious persons (see muckraking). Gulliver is then taken to Maldonada, the main port of Balnibarbi, to await a trader who can take him on to Japan.

While waiting for a passage, Gulliver takes a short side-trip to the island of Glubbdubdrib which is southwest of Balnibarbi. On Glubbdubdrib, he visits a magician’s dwelling and discusses history with the ghosts of historical figures, the most obvious restatement of the «ancients versus moderns» theme in the book. The ghosts include Julius Caesar, Brutus, Homer, Aristotle, René Descartes, and Pierre Gassendi.

On the island of Luggnagg, he encounters the struldbrugs, people who are immortal. They do not have the gift of eternal youth, but suffer the infirmities of old age and are considered legally dead at the age of eighty.

After reaching Japan, Gulliver asks the Emperor «to excuse my performing the ceremony imposed upon my countrymen of trampling upon the crucifix», which the Emperor does. Gulliver returns home, determined to stay there for the rest of his days.

Part IV: A Voyage to the Land of the Houyhnhnms[edit]

7 September 1710 – 5 December 1715

Despite his earlier intention of remaining at home, Gulliver returns to sea as the captain of a merchantman, as he is bored with his employment as a surgeon. On this voyage, he is forced to find new additions to his crew who, he believes, have turned against him. His crew then commits mutiny. After keeping him contained for some time, they resolve to leave him on the first piece of land they come across, and continue as pirates. He is abandoned in a landing boat and comes upon a race of deformed savage humanoid creatures to which he conceives a violent antipathy. Shortly afterwards, he meets the Houyhnhnms, a race of talking horses. They are the rulers while the deformed creatures that resemble human beings are called Yahoos.

Some scholars have identified the relationship between the Houyhnhnms and Yahoos as a master/ slave dynamic.^[6]

Gulliver becomes a member of a horse’s household and comes to both admire and emulate the Houyhnhnms and their way of life, rejecting his fellow humans as merely Yahoos endowed with some semblance of reason which they only use to exacerbate and add to the vices Nature gave them. However, an Assembly of the Houyhnhnms rules that Gulliver, a Yahoo with some semblance of reason, is a danger to their civilization and commands him to swim back to the land that he came from. Gulliver’s «Master,» the Houyhnhnm who took him into his household, buys him time to create a canoe to make his departure easier. After another disastrous voyage, he is rescued against his will by a Portuguese ship. He is disgusted to see that Captain Pedro de Mendez, whom he considers a Yahoo, is a wise, courteous, and generous person.

He returns to his home in England, but is unable to reconcile himself to living among «Yahoos» and becomes a recluse, remaining in his house, avoiding his family and his wife, and spending several hours a day speaking with the horses in his stables.

Composition and history[edit]

It is uncertain exactly when Swift started writing Gulliver’s Travels. (Much of the writing was done at Loughry Manor in Cookstown, County Tyrone, whilst Swift stayed there.) Some sources^[which?] suggest as early as 1713 when Swift, Gay, Pope, Arbuthnot and others formed the Scriblerus Club with the aim of satirising popular literary genres.^[7] According to these accounts, Swift was charged with writing the memoirs of the club’s imaginary author, Martinus Scriblerus, and also with satirising the «travellers’ tales» literary subgenre. It is known from Swift’s correspondence that the composition proper began in 1720 with the mirror-themed Parts I and II written first, Part IV next in 1723 and Part III written in 1724; but amendments were made even while Swift was writing Drapier’s Letters. By August 1725 the book was complete; and as Gulliver’s Travels was a transparently anti-Whig satire, it is likely that Swift had the manuscript copied so that his handwriting could not be used as evidence if a prosecution should arise, as had happened in the case of some of his Irish pamphlets (the Drapier’s Letters). In March 1726 Swift travelled to London to have his work published; the manuscript was secretly delivered to the publisher Benjamin Motte, who used five printing houses to speed production and avoid piracy.^[8] Motte, recognising a best-seller but fearing prosecution, cut or altered the worst offending passages (such as the descriptions of the court contests in Lilliput and the rebellion of Lindalino), added some material in defence of Queen Anne to Part II, and published it. The first edition was released in two volumes on 28 October 1726, priced at 8s. 6d.^[9]

Motte published Gulliver’s Travels anonymously, and as was often the way with fashionable works, several follow-ups (Memoirs of the Court of Lilliput), parodies (Two Lilliputian Odes, The first on the Famous Engine With Which Captain Gulliver extinguish’d the Palace Fire…) and «keys» (Gulliver Decipher’d and Lemuel Gulliver’s Travels into Several Remote Regions of the World Compendiously Methodiz’d, the second by Edmund Curll who had similarly written a «key» to Swift’s Tale of a Tub in 1705) were swiftly produced. These were mostly printed anonymously (or occasionally pseudonymously) and were quickly forgotten. Swift had nothing to do with them and disavowed them in Faulkner’s edition of 1735. Swift’s friend Alexander Pope wrote a set of five Verses on Gulliver’s Travels, which Swift liked so much that he added them to the second edition of the book, though they are rarely included.

Faulkner’s 1735 edition[edit]

In 1735 an Irish publisher, George Faulkner, printed a set of Swift’s works, Volume III of which was Gulliver’s Travels. As revealed in Faulkner’s «Advertisement to the Reader», Faulkner had access to an annotated copy of Motte’s work by «a friend of the author» (generally believed to be Swift’s friend Charles Ford) which reproduced most of the manuscript without Motte’s amendments, the original manuscript having been destroyed. It is also believed that Swift at least reviewed proofs of Faulkner’s edition before printing, but this cannot be proved. Generally, this is regarded as the Editio Princeps of Gulliver’s Travels with one small exception. This edition had an added piece by Swift, A letter from Capt. Gulliver to his Cousin Sympson, which complained of Motte’s alterations to the original text, saying he had so much altered it that «I do hardly know mine own work» and repudiating all of Motte’s changes as well as all the keys, libels, parodies, second parts and continuations that had appeared in the intervening years. This letter now forms part of many standard texts.

Lindalino[edit]

The five-paragraph episode in Part III, telling of the rebellion of the surface city of Lindalino against the flying island of Laputa, was an allegory of the affair of Drapier’s Letters of which Swift was proud. Lindalino represented Dublin and the impositions of Laputa represented the British imposition of William Wood’s poor-quality copper currency. Faulkner had omitted this passage, either because of political sensitivities raised by an Irish publisher printing an anti-British satire, or possibly because the text he worked from did not include the passage. In 1899 the passage was included in a new edition of the Collected Works. Modern editions derive from the Faulkner edition with the inclusion of this 1899 addendum.

Isaac Asimov notes in The Annotated Gulliver that Lindalino is generally taken to be Dublin, being composed of double lins; hence, Dublin.^[10]

Major themes[edit]

Gulliver’s Travels has been described as a Menippean satire, a children’s story, proto-science fiction and a forerunner of the modern novel.

Published seven years after Daniel Defoe’s successful Robinson Crusoe, Gulliver’s Travels may be read as a systematic rebuttal of Defoe’s optimistic account of human capability. In The Unthinkable Swift: The Spontaneous Philosophy of a Church of England Man, Warren Montag argues that Swift was concerned to refute the notion that the individual precedes society, as Defoe’s work seems to suggest. Swift regarded such thought as a dangerous endorsement of Thomas Hobbes’ radical political philosophy and for this reason Gulliver repeatedly encounters established societies rather than desolate islands. The captain who invites Gulliver to serve as a surgeon aboard his ship on the disastrous third voyage is named Robinson.

Allan Bloom asserts that Swift’s lampooning of the experiments of Laputa is the first questioning by a modern liberal democrat of the effects and cost on a society which embraces and celebrates policies pursuing scientific progress.^[11] Swift wrote:

The first man I saw was of a meagre aspect, with sooty hands and face, his hair and beard long, ragged, and singed in several places. His clothes, shirt, and skin, were all of the same colour. He has been eight years upon a project for extracting sunbeams out of cucumbers, which were to be put in phials hermetically sealed, and let out to warm the air in raw inclement summers. He told me, he did not doubt, that, in eight years more, he should be able to supply the governor’s gardens with sunshine, at a reasonable rate: but he complained that his stock was low, and entreated me «to give him something as an encouragement to ingenuity, especially since this had been a very dear season for cucumbers». I made him a small present, for my lord had furnished me with money on purpose, because he knew their practice of begging from all who go to see them.

A possible reason for the book’s classic status is that it can be seen as many things to many people. Broadly, the book has three themes:

• A satirical view of the state of European government, and of petty differences between religions
• An inquiry into whether people are inherently corrupt or whether they become corrupted
• A restatement of the older «ancients versus moderns» controversy previously addressed by Swift in The Battle of the Books

In storytelling and construction the parts follow a pattern:

• The causes of Gulliver’s misadventures become more malignant as time goes on—he is first shipwrecked, then abandoned, then attacked by strangers, then attacked by his own crew.
• Gulliver’s attitude hardens as the book progresses—he is genuinely surprised by the viciousness and politicking of the Lilliputians but finds the behaviour of the Yahoos in the fourth part reflective of the behaviour of people.
• Each part is the reverse of the preceding part—Gulliver is big/small/wise/ignorant, the countries are complex/simple/scientific/natural, and Gulliver perceives the forms of government as worse/better/worse/better than Britain’s (although Swift’s opinions on this matter are unclear).
• Gulliver’s viewpoint between parts is mirrored by that of his antagonists in the contrasting part—Gulliver sees the tiny Lilliputians as being vicious and unscrupulous, and then the king of Brobdingnag sees Europe in exactly the same light; Gulliver sees the Laputians as unreasonable, and his Houyhnhnm master sees humanity as equally so.
• No form of government is ideal—the simplistic Brobdingnagians enjoy public executions and have streets infested with beggars, the honest and upright Houyhnhnms who have no word for lying are happy to suppress the true nature of Gulliver as a Yahoo and are equally unconcerned about his reaction to being expelled.
• Specific individuals may be good even where the race is bad—Gulliver finds a friend in each of his travels and, despite Gulliver’s rejection and horror toward all Yahoos, is treated very well by the Portuguese captain, Don Pedro, who returns him to England at the book’s end.

Of equal interest is the character of Gulliver himself—he progresses from a cheery optimist at the start of the first part to the pompous misanthrope of the book’s conclusion and we may well have to filter our understanding of the work if we are to believe the final misanthrope wrote the whole work. In this sense, Gulliver’s Travels is a very modern and complex work. There are subtle shifts throughout the book, such as when Gulliver begins to see all humans, not just those in Houyhnhnm-land, as Yahoos.^[12]

Throughout, Gulliver is presented as being gullible. He generally accepts what he is told at face value; he rarely perceives deeper meanings; and he is an honest man who expects others to be honest. This makes for fun and irony: what Gulliver says can be trusted to be accurate, and he does not always understand the meaning of what he perceives.

Also, although Gulliver is presented as a commonplace «everyman» with only a basic education, he possesses a remarkable natural gift for language. He quickly becomes fluent in the native tongues of the strange lands in which he finds himself, a literary device that adds verisimilitude and humour to Swift’s work.

Despite the depth and subtlety of the book, as well as frequent off-colour and black humour, it is often classified as a children’s story because of the popularity of the Lilliput section (frequently bowdlerised) as a book for children. Indeed, many adaptations of the story are squarely aimed at a young audience, and one can still buy books entitled Gulliver’s Travels which contain only parts of the Lilliput voyage, and occasionally the Brobdingnag section.

Misogyny[edit]

Although Swift is often accused of misogyny in this work, many scholars believe Gulliver’s blatant misogyny to be intentional, and that Swift uses satire to openly mock misogyny throughout the book. One of the most cited examples of this comes from Gulliver’s description of a Brobdingnagian woman:

I must confess no Object ever disgusted me so much as the Sight of her monstrous Breast, which I cannot tell what to compare with, so as to give the curious Reader an Idea of its Bulk, Shape, and Colour…. This made me reflect upon the fair Skins of our English Ladies, who appear so beautiful to us, only because they are of our own Size, and their Defects not to be seen but through a magnifying glass….

This open critique towards aspects of the female body is something that Swift often brings up in other works of his, particularly in poems such as The Lady’s Dressing Room and A Beautiful Young Nymph Going To Bed.^[13]

A criticism of Swift’s use of misogyny by Felicity A. Nussbaum proposes the idea that «Gulliver himself is a gendered object of satire, and his antifeminist sentiments may be among those mocked». Gulliver’s own masculinity is often mocked, seen in how he is made to be a coward among the Brobdingnag people, repressed by the people of Lilliput, and viewed as an inferior Yahoo among the Houyhnhnms.^[12]

Nussbaum goes on to say in her analysis of the misogyny of the stories that in the adventures, particularly in the first story, the satire isn’t singularly focused on satirizing women, but to satirize Gulliver himself as a politically naive and inept giant whose masculine authority comically seems to be in jeopardy.^[14]

Another criticism of Swift’s use of misogyny delves into Gulliver’s repeated use of the word ‘nauseous’, and the way that Gulliver is fighting his emasculation by commenting on how he thinks the women of Brobdingnag are disgusting.

Swift has Gulliver frequently invoke the sensory (as opposed to reflective) word «nauseous» to describe this and other magnified images in Brobdingnag not only to reveal the neurotic depths of Gulliver’s misogyny, but also to show how male nausea can be used as a pathetic countermeasure against the perceived threat of female consumption. Swift has Gulliver associate these magnified acts of female consumption with the act of «throwing-up»—the opposite of and antidote to the act of gastronomic consumption.^[15]

This commentary of Deborah Needleman Armintor relies upon the way that the giant women do with Gulliver as they please, in much the same way as one might play with a toy, and get it to do everything one can think of. Armintor’s comparison focuses on the pocket microscopes that were popular in Swift’s time. She talks about how this instrument of science was transitioned to something toy-like and accessible, so it shifted into something that women favored, and thus men lost interest. This is similar to the progression of Gulliver’s time in Brobdingnag, from man of science to women’s plaything.

Comic misanthropy[edit]

Misanthropy is a theme that scholars have identified in Gulliver’s Travels. Arthur Case, R.S. Crane, and Edward Stone discuss Gulliver’s development of misanthropy and come to the consensus that this theme ought to be viewed as comical rather than cynical.^[16][17][18]

In terms of Gulliver’s development of misanthropy, these three scholars point to the fourth voyage. According to Case, Gulliver is at first averse to identifying with the Yahoos, but, after he deems the Houyhnhnms superior, he comes to believe that humans (including his fellow Europeans) are Yahoos due to their shortcomings. Perceiving the Houyhnhnms as perfect, Gulliver thus begins to perceive himself and the rest of humanity as imperfect.^[16] According to Crane, when Gulliver develops his misanthropic mindset, he becomes ashamed of humans and views them more in line with animals.^[17] This new perception of Gulliver’s, Stone claims, comes about because the Houyhnhnms’ judgement pushes Gulliver to identify with the Yahoos.^[18] Along similar lines, Crane holds that Gulliver’s misanthropy is developed in part when he talks to the Houyhnhnms about mankind because the discussions lead him to reflect on his previously held notion of humanity. Specifically, Gulliver’s master, who is a Houyhnhnm, provides questions and commentary that contribute to Gulliver’s reflectiveness and subsequent development of misanthropy.^[17] However, Case points out that Gulliver’s dwindling opinion of humans may be blown out of proportion due to the fact that he is no longer able to see the good qualities that humans are capable of possessing. Gulliver’s new view of humanity, then, creates his repulsive attitude towards his fellow humans after leaving Houyhnhnmland.^[16] But in Stone’s view, Gulliver’s actions and attitude upon his return can be interpreted as misanthropy that is exaggerated for comic effect rather than for a cynical effect. Stone further suggests that Gulliver goes mentally mad and believes that this is what leads Gulliver to exaggerate the shortcomings of humankind.^[18]

Another aspect that Crane attributes to Gulliver’s development of misanthropy is that when in Houyhnhnmland, it is the animal-like beings (the Houyhnhnms) who exhibit reason and the human-like beings (the Yahoos) who seem devoid of reason; Crane argues that it is this switch from Gulliver’s perceived norm that leads the way for him to question his view of humanity. As a result, Gulliver begins to identify humans as a type of Yahoo. To this point, Crane brings up the fact that a traditional definition of man—Homo est animal rationale (Humans are rational animals)—was prominent in academia around Swift’s time. Furthermore, Crane argues that Swift had to study this type of logic (see Porphyrian Tree) in college, so it is highly likely that he intentionally inverted this logic by placing the typically given example of irrational beings—horses—in the place of humans and vice versa.^[17]

Stone points out that Gulliver’s Travels takes a cue from the genre of the travel book, which was popular during Swift’s time period. From reading travel books, Swift’s contemporaries were accustomed to beast-like figures of foreign places; thus, Stone holds that the creation of the Yahoos was not out of the ordinary for the time period. From this playing off of familiar genre expectations, Stone deduces that the parallels that Swift draws between the Yahoos and humans is meant to be humorous rather than cynical. Even though Gulliver sees Yahoos and humans as if they are one and the same, Stone argues that Swift did not intend for readers to take on Gulliver’s view; Stone states that the Yahoos’ behaviors and characteristics that set them apart from humans further supports the notion that Gulliver’s identification with Yahoos is not meant to be taken to heart. Thus, Stone sees Gulliver’s perceived superiority of the Houyhnhnms and subsequent misanthropy as features that Swift used to employ the satirical and humorous elements characteristic of the Beast Fables of travel books that were popular with his contemporaries; as Swift did, these Beast Fables placed animals above humans in terms of morals and reason, but they were not meant to be taken literally.^[18]

Character analysis[edit]

Pedro de Mendez is the name of the Portuguese captain who rescues Gulliver in Book IV. When Gulliver is forced to leave the Island of the Houyhnhnms, his plan is «to discover some small Island uninhabited» where he can live in solitude. Instead, he is picked up by Don Pedro’s crew. Despite Gulliver’s appearance—he is dressed in skins and speaks like a horse—Don Pedro treats him compassionately and returns him to Lisbon.

Though Don Pedro appears only briefly, he has become an important figure in the debate between so-called soft school and hard school readers of Gulliver’s Travels. Some critics contend that Gulliver is a target of Swift’s satire and that Don Pedro represents an ideal of human kindness and generosity. Gulliver believes humans are similar to Yahoos in the sense that they make «no other use of reason, than to improve and multiply … vices».^[19]Swift, Jonathan (2009). Rawson, Claude (ed.). Gulliver’s Travels. W. W. Norton. p. 490. ISBN 978-0-393-93065-8.</ref> Captain Pedro provides a contrast to Gulliver’s reasoning, proving humans are able to reason, be kind, and most of all: civilized. Gulliver sees the bleak fallenness at the center of human nature, and Don Pedro is merely a minor character who, in Gulliver’s words, is «an Animal which had some little Portion of Reason».^[20]

Political allusions[edit]

While we cannot make assumptions about Swift’s intentions, part of what makes his writing so engaging throughout time is speculating the various political allusions within it. These allusions tend to go in and out of style, but here are some of the common (or merely interesting) allusions asserted by Swiftian scholars. Part I is probably responsible for the greatest number of political allusions, ranging from consistent allegory to minute comparisons. One of the most commonly noted parallels is that the wars between Lilliput and Blefuscu resemble those between England and France.^[21] The enmity between the low heels and the high heels is often interpreted as a parody of the Whigs and Tories, and the character referred to as Flimnap is often interpreted as an allusion to Sir Robert Walpole, a British statesman and Whig politician who Swift had a personally turbulent relationship with.

In Part III, the grand Academy of Lagado in Balnibarbi resembles and satirizes the Royal Society, which Swift was openly critical of. Furthermore, «A. E. Case, acting on a tipoff offered by the word ‘projectors,’ found [the Academy] to be the hiding place of many of those speculators implicated in the South Sea Bubble.»^[22] According to Treadwell, however, these implications extend beyond the speculators of the South Sea Bubble to include the many projectors of the late seventeenth and early eighteenth century England, including Swift himself. Not only is Swift satirizing the role of the projector in contemporary English politics, which he dabbled in during his younger years, but the role of the satirist, whose goals align with that of a projector: «The less obvious corollary of that word [projector] is that it must include the poor deluded satirist himself, since satire is, in its very essence, the wildest of all projects — a scheme to reform the world.»^[22]

Ann Kelly describes Part IV of The Travels and the Yahoo-Houyhnhnm relationship as an allusion to that of the Irish and the British: «The term that Swift uses to describe the oppression in both Ireland and Houyhnhnmland is ‘slavery’; this is not an accidental word choice, for Swift was well aware of the complicated moral and philosophical questions raised by the emotional designation ‘slavery.’ The misery of the Irish in the early eighteenth century shocked Swift and all others who witnessed it; the hopeless passivity of the people in this desolate land made it seem as if both the minds and bodies of the Irish were enslaved.»^[23] Kelly goes on to write: «Throughout the Irish tracts and poems, Swift continually vacillates as to whether the Irish are servile because of some defect within their character or whether their sordid condition is the result of a calculated policy from without to reduce them to brutishness. Although no one has done so, similar questions could be asked about the Yahoos, who are slaves to the Houyhnhnms.» However, Kelly does not suggest a wholesale equivalence between Irish and Yahoos, which would be reductive and omit the various other layers of satire at work in this section.

Language[edit]

In his annotated edition of the book published in 1980, Isaac Asimov claims that «making sense out of the words and phrases introduced by Swift…is a waste of time,» and these words were invented nonsense. However, Irving Rothman, a professor at University of Houston, points out that the language may have been derived from Hebrew, which Swift had studied at Trinity College Dublin.^[24]

Reception[edit]

The book was very popular upon release and was commonly discussed within social circles.^[25] Public reception widely varied, with the book receiving an initially enthusiastic reaction with readers praising its satire, and some reporting that the satire’s cleverness sounded like a realistic account of a man’s travels.^[26] James Beattie commended Swift’s work for its «truth» regarding the narration and claims that «the statesman, the philosopher, and the critick, will admire his keenness of satire, energy of description, and vivacity of language», noting that even children can enjoy the novel.^[27] As popularity increased, critics came to appreciate the deeper aspects of Gulliver’s Travels. It became known for its insightful take on morality, expanding its reputation beyond just humorous satire.^[26]

Despite its initial positive reception, the book faced backlash. Viscount Bolingbroke, a friend of Swift and one of the first critics of the book, criticised the author for his overt use of misanthropy.^[26] Other negative responses to the book also looked towards its portrayal of humanity, which was considered inaccurate. Swifts’s peers rejected the book on claims that its themes of misanthropy were harmful and offensive. They criticized its satire for exceeding what was deemed acceptable and appropriate, including the Houyhnhnms and Yahoos’s similarities to humans.^[27] There was also controversy surrounding the political allegories. Readers enjoyed the political references, finding them humorous. However, members of the Whig party were offended, believing that Swift mocked their politics.^[26]

British novelist and journalist William Makepeace Thackeray described Swift’s work as «blasphemous», saying its critical view of mankind was ludicrous and overly harsh. He concluded that he could not understand the origins of Swift’s critiques on humanity.^[27]

Cultural influences[edit]

The term Lilliputian has entered many languages as an adjective meaning «small and delicate». There is a brand of small cigar called Lilliput, and a series of collectable model houses known as «Lilliput Lane». The smallest light bulb fitting (5 mm diameter) in the Edison screw series is called the «Lilliput Edison screw». In Dutch and Czech, the words Lilliputter and lilipután, respectively, are used for adults shorter than 1.30 meters. Conversely, Brobdingnagian appears in the Oxford English Dictionary as a synonym for very large or gigantic.

In like vein, the term yahoo is often encountered as a synonym for ruffian or thug. In the Oxford English Dictionary it is defined as «a rude, noisy, or violent person» and its origins attributed to Swift’s Gulliver’s Travels.^[28]

In the discipline of computer architecture, the terms big-endian and little-endian are used to describe two possible ways of laying out bytes of data in computer memory. The terms derive from one of the satirical conflicts in the book, in which two religious sects of Lilliputians are divided between those who crack open their soft-boiled eggs from the little end, the «Little-endians», and those who use the big end, the «Big-endians». The nomenclature was chosen as an irony, since the choice of which byte-order method to use is technically trivial (both are equally good), but actually still important: systems which do it one way are thus incompatible with those that do it the other way, and so it shouldn’t be left to each individual designer’s choice, resulting in a «holy war» over a triviality.^[29]

It has been pointed out that the long and vicious war which started after a disagreement about which was the best end to break an egg is an example of the narcissism of small differences, a term Sigmund Freud coined in the early 1900s.^[30]

In other works[edit]

Many sequels followed the initial publishing of the Travels. The earliest of these was the anonymously authored Memoirs of the Court of Lilliput,^[31] published 1727, which expands the account of Gulliver’s stays in Lilliput and Blefuscu by adding several gossipy anecdotes about scandalous episodes at the Lilliputian court. Abbé Pierre Desfontaines, the first French translator of Swift’s story, wrote a sequel, Le Nouveau Gulliver ou Voyages de Jean Gulliver, fils du capitaine Lemuel Gulliver (The New Gulliver, or the travels of John Gulliver, son of Captain Lemuel Gulliver), published in 1730.^[32] Gulliver’s son has various fantastic, satirical adventures.

Adaptations[edit]

Film[edit]

• Gulliver’s Travels Among the Lilliputians and the Giants, a 1902 French silent film directed by Georges Méliès
• Gulliver’s Travels, a 1924 Austrian silent adventure film
• The New Gulliver, a 1935 Soviet film
• Gulliver’s Travels, a 1939 American animated film
• The 3 Worlds of Gulliver, a 1960 American film loosely based on the novel, also known as Gulliver’s Travels
• Gulliver’s Travels Beyond the Moon, a 1965 Japanese animated film featuring Gulliver as a character
• Gulliver’s Travels, a 1977 British-Belgian film starring Richard Harris
• Gulliver’s Travels, a 1996 animated film by Golden Films
• Jajantaram Mamantaram, a 2003 Indian film starring Jaaved Jaaferi
• Gulliver’s Travels, a 2010 American film starring Jack Black

Television[edit]

• Gulliver’s Travels, a 1979 TV special produced by Hanna-Barbera
• Saban’s Gulliver’s Travels, a 1992 French animated TV series
• Gulliver’s Travels, a 1996 American TV miniseries starring Ted Danson

Radio[edit]

• Gulliver’s Travels, a 1999 radio adaptation in the Radio Tales series
• Brian Gulliver’s Travels, a satirical radio series starring Neil Pearson
• Gulliver’s Travels, a 2012 BBC Radio 4 production starring Arthur Darvill, adapted in three parts by Matthew Broughton^[33]

Bibliography[edit]

Editions[edit]

The standard edition of Jonathan Swift’s prose works as of 2005 is the Prose Writings in 16 volumes, edited by Herbert Davis et al.^[34]

• Swift, Jonathan Gulliver’s Travels (Harmondsworth: Penguin, 2008) ISBN 978-0141439495. Edited with an introduction and notes by Robert DeMaria Jr. The copytext is based on the 1726 edition with emendations and additions from later texts and manuscripts.
• Swift, Jonathan Gulliver’s Travels (Oxford: Oxford University Press, 2005) ISBN 978-0192805348. Edited with an introduction by Claude Rawson and notes by Ian Higgins. Essentially based on the same text as the Essential Writings listed below with expanded notes and an introduction, although it lacks the selection of criticism.
• Swift, Jonathan The Essential Writings of Jonathan Swift (New York: W.W. Norton, 2009) ISBN 978-0393930658. Edited with an introduction by Claude Rawson and notes by Ian Higgins. This title contains the major works of Swift in full, including Gulliver’s Travels, A Modest Proposal, A Tale of a Tub, Directions to Servants and many other poetic and prose works. Also included is a selection of contextual material, and criticism from Orwell to Rawson. The text of GT is taken from Faulkner’s 1735 edition.
• Swift, Jonathan Gulliver’s Travels (New York: W.W. Norton, 2001) ISBN 0393957241. Edited by Albert J. Rivero. Based on the 1726 text, with some adopted emendations from later corrections and editions. Also includes a selection of contextual material, letters, and criticism.

See also[edit]

• Aeneid
• List of literary cycles
• Odyssey
• Sinbad the Sailor
• Sunpadh
• The Voyage of Bran
• Castle In The Sky

References[edit]

External links[edit]

Digital editions

• Gulliver’s Travels at Standard Ebooks
• Gulliver’s Travels at Project Gutenberg (1727 ed.)
• Gulliver’s Travels at Project Gutenberg (1900 ed.; with illustrations)
• Gulliver’s Travels public domain audiobook at LibriVox
• Gulliver’s Travels at the Internet Archive

Gulliver’s Travels

First edition of Gulliver’s Travels
Author	Jonathan Swift
Original title	Travels into Several Remote Nations of the World. In Four Parts. By Lemuel Gulliver, First a Surgeon, and then a Captain of Several Ships
Country	England
Language	English
Genre	Satire, fantasy
Publisher	Benjamin Motte
Publication date	28 October 1726 (296 years ago)
Media type	Print
Dewey Decimal	823.5
Text	Gulliver’s Travels at Wikisource

Gulliver’s Travels, or Travels into Several Remote Nations of the World. In Four Parts. By Lemuel Gulliver, First a Surgeon, and then a Captain of Several Ships is a 1726 prose satire^[1][2] by the Anglo-Irish writer and clergyman Jonathan Swift, satirising both human nature and the «travellers’ tales» literary subgenre. It is Swift’s best known full-length work, and a classic of English literature. Swift claimed that he wrote Gulliver’s Travels «to vex the world rather than divert it».

The book was an immediate success. The English dramatist John Gay remarked: «It is universally read, from the cabinet council to the nursery.»^[3] In 2015, Robert McCrum released his selection list of 100 best novels of all time, where he called Gulliver’s Travels «a satirical masterpiece».^[4]

Plot[edit]

Part I: A Voyage to Lilliput[edit]

The travel begins with a short preamble in which Lemuel Gulliver gives a brief outline of his life and history before his voyages.

4 May 1699 – 13 April 1702

During his first voyage, Gulliver is washed ashore after a shipwreck and finds himself a prisoner of a race of tiny people, less than 6 inches (15 cm) tall, who are inhabitants of the island country of Lilliput. After giving assurances of his good behaviour, he is given a residence in Lilliput and becomes a favourite of the Lilliput Royal Court. He is also given permission by the King of Lilliput to go around the city on condition that he must not hurt their subjects.

At first, the Lilliputians are hospitable to Gulliver, but they are also wary of the threat that his size poses to them. The Lilliputians reveal themselves to be a people who put great emphasis on trivial matters. For example, which end of an egg a person cracks becomes the basis of a deep political rift within that nation. They are a people who revel in displays of authority and performances of power. Gulliver assists the Lilliputians to subdue their neighbours the Blefuscudians by stealing their fleet. However, he refuses to reduce the island nation of Blefuscu to a province of Lilliput, displeasing the King and the royal court.

Gulliver is charged with treason for, among other crimes, urinating in the capital though he was putting out a fire. He is convicted and sentenced to be blinded. With the assistance of a kind friend, «a considerable person at court», he escapes to Blefuscu. Here, he spots and retrieves an abandoned boat and sails out to be rescued by a passing ship, which safely takes him back home with some Lilliputian animals he carries with him.

Part II: A Voyage to Brobdingnag[edit]

20 June 1702 – 3 June 1706

Gulliver soon sets out again. When the sailing ship Adventure is blown off course by storms and forced to sail for land in search of fresh water, Gulliver is abandoned by his companions and left on a peninsula on the western coast of the North American continent.

The grass of Brobdingnag is as tall as a tree. He is then found by a farmer who is about 72 ft (22 m) tall, judging from Gulliver estimating the man’s step being 10 yards (9 m). The giant farmer brings Gulliver home, and his daughter Glumdalclitch cares for Gulliver. The farmer treats him as a curiosity and exhibits him for money. After a while the constant display makes Gulliver sick, and the farmer sells him to the queen of the realm. Glumdalclitch (who accompanied her father while exhibiting Gulliver) is taken into the queen’s service to take care of the tiny man. Since Gulliver is too small to use their huge chairs, beds, knives and forks, the queen commissions a small house to be built for him so that he can be carried around in it; this is referred to as his «travelling box».

Between small adventures such as fighting giant wasps and being carried to the roof by a monkey, he discusses the state of Europe with the King of Brobdingnag. The king is not happy with Gulliver’s accounts of Europe, especially upon learning of the use of guns and cannon. On a trip to the seaside, his traveling box is seized by a giant eagle which drops Gulliver and his box into the sea where he is picked up by sailors who return him to England.

Part III: A Voyage to Laputa, Balnibarbi, Luggnagg, Glubbdubdrib and Japan[edit]

5 August 1706 – 16 April 1710

Setting out again, Gulliver’s ship is attacked by pirates, and he is marooned close to a desolate rocky island near India. He is rescued by the flying island of Laputa, a kingdom devoted to the arts of music, mathematics, and astronomy but unable to use them for practical ends. Rather than using armies, Laputa has a custom of throwing rocks down at rebellious cities on the ground.

Gulliver tours Balnibarbi, the kingdom ruled from Laputa, as the guest of a low-ranking courtier and sees the ruin brought about by the blind pursuit of science without practical results, in a satire on bureaucracy and on the Royal Society and its experiments. At the Grand Academy of Lagado in Balnibarbi, great resources and manpower are employed on researching preposterous schemes such as extracting sunbeams from cucumbers, softening marble for use in pillows, learning how to mix paint by smell, and uncovering political conspiracies by examining the excrement of suspicious persons (see muckraking). Gulliver is then taken to Maldonada, the main port of Balnibarbi, to await a trader who can take him on to Japan.

While waiting for a passage, Gulliver takes a short side-trip to the island of Glubbdubdrib which is southwest of Balnibarbi. On Glubbdubdrib, he visits a magician’s dwelling and discusses history with the ghosts of historical figures, the most obvious restatement of the «ancients versus moderns» theme in the book. The ghosts include Julius Caesar, Brutus, Homer, Aristotle, René Descartes, and Pierre Gassendi.

On the island of Luggnagg, he encounters the struldbrugs, people who are immortal. They do not have the gift of eternal youth, but suffer the infirmities of old age and are considered legally dead at the age of eighty.

After reaching Japan, Gulliver asks the Emperor «to excuse my performing the ceremony imposed upon my countrymen of trampling upon the crucifix», which the Emperor does. Gulliver returns home, determined to stay there for the rest of his days.

Part IV: A Voyage to the Land of the Houyhnhnms[edit]

7 September 1710 – 5 December 1715

Despite his earlier intention of remaining at home, Gulliver returns to sea as the captain of a merchantman, as he is bored with his employment as a surgeon. On this voyage, he is forced to find new additions to his crew who, he believes, have turned against him. His crew then commits mutiny. After keeping him contained for some time, they resolve to leave him on the first piece of land they come across, and continue as pirates. He is abandoned in a landing boat and comes upon a race of deformed savage humanoid creatures to which he conceives a violent antipathy. Shortly afterwards, he meets the Houyhnhnms, a race of talking horses. They are the rulers while the deformed creatures that resemble human beings are called Yahoos.

Some scholars have identified the relationship between the Houyhnhnms and Yahoos as a master/ slave dynamic.^[6]

Gulliver becomes a member of a horse’s household and comes to both admire and emulate the Houyhnhnms and their way of life, rejecting his fellow humans as merely Yahoos endowed with some semblance of reason which they only use to exacerbate and add to the vices Nature gave them. However, an Assembly of the Houyhnhnms rules that Gulliver, a Yahoo with some semblance of reason, is a danger to their civilization and commands him to swim back to the land that he came from. Gulliver’s «Master,» the Houyhnhnm who took him into his household, buys him time to create a canoe to make his departure easier. After another disastrous voyage, he is rescued against his will by a Portuguese ship. He is disgusted to see that Captain Pedro de Mendez, whom he considers a Yahoo, is a wise, courteous, and generous person.

He returns to his home in England, but is unable to reconcile himself to living among «Yahoos» and becomes a recluse, remaining in his house, avoiding his family and his wife, and spending several hours a day speaking with the horses in his stables.

Composition and history[edit]

It is uncertain exactly when Swift started writing Gulliver’s Travels. (Much of the writing was done at Loughry Manor in Cookstown, County Tyrone, whilst Swift stayed there.) Some sources^[which?] suggest as early as 1713 when Swift, Gay, Pope, Arbuthnot and others formed the Scriblerus Club with the aim of satirising popular literary genres.^[7] According to these accounts, Swift was charged with writing the memoirs of the club’s imaginary author, Martinus Scriblerus, and also with satirising the «travellers’ tales» literary subgenre. It is known from Swift’s correspondence that the composition proper began in 1720 with the mirror-themed Parts I and II written first, Part IV next in 1723 and Part III written in 1724; but amendments were made even while Swift was writing Drapier’s Letters. By August 1725 the book was complete; and as Gulliver’s Travels was a transparently anti-Whig satire, it is likely that Swift had the manuscript copied so that his handwriting could not be used as evidence if a prosecution should arise, as had happened in the case of some of his Irish pamphlets (the Drapier’s Letters). In March 1726 Swift travelled to London to have his work published; the manuscript was secretly delivered to the publisher Benjamin Motte, who used five printing houses to speed production and avoid piracy.^[8] Motte, recognising a best-seller but fearing prosecution, cut or altered the worst offending passages (such as the descriptions of the court contests in Lilliput and the rebellion of Lindalino), added some material in defence of Queen Anne to Part II, and published it. The first edition was released in two volumes on 28 October 1726, priced at 8s. 6d.^[9]

Motte published Gulliver’s Travels anonymously, and as was often the way with fashionable works, several follow-ups (Memoirs of the Court of Lilliput), parodies (Two Lilliputian Odes, The first on the Famous Engine With Which Captain Gulliver extinguish’d the Palace Fire…) and «keys» (Gulliver Decipher’d and Lemuel Gulliver’s Travels into Several Remote Regions of the World Compendiously Methodiz’d, the second by Edmund Curll who had similarly written a «key» to Swift’s Tale of a Tub in 1705) were swiftly produced. These were mostly printed anonymously (or occasionally pseudonymously) and were quickly forgotten. Swift had nothing to do with them and disavowed them in Faulkner’s edition of 1735. Swift’s friend Alexander Pope wrote a set of five Verses on Gulliver’s Travels, which Swift liked so much that he added them to the second edition of the book, though they are rarely included.

Faulkner’s 1735 edition[edit]

In 1735 an Irish publisher, George Faulkner, printed a set of Swift’s works, Volume III of which was Gulliver’s Travels. As revealed in Faulkner’s «Advertisement to the Reader», Faulkner had access to an annotated copy of Motte’s work by «a friend of the author» (generally believed to be Swift’s friend Charles Ford) which reproduced most of the manuscript without Motte’s amendments, the original manuscript having been destroyed. It is also believed that Swift at least reviewed proofs of Faulkner’s edition before printing, but this cannot be proved. Generally, this is regarded as the Editio Princeps of Gulliver’s Travels with one small exception. This edition had an added piece by Swift, A letter from Capt. Gulliver to his Cousin Sympson, which complained of Motte’s alterations to the original text, saying he had so much altered it that «I do hardly know mine own work» and repudiating all of Motte’s changes as well as all the keys, libels, parodies, second parts and continuations that had appeared in the intervening years. This letter now forms part of many standard texts.

Lindalino[edit]

The five-paragraph episode in Part III, telling of the rebellion of the surface city of Lindalino against the flying island of Laputa, was an allegory of the affair of Drapier’s Letters of which Swift was proud. Lindalino represented Dublin and the impositions of Laputa represented the British imposition of William Wood’s poor-quality copper currency. Faulkner had omitted this passage, either because of political sensitivities raised by an Irish publisher printing an anti-British satire, or possibly because the text he worked from did not include the passage. In 1899 the passage was included in a new edition of the Collected Works. Modern editions derive from the Faulkner edition with the inclusion of this 1899 addendum.

Isaac Asimov notes in The Annotated Gulliver that Lindalino is generally taken to be Dublin, being composed of double lins; hence, Dublin.^[10]

Major themes[edit]

Gulliver’s Travels has been described as a Menippean satire, a children’s story, proto-science fiction and a forerunner of the modern novel.

Published seven years after Daniel Defoe’s successful Robinson Crusoe, Gulliver’s Travels may be read as a systematic rebuttal of Defoe’s optimistic account of human capability. In The Unthinkable Swift: The Spontaneous Philosophy of a Church of England Man, Warren Montag argues that Swift was concerned to refute the notion that the individual precedes society, as Defoe’s work seems to suggest. Swift regarded such thought as a dangerous endorsement of Thomas Hobbes’ radical political philosophy and for this reason Gulliver repeatedly encounters established societies rather than desolate islands. The captain who invites Gulliver to serve as a surgeon aboard his ship on the disastrous third voyage is named Robinson.

Allan Bloom asserts that Swift’s lampooning of the experiments of Laputa is the first questioning by a modern liberal democrat of the effects and cost on a society which embraces and celebrates policies pursuing scientific progress.^[11] Swift wrote:

The first man I saw was of a meagre aspect, with sooty hands and face, his hair and beard long, ragged, and singed in several places. His clothes, shirt, and skin, were all of the same colour. He has been eight years upon a project for extracting sunbeams out of cucumbers, which were to be put in phials hermetically sealed, and let out to warm the air in raw inclement summers. He told me, he did not doubt, that, in eight years more, he should be able to supply the governor’s gardens with sunshine, at a reasonable rate: but he complained that his stock was low, and entreated me «to give him something as an encouragement to ingenuity, especially since this had been a very dear season for cucumbers». I made him a small present, for my lord had furnished me with money on purpose, because he knew their practice of begging from all who go to see them.

A possible reason for the book’s classic status is that it can be seen as many things to many people. Broadly, the book has three themes:

• A satirical view of the state of European government, and of petty differences between religions
• An inquiry into whether people are inherently corrupt or whether they become corrupted
• A restatement of the older «ancients versus moderns» controversy previously addressed by Swift in The Battle of the Books

In storytelling and construction the parts follow a pattern:

• The causes of Gulliver’s misadventures become more malignant as time goes on—he is first shipwrecked, then abandoned, then attacked by strangers, then attacked by his own crew.
• Gulliver’s attitude hardens as the book progresses—he is genuinely surprised by the viciousness and politicking of the Lilliputians but finds the behaviour of the Yahoos in the fourth part reflective of the behaviour of people.
• Each part is the reverse of the preceding part—Gulliver is big/small/wise/ignorant, the countries are complex/simple/scientific/natural, and Gulliver perceives the forms of government as worse/better/worse/better than Britain’s (although Swift’s opinions on this matter are unclear).
• Gulliver’s viewpoint between parts is mirrored by that of his antagonists in the contrasting part—Gulliver sees the tiny Lilliputians as being vicious and unscrupulous, and then the king of Brobdingnag sees Europe in exactly the same light; Gulliver sees the Laputians as unreasonable, and his Houyhnhnm master sees humanity as equally so.
• No form of government is ideal—the simplistic Brobdingnagians enjoy public executions and have streets infested with beggars, the honest and upright Houyhnhnms who have no word for lying are happy to suppress the true nature of Gulliver as a Yahoo and are equally unconcerned about his reaction to being expelled.
• Specific individuals may be good even where the race is bad—Gulliver finds a friend in each of his travels and, despite Gulliver’s rejection and horror toward all Yahoos, is treated very well by the Portuguese captain, Don Pedro, who returns him to England at the book’s end.

Of equal interest is the character of Gulliver himself—he progresses from a cheery optimist at the start of the first part to the pompous misanthrope of the book’s conclusion and we may well have to filter our understanding of the work if we are to believe the final misanthrope wrote the whole work. In this sense, Gulliver’s Travels is a very modern and complex work. There are subtle shifts throughout the book, such as when Gulliver begins to see all humans, not just those in Houyhnhnm-land, as Yahoos.^[12]

Throughout, Gulliver is presented as being gullible. He generally accepts what he is told at face value; he rarely perceives deeper meanings; and he is an honest man who expects others to be honest. This makes for fun and irony: what Gulliver says can be trusted to be accurate, and he does not always understand the meaning of what he perceives.

Also, although Gulliver is presented as a commonplace «everyman» with only a basic education, he possesses a remarkable natural gift for language. He quickly becomes fluent in the native tongues of the strange lands in which he finds himself, a literary device that adds verisimilitude and humour to Swift’s work.

Despite the depth and subtlety of the book, as well as frequent off-colour and black humour, it is often classified as a children’s story because of the popularity of the Lilliput section (frequently bowdlerised) as a book for children. Indeed, many adaptations of the story are squarely aimed at a young audience, and one can still buy books entitled Gulliver’s Travels which contain only parts of the Lilliput voyage, and occasionally the Brobdingnag section.

Misogyny[edit]

Although Swift is often accused of misogyny in this work, many scholars believe Gulliver’s blatant misogyny to be intentional, and that Swift uses satire to openly mock misogyny throughout the book. One of the most cited examples of this comes from Gulliver’s description of a Brobdingnagian woman:

I must confess no Object ever disgusted me so much as the Sight of her monstrous Breast, which I cannot tell what to compare with, so as to give the curious Reader an Idea of its Bulk, Shape, and Colour…. This made me reflect upon the fair Skins of our English Ladies, who appear so beautiful to us, only because they are of our own Size, and their Defects not to be seen but through a magnifying glass….

This open critique towards aspects of the female body is something that Swift often brings up in other works of his, particularly in poems such as The Lady’s Dressing Room and A Beautiful Young Nymph Going To Bed.^[13]

A criticism of Swift’s use of misogyny by Felicity A. Nussbaum proposes the idea that «Gulliver himself is a gendered object of satire, and his antifeminist sentiments may be among those mocked». Gulliver’s own masculinity is often mocked, seen in how he is made to be a coward among the Brobdingnag people, repressed by the people of Lilliput, and viewed as an inferior Yahoo among the Houyhnhnms.^[12]

Nussbaum goes on to say in her analysis of the misogyny of the stories that in the adventures, particularly in the first story, the satire isn’t singularly focused on satirizing women, but to satirize Gulliver himself as a politically naive and inept giant whose masculine authority comically seems to be in jeopardy.^[14]

Another criticism of Swift’s use of misogyny delves into Gulliver’s repeated use of the word ‘nauseous’, and the way that Gulliver is fighting his emasculation by commenting on how he thinks the women of Brobdingnag are disgusting.

Swift has Gulliver frequently invoke the sensory (as opposed to reflective) word «nauseous» to describe this and other magnified images in Brobdingnag not only to reveal the neurotic depths of Gulliver’s misogyny, but also to show how male nausea can be used as a pathetic countermeasure against the perceived threat of female consumption. Swift has Gulliver associate these magnified acts of female consumption with the act of «throwing-up»—the opposite of and antidote to the act of gastronomic consumption.^[15]

This commentary of Deborah Needleman Armintor relies upon the way that the giant women do with Gulliver as they please, in much the same way as one might play with a toy, and get it to do everything one can think of. Armintor’s comparison focuses on the pocket microscopes that were popular in Swift’s time. She talks about how this instrument of science was transitioned to something toy-like and accessible, so it shifted into something that women favored, and thus men lost interest. This is similar to the progression of Gulliver’s time in Brobdingnag, from man of science to women’s plaything.

Comic misanthropy[edit]

Misanthropy is a theme that scholars have identified in Gulliver’s Travels. Arthur Case, R.S. Crane, and Edward Stone discuss Gulliver’s development of misanthropy and come to the consensus that this theme ought to be viewed as comical rather than cynical.^[16][17][18]

In terms of Gulliver’s development of misanthropy, these three scholars point to the fourth voyage. According to Case, Gulliver is at first averse to identifying with the Yahoos, but, after he deems the Houyhnhnms superior, he comes to believe that humans (including his fellow Europeans) are Yahoos due to their shortcomings. Perceiving the Houyhnhnms as perfect, Gulliver thus begins to perceive himself and the rest of humanity as imperfect.^[16] According to Crane, when Gulliver develops his misanthropic mindset, he becomes ashamed of humans and views them more in line with animals.^[17] This new perception of Gulliver’s, Stone claims, comes about because the Houyhnhnms’ judgement pushes Gulliver to identify with the Yahoos.^[18] Along similar lines, Crane holds that Gulliver’s misanthropy is developed in part when he talks to the Houyhnhnms about mankind because the discussions lead him to reflect on his previously held notion of humanity. Specifically, Gulliver’s master, who is a Houyhnhnm, provides questions and commentary that contribute to Gulliver’s reflectiveness and subsequent development of misanthropy.^[17] However, Case points out that Gulliver’s dwindling opinion of humans may be blown out of proportion due to the fact that he is no longer able to see the good qualities that humans are capable of possessing. Gulliver’s new view of humanity, then, creates his repulsive attitude towards his fellow humans after leaving Houyhnhnmland.^[16] But in Stone’s view, Gulliver’s actions and attitude upon his return can be interpreted as misanthropy that is exaggerated for comic effect rather than for a cynical effect. Stone further suggests that Gulliver goes mentally mad and believes that this is what leads Gulliver to exaggerate the shortcomings of humankind.^[18]

Another aspect that Crane attributes to Gulliver’s development of misanthropy is that when in Houyhnhnmland, it is the animal-like beings (the Houyhnhnms) who exhibit reason and the human-like beings (the Yahoos) who seem devoid of reason; Crane argues that it is this switch from Gulliver’s perceived norm that leads the way for him to question his view of humanity. As a result, Gulliver begins to identify humans as a type of Yahoo. To this point, Crane brings up the fact that a traditional definition of man—Homo est animal rationale (Humans are rational animals)—was prominent in academia around Swift’s time. Furthermore, Crane argues that Swift had to study this type of logic (see Porphyrian Tree) in college, so it is highly likely that he intentionally inverted this logic by placing the typically given example of irrational beings—horses—in the place of humans and vice versa.^[17]

Stone points out that Gulliver’s Travels takes a cue from the genre of the travel book, which was popular during Swift’s time period. From reading travel books, Swift’s contemporaries were accustomed to beast-like figures of foreign places; thus, Stone holds that the creation of the Yahoos was not out of the ordinary for the time period. From this playing off of familiar genre expectations, Stone deduces that the parallels that Swift draws between the Yahoos and humans is meant to be humorous rather than cynical. Even though Gulliver sees Yahoos and humans as if they are one and the same, Stone argues that Swift did not intend for readers to take on Gulliver’s view; Stone states that the Yahoos’ behaviors and characteristics that set them apart from humans further supports the notion that Gulliver’s identification with Yahoos is not meant to be taken to heart. Thus, Stone sees Gulliver’s perceived superiority of the Houyhnhnms and subsequent misanthropy as features that Swift used to employ the satirical and humorous elements characteristic of the Beast Fables of travel books that were popular with his contemporaries; as Swift did, these Beast Fables placed animals above humans in terms of morals and reason, but they were not meant to be taken literally.^[18]

Character analysis[edit]

Pedro de Mendez is the name of the Portuguese captain who rescues Gulliver in Book IV. When Gulliver is forced to leave the Island of the Houyhnhnms, his plan is «to discover some small Island uninhabited» where he can live in solitude. Instead, he is picked up by Don Pedro’s crew. Despite Gulliver’s appearance—he is dressed in skins and speaks like a horse—Don Pedro treats him compassionately and returns him to Lisbon.

Though Don Pedro appears only briefly, he has become an important figure in the debate between so-called soft school and hard school readers of Gulliver’s Travels. Some critics contend that Gulliver is a target of Swift’s satire and that Don Pedro represents an ideal of human kindness and generosity. Gulliver believes humans are similar to Yahoos in the sense that they make «no other use of reason, than to improve and multiply … vices».^[19]Swift, Jonathan (2009). Rawson, Claude (ed.). Gulliver’s Travels. W. W. Norton. p. 490. ISBN 978-0-393-93065-8.</ref> Captain Pedro provides a contrast to Gulliver’s reasoning, proving humans are able to reason, be kind, and most of all: civilized. Gulliver sees the bleak fallenness at the center of human nature, and Don Pedro is merely a minor character who, in Gulliver’s words, is «an Animal which had some little Portion of Reason».^[20]

Political allusions[edit]

While we cannot make assumptions about Swift’s intentions, part of what makes his writing so engaging throughout time is speculating the various political allusions within it. These allusions tend to go in and out of style, but here are some of the common (or merely interesting) allusions asserted by Swiftian scholars. Part I is probably responsible for the greatest number of political allusions, ranging from consistent allegory to minute comparisons. One of the most commonly noted parallels is that the wars between Lilliput and Blefuscu resemble those between England and France.^[21] The enmity between the low heels and the high heels is often interpreted as a parody of the Whigs and Tories, and the character referred to as Flimnap is often interpreted as an allusion to Sir Robert Walpole, a British statesman and Whig politician who Swift had a personally turbulent relationship with.

In Part III, the grand Academy of Lagado in Balnibarbi resembles and satirizes the Royal Society, which Swift was openly critical of. Furthermore, «A. E. Case, acting on a tipoff offered by the word ‘projectors,’ found [the Academy] to be the hiding place of many of those speculators implicated in the South Sea Bubble.»^[22] According to Treadwell, however, these implications extend beyond the speculators of the South Sea Bubble to include the many projectors of the late seventeenth and early eighteenth century England, including Swift himself. Not only is Swift satirizing the role of the projector in contemporary English politics, which he dabbled in during his younger years, but the role of the satirist, whose goals align with that of a projector: «The less obvious corollary of that word [projector] is that it must include the poor deluded satirist himself, since satire is, in its very essence, the wildest of all projects — a scheme to reform the world.»^[22]

Ann Kelly describes Part IV of The Travels and the Yahoo-Houyhnhnm relationship as an allusion to that of the Irish and the British: «The term that Swift uses to describe the oppression in both Ireland and Houyhnhnmland is ‘slavery’; this is not an accidental word choice, for Swift was well aware of the complicated moral and philosophical questions raised by the emotional designation ‘slavery.’ The misery of the Irish in the early eighteenth century shocked Swift and all others who witnessed it; the hopeless passivity of the people in this desolate land made it seem as if both the minds and bodies of the Irish were enslaved.»^[23] Kelly goes on to write: «Throughout the Irish tracts and poems, Swift continually vacillates as to whether the Irish are servile because of some defect within their character or whether their sordid condition is the result of a calculated policy from without to reduce them to brutishness. Although no one has done so, similar questions could be asked about the Yahoos, who are slaves to the Houyhnhnms.» However, Kelly does not suggest a wholesale equivalence between Irish and Yahoos, which would be reductive and omit the various other layers of satire at work in this section.

Language[edit]

In his annotated edition of the book published in 1980, Isaac Asimov claims that «making sense out of the words and phrases introduced by Swift…is a waste of time,» and these words were invented nonsense. However, Irving Rothman, a professor at University of Houston, points out that the language may have been derived from Hebrew, which Swift had studied at Trinity College Dublin.^[24]

Reception[edit]

The book was very popular upon release and was commonly discussed within social circles.^[25] Public reception widely varied, with the book receiving an initially enthusiastic reaction with readers praising its satire, and some reporting that the satire’s cleverness sounded like a realistic account of a man’s travels.^[26] James Beattie commended Swift’s work for its «truth» regarding the narration and claims that «the statesman, the philosopher, and the critick, will admire his keenness of satire, energy of description, and vivacity of language», noting that even children can enjoy the novel.^[27] As popularity increased, critics came to appreciate the deeper aspects of Gulliver’s Travels. It became known for its insightful take on morality, expanding its reputation beyond just humorous satire.^[26]

Despite its initial positive reception, the book faced backlash. Viscount Bolingbroke, a friend of Swift and one of the first critics of the book, criticised the author for his overt use of misanthropy.^[26] Other negative responses to the book also looked towards its portrayal of humanity, which was considered inaccurate. Swifts’s peers rejected the book on claims that its themes of misanthropy were harmful and offensive. They criticized its satire for exceeding what was deemed acceptable and appropriate, including the Houyhnhnms and Yahoos’s similarities to humans.^[27] There was also controversy surrounding the political allegories. Readers enjoyed the political references, finding them humorous. However, members of the Whig party were offended, believing that Swift mocked their politics.^[26]

British novelist and journalist William Makepeace Thackeray described Swift’s work as «blasphemous», saying its critical view of mankind was ludicrous and overly harsh. He concluded that he could not understand the origins of Swift’s critiques on humanity.^[27]

Cultural influences[edit]

The term Lilliputian has entered many languages as an adjective meaning «small and delicate». There is a brand of small cigar called Lilliput, and a series of collectable model houses known as «Lilliput Lane». The smallest light bulb fitting (5 mm diameter) in the Edison screw series is called the «Lilliput Edison screw». In Dutch and Czech, the words Lilliputter and lilipután, respectively, are used for adults shorter than 1.30 meters. Conversely, Brobdingnagian appears in the Oxford English Dictionary as a synonym for very large or gigantic.

In like vein, the term yahoo is often encountered as a synonym for ruffian or thug. In the Oxford English Dictionary it is defined as «a rude, noisy, or violent person» and its origins attributed to Swift’s Gulliver’s Travels.^[28]

In the discipline of computer architecture, the terms big-endian and little-endian are used to describe two possible ways of laying out bytes of data in computer memory. The terms derive from one of the satirical conflicts in the book, in which two religious sects of Lilliputians are divided between those who crack open their soft-boiled eggs from the little end, the «Little-endians», and those who use the big end, the «Big-endians». The nomenclature was chosen as an irony, since the choice of which byte-order method to use is technically trivial (both are equally good), but actually still important: systems which do it one way are thus incompatible with those that do it the other way, and so it shouldn’t be left to each individual designer’s choice, resulting in a «holy war» over a triviality.^[29]

It has been pointed out that the long and vicious war which started after a disagreement about which was the best end to break an egg is an example of the narcissism of small differences, a term Sigmund Freud coined in the early 1900s.^[30]

In other works[edit]

Many sequels followed the initial publishing of the Travels. The earliest of these was the anonymously authored Memoirs of the Court of Lilliput,^[31] published 1727, which expands the account of Gulliver’s stays in Lilliput and Blefuscu by adding several gossipy anecdotes about scandalous episodes at the Lilliputian court. Abbé Pierre Desfontaines, the first French translator of Swift’s story, wrote a sequel, Le Nouveau Gulliver ou Voyages de Jean Gulliver, fils du capitaine Lemuel Gulliver (The New Gulliver, or the travels of John Gulliver, son of Captain Lemuel Gulliver), published in 1730.^[32] Gulliver’s son has various fantastic, satirical adventures.

Adaptations[edit]

Film[edit]

• Gulliver’s Travels Among the Lilliputians and the Giants, a 1902 French silent film directed by Georges Méliès
• Gulliver’s Travels, a 1924 Austrian silent adventure film
• The New Gulliver, a 1935 Soviet film
• Gulliver’s Travels, a 1939 American animated film
• The 3 Worlds of Gulliver, a 1960 American film loosely based on the novel, also known as Gulliver’s Travels
• Gulliver’s Travels Beyond the Moon, a 1965 Japanese animated film featuring Gulliver as a character
• Gulliver’s Travels, a 1977 British-Belgian film starring Richard Harris
• Gulliver’s Travels, a 1996 animated film by Golden Films
• Jajantaram Mamantaram, a 2003 Indian film starring Jaaved Jaaferi
• Gulliver’s Travels, a 2010 American film starring Jack Black

Television[edit]

• Gulliver’s Travels, a 1979 TV special produced by Hanna-Barbera
• Saban’s Gulliver’s Travels, a 1992 French animated TV series
• Gulliver’s Travels, a 1996 American TV miniseries starring Ted Danson

Radio[edit]

• Gulliver’s Travels, a 1999 radio adaptation in the Radio Tales series
• Brian Gulliver’s Travels, a satirical radio series starring Neil Pearson
• Gulliver’s Travels, a 2012 BBC Radio 4 production starring Arthur Darvill, adapted in three parts by Matthew Broughton^[33]

Bibliography[edit]

Editions[edit]

The standard edition of Jonathan Swift’s prose works as of 2005 is the Prose Writings in 16 volumes, edited by Herbert Davis et al.^[34]

• Swift, Jonathan Gulliver’s Travels (Harmondsworth: Penguin, 2008) ISBN 978-0141439495. Edited with an introduction and notes by Robert DeMaria Jr. The copytext is based on the 1726 edition with emendations and additions from later texts and manuscripts.
• Swift, Jonathan Gulliver’s Travels (Oxford: Oxford University Press, 2005) ISBN 978-0192805348. Edited with an introduction by Claude Rawson and notes by Ian Higgins. Essentially based on the same text as the Essential Writings listed below with expanded notes and an introduction, although it lacks the selection of criticism.
• Swift, Jonathan The Essential Writings of Jonathan Swift (New York: W.W. Norton, 2009) ISBN 978-0393930658. Edited with an introduction by Claude Rawson and notes by Ian Higgins. This title contains the major works of Swift in full, including Gulliver’s Travels, A Modest Proposal, A Tale of a Tub, Directions to Servants and many other poetic and prose works. Also included is a selection of contextual material, and criticism from Orwell to Rawson. The text of GT is taken from Faulkner’s 1735 edition.
• Swift, Jonathan Gulliver’s Travels (New York: W.W. Norton, 2001) ISBN 0393957241. Edited by Albert J. Rivero. Based on the 1726 text, with some adopted emendations from later corrections and editions. Also includes a selection of contextual material, letters, and criticism.

See also[edit]

• Aeneid
• List of literary cycles
• Odyssey
• Sinbad the Sailor
• Sunpadh
• The Voyage of Bran
• Castle In The Sky

References[edit]

External links[edit]

Digital editions

• Gulliver’s Travels at Standard Ebooks
• Gulliver’s Travels at Project Gutenberg (1727 ed.)
• Gulliver’s Travels at Project Gutenberg (1900 ed.; with illustrations)
• Gulliver’s Travels public domain audiobook at LibriVox
• Gulliver’s Travels at the Internet Archive

История про путешественника Гулливера, который плавал хирургом на корабле. Однажды их корабль потерпел бедствие и Гулливер оказался в стране с маленькими человечками.

Путешествие в Лилипутию (Гулливер в стране лилипутов) читать

1

Трехмачтовый бриг «Антилопа» отплывал в Южный океан.
На корме стоял корабельный врач Гулливер и смотрел в подзорную трубу на пристань. Там остались его жена и двое детей: сын Джонни и дочь Бетти.
Не в первый раз отправлялся Гулливер в море. Он любил путешествовать. Еще в школе он тратил почти все деньги, которые присылал ему отец, на морские карты и на книги о чужих странах. Он усердно изучал географию и математику, потому что эти науки больше всего нужны моряку.
Отец отдал Гулливера в учение к знаменитому в то время лондонскому врачу. Гулливер учился у него несколько лет, но не переставал думать о море.
Врачебное дело пригодилось ему: кончив учение, он поступил корабельным врачом на судно «Ласточка» и плавал на нем три с половиной года. А потом, прожив года два в Лондоне, совершил несколько путешествий в Восточную и Западную Индию.
Во время плавания Гулливер никогда не скучал. У себя в каюте он читал книги, взятые из дому, а на берегу приглядывался к тому, как живут другие народы, изучал их язык и обычаи.
На обратном пути он подробно записывал дорожные приключения.
И на этот раз, отправляясь в море, Гулливер захватил с собой толстую записную книжку.
На первой странице этой книжки было написано: «4 мая 1699 года мы снялись с якоря в Бристоле».

к оглавлению ↑

2

Много недель и месяцев плыла «Антилопа» по Южному океану. Дули попутные ветры. Путешествие было удачное.
Но вот однажды, при переходе в Восточную Индию, корабль настигла буря. Ветер и волны погнали его неизвестно куда.

А в трюме уже кончался запас пищи и пресной воды. Двенадцать матросов умерли от усталости и голода. Остальные едва передвигали ноги. Корабль бросало из стороны в сторону, как ореховую скорлупку.
В одну темную, бурную ночь ветер понес «Антилопу» прямо на острую скалу. Матросы заметили это слишком поздно. Корабль ударился об утес и разбился в щепки.

Только Гулливеру и пяти матросам удалось спастись в шлюпке.
Долго носились они по морю и наконец совсем выбились из сил. А волны становились все больше и больше, и вот самая высокая волна подбросила и опрокинула шлюпку. Вода покрыла Гулливера с головой.

Когда он вынырнул, возле него никого не было. Все его спутники утонули.
Гулливер поплыл один куда глаза глядят, подгоняемый ветром и приливом. То и дело пробовал он нащупать дно, но дна все не было. А плыть дальше он уже не мог: намокший кафтан и тяжелые, разбухшие башмаки тянули его вниз. Он захлебывался и задыхался.
И вдруг ноги его коснулись твердой земли. Это была отмель. Гулливер осторожно ступил по песчаному дну раз-другой — и медленно пошел вперед, стараясь не оступиться.
Идти становилось все легче и легче. Сначала вода доходила ему до плеч, потом до пояса, потом только до колен. Он уже думал, что берег совсем близко, но дно в этом месте было очень отлогое, и Гулливеру еще долго пришлось брести по колено в воде.

Наконец вода и песок остались позади. Гулливер вышел на лужайку, покрытую очень мягкой и очень низкой травой. Он опустился на землю, подложил под щеку ладонь и крепко заснул.

к оглавлению ↑

3

Когда Гулливер проснулся, было уже совсем светло. Он лежал на спине, и солнце светило прямо ему в лицо.
Он хотел было протереть глаза, но не мог поднять руку; хотел сесть, но не мог пошевелиться.
Тонкие веревочки опутывали все его тело от подмышек до колен; руки и ноги были крепко стянуты веревочной сеткой; веревочки обвивали каждый палец. Даже длинные густые волосы Гулливера были туго намотаны на маленькие колышки, вбитые в землю, и переплетены веревочками.

Гулливер был похож на рыбу, которую поймали в сеть.
«Верно, я еще сплю», — подумал он.
Вдруг что-то живое быстро вскарабкалось к нему на ногу, добралось до груди и остановилось у подбородка.
Гулливер скосил один глаз.
Что за чудо! Чуть ли не под носом у него стоит человечек — крошечный, но самый настоящий человечек! В руках у него — лук и стрела, за спиной — колчан. А сам он всего в три пальца ростом.
Вслед за первым человечком на Гулливера взобралось еще десятка четыре таких же маленьких стрелков.
От удивления Гулливер громко вскрикнул.
Человечки заметались и бросились врассыпную.
На бегу они спотыкались и падали, потом вскакивали и один за другим прыгали на землю.
Минуты две-три никто больше не подходил к Гулливеру. Только под ухом у него все время раздавался шум, похожий на стрекотание кузнечиков.
Но скоро человечки опять расхрабрились и снова стали карабкаться вверх по его ногам, рукам и плечам, а самый смелый из них подкрался к лицу Гулливера, потрогал копьем его подбородок и тоненьким, но отчетливым голоском прокричал:
— Гекина дегуль!
— Гекина дегуль! Гекина дегуль! — подхватили тоненькие голоса со всех сторон.
Но что значили эти слова, Гулливер не понял, хотя и знал много иностранных языков.
Долго лежал Гулливер на спине. Руки и ноги у него совсем затекли.
Он собрал силы и попытался оторвать от земли левую руку.
Наконец это ему удалось.
Он выдернул колышки, вокруг которых были обмотаны сотни тонких, крепких верёвочек, и поднял руку.
В ту же минуту кто-то громко пропищал:
— Только фонак!
В руку, в лицо, в шею Гулливера разом вонзились сотни стрел. Стрелы у человечков были тоненькие и острые, как иголки.
Гулливер закрыл глаза и решил лежать не двигаясь, пока не наступит ночь.
«В темноте будет легче освободиться», — думал он.
Но дождаться ночи на лужайке ему не пришлось.
Недалеко от его правого уха послышался частый, дробный стук, будто кто-то рядом вколачивал в доску гвоздики.
Молоточки стучали целый час.

Гулливер слегка повернул голову — повернуть ее больше не давали веревочки и колышки — и возле самой своей головы увидел только что построенный деревянный помост. Несколько человечков прилаживали к нему лестницу.
Потом они убежали, и по ступенькам медленно поднялся на помост человечек в длинном плаще. За ним шел другой, чуть ли не вдвое меньше ростом, и нес край его плаща. Наверно, это был мальчик-паж. Он был не больше Гулливерова мизинца. Последними взошли на помост два стрелка с натянутыми луками в руках.
— Лангро дегюль сан! — три раза прокричал человечек в плаще и развернул свиток длиной и шириной с березовый листок.
Сейчас же к Гулливеру подбежали пятьдесят человечков и обрезали веревки, привязанные к его волосам.
Гулливер повернул голову и стал слушать, что читает человечек в плаще. Человечек читал и говорил долго-долго. Гулливер ничего не понял, но на всякий случай кивнул головой и приложил к сердцу свободную руку.
Он догадался, что перед ним какая-то важная особа, по всей видимости королевский посол.
Прежде всего Гулливер решил попросить у посла, чтобы его накормили.
С тех пор как он покинул корабль, во рту у него не было ни крошки. Он поднял палец и несколько раз поднес его к губам.
Должно быть, человечек в плаще понял этот знак. Он сошел с помоста, и тотчас же к бокам Гулливера приставили несколько длинных лестниц.
Не прошло и четверти часа, как сотни сгорбленных носильщиков потащили по этим лестницам корзины с едой.
В корзинах были тысячи хлебов величиной с горошину, целые окорока — с грецкий орех, жареные цыплята — меньше нашей мухи.
Гулливер проглотил разом два окорока вместе с тремя хлебцами. Он съел пять жареных быков, восемь вяленых баранов, девятнадцать копченых поросят и сотни две цыплят и гусей.
Скоро корзины опустели.
Тогда человечки подкатили к руке Гулливера две бочки с вином. Бочки были огромные — каждая со стакан.
Гулливер вышиб дно из одной бочки, вышиб из другой и в несколько глотков осушил обе бочки.
Человечки всплеснули руками от удивления. Потом они знаками попросили его сбросить на землю пустые бочки.
Гулливер подбросил обе разом. Бочки перекувырнулись в воздухе и с треском покатились в разные стороны.
Толпа на лужайке расступилась, громко крича:
— Бора мевола! Бора мевола!
После вина Гулливеру сразу захотелось спать. Сквозь сон он чувствовал, как человечки бегают по всему его телу вдоль и поперек, скатываются с боков, точно с горы, щекочут его палками и копьями, прыгают с пальца на палец.
Ему очень захотелось сбросить с себя десяток-другой этих маленьких прыгунов, мешавших ему спать, но он пожалел их. Как-никак, а человечки только что гостеприимно накормили его вкусным, сытным обедом, и было бы неблагородно переломать им за это руки и ноги. К тому же Гулливер не мог не удивляться необыкновенной храбрости этих крошечных людей, бегавших взад и вперед по груди великана, которому бы ничего не стоило уничтожить их всех одним щелчком. Он решил не обращать на них внимание и, одурманенный крепким вином, скоро заснул.
Человечки этого только и ждали. Они нарочно подсыпали в бочки с вином сонного порошка, чтобы усыпить своего огромного гостя.

к оглавлению ↑

4

Страна, в которую буря занесла Гулливера, называлась Лилипутия. Жили в этой стране лилипуты. Самые высокие деревья в Лилипутии были не выше нашего куста смородины, самые большие дома были ниже стола. Такого великана, как Гулливер, в Лилипутии никто никогда не видел.
Император приказал привезти его в столицу. Для этого-то Гулливера и усыпили.
Пятьсот плотников построили по приказу императора огромную телегу на двадцати двух колесах.
Телега была готова в несколько часов, но взвалить на нее Гулливера было не так-то просто.
Вот что придумали для этого лилипутские инженеры.
Они поставили телегу рядом со спящим великаном, у самого его бока. Потом вбили в землю восемьдесят столбиков с блоками наверху и надели на эти блоки толстые канаты с крючками на одном конце. Канаты были не толще обыкновенной бечевки.
Когда все было готово, лилипуты принялись за дело. Они обхватили туловище, обе ноги и обе руки Гулливера крепкими повязками и, зацепив эти повязки крючками, принялись тянуть канаты через блоки.
Девятьсот отборных силачей были собраны для этой работы со всех концов Лилипутии.
Они упирались в землю ногами и, обливаясь потом, изо всех сил тянули канаты обеими руками.
Через час им удалось поднять Гулливера с земли на полпальца, через два часа — на палец, через три — они взвалили его на телегу.
Полторы тысячи самых крупных лошадей из придворных конюшен, каждая ростом с новорожденного котенка, были запряжены в телегу по десятку в ряд. Кучера взмахнули бичами, и телега медленно покатилась по дороге в главный город Лилипутии — Мильдендо.

Гулливер все еще спал. Он бы, наверно, не проснулся до конца пути, если бы его случайно не разбудил один из офицеров императорской гвардии.
Это случилось так.
У телеги отскочило колесо. Чтобы приладить его, пришлось остановиться.
Во время этой остановки нескольким молодым людям вздумалось посмотреть, какое лицо у Гулливера, когда он спит. Двое взобрались на повозку и тихонько подкрались к самому его лицу. А третий — гвардейский офицер,- не сходя с коня, приподнялся на стременах и пощекотал ему левую ноздрю острием своей пики.
Гулливер невольно сморщил нос и громко чихнул.
— Апчхи! — повторило эхо.
Храбрецов точно ветром сдуло.
А Гулливер проснулся, услышал, как щелкают кнутами погонщики, и понял, что его куда-то везут.
Целый день взмыленные лошади тащили связанного Гулливера по дорогам Лилипутии.
Только поздно ночью телега остановилась, и лошадей отпрягли, чтобы накормить и напоить.

Всю ночь по обе стороны телеги стояла на страже тысяча гвардейцев: пятьсот — с факелами, пятьсот — с луками наготове.
Стрелкам приказано было выпустить в Гулливера пятьсот стрел, если только он вздумает пошевелиться.
Когда наступило утро, телега двинулась дальше.

к оглавлению ↑

5

Недалеко от городских ворот на площади стоял старинный заброшенный замок с двумя угловыми башнями. В замке давно никто не жил.
К этому пустому замку лилипуты привезли Гулливера.
Это было самое большое здание во всей Лилипутии. Башни его были почти в человеческий рост. Даже такой великан, как Гулливер, мог свободно проползти на четвереньках в его двери, а в парадном зале ему пожалуй, удалось бы вытянуться во весь рост.
Здесь собирался поселить Гулливера император Лилипутии. Но Гулливер этого еще не знал. Он лежал на своей телеге, а со всех сторон к нему бежали толпы лилипутов.
Конная стража отгоняла любопытных, но все-таки добрых десять тысяч человечков успело прогуляться по ногам Гулливера, по его груди, плечам и коленам, пока он лежал связанный.
Вдруг что-то стукнуло его по ноге. Он чуть приподнял голову и увидел нескольких лилипутов с засученными рукавами и в черных передниках. Крошечные молоточки блестели у них в руках. Это придворные кузнецы заковывали Гулливера в цепи.
От стены замка к его ноге они протянули девяносто одну цепочку такой толщины, как делают обыкновенно для часов, и замкнули их у него на щиколотке тридцатью шестью висячими замками. Цепочки были такие длинные, что Гулливер мог гулять по площадке перед замком и свободно вползать в свой дом.
Кузнецы кончили работу и отошли. Стража перерубила веревки, и Гулливер встал на ноги.
— А-ах, — закричали лилипуты. — Куинбус Флестрин! Куинбус Флестрин!
По-лилипутски это значит: «Человек-Гора! Человек-Гора!»
Гулливер осторожно переступил с ноги на ногу, чтобы не раздавить кого-нибудь из местных жителей, и осмотрелся кругом.
Никогда еще ему не приходилось видеть такую красивую страну. Сады и луга были здесь похожи на пестрые цветочные клумбы. Реки бежали быстрыми, чистыми ручейками, а город вдали казался игрушечным.
Гулливер так загляделся, что не заметил, как вокруг него собралось чуть ли не все население столицы.
Лилипуты копошились у его ног, щупали пряжки башмаков и так задирали головы, что шляпы валились на землю.
Мальчишки спорили, кто из них добросит камень до самого носа Гулливера.
Ученые толковали между собой, откуда взялся Куинбус Флестрин.
— В наших старых книгах написано, — сказал один ученый, — что тысячу лет тому назад море выбросило к нам на берег страшное чудовище. Я думаю, что и Куинбус Флестрин вынырнул со дна моря.
— Нет, — отвечал другой ученый, — у морского чудовища должны быть жабры и хвост. Куинбус Флестрин свалился с Луны.
Лилипутские мудрецы не знали, что на свете есть другие страны, и думали, что везде живут одни лилипуты.
Ученые долго ходили вокруг Гулливера и качали головами, но так и не успели решить, откуда взялся Куинбус Флестрин.
Всадники на вороных конях с копьями наперевес разогнали толпу.
— Пеплам селян! Пеплам селян! — кричали всадники.
Гулливер увидел золотую коробочку на колесах. Коробочку везла шестерка белых лошадей. Рядом, тоже на белой лошади, скакал человечек в золотом шлеме с пером.
Человечек в шлеме подскакал прямо к башмаку Гулливера и осадил своего коня. Конь захрапел и взвился на дыбы.
Сейчас же несколько офицеров подбежали с двух сторон к всаднику, схватили его лошадь под уздцы и осторожно отвели подальше от Гулливеровой ноги.
Всадник на белой лошади был император Лилипутии. А в золотой карете сидела императрица.
Четыре пажа разостлали на лужайке бархатный лоскут, поставили маленькое золоченое креслице и распахнули дверцы кареты.
Императрица вышла и уселась в кресло, расправив платье.
Вокруг нее на золотых скамеечках уселись ее придворные дамы.
Они были так пышно одеты, что вся лужайка стала похожа на разостланную юбку, вышитую золотом, серебром и разноцветными шелками.
Император спрыгнул с коня и несколько раз обошел вокруг Гулливера. За ним шла его свита.
Чтобы лучше рассмотреть императора, Гулливер лег на бок.
Его величество был по крайней мере на целый ноготь выше своих придворных. Он был ростом в три с лишним пальца и, наверно, считался в Лилипутии очень высоким человеком.
В руке император держал обнаженную шпагу чуть покороче вязальной спицы. На ее золотой рукоятке и ножнах блестели бриллианты.
Его императорское величество закинул голову назад и о чем-то спросил Гулливера.
Гулливер не понял его вопроса, но на всякий случай рассказал императору, кто он такой и откуда прибыл.
Император только пожал плечами.
Тогда Гулливер рассказал то же самое по-голландски, по-латыни, по-гречески, по-французски, по-испански, по-итальянски и по-турецки.
Но император Лилипутии, как видно, не знал этих языков. Он кивнул Гулливеру головой, вскочил на коня и помчался обратно в Мильдендо. Вслед за ним уехала императрица со своими дамами.
А Гулливер остался сидеть перед замком, как цепная собака перед будкой.
К вечеру вокруг Гулливера столпилось по крайней мере триста тысяч лилипутов — все городские жители и все крестьяне из соседних деревень.
Каждому хотелось посмотреть, что такое Куинбус Флестрин — Человек-Гора.
Гулливера охраняла стража, вооруженная копьями, луками и мечами. Страже было приказано никого не подпускать к Гулливеру и смотреть за тем, чтобы он не сорвался с цепи и не убежал.
Две тысячи солдат выстроились перед замком, но все-таки кучка горожан прорвалась сквозь строй.
Одни осматривали каблуки Гулливера, другие швыряли в него камешки или целились из луков в его жилетные пуговицы.

Меткая стрела поцарапала Гулливеру шею, вторая стрела чуть не попала ему в левый глаз.
Начальник стражи приказал поймать озорников, связать их и выдать Куинбусу Флестрину.
Это было страшнее всякого другого наказания.
Солдаты связали шестерых лилипутов и, подталкивая тупыми концами пик, пригнали к ногам Гулливера.
Гулливер нагнулся, сгреб всех одной рукой и сунул в карман своего камзола.
Только одного человечка он оставил у себя в руке, осторожно взял двумя пальцами и стал рассматривать.

Человечек ухватился за палец Гулливера обеими руками и пронзительно закричал.
Гулливеру стало жаль человечка. Он ласково улыбнулся ему и достал из жилетного кармана перочинный ножик, чтобы разрезать веревки, которыми были связаны руки и ноги лилипута.
Лилипут увидел блестящие зубы Гулливера, увидел огромный нож и закричал еще громче. Толпа внизу совсем притихла от ужаса.
А Гулливер тихонько перерезал одну веревку, перерезал другую и поставил человечка на землю.
Потом он по очереди отпустил и тех лилипутов, которые метались у него в кармане.
— Глюм глефф Куинбус Флестрин! — закричала вся толпа.
По-лилипутски это значит: «Да здравствует Человек-Гора !»

А начальник стражи послал во дворец двух своих офицеров, чтобы доложить обо всем, что случилось, самому императору.

к оглавлению ↑

6

Между тем во дворце Бельфаборак, в самой дальней зале, император собрал тайный совет, чтобы решить, что делать с Гулливером.

Министры и советники спорили между собой девять часов.
Одни говорили, что Гулливера надо поскорее убить. Если Человек-Гора порвет свою цепь и убежит, он может растоптать всю Лилипутию. А если он не убежит, то империи грозит страшный голод, потому что каждый день он будет съедать больше хлеба и мяса, чем нужно для прокормления тысячи семисот двадцати восьми лилипутов. Это высчитал один ученый, которого пригласили в тайный совет, потому что он очень хорошо умел считать.
Другие доказывали, что убить Куинбуса Флестрина так же опасно, как и оставить в живых. От разложения такого громадного трупа может начаться чума не только в столице; но и во всей империи.
Государственный секретарь Рельдрессель попросил у императора слова и сказал, что Гулливера не следует убивать по крайней мере до тех пор, пока не будет построена новая крепостная стена вокруг Мельдендо. Человек-Гора съедает хлеба и мяса больше, чем тысяча семьсот двадцать восемь лилипутов, но зато он, верно, и работать будет по крайней мере за две тысячи лилипутов. Кроме того, в случае войны он может защитить страну лучше, чем пять крепостей.
Император сидел на своем троне под балдахином и слушал, что говорят министры.
Когда Рельдрессель кончил, он кивнул головой. Все поняли, что слова государственного секретаря ему понравились.
Но в это время встал со своего места адмирал Скайреш Болголам, командир всего флота Лилипутии.
— Человек-Гора, — сказал он, — самый сильный из всех людей на свете, это правда. Но именно поэтому его и следует казнить как можно скорее. Ведь если во время войны он вздумает присоединиться к врагам Лилипутии, то десять полков императорской гвардии не смогут с ним справиться. Сейчас он еще в руках лилипутов, и надо действовать, пока не поздно.
Казначей Флимнап, генерал Лимток и судья Бельмаф согласились с мнением адмирала.
Император улыбнулся и кивнул адмиралу головой — и даже не один раз, как Рельдресселю, а два раза. Видно было, что эта речь понравилась ему еще больше.
Судьба Гулливера была решена.
Но в это время дверь открылась, и в залу тайного совета вбежали два офицера, которых прислал к императору начальник стражи. Они стали перед императором на колени и доложили о том, что случилось на площади.
Когда офицеры рассказали, как милостиво обошелся Гулливер со своими пленниками, государственный секретарь Рельдрессель опять попросил слова.
Он произнес еще одну длинную речь в которой доказывал, что бояться Гулливера не следует и что живой он будет гораздо полезнее императору, чем мертвый.
Император решил помиловать Гулливера, но приказал отнять у него огромный нож, о котором только что рассказали офицеры стражи, а заодно и всякое другое оружие, если оно будет найдено при обыске.

к оглавлению ↑

7

Обыскать Гулливера было поручено двум чиновникам.
Знаками они объяснили Гулливеру, чего требует от него император.
Гулливер не стал с ними спорить. Он взял обоих чинов-ников в руки и опустил сначала в один карман кафтана, затем в другой, а потом перенес их в карманы штанов и жилета.
Только в один потайной карман Гулливер не пустил чиновников. Там были у него спрятаны очки, подзорная труба и компас.
Чиновники принесли с собой фонарь, бумагу, перья и чернит. Целых три часа возились они в карманах у Гулливера, рассматривали вещи и составляли опись.

Окончив свою работу, они попросили Человека-Гору вынуть их из последнего кармана и спустить на землю.
После этого они поклонились Гулливеру и понесли составленную ими опись во дворец. Вот она — слово в слово:

«ОПИСЬ ПРЕДМЕТОВ,
найденных в карманах Человека-Горы:

1. В правом кармане кафтана мы нашли большой кусок грубого холста, который по своей величине мог бы служить ковром для парадной залы дворца Бельфаборак.
2. В левом кармане обнаружили огромный серебряный сундук с крышкой. Эта крышка так тяжела, что мы сами не могли поднять ее. Когда по нашему требованию Куинбус Флестрин приподнял крышку своего сундука, один из нас забрался внутрь и тут же погрузился выше колен в какую-то желтую пыль. Целое облако этой пыли поднялось вверх и заставило нас чихать до слез.

3. В правом кармане штанов находится огромный нож. Если поставить его стоймя, он окажется выше человеческого роста.
4. В левом кармане штанов найдены невиданная в наших краях машина из железа и дерева. Она так велика и тяжела, что, несмотря на все наши усилия, нам не удалось сдвинуть ее с места. Это помешало нам осмотреть машину со всех сторон.
5. В правом верхнем кармане жилета оказалась целая кипа прямоугольных, совершенно одинаковых листов, сделанных из какого-то неизвестного нам белого и гладкого материала. Вся эта кипа — вышиною в половину человеческого роста и толщиною в три обхвата — прошита толстыми веревками. Мы внимательно осмотрели несколько верхних листов и заметили на них ряды черных таинственных знаков. Мы полагаем, что это буквы неизвестной нам азбуки. Каждая буква величиной с нашу ладонь.
6. В левом верхнем кармане жилета мы нашли сеть размерами не менее рыболовной, но устроенную так, что она может закрываться и открываться наподобие кошелька. В ней лежит несколько тяжелых предметов из красного, белого и желтого металла. Они разной величины, но одинаковой формы — круглые и плоские. Красные — вероятно, из меди. Они так тяжелы, что мы вдвоем едва могли поднять такой диск. Белые — очевидно, серебряные — поменьше. Они похожи на щиты наших воинов. Желтые — должно быть, золотые. Они немногим больше наших тарелок, но очень увесисты. Если только это настоящее золото, то они должны стоить очень дорого.
7. Из правого нижнего кармана жилета свешивается толстая металлическая цепь, по-видимому серебряная. Эта цепь прикреплена к большому круглому предмету, находящемуся в кармане и сделанному из того же металла. Что это за предмет, неизвестно. Одна его стенка прозрачна, как лед, и сквозь нее отчетливо видны двенадцать черных знаков, расположенных по кругу, и две длинные стрелы.
Внутри этого круглого предмета, очевидно, сидит какое-то таинственное существо, которое не переставая стучит не то зубами, не то хвостом. Человек-Гора объяснил нам — частью словами, а частью движениями рук, — что без этого круглого металлического ящика он бы не знал, когда ему вставать утром и когда ложиться вечером, когда начинать работу и когда ее кончать.
8. В левом нижнем кармане жилета мы видели вещь, похожую на решетку дворцового сада. Острыми прутьями этой решетки Человек-Гора расчесывает себе волосы.
9. Закончив обследование камзола и жилета, мы осмотрели пояс Человека-Горы. Он сделан из кожи какого-то громадного животного. С левой стороны на нем висит меч длиной в пять раз более среднего человеческого роста, а с правой — мешок, разделенный на два отделения. В каждом из них можно легко поместить троих взрослых лилипутов.
В одном из отделений мы нашли множество тяжелых и гладких металлических шаров величиной с человеческую голову; другое до краев полно какими-то черными зернами, довольно легкими и не слишком крупными. Мы могли поместить у себя на ладони несколько десятков этих зерен.
Такова точная опись вещей, найденных при обыске у Человека-Горы.
Во время обыска вышеназванный Человек-Гора вел себя вежливо и спокойно».
Под описью чиновники поставили печать и подписались:
Клефрин Фрелок. Марси Фрелок.

к оглавлению ↑

8

На другое утро перед домом Гулливера выстроились войска, собрались придворные. Приехал и сам император со свитой и министрами.
В этот день Гулливер должен был отдать императору Лилипутии свое оружие.
Один чиновник громко читал опись, а другой бегал по Гулливеру из кармана в карман и показывал ему, какие вещи нужно доставать.
— Кусок грубого холста!- прокричал чиновник, читавший опись.
Гулливер положил на землю свой носовой платок.
— Серебряный сундук!
Гулливер вынул из кармана табакерку.
— Кипа гладких белых листов, прошитых веревками! Гулливер положил рядом с табакеркой свою записную книжку.
— Длинный предмет, похожий на садовую решетку. Гулливер достал гребешок.
— Кожаный пояс, меч, двойной мешок с металлическими шарами в одном отделении и черными зернами — в другом!
Гулливер отстегнул пояс и опустил его на землю вместе со своим кортиком и мешочком, в котором лежали пули и порох.
— Машина из железа и дерева! Рыболовная сеть с круглыми предметами из меди, серебра и золота! Огромный нож! Круглый металлический ящик!
Гулливер вытащил пистолет, кошелек с монетами, карманный ножик и часы. Император прежде всего осмотрел нож и кортик, а потом приказал Гулливеру показать, как стреляют из пистолета.
Гулливер послушался. Он зарядил пистолет одним только порохом — порох у него в пороховнице остался совершенно сухим, потому что крышка завинчивалась наглухо, — поднял пистолет и выстрелил в воздух.

Раздался оглушительный грохот. Множество людей упало в обморок, а император побледнел, закрыл лицо руками и долго не решался открыть глаза.

Когда дым рассеялся и все успокоились, повелитель Лилипутии приказал увезти в арсенал нож, кортик и пистолет.
Остальные вещи Гулливеру отдали обратно.

к оглавлению ↑

9

Целых полгода прожил Гулливер в плену.
Шестеро самых знаменитых ученых каждый день приходили в замок учить его лилипутскому языку.
Через три недели он стал хорошо понимать, что говорят вокруг, а месяца через два и сам научился разговаривать с жителями Лилипутии.
На первых же уроках Гулливер затвердил одну фразу, которая нужна была ему больше всего: «Ваше величество, я умоляю вас отпустить меня на свободу».
Каждый день на коленях повторял он эти слова императору, но император отвечал всегда одно и то же:

— Люмоз кельмин пессо десмар лон эмпозо! Это значит: «Я не могу освободить тебя, пока ты не поклянешься мне жить в мире со мной и со всей моей империей».
Гулливер готов был в любую минуту дать клятву, которую от него требовали. Он вовсе и не собирался воевать с маленькими человечками. Но император откладывал церемонию торжественной клятвы со дня на день.
Мало-помалу лилипуты привыкли к Гулливеру и перестали его бояться.
Часто по вечерам он ложился на землю перед своим замком и позволял пятерым или шестерым человечкам плясать у себя на ладони.
Дети из Мильдендо приходили играть в прятки у него в волосах.
И даже лилипутские лошади больше не храпели и не становились на дыбы, когда видели Гулливера.
Император нарочно приказал как можно чаще устраивать конные учения перед старым замком, чтобы приучить коней своей гвардии к живой горе.
По утрам всех лошадей из полковых и собственных Императорских конюшен проводили мимо ног Гулливера.
Кавалеристы заставляли своих коней перескакивать через его руку, опущенную на землю, а один удалой наездник перескочил даже как-то раз через его ногу, закованную в цепь.

Гулливер все еще сидел на цепи. От скуки он решил приняться за работу и сам смастерил для себя стол, стулья и кровать.
Для этого ему привезли около тысячи самых больших и толстых деревьев из императорских лесов.

А постель для Гулливера изготовили лучшие местные мастера. Они принесли в замок шестьсот матрацев обыкновенной, лилипутской величины. По сто пятьдесят штук сшили они вместе и сделали четыре больших матраца в рост Гулливера. Их положили один на другой, но все-таки Гулливеру было жёстко спать.
Таким же способом сделали для него одеяло и простыни.
Одеяло вышло тонкое и не очень теплое. Но Гулливер был моряк и не боялся простуды.
Обед, ужин и завтрак для Гулливера стряпали триста поваров. Для этого им построили возле замка целую кухонную улицу — по правой стороне шли кухни, а по левую жили повара со своими семьями.
За столом обычно прислуживало не больше ста двадцати лилипутов.
Двадцать человечков Гулливер брал в руки и ставил прямо к себе на стол. Остальные сто работали внизу. Одни подвозили кушанья в тачках или подносили на носилках, другие подкатывали к ножке стола бочки с вином.
Со стола вниз были протянуты прочные веревки, и человечки, которые стояли на столе, с помощью особых блоков втягивали кушанья наверх.
Каждый день на рассвете к старому замку пригоняли целое стадо скота — шесть быков, сорок баранов и много всякой мелкой живности.
Жареных быков и баранов Гулливеру приходилось обычно разрезать на две или даже на три части. Индеек и гусей он отправлял в рот целиком, не разрезая, а мелкую птицу — куропаток, бекасов, рябчиков — глотал по десяти, а то и по пятнадцати штук сразу.
Когда Гулливер ел, толпы лилипутов Стояли вокруг и смотрели на него. Один раз даже сам император в сопровождении императрицы, принцев, принцесс и всей свиты приехал поглядеть на такое диковинное зрелище.
Гулливер поставил кресла знатных гостей на стол против своего прибора и выпил за здоровье императора, императрицы и всех принцев и принцесс по очереди. Он ел в этот день даже больше обычного, чтобы удивить и позабавить своих гостей, но обед показался ему не таким вкусным, как всегда. Он заметил, какими испуганными и злыми глазами смотрел в его сторону государственный казначей Флимнап.
И в самом деле, на другой день казначей Флимнап сделал доклад императору. Он сказал:
— Горы, ваше величество, тем и хороши, что они не живые, а мертвые, и поэтому их не надо кормить. Если же какая-нибудь гора оживет и потребует, чтобы ее кормили, благоразумнее сделать ее опять мертвой, чем подавать ей каждый день завтрак, обед и ужин.
Император благосклонно выслушал Флимнапа, но не согласился с ним.
— Не торопитесь, дорогой Флимнап, — сказал он. — Все в свое время.
Гулливер ничего не знал об этом разговоре. Он сидел возле замка, беседовал со знакомыми лилипутами и с грустью рассматривал большую дыру на рукаве своего кафтана.
Уже много месяцев он, не меняя, носил одну и ту же рубашку, один и тот же кафтан и жилет и с тревогой думал о том, что очень скоро они превратятся в лохмотья.
Он попросил выдать ему какой-нибудь материи потолще на заплатки, но вместо этого к нему явились триста портных. Портные велели Гулливеру опуститься на колени и приставили к его спине длинную лестницу.

По этой лестнице старший портной добрался до его шеи и спустил оттуда, от затылка до полу, веревку с грузом на конце. Такой длины нужно было сшить кафтан.
Рукава и талию Гулливер измерил сам.
Через две недели новый костюм для Гулливера был готов. Он удался на славу, но был похож на лоскутное одеяло, потому что его пришлось сшить из нескольких тысяч кусков материи.
Рубашку для Гулливера изготовили двести белошвеек. Для этого они взяли самое прочное и грубое полотно, какое только могли достать, но даже его им пришлось сложить в несколько раз, а потом простегать, потому что самый толстый парусный холст в Лилипутии не толще нашей кисеи. Куски этого лилипутского полотна бывают обыкновенно длиной в страницу из школьной тетрадки, а шириной — в полстраницы.
Белошвейки сняли с Гулливера мерку, когда он лежал в постели. Одна из них стала ему на шею, другая на колено. Они взяли за концы длинную веревку и туго натянули ее, а третья швея маленькой линеечкой измерила длину этой веревки.
Гулливер разостлал на полу свою старую рубаху и показал ее белошвейкам. Они несколько дней осматривали рукава, воротник и складки на груди, а потом в одну неделю очень аккуратно сшили рубашку точно такого же фасона.

Гулливер был очень рад. Он мог наконец с ног до головы одеться во все чистое и целое.
Теперь ему не хватало только шляпы. Но тут его выручил счастливый случай.
Однажды к императорскому двору прибыл гонец с известием, что недалеко от того места, где был найден Человек-Гора, пастухи заметили огромный черный предмет с круглым горбом посередине и с широкими плоскими краями.
Сначала местные жители приняли его за морское животное, выброшенное волнами. Но так как горбун лежал совершенно неподвижно и не дышал, то они догадались, что это какая-то вещь, принадлежащая Человеку-Горе. Если его императорское величество прикажет, эту вещь можно доставить в Мильдендо всего на пяти лошадях.
Император согласился, и через несколько дней пастухи привезли Гулливеру его старую черную шляпу, потерянную на отмели.
В пути она порядком попортилась, потому что возчики пробили в ее полях две дыры и всю дорогу волокли шляпу на длинных веревках. Но все-таки это была шляпа, и Гулливер надел ее на голову.

к оглавлению ↑

10

Желая угодить императору и поскорее получить свободу, Гулливер выдумал необыкновенную забаву. Он попросил привезти ему из лесу несколько деревьев потолще и побольше.
На другой день семь возчиков на семи телегах доставили ему бревна. Каждую телегу тянуло восемь лошадей, хотя бревна были толщиной с обыкновенную тросточку.
Гулливер выбрал девять одинаковых тросточек и вбил их в землю, расположив правильным четырехугольником. На эти тросточки он туго-натуго, как на барабан, натянул свой носовой платок.
Получилась ровная, гладкая площадка. Вокруг нее Гулливер поставил перильца и предложил императору устроить на этой площадке военное состязание. Императору очень понравилась эта затея. Он приказал, чтобы двадцать четыре лучших кавалериста в полном вооружении отправились к старому замку, сам поехал смотреть на их состязания.
Гулливер по очереди поднял всех кавалеристов вместе с лошадьми и поставил их на площадку.
Трубы затрубили. Всадники разделились на два отряда и начали военные действия. Они осыпали друг друга тупыми стрелами, кололи своих противников тупыми копьями, отступали и нападали.
Император остался так доволен военной потехой, что стал устраивать ее каждый день.
Один раз он даже сам командовал атакой на носовом платке Гулливера.
Гулливер держал в это время на ладони кресло, в котором сидела императрица. Отсюда ей было лучше видно, что делается на платке.
Все шло хорошо. Только раз, во время пятнадцатых маневров, горячая лошадь одного офицера пробила копытом платок, споткнулась и опрокинула своего седока.
Гулливер прикрыл левой рукой дыру в платке, а правой осторожно спустил на землю всех кавалеристов одного за другим.
После этого он аккуратно заштопал платок, но, уже не надеясь на его прочность, не решался больше устраивать на нем военные игры.

к оглавлению ↑

11

Император не остался в долгу у Гулливера. Он, в свою очередь, решил позабавить Куинбуса Флестрина интересным зрелищем.
Однажды под вечер Гулливер, по обыкновению, сидел на пороге своего замка.
Вдруг ворота Мильдендо отворились, и оттуда выехал целый поезд: впереди на коне император, за ним — министры, придворные и гвардейцы. Все они направились по дороге, которая вела к замку.
В Лилипутии существует такой обычай. Когда какой-нибудь министр умирает или получает отставку, пять или шесть лилипутов обращаются к императору с просьбой о том, чтобы он разрешил им повеселить его пляской на канате.
Во дворце, в главной зале, натягивают как можно туже и выше канат не толще обыкновенной нитки для шитья.
После этого начинаются пляски и прыжки.
Тот, кто подпрыгнет на канате выше всех и ни разу не упадет, занимает освободившееся министерское место.
Иногда император заставляет всех своих министров и придворных плясать на канате вместе с новичками, чтобы проверить ловкость людей, которые правят страной.

Говорят, что во время этих развлечений часто бывают несчастные случаи. Министры и новички падают с каната кувырком и ломают себе шею.
Но на этот раз император решил устроить канатные пляски не во дворце, а под открытым небом, перед замком Гулливера. Ему хотелось удивить Человека-Гору искусством своих министров.
Самым лучшим прыгуном оказался государственный казначей Флимнап. Он подпрыгнул выше всех остальных придворных по крайней мере на полголовы.
Даже государственный секретарь Рельдрессель, знаменитый в Лилипутии своим умением кувыркаться и прыгать, не мог его перещеголять.
Потом императору подали длинную палку. Он взял ее за один конец и стал быстро поднимать и опускать.
Министры приготовились к состязанию, которое было потруднее пляски на канате. Надо было успеть перепрыгнуть через палку, как только она опустится, и пролезть под ней на четвереньках, как только она поднимется.
Лучшие прыгуны и пролазы получили от императора в награду синюю, красную или зеленую нитку для ношения вокруг пояса.
Первый пролаза — Флимнап — получил синюю нитку, второй — Рельдрессель — красную, а третий — Скайреш Болголам — зеленую.
Гулливер смотрел на все это и удивлялся странным придворным обычаям лилипутской империи.

к оглавлению ↑

12

Придворные игры и праздники устраивались чуть ли не каждый день, а все-таки Гулливеру было очень скучно сидеть на цепи. Он то и дело подавал прошения императору о том, чтобы его освободили и позволили ему свободно разгуливать по стране.
Наконец император решил уступить его просьбам. Напрасно адмирал Скайреш Болголам, злейший враг Гулливера, настаивал на том, что Куинбуса Флестрина следует не освободить, а казнить.

Так как Лилипутия готовилась в это время к войне, никто не согласился с Болголамом. Все надеялись, что Человек-Гора защитит Мильдендо, если на город нападут враги.
В тайном совете прочитали прошения Гулливера и решили отпустить его на свободу, если он даст клятву соблюдать все правила, которые будут ему объявлены.
Правила эти были записаны самыми крупными буквами на длинном свитке пергамента.

Наверху был императорский герб, а внизу большая государственная печать Лилипутии.
Вот что было написано между гербом и печатью:

«Мы, Гольбасто Момарен Эвлем Гердайло Шефин Молли Олли Гой, могущественный император великой Лилипутии, отрада и ужас Вселенной,
самый мудрый, самый сильный и самый высокий из всех царей мира,
чьи ноги упираются в сердце земли, а голова достигает солнца,
чей взгляд приводит в трепет всех земных царей,
прекрасный, как весна, благостный, как лето, щедрый, как осень, и грозный, как зима,
высочайше повелеваем освободить Человека-Гору от цепей, если он даст нам клятву исполнять все, что мы от него потребуем, — а именно:
во-первых, Человек-Гора не имеет права выезжать за пределы Лилипутии, пока не получит от нас разрешения с нашей собственноручной подписью и большой печатью;
во-вторых, он не должен входить в нашу столицу, не предупредив о том городские власти, а предупредив, должен два часа ждать у главных ворот, дабы все жители успели спрятаться в дома;
в-третьих, ему разрешается гулять только по большим дорогам и запрещается топтать леса, луга и поля;
-четвертых, во время прогулок он обязан внимательно смотреть себе под ноги, чтобы не раздавить кого-нибудь из наших любезных подданных, а также их лошадей с каретами и телегами, их коров, овец и собак;
в-пятых, ему строго запрещается брать в руки и сажать к себе в карманы жителей нашей великой Лилипутии без их на то согласия и разрешения;
в-шестых, если нашему императорскому величеству потребуется послать куда-либо спешную весть или приказ, Человек-Гора обязуется доставить нашего гонца вместе с его Лошадью и пакетом до указанного места и принести назад в целости и сохранности;
в-седьмых, он обещает быть нашим союзником в случае войны с враждебным нам островом Блефуску и употребить все усилия на то, чтобы уничтожить неприятельский флот, который угрожает нашим берегам;
в-восьмых, Человек-Гора обязан в свободные часы оказывать помощь нашим подданным на всех строительных и прочих работах: поднимать самые тяжелые камни при сооружении стены главного парка, рыть глубокие колодцы и рвы, выкорчевывать леса и протаптывать дороги;
в-девятых, мы поручаем Человеку-Горе измерить шагами всю нашу империю вдоль и поперек и, сосчитав число шагов, доложить об этом нам или нашему государственному секретарю. Поручение наше должно быть исполнено в течение двух лун.
Если Человек-Гора клянется свято и неуклонно исполнять все, чего мы требуем от него, мы обещаем даровать ему свободу, одевать и кормить его за счет государственной казны, а также предоставить ему право лицезреть нашу высокую особу в дни празднеств и торжеств.
Дано в городе Мильдендо, во дворце Бельфабораке, в двенадцатый день девяносто первой луны нашего славного царствования.

Гольбасто Момарен Эвлем Гердайло Шефин
Молли Олли Гой, император Лилипутии».
Этот свиток привез в замок Гулливера сам адмирал Скайреш Болголам.

Он велел Гулливеру сесть на землю и взяться левой рукой за правую ногу, а два пальца правой руки приставить ко лбу и к верхушке правого уха.
Так в Лилипутии клянутся в верности императору. Адмирал громко и медленно прочел Гулливеру все девять требований по порядку, а потом заставил повторить слово в слово такую клятву:

«Я, Человек-Гора, клянусь его величеству императору Гольбасто Момарен Эвлем Гердайло Шефин Молли Олли Гой, могущественному повелителю Лилипутии, свято и неуклонно исполнять все, что будет угодно его лилипутскому величеству, и, не жалея жизни, защищать от врагов его славную страну на суше и на море».

После этого кузнецы сняли с Гулливера цепи. Скайреш Болголам поздравил его и уехал в Мильдендо.

к оглавлению ↑

13

Как только Гулливер получил свободу, он попросил у императора позволения осмотреть город и побывать во дворце. Много месяцев смотрел он на столицу издали, сидя на цепи у своего порога, хотя город и был всего в пятидесяти шагах от старого замка.
Разрешение было дано, но император взял с него обещание не поломать в городе ни одного дома, ни одной изгороди и не растоптать нечаянно кого-нибудь из горожан.
За два часа до прихода Гулливера двенадцать глашатаев обошли весь город. Шестеро трубили в трубы, а шестеро кричали:
— Жители Мильдендо! По домам!
— Куинбус Флестрин, Человек-Гора, идет в город!
— По домам, жители Мильдендо!
На всех углах расклеили воззвания, в которых было написано то же самое, что кричали глашатаи.
Кто не слышал, тот прочел. Кто не прочел, тот услышал.
Гулливер снял с себя кафтан, чтобы не повредить полами трубы и карнизы домов и не смести нечаянно на землю кого-нибудь из любопытных горожан. А это легко могло случиться, потому что сотни и даже тысячи лилипутов взобрались на крыши ради такого удивительного зрелища.
В одном кожаном жилете подошел Гулливер к городским воротам.
Всю столицу Мильдендо окружали старинные стены. Стены были такие толстые и широкие, что по ним свободно могла проехать лилипутская карета, запряженная парой лошадей.
По углам возвышались остроконечные башни.
Гулливер перешагнул через большие Западные ворота и очень осторожно, боком, прошелся по главным улицам.

В переулки и маленькие улочки он и не пытался ходить: они были такие узенькие, что Гулливер опасался застрять между домами.
Почти все дома Мильдендо были в три этажа.
Проходя по улицам, Гулливер то и дело наклонялся и заглядывал в окна верхних этажей.

В одном окне он увидел повара в белом колпачке. Повар ловко ощипывал не то жучка, не то муху.
Приглядевшись, Гулливер понял, что это была индейка. Возле другого окна сидела портниха и держала на коленях работу. По движениям ее рук Гулливер догадался, что она вдевает нитку в игольное ушко. Но иголку и нитку разглядеть нельзя было, такие они были маленькие и тоненькие. В школе дети сидели на скамейках и писали. Они писали не так, как мы — слева направо, не так, как арабы — справа налево, не так, как китайцы — сверху вниз, а по-лилипутски — вкось, от одного угла к другому.
Шагнув еще раза три, Гулливер очутился около императорского дворца.
Дворец, окруженный двойной стеной, находился в самой середине Мильдендо.
Через первую стену Гулливер перешагнул, а через вторую не мог: эта стена была украшена высокими резными башенками, и Гулливер побоялся их разрушить.
Он остановился между двумя стенами и стал думать, как ему быть. Во дворце его ждет сам император, а он не может туда пробраться. Что же делать?
Гулливер вернулся к себе в замок, захватил две табуретки и опять пошел ко дворцу.
Подойдя к наружной стене дворца, он поставил одну табуретку посреди улицы и стал на нее обеими ногами.
Вторую табуретку он поднял над крышами и осторожно опустил за внутреннюю стену, прямо в дворцовый парк.
После этого он легко перешагнул через обе стены — с табуретки на табуретку,- не сломав ни одной башенки.
Переставляя табуретки все дальше и дальше, Гулливер добрался по ним до покоев его величества.
Император держал в это время со своими министрами военный совет. Увидев Гулливера, он приказал открыть окно пошире.
Войти в залу совета Гулливер, конечно, не мог. Он улегся во дворе и приставил ухо к окошку.
Министры обсуждали, когда выгоднее начать войну с враждебной империей Блефуску.
Адмирал Скайреш Болголам поднялся со своего кресла и доложил, что неприятельский флот стоит на рейде и, очевидно, ждет только попутного ветра, чтобы напасть на Лилипутию.
Тут Гулливер не утерпел и перебил Болголама. Он спросил у императора и министров, из-за чего, собственно, собираются воевать два столь великих и славных государства.
С разрешения императора, государственный секретарь Рельдрессель ответил на вопрос Гулливера.
Дело обстояло так.
Сто лет тому назад дед нынешнего императора, в те времена еще наследный принц, за завтраком разбил яйцо с тупого конца и скорлупой порезал себе палец.
Тогда император, отец раненого принца и прадедушка нынешнего императора, издал указ, в котором запретил жителям Лилипутии под страхом смертной казни разбивать вареные яйца с тупого конца.
С того времени все население Лилипутии разделилось на два лагеря — тупоконечников и остроконечников.
Тупоконечники не захотели подчиниться указу императора и бежали за море, в соседнюю империю Блефуску.
Лилипутский император потребовал, чтобы блефускуанский император казнил беглых тупоконечников.
Однако император Блефуску не только не казнил их, но даже взял к себе на службу.
С тех пор между Лилипутией и Блефуску идет непрерывная война.
— И вот наш могущественный император Гольбасто Момарен Эвлем Гердайло Шефин Молли Олли Гой просит у вас, Человек-Гора, помощи и союза, — так закончил свою речь секретарь Рельдрессель.
Гулливеру было непонятно, как это можно воевать из-за выеденного яйца, но он только что дал клятву и готов был ее исполнить.

к оглавлению ↑

14

Блефуску — это остров, отделенный от Лилипутии довольно широким проливом.
Гулливер еще не видел острова Блефуску. После военного совета он отправился на берег, спрятался за бугорком и, вынув из потайного кармана подзорную трубу, стал рассматривать неприятельский флот.
Оказалось, что у блефускуанцев ровно пятьдесят военных кораблей, остальные суда — транспортные.
Гулливер отполз от бугорка подальше, чтобы с блефускуанского берега его не заметили, стал на ноги и отправился во дворец к императору.
Там он попросил, чтобы ему вернули из арсенала нож и доставили побольше самых прочных веревок и самых толстых железных палок.
Через час возчики привезли канат толщиной с нашу бечевку и железные палки, похожие на вязальные спицы.
Гулливер всю ночь просидел перед своим замком — гнул из железных спиц крючки и сплетал по дюжине веревок вместе. К утру у него были готовы пятьдесят прочных канатов с пятьюдесятью крючками на концах.
Перекинув канаты через плечо, Гулливер пошел на берег. Он снял кафтан, башмаки, чулки и шагнул в воду. Сначала он шел вброд, потом на середине пролива поплыл, потом опять пошел вброд.
Меньше чем через полчаса Гулливер добрался до блефускуанского флота.
— Плавучий остров! Плавучий остров! — закричали матросы, увидев в воде огромные плечи и голову Гулливера.
Он протянул к ним руки, и матросы, не помня себя от страха, стали бросаться с бортов в море. Как лягушки, шлепались они в воду и плыли к своему берегу.
Гулливер снял с плеча связку канатов, зацепил все носы боевых кораблей крючками, а концы канатов связал в один узел.

Тут только блефускуанцы поняли, что Гулливер собирается увести их флот.
Тридцать тысяч солдат разом натянули тетивы своих луков и пустили в Гулливера тридцать тысяч стрел. Больше двухсот угодило ему в лицо.
Плохо пришлось бы Гулливеру, если бы у него в потайном кармане не оказалось очков. Он быстро надел их и спас от стрел глаза.

Стрелы стукались о стекла очков. Они вонзались ему в щеки, в лоб, в подбородок, но Гулливеру было не до того. Он изо всех сил дергал канаты, упирался в дно ногами, а блефускуанские корабли не трогались с места.
Наконец Гулливер понял, в чем дело. Он достал из кармана нож и по очереди перерезал якорные канаты, державшие на причале корабли.
Когда последний канат был перерезан, корабли закачались на воде и все, как один, двинулись за Гулливером к берегам Лилипутии.
Все дальше уходил Гулливер, и вслед за ним уплывали блефускуанские корабли и блефускуанская слава.

к оглавлению ↑

15

Император Лилипутии и весь его двор стояли на берегу и смотрели в ту сторону, куда уплыл Гулливер.
Вдруг они увидели вдалеке корабли, которые двигались к Лилипутии широким полумесяцем. Самого Гулливера они не могли разглядеть, потому что он до ушей погрузился в воду.
Лилипуты не ожидали прихода неприятельского флота. Они были уверены, что Человек-Гора уничтожит его прежде, чем корабли снимутся с якорей. А между тем флот в полном боевом порядке направлялся к стенам Мильдендо.
Император приказал трубить сбор всех войск.
Гулливер издалека услышал звуки труб. Он поднял повыше концы канатов, которые держал в руке, и громко закричал :
— Да здравствует могущественнейший император Лилипутии!
На берегу стало тихо — так тихо, словно все лилипуты онемели от удивления и радости.
Гулливер слышал только журчанье воды да легкий шум попутного ветра, раздувающего паруса блефускуанских кораблей.
И вдруг тысячи шляп, колпачков и шапок разом взлетели над набережной Мильдендо.
— Да здравствует Куинбус Флестрин! Да здравствует наш славный избавитель! — закричали лилипуты.
Как только Гулливер вышел на сушу, император приказал наградить его тремя цветными нитями — синей, красной и зеленой — и пожаловал ему титул «нардака»- самый высокий во всей империи.
Это была неслыханная награда. Придворные бросились поздравлять Гулливера.
Только адмирал Скайреш Болголам, у которого была всего одна нитка — зеленая, отошел в сторону и не сказал Гулливеру ни слова.
Гулливер поклонился императору и надел все цветные нитки на средний палец: подпоясаться ими, как делают лилипутские министры, он не мог.
В этот день во дворце был устроен в честь Гулливера пышный праздник. Все танцевали в залах, а Гулливер лежал во дворе и, опершись на локоть, смотрел в окно.

к оглавлению ↑

16

После праздника император вышел к Гулливеру и объявил ему новую высочайшую милость. Он поручает Человеку-Горе, нардаку лилипутской империи, отправиться тем же путем в Блефуску и увести оттуда все оставшиеся у неприятеля корабли — транспортные, торговые и рыболовные.
— Государство Блефуску, — сказал он, — жило до сих пор рыболовством и торговлей. Если отнять у него флот, оно должно будет навсегда покориться Лилипутии, выдать императору всех тупоконечников и признать священный закон, который гласит: «Разбивай яйца с острого конца».
Гулливер осторожно ответил императору, что он всегда рад служить его лилипутскому величеству, но должен отказаться от милостивого поручения. Он сам недавно испытал, как тяжелы цепи неволи, и поэтому не может решиться обратить в рабство целый народ.
Император ничего не сказал и ушел во дворец.
А Гулливер понял, что с этой минуты он навсегда теряет его милость: государь, который мечтает завоевать мир, не прощает тех, кто осмеливается стать ему поперек дороги.
И в самом деле, после этого разговора Гулливера стали реже приглашать ко двору. Он бродил один вокруг своего замка, и придворные кареты не останавливались больше у его порога.
Только однажды пышная процессия вышла из ворот столицы и направилась к жилищу Гулливера. Это было блефускуанское посольство, которое прибыло к императору Лилипутии для заключения мира.
Вот уже несколько дней, как это посольство, состоявшее из шести посланников и пятисот человек свиты, находилось в Мильдендо. Они спорили с лилипутскими министрами о том, сколько золота, скота и хлеба должен отдать император Блефуску за возвращение хотя бы половины флота, уведенного Гулливером.
Мир между двумя государствами был заключен на условиях, очень выгодных для Лилипутии и очень невыгодных для государства Блефуску. Впрочем, блефускуанцам пришлось бы еще хуже, если бы за них не заступился Гулливер.
Это заступничество окончательно лишило его благоволения императора и всего лилипутского двора.
Кто-то рассказал одному из посланников, почему разгневался император на Человека-Гору. Тогда послы решили навестить Гулливера в его замке и пригласить к себе на остров.
Им было интересно увидеть вблизи Куинбуса Флестрина, про которого они столько слышали от блефускуанских моряков и лилипутских министров.
Гулливер любезно принял чужеземных гостей, обещал побывать у них на родине, а на прощание подержал всех послов вместе с их лошадьми у себя на ладонях и показал им город Мильдендо с высоты своего роста.

к оглавлению ↑

17

Вечером, когда Гулливер уже собирался ложиться спать, в дверь его замка тихонько постучали.
Гулливер выглянул за порог и увидел перед своей дверью двух людей, которые держали на плечах крытые носилки.
На носилках в бархатном кресле сидел человечек. Лица его не было видно, потому что он закутался в плащ и надвинул на лоб шляпу.
Увидев Гулливера, человечек отослал своих слуг в город и приказал им вернуться в полночь.

Когда слуги удалились, ночной гость сказал Гулливеру, что хочет открыть ему очень важную тайну.
Гулливер поднял носилки с земли, спрятал их вместе с гостем в карман своего кафтана и вернулся к себе в замок.
Там он плотно закрыл двери и поставил носилки на стол.

Тогда только гость распахнул свой плащ и снял шляпу. Гулливер узнал в нем одного из придворных, которого он недавно выручил из беды.
Еще в то время, когда Гулливер бывал при дворе, он случайно узнал, что этого придворного считают тайным тупоконечником.
Гулливер заступился за него и доказал императору, что его оклеветали враги.
Теперь придворный явился к Гулливеру, чтобы, в свою очередь, оказать Куинбусу Флестрину дружескую услугу.
— Только что, — сказал он, — в тайном совете была решена ваша участь. Адмирал доложил императору, что вы принимали у себя послов враждебной страны и показывали им с ладони нашу столицу. Все министры требовали вашей казни. Одни предлагали поджечь ваш дом, окружив его двадцатитысячной армией; другие — отравить вас, пропитав ядом ваше платье и рубашку, третьи — уморить голодом. И только государственный секретарь Рельдрессель советовал оставить вас в живых, но выколоть вам оба глаза. Он говорил, что потеря глаз не лишит вас силы и даже прибавит вам храбрости, так как человек, который не видит опасности, ничего на свете не боится. В конце концов наш милостивый император согласился с Рельдресселем и приказал завтра же ослепить вас остро отточенными стрелами. Если можете, спасайтесь, а я должен немедленно удалиться от вас так же тайно, как и прибыл сюда.
Гулливер тихонько вынес своего гостя за дверь, где его уже поджидали слуги, а сам недолго думая стал готовиться к побегу.

к оглавлению ↑

18

С одеялом под мышкой Гулливер вышел на берег. Осторожными шагами пробрался он в гавань, где стоял на якоре лилипутский флот. В гавани не было ни души. Гулливер выбрал самый большой из всех кораблей, привязал к его носу веревку, уложил в него свой кафтан, одеяло и башмаки, а потом поднял якорь и потянул корабль за собой в море. Тихо, стараясь не плеснуть, дошел он до середины пролива, а дальше поплыл.
Плыл он в ту самую сторону, откуда привел недавно военные корабли.
Вот наконец и блефускуанские берега!
Гулливер ввел в бухту свой корабль и вышел на берег. Вокруг было тихо, маленькие башни блестели при луне. Весь город еще спал, и Гулливер не захотел будить жителей. Он лег у городской стены, завернулся в одеяло и заснул.
Утром Гулливер постучал в городские ворота и попросил начальника стражи известить императора о том, что в его владения прибыл Человек-Гора. Начальник стражи доложил об этом государственному секретарю, а тот — императору. Император Блефуску со всем своим двором сейчас же выехал навстречу Гулливеру. У ворот все мужчины соскочили коней, а императрица и ее дамы вышли из кареты.
Гулливер лег на землю, чтобы приветствовать блефускуанский двор. Он попросил позволения осмотреть остров, но ничего не сказал о своем бегстве из Лилипутии. Император и его министры решили, что Человек-Гора просто приехал к ним в гости, потому что его пригласили послы.
В честь Гулливера был устроен во дворце большой праздник. Для него зарезали много жирных быков и баранов, а когда снова наступила ночь, его оставили под открытым небом, потому что в Блефуску не нашлось для него подходящего помещения.
Он опять улегся у городской стены, закутавшись в лилипутское лоскутное одеяло.

к оглавлению ↑

19

В три дня Гулливер обошел всю империю Блефуску, осмотрел города, деревни и усадьбы. Повсюду за ним бегали толпы народа, как и в Лилипутии.
Разговаривать с жителями Блефуску ему было легко, так как блефускуанцы знают лилипутский язык не хуже, чем лилипуты знают блефускуанский.
Разгуливая по низким лесам, мягким лугам и узким дорожкам, Гулливер вышел на противоположный берег острова. Там он сел на камень и стал думать о том, что ему теперь делать: остаться ли на службе у императора Блефуску или попросить у императора Лилипутии помилования. Вернуться к себе на родину он уже не надеялся.
И вдруг далеко в море он заметил что-то темное, похожее не то на скалу, не то на спину большого морского животного. Гулливер снял башмаки и чулки и пошел вброд посмотреть, что это такое. Скоро он понял, что это не скала. Скала не могла бы подвигаться к берегу вместе с приливом. Это и не животное. Вернее всего, это опрокинутая лодка.
Сердце у Гулливера забилось. Он сразу вспомнил, что у него в кармане подзорная труба, и приставил ее к глазам. Да, это была лодка! Вероятно, буря оторвала ее от корабля и принесла к блефускуанским берегам.
Гулливер бегом побежал в город и попросил императора дать ему сейчас же двадцать самых больших кораблей, чтобы пригнать лодку к берегу.
Императору было интересно посмотреть на необыкновенную лодку, которую нашел в море Человек-Гора. Он послал за ней корабли и приказал двум тысячам своих солдат помочь Гулливеру вытащить ее на сушу.

Маленькие корабли подошли к большой лодке, зацепили ее крючками и потянули за собой. А Гулливер плыл сзади и подталкивал лодку рукой. Наконец она уткнулась носом в берег. Тут две тысячи солдат дружно ухватились за привязанные к ней веревки и помогли Гулливеру вытянуть ее из воды.
Гулливер осмотрел лодку со всех сторон. Починить ее было не так уж трудно. Он сразу же принялся за работу. Прежде всего он аккуратно проконопатил дно и борта лодки, потом вырезал из самых больших деревьев весла и мачту. Во время работы тысячные толпы блефускуанцев стояли вокруг и смотрели, как Человек-Гора чинит лодку-гору.
Когда все было готово, Гулливер пошел к императору, стал перед ним на одно колено и сказал, что хотел бы поскорее пуститься в путь, если его величество разрешит ему покинуть остров. Он соскучился по семье, друзьям и надеется встретить в море корабль, который отвезет его на родину.

Император попробовал было уговорить Гулливера остаться у него на службе, обещал ему многочисленные награды и неизменную милость, но Гулливер стоял на своем. Император должен был согласиться.
Конечно, ему очень хотелось оставить у себя на службе Человека-Гору, который один мог уничтожить неприятельскую армию или флот. Но, если бы Гулливер остался жить в Блефуску, это непременно вызвало бы жестокую войну с Лилипутией.
Уже несколько дней тому назад император Блефуску получил от императора Лилипутии длинное письмо с требованием отправить назад в Мильдендо беглого Куинбуса Флестрина, связав его по рукам и ногам.
Блефускуанские министры долго думали о том, как ответить на это письмо.
Наконец, после трехдневного размышления, они написали ответ. В их письме было сказано, что император Блефуску приветствует своего друга и брата императора Лилипутии Гольбасто Момарен Эвлем Гердайло Шефин Молли Олли Гой, но вернуть ему Куинбуса Флестрина не может, так как Человек-Гора только что отплыл на огромном корабле неизвестно куда. Император Блефуску поздравляет своего возлюбленного брата и себя с избавлением от лишних забот и тяжелых расходов.
Отослав это письмо, блефускуанцы стали торопливо собирать Гулливера в дорогу.
Они зарезали триста коров, чтобы смазать его лодку жиром. Пятьсот человек под надзором Гулливера сделали два больших паруса. Чтобы паруса вышли достаточно прочные, они взяли самое толстое тамошнее полотно и простегали, сложив в тринадцать раз. Снасти, якорный и причальный канаты Гулливер приготовил сам, скрутив по десять, двадцать и даже тридцать крепких веревок лучшего сорта. Вместо якоря он приспособил большой камень.
Все было готово к отплытию.
Гулливер в последний раз пошел в город, чтобы попрощаться с императором Блефуску и его подданными.
Император со своей свитой вышел из дворца. Он пожелал Гулливеру счастливого пути, подарил ему свой портрет во весь рост и кошелек с двумястами червонцев — у блефускуанцев они называются «спругами».
Кошелек был очень тонкой работы, а монеты можно было ясно разглядеть с помощью увеличительного стекла.
Гулливер от души поблагодарил императора, завязал оба подарка в уголок своего носового платка и, помахав шляпой всем жителям блефускуанской столицы, зашагал к берегу.
Там он погрузил в лодку сотню воловьих и триста бараньих туш, вяленых и копченых, двести мешков сухарей и столько жареного мяса, сколько успели приготовить за три дня четыреста поваров.
Кроме того, он захватил с собой шесть живых коров и столько же овец с баранами.
Ему очень хотелось развести таких тонкошерстных овечек у себя на родине.
Чтобы кормить в дороге свое стадо, Гулливер положил в лодку большую охапку сена и мешок зерна.
24 сентября 1701 года, в шесть часов утра, корабельный врач Лемюэль Гулливер, прозванный в Лилипутии Человеком-Горой, поднял парус и покинул остров Блефуску.

к оглавлению ↑

20

Свежий ветер ударил в парус и погнал лодку.
Когда Гулливер обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на низкие берега блефускуанского острова, он ничего не увидел, кроме воды и неба.
Остров исчез, как будто его никогда и не было.
К ночи Гулливер подошел к маленькому скалистому островку, на котором жили одни улитки.
Это были самые обыкновенные улитки, каких Гулливер тысячу раз видел у себя на родине. Лилипутские и блефускуанские гуси были немного меньше этих улиток.
Здесь, на островке, Гулливер поужинал, переночевал и утром двинулся дальше, взяв по своему карманному компасу курс на северо-восток. Он надеялся найти там обитаемые острова или встретить корабль.
Но прошел день, а Гулливер по-прежнему был один в пустынном море.
Ветер то надувал парус его лодки, то совсем утихал. Когда парус повисал и мотался на мачте, как тряпка, Гулливер брался за весла. Но трудно было грести маленькими, неудобными веслами.
Гулливер скоро выбился из сил. Он уже стал думать, что ему никогда больше не увидеть родины и больших людей.
И вдруг на третий день пути около пяти часов дня он заметил вдали парус, который двигался, пересекая ему путь.

Гулливер принялся кричать, но ответа не было — его не слышали.
Корабль шел мимо.
Гулливер налег на весла. Но расстояние между лодкой и кораблем не уменьшалось. На корабле были большие паруса, а у Гулливера — лоскутный парус и самодельные весла.
Бедный Гулливер потерял всякую надежду догнать корабль. Но тут, на его счастье, ветер неожиданно упал, и корабль перестал убегать от лодки.
Не спуская глаз с корабля, Гулливер греб своими маленькими, жалкими веслами. Лодка подвигалась вперед и вперед — однако же во сто раз медленнее, чем хотелось Гулливеру.
И вдруг на мачте корабля взвился флаг. Грохнул пушечный выстрел. Лодку заметили.
26 сентября, в шестом часу вечера, Гулливер поднялся на борт корабля, настоящего, большого корабля, на котором плавали люди — такие же, как сам Гулливер.
Это было английское торговое судно, возвращавшееся из Японии. Капитан его, Джон Бидль из Дептфорда, оказался любезным человеком и прекрасным моряком. Он приветливо встретил Гулливера и отвел ему удобную каюту.
Когда Гулливер отдохнул, капитан попросил его рассказать, где он был и куда направляется.
Гулливер вкратце рассказал ему свои приключения.
Капитан только посмотрел на него и покачал головой. Гулливер понял, что капитан не верит ему и считает его человеком, потерявшим рассудок.
Тогда Гулливер, ни слова не говоря, вытащил из своих карманов одну за другой лилипутских коров и овец и поставил их на стол. Коровы и овцы разбрелись по столу, как по лужайке.

Капитан долго не мог прийти в себя от изумления.

Теперь только он поверил, что Гулливер сказал ему чистую правду.
— Это самая замечательная история на свете! — воскликнул капитан.

к оглавлению ↑

21

Все остальное путешествие Гулливера было вполне благополучно, если не считать одной только неудачи: корабельные крысы утащили у него овцу из блефускуанского стада. В щели своей каюты Гулливер нашел ее косточки, начисто обглоданные.
Все другие овцы и коровы остались целы и невредимы. Они отлично перенесли долгое плавание. В пути Гулливер кормил их сухарями, растертыми в порошок и размоченными в воде. Зерна и сена им хватило только на неделю.
Корабль шел к берегам Англии на всех парусах.
13 апреля 1702 года Гулливер сошел по трапу на родной берег и скоро обнял свою жену, дочь Бетти и сына Джонни.
Так счастливо окончились чудесные приключения корабельного врача Гулливера в стране лилипутов и на острове Блефуску.

(Пересказала с английского Тамара Габбе)

Часть 1. Путешествие в Лилипутию

Лемюэль Гулливер был сыном небогатого английского помещика. В четырнадцать лет отец отправил его учиться в Кембридж, но из-за нехватки средств Гулливеру пришлось стать учеником известного лондонского врача, а затем хирургом на корабле.

Три года Гулливер путешествовал на разных кораблях. В перерывах между путешествиями он женился и попытался осесть в Лондоне, но заработок его оказался слишком мал, и он снова стал судовым врачом.

Во время одного из плаваний произошло корабле­крушение. Чудом выживший Гулливер оказался в стране Лилипутии, населённой человечками ростом не больше шестнадцати сантиметров.

Лилипутам Гулливер казался великаном, они испугались его, связали, пока он спал, и посадили на цепь. Вскоре император Лилипутии убедился, что великан добрый и великодушный, и освободил его. Гулливер начал путешествовать по стране, изучая её культуру и общественное устройство.

Гулливер узнал, что Лилипутия воюет с империей Блефуску, расположенной на соседнем острове. Император попросил Гулливера помочь ему в войне с блефусканцами, Гулливер пересёк узкий пролив между странами и доставил в Лилипутию самые крупные корабли врага, после чего император пожелал захватить и остальной вражеский флот.

Честолюбие монархов не имеет пределов.

Гулливер отказался воевать с храбрым и свободным народом. Император обиделся, обвинил Гулливера в государ­ственной измене и решил казнить. Узнав об этом, Гулливер отправился в Блефуску, нашёл на берегу острова сломанную лодку, починил её и покинул страну лилипутов к немалому облегчению обоих императоров.

Английское судно подобрало Гулливера и доставило домой, но вскоре он отправился в новое путешествие.

Часть 2. Путешествие в Бробдингнег

Корабль, на котором путешествовал Гулливер, попал в шторм и был отнесён к неизвестной земле.

Экипаж, в том числе и Гулливер, высадился на берег, чтобы набрать пресной воды. Внезапно за матросами погнался великан, они спешно уплыли, бросив Гулливера.

Испуганный Гулливер убежал, попал на ячменное поле с огромными колосьями и понял, что очутился в стране великанов. Его подобрал фермер, пришедший убирать урожай, а его девятилетняя дочь помогла Гулливеру выучить местный язык.

Фермер начал показывать Гулливера в городе за деньги, а затем решил объехать с ним всё королевство, которое называлось Бробдингнег, и отправился в путь, взяв с собой дочь. В столице измученного Гулливера увидела королева, пожалела его и выкупила у фермера.

Гулливер переехал во дворец и стал любимцем королевской семьи. Придворный карлик, уже не считавшийся самым маленьким человеком в королевстве, невзлюбил его и всячески портил ему жизнь.

Королевская чета и придворные не считали Гулливера равным себе. Король не сразу поверил, что где-то есть страны, населённые маленькими человечками. Гулливер попытался убедить короля, что европейцы не менее умны, чем великаны.

Умственные способности не возрастают пропорционально размерам тела.

Он описал политическое и общественное устройство Англии, сильно приукрасив его. Это не помогло — англичане показались королю отврати­тельными и зловредными маленькими гадами. Сам он правил королевством честно и справедливо.

Гулливер часто путешествовал по стране в специальном переносном доме. Однажды он отправился к побережью. Там орёл схватил домик Гулливера за кольцо на крыше, унёс в океан и уронил в воду.

Плавающий домик подобрало английское судно и отвезло Гулливера в Англию. Он долго не мог привыкнуть к предметам и людям нормальных размеров. Испугавшись, что Гулливер сошёл с ума, его жена запретила ему думать о путешествиях.

Часть 3. Путешествие в Лапуту, Бальнибарби, Лаггнегг, Глаббдобдриб и Японию

Жена отпустила Гулливера в новое плаванье на торговом корабле. Судно остановилось в азиатском порту, и Гулливера попросили распродать остатки товаров.

По дороге на них напали пираты. Гулливера посадили в шлюпку и оставили в открытом море. Вскоре он достиг земли, над которой парил летающий остров Лапута. Его жители были странными созданиями со скошенными головами. Они занимались чистой наукой, которую не могли применить на практике.

Гулливер быстро соскучился на Лапуте, где жил только король со своим двором, и спустился на континент. Оказалось, что страна разорена бессмыс­ленными изобретениями лапутян в области промышленности и сельского хозяйства, а народ недоволен.

Поистине, чернь — непримиримый враг науки!

Вскоре Гулливер решил вернуться в Англию через Японию и направился на остров Лаггнегг, король которого заключил союз с японским императором. Дожидаясь в порту нужного судна, Гулливер посетил островок Глаббдобдриб, которым управляли волшебники. Правитель острова был некромантом, а его слуги — призраками.

Когда Гулливер вернулся на Лаггнегг, его отвели к местному королю. Тому понравились рассказы Гулливера, и он прожил при дворе три месяца. Он узнал, что на Лаггнегге рождаются люди, наделённые бессмертием, — вечные старики, выжившие из ума.

Наконец, Гулливер покинул Лаггнегг, добрался до Японии и благополучно прибыл в Англию.

Часть 4. Путешествие в страну гуигнгнмов

Через пять месяцев Гулливер покинул Англию, став капитаном корабля. Во время плаванья ему пришлось нанять новых матросов, которые оказались пиратами, подняли бунт и высадили Гулливера на пустынном острове.

На этот раз Гулливер попал в страну, населённую разумными лошадьми — гуигнгнмами. Водились там и приматы, похожие на смесь человека и обезьяны, служившие гуигнгнмам домашними животными и выполнявшие чёрную работу.

Гуигнгнм, хозяин большой усадьбы, поверил, что Гулливер разумен, и помог ему выучить свой язык. Гуигнгнмы оказались доброде­тельными и благородными, приматы же были жадными, завистливыми, трусливыми и жестокими, они внушили Гулливеру отвращение к своему виду.

Гулливер, не приукрашивая, рассказал своему хозяину об английских обычаях и нравах. Этот рассказ встревожил гуигнгнма, он понял, что будет, если дать полудиким приматам разум.

Развращённый разум, пожалуй, хуже звериной тупости.

Каждые четыре года происходил совет предста­вителей нации гуигнгнмов, где обсуждались различные хозяйственные дела. На очередном собрании хозяин рассказал совету о Гулливере, и гуигнгнмы решили, что тот должен покинуть их страну.

Гулливер перебрался на соседний остров, где решил провести остаток жизни подальше от противных ему людей. Но остров оказался побережьем Австралии. Гулливера увидели матросы с португальского корабля и забрали на судно.

Капитан посчитал Гулливера сумасшедшим и насильно доставил его домой. Гулливер с трудом научился переносить вид людей. К жене и детям он привык только через год, но и тогда не позволял дотрагиваться до себя. Общался Гулливер только с купленными им жеребцами.

В заключении Гулливер утверждает, что всё, написанное им, — чистая правда. Он считает, что завоевание открытых им стран будет невыгодно британской короне, и не хочет, чтобы мирные народы пострадали от «справедливых англичан».

• Описание
• Обсуждения
• Цитаты 2
• Рецензии 1
• Коллекции 5

Произведение Путешествия Лемюэля Гулливера полностью

Герой

• Похожее

• Рекомендации

• Ваши комменты

• Еще от автора