Кто подписывал свои рассказы псевдонимом человек без селезенки

Штудии

Вячеслав КОШЕЛЕВ

---

“Человек без селезёнки”

В 1993 году в нашей газете (№ 2)
уже публиковалась заметка В.Радзишевского о
знаменитом чеховском псевдониме. Сегодня
предлагаем читателям ещё одно толкование его
происхождения и бытования. Полагаем, что эти
материалы помогут читателям лучше понять
своеобразие художественного мира гения русской
литературы, “доктора Чехова”.

Предмет настоящей работы — второй по частоте
употребления псевдоним молодого А.П. Чехова — Человек
без селезёнки.

Псевдоним в своём обыкновенном значении суть
“вымышленное имя” (pseudos+onyma), подпись, которой
автор заменяет своё настоящее имя. “Причины
появления псевдонима: цензурные преследования,
наличие однофамильцев, неблагозвучие настоящей
фамилии, сословные предрассудки, боязнь провала
на литературном поприще, желание сохранить
инкогнито, подчеркнуть какое-либо своё качество
или представить себя иным, чем в
действительности”¹.
Но ни одна из этих причин как будто не “ложится”
на личность и творчество Чехова.

Первое место в ряду использованных им
псевдонимов занимает, несомненно, подпись Антоша
Чехонте (варианты: Антоша Ч***, А-н Ч-те, Анче,
А.Чехонте, Чехонте, Дон Антонио Чехонте, Ч.Хонте и
т.д.). Именно с этой подписью молодой
студент-медик рассылал по юмористическим
журналам свои первые произведения. История этой
подписи достаточно известна: она происходит от
“школьной” остроты отца-законоучителя
Таганрогской гимназии Ф.П. Покровского, имевшего
обыкновение шутливо переиначивать фамилии
учеников. Эта не очень остроумная гимназическая
“дразнилка”, придуманная “на заре туманной
юности”, стала основным псевдонимом
Чехова-юмориста. Он не только употреблял её в
журналах и газетах, но и поставил на обложке двух
первых авторских сборников («Сказки Мельпомены»,
1884, и «Пёстрые рассказы», 1886).

Объясняя в письме к В.В. Билибину функции этого
псевдонима, Чехов замечал: “Не понимаю, почему
это для публики «Ан. Чехов» приятнее, чем
«А.Чехонте»? Не всё ли равно?.. Фамилию я отдал
медицине, с которою не расстанусь до гробовой
доски. С литературой же мне рано или поздно
придётся расстаться. Во-вторых, медицина, которая
мнит себя быть серьёзной, и игра в литературу
должны иметь разные клички”.

Детская ещё “кличка” Антоша Чехонте была
для Чехова многопланова. Во-первых, она, в
сущности, не скрывала подлинного имени, но
реализовала некий “таганрогский”
психологический комплекс: былые гимназические
приятели должны узнать автора популярных
сочинений. Во-вторых, она вполне соответствовала
правилам “игры в литературу”:
мнимо-“французская” огласовка этой “клички”
отражала художественную тональность его первых
рассказов, а мнимо-“оглуплённый” смысл её в
соотношении с семантикой самих рассказов давал
эффект особенной “интеллектуальности” целого.

Происхождение псевдонима Брат моего брата связано
с тем, что с 1883 года Чехов стал печататься в тех же
юмористических журналах, в которых несколько
раньше стал выступать его старший брат
Александр. Желание уйти от “братской” путаницы
заставляло Чехова на титульном листе своей книги
«В сумерках» (1887) выставлять свою фамилию с
уточнёнными инициалами: “Ан.П. Чехов”.
Остальные псевдонимы Чехова были, как правило,
недолговечны и применялись исключительно для
комического эффекта: Макар Балдастов, Врач без
пациентов, Гайка № 6, Гайка № 9, Крапива,
Прозаический поэт, Рувер, Шампанский и т.п.

И лишь псевдоним Человек без селезёнки имел,
помимо не вполне выявленного “комического”
звучания, серьёзную семантическую составляющую
“медицинского” характера. Этим псевдонимом
Чехов пользовался более десяти лет: первое
произведение, подписанное таким образом, —
статья «“Гамлет” на Пушкинской сцене» — было
опубликовано в январе 1882 года; последнее —
рассказ «Рыбья любовь» — в июне 1892 года. Всего
под этим псевдонимом (и его вариантами: Ч. без с.,
Ч.Б.С., С.Б.Ч.) вышло 119 рассказов и юморесок и 5
статей и фельетонов. Чаще всего этот псевдоним
фигурировал в журнале «Осколки», но не чурался и
других изданий: «Москва», «Зритель»,
«Развлечение», «Сверчок».

Загадочна история появления Человека без
селезёнки. В начале 1882 года Чехов учился на
третьем курсе медицинского факультета
Московского университета и третий год
подвизался в литературе — в основном в
юмористических журналах «Стрекоза» и «Зритель».
14 января 1882 года он был в Пушкинском театре в
Москве (одном из первых русских частных
профессиональных театров) на втором
представлении «Гамлета» — и тогда же, вероятно,
ему была заказана рецензия на этот спектакль от
журнала «Москва», журнала уже не собственно
юмористического, а
“литературно-художественного”. Эта рецензия
через день-два была написана и в начале 20-х чисел
января вышла из печати.

Рецензия была вполне “проходной” и довольно
своеобразной. Она начиналась маленькой сценкой
(этаким бытовым анекдотом) о мудром и маститом
профессоре, который раз в год специально делает
“глупость”: “Глупость глупая вещь, но она
нередко действует освежающе”. Затем следует
собственно рецензия, построенная на трёх важных
для Чехова тезисах. Первый: “Никто так сильно не
нуждается в освежении, как наши сцены”. Второй,
касающийся игры актёра М.Т. Иванова-Козельского:
“Мало чувствовать и уметь правильно передавать
своё чувство, мало быть художником, надо ещё быть
всесторонне знающим. Образованность необходима
для берущегося изображать Гамлета”. И третий,
заключительный тезис: “Лучше плохо сыгранный
Шекспир, чем скучное ничего” (С., XVI, 19–21).

Как видим, рецензия оказалась в целом весьма
серьёзной и дельной по тону. И заключалась
неожиданной подписью: Человек без селезёнки.

Через месяц с небольшим та же подпись появилась
в том же журнале под рассказом «Забыл!». Рассказ
не был ни сатирическим, ни даже особенно
юмористическим: о помещике Гауптвахтове, который
в музыкальном магазине пытается купить ноты,
название которых забыл, и с трудом вспоминает
мелодию «Венгерской рапсодии» Листа. (С., I, 126–129).
По свидетельству М.П. Чехова, этот рассказ был не
лишён автобиографичности².
Ещё месяц спустя в «Москве» же появилось за той
же подписью ироническое “рассуждение” «Встреча
весны» (С., I, 140–142). Этот рассказ был заказан,
вероятно, как “подпись под рисунком”, но
литературный материал оказался значительно
богаче иллюстрации.

После этого Человек без селезёнки исчез на
четыре месяца: следующие рассказы Чехова
печатаются в «Москве» под его основным
псевдонимом Антоша Чехонте. Он появляется
лишь в июльском номере журнала в качестве автора
тоже, в сущности, серьёзного очерка
«Фантастический театр Лентовского» (С., XVI, 22–23).
Потом он вновь исчезает на четыре месяца — и в
ноябре 1882 года “воскресает” в журнале «Осколки»
в качестве основного для “мелочишек в
осколочном духе”.

Необычный чеховский псевдоним, несомненно,
зародился на медицинском факультете Московского
университета, где самым сложным курсом почитался
курс анатомии. Этот курс читался в течение первых
двух лет (на втором курсе сопровождался ещё и
“упражнениями на трупах”), и читал его Чехову
знаменитый учёный, профессор нормальной
анатомии и создатель знаменитого кабинета
сравнительной анатомии Дмитрий Николаевич
Зернов (1843–1917). В чеховские времена он был
автором многих трудов; позднее даже выпустил
трёхтомный университетский курс «Руководство
описательной анатомии человека» (1890–1892)³. Зернов, надо сказать, был
достаточно строгим экзаменатором: за первый курс
студент Чехов получил по анатомии только “3”, и
на втором должен был усиленно ею заниматься.
Возможно, с этими экзаменами или занятиями и
оказалось так или иначе связано сочетание Человек
без селезёнки?

А что, собственно, может означать это выражение?
Какова его семантика? Какие качества или черты
свойственны человеку, у которого отсутствует
этот внутренний орган, расположенный в брюшной
полости? И в каком смысле это выражение понимать?
Если мы, например, употребляем выражение
“человек без сердца” или “безголовый человек”,
мы имеем в виду не реальное отсутствие у человека
сердца или головы, а метафорическое отсутствие у
него неких “сердечных” или “головных” качеств.
Но когда мы употребляем название какого-либо
человеческого органа, не “прикреплённого” к
выражению душевных движений, мы воспринимаем
“отсутствие” этого органа только в прямом
смысле. Сочетание “человек без почки” или
“человек без мочевого пузыря” должно вызывать у
нас разве что жалость к этому человеку, поневоле
оказывающемуся калекой. Зачем же, собственно,
существует в человеческом организме селезёнка?

Селезёнка, как установлено уже в XVIII столетии, —
это один из резервуаров (“депо”) крови,
участвующий в кроветворении и обмене веществ. В
XIX столетии была выяснена ещё и иммунологическая,
и защитная функция селезёнки, вырабатывающей
антитела, задерживающей и обезвреживающей
бактерии и токсины. Сама по себе селезёнка
представляет собой крупную лимфатическую
железу, и поэтому болезни её, не связанные с
внешними повреждениями, крайне редки. Более того,
и животные, и человек довольно легко выносят
удаление селезёнки, которое, однако,
сопровождается гипертрофией других
лимфатических желёз, компенсирующих
кроветворную функцию селезёнки, повышенной
обжорливостью и изменением психических качеств
человека. С.П. Боткин доказал, например, что объём
селезёнки у человека находится в зависимости от
его душевного состояния: те душевные волнения,
которые сопровождаются сокращением кровеносных
сосудов (страх, испуг, удивление, радость и проч.),
ведут к уменьшению объёма селезёнки. Поэтому
“человек без селезёнки” — это, в пределе,
человек, лишённый душевных волнений.

На эту “медицинскую” данность наслаивалась
данность особенного восприятия этого органа,
рождавшая своеобразную “мифологию”.
“Назначение его темно, — пишет о селезёнке В.И.
Даль (тоже медик по образованию), — кажется, оно
относится к нервным сокам как печень к крови. У
лошади селезёнка бьётся, на бегу жидкость
пахтается вслух в желудке. Селезёнка сохнет,
говорит народ о человеке, коего кожа оливкового
цвету”. Международное, медицинское обозначение
селезёнки — lien, splen — в бытовой традиции обрело
специфически “английскую” огласовку: spleen. В
английском языке это слово, обозначающее
селезёнку как человеческий орган, получило ещё и
переносное значение: сплин, хандра, раздражение.

Недуг, которого причину
Давно бы отыскать пора,
Подобный английскому сплину,
Короче русская хандра…
(А.С. Пушкин)

В XVIII столетии болезнь “нервных соков”,
вызывающая уныние и меланхолию, связалась именно
с селезёнкой — органом кроветворения.
Н.М. Карамзин в «Письмах русского
путешественника» (1790) впервые на русском языке
употребил понятие сплин в этом значении и
связал его с особым состоянием крови: “Англичане
не любят никакой зелени. Рост-биф, биф стекс есть
их обыкновенная пища. От того густеет в них
кровь; от того делаются они флегматиками,
меланхоликами, несносными для самих себя, и
нередко самоубийцами. К сей физической причине
их сплина можно прибавить ещё две другия:
вечной туман от моря и вечный дым от угольев,
который облаками носится здесь над городами и
деревнями”. Далее Карамзин приводит множество
примеров этой собственно “английской”
нравственной болезни, которая охватила “многих
здешних Крезов, осыпанных средствами
наслаждаться, теряющих вкус ко всем наслаждениям
и задолго до смерти умирающих душою. Вот
Английской сплин!”⁴

В этом, культурологическом смысле выражение
“человек без селезёнки” должно было означать:
“человек без сплина” — душевно здоровый
человек, сохраняющий здравое и “живое”
отношение к описываемому миру. С таким ощущением
Чехов как раз и приступил к “осколочным
мелочишкам”.

Все 119 рассказов и юморесок, подписанных в
журналах псевдонимом Человек без селезёнки,
— это в основном коротенькие тексты в одну-две
журнальные странички. За единичными
исключениями, это тексты “одноразовые”: в
позднейшие прижизненные сборники чеховских
рассказов вошло не более десяти из них. Все эти
“мелочишки”, явно создававшиеся для
дополнительного заработка, ярко разделяются на
три тематические группы.

Первая группа (49 текстов) — это произведения,
наиболее похожие на основные тексты Антоши
Чехонте: бытовые сценки и “картинки”, которые
демократическая критика особенно любила
обвинять в “незлобивости” и “мелкотемье”. Но
из этих “картинок” часто вырастали серьёзные
чеховские темы. Такова, например, ранняя
“новогодняя побрехушка” «Мошенники поневоле»
(С., I, 472–474). Семья встречает Новый год — и
дожидается двенадцати часов, чтобы усесться за
стол. Мужчины в семье торопятся начать праздник
— у хозяйки ещё “горошек для ветчины не
сварился”; мужчины подводят часы вперёд —
хозяйка двигает стрелку назад; новый год — то
приближается, то отступает… Из этой
незамысловатой зарисовки некоторые мотивы
перешли и в позднейший рассказ «Детвора», и в
сценки «Свадьба» и «Юбилей».

Вторую группу (44 текста) составляют пародийные
“рассуждения”, пародийные “списки” и
“стилизации”. Это — или небольшие ежемесячные
“филологические заметки”, данные от лица
автора: “Месяц март получил свое название от
Марса, который, если верить учебнику Иловайского,
был богом войны. Формулярный список этого
душки-военного затерян, а посему о личности его
почти ничего не известно. Судя по характеру его
амурных предприятий и кредиту, которым
пользовался он у Бахуса, следует думать, что он,
занимая должность бога войны, был причислен к
армейской пехоте и имел чин не ниже
штабс-капитана…” и т.д. (С., III, 189). Или —
построенные на утрированных профессионализмах
рассуждения “от лица героя”; таков, например,
«Роман доктора»: “Её habitus не плох. Рост средний.
Окраска накожных покровов и слизистых оболочек
нормальна, подкожно-клетчатый слой развит
удовлетворительно. Грудь правильная, хрипов нет,
дыхание везикулярное. Тоны сердца чисты…” и т.д.
(С., I, 481); другие профессионализмы — в «Романе
репортёра» или «Романе адвоката». Часто
используется приём “мнимого списка”, когда
даётся серия такого же рода “филологических
заметок”, раскрывающая неожиданную возможность
употребления того или другого слова. Ср. «Мои
чины и титулы» (С., II, 230–231): “Я посланник.
Каждое утро жена посылает меня на рынок за
провизией. Я надворный советник. Каждое утро
перед уходом на рынок я советуюсь на дворе с
дворником по поводу текущих вопросов…” и т.д.
Показателен финал юморески: “Я человек без
селезёнки, когда ставлю точку”. Человек без
селезёнки, в сущности, оказывается умнее, чем
все другие проявления обычного человека, какие
бы “чины и титулы” он ни носил.

Наконец, третья группа (26 текстов) — это ряд
собственно “абсурдистских” сюжетов,
представляющих действительность с совсем уж
необычной стороны. Иногда этот “абсурд”
представлен в форме “максим”, но чаще — в виде
стилизаций под сказки («Репка. Перевод с
детского», «Наивный леший») или под
фантастические эссе 1830-х годов о “распродаже
мира” («Ёлка»). Чехов представляет диалоги с
Грачом или с Чёртом, монолог Кота («Весной»).
Границы этого повествовательного “абсурда”,
представленного Человеком без селезёнки,
ярче всего видны в последнем рассказе Чехова,
подписанном этим псевдонимом, — «Рыбья любовь»
(1892). “Как это ни странно, но единственный карась,
живущий в пруде близ дачи генерала Панталыкина,
влюбился по самые уши в дачницу Соню Мамочкину”
(С., VIII, 51). Описываются карасиные страдания и думы,
его попытки свести счёты с жизнью, его
сумасшествие от любви… Сумасшедший карась в
конце рассказа поцеловал в спину купающегося
молодого поэта — и “заразил поэта пессимизмом”.
А этот поэт отправился в Петербург; “побыв там в
редакциях, он заразил всех поэтов пессимизмом, и
с того времени наши поэты стали писать мрачные,
унылые стихи”. За видимым “абсурдом” кроется
иронический выпад против декадентства: вся
современная поэтическая мрачность и
упадочничество — не более чем “рыбья любовь”…

Все эти, очень разные по существу творения Человека
без селезёнки объединяет особенный, здоровый
взгляд на окружающий мир. Особенно показательны
в качестве “образчиков” этого здорового, не
замутнённого “хандрой” взгляда произведения
позднего Чехова, являвшиеся под этим
псевдонимом. В основном писатель пользовался им
в 1883 (37 рассказов), 1884 (27), 1885 (26) и 1886 (17) годах. В 1887
году этот псевдоним появился только под
юмореской «Весной», и им были подписаны три
“абсурдные” юморески 1892 года. Наиболее
показательными для прояснения этого псевдонима
оказываются вещи, появившиеся в 1886 году: именно
тогда писатель начал осознавать характерные
черты персонажа, под ним укрывшегося. Самый
характерный пример — рассказ «Шуточка»,
напечатанный в журнале «Сверчок» (от имени Человека
без селезёнки) и потом включённый в издание А.Ф.
Маркса. В 1899 году писатель переработал этот
рассказ, совершенно изменив финал и существенно
переменив “я” рассказчика — ибо повествование
ведётся именно от “я”.

В журнальной редакции рассказчик — человек,
уверенный в своей жизненной позиции, хочет
отучить свою невесту Наденьку от женской
“трусости”. Он призывает невесту скатиться с
зимней крутой горы — и на самом крутом вираже,
когда у Наденьки от страха душа ушла в пятки,
произносит заветную фразу: “Я люблю вас, Надя!”
Та сомневается: то ли молодой человек произнёс
заветные четыре слова, то ли ей послышалось “в
шуме вихря”? Она просит “проехаться” ещё раз;
всё повторяется, и опять ничего не понятно… За
зиму Наденька привыкает к этой фразе, как к
наркотику: она просит “проехаться” ещё и ещё,
приглашает ухажёра на чай — и всё равно ничего не
может понять. Наступает лето — и молодой человек
попадает в сад перед тем домом, где живёт
Наденька. Из-за кустов он выкрикивает эту же
желанную фразу — и:

“Боже мой, что делается с Наденькой! Она
вскрикивает, улыбается во всё лицо и протягивает
навстречу ветру руки… Этого мне только и нужно…
Я выхожу из-за кустов и, не дав Наденьке опустить
рук и разинуть рот от удивления, бегу к ней и…

Но тут позвольте мне жениться” (С., V, 492).

Именно так ведёт себя Человек без селезёнки.
В окончательной редакции этот же рассказ
заканчивается совсем по-иному и приобретает
другого “личного повествователя”. В финале
рассказа герой (“я”) собирается в Петербург и
перед отъездом заходит в тот самый сад и
повторяет ту самую “шуточку”:

“Боже мой, что делается с Наденькой! Она
вскрикивает, улыбается во всё лицо и протягивает
навстречу ветру руки, радостная, счастливая,
такая красивая.

А я иду укладываться…

Это было уже давно. Теперь Наденька уже замужем;
её выдали, или она сама вышла — это всё равно, за
секретаря дворянской опеки, и теперь у неё уже
трое детей. То, как мы вместе когда-то ходили на
каток и как ветер доносил до неё слова «Я вас
люблю, Наденька», не забыто; для неё теперь это
самое счастливое, самое трогательное и
прекрасное воспоминание в жизни…

А мне теперь, когда я стал старше, уже непонятно,
зачем я говорил те слова, для чего шутил…” (С., V,
24).

С новым финалом рассказ стал неизмеримо глубже.
В нём появилась тема “игры с чужою душою” и
“права” человека на такую игру
(А.И. Введенский), появилось новое лирическое
содержание о “пустяке”, сохраняемом как самое
прекрасное воспоминание (А.И. Богданов)… А
повествователь обрёл как раз то, чего никак не
могло быть у Человека без селезёнки, — тот
самый “недуг, которого причину давно бы отыскать
пора”…

Псевдоним Человек без селезёнки выражал те
стороны личности Чехова, которые определяли в
нём здоровые личностные начала: духовную
монолитность и цельность, отсутствие внутренних
“колебаний” и практический, трезвый взгляд на
вещи. Этот взгляд часто находился в противоречии
со временем — и как будто искал некоего
“продолжения” в том самом “сплине”, который
изначально отвергался псевдонимом.

Показательно с этой точки зрения сопоставить
юморески Человека без селезёнки с
юмористическими изделиями тех времён, когда в
русском быту возник этот самый “сплин”. В 1886
году появляется зарисовка Чехова «Литературная
табель о рангах»:

“Если всех живых русских литераторов,
соответственно их талантам и заслугам,
произвести в чины, то:

Действительные тайные советники (вакансия).

Тайные советники: Лев Толстой, Гончаров.

Действительные статские советники:
Салтыков-Щедрин, Григорович.

Статские советники: Островский, Лесков,
Полонский.

Коллежские советники: Майков, Суворин,
Гаршин, Буренин, Сергей Максимов, Глеб Успенский,
Катков, Пыпин, Плещеев… и т.д.” (C., V, 143).

В пушкинские времена подобная пародийная
“табель” была возможна только с
присовокуплением сатирических характеристик.
Так, в пародии “арзамасца” А.Ф. Воейкова
«Парнасский адрес-календарь…» (1818–1820) имена
наделённых тем или иным “чином” писателей
снабжены откровенно “зубоскальными”
уточнениями: “Макаров, 14-го класса, издатель
журнала для милых, управляет департаментом
шлифования на московских улицах камней”; “С.Н.
Глинка, снабжает отхожий кабинет патриотической
Русской Музы мягкою бумагою”; “Максим Невзоров,
за сумасшествием употреблён при Московском
университете” и так далее⁵.
Чехов (точнее: Человек без селезёнки)
отказывается от всей этой мишуры, выбирая
главное: чин и имя. Соотношение того и другого
само по себе определяет “величину” конкретного
писателя — и в этой оценке Чехов предельно
серьёзен.

Человек без селезёнки оказывается в
восприятии Чехова образом некоего “не
рефлектирующего” персонажа, создающего в данном
случае литературную “маску” особого типа. В
русской словесности подобный “не
рефлектирующий” персонаж всегда сопоставлялся
с основным, непременно рефлектирующим — то есть
наделённым “сплином” — героем. Ещё при жизни
Лермонтова критика отмечала, например, что
Максим Максимыч — тип, гораздо более “полезный”
для жизни, чем Печорин. Но дело заключалось
именно в том, что героем времени был отнюдь не
Максим Максимыч, а как раз Печорин. И
соответственно героем литературного
произведения должен был стать именно он.

Последняя попытка Чехова вернуться к образу
“Человека без селезёнки” относится к лету 1898
года. Он собрался издать “толстенькую книжку под
названием «Мелочь» — и даже договорился с
издателем И.Д. Сытиным о том, что соберёт свои
прежние юмористические рассказы в специальный
том. Но в конце концов, несмотря на то что
издатель предложил чрезвычайно высокий гонорар
(5000 руб.), отказался от этого замысла. От него
остались наброски незавершённого произведения
«Из записной книжки Ивана Иваныча (Мысли и
заметки)». Это, собственно, даже и не наброски —
это собранные вырезки из семнадцати
“мелочишек”, печатавшихся в 1883–1886 годах в
«Осколках» под псевдонимом “Человек без
селезёнки”. Вырезки не просто соединены под
заглавием «Мысли и заметки» — они переработаны,
значительно сокращены и упорядочены (С., Х, 235–249).
Но какого-то внутреннего единства, основанного
на здоровом, естественном взгляде на
неестественный окружающий мир “Человека без
селезёнки” (который здесь, впрочем, получил имя
“Иван Иваныч”) у писателя в общем-то не
получилось.

Оценка мира Человеком без селезёнки так и
осталась для Чехова идеалом, но он, кажется,
ощутил абсолютную недостижимость этого идеала:
“так не бывает”…

Примечания

1 Литературный
энциклопедический словарь. М., 1987. С. 310.

2 Чехов М.П. Вокруг
Чехова: Встречи и впечатления. М., 1964. С. 135.

3 О проф. Зернове см.: Сабашников
М.В. Воспоминания. М., 1983. С. 138–144.

4 Карамзин Н.М.
Письма русского путешественника. Л., 1984. С. 329,
383. Примеры описания сплина в европейских
литературах см.: Набоков В. Комментарий к
роману А.С. Пушкина «Евгений Онегин». СПб., 1998.
С. 177–180.

5 Поэты-сатирики конца
XVIII — начала XIX в. Л., 1959. С. 597–600.

29 января 1860 года в небольшом домике на Полицейской улице южного города Таганрога в семье купца третьей гильдии и владельца бакалейной лавки Павла Егоровича Чехова родился третий ребёнок – Антон. Мальчик вырос и стал литературной знаменитостью.

Интересные факты из жизни и творчества великого писателя собрал «АиФ-Ростов». 

Русский богатырь

С портретов и фотографий писателя на нас зачастую смотрит хрупкий, уставший и осунувшийся человек. Виной тому – туберкулёз, от которого Антон Павлович страдал много лет. А вот в более ранние годы знакомые звали Чехова «русским богатырём». Его рост – 2 аршина и 9 вершков соответствует 182 сантиметрам. По воспоминаниям Ильи Репина, Чехов «казался несокрушимым силачом по складу тела и души».

О том, как упорно потомки представляют себе Чехова невысоким и тщедушным, говорит хотя бы следующий эпизод. Знаменитому советскому актёру Юрию Яковлеву, рост которого был 187 сантиметров, довелось как-то играть писателя – в фильме-спектакле «Насмешливое моё счастье». Заодно представилась возможность померить пиджак, который в своё время носил Антон Павлович. Артист очень удивился, что одежда пришлась ему впору.

Человек без селезёнки

Из школьного курса известно, что писатель Чехов подписывал свои ранние произведения как «Антоша Чехонте». Но на самом деле псевдонимов у него было гораздо больше – около 50. Среди них есть и такие: Человек без селезёнки, Шампанский, Крапива, Лаэрт, Гайка №6 и Гайка №9, Шиллер Шекспирович Гёте, Юный старец, Брат моего брата, Грач…

Кстати, самый известный псевдоним – Антоша Чехонте – происходит от прозвища, которое Чехову дал учитель таганрогской гимназии.

А вот первые произведения писателя, подписанные настоящим именем, появились в газете «Новое время», и то только потому, что редактору Алексею Суворину пришлось на этом настоять. Позже сложилось так, что серьезные произведения Чехов публиковал под своей фамилией, а юмористические по-прежнему подписывал псевдонимами.

Писатель с собачкой

Антон Павлович был неравнодушен к домашним животным, особенно любил такс. Даже его Каштанка – это «помесь таксы с дворняжкой».

В мелиховской усадьбе Чехова жили две собаки – чёрненький Бром Исаевич и рыжая Хина Марковна (бром и хина – едва ли не самые популярные лекарства того времени). У его брата Михаила также была такса – по кличке Йод. Дочку Хины и Брома звали Селитрой. Антон Павлович часами разговаривал со своими питомцами, писал им письма из-за границы, передавал приветы.

В 2012 году в подмосковном музее-заповеднике «Мелихово» таксам Чехова установили памятник.

Кроме того, писатель привёз из своего путешествия на Цейлон мангуста. «Симпатичную и самостоятельную зверушку, перед которой пасуют даже мои таксы», – так Чехов отзывался о питомце в одном из писем своему другу Николаю Лейкину.

«Антоновки»

Чехов был очень любвеобильным. Поговаривали, что он даже посещал Соболев переулок – улицу московских красных фонарей. Да и барышни, чего уж скрывать, активно им интересовались, старались всячески привлечь к себе внимание: ухаживали, слали любовные письма. Поклонниц Антона Павловича исследователи снисходительно окрестили «антоновками».

Некоторые романы писателя длились лет по 10-12. Причём с несколькими женщинами одновременно. Официально же Антон Чехов женат был только раз – на актрисе Ольге Книппер. Правда, детей в браке у них так и не появилось.

Иван Бунин, сам крупный специалист по части слабого пола, вспоминал о Чехове: «Удивительно знал он женское сердце, тонко и сильно чувствовал женственность, много было любивших его, и редко кто умел так, как он, говорить с женщинами, трогать их, входить с ними в духовную близость…»

«Балбесик мой»

Чехов и Книппер тихо и скромно поженились 7 июня 1901 года. Это был скорее роман по переписке, нежели традиционный брак. Всё дело в том, что Ольга жила в Москве, где выступала на театральных подмостках, а Антон Павлович – в Ялте, куда он переехал по состоянию здоровья.

Сохранилось огромное количество писем, отправленных супругами. Бросается в глаза, как писатель обращался к жене – «актрисулька», «собака моя», «балбесик мой». Но вместе с тем его послания полны любви: «милая, славная, добрая, умная жена моя, светик мой». В письмах Чехов шутил: «Не забывайте писателя, не забывайте, иначе я здесь утоплюсь или женюсь на сколопендре».

Ich sterbe

Весной 1904 года здоровье писателя настолько ухудшилось, что врачи потребовали его срочного отъезда на заграничный курорт.

Для этой цели выбрали Баденвейлер. Здесь и прожил Чехов последние свои дни.

Развязка наступила с 1 на 2 июля 1904 года.

По свидетельству жены Ольги Леонардовны, Антон Павлович проснулся среди ночи и попросил шампанского. Величественно сказал врачу по-немецки: «Ich sterbe» и перевёл для стоявшей рядом жены: «Я умираю». Затем произнес: «Давно я не пил шампанского…», осушил бокал до дна, лег на левый бок и вскоре умер. Ему было 44 года.

Через неделю его тело доставили в Россию в вагоне с надписью «Устрицы»: тогда было не так много вагонов с холодильными установками. 9 июля 1904 года гроб провезли через всю Москву.

Процессия несколько раз останавливалась: у Тургеневской читальни (между Уланским переулком и Мясницкой) и, конечно, у Московского художественного театра.

Наше всё

Антон Павлович – лидер среди русских классиков по числу экранизацией, в том числе и за рубежом. Его труды становились основой для кино- и телефильмов  более 200 раз. Как сообщает кинопортал IMDb, Чехов – второй в списке самых экранизированных писателей мира. Пальму первенства он уступил лишь Уильяму Шекспиру.

Первый российский фильм по рассказу Чехова – «Роман с контрабасом», первая зарубежная экранизация – «Лишние люди» (Германия). Картина «Мой ласковый и нежный зверь» (СССР, 1978 г.) номинировалась на главный приз Каннского кинофестиваля, «Очи чёрные» (СССР, 1987 г.) – на «Оскара» и «Золотой глобус».

«В плеяде великих европейских драматургов… имя Чехова сияет как звезда первой величины», – писал в начале XX века Бернард Шоу.

Ну а в театральной среде пьесы Антона Павловича идут наравне с произведениями всё того же Шекспира, Бернарда Шоу и Оскара Уайльда.

Знаменитый таганрожец даже и не предполагал, какая слава его ждёт. Своей приятельнице Татьяне Щепкиной-Куперник он как-то сказал: «Меня будут читать лет семь, семь с половиной, а потом забудут».

«Детства не было»

Чехов родился в 1860 году в Таганроге, был одним из шестерых детей в семье сына бывшего крепостного. Дед писателя, Егор Михайлович, в 1841 году выкупил себя и свою семью у помещика Черткова. Сам Антон Павлович и вовсе имел возможность стать потомственным дворянином: эта честь была ему оказана императором Николаем II в 1899 году. Титул Антон Павлович не принял.

Семья Чехова в 1874 году, с семьей его дяди Митрофана Егоровича (Чехов — стоя, второй слева). Источник: chehov-lit.ru

По собственному признанию писателя, детства у него не было – приходилось с пяти утра петь в церковном хоре, потом учиться, а после школы работать в бакалейной лавке отца. Но некоторые проказы того времени запомнились, а потом стали общеизвестными. Однажды Чехов так хорошо вошел в образ нищего, переодевшись и наложив соответствующий грим, что заслужил подаяние от собственного дяди.

С одеждой была связана и другая семейная история: брат Николай однажды попросил Антона Павловича, посещавшего классы по портняжному ремеслу, сшить ему эту часть гимназической формы. То, что получилось, было названо «макаронами» – за особенно узкий фасон новых брюк.

ЧИТАТЬ ТАКЖЕ: Как шутили российские правители, и Чем эти шутки заканчивались.

Кто такой Шампанский

За свою жизнь Чехов написал более пятисот произведений, многие из них были переведены на сотню языков, а его пьесы вот уже больше века идут на подмостках самых разных стран. А начиналось все еще в детстве, когда писатель начал выпускать рукописный журнал «Заика». Став старше, он выполнял заказы других литераторов – сочинения Антон Павлович даже не подписывал. Первое же имя-псевдоним, которое сопровождало литературные творения Чехова, было Антоша Чехонте – придумал его учитель, преподававший Закон Божий.

Антон Павлович Чехов. Источник: faktrus.ru

Потом их, псевдонимов, было создано еще много – биографы Чехова насчитывают больше пятидесяти. Лишь малая их часть имела какое-то отношение к инициалам и настоящему имени писателя. Зато вовсю использовались такие, как Шампанский, Брат моего брата, Гайка № 6 и Гайка № 9, Смирнова, а еще забавные сочетания имен-фамилий, вроде Шиллер Шекспирович Гете, Акакий Тарантулов, Архип Индейкин, Пурселепетанов. К псевдониму Человек без селезенки, впрочем, отношение писателя было серьезным: под этой подписью за десять лет вышло больше сотни рассказов, статей и фельетонов.

В 1885-86 годах Антон Чехов особенно много внимания посвящал рассказам-миниатюрам, писал по одному такому произведению каждый день и печатался в журналах, в основном, юмористических. Дмитрий Григорович, к этому времени уже известный писатель, такой подход к литературе раскритиковал: «голодайте лучше», чем растрачивать талант на «мелочишки». Чехов к этой рекомендации прислушался.

ЧИТАТЬ ТАКЖЕ: 15 знаменитых литераторов, настоящие имена которых мало кто помнит.

«Помесь крысы с крокодилом…»

С погружением в литературную жизнь у Чехова возникло желание много путешествовать – сначала это были «гоголевские места», Крым и Кавказ, потом писатель решил совершить и более серьезное странствие, выбирая между кругосветным путешествием, поездкой в Среднюю Азию или на Сахалин – выбор пал на третий вариант. Туда Антон Павлович добирался через Сибирь, проведя в пути 82 дня. Благодаря материалу, собранному во время путешествия на крупнейший из островов империи, появилась книга «Остров Сахалин».

Из поездки Чехов привез мангуста, а вообще всю жизнь любил собак

Обратным путь был проделан морем – Чехов отправился из Владивостока в Гонконг, оттуда в Сингапур и на Цейлон, а дальше – через Красное море, Суэцкий канал и Черное море вернулся в Россию, в Одессу. На Цейлоне писатель вместе с мичманом Глинкой купили трех мангустов – один из зверьков, правда, оказался просто пальмовой кошкой и был продан исключительно ради наживы торговца. Своего питомца Чехов назвал Сволочь и описывал его как «помесь крысы с крокодилом, тигром и обезьяной».

Мир знает Чехова как писателя и драматурга, но сам он гораздо серьезнее воспринимал свои занятия медициной. Окончив медицинский факультет Московского университета, он получил место врача в Чикинской земской больнице Звенигородского уезда. А когда купил имение Мелихово, каждый день принимал там больных и снабжал их лекарствами, а помимо работы в качестве врача, строил школы для крестьянских детей, организовал сбор пожертвований в пользу голодающих во время неурожая, до конца жизни, даже в период болезни, посвящая много времени и сил благотворительности.

Слева — Чехов с Ольгой Книппер; справа — его последняя фотография, 1904 год

Вопреки общепринятому представлению о писателе, Чехов был, что называется, здоровяком – «русским богатырем». Наиболее популярным снимком писателя стал сделанный в последние годы, когда болезнь уже подточила силы Антона Павловича (сам он этот образ в пенсне не любил). Говорят, когда актер Юрий Яковлев, мужчина высокий и вовсе не хрупкого телосложения, готовился к роли Чехова и примерил пиджак писателя, оказалось, что тот ему совершенно впору.

Вся жизнь Чехова была связана с театром, любовь к нему проявилась уже во время учебы в гимназии. Станиславский вспоминал, как однажды Антон Павлович стал свидетелем его беседы с одним человеком, жизнерадостным и веселым, считавшимся в обществе «немножко беспутным». Когда человек ушел, Чехов подошел к Константину Сергеевичу начал задавать вопросы о его собеседнике. «Послушайте, он же самоубийца», — сказал писатель. Через несколько лет тот человек действительно покончил с собой.

Последние годы своей жизни Чехов провел в Ялте, но и там, как и прежде, его сопровождали толпы поклонниц, которые получили прозвище «антоновки». А свою жену Ольгу Книппер, которая играла в театре в Москве, Антон Павлович в многочисленных письмах ласково называл «актрисулькой» и «балбесиком».

Не один лишь Антон Павлович повлиял на историю театра: вот кто из членов семьи великого писателя стал звездой театра и кино.

Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми: