Кто написал старый новый год рассказ

Михаил Рощин: «Старый новый год»

Праздники подходят к концу, но впереди еще один повод собраться с друзьями и открыть шампанское – Старый новый год. А для тех, кто так и не проникся рождественским и новогодним духом, это последняя возможность. Тем более есть и подходящая книга – пьеса Михаила Рощина «Старый новый год», приуроченная как раз к этому дню. Подробнее о ней расскажет Prostokniga.

Известного в свое время советского драматурга Михаила Рощина сейчас мало кто помнит. Расцветом его популярности были 1970-е и 1980-е года, после чего он перестал писать и посвятил себя преподавательской деятельность. Когда  то его любили за то, что все его произведения были на гране дозволенного советской цензурой, и он никогда эту грань не переходил, однако все равно умудрялся высказать своим современникам все критические замечания на их счет. В героях его пьес зрители узнавали самих себя.

Может кому-то покажется, что сейчас его произведения устарели, однако есть одна пьеса, которая один день в году будет по-прежнему актуальна. Это комедия «Старый новый год»,  в которой автор разворачивает очень необычную немного сказочную историю, приправленную хлестким юмором с нотками едкого сарказма и абсурда.

Автор поднимает острые социальные вопросы, однако придает им наивысшую форму обобщения. Его персонажи – это Рабочий и Интеллигент,  то есть типажи, которые присущи каждой эпохе, и которых легко узнают не только  современники Рощина. Он ставит универсальные  проблемы, а время действия угадывается только по декорациям с их незабываемым советским колоритом и по таким характерным словам, как местком, кооператив, райисполком, которые проскальзывают в диалогах.

Этот колорит – изюминка пьесы. Если уж кому-то не нравится проблематика, можно прочесть книгу ради чувства ностальгии, которую она вызывает. С изобличительным юмором автор иллюстрирует детскую радость советского человека перед каждым новым благом цивилизации. Его герои долго разговаривают о пылесосе, в обсуждении которого каждый становится чуть ли не дипломированным товароведом, ставят холодильник в комнате как самую ценную вещь в доме, просят друга позвонить с таксофона им домой, чтобы поговорить немного по своему новому телефону и т.д.

Два главных героя, которых зовут Петями, и их жены, которых зовут Клавами, хоть и тезки, но полные противоположности, и на их противопоставлении строится вся драматургия. Это видно уже в первом акте, в котором  показывается жизнь Пети Себейкина, и во втором, где разворачиваются кардинально другие проблемы Пети Полуорлова. Но более всего это проявляется в третьем акте, когда на сцене рядышком изображены две их квартиры, действие в которых проходит одновременно.  Поочередные, перемешанные между собой короткие сцены семейной жизни героев каким-то образом составляют одно цельное драматическое произведение. Пети то подхватывают слова друг друга, вкладывая в них противоположный смысл, то одновременно грустят и нервно ходят по квартире. Рощин еще и умело играет на реакциях их жен: когда одна плачет, другая смеется, когда одна ругает мужа, друга во всем ему потакает.

Петя Себейкин – простой рабочий, закончивший пять классов, у которого только одна амбиция в жизни – получить как можно больше материальных благ. И вот в Старый новый год, в его семьи намного более значимый праздник, который бывает только раз или два в жизни – переезд в новую квартиру.  Себейкин – бесперспективный человек, который даже звание рабочего не заслуживает в глазах своих родных, ведь работает он не слесарем или электриком, а все лишь человеком, монтирующим пищалки в животы мягких игрушек. Но сегодня он может собой гордится, ведь государство таки дало ему квартиру.

По соседству живет Петя Полуорлов – талантливый ученный, который из-за конфликта с руководством вначале написал заявление об увольнении, и потом решил и вовсе отказаться от всего, нажитого непосильным трудом. И вот пока в квартиру Себейкина заносят новую мебель, он выбрасывает все свои вещи на улицу. В этот день он сопоставляет себя с философом Диогеном, который жил в бочке, хотя в целом он видит себя скорее Филоном, который, согласно легенде, засмотрелся в небо, задумавшись о законах мироздания, и упал в колодец. Однако ученый не только до философа, но и до гения не дотягивает, ведь проектирует не ракеты и космические корабли, а унитазы и биосистемы. Петя Полуорлов  мнит себя Орловым, но сам развенчивает этот возвышенный образ, когда в доме ничего не остается. Ведь тогда во время трапезы его внимание обращено уже не на форму тарелки, а на то, что на ней нет бутерброда с ветчиной.

Жизнь Петь меняется, когда они, поссорившись с женами, уходят из дому и по напутствию соседа Адамыча идут вместе в парилку. И вот здесь то и происходит новогоднее чудо. После длинных сцен, когда герои произносят пафосные речи, над которыми можно только посмеяться, они постепенно осознают свои ошибки и в финале провозглашают старо-новогодние обещания измениться к лучшему. 

Острую социальную драму Рощин выстраивает по логике сказки – все преобразовывается быстро и неожиданно. Однако «Старый новый год» — произведение еще более смелое и оптимистичное, чем любая сказка. Ведь его персонажи – наиболее узнаваемые социальные  типажи, на что указывают уже их фамилии, поэтому, позволяя им достичь личного хеппи-энда, автор тем самым сулит счастливую жизнь всему обществу.

Михаил Рощин Старый Новый год Комедия в четырех картинах

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Петр Себейкин.

Клава Себейкина.

Лиза, их дочь, 11 лет.

Петр Полуорлов.

Клава Полуорлова.

Федя, их сын, 11 лет.

Вася.

Тесть.

Теща.

Люба.

Любин муж.

Студент.

Нюра.

Гоша.

Даша.

Валерик.

Анна Романовна.

Инна.

Иван Адамыч.

Грузчики.

КАРТИНА ПЕРВАЯ Петр Себейкин и его представление о смысле человеческого существования

Новая квартира Себейкиных. Тот момент новоселья, когда толчется куча народу, все что-то носят, что-то делают, и у всех возбужденное, приподнятое настроение. Теща Себейкина и Иван Адамыч, местный чудак, примеривают и прибивают на стену ковер. Друг Себейкина, Вася, занят пылесосом. Клава Себейкина, а вместе с ней двоюродная сестра Себейкина модница Люба и сноха Нюра хлопочут на кухне, а затем накрывают на стол. Бабушка в ванной дивится горячей воде из крана и так оттуда и не выйдет, мы ее не увидим. Тесть Себейкина свинчивает новенькие кресла. Любин муж в галстуке с блестками, человек степенный, налаживает антенну телевизора. Студент, дальний родственник, настроенный свысока и иронически, лишь указывает, как и что лучше сделать. Дочь Себейкиных, Лиза, рассаживает в отведенном ей уголке штук восемь игрушек – медведей и кукол. А в центре, на столе, словно вершина пирамиды, возвышается счастливый Себейкин – он только что приладил к потолку новую люстру.

Ревет пылесос, звенят звонки, стучат молотки, врываются звуки телевизора. Зимний день под старый Новый год.

Себейкин (поет). «Сгори, сгори, моя звезда!..»

Вася. Ну зверюга-машина – тряпку засосал!..

Теща. Криво или не криво?! Поглядит кто-нибудь ай нет?

Адамыч. И зачем коврик-то на стенку, товарищи до­рогие? Смысл-то?..

Теща. Держи крепче, смысл! Двести рублей ковер, что ж, ногами по нем ходить?.. Ваня, да погляди ж ты! Так?..

Тесть. Да навроде б так! (Васе.) Да выключи ты его, ей-богу!

Студент. Бабуля-то! (Ирония.) Так и стоит в ван­ной. Струит и струит, говорит – горячая, полчаса кран открывши держу, не кончается.

Люба(у сундука, к которому привязаны валенки). Бабуля! Она вот с этим хламом деревенским никак не расстанется! Еще корову бы привезли!

Студент(Лизе). Ого, игрушек-то у тебя! (Хочет взять куклу.)

Лиза. Мое! Не бери! Не смотри!..

Любин муж. Нехорошо так, Лизочка, эгоистом вырастешь.

Лиза. И ты не смотри! Не твое!..

Себейкин. Лизка, цыц! А то все отниму! (Объяс­няет.) Бракованные. С артели ей ношу. У кого руки нет, у кого башка не так пришитая. (Шутит.) Оплочено!..

Любин муж. Ты все по голосам, Петь?..

Себейкин(радостно). Делаем куклам голоса! Мед­ведям пищалки вставляем. (Поет.) «Эх, кукла Зина, кук­ла Майя, закрывающи глаза!..» Жена всю жизнь ела! Слесарь, мол, называется! Артель «Буратина»! Бе, ме! (Изображает, как пищат куклы.) Люди, мол, по космосбм, а мой – по голосам!.. А вот они, голоса-то! (Жест вокруг.) Накопил – машину купил!.. Так, Вася? Ска­жи!..

Вася. Отдыхай. Чего там!..

Любин муж(рассудительно). Да, поди знай вот. Повышение благосостояния…

Себейкин. Ну! Матерьял заинтересованности, как тесть скажет. (Ликуя, тестю.) Так, что ль, отец?..

Тесть(солидно). По принц’ыпу.

Себейкин. Вот! Именно что!..

Студент. «По принц’ыпу»! Пуртфель еще скажите!

Тесть. Ладно учить-то! Ежели ты студент, так уж, думаешь, того? Соответственно?..

Студент(демонстративно отворачиваясь от Тестя. Любиному мужу.) Там предохранитель надо проверить.

Адамыч(ласково). Студенты теперь ведь как? Прежде студенты учились, а теперь сами желают учить…

Тесть. Еще только вылупятся, шелуха на хвосте пристала, а корчут из себя! Совместно.

Любин муж. Без учебы нельзя. Я сам жалею. Я бы сейчас в физкультурный пошел. Очень много народу из спортсменов в большие люди вышло.

Тесть. Тебе-то зачем? Ты хоть маленький, а началь­ник, все у тебя есть. Вкупе… В месткоме. Жена, понимаешь, в магбзине…

Студент(ирония). В магбзине!

Любин муж(скромно). Ну зачем? Я не начальник, я зам.

Тесть. Это все одно. (Васе, у которого опять взревел пылесос.) Да что ж такое-то! Сколько говорить-то! Зря.

Вася. В сам деле «Буран»! Зверь!.. Уж когда пове­зет людям, то и пылесос в лотерею выпадет!..

Любин муж. А мы в том году? Одеяло жаккардовое метисное, тридцать пять рублей выиграли.

Вася. Бывает.

Теща. Петя! Да хоть ты-то погляди: ровно или криво?

Адамыч. Руки онемели держать. Древний мудрец Уклезияст говорил: кривое, говорит, не может сделаться прямым…

Теща. Ладно! «Клезияст»! Умные все больно!.. Дер­жи ровней! Петя!.. Забивать, что ли?..

Себейкин. Да забивай, чего там!

Студент. Вот тот угол подымите!

Тесть. Не тот, а ты (жене) свой вздерни!

Студент. Да вы что, не видите?..

Тесть. Поучи еще меня, поучи! По соображениям.

Люба(встает, цепляясь за сундук). Господи, да вы уберете этот срам отсюда? Не в деревне же!

Любин муж. Лизочка! Лиза! Дай-ка вон ту прово­лочку!..

Лиза. Ишь какой! Это моя проволочка!

Любин муж. Да мне надо, я держу тут, давай ско­рей!..

Лиза. Моя! Не дам!

Теща. Не нервируй хоть девочку! Не слушай их, Ли­зонька!

Тесть. Правильно, внучка! Своего не отдавай. Непре­менно.

Любин муж. Ну, это уж совсем!

Студент. Вот только не надо в современный аппа­рат втыкать всякие проволочки! Не утюг же все-таки!

Любин муж. Ну, иди сам сделай.

Студент. Зачем я буду делать? Есть специалисты. Они пусть и делают.

Любин муж. У нас телевизор-то другой… Нда… Всю жизнь копишь, мозгуешь, а тут – на тебе.

Адамыч(выворачивая голову). Будто распяли за­дом наперед! Прибивать,что ли?..

Себейкин(поет, вкручивая лампочки). «Эх, сгори, сгори, моя звезда!..»

Вбегает Нюра. За ней Клава.

Нюра. Ну до чего Клавдия у нас счастливая, до чего счастливая! Бывает же людям счастье! А весь век Петьку ругали нашего, всем был Петька нехорош: и неученый он, и к артели своей присох, и насчет выпить – а теперь!.. Зелененького-то нету лучку? К селедочке бы!

Люба(с усмешкой). И не говорите! Прямо взорлил наш Петюня!

Клава. Лей, лей масла-то побольше!.. Чего там Пе­тюня! Ему б только пиво с Васькой трескать да перекуры перекуривать. Скажите спасибо, бабушка дом продала!

Себейкин. Чего, чего?

Клава. Да ничего. Она сколько запросила, тот-то, чокнутый, столько и дал! Вид, говорит, у вас замеча­тельный. В даль!..

Тесть. Это точно… В даль!..

Смеются.

Люба. Модно теперь: деревня в город, а городские в деревню.

Нюра. Я все на кухню не надивлюсь! Агромадная кухня, просто агромадная! Я своему тоже говорила: по­дождем брать, дальше лучше квартиры будут. А въедем, так другую уж не выпросишь… А тут одна кухня како­ва!..

Люба. А мы подали на улучшение. Я ведь тоже маму из деревни нарочно выписала. Другим-то улучшают! Те­перь и нам пусть трехкомнатную дают.

Любин муж. Да ладно, дадут!..

Люба. Дадут! Вот они какую с Петром оторвали! И не кооперативная…

Клава. Привет! Чего это мы оторвали? Дали, да и все! Одиннадцатый год небось в артели! Да кабы он со­знательный был, работал бы как люди или вон, как твой, в месткоме, – ему б давно дали!

Люба. Чего это – в месткоме? Ишь ты!..

Гомон.

Тесть. Бабы! Тихо! Не об том!..

Люба(сдержавшись). Да я разве что говорю? Дали, и слава богу… Ты не так, Нюра, не так, огурчик надо сердечком разрезать. Кухня-то действительно! И санузел раздельный…

Нюра. Ой, узел-то прямо как моя кухня! А белое-то все, белое – чисто наша больница!.. Мы сейчас мужикам картошки побольше да сверху сардельки с лучком выва­лим!.. Где это сардельки, ты говорила?

Клава. Где-то были, тут разве чего найдешь сего­дня!..

Нюра. А шкафы-то какие! В стене-то! Прям еще комната!..

Клава. Если бабушка станет жить, мы ей там чуланчик оборудуем.

Люба. А я б на твоем месте бабушку к себе не бра­ла. Эти старики всю моду портят. Я маму только из-за квартиры выписала. Эх, жалко майонеза нет! Салат-оливье бы сделать!..

Клава. Ничего, и винегрету поедят!..

Нюра. Ой, да что ты, так всего много! И буженина! И торт «Сказка» будет!

Клава, Нюра уходят на кухню. Люба – за ними.

Себейкин(поет). «Сгори, сгори, моя звезда!..»

Вася(опять включает пылесос). Петь, глянь-ка, но­ски засосал!..

Себейкин. Иди ты! Прям «ТУ-104», гад!

Тесть. Да выключишь ты его или нет?

Вася испуганно выключает.

Тесть. «Пылесос»! И слово-то, пес, какое взяли! Вви­ду случившегося.

Теща. Моченьки нет! Упаду ведь!.. Петя, Ваня!

Тесть. На эту сумму средств тыщу веников купить можно! На всю жизнь бы хватило! Вкупе.

Теща. Понимал бы! А ковер двести рублей?

Тесть. А то раньше ковров у людей не было! Без ма­шинок чистили. В силу причин… А вы скоро – машинками-то! – в носу ковырять будете!..

Студент. И зачем говорить, если не понимаешь?

Адамыч. Работал я в домоуправлении после войны, мы вот тоже так к выборам лозунг вешали. А зимой дело… И вот тоже так поставили меня на лестнице держать…

Тесть(осматривая кресла). Эх, пес их забодай, так и знал, Венгрия делает! По линии.

Адамыч. Букву «сы» я держал. Век не забуду! Домоуправ у нас был, Герасименко, в бывшем кавалерист. Уронишь, говорит, букву «сы» – своей рукой зарублю!

Тесть. А я гляжу, что-то уж в аккуратной больно комплектности креслы! И болты все целы. Вкупе.

Студент. Импорт!

Себейкин. Креслицы дай бог! Все у нас теперь дай бог!

Теща. Забивать же надо! Скажет кто чего наконец аль нет?

Себейкин. Да забивай, мать! Все одно криво! Ну, кончай базар! Порядочек! А ну, студент, включай!

Студент(не решается). Включить недолго…

Себейкин. Да не боись! Порядок!

Студент. Я включу, но только я не отвечаю.

Себейкин. Да ладно тебе, давай.

Любин муж(про люстру). У нас тоже такая. Уж давно. Мы тогда прямо с базы брали. Включить, что ли?

Себейкин. Давай.

Студент. Ну-ну!..

Любин муж включает – свет вспыхивает. Радость. Студент пожимает плечами.

Себейкин. Ура! Видали? А ну еще! Порядок!.. По­нял, студент? Свету-то! А ну еще!..

Любин муж включает и выключает свет.

Озверел, что ли? (Спрыгивает со стола.) Стол-то не по­портили мы тут? А то нам Клавдия даст!.. Нет, ничего вроде… А ну! (Сам включает.) Ну как? Красота, а?..

Любин муж. Электрификация всей страны.

Тесть. Великолепность.

Вася. Отдыхай. Теперь во всех домах такие.

Теща. Ну да, во всех! На пять-то рожков?..

Адамыч. В ученье свет, а в неученье… Как тот говорил…

Вбегает Нюра.

Нюра. Ой, свету-то! Клава!.. Чисто наша операционная! (Выбегает.)

Себейкин. В натуре. «Сгори, сгори, моя звезда!..» (Зовет.) Клава! Клава! Иди, говорю!..

Любин муж. А моя из Риги свечек привезла! Мода!

Лиза(капризно). Зачем так светло сделали?

Себейкин. Цыц!

Любин муж. Это научились, что говорить. Теперь ведь точно под квартиры все делают, мебель там и лю­стры. По площади все рассчитано. Кровать сюда, стол сюда. А иначе и не встанет…

Себейкин. И правильно! Удобство!.. Клава!

Студент. Стандарт – великая вещь!

Адамыч. Ага. Я вот еще когда лифтером был – те­перь-то на автоматику перевели, – я телеграммки ношу… (Спохватывается, что не по делу говорит.) Квар­тиры, точно, похожие. Но люди, хочу сказать, все разные, вот что утешительно… Как говорил Уклезияст…

Теща. Держи крепче, Клезияст!.. Уморили!.. (Па­дает.)

Себейкин(поднимает Тещу). Эх, глаз-ватерпас, ку­колка Мальвина, сорт второй, глаза не закрываются!

Себейкин и Адамыч прибивают ковер. Кривовато.

Теща(усевшись в кресло). Криво!

Тесть(жене). Да куда ж ты садишься, черт толстая! Ферма!

Теща(мужу). Отстань!.. Прибивальщики! Руки-то не тем концом вставлены! (Себейкину.) А ты чего зубы скалишь? Сроду по-человечески ничего не сделает!

Адамыч. Был я, значит, в пятьдесят четвертом бгентом госстраха…

Студент. Агйнтом надо говорить, а не бгентом.

Себейкин. Ты старика не обижай, чего ты? Старик свой.

Тесть(строго). Откуда только взялся, неизвестно. И чего представляет. Собой.

Себейкин. Да свой человек!..

Адамыч(с обезоруживающей ласковостью). Я при доме тут. Всегда. Ежели сомневаетесь. (Роется в кармане и достает кипу документов.) Вот, пенсионное… я пенсию честно заработал… а вот… от райисполкома благодар­ность… озеленяли…

Тесть. Да чего там, не надо! А что ж ты с пенсией, а то в лифтерах, говоришь, то это… с почтой? В связи с заслуженным отдыхом играл бы в шашки на бульваре.

Адамыч. Я – всегда с народом! Такой человек! По­мню, в войну охраняли мы склады. На Москве-Товарной. Веришь ли, часовым не могу стоять. Скучно. Стою, а сам боюсь: так и подпущу кого. Для разговору…

Тесть. А ну тебя! (Отходит.)

Теща. То-то что балабол!

Себейкин(подмигивает). Не боись, Адамыч! Сей­час сядем, то-се, закусим, поговорим тогда!..

Адамыч. Это надо. Мудрец Жан-Жак Руссо, к примеру…

Себейкин. Поговорим! И про Жак Руссо и все! Нам теперь тут сколько жить! Э, милый! (Обнимает его на ходу.)

Адамыч. Добрый ты человек, но заблуждаешься… Много в жизни беды от превратных представлений…

Себейкин. Поговорим, отец! И представления по­глядим, все будет!.. Оплочено! (Поет.) «Кукла Роза, сорт второй, детки плачут над тобой!..»

Вбегает Клава.

Клава. Холодильник! Холодильник несут! Петя! Мама! Мужики, принимайте идите!..

Себейкин. Холодильник?.. Слыхали? Ну, дела! Под май в очередь вставали, года не прошло, а гляди, несут! Чудеса!.. Чудеса!..

Тесть. Ну! Это уж… просто… мадеполам!

Бросаются в прихожую.

Голоса. Давай, давай! Сюда! Заноси!

Вносят холодильник. Студент руководит.

Люба. Холодильнику место на кухне. (Студенту.) Скажи им!

Студент. А, бесполезно!

Клава. Нет, в комнате пускай, тут лучше.

Теща. Этакую красоту на кухню!

Нюра. Ой, ну чудо, чудо!..

Теща. Скажут! Сюда, сюда! Вот здесь его и поставь­те. Салфеточкой покроешь…

Клава. Нет, мам, не сюда, здесь торшерт у нас встанет.

Теща. Торшерт? Да ты что? Торшерт вон куда…

Студент. Не «торшерт» надо говорить, а «торшетт».

Теща. Сюда! Никогда мать не послушают!

Любин муж(Любе). Гляди, получше нашего.

Люба. А, такие теперь не модные!

Студент. Он гудеть будет, на нервы действовать.

Себейкин. Не боись! У нас нервы крепкие!..

Вася. Ну, здоров!..

Себейкин. Ну и ящик!

Тесть. Встал!

Теща. Триста двадцать он?..

Себейкин. Силен!

Адамыч. Какая жизнь пошла, товарищи дорогие, какая жизнь, помирать не надо!.. А тоже случай был с ящиком, продавамши мороженое…

Теща. Все по-своему!.. Тут бы ему самое место!..

Себейкин. А ну-ка! (Открывает дверцу.) Ишь ты! Здоров-то!

Все сгрудились.

Лизка влезет!.. А ну, Лиз!

Нюра. А пускай влезет! Заморозить ее там!

Себейкин. Мороженое из нее сейчас сделаем. По­лезай!

Забавляются, смеются, запихивают девочку в холодильник. Лизка воет, ее выпускают.

Клава. А это вот что? А это зачем?

Люба. А тут для яиц специально, видал!

Любин муж. Сюда – бутылки!

Себейкин. Пей не хочу, всегда холодненькая!..

Вася. Обмыть бы его сразу не мешало!..

Люба. А вот тут лед, для льду…

Теща. А лед-то зачем?

Клава. Бабушку позовите!

Нюра. Она горячую воду караулит!

Студент. Инструкцию, инструкцию почитайте!..

Клава. Ну ладно, Нюра, Люба! Пошли, пускай они сами тут!

Себейкин. Вы скоро? Его и вправду обмыть не грех.

Клава. Ну, привет! Немедленно тебе, что ли? Наобмываетесь еще сегодня. Лиза, неси ложки, вилки! Иди!

Лиза канючит.

Тесть. Пусть поиграет, принесть, что ль, некому? Массыя людей.

Клава. А, всегда вы так! (Уходит с Любой и Нюрой.)

Теща. Да передвиньте вы его сюда-то!..

Себейкин. Да ладно вам, мам! Пусть! Как сама хочет… А чего же в него, черта, класть?

Теща. Найдем.

Себейкин. Это ж сколько продуктов надо? Ну, дела!.. Ну, житье пошло!

Студент(снимает трубку телефона, который стоит на подоконнике). Гудит! Включили!

Себейкин. Иди ты! (Берет трубку.) Телефон! Отец, видал?..

Тесть. Телефон, что ли, еще!

Вася. Ты сегодня к вечеру и по телефону говори и те­левизор смотри – все! Отдыхай!

Себейкин(радостно). Гудит, паразит! Вася, послу­шай! Отец, послушай!

Все по очереди слушают. Лиза канючит.

(Лизе.) Да погоди ты! Что за дети такие? Кликните Клавку кто-нибудь!.. (Заглянувшей Нюре.) Телефон! Звони теперь сколько хочешь!

Любин муж. А у нас никак не проведут.

Себейкин(степенно). Ну ладно, теперь наберем… Кому наберем-то?..

Все глядят друг на друга, не зная, кому звонить.

Черт, сразу не сообразишь! (Васе.) Слушай, а Кузьме-то? У Кузьме есть телефон. Ну, он подохнет сейчас!

Вася. Ага, у Кузьме есть. А номер-то?

Себейкин. Номер? Вот номер я не того…

Вася. Тоньке моей позвони, она еще на работе…

Себейкин. Точно! Тоньке! Сейчас мы ее вызовем. Сейчас это… Антонину, как ее? Петровну? Антонину Петровну. Сейчас! Говорят, мол, с вами с частной квар­тиры… Ну потеха! (Набирает номер.) Занято… Ту-ту­-ту! Занято. (Радостно.) Вот, послушай!

Вася слушает с удовольствием. Лиза ноет.

Теща. Девочке-то дайте.

Себейкин. Ну на, на!.. Кому ж позвонить?

Вася. Погоди, Петя, вон автомат на той стороне. Да­вай я сбегаю, сюда позвоню. Две копейки у кого есть?

Себейкин. Точно! Автомат! Давай, Вась! На, вот у меня двушечка есть… Давай!

Вася(робко). Там ничего заодно в магазине не надо?

Себейкин. Насчет этого, что ли? Это у нас в поряд­ке сегодня… Давай!

Теща. Соли, соли еще пачку возьми!.. Соли в доме много должно быть.

Вася убегает.

Студент. Дайте я. Кстати, надо позвонить в одно место.

Себейкин. Успеешь. Сейчас Васька позвонит, пого­ди. Поговорим.

Теща(читает инструкцию о холодильнике). Гляди, содой его надо мыть!

Себейкин. Надо же! Холодильник, понимаешь, те­лефон! Ну что, отец, ничего?

Тесть. Да уж чего! Все вкупе. Мы такую перспектив­ность не имели. Вам само все в руки плывет…

Теща. Само!..

Адамыч. Всему свое время, сказано, а всякому ово­щу свой фрукт… (Стушевывается под взглядом Тестя.) Извините, конечно.

Себейкин. А чего? Пусть плывет! Мы рыжие, что ли? Снегоочиститель и тот на себя гребет!.. Скоро зна­ешь как? Ты сидишь покуриваешь, а машина мало что работает, она еще и за пивом тебе бегает!

Теща. Ну-ну, пошел!..

Себейкин. Шутка, конечно… (Смеется.)

Любин муж. К тому идет.

Адамыч. Вот работал я, значит, контролером в трамвае. И вот такие тоже были, что ездют не плативши, а все равно придет момент, станешь ты перед ним в один час и говоришь: гражданин, говоришь, а ваш билетик?..

Любин муж(машинально). Служебный!

Себейкин. Не боись! Наш трамвай всех увезет!..

Адамыч. Э, нет! Трамвай не резиновый!

Тесть. Ладно, ладно агитировать-то! Мы линию тоже чувствуем. По обстоятельствам.

Адамыч. Не хлебом единым жил человек…

Тесть. Ладно, не в церкви!

Адамыч. Не в церкви – на трамвае.

Себейкин. Не боись, Адамыч!

Лиза(у окна, кричит, перебивает). Папк! Папк! Вон он!

Себейкин. Ага, ага! Васька! Есть! Вошел! Два – ноль, мужики! Без шапки побежал, башку простудит! (Лизе.) А ну, отойди от окна, давай к мамке! (Открыв окно.) Вася! Вась! Давай! Мы тут!.. Сейчас! Отойди, сказали! Ну что за девчонка такая выросла! Мам, забе­рите вы ее…

Теща. Пойдем, Лизонька! (Уводит Лизу.)

Звонок.

Себейкин. Алло! Алло! Вась! Ты? (Хохочет.) Я! Я! Ну? Как слышишь? Я замечательно слышу!.. Как жизнь, Вася? Ты это? А это я, Петя. Отлично, все отлично. (Шу­тит.) Заходите в гости. Да, все будет, будет… Алло, Вася! Передаю трубку, тесть будет говорить. (Отдает трубку Студенту.) Ну, видал? Вы там себе в ниверситетах, а мы вот без ниверситетов!..

Студент. Будто никогда телефона не видели.

Себейкин. Своего-то? А где ж я видел? Так-то их на каждом углу, а в доме-то? Ты не путай…

Тесть(солидно). Василий?.. Да, на проводе… Он самый… Ну как жизнь, Вася?.. По обстановке?.. И у нас хорошо. Сейчас за стол садимся… Что? Слушаю…

Любин муж. Дай-ка, дай, я тоже скажу.

Тесть. Да, Вася, да, понял… Сейчас, погоди, еще будут говорить! (Отдает трубку.) Слышимость замеча­тельного качества!

Любин муж(в трубку). Але! Але! Вася! Эй! (Дует.) Прервалось!..

Себейкин. Как это? (Обеспокоенно хватает труб­ку.) Ты что? Алло!.. Гудит просто. Закончили. Сейчас. (Открывает окно.) Васька! Васька! Кончай давай!.. Уморил!..

Входит Нюра с тарелками.

Нюра. Сейчас, картошка уже доваривается – и все… Ну, обеспечились вы, Петя, просто не знаю как обеспечились!! Не хуже людей!.. (Уходит.)

Себейкин(польщен). Ну! Все есть!.. А когда все есть, то и чувствуешь себя человеком! Ну ладно, мы пока это слегка… (Берет бутылку со стола.)

Адамыч. Вин-вино-верится… (Тестю, который стро­го на него посмотрел.) Поговорка старинная. Смысл, мол, в ей есть. Винца да хлебца…

Тесть. Пустомеля!..

Лиза(высунувшись в дверь) . А я мамке скажу!

Себейкин. А ну, брысь! Ну вот, видали? И зачем это только дети, а?..

Тесть. Ты ребеночка-то не того… Потерпим.

Себейкин. Ну ладно, сейчас сядем. (Ставит бутыл­ку.) И Васька подойдет.

Любин муж. А вот мы с Любой такую штуку себе сделали – бар, вроде шкафчика, на стенку повесили, там у меня бутылки, а когда откроешь, то сзади светится. И водочка там стоит, и все.

Тесть. Стоит? Чего это она стоит?

Себейкин(смеется). Во-во! У нас-то, у простого человека, не застоится. Мы бутылку взяли, развернули ее разом, и все… Стоит! Смехота!

Любин муж. Это Люба у Костика, тети Дуниного сына, переняла. Как он комнату себе оборудовал – кар­тина! И ковер у него, и мебель тоже вся новенькая! Все в кредит взял! И деревом так все, деревом… (Смеется.) Девчата, говорит, здорово на деревяшки идут… Это я так, вообще…

Себейкин. Да ты чего это нам тут шнуруешь? Что, у нас хуже, что ли?

Любин муж. Да нет, я об том и говорю. У вас те­перь тоже класс! Музыку бы еще! Радиолу или магнито­фон! Покультурнее.

Себейкин. Магнитофон? (Смеется.) Да что у нас, магнитофона, что ли, нет? Погоди, сядем, поедим, Вась­ка тебе заведет.

Вася входит.

Вот он! Ну дал ты, Васька!.. А?..

Вася(с намеком). Морозно…

Себейкин. Это сейчас, сейчас… Ну где они все? Старый Новый год как-никак!.. Еще елку нарядим! Хоть и поздно, но ради новоселья – нарядить! Крестный при­везет, он обещался. Стемнеет, он и привезет… Все будет, братцы! Прибавку дали – раз! Кой-какой калымчик – два! Мы в инженерб не рвемся, по собраниям не засе­даем, мы устремилися… куда, Вася?

Вася. Да ладно!

Себейкин. Устремилися по пути личности!

Вася. Отдыхай!

Себейкин. Нам всякого такого (жест насчет, дескать, возвышенного) не надо! Кому кино, а нам – ину! Нам абы гроши да харчи хоруши! Так, Адамыч? Пускай мы несознательные, пускай мы отстающие, а свое нам от­дай!.. (Куражится.) Мы там спутников не запускаем, делаем куклам голоса, но мы рабочий народ, так? И как есть наша страна рабочих…

Вася. И крестьян.

Себейкин. Вот! И крестьян, то пускай, значит, нам чтоб это! Все! Ну-ка, подите-ка сюда!.. (Собирает во­круг себя мужчин.) Ну вот ты. Вот ты студент, да? Учишься, все учишься! Пока не ослепнешь от книжек своих или чахотку не заработаешь!.. А вот у меня в доме и книжек сроду не было! У меня пять классов, понял! Ты подожди, носом-то не крути! Ты, может, и умный, а чего у тебя и у чего у меня? Сообрази ученой-то башкой!.. Мы инженерув, что ль, не видали? Видали! В мыле весь бегает, глаза на лбу, башка пухнет, а только у него сто двадцать, а у меня, захочу, полторы – две в месяц нарисуется… Вась, скажи! Он и дома-то сидит чертит, а я отработал – и гуляй! Не так, что ль?.. Или мастером хотели сделать, на курсы посылали! (Смеется.) Помнишь, Вась? Но я им – что? Нет, говорю, спасибо, конечно, но только я об этом пацаном мечтал, в мастера-то! А те­перь – извините! Я за свое отвечаю, а за всех отвечать дураков нету! Над каждым стоять, за всю продукцию, за весь участок ответ держать? В одну смену раньше при­ходи, позже уходи, с другой задерживайся, – нетути! Мы уж если лишний часок задержимся, нам за него посчитай! Так, Вась? А мастер? Вьючный животный!.. Нет, мы и в субботу можем выйти, нам эта суббота ни к чему, мы и в празднички поработаем, нам не жалко, но уж по­прошу!.. Чтоб все в ажуре!..

Входит Клава с тарелками.

Студент. А вот Карл Маркс говорил, что богатство общества определяется количеством свободного времени у его граждан.

Себейкин. Чего? Какое богатство?

Студент. Общества.

Тесть. Да что ты слушаешь? В связи!..

Себейкин. Ты меня обществом не пугай! Вона мое общество! (Показывает на Клаву и Лизу.)

Клава(на ходу). Да что ж ты размахался-то сего­дня? Разошелся? (Выходит.)

Себейкин. Я дело говорю. Об смысле жизни.

Любин муж. Ну, про общество не надо. У нас лич­ное и общественное…

Себейкин. Да ладно, ты-то еще! Ты-то кто есть? Любкин муж? Ежели ты в месткоме заседаешь, то, дума­ешь, ты царь? Скажи спасибо, что баба твоя в магбзине работает, а то бы кукарекал ты со своими заседания­ми!.. Меня, может, тоже туда звали! Меня, может, в эти… вон туда, выбирать хотели!.. Скажи, Васьк!

Вася(смущенно). Отдыхай.

Себейкин(уже почти как Хлестаков). Я, может, в самом горсовете могу заседать! Может, я докладов могу сказать тыщу! И вообще! Но только мы не желаем! Вон Васька! Он, думаешь, кто? Он, думаешь, мастером не мог быть? Он главным инженером мог быть, понял?.. Ты не тушуйся, Васьк, не тушуйся!.. Но мы не хочим!.. Мы хочим как люди пожить!..

Адамыч. Какие люди, товарищ дорогой?..

Себейкин. Такие. Обыкновенные.

Адамыч. О всех надо думать, милый, чтоб всем хо­рошо.

Себейкин. Хи! «О всех!» Вот ты век прожил, хоро­ший старик, добрый. Ну и чего? Чего у тебя есть от твоей доброты-то?

Адамыч. У меня-то? У меня все есть.

Себейкин. Все! А чего все-то?

Адамыч. А что надо.

Себейкин. А что тебе надо?

Адамыч. А что есть.

Себейкин. Во! Что есть, то и надо! (Смеется. Васе.) Чего загрустил-то? Мы вона где можем быть! Только за­хоти! Мы с тобой кто есть? Работяги! И все дела! Мы!.. Мы!..

Входит Клава.

Клава. Мы, мы!.. Привет! Наговорился? Намахался?.. Стыда-то нету? Рабочим-то себя называть? Знаем мы вашу с ним (на Васю) работу! Пиво дуть да пере­куры перекуривать! Пораспустились в своей шарашкиной конторе! Буратинщики!.. Хорошие-то рабочие – те в орденах на портретах висят! А вы кто? На настоящем-то заводе когда ты работал?

Себейкин. Да ты чего это? Привет! Тебе вон хо­лодильники несут, а ты?..

Клава. Молчи лучше – «холодильники»! Раз-два! Прибавки-добавки! Знаем мы ваши добавки!

Себейкин. Да ты что, Клавдия? Ты чего это?

Теща. Правильно говорит! Я еще не так скажу…

Тесть. Будет вам! Чего бросаетесь? Вкупе… Вы­правляется в последнее время. Ввиду обстоятельств… Не слушай, Петь!..

Теща. «Выправляется»!..

Себейкин. Да вы что ж? Это как же?..

Клава. Ладно! Чтоб не размахивался-то больно! Ну, чего стал? Ты мне тут обиды не строй! Правда-то глаза колет!.. «Мы»! «Рабочие»! Людям стыдно сказать: сле­сарь называется! Медведям пищалки вставлять! Бе, ме!..

Лиза. Бе-ме!..

Себейкин. Ну, хорошо, Клавдия! Ладно!

Клава. Да ты не ладь, не боимся!

Теща. Видали! Еще и в обиде!..

Тесть. Хватит, сказали!.. Человек старается, а вы…

Себейкин. Вот бог бабу-то послал! У других, за­мечаю, когда деньги в доме, то и баба золото, прямо вся такая живая и сделается! А уж как деньгам конец, тут и начинается! А моя!.. Ей что так, что не так!.. Нет, все!.. Где это костюм мой был?..

Клава. Ну ладно, ладно! (Удерживает его.)

Вася. Петя, брось!..

Себейкин. Да нет уж, ну что ж такое? Хочешь, по­нимаешь…

Тесть. Брось, Петр, не ершись. Ввиду вышесказанного…

Себейкин. Да пустите, я уйду лучше, и все!.. (Уходит.)

Все за ним.

Клава. Ну хватит, при людях-то! (Обнимает его.)

Себейкин. Вот то-то что при людях!..

Клава. Хватит, остынь. (Улыбается.) Уж и баба ему плоха стала! Может, теперь этакую возьмешь, модную, которые в шинелях-то ходят?.. (Изображает.)

Себейкин. Да ладно глупости-то еще!

Клава. Остынь, праздник-то не порть!.. Вот тебе ру­баха новая, переоденешься тогда…

Себейкин(не может сдержать улыбку). Рубаха! Гляди, и меня тут не забыли! Видали? Вась?.. (Идет к выключателю, включает и выключает.)

Тесть(Клавдии). Не замечаешь?

Клава. Ох ты! И вправду! Аж глазам больно!..

Адамыч. Солнце!

Теща. На пять рожков!

Клава. Ну молодец, хорошо сделал!

Себейкин(уже оттаял). Большой театр!..

Клава(мирно). Привет, Большой! (Смотрит.) А что ж, так и будут пять штук гореть? Тут за один свет не расплотишься.

Себейкин(усмешка). Не боись, оплотим!..

Клава. Вы оплотите!.. Так надо было сделать, чтоб когда все горят, а когда не все. Не сварил?

Себейкин. Опять не так? Переделывать, что ли?

Клава. Да ладно уж!

Вбегает Нюра.

Нюра. Петь! Там тебе пианину несут!.. Что делать-то?..

Себейкин. Иди ты?!

Нюра. Пройти нельзя, уж на этаж поднимают. Ой, Петечка ты наш! Петр Федорыч!..

Себейкин. Пианину! Ну, дела! Девчонку обучим, будет дрын-дрын. (Показывает.)

Адамыч. Третье пианино в подъезде. Консервато­рия!

Тесть. Их обучишь, они потом от тебя же морду воротят. При обстоятельствах.

Любин муж. И пианино!..

Вбегает Теща.

Теща. Сюда, сюда давайте!

Слышно, как втаскивают пианино.

Возгласы грузчиков: «Давай, давай, разворачивай!» Все помогают.

Себейкин. А не такая она тяжелая!

Вася. Видала, Лизка, чего тебе отец-то отчудил?

Грузчики с лямками через плечо втаскивают пианино. Оно в упа­ковке.

Клава. Вот сюда ставьте, сюда. Так пускай постоит, потом распакуем. А то пока с пианиной разберешься, картошка остынет.

Нюра. Ну, чисто красный уголок! Ай батюшки!..

Теща. Поглядеть бы хоть.

Студент. Я сыграю.

Лиза. Это мое! Не дам!

Студент. Ну, знаете!

Себейкин. Да правильно, потом! Есть хочется! Прямо подвело. Пианину, что ли, не видели?

Люба. Пианино – не модно. Сейчас все на гитарах. (Студенту.) Скажи!..

Студент(пожимает плечами). Бесполезно! Отста­ет сознание от научно-технического прогресса.

Люба. Ну и родственнички у нас!

Грузчик. Ну все, значит? Распаковывать не бу­дете?

Себейкин. Ну его, потом!.. Выпьешь?

Грузчик. Да нет, спасибо, там еще товар… У вас одно пианино-то? А то, может, два? Адрес вроде похо­жий…

Себейкин(смеется). Да кто его знает, может, и два! (Шутит.) Клава, у нас одна пианина-то?

Клава. Да будет тебе, разошелся!..

Себейкин. Да одна! Ладно!

Теща. Распакуйте, я говорю, осмотреть надо, опро­бовать! С ума сошли – пианинам счет потеряли!

Себейкин. Да ладно, мам, говорю – потом! За стол, за стол! (Грузчику, шутит.) А там это – в случае выясните насчет другой пианины – давайте, конечно. Поместим!..

Грузчик. Ладно чудить-то!

Себейкин. Чего чудить! Справимся. Как, Вась?

Вася. Переживем. Отдыхай.

Себейкин. Вот так вот!

Грузчики уходят.

Ну сядем мы сегодня наконец или нет?.. Как там с телевизором-то?

Любин муж. Работает. Только рано еще, детская идет, попозже хоккей будет.

Лиза. Включи, включи, хочу смотреть!

Себейкин. Не канючь! Сядем – включим.

Теща. Да включите! Девочке-то!

Любин муж. Включил, включил, сейчас нагреет­ся… Ну ребенок!

Студент потихоньку снял часть обертки, поднял крышку и заиграл «собачий вальс».

Голоса. Мать честная!..

– Вы смотрите!

– Там-па-па, трам-па-па!

Себейкин. Ну вот, а вы говорите – опробовать! В порядке! Лизка, чтоб тоже вот так научилась, поняла?

Вбегает Нюра.

Нюра. Ой как весело-то, весело! Сейчас в пляс пойду!

Все пляшут, веселятся.

Тесть(захлопывает крышку). Да что ж цельный день сегодня делается, житья нет! То пылесосом гудят, то пианином теперь! Сверх!

Клава. Ну, привет! Правда что, не пили, не ели, в пляс пошли! А ну за стол, за стол! Прошу прощенья, гости дорогие, у нас все наспех сегодня, на скорую руку. Хоть и старый Новый год, да все комком!.. Но, может, еще елка будет, и пироги поставили! Вечер большой!.. Садитесь, садитесь…

Себейкин. Правильно! За стол давайте! Отец, ты сюда!.. Лизка, уйди, там дедушка сядет.

Тесть. Пусть сидит, тут ее место…

Себейкин. Люба, Нюра, вам что, особое пригла­шение писать?

Клава. А где это бабушка у нас?..

Нюра. Все в ванной, горячую воду караулит, кончится или не кончится…

Студент. Темнота! Горячая вода – элементарно.

Люба. Я не представляю, как это без горячей…

Клава. Ну вот, все готово, наливайте, накладывайте.

Себейкин. Отец, наливай там, на том краю! Адамыч, ты куда? Садись. Сейчас… Про Жак Руссо пого­ворим…

Адамыч(улыбается). Вам неинтересно будет, то­варищи дорогие…

Клава. Привет! Чего это нам неинтересно? Мы тоже хотим знать, что за народ тут живет…

Адамыч. Очень интересные люди есть… Да, все на нашей лестничной клетке интересные, все! Каждый чело­век – чудо!

Тесть. Все! Скажет! Не все, а по репутации авто­ритета.

Себейкин. Чудо, чудо, правильно, один одного чудней! (Всем.) Ну? Налито?..

Все расселись, идет обычный застольный говор.

Клава. Накладывайте, накладывайте.

Теща. Селедочку передайте.

Нюра. Вилки-то у всех?..

Клава. Хлеба запасайте. Тебе какого: белого, чер­ного?

Тесть(после шума). Кто тост скажет?

Теща. Говори! Сам говори!

Себейкин. Пусть тесть тост скажет! Давай, отец!

Тесть. Так. У всех налито?.. Ну хорошо. Так что разрешите от лица стола… поднять этот тост и сказать… Значит, как мы собрались сегодня здеся… по случаю нового…

Теща. Года.

Тесть(взглянув уничтожающе). …места… то есть новоселья, согласно обстоятельств, а также моя дочь Клавдия… то хочу проздравить, поскольку все видели сами, достижения большие… И Петр Федорыч, наш зять, с каким, может, и бывали раньше случаи, но кто старое помянет, тому глаз вон… но сегодня мы понимаем, как он достиг и заслужил, а также и пианину приносят под конец…

Лиза. Вон того мне тоже ложи!

Все. Тихо! Тсс!

Себейкин. Хорошо дед говорит!

Все. Тихо!

Теща. Про старый Новый год не забудь!

Тесть. Старый Новый год другим порядком пойдет. Новых годов много, а квартира, она, сами понимаете… Ну, значит, короче… Заканчиваю то есть. Поднимаю этот тост, а также предлагаю выпить, чтобы в этом доме впредь благополучие и были счастливы, как мы это понимаем, а также пожелаем многих лет здоровья и успе­хов в личной жизни в смысле обстоятельств перспектив. И впредь. От души!..

Голоса. Ура! Правильно!

– За Петра надо, за Петюху!

Все поздравляют Себейкина. В последнюю минуту раздается звук разогревшегося телевизора и голос спортивного комментатора: «Сейчас к нам подключилась новая большая группа телезрителей».

КАРТИНА ВТОРАЯ Петя Полуорлов, его конфликт с современной цивилиза­цией и самим собой

Вроде бы та же квартира, что у Себейкиных. Но, судя по некоторым признакам (обои, люстра), здесь все было модно и изысканно. Было. Но теперь пусто, прежний уют разрушен. На полу остался ковер, в стороне – телевизор, на стенах – тени от мебели. Стоит елочка с не­сколькими шариками. Две-три связки книг.

Атмосфера странная, гости в недоумении.

На сцене хозяин дома Петр Полуорлов, его сын Федя – этот в экстазе от происходящего; шурин хозяина Гоша, человек степен­ный и преуспевающий; Валерик, бывший однокашник Полуорлова, а теперь без пяти минут доктор наук, но из тех докторов, что и в со­рок лет носят джинсы и которых друзья зовут уменьшительными именами. Здесь же Анна Романовна, тетка хозяйки, живущая в доме, существо престарелое, но живое, легкомысленное, не отстаю­щее от века. Возле нее хозяйка дома Клава Полуорлова и се­стра Полуорлова Инна, жена Гоши. В стороне – Даша, дальняя родственница хозяйки, женщина молодая, но утомленная эмансипа­цией и службой на телевидении. На стремянке стоит Иван Адамыч, снимая занавески с окна.

Тот же вечер под старый Новый год.

Инна. А что здесь-то стояло?

Валерик. Ну, конец света!..

Даша. А пианино-то?..

Полуорлов. Ну что? Не нравится? Ничего нет? А ничего и не надо! Мы для вещей или вещи для нас?! (Жест вокруг.) Что это было? Финтифлюшки, ампиры, вампиры!.. А с другой стороны – это что? (О телеви­зоре.) Поглядите на него! Головастик! Марсианин! Нож­ки! Ручки! А башка? Глаз! Во всю башку глаз! А?..

Валерик(ирония). Война миров!

Даша(в тон). Фо-на-рь идиотов.

Полуорлов. Это человек? Это человеческая вещь? Чудовище!

Валерик. Пришельцы подбрасывают, пришельцы! Оттуда!

Полуорлов. Да! Очень может быть! (Тычет в экран.) Скоро не мы на них будем смотреть, а они на нас будут смотреть!..

Инна. О господи, а что б вы делали, если б их не было?

Анна Романовна(Даше). О, раньше люди музицировали! Пели! (Поет.) «Мой миленький дружок, лю­безный пастушок…»

Полуорлов(стучит в лоб). Думали! Думали!

Анна Романовна. А шарады? Шарады! «Мой первый слог лежит у ног».

Полуорлов. А теперь же! При нем же! Ничего же! Нельзя же! А ну-ка!.. Гоша! Валерик!

Берутся за телевизор.

Анна Романовна. А флирт цветов? О! Фиалка! «Кто вам поверит, тот…»

Инна. Вы что? Стойте! Четвертая серия сегодня!.. Клава!.. Мой братец сошел с ума, но ты-то? Клава?..

Клава. Я жена своего мужа. Если ему нужно…

Валерик. Осторожно! Кинескоп! Взорвется!..

Полуорлов. Кинескопы! Телескопы! Жизни нет!..

Волокут телевизор.

Давай, Гоша! Давай!..

Федя. Пап! Телек-то зачем?.. Мам, ну телек-то за­чем?..

Мужчины выносят телевизор.

Клава. Очень хорошо! Меньше будешь торчать возле него!

Федя. Да кто торчит-то, кто?..

Анна Романовна. А фанты? Фанты! Это же все было!..

Адамыч. Выходит, как говорил Уклезияст, пора, значит, собирать камни, а пора и разбрасывать…

Инна. Господи, это-то чучело откуда еще? Совсем уж!..

Клава. Адамыч, голубчик, не мучайтесь, оторвите, да и все!

Адамыч. Ломать – не строить. Жалко.

Федя(паясничает) . Свободу учащимся четвертых классов!

Инна. Какой пример он подает ребенку!

Клава. Федя, войди в рамки!

Федя встал на место телевизора, растопырился, «включил» сам себя и запел мелодию,

под которую передают погоду.

Федя. Погода на завтра. Тирлим-пам-пам! Восточ­ная Сибирь минус двенадцать – минус четырнадцать.

Анна Романовна(умильно). Он поразительно амузыкален!

Клава(строго). Ты, между прочим, сел бы за уро­ки, Федя!

Федя. Я? Сегодня? За уроки? Ну, вы даете!

Инна. И ребенок сошел с ума!.. Федя! Веди себя прилично, ты не в школе!

Федя лег на ковер, «стреляет» в Инну.

Даша. Между прочим у нас колоссальная проблема: тэ-вэ и дети!

Федя(Даше). Пасть порву!

Адамыч. Проблема. Телевизоров все больше, а де­тей все меньше.

Федя. Свобода! Я и в школу завтра не пойду!.. Надо делать то, что хочешь, а чего не хочешь – не надо делать!..

Полуорлов входит, за ним – Валерик и Гоша.

Полуорлов. Слыхали? Правильно! (Феде.) Только насчет школы, знаешь!..

Федя. А чего, чего?..

Полуорлов. Итак, я умываю руки! (Ложится на ковер.) Хватит!..

Пауза. Полуорлов в центре внимания.

Адамыч. Чего это он лег-то?

Инна. Чумовоз пора вызывать – и в Ганушкина! Где вы видели таких людей, чтоб вещи выбрасывали?

Анна Романовна. Какие вещи? Зачем? Возьмите нас, старых работников культуры, я своего угла не за­вела за всю жизнь! Мы все отдали музыкальному обра­зованию молодежи. С диеза на бемоль…

Федя. С бемоля на диез!..

Даша. Бунт против вещей – современно.

Инна. Но не типично!

Полуорлов. Пусть! Лучше максимализм, чем кон­формизм! Надоело! Они думают, на мне можно играть, как на дудочке! (Совершенно как Гамлет.) На мне играть нельзя!..

Валерик. Слушай, а в чем, собственно, дело? А?

Полуорлов. Как – в чем?

Валерик. Ну зачем ты все это сделал?

Полуорлов. Как – зачем?

Валерик. Ну, я понимаю, надоело. Всем надоело. Устал. Все устали…

Адамыч. Но зачем вещи-то выносют?..

Валерик. Да. Странная форма протеста.

Клава. Да ты что, не знаешь? Пете проект зару­били! И что предпочли? Модерн, кнопки! А он заявление им… об уходе.

Полуорлов. Ну, Клава! Не в этом дело.

Клава. Поразительно, как все-таки у нас относятся ко всему новому! Говорят-говорят, пишут-пишут, а на деле? Человек работает, доказывает, пробивает, а при­ходит новый начальник… какой-то Пушкин… без году неделя…

Гоша. А ты все конструируешь, Петь?..

Инна. Конструктор, интеллигент!.. (Издеваясь.) Конструкторское бюро «Милости от природы»! Люди ракеты конструируют, корабли, а тут – сказать стыд­но…

Валерик. Ну зачем? А карманная головомойка П. Н. Полуорлова?..

Клава. Инна, постыдись! (Валерику.) Разве только это? П. Н. Полуорлова и его изобретения знают не толь­ко у нас, слава богу! Одних патентов сколько! Мало Петя создал?.. А какой-то Пушкин…

Полуорлов. Обожди, Клава, не в этом дело.

Валерик. Нет, я все понимаю, но заявление!.. Крахмал!

Клава. Кто-то же должен… Не все же подставлять правую, когда бьют по левой…

Адамыч. Был у нас, помню, на Москве-Товарной Коля Шевердяй. Его, бывало, бряк по энтой, а он и энту подставляет: на, мол, бей!

Валерик. Ну?

Адамыч. Терялся народ. По второму не брякал…

Даша. А я понимаю Петра. Я тоже возьму и уйду! Куда глаза глядят.

Валерик. Крахмал, Маруся. Все уходят туда, откуда ушли другие.

Даша. Ох, у нас на телевидении! Вчера с восьми тракт, сегодня тракт! До Останкина ехать час десять! Машину утром не поймаешь, автобус битком, места ни­кто не уступит. А приезжаешь – там тоже такое колесо! А эфир не ждет, а выезжают – на ком?..

Валерик. Ох уж эта наша творческая интеллиген­ция!..

Даша. Не надо, это мы слышали! Все производят, только мы не производим! Мы чужой хлеб заедаем, мы бездельники, а все, между прочим, валом валят в кино, в театр, читают книжки, сидят у телевизора…

Валерик(лениво). Да не все, Маруся! Ваши кина мы видали, ваши книжки мы читали!..

Даша. Перестань называть меня Марусей! По-тво­ему, одна наука что-то может!

Валерик. И наука не может, Дашенька! Все крах­мал!

Гоша. Подождите, подождите!.. (Полуорлову.) Ты, старик, ты, старичок… Кто бы вообще мог, а? Раз, и все! Это не то чтобы там хухры-мухры! Это ого-го! Вот я. Я два года на рыбалке не был!

Инна. Начинается!

Валерик. Зато в Парижах каждый день!

Гоша. Ох, в Парижах!..

Валерик. Ты сколько раз в Париже был?

Гоша. Проездом? Или так?

Валерик. Ну пусть так.

Гоша. А, не знаю! Шесть. Нет, восемь…

Инна. Семь…

Валерик. Вы даете! Парижам счет потеряли!.. Ты все с баяном?

Гоша. С баяном.

Валерик. А она поет?

Гоша. Поет.

Валерик. Инна-то не ревнует? А, Инночка?

Инна. Глупость какая!

Валерик. Ты когда поедешь-то опять? Мне вот так одну штучку для машины надо, она там копейки стоит…

Гоша. Эх, «поедешь, поедешь»! Я к бабушке хочу! В наше Нижне-Амазоново! Там лещи – во! Щуки – во!..

Валерик. Ну что ты, съездишь.

Гоша. «Съездишь»! Время нету совсем!.. Баушка! Прости!..

Инна. Не прикидывайся идиотом!..

Гоша. Пуркуа идиотом?.. Я о душе. Я Петра понял!..

Инна. Что ты понял? Из-за таких вот родителей и дети ничего не ценят, не жалеют! Вы думаете, если я учи­тельница, то ничего не понимаю? В школу стекается все – и самое положительное в нашей жизни, но и такое вот тоже. (Кивает на Полуорлова.) У меня Ольга Баря­тинская из девятого «Б» – курит! Поставите, говорит, еще двойку в четверти, в монастырь уйду, в мужской!

Анна Романовна. А я – как Петруша. Я все в глаза говорю. Наша директриса наденет свой черный ко­стюм и учит нас, старых работников культуры, каких детей в хор принимать да какие песни разучивать! Мы первые в Рабис вступили! Мы с младых ногтей заучили, что петь, что не петь!..

Адамыч. Работал я в одном театре капендинером. Ужас тоже!

Полуорлов. Говорите, говорите, говорите! Гово­рите одно, а делаете другое! А я не желаю поступаться своими принципами! Я прямо сказал Пушкину: вам кноп­ки нужны, автоматы, а я ищу биосистему. И всегда искал. И кое-что добился, между прочим! Но хватит, пускай без меня теперь повертятся. Я больше палец о палец не ударю!

Адамыч(спрашивает у Инны). А чего он изобрел?

Инна(резко). Унитаз!

Все оскорблены за Полуорлова.

Клава. Инна, стыдись, Петя – конструктор, а не сантехник. Петино бюро разработало целый комплекс, целую систему жизнеобеспечения человека в современ­ной квартире: воздух, тишина, зелень! Чтоб мы жили как в лесу!..

Полуорлов. Погоди! (Инне.) Унитаз, говоришь? Да, и унитаз! Ты вот учительница биологии, а действи­тельно ни черта не понимаешь. Я хочу вернуть человеку то, что ему дала природа и отняла цивилизация.

Валерик. Да здравствует первобытное отправление естественных надобностей!

Полуорлов. Да! Да здравствует! Современное че­ловечество не умеет правильно питаться, правильно ле­жать, сидеть, ходить…

Валерик. И в том числе…

Полуорлов. Да! И в том числе! И, может быть, прежде чем научить человека жить, надо научить его…

Адамыч(догадавшись). Батюшки-светы!..

Инна. Как можно о таком говорить вслух!

Даша. А почему нельзя? Что за ханжество?

Клава. Петя привлек к своей идее антропологов, физиологов, гигиенистов! Десять НИИ… Вообще его проект мог получить Гран при на всемирной выставке.

Полуорлов. Главное, предлагаешь элементарное! Ну подумайте, как просто!..

Федя убегает за чертежами.

Наши предки на протяжении миллионов лет…

Валерик. Да что уж предки!

Полуорлов. Да! И сейчас! Какие слои мирового населения самые здоровые? Армия! Флот! Крестьяне! Дети! А почему?.. Как будто мне это надо!

Клава. А какое письмо прислал Пете профессор Макклей из Англии!

Федя вносит чертежи. Полуорлов выбирает из кучи нужный чертеж.

Гоша. Ох, трудов-то!

Полуорлов. Это вот звукоизоляция, это гидропо­ника… Пожалуйста, есть и унитаз! Да! Мы провели ты­сячи опытов, собрали миллионы данных! Тысячи обме­ров! (Показывает диаграммы.) Вот сравнительные ана­лизы, вот заключения медиков, гигиенистов…

Клава. А знаете, как отнеслись к Петиной идее в Голландии?

Анна Романовна. А один француз ставил опыт…

Полуорлов. Тетя, может, вы нам потом расска­жете про своих французов?

Инна. И они всерьез это обсуждают!

Адамыч. По всем деревням эдак-то…

Гоша. Тихо! Он гений! Народная вещь!..

Полуорлов. А вот! Вот сведения по аборигенам Австралии!..

Адамыч. Боригены? Чуземцы, что ли?..

Полуорлов. А вот выборочные данные ЮНЕСКО по шести крупнейшим здравницам мира.

Адамыч. Я вот тоже в шестьдесят первом году ра­ботал в одной санатории. Там озорники аплакат повесили: «Лучше плохо отдыхать, чем хорошо работать…»

Все смеются. Полуорлов обижен.

Полуорлов. А впрочем, что говорить! Человечество еще спохватится и поищет эти документы!.. Не хотите – делайте по-старому!

Гоша. Да тебе памятник поставят!

Валерик. Интересно, как он будет выглядеть!..

Федя вдруг начинает безудержно смеяться.

Клава. Федя! Федя!

Полуорлов. Выйди вон!

Федя почти уползает из комнаты.

Но не в этом дело, не в этом! Я вообще не желаю уча­ствовать в этом самоуничтожении. Без меня – пожалуй­ста! Без меня!

Гоша. Петя, ну зачем? Сколько труда положил, для людей же старался!

Полуорлов. Да, старался! Как дурак! А теперь мне наплевать, и все! Надоело! (Уходит.)

Клава. Даже Петр Полуорлов не может справиться с человечеством, которое не понимает своей выгоды. Петя, Петя! (Идет за мужем.)

Анна Романовна. Мужчина в его возрасте дол­жен фонтанировать, куролесить, взбрыкивать! Это нарзан, омоложение… (Идет следом.)

Гоша. Вот за что нашу Расею люблю! Это за ее раз­мах! Все у нас не просто, все вглубь и вширь! Такого на­пустим, такого накрутим – мамочки мои! Всю душу разбередил.

Инна. У человека ведь было все!.. Своя лаборато­рия, зарплата, поездки по странам социализма! Такой дом!.. Красное дерево!..

Даша. Подумаешь, красное дерево! Еще Сократ жил в бочке.

Валерик. Вот, правильно. Только не Сократ, а Диоген, Маруся.

Даша. Ой, я совсем! Голова!

Валерик. И еще не известно, какие у них были бочки. Может, с балконом. А мы… не успеем завести вторую пару штанов, и уж боимся, как бы она нам свет не затмила, душу не испортила.

Адамыч. Нет пророка в своей… этой… обществен­ности.

Входит Клава, за ней – Анна Романовна.

Клава. Хватит, хватит! Успокойтесь! В конце кон­цов, сегодня старый Новый год! Наш с Петей день.

Валерик. Неужели поесть дадут? Рюмку водки да хвост селедки!

Клава. Сегодня именно так!

Анна Романовна. Валерик – прелесть! Без пяти минут доктор физико-физических наук, а мальчик, маль­чик! Финь-шампань!

Валерик. Ну где уж нам уж! Уж не то!

Анна Романовна. Прелесть, прелесть!

Входит Полуорлов.

Полуорлов. Ну хватит, хватит об этом! Все!

Гоша. Петр! (Обнимает его.) Ты – гений. И все! Понял?

Полуорлов. Спасибо, Гоша! Они думают, Полу­орлов не сможет. Полуорлов все сможет!

Гоша. И стой на своем!

Инна. Опять начинается! (Дергает Гошу за рукав.)

Гоша. Не трогай ты меня сейчас!..

Инна. Видали? Нет, я ухожу!..

Клава. Инна, Инна, ну перестань, я тебя никуда не пущу! (Мужу.) Пусик мой, разволновалось мое сол­нышко! Тебе не надо переодеться?..

Полуорлов. Мне ничего не надо!

Клава. Садитесь, садитесь! (Смеется.) На чем стоите.

Гоша. «Не спи, не спи, художник»!

Адамыч. У нас Лева Рыжиков, из сорок второй квартиры, художник тоже. Не спит…

Клава. Адамыч! Давайте, присаживайтесь!.. Даша!

Адамыч. Как мороз, картину рисует – бельё на ве­ревке…

Суматоха с усаживанием, все садятся на ковер, Федя возвратился.

Валерик. Белье? Это было!

Адамыч. Народ-то в прачечную теперь сдает, не вешает, так он свое намочит – и на веревочку. У меня кой-чего брал, живописное, говорит…

Гоша. О, прямо как на лужаечке!..

Анна Романовна. «Сядем, дети, сядем в круг, сядем в круг…» Прелестно! Какой простор! (Села.) Ох!

Гоша. Костер бы еще! По-нашему, по-русскому.

Клава. Просим у дорогих гостей прощения. У нас сегодня по-простому. Картошечка, селедочка…

Валерик. Когда-то итальянскую пиццу давали! Ан­чоусы!

Инна. Не могу я это видеть!

Полуорлов. Картошечка, селедочка!.. (Весе­лится.)

Анна Романовна. Посмотрите, он помолодел на десять лет! Бурное выделение адреналина! Мужчина дол­жен быть молодым, горячим, полным желаний. Вот сы­тость, пресыщенность – это смерть. Один профессор, француз, ставил опыт: кто быстрее старится, женатые или холостяки? Он взял пятьдесят женатых, степенных мужчин и пятьдесят холостяков…

Инна. Анна Романовна, милая, это все-таки не наша мораль. (Усмешка. К Полуорлову.) Надеюсь, семью ты не собираешься разрушить?

Анна Романовна. Я и не про нашу говорю: фран­цуз! Так кто, вы думаете, победил? Женатики? (Смеются.)

Полуорлов. Человечество переживает глобальный стресс. Автоматизм, стандарт, отчуждение, некоммуника­бельность. Как прав был Руссо! Природа, природа, есте­ство. К ним, к ним!

Даша. Как необходимо очиститься, стать самим собой. Голый человек на голой земле.

Анна Романовна. Американцы говорят, после со­рока лет надо раз в пять лет образ жизни менять, квар­тиру и кое-что еще.

Полуорлов. Мир стоит на пороге невиданных по­трясений. А мы? Куда мы идем?

Адамыч. Куда идем, куда заворачиваем?

Полуорлов. Вместо того чтоб ограничивать свои потребности, довольствоваться малым, необходимым, мы…

Валерик. Самое скверное свойство потребностей – что они, собаки, растут!

Адамыч(бормочет). Собаки растут…

Полуорлов. Цепная реакция! Одно, потом другое, потом третье! Это надо! Это надо! Это надо! У Ивановых есть, а у меня нет! Сидоровы купили, а мы не купили! Петров получил, а я не получил! А на это уходят нервы, силы, мысли, годы – жизнь! Надоело!

Валерик. Он и в школе был такой же принципи­альный. Бывало, директриса наша – Ларочка, ты по­мнишь Ларочку? – «Что вы из себя корчите, Полуорлов? Школа вам надоела?» – «Надоела, отвечает, Лариса Фе­доровна, не скрою».

Инна. А потом маму каждую неделю в школу вызы­вали.

Гоша. «Брошу все, отпущу себе бороду и бродягой пойду по Руси…»

Полуорлов. А мы? Мы только хапать, хапать, хва­тать! Кнопка! Вот Идеал, Бог, Дух, Идол! Кнопка! На­жал – пища, нажал – жилище, нажал – зрелище!

Анна Романовна. Браво, Петруша, браво!

Полуорлов. Нажал – поехало, полетело, сосчита­ло, побрило, помыло, в рот положило!

Адамыч(смачно). Хорошо!

Клава. И все за счет природы.

Полуорлов(чмокает жену). Ты моя умница!

Клава(чмокает мужа). Ты моя пусечка!

Анна Романовна. Необходимо все время ощу­щать немного голода. Мы, старые работники культуры, знали…

Клава. Все будет хорошо.

Федя. Все будет хорошо!

Полуорлов. Не-ет, друзья мои, все будет хорошо!

Инна. Когда ничего не будет.

Полуорлов. Не зря ушел когда-то Лев Николаевич, ой не зря! Легко! Ясно!

Даша. Как хочется куда-нибудь на берег, в хижи­ну, – струи дождя, а ты идешь босиком по песку…

Полуорлов. Кто-то должен начать! Кто-то же приходит однажды и говорит: «Люди! А Земля-то круглая!»

Анна Романовна(поет). «Потому что круглая Земля…»

Полуорлов. Одно дело, когда ты повязан, боишь­ся, как бы не потерять, а когда ничего нет, тогда и чув­ствуешь себя человеком! Вот еще Гегель в «Феномено­логии духа» говорил…

Адамыч. Нищему пожар не страшен.

Клава. Петя всю жизнь мечтал уйти в лесники, в бакенщики!

Полуорлов. Ах, надо делать что-то реальное, про­стое!

Адамыч. Можно делать куклам голоса…

Полуорлов. Что?.. Правильно. Вот! Прелестно! Делать куклам голоса! Ну что может быть проще, бла­городнее?.. Эх! Если мы не откажемся от так называемых благ цивилизации, мы… Ну представьте себе человече­ство через тридцать лет. Шесть миллиардов человек! У каждого свой автомобиль! А? Шесть миллиардов авто­мобилей!..

Федя. Сила!

Клава. А Барабановы купили всей семье велоси­педы! И ничего, живут.

Полуорлов. Мы притерпелись, а посмотрите, что делается! Люди кучей под землей бегут, а машины на воздухе! Птиц нет, зверей нет, рыбы нет!

Валерик. Действительно! Маруся, рыбки пере­дайте!..

Полуорлов. А теперь сами за себя принялись! Че­ловека изнежили, ватой обложили!

Гоша. Точно, изнеженные мы!

Даша. Мы знаем все больше и больше о все мень­шем и меньшем, и все меньше и меньше о все большем и большем!

Валерик. Глубоко!..

Клава. Федя! Не смей! Ни капли!

Федя. Винцо, мам! Сладкое!

Клава. Я кому сказала…

Валерик. Если ребенок хочет выпить, он все равно найдет.

Федя. Уж ничего нельзя! Чего ни попросишь. Сколь­ко обещали: куртончик, джинсики!..

Клава. Ты бы учился хорошо, у тебя бы все было!..

Валерик. Если ребенок плохо учится, пусть хоть одевается хорошо!

Инна. Сколько мы просим родителей, не одевайте вы их так, не балуйте. Посмотрите, как у нас девочки одеты. Вот я, например, одета хуже, чем Олечка Барятинская, а в журнале у нее одни двойки.

Полуорлов(продолжая). Ходить разучились, есть не умеем…

Гоша. Пить не умеем…

Полуорлов. Вот! И выходит…

Адамыч. Что питания все лучше, а здоровье все хуже.

Инна(вдруг). Вообще чего говорить! Один бензин кругом, гарь! Задохнемся все скоро!

Даша. Приедешь к морю – искупаться страшно.

Анна Романовна. А хлеб какой! Мы, старые ра­ботники культуры, помним, какие были булочки!..

Федя. В бассейне – одна хлорка!

Все начинают говорить наперебой, все скорее и скорее, словно пленку пустили на другую скорость,

и под конец вообще возникает нелепица и абракадабра.

Клава. А вы читали тут недавно о планктоне?

Инна. Масло на сковородку положишь – одна пена!

Валерик. Самолет «боинг» за один рейс от Нью-Йорка до Парижа сжигает кислорода, сколько за год дает целый лес!

Гоша. Северный полюс, говорят, растает скоро!

Анна Романовна. Тут в метро одной женщине вдруг плохо стало…

Клава. Если захочешь что-нибудь купить – с ног собьешься!

Федя. Почему обязательно до шестнадцати? А не до четырнадцати?

Инна. Дети стали совершенно неуправляемые!

Валерик. А за границей что делается!

Федя. В океане всех китов перебили!

Даша. Конец месяца, плана нет, премия горит!

Инна. Мопассана под партой читает, представляете?

Клава. Как на выставке – так наша обувь самая лучшая!

Гоша. По Луне ходят, а пройди по Малой Черкизов­ской!

Федя. Фирсов обходит, его прижимают к борту.

Даша. Да почитайте Платона, у него все сказано!

Валерик. Хорошо, Эйнштейн не знал о квазарах, ну и что?

Клава. Какой Боттичелли в Уффицци!

Инна. Потолки два пятьдесят, полы непаркетные, одна проходная.

Даша. И они еще выдают эту порнографию за ис­кусство!

Валерик. А Капица говорит, что полностью иони­зированная высокотемпературная плазма…

Гоша. А «Аполлон-шестнадцать»?

Даша. Декоративность абстракции, между прочим…

Валерик. Да еще Черчилль говорил…

Федя. На Олимпийских!..

Клава. Моника Витти? А Мазина?

Гоша. Встречаются два француза…

Анна Романовна. Театр на Таганке!..

Инна. Четыре убийства…

Клава. Подлинный шестнадцатый век!..

Даша. Какой поэт!..

Валерик. Монастырь Соловецкий!..

Гоша. Достоевский!..

Инна. Рубль пучок!..

Анна Романовна. Паланга!

Клава. «Христос суперстар»!

Инна. Мицука!

Адамыч. Батюшки! Светопреставление!..

Полуорлов(как ни в чем не бывало). Вот я и го­ворю: не так живем!

Все. Не так! Не так! Не так!

Полуорлов. Вот Адамыч! Ну-ка, милый, ты муд­рый человек. Вот скажи, что человеку надо? Вот как ты живешь?

Адамыч. Да я всегда с народом, и все…

Валерик. Выпить ему надо.

Гоша. Пора бы!..

Адамыч. Зачем выпить? Без народу и пить скучно.

Полуорлов(Валерику). Ты не обижай старика! Старик свой! Правда, Адамыч?

Инна. Неизвестно только, откуда взялся.

Полуорлов. Ну, Адамыч, говори…

Адамыч. Мне-то? Ничего особо не нужно. Чего там! Окромя что есть.

Полуорлов. Как?.. Слышали?.. Значит, кроме того, что есть?

Адамыч. Ну! Что есть, то и есть.

Полуорлов. Во-от! Вот мудрость! Вы поняли?.. Ах, Адамыч!

Инна. Да что у него есть-то? Прямо не могу!

Адамыч. У меня-то? У меня все есть.

Инна. Что – все?

Адамыч. Что надо…

Инна. А что надо?

Адамыч. А что есть.

Полуорлов. Вот так-то! Вот! А мы! Что есть, то и ладно!

Адамыч. Не! Что надо, то и есть.

Полуорлов. Правильно. Но вот, можно, я скажу? (Инне.) Что ты смотришь на меня? По-твоему, я идиот?.. Сестричка моя дорогая, дай, я тебе скажу: ты столько говоришь о школе, а дети тебя не любят, и ты детей не любишь…

Инна. Что-что?

Клава. Петенька!

Полуорлов. Да давайте правду-то скажем раз в жизни! Гоша! Вот Гоша! Музыкант! Свободный худож­ник! А два года на рыбалке не был. (Дразнит.) «Баушка, прости!» Никто же из вас сам себе не принадлежит! Валерик – эрудит, энциклопедист!.. Автомобилист ты, а не энциклопедист. Ты думаешь, автомобиль – твоя соб­ственность, а оказывается, ты – его собственность! Раб! Не ты на нем ездишь, а он на тебе! А я уже целую не­делю хожу пешком. Давно вы ходили пешком?.. Несчастные люди!.. (Даше.) А эта? Сколько? Три года, пять, все твердишь про какую-то заветную передачу, а что мы слышим: «Утром тракт, вечером тракт!» Суета! А я не хочу так! Я тоже мог бы! Меня вон вызывали, мне гово­рят, возьмите другое – есть база, деньги, смета!.. Кноп­ки, кнопки, кнопки! А я не хочу! Я хочу свое, как чело­век!.. Я решил, и мне стало легко, свободно, благодать. Пускай они без меня повертятся! Ни тебе ученых сове­тов, ни конференций, никто тебя не учит, не мучит, не нервирует… Свобода!

Клава. Пуся моя! (Чмокнула мужа.) Только бы ты… сам… Только бы тебя самого хватило…

Полуорлов. Что?

Клава. Нет, все прекрасно, но хватит ли тебя?..

Полуорлов. Меня? Ты что? Ты… (Вскакивает.) Меня?..

Валерик. Да, это существенно.

Полуорлов. Та-ак! Меня, значит, не хватит? Я, значит… Где моя куртка? (Обижен, мечется по комнате.)

Клава за ним, суматоха.

(Уходит. Входит.) Не хочу ничего! Поняли? Не желаю! Хочу как люди пожить, человеком хочу! Меня хва-тит! Хватит?

Клава. Хватит.

Полуорлов. О дьявол! (Видит люстру, бросается на нее и срывает.)

Темнота.

Голос Адамыча. Сгори, сгори, моя звезда.

Голос Даши. Ой! Кто это?

Голос Анны Романовны. Можно сыграть в жмурки!

Голос Клавы. Петя, ты жив?

Голос Полуорлова. Не знаю. Да включите что-нибудь!

Голос Клавы. Простите, гости дорогие, я сейчас!.. Тетя! Где у тебя свечи?

Валерик чиркнул зажигалкой, осветил Федю, у которого бутылка в руке.

Федор, не смей! (Дает Феде затрещину.)

Анна Романовна зажигает елку.

Анна Романовна(поет). «Ку-ку, как весело в лесу…»

Входит Клава со свечами. Звонит телефон.

Клава(берет трубку). Петя, – Пушкин!

Полуорлов подходит к телефону, выдергивает шнур из розетки.

Анна Романовна. Браво, Петруша, браво! Жили тысячи лет без телефона, и ничего. Дети, внимание! Позвольте мне…

Федя. Старому работнику культуры…

Анна Романовна. Да! Я хочу поднять тост!..

Федя. А также выпить!..

Анна Романовна. Петруша! Я обращаюсь к тебе, друг мой!.. Мы собрались сегодня здесь…

Инна. Неизвестно зачем! Я ухожу.

Гоша. Да уходи!

Анна Романовна. Простите, дайте сказать!.. Я хочу выпить…

Федя. Все хотят!

Валерик. Есть охота! Как из ружья! В «Арагви», что ль, махнуть, поужинать? Даша, как? У меня тачка внизу, еще успеем.

Даша кивает.

Анна Романовна. Я хочу выпить за талант!

Гоша. Не талант, а гений!

Анна Романовна. Что такое талант? Талант – это вечная молодость. Ничто так не молодит! Талант! Мы, старые работники культуры, знаем, что это такое, мы всегда умели отличить… Возьмите Николая Аристархо­вича, девяносто два года, а какая молодость! Моцарт! «Какая стройность и какая смелость!» Смелость – да! Стройность – да! Молодость – да! Моцарт – нет… И пусть уносят всё! Всё! Лишь бы крылья! Самоощуще­ние полета! Мы, старые работники культуры, помним – полет, полет!.. Все выше, все выше и выше!.. За моло­дость, за юный жар, за юный бред!.. За тебя, Петруша!..

Федя. Я от сольфеджио ушел, я от музыки ушел!..

Клава. Я говорила, не давайте ребенку вина!

Все чокаются, целуются с Полуорловым, растроганно обнимаются. Адамыч приносит откуда-то Гоше баян. Валерик и Даша потихонь­ку уходят.

Адамыч. Что творится на одной только лестничной клетке!

Гоша играет на баяне и поет. Все подхватывают.

Федя. От сольфеджио ушел!.. К черту все!!!

Полуорлов. Давай, Гоша, давай!

Поют с Гошей. Счастливы.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ Декларация и действительность, или Утро вечера мудренее

Рассвет после старого Нового года. Кухня Себейкиных и Полуорло­вых: их можно выгородить рядом или друг над другом. Себейкин и Клава, сидя за столом, поют с чувством песню.

Вася дремлет на сундуке.

У Полуорловых пусто и несколько сумрачно, голая лампочка под потолком или даже свеча.

Полуорлов сидит боком на подокон­нике, Клава у плиты варит кофе. Гоша спит на полу, привалясь к стене. Полуорлов тоже поет вполголоса, сильно фальшивя, романс «Сомнение», жена подпевает.

Себейкины(поют).

«Однажды морем я плыла

На пароходе том,

Погода чудная была,

Но вдруг раздался шторм.

Ах, туман, туман в глазах,

Кружится голова,

Едва стою я на ногах,

А все ж я не пьяна».

Полуорлов.

«Уймитесь, волнения, страсти,

Усни, безнадежное сердце…»

Себейкины.

«А капитан красивый был,

В каюту пригласил,

Налил шампанского бокал

И выпить попросил.

Ах, туман, туман в глазах,

Кружится голова…»

Полуорлов и Клава(вместе) .

«Я плачу, я стражду,

Душа истомилась в разлуке,

Я плачу, я стражду,

Не выплакать горе в слезах».

Себейкины.

«А через год родился сын,

Волны морской буян,

А кто же в этом виноват,

Конечно, капитан…»

Полуорлов.

«Как сон неотступный и грозный,

Мне снится соперник счастливый.

И тайно и злобно кипящая ревность

Пылает».

Себейкины.

«С тех пор прошло немало лет,

Как морем я плыла,

Но как увижу пароход,

Кружится голова…»

Обе песни сливаются.

Себейкин. Эх, люблю я эту песню! (Тоскуя.) Эх-хе!..

Клава Себейкина. Ну чего ты? Еще чайку?

Себейкин(отмахивается). Да ну!

Вася(сонно). Да, чего-то чай как-то не того… не помог!

Клава Себейкина. Привет! Чай им плох!..

Себейкин. Да будет уж! «Привет, привет»! В ушах сидит! (Васе.) А чего? Есть?

Вася. Да что ты, полну!

Себейкин. Надо же! Водка осталась! Когда это та­кое было-то? Мадепалам!..

Клава Полуорлова. Помнишь, как дедушка любил этот романс?.. На свадьбе у нас пел… Надо как-нибудь на могилку к нему сходить, давно не были, не­хорошо… Помнишь, он привел нас к себе и сказал: «Дети мои, все здесь ваше, берите что хотите». А тебе еще понравилась настольная лампа, и мы ее потом взя­ли, после поминок, помнишь?

Полуорлов. Да, кстати, а где лампа?.. Ах да!.. (Поет.) «И тайно, и злобно…» Послушай, у нас ничего нет? Хоть рюмочки?

Клава Полуорлова. Я тебе кофе даю…

Полуорлов(поеживается). Неужели ничего не осталось?

Себейкин. Не говори, водка осталась!

Клава Себейкина. Привет! А на свадьбе-то! Не помнишь? Еще на другой день гуляли!

Себейкин. Вспомнила! Когда было-то!.. А точно, тогда осталось!.. Ох, дали тогда! Клав! Свадьба-то бы­ла!.. Полбочки капусты, хлеб и боле ничего!.. Но смеху зато – умереть!

Клава Себейкина. Чего это – капусты? И кар­тошка была, и сало, и грибы, как сейчас помню…

Себейкин. Помирали тогда, помирали! Что значит молодые! Дядя Коля еще живой был, а он как затеется – помрешь!.. Они с тетей Дуней переоделися, дядя Коля-то! Она его гимнастерку, сапоги, а он – ейное платье и на каблуках! Усохнуть!..

Клава Полуорлова. Старый Новый год… три­надцатое… Это всегда был наш день. Мы и встретились с тобой тринадцатого…

Полуорлов. Счастливенькое число!

Клава Полуорлова. Поехали к Володе на дачу, наряжали елку прямо, в лесу… а оранжерея? Ты помнишь? Эта заброшенная оранжерея? Сухие цветы?.. Мы их трогали, они шуршали, лопались, и семена сыпа­лись из коробочек? Нас все искали, а мы в этой оран­жерее… Ты помнишь?..

Полуорлов. Угу. Чего-то сыпалось, да… Рюмочку бы коньячку!..

Клава Полуорлова. Ты не помнишь, ты с ума сошел!..

Полуорлов. Да помню я, помню!.. Если б не опо­здали тогда на электричку – уехали бы, и все!

Клава Полуорлова. Господи, как я всегда лю­била этот праздник!.. А помнишь, как мы первый раз отметили старый Новый год? Прямо на полу, на газетах? А ты потом спал в ванной на надувном матрасе, водяную подушку изобретал, помнишь?..

Полуорлов. Ну, это не получилось…

Клава Полуорлова. Чуть не утонул тогда, пере­вернулся! (Смеется.)

Полуорлов. Поищи, неужели ничего не осталось?

Гоша(во сне). А ля фуршет, пур де труа, дан ля вестибюль!..

Вася. Не говори, водка осталась!

Клава Себейкина. Ты лучше скажи, в загс не в чем было пойти!.. (Васе.) У этого шинелишка, еще от армии, сапоги худые, а мне и вовсе по общежитию соби­рали: кто кофточку, кто туфли. Всю жизнь я без туфель ходила, всю жизнь босая! Сейчас сразу четыре пары собралось, а то вечно хлюпала! Бывало, в кино придем, а я туфли скину и варежки на ноги…

Себейкин. Насчет кина – точно, так и было!

Полуорлов. Ну перестань… Ну чего смешного?.. Черт!.. (Никак не устроится.) Парадокс! Бернард Шоу! Всю жизнь придумывал людям разные удобства, а сам сижу как курица на насесте!..

Клава Полуорлова(нежно). Как петушок! (Чмокает мужа.) Никогда не забуду: ты пришел к нам в первый раз – рассеянный, пальто без пуговиц; за обе­дом говорил, что у тарелок, у ложек форма неправиль­ная. Мама плечами пожимала: он у тебя того, что ли, студент-то твой?.. А потом наелся и дремать стал, по­мнишь?

Полуорлов. Да перестань – дремать! Выдумали эту легенду со своей мамой!..

Клава Полуорлова. Выдумали! А кто потом на­учился просто есть с тарелок, а не изучать их форму, и просто мыться в ванне?

Полуорлов. Что ты хочешь от меня, а?..

Клава смеется.

Себейкин. Но ты скажи, мы сколько тогда по кинам-то ходили? Ни одной не пропускали! (Смеется.) Колбасы возьмем, черняшки полбулки, сидим ломаем!.. А то, бывало, на задний ряд куплю билет. (Изображает объятье.)

Клава Себейкина. У-у! Бесстыжий!..

Себейкин. А чего? Плохой я тебе парень был? Меня б еще кормить в ту пору!..

Клава Себейкина. Привет! Расскажи еще те­перь!.. (Уходит.)

Себейкин(Васе). Видал, ушла! Эх, а ведь сама-то какая тоже заводная была! Что ты! Потом, правда, когда девчонка родилась, тут похуже у нас стало… Но потом опять ничего…

С приплясом вошел веселый Адамыч.

Адамыч. В восемнадцатой квартире что делается! Сын из армии пришел! Танки теперь, говорит, под водой ходят! Тсс!! Военная тайна! Извините, конечно!..

Себейкин(Адамычу). Чего ты? Погоди, старик! (Продолжает.) Сколько мы этих картин переглядели!.. Кино, оно все-таки лучше! Народ кругом дышит, а с этим (о телевизоре) сидишь один, как сыч, щелк-щелк! Поку­да не заснешь!

Адамыч. Без народу и кино не поймешь!

Себейкин. Вот! Именно!

Адамыч. Человек – вещество общественное. (Спит на ходу.)

Вася. Ну что, Петь! Принести? Она холодненькая сейчас, в холодильнике-то… А?

Себейкин. Фу!.. Чего-то не могу я ее больше… А ты хочешь – возьми, о чем речь! Ну, чего задумался-то? Думай не думай, рубль не деньги. Иди бери!.. Оплочено!..

Вася. Да я не про то…

Себейкин. А чего?

Вася. Да вот думаю: кончил я ФЗУ, что бы мне в вечернюю пойти! Звали ведь! Пока неженатый был…

Себейкин. Э, схватился! Я вон вообще мог…

Вася. Сундуки мы с тобой!

Себейкин. Это есть… Ну, чего? Мне, что ль, пойти?..

Вася. Отдыхай. Схожу. (Выходит.)

Полуорлов(подсел к Гоше). Гоша, а Гоша?

Гоша(спросонок). Ты понял? Ты гений!

Полуорлов. Спасибо, Гоша.

Гоша. Ты это всех, сразу!.. Нет, чтоб ты понял. Сам понял, как я понял, что ты понял. Понял?

Полуорлов. Я понял.

Гоша. Вот! И на том стой!

Входит Клава Полуорлова.

Клава Полуорлова. Абсолютно ничего!.. Бу­тылка молока!..

Полуорлов. Ипсе диксит! Как говорили древние. Сам сказал! (Отходит от Гоши.) Да-а…

Себейкин. Да-а… Адамыч! Ты что же спишь, го­лубь? Лег бы пошел.

Адамыч. Не-не, я не это, я живой вполне.

Себейкин. Живой!.. Ну… рассказал бы тогда чего, про Килизияста там или еще чего…

Адамыч. Время обнимать, сказал Уклезияст, и время отклоняться от объятиев… В смысле – всему, зна­чит, свое время…

Себейкин. Это кого ж обнимать-то?

Адамыч. А всех, всем…

Себейкин. Дает!.. (Вздох.) Не про то ты!..

Адамыч(в полусне). Я насчет проистечения жизни и нашей лестничной клетки.

Себейкин. Ну не спи, не спи!

Входит Вася с бутылкой.

Ну, взял? Ох, глаза б мои не глядели!..

Вася(задумчиво). А что? Выучился бы, еще куда потом поступил…

Себейкин. Ну, заладил!.. У тебя по пищалкам-то брак, глупость эту никак не освоишь… И чего вот ты их всегда гнешь, а?..

Вася. Отдыхай. Может, у меня рука для другого совсем изготовлена. Может, мне ковать чего?.. Или за рулем там!.. (Адамычу.) Ты куда?..

Адамыч. Надо мне, надо… проведать… Ну, событьев у людей. Событьев! (Вдруг покачнулся и с при­топом закричал частушку.) «У Себейкина Петра что за жизнь настала! Все гуляют до утра, а потом сначала!» И-эх!..

Себейкин. Как, как? Во дает!.. Как ты там?..

Адамыч. Потом, Петь, потом… Хороший вы народ, мужики! Только облику не теряйте! Подумать тебе, Петя, над собой хорошо бы, ох подумать! Весь народ, то есть жильцы…

Себейкин. Ну думаем! Ну ты куда? Погово­рим!..

Адамыч. Я сейчас, сейчас, мигом. (Уходит.)

Себейкин. Ну, дед!.. (Васе.) Так ты чего?..

Вася. Да нет, ничего… Гляди, со слезой!.. Отдыхай. Лучше не придумаешь.

Себейкин(морщится). Нет! (Отходит.) Что же та­кое, а? Чего-то как-то не того, а?.. Никого нету…

Полуорлов. Никого нет, все спят!.. Сон разума порождает чудовищ!..

Гоша(в полусне). Эх, хорошо бы сациви, капусточки гурийской, и чтоб художественно все…

Полуорлов. Дух веет где хочет… А где он хо­чет?..

Входит Клава Полуорлова.

Клава Полуорлова. Знаешь, я еще что вспо­мнила?.. (Смеется.)

Полуорлов. А что ты такая веселая?.. Тут ум за разум заходит.

Клава Полуорлова(смеясь). Отчего, Петя?

Полуорлов. Отчего? Как жить-то будем, Клавдия Михайловна? А?

Клава Полуорлова. А почему ты у меня об этом спрашиваешь?

Полуорлов. А у кого мне спрашивать? У кого?! Нет, никто ничего не понимает, никто!

Клава Полуорлова. Ну, Петя, перестань! Ты ведь решил? Решил. Тебе надоело? Надоело…

Полуорлов. Да. Мне надоело, надоело! Главное, я сам себе надоел! (Натыкается на Гошу.) Постели че­ловеку, что он спит здесь!..

Клава Полуорлова. Вам придется лечь вместе, потому что там Инна, Федя…

Полуорлов. Инна! Федя! Тетя! Я вообще могу здесь спать, на подоконнике!..

Клава Полуорлова. Хорошо, я подниму Федю, он ляжет на полу…

Полуорлов. Оставь! На полу, на потолке!

Входит Адамыч, приплясывая.

Адамыч(смеется). Ой, в двадцать третьей квартире сейчас! Дочке пять лет справляют, второй день! Она пла­чет, они пляшут!

Полуорлов. Адамыч! Милый! Наконец!

Адамыч. Извините, конечно, но поскольку проис­ходит сообщение сосудов…

Гоша(очнувшись). Адамыч! Голубь! (Встает, обни­мает.) Народ всегда выручит!..

Адамыч. Самое время, товарищи дорогие, погово­рить об смысле жизни.

Клава Полуорлова. Иван Адамыч, голубчик, они хотят, чтобы вы достали кое-что… а мы завтра от­дадим…

Полуорлов. Да, голубчик, пожалуйста… А то спать негде, есть нечего, идти не к кому, позвонить нель­зя!.. Что еще остается интеллигентному человеку?..

Адамыч. Золотая жена у вас: сама для мужа про­сит! Вот вам и смысл жизни!..

Клава Полуорлова. Спасибо, Адамыч, хоть вы меня оценили… (Выходит.)

Адамыч. Это мы сейчас, мигом… (Убегает.)

Гоша. Эх, русский – народ не узкий! Коль любить, так без рассудка, коль рубить, так уж сплеча! Эх, бы­вало, в молодости-то! Во Внуково! Поехали, а?

Полуорлов(мается). Эх, милый!

Клава Себейкина. Ну вот, опять! Привет!

Себейкин. Да я не пью.

Клава Себейкина. Знаем мы, как вы не пьете!..

Себейкин. Ладно шуметь!.. Ты лучше скажи, как это ты все забыла! (Васе.) И карты и домино, все на старой квартире бросила: «Новые купим». Купила?..

Клава Себейкина. Ну забыла, подумаешь!

Себейкин. Подумаешь!.. Козла бы, что ль, сейчас забили!

Клава Себейкина. Сдурели. Утро на носу.

Себейкин. Суббота завтра, тетя!.. И спать совсем неохота! (Васе.) Что такое – не сплю на новом месте?

Клава Себейкина. Выпил мало!

Себейкин. Да ладно, «выпил»!.. Черт, откуда это еще муха летает? Зимой, понимаешь, мухи!.. Совсем, к чертям, природу испортили!

Клава Себейкина. Из мусоропровода! Так и лезут!

Себейкин. Не хватало!..

Клава Себейкина. Ну, все теперь не по нам!..

Себейкин(подходит к мусоропроводу). Строют, понимаешь!..

Гоша. Пулечку, может, распишем?.. Долго ходит!.. А мы один раз, в Кюрасао, самолет ждали… Сели, пони­маешь, а картишки ихние купили…

Полуорлов(сидит на корточках). Черт! Еще муха какая-то! (Гоше.) Вот, милый мой, какой парадокс! Бер­нард Шоу! Оскар Уайльд! Всю жизнь придумывал людям разные удобства, – а сам торчу, как курица на насесте! Оригинально?..

Гоша. Ты герой, Петя! Эх, не ценим себя! Сделаем, на весь мир махнем, а не ценим!..

Полуорлов. Ну герой, герой!.. А дальше что? (Шепотом.) Лабораторию жалко!

Гоша. Э, брось!.. Вот я. Все брошу! И пойду по Руси!.. Здравствуй, бабушка, я тут!

Полуорлов. А семья? Кто будет ее кормить?

Гоша. Не задумывайся ты!

Полуорлов. Мои мозги, милый, уж так устроены, они выполняют свои прямые функции: работают, анали­зируют…

Гоша. Ну конечно, Гоша – дурак! Только в народе говорят: пока умный раздевался – дурак речку пере­шел… Не пойдешь – один уйду!

Полуорлов. Да нет, Гоша, все правильно! Но что бы пораньше начать, а?.. А мы – то жениться, то дети, то квартиру надо, а наука, а истина?.. Эх! Одно дело, когда ты ничем не связан…

Гоша. Да вот тут-то оно и дороже! Выше будь, Петя! Выше!..

Полуорлов. Да я выше. Чего выше-то!..

Гоша. Ну, выше! Чем человек ниже, тем он дол­жен – выше! Понял?

Полуорлов. Я понял.

Гоша. И все! Чем ниже, тем ниже! Чем выше, тем выше! (Уходит.)

Полуорлов. Куда уж выше?.. Охо-хо!..

Себейкин(скучает). Эхе-хе!..

Вася. Ну чего ты? Может, магнитофон?

Себейкин. А ну его! Чего-то не понимаю я в нем! Кнопочки, ленточки, крутится все, рвется!.. То ли дело патефон! Пластиночку взял, все там написано, поста­вил…

Клава Себейкина. Ну, привет! У всех теперь магнитофоны! Поставь, Вася, вы там смешное что-то с ве­чера накрутили!..

Себейкин. Ну, ясное дело, ты ж больше моего по­нимаешь!..

У Полуорловых Гоша выходит и играет на баяне, у Себейкиных Вася включает магнитофон. Раздается прежний счастливый голос Себейкина: «Говорит Себейкин! Говорит Себейкин! Ку-ка-ре-ку!..» Клава и Вася смеются.

Да ну, выключи!..

Полуорлов. Гоша! Прекрати!

На магнитофоне звучат песни и голоса, Гоша играет. Обе Клавы выходят.

(Отбирает баян у Гоши.) Хватит!

Себейкин. Выключи! И вообще, слушай! Забери ты его себе!..

Вася. Ты что?..

Себейкин. Точно! Ты это любишь, а мне он лиш­ний! Зря стоит.

Вася. Да ты что, Петь?

Себейкин. Ну, я сказал! Забирай, и все!.. Я не по пьянке. Как-нибудь ее вот не будет, придешь и забери!..

Вася. Да нет, ну что ты, не возьму я. Такая вещь!

Себейкин. Я тебе сказал? И все!.. Нет, ну ты по­нял, да? Железно! Ты мне друг, так? Ну вот, могу я другу сделать? Ну и все. Понял? И забирай!..

Вася. Ладно, ладно, отдыхай…

Себейкин и Полуорлов синхронно ходят по кухням.

(Себейкину.) Ну чего тебе неймется?

Гоша(Полуорлову). Ну чего ты?

Вася. Гляди, как у тебя все повернулось? Все у тебя есть! Что хочешь.

Себейкин. Скучно, Вася!.. Надоело, Вася! И сам-то я себе надоел, ей-богу!

Полуорлов. Ах, надоело!

Вася(вздох). Нда, скорей бы ночь прошла, да сно­ва за работу!

Полуорлов(ищет еду). Где же Адамыч-то про­пал?..

Входит Клава Полуорлова.

Клава Полуорлова. Что ты ищешь? Там ниче­го нет. Ложитесь лучше.

Полуорлов. Опять «ложитесь»! Дай хоть по бу­тербродику.

Гоша. С колбаской бы с копчененькой…

Клава Полуорлова. Петенька, ну нет ничего, честное слово…

Полуорлов(взрыв). Ну хлеб есть? Хлеб?..

Себейкин. Слушай, а может, зря я от мастеров отказался? Раньше-то всегда такую мечту имел! Еще пацаном… Да где уж! Даже семилетку не кончил! А по­том, сам знаешь, – за другим погнался…

Вася. Отдыхай, Петь!

Входит Клава Себейкина.

Себейкин. Слыхал? «Буратину»-то в фабрику хо­тят расширять… Немецкое оборудование получаем, кук­лы «папа-мама» будут говорить, на нашем участке го­лосов теперь большая ответственность ляжет…

Клава Себейкина. Сто раз уж одно и то же рас­сказываешь!

Себейкин. Ну вот, видал! Поговорить уж нельзя!

Клава Себейкина. Не наговорились? Утро ско­ро!.. Пирог будет кто?.. А то уберу. (Выходит.)

Себейкин. Ну вот, перебили, черт!..

Полуорлов. Ты пойми, Гоша, что такое наша ла­боратория! Мы работаем ради будущего! Мы на пороге таких физических и психических потрясений, каких не знал мир! Цветущая земля превратится в помойку, а ми­ровой океан в зловонную лужу! Женщины будут рожать мутантов, каких не видывал свет и имя которым в ста­рину было одно: антихрист!..

Гоша. Ты не прав. Сегодня, например, прекрасная погода!

Полуорлов. Пресс научного прогресса оказывает не только причинно-следственное воздействие на весь биогенез – он дает еще некое жестокое излучение, в ко­тором фатально мутирует любая рациональная идея! Понимаешь, какая ответственность?..

Входит Клава Полуорлова с двумя золочеными орехами с елки.

Клава Полуорлова. Вот вам орехи. Больше ни­чего нет. (Уходит.)

Полуорлов. Фу, черт! Перебила! О чем я?

Гоша. Ты насчет ответственности.

Себейкин. Да, ответственность, говорю.

Вася. Да тебе-то что? Нас не касается.

Себейкин. Это конечно. (Мрачнеет.) Нас ничего не касается… Народ к коммунизму подходит, мировая об­становка вся к черту заостренная кругом! А нас все не касается! Учат нас, дураков, учат!.. Эх!..

Полуорлов. Борьба идей, вся мировая обществен­ность… А где я?

Гоша. А где ты?..

Полуорлов. Ай! (Отмахнулся.) Никто ничего не понимает!..

К Себейкиным входит Адамыч.

Адамыч(берет бутылку). Не хочешь? А народ хо­чет!

Себейкин. Какой народ?

Адамыч. Не спит, просит народ.

Себейкин. Да где народ-то? Где?..

Адамыч. С отдачей, Петь! С отдачей!

Себейкин. Бери… Кому это?

Адамыч. Я мигом, мигом… (Уходит.)

Себейкин. Погоди, Адамыч, поговорим… Эх, ушел! И спят все, храпят! А я не могу! Или на новом месте, или сны такие? Тут, знаешь, снится, будто, значит, я еще в армии и лежу на стрельбище, мишень вот как ясно передо мной, карабин в руках, все нормально, и должен я в самую тютельку попасть.

Входит Клава Себейкина.

Все в норме, я, значит, целюсь и вот сейчас попаду!.. Жах!.. И мимо! Мишень – вот она, карабин в порядке, я в порядке, а без толку. Опять целюсь, думаю – все, теперь железно! Жах!.. И обратно ни фига!.. Понял!.. Затвор вынимаю, диск разнимаю…

Клава Себейкина. Привет! Затвор! Уж ружья-то сто лет в руках не держал!..

Себейкин(разводя руками). Нет, видали?.. Да ты уж за ружье-то дай мне сказать! Уж про ружье-то я боле знаю!

Клава Себейкина. Стрелок! (Выходит.)

Себейкин. Нет, это что, а?.. Фу, черт, сбила!.. Про что я?..

Вася. Ты про стрельбище.

Полуорлов. Кладбище.

Гоша. Что?

Полуорлов. Снится мне кладбище, всю неделю. Понимаешь?

Гоша. Ваганьковское или Пятницкое?

Полуорлов. Кладбище идей. Я иду, а они лежат… Мои идеи! Голова – кладбище, а?

Себейкин. Эх, Васька! Все у нас есть, а душа чего-то не на месте! Скучно, Вася… Как живем-то?..

Вася. Отдыхай. Как живется, так и живем.

Себейкин. То-то что – как живется!.. Эх!.. (Вздыхает.) Правильно Адамыч скажет: «Не хлебом единым жил человек!»

Полуорлов. Даже хлеба нет! Хлеба!

Входит Адамыч.

Адамыч. Происходит впечатление, что не спит наша лестничная клетка! Не спит, об смысле жизни думает!.. (Передает Гоше бутылку.)

Гоша. Адамыч, золотко, спасибо! Правильно! Не спи, не спи, художник!.. Придется из чашечки… По-нашему, по-простому…

Полуорлов. Да куда же все подевалось? Горы были посуды!.. Ах, Адамыч! Спаситель!

Адамыч. Всюду происходит, товарищи дорогие, единство… противоп… противо… ложностей… и противоположность единства…

Полуорлов(раздраженно). Пить не из чего, за­кусить нечем, спать негде!

Гоша. Зато воля, Петя!.. Давай!..

Полуорлов(капризно). Да не хочу я ничего! Не буду. (Отходит.)

Гоша. И этого не хочет! Ну, гений!

Адамыч. Не спит лестничная площадка! По всем этажам разговоры, товарищи мои! И скажу я вам так. Берем утро, просыпается, значит, весь дом…

Полуорлов. Дьявол, еще муха какая-то!.. (Пы­тается поймать муху.) Да почему ж мухи-то летают? Зимой?

Себейкин. Да что ж ты, подлая! (Охотится за му­хой.) На! На! Убью!..

Полуорлов и Себейкин ловят муху. Сыплется посуда, они падают.

Полуорлов(поймал муху). Что с природой сде­лали!

Вбегают Клавы.

Клава Себейкина. Ой! Да что это! Дерутся! Убили!..

Клава Полуорлова. Бог мой, что это?.. Петя, что с тобой?

Себейкин. Да кто дрался? Ты что? Это я…

Полуорлов и Себейкин(вместе). Муху ло­вил!

Клава Себейкина. Драку затеяли! Так я и зна­ла! А ну, расходитесь! Хватит вам тут! Пока все не вы­пьют, не успокоятся!..

Вася(заслоняется игрушечным медведем). Да ты что, Клава, мы ничего.

Клава Полуорлова. Боже мой, Петя! Пять ча­сов, уже шестой, а ты мух ловишь!..

Клава Себейкина. Знаю я! Совести у вас нет! Муху! Совсем с ума съехали! Люди десятый сон видят, а они мух ловят!.. Иди спать! (Васе.) И ты тоже. Давно тебе постелено!.. Не придумают никак занятию себе! Иди! Кому сказали! (Замахивается на Себейкина.)

Себейкин. Да ты что? Чего это?

Вася. Я домой…

Себейкин. Ты не очень! Ишь!.. Вась! Стой! Не обращай! Оплочено!

Клава Себейкина. Я тебе дам – не обращай!.. Иди! Иди, Вася!..

Себейкин. Стой, я говорю!

Клава Себейкина. Вася!

Себейкин. Не ходи! Из принц’ипу не ходи!

Вася в растерянности то идет, то стоит.

Сиди, Вась!

Клава Полуорлова. Больно?..

Полуорлов. Пустяки!.. Ты лучше скажи, почему у нас даже рюмки исчезли?

Клава Полуорлова. Тебе нужны рюмки?

Полуорлов. Не надо мне никаких рюмок!

Клава Полуорлова. Ну хорошо, не надо.

Полуорлов. Вот что! Не надо извращать моих слов. Никто не говорил, чтобы в доме не было еды, не было постели! Никто не просил продавать, или куда вы там дели мою любимую лампу…

Клава Полуорлова. Конечно, с лампой было лучше.

Полуорлов. Ах, лучше?

Гоша. Петя! Брось! Ничего не надо!.. Ты гений…

Полуорлов. Прекрати ты-то еще!.. Сам ты ге­ний!

Клава Полуорлова. Ну, знаешь! (Уходит.)

На кухню Себейкина выходит заспанная Лиза в ночной рубашке.

Тут же выхватывает у Васи медведя и колотит им Васю.

Лиза. Это мое! Зачем взял! Мам, зачем они мое бе­рут?

Себейкин(в злости). А ну цыц! Ишь выросла! Я тебе дам «мое»! Ты у меня намоёкаешься! (Выхватывает медведя, швыряет, бьет Лизу по попе.) Вот тебе «мое»! Вот тебе «мое»!

Клава Себейкина. Пусти! Пусти! Совсем спя­тил!..

Себейкин. Молчать, сказали! От людей уж стыд­но, черти бы вас не видали!

Лиза воет.

Молчать у меня! (Клаве.) Не лезь!.. Вот она, твоя дощь!.. Вот в кого выросла! Под старость куска хлеба не выпросишь. Цыц, сказали! Сиди, Вась!.. Еще услышу это «мое» – убью!.. Я за их возьмусь!..

У Полуорловых выходит на кухню Федя в пижаме.

Несет кипу учебников и хочет выбросить их в мусоропровод.

Федя. Я от бабушки ушел! Я от алгебры ушел!

Полуорлов. Это что? Что это?

Федя. Все к черту! Свободу!

Полуорлов. Что это, я спрашиваю? Федор!

Клава Полуорлова. Феденька, Феденька!.. Ре­бенок делает то же, что и ты, берет пример с нас… Федя!

Полуорлов(кричит). Да что ж это такое, нако­нец! (Подскакивает к сыну, выхватывает учебник и бьет им Федю по голове.)

Федя. Ик!..

Клава Полуорлова. Петя! Остановись!

Полуорлов. Это же черт знает что!

Федя. За что? Ик!.. Тебе мож… ик!.. Можно, а мне… ик!

Полуорлов. Прекрати икать! Я тебе дам – мож­но! Я тебе покажу свободу! Распустился совсем! Молоко на губах не обсохло!..

Клава Полуорлова. Петя, Петя! Опомнись! Фе­денька, идем!

Полуорлов. Слишком умные стали в одиннадцать лет!

Федя. Ты сам… ик! Сам гово… ик!

Полуорлов(тихо и зловеще). Прекрати икать!..

Гоша. Петруша! Петруша! (Феде.) Прекрати, не дыши.

Клава Полуорлова. Идем, Феденька, идем, я тебе водички дам…

Федя. За что он меня? За что? (Плачет.)

У Себейкиных воет Лиза. Вбегают Тесть и Теща.

Теща. Батюшки! Да что ж это делается? Лизонька! Кто тебя?

Тесть. Что за шум? Ввиду случившегося.

Лиза(отвратительным голосом). Он меня бьет! Они моего медведичку взя-яли!

Теща. Ребенка убивают! (Клаве.) Ты что ж смо­тришь?

Тесть. Что ж это, среди ночи-то, на ребятишек? Как разбойники! Не вполне… Иди сюда, внучка!

Лиза. Они плохие, они мое берут!

Теща. Не плачь, золотко мое, не плачь, красавица ты наша! (Себейкину.) Ты что ж это, это что ж ты, пья­ные твои глаза, делаешь-то? За что же ты ребеночка-то?

Клава Себейкина. Да ну их, мама! Совсем спя­тили!

Лиза. Мое берут!

Себейкин. Не говори, сказал! Молчите все! Соб­ственники чертовы, частники! Куркули проклятые! Миро­еды! (Кулаком по столу.) Молчать! Вон кто растет-то! Барчук паршивый! «Мое»! Другому не выучили! Как жить-то будет? Ее потому и в школе не любят и со двора вечно гонят! Я те дам – мое! Убью!

Клава Себейкина. Видали, с ума сошел!.. Да ты на себя-то погляди! Идол!

Себейкин. Молчи, сказал! Молчи, не говори ни­чего!

Лиза(берет медведя, бьет им Васю). Мой медведичка!

Себейкин. Убью! (Бежит за Лизой.)

Остальные за ним. Кроме Васи.

Федя. За что он меня? За что?

Полуорлов. Как жить-то будет? Ведь махновец растет! Хочу – не хочу! Вот почему меня так часто в школу вызывают! Прекрати икать!

Гоша. Петруша!..

Полуорлов. А ты, Гоша, извини меня, надоел! Играешь себе на баяне и играй! (Дразнит.) «Уйдем»! Что-то никуда никто не уходит, черт вас всех забери! Потому что от себя не уйдешь!

Гоша(потрясен). Что? Как? (Хочет уйти.)

Клава Полуорлова. Гоша, стой! Петр, как не стыдно!

Полуорлов. Пусть уходит!

Клава Полуорлова. Гоша, стой!

Входит Анна Романовна.

Анна Романовна. О, фонтан! Шум! Гром! Отчего?

Клава Полуорлова. Ничего особенного, тетя, ничего. Нервы. Спите.

Федя. За что он меня? За что?

Клава Полуорлова уводит Федю.

Полуорлов. Оставьте меня! О, что за люди! Лю­бую идею опошлят!..

Анна Романовна. Что я слышу! Что-нибудь слу­чилось? Петруша!

Полуорлов. Идите спать, тетя!..

Себейкин(вбегает, отдает медведя Васе). На, Вася, играй.

Теща(следом). Ишь ты, фулюган! В милицию фулюгана сдать!

За нею – Тесть.

Клава Себейкина(вбегает). Привет! «Молчи»! Я не смолчу! Видали, озверел совсем… Чего ты на ре­бенка кидаешься? На себя кидайся! Люд’ям сказать стыдно, кто ты есть! Люди как люди живут, по паркам гуляют, по курортам ездют, а мой только калымить, да пиво трескать, да на футбол свой дурацкий! Ты хоть раз вышел с семьей-то, сапог пятиклассный? Жизнь прохо­дит, седая вон вся стала. А что видала-то?

Себейкин. Да ты что кричишь-то? Я для кого все делаю, для кого стараюсь?

Теща. Делальщик! За ум-то недавно совсем взялся!

Тесть(задумчиво). Да, снова случби начались. Об­ратно.

Клава Себейкина(плачет). Делает! Чего мне с твоего деланья! Путевку когда взял, поехал с женой? Какую я от тебя ласку вижу? Поглядишь, другие жен­щины…

Себейкин. Да что ты городишь-то? Ты что бога гневишь? Мало тебе? Чего у тебя нету-то?

Теща(кричит). Всю жизнь, всю жизнь с ним ма­емся…

Клава Себейкина(резко). Идите, мама! Не лезьте вы хоть!

Теща. У, дуреха! Защити его еще! В милицию его сдать!

Тесть. Пошли, пошли. Муж-жена – одна сатана. Образуется, по обстоятельствам…

Теща отняла у Васи медведя, уходит.

Анна Романовна. Петруша!

Полуорлов. Простите, но вы-то что еще меня учи­те? Интересно, что вы, извините, запоете, когда спать придется на полу и есть будет нечего!..

Анна Романовна. Фи дон, Петруша! Я, кажет­ся, зарабатываю себе на кусок хлеба, и меня никто ни­когда не попрекал…

Полуорлов. Никто не попрекает! Но, извините, как говорится, всяк сверчок знай свой шесток!

Анна Романовна. Это я сверчок?

Входит Клава Полуорлова.

Клава Полуорлова. Тише, тише, в чем дело?

Анна Романовна. Он говорит, что я сверчок! Я – сверчок!..

Полуорлов. А, черт вас возьми!..

Клава Полуорлова. Петя, все устали, у всех нервы. Ты же сам…

Полуорлов. Что сам… что?.. Что вы все на меня насели? Мне ничего не надо.

Клава Полуорлова. Хорошо, я поняла.

Анна Романовна. Я – сверчок!..

Гоша. Я его гением, а он меня…

Клава Полуорлова. Тетя, не надо! Гоша, успокойся. Вы видите, в каком он состоянии…

Полуорлов. В каком! В нормальном!!!

Клава Полуорлова. Не надо только валить с больной головы на здоровую!

Полуорлов. Что?

Клава Полуорлова. Я говорю, если тебе труд­но, ты испугался, то при чем здесь мы?..

Полуорлов. Я испугался? Ну, знаешь! Да если б я был один!

Клава Полуорлова. Пожалуйста, тебя никто не держит! Если мы мешаем…

Анна Романовна. Я – сверчок!..

Клава Полуорлова. Я вообще вижу, что ты… струсил!

Полуорлов. Я?

Клава Полуорлова. Ты!..

Себейкин. Всегда вы куркули были! Всегда! И я через вас такой стал! Я, может, теперь ого-го где был бы! Я, может, гений!..

Клава Себейкина. Привет! А то тебе не гово­рили: не надо ничего, учись, достигай как люди, не срами себя! А ты?

Полуорлов. Я струсил? А для кого я старался?

Клава Полуорлова. Я виновата? Я тебя за­ставляла? Кто тебе всегда говорил: смотри, Петя!.. У меня ничего в жизни не осталось, все знают: только Петечка, только Федечка! В кого я превратилась? В дом­работницу с дипломом? В рабыню? Ни работы, ни по­друг! Ты даже на юг, в Гагры, ухитрился повезти пол­чемодана своих дурацких книг! Вспомни, я даже в кино ходила одна!..

Полуорлов. Дурацких?!

Клава Полуорлова. Большие мастера говорить об интеллигентности, о нравственности, делать вид, а на жену, на близких можно наплевать! Предела нет эго­изму! Эгоизм и тщеславие! Больше ничего!

Анна Романовна. Я – сверчок!

Себейкин. Да для кого, я говорю, старался? Для кого все? Кто первый заводит: ковер, гардероб, крес­лице?!

Клава Себейкина. У других и гардеробы, и жи­вут как люди! В одно и то же носом не утыкаются!

Себейкин. Вот как? Ну ладно, Клавдия! Стой, Вась, я сейчас с тобой ухожу! Раз такое дело… Пускай! Идем отседова, и все!.. Агрессоры чертовы!.. Все!

Клава Полуорлова. Все, все, всю жизнь отда­ешь! Хочешь так – делай так, хочешь так – пожалуйста! Уходить? Уходи! Оставаться? Оставайся! Ради бога! Лишь бы человеком себя чувствовал!..

Полуорлов. Идеалистка! Идеалисты несчастные! Начитались романов со своей тетей! Я эгоист? Тщесла­вие? Вы! Вы интеллектуальные мещане! И всегда такими были! И я таким стал!

Клава Полуорлова. Ты был, был! Я все делала, чтобы ты из Полуорлова превратился в Орлова, в орла! А ты… петух! Мокрая курица!.. Боже, как стыдно!..

Полуорлов. Что-что?.. Ну, так! Хватит! Все!..

Себейкин. Все! Идем, Вася!

Клава Себейкина. Как же, пустила я тебя! (Тол­кает мужа, он падает.)

Себейкин. Клавдия! Не стой на пути!

Клава Себейкина. Испугал! Только посмей!.. Да иди! Скатертью дорога. «Идем отседова»! Говорить бы научился!..

Себейкин. И говорить мы не умеем? Понял, Вась?.. Хватит. Где мой костюм?

Клава Себейкина. Иди. Заплачут о тебе! Ска­тертью!.. Весь день до ночи на ногах, упаиваешь их, укармливаешь, все плохо! Иди…

Себейкин. Где мой костюм?

Полуорлов(мечется). Где моя дубленка? Хватит! Я ухожу!..

Клава Полуорлова. Иди проветрись!.. (Тол­кает Полуорлова.)

Он падает.

Гоша. Это все из-за меня, Петр!

Полуорлов. Та-ак!.. Ладно, Гоша, при чем тут ты? Ты-то прости, прости. (Орет.) Где мои ботинки?

Клава Полуорлова. Не кричи! Привык, чтобы все подавали!..

Полуорлов. О, проклятье!

Себейкин. Куркули проклятые! Я еще и виноватый остался! Я – сапог, лапоть! Ну, погоди! Вспомнишь!..

Вася. Ладно, Петь! Это из-за меня…

Себейкин. Я покажу из-за тебя! (Клаве, интимно, чуть не плача.) Я с другом поговорить не могу? Может, мне об жизни надо говорить! Может, у меня мечты! Мо­жет, мне жить тута тесно!.. (Решительно.) Где кос­тюм?..

Полуорлов(своей Клаве, тоже чуть не плача). Ты никогда меня не понимала, никогда! Вспомни кресло-яйцо!..

Клава взвизгивает.

Себейкин. Хватит!.. Стыдиться, видишь, стали! Из грязи в князи!

Полуорлов. Вам больше не придется за меня сты­диться!

Себейкин. Идем, Вася, хоть в пекло!

Полуорлов. Хоть в пекло! Идем, Гоша!

Себейкин. Учить их надо! А то вовсе на шею ся­дут!..

Полуорлов. Совсем уж на шею сели и ножки све­сили!.. Я ухожу! Слышите?

Себейкин. Я ухожу! Поняли?

Клава Полуорлова. Да уходи!

Клава Себейкина. Уходи!

Себейкин. Три дня не приду!

Полуорлов. Не приду! Долго!

Полуорлов выбегает, за ним – Гоша. Себейкин с Васей тоже.

Клава Полуорлова. Вот и отметили мы свой ста­рый Новый год!

Анна Романовна. Что ты смеешься? Иди за ним!..

Клава Себейкина(плачет). Ушел, идол!..

Теща. Да что ты убиваешься-то? Пусть!..

Анна Романовна. Ой уйдет. Русской натуре веч­но надо уйти – с работы или от жены. Чтобы освобо­диться…

Теща. Да не реви, куда он денется!

Клава Себейкина. Уйдет!.. Не трогайте вы меня!

Анна Романовна. Иди за ним, слышишь? Не вернется!..

Клава Полуорлова. Ах, куда он денется! Вер­нется! (Смеется.)

Клава Себейкина. Не вернется!.. (Плачет.)

Так и кончается эта картина тем, что одна Клава смеется, а другая плачет.

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ Очистимся от ложных заблуждений!

Центральные бани. Огромный отдельный номер в «купеческом» духе начала века. Парная и бассейн. Обширный предбанник с диванами в белых чехлах. Завернувшись в простыни после купания, распарен­ные, благостные, с мокрыми волосами, сидят Себейкин, Полу­орлов, Вася, Гоша и Адамыч. Вася выступает здесь за хо­зяина и знатока. Бутылки с пивом и закуска, шайки, веники. Или, если угодно, самовар, но это, конечно, хуже.

Все добры, ласковы, предупредительны, растроганы.

Адамыч. Уф!.. О-о… (Постанывает.)

Полуорлов(тоже охает от удовольствия). О! Бо­же ты мой!

Гоша(утирая пот). Охо-хо-хо! Вот это по-русски!..

Себейкин. Уф! Одно только место и осталось на свете, где без баб посидеть!..

Вася. Это точно! Берите пивка, холодненькое!

Себейкин. Хорошо сидим!

Гоша. Ох, знает народ, чем лечиться!

Адамыч. После баньки, говорят, укради, а того…

Вася. Закусывайте, селедочку берите. Отдыхайте. Берите, руки помоем, воды хватит. На-ка огурчика!

Себейкин. Вон тезку угощай! Петя, огурчика!

Полуорлов. Спасибо, Петя! Ну, баня! Адамыч! Тебе надо памятник поставить, что ты нас свел!

Вася. Его не придержи, он всю лестничную клетку соберет!

Адамыч. А зато завсегда с народом, товарищи до­рогие! У меня ничего нету, окромя народу…

Себейкин. Да жалко, что ль! Эва помещение! Роту вымыть можно! Красота-то! Еще помещики небось парились!

Вася. Помещики и капиталисты. Отдыхай.

Адамыч. Мирванна.

Себейкин. Чего?

Адамыч. Мирванна.

Себейкин. Чего это?

Адамыч. В древней Индии придумано: ляжет, зна­чит, человек в ванну, и мирно ему, хорошо! Мирванна.

Полуорлов(с усмешкой). Это нирвана, Адамыч! Это такое состояние духа: блаженство, наслаждение…

Адамыч. Я и говорю: мирванна!

Гоша. Я, главное, лежу, Вася меня намылил, а потом еще пиво передо мной ставит…

Себейкин. Васька знает!

Гоша. Я говорю: что это? Пить надо? А он мне: хо­чешь – пей, хочешь – не пей, отдыхай! Прямо бог, а не Вася!

Вася(польщен). Да ну, чего! Обычность! Уж тут-то, в бане-то! Отдыхай!

Полуорлов. Всех вымыл, а сам, кажется, и не ус­пел еще, Вась?

Вася(улыбается). Да ладно! Дома помоемся!

Себейкин. Его баба вымоет!

Все смеются.

Я вот тоже вчера купался, а только эти ванные, души, брызгалки – не то!

Полуорлов. Именно! Что испытано народным опы­том…

Себейкин. Слушай, тезка! Личность мне твоя зна­комая! Ты, случбем, в первомайской школе в пятом классе не учился?

Вася. Он на Стрельца похож.

Гоша. Он у нас гений!

Себейкин. Все мы гении в своем дому! Нет, Стре­лец помоложе. Ты за кого болеешь?

Полуорлов не знает, за кого.

Гоша. Мы, как народ, за «Спартак»!

Вася. Ну! Люди же, видно!..

Себейкин. Бывает, вроде встречались, а где – не вспомнишь.

Полуорлов. Да, и мне лицо твое знакомо…

Адамыч. Все мы встречаемся на путях заблужде­ний, товарищи дорогие!..

Вася. Ну, кому еще пивка? С закуской у нас слабо­вато. Сейчас бы наважки жареной!

Полуорлов. Ресторан вон рядом! (Роется в кар­манах брюк.) С деньгами вообще петрушка какая-то: когда все есть, и деньги вроде не нужны, а когда нет ничего…

Адамыч. …то и денег нету.

Все смеются.

Себейкин. Брось, все оплочено! А ресторан не по нам! Мы и не ходим никогда. Скажи, Вась?

Вася. Наценки!

Себейкин. Шашлычная еще так-сяк, у нас там воз­ле артели стекляшку построили… Да и то от бабы потом не отобьешься! «В стекляшке, что ль, был? Долго ты, такой-сякой…» И пойдет!

Полуорлов. Что ты! (Веселясь.) Ну-ка, Адамыч, сделай так руку и говори: «Римляне! Сограждане! Дру­зья!» Это Шекспир!..

Адамыч(стал, в позу). Римлянцы, совграждане, то­варищи дорогие!

Все смеются.

Тихо, тихо! Товарищи дорогие, я вам лучше свое скажу!

Себейкин. Про Клизияста, что ли? Слыхали!

Адамыч. Хочет сказать ваш старик Адамыч насчет проистечения жизни, а также нашей лестничной клет­ки…

Себейкин. Вась, разлей! Долго будет!..

Адамыч. Нет, вы послушайте, товарищи дорогие, как происходит смысл, а они пустились в разные концы одной и той дороги.

Себейкин. Бывает, пивка бидончик возьмем с ним, он и начнет! «Суета сует, утомление духа!»

Адамыч. Посидевши с мое у лифта, повидавши в жизни…

Гоша. Я ночевал в лифтах!

Адамыч. Кондуктором был, капендинером был…

Вася. Давай!

Адамыч. Так. Берем утро. Пробуждается от ночи весь подъезд, наша уважаемая лестничная клетка. Все люди как люди. Старушки, значит, по молочным, по бу­лочным, мужчины, с первою папироской закуривши, га­зетки достают из ящиков и на работу, женщины детишков по детсадам, а пионеры в школу… И это есть, товарищи мои, годами проистекающий порядок жизни…

Себейкин(тихо). Ты говоришь, роздал все? Дет­садам, что ли?

Полуорлов. Да нет, так! Бросил, и все!

Себейкин. Пробросаешься!

Адамыч(продолжает). Кто собачку, значит, прогу­ливает, Лева Рыжиков рисует картину: белье на верев­ке… Все, значит, при деле, потому как пить-есть надо, учиться надо, работать надо.

Вася. Все приметит!

Адамыч. Гости приезжают, детишки бегают, где, смотришь, свадьба, а где стоит в подъезде крышка от гроба.

Вася. Напугаешь, дед!

Гоша. Хорошо говорит! Эх, народ!..

Адамыч. Было, товарищи дорогие, голод и холод, скопление нищеты, и воду носили по этажам, и Уклезиястом печки топили…

Себейкин. Ты покороче! Сейчас об другом речь!..

Адамыч. А теперь? Чего надо-то? Мир, покой! Дом хороший, лестничная клетка улучшается, тепло, чисто, пища есть, детишки обутые-одетые… Помирать не надо! Но есть, к примеру, такие, что не чувствуют. Общим! Общим обществом происходит, товарищи, жизнь. Сам себе не проживешь. Как люди, так и ты. Кто думает, как жить лучше, а кто – как быть лучше… Но есть, к при­меру, такие… что не чувствуют… Один, как с цепи со­рвавшись, ам! ам! – все к себе гребет! А другой, гля­дишь, – с жиру, что ль? – все бросает, с себя прям рвет, не желаю, говорит, а буду босый человек на голой скамье! А!..

Себейкин. Ты про что это? Кто это – ам, ам?

Полуорлов. Кто это – босый?

Адамыч(вдруг) . В задачке спрашивается: сколько вытечет портвейну из открытого бассейну?

Вася(гогочет). Во дает!

Адамыч натягивает ушанку и уходит в парилку.

Себейкин(как бы продолжая начатый разговор). Нет, тезка, ты меня слушай!.. Я, Петь, тебе честно ска­жу, все от них! Я работяга? Работяга! Я, думаешь, не соображаю? Нам все дадено, все открыто! А бабы – у-у-у!

Полуорлов. А у меня? Авторитет, меня уважают… А я? Все бросил, работу бросил, вещи роздал! (Тоже по­нижая голос.) А все из-за кого?

Себейкин. Что ты! Все зло от них, точно! Стараешь­ся, стараешься, для нее же хочешь как лучше. А она тебе зудит: туфли, платье! У тех – то, у тех – это! Телевизор, понимаешь, холодильник! Давай, Петя, давай! Веришь, пианину девчонке купили! Мало!

Полуорлов. Да! А наши, видишь, дамочки такие умные, такие принципиальные – куда там! Да что, мол, да нам, мол, ничего не надо!.. Ох, что-то голова…

Себейкин. Счас окунемся!

Окунают головы в бассейн.

Полуорлов. Да! А им только болтать! «Дело твоей чести», «будь самим собой»! Вообще вся цивилизация, говорят, надоела, – представляешь?

Гоша. Петя! Твоя Клава…

Себейкин. У тебя тоже Клава? Надо ж! И моя Клава!

Полуорлов. И у тебя тоже Клава?

Себейкин. У-у, Клавы!.. Да я и в мастерах был бы, и в месткоме, и вообще вон где! Народ к коммунизму подходит, все как один, а они куркули, и мать ее – теща, значит, моя – и тесть! Старый режим! Им на обществен­ность – тьфу! И меня опутали всего! Это им давай! То им давай! Вторую пианину им давай! Теперь, говорят, дачу! Вот такую дачу!..

Полуорлов. А моя? Ничего нам не надо! Лишь бы совесть чиста! А рюмок нету! Я говорю…

Себейкин. Я говорю, человеком хочу быть, я го­ворю, давай как люди, путевки купим, на курорт там поедем…

Полуорлов. А я свою? В Гагры, говорю, – заго­рай, а она чемодан книжек дурацких с собой, а я в кино один сижу!..

Себейкин. А я своей – Крым, пески, туманны воды… Нет! Не хочет! Ей бы только пива да футбол! (Зарапортовался.) Нет! Подожди!

Окунаются.

Вася. На, Гоша, тебе полсарделечки и мне полсарделечки.

Гоша. А это тебе полкружечки и мне полкружечки.

Полуорлов. А моя? Ничего не надо, все долой! Веришь, спать в доме не на чем, есть нечего, лампу, мою любимую лампу… А пианино? У нас тоже было пианино! Она говорит: мещанство!

Вася. А у нас на Третьей Мещанской…

Полуорлов. Человек должен быть свободен! А я ей: а хватит ли тебя-то?

Себейкин. Я ей говорю: мне за тебя стыдно, дура ты неученая! Никакой в тебе культурности нет, не инте­ресуешься ничем. Еще говоришь: рабочий класс, рабочий класс! Рабочий класс вон куда ушел! Вперед! А ты, го­ворит, сапог… То есть ты сапог, говорю я ей!

Полуорлов. Я ей говорю: мне стыдно за тебя, ты струсила! Интеллигенция еще! У нас интеллигенция – плоть от плоти и лучшие представители! А ты, говорю, петух!.. Тьфу! Я ей – мокрая курица!.. Ох!..

Себейкин. Все в один голос: давай, Петя, давай!

Полуорлов. «Мы тебя будем уважать», «ты себя будешь уважать»! Меня и так все уважают… Вот скажи, меня можно уважать?

Себейкин. Об чем разговор! Я говорю – личность мне твоя знакомая…

Гоша. Вася! Ты меня уважаешь?

Вася. Я тебя уважаю. А ты меня уважаешь?

Себейкин. Машину им теперь подавай, потом ска­жут: самолет подавай!

Полуорлов. Машины, говорит, не нужны, самолеты не нужны! Даже (шепчет) унитазы, говорит, не нужны!

Себейкин. Иди ты! А как же?..

Полуорлов. В принципе!

Себейкин. Куклам, говорит, голоса делать стыдно! Детишкам забаву делать стыдно! Это что?

Полуорлов. По травке, что ли, голыми бегать? Го­лый человек на голой земле?

Себейкин. По две пианины, что ль, человеку надо?

Хохочут.

Пушкина знаешь?

Полуорлов. Пушкина? Константина Михалыча?

Себейкин. Нет, который это… Об рыбаке и рыбке? «Совсем сбесилась моя старуха…»

Полуорлов. А, Александр Сергеевич!

Себейкин. Ну! Точно как у него! Корыто? Пожа­луйста тебе корыто! Квартиру хочешь? Нб квартиру! Хо­чешь столбовой дворянкой? Валяй!

Полуорлов. Хочешь, чтоб я в бочке, как Сократ, жил, – пожалуйста!

Себейкин. Хочешь телевизор? Нб телевизор!

Полуорлов. Не хочешь телевизор – на помойку!

Себейкин. Рожна тебе еще надо?..

Полуорлов. Век разделения труда, а ты хочешь, чтобы я как святой?

Себейкин. А разбитого корыта?..

Полуорлов. Как святой? Изволь!.. Погоди, Петя, что-то я не того…

Гоша и Вася громко смеются.

Себейкин. Вы чего?

Полуорлов. Гоша? (Себейкину.) Чудаки!..

Себейкин. Легкомысленность!.. А я теперь знаешь чего решил? У-у! Я, брат, теперь – все!..

Полуорлов. А я? Я теперь – у-у!..

Возвращается Адамыч.

Адамыч(поднимая руку). Римлянцы, совграждане, товарищи дорогие!..

Вася. О, вернулся! Артист!..

Адамыч. В сорок восьмом году возил я, значит, на Разгуляе квас…

Себейкин. Да ты что, Адамыч, ты дело-то скажешь?

Гоша. Пусть говорит!

Адамыч. Не понимаете вы по молодости-то! Лошад­ку-то Волнухой звали. Вовсе помирала Волнуха… А при­шла весна, солнышко пригрело, листочки выстрельнули, и – живая! Беги опять, Волнуха!

Себейкин. Тьфу! Да что ж это такое? В связи?.. Слушай-ка лучше меня, тезка!..

Полуорлов. Погоди минутку!.. Так в чем же смысл-то, Адамыч?..

Гоша(мечтательно). Именно – выстрельнут!..

Адамыч. Да живите вы себе! Всякая малость на ра­дость. Что есть, то и есть! Хорошо же!

Себейкин. Ну вот, приехали! Окунись поди! Слу­шай меня, тезка!

Полуорлов(Адамычу). Как это – что есть, то и есть? Э, нет! Так мы далеко не уедем!.. Я теперь – у-у!.. Хватит мух ловить!..

Себейкин. А я… я теперь – у-у!

Гоша. В народ, в народ надо!..

Полуорлов. Да брось ты, Гоша! С этим доморо­щенным славянофильством тоже, знаешь, пора…

Себейкин. Завязывать, завязывать!.. Я себя вот как возьму! Пить – брошу!.. Курить – брошу!.. Не по­стесняемся – в ше-ре-мэ, в вечернюю, в шестой класс вступлю!..

Вася. Да ладно, Петь!

Себейкин. Чего ладно? Чего ладно? А ты – в тех­никум!.. До каких пор, понимаешь?..

Вася. Я лучше в ДОСААФ вступлю.

Себейкин. Давай в ДОСААФ, хорошо!

Полуорлов. Нельзя бесконечно заниматься только самим собой. Нельзя! Копаемся, копаемся в себе, и уже ничего не видим вокруг. Эгоцентризм!

Себейкин. Чтоб на работе – порядок! По обще­ственной – порядок! Дома – культурно! Жена – тоже че­ловек, ей тоже внимание надо!..

Полуорлов. Да, между прочим! А то мы ой как умеем думать о благе всего человечества, а детишек не видим, жене букетик забываем купить в день рождения!..

Себейкин. Во! Идея! Я Клавдии сегодня – букет! Теще, бог с ней, букет!.. Ну, Клавдия умрет сейчас! За­хожу, а сам с букетом! «А хочешь, скажу, Клавдия, уходи с работы, сиди дома!»

Полуорлов. А я своей: «Хочешь, иди работай! Чего дома сидишь? Иди! Будь человеком!»

Вася. А я тогда домой сегодня приду. Погляжу, чего они там?..

Себейкин. В библиотеку запишусь! Я рассказ «Каштанку» не дочитал, чем там дело кончилось!

Полуорлов. И долги, обязательно все долги раз­дать!..

Себейкин. Вась? Гимнастику будем по утрам, а?

Вася. С обтиранием!

Полуорлов. Ни куска сахара. Только ксилит!

Себейкин. И зубы чистить! Понял?..

Вася. Сперва вставить надо.

Себейкин. Вставим! Все вставим!..

Гоша. Вообще мне во вторник в Копенгаген уле­тать… Но на тряпки теперь – ни сантима!..

Полуорлов. Пора! Пора! Надо браться за главное! У меня тысячи идей, мне работать надо!

Себейкин. Как новое оборудование получим, так я к председателю, к Егору Егорычу! Ставь, скажу, на участок, и все! Берусь!

Полуорлов. А я заявление свое заберу! Сегодня же к Пушкину, сейчас же! Здорово, скажу, брат Пушкин, не ожидал?.. Я им докажу!

Себейкин. Ставь, скажу! Под мою ответственность! Хоть под матерьяльную!..

Вася. Ну-ну, ты что, под матерьяльную!..

Полуорлов. Вот! Ответственность! Уйти каждый дурак может!

Себейкин. Они думают, Себейкин куркулем будет. Шалишь!..

Полуорлов и Себейкин одеваются, воспламеняясь, и надевают в суматохе вещи друг друга.

Громкий стук в дверь и голос: «Время! Время! Пора заканчивать!»

Ладно стучать, все оплочено!..

Гоша, Вася и Адамыч еще не одеты.

Адамыч. Неужто два часа наши вышли?..

Вася. Парься больше!.. Ну, напоследок, Гош!..

Гоша. Эх, нас помыть, поскрести, мы еще ого-го-го-го-гошеньки-го-го! Пивком плесни, Вась!..

Вася. Ну! Чистота – залог здоровья!.. Адамыч, идешь?.. (Уходит с Гошей в парилку.)

Голос Васи. А ну, раздайсь! Вот она, понеслася!.. Отдыхай!

Голос Гоши. Дай, Вася, дай! По-нашему…

Адамыч(тоже идет в парилку, завернувшись в про­стыню, как в тогу). Римлянцы, совграждане, товарищи дорогие, мирванна!..

Себейкин. Дает старик! Скоро ты, душеспасатель? Вы быстрей, братцы! Некогда! Новую жизнь начинать надо!.. Ну, тезка? Ничего посидели?.. И мозги проясне­ли, а?

Полуорлов. Ох, хорошо!

Стоят обнявшись. Все окутывается паром, крики, смех, в дверь стучат.

Голос Васи(из пара). Вот она, посыпалась погода сыроватая!

Голос Гоши. Крещендо! (Поет.)

Себейкин. Васьк, что делаешь? Пару напустил! Су­шить теперь люд’ям! О других-то подумай! Васьк!.. О других!.. О люд’ях, говорю!..

Полуорлов. О счастье человечества!..

Адамыч (выглянув из пара). Филита ли комедия?..

Конец

1967

Оглавление

Михаил Рощин . Старый Новый год . Комедия в четырех картинах

КАРТИНА ПЕРВАЯ . Петр Себейкин и его представление о смысле человеческого существования

КАРТИНА ВТОРАЯ . Петя Полуорлов, его конфликт с современной цивилиза­цией и самим собой

КАРТИНА ТРЕТЬЯ . Декларация и действительность, или Утро вечера мудренее

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ . Очистимся от ложных заблуждений!

Реклама на сайте

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Петр Себейкин.

Клава Себейкина.

Лиза, их дочь, 11 лет.

Петр Полуорлов.

Клава Полуорлова.

Федя, их сын, 11 лет.

Вася.

Тесть.

Теща.

Люба.

Любин муж.

Студент.

Нюра.

Гоша.

Даша.

Валерик.

Анна Романовна.

Инна.

Иван Адамыч.

Грузчики.

Новая квартира Себейкиных. Тот момент новоселья, когда толчется куча народу, все что-то носят, что-то делают, и у всех возбужденное, приподнятое настроение. Теща Себейкина и Иван Адамыч, местный чудак, примеривают и прибивают на стену ковер. Друг Себейкина, Вася, занят пылесосом. Клава Себейкина, а вместе с ней двоюродная сестра Себейкина модница Люба и сноха Нюра хлопочут на кухне, а затем накрывают на стол. Бабушка в ванной дивится горячей воде из крана и так оттуда и не выйдет, мы ее не увидим. Тесть Себейкина свинчивает новенькие кресла. Любин муж в галстуке с блестками, человек степенный, налаживает антенну телевизора. Студент, дальний родственник, настроенный свысока и иронически, лишь указывает, как и что лучше сделать. Дочь Себейкиных, Лиза, рассаживает в отведенном ей уголке штук восемь игрушек – медведей и кукол. А в центре, на столе, словно вершина пирамиды, возвышается счастливый Себейкин – он только что приладил к потолку новую люстру.

Ревет пылесос, звенят звонки, стучат молотки, врываются звуки телевизора. Зимний день под старый Новый год.

Себейкин (поет). «Сгори, сгори, моя звезда!..»

Вася. Ну зверюга-машина – тряпку засосал!..

Теща. Криво или не криво?! Поглядит кто-нибудь ай нет?

Адамыч. И зачем коврик-то на стенку, товарищи до­рогие? Смысл-то?..

Теща. Держи крепче, смысл! Двести рублей ковер, что ж, ногами по нем ходить?.. Ваня, да погляди ж ты! Так?..

Тесть. Да навроде б так! (Васе.) Да выключи ты его, ей-богу!

Студент. Бабуля-то! (Ирония.) Так и стоит в ван­ной. Струит и струит, говорит – горячая, полчаса кран открывши держу, не кончается.

Люба(у сундука, к которому привязаны валенки). Бабуля! Она вот с этим хламом деревенским никак не расстанется! Еще корову бы привезли!

Студент(Лизе). Ого, игрушек-то у тебя! (Хочет взять куклу.)

Лиза. Мое! Не бери! Не смотри!..

Любин муж. Нехорошо так, Лизочка, эгоистом вырастешь.

Лиза. И ты не смотри! Не твое!..

Себейкин. Лизка, цыц! А то все отниму! (Объяс­няет.) Бракованные. С артели ей ношу. У кого руки нет, у кого башка не так пришитая. (Шутит.) Оплочено!..

Любин муж. Ты все по голосам, Петь?..

Себейкин(радостно). Делаем куклам голоса! Мед­ведям пищалки вставляем. (Поет.) «Эх, кукла Зина, кук­ла Майя, закрывающи глаза!..» Жена всю жизнь ела! Слесарь, мол, называется! Артель «Буратина»! Бе, ме! (Изображает, как пищат куклы.) Люди, мол, по космосбм, а мой – по голосам!.. А вот они, голоса-то! (Жест вокруг.) Накопил – машину купил!.. Так, Вася? Ска­жи!..

Вася. Отдыхай. Чего там!..

Любин муж(рассудительно). Да, поди знай вот. Повышение благосостояния…

Себейкин. Ну! Матерьял заинтересованности, как тесть скажет. (Ликуя, тестю.) Так, что ль, отец?..

Тесть(солидно). По принц’ыпу.

Себейкин. Вот! Именно что!..

Студент. «По принц’ыпу»! Пуртфель еще скажите!

Тесть. Ладно учить-то! Ежели ты студент, так уж, думаешь, того? Соответственно?..

Студент(демонстративно отворачиваясь от Тестя. Любиному мужу.) Там предохранитель надо проверить.

Адамыч(ласково). Студенты теперь ведь как? Прежде студенты учились, а теперь сами желают учить…

Тесть. Еще только вылупятся, шелуха на хвосте пристала, а корчут из себя! Совместно.

Любин муж. Без учебы нельзя. Я сам жалею. Я бы сейчас в физкультурный пошел. Очень много народу из спортсменов в большие люди вышло.

Тесть. Тебе-то зачем? Ты хоть маленький, а началь­ник, все у тебя есть. Вкупе… В месткоме. Жена, понимаешь, в магбзине…

Студент(ирония). В магбзине!

Любин муж(скромно). Ну зачем? Я не начальник, я зам.

Тесть. Это все одно. (Васе, у которого опять взревел пылесос.) Да что ж такое-то! Сколько говорить-то! Зря.

Вася. В сам деле «Буран»! Зверь!.. Уж когда пове­зет людям, то и пылесос в лотерею выпадет!..

Любин муж. А мы в том году? Одеяло жаккардовое метисное, тридцать пять рублей выиграли.

Вася. Бывает.

Теща. Петя! Да хоть ты-то погляди: ровно или криво?

Адамыч. Руки онемели держать. Древний мудрец Уклезияст говорил: кривое, говорит, не может сделаться прямым…

Теща. Ладно! «Клезияст»! Умные все больно!.. Дер­жи ровней! Петя!.. Забивать, что ли?..

Себейкин. Да забивай, чего там!

Студент. Вот тот угол подымите!

Тесть. Не тот, а ты (жене) свой вздерни!

Студент. Да вы что, не видите?..

Тесть. Поучи еще меня, поучи! По соображениям.

Люба(встает, цепляясь за сундук). Господи, да вы уберете этот срам отсюда? Не в деревне же!

Любин муж. Лизочка! Лиза! Дай-ка вон ту прово­лочку!..

Лиза. Ишь какой! Это моя проволочка!

Любин муж. Да мне надо, я держу тут, давай ско­рей!..

Лиза. Моя! Не дам!

Теща. Не нервируй хоть девочку! Не слушай их, Ли­зонька!

Тесть. Правильно, внучка! Своего не отдавай. Непре­менно.

Любин муж. Ну, это уж совсем!

Студент. Вот только не надо в современный аппа­рат втыкать всякие проволочки! Не утюг же все-таки!

Любин муж. Ну, иди сам сделай.

Студент. Зачем я буду делать? Есть специалисты. Они пусть и делают.

Любин муж. У нас телевизор-то другой… Нда… Всю жизнь копишь, мозгуешь, а тут – на тебе.

Адамыч(выворачивая голову). Будто распяли за­дом наперед! Прибивать,что ли?..

Себейкин(поет, вкручивая лампочки). «Эх, сгори, сгори, моя звезда!..»

Вбегает Нюра. За ней Клава.

Нюра. Ну до чего Клавдия у нас счастливая, до чего счастливая! Бывает же людям счастье! А весь век Петьку ругали нашего, всем был Петька нехорош: и неученый он, и к артели своей присох, и насчет выпить – а теперь!.. Зелененького-то нету лучку? К селедочке бы!

Читать дальше

М.Рощин. Старый Новый год
Комедия в четырех картинах
Москва, изд-во «Советский писатель», 1984
OCR & spellcheck: Ольга Амелина, декабрь 2004

ДЕЙСТВУЮЩЕЕ ЛИЦА

П е т р  С е б е й к и н.
К л а в а  С е б е й к и н а.
Л и з а, их дочь, 11 лет.
П е т р  П о л у о р л о в.
К л а в а  П о л у о р л о в а.
Ф е д я, их сын, 11 лет.
В а с я.
Т е с т ь.
Т е щ а.
Л ю б а.
Л ю б и н  м у ж.
С т у д е н т.
Н ю р а.
Г о ш а.
Д а ш а.
В а л е р и к.
А н н а  Р о м а н о в н а.
И н н а.
И в а н  А д а м ы ч.
Г р у з ч и к и.

С е б е й к и н (поет). «Сгори, сгори,
моя звезда!..»
В а с я. Ну зверюга-машина — тряпку
засосал!..
Т е щ а. Криво или не криво?! Поглядит
кто-нибудь ай нет?
А д а м ы ч. И зачем коврик-то на
стенку, товарищи дорогие? Смысл-то?..
Т е щ а. Держи крепче, смысл! Двести
рублей ковер, что ж, ногами по нем
ходить?.. Ваня, да погляди ж ты! Так?..
Т е с т ь. Да навроде б так! (Васе.) Да
выключи ты его, ей-богу!
С т у д е н т. Бабуля-то! (Ирония.) Так
и стоит в ванной. Струит и струит,
говорит — горячая, полчаса кран
открывши держу, не кончается.
Л ю б а (у сундука, к которому
привязаны валенки). Бабуля! Она вот
с этим хламом деревенским никак не
расстанется! Еще корову бы привезли!
С т у д е н т (Лизе). Ого, игрушек-то у
тебя! (Хочет взять куклу.)
Л и з а. Мое! Не бери! Не смотри!..
Л ю б и н  м у ж. Нехорошо так, Лизочка,
эгоистом вырастешь.
Л и з а. И ты не смотри! Не твое!..
С е б е й к и н. Лизка, цыц! А то все
отниму! (Объясняет.) Бракованные. С
артели ей ношу. У кого руки нет, у
кого башка не так пришитая. (Шутит.)
Оплочено!..
Л ю б и н  м у ж. Ты все по голосам,
Петь?..
С е б е й к и н (радостно). Делаем
куклам голоса! Медведям пищалки
вставляем. (Поет.) «Эх, кукла Зина,
кукла Майя, закрывающи глаза!..»
Жена всю жизнь ела! Слесарь, мол,
называется! Артель «Буратина»!
Бе, ме! (Изображает, как пищат куклы.)
Люди, мол, по космос’aм, а мой — по
голосам!.. А вот они, голоса-то! (Жест
вокруг.) Накопил — машину купил!.. Так,
Вася? Скажи!..
В а с я. Отдыхай. Чего там!..
Л ю б и н  м у ж (рассудительно). Да,
поди знай вот. Повышение
благосостояния…
С е б е й к и н. Ну! Матерьял
заинтересованности, как тесть
скажет. (Ликуя, тестю.) Так, что ль,
отец?..
Т е с т ь (солидно). По принц’ыпу.
С е б е й к и н. Вот! Именно что!..
С т у д е н т. «По принц’ыпу»! П’oртфель
еще скажите!
Т е с т ь. Ладно учить-то! Ежели ты
студент, так уж, думаешь, того?
Соответственно?..
С т у д е н т (демонстративно
отворачиваясь от Тестя. Любиному
мужу.) Там предохранитель надо
проверить.
А д а м ы ч (ласково). Студенты теперь
ведь как? Прежде студенты учились, а
теперь сами желают учить…
Т е с т ь. Еще только вылупятся,
шелуха на хвосте пристала, а корчут
из себя! Совместно.
Л ю б и н  м у ж. Без учебы нельзя. Я
сам жалею. Я бы сейчас в
физкультурный пошел. Очень много
народу из спортсменов в большие
люди вышло.
Т е с т ь. Тебе-то зачем? Ты хоть
маленький, а начальник, все у тебя
есть. Вкупе… В месткоме. Жена,
понимаешь, в маг’aзине…
С т у д е н т (ирония). В маг’aзине!
Л ю б и н  м у ж (скромно). Ну зачем? Я
не начальник, я зам.
Т е с т ь. Это все одно. (Васе, у
которого опять взревел пылесос.) Да
что ж такое-то! Сколько говорить-то!
Зря.
В а с я. В сам деле «Буран»!
Зверь!.. Уж когда повезет людям, то и
пылесос в лотерею выпадет!..
Л ю б и н  м у ж. А мы в том году? Одеяло
жаккардовое метисное, тридцать
пять рублей выиграли.
В а с я. Бывает.
Т е щ а. Петя! Да хоть ты-то погляди:
ровно или криво?
А д а м ы ч. Руки онемели держать.
Древний мудрец Уклезияст говорил:
кривое, говорит, не может сделаться
прямым…
Т е щ а. Ладно! «Клезияст»! Умные
все больно!.. Держи ровней! Петя!..
Забивать, что ли?..
С е б е й к и н. Да забивай, чего там!
С т у д е н т. Вот тот угол подымите!
Т е с т ь. Не тот, а ты (жене) свой
вздерни!
С т у д е н т. Да вы что, не видите?..
Т е с т ь. Поучи еще меня, поучи! По
соображениям.
Л ю б а (встает, цепляясь за сундук).
Господи, да вы уберете этот срам
отсюда? Не в деревне же!
Л ю б и н  м у ж. Лизочка! Лиза! Дай-ка
вон ту проволочку!..
Л и з а. Ишь какой! Это моя
проволочка!
Л ю б и н  м у ж. Да мне надо, я держу
тут, давай скорей!..
Л и з а. Моя! Не дам!
Т е щ а. Не нервируй хоть девочку! Не
слушай их, Лизонька!
Т е с т ь. Правильно, внучка! Своего
не отдавай. Непременно.
Л ю б и н  м у ж. Ну, это уж совсем!
С т у д е н т. Вот только не надо в
современный аппарат втыкать всякие
проволочки! Не утюг же все-таки!
Л ю б и н  м у ж. Ну, иди сам сделай.
С т у д е н т. Зачем я буду делать?
Есть специалисты. Они пусть и
делают.
Л ю б и н  м у ж. У нас телевизор-то
другой… Нда… Всю жизнь копишь,
мозгуешь, а тут — на тебе.
А д а м ы ч (выворачивая голову).
Будто распяли задом наперед!
Прибивать,что ли?..
С е б е й к и н (поет, вкручивая
лампочки). «Эх, сгори, сгори, моя
звезда!..»

Вбегает Нюра. За ней Клава.

Н ю р а. Ну до чего Клавдия у нас
счастливая, до чего счастливая!
Бывает же людям счастье! А весь век
Петьку ругали нашего, всем был
Петька нехорош: и неученый он, и к
артели своей присох, и насчет
выпить — а теперь!.. Зелененького-то
нету лучку? К селедочке бы!
Л ю б а (с усмешкой). И не говорите!
Прямо взорлил наш Петюня!
К л а в а. Лей, лей масла-то побольше!..
Чего там Петюня! Ему б только пиво с
Васькой трескать да перекуры
перекуривать. Скажите спасибо,
бабушка дом продала!
С е б е й к и н. Чего, чего?
К л а в а. Да ничего. Она сколько
запросила, тот-то, чокнутый, столько
и дал! Вид, говорит, у вас
замечательный. В даль!..
Т е с т ь. Это точно… В даль!..

Смеются.

Л ю б а. Модно теперь: деревня в
город, а городские в деревню.
Н ю р а. Я все на кухню не надивлюсь!
Агромадная кухня, просто
агромадная! Я своему тоже говорила:
подождем брать, дальше лучше
квартиры будут. А въедем, так другую
уж не выпросишь… А тут одна кухня
какова!..
Л ю б а. А мы подали на улучшение. Я
ведь тоже маму из деревни нарочно
выписала. Другим-то улучшают!
Теперь и нам пусть трехкомнатную
дают.
Л ю б и н  м у ж. Да ладно, дадут!..
Л ю б а. Дадут! Вот они какую с Петром
оторвали! И не кооперативная…
К л а в а. Привет! Чего это мы
оторвали? Дали, да и все!
Одиннадцатый год небось в артели!
Да кабы он сознательный был,
работал бы как люди или вон, как
твой, в месткоме, — ему б давно дали!
Л ю б а. Чего это — в месткоме? Ишь ты!..

Гомон.

Т е с т ь. Бабы! Тихо! Не об том!..
Л ю б а (сдержавшись). Да я разве что
говорю? Дали, и слава богу… Ты не
так, Нюра, не так, огурчик надо
сердечком разрезать. Кухня-то
действительно! И санузел
раздельный…
Н ю р а. Ой, узел-то прямо как моя
кухня! А белое-то все, белое — чисто
наша больница!.. Мы сейчас мужикам
картошки побольше да сверху
сардельки с лучком вывалим!.. Где
это сардельки, ты говорила?
К л а в а. Где-то были, тут разве чего
найдешь сегодня!..
Н ю р а. А шкафы-то какие! В стене-то!
Прям еще комната!..
К л а в а. Если бабушка станет жить,
мы ей там чуланчик оборудуем.
Л ю б а. А я б на твоем месте бабушку
к себе не брала. Эти старики всю
моду портят. Я маму только из-за
квартиры выписала. Эх, жалко
майонеза нет! Салат-оливье бы
сделать!..
К л а в а. Ничего, и винегрету поедят!..
Н ю р а. Ой, да что ты, так всего много!
И буженина! И торт «Сказка»
будет!

Клава, Нюра уходят на кухню. Люба —
за ними.

С е б е й к и н (поет). «Сгори, сгори,
моя звезда!..»
В а с я (опять включает пылесос).
Петь, глянь-ка, носки засосал!..
С е б е й к и н. Иди ты! Прям «ТУ-104»,
гад!
Т е с т ь. Да выключишь ты его или нет?

Вася испуганно выключает.

Т е с т ь. «Пылесос»! И слово-то,
пес, какое взяли! Ввиду
случившегося.
Т е щ а. Моченьки нет! Упаду ведь!..
Петя, Ваня!
Т е с т ь. На эту сумму средств тыщу
веников купить можно! На всю жизнь
бы хватило! Вкупе.
Т е щ а. Понимал бы! А ковер двести
рублей?
Т е с т ь. А то раньше ковров у людей
не было! Без машинок чистили. В силу
причин… А вы скоро — машинками-то! —
в носу ковырять будете!..
С т у д е н т. И зачем говорить, если
не понимаешь?
А д а м ы ч. Работал я в
домоуправлении после войны, мы вот
тоже так к выборам лозунг вешали. А
зимой дело… И вот тоже так
поставили меня на лестнице держать…
Т е с т ь (осматривая кресла). Эх, пес
их забодай, так и знал, Венгрия
делает! По линии.
А д а м ы ч. Букву «сы» я держал.
Век не забуду! Домоуправ у нас был,
Герасименко, в бывшем кавалерист.
Уронишь, говорит, букву «сы» —
своей рукой зарублю!
Т е с т ь. А я гляжу, что-то уж в
аккуратной больно комплектности
креслы! И болты все целы. Вкупе.
С т у д е н т. Импорт!
С е б е й к и н. Креслицы дай бог! Все
у нас теперь дай бог!
Т е щ а. Забивать же надо! Скажет кто
чего наконец аль нет?
С е б е й к и н. Да забивай, мать! Все
одно криво! Ну, кончай базар!
Порядочек! А ну, студент, включай!
С т у д е н т (не решается). Включить
недолго…
С е б е й к и н. Да не боись! Порядок!
С т у д е н т. Я включу, но только я не
отвечаю.
С е б е й к и н. Да ладно тебе, давай.
Л ю б и н  м у ж (про люстру). У нас тоже
такая. Уж давно. Мы тогда прямо с
базы брали. Включить, что ли?
С е б е й к и н. Давай.
С т у д е н т. Ну-ну!..

Любин муж включает — свет
вспыхивает. Радость. Студент
пожимает плечами.

С е б е й к и н. Ура! Видали? А ну еще!
Порядок!.. Понял, студент? Свету-то! А
ну еще!..

Любин муж включает и выключает свет.

Озверел, что ли? (Спрыгивает со
стола.) Стол-то не попортили мы тут?
А то нам Клавдия даст!.. Нет, ничего
вроде… А ну! (Сам включает.) Ну как?
Красота, а?..
Л ю б и н  м у ж. Электрификация всей
страны.
Т е с т ь. Великолепность.
В а с я. Отдыхай. Теперь во всех
домах такие.
Т е щ а. Ну да, во всех! На пять-то
рожков?..
А д а м ы ч. В ученье свет, а в
неученье… Как тот говорил…

Вбегает Нюра.

Н ю р а. Ой, свету-то! Клава!.. Чисто
наша операционная! (Выбегает.)
С е б е й к и н. В натуре. «Сгори,
сгори, моя звезда!..» (Зовет.) Клава!
Клава! Иди, говорю!..
Л ю б и н  м у ж. А моя из Риги свечек
привезла! Мода!
Л и з а (капризно). Зачем так светло
сделали?
С е б е й к и н. Цыц!
Л ю б и н  м у ж. Это научились, что
говорить. Теперь ведь точно под
квартиры все делают, мебель там и
люстры. По площади все рассчитано.
Кровать сюда, стол сюда. А иначе и не
встанет…
С е б е й к и н. И правильно! Удобство!..
Клава!
С т у д е н т. Стандарт — великая вещь!
А д а м ы ч. Ага. Я вот еще когда
лифтером был — теперь-то на
автоматику перевели, — я
телеграммки ношу… (Спохватывается,
что не по делу говорит.) Квартиры,
точно, похожие. Но люди, хочу
сказать, все разные, вот что
утешительно… Как говорил
Уклезияст…
Т е щ а. Держи крепче, Клезияст!..
Уморили!.. (Падает.)
С е б е й к и н (поднимает Тещу). Эх,
глаз-ватерпас, куколка Мальвина,
сорт второй, глаза не закрываются!

Себейкин и Адамыч прибивают ковер.
Кривовато.

Т е щ а (усевшись в кресло). Криво!
Т е с т ь (жене). Да куда ж ты садишься,
черт толстая! Ферма!
Т е щ а (мужу). Отстань!..
Прибивальщики! Руки-то не тем
концом вставлены! (Себейкину.) А ты
чего зубы скалишь? Сроду по-человечески
ничего не сделает!
А д а м ы ч. Был я, значит, в пятьдесят
четвертом ‘aгентом госстраха…
С т у д е н т. Аг’eнтом надо говорить, а
не ‘aгентом.
С е б е й к и н. Ты старика не обижай,
чего ты? Старик свой.
Т е с т ь (строго). Откуда только
взялся, неизвестно. И чего
представляет. Собой.
С е б е й к и н. Да свой человек!..
А д а м ы ч (с обезоруживающей
ласковостью). Я при доме тут. Всегда.
Ежели сомневаетесь. (Роется в
кармане и достает кипу документов.)
Вот, пенсионное… я пенсию честно
заработал… а вот… от райисполкома
благодарность… озеленяли…
Т е с т ь. Да чего там, не надо! А что ж
ты с пенсией, а то в лифтерах,
говоришь, то это… с почтой? В связи
с заслуженным отдыхом играл бы в
шашки на бульваре.
А д а м ы ч. Я — всегда с народом!
Такой человек! Помню, в войну
охраняли мы склады. На Москве-Товарной.
Веришь ли, часовым не могу стоять.
Скучно. Стою, а сам боюсь: так и
подпущу кого. Для разговору…
Т е с т ь. А ну тебя! (Отходит.)
Т е щ а. То-то что балабол!
С е б е й к и н (подмигивает). Не боись,
Адамыч! Сейчас сядем, то-се, закусим,
поговорим тогда!..
А д а м ы ч. Это надо. Мудрец Жан-Жак
Руссо, к примеру…
С е б е й к и н. Поговорим! И про Жак
Руссо и все! Нам теперь тут сколько
жить! Э, милый! (Обнимает его на ходу.)
А д а м ы ч. Добрый ты человек, но
заблуждаешься… Много в жизни беды
от превратных представлений…
С е б е й к и н. Поговорим, отец! И
представления поглядим, все будет!..
Оплочено! (Поет.) «Кукла Роза, сорт
второй, детки плачут над тобой!..»

Вбегает Клава.

К л а в а. Холодильник! Холодильник
несут! Петя! Мама! Мужики,
принимайте идите!..
С е б е й к и н. Холодильник?.. Слыхали?
Ну, дела! Под май в очередь вставали,
года не прошло, а гляди, несут!
Чудеса!.. Чудеса!..
Т е с т ь. Ну! Это уж… просто…
мадеполам!

Бросаются в прихожую.

Г о л о с а. Давай, давай! Сюда! Заноси!

Вносят холодильник. Студент
руководит.

Л ю б а. Холодильнику место на кухне.
(Студенту.) Скажи им!
С т у д е н т. А, бесполезно!
К л а в а. Нет, в комнате пускай, тут
лучше.
Т е щ а. Этакую красоту на кухню!
Н ю р а. Ой, ну чудо, чудо!..
Т е щ а. Скажут! Сюда, сюда! Вот здесь
его и поставьте. Салфеточкой
покроешь…
К л а в а. Нет, мам, не сюда, здесь
торшерт у нас встанет.
Т е щ а. Торшерт? Да ты что? Торшерт
вон куда…
С т у д е н т. Не «торшерт» надо
говорить, а «торшетт».
Т е щ а. Сюда! Никогда мать не
послушают!
Л ю б и н  м у ж (Любе). Гляди, получше
нашего.
Л ю б а. А, такие теперь не модные!
С т у д е н т. Он гудеть будет, на
нервы действовать.
С е б е й к и н. Не боись! У нас нервы
крепкие!..
В а с я. Ну, здоров!..
С е б е й к и н. Ну и ящик!
Т е с т ь. Встал!
Т е щ а. Триста двадцать он?..
С е б е й к и н. Силен!
А д а м ы ч. Какая жизнь пошла,
товарищи дорогие, какая жизнь,
помирать не надо!.. А тоже случай был
с ящиком, продавамши мороженое…
Т е щ а. Все по-своему!.. Тут бы ему
самое место!..
С е б е й к и н. А ну-ка! (Открывает
дверцу.) Ишь ты! Здоров-то!

Все сгрудились.

Лизка влезет!.. А ну, Лиз!
Н ю р а. А пускай влезет! Заморозить
ее там!
С е б е й к и н. Мороженое из нее
сейчас сделаем. Полезай!

Забавляются, смеются, запихивают
девочку в холодильник. Лизка воет,
ее выпускают.

К л а в а. А это вот что? А это зачем?
Л ю б а. А тут для яиц специально,
видал!
Л ю б и н  м у ж. Сюда — бутылки!
С е б е й к и н. Пей не хочу, всегда
холодненькая!..
В а с я. Обмыть бы его сразу не
мешало!..
Л ю б а. А вот тут лед, для льду…
Т е щ а. А лед-то зачем?
К л а в а. Бабушку позовите!
Н ю р а. Она горячую воду караулит!
С т у д е н т. Инструкцию, инструкцию
почитайте!..
К л а в а. Ну ладно, Нюра, Люба! Пошли,
пускай они сами тут!
С е б е й к и н. Вы скоро? Его и
вправду обмыть не грех.
К л а в а. Ну, привет! Немедленно тебе,
что ли? Наобмываетесь еще сегодня.
Лиза, неси ложки, вилки! Иди!

Лиза канючит.

Т е с т ь. Пусть поиграет, принесть,
что ль, некому? Массыя людей.
К л а в а. А, всегда вы так! (Уходит с
Любой и Нюрой.)
Т е щ а. Да передвиньте вы его сюда-то!..
С е б е й к и н. Да ладно вам, мам!
Пусть! Как сама хочет… А чего же в
него, черта, класть?
Т е щ а. Найдем.
С е б е й к и н. Это ж сколько
продуктов надо? Ну, дела!.. Ну, житье
пошло!
С т у д е н т (снимает трубку
телефона, который стоит на
подоконнике). Гудит! Включили!
С е б е й к и н. Иди ты! (Берет трубку.)
Телефон! Отец, видал?..
Т е с т ь. Телефон, что ли, еще!
В а с я. Ты сегодня к вечеру и по
телефону говори и телевизор смотри
— все! Отдыхай!
С е б е й к и н (радостно). Гудит,
паразит! Вася, послушай! Отец,
послушай!

Все по очереди слушают. Лиза
канючит.

(Лизе.) Да погоди ты! Что за дети
такие? Кликните Клавку кто-нибудь!..
(Заглянувшей Нюре.) Телефон! Звони
теперь сколько хочешь!
Л ю б и н  м у ж. А у нас никак не
проведут.
С е б е й к и н (степенно). Ну ладно,
теперь наберем… Кому наберем-то?..

Все глядят друг на друга, не зная,
кому звонить.

Черт, сразу не сообразишь! (Васе.)
Слушай, а Кузьме-то? У Кузьме есть
телефон. Ну, он подохнет сейчас!
В а с я. Ага, у Кузьме есть. А номер-то?
С е б е й к и н. Номер? Вот номер я не
того…
В а с я. Тоньке моей позвони, она еще
на работе…
С е б е й к и н. Точно! Тоньке! Сейчас
мы ее вызовем. Сейчас это… Антонину,
как ее? Петровну? Антонину Петровну.
Сейчас! Говорят, мол, с вами с
частной квартиры… Ну потеха! (Набирает
номер.) Занято… Ту-ту-ту! Занято. (Радостно.)
Вот, послушай!

Вася слушает с удовольствием. Лиза
ноет.

Т е щ а. Девочке-то дайте.
С е б е й к и н. Ну на, на!.. Кому ж
позвонить?
В а с я. Погоди, Петя, вон автомат на
той стороне. Давай я сбегаю, сюда
позвоню. Две копейки у кого есть?
С е б е й к и н. Точно! Автомат! Давай,
Вась! На, вот у меня двушечка есть…
Давай!
В а с я (робко). Там ничего заодно в
магазине не надо?
С е б е й к и н. Насчет этого, что ли?
Это у нас в порядке сегодня… Давай!
Т е щ а. Соли, соли еще пачку возьми!..
Соли в доме много должно быть.

Вася убегает.

С т у д е н т. Дайте я. Кстати, надо
позвонить в одно место.
С е б е й к и н. Успеешь. Сейчас
Васька позвонит, погоди. Поговорим.
Т е щ а (читает инструкцию о
холодильнике). Гляди, содой его надо
мыть!
С е б е й к и н. Надо же! Холодильник,
понимаешь, телефон! Ну что, отец,
ничего?
Т е с т ь. Да уж чего! Все вкупе. Мы
такую перспективность не имели. Вам
само все в руки плывет…
Т е щ а. Само!..
А д а м ы ч. Всему свое время, сказано,
а всякому овощу свой фрукт… (Стушевывается
под взглядом Тестя.) Извините,
конечно.
С е б е й к и н. А чего? Пусть плывет!
Мы рыжие, что ли? Снегоочиститель и
тот на себя гребет!.. Скоро знаешь
как? Ты сидишь покуриваешь, а машина
мало что работает, она еще и за
пивом тебе бегает!
Т е щ а. Ну-ну, пошел!..
С е б е й к и н. Шутка, конечно… (Смеется.)
Л ю б и н  м у ж. К тому идет.
А д а м ы ч. Вот работал я, значит,
контролером в трамвае. И вот такие
тоже были, что ездют не плативши, а
все равно придет момент, станешь ты
перед ним в один час и говоришь:

гражданин, говоришь, а ваш билетик?..
Л ю б и н  м у ж (машинально).
Служебный!
С е б е й к и н. Не боись! Наш трамвай
всех увезет!..
А д а м ы ч. Э, нет! Трамвай не
резиновый!
Т е с т ь. Ладно, ладно агитировать-то!
Мы линию тоже чувствуем. По
обстоятельствам.
А д а м ы ч. Не хлебом единым жил
человек…
Т е с т ь. Ладно, не в церкви!
А д а м ы ч. Не в церкви — на трамвае.
С е б е й к и н. Не боись, Адамыч!
Л и з а (у окна, кричит, перебивает).
Папк! Папк! Вон он!
С е б е й к и н. Ага, ага! Васька! Есть!
Вошел! Два — ноль, мужики! Без шапки
побежал, башку простудит! (Лизе.) А
ну, отойди от окна, давай к мамке! (Открыв
окно.) Вася! Вась! Давай! Мы тут!..
Сейчас! Отойди, сказали! Ну что за
девчонка такая выросла! Мам,
заберите вы ее…
Т е щ а. Пойдем, Лизонька! (Уводит
Лизу.)

Звонок.

С е б е й к и н. Алло! Алло! Вась! Ты? (Хохочет.)
Я! Я! Ну? Как слышишь? Я замечательно
слышу!.. Как жизнь, Вася? Ты это? А это
я, Петя. Отлично, все отлично. (Шутит.)
Заходите в гости. Да, все будет,
будет… Алло, Вася! Передаю трубку,
тесть будет говорить. (Отдает
трубку Студенту.) Ну, видал? Вы там
себе в ниверситетах, а мы вот без
ниверситетов!..
С т у д е н т. Будто никогда телефона
не видели.
С е б е й к и н. Своего-то? А где ж я
видел? Так-то их на каждом углу, а в
доме-то? Ты не путай…
Т е с т ь (солидно). Василий?.. Да, на
проводе… Он самый… Ну как жизнь,
Вася?.. По обстановке?.. И у нас
хорошо. Сейчас за стол садимся… Что?
Слушаю…
Л ю б и н  м у ж. Дай-ка, дай, я тоже
скажу.
Т е с т ь. Да, Вася, да, понял… Сейчас,
погоди, еще будут говорить! (Отдает
трубку.) Слышимость замечательного
качества!
Л ю б и н  м у ж (в трубку). Але! Але!
Вася! Эй! (Дует.) Прервалось!..
С е б е й к и н. Как это? (Обеспокоенно
хватает трубку.) Ты что? Алло!.. Гудит
просто. Закончили. Сейчас. (Открывает
окно.) Васька! Васька! Кончай давай!..
Уморил!..

Входит Нюра с тарелками.

Н ю р а. Сейчас, картошка уже
доваривается — и все… Ну,
обеспечились вы, Петя, просто не
знаю как обеспечились!! Не хуже
людей!.. (Уходит.)
С е б е й к и н (польщен). Ну! Все есть!..
А когда все есть, то и чувствуешь
себя человеком! Ну ладно, мы пока
это слегка… (Берет бутылку со стола.)
А д а м ы ч. Вин-вино-верится… (Тестю,
который строго на него посмотрел.)
Поговорка старинная. Смысл, мол, в
ей есть. Винца да хлебца…
Т е с т ь. Пустомеля!..
Л и з а (высунувшись в дверь). А я
мамке скажу!
С е б е й к и н. А ну, брысь! Ну вот,
видали? И зачем это только дети, а?..
Т е с т ь. Ты ребеночка-то не того…
Потерпим.
С е б е й к и н. Ну ладно, сейчас сядем.
(Ставит бутылку.) И Васька подойдет.
Л ю б и н  м у ж. А вот мы с Любой такую
штуку себе сделали — бар, вроде
шкафчика, на стенку повесили, там у
меня бутылки, а когда откроешь, то
сзади светится. И водочка там стоит,
и все.
Т е с т ь. Стоит? Чего это она стоит?
С е б е й к и н (смеется). Во-во! У нас-то,
у простого человека, не застоится.
Мы бутылку взяли, развернули ее
разом, и все… Стоит! Смехота!
Л ю б и н  м у ж. Это Люба у Костика,
тети Дуниного сына, переняла. Как он
комнату себе оборудовал — картина! И
ковер у него, и мебель тоже вся
новенькая! Все в кредит взял! И
деревом так все, деревом… (Смеется.)
Девчата, говорит, здорово на
деревяшки идут… Это я так, вообще…
С е б е й к и н. Да ты чего это нам тут
шнуруешь? Что, у нас хуже, что ли?
Л ю б и н  м у ж. Да нет, я об том и
говорю. У вас теперь тоже класс!
Музыку бы еще! Радиолу или
магнитофон! Покультурнее.
С е б е й к и н. Магнитофон? (Смеется.)
Да что у нас, магнитофона, что ли,
нет? Погоди, сядем, поедим, Васька
тебе заведет.

Вася входит.

Вот он! Ну дал ты, Васька!.. А?..
В а с я (с намеком). Морозно…
С е б е й к и н. Это сейчас, сейчас…
Ну где они все? Старый Новый год как-никак!..
Еще елку нарядим! Хоть и поздно, но
ради новоселья — нарядить! Крестный
привезет, он обещался. Стемнеет, он
и привезет… Все будет, братцы!
Прибавку дали — раз! Кой-какой
калымчик — два! Мы в инженер’a не
рвемся, по собраниям не заседаем, мы
устремилися… куда, Вася?
В а с я. Да ладно!
С е б е й к и н. Устремилися по пути
личности!
В а с я. Отдыхай!
С е б е й к и н. Нам всякого такого (жест
насчет, дескать, возвышенного) не
надо! Кому кино, а нам — ин’o! Нам абы
гроши да харчи хор’oши! Так, Адамыч?
Пускай мы несознательные, пускай мы
отстающие, а свое нам отдай!.. (Куражится.)
Мы там спутников не запускаем,
делаем куклам голоса, но мы рабочий
народ, так? И как есть наша страна
рабочих…
В а с я. И крестьян.
С е б е й к и н. Вот! И крестьян, то
пускай, значит, нам чтоб это! Все! Ну-ка,
подите-ка сюда!.. (Собирает вокруг
себя мужчин.) Ну вот ты. Вот ты
студент, да? Учишься, все учишься!
Пока не ослепнешь от книжек своих
или чахотку не заработаешь!.. А вот у
меня в доме и книжек сроду не было! У
меня пять классов, понял! Ты подожди,
носом-то не крути! Ты, может, и умный,
а чего у тебя и у чего у меня?
Сообрази ученой-то башкой!.. Мы
инженер’oв, что ль, не видали? Видали!
В мыле весь бегает, глаза на лбу,
башка пухнет, а только у него сто
двадцать, а у меня, захочу, полторы —
две в месяц нарисуется… Вась, скажи!
Он и дома-то сидит чертит, а я
отработал — и гуляй! Не так, что ль?..
Или мастером хотели сделать, на
курсы посылали! (Смеется.) Помнишь,
Вась? Но я им — что? Нет, говорю,
спасибо, конечно, но только я об
этом пацаном мечтал, в мастера-то! А
теперь — извините! Я за свое отвечаю,
а за всех отвечать дураков нету! Над
каждым стоять, за всю продукцию, за
весь участок ответ держать? В одну
смену раньше приходи, позже уходи, с
другой задерживайся, — нетути! Мы уж
если лишний часок задержимся, нам
за него посчитай! Так, Вась? А мастер?
Вьючный животный!.. Нет, мы и в
субботу можем выйти, нам эта
суббота ни к чему, мы и в празднички
поработаем, нам не жалко, но уж

попрошу!.. Чтоб все в ажуре!..

Входит Клава с тарелками.

С т у д е н т. А вот Карл Маркс
говорил, что богатство общества
определяется количеством
свободного времени у его граждан.
С е б е й к и н. Чего? Какое богатство?
С т у д е н т. Общества.
Т е с т ь. Да что ты слушаешь? В связи!..
С е б е й к и н. Ты меня обществом не
пугай! Вона мое общество! (Показывает
на Клаву и Лизу.)
К л а в а (на ходу). Да что ж ты
размахался-то сегодня? Разошелся? (Выходит.)
С е б е й к и н. Я дело говорю. Об
смысле жизни.
Л ю б и н  м у ж. Ну, про общество не
надо. У нас личное и общественное…
С е б е й к и н. Да ладно, ты-то еще! Ты-то
кто есть? Любкин муж? Ежели ты в
месткоме заседаешь, то, думаешь, ты
царь? Скажи спасибо, что баба твоя в
маг’aзине работает, а то бы кукарекал
ты со своими заседаниями!.. Меня,
может, тоже туда звали! Меня, может,
в эти… вон туда, выбирать хотели!..
Скажи, Васьк!
В а с я (смущенно). Отдыхай.
С е б е й к и н (уже почти как
Хлестаков). Я, может, в самом
горсовете могу заседать! Может, я
докладов могу сказать тыщу! И
вообще! Но только мы не желаем! Вон
Васька! Он, думаешь, кто? Он, думаешь,
мастером не мог быть? Он главным
инженером мог быть, понял?.. Ты не
тушуйся, Васьк, не тушуйся!.. Но мы не
хочим!.. Мы хочим как люди пожить!..
А д а м ы ч. Какие люди, товарищ
дорогой?..
С е б е й к и н. Такие. Обыкновенные.
А д а м ы ч. О всех надо думать, милый,
чтоб всем хорошо.
С е б е й к и н. Хи! «О всех!» Вот
ты век прожил, хороший старик,
добрый. Ну и чего? Чего у тебя есть
от твоей доброты-то?
А д а м ы ч. У меня-то? У меня все есть.
С е б е й к и н. Все! А чего все-то?
А д а м ы ч. А что надо.
С е б е й к и н. А что тебе надо?
А д а м ы ч. А что есть.
С е б е й к и н. Во! Что есть, то и надо!
(Смеется. Васе.) Чего загрустил-то?
Мы вона где можем быть! Только
захоти! Мы с тобой кто есть?
Работяги! И все дела! Мы!.. Мы!..

Входит Клава.

К л а в а. Мы, мы!.. Привет!
Наговорился? Намахался?.. Стыда-то
нету? Рабочим-то себя называть?
Знаем мы вашу с ним (на Васю) работу!
Пиво дуть да перекуры перекуривать!
Пораспустились в своей шарашкиной
конторе! Буратинщики!.. Хорошие-то
рабочие — те в орденах на портретах
висят! А вы кто? На настоящем-то
заводе когда ты работал?
С е б е й к и н. Да ты чего это? Привет!
Тебе вон холодильники несут, а ты?..
К л а в а. Молчи лучше — «холодильники»!
Раз-два! Прибавки-добавки! Знаем мы
ваши добавки!
С е б е й к и н. Да ты что, Клавдия? Ты
чего это?
Т е щ а. Правильно говорит! Я еще не
так скажу…
Т е с т ь. Будет вам! Чего бросаетесь?
Вкупе… Выправляется в последнее
время. Ввиду обстоятельств… Не
слушай, Петь!..
Т е щ а. «Выправляется»!..
С е б е й к и н. Да вы что ж? Это как же?..
К л а в а. Ладно! Чтоб не
размахивался-то больно! Ну, чего
стал? Ты мне тут обиды не строй!
Правда-то глаза колет!.. «Мы»!
«Рабочие»! Людям стыдно
сказать: слесарь называется!
Медведям пищалки вставлять! Бе, ме!..
Л и з а. Бе-ме!..
С е б е й к и н. Ну, хорошо, Клавдия!
Ладно!
К л а в а. Да ты не ладь, не боимся!
Т е щ а. Видали! Еще и в обиде!..
Т е с т ь. Хватит, сказали!.. Человек
старается, а вы…
С е б е й к и н. Вот бог бабу-то послал!
У других, замечаю, когда деньги в
доме, то и баба золото, прямо вся
такая живая и сделается! А уж как
деньгам конец, тут и начинается! А
моя!.. Ей что так, что не так!.. Нет,
все!.. Где это костюм мой был?..
К л а в а. Ну ладно, ладно! (Удерживает
его.)
В а с я. Петя, брось!..
С е б е й к и н. Да нет уж, ну что ж
такое? Хочешь, понимаешь…
Т е с т ь. Брось, Петр, не ершись.
Ввиду вышесказанного…
С е б е й к и н. Да пустите, я уйду
лучше, и все!.. (Уходит.)

Все за ним.

К л а в а. Ну хватит, при людях-то! (Обнимает
его.)
С е б е й к и н. Вот то-то что при
людях!..
К л а в а. Хватит, остынь. (Улыбается.)
Уж и баба ему плоха стала! Может,
теперь этакую возьмешь, модную,
которые в шинелях-то ходят?.. (Изображает.)
С е б е й к и н. Да ладно глупости-то
еще!
К л а в а. Остынь, праздник-то не
порть!.. Вот тебе рубаха новая,
переоденешься тогда…
С е б е й к и н (не может сдержать
улыбку). Рубаха! Гляди, и меня тут не
забыли! Видали? Вась?.. (Идет к
выключателю, включает и выключает.)
Т е с т ь (Клавдии). Не замечаешь?
К л а в а. Ох ты! И вправду! Аж глазам
больно!..
А д а м ы ч. Солнце!
Т е щ а. На пять рожков!
К л а в а. Ну молодец, хорошо сделал!
С е б е й к и н (уже оттаял). Большой
театр!..
К л а в а (мирно). Привет, Большой! (Смотрит.)
А что ж, так и будут пять штук гореть?
Тут за один свет не расплотишься.
С е б е й к и н (усмешка). Не боись,
оплотим!..
К л а в а. Вы оплотите!.. Так надо было
сделать, чтоб когда все горят, а
когда не все. Не сварил?
С е б е й к и н. Опять не так?
Переделывать, что ли?
К л а в а. Да ладно уж!

Вбегает Нюра.

Н ю р а. Петь! Там тебе пианину несут!..
Что делать-то?..
С е б е й к и н. Иди ты?!
Н ю р а. Пройти нельзя, уж на этаж
поднимают. Ой, Петечка ты наш! Петр
Федорыч!..
С е б е й к и н. Пианину! Ну, дела!
Девчонку обучим, будет дрын-дрын. (Показывает.)
А д а м ы ч. Третье пианино в
подъезде. Консерватория!
Т е с т ь. Их обучишь, они потом от
тебя же морду воротят. При
обстоятельствах.
Л ю б и н  м у ж. И пианино!..

Вбегает Теща.

Т е щ а. Сюда, сюда давайте!

Слышно, как втаскивают пианино.
Возгласы грузчиков: «Давай, давай,
разворачивай!» Все помогают.

С е б е й к и н. А не такая она тяжелая!
В а с я. Видала, Лизка, чего тебе отец-то
отчудил?

Грузчики с лямками через плечо
втаскивают пианино. Оно в упаковке.

К л а в а. Вот сюда ставьте, сюда. Так
пускай постоит, потом распакуем. А
то пока с пианиной разберешься,
картошка остынет.
Н ю р а. Ну, чисто красный уголок! Ай
батюшки!..
Т е щ а. Поглядеть бы хоть.
С т у д е н т. Я сыграю.
Л и з а. Это мое! Не дам!
С т у д е н т. Ну, знаете!
С е б е й к и н. Да правильно, потом!
Есть хочется! Прямо подвело.
Пианину, что ли, не видели?
Л ю б а. Пианино — не модно. Сейчас
все на гитарах. (Студенту.) Скажи!..
С т у д е н т (пожимает плечами).
Бесполезно! Отстает сознание от
научно-технического прогресса.
Л ю б а. Ну и родственнички у нас!
Г р у з ч и к. Ну все, значит?
Распаковывать не будете?
С е б е й к и н. Ну его, потом!..
Выпьешь?
Г р у з ч и к. Да нет, спасибо, там еще
товар… У вас одно пианино-то? А то,
может, два? Адрес вроде похожий…
С е б е й к и н (смеется). Да кто его
знает, может, и два! (Шутит.) Клава, у
нас одна пианина-то?
К л а в а. Да будет тебе, разошелся!..
С е б е й к и н. Да одна! Ладно!
Т е щ а. Распакуйте, я говорю,
осмотреть надо, опробовать! С ума
сошли — пианинам счет потеряли!
С е б е й к и н. Да ладно, мам, говорю —
потом! За стол, за стол! (Грузчику,
шутит.) А там это — в случае выясните
насчет другой пианины — давайте,
конечно. Поместим!..
Г р у з ч и к. Ладно чудить-то!
С е б е й к и н. Чего чудить!
Справимся. Как, Вась?
В а с я. Переживем. Отдыхай.
С е б е й к и н. Вот так вот!

Грузчики уходят.

Ну сядем мы сегодня наконец или нет?..
Как там с телевизором-то?
Л ю б и н  м у ж. Работает. Только рано
еще, детская идет, попозже хоккей
будет.
Л и з а. Включи, включи, хочу
смотреть!
С е б е й к и н. Не канючь! Сядем —
включим.
Т е щ а. Да включите! Девочке-то!
Л ю б и н  м у ж. Включил, включил,
сейчас нагреется… Ну ребенок!

Студент потихоньку снял часть
обертки, поднял крышку и заиграл
«собачий вальс».

Г о л о с а. Мать честная!..
— Вы смотрите!
— Там-па-па, трам-па-па!
С е б е й к и н. Ну вот, а вы говорите —
опробовать! В порядке! Лизка, чтоб
тоже вот так научилась, поняла?

Вбегает Нюра.

Н ю р а. Ой как весело-то, весело!
Сейчас в пляс пойду!

Все пляшут, веселятся.

Т е с т ь (захлопывает крышку). Да что
ж цельный день сегодня делается,
житья нет! То пылесосом гудят, то
пианином теперь! Сверх!
К л а в а. Ну, привет! Правда что, не
пили, не ели, в пляс пошли! А ну за
стол, за стол! Прошу прощенья, гости
дорогие, у нас все наспех сегодня,
на скорую руку. Хоть и старый Новый
год, да все комком!.. Но, может, еще
елка будет, и пироги поставили!
Вечер большой!.. Садитесь, садитесь…
С е б е й к и н. Правильно! За стол
давайте! Отец, ты сюда!.. Лизка, уйди,
там дедушка сядет.
Т е с т ь. Пусть сидит, тут ее место…
С е б е й к и н. Люба, Нюра, вам что,
особое приглашение писать?
К л а в а. А где это бабушка у нас?..
Н ю р а. Все в ванной, горячую воду
караулит, кончится или не кончится…
С т у д е н т. Темнота! Горячая вода —
элементарно.
Л ю б а. Я не представляю, как это без
горячей…
К л а в а. Ну вот, все готово,
наливайте, накладывайте.
С е б е й к и н. Отец, наливай там, на
том краю! Адамыч, ты куда? Садись.
Сейчас… Про Жак Руссо поговорим…
А д а м ы ч (улыбается). Вам
неинтересно будет, товарищи
дорогие…
К л а в а. Привет! Чего это нам
неинтересно? Мы тоже хотим знать,
что за народ тут живет…
А д а м ы ч. Очень интересные люди
есть… Да, все на нашей лестничной
клетке интересные, все! Каждый
человек — чудо!
Т е с т ь. Все! Скажет! Не все, а по
репутации авторитета.
С е б е й к и н. Чудо, чудо, правильно,
один одного чудней! (Всем.) Ну?
Налито?..

Все расселись, идет обычный
застольный говор.

К л а в а. Накладывайте,
накладывайте.
Т е щ а. Селедочку передайте.
Н ю р а. Вилки-то у всех?..
К л а в а. Хлеба запасайте. Тебе
какого: белого, черного?
Т е с т ь (после шума). Кто тост
скажет?
Т е щ а. Говори! Сам говори!
С е б е й к и н. Пусть тесть тост
скажет! Давай, отец!
Т е с т ь. Так. У всех налито?.. Ну
хорошо. Так что разрешите от лица
стола… поднять этот тост и сказать…
Значит, как мы собрались сегодня
здеся… по случаю нового…
Т е щ а. Года.
Т е с т ь (взглянув уничтожающе). …места…
то есть новоселья, согласно
обстоятельств, а также моя дочь
Клавдия… то хочу проздравить,
поскольку все видели сами,
достижения большие… И Петр Федорыч,
наш зять, с каким, может, и бывали
раньше случаи, но кто старое
помянет, тому глаз вон… но сегодня
мы понимаем, как он достиг и
заслужил, а также и пианину
приносят под конец…
Л и з а. Вон того мне тоже ложи!
В с е. Тихо! Тсс!
С е б е й к и н. Хорошо дед говорит!
В с е. Тихо!
Т е щ а. Про старый Новый год не
забудь!
Т е с т ь. Старый Новый год другим
порядком пойдет. Новых годов много,
а квартира, она, сами понимаете… Ну,
значит, короче… Заканчиваю то есть.
Поднимаю этот тост, а также
предлагаю выпить, чтобы в этом доме
впредь благополучие и были
счастливы, как мы это понимаем, а
также пожелаем многих лет здоровья
и успехов в личной жизни в смысле
обстоятельств перспектив. И впредь.
От души!..
Г о л о с а. Ура! Правильно!
— За Петра надо, за Петюху!

И н н а. А что здесь-то стояло?
В а л е р и к. Ну, конец света!..
Д а ш а. А пианино-то?..
П о л у о р л о в. Ну что? Не нравится?
Ничего нет? А ничего и не надо! Мы
для вещей или вещи для нас?! (Жест
вокруг.) Что это было? Финтифлюшки,
ампиры, вампиры!.. А с другой стороны
— это что? (О телевизоре.) Поглядите
на него! Головастик! Марсианин!
Ножки! Ручки! А башка? Глаз! Во всю
башку глаз! А?..
В а л е р и к (ирония). Война миров!
Д а ш а (в тон). Фо-на-рь идиотов.
П о л у о р л о в. Это человек? Это
человеческая вещь? Чудовище!
В а л е р и к. Пришельцы подбрасывают,
пришельцы! Оттуда!
П о л у о р л о в. Да! Очень может быть!
(Тычет в экран.) Скоро не мы на них
будем смотреть, а они на нас будут
смотреть!..
И н н а. О господи, а что б вы делали,
если б их не было?
А н н а  Р о м а н о в н а (Даше). О,
раньше люди музицировали! Пели! (Поет.)
«Мой миленький дружок, любезный
пастушок…»
П о л у о р л о в (стучит в лоб). Думали!
Думали!
А н н а  Р о м а н о в н а. А шарады?
Шарады! «Мой первый слог лежит у
ног».
П о л у о р л о в. А теперь же! При нем
же! Ничего же! Нельзя же! А ну-ка!..
Гоша! Валерик!

Берутся за телевизор.

А н н а  Р о м а н о в н а. А флирт
цветов? О! Фиалка! «Кто вам
поверит, тот…»
И н н а. Вы что? Стойте! Четвертая
серия сегодня!.. Клава!.. Мой братец
сошел с ума, но ты-то? Клава?..
К л а в а. Я жена своего мужа. Если
ему нужно…
В а л е р и к. Осторожно! Кинескоп!
Взорвется!..
П о л у о р л о в. Кинескопы!
Телескопы! Жизни нет!..

Волокут телевизор.

Давай, Гоша! Давай!..
Ф е д я. Пап! Телек-то зачем?.. Мам, ну
телек-то зачем?..

Мужчины выносят телевизор.

К л а в а. Очень хорошо! Меньше
будешь торчать возле него!
Ф е д я. Да кто торчит-то, кто?..
А н н а  Р о м а н о в н а. А фанты? Фанты!
Это же все было!..
А д а м ы ч. Выходит, как говорил
Уклезияст, пора, значит, собирать
камни, а пора и разбрасывать…
И н н а. Господи, это-то чучело
откуда еще? Совсем уж!..
К л а в а. Адамыч, голубчик, не
мучайтесь, оторвите, да и все!
А д а м ы ч. Ломать — не строить. Жалко.
Ф е д я (паясничает). Свободу
учащимся четвертых классов!
И н н а. Какой пример он подает
ребенку!
К л а в а. Федя, войди в рамки!

Федя встал на место телевизора,
растопырился, «включил» сам
себя и запел мелодию,
под которую передают погоду.

Ф е д я. Погода на завтра. Тирлим-пам-пам!
Восточная Сибирь минус двенадцать —
минус четырнадцать.
А н н а  Р о м а н о в н а (умильно). Он
поразительно амузыкален!
К л а в а (строго). Ты, между прочим,
сел бы за уроки, Федя!
Ф е д я. Я? Сегодня? За уроки? Ну, вы
даете!
И н н а. И ребенок сошел с ума!.. Федя!
Веди себя прилично, ты не в школе!

Федя лег на ковер, «стреляет» в
Инну.

Д а ш а. Между прочим у нас
колоссальная проблема: тэ-вэ и дети!
Ф е д я (Даше). Пасть порву!
А д а м ы ч. Проблема. Телевизоров
все больше, а детей все меньше.
Ф е д я. Свобода! Я и в школу завтра
не пойду!.. Надо делать то, что
хочешь, а чего не хочешь — не надо
делать!..

Полуорлов входит, за ним — Валерик и
Гоша.

П о л у о р л о в. Слыхали? Правильно! (Феде.)
Только насчет школы, знаешь!..
Ф е д я. А чего, чего?..
П о л у о р л о в. Итак, я умываю руки! (Ложится
на ковер.) Хватит!..

Пауза. Полуорлов в центре внимания.

А д а м ы ч. Чего это он лег-то?
И н н а. Чумовоз пора вызывать — и в
Ганушкина! Где вы видели таких
людей, чтоб вещи выбрасывали?
А н н а  Р о м а н о в н а. Какие вещи?
Зачем? Возьмите нас, старых
работников культуры, я своего угла
не завела за всю жизнь! Мы все
отдали музыкальному образованию
молодежи. С диеза на бемоль…
Ф е д я. С бемоля на диез!..
Д а ш а. Бунт против вещей —
современно.
И н н а. Но не типично!
П о л у о р л о в. Пусть! Лучше
максимализм, чем конформизм!
Надоело! Они думают, на мне можно
играть, как на дудочке! (Совершенно
как Гамлет.) На мне играть нельзя!..
В а л е р и к. Слушай, а в чем,
собственно, дело? А?
П о л у о р л о в. Как — в чем?
В а л е р и к. Ну зачем ты все это
сделал?
П о л у о р л о в. Как — зачем?
В а л е р и к. Ну, я понимаю, надоело.
Всем надоело. Устал. Все устали…
А д а м ы ч. Но зачем вещи-то выносют?..
В а л е р и к. Да. Странная форма
протеста.
К л а в а. Да ты что, не знаешь? Пете
проект зарубили! И что предпочли?
Модерн, кнопки! А он заявление им…
об уходе.
П о л у о р л о в. Ну, Клава! Не в этом
дело.
К л а в а. Поразительно, как все-таки
у нас относятся ко всему новому!
Говорят-говорят, пишут-пишут, а на
деле? Человек работает, доказывает,
пробивает, а приходит новый
начальник… какой-то Пушкин… без
году неделя…
Г о ш а. А ты все конструируешь, Петь?..
И н н а. Конструктор, интеллигент!.. (Издеваясь.)
Конструкторское бюро «Милости от
природы»! Люди ракеты
конструируют, корабли, а тут —
сказать стыдно…
В а л е р и к. Ну зачем? А карманная
головомойка П. Н. Полуорлова?..
К л а в а. Инна, постыдись! (Валерику.)
Разве только это? П. Н. Полуорлова и
его изобретения знают не только у
нас, слава богу! Одних патентов
сколько! Мало Петя создал?.. А какой-то
Пушкин…
П о л у о р л о в. Обожди, Клава, не в
этом дело.
В а л е р и к. Нет, я все понимаю, но
заявление!.. Крахмал!
К л а в а. Кто-то же должен… Не все же
подставлять правую, когда бьют по
левой…
А д а м ы ч. Был у нас, помню, на
Москве-Товарной Коля Шевердяй. Его,
бывало, бряк по энтой, а он и энту
подставляет: на, мол, бей!
В а л е р и к. Ну?
А д а м ы ч. Терялся народ. По второму
не брякал…
Д а ш а. А я понимаю Петра. Я тоже
возьму и уйду! Куда глаза глядят.
В а л е р и к. Крахмал, Маруся. Все
уходят туда, откуда ушли другие.
Д а ш а. Ох, у нас на телевидении!
Вчера с восьми тракт, сегодня тракт!
До Останкина ехать час десять!
Машину утром не поймаешь, автобус
битком, места никто не уступит. А
приезжаешь — там тоже такое колесо!
А эфир не ждет, а выезжают — на ком?..
В а л е р и к. Ох уж эта наша
творческая интеллигенция!..
Д а ш а. Не надо, это мы слышали! Все
производят, только мы не производим!
Мы чужой хлеб заедаем, мы
бездельники, а все, между прочим,
валом валят в кино, в театр, читают
книжки, сидят у телевизора…
В а л е р и к (лениво). Да не все,
Маруся! Ваши кина мы видали, ваши
книжки мы читали!..
Д а ш а. Перестань называть меня
Марусей! По-твоему, одна наука что-то
может!
В а л е р и к. И наука не может,
Дашенька! Все крахмал!
Г о ш а. Подождите, подождите!.. (Полуорлову.)
Ты, старик, ты, старичок… Кто бы
вообще мог, а? Раз, и все! Это не то
чтобы там хухры-мухры! Это ого-го!
Вот я. Я два года на рыбалке не был!
И н н а. Начинается!
В а л е р и к. Зато в Парижах каждый
день!
Г о ш а. Ох, в Парижах!..
В а л е р и к. Ты сколько раз в Париже
был?
Г о ш а. Проездом? Или так?
В а л е р и к. Ну пусть так.
Г о ш а. А, не знаю! Шесть. Нет, восемь…
И н н а. Семь…
В а л е р и к. Вы даете! Парижам счет
потеряли!.. Ты все с баяном?
Г о ш а. С баяном.
В а л е р и к. А она поет?
Г о ш а. Поет.
В а л е р и к. Инна-то не ревнует? А,
Инночка?
И н н а. Глупость какая!
В а л е р и к. Ты когда поедешь-то
опять? Мне вот так одну штучку для
машины надо, она там копейки стоит…
Г о ш а. Эх, «поедешь, поедешь»! Я
к бабушке хочу! В наше Нижне-Амазоново!
Там лещи — во! Щуки — во!..
В а л е р и к. Ну что ты, съездишь.
Г о ш а. «Съездишь»! Время нету
совсем!.. Баушка! Прости!..
И н н а. Не прикидывайся идиотом!..
Г о ш а. Пуркуа идиотом?.. Я о душе. Я
Петра понял!..
И н н а. Что ты понял? Из-за таких вот
родителей и дети ничего не ценят, не
жалеют! Вы думаете, если я
учительница, то ничего не понимаю? В
школу стекается все — и самое
положительное в нашей жизни, но и
такое вот тоже. (Кивает на
Полуорлова.) У меня Ольга
Барятинская из девятого «Б» —
курит! Поставите, говорит, еще
двойку в четверти, в монастырь уйду,
в мужской!
А н н а  Р о м а н о в н а. А я — как
Петруша. Я все в глаза говорю. Наша
директриса наденет свой черный
костюм и учит нас, старых
работников культуры, каких детей в
хор принимать да какие песни
разучивать! Мы первые в Рабис
вступили! Мы с младых ногтей
заучили, что петь, что не петь!..
А д а м ы ч. Работал я в одном театре
капендинером. Ужас тоже!
П о л у о р л о в. Говорите, говорите,
говорите! Говорите одно, а делаете
другое! А я не желаю поступаться
своими принципами! Я прямо сказал
Пушкину: вам кнопки нужны, автоматы,
а я ищу биосистему. И всегда искал. И
кое-что добился, между прочим! Но
хватит, пускай без меня теперь
повертятся. Я больше палец о палец
не ударю!
А д а м ы ч (спрашивает у Инны). А чего
он изобрел?
И н н а (резко). Унитаз!

Все оскорблены за Полуорлова.

К л а в а. Инна, стыдись, Петя —
конструктор, а не сантехник. Петино
бюро разработало целый комплекс,
целую систему жизнеобеспечения
человека в современной квартире:
воздух, тишина, зелень! Чтоб мы жили
как в лесу!..
П о л у о р л о в. Погоди! (Инне.)
Унитаз, говоришь? Да, и унитаз! Ты
вот учительница биологии, а
действительно ни черта не
понимаешь. Я хочу вернуть человеку
то, что ему дала природа и отняла
цивилизация.
В а л е р и к. Да здравствует
первобытное отправление
естественных надобностей!
П о л у о р л о в. Да! Да здравствует!
Современное человечество не умеет
правильно питаться, правильно
лежать, сидеть, ходить…
В а л е р и к. И в том числе…
П о л у о р л о в. Да! И в том числе! И,
может быть, прежде чем научить
человека жить, надо научить его…
А д а м ы ч (догадавшись). Батюшки-светы!..
И н н а. Как можно о таком говорить
вслух!
Д а ш а. А почему нельзя? Что за
ханжество?
К л а в а. Петя привлек к своей идее
антропологов, физиологов,
гигиенистов! Десять НИИ… Вообще
его проект мог получить Гран при на
всемирной выставке.
П о л у о р л о в. Главное,
предлагаешь элементарное! Ну
подумайте, как просто!..

Федя убегает за чертежами.

Наши предки на протяжении
миллионов лет…
В а л е р и к. Да что уж предки!
П о л у о р л о в. Да! И сейчас! Какие
слои мирового населения самые
здоровые? Армия! Флот! Крестьяне!
Дети! А почему?.. Как будто мне это
надо!
К л а в а. А какое письмо прислал
Пете профессор Макклей из Англии!

Федя вносит чертежи. Полуорлов
выбирает из кучи нужный чертеж.

Г о ш а. Ох, трудов-то!
П о л у о р л о в. Это вот
звукоизоляция, это гидропоника…
Пожалуйста, есть и унитаз! Да! Мы
провели тысячи опытов, собрали
миллионы данных! Тысячи обмеров! (Показывает
диаграммы.) Вот сравнительные
анализы, вот заключения медиков,
гигиенистов…
К л а в а. А знаете, как отнеслись к
Петиной идее в Голландии?
А н н а  Р о м а н о в н а. А один
француз ставил опыт…
П о л у о р л о в. Тетя, может, вы нам
потом расскажете про своих
французов?
И н н а. И они всерьез это обсуждают!
А д а м ы ч. По всем деревням эдак-то…
Г о ш а. Тихо! Он гений! Народная вещь!..
П о л у о р л о в. А вот! Вот сведения
по аборигенам Австралии!..
А д а м ы ч. Боригены? Чуземцы, что ли?..
П о л у о р л о в. А вот выборочные
данные ЮНЕСКО по шести крупнейшим
здравницам мира.
А д а м ы ч. Я вот тоже в шестьдесят
первом году работал в одной
санатории. Там озорники аплакат
повесили: «Лучше плохо отдыхать,
чем хорошо работать…»

Все смеются. Полуорлов обижен.

П о л у о р л о в. А впрочем, что
говорить! Человечество еще
спохватится и поищет эти документы!..
Не хотите — делайте по-старому!
Г о ш а. Да тебе памятник поставят!
В а л е р и к. Интересно, как он будет
выглядеть!..

Федя вдруг начинает безудержно
смеяться.

К л а в а. Федя! Федя!
П о л у о р л о в. Выйди вон!

Федя почти уползает из комнаты.

Но не в этом дело, не в этом! Я вообще
не желаю участвовать в этом
самоуничтожении. Без меня —
пожалуйста! Без меня!
Г о ш а. Петя, ну зачем? Сколько труда
положил, для людей же старался!
П о л у о р л о в. Да, старался! Как
дурак! А теперь мне наплевать, и все!
Надоело! (Уходит.)
К л а в а. Даже Петр Полуорлов не
может справиться с человечеством,
которое не понимает своей выгоды.
Петя, Петя! (Идет за мужем.)
А н н а  Р о м а н о в н а. Мужчина в его
возрасте должен фонтанировать,
куролесить, взбрыкивать! Это нарзан,
омоложение… (Идет следом.)
Г о ш а. Вот за что нашу Расею люблю!
Это за ее размах! Все у нас не просто,
все вглубь и вширь! Такого напустим,
такого накрутим — мамочки мои! Всю
душу разбередил.
И н н а. У человека ведь было все!..
Своя лаборатория, зарплата, поездки
по странам социализма! Такой дом!..
Красное дерево!..
Д а ш а. Подумаешь, красное дерево!
Еще Сократ жил в бочке.
В а л е р и к. Вот, правильно. Только
не Сократ, а Диоген, Маруся.
Д а ш а. Ой, я совсем! Голова!
В а л е р и к. И еще не известно, какие
у них были бочки. Может, с балконом.
А мы… не успеем завести вторую пару
штанов, и уж боимся, как бы она нам
свет не затмила, душу не испортила.
А д а м ы ч. Нет пророка в своей…
этой… общественности.

Входит Клава, за ней — Анна
Романовна.

К л а в а. Хватит, хватит!
Успокойтесь! В конце концов,
сегодня старый Новый год! Наш с
Петей день.
В а л е р и к. Неужели поесть дадут?
Рюмку водки да хвост селедки!
К л а в а. Сегодня именно так!
А н н а  Р о м а н о в н а. Валерик —
прелесть! Без пяти минут доктор
физико-физических наук, а мальчик,
мальчик! Финь-шампань!
В а л е р и к. Ну где уж нам уж! Уж не
то!
А н н а  Р о м а н о в н а. Прелесть,
прелесть!

Входит Полуорлов.

П о л у о р л о в. Ну хватит, хватит об
этом! Все!
Г о ш а. Петр! (Обнимает его.) Ты —
гений. И все! Понял?
П о л у о р л о в. Спасибо, Гоша! Они
думают, Полуорлов не сможет.
Полуорлов все сможет!
Г о ш а. И стой на своем!
И н н а. Опять начинается! (Дергает
Гошу за рукав.)
Г о ш а. Не трогай ты меня сейчас!..
И н н а. Видали? Нет, я ухожу!..
К л а в а. Инна, Инна, ну перестань, я
тебя никуда не пущу! (Мужу.) Пусик
мой, разволновалось мое солнышко!
Тебе не надо переодеться?..
П о л у о р л о в. Мне ничего не надо!
К л а в а. Садитесь, садитесь! (Смеется.)
На чем стоите.
Г о ш а. «Не спи, не спи, художник»!
А д а м ы ч. У нас Лева Рыжиков, из
сорок второй квартиры, художник
тоже. Не спит…
К л а в а. Адамыч! Давайте,
присаживайтесь!.. Даша!
А д а м ы ч. Как мороз, картину рисует
— бельё на веревке…

Суматоха с усаживанием, все садятся
на ковер, Федя возвратился.

В а л е р и к. Белье? Это было!
А д а м ы ч. Народ-то в прачечную
теперь сдает, не вешает, так он свое
намочит — и на веревочку. У меня кой-чего
брал, живописное, говорит…
Г о ш а. О, прямо как на лужаечке!..
А н н а  Р о м а н о в н а. «Сядем,
дети, сядем в круг, сядем в круг…»
Прелестно! Какой простор! (Села.) Ох!
Г о ш а. Костер бы еще! По-нашему, по-русскому.
К л а в а. Просим у дорогих гостей
прощения. У нас сегодня по-простому.
Картошечка, селедочка…
В а л е р и к. Когда-то итальянскую
пиццу давали! Анчоусы!
И н н а. Не могу я это видеть!
П о л у о р л о в. Картошечка,
селедочка!.. (Веселится.)
А н н а  Р о м а н о в н а. Посмотрите,
он помолодел на десять лет! Бурное
выделение адреналина! Мужчина
должен быть молодым, горячим,
полным желаний. Вот сытость,
пресыщенность — это смерть. Один
профессор, француз, ставил опыт: кто
быстрее старится, женатые или
холостяки? Он взял пятьдесят
женатых, степенных мужчин и
пятьдесят холостяков…
И н н а. Анна Романовна, милая, это
все-таки не наша мораль. (Усмешка. К
Полуорлову.) Надеюсь, семью ты не
собираешься разрушить?
А н н а  Р о м а н о в н а. Я и не про
нашу говорю: француз! Так кто, вы
думаете, победил? Женатики? (Смеются.)
П о л у о р л о в. Человечество
переживает глобальный стресс.
Автоматизм, стандарт, отчуждение,
некоммуникабельность. Как прав был
Руссо! Природа, природа, естество. К
ним, к ним!
Д а ш а. Как необходимо очиститься,
стать самим собой. Голый человек на
голой земле.
А н н а  Р о м а н о в н а. Американцы
говорят, после сорока лет надо раз в
пять лет образ жизни менять,
квартиру и кое-что еще.
П о л у о р л о в. Мир стоит на пороге
невиданных потрясений. А мы? Куда мы
идем?
А д а м ы ч. Куда идем, куда
заворачиваем?
П о л у о р л о в. Вместо того чтоб
ограничивать свои потребности,
довольствоваться малым,
необходимым, мы…
В а л е р и к. Самое скверное
свойство потребностей — что они,
собаки, растут!
А д а м ы ч (бормочет). Собаки растут…
П о л у о р л о в. Цепная реакция! Одно,
потом другое, потом третье! Это надо!
Это надо! Это надо! У Ивановых есть,
а у меня нет! Сидоровы купили, а мы
не купили! Петров получил, а я не
получил! А на это уходят нервы, силы,
мысли, годы — жизнь! Надоело!
В а л е р и к. Он и в школе был такой
же принципиальный. Бывало,
директриса наша — Ларочка, ты
помнишь Ларочку? — «Что вы из себя
корчите, Полуорлов? Школа вам
надоела?» — «Надоела, отвечает,
Лариса Федоровна, не скрою».
И н н а. А потом маму каждую неделю в
школу вызывали.
Г о ш а. «Брошу все, отпущу себе
бороду и бродягой пойду по Руси…»
П о л у о р л о в. А мы? Мы только
хапать, хапать, хватать! Кнопка! Вот
Идеал, Бог, Дух, Идол! Кнопка! Нажал —
пища, нажал — жилище, нажал — зрелище!
А н н а  Р о м а н о в н а. Браво,
Петруша, браво!
П о л у о р л о в. Нажал — поехало,
полетело, сосчитало, побрило,
помыло, в рот положило!
А д а м ы ч (смачно). Хорошо!
К л а в а. И все за счет природы.
П о л у о р л о в (чмокает жену). Ты моя
умница!
К л а в а (чмокает мужа). Ты моя
пусечка!
А н н а  Р о м а н о в н а. Необходимо
все время ощущать немного голода.
Мы, старые работники культуры,
знали…
К л а в а. Все будет хорошо.
Ф е д я. Все будет хорошо!
П о л у о р л о в. Не-ет, друзья мои,
все будет хорошо!
И н н а. Когда ничего не будет.
П о л у о р л о в. Не зря ушел когда-то
Лев Николаевич, ой не зря! Легко!
Ясно!
Д а ш а. Как хочется куда-нибудь на
берег, в хижину, — струи дождя, а ты
идешь босиком по песку…
П о л у о р л о в. Кто-то должен начать!
Кто-то же приходит однажды и
говорит: «Люди! А Земля-то круглая!»
А н н а  Р о м а н о в н а (поет). «Потому
что круглая Земля…»
П о л у о р л о в. Одно дело, когда ты
повязан, боишься, как бы не потерять,
а когда ничего нет, тогда и
чувствуешь себя человеком! Вот еще
Гегель в «Феноменологии духа»
говорил…
А д а м ы ч. Нищему пожар не страшен.
К л а в а. Петя всю жизнь мечтал уйти
в лесники, в бакенщики!
П о л у о р л о в. Ах, надо делать что-то
реальное, простое!
А д а м ы ч. Можно делать куклам
голоса…
П о л у о р л о в. Что?.. Правильно. Вот!
Прелестно! Делать куклам голоса! Ну
что может быть проще, благороднее?..
Эх! Если мы не откажемся от так
называемых благ цивилизации, мы…
Ну представьте себе человечество
через тридцать лет. Шесть
миллиардов человек! У каждого свой
автомобиль! А? Шесть миллиардов
автомобилей!..
Ф е д я. Сила!
К л а в а. А Барабановы купили всей
семье велосипеды! И ничего, живут.
П о л у о р л о в. Мы притерпелись, а
посмотрите, что делается! Люди
кучей под землей бегут, а машины на
воздухе! Птиц нет, зверей нет, рыбы
нет!
В а л е р и к. Действительно! Маруся,
рыбки передайте!..
П о л у о р л о в. А теперь сами за
себя принялись! Человека изнежили,
ватой обложили!
Г о ш а. Точно, изнеженные мы!
Д а ш а. Мы знаем все больше и больше
о все меньшем и меньшем, и все
меньше и меньше о все большем и
большем!
В а л е р и к. Глубоко!..
К л а в а. Федя! Не смей! Ни капли!
Ф е д я. Винцо, мам! Сладкое!
К л а в а. Я кому сказала…
В а л е р и к. Если ребенок хочет
выпить, он все равно найдет.
Ф е д я. Уж ничего нельзя! Чего ни
попросишь. Сколько обещали:
куртончик, джинсики!..
К л а в а. Ты бы учился хорошо, у тебя
бы все было!..
В а л е р и к. Если ребенок плохо
учится, пусть хоть одевается хорошо!
И н н а. Сколько мы просим родителей,
не одевайте вы их так, не балуйте.
Посмотрите, как у нас девочки одеты.
Вот я, например, одета хуже, чем
Олечка Барятинская, а в журнале у
нее одни двойки.
П о л у о р л о в (продолжая). Ходить
разучились, есть не умеем…
Г о ш а. Пить не умеем…
П о л у о р л о в. Вот! И выходит…
А д а м ы ч. Что питания все лучше, а
здоровье все хуже.
И н н а (вдруг). Вообще чего говорить!
Один бензин кругом, гарь!
Задохнемся все скоро!
Д а ш а. Приедешь к морю — искупаться
страшно.
А н н а  Р о м а н о в н а. А хлеб какой!
Мы, старые работники культуры,
помним, какие были булочки!..
Ф е д я. В бассейне — одна хлорка!

Все начинают говорить наперебой,
все скорее и скорее, словно пленку
пустили на другую скорость,
и под конец вообще возникает
нелепица и абракадабра.

К л а в а. А вы читали тут недавно о
планктоне?
И н н а. Масло на сковородку
положишь — одна пена!
В а л е р и к. Самолет «боинг» за
один рейс от Нью-Йорка до Парижа
сжигает кислорода, сколько за год
дает целый лес!
Г о ш а. Северный полюс, говорят,
растает скоро!
А н н а  Р о м а н о в н а. Тут в метро
одной женщине вдруг плохо стало…
К л а в а. Если захочешь что-нибудь
купить — с ног собьешься!
Ф е д я. Почему обязательно до
шестнадцати? А не до четырнадцати?
И н н а. Дети стали совершенно
неуправляемые!
В а л е р и к. А за границей что
делается!
Ф е д я. В океане всех китов перебили!
Д а ш а. Конец месяца, плана нет,
премия горит!
И н н а. Мопассана под партой читает,
представляете?
К л а в а. Как на выставке — так наша
обувь самая лучшая!
Г о ш а. По Луне ходят, а пройди по
Малой Черкизовской!
Ф е д я. Фирсов обходит, его
прижимают к борту.
Д а ш а. Да почитайте Платона, у него
все сказано!
В а л е р и к. Хорошо, Эйнштейн не
знал о квазарах, ну и что?
К л а в а. Какой Боттичелли в Уффицци!
И н н а. Потолки два пятьдесят, полы
непаркетные, одна проходная.
Д а ш а. И они еще выдают эту
порнографию за искусство!
В а л е р и к. А Капица говорит, что
полностью ионизированная
высокотемпературная плазма…
Г о ш а. А «Аполлон-шестнадцать»?
Д а ш а. Декоративность абстракции,
между прочим…
В а л е р и к. Да еще Черчилль говорил…
Ф е д я. На Олимпийских!..
К л а в а. Моника Витти? А Мазина?
Г о ш а. Встречаются два француза…
А н н а  Р о м а н о в н а. Театр на
Таганке!..
И н н а. Четыре убийства…
К л а в а. Подлинный шестнадцатый
век!..
Д а ш а. Какой поэт!..
В а л е р и к. Монастырь Соловецкий!..
Г о ш а. Достоевский!..
И н н а. Рубль пучок!..
А н н а  Р о м а н о в н а. Паланга!
К л а в а. «Христос суперстар»!
И н н а. Мицука!
А д а м ы ч. Батюшки!
Светопреставление!..
П о л у о р л о в (как ни в чем не
бывало). Вот я и говорю: не так живем!
В с е. Не так! Не так! Не так!
П о л у о р л о в. Вот Адамыч! Ну-ка,
милый, ты мудрый человек. Вот скажи,
что человеку надо? Вот как ты живешь?
А д а м ы ч. Да я всегда с народом, и
все…
В а л е р и к. Выпить ему надо.
Г о ш а. Пора бы!..
А д а м ы ч. Зачем выпить? Без народу
и пить скучно.
П о л у о р л о в (Валерику). Ты не
обижай старика! Старик свой! Правда,
Адамыч?
И н н а. Неизвестно только, откуда
взялся.
П о л у о р л о в. Ну, Адамыч, говори…
А д а м ы ч. Мне-то? Ничего особо не
нужно. Чего там! Окромя что есть.
П о л у о р л о в. Как?.. Слышали?..
Значит, кроме того, что есть?
А д а м ы ч. Ну! Что есть, то и есть.
П о л у о р л о в. Во-от! Вот мудрость!
Вы поняли?.. Ах, Адамыч!
И н н а. Да что у него есть-то? Прямо
не могу!
А д а м ы ч. У меня-то? У меня все есть.
И н н а. Что — все?
А д а м ы ч. Что надо…
И н н а. А что надо?
А д а м ы ч. А что есть.
П о л у о р л о в. Вот так-то! Вот! А мы!
Что есть, то и ладно!
А д а м ы ч. Не! Что надо, то и есть.
П о л у о р л о в. Правильно. Но вот,
можно, я скажу? (Инне.) Что ты
смотришь на меня? По-твоему, я идиот?..
Сестричка моя дорогая, дай, я тебе
скажу: ты столько говоришь о школе,
а дети тебя не любят, и ты детей не
любишь…
И н н а. Что-что?
К л а в а. Петенька!
П о л у о р л о в. Да давайте правду-то
скажем раз в жизни! Гоша! Вот Гоша!
Музыкант! Свободный художник! А два
года на рыбалке не был. (Дразнит.)
«Баушка, прости!» Никто же из
вас сам себе не принадлежит!
Валерик — эрудит, энциклопедист!..
Автомобилист ты, а не энциклопедист.
Ты думаешь, автомобиль — твоя
собственность, а оказывается, ты —
его собственность! Раб! Не ты на нем
ездишь, а он на тебе! А я уже целую
неделю хожу пешком. Давно вы ходили
пешком?.. Несчастные люди!.. (Даше.) А
эта? Сколько? Три года, пять, все
твердишь про какую-то заветную
передачу, а что мы слышим: «Утром
тракт, вечером тракт!» Суета! А я
не хочу так! Я тоже мог бы! Меня вон
вызывали, мне говорят, возьмите
другое — есть база, деньги, смета!..
Кнопки, кнопки, кнопки! А я не хочу! Я
хочу свое, как человек!.. Я решил, и
мне стало легко, свободно,
благодать. Пускай они без меня
повертятся! Ни тебе ученых советов,
ни конференций, никто тебя не учит,
не мучит, не нервирует… Свобода!
К л а в а. Пуся моя! (Чмокнула мужа.)
Только бы ты… сам… Только бы тебя
самого хватило…
П о л у о р л о в. Что?
К л а в а. Нет, все прекрасно, но
хватит ли тебя?..
П о л у о р л о в. Меня? Ты что? Ты… (Вскакивает.)
Меня?..
В а л е р и к. Да, это существенно.
П о л у о р л о в. Та-ак! Меня, значит,
не хватит? Я, значит… Где моя куртка?
(Обижен, мечется по комнате.)

Клава за ним, суматоха.

(Уходит. Входит.) Не хочу ничего!
Поняли? Не желаю! Хочу как люди
пожить, человеком хочу! Меня хватит!
Хватит?
К л а в а. Хватит.
П о л у о р л о в. О дьявол! (Видит
люстру, бросается на нее и срывает.)

Темнота.

Г о л о с  А д а м ы ч а. Сгори, сгори,
моя звезда.
Г о л о с  Д а ш и. Ой! Кто это?
Г о л о с  А н н ы  Р о м а н о в н ы. Можно
сыграть в жмурки!
Г о л о с  К л а в ы. Петя, ты жив?
Г о л о с  П о л у о р л о в а. Не знаю. Да
включите что-нибудь!
Г о л о с  К л а в ы. Простите, гости
дорогие, я сейчас!.. Тетя! Где у тебя
свечи?

Валерик чиркнул зажигалкой,
осветил Федю, у которого бутылка в
руке.

Федор, не смей! (Дает Феде затрещину.)

Анна Романовна зажигает елку.

А н н а  Р о м а н о в н а (поет). «Ку-ку,
как весело в лесу…»

Входит Клава со свечами. Звонит
телефон.

К л а в а (берет трубку). Петя, —
Пушкин!

Полуорлов подходит к телефону,
выдергивает шнур из розетки.

А н н а  Р о м а н о в н а. Браво,
Петруша, браво! Жили тысячи лет без
телефона, и ничего. Дети, внимание!
Позвольте мне…
Ф е д я. Старому работнику культуры…
А н н а  Р о м а н о в н а. Да! Я хочу
поднять тост!..
Ф е д я. А также выпить!..
А н н а  Р о м а н о в н а. Петруша! Я
обращаюсь к тебе, друг мой!.. Мы
собрались сегодня здесь…
И н н а. Неизвестно зачем! Я ухожу.
Г о ш а. Да уходи!
А н н а  Р о м а н о в н а. Простите,
дайте сказать!.. Я хочу выпить…
Ф е д я. Все хотят!
В а л е р и к. Есть охота! Как из ружья!
В «Арагви», что ль, махнуть,
поужинать? Даша, как? У меня тачка
внизу, еще успеем.

Даша кивает.

А н н а  Р о м а н о в н а. Я хочу выпить
за талант!
Г о ш а. Не талант, а гений!
А н н а  Р о м а н о в н а. Что такое
талант? Талант — это вечная
молодость. Ничто так не молодит!
Талант! Мы, старые работники
культуры, знаем, что это такое, мы
всегда умели отличить… Возьмите
Николая Аристарховича, девяносто
два года, а какая молодость! Моцарт!
«Какая стройность и какая
смелость!» Смелость — да!
Стройность — да! Молодость — да!
Моцарт — нет… И пусть уносят всё!
Всё! Лишь бы крылья! Самоощущение
полета! Мы, старые работники
культуры, помним — полет, полет!.. Все
выше, все выше и выше!.. За молодость,
за юный жар, за юный бред!.. За тебя,
Петруша!..
Ф е д я. Я от сольфеджио ушел, я от
музыки ушел!..
К л а в а. Я говорила, не давайте
ребенку вина!

Все чокаются, целуются с
Полуорловым, растроганно
обнимаются. Адамыч приносит откуда-то
Гоше баян.
Валерик и Даша
потихоньку [у]ходят.

А д а м ы ч. Что творится на одной
только лестничной клетке!

Гоша играет на баяне и поет. Все
подхватывают.

Ф е д я. От сольфеджио ушел!.. К черту
все!!!
П о л у о р л о в. Давай, Гоша, давай!

С е б е й к и н ы (поют).
«Однажды морем я плыла
На пароходе том,
Погода чудная была,
Но вдруг раздался шторм.
Ах, туман, туман в глазах,
Кружится голова,
Едва стою я на ногах,
А все ж я не пьяна».
П о л у о р л о в.
«Уймитесь, волнения, страсти,
Усни, безнадежное сердце…»
С е б е й к и н ы.
«А капитан красивый был,
В каюту пригласил,
Налил шампанского бокал
И выпить попросил.
Ах, туман, туман в глазах,
Кружится голова…»
П о л у о р л о в  и  К л а в а (вместе).
«Я плачу, я стражду,
Душа истомилась в разлуке,
Я плачу, я стражду,
Не выплакать горе в слезах».
С е б е й к и н ы.
«А через год родился сын,
Волны морской буян,
А кто же в этом виноват,
Конечно, капитан…»
П о л у о р л о в.
«Как сон неотступный и грозный,
Мне снится соперник счастливый.
И тайно и злобно кипящая ревность
Пылает».
С е б е й к и н ы.
«С тех пор прошло немало лет,
Как морем я плыла,
Но как увижу пароход,
Кружится голова…»

Обе песни сливаются.

С е б е й к и н. Эх, люблю я эту песню! (Тоскуя.)
Эх-хе!..
К л а в а  С е б е й к и н а. Ну чего ты?
Еще чайку?
С е б е й к и н (отмахивается). Да ну!
В а с я (сонно). Да, чего-то чай как-то
не того… не помог!
К л а в а  С е б е й к и н а. Привет! Чай
им плох!..
С е б е й к и н. Да будет уж! «Привет,
привет»! В ушах сидит! (Васе.) А
чего? Есть?
В а с я. Да что ты, полн’o!
С е б е й к и н. Надо же! Водка
осталась! Когда это такое было-то?
Мадепалам!..
К л а в а  П о л у о р л о в а. Помнишь,
как дедушка любил этот романс?.. На
свадьбе у нас пел… Надо как-нибудь
на могилку к нему сходить, давно не
были, нехорошо… Помнишь, он привел
нас к себе и сказал: «Дети мои, все
здесь ваше, берите что хотите». А
тебе еще понравилась настольная
лампа, и мы ее потом взяли, после
поминок, помнишь?
П о л у о р л о в. Да, кстати, а где
лампа?.. Ах да!.. (Поет.) «И тайно, и
злобно…» Послушай, у нас ничего
нет? Хоть рюмочки?
К л а в а  П о л у о р л о в а. Я тебе
кофе даю…
П о л у о р л о в (поеживается).
Неужели ничего не осталось?
С е б е й к и н. Не говори, водка
осталась!
К л а в а  С е б е й к и н а. Привет! А на
свадьбе-то! Не помнишь? Еще на
другой день гуляли!
С е б е й к и н. Вспомнила! Когда было-то!..
А точно, тогда осталось!.. Ох, дали
тогда! Клав! Свадьба-то была!..
Полбочки капусты, хлеб и боле
ничего!.. Но смеху зато — умереть!
К л а в а  С е б е й к и н а. Чего это —
капусты? И картошка была, и сало, и
грибы, как сейчас помню…
С е б е й к и н. Помирали тогда,
помирали! Что значит молодые! Дядя
Коля еще живой был, а он как
затеется — помрешь!.. Они с тетей
Дуней переоделися, дядя Коля-то! Она
его гимнастерку, сапоги, а он — ейное
платье и на каблуках! Усохнуть!..
К л а в а  П о л у о р л о в а. Старый
Новый год… тринадцатое… Это
всегда был наш день. Мы и
встретились с тобой тринадцатого…
П о л у о р л о в. Счастливенькое
число!
К л а в а  П о л у о р л о в а. Поехали к
Володе на дачу, наряжали елку прямо,
в лесу… а оранжерея? Ты помнишь? Эта
заброшенная оранжерея? Сухие цветы?..
Мы их трогали, они шуршали, лопались,
и семена сыпались из коробочек? Нас
все искали, а мы в этой оранжерее…
Ты помнишь?..
П о л у о р л о в. Угу. Чего-то
сыпалось, да… Рюмочку бы коньячку!..
К л а в а  П о л у о р л о в а. Ты не
помнишь, ты с ума сошел!..
П о л у о р л о в. Да помню я, помню!..
Если б не опоздали тогда на
электричку — уехали бы, и все!
К л а в а  П о л у о р л о в а. Господи,
как я всегда любила этот праздник!..
А помнишь, как мы первый раз
отметили старый Новый год? Прямо на
полу, на газетах? А ты потом спал в
ванной на надувном матрасе, водяную
подушку изобретал, помнишь?..
П о л у о р л о в. Ну, это не
получилось…
К л а в а  П о л у о р л о в а. Чуть не
утонул тогда, перевернулся! (Смеется.)
П о л у о р л о в. Поищи, неужели
ничего не осталось?
Г о ш а (во сне). А ля фуршет, пур де
труа, дан ля вестибюль!..
В а с я. Не говори, водка осталась!
К л а в а  С е б е й к и н а. Ты лучше
скажи, в загс не в чем было пойти!.. (Васе.)
У этого шинелишка, еще от армии,
сапоги худые, а мне и вовсе по
общежитию собирали: кто кофточку,
кто туфли. Всю жизнь я без туфель
ходила, всю жизнь босая! Сейчас
сразу четыре пары собралось, а то
вечно хлюпала! Бывало, в кино придем,
а я туфли скину и варежки на ноги…
С е б е й к и н. Насчет кина — точно,
так и было!
П о л у о р л о в. Ну перестань… Ну
чего смешного?.. Черт!.. (Никак не
устроится.) Парадокс! Бернард Шоу!
Всю жизнь придумывал людям разные
удобства, а сам сижу как курица на
насесте!..
К л а в а  П о л у о р л о в а (нежно). Как
петушок! (Чмокает мужа.) Никогда не
забуду: ты пришел к нам в первый раз
— рассеянный, пальто без пуговиц; за
обедом говорил, что у тарелок, у
ложек форма неправильная. Мама
плечами пожимала: он у тебя того,
что ли, студент-то твой?.. А потом
наелся и дремать стал, помнишь?
П о л у о р л о в. Да перестань —
дремать! Выдумали эту легенду со
своей мамой!..
К л а в а  П о л у о р л о в а. Выдумали!
А кто потом научился просто есть с
тарелок, а не изучать их форму, и
просто мыться в ванне?
П о л у о р л о в. Что ты хочешь от
меня, а?..

Клава смеется.

С е б е й к и н. Но ты скажи, мы
сколько тогда по кинам-то ходили? Ни
одной не пропускали! (Смеется.)
Колбасы возьмем, черняшки полбулки,
сидим ломаем!.. А то, бывало, на
задний ряд куплю билет. (Изображает
объятье.)
К л а в а  С е б е й к и н а. У-у!
Бесстыжий!..
С е б е й к и н. А чего? Плохой я тебе
парень был? Меня б еще кормить в ту
пору!..
К л а в а  С е б е й к и н а. Привет!
Расскажи еще теперь!.. (Уходит.)
С е б е й к и н (Васе). Видал, ушла! Эх,
а ведь сама-то какая тоже заводная
была! Что ты! Потом, правда, когда
девчонка родилась, тут похуже у нас
стало… Но потом опять ничего…

С приплясом вошел веселый Адамыч.

А д а м ы ч. В восемнадцатой квартире
что делается! Сын из армии пришел!
Танки теперь, говорит, под водой
ходят! Тсс!! Военная тайна! Извините,
конечно!..
С е б е й к и н (Адамычу). Чего ты?
Погоди, старик! (Продолжает.)
Сколько мы этих картин переглядели!..
Кино, оно все-таки лучше! Народ
кругом дышит, а с этим (о телевизоре)
сидишь один, как сыч, щелк-щелк!
Покуда не заснешь!
А д а м ы ч. Без народу и кино не
поймешь!
С е б е й к и н. Вот! Именно!
А д а м ы ч. Человек — вещество
общественное. (Спит на ходу.)
В а с я. Ну что, Петь! Принести? Она
холодненькая сейчас, в
холодильнике-то… А?
С е б е й к и н. Фу!.. Чего-то не могу я
ее больше… А ты хочешь — возьми, о
чем речь! Ну, чего задумался-то?
Думай не думай, рубль не деньги. Иди
бери!.. Оплочено!..
В а с я. Да я не про то…
С е б е й к и н. А чего?
В а с я. Да вот думаю: кончил я ФЗУ,
что бы мне в вечернюю пойти! Звали
ведь! Пока неженатый был…
С е б е й к и н. Э, схватился! Я вон
вообще мог…
В а с я. Сундуки мы с тобой!
С е б е й к и н. Это есть… Ну, чего?
Мне, что ль, пойти?..
В а с я. Отдыхай. Схожу. (Выходит.)
П о л у о р л о в (подсел к Гоше). Гоша,
а Гоша?
Г о ш а (спросонок). Ты понял? Ты
гений!
П о л у о р л о в. Спасибо, Гоша.
Г о ш а. Ты это всех, сразу!.. Нет, чтоб
ты понял. Сам понял, как я понял, что
ты понял. Понял?
П о л у о р л о в. Я понял.
Г о ш а. Вот! И на том стой!

Входит Клава Полуорлова.

К л а в а  П о л у о р л о в а. Абсолютно
ничего!.. Бутылка молока!..
П о л у о р л о в. Ипсе диксит! Как
говорили древние. Сам сказал! (Отходит
от Гоши.) Да-а…
С е б е й к и н. Да-а… Адамыч! Ты что
же спишь, голубь? Лег бы пошел.
А д а м ы ч. Не-не, я не это, я живой
вполне.
С е б е й к и н. Живой!.. Ну… рассказал
бы тогда чего, про Килизияста там
или еще чего…
А д а м ы ч. Время обнимать, сказал
Уклезияст, и время отклоняться от
объятиев… В смысле — всему, значит,
свое время…
С е б е й к и н. Это кого ж обнимать-то?
А д а м ы ч. А всех, всем…
С е б е й к и н. Дает!.. (Вздох.) Не про
то ты!..
А д а м ы ч (в полусне). Я насчет
проистечения жизни и нашей
лестничной клетки.
С е б е й к и н. Ну не спи, не спи!

Входит Вася с бутылкой.

Ну, взял? Ох, глаза б мои не глядели!..
В а с я (задумчиво). А что? Выучился
бы, еще куда потом поступил…
С е б е й к и н. Ну, заладил!.. У тебя по
пищалкам-то брак, глупость эту
никак не освоишь… И чего вот ты их
всегда гнешь, а?..
В а с я. Отдыхай. Может, у меня рука
для другого совсем изготовлена.
Может, мне ковать чего?.. Или за
рулем там!.. (Адамычу.) Ты куда?..
А д а м ы ч. Надо мне, надо…
проведать… Ну, событьев у людей.
Событьев! (Вдруг покачнулся и с
притопом закричал частушку.) «У
Себейкина Петра что за жизнь
настала! Все гуляют до утра, а потом
сначала!» И-эх!..
С е б е й к и н. Как, как? Во дает!.. Как
ты там?..
А д а м ы ч. Потом, Петь, потом…
Хороший вы народ, мужики! Только
облику не теряйте! Подумать тебе,
Петя, над собой хорошо бы, ох
подумать! Весь народ, то есть жильцы…
С е б е й к и н. Ну думаем! Ну ты куда?
Поговорим!..
А д а м ы ч. Я сейчас, сейчас, мигом. (Уходит.)
С е б е й к и н. Ну, дед!.. (Васе.) Так ты
чего?..
В а с я. Да нет, ничего… Гляди, со
слезой!.. Отдыхай. Лучше не
придумаешь.
С е б е й к и н (морщится). Нет! (Отходит.)
Что же такое, а? Чего-то как-то не
того, а?.. Никого нету…
П о л у о р л о в. Никого нет, все спят!..
Сон разума порождает чудовищ!..
Г о ш а (в полусне). Эх, хорошо бы
сациви, капусточки гурийской, и
чтоб художественно все…
П о л у о р л о в. Дух веет где хочет…
А где он хочет?..

Входит Клава Полуорлова.

К л а в а  П о л у о р л о в а. Знаешь, я
еще что вспомнила?.. (Смеется.)
П о л у о р л о в. А что ты такая
веселая?.. Тут ум за разум заходит.
К л а в а  П о л у о р л о в а (смеясь).
Отчего, Петя?
П о л у о р л о в. Отчего? Как жить-то
будем, Клавдия Михайловна? А?
К л а в а  П о л у о р л о в а. А почему
ты у меня об этом спрашиваешь?
П о л у о р л о в. А у кого мне
спрашивать? У кого?! Нет, никто
ничего не понимает, никто!
К л а в а  П о л у о р л о в а. Ну, Петя,
перестань! Ты ведь решил? Решил.
Тебе надоело? Надоело…
П о л у о р л о в. Да. Мне надоело,
надоело! Главное, я сам себе надоел!
(Натыкается на Гошу.) Постели
человеку, что он спит здесь!..
К л а в а  П о л у о р л о в а. Вам
придется лечь вместе, потому что
там Инна, Федя…
П о л у о р л о в. Инна! Федя! Тетя! Я
вообще могу здесь спать, на
подоконнике!..
К л а в а  П о л у о р л о в а. Хорошо, я
подниму Федю, он ляжет на полу…
П о л у о р л о в. Оставь! На полу, на
потолке!

Входит Адамыч, приплясывая.

А д а м ы ч (смеется). Ой, в двадцать
третьей квартире сейчас! Дочке пять
лет справляют, второй день! Она
плачет, они пляшут!
П о л у о р л о в. Адамыч! Милый!
Наконец!
А д а м ы ч. Извините, конечно, но
поскольку происходит сообщение
сосудов…
Г о ш а (очнувшись). Адамыч! Голубь! (Встает,
обнимает.) Народ всегда выручит!..
А д а м ы ч. Самое время, товарищи
дорогие, поговорить об смысле жизни.
К л а в а  П о л у о р л о в а. Иван
Адамыч, голубчик, они хотят, чтобы
вы достали кое-что… а мы завтра
отдадим…
П о л у о р л о в. Да, голубчик,
пожалуйста… А то спать негде, есть
нечего, идти не к кому, позвонить
нельзя!.. Что еще остается
интеллигентному человеку?..
А д а м ы ч. Золотая жена у вас: сама
для мужа просит! Вот вам и смысл
жизни!..
К л а в а  П о л у о р л о в а. Спасибо,
Адамыч, хоть вы меня оценили… (Выходит.)
А д а м ы ч. Это мы сейчас, мигом… (Убегает.)
Г о ш а. Эх, русский — народ не узкий!
Коль любить, так без рассудка, коль
рубить, так уж сплеча! Эх, бывало, в
молодости-то! Во Внуково! Поехали, а?
П о л у о р л о в (мается). Эх, милый!
К л а в а  С е б е й к и н а. Ну вот,
опять! Привет!
С е б е й к и н. Да я не пью.
К л а в а  С е б е й к и н а. Знаем мы,
как вы не пьете!..
С е б е й к и н. Ладно шуметь!.. Ты
лучше скажи, как это ты все забыла! (Васе.)
И карты и домино, все на старой
квартире бросила: «Новые купим».
Купила?..
К л а в а  С е б е й к и н а. Ну забыла,
подумаешь!
С е б е й к и н. Подумаешь!.. Козла бы,
что ль, сейчас забили!
К л а в а  С е б е й к и н а. Сдурели.
Утро на носу.
С е б е й к и н. Суббота завтра, тетя!..
И спать совсем неохота! (Васе.) Что
такое — не сплю на новом месте?
К л а в а  С е б е й к и н а. Выпил мало!
С е б е й к и н. Да ладно, «выпил»!..
Черт, откуда это еще муха летает?
Зимой, понимаешь, мухи!.. Совсем, к
чертям, природу испортили!
К л а в а  С е б е й к и н а. Из
мусоропровода! Так и лезут!
С е б е й к и н. Не хватало!..
К л а в а  С е б е й к и н а. Ну, все
теперь не по нам!..
С е б е й к и н (подходит к
мусоропроводу). Строют, понимаешь!..
Г о ш а. Пулечку, может, распишем?..
Долго ходит!.. А мы один раз, в
Кюрасао, самолет ждали… Сели,
понимаешь, а картишки ихние купили…
П о л у о р л о в (сидит на корточках).
Черт! Еще муха какая-то! (Гоше.) Вот,
милый мой, какой парадокс! Бернард
Шоу! Оскар Уайльд! Всю жизнь
придумывал людям разные удобства, —
а сам торчу, как курица на насесте!
Оригинально?..
Г о ш а. Ты герой, Петя! Эх, не ценим
себя! Сделаем, на весь мир махнем, а
не ценим!..
П о л у о р л о в. Ну герой, герой!.. А
дальше что? (Шепотом.) Лабораторию
жалко!
Г о ш а. Э, брось!.. Вот я. Все брошу! И
пойду по Руси!.. Здравствуй, бабушка,
я тут!
П о л у о р л о в. А семья? Кто будет ее
кормить?
Г о ш а. Не задумывайся ты!
П о л у о р л о в. Мои мозги, милый, уж
так устроены, они выполняют свои
прямые функции: работают,
анализируют…
Г о ш а. Ну конечно, Гоша — дурак!
Только в народе говорят: пока умный
раздевался — дурак речку перешел…
Не пойдешь — один уйду!
П о л у о р л о в. Да нет, Гоша, все
правильно! Но что бы пораньше
начать, а?.. А мы — то жениться, то
дети, то квартиру надо, а наука, а
истина?.. Эх! Одно дело, когда ты
ничем не связан…
Г о ш а. Да вот тут-то оно и дороже!
Выше будь, Петя! Выше!..
П о л у о р л о в. Да я выше. Чего выше-то!..

Г о ш а. Ну, выше! Чем человек ниже,
тем он должен — выше! Понял?
П о л у о р л о в. Я понял.
Г о ш а. И все! Чем ниже, тем ниже! Чем
выше, тем выше! (Уходит.)
П о л у о р л о в. Куда уж выше?.. Охо-хо!..
С е б е й к и н (скучает). Эхе-хе!..
В а с я. Ну чего ты? Может, магнитофон?
С е б е й к и н. А ну его! Чего-то не
понимаю я в нем! Кнопочки, ленточки,
крутится все, рвется!.. То ли дело
патефон! Пластиночку взял, все там
написано, поставил…
К л а в а  С е б е й к и н а. Ну, привет! У
всех теперь магнитофоны! Поставь,
Вася, вы там смешное что-то с вечера
накрутили!..
С е б е й к и н. Ну, ясное дело, ты ж
больше моего понимаешь!..

У Полуорловых Гоша выходит и играет
на баяне, у Себейкиных Вася
включает магнитофон. Раздается
прежний
счастливый голос Себейкина:
«Говорит Себейкин! Говорит
Себейкин! Ку-ка-ре-ку!..» Клава и
Вася смеются.

Да ну, выключи!..
П о л у о р л о в. Гоша! Прекрати!

На магнитофоне звучат песни и
голоса, Гоша играет. Обе Клавы
выходят.

(Отбирает баян у Гоши.) Хватит!
С е б е й к и н. Выключи! И вообще,
слушай! Забери ты его себе!..
В а с я. Ты что?..
С е б е й к и н. Точно! Ты это любишь, а
мне он лишний! Зря стоит.
В а с я. Да ты что, Петь?
С е б е й к и н. Ну, я сказал! Забирай,
и все!.. Я не по пьянке. Как-нибудь ее
вот не будет, придешь и забери!..
В а с я. Да нет, ну что ты, не возьму я.
Такая вещь!
С е б е й к и н. Я тебе сказал? И все!..
Нет, ну ты понял, да? Железно! Ты мне
друг, так? Ну вот, могу я другу
сделать? Ну и все. Понял? И забирай!..
В а с я. Ладно, ладно, отдыхай…

Себейкин и Полуорлов синхронно
ходят по кухням.

(Себейкину.) Ну чего тебе неймется?
Г о ш а (Полуорлову). Ну чего ты?
В а с я. Гляди, как у тебя все
повернулось? Все у тебя есть! Что
хочешь.
С е б е й к и н. Скучно, Вася!.. Надоело,
Вася! И сам-то я себе надоел, ей-богу!
П о л у о р л о в. Ах, надоело!
В а с я (вздох). Нда, скорей бы ночь
прошла, да снова за работу!
П о л у о р л о в (ищет еду). Где же
Адамыч-то пропал?..

Входит Клава Полуорлова.

К л а в а  П о л у о р л о в а. Что ты
ищешь? Там ничего нет. Ложитесь
лучше.
П о л у о р л о в. Опять «ложитесь»!
Дай хоть по бутербродику.
Г о ш а. С колбаской бы с
копчененькой…
К л а в а  П о л у о р л о в а. Петенька,
ну нет ничего, честное слово…
П о л у о р л о в (взрыв). Ну хлеб есть?
Хлеб?..
С е б е й к и н. Слушай, а может, зря я
от мастеров отказался? Раньше-то
всегда такую мечту имел! Еще
пацаном… Да где уж! Даже семилетку
не кончил! А потом, сам знаешь, — за
другим погнался…
В а с я. Отдыхай, Петь!

Входит Клава Себейкина.

С е б е й к и н. Слыхал? «Буратину»-то
в фабрику хотят расширять…
Немецкое оборудование получаем,
куклы «папа-мама» будут
говорить, на нашем участке голосов
теперь большая ответственность
ляжет…
К л а в а  С е б е й к и н а. Сто раз уж
одно и то же рассказываешь!
С е б е й к и н. Ну вот, видал!
Поговорить уж нельзя!
К л а в а  С е б е й к и н а. Не
наговорились? Утро скоро!.. Пирог
будет кто?.. А то уберу. (Выходит.)
С е б е й к и н. Ну вот, перебили, черт!..
П о л у о р л о в. Ты пойми, Гоша, что
такое наша лаборатория! Мы работаем
ради будущего! Мы на пороге таких
физических и психических
потрясений, каких не знал мир!
Цветущая земля превратится в
помойку, а мировой океан в
зловонную лужу! Женщины будут
рожать мутантов, каких не видывал
свет и имя которым в старину было
одно: антихрист!..
Г о ш а. Ты не прав. Сегодня, например,
прекрасная погода!
П о л у о р л о в. Пресс научного
прогресса оказывает не только
причинно-следственное воздействие
на весь биогенез — он дает еще некое
жестокое излучение, в котором
фатально мутирует любая
рациональная идея! Понимаешь, какая
ответственность?..

Входит Клава Полуорлова с двумя
золочеными орехами с елки.

К л а в а  П о л у о р л о в а. Вот вам
орехи. Больше ничего нет. (Уходит.)
П о л у о р л о в. Фу, черт! Перебила! О
чем я?
Г о ш а. Ты насчет ответственности.
С е б е й к и н. Да, ответственность,
говорю.
В а с я. Да тебе-то что? Нас не
касается.
С е б е й к и н. Это конечно. (Мрачнеет.)
Нас ничего не касается… Народ к
коммунизму подходит, мировая
обстановка вся к черту заостренная
кругом! А нас все не касается! Учат
нас, дураков, учат!.. Эх!..
П о л у о р л о в. Борьба идей, вся
мировая общественность… А где я?
Г о ш а. А где ты?..
П о л у о р л о в. Ай! (Отмахнулся.)
Никто ничего не понимает!..

К Себейкиным входит Адамыч.

А д а м ы ч (берет бутылку). Не хочешь?
А народ хочет!
С е б е й к и н. Какой народ?
А д а м ы ч. Не спит, просит народ.
С е б е й к и н. Да где народ-то? Где?..
А д а м ы ч. С отдачей, Петь! С отдачей!
С е б е й к и н. Бери… Кому это?
А д а м ы ч. Я мигом, мигом… (Уходит.)
С е б е й к и н. Погоди, Адамыч,
поговорим… Эх, ушел! И спят все,
храпят! А я не могу! Или на новом
месте, или сны такие? Тут, знаешь,
снится, будто, значит, я еще в армии
и лежу на стрельбище, мишень вот как
ясно передо мной, карабин в руках,
все нормально, и должен я в самую
тютельку попасть.

Входит Клава Себейкина.

Все в норме, я, значит, целюсь и вот
сейчас попаду!.. Жах!.. И мимо! Мишень
— вот она, карабин в порядке, я в
порядке, а без толку. Опять целюсь,
думаю — все, теперь железно! Жах!.. И
обратно ни фига!.. Понял!.. Затвор
вынимаю, диск разнимаю…
К л а в а  С е б е й к и н а. Привет!
Затвор! Уж ружья-то сто лет в руках
не держал!..
С е б е й к и н (разводя руками). Нет,
видали?.. Да ты уж за ружье-то дай мне
сказать! Уж про ружье-то я боле знаю!
К л а в а  С е б е й к и н а. Стрелок! (Выходит.)
С е б е й к и н. Нет, это что, а?.. Фу,
черт, сбила!.. Про что я?..
В а с я. Ты про стрельбище.
П о л у о р л о в. Кладбище.
Г о ш а. Что?
П о л у о р л о в. Снится мне кладбище,
всю неделю. Понимаешь?
Г о ш а. Ваганьковское или Пятницкое?
П о л у о р л о в. Кладбище идей. Я иду,
а они лежат… Мои идеи! Голова —
кладбище, а?
С е б е й к и н. Эх, Васька! Все у нас
есть, а душа чего-то не на месте!
Скучно, Вася… Как живем-то?..
В а с я. Отдыхай. Как живется, так и
живем.
С е б е й к и н. То-то что — как живется!..
Эх!.. (Вздыхает.) Правильно Адамыч
скажет: «Не хлебом единым жил
человек!»
П о л у о р л о в. Даже хлеба нет!
Хлеба!

Входит Адамыч.

А д а м ы ч. Происходит впечатление,
что не спит наша лестничная клетка!
Не спит, об смысле жизни думает!.. (Передает
Гоше бутылку.)
Г о ш а. Адамыч, золотко, спасибо!
Правильно! Не спи, не спи, художник!..
Придется из чашечки… По-нашему, по-простому…
П о л у о р л о в. Да куда же все
подевалось? Горы были посуды!.. Ах,
Адамыч! Спаситель!
А д а м ы ч. Всюду происходит,
товарищи дорогие, единство…
противоп… противо… ложностей… и
противоположность единства…
П о л у о р л о в (раздраженно). Пить
не из чего, закусить нечем, спать
негде!
Г о ш а. Зато воля, Петя!.. Давай!..
П о л у о р л о в (капризно). Да не хочу
я ничего! Не буду. (Отходит.)
Г о ш а. И этого не хочет! Ну, гений!
А д а м ы ч. Не спит лестничная
площадка! По всем этажам разговоры,
товарищи мои! И скажу я вам так.
Берем утро, просыпается, значит,
весь дом…
П о л у о р л о в. Дьявол, еще муха
какая-то!.. (Пытается поймать муху.)
Да почему ж мухи-то летают? Зимой?
С е б е й к и н. Да что ж ты, подлая! (Охотится
за мухой.) На! На! Убью!..

Полуорлов и Себейкин ловят муху.
Сыплется посуда, они падают.

П о л у о р л о в (поймал муху). Что с
природой сделали!

Вбегают Клавы.

К л а в а  С е б е й к и н а. Ой! Да что
это! Дерутся! Убили!..
К л а в а  П о л у о р л о в а. Бог мой,
что это?.. Петя, что с тобой?
С е б е й к и н. Да кто дрался? Ты что?
Это я…
П о л у о р л о в  и  С е б е й к и н (вместе).
Муху ловил!
К л а в а  С е б е й к и н а. Драку
затеяли! Так я и знала! А ну,
расходитесь! Хватит вам тут! Пока
все не выпьют, не успокоятся!..
В а с я (заслоняется игрушечным
медведем). Да ты что, Клава, мы
ничего.
К л а в а  П о л у о р л о в а. Боже мой,
Петя! Пять часов, уже шестой, а ты
мух ловишь!..
К л а в а  С е б е й к и н а. Знаю я!
Совести у вас нет! Муху! Совсем с ума
съехали! Люди десятый сон видят, а
они мух ловят!.. Иди спать! (Васе.) И
ты тоже. Давно тебе постелено!.. Не
придумают никак занятию себе! Иди!
Кому сказали! (Замахивается на
Себейкина.)
С е б е й к и н. Да ты что? Чего это?
В а с я. Я домой…
С е б е й к и н. Ты не очень! Ишь!.. Вась!
Стой! Не обращай! Оплочено!
К л а в а  С е б е й к и н а. Я тебе дам —
не обращай!.. Иди! Иди, Вася!..
С е б е й к и н. Стой, я говорю!
К л а в а  С е б е й к и н а. Вася!
С е б е й к и н. Не ходи! Из принц’ипу
не ходи!

Вася в растерянности то идет, то
стоит.

Сиди, Вась!
К л а в а  П о л у о р л о в а. Больно?..
П о л у о р л о в. Пустяки!.. Ты лучше
скажи, почему у нас даже рюмки
исчезли?
К л а в а  П о л у о р л о в а. Тебе нужны
рюмки?
П о л у о р л о в. Не надо мне никаких
рюмок!
К л а в а  П о л у о р л о в а. Ну хорошо,
не надо.
П о л у о р л о в. Вот что! Не надо
извращать моих слов. Никто не
говорил, чтобы в доме не было еды, не
было постели! Никто не просил
продавать, или куда вы там дели мою
любимую лампу…
К л а в а  П о л у о р л о в а. Конечно, с
лампой было лучше.
П о л у о р л о в. Ах, лучше?
Г о ш а. Петя! Брось! Ничего не надо!..
Ты гений…
П о л у о р л о в. Прекрати ты-то еще!..
Сам ты гений!
К л а в а  П о л у о р л о в а. Ну, знаешь!
(Уходит.)

На кухню Себейкина выходит
заспанная Лиза в ночной рубашке.
Тут же выхватывает у Васи медведя и
колотит им Васю.

Л и з а. Это мое! Зачем взял! Мам,
зачем они мое берут?
С е б е й к и н (в злости). А ну цыц! Ишь
выросла! Я тебе дам «мое»! Ты у
меня намоёкаешься! (Выхватывает
медведя, швыряет, бьет Лизу по попе.)
Вот тебе «мое»! Вот тебе «мое»!
К л а в а  С е б е й к и н а. Пусти! Пусти!
Совсем спятил!..
С е б е й к и н. Молчать, сказали! От
людей уж стыдно, черти бы вас не
видали!

Лиза воет.

Молчать у меня! (Клаве.) Не лезь!.. Вот
она, твоя дощь!.. Вот в кого выросла!
Под старость куска хлеба не
выпросишь. Цыц, сказали! Сиди, Вась!..
Еще услышу это «мое» — убью!.. Я
за их возьмусь!..

У Полуорловых выходит на кухню Федя
в пижаме.
Несет кипу учебников и хочет
выбросить их в мусоропровод.

Ф е д я. Я от бабушки ушел! Я от
алгебры ушел!
П о л у о р л о в. Это что? Что это?
Ф е д я. Все к черту! Свободу!
П о л у о р л о в. Что это, я спрашиваю?
Федор!
К л а в а  П о л у о р л о в а. Феденька,
Феденька!.. Ребенок делает то же, что
и ты, берет пример с нас… Федя!
П о л у о р л о в (кричит). Да что ж это
такое, наконец! (Подскакивает к сыну,
выхватывает учебник и бьет им Федю
по голове.)
Ф е д я. Ик!..
К л а в а  П о л у о р л о в а. Петя!
Остановись!
П о л у о р л о в. Это же черт знает
что!
Ф е д я. За что? Ик!.. Тебе мож… ик!..
Можно, а мне… ик!
П о л у о р л о в. Прекрати икать! Я
тебе дам — можно! Я тебе покажу
свободу! Распустился совсем! Молоко
на губах не обсохло!..
К л а в а  П о л у о р л о в а. Петя, Петя!
Опомнись! Феденька, идем!
П о л у о р л о в. Слишком умные стали
в одиннадцать лет!
Ф е д я. Ты сам… ик! Сам гово… ик!
П о л у о р л о в (тихо и зловеще).
Прекрати икать!..
Г о ш а. Петруша! Петруша! (Феде.)
Прекрати, не дыши.
К л а в а  П о л у о р л о в а. Идем,
Феденька, идем, я тебе водички дам…
Ф е д я. За что он меня? За что? (Плачет.)

У Себейкиных воет Лиза. Вбегают
Тесть и Теща.

Т е щ а. Батюшки! Да что ж это
делается? Лизонька! Кто тебя?
Т е с т ь. Что за шум? Ввиду
случившегося.
Л и з а (отвратительным голосом). Он
меня бьет! Они моего медведичку взя-яли!
Т е щ а. Ребенка убивают! (Клаве.) Ты
что ж смотришь?
Т е с т ь. Что ж это, среди ночи-то, на
ребятишек? Как разбойники! Не
вполне… Иди сюда, внучка!
Л и з а. Они плохие, они мое берут!
Т е щ а. Не плачь, золотко мое, не
плачь, красавица ты наша! (Себейкину.)
Ты что ж это, это что ж ты, пьяные
твои глаза, делаешь-то? За что же ты
ребеночка-то?
К л а в а  С е б е й к и н а. Да ну их,
мама! Совсем спятили!
Л и з а. Мое берут!
С е б е й к и н. Не говори, сказал!
Молчите все! Собственники чертовы,
частники! Куркули проклятые!
Мироеды! (Кулаком по столу.) Молчать!
Вон кто растет-то! Барчук паршивый!
«Мое»! Другому не выучили! Как
жить-то будет? Ее потому и в школе не
любят и со двора вечно гонят! Я те
дам — мое! Убью!
К л а в а  С е б е й к и н а. Видали, с
ума сошел!.. Да ты на себя-то погляди!
Идол!
С е б е й к и н. Молчи, сказал! Молчи,
не говори ничего!
Л и з а (берет медведя, бьет им Васю).
Мой медведичка!
С е б е й к и н. Убью! (Бежит за Лизой.)

Остальные за ним. Кроме Васи.

Ф е д я. За что он меня? За что?
П о л у о р л о в. Как жить-то будет?
Ведь махновец растет! Хочу — не хочу!
Вот почему меня так часто в школу
вызывают! Прекрати икать!
Г о ш а. Петруша!..
П о л у о р л о в. А ты, Гоша, извини
меня, надоел! Играешь себе на баяне
и играй! (Дразнит.) «Уйдем»! Что-то
никуда никто не уходит, черт вас
всех забери! Потому что от себя не
уйдешь!
Г о ш а (потрясен). Что? Как? (Хочет
уйти.)
К л а в а  П о л у о р л о в а. Гоша, стой!
Петр, как не стыдно!
П о л у о р л о в. Пусть уходит!
К л а в а  П о л у о р л о в а. Гоша, стой!

Входит Анна Романовна.

А н н а  Р о м а н о в н а. О, фонтан! Шум!
Гром! Отчего?
К л а в а  П о л у о р л о в а. Ничего
особенного, тетя, ничего. Нервы.
Спите.
Ф е д я. За что он меня? За что?

Клава Полуорлова уводит Федю.

П о л у о р л о в. Оставьте меня! О, что
за люди! Любую идею опошлят!..
А н н а  Р о м а н о в н а. Что я слышу!
Что-нибудь случилось? Петруша!
П о л у о р л о в. Идите спать, тетя!..
С е б е й к и н (вбегает, отдает
медведя Васе). На, Вася, играй.
Т е щ а (следом). Ишь ты, фулюган! В
милицию фулюгана сдать!

За нею — Тесть.

К л а в а  С е б е й к и н а (вбегает).
Привет! «Молчи»! Я не смолчу!
Видали, озверел совсем… Чего ты на
ребенка кидаешься? На себя кидайся!
Люд’ям сказать стыдно, кто ты есть!
Люди как люди живут, по паркам
гуляют, по курортам ездют, а мой
только калымить, да пиво трескать,
да на футбол свой дурацкий! Ты хоть
раз вышел с семьей-то, сапог
пятиклассный? Жизнь проходит, седая
вон вся стала. А что видала-то?
С е б е й к и н. Да ты что кричишь-то? Я
для кого все делаю, для кого
стараюсь?
Т е щ а. Делальщик! За ум-то недавно
совсем взялся!
Т е с т ь (задумчиво). Да, снова случ’aи
начались. Обратно.
К л а в а  С е б е й к и н а (плачет).
Делает! Чего мне с твоего деланья!
Путевку когда взял, поехал с женой?
Какую я от тебя ласку вижу?
Поглядишь, другие женщины…
С е б е й к и н. Да что ты городишь-то?
Ты что бога гневишь? Мало тебе? Чего
у тебя нету-то?
Т е щ а (кричит). Всю жизнь, всю жизнь
с ним маемся…
К л а в а  С е б е й к и н а (резко).
Идите, мама! Не лезьте вы хоть!
Т е щ а. У, дуреха! Защити его еще! В
милицию его сдать!
Т е с т ь. Пошли, пошли. Муж-жена —
одна сатана. Образуется, по
обстоятельствам…

Теща отняла у Васи медведя, уходит.

А н н а  Р о м а н о в н а. Петруша!
П о л у о р л о в. Простите, но вы-то
что еще меня учите? Интересно, что
вы, извините, запоете, когда спать
придется на полу и есть будет
нечего!..
А н н а  Р о м а н о в н а. Фи дон,
Петруша! Я, кажется, зарабатываю
себе на кусок хлеба, и меня никто
никогда не попрекал…
П о л у о р л о в. Никто не попрекает!
Но, извините, как говорится, всяк
сверчок знай свой шесток!
А н н а  Р о м а н о в н а. Это я сверчок?

Входит Клава Полуорлова.

К л а в а  П о л у о р л о в а. Тише, тише,
в чем дело?
А н н а  Р о м а н о в н а. Он говорит,
что я сверчок! Я — сверчок!..
П о л у о р л о в. А, черт вас возьми!..
К л а в а  П о л у о р л о в а. Петя, все
устали, у всех нервы. Ты же сам…
П о л у о р л о в. Что сам… что?.. Что
вы все на меня насели? Мне ничего не
надо.
К л а в а  П о л у о р л о в а. Хорошо, я
поняла.
А н н а  Р о м а н о в н а. Я — сверчок!..
Г о ш а. Я его гением, а он меня…
К л а в а  П о л у о р л о в а. Тетя, не
надо! Гоша, успокойся. Вы видите, в
каком он состоянии…
П о л у о р л о в. В каком! В
нормальном!!!
К л а в а  П о л у о р л о в а. Не надо
только валить с больной головы на
здоровую!
П о л у о р л о в. Что?
К л а в а  П о л у о р л о в а. Я говорю,
если тебе трудно, ты испугался, то
при чем здесь мы?..
П о л у о р л о в. Я испугался? Ну,
знаешь! Да если б я был один!
К л а в а  П о л у о р л о в а.
Пожалуйста, тебя никто не держит!
Если мы мешаем…
А н н а  Р о м а н о в н а. Я — сверчок!..
К л а в а  П о л у о р л о в а. Я вообще
вижу, что ты… струсил!
П о л у о р л о в. Я?
К л а в а  П о л у о р л о в а. Ты!..
С е б е й к и н. Всегда вы куркули
были! Всегда! И я через вас такой
стал! Я, может, теперь ого-го где был
бы! Я, может, гений!..
К л а в а  С е б е й к и н а. Привет! А то
тебе не говорили: не надо ничего,
учись, достигай как люди, не срами
себя! А ты?
П о л у о р л о в. Я струсил? А для кого
я старался?
К л а в а  П о л у о р л о в а. Я виновата?
Я тебя заставляла? Кто тебе всегда
говорил: смотри, Петя!.. У меня
ничего в жизни не осталось, все
знают: только Петечка, только
Федечка! В кого я превратилась? В
домработницу с дипломом? В рабыню?
Ни работы, ни подруг! Ты даже на юг, в
Гагры, ухитрился повезти
полчемодана своих дурацких книг!
Вспомни, я даже в кино ходила одна!..
П о л у о р л о в. Дурацких?!
К л а в а  П о л у о р л о в а. Большие
мастера говорить об
интеллигентности, о нравственности,
делать вид, а на жену, на близких
можно наплевать! Предела нет
эгоизму! Эгоизм и тщеславие! Больше
ничего!
А н н а  Р о м а н о в н а. Я — сверчок!
С е б е й к и н. Да для кого, я говорю,
старался? Для кого все? Кто первый
заводит: ковер, гардероб, креслице?!
К л а в а  С е б е й к и н а. У других и
гардеробы, и живут как люди! В одно и
то же носом не утыкаются!
С е б е й к и н. Вот как? Ну ладно,
Клавдия! Стой, Вась, я сейчас с тобой
ухожу! Раз такое дело… Пускай! Идем
отседова, и все!.. Агрессоры чертовы!..
Все!
К л а в а  П о л у о р л о в а. Все, все,
всю жизнь отдаешь! Хочешь так —
делай так, хочешь так — пожалуйста!
Уходить? Уходи! Оставаться?
Оставайся! Ради бога! Лишь бы
человеком себя чувствовал!..
П о л у о р л о в. Идеалистка!
Идеалисты несчастные! Начитались
романов со своей тетей! Я эгоист?
Тщеславие? Вы! Вы интеллектуальные
мещане! И всегда такими были! И я
таким стал!
К л а в а  П о л у о р л о в а. Ты был, был!
Я все делала, чтобы ты из Полуорлова
превратился в Орлова, в орла! А ты…
петух! Мокрая курица!.. Боже, как
стыдно!..
П о л у о р л о в. Что-что?.. Ну, так!
Хватит! Все!..
С е б е й к и н. Все! Идем, Вася!
К л а в а  С е б е й к и н а. Как же,
пустила я тебя! (Толкает мужа, он
падает.)
С е б е й к и н. Клавдия! Не стой на
пути!
К л а в а  С е б е й к и н а. Испугал!
Только посмей!.. Да иди! Скатертью
дорога. «Идем отседова»!
Говорить бы научился!..
С е б е й к и н. И говорить мы не умеем?
Понял, Вась?.. Хватит. Где мой костюм?
К л а в а  С е б е й к и н а. Иди.
Заплачут о тебе! Скатертью!.. Весь
день до ночи на ногах, упаиваешь их,
укармливаешь, все плохо! Иди…
С е б е й к и н. Где мой костюм?
П о л у о р л о в (мечется). Где моя
дубленка? Хватит! Я ухожу!..
К л а в а  П о л у о р л о в а. Иди
проветрись!.. (Толкает Полуорлова.)

Он падает.

Г о ш а. Это все из-за меня, Петр!
П о л у о р л о в. Та-ак!.. Ладно, Гоша,
при чем тут ты? Ты-то прости, прости.
(Орет.) Где мои ботинки?
К л а в а  П о л у о р л о в а. Не кричи!
Привык, чтобы все подавали!..
П о л у о р л о в. О, проклятье!
С е б е й к и н. Куркули проклятые! Я
еще и виноватый остался! Я — сапог,
лапоть! Ну, погоди! Вспомнишь!..
В а с я. Ладно, Петь! Это из-за меня…
С е б е й к и н. Я покажу из-за тебя! (Клаве,
интимно, чуть не плача.) Я с другом
поговорить не могу? Может, мне об
жизни надо говорить! Может, у меня
мечты! Может, мне жить тута тесно!.. (Решительно.)
Где костюм?..
П о л у о р л о в (своей Клаве, тоже
чуть не плача). Ты никогда меня не
понимала, никогда! Вспомни кресло-яйцо!..

Клава взвизгивает.

С е б е й к и н. Хватит!.. Стыдиться,
видишь, стали! Из грязи в князи!
П о л у о р л о в. Вам больше не
придется за меня стыдиться!
С е б е й к и н. Идем, Вася, хоть в
пекло!
П о л у о р л о в. Хоть в пекло! Идем,
Гоша!
С е б е й к и н. Учить их надо! А то
вовсе на шею сядут!..
П о л у о р л о в. Совсем уж на шею
сели и ножки свесили!.. Я ухожу!
Слышите?
С е б е й к и н. Я ухожу! Поняли?
К л а в а  П о л у о р л о в а. Да уходи!
К л а в а  С е б е й к и н а. Уходи!
С е б е й к и н. Три дня не приду!
П о л у о р л о в. Не приду! Долго!

Полуорлов выбегает, за ним — Гоша.
Себейкин с Васей тоже.

К л а в а  П о л у о р л о в а. Вот и
отметили мы свой старый Новый год!
А н н а  Р о м а н о в н а. Что ты
смеешься? Иди за ним!..
К л а в а  С е б е й к и н а (плачет).
Ушел, идол!..
Т е щ а. Да что ты убиваешься-то?
Пусть!..
А н н а  Р о м а н о в н а. Ой уйдет.
Русской натуре вечно надо уйти — с
работы или от жены. Чтобы
освободиться…
Т е щ а. Да не реви, куда он денется!
К л а в а  С е б е й к и н а. Уйдет!.. Не
трогайте вы меня!
А н н а  Р о м а н о в н а. Иди за ним,
слышишь? Не вернется!..
К л а в а  П о л у о р л о в а. Ах, куда он
денется! Вернется! (Смеется.)
К л а в а  С е б е й к и н а. Не вернется!..
(Плачет.)

А д а м ы ч. Уф!.. О-о… (Постанывает.)
П о л у о р л о в (тоже охает от
удовольствия). О! Боже ты мой!
Г о ш а (утирая пот). Охо-хо-хо! Вот
это по-русски!..
С е б е й к и н. Уф! Одно только место
и осталось на свете, где без баб
посидеть!..
В а с я. Это точно! Берите пивка,
холодненькое!
С е б е й к и н. Хорошо сидим!
Г о ш а. Ох, знает народ, чем лечиться!
А д а м ы ч. После баньки, говорят,
укради, а того…
В а с я. Закусывайте, селедочку
берите. Отдыхайте. Берите, руки
помоем, воды хватит. На-ка огурчика!
С е б е й к и н. Вон тезку угощай! Петя,
огурчика!
П о л у о р л о в. Спасибо, Петя! Ну,
баня! Адамыч! Тебе надо памятник
поставить, что ты нас свел!
В а с я. Его не придержи, он всю
лестничную клетку соберет!
А д а м ы ч. А зато завсегда с народом,
товарищи дорогие! У меня ничего
нету, окромя народу…
С е б е й к и н. Да жалко, что ль! Эва
помещение! Роту вымыть можно!
Красота-то! Еще помещики небось
парились!
В а с я. Помещики и капиталисты.
Отдыхай.
А д а м ы ч. Мирванна.
С е б е й к и н. Чего?
А д а м ы ч. Мирванна.
С е б е й к и н. Чего это?
А д а м ы ч. В древней Индии
придумано: ляжет, значит, человек в
ванну, и мирно ему, хорошо! Мирванна.
П о л у о р л о в (с усмешкой). Это
нирвана, Адамыч! Это такое
состояние духа: блаженство,
наслаждение…
А д а м ы ч. Я и говорю: мирванна!
Г о ш а. Я, главное, лежу, Вася меня
намылил, а потом еще пиво передо
мной ставит…
С е б е й к и н. Васька знает!
Г о ш а. Я говорю: что это? Пить надо?
А он мне: хочешь — пей, хочешь — не пей,
отдыхай! Прямо бог, а не Вася!
В а с я (польщен). Да ну, чего!
Обычность! Уж тут-то, в бане-то!
Отдыхай!
П о л у о р л о в. Всех вымыл, а сам,
кажется, и не успел еще, Вась?
В а с я (улыбается). Да ладно! Дома
помоемся!
С е б е й к и н. Его баба вымоет!

Все смеются.

Я вот тоже вчера купался, а только
эти ванные, души, брызгалки — не то!
П о л у о р л о в. Именно! Что испытано
народным опытом…
С е б е й к и н. Слушай, тезка!
Личность мне твоя знакомая! Ты, случ’aем,
в первомайской школе в пятом классе
не учился?
В а с я. Он на Стрельца похож.
Г о ш а. Он у нас гений!
С е б е й к и н. Все мы гении в своем
дому! Нет, Стрелец помоложе. Ты за
кого болеешь?

Полуорлов не знает, за кого.

Г о ш а. Мы, как народ, за «Спартак»!
В а с я. Ну! Люди же, видно!..
С е б е й к и н. Бывает, вроде
встречались, а где — не вспомнишь.
П о л у о р л о в. Да, и мне лицо твое
знакомо…
А д а м ы ч. Все мы встречаемся на
путях заблуждений, товарищи
дорогие!..
В а с я. Ну, кому еще пивка? С
закуской у нас слабовато. Сейчас бы
наважки жареной!
П о л у о р л о в. Ресторан вон рядом! (Роется
в карманах брюк.) С деньгами вообще
петрушка какая-то: когда все есть, и
деньги вроде не нужны, а когда нет
ничего…
А д а м ы ч. …то и денег нету.

Все смеются.

С е б е й к и н. Брось, все оплочено! А
ресторан не по нам! Мы и не ходим
никогда. Скажи, Вась?
В а с я. Наценки!
С е б е й к и н. Шашлычная еще так-сяк,
у нас там возле артели стекляшку
построили… Да и то от бабы потом не
отобьешься! «В стекляшке, что ль,
был? Долго ты, такой-сякой…» И
пойдет!
П о л у о р л о в. Что ты! (Веселясь.) Ну-ка,
Адамыч, сделай так руку и говори:
«Римляне! Сограждане! Друзья!»
Это Шекспир!..
А д а м ы ч (стал, в позу). Римлянцы,
совграждане, товарищи дорогие!

Все смеются.

Тихо, тихо! Товарищи дорогие, я вам
лучше свое скажу!
С е б е й к и н. Про Клизияста, что ли?
Слыхали!
А д а м ы ч. Хочет сказать ваш старик
Адамыч насчет проистечения жизни, а
также нашей лестничной клетки…
С е б е й к и н. Вась, разлей! Долго
будет!..
А д а м ы ч. Нет, вы послушайте,
товарищи дорогие, как происходит
смысл, а они пустились в разные
концы одной и той дороги.
С е б е й к и н. Бывает, пивка
бидончик возьмем с ним, он и начнет!
«Суета сует, утомление духа!»
А д а м ы ч. Посидевши с мое у лифта,
повидавши в жизни…
Г о ш а. Я ночевал в лифтах!
А д а м ы ч. Кондуктором был,
капендинером был…
В а с я. Давай!
А д а м ы ч. Так. Берем утро.
Пробуждается от ночи весь подъезд,
наша уважаемая лестничная клетка.
Все люди как люди. Старушки, значит,
по молочным, по булочным, мужчины, с
первою папироской закуривши,
газетки достают из ящиков и на
работу, женщины детишков по
детсадам, а пионеры в школу… И это
есть, товарищи мои, годами
проистекающий порядок жизни…
С е б е й к и н (тихо). Ты говоришь,
роздал все? Детсадам, что ли?
П о л у о р л о в. Да нет, так! Бросил, и
все!
С е б е й к и н. Пробросаешься!
А д а м ы ч (продолжает). Кто собачку,
значит, прогуливает, Лева Рыжиков
рисует картину: белье на веревке…
Все, значит, при деле, потому как
пить-есть надо, учиться надо,
работать надо.
В а с я. Все приметит!
А д а м ы ч. Гости приезжают, детишки
бегают, где, смотришь, свадьба, а где
стоит в подъезде крышка от гроба.
В а с я. Напугаешь, дед!
Г о ш а. Хорошо говорит! Эх, народ!..
А д а м ы ч. Было, товарищи дорогие,
голод и холод, скопление нищеты, и
воду носили по этажам, и
Уклезиястом печки топили…
С е б е й к и н. Ты покороче! Сейчас об
другом речь!..
А д а м ы ч. А теперь? Чего надо-то?
Мир, покой! Дом хороший, лестничная
клетка улучшается, тепло, чисто,
пища есть, детишки обутые-одетые…
Помирать не надо! Но есть, к примеру,
такие, что не чувствуют. Общим!
Общим обществом происходит,
товарищи, жизнь. Сам себе не
проживешь. Как люди, так и ты. Кто
думает, как жить лучше, а кто — как
быть лучше… Но есть, к примеру,
такие… что не чувствуют… Один, как
с цепи сорвавшись, ам! ам! — все к
себе гребет! А другой, глядишь, — с
жиру, что ль? — все бросает, с себя
прям рвет, не желаю, говорит, а буду
босый человек на голой скамье! А!..
С е б е й к и н. Ты про что это? Кто это
— ам, ам?
П о л у о р л о в. Кто это — босый?
А д а м ы ч (вдруг). В задачке
спрашивается: сколько вытечет
портвейну из открытого бассейну?
В а с я (гогочет). Во дает!

Адамыч натягивает ушанку и уходит в
парилку.

С е б е й к и н (как бы продолжая
начатый разговор). Нет, тезка, ты
меня слушай!.. Я, Петь, тебе честно
скажу, все от них! Я работяга?
Работяга! Я, думаешь, не соображаю?
Нам все дадено, все открыто! А бабы —
у-у-у!
П о л у о р л о в. А у меня? Авторитет,
меня уважают… А я? Все бросил,
работу бросил, вещи роздал! (Тоже
понижая голос.) А все из-за кого?
С е б е й к и н. Что ты! Все зло от них,
точно! Стараешься, стараешься, для
нее же хочешь как лучше. А она тебе
зудит: туфли, платье! У тех — то, у тех
— это! Телевизор, понимаешь,
холодильник! Давай, Петя, давай!
Веришь, пианину девчонке купили!
Мало!
П о л у о р л о в. Да! А наши, видишь,
дамочки такие умные, такие
принципиальные — куда там! Да что,
мол, да нам, мол, ничего не надо!.. Ох,
что-то голова…
С е б е й к и н. Счас окунемся!

Окунают головы в бассейн.

П о л у о р л о в. Да! А им только
болтать! «Дело твоей чести»,
«будь самим собой»! Вообще вся
цивилизация, говорят, надоела, —
представляешь?
Г о ш а. Петя! Твоя Клава…
С е б е й к и н. У тебя тоже Клава?
Надо ж! И моя Клава!
П о л у о р л о в. И у тебя тоже Клава?
С е б е й к и н. У-у, Клавы!.. Да я и в
мастерах был бы, и в месткоме, и
вообще вон где! Народ к коммунизму
подходит, все как один, а они
куркули, и мать ее — теща, значит, моя
— и тесть! Старый режим! Им на
общественность — тьфу! И меня
опутали всего! Это им давай! То им
давай! Вторую пианину им давай!
Теперь, говорят, дачу! Вот такую
дачу!..
П о л у о р л о в. А моя? Ничего нам не
надо! Лишь бы совесть чиста! А рюмок
нету! Я говорю…
С е б е й к и н. Я говорю, человеком
хочу быть, я говорю, давай как люди,
путевки купим, на курорт там поедем…
П о л у о р л о в. А я свою? В Гагры,
говорю, — загорай, а она чемодан
книжек дурацких с собой, а я в кино
один сижу!..
С е б е й к и н. А я своей — Крым, пески,
туманны воды… Нет! Не хочет! Ей бы
только пива да футбол! (Зарапортовался.)
Нет! Подожди!

Окунаются.

В а с я. На, Гоша, тебе полсарделечки
и мне полсарделечки.
Г о ш а. А это тебе полкружечки и мне
полкружечки.
П о л у о р л о в. А моя? Ничего не надо,
все долой! Веришь, спать в доме не на
чем, есть нечего, лампу, мою любимую
лампу… А пианино? У нас тоже было
пианино! Она говорит: мещанство!
В а с я. А у нас на Третьей Мещанской…
П о л у о р л о в. Человек должен быть
свободен! А я ей: а хватит ли тебя-то?
С е б е й к и н. Я ей говорю: мне за
тебя стыдно, дура ты неученая!
Никакой в тебе культурности нет, не
интересуешься ничем. Еще говоришь:
рабочий класс, рабочий класс!
Рабочий класс вон куда ушел! Вперед!
А ты, говорит, сапог… То есть ты
сапог, говорю я ей!
П о л у о р л о в. Я ей говорю: мне
стыдно за тебя, ты струсила!
Интеллигенция еще! У нас
интеллигенция — плоть от плоти и
лучшие представители! А ты, говорю,
петух!.. Тьфу! Я ей — мокрая курица!..
Ох!..
С е б е й к и н. Все в один голос:
давай, Петя, давай!
П о л у о р л о в. «Мы тебя будем
уважать», «ты себя будешь
уважать»! Меня и так все уважают…
Вот скажи, меня можно уважать?
С е б е й к и н. Об чем разговор! Я
говорю — личность мне твоя знакомая…
Г о ш а. Вася! Ты меня уважаешь?
В а с я. Я тебя уважаю. А ты меня
уважаешь?
С е б е й к и н. Машину им теперь
подавай, потом скажут: самолет
подавай!
П о л у о р л о в. Машины, говорит, не
нужны, самолеты не нужны! Даже (шепчет)
унитазы, говорит, не нужны!
С е б е й к и н. Иди ты! А как же?..
П о л у о р л о в. В принципе!
С е б е й к и н. Куклам, говорит,
голоса делать стыдно! Детишкам
забаву делать стыдно! Это что?
П о л у о р л о в. По травке, что ли,
голыми бегать? Голый человек на
голой земле?
С е б е й к и н. По две пианины, что ль,
человеку надо?

Хохочут.

Пушкина знаешь?
П о л у о р л о в. Пушкина?
Константина Михалыча?
С е б е й к и н. Нет, который это… Об
рыбаке и рыбке? «Совсем сбесилась
моя старуха…»
П о л у о р л о в. А, Александр
Сергеевич!
С е б е й к и н. Ну! Точно как у него!
Корыто? Пожалуйста тебе корыто!
Квартиру хочешь? Нa квартиру! Хочешь
столбовой дворянкой? Валяй!
П о л у о р л о в. Хочешь, чтоб я в
бочке, как Сократ, жил, — пожалуйста!
С е б е й к и н. Хочешь телевизор? Нa
телевизор!
П о л у о р л о в. Не хочешь телевизор
— на помойку!
С е б е й к и н. Рожна тебе еще надо?..
П о л у о р л о в. Век разделения
труда, а ты хочешь, чтобы я как
святой?
С е б е й к и н. А разбитого корыта?..
П о л у о р л о в. Как святой? Изволь!..
Погоди, Петя, что-то я не того…

Гоша и Вася громко смеются.

С е б е й к и н. Вы чего?
П о л у о р л о в. Гоша? (Себейкину.)
Чудаки!..
С е б е й к и н. Легкомысленность!.. А
я теперь знаешь чего решил? У-у! Я,
брат, теперь — все!..
П о л у о р л о в. А я? Я теперь — у-у!..

Возвращается Адамыч.

А д а м ы ч (поднимая руку). Римлянцы,
совграждане, товарищи дорогие!..
В а с я. О, вернулся! Артист!..
А д а м ы ч. В сорок восьмом году
возил я, значит, на Разгуляе квас…
С е б е й к и н. Да ты что, Адамыч, ты
дело-то скажешь?
Г о ш а. Пусть говорит!
А д а м ы ч. Не понимаете вы по
молодости-то! Лошадку-то Волнухой
звали. Вовсе помирала Волнуха… А
пришла весна, солнышко пригрело,
листочки выстрельнули, и — живая!
Беги опять, Волнуха!
С е б е й к и н. Тьфу! Да что ж это
такое? В связи?.. Слушай-ка лучше
меня, тезка!..
П о л у о р л о в. Погоди минутку!.. Так
в чем же смысл-то, Адамыч?..
Г о ш а (мечтательно). Именно —
выстрельнут!..
А д а м ы ч. Да живите вы себе! Всякая
малость на радость. Что есть, то и
есть! Хорошо же!
С е б е й к и н. Ну вот, приехали!
Окунись поди! Слушай меня, тезка!
П о л у о р л о в (Адамычу). Как это —
что есть, то и есть? Э, нет! Так мы
далеко не уедем!.. Я теперь — у-у!..
Хватит мух ловить!..
С е б е й к и н. А я… я теперь — у-у!
Г о ш а. В народ, в народ надо!..
П о л у о р л о в. Да брось ты, Гоша! С
этим доморощенным
славянофильством тоже, знаешь, пора…
С е б е й к и н. Завязывать,
завязывать!.. Я себя вот как возьму!
Пить — брошу!.. Курить — брошу!.. Не
постесняемся — в ше-ре-мэ, в вечернюю,
в шестой класс вступлю!..
В а с я. Да ладно, Петь!
С е б е й к и н. Чего ладно? Чего ладно?
А ты — в техникум!.. До каких пор,
понимаешь?..
В а с я. Я лучше в ДОСААФ вступлю.
С е б е й к и н. Давай в ДОСААФ, хорошо!
П о л у о р л о в. Нельзя бесконечно
заниматься только самим собой.
Нельзя! Копаемся, копаемся в себе, и
уже ничего не видим вокруг.
Эгоцентризм!
С е б е й к и н. Чтоб на работе —
порядок! По общественной — порядок!
Дома — культурно! Жена — тоже человек,
ей тоже внимание надо!..
П о л у о р л о в. Да, между прочим! А
то мы ой как умеем думать о благе
всего человечества, а детишек не
видим, жене букетик забываем купить
в день рождения!..
С е б е й к и н. Во! Идея! Я Клавдии
сегодня — букет! Теще, бог с ней,
букет!.. Ну, Клавдия умрет сейчас!
Захожу, а сам с букетом! «А хочешь,
скажу, Клавдия, уходи с работы, сиди
дома!»
П о л у о р л о в. А я своей: «Хочешь,
иди работай! Чего дома сидишь? Иди!
Будь человеком!»
В а с я. А я тогда домой сегодня
приду. Погляжу, чего они там?..
С е б е й к и н. В библиотеку запишусь!
Я рассказ «Каштанку» не
дочитал, чем там дело кончилось!
П о л у о р л о в. И долги, обязательно
все долги раздать!..
С е б е й к и н. Вась? Гимнастику
будем по утрам, а?
В а с я. С обтиранием!
П о л у о р л о в. Ни куска сахара.
Только ксилит!
С е б е й к и н. И зубы чистить! Понял?..
В а с я. Сперва вставить надо.
С е б е й к и н. Вставим! Все вставим!..
Г о ш а. Вообще мне во вторник в
Копенгаген улетать… Но на тряпки
теперь — ни сантима!..
П о л у о р л о в. Пора! Пора! Надо
браться за главное! У меня тысячи
идей, мне работать надо!
С е б е й к и н. Как новое
оборудование получим, так я к
председателю, к Егору Егорычу!
Ставь, скажу, на участок, и все!
Берусь!
П о л у о р л о в. А я заявление свое
заберу! Сегодня же к Пушкину, сейчас
же! Здорово, скажу, брат Пушкин, не
ожидал?.. Я им докажу!
С е б е й к и н. Ставь, скажу! Под мою
ответственность! Хоть под
матерьяльную!..
В а с я. Ну-ну, ты что, под
матерьяльную!..
П о л у о р л о в. Вот!
Ответственность! Уйти каждый дурак
может!
С е б е й к и н. Они думают, Себейкин
куркулем будет. Шалишь!..

Полуорлов и Себейкин одеваются,
воспламеняясь, и надевают в
суматохе вещи друг друга.
Громкий стук в дверь и голос: «Время!
Время! Пора заканчивать!»

Ладно стучать, все оплочено!..

Гоша, Вася и Адамыч еще не одеты.

А д а м ы ч. Неужто два часа наши
вышли?..
В а с я. Парься больше!.. Ну,
напоследок, Гош!..
Г о ш а. Эх, нас помыть, поскрести, мы
еще ого-го-го-го-гошеньки-го-го!
Пивком плесни, Вась!..
В а с я. Ну! Чистота — залог здоровья!..
Адамыч, идешь?.. (Уходит с Гошей в
парилку.)
Г о л о с  В а с и. А ну, раздайсь! Вот
она, понеслася!.. Отдыхай!
Г о л о с  Г о ш и. Дай, Вася, дай! По-нашему…
А д а м ы ч (тоже идет в парилку,
завернувшись в простыню, как в тогу).
Римлянцы, совграждане, товарищи
дорогие, мирванна!..
С е б е й к и н. Дает старик! Скоро ты,
душеспасатель? Вы быстрей, братцы!
Некогда! Новую жизнь начинать надо!..
Ну, тезка? Ничего посидели?.. И мозги
прояснели, а?
П о л у о р л о в. Ох, хорошо!

Стоят обнявшись. Все окутывается
паром, крики, смех, в дверь стучат.

Г о л о с  В а с и (из пара). Вот она,
посыпалась погода сыроватая!
Г о л о с  Г о ш и. Крещендо! (Поет.)
С е б е й к и н. Васьк, что делаешь?
Пару напустил! Сушить теперь люд’ям!
О других-то подумай! Васьк!.. О
других!.. О люд’ях, говорю!..
П о л у о р л о в. О счастье
человечества!..
А д а м ы ч (выглянув из пара). Филита
ли комедия?..

Конец

1967

Алиса Алисова и Андрей Беляков

СТАРЫЙ НОВЫЙ ГОД

Вот и январь наступил. Рождество позади — сказочное, волшебное, с маленькой — совсем маленькой — грустинкой. Будто на день или на несколько часов вернулось детство, новогодняя елка чудесным образом заполнила весь дом, пихтовый аромат стелется, игрушки тихонько звенят, по всему дому — аромат выпечки. Рождественское утро — хрустальное. Будто ангел рядом — так обычно, за чашкой чая. Только невидим. И так хорошо — словно домой вернулся после дальнего странствия по городам и весям… И так же незаметно все исчезает. И чтобы уж совсем по этому поводу грустно не было — придумались, наверное, Святки, да и Старый новый год поэтому как нельзя кстати…
Капитан Пономаренко не успел в полной мере всем этим насладиться — работа навалилась, — дежурство как раз в ночь на 8-ое. Да и снова эта встреча — непонятно с кем — покоя не давала. Вроде все забылось — а нет-нет, да и всплывет в памяти дедок тот странный и до боли знакомый, и бородач этот с какой-то неуловимой внешностью (вроде и видел где-то раньше, а где — не вспомнить). Пономаренко гнал все это от себя, даже тайком от жены на дачу съездил — стоит ли банька? — Да, стоит, — никуда не деться, стоит. Правда, внутри — дверь-таки открыл — никакого кресла нет, равно как и птицы с фикусом. Все выстыло, выморозило, даже полов еще нет, только лаги и промерзшая земля, наполовину залитая бетоном.
Впереди еще — Старый новый год, который приходился на будни, отмечать особо не планировали — но посидеть вечером под елкой, пригубить бокал, чай с пирогом — святое. После долгой, совсем неянварской, оттепели снова завьюжило, заморозило, зима решила заявить о себе в полную силу — да и то сказать, Крещенье скоро.
Уже в конце дежурства Пономаренко вызвал начальник — и какой-то странный разговор завел — о судьбах мира, о спорте, о несправедливости бытия… Капитан все ждал какой-нибудь неприятности — вроде того, что премии не будет, — но не дождался. Разговор ни о чем был как-то скомкан, и Пономаренко вышел в тоскливом недоумении — «зачем вызывали?». Он шел в задумчивости по коридору в свой кабинет, навстречу вдруг — Трапезунников, весь запыхавшийся, даже фуражка как-то съехала набок: «Товарищ капитан, Вас там ждут, срочно…» — судорожно сглотнул, схватился рукой за горло и прислонился к стенке, мертвенно бледняя. «Ты что, Трапезунников?!» Трапезунников из последних сил помотал головой и, оторвавшись от стены, махнул рукой и шатаясь двинулся дальше по коридору. Пономаренко ускорил шаг и почти влетел в свой кабинет. В кабинете сидел, сгорбившись, какой-то гражданин, голова вдавлена в плечи и опущена, лица не видно. «Привет, Пономаренко, — глухо произнес. — Что, ездил баньку проверять?» — «Ну, ездил…» — «Понятно… Ты вот что — РУСАДА закрывают 14-го; давно пора; одни вредители там засели, — давай-ка вещички собирай, ЧМ по хоккею пробивать поедешь.» — «Что?! Я хоккей только по телевизору смотрю — и то редко. Вот наши молодежники канадцам продули — так вообще всякое желание отпало…» — «Болтаешь много. И все не по делу.» — незнакомец поднял голову, и Пономаренко узнал «бородача», только осунулся он как-то и в буквальном смыле слова посерел, на щеках — показалось капитану — даже чешуйчатость какая-то выступила, но вгляд был по-прежнему жесткий и проникновенный, только вроде злее. «Что смотришь? — задержались мы у вас. Климат не тот, энергии много тратится. Что добыли — на воплощение потратили. Да еще эта ваша гравитация… Чемпионат мира срочно нужен — и не какой-нибудь, а зрелищный, чтоб вся страна переживала и болела. Вот хоккей — подходит.» — «Так это, когда это еще будет… если будет.» — «Вот ты и поможешь ВАДА правильное решение принять. В нашу — то есть вашу — пользу. Ну, — и в нашу, конечно, тоже. А мы пока на базе перекантуемся — азота там хватает, но все на контроле, следить будем, не расслабляйся.» Помолчал. «Тут, похоже, что-то поважнее всплывает…» — «Да делать-то что??…». — «Что, что… отпуск берешь без содержания — и в Лозанну.» — «Господи, ну за что?!» — мысленно взмолился Пономаренко, а вслух только произнес: «Да у меня и загранпаспорта-то нет, да и визу еще надо, биометрию…никак не успеть! Да и языков я не знаю!..». И совсем поникнув: «Да и не пустит меня никто в отпуск-то, и у меня семья, дети…». Бородач молча слушал, только глаза все светлели и светлели — так, что капитану стало не по себе. «Ну, все — хватит. Все уже есть — в кармане-то посмотри. А к начальнику прямо сейчас зайдешь — он все подпишет. Трапезунников вместо тебя будет.» — «Как Трапезунников?! — горло у Пономаренко перехватило, пока он машинально подносил руку к внутреннему карману и нащупывал там что-то в твердой обложке, — Да он только месяц как со стажировки, куда ему отдел!..» «Я за отдел пять лет бился — и вот так этому мальчишке все отдать…» — стучало обидой. «Значит, решено, — бородач поднялся. — Завтра вылетаешь, билеты дома, в тумбочке.» — «А с языком-то что?!». Бородач молча обошел Пономаренко — и исчез. Капитану показалось, что что-то — или кто-то — прошуршал над головой листом бумаги, — волосы под фуражкой зашевелились, и обдало ледяным холодом.
…Лозанна встретила непривычным теплом — трава зеленела, невысокие — то ли туи, то ли кипарисы — зелеными стрелами стояли у старинных приветливых домов. Накрапывал мелкий дождик, небо затянуто облаками. «Куда теперь?» — немного растерялся Пономаренко — и тут же мысленный голос его поправил: «Пейнж, мистер Пейнж», — и ноги сами его понесли к стеклянной извивающейся ленте с пятью огромными олимпийскими кольцами неподалеку.
Непривычный говор накрыл капитана многолюдством, но его уже ничто не смущало — он точно знал, куда идти, что говорить, кому улыбнуться, с кем перекинуться парой фраз — туман в голове постепенно рассеивался, непонятная решимость овладела всем его существом, все казалось знакомым, и, как скаковая лошадь на старте, он только ждал удобного момента, чтобы ринуться в бой, готовый на все. И час настал. Все вдруг замерло —и Пономаренко с удивлением и как бы со стороны увидел себя на трибуне в прекрасно сидящем костюме и с запонками в манжетах (запонки его особенно поразили). Изящным жестом призвав всех к вниманию, он услышал отлично поставленную английскую речь, слова вылетали сами, без задержки, внимательные лица всплывали и снова удалялись; капитан уловил одобрительный наклон головы председателя, и в ушах тихонько зазвенели, набирая обороты, фанфары. «Победа!», — скорее понял, чем успел подумать.
…На выходе толпились журналисты — «мистер Пейнж, мистер Пейнж!», но Пономаренко гордо прошествовал мимо к черному лимузину, ожидавшему его у входа; охранник прикрывал тылы. «Все!» — выдохнул он, устраиваясь на заднем сиденье, — «И не так уж и страшно оказалось…». Приятной волной поднималась гордость за себя и за страну — «МЧМ по хоккею наш, в газетах уже, наверное, написали». Пономаренко почувствовал себя Штирлицем после успешно выполненного задания и даже немного взгрустнул — может, и узнают о нем, но лет через сто. Ну, или — пятьдесят. «Такова судьба разведчика!» — вздохнул капитан. Насладиться успехом в полной мере не удалось — чей-то локоть уперся ему в бок. Пономаренко перестал дышать и скосил один глаз. Рядом сидел приятно улыбающийся средних лет господин в сером костюме, но глаза отливали знакомым холодным серебром с едва заметной желтинкой. «Веки! — опять они…» — и вдруг разом навалилась усталость, мистер Пейнж исчез — будто и не было, — на заднем сиденье сидел снова капитан Пономаренко, но, правда, все в том же хорошем, но уже помятом костюме; запонки в манжетах остались. — «Повезло тебе, Пономаренко, легко отделался, можешь, когда соберешься. Правда, не до конца отработал — миллион евро-то так и не отбил.» — «Какой миллион?..» — не понял Пономаренко. «Сбил всю волну…», — обескуражился капитан, а вслух произнес: «Мы в аэропорт?» — «В аэропорт, в аэропорт. В Иран полетишь — там сейчас судьбы мира решаются — не решим там вопрос, и хоккей не поможет.» Через секунду — резко: «По дороге объясню.» Пономаренко откинулся на сиденье и тихо застонал.
… «…Хаййа ′аля-с-салят!.. Хаййа ′аля-с-салят!..» — доносилось откуда-то сбоку и сверху. Человеческое море затихло, и волна будто разом припала к земле. Самолет кружил над Керманом — садиться до конца молитвы было нельзя. Желтые горы, серые пустыни, какие-то полуразрушенные то ли холмы, то ли что-то древнее — такое же желто-серое, округлое, будто обдутое ветрами и обметенное песками, наполовину в них и скрытое.
Пономаренко то и дело промокал платком лоб, хотя в салоне было не жарко. Бросил взгляд на часы — дата стояла 3 января. Пономаренко уже ничему не удивлялся. Летел он один. То есть думал — что один. А там… кто его знает на самом деле! Задание у него было простое: надо было добраться до Райана (тот самый заметенный пустыней древний город недалеко от Кермана), пройти по нему после вечернего муаззина — а слышно его всюду, ошибиться трудно, — точно на восток полкилометра и свернуть на север. Зайти в дом, уже ставший почти пещерой, и ждать. Наконец самолет совершил посадку. Однако аэропорт был оцеплен, проверка — после ночи со 2-го на 3-ье — была жесткой, иностранцев не пропускали. Пономаренко по инструкции и не без внутренней дрожи приступил к плану «Б», (даже «Отче наш» вспомнил, хотя слышал только в детстве, когда молилась бабушка): достал из внутреннего кармана маленькую таблетку и положил под язык. Уже через минуту почувствовал, что может спокойно перемещаться, и его не только никто не останавливает — но и не замечает. Теперь нужно было добраться до места, солнце уже садилось.
Дребезжащий «Делюкс», напоминавший «Антилопу-Гну» и направлявшийся в Йезд, дергаясь и фыркая мотором на поворотах, притормозил у Райана, и Пономаренко под белозубые улыбки и улюлюканье местных жителей ступил на выветренную веками землю, которая на удивление оказалась твердой. «Делюкс» выплюнул облачко едкого дыма и скрылся. Тишина охватила мир. Под ногами скрипел крупный песок — казалось, эхо забирается внутрь и пробирает до дрожи. Стараясь ни о чем не думать, капитан двинулся вперед. Вот, наконец, поворот на север, вокруг — то, что было когда-то домами, с зияющими ртами-пещерами; все на одно лицо. «В который?..» — в замешательстве топтался Пономаренко. Мелькнула какая-то тень, сердце подпрыгнуло и остановилось. «Подь сюды!.. Подь сюды!» — что-то махнуло рукой, и громкий шепот отозвался в капитане радостной — до слез! — волной: «свой! Дедок!». Пономаренко едва удержался, чтобы не броситься с раскрытыми объятиями, — на пороге одной из пещер стоял в белой дишдаше дедок все с той же рыжеватой бороденкой. «Ну, ты и бестолочь, ждем тебя, ждем», — пробурчал дедок, пропуская Пономаренко в пещеру. Внутри мерцал крохотный огонек непонятного происхождения, едва уловимые блики струились по стенам; посредине на циновке сидел еще кто-то — но даже не обернулся на Пономаренко. Дедок не торопился их представить друг другу — похоже, незнакомец и так знал, а капитану, может, и не положено было… Дедок, не предлагая Пономаренко присесть и явно торопясь, заговорил — и, отметил про себя капитан, — всякий деревенский говор пропал, голос тихий, но твердый и уверенный, почти командный: «Ситуация изменилась в корне. Все накалено до предела. С ними, — дедок полуобернулся в сторону сидящего, — мы договорились; было непросто, но — договорились.» Капитан покосился — незнакомец, как ему показалось, чуть ли не затылком, прикрытым черной чалмой, следил и внимательно слушал; капитану даже померещились его пронзительные черные с легким прищуром глаза — неторопливые и глубокие как бездна. «…предоставляется шанс войти в историю и дать пощечину Америке — и без вредоносных последствий для страны и мира, — монотонно, словно вбивая в голову гвозди, продолжал дедок. — От тебя нужны точные координаты — и срочно.» Помолчал — и будто точку поставил: «Архи-срочно. Немедленно.» — «Какие координаты?..» — еще не понимал Пономаренко. Дедок сдержанно, но досадливо поморщился; незнакомец проявлял поистине восточное терпение. «Координаты и цели, куда можно нанести ракетный удар. Иранцы подняли красный флаг — а с этим не шутят. Войны никто не хочет — но урок должен быть дан.» Незнакомец неуловимо кивнул, соглашаясь с правильностью подачи информации. «Словом, ты летишь в Вашингтон.» — «Как?… Когда…» — больше по наитию, чем осознанно, заплетаясь языком, едва выговорил Пономаренко; в голове у него все кружилось и позвякивали колокольчики — какие привязывают на шею и с обоих боков верблюда, чтоб не потерялся в пустыне. Для посвященного они — услаждение слуха, придающие кораблям пустыни хорошее настроение, живость и подвижность. Пономаренко посвященным не был, и этот звон пытался унять силой воли, сжатой в кулак. Дедок, сейчас странным образом больше походивший на худощавого высокого юношу, полуоглянувшись на своего спутника, все так же невозмутимо восседавшего посредине комнаты с колеблющимися отсветами, пальцами осторожно разжал кулак Пономаренко: «Вылетаешь сейчас. Инструкции — в пути», — и вложил в ладонь два каких-то кругляша. — «В Вашингтон — как положено, по форме. Здесь тебе гуталин для сапог и паста гоя для бляхи».
… Ровно гудели двигатели. В салоне — прохладно, кресла удобные, места много, стальные приборы. Qatar Airways оправдывали себя. Пономаренко пытался уснуть и забыть последние часы, но они вновь и вновь вставали перед глазами — как чуть ли не партизанскими тропами под дулами автоматов каких-то действительно бородачей, которым его сдал дедок, добирался до Тегерана на какой-то бешеной колымаге (аэропорт на неопределенное время был закрыт для вылетов), как с него трясли деньги на билет, а он не понимал ничего, пока из нагрудного кармана некто одноглазый в черной чалме не вытащил золотой слиток и куда-то исчез с ним, а потом впихнул, еще до начала посадки, уже совсем едва живого капитана на трап самолета, яростно вращая черным глазом и что-то вдогонку прокричав ему («матерился, наверное» — мелькуло где-то на периферии сознания). Жадно выпив принесенный очаровательной стюардессой в темно-алом костюме и такой же шляпке с антилопой сбоку напиток, Пономаренко наконец понемногу стал приходить в себя, но давалось это ему с трудом. Посадка в Дохе — и через 17 часов — Вашингтон. Это был самый дорогой, но и самый быстрый путь. «Главное — успеть». Пономаренко успевал.
…Белый дом, а в особенности Западное крыло, капитана поначалу не впечатлил — «так себе особнячок, у нас на Рублевке и покруче есть». Однако попав внутрь, он не сразу сообразил направление движения, хоть и старательно заучил карту и маршрут перемещения (благо время в полете было). Надраенные черным гуталином сапоги торжественно поскрипывали и источали амбрe, от начищенной бляхи исходило сияние — и какие-то чопорно-непонятные люди шарахались от Пономаренко (а он — от них); по-английски они, видимо, не понимали, ибо все попытки капитана уточнить маршрут следования к советнику Президента ни к чему не приводили, что несколько его озадачило. Впрочем, решение пришло довольно быстро и неожиданно — из невзрачной двери, которую и не заметить было, вынырнула неприметная личность, просканировала, не церемонясь, неким прибором спереди и сзади Пономаренко («как собака обнюхала») и, ничего не говоря, но с улыбкой, увлекла его за собой.
Советник был тоже улыбчив и на удивление понятлив — он без долгих разговоров написал что-то на бумажке и передал Пономаренко. «Здесь 16 координат. Я думаю, достаточно, мистер…?», — снова улыбнулся, протянул руку, — Пономаренко не успел ничего ответить, как вновь появилась та же «лисья» (определил капитан) личность и уже почти по-родственному подхватила его под руку, по пути что-то нежно-уважительно тараторя, но этот английский Пономаренко почти не понимал, он отчаянно улыбался, кивал головой в надежде скрыть, но личности, похоже, это было все равно — градус ее доброжелательности все возрастал и достиг апогея перед дверьми.
Свежий январский вечер принял Пономаренко в свои объятия.
А дальше — все понеслось как в калейдоскопе (хотя, казалось, — куда уж больше?). — Последние двое суток, слепившие в один энергетический сгусток годы, Пономаренко и так уже не ощущал принадлежности самому себе — и все ждал какого-нибудь подвоха: не то земля разверзнется под ногами, не то премию все-таки выдадут — но не ему. Однако поразмышлять не довелось: как из-под земли вынырнула тощеватая фигура, пристроилась рядом и, не раскрывая губ, произнесла: «Не поворачивай головы, капитан, координаты проверить надо» — и Пономаренко ощутил нечто извивающееся и прохладное близ тела. И — уже открыто, забежав вперед, фигура знакомо осклабилась: «Ну ты чо, не признал что ль? По америкам шастаешь?» — глаза дедка заискрились сдержанной усмешкой, жиденькая, но аккуратно постриженная и чем-то нафабренная бороденка торчала острым клинышком. «Издевается, что ли», — не имея уже сил удивляться подумал Пономаренко и остановился. «Ладно, ладно, не переживай! — дедок панибратски похлопал капитана по плечу. — Дадим, дадим тебе один денек на Рождество — передохнешь дома!» — «А дальше?..» — «А дальше — полетишь с Ним шестым охранником.» — «Куда?..» — «Куда, куда… На Kudykinhills! — засмеялся своей шутке дедок. — Узнаешь» — и свистнул. Остановилось такси, дедок впихнул Пономаренко, и по-русски — водителю: «В Шереметьево!». Тот не выказал никакого удивления, кивнул — и Пономаренко как отрубило: уснул. Видимо, сказалось нечеловеческое напряжение последних суток.
…Рождественскую ночь Пономаренко провел дома, от которого, признаться, за эти трое бесконечно длящихся и секундно пролетевших суток он отвык. Странной казалась и нарядная елка, и снег за окном, и лишь любимый пирог как-то примирил — он даже стал узнавать домочадцев и вспомнил всех поименно. Только непривычна была какая-то жалостливая хлопотливость жены, то и дело тревожно поглядывавшей на него — будто с ним что-то не так. Впрочем, времени на всякие экзистенциалистские экзерсисы не было — 7-го, рано утром, под окном прогнусавил клаксон: за Пономаренко приехали. Черный «воронок», подскакивая по брусчатке, промчался по еще сонному городу, лихо завернул и притормозил, скрипнув рессорами. Дверь машины распахнулась — «выходи!». Пономаренко осторожно огляделся — зубчатые стены красного кирпича за темнеющими елями вдоль них — «значит, не в НКВД… К Самому?!…». …ИВ, попыхивая трубкой, мягко прошелся по кабинету, остановился и, прищурив глаз, посмотрел на капитана, насмешливо наслаждаясь его оторопью: «Интэрэсные дела у вас там творятся, нэ находищь, капитан?» — «Пока капитан», — негромко сделал ударение на слове «пока». — «Слюшай, что я тебе скажу — и передай там, раз уж ты такой…выбранный, что ли?… Так вот, между двух стульев в Истории еще никому усидеть не удавалось — и вам не удастся… Думаете — умнее всех, что ли?!..» — Голос слегка напрягся, глаза смотрели куда-то поверх головы капитана: «Выбирайте — и побыстрее, время против вас. Последний шанс вам дается.» Развернулся спиной — и зашагал в глубь кабинета. В конце полуобернулся: «Не упустите…». …Пономаренко протер глаза. За рулем сидел дедок — правда, почему-то без ставшей капитану родной бородки. Но это был он — да точно он! «Слушай внимательно», — серьезно и глядя впереди себя проговорил дедок. Руки его почему-то были в черных кожаных перчатках, сам — тоже в черной кожанке на белом меху, а на голове — косоухая рыжая шапка-ушанка непонятного меха и происхождения. — «Летишь бортом с ВВ в Сирию. Сидишь тихо вместе с охранниками, молчишь и не отсвечиваешь. Секретный визит. Пока ВВ встречается с БА, передашь координаты — бумажка с собой? (Пономаренко кивнул) — иранской стороне». — «А как…» — «Не перебивай, — тебя узнают, и ты — узнаешь. Не ошибись.» — Дедок вдруг так знакомо глянул в глаза капитану, что у того пошли мурашки по спине, и даже фуражка — показалось — приподнялась на голове, но потом плавно опустилась обратно.
…Дамаск уже по-восточному показался родным, хотя раньше Пономаренко никогда там не был. Держался вместе с остальными охранниками, на полшага позади — впрочем, им было не до него: работа. И они знали, что их будет в этот раз шестеро. Расположились у входа в здание, где проходила встреча Самих. Время шло, сердце у Пономаренко поднывало — никто не появлялся, и что делать — он не знал. Вдруг большой полосатый мяч заскакал по асфальту и покатился прямо к капитану, за ним выскочил чернявый пацаненок — и замер. «Можно», — сделал жест рукой капитан, мальчишка подбежал и наклонился поднять мяч — в этот момент Пономаренко и услышал на чистом русском: «Бумажку мне» — и на капитана глянули в упор знакомые глаза с веками «из крокодильей кожи»: «Главный!» Пономаренко сработал четко, никто ничего не заметил. Встреча тем временем завершилась, лидеры вышли, прощальное рукопожатие — и неожиданно ВВ, обернувшись, скользнул взглядом и, полуулыбнувшись, — Пономаренко был в том уверен! — подмигнул капитану. От сердца отлегло. Испарина выступила на лбу и собралась мелкими капельками. В перерыв официант, подавая воду, слегка наклонился: «Вам с газом или без газа, сэр?..Штатам нужны гарантии — если вентиль при открытии газопровода — по часовой, — значит, договоренности иранской стороной подтверждены. Информацию передаете сегодня, поздним вечером вылет в Турцию. …Слушаю, сэр, без газа».
Пономаренко мучительно соображал — где, и главное — как? (он же при исполнении) искать этого мальчишку, ибо кому еще передавать информацию — у него предположений не было. Однако все пошло не так. Двух охранников, и его в том числе, сняли с поста (местные коллеги заменили — по настоянию БА и с согласия ВВ), и он оказался ненароком среди немногочисленной избранной публики, окружившей двух президентов на небольшой лужайке внутреннего двора. Легкий, несмотря на общую напряженность, разговор, в котором ВВ позволил себе почти шутку — вот-де, сегодня мир поворачиваем к миру, а завтра вентиль будем поворачивать, главное не ошибиться — в какую сторону… Пономаренко как толкнули, и он громко выпалил: «По часовой стрелке!» — и сам испугался. ВВ посмотрел на него улыбчиво — глаза, однако, стальные — и бархатным голосом спросил: «Вы уверены?» — Пономаренко, завороженно глядя в глаза Президента, только сильно кивнул подбородком — дыхание у него перехватило — и вытянул руки по швам, — аж ладошки вспотели. ВВ ласково прикоснулся к рукаву капитана и мягко произнес: «Ну что ж, раз Вы уверены — так и будем действовать», — и опять полуулыбнулся, адресуясь уже к публике. Все вежливо и коротко рассмеялись шутке Президента.
… Поздним вечером секретный борт сел в Стамбуле. Утром 8-го все СМИ гудели об ответке Ирана — выпущено 16 ракет, цели поражены. «…сегодня, 8 января, в день, навсегда отмеченный позором, США подверглись неожиданной и вероломной атаке…». И словно призрак более чем столетней давности пронесся — в образе мальчишки-продавца газет по улицам разных городов и стран — «в Сараево эрц-герцога убили!..». В Стамбуле, однако, стояла звенящая тишина. Молчал и мистер Т. Все ждали. Корреспондентов не пустили даже на протокольное фотографирование.
Но вот, наконец, открытие газопровода — появляются ВВ и РЭ, лица напряжены — и это заметно, несмотря на демонстрируемое спокойствие и уверенные жесты. Руки ВВ и РЭ на вентиле. Все затаили дыхание. Поворот. — И: по часовой стрелке!!. — Выдох. Облегчения. У всех, включая мистера Т, который, узнав об этом, сказал: O′key, — и порвал первый вариант своего выступления, которое состоится только вечером 8-го января. Обрывок листа упал текстом вверх и можно было прочитать: «….никогда, со времен Перл-Харбора, нигде и никто не осмеливался возразить Америке и ее могуществу! Этот трагический день Америки — день ее позора. Эта пощечина может быть смыта только кровью; мы сотрем с лица…». Мистер Т смахнул с лица какую-то тень, но не полностью, и безо всяких эмоций сообщил, что «…все счастливы, что никто не пострадал, потому что наши силы как никогда велики, а система раннего предупреждения, — здесь он поискал глазами кого-то в зале, но, видимо, не нашел, — сработала отлично …». Говорил он долго, монотонно и утомительно…
Небо просветлело, все вокруг успокоилось и зажило обычной жизнью. Только пресса неустанно трудилась. Некоторые, кстати, с упоением смаковали тот самый поворот вентиля по часовой — дескать, так закрывают, а не открывают; открывают — против часовой. — «Нет ничего забавнее на свете, чем новости в сети или в газете!»
….А Пономаренко? — А Пономаренко … забыли в Турции! Всем было не до него. Он бродил, потерянный, по Стамбулу, и что-то шептал себе под нос. Пару раз он подбегал к живописным дервишам и пытался заглянуть в лицо, всякий раз испуганно отшатываясь, будто увидел не то, что ожидал. Денег у него не было, языка он не знал — английский тоже вдруг выветрился, причем сразу и бесповоротно, кроме, почему-то, одной фразы: «give me money». Почему именно этой — непонятно. Он пытался ее применить, но его один раз почти побили, а второй — едва не забрали в участок. Спасло то, что Пономаренко как-то быстро обветшал, побурел и вполне сходил за своего. Спал он то на крытом рынке, спрятавшись за бочками с рыбой, то забившись в тесном тупичке между старыми домами в исторической части города. Он обвык и начал входить во вкус вольной бродяжей жизни. Даже выучил с дюжину самых необходимых турецких слов и начал заводить знакомства. Но вдруг ранним утром, когда он по привычке прогуливался вдоль Босфора, его окликнул где-то слышанный голос: «Пономаренко!» Он остановился и обернулся. Рядом стоял дедок, в тюрбане на голове и в каком-то восточном халате с длинным кривым кинжалом за поясом; знакомая рыжеватая бороденка опять отросла — ее-то и узнал Пономаренко. «Привет, Пономаренко! Ты что — по пути генерала Чарноты решил пойти? Так еще не дослужился!..» Пономаренко хмуро смотрел и молчал. «Ладно, ладно, все образуется!» — дедок потрепал по руке, которую Пономаренко отдернул и спрятал за спину. «Да… одичал ты совсем», — вздохнул дедок. — «Ну, ничего, не грусти! — К Старому новому году будешь как новенький! Любишь ты этот телевизор и апельсины, что ж с тобой делать!»

….. «Вася, вставай, — Новый год же! Старый!» — трясла за плечо жена. Пономаренко открыл один глаз: он лежал на диване, около елки, а из кухни плыл аромат его любимого пирога.

……………………….

Алиса Алисова и Андрей Беляков

СТАРЫЙ НОВЫЙ ГОД
Вот и январь
наступил. Рождество позади — сказочное, волшебное, с маленькой — совсем
маленькой — грустинкой. Будто на день или на несколько часов вернулось детство,
новогодняя елка чудесным образом заполнила весь дом, пихтовый аромат стелется,
игрушки тихонько звенят, по всему дому — аромат выпечки. Рождественское утро
— хрустальное. Будто ангел рядом — так
обычно, за чашкой чая. Только невидим. И так хорошо — словно домой вернулся
после дальнего станствия по городам и весям… И так же незаметно все исчезает.
И чтобы уж совсем по этому поводу грустно не было — придумались, наверное,
Святки, да и Старый новый год поэтому как нельзя кстати…
Капитан
Пономаренко не успел в полной мере всем этим насладиться — работа навалилась, —
дежурство как раз в ночь на 8-ое. Да и снова эта встреча — непонятно с кем —
покоя не давала. Вроде все забылось — а нет-нет, да и всплывет в памяти дедок
тот странный и до боли знакомый, и бородач этот с какой-то неуловимой внешностью
(вроде и видел где-то раньше, а где — не вспомнить). Пономаренко гнал все это
от себя, даже тайком от жены на дачу съездил — стоит ли банька? — Да, стоит,
— никуда не деться, стоит. Правда, внутри — дверь-таки открыл — никакого
кресла нет, равно как и птицы с фикусом. Все выстыло, выморозило, даже полов
еще нет, только лаги и промерзшая земля, наполовину залитая бетоном.
Впереди еще —
Старый новый год, который приходился на будни, отмечать особо не планировали —
но посидеть вечером под елкой, пригубить бокал, чай с пирогом — святое. После
долгой, совсем неянварской, оттепели снова завьюжило, заморозило, зима решила
заявить о себе в полную силу — да и то сказать, Крещенье скоро.
Уже в конце
дежурства Пономаренку вызвал начальник — и какой-то странный разговор завел — о
судьбах мира, о спорте, о несправедливости бытия… Капитан все ждал какой-нибудь неприятности — вроде того, что
премии не будет, — но не дождался.
Разговор ни о чем был как-то скомкан, и Пономаренко вышел в тоскливом
недоумении — «зачем вызывали?». Он шел в задумчивости по коридору в свой
кабинет, навстречу вдруг — Трапезунников, весь запыхавшийся, даже фуражка
как-то съехала набок: «Товарищ капитан, Вас там
ждут, срочно…» — судорожно
сглотнул, схватился рукой за горло и прислонился к стенке, мертвенно бледняя.
«Ты что, Трапезунников?!» Трапезунников из последних сил помотал головой и,
оторвавшись от стены, махнул рукой и
шатаясь двинулся дальше по коридору. Пономаренко ускорил шаг и почти
влетел в свой кабинет. В кабинете сидел, сгорбившись, какой-то гражданин,
голова вдавлена в плечи и опущена, лица не видно. «Привет, Пономаренко, — глухо произнес. — Что, ездил баньку проверять?» — «Ну, ездил…» — «Понятно… Ты вот что — РУСАДА закрывают
14-го; давно пора; одни вредители там засели, —
давай-ка вещички собирай, ЧМ по хоккею пробивать поедешь.» — «Что?! Я хоккей только по телевизору смотрю
— и то редко. Вот наши молодежники канадцам продули — так вообще всякое желание
отпало…» — «Болтаешь много. И все не по
делу.» — незнакомец поднял голову, и
Пономаренко узнал «бородача», только осунулся он как-то и в буквальном смыле
слова посерел, на щеках — показалось капитану — даже чешуйчатость какая-то
выступила, но вгляд был по-прежнему жесткий и проникновенный, только вроде
злее. «Что смотришь? — задержались мы у
вас. Климат не тот, энергии много тратится. Что добыли — на воплощение
потратили. Да еще эта ваша гравитация… Чемпионат мира срочно нужен — и не
какой-нибудь, а зрелищный, чтоб вся страна переживала и болела. Вот хоккей —
подходит.» — «Так это, когда это еще будет… если
будет.» — «Вот ты и поможешь ВАДА
правильное решение принять. В нашу — то есть вашу — пользу. Ну, — и в нашу, конечно, тоже. А мы пока на базе
перекантуемся — азота там хватает, но все на контроле, следить будем, не
расслабляйся.» Помолчал. «Тут, похоже, что-то поважнее всплывает…» — «Да делать-то что??…». — «Что,
что… отпуск берешь без содержания — и в Лозанну.» — «Господи, ну за что?!» — мысленно взмолился Пономаренко, а вслух
только произнес: «Да у меня и загранпаспорта-то нет, да и визу еще надо, биометрию…никак не
успеть! Да и языков я не знаю!..». И
совсем поникнув: «Да и не пустит меня никто в отпуск-то, и у меня семья,
дети…». Бородач молча слушал, только глаза все светлели и светлели — так, что
капитану стало не по себе. «Ну, все — хватит. Все уже есть — в кармане-то
посмотри. А к начальнику прямо сейчас зайдешь — он все подпишет. Трапезунников
вместо тебя будет.» — «Как Трапезунников?! — горло у Пономаренко
перехватило, пока он машинально подносил руку к внутреннему карману и нащупывал
там что-то в твердой обложке, — Да он
только месяц как со стажировки, куда ему отдел!..» «Я за отдел пять лет бился — и вот так этому
мальчишке все отдать…» — стучало обидой. «Значит, решено, —
бородач поднялся. — Завтра
вылетаешь, билеты дома, в тумбочке.»
— «А с языком-то что?!». Бородач
молча обошел Пономаренко — и исчез. Капитану показалось, что что-то — или
кто-то — прошуршал над головой листом бумаги, — волосы под фуражкой
зашевелились, и обдало ледяным холодом.
…Лозанна
встретила непривычным теплом — трава зеленела, невысокие — то ли туи, то ли
кипарисы — зелеными стрелами стояли у старинных приветливых домов. Накрапывал
мелкий дождик, небо затянуто облаками. «Куда теперь?» — немного растерялся Пономаренко — и тут же
мысленный голос его поправил: «Пейнж, мистер Пейнж», — и
ноги сами его понесли к стеклянной извивающейся ленте с пятью огромными
олимпийскими кольцами неподалеку.
Непривычный
говор накрыл капитана многолюдством, но его уже ничто не смущало — он точно
знал, куда идти, что говорить, кому улыбнуться, с кем перекинуться парой фраз —
туман в голове постепенно рассеивался, непонятная решимость овладела всем его
существом, все казалось знакомым, и, как скаковая лошадь на старте, он только
ждал удобного момента, чтобы ринуться в бой, готовый на все. И час настал. Все
вдруг замерло —и Пономареко с удивлением
и как бы стороны увидел себя на трибуне в прекрасно сидящем костюме и с
запонками в манжетах (запонки его особенно поразили). Изящным жестом призвав
всех к вниманию, он услышал отлично поставленную английскую речь, слова
вылетали сами, без задержки, внимательные лица всплывали и снова удалялись;
капитан уловил одобрительный наклон головы председателя, и в ушах тихонько
зазвенели, набирая обороты,
фанфары. «Победа!», — скорее
понял, чем успел подумать.
…На выходе
толпились журналисты — «мистер Пейнж, мистер Пейнж!», но Пономаренко гордо
прошествовал мимо к черному лимузину, ожидавшему его у входа; охранник
прикрывал тылы. «Все!» — выдохнул он, устраиваясь на заднем сиденье, —
«И не так уж и страшно оказалось…». Приятной волной поднималась гордость за
себя и за страну — «МЧМ по хоккею наш, в газетах уже, наверное, написали». Пономаренко почувствовал себя Штирлицем после
успешно выполненного задания и даже немного взгрустнул — может, и узнают о нем,
но лет через сто. Ну, или — пятьдесят. «Такова судьба разведчика!» — вздохнул капитан. Насладиться успехом в полной мере не удалось
— чей-то локоть уперся ему в бок.
Пономаренко перестал дышать и скосил один глаз. Рядом сидел приятно
улыбающийся средних лет господин в сером костюме, но глаза отливали знакомым
холодным серебром с едва заметной желтинкой. «Веки! — опять они…» — и вдруг разом навалилась усталость, мистер
Пейнж исчез — будто и не было, — на
заднем сиденье сидел снова капитан Пономаренко, но, правда, все в том же
хорошем, но уже помятом костюме; запонки в манжетах остались. — «Повезло тебе,
Пономаренко, легко отделался, можешь, когда соберешься. Правда, не до конца
отработал — миллион евро-то так и не отбил.»
— «Какой миллион?..» — не понял Пономаренко. «Сбил всю волну…», — обескуражился капитан, а вслух произнес:
«Мы в аэропорт?» — «В аэропорт, в
аэропорт. В Иран полетишь — там сейчас судьбы мира решаются — не решим там
вопрос, и хоккей не поможет.» Через секунду —
резко: «По дороге объясню.» Пономаренко откинулся на сиденье и тихо
застонал.
… «…Хаййа ′аля-с-салят!..
Хаййа ′аля-с-салят!..» — доносилось откуда-то сбоку и сверху.
Человеческое море затихло, и волна будто разом припала к земле. Самолет кружил
над Керманом — садиться до конца молитвы было нельзя. Желтые горы, серые
пустыни, какие-то полуразрушенные то ли холмы, то ли что-то древнее — такое же
желто-серое, округлое, будто обдутое ветрами и обметенное песками, наполовину в
них и скрытое.
Пономаренко то и дело промокал платком
лоб, хотя в салоне было не жарко. Бросил взгляд на часы — дата стояла 3 января.
Пономаренко уже ничему не удивлялся.
Летел он один. То есть думал — что один. А там… кто его знает на самом
деле! Задание у него было простое: надо было добраться до Райана (тот самый
заметенный пустыней древний город недалеко от Кермана), пройти по нему после
вечернего муаззина — а слышно его всюду, ошибиться трудно, — точно на восток
полкилометра и свернуть на север. Зайти в дом, уже ставший почти пещерой, и
ждать. Наконец самолет совершил посадку. Однако аэропорт был оцеплен, проверка
— после ночи со 2-го на 3-ье — была жесткой, иностранцев не пропускали.
Пономаренко по инструкции и не без внутренней дрожи приступил к плану «Б»,
(даже «Отче наш» вспомнил, хотя слышал
только в детстве, когда молилась бабушка): достал из внутреннего кармана
маленькую таблетку и положил под язык. Уже через минуту почувствовал, что может
спокойно перемещаться, и его не только никто не останавливает — но и не
замечает. Теперь нужно было добраться до места, солнце уже садилось.
Дребезжащий «Делюкс», напоминавший
«Антилопу-Гну» и направлявшийся в Йезд, дергаясь и фыркая мотором на поворотах,
притормозил у Райана, и Пономаренко под белозубые улыбки и улюлюканье местных
жителей ступил на выветренную веками
землю, которая на удивление оказалась твердой.
«Делюкс» выплюнул облачко едкого дыма и скрылся. Тишина охватила мир.
Под ногами скрипел крупный песок — казалось, эхо забирается внутрь и пробирает
до дрожи. Стараясь ни о чем не думать, капитан двинулся вперед. Вот, наконец,
поворот на север, вокруг — то, что было когда-то домами, с зияющими ртами-пещерами;
все на одно лицо. «В который?..» — в замешательстве топтался Пономаренко.
Мелькнула какая-то тень, сердце подпрыгнуло и остановилось. «Подь сюды!.. Подь
сюды!» —
что-то махнуло рукой, и громкий шепот отозвался в капитане радостной —
до слез! — волной: «свой! Дедок!». Пономаренко едва
удержался, чтобы не броситься с
раскрытыми объятиями, — на пороге одной
из пещер стоял в белой дишдаше дедок все с той же рыжеватой бороденкой. «Ну, ты
и бестолочь, ждем тебя, ждем», —
пробурчал дедок, пропуская Пономаренко в пещеру. Внутри мерцал крохотный огонек
непонятного происхождения, едва уловимые блики струились по стенам; посредине
на циновке сидел еще кто-то — но даже не обернулся на Пономаренко. Дедок не
торопился их представить друг другу —
похоже, незнакомец и так знал, а капитану, может, и не положено было… Дедок,
не предлагая Пономаренко присесть и явно торопясь, заговорил — и, отметил про
себя капитан, — всякий деревенский говор пропал, голос тихий,
но твердый и уверенный, почти командный: «Ситуация изменилась в корне. Все накалено до предела.
С ними, — дедок полуобернулся в сторону
сидящего, — мы договорились; было непросто, но —
договорились.» Капитан покосился — незнакомец, как ему показалось, чуть ли не
затылком, прикрытым черной чалмой, следил и внимательно слушал; капитану даже
померещились его пронзительные черные с легким прищуром глаза — неторопливые и глубокие как бездна.
«…предоставляется шанс войти в историю и дать пощечину Америке — и без
вредоносных последствий для страны и мира,
— монотонно, словно вбивая в голову гвозди, продолжал дедок. — От тебя нужны точные координаты — и
срочно.» Помолчал — и будто точку поставил: «Архи-срочно.
Немедленно.» — «Какие координаты?..» —
еще не понимал Пономаренко. Дедок сдержанно, но досадливо поморщился;
незнакомец проявлял поистине восточное терпение. «Координаты и цели, куда можно
нанести ракетный удар. Иранцы подняли красный флаг — а с этим не шутят. Войны
никто не хочет — но урок должен быть дан.» Незнакомец неуловимо кивнул, соглашаясь
с правильностью подачи информации. «Словом, ты летишь в Вашингтон.» — «Как?… Когда…» — больше по наитию, чем осознанно, заплетаясь
языком, едва выговорил Пономаренко; в голове у него все кружилось и позвякивали
колокольчики — какие привязывают на шею и с обоих боков верблюда, чтоб не
потерялся в пустыне. Для посвященного они — услаждение слуха, придающие
кораблям пустыни хорошее настроение, живость и подвижность. Пономаренко
посвященным не был, и этот звон пытался унять силой воли, сжатой в кулак.
Дедок, сейчас странным образом больше походивший на худощавого высокого юношу,
полуоглянувшись на своего спутника, все так же невозмутимо восседавшего
посредине комнаты с колеблющимися отсветами, пальцами осторожно разжал кулак
Пономаренко: «Вылетаешь сейчас. Инструкции — в пути», — и вложил в ладонь два каких-то
кругляша. — «В Вашингтон — как положено,
по форме. Здесь тебе гуталин для сапог и паста гоя для бляхи».
… Ровно гудели двигатели. В салоне — прохладно, кресла удобные, места много,
стальные приборы. Qatar Airways оправдывали себя.
Пономаренко пытался уснуть и забыть последние часы, но они вновь и вновь
вставали перед глазами — как чуть ли не
партизанскими тропами под дулами автоматов каких-то действительно бородачей,
которым его сдал дедок, добирался до
Тегерана на какой-то бешеной колымаге (аэропорт на неопределенное время был
закрыт для вылетов), как с него трясли деньги на билет, а он не понимал ничего,
пока из нагрудного кармана некто плотный и одноглазый в черной чалме не вытащил
золотой слиток и куда-то исчез с ним, а потом впихнул, еще до начала посадки,
уже совсем едва живого капитана на трап самолета, яростно вращая черным глазом
и что-то вдогонку прокричав ему («матерился, наверное» — мелькуло где-то на периферии сознания). Жадно
выпив принесенный очаровательной стюардессой в темно-алом костюме и такой же
шляпке с антилопой сбоку (привет «Делюксу»!) напиток, Пономаренко наконец
понемногу стал приходить в себя, но давалось это ему с трудом. Посадка в Дохе —
и через 17 часов — Вашингтон. Это был
самый дорогой, но и самый быстрый путь. «Главное — успеть». Пономаренко
успевал.
…Белый дом, а в особенности Западное
крыло, капитана поначалу не впечатлил — «так себе особнячок, у нас на Рублевке
и покруче есть». Однако попав внутрь, он не сразу сообразил направление
движения, хоть и старательно заучил карту и маршрут перемещения (благо время в
полете было). Надраенные черным гуталином сапоги торжественно поскрипывали и
источали амбрé, от
начищенной бляхи исходило сияние — и
какие-то чопорно-непонятные люди шарахались от Пономаренки (а он — от них);
по-английски они, видимо, не понимали, ибо все попытки капитана уточнить
маршрут следования к советнику Президента ни к чему не приводили, что несколько
его озадачило. Впрочем, решение пришло
довольно быстро и неожиданно — из невзрачной двери, которую и не заметить было,
вынырнула неприметная личность, просканировала, не церемонясь, неким прибором
спереди и сзади Пономаренку («как собака обнюхала») и, ничего не говоря, но с
улыбкой, увлекла его за собой.
Советник был тоже улыбчив и на удивление
понятлив — он без долгих разговоров
написал что-то на бумажке и передал Пономаренко. «Здесь 16 координат. Я
думаю, достаточно, мистер…?», — снова
улыбнулся, протянул руку, — Пономаренко не успел ничего ответить, как вновь
появилась та же «лисья» (определил капитан) личность и уже почти
по-родственному подхватила его под руку, по пути что-то нежно-уважительно
тараторя, но этот английский Пономаренко почти не понимал, он отчаянно улыбался,
кивал головой в надежде скрыть, но личности, похоже, это было все равно —
градус ее доброжелательности все возрастал и достиг апогея перед дверьми.
Свежий январский вечер принял Пономаренку
в свои объятия.
А дальше — все понеслось как в калейдоскопе
(хотя, казалось, — куда уж больше?). —
Последние двое суток, слепившие в один энергетический сгусток годы, Пономаренко
и так уже не ощущал принадлежности самому себе — и все ждал какого-нибудь
подвоха: не то земля разверзнется под ногами, не то премию все-таки выдадут —
но не ему. Однако поразмышлять не довелось: как из-под земли вынырнула
тощеватая фигура, пристроилась рядом и, не раскрывая губ, произнесла: «Не
поворачивай головы, капитан, координаты проверить надо» — и Пономаренко ощутил нечто извивающееся и
прохладное близ тела. И — уже открыто,
забежав вперед, фигура знакомо осклабилась: «Ну ты чо, не признал что ль? По
америкам шастаешь?» — глаза дедка
заискрились сдержанной усмешкой, жиденькая, но аккуратно постриженная и чем-то
нафабренная бороденка торчала острым клинышком. «Издевается, что ли», — не
имея уже сил удивляться подумал Пономаренко и остановился. «Ладно, ладно, не
переживай! — дедок панибратски похлопал
капитана по плечу. — Дадим, дадим тебе
один денек на Рождество — передохнешь дома!»
— «А дальше?..» — «А дальше — полетишь с Ним шестым
охранником.» — «Куда?..» — «Куда, куда… На Kudykinhills! —
засмеялся своей шутке дедок. —
Узнаешь» — и свистнул. Остановилось
такси, дедок впихнул Пономаренко, и по-русски — водителю: «В
Шереметьево!». Тот не выказал никакого
удивления, кивнул — и Пономаренко как отрубило: уснул. Видимо, сказалось
нечеловеческое напряжение последних
суток.
…Рождественскую ночь Пономаренко провел
дома, от которого, признаться, за эти трое бесконечно длящихся и секундно
пролетевших суток он отвык. Странной казалась и нарядная елка, и снег за окном,
и лишь любимый пирог как-то примирил —
он даже стал узнавать домочадцев и вспомнил всех поименно. Только непривычна
была какая-то жалостливая хлопотливость жены,
то и дело тревожно поглядывавшей
на него — будто с ним что-то не так. Впрочем, времени на всякие
экзистенциалистские экзерсисы не было — 7-го, рано утром, под окном прогнусавил
клаксон: за Пономаренкой приехали. Черный «воронок», подскакивая по брусчатке,
промчался по еще сонному городу, лихо завернул и притормозил, скрипнув
рессорами. Дверь машины распахнулась — «выходи!». Пономаренко осторожно
огляделся — зубчатые стены красного кирпича за темнеющими елями вдоль них —
«значит, не в НКВД… К Самому?!…». …ИВ, попыхивая трубкой, мягко прошелся по
кабинету, остановился и, прищурив глаз,
посмотрел на капитана, насмешливо наслаждаясь его оторопью: «Интэрэсные дела у
вас там творятся, нэ находищь, капитан?»
— «Пока капитан», — негромко
сделал ударение на слове «пока». —
«Слюшай, что я тебе скажу — и передай там, раз уж ты такой…выбранный, что
ли?… Так вот, между двух стульев в Истории еще никому усидеть не удавалось —
и вам не удастся… Думаете — умнее всех, что ли?!..» — Голос слегка напрягся, глаза смотрели
куда-то поверх головы капитана: «Выбирайте — и побыстрее, время против вас.
Последний шанс вам дается.»
Развернулся спиной — и зашагал в
глубь кабинета. В конце полуобернулся: «Не упустите…». …Пономаренко протер
глаза. За рулем сидел дедок — правда, почему-то без ставшей капитану родной
бородки. Но это был он — да точно он! «Слушай внимательно», — серьезно и глядя впереди себя проговорил дедок. Руки его почему-то были в
черных кожаных перчатках, сам — тоже в черной кожанке на белом меху, а на
голове — косоухая рыжая шапка-ушанка непонятного меха и происхождения. — «Летишь бортом с ВВ в Сирию. Сидишь тихо
вместе с охранниками, молчишь и не отсвечиваешь. Секретный визит. Пока ВВ встречается
с БА, передашь координаты — бумажка с собой? (Пономаренко кивнул) — иранской
стороне». — «А как…»
— «Не перебивай, — тебя узнают, и ты — узнаешь. Не ошибись.» —
Дедок вдруг так знакомо глянул в глаза капитану, что у того пошли
мурашки по спине, и даже фуражка — показалось — приподнялась на голове, но
потом плавно опустилась обратно.
…Дамаск уже по-восточному показался
родным, хотя раньше Пономаренко никогда там не был. Держался вместе с остальными охранниками, на полшага позади —
впрочем, им было не до него: работа. И они знали, что их будет в этот раз
шестеро. Расположились у входа в здание, где проходила встреча Самих. Время
шло, сердце у Пономаренки поднывало — никто не появлялся, и что делать — он не
знал. Вдруг большой полосатый мяч заскакал по асфальту и покатился прямо к
капитану, за ним выскочил чернявый пацаненок — и замер. «Можно», — сделал жест рукой капитан, мальчишка
подбежал и наклонился поднять мяч — в этот момент Пономаренко и услышал на
чистом русском: «Бумажку мне» — и на капитана глянули в упор знакомые глаза с
веками «из крокодильей кожи»: «Главный!» Пономаренко сработал четко, никто
ничего не заметил. Встреча тем временем
завершилась, лидеры вышли, прощальное рукопожатие — и неожиданно ВВ,
обернувшись, скользнул взглядом и, полуулыбнувшись, — Пономаренко был в том
уверен! — подмигнул капитану. От сердца
отлегло. Испарина выступила на лбу и собралась мелкими капельками. В перерыв
официант, подавая воду, слегка наклонился: «Вам с газом или без газа,
сэр?..Штатам нужны гарантии — если вентиль при открытии газопровода — по часовой, — значит, договоренности иранской стороной
подтверждены. Информацию передаете сегодня, поздним вечером вылет в Турцию.
…Слушаю, сэр, без газа».
Пономаренко мучительно соображал — где,
и главное — как? (он же при исполнении)
искать этого мальчишку, ибо кому еще передавать информацию — у него
предположений не было. Однако все пошло не так. Двух охранников, и его в том
числе, сняли с поста (местные коллеги заменили — по настоянию БА и с согласия
ВВ), и он оказался ненароком среди немногочисленной избранной публики,
окружившей двух президентов на небольшой лужайке внутреннего двора. Легкий,
несмотря на общую напряженность, разговор, в котором ВВ позволил себе почти
шутку — вот-де, сегодня мир поворачиваем к миру, а завтра вентиль будем
поворачивать, главное не ошибиться — в какую сторону… Пономаренко как
толкнули, и он громко выпалил: «По часовой стрелке!» — и
сам испугался. ВВ посмотрел на него улыбчиво — глаза, однако, стальные — и
бархатным голосом спросил: «Вы уверены?»
— Пономаренко, завороженно глядя
в глаза Президента, только сильно кивнул подбородком — дыхание
у него перехватило — и вытянул руки по
швам, — аж ладошки впотели. ВВ ласково прикоснулся к рукаву капитана и мягко
произнес: «Ну что ж, раз Вы уверены — так и будем действовать», — и
опять полуулыбнулся, адресуясь уже к публике. Все вежливо и коротко рассмеялись
шутке Президента.
… Поздним вечером секретный борт сел в
Стамбуле. Утром 8-го все СМИ гудели об ответке Ирана — выпущено 16 ракет, цели
поражены. «…сегодня, 8 января, в день,
навсегда отмеченный позором, США подверглись неожиданной и вероломной
атаке…». И словно призрак более чем столетней давности пронесся — в образе
мальчишки-продавца газет по улицам
разных городов и стран — «в Сараево эрц-герцога убили!..». В Стамбуле, однако,
стояла звенящая тишина. Молчал и мистер Т. Все ждали. Корреспондентов не
пустили даже на протокольное фотографирование.
Но вот, наконец, открытие
газопровода — появляются ВВ и РЭ, лица напряжены — и это
заметно, несмотря на демонстрируемое спокойствие и уверенные жесты. Руки ВВ и РЭ на вентиле. Все затаили дыхание.
Поворот. — И: по часовой стрелке!!.
— Выдох. Облегчения. У всех, включая мистера Т, который, узнав об этом,
сказал: O′key, — и порвал
первый вариант своего выступления, которое состоится только вечером 8-го
января. Обрывок листа упал текстом вверх и можно было прочитать: «….никогда, со
времен Перл-Харбора, нигде и никто не осмеливался возразить Америке и ее
могуществу! Этот трагический день Америки — день ее позора. Эта пощечина может
быть смыта только кровью; мы сотрем с лица…».
Мистер Т смахнул с лица какую-то тень, но не полностью, и безо всяких
эмоций сообщил, что «…все счастливы,
что никто не пострадал, потому что наши силы как никогда велики, а система
раннего предупреждения, — здесь он поискал глазами кого-то в зале, но,
видимо, не нашел, — сработала отлично
…». Говорил он долго, монотонно и утомительно…
Небо просветлело, все вокруг успокоилось и
зажило обычной жизнью. Только пресса неустанно трудилась. Некоторые, кстати, с
упоением смаковали тот самый поворот вентиля по часовой — дескать, так
закрывают, а не открывают; открывают — против часовой. — «Нет ничего забавнее
на свете, чем новости в сети или в газете!»
….А Пономаренко? — А
Пономаренку … забыли в Турции! Всем было не до него. Он бродил, потерянный, по
Стамбулу, и что-то шептал себе под нос. Пару раз он подбегал к живописным дервишам
и пытался заглянуть в лицо, всякий раз испуганно отшатываясь, будто увидел не
то, что ожидал. Денег у него не было, языка он не знал — английский тоже вдруг
выветрился, причем сразу и бесповоротно, кроме, почему-то, одной фразы: «give me money». Почему именно этой —
непонятно. Он пытался ее применить, но его один раз почти побили, а второй —
едва не забрали в участок. Спасло то, что Пономаренко как-то быстро обветшал,
побурел и вполне сходил за своего. Спал он то на крытом рынке, спрятавшись за
бочками с рыбой, то забившись в тесном тупичке между старыми домами в
исторической части города. Он обвык и
начал входить во вкус вольной бродяжей жизни. Даже выучил с дюжину самых
необходимых турецких слов и начал заводить знакомства. Но вдруг ранним утром,
когда он по привычке прогуливался вдоль Босфора, его окликнул где-то слышанный
голос: «Пономаренко!» Он остановился и обернулся. Рядом стоял дедок, в тюрбане
на голове и в каком-то восточном халате с длинным кривым кинжалом за поясом;
знакомая рыжеватая бороденка опять отросла — ее-то и узнал Пономаренко.
«Привет, Пономаренко! Ты что — по пути генерала Чарноты решил пойти? Так еще не
дослужился!..» Пономаренко хмуро смотрел и молчал. «Ладно, ладно, все
образуется!» — дедок потрепал по руке,
которую Пономаренко отдернул и спрятал за спину. «Да… одичал ты совсем», — вздохнул дедок. — «Ну, ничего, не грусти! — К Старому новому году будешь как новенький!
Любишь ты этот телевизор и апельсины, что ж с тобой делать!»

….. «Вася, вставай, — Новый год же!
Старый!» — трясла за плечо жена.
Пономаренко открыл один глаз: он лежал на диване, около елки, а из кухни плыл
аромат его любимого пирога.

……………………….

В прошлом году я написала маленькую заметку об этом фильме, и она нашла очень большой отклик. Я писала об этой картине и в своём «Новогоднем кинозале», а ещё всегда ставлю и её, и пьесу в пример как очень редкий источник слова «салат-оливье» в советском искусстве 1960-1980 гг. Не все поняли эту картину в год её выхода на экраны, но, может быть, есть повод пересмотреть и понять её сейчас?  

«Почему Старый Новый год? А признайтесь, есть в этом праздновании давно ушедшего, существующего фактически праздника, нечто грустно-загадочное. И одновременно томительно-сладостное. Нечто подобное воспоминанию о бывшем и не бывшем (что сродни явлению ложной, или «вторичной» памяти)?» (Ольга Кучкина, Московский Комсомолец, 9.06.1973)

---

В этом году я собрала и проверила по доступным мне источникам (интервью, воспоминания, театральные сайты и т.д.)  

8 интересных фактов о фильме «Старый Новый год» 

1) Фильм был снят в 1980 году по одноимённой пьесе Михаила Рощина, которая была написана в 1966 г (по другим данным в 1967 г). 

2) Ни в пьесе, ни в фильме нет указаний на год действия, но события происходят в «зимний день под старый Новый год», с пятницы на субботу, 13-14 января. Если посмотреть реальные календари, то подходящими годами для пьесы будут 1961 или 1967, а для фильма 1978.

3) Премьера спектакля по пьесе Рощина состоялась 28 апреля 1973 г в МХАТ (постановка и режиссура О.Ефремова), и в нём был задействован тот же самый актёрский состав, который затем сыграл в киноленте  (см. в архиве театра действующие лица и исполнители).

4) Кинофильм «Старый Новый год» стал второй и последней режиссёрской работой Олега Ефремова в большом кино. До и после этого он режиссировал только театральные постановки и фильмы-спектакли («Старый Новый год» Ефремов режиссировал совместно в Наумом Ардашниковым).

5) И в пьесе, и в фильме упоминают, но не готовят салат-оливье.

6) Актёр Пётр Щербаков дважды сыграл в кино вместе с одной и той же статуей: в кинофильмах «Служебный роман» (1977) и «Старый Новый год» (1980); см. также ссылку внизу.

7) Фильм был снят летом и всего за 14 дней, кроме нескольких зимних уличных сцен, которые доснимали зимой.

Премьера фильма состоялась на ТВ не 13 января и даже не 1го, как пишут во многих источниках, а 2 января 1981 года в 18.45. 

---

О статуе см. подробно в ЖЖ у shakko: Статуя «Прасковьи Тулуповой» из «Формулы любви»: кто это на самом деле?

Не нужно путать советский фильм с американским «New Year’s Eve» (дословно «Канун Нового года»; 2011), который в отечественном прокате называется «Старый» Новый год».

---

А вы читали пьесу или смотрели фильм «Старый Новый год»?

 
А праздник Старый Новый год отмечаете? Если да, то как именно? Расскажите, пожалуйста.

---

Фрагмент спектакля