Кто написал сочинение об идеальном острове утопия

Utopia

Illustration for the 1516 first edition of Utopia
Author	Thomas More
Original title	Libellus vere aureus, nec minus salutaris quam festivus, de optimo rei publicae statu deque nova insula Utopia
Translator	Ralph Robinson Gilbert Burnet
Illustrator	Ambrosius Holbein
Country	Habsburg Netherlands
Language	Latin
Genre	Political philosophy, satire
Publisher	More
Publication date	1516
Published in English	1551
Media type	Print
Pages	359
OCLC	863744174
Dewey Decimal	335.02
LC Class	HX810.5 .E54
Preceded by	A Merry Jest
Followed by	Latin Poems
Original text	Libellus vere aureus, nec minus salutaris quam festivus, de optimo rei publicae statu deque nova insula Utopia at Latin Wikisource
Translation	Utopia at Wikisource

Utopia (Latin: Libellus vere aureus, nec minus salutaris quam festivus, de optimo rei publicae statu deque nova insula Utopia,^[1] «A little, true book, not less beneficial than enjoyable, about how things should be in a state and about the new island Utopia») is a work of fiction and socio-political satire by Thomas More (1478–1535), written in Latin and published in 1516. The book is a frame narrative primarily depicting a fictional island society and its religious, social and political customs. Many aspects of More’s description of Utopia are reminiscent of life in monasteries.^[2]

Title[edit]

The title De optimo rei publicae statu deque nova insula Utopia literally translates, «Of a republic’s best state and of the new island Utopia».

It is variously rendered as any of the following:

• On the Best State of a Republic and on the New Island of Utopia
• Concerning the Highest State of the Republic and the New Island Utopia
• On the Best State of a Commonwealth and on the New Island of Utopia
• Concerning the Best Condition of the Commonwealth and the New Island of Utopia
• On the Best Kind of a Republic and About the New Island of Utopia
• About the Best State of a Commonwealth and the New Island of Utopia

The first created original name was even longer: Libellus vere aureus, nec minus salutaris quam festivus, de optimo rei publicae statu deque nova insula Utopia. That translates, «A truly golden little book, no less beneficial than entertaining, of a republic’s best state and of the new island Utopia».

Utopia is derived from the Greek prefix «ou-» (οὔ), meaning «not», and topos (τόπος), «place», with the suffix -iā (-ίᾱ) that is typical of toponyms; the name literally means «nowhere», emphasizing its fictionality. In early modern English, Utopia was spelled «Utopie», which is today rendered Utopy in some editions.^[3]

In fact, More’s very first name for the island was Nusquama, the Latin equivalent of «no-place», but he eventually opted for the Greek-influenced name.^[4]

In English, Utopia is pronounced the same as Eutopia (the latter word, in Greek Εὐτοπία [Eutopiā], meaning “good place,” contains the prefix εὐ- [eu-], «good», with which the οὔ of Utopia has come to be confused in the English pronunciation).^[5] That is something that More himself addresses in an addendum to his book: Wherfore not Utopie, but rather rightely my name is Eutopie, a place of felicitie.^[a][7]

Contents[edit]

Preliminary matter[edit]

The first edition contained a woodcut map of the island of Utopia, the Utopian alphabet, verses by Pieter Gillis, Gerard Geldenhouwer, and Cornelius Grapheus, and Thomas More’s epistle dedicating the work to Gillis.^[8]

Book 1: Dialogue of Counsel[edit]

The work begins with written correspondence between Thomas More and several people he had met in Europe: Peter Gilles, town clerk of Antwerp, and Hieronymus van Busleyden, counselor to Charles V. More chose those letters, which are communications between actual people, to further the plausibility of his fictional land. In the same spirit, the letters also include a specimen of the Utopian alphabet and its poetry. The letters also explain the lack of widespread travel to Utopia; during the first mention of the land, someone had coughed during announcement of the exact longitude and latitude. The first book tells of the traveller Raphael Hythlodaeus, to whom More is introduced in Antwerp, and it also explores the subject of how best to counsel a prince, a popular topic at the time.

The first discussions with Raphael allow him to discuss some of the modern ills affecting Europe such as the tendency of kings to start wars and the subsequent loss of money on fruitless endeavours. He also criticises the use of execution to punish theft by saying that thieves might as well murder whom they rob, to remove witnesses, if the punishment is going to be the same. He lays most of the problems of theft on the practice of enclosure, the enclosing of common land, and the subsequent poverty and starvation of people who are denied access to land because of sheep farming.

More tries to convince Raphael that he could find a good job in a royal court to advise monarchs, but Raphael says that his views are too radical and would not be listened to. Raphael sees himself in the tradition of Plato: he knows that for good governance, kings must act philosophically. He, however, points out:

Plato doubtless did well foresee, unless kings themselves would apply their minds to the study of philosophy, that else they would never thoroughly allow the council of philosophers, being themselves before, even from their tender age, infected and corrupt with perverse and evil opinions.

More seems to contemplate the duty of philosophers to work around and in real situations and, for the sake of political expediency, work within flawed systems to make them better, rather than hoping to start again from first principles.

… for in courts they will not bear with a man’s holding his peace or conniving at what others do: a man must barefacedly approve of the worst counsels and consent to the blackest designs, so that he would pass for a spy, or, possibly, for a traitor, that did but coldly approve of such wicked practices.

Book 2: Discourse on Utopia[edit]

Utopia
Utopia location
Map by Ortelius, ca. 1595.
Created by	Thomas More
Genre	Utopian fiction
In-universe information
Other name(s)	Abraxa (former name)
Type	Republic/elective monarchy
Ruler	Prince (a.k.a. ademus)
Location	New World
Locations	Amaurot (capital), Anyder River

Utopia is placed in the New World and More links Raphael’s travels in with Amerigo Vespucci’s real life voyages of discovery. He suggests that Raphael is one of the 24 men Vespucci, in his Four Voyages of 1507, says he left for six months at Cabo Frio, Brazil. Raphael then travels farther and finds the island of Utopia, where he spends five years observing the customs of the natives.

According to More, the island of Utopia is

…two hundred miles across in the middle part, where it is widest, and nowhere much narrower than this except towards the two ends, where it gradually tapers. These ends, curved round as if completing a circle five hundred miles in circumference, make the island crescent-shaped, like a new moon.^[9]

The island was originally a peninsula but a 15-mile wide channel was dug by the community’s founder King Utopos to separate it from the mainland. The island contains 54 cities. Each city is divided into four equal parts. The capital city, Amaurot, is located directly in the middle of the crescent island.

Each city has not more than 6000 households, each family consisting of between 10 and 16 adults. Thirty households are grouped together and elect a Syphograntus (whom More says is now called a phylarchus). Every ten Syphogranti have an elected Traniborus (more recently called a protophylarchus) ruling over them. The 200 Syphogranti of a city elect a Prince in a secret ballot. The Prince stays for life unless he is deposed or removed for suspicion of tyranny.

People are redistributed around the households and towns to keep numbers even. If the island suffers from overpopulation, colonies are set up on the mainland. Alternatively, the natives of the mainland are invited to be part of the Utopian colonies, but if they dislike them and no longer wish to stay, they may return. In the case of underpopulation, the colonists are recalled.

There is no private property on Utopia, with goods being stored in warehouses and people requesting what they need. There are also no locks on the doors of the houses, and the houses are rotated between the citizens every ten years. Agriculture provides the most important occupation on the island. Every person is taught it and must live in the countryside, farming for two years at a time, with women doing the same work as men. Parallelly, every citizen must learn at least one of the other essential trades: weaving (mainly done by the women), carpentry, metalsmithing and masonry. There is deliberate simplicity about the trades; for instance, all people wear the same types of simple clothes, and there are no dressmakers making fine apparel. All able-bodied citizens must work; thus, unemployment is eradicated, and the length of the working day can be minimized: the people have to work only six hours a day although many willingly work for longer. More does allow scholars in his society to become the ruling officials or priests, people picked during their primary education for their ability to learn. All other citizens, however, are encouraged to apply themselves to learning in their leisure time.

Slavery is a feature of Utopian life, and it is reported that every household has two slaves. The slaves are either from other countries (prisoners of war, people condemned to die, or poor people) or are the Utopian criminals. The criminals are weighed down with chains made out of gold. The gold is part of the community wealth of the country, and fettering criminals with it or using it for shameful things like chamber pots gives the citizens a healthy dislike of it. It also makes it difficult to steal, as it is in plain view. The wealth, though, is of little importance and is good only for buying commodities from foreign nations or bribing the nations to fight each other. Slaves are periodically released for good behaviour. Jewels are worn by children, who finally give them up as they mature.

Other significant innovations of Utopia include a welfare state with free hospitals, euthanasia permissible by the state, priests being allowed to marry, divorce permitted, premarital sex punished by a lifetime of enforced celibacy and adultery being punished by enslavement. Meals are taken in community dining halls and the job of feeding the population is given to a different household in turn. Although all are fed the same, Raphael explains that the old and the administrators are given the best of the food. Travel on the island is permitted only with an internal passport, and any people found without a passport are, on a first occasion, returned in disgrace, but after a second offence, they are placed in slavery. In addition, there are no lawyers, and the law is made deliberately simple, as all should understand it and not leave people in any doubt of what is right and wrong.

There are several religions on the island: moon-worshipers, sun-worshipers, planet-worshipers, ancestor-worshipers and monotheists, but each is tolerant of the others. Only atheists are despised (but allowed) in Utopia, as they are seen as representing a danger to the state: since they do not believe in any punishment or reward after this life, they have no reason to share the communistic life of Utopia and so will break the laws for their own gain. They are not banished, but are encouraged to talk out their erroneous beliefs with the priests until they are convinced of their error. Raphael says that through his teachings Christianity was beginning to take hold in Utopia. The toleration of all other religious ideas is enshrined in a universal prayer all the Utopians recite.

…but, if they are mistaken, and if there is either a better government, or a religion more acceptable to God, they implore His goodness to let them know it.

Wives are subject to their husbands and husbands are subject to their wives although women are restricted to conducting household tasks for the most part. Only few widowed women become priests. While all are trained in military arts, women confess their sins to their husbands once a month. Gambling, hunting, makeup and astrology are all discouraged in Utopia. The role allocated to women in Utopia might, however, have been seen as being more liberal from a contemporary point of view.

Utopians do not like to engage in war. If they feel countries friendly to them have been wronged, they will send military aid, but they try to capture, rather than kill, enemies. They are upset if they achieve victory through bloodshed. The main purpose of war is to achieve what over which, if they had achieved already, they would not have gone to war.

Privacy is not regarded as freedom in Utopia; taverns, ale houses and places for private gatherings are nonexistent for the effect of keeping all men in full view and so they are obliged to behave well.

Framework[edit]

The story is written from the perspective of More himself. That was common at the time, and More uses his own name and background to create the narrator.^[10] The book is written in two parts: “Book one: Dialogue of Council,” and “Book two: Discourse on Utopia.”

The first book is told from the perspective of More, the narrator, who is introduced by his friend Peter Giles to a fellow traveller named Raphael Hythloday, whose name translates as “expert of nonsense” in Greek. In an amicable dialogue with More and Giles, Hythloday expresses strong criticism of then-modern practices in England and other Catholicism-dominated countries, such as the crime of theft being punishable by death, and the over-willingness of kings to start wars (Getty, 321).

Book two has Hythloday tell his interlocutors about Utopia, where he has lived for five years, with the aim of convincing them about its superior state of affairs. Utopia turns out to be a socialist state. Interpretations about this important part of the book vary. Gilbert notes that while some experts^[who?] believe that More supports socialism, others believe that he demonstrates a belief that socialism is impractical. The former would argue that More used book two to show how socialism would work in practice: individual cities are run by privately elected princes and families are made up of ten to sixteen adults living in a single household. It is unknown if More truly believed in socialism, or if he printed Utopia to argue that true socialism was impractical (Gilbert). More printed many writings involving socialism, some seemingly in defense of it and others apparently scathing satires against it. Some scholars believe that More uses the structure to show the perspective of something as an idea against something put into practice. Hythloday describes the city as perfect and ideal, and believes the society thrives and is perfect. As such, he is used to represent the more fanatic socialists and radical reformists of his day. When More arrives he describes the social and cultural norms put into practice, citing a city thriving and idealistic. While some believe that is More’s ideal society, some believe the book’s title, which translates to “Nowhere” from Greek, is a way to describe that the practices used in Utopia are impractical and could not be used in a modern world successfully (Gilbert). Either way, Utopia has become one of the most talked about works both in defense of socialism and against it.

Interpretation[edit]

One of the most troublesome questions about Utopia is Thomas More’s reason for writing it. Most scholars see it as a comment on or criticism of 16th-century Catholicism since the evils of More’s day are laid out in Book I and in many ways apparently solved in Book II.^[11] Indeed, Utopia has many of the characteristics of satire, and there are many jokes and satirical asides such as how honest people are in Europe, but these are usually contrasted with the simple, uncomplicated society of the Utopians.

Yet, the puzzle is that some of the practices and institutions of the Utopians, such as the ease of divorce, euthanasia and both married priests and female priests, seem to be polar opposites of More’s beliefs and the teachings of the Catholic Church of which he was a devout member.^[12] Another often cited^{[by whom?]} apparent contradiction is that of the religious tolerance of Utopia contrasted with his alleged persecution of Protestants as Lord Chancellor.^{[citation needed]} Similarly, the criticism of lawyers comes from a writer who, as Lord Chancellor, was arguably the most influential lawyer in England. It can be answered, however, that as a pagan society Utopians had the best ethics that could be reached through reason alone, or that More changed from his early life to his later when he was Lord Chancellor.^[11]

One highly influential interpretation of Utopia is that of the intellectual historian Quentin Skinner.^[13] He has argued that More was taking part in the Renaissance humanist debate over true nobility, and that he was writing to prove the perfect commonwealth could not occur with private property. Crucially, Skinner sees Raphael Hythlodaeus as embodying the Platonic view that philosophers should not get involved in politics, but the character of More embodies the more pragmatic Ciceronian view. Thus, the society Raphael proposes is the ideal that More would want. However, without communism, which he saw no possibility of occurring, it was wiser to take a more pragmatic view.

Quentin Skinner’s interpretation of Utopia is consistent with the speculation that Stephen Greenblatt made in The Swerve: How the World Became Modern. There, Greenblatt argued that More was under the Epicurean influence of Lucretius’s On the Nature of Things and the people that live in Utopia were an example of how pleasure has become their guiding principle of life.^[14] Although Greenblatt acknowledged that More’s insistence on the existence of an afterlife and punishment for people holding contrary views were inconsistent with the essentially materialist view of Epicureanism, Greenblatt contended that it was the minimum conditions for what the pious More would have considered as necessary to live a happy life.^[14]

Another complication comes from the Greek meanings of the names of people and places in the work. Apart from Utopia, meaning «Noplace,» several other lands are mentioned: Achora meaning «Nolandia», Polyleritae meaning «Muchnonsense», Macarenses meaning «Happiland,» and the river Anydrus meaning «Nowater». Raphael’s last name, Hythlodaeus means «dispenser of nonsense» surely implying that the whole of the Utopian text is ‘nonsense’. Additionally the Latin rendering of More’s name, Morus, is similar to the word for a fool in Greek (μωρός). It is unclear whether More is simply being ironic, an in-joke for those who know Greek, seeing as the place he is talking about does not actually exist or whether there is actually a sense of distancing of Hythlodaeus’ and the More’s («Morus») views in the text from his own.

The name Raphael, though, may have been chosen by More to remind his readers of the archangel Raphael who is mentioned in the Book of Tobit (3:17; 5:4, 16; 6:11, 14, 16, 18; also in chs. 7, 8, 9, 11, 12). In that book the angel guides Tobias and later cures his father of his blindness. While Hythlodaeus may suggest his words are not to be trusted, Raphael meaning (in Hebrew) «God has healed» suggests that Raphael may be opening the eyes of the reader to what is true. The suggestion that More may have agreed with the views of Raphael is given weight by the way he dressed; with «his cloak… hanging carelessly about him», a style that Roger Ascham reports that More himself was wont to adopt. Furthermore, more recent criticism has questioned the reliability of both Gile’s annotations and the character of «More» in the text itself. Claims that the book only subverts Utopia and Hythlodaeus are possibly oversimplistic.

In Humans and Animals in Thomas More’s Utopia, Christopher Burlinson argues that More intended to produce a fictional space in which ethical concerns of humanity and bestial inhumanity could be explored.^[15] Burlinson regards the Utopian criticisms of finding pleasure in the spectacle of bloodshed as reflective of More’s own anxieties about the fragility of humanity and the ease in which humans fall to beast-like ways.^[15] According to Burlinson, More interprets that decadent expression of animal cruelty as a causal antecedent for the cruel intercourse present within the world of Utopia and More’s own.^[15] Burlinson does not argue that More explicitly equates animal and human subjectivities, but is interested in More’s treatment of human-animal relations as significant ethical concerns intertwined with religious ideas of salvation and the divine qualities of souls.^[15]

In Indian Givers: How the Indians of the Americas Transformed the World, Jack Weatherford asserts that native American societies played an inspirational role for More’s writing. For example, indigenous Americans, although referred to as «noble savages» in many circles, showed the possibility of living in social harmony [with nature] and prosperity without the rule a king…». The early British and French settlers in the 1500 and 1600s were relatively shocked to see how the native Americans moved around so freely across the untamed land, not beholden by debt, «lack of magistrates, forced services, riches, poverty or inheritance».^[16] Arthur Morgan hypothesized that Utopia was More’s description of the Inca Empire, although it is implausible that More was aware of them when he wrote the book.^[17]

In Utopian Justifications: More’s Utopia, Settler Colonialism, and Contemporary Ecocritical Concerns, Susan Bruce juxtaposes Utopian justifications for the violent dispossession of idle peoples unwilling to surrender lands that are underutilized with Peter Kosminsky’s The Promise, a 2011 television drama centered around Zionist settler colonialism in modern-day Palestine.^[18] Bruce’s treatment of Utopian foreign policy, which mirrored European concerns in More’s day, situates More’s text as an articulation of settler colonialism.^[18] Bruce identifies an isomorphic relationship between Utopian settler logic and the account provided by The Promise’s Paul, who recalls his father’s criticism of Palestinians as undeserving, indolent, and animalistic occupants of the land.^[18] Bruce interprets the Utopian fixation with material surplus as foundational for exploitative gift economies, which ensnare Utopia’s bordering neighbors into a subservient relationship of dependence in which they remain in constant fear of being subsumed by the superficially generous Utopians.^[18]

Reception[edit]

Utopia was begun while More was an envoy in the Low Countries in May 1515. More started by writing the introduction and the description of the society that would become the second half of the work, and on his return to England, he wrote the «dialogue of counsel». He completed the work in 1516. In the same year, it was printed in Leuven under Erasmus’s editorship and after revisions by More it was printed in Basel in November 1518. It was not until 1551, sixteen years after More’s execution, that it was first published in England as an English translation by Ralph Robinson. Gilbert Burnet’s translation of 1684 is probably the most commonly cited version.

The work seems to have been popular, if misunderstood, since the introduction of More’s Epigrams of 1518 mentions a man who did not regard More as a good writer.

Influence[edit]

The word ‘utopia’, invented by Moore as the name of his fictional island and used as the title of his book, has since entered the English language to describe any imagined place or state of things in which everything is perfect. Also, the antonym ‘dystopia’ for an imagined state of suffering or injustice, derives from utopia.

Although he may not have directly founded the contemporary notion of what has since become known as Utopian and dystopian fiction, More certainly popularised the idea of imagined parallel realities, and some of the early works that owe a debt to Utopia must include The City of the Sun by Tommaso Campanella, Description of the Republic of Christianopolis by Johannes Valentinus Andreae, New Atlantis by Francis Bacon and Candide by Voltaire.

Utopian socialism was used to describe the first concepts of socialism, but later Marxist theorists tended to see the ideas as too simplistic and not grounded on realistic principles.^{[citation needed]} The religious message in the work and its uncertain, possibly satiric, tone has also alienated some theorists from the work.^{[citation needed]}

An applied example of More’s Utopia can be seen in Vasco de Quiroga’s implemented society in Michoacán, Mexico, which was directly inspired by More’s work.

During the opening scene in the film A Man for All Seasons, Utopia is mentioned in a conversation. The alleged amorality of England’s priests is compared to that of the more highly principled behaviour of the fictional priests in More’s Utopia when a character observes wryly that «every second person born in England is fathered by a priest.»

In 2006, the artist Rory Macbeth inscribed all 40,000 words on the side of an old electricity factory in Norwich, England.^[19]

Notes[edit]

References[edit]

Further reading[edit]

• More, Thomas (1516/1967), «Utopia», trans. John P. Dolan, in James J. Greene and John P. Dolan, edd., The Essential Thomas More, New York: New American Library.
• Sullivan, E. D. S. (editor) (1983) The Utopian Vision: Seven Essays on the Quincentennial of Sir Thomas More San Diego State University Press, San Diego, California, ISBN 0-916304-51-5

External links[edit]

• The Open Utopia A complete edition (including all of the letters and commendations, as well as the marginal notes, that were included in the first four printings of 1516–18) translated in 2012. Licensed as Creative Commons BY-SA and published in multiple electronic formats (HTML, PDF, TXT, ODF, EPUB, and as a Social Book).
• English translation of Utopia by Gilbert Burnet at Project Gutenberg
• Utopia public domain audiobook at LibriVox
• Thomas More and his Utopia by Karl Kautsky
• Andre Schuchardt: Freiheit und Knechtschaft. Die dystopische Utopia des Thomas Morus. Eine Kritik am besten Staat
• «Utopia» . The American Cyclopædia. 1879.
• Utopia – Images photocopied the 1518 edition of Utopia, from the collection of the Folger Shakespeare Library
• Utopia 2016, a commemoration of the 500th anniversary of the book centered in London.

Utopia

Illustration for the 1516 first edition of Utopia
Author	Thomas More
Original title	Libellus vere aureus, nec minus salutaris quam festivus, de optimo rei publicae statu deque nova insula Utopia
Translator	Ralph Robinson Gilbert Burnet
Illustrator	Ambrosius Holbein
Country	Habsburg Netherlands
Language	Latin
Genre	Political philosophy, satire
Publisher	More
Publication date	1516
Published in English	1551
Media type	Print
Pages	359
OCLC	863744174
Dewey Decimal	335.02
LC Class	HX810.5 .E54
Preceded by	A Merry Jest
Followed by	Latin Poems
Original text	Libellus vere aureus, nec minus salutaris quam festivus, de optimo rei publicae statu deque nova insula Utopia at Latin Wikisource
Translation	Utopia at Wikisource

Utopia (Latin: Libellus vere aureus, nec minus salutaris quam festivus, de optimo rei publicae statu deque nova insula Utopia,^[1] «A little, true book, not less beneficial than enjoyable, about how things should be in a state and about the new island Utopia») is a work of fiction and socio-political satire by Thomas More (1478–1535), written in Latin and published in 1516. The book is a frame narrative primarily depicting a fictional island society and its religious, social and political customs. Many aspects of More’s description of Utopia are reminiscent of life in monasteries.^[2]

Title[edit]

The title De optimo rei publicae statu deque nova insula Utopia literally translates, «Of a republic’s best state and of the new island Utopia».

It is variously rendered as any of the following:

• On the Best State of a Republic and on the New Island of Utopia
• Concerning the Highest State of the Republic and the New Island Utopia
• On the Best State of a Commonwealth and on the New Island of Utopia
• Concerning the Best Condition of the Commonwealth and the New Island of Utopia
• On the Best Kind of a Republic and About the New Island of Utopia
• About the Best State of a Commonwealth and the New Island of Utopia

The first created original name was even longer: Libellus vere aureus, nec minus salutaris quam festivus, de optimo rei publicae statu deque nova insula Utopia. That translates, «A truly golden little book, no less beneficial than entertaining, of a republic’s best state and of the new island Utopia».

Utopia is derived from the Greek prefix «ou-» (οὔ), meaning «not», and topos (τόπος), «place», with the suffix -iā (-ίᾱ) that is typical of toponyms; the name literally means «nowhere», emphasizing its fictionality. In early modern English, Utopia was spelled «Utopie», which is today rendered Utopy in some editions.^[3]

In fact, More’s very first name for the island was Nusquama, the Latin equivalent of «no-place», but he eventually opted for the Greek-influenced name.^[4]

In English, Utopia is pronounced the same as Eutopia (the latter word, in Greek Εὐτοπία [Eutopiā], meaning “good place,” contains the prefix εὐ- [eu-], «good», with which the οὔ of Utopia has come to be confused in the English pronunciation).^[5] That is something that More himself addresses in an addendum to his book: Wherfore not Utopie, but rather rightely my name is Eutopie, a place of felicitie.^[a][7]

Contents[edit]

Preliminary matter[edit]

The first edition contained a woodcut map of the island of Utopia, the Utopian alphabet, verses by Pieter Gillis, Gerard Geldenhouwer, and Cornelius Grapheus, and Thomas More’s epistle dedicating the work to Gillis.^[8]

Book 1: Dialogue of Counsel[edit]

The work begins with written correspondence between Thomas More and several people he had met in Europe: Peter Gilles, town clerk of Antwerp, and Hieronymus van Busleyden, counselor to Charles V. More chose those letters, which are communications between actual people, to further the plausibility of his fictional land. In the same spirit, the letters also include a specimen of the Utopian alphabet and its poetry. The letters also explain the lack of widespread travel to Utopia; during the first mention of the land, someone had coughed during announcement of the exact longitude and latitude. The first book tells of the traveller Raphael Hythlodaeus, to whom More is introduced in Antwerp, and it also explores the subject of how best to counsel a prince, a popular topic at the time.

The first discussions with Raphael allow him to discuss some of the modern ills affecting Europe such as the tendency of kings to start wars and the subsequent loss of money on fruitless endeavours. He also criticises the use of execution to punish theft by saying that thieves might as well murder whom they rob, to remove witnesses, if the punishment is going to be the same. He lays most of the problems of theft on the practice of enclosure, the enclosing of common land, and the subsequent poverty and starvation of people who are denied access to land because of sheep farming.

More tries to convince Raphael that he could find a good job in a royal court to advise monarchs, but Raphael says that his views are too radical and would not be listened to. Raphael sees himself in the tradition of Plato: he knows that for good governance, kings must act philosophically. He, however, points out:

Plato doubtless did well foresee, unless kings themselves would apply their minds to the study of philosophy, that else they would never thoroughly allow the council of philosophers, being themselves before, even from their tender age, infected and corrupt with perverse and evil opinions.

More seems to contemplate the duty of philosophers to work around and in real situations and, for the sake of political expediency, work within flawed systems to make them better, rather than hoping to start again from first principles.

… for in courts they will not bear with a man’s holding his peace or conniving at what others do: a man must barefacedly approve of the worst counsels and consent to the blackest designs, so that he would pass for a spy, or, possibly, for a traitor, that did but coldly approve of such wicked practices.

Book 2: Discourse on Utopia[edit]

Utopia
Utopia location
Map by Ortelius, ca. 1595.
Created by	Thomas More
Genre	Utopian fiction
In-universe information
Other name(s)	Abraxa (former name)
Type	Republic/elective monarchy
Ruler	Prince (a.k.a. ademus)
Location	New World
Locations	Amaurot (capital), Anyder River

Utopia is placed in the New World and More links Raphael’s travels in with Amerigo Vespucci’s real life voyages of discovery. He suggests that Raphael is one of the 24 men Vespucci, in his Four Voyages of 1507, says he left for six months at Cabo Frio, Brazil. Raphael then travels farther and finds the island of Utopia, where he spends five years observing the customs of the natives.

According to More, the island of Utopia is

…two hundred miles across in the middle part, where it is widest, and nowhere much narrower than this except towards the two ends, where it gradually tapers. These ends, curved round as if completing a circle five hundred miles in circumference, make the island crescent-shaped, like a new moon.^[9]

The island was originally a peninsula but a 15-mile wide channel was dug by the community’s founder King Utopos to separate it from the mainland. The island contains 54 cities. Each city is divided into four equal parts. The capital city, Amaurot, is located directly in the middle of the crescent island.

Each city has not more than 6000 households, each family consisting of between 10 and 16 adults. Thirty households are grouped together and elect a Syphograntus (whom More says is now called a phylarchus). Every ten Syphogranti have an elected Traniborus (more recently called a protophylarchus) ruling over them. The 200 Syphogranti of a city elect a Prince in a secret ballot. The Prince stays for life unless he is deposed or removed for suspicion of tyranny.

People are redistributed around the households and towns to keep numbers even. If the island suffers from overpopulation, colonies are set up on the mainland. Alternatively, the natives of the mainland are invited to be part of the Utopian colonies, but if they dislike them and no longer wish to stay, they may return. In the case of underpopulation, the colonists are recalled.

There is no private property on Utopia, with goods being stored in warehouses and people requesting what they need. There are also no locks on the doors of the houses, and the houses are rotated between the citizens every ten years. Agriculture provides the most important occupation on the island. Every person is taught it and must live in the countryside, farming for two years at a time, with women doing the same work as men. Parallelly, every citizen must learn at least one of the other essential trades: weaving (mainly done by the women), carpentry, metalsmithing and masonry. There is deliberate simplicity about the trades; for instance, all people wear the same types of simple clothes, and there are no dressmakers making fine apparel. All able-bodied citizens must work; thus, unemployment is eradicated, and the length of the working day can be minimized: the people have to work only six hours a day although many willingly work for longer. More does allow scholars in his society to become the ruling officials or priests, people picked during their primary education for their ability to learn. All other citizens, however, are encouraged to apply themselves to learning in their leisure time.

Slavery is a feature of Utopian life, and it is reported that every household has two slaves. The slaves are either from other countries (prisoners of war, people condemned to die, or poor people) or are the Utopian criminals. The criminals are weighed down with chains made out of gold. The gold is part of the community wealth of the country, and fettering criminals with it or using it for shameful things like chamber pots gives the citizens a healthy dislike of it. It also makes it difficult to steal, as it is in plain view. The wealth, though, is of little importance and is good only for buying commodities from foreign nations or bribing the nations to fight each other. Slaves are periodically released for good behaviour. Jewels are worn by children, who finally give them up as they mature.

Other significant innovations of Utopia include a welfare state with free hospitals, euthanasia permissible by the state, priests being allowed to marry, divorce permitted, premarital sex punished by a lifetime of enforced celibacy and adultery being punished by enslavement. Meals are taken in community dining halls and the job of feeding the population is given to a different household in turn. Although all are fed the same, Raphael explains that the old and the administrators are given the best of the food. Travel on the island is permitted only with an internal passport, and any people found without a passport are, on a first occasion, returned in disgrace, but after a second offence, they are placed in slavery. In addition, there are no lawyers, and the law is made deliberately simple, as all should understand it and not leave people in any doubt of what is right and wrong.

There are several religions on the island: moon-worshipers, sun-worshipers, planet-worshipers, ancestor-worshipers and monotheists, but each is tolerant of the others. Only atheists are despised (but allowed) in Utopia, as they are seen as representing a danger to the state: since they do not believe in any punishment or reward after this life, they have no reason to share the communistic life of Utopia and so will break the laws for their own gain. They are not banished, but are encouraged to talk out their erroneous beliefs with the priests until they are convinced of their error. Raphael says that through his teachings Christianity was beginning to take hold in Utopia. The toleration of all other religious ideas is enshrined in a universal prayer all the Utopians recite.

…but, if they are mistaken, and if there is either a better government, or a religion more acceptable to God, they implore His goodness to let them know it.

Wives are subject to their husbands and husbands are subject to their wives although women are restricted to conducting household tasks for the most part. Only few widowed women become priests. While all are trained in military arts, women confess their sins to their husbands once a month. Gambling, hunting, makeup and astrology are all discouraged in Utopia. The role allocated to women in Utopia might, however, have been seen as being more liberal from a contemporary point of view.

Utopians do not like to engage in war. If they feel countries friendly to them have been wronged, they will send military aid, but they try to capture, rather than kill, enemies. They are upset if they achieve victory through bloodshed. The main purpose of war is to achieve what over which, if they had achieved already, they would not have gone to war.

Privacy is not regarded as freedom in Utopia; taverns, ale houses and places for private gatherings are nonexistent for the effect of keeping all men in full view and so they are obliged to behave well.

Framework[edit]

The story is written from the perspective of More himself. That was common at the time, and More uses his own name and background to create the narrator.^[10] The book is written in two parts: “Book one: Dialogue of Council,” and “Book two: Discourse on Utopia.”

The first book is told from the perspective of More, the narrator, who is introduced by his friend Peter Giles to a fellow traveller named Raphael Hythloday, whose name translates as “expert of nonsense” in Greek. In an amicable dialogue with More and Giles, Hythloday expresses strong criticism of then-modern practices in England and other Catholicism-dominated countries, such as the crime of theft being punishable by death, and the over-willingness of kings to start wars (Getty, 321).

Book two has Hythloday tell his interlocutors about Utopia, where he has lived for five years, with the aim of convincing them about its superior state of affairs. Utopia turns out to be a socialist state. Interpretations about this important part of the book vary. Gilbert notes that while some experts^[who?] believe that More supports socialism, others believe that he demonstrates a belief that socialism is impractical. The former would argue that More used book two to show how socialism would work in practice: individual cities are run by privately elected princes and families are made up of ten to sixteen adults living in a single household. It is unknown if More truly believed in socialism, or if he printed Utopia to argue that true socialism was impractical (Gilbert). More printed many writings involving socialism, some seemingly in defense of it and others apparently scathing satires against it. Some scholars believe that More uses the structure to show the perspective of something as an idea against something put into practice. Hythloday describes the city as perfect and ideal, and believes the society thrives and is perfect. As such, he is used to represent the more fanatic socialists and radical reformists of his day. When More arrives he describes the social and cultural norms put into practice, citing a city thriving and idealistic. While some believe that is More’s ideal society, some believe the book’s title, which translates to “Nowhere” from Greek, is a way to describe that the practices used in Utopia are impractical and could not be used in a modern world successfully (Gilbert). Either way, Utopia has become one of the most talked about works both in defense of socialism and against it.

Interpretation[edit]

One of the most troublesome questions about Utopia is Thomas More’s reason for writing it. Most scholars see it as a comment on or criticism of 16th-century Catholicism since the evils of More’s day are laid out in Book I and in many ways apparently solved in Book II.^[11] Indeed, Utopia has many of the characteristics of satire, and there are many jokes and satirical asides such as how honest people are in Europe, but these are usually contrasted with the simple, uncomplicated society of the Utopians.

Yet, the puzzle is that some of the practices and institutions of the Utopians, such as the ease of divorce, euthanasia and both married priests and female priests, seem to be polar opposites of More’s beliefs and the teachings of the Catholic Church of which he was a devout member.^[12] Another often cited^{[by whom?]} apparent contradiction is that of the religious tolerance of Utopia contrasted with his alleged persecution of Protestants as Lord Chancellor.^{[citation needed]} Similarly, the criticism of lawyers comes from a writer who, as Lord Chancellor, was arguably the most influential lawyer in England. It can be answered, however, that as a pagan society Utopians had the best ethics that could be reached through reason alone, or that More changed from his early life to his later when he was Lord Chancellor.^[11]

One highly influential interpretation of Utopia is that of the intellectual historian Quentin Skinner.^[13] He has argued that More was taking part in the Renaissance humanist debate over true nobility, and that he was writing to prove the perfect commonwealth could not occur with private property. Crucially, Skinner sees Raphael Hythlodaeus as embodying the Platonic view that philosophers should not get involved in politics, but the character of More embodies the more pragmatic Ciceronian view. Thus, the society Raphael proposes is the ideal that More would want. However, without communism, which he saw no possibility of occurring, it was wiser to take a more pragmatic view.

Quentin Skinner’s interpretation of Utopia is consistent with the speculation that Stephen Greenblatt made in The Swerve: How the World Became Modern. There, Greenblatt argued that More was under the Epicurean influence of Lucretius’s On the Nature of Things and the people that live in Utopia were an example of how pleasure has become their guiding principle of life.^[14] Although Greenblatt acknowledged that More’s insistence on the existence of an afterlife and punishment for people holding contrary views were inconsistent with the essentially materialist view of Epicureanism, Greenblatt contended that it was the minimum conditions for what the pious More would have considered as necessary to live a happy life.^[14]

Another complication comes from the Greek meanings of the names of people and places in the work. Apart from Utopia, meaning «Noplace,» several other lands are mentioned: Achora meaning «Nolandia», Polyleritae meaning «Muchnonsense», Macarenses meaning «Happiland,» and the river Anydrus meaning «Nowater». Raphael’s last name, Hythlodaeus means «dispenser of nonsense» surely implying that the whole of the Utopian text is ‘nonsense’. Additionally the Latin rendering of More’s name, Morus, is similar to the word for a fool in Greek (μωρός). It is unclear whether More is simply being ironic, an in-joke for those who know Greek, seeing as the place he is talking about does not actually exist or whether there is actually a sense of distancing of Hythlodaeus’ and the More’s («Morus») views in the text from his own.

The name Raphael, though, may have been chosen by More to remind his readers of the archangel Raphael who is mentioned in the Book of Tobit (3:17; 5:4, 16; 6:11, 14, 16, 18; also in chs. 7, 8, 9, 11, 12). In that book the angel guides Tobias and later cures his father of his blindness. While Hythlodaeus may suggest his words are not to be trusted, Raphael meaning (in Hebrew) «God has healed» suggests that Raphael may be opening the eyes of the reader to what is true. The suggestion that More may have agreed with the views of Raphael is given weight by the way he dressed; with «his cloak… hanging carelessly about him», a style that Roger Ascham reports that More himself was wont to adopt. Furthermore, more recent criticism has questioned the reliability of both Gile’s annotations and the character of «More» in the text itself. Claims that the book only subverts Utopia and Hythlodaeus are possibly oversimplistic.

In Humans and Animals in Thomas More’s Utopia, Christopher Burlinson argues that More intended to produce a fictional space in which ethical concerns of humanity and bestial inhumanity could be explored.^[15] Burlinson regards the Utopian criticisms of finding pleasure in the spectacle of bloodshed as reflective of More’s own anxieties about the fragility of humanity and the ease in which humans fall to beast-like ways.^[15] According to Burlinson, More interprets that decadent expression of animal cruelty as a causal antecedent for the cruel intercourse present within the world of Utopia and More’s own.^[15] Burlinson does not argue that More explicitly equates animal and human subjectivities, but is interested in More’s treatment of human-animal relations as significant ethical concerns intertwined with religious ideas of salvation and the divine qualities of souls.^[15]

In Indian Givers: How the Indians of the Americas Transformed the World, Jack Weatherford asserts that native American societies played an inspirational role for More’s writing. For example, indigenous Americans, although referred to as «noble savages» in many circles, showed the possibility of living in social harmony [with nature] and prosperity without the rule a king…». The early British and French settlers in the 1500 and 1600s were relatively shocked to see how the native Americans moved around so freely across the untamed land, not beholden by debt, «lack of magistrates, forced services, riches, poverty or inheritance».^[16] Arthur Morgan hypothesized that Utopia was More’s description of the Inca Empire, although it is implausible that More was aware of them when he wrote the book.^[17]

In Utopian Justifications: More’s Utopia, Settler Colonialism, and Contemporary Ecocritical Concerns, Susan Bruce juxtaposes Utopian justifications for the violent dispossession of idle peoples unwilling to surrender lands that are underutilized with Peter Kosminsky’s The Promise, a 2011 television drama centered around Zionist settler colonialism in modern-day Palestine.^[18] Bruce’s treatment of Utopian foreign policy, which mirrored European concerns in More’s day, situates More’s text as an articulation of settler colonialism.^[18] Bruce identifies an isomorphic relationship between Utopian settler logic and the account provided by The Promise’s Paul, who recalls his father’s criticism of Palestinians as undeserving, indolent, and animalistic occupants of the land.^[18] Bruce interprets the Utopian fixation with material surplus as foundational for exploitative gift economies, which ensnare Utopia’s bordering neighbors into a subservient relationship of dependence in which they remain in constant fear of being subsumed by the superficially generous Utopians.^[18]

Reception[edit]

Utopia was begun while More was an envoy in the Low Countries in May 1515. More started by writing the introduction and the description of the society that would become the second half of the work, and on his return to England, he wrote the «dialogue of counsel». He completed the work in 1516. In the same year, it was printed in Leuven under Erasmus’s editorship and after revisions by More it was printed in Basel in November 1518. It was not until 1551, sixteen years after More’s execution, that it was first published in England as an English translation by Ralph Robinson. Gilbert Burnet’s translation of 1684 is probably the most commonly cited version.

The work seems to have been popular, if misunderstood, since the introduction of More’s Epigrams of 1518 mentions a man who did not regard More as a good writer.

Influence[edit]

The word ‘utopia’, invented by Moore as the name of his fictional island and used as the title of his book, has since entered the English language to describe any imagined place or state of things in which everything is perfect. Also, the antonym ‘dystopia’ for an imagined state of suffering or injustice, derives from utopia.

Although he may not have directly founded the contemporary notion of what has since become known as Utopian and dystopian fiction, More certainly popularised the idea of imagined parallel realities, and some of the early works that owe a debt to Utopia must include The City of the Sun by Tommaso Campanella, Description of the Republic of Christianopolis by Johannes Valentinus Andreae, New Atlantis by Francis Bacon and Candide by Voltaire.

Utopian socialism was used to describe the first concepts of socialism, but later Marxist theorists tended to see the ideas as too simplistic and not grounded on realistic principles.^{[citation needed]} The religious message in the work and its uncertain, possibly satiric, tone has also alienated some theorists from the work.^{[citation needed]}

An applied example of More’s Utopia can be seen in Vasco de Quiroga’s implemented society in Michoacán, Mexico, which was directly inspired by More’s work.

During the opening scene in the film A Man for All Seasons, Utopia is mentioned in a conversation. The alleged amorality of England’s priests is compared to that of the more highly principled behaviour of the fictional priests in More’s Utopia when a character observes wryly that «every second person born in England is fathered by a priest.»

In 2006, the artist Rory Macbeth inscribed all 40,000 words on the side of an old electricity factory in Norwich, England.^[19]

Notes[edit]

References[edit]

Further reading[edit]

• More, Thomas (1516/1967), «Utopia», trans. John P. Dolan, in James J. Greene and John P. Dolan, edd., The Essential Thomas More, New York: New American Library.
• Sullivan, E. D. S. (editor) (1983) The Utopian Vision: Seven Essays on the Quincentennial of Sir Thomas More San Diego State University Press, San Diego, California, ISBN 0-916304-51-5

External links[edit]

• The Open Utopia A complete edition (including all of the letters and commendations, as well as the marginal notes, that were included in the first four printings of 1516–18) translated in 2012. Licensed as Creative Commons BY-SA and published in multiple electronic formats (HTML, PDF, TXT, ODF, EPUB, and as a Social Book).
• English translation of Utopia by Gilbert Burnet at Project Gutenberg
• Utopia public domain audiobook at LibriVox
• Thomas More and his Utopia by Karl Kautsky
• Andre Schuchardt: Freiheit und Knechtschaft. Die dystopische Utopia des Thomas Morus. Eine Kritik am besten Staat
• «Utopia» . The American Cyclopædia. 1879.
• Utopia – Images photocopied the 1518 edition of Utopia, from the collection of the Folger Shakespeare Library
• Utopia 2016, a commemoration of the 500th anniversary of the book centered in London.

Приблизительное время чтения: 8 мин.

Не один и не два раза человечество в своей истории «штурмовало небо», пытаясь здесь, на Земле построить замену Небесному раю. Таких попыток в истории было на самом деле множество. Всякий раз из этого ничего не выходило, но каждая попытка по-своему поучительна. В нашем цикле “История идей, великих и ужасных”, посвященном истории человеческих попыток построить рай на Земле, рассказываем об итальянском ересиархе Дольчино, собиравшемся построить Царство Божие на земле с оружием.

Время и место действия

Англия, XVI век.

Почему нам это интересно сегодня

Слово «утопия», которое изобрел член парламента, помощник городского шерифа Лондона адвокат Томас Мор, дало имя не только литературному жанру, но и целому направлению общественно-политической мысли. Образовано оно из греческих слов «топос» (место) и «у» (нет) – «место, которого нет», или «Нигдея». Утопия – это дерзкое конструирование идеального общества, фантастика, претендующая на роль социального и нравственного маяка. Таким было «Государство» Платона. Такими станут труды последователей Мора — «Новая Атлантида» Бэкона, «Город Солнца» Томмазо Кампанеллы и многие другие сочинения.

Вслед за Платоном Томас Мор утверждал, что там, где существует частная собственность и все меряется деньгами, правильное течение государственных и общественных дел невозможно, что государство и люди могут быть счастливы, только если между ними будет имущественное равенство. Все должно быть общим, тогда незачем будет завидовать, стараться приобрести побольше, обманывать ближнего.

Но Мор пошел дальше Платона. Он впервые заговорил о коммунизме в масштабах уже всего общества, а не отдельных общин или сословий, и распространил его не только на сферу потребления, как Платон, но и на производство. Поэтому многие идеологи коммунизма именно Мора считали родоначальником современного социализма.

Главные действующие лица

Томас Мор (1478–1535) был не только знаменитым писателем, историком и выдающимся гуманистом эпохи позднего Возрождения, но и высокопоставленным вельможей. В 1529 году он даже стал лорд-канцлером Англии — вторым человеком в государстве после короля.

При этом Мор был глубоко верующим католиком. Казнили его за отказ признать законной церковную реформу, делавшую короля главой Церкви Англии, а также развод Генриха VIII с Екатериной Арагонской и его женитьбу на Анне Болейн. При дворе его противниками стали не только сторонники новой королевы, но и влиятельная партия главного министра Томаса Кромвеля, идеолога английской Реформации, чей потомок Оливер спустя столетие возглавит пуританскую парламентскую «революцию» и станет лордом-протектором – фактическим правителем страны.

Мора арестовали и заключили в Тауэр, а 6 июля 1535 года он был обезглавлен. В 1886 году Римско-католическая церковь провозгласила его «блаженным мучеником», а в 1935 году, когда исполнилось 400 лет со дня его казни, папа Пий XI причислил его к лику святых.

Золотая книжечка

Свой знаменитый труд Мор опубликовал в 1516 году под названием «Золотая книжечка, столь же полезная, сколь и забавная о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия».

Первая часть книги — литературно-политический памфлет, беспощадная критика тогдашней Англии, например, практики огораживания, когда землевладельцы сгоняли крестьян с пахотных земель, чтобы можно было пасти там овец, шерсть которых тогда очень ценилась. Именно оттуда взят афоризм о том, что «в Англии овцы пожирают людей»:

«Ваши овцы, обычно такие кроткие, довольные очень немногим, теперь, говорят, стали такими прожорливыми и неукротимыми, что поедают даже людей, разоряют и опустошают поля, дома и города».

В первой книге Мор пишет о том, насколько несовершенна социальная и политическая система, критикует смертную казнь, законы о рабочих, иронически высмеивает несовершенства духовенства и предлагает программу реформ, призванных исправить положение.

А во второй части он приглашает читателя на таинственный вымышленный остров Утопия, где нет частной собственности, все общее, люди счастливы и живут в справедливости и довольстве.

Как устроена Утопия Мора

Книга написана в форме диалога, что позволило не отождествлять высказанные в ней коммунистические рецепты устроения общества с мнением самого Мора. Недаром некоторые ученые считают «Утопию» не непосредственным выражением мировоззрения Мора, а некой литературной игрой.

Об идеальном острове рассказывает в книге некий моряк-путешественник по имени Рафаил Гитлодей, якобы спутник самого Америго Веспуччи, попавший на Утопию во время одного из своих плаваний.

Там он обнаружил возглавляемую мудрым монархом федерацию 54 городов со столицей – городом Амауротом. Все островитяне жили в хороших трехэтажных похожих друг на друга домах, которыми менялись каждые 10 лет. С тыльной стороны к каждому дому примыкали прекрасные сады: как сказано в книге, ничему другому основатель идеального государства Утоп не уделял столько трудов, времени и внимания, как устройству этих садов. Это, вероятно, должно подчеркнуть райскую природу Утопии, ведь рай часто понимают как прекрасный сад.

Все люди на острове обязаны были трудиться — как мужчины, так и женщины. Все они занимались земледелием, попеременно проживая то в городе, то в деревне, а также обязаны были владеть еще хотя бы одним ремеслом. Работали утопийцы лишь шесть часов в день – три часа до обеда и после двухчасового перерыва еще три. В остальное время они занимались музыкой, а в предрассветные часы слушали научные лекции. В этом собственно и были цель и счастье их жизни — в свободном досуге и образовании:

«Очень часто также, когда не встречается надобности ни в какой подобной работе, государство объявляет меньшее количество рабочих часов. Власти отнюдь не хотят принуждать граждан к излишним трудам. Учреждение этой повинности имеет прежде всего только ту цель, чтобы обеспечить, насколько это возможно с точки зрения общественных нужд, всем гражданам наибольшее количество времени после телесного рабства для духовной свободы и образования. В этом, по их мнению, заключается счастье жизни».

Деньги использовались только для торговли с другими странами, монополия на которую принадлежала государству, а продукты между островитянами распределялись по потребностям.

Мор всячески подчеркивает разумность жизни и привычек утопийцев, их естественную склонность следовать разумному порядку. Их интересует суть вещей, а не то, как они выглядят. Поэтому, например, золото и серебро у них ценится ниже железа, ведь железо – гораздо более подходящий для разных хозяйственных нужд металл. Игрой в золотые украшения и драгоценные камни у утопийцев забавляются только дети.

Более того, из золота и серебра в его Утопии делают ночные горшки и цепи и кандалы для рабов. Да-да, в Утопии Мора есть и рабы, надо же кому-то выполнять грязные работы — до роботов и автоматики человеческая мысль тогда еще не дошла. Впрочем, с рабами утопийцы обращаются столь милостиво, что часто в них по собственной воле идут жители соседних народов, потому что рабство у утопийцев лучше, чем свободная жизнь за пределами Утопии.

Утопизм автора «Утопии»

Но именно в рационализме автора «Утопии» главная слабость его конструкции. Он совершенно не берет в расчет человеческую природу с ее неподвластными разуму страстями.

Мор считает, что стоит дать каждому причитающуюся ему долю естественных удовольствий, и люди станут счастливы. Но кто будет определять, какие удовольствия согласны с природой, а какие нет? Например, в «Утопии» верхняя одежда у всех одного цвета, поэтому незачем иметь по 4-6 платьев — так экономятся общественные усилия по шитью одежды.

«В результате этого у них каждый довольствуется одним платьем, и притом обычно на два года, в других же местах одному человеку не хватает четырех или пяти верхних шерстяных одежд, да еще разноцветных, а вдобавок требуется столько же шелковых рубашек, иным же неженкам мало и десяти. Для утопийца нет никаких оснований претендовать на большее количество платья: добившись его, он не получит большей защиты от холода, и его одежда не будет ни на волос наряднее других».

Но согласятся ли люди, особенно женщины, одеваться так рационально, безыскусно и разумно?

Интересные факты

1. Большим другом Томаса Мора был великий просветитель и деятель Возрождения Эразм Роттердамский, который посвятил ему свою знаменитую «Похвалу глупости», написанную в доме Мора в Лондоне. Восхищаясь Мором, Эразм в одном из своих писем задает риторический вопрос: «Создавала ли природа когда-либо что-нибудь более светлое, достойное любви, чем гений Томаса Мора»?

2. В юности Мор вовсе не собирался посвятить всю жизнь юридической (довольно долго он был адвокатом) и государственной карьере и долго не мог сделать выбор между гражданской и церковной службой. Одно время он даже решил стать монахом и потом до конца жизни придерживался почти монашеского образа жизни с постоянными молитвами и постами. Однако политическое призвание взяло верх — в 1504 году Мор был избран в парламент, а в 1505 году женился.

3. Мор отстаивал необходимость образования женщин, что было крайне необычным для того времени. Он считал, что женщины столь же способны к наукам, как и мужчины, и настаивал, чтобы его дочери, как и его сын, получили высшее образование.

4. Несмотря на признание мученического подвига Мора, к его «Утопии» Римско-католическая церковь благосклонна не была. Какое-то время книга была даже запрещена, а потом печаталась с купюрами. Действительно, в ней содержится осуждение и монашества как сословия бездельников, и изнуряющих тело постов. Конечно, искренне верующий в Бога Мор не отвергает религии, но одновременно рассуждает о «матери-природе» и ее «ласках», о том, что не стоит отвергать природные наслаждения, лишь бы они были в согласии с разумом. Более того, в его «Утопии» есть даже оправдание эвтаназии. Не удивительно, что некоторые католические авторы утверждают, что если бы Генрих не отрубил Мору голову, его, вполне возможно, сожгли бы по приговору папы.

Трейлер фильма о Томасе Море «Человек на все времена» (1966)

5. Русский перевод «Утопии» вышел почти одновременно с книгой А. Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву». Как отмечал советский историк и литературовед И. Н. Осиновский, это, по-видимому, «явления общественной мысли, органически близкие друг к другу. И, по понятным причинам, восприятие их русской читающей публикой было далеко не однозначным. С одной стороны, они вызывали интерес и сочувствие либерально настроенных читателей, с другой — содействовали усилению охранительных настроений и страха перед “французской заразой” у ярых приверженцев самодержавия».

Книга начинается своеобразным вступлением — письмом Томаса Мора к другу Петру Эгидию с просьбой прочесть «Утопию» и написать, не ускользнули ли от Мора какие-то важные детали.

Первая книга

Повествование ведётся от лица Томаса Мора. Он прибывает во Фландрию в качестве посла и встречает там Петра. Тот знакомит друга с опытным морепла­вателем Рафаилом, который много путешествовал. Рафаил, узнав множество обычаев и законов других стран, выделяет такие, которые можно использовать во благо в европейских государствах. Пётр советует мореплавателю употребить свои знания, устроившись на службу к государю советником, но тот не желает заниматься этим — цари много внимания уделяют военному делу и стремятся приобрести всё новые земли вместо того, чтобы заботится о своих собственных. Все советники, как правило, поддерживают в этом владыку, дабы не испортить свою репутацию и не впасть в немилость. Рафаил же осуждает войну и считает её бессмысленной. Мелкое воровство и убийство караются одинаково: смертной казнью. Богачи купаются в роскоши, проводя своё время в праздности, а простой люд тяжко работает, нищенствуя, что и способствует преступности.

Каждая держава считает нужным иметь армию и неограниченное количество золота для содержания войска, война же необходима хотя бы для того, чтобы дать опыт солдатам в резне.

Как истинный философ, Рафаил хочет говорить правду, поэтому стоит воздержаться от занятий государ­ственными делами. Мореплаватель рассказывает о государстве, чьи обычаи и законы пришлись ему по душе.

Вторая книга

Остров Утопия назван в честь основателя этого государства, Утопа. На острове пятьдесят четыре города. Нравы, учреждения и законы везде одинаковы. Центром является город Амаурот. Поля равномерно распределены межу всеми областями. Городские и сельские жители каждые два года меняются местами: в деревни прибывают те семьи, которые ещё здесь не работали.

Амаурот окружён глубоким рвом, бойницами и башнями. Это чистый и красивый город. Возле каждого дома есть прекрасный сад. Частная собственность настолько упразднена, что каждые десять лет утопийцы по жребию меняют свои дома.

Каждые тридцать семейств выбирают себе филарха (или сифогранта), над десятью филархами и их семействами стоит протофиларх (или транибор). Все двести протофилархов выбирают князя, который руководит страной. Его избирают на всю жизнь. На других должностях лица меняются ежегодно.

Все мужчины и женщины в стране занимаются земледелием. Помимо этого каждый изучает какое-то ремесло, которое передаётся по наследству. Если кто-то тяготеет не к семейному делу, его переводят в семейство, которое занимается нужным ремеслом. Рабочий день длится шесть часов. Свободное время, как правило, посвящают наукам или своему делу. Наиболее усердные в науках продвигаются в разряд учёных. Из них выбирают духовенство, послов, траниборов и главу государства — адема.

Во время работы утопийцы одеты в шкуры, по улицам они ходят в плащах (крой и цвет одинаков на всём острове). У каждого одно платье на два года.

В семьях повинуются старейшему. Если города перенаселены, то граждан Утопии переселяют в колонии, и наоборот. В центре каждого города есть рынок, куда свозят товары и продовольствие. Там каждый может взять себе сколько нужно: всё имеется в достаточном изобилии. Во дворцах собирается вся сифогрантия для общественных обедов и ужинов.

Утопийцы могут перемещаться между городами с позволения траниборов и сифогрантов. За произвольное передвижение утопийца ждёт наказание, при повторном нарушении — рабство.

Всё необходимое в Утопии есть в таком количестве, что часть отдают малоимущим других стран, остальное продают. Деньги утопийцы используют только во внешней торговле и хранят на случай войны. Золото и серебро они презирают: в кандалы из этих металлов заковывают рабов, утопийцы им вообще не пользуются. Драгоценные камни служат детям игрушками. Взрослея, они оставляют их.

В науках и искусстве утопийцы достигли больших высот. Если у них гостят иностранцы, граждане Утопии детально знакомятся с их культурой и науками, быстро их постигают и развивают у себя.

Жизнь утопийцев состоит из добродетели и удовольствий тела и духа. Отношения строятся на честности и справед­ливости, граждане помогают слабым и заботятся о больных. Здоровье — одно из главных удовольствий, также ценится красота, сила и проворство.

В рабство обращают за позорное деяние утопийцев или приговорённых к казни предста­вителей других народов. Труд рабов приносит больше пользы, чем казнь.

Тяжело больным даётся право прервать свои мучения: ведь жизнь — это удовольствие, такой поступок не считается грехом. Прелюбодеяние тяжко карается.

Утопийцы считают войну зверством, поэтому для победы, прежде всего, используют хитрость, подкуп приближённых государя-врага и так далее. Если этот метод не помогает, они делают ставку на военные сражения. Утопийцы нанимают иноземных солдат и щедро им платят. Своих граждан ставят лишь на руководящие должности. Они могут вступить в войну для защиты угнетённых народов, но никогда не допускают сражений на своих землях.

В Утопии граждане свободно выбирают любую религию. Никто не имеет права пытаться насильственно обращать другого в свою веру или унижать иноверца. Большинство верит в единого бога, называют его Митрою. Никто не боится смерти: новая, ещё более счастливая жизнь сулит встречу с богом.

Священники в большом почёте не только у утопийцев, но и других народов. Их так же избирают граждане Утопии, могут избираться и женщины. Священники не подлежат суду. Они даже могут остановить битву и спасти проигрывающих, в том числе и противников утопийцев.

Рафаил заканчивает рассказ, и Мор, отмечая его утомлённость, не решается высказаться о нелепости некоторых законов утопийцев.

История создания книги

Из всех литературных работ Томаса Мора наиболее известна «Утопия», сохранившая свое значение и до нашего времени, причем не только в качестве талантливого романа, но и как гениальное по замыслу произведение социалистического направления. Литературными источниками при работе над произведением послужили:

• Сочинения Платона (в частности, «Тимей», «Критий», «Государство»;
• Роман Америго Веспуччи «Четыре плавания» и другие романы-путешествия 16 века;
• Политические баллады;
• Произведения Чосера.

Над «Утопией» Томас Мор начал работать во Фландрии в мае 1515 года. Первое издание было подготовлено Эразмом Ротердамским, другом автора, в 1516 году. Книга вызвала широкий интерес и это послужило поводом для перепечатки книги в 1517 году в Париже.

В первых двух изданиях было допущено множество опечаток и ошибок в латинских фразах поэтому Эразм Ротердамский обратился в типографу Фрабену в Базеле. Причины такого количества ошибок в первом издании не выяснены и кажутся странными, ведь Томас Мор в совершенстве владел латынью. В 1518 году вышло два новых издания, с уже исправленными ошибками.

Через шестнадцать лет после смерти Томаса Мора вышло первое лондонское издание произведения. К этому времени произведение Мора было переведено на французский, немецкий, итальянский языки, а затем и на голландский. Первый русский перевод «Утопии» был сделан в конце 18 века.

«»Утопия» Томаса Мора» 👇

Содержание книги

Произведение Томаса Мора состоит из двух частей, которые по содержанию мало похожи друг на друга, но логически неотделимы.

Первая часть «Утопии» является литературно-политическим памфлетом. Наиболее сильным моментом первой части книги является критика современных Томасу Мору общественно-политических порядков. Автор критикует «кровавое» законодательство о рабочих, нападает на политику войн и деспотизм правящей верхушки, выступает против смертной казни и жестко высмеивает разврат представителей духовенства. Особенно резко Томас Мор критикует разорявшее крестьянство огораживание общинных земель. В этой части книги автор не только критикует существующие порядки, но и дает программу реформ, которые напоминают более ранние проекты Томаса Мора. Таким образом, первая часть «Утопии» является своеобразной ширмой для второй части, в которой автор в форме фантастической повести высказывает свои сокровенные мысли.

Во второй части «Утопии» отражаются гуманистические идеи Томаса Мора. Автор ставит во главе государства умного, мудрого монарха. Для черных работ он допускает рабов, которые стали таковыми за совершенные преступления, но при этом находящихся в сносных для жизни условиях. Томас Мор много рассуждает о греческой философии, особенно о Платоне. Герои произведения являются приверженцами гуманизма.

В «Утопии» Томаса Мора труд является обязательным для всех, а земледелием занимаются все граждане поочередно до определенного возраста. Что касается сельского хозяйства, то оно ведется артельно. Городское производство строится на семейно-ремесленном принципе – сказывается влияние не слишком хорошо развитых экономических отношений в этот период. Ручной труд является господствующим в произведении Мора, но при этом он не является изнурительным и длится всего шесть часов в день. О развитии техники в «Утопии» не сказано ничего. Обмен в идеальном государстве Мора тоже отсутствует, как и деньги, которые существуют исключительно для торговых отношений с другими странами. При этом торговля не является монополией государства.

В «Утопии» распределение продуктов осуществляется по потребностям, каких-либо твердых ограничений не существует.

В утопическом государстве женщины пользуются абсолютным равноправием. Здесь школа чужда схоластике и построена на соединении теории с производственной практикой.

Томас Мор пишет, что ко всем религиям в этом государстве терпимое отношение, под запретом только атеизм. За приверженность к атеизму – лишение права гражданства. Томас Мор в отношении к религии занимает промежуточное положение между представителями рационалистического и религиозного мировоззрения. В вопросах государства и общества Томас Моря является чистым рационалистом. Автор «Утопии» признает, что существующее общество является неразумным, и вместе с этим он заявляет, что это общество – заговор богатых слоев против остальных членов общества.

Политические взгляды Томаса Мора:

• идеальная страна – Утопия – это федерация, состоящая из 54 городов, устройство и управление каждого одинаковы. В каждом городе живет 6000 семей, состоящих из 10-16 взрослых. Каждая из этих семей занимается определенным видом ремесла, при этом переход из одной семьи в другую разрешен.
• основной причиной всех бедствий и пороков является частная собственность и противоречия общества и личности, роскоши и нищеты, бедных и богатых вызваны именно ею. По мнению автора, деньги и частная собственность порождают преступления, которые невозможно остановить никакими законами и никакими санкциями.
• частной собственности в идеальном государстве нет, поэтому преступления и споры между населением немногочисленны. В связи с этим, утопийцам не нужно сложное и обширное законодательство
• война считается зверским деянием, но для того, чтобы в случае необходимости быть способными защитить себя, утопийцы изучают военные науки. Как правило, для войны используются специально обученные наемники
• справедливой причиной для войны утопийцы признают случай, когда какой-то народ, владеющий территорией, которую не использует, отказывает другим в ее использовании.
• «Утопия» Томаса Мора стала основой для дальнейшего развития утопических учений, сыграла большую роль в становлении гуманистической позиции Томмазо Кампанеллы.

500 лет назад Томас Мор написал книгу «Утопия». Название стало нарицательным и для критиков несбыточных мечтаний, и для поклонников поиска справедливого устройства мира. Автора потом приобщили к лику святых. Но об «Утопии» вот уже полтысячи лет продолжают спорить

Полное название книги «Золотая книжечка, столь же полезная, сколь и забавная о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия». Мор написал ее в 1516 году на латыни, а его близкий друг Эразм Роттердамский отредактировал и издал у себя во Фландрии (ныне Бельгия). Автору с книгой повезло: она принесла ему мировую славу. Эта слава, правда, в реальной жизни Мора не выручила…

От взлета до эшафота

Томас Мор родился в 1478 году, что называется, в переломное время — в конце Средневековья и в начале той славной эпохи, которую сейчас мы зовем Возрождение. Рос и воспитывался в привилегированной среде, учился в Оксфорде, а выбирая карьеру, колебался между монашеством и юриспруденцией. Все же пошел в юристы, а потом началась его политическая карьера. В 1504-м Мор стал членом Палаты общин, в 1523 году — ее спикером. Это было время Генриха VIII, который у потомков обретет славу, похожую на славу Ивана Грозного. Как за усиление центральной власти в едином авторитарном государстве, так и за разводы и женитьбы. Английские школьники историю жен Генриха учат по считалке divorced, beheaded, died — divorced, beheaded, survived — развелся, казнил, умерла — развелся, казнил, пережила.

Первый развод Генриха VIII и сыграл роковую роль в судьбе Мора. К тому времени, в 1529 году, Мор занимал пост лорд-канцлера, то есть второго человека в стране после самого короля. Современники оценивали его как крайне «эффективного менеджера»; он мудро и необычайно быстро принимал решения, добивался их исполнения. Выполнял и особые поручения короля во внешней политике. Но на особом, самом важном поручении короля споткнулся.

Генрих мечтал о наследнике, а с тогдашней королевой Екатериной Арагонской никак не получалось. У короля начался бурный роман с рыжеволосой задорной красавицей Анной Болейн (она Генриха потом тоже разочаровала и лишилась головы, но оставила дочь — будущую королеву Елизавету I). Король решил жениться по любви, на Анне, и отправил Томаса Мора к папе римскому устраивать развод (у Святого престола тогда была монополия на регистрацию королевских «актов гражданского состояния»). Мору миссия, увы, не удалась. Генрих тогда осерчал и устроил у себя Реформацию, то есть решил сам стать во главе Церкви.

Так возник конфликт, стоивший Мору жизни. Когда Генрих разорвал связи с папой, развелся с Екатериной и женился на Анне Болейн, каждый англичанин должен был принять присягу на верность новому порядку — подтвердить Акт (закон) о супрематии 1534 года. Отказ от этого приравнивался к государственной измене. Томас Мор как ревностный католик не мог поступиться принципами и попал под суд. Деталь истории: среди судей были отец новой королевы, ее брат и дядя. Мору отрубили голову, насадили на пику и выставили на Лондонском мосту (дочь Мора, Маргарет, потом подкупила стражу, выкрала голову и похоронила).

То, что святой Мор был мучеником идеи, жертвой тирана-самодержца, освятило и его личность, и его ставшую бессмертной книгу.

Открытый финал

Книга построена как разговор самого Мора с путешественником Рафаилом Гитлодеем, который побывал в Новом Свете вместе с экспедицией реального исторического лица, итальянца Америго Веспуччи. По капризу автора путешественники прибывают в островное государство Утопия и так им поражены, что решают там пожить.

Рафаил рассказывает Мору о политическом, экономическом, общественном и религиозном устройстве жизни в диковинной стране, начиная с программного пояснения: «Где только есть частная собственность, где все мерят на деньги, там вряд ли когда-либо возможно правильное и успешное течение государственных дел». Утопия живет иначе: без частной собственности и денег, города и села на острове процветают, везде изобилие и порядок. Люди работают по шесть часов в день. В остальное время занимаются науками и искусствами. Работают все работоспособные, причем регулярно сменяют род деятельности, от городской к сельской. Все продукты потребления жители Утопии получают с общественных складов, причем каждый может брать, сколько ему нужно. Трапезы коммунальные — каждая община ест совместно. Домашняя кухня не одобряется, потому что «непристойно и глупо» трудиться над приготовлением худшей еды, когда во «дворце», расположенном поблизости, еда и так «роскошная и обильная». Получается, что если ты готовишь дома, то это воспринимается как неодобрение общественного устройства, даже протест. Рассказ о прелестях утопического общепита раскрывает важную особенность быта тамошних граждан: полную открытость, или, как мы сейчас сказали бы, «прозрачность». Ничего скрыть нельзя, двери в жилищах легко открываются, вся жизнь на виду.

Автор с видимой симпатией относится к коммунальной уравниловке, посмеявшись только над одним странным установлением: перед свадьбой жених и невеста должны быть показаны друг другу без одежды, в голом виде. Эта презентация также проходит под надзором «отца общины» — сифогранта с помощником. Мор отмечает, что в Утопии строго с прелюбодеянием — можно попасть в рабство, а можно и под казнь. Впрочем, иногда, по согласию супругов, допускается и развод. Другая необыкновенная черта устройства Утопии — религиозная терпимость: разные верования мирно уживаются друг с другом.

В Утопии, как мы узнаем из книги, нет ни пивных, ни винных лавок. Ни борделей, ни других увеселительных заведений. Но Гитлодей уверяет Мора, что главной ценностью в жизни утопийцев считаются удовольствия — науки, искусства, религиозные действа. Счастливые утопийцы носят одинаковую одежду и одинаковые серые плащи (так и напрашивается сравнение со страной победившего чучхе). Есть в Утопии и другие прелести, кажущиеся Мору прогрессом, а нам, сегодняшним, напоминают скорее о кошмарах стандартизации: все 54 города страны спланированы совершенно одинаково. Так что, с восхищением отмечает Гитлодей, житель одного города, попавший в другой, ничуть не растеряется — все точно такое же (узнаете завязку народной комедии «Ирония судьбы…»?).

Есть в Утопии и прописка, и паспорта: гражданин может отправиться за город погулять только с разрешения начальства. То же необходимо, чтобы поехать в другой город. Нарушение этого правила наказывается, а за повторное грозит обращение в рабство! Да-да, в коммунистической Утопии существует рабство. Изобилие при щадящем трудовом режиме достигается именно тем, что все самые тяжелые и грязные работы выполняют рабы. Их армию Утопия пополняет или из приговоренных собственных граждан, или покупая преступников в соседних странах. Рабы заняты работой постоянно, а если кто сопротивляется и бунтует, тех казнят (нетрудно, наверное, увидеть тут идею будущего ГУЛАГа с его трудовыми армиями). Еще одна знакомая нам особенность Утопии — стукачество. Раб, донесший о преступном замысле другого раба, получает свободу, а если свободный гражданин Утопии поможет беглому рабу, его самого обращают в рабство. Это не смущает Гитлодея. «Легко можно видеть, насколько они (эти законы) человечны и удобны»,— говорит он.

В книге Гитлодей и Мор так и не закончили свою беседу. Автор Мор замечает, что не все в рассказе об Утопии ему понравилось, обещает поспорить и дорасспросить. В этом главный парадокс «Утопии» и главная загадка: а сам автор как относится к рассказанному? Может, это вовсе не идеальная республика будущего, а предупреждение? Или вообще средневековый стеб?

Без ответа остается и вопрос: почему, если ему так все там нравилось, Гитлодей уехал из Утопии?..

Бессмертный жанр

Новые версии рассказов об идеальном государственном устройстве с той поры стали не просто модным развлечением «интеллектуальной элиты», а целым направлением не только в литературе, но и в прикладных политических науках.

Первые упражнения на тему «Утопии» появлялись сразу после Мора и даже были массовыми, вплоть до Французской революции XVIII века. Да и потом утопии как популярный жанр исправно продолжали плодиться. Взять хотя бы роман Чернышевского «Что делать?» с описанием общества будущего в снах Веры Павловны. Появились и антиутопии. Далекая вымышленная страна (а в наши дни уже и планета) предстает в разных вариантах миром ужаса, подавления в человеке всего человеческого. Одна из первых в мировой литературе антиутопий, кстати, была написана современником Пушкина князем Владимиром Одоевским. В повести «Город без имени» (1839) он рассказывает о встрече в США с последним оставшимся в живых жителем колонии, где граждане последовательно ликвидировали одну группу паразитов и эксплуататоров за другой, пока никого не осталось.

ХХ век с его мировыми войнами, глобальными катастрофами, геноцидом и тоталитарными экспериментами стал особенно урожайным на антиутопии. Одной из первой литературных реакций на ставшие вполне реальными политические утопии был роман Евгения Замятина «Мы» 1920 года. В стеклянных домах живут люди в одинаковых «унифах», без имен, только под номерами; режим во главе с вождем Благодетелем контролирует все, вплоть до интимной жизни, а отступникам делают меняющую личность операцию на мозге…

Две самые, наверное, известные антиутопии — это «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли (1932) и «1984» Джорджа Оруэлла (1949). Эти два англичанина развернули идеи Замятина совсем по-разному. Хаксли описывает общество будущего, где контроль осуществляется через удовольствия и дешевые наркотики. У Оруэлла тоталитарный режим держит партия — через насилие, слежку, переписывание истории и нагнетание истерической ненависти к врагам, внутренним и внешним.

Эти романы дошли до нашего читателя только в годы перестройки. Советским историкам непросто приходилось и с толкованием «Утопии» самого Томаса Мора. Одни говорили: вот он, предтеча научного коммунизма, все, что в программе КПСС предусмотрено, все у него описано. Другие: нет, как же так, если мы признаем Мора предтечей, мы дадим оружие идейным противникам. Тогда и тотальный контроль, и рабство — черты коммунизма. Так и не смогли при советской власти определиться.

Впрочем, не совсем так. Поначалу было иначе: пришедшие к власти большевики в качестве первого образца «монументальной пропаганды» переделали памятную стелу в Александровском саду у Кремля — вместо имен самодержцев на стеле появился «хит-парад» революционных деятелей и мыслителей, всего 19 человек. Его составили не по хронологии, а именно по значению. В том списке первыми были, конечно, Маркс и Энгельс, но на 9-м месте стояло имя Томаса Мора.

По мере «революционного строительства», восприятие большевиками Мора стало портиться.

Первым об этом заговорил английский писатель-фантаст Герберт Уэллс, сам создавший несколько романов-утопий, но с удивлением подметивший враждебное отношение большевиков к утопиям: «Марксистский коммунизм всегда являлся теорией подготовки революции, теорией, не только лишенной созидательных, творческих идей, но прямо враждебной им. Каждый коммунистический агитатор презирает «утопизм» и относится с пренебрежением к разумному планированию».

Наблюдения Уэллса раскрывают причину сложных отношений с «Утопией» Мора.

В борьбе идей между консерваторами-традиционалистами и социалистами-преобразователями, да и у социалистов друг с другом «Утопия» довольно скоро превратилась в символ чего-то неосуществимого, в мечту, в то, чего нет и быть не может просто потому, что не может быть никогда. И даже больше — в нечто опасное, угрожающее естественной природе людей и их способности самоорганизовываться.

Сейчас мы не спорим о правильном марксистском толковании «Утопии», но кто скажет, что спорить о справедливом общественном устройстве мы перестали и что это не нужно? Чем мы готовы пожертвовать ради утопии, а чем — нет, с этим люди еще не договорились. А спорам уже 500 лет…