20 января 2021Искусство, Литература, Антропология
История волшебного помощника
Кто такой волшебный помощник и как опознать его в сказках? Почему ему не нужно хамить при первой встрече и бескорыстно ли он помогает героям? Вместе с «Тинькофф» рассказываем о том, как связаны между собой волшебная яблоня, Серый Волк, Гэндальф, Паганель и роботы
Что нужно Серому Волку и яблоне: три особенности волшебного помощника
В волшебных сказках, одном из самых древних типов текстов, герой никогда не оказывается один — ему всегда помогают. Вот Иван-царевич отправляется в путь искать жар-птицу, а ему навстречу — Серый Волк, который предлагает свою помощь. Или добрая девушка идет к лесной колдунье, и яблоня помогает ей выполнить все невыполнимые задания. Но у волшебного помощника, а именно так называется роль яблони или Серого Волка, есть свои особенности, над которыми мы мало задумываемся.
аудио!
5 историй о волшебных помощниках
Ученые рассказывают, какими бывают волшебные помощники в литературе — от индийского эпоса до научной фантастики
Во-первых, волшебный помощник всегда принадлежит тому странному иному миру, куда герой пришел, и поэтому он максимально «не такой, как мы». Мы знаем, что в обычной жизни яблоня и волк не разговаривают, но не удивляемся тому, что в мире сказки они оказываются говорящими. Как правило, герой обретает помощника в ином мире — в основном практически сразу после пересечения границы с этим миром — и там же оставляет его. Исключения редки: бывает, что помощник у героя появляется после серьезного нарушения порядка вещей в его мире (например, перед смертью мать дает дочери говорящую куколку, которая поможет доброй девушке в борьбе с мачехой). И уже совсем редкость, когда волшебный помощник рожден в этом мире, рядом с нормальным героем, но чудесным образом (например, от коровы). Но даже такому волшебному помощнику нормальная человеческая судьба не светит: в конце сказки Иван — коровий сын уходит, устроив личную жизнь своего брата, Ивана-царевича.
Во-вторых, нам часто кажется, что Серый Волк или яблоня помогают герою сказки просто потому, что они добрые, говоря современным языком, альтруисты. На самом деле это не совсем так. Героя и его помощника связывают крепкие отношения дарообмена по принципу «я тебе дар, ты мне отдарок». Если мы внимательно прочитаем классическую сказку про Ивана-царевича и Серого Волка, то увидим, как выглядело начало их отношений. Иван-царевич идет и видит надпись: «Кто сюда пойдет, тот коня потеряет». По сути, это договор. Иван-царевич принимает условия и идет по этой дороге:
«…Вдруг вышел ему навстречу пребольшой серый волк и сказал: „Ох ты гой еси, младой юноша, Иван-царевич! Ведь ты читал, на столбе написано, что конь твой будет мертв; так зачем сюда едешь?“ Волк вымолвил эти слова, разорвал коня Ивана-царевича надвое и пошел прочь в сторону» Сказка об Иване-царевиче, жар-птице и о сером волке // Народные русские сказки А. Н. Афанасьева. В 3 т. Т. 1. М., 1984. .
Однако затем Серый Волк внезапно нагоняет героя и предлагает взамен свои услуги: «…Жаль мне и того, что я заел твоего доброго коня. Добро! Садись на меня, на серого волка, и скажи, куда тебя везти и зачем?» Такая система услуги за услугу (которая называется реципрокным, то есть возвратным, альтруизмом) проступает почти в каждой сказке, но мы ее не замечаем. Сказка про Сивку-Бурку начинается со странного для нас требования отца к сыновьям. «Когда я умру, приходите ночевать на мою могилу». С точки зрения крестьянской культуры XIX века это максимальное поминовение, способ обеспечить комфортный для покойника переход в иной мир. В некоторых деревнях Вологодской области до сих пор после похорон принято завтракать с покойником прямо на могиле. В ответ на правильное выполнение договорных отношений мертвец, который ровно в двенадцать ночи выходит из открывшейся могилы, вознаграждает Ивана-дурака волшебным конем-помощником. А в некоторых вариантах сказки «Морозко» (или в других сказках о злой мачехе и доброй падчерице) говорящая печь предлагает героине простую, незатейливую пищу: съев ее, героиня получает полезный совет. Неукоснительное соблюдение правил гостеприимства — тоже форма договора. Важное свойство таких договоров — то, что во всех этих случаях герой не догадывается (по крайней мере, нам это не известно) о грядущем вознаграждении за свою услугу или дар. Зато он точно знает, что навязываемый договор надо соблюдать.
И наконец, в-третьих, волшебный помощник не является личностью. У него нет своей судьбы и своей собственной цели в путешествии героя. Он своего рода говорящий инструмент, появляющийся в тот момент, когда герою нужна помощь. При этом все, что делает волшебный помощник, записывается в актив героя, а в конце сказки рассказчик может вообще забыть про него. Можно ли ответить на вопрос, что случилось с Серым Волком или Сивкой-Буркой? Нет — потому что ответ на этот вопрос неизвестен, рассказчик забывает о них в тот момент, когда герой получает награду и возвращается домой.
Курс про русский эпос
Пять лекций о том, что такое былина, существовал ли Илья Муромец на самом деле и как героем эпоса стал Сталин
Любящая жена и страшный крокодил: как древнеегипетские сказки связаны с «Питером Пэном»
Волшебные сказки очень древние: некоторым сюжетам тысячи лет. Привычные нам версии сказок распространены на большой территории от Арабского Востока и Индии до Скандинавии. Самая распространенная сказка — о злой мачехе, которая пытается извести свою добрую падчерицу и добиться преференций для родной — и злой — дочери. Существует 982 национальные версии этой сказки — в России она известна как «Морозко».
Самой же древней дошедшей до нас сказке с волшебными помощниками по крайней мере 3300 лет. И рассказывали ее в Древнем Египте. Несмотря на почтенный возраст этой сказки, известной под названием «Обреченный царевич», ее сюжет вполне узнаваем. У египетского царя долго не было детей, а когда он наконец вымолил себе сына, пришли богини судьбы и сказали, что мальчик умрет от собаки, змеи или крокодила. Конечно, папа тут же посадил сына под замок в отдельный дом, ликвидировав все опасности Существует ровно такое же предание о детстве Будды — и не только о нем.. Но однажды царевич увидел собаку и выпросил себе ее. А потом вообще ушел странствовать вместе с любимой борзой — сидеть под замком никому не нравится. Царевич пересек пустыню и под видом простого воина пришел к другому царю, чтобы принять участие в соревнованиях за руку царевны. Соревнование заключалось в том, что надо было допрыгнуть до окна высокой башни, где сидит девушка (сразу вспоминается русская сказка о Сивке-Бурке). Царевич выполняет задание, царевна становится его женой и узнает о скорой смерти мужа. Она решает бороться с судьбой за жизнь царевича и поэтому каждую ночь охраняет спящего мужа. Так ей удается подкараулить ядовитую змею Милая деталь: царевна дожидается, чтобы змея напилась вином из чаши и не смогла быстро ползать, после чего разрубает ее пополам.. Несомненно, царевна выступила здесь в качестве волшебного помощника. Сверхсила жены-помощника проявляется как раз в том, что она почему-то точно знала, когда приползет змея и как именно надо с ней справиться.
Так царевич спасся от первой судьбы. Но однажды царевич пошел на прогулку без верной жены-помощника, и тут его любимая собака обрела голос, сообщила, что она — его вторая судьба, и напала на хозяина. Ему ничего не оставалось, как спасаться бегством от бывшего друга.
На этом сказка могла бы закончиться, но нет. В ней еще есть крокодил, который знал, что он — третья судьба царевича, причина его будущей гибели, и поэтому, пока царевич пересекал пустыню и добивался руки царевны, крокодил изо всех сил тащился за ним (тоже по пустыне). Наконец он поселяется в водоеме поблизости от молодоженов и ждет подходящего момента, чтобы съесть царевича, но от этого важного дела его отвлекает неприятное соседство. Оказывается, в водоеме живет водяной дух, с которым бедному крокодилу приходится три месяца сражаться за жилплощадь. И когда измотанный бесконечными сражениями крокодил понимает, что ситуация патовая, к водоему подбегает царевич, спасающийся от собаки. И они заключают сделку. Крокодил говорит: «Я твоя судьба, преследующая тебя. Вот уже полных три месяца я сражаюсь с водяным духом. Теперь я отпущу тебя, убей водяного духа».
Увы, папирус сильно поврежден, поэтому конец этой сказки нам неизвестен, но то, что мы знаем о волшебных сказках А они, как доказал замечательный русский ученый Владимир Пропп в своей книге «Морфология сказки», всегда строятся по одним и тем же схемам., говорит нам о незыблемости договора. Так что, скорее всего, царевич убил неуемного водяного демона, помог крокодилу, а тот в ответ (услуга за услугу) стал его помощником и помог избавиться от собаки.
На рубеже XIX–XX веков сказка «Обреченный царевич» стала невероятно популярна в Великобритании и Франции — в то время египтологией увлекались очень и очень многие. В 1900 году она была переведена на французский, в 1904-м — на английский, широко разошлась. Ровно в эти годы Джеймс Барри сочиняет истории про мальчика, который так никогда и не стал взрослым, и в 1911 году выходит сказка «Питер Пэн». У Питера Пэна есть враг — пират Капитан Крюк. Он не боится никого и ничего, кроме крокодила (точнее, крокодилицы с будильником внутри), который преследует его везде. Крокодил — судьба Капитана Крюка. И, скорее всего, колоритный образ крокодила, врага-помощника, Барри заимствовал напрямую из египетской сказки.
История «Питера Пэна»
Как Джеймс Барри создал один из самых страшных текстов для детей
Кто на ком едет: как помощник становится главным героем детской литературы и фэнтези
В XX веке сказочную схему используют авторы фантастики и фэнтези, а заодно меняют ее. Волшебный помощник перестает быть бесправным существом, инструментом, который должен появляться в нужный момент. В 1954 году выходит повесть Клайва Льюиса «Конь и его мальчик» (одна из «Хроник Нарнии»), где традиционная схема — герой низкого происхождения и волшебный конь-помощник — резко меняется. Это видно даже по названию повести. Мальчика по имени Шаста приемный отец хочет продать в рабство богатому гостю. Говорящий конь, принадлежащий гостю, предлагает Шасте побег. Он прагматично заявляет: «Если я буду без всадника, люди увидят меня и скажут: „У него нет хозяина“ — и погонятся за мной. А с всадником — другое дело… Вот и помоги мне». Волшебный помощник не только предлагает условия сделки и следит за ее исполнением, но и активно вовлекает героя в приключения и в дальнейшем оказывается чуть ли не одним из самых важных персонажей.
Что надо знать о «Хрониках Нарнии»
История одной из самых популярных книг XX века
На первый взгляд кажется, что еще один волшебный помощник — домовой эльф Добби из книг о Гарри Поттере: его роль абсолютно традиционна. Действительно, отношения Гарри и Добби изначально строятся по классической схеме «услуга за услугу». Сначала эльф вынужден вредить Гарри (и постоянно борется сам с собой), но тот переманивает Добби на свою сторону (чем-то это похоже на ситуацию с крокодилом и царевичем) и освобождает его, после чего Добби становится его верным помощником. И все же кое-что подсказывает нам о том, что это другая схема. Как мы уже говорили, для классической сказки не важна судьба волшебного помощника: мы ничего не услышим о Сером Волке или Сивке-Бурке после того, как герой победит. Тогда как в последней книге Роулинг одно из самых сильных мест — когда Гарри плачет над телом Добби, пожертвовавшим собой, чтобы спасти «мальчика, который выжил». В отличие от фольклорной сказки здесь судьба эльфа известна до самого конца.
Как читать «Гарри Поттера»
И почему это не просто фэнтези для детей, а большая взрослая литература
Слабые и сильные помощники, или Почему Гэндальф исчезает
В 1937 году Дж. Р. Р. Толкин пишет сказку «Хоббит, или Туда и обратно». Герои — гномы — отправляются в путь за сокровищами, которыми завладел дракон (этот сюжет хорошо нам знаком по индоевропейским сказкам и эпосам). Толкин тонко играет с традиционными схемами: у героев «Хоббита» во время путешествия туда и обратно есть целых два волшебных помощника: классический (маг Гэндальф) и помощник-самозванец (хоббит Бильбо).
Бильбо оказывается в сказке совершенно антисказочным образом. В индоевропейских сказках встреча героя с будущим помощником должна начинаться с того, что герой оказывает ему услугу, даже если она заключается в простом проявлении вежливости. И даже если герой сначала успевает нахамить, он тут же исправляется. Например, в русской сказке навстречу крестьянскому сыну попадается старушка. В ответ на ее вежливый вопрос («О чем задумался?») — герой, говоря современным языком, посылает ее: «Молчи, старая хрычовка, не досаждай мне!» Произнеся эту фразу, Иван сразу начинает мучиться моральными терзаниями («За что я ее избранил?»), приносит извинения и немедленно получает вознаграждение — совет и волшебное средство.
Помните, как начинается история Бильбо? Прекрасным солнечным днем ведущий абсолютно беззаботную жизнь Бильбо встречает Гэндальфа, вступает с ним в перебранку и хамит ему, то есть делает то, что герой волшебной сказки делать никак не должен. Естественно, вместо услуги (добрый совет) он получает антиуслугу. Волшебник рисует посохом на двери норы Бильбо знак, говорящий о том, что тут живет мастер-взломщик, и обманом впутывает хоббита в историю с поиском сокровищ, захваченных драконом. Бильбо — помощник-самозванец, который якобы может взломать любую дверь и обчистить сокровищницу.
Вернемся к Гэндальфу. Этот волшебник имеет неприятное обыкновение исчезать в разгар самых интересных приключений — привычка, классическому помощнику не свойственная. Настоящий волшебный помощник идет до конца, но не Гэндальф. «В конце концов, это не мое приключение. Я, может быть, приму в нем еще разок участие, но сейчас меня ждут другие неотложные дела», — говорит он после того, как всю веселую компанию чуть не съели волки-оборотни с гоблинами. Причина такого странного поведения Гэндальфа заключается именно в том, что он слишком идеальный спутник героев. Он могущественный волшебник, он может почти все. Мы понимаем, что, если он будет рядом, героям ничто не грозит. Чтобы усложнить задачу гномам и хоббиту, Толкин в середине рассказа изымает Гэндальфа из повествования, и тогда роль спасителя переходит от сильного помощника к слабому, то есть к Бильбо. Хоббит обретает волшебное средство — кольцо, которое делает его обладателя невидимым, — и начинает вытаскивать гномов из самых страшных или нелепых ситуаций. При этом Бильбо меняется сам — из обычной сказочной фабулы Толкин создает необычную историю про слабых героев, обретших свою собственную силу.
Как читать Толкина
И почему профессор Оксфорда решил выдумать свои языки, героев и мифологию
Паганель, Кью и Лисбет: brainy is the new sexy
В литературе XIX–XX веков, которая не использовала сказочные схемы напрямую, вроде бы нет места волшебным помощникам. И все же они не исчезают, а трансформируются: теперь в роли волшебного помощника выступает ученый не от мира сего, обладающий сверхспособностями или сверхзнаниями, недоступными обычному человеку.
Примерно в 1864 году французский писатель Жюль Верн, никогда не покидавший Францию и боящийся открытого моря, придумывает историю потерпевшего кораблекрушение капитана Гранта и отправляет на его поиски шотландскую спасательную экспедицию. Вместе с ее членами на яхту «Дункан» случайно садится очаровательный заяц, напоминающий гигантский «гвоздь с большой шляпкой», а по поведению — рассеянного с улицы Бассейной. Это член всех возможных научных обществ, французский ученый-географ Жак Паганель, который вовлекает героев в увлекательное путешествие по 37-й параллели, ибо никто точно не знает, где конкретно потерпел крушение капитан Грант.
Голова ученого наполнена самыми необычными и полезными знаниями: Паганель дает советы, разъясняет возникшие вопросы и даже спасает членов экспедиции от людоедов-маори. И все было бы хорошо, но рассеянный географ, как его называли бы сейчас, постоянно придумывает все новые (и неверные) теории о том, где именно следует искать капитана. В отличие от Серого Волка или Гэндальфа, которые знают все о своем волшебном мире, Паганель обладает только видимой полнотой знаний и поэтому часто ошибается.
В старых фильмах бондианы у агента 007 был помощник Кью (Q), который отвечал за снабжение главного героя всякими невероятными шпионскими гаджетами (типа очков, которые видят сквозь одежду, или машины, превращающейся в субмарину). Мы знакомимся с Кью в самом начале действия, когда он снаряжает Джеймса Бонда практически волшебными средствами, после чего исчезает из поля зрения. Бонд вспоминает о нем, только когда оказывается, что Кью перемудрил и его гаджеты работают слишком хорошо. А вот в «Координатах „Скайфолл“» (2012) Кью меняется. Это уже не безумный ученый из лаборатории, появляющийся только в начале фильма, а молодой хакер, тоже совершающий ошибки и участвующий в действии на протяжении всего фильма.
Если чудаковатый исследователь может ошибаться, то другой помощник — гений с ментальными особенностями — не ошибается никогда. В романе 2004 года «Девушка с татуировкой дракона» Стига Ларссона появляется необычная пара детективов: журналист Микаэль Блумквист и молодая хакерша Лисбет Саландер. Ментальные особенности Лисбет делают ее гениальным взломщиком и помогают довольно заурядному журналисту решить дело.
Недаром героиня британского сериала «Шерлок» Ирэн Адлер, которая и сражается с «высокоактивным социопатом» Шерлоком, и восхищается им, все время повторяет: «Brainy is the new sexy».
«Девушка с татуировкой дракона»: чем вдохновлялся Стиг Ларссон
Книги Астрид Линдгрен, Агаты Кристи, Элизабет Джордж и другие источники
Робот: бунтовщик или идеальный помощник
В 1921 году чешский фантаст Карел Чапек написал пьесу, которая, по сути, была политической метафорой: жадные люди создают универсальных механических существ, почти неотличимых от человека, чтобы те приносили прибыль. Чтобы назвать этих помощников, Чапек придумывает не существовавшее ранее слово «робот» от чешского robota («работа»). Если в русском языке «работа» — это вообще любое занятие, занимающее время и приносящее пользу, то в чешское robota — это тяжелый и часто подневольный труд (кстати, слово «раб» тоже родственно «работе» в славянских языках). Поэтому неологизм Чапека одновременно указывает и на то, что эти механические существа постоянно работают, и на то, что они по сути своей рабы.
11 слов, помогающих понять чешскую культуру
Робот, кнедлик, вечерничек, «бархатная революция» и другие звери
Так весь мир узнал о роботах, а также о том, что это будущие враги человечества. И то, что противостояние с ними пока воображаемое, не мешает обыгрывать этот сюжет бесконечное количество раз — от сайлонов из телесериала «Звездный крейсер „Галактика“» и Терминатора до «Матрицы» и «Мира Дикого Запада».
Через 20 лет, в начале 1940-х, молодой фантаст Айзек Азимов создает мир, в котором взаимодействие с роботами происходит совершенно иначе. В нем действуют три закона робототехники:
1. Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред.
2. Робот должен повиноваться всем приказам, которые отдает человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому закону.
3. Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в какой это не противоречит Первому и Второму законам.
В мире Азимова, управляемом этими законами, война с роботами — всего лишь страх, который надо преодолеть, ведь роботы — идеальные помощники человека. В 2067 году роботопсихолог Сьюзен Кэлвин объясняет молодому журналисту: «Тогда вы не помните, каким был мир без роботов. Было время, когда перед лицом Вселенной человек был одинок и не имел друзей. Теперь у него есть помощники, существа более сильные, более надежные, более эффективные, чем он, и абсолютно ему преданные. Человечество больше не одиноко».
Серия рассказов Азимова «Я, робот» показывает, как выстраиваются отношения человека с новым идеальным помощником. Робот примеряет на себя все роли: идеальный друг ребенка (а не истеричная мать, запрограммированная только на воспроизведение правильного образа жизни), фанатичный проповедник и основатель новой религии (который считает людей низшей формой жизни), идеальный судья (в которого человек даже может влюбиться). Роботы, придуманные Азимовым, проходят весь путь эволюции человека, ведь на самом деле, как говорит роботоприхолог Сьюзен Кэлвин, «они чище и лучше нас».
Супергерои и коучи: где волшебный помощник умирает, а где выживает
В начале текста мы говорили о волшебной сказке и о том, как плотно ее схемы вошли в нашу жизнь. Часто мы не задумываясь следуем этим схемам и в жизни: ходим на тренинги, «полностью меняющие подход к жизни», верим в волшебные средства, «преображающие тебя», и коучей, помогающих все наладить.
Но существует и другая схема — эпическая. Если главный герой волшебной сказки, в общем-то, такой же, как мы, то герой эпоса — совершенно необычное существо. Об этом говорит вся его жизнь начиная с раннего детства: он растет не по дням, а по часам, обладает необычайной силой, может превращаться в зверей и так далее. Так что волшебный помощник ему не так уж и нужен. Эта схема тоже сохранилась в современной культуре, попав в основу комиксов и фильмов о супергероях. Они как раз и рассказывают о превращении обычного человека в полубожество, которое непременно спасет мир.
Впрочем, бывает и так, что супергерой или герой боевика берет на себя функцию волшебного помощника. В 1980–90-х годах в СССР, а потом в Россию хлынул поток американских фильмов о сильных героях, которые в одиночку могут противостоять мафии, полиции, государству. Желание российских детей приобрести такого друга, как Шварценеггер или Брюс Ли, проникло в городской фольклор. В 1989 году фольклорист Вадим Лурье записывал в ленинградских школах учеников 5-го и 6-го классов. Вот такой сон рассказал и сам записал (поэтому орфографию и грамматику мы не меняли) один мальчик из 5-го «Б»:
«Ну сплю я однажды и перенесся в Китай к шаулиням. Пришол я там к ним научили они меня ихнему боевому искусству. Иду я обратно смотрю мне навстречу три ниндзя ну я их там избил раскидал. Иду дальше смотрю мне навстречу идет брюс-ли ну я с ним подружился и приехали мы с ним к нам в СССР. Тут находили бомжей и рэкетов и всяких там вымогателей и убийц сдали в милицию. Это все мы сделали за один месяц. А потом у нас в стране навелся порядок. В магазинах все было весь дефицит лежал. И по талонам и по карточкам ни чего не было. А всех которых мы сдали стали строить большие многоэтажные дома для всех нас. А потом брюс-ли уехал в китай».
Новая российская сказка этого времени втянула в себя и сказочную структуру, и жуткие реалии. Брюс Ли, подружившийся с пятиклассником, помогает ему восстанавливать социальный порядок, находить и преследовать бомжей и рэкетиров. В результате в магазине появляется отсутствовавший там дефицит, карточки отменяются, а «вымогателей и убийц сдали в милицию». Примечательно, что эти плохие люди (которых мы сдали) отправлены куда-то типа ГУЛАГа (они там принудительно работают на стройках). Получается, именно о таком помощнике в эпоху полного слома старых жизненных схем мечтало поколение девяностых.
Волшебный помощник бывает не только в сказках, книгах и фильмах. В отличие от Серого Волка голосовой помощник Олег из приложения «Тинькофф» совершенно бескорыстно поможет перевести деньги и пополнить баланс мобильного телефона, подскажет, сколько денег вы потратили на такси в этом месяце, и даже установит лимиты на траты. А еще он может научить разумно пользоваться кредиткой, забронирует столик в ресторане, найдет билет в кино (а вы получите кешбэк) и поболтает с вами на любую тему. Скачать мобильное приложение «Тинькофф» с Олегом можно тут.
микрорубрики
Ежедневные короткие материалы, которые мы выпускали последние три года
Архив
Волшебный помощник
Волшебный помощник — непременный атрибут волшебной сказки.
Что такое волшебный помощник и зачем он нужен в сказке.
Главному герою в волшебной сказке часто приходится преодолевать различные трудности и проходить всевозможные испытания.
Чаще всего справится с этими испытаниями самостоятельно герой не может и тогда ему на помощь приходит он — волшебный помощник.
Волшебный помощник может помогать преодолевать герою часть пути, исполнить его желание, а может и стать таким же важным персонажем сказки.
Если в сказке имеется любой волшебный помощник, то сказка становится волшебной.
Какие бывают виды волшебных помощников.
Волшебные помощники делятся на два больших класса. Это волшебные помощники — предметы, и это волшебные помощники — живые существа.
Какие бывают волшебные помощники по воздействию на героя.
- Путеуказатели. Это волшебный помощник, который помогает найти герою дорогу к нужному месту.
- Переместители. Это волшебные помощники, которые помогают герою переместиться из одного места в другое, иногда мгновенно.
- Превращатели. Это волшебные помощники, которые могут превратить героя в другое существо или неодушевленный предмет.
- Укрыватели. Помогают герою спрятаться или иногда завоевать расположение другого персонажа.
- Указатели. Помогают герою найти спрятанное.
- Исполнитель желаний. Выполняют любое желание героя.
Волшебные помощники, которые встречаются в сказках:
- Волшебное зеркальце
- Золотая рыбка. В сказке «О рыбаке и рыбке» исполняла желания старика.
- Золотой петушок. В сказке «О золотом петушке» помогал узнать откуда ждать беды.
- Клубок.
- Колечко. В сказке Маршака «Двенадцать месяцев»
- Конек-Горбунок. В сказке «Конек-Горбунок» выполнял задания, давал советы, помогал путешествовать Ивану.
- Перстень. В сказке»Аленький цветочек» помогает переместиться из одного места в другое.
- Печь с пирогами.
- Сапоги-скороходы
- Серый волк. В сказке «Иван Царевич и Серый Волк» помогает герою путешествовать, проходить испытания, спасает жизнь.
- Сума. В сказке «Двое из сумы» выполняла желания владельца.
- Цветик-Семицветик. В сказке исполняет героине желания.
- Шапка-невидимка
- Щука. В сказке «По щучьему велению» исполняла желание Емели.
- Яблоня с наливными яблочками.
Муниципальное образовательное учреждение
Средняя общеобразовательная школа № 202 , отделение
«Умка»
Октябрьского района
Боровков Александр
2 класс У
Тема «Помощники в
русских народных волшебных сказках и их классификация»
Секция Литературоведение
Бахтинова Светлана Борисовна,
учитель русского языка и литературы
высшей квалификационной категории
Новосибирск- 2009
Содержание
Содержание
Введение
Глава
1. Откуда у главного героя появляются помощники
1группа.
Благословение
2
группа. Помощники жалеют главного героя
3
группа. Помощником становится тот,
кто
лишил героя самого нужного
4
группа. Помощники появляются у героя
по
совету старших
5
группа. Награда за доброе дело и доброе сердце
6
группа. Помогают родственники
Зло
в сказках
Заключение
Список литературы
Приложение. Классификация помощников
Введение
Тема нашей работы
— «Помощники в русских народных волшебных сказках и их классификация»
Цель работы – Классифицировать
помощников в русских народных волшебных сказках, понять их роль в сказке
Методы
исследования —
чтение, отбор материала, классификация, анализ.
Гипотезы: помощники в русских народных
волшебных сказках являются не только важным для героя сказки персонажем, но
и обязательным элементом волшебной сказки.
Я прочитал 22
русские народные волшебные сказки. В них я заметил, что у главного героя есть
волшебные помощники. Это животные, люди, растения, неодушевленные предметы и т.
д. Например, у Василисы Прекрасной помощница – тряпичная куколка, у
Иванушки-дурачка – Сивка-бурка (конь), у Ивана-царевича – Василиса Премудрая.
Я попытался
классифицировать помощников в русских народных волшебных сказках, и у меня
получилось несколько оснований для классификации.
Во-первых,
классификация по тому, кто является помощником: сказки можно разделить на
несколько групп, например, «помогают люди», «помогают животные», помогают
«волшебные существа».
Во-вторых, как
они помогают. Внутри этой классификации тоже можно выделить несколько групп.
Например, помощники указывают герою дорогу, дают помощников, спасают от
смерти, дают советы, помогают отгадывать загадки, проходить испытания,
помогают убежать от опасности и т. д.
Мне показалась
интересной третья классификация: откуда у главного героя появляются помощники,
за что он их может получить. Внутри этой классификации я выделил несколько
групп: благословение, помощники жалеют главного героя, помощники заменяют герою
его потерю, награда за доброе дело, помощники по совету, помощь родственников.
Об этих группах третьей классификации я и хочу рассказать.
Глава
1. Откуда у главного героя появляются помощники
1группа.
Благословение
В группу «Благословение»
я выделил сказки: «Василиса Прекрасная», «Сивка-бурка», «Сказка о золотом
царстве».
В этих сказках
родители умирают и оставляют сыну или дочке помощника. В сказке Василиса
Прекрасная мама оставила дочке тряпичную куклу, которая помогала девочке во
всем. В Сказке о золотом царстве матушка благословила сына волшебной травкой,
поэтому злая мачеха не могла погубить царевича. В сказке Сивка-бурка конь –
благословение батюшки – помогает Иванушке стать счастливым.
2
группа. Помощники жалеют главного героя
В этой группе
сказки: Хаврошечка, Финист – ясный сокол, Терешечка.
Во всех этих
сказках героям приходится пройти много испытаний. Хаврошечка – сирота. Попала к
злым людям, которые заморили девочку работой. А коровка ее жалела и помогала во
всем. В сказке Финист –ясен сокол девушка, чтобы вернуть суженого, три хлеба
железных сгрызла, три посоха железных сломала, трои пары сапог железных
износила. Тогда три бабы Яги помогли девушке найти Финиста и вызволить его. В
сказке Терешечка баба Яга хотела два раза съесть мальчика. Спасти его
отказались гуси, которые летели мимо. Гусенок пожалел Терешечку и отнес домой.
3
группа. Помощником становится тот,
кто лишил героя самого нужного
В этой группе
сказки: Иван-царевич и серый волк, Кузьма Скоробогатый.
В сказке
Иван-царевич и серый волк ,волк съел коня у героя и честно отслужил за это. Он
помог Ивану-царевичу найти то, что нужно и спас жизнь. В сказке Кузьма
Скоробогатый лисичка-сестричка съела у Кузьмы всех кур. Поэтому отслужила за
свое воровство – сделала Кузю богатым и счастливым.
4
группа. Помощники появляются у героя
по совету старших
Это сказки: Василиса
Премудрая и Подводный царь, Летучий корабль.
В первой сказке
старушка дает Ивану царевичу совет, как выжить в подводном царстве, где найти
помощников. А во второй сказке старичок научил Иванушку дурачка, как построить
летучий корабль и найти помощников.
5
группа. Награда за доброе дело и доброе сердце
В этой группе у
меня получилось еще несколько группок.
1.
Главный герой спасает своих помощников.
Сказки : Волшебное кольцо, Царь-девица.
В сказке
Волшебное кольцо Мартын покупает на последние деньги кота и пса, спасая их от
смерти. Кот Васька и собака Журка тоже помогут хозяину спастись от смерти. В
сказке Царь девица Иван царевич вызволяет из заточения Орла-царя, который потом
избавит героя от трех смертей.
2.
Главный герой пожалел зверей или их детенышей,
помог им. За это звери тоже помогают герою в трудных ситуациях. Сказки: По
щучьему веленью, Марья Моревна, Сказка о золотом царстве, Царевна лягушка.
Емеля отпустил
щуку в воду, а она сказала ему волшебные слова. Пожалел Иван царевич медведя,
селезня, зайца и щуку, не стал их убивать, а они помогли ему достать смерть
Кощея. Спас Иван царевич детенышей птицы и собаки, и щуку, а они помогли ему
добыть любовь Елены. Помог Иван царевич деткам заморской птицы, львицы и
пчелиной матке, а они помогли заработать богатырского коня.
3.
Главный герой выполнил просьбу волшебных
существ. Сказки: Баба Яга, Гуси-лебеди.
4.
Главный герой получает помощников за
доброе сердце, вежливость, уважение к старшим. Сказки: Пойди туда — не знаю
куда, принеси то — не знаю что, Василиса Прекрасная, Летучий корабль, Василиса
Премудрая и подводный царь.
Пойди
туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Андрей стрелок за стол
пригласил свата Наума. За то , что Андрей уважил Наума, он согласился служить и
помогать герою. В одном из вариантов сказки Василиса Прекрасная даже помощники
бабы Яги помогли героине за ее доброе сердце. Девке чернавке Василиса подарила
платочек, а она задержала погоню, чтобы девочка успела убежать. Подлила
девочка воротцам под пяточки маслица , подвязала березку ленточкой, покормила
собаку и кота, а они ее пропустили.
В
сказках Летучий корабль и Василиса Премудрая и подводный царь пожилые люди дают
героям важные советы за то, что герои с уважением отнеслись к ним. Иванушка
смог построить летучий корабль, а его братья — нет, потому что Иван поговорил
со старичком и покормил его, а братья старичка прогнали. Иван царевич сначала
старушку прогнал, а потом извинился, и старушка научила его.
6
группа. Помогают родственники
Сказки:
Кащей Бессмертный, Марья Моревна, Поди туда — не знаю куда, принеси то — не
знаю что, Медное, серебряное и золотое царства, Царь девица, Сказка о золотом
царстве, Царевна лягушка.
Когда
я читал эти сказки, меня очень удивило то, что в них родственники не родные, а
приобретенные. Чаще всего помогают жены, невесты, зятья (мужья сестер),
родственники родителей. Если в сказке есть мама у главного героя, то она
обязательно поможет. Но такая сказка в моем списке одна ( возможно, они редко встречаются).
А родные братья героя, сестры героини чаще в сказках представляют зло. Еще мне
кажется интересным то, что родственники ничего не требуют за свою помощь.
Оставил Иван царевич у Орла, Ворона и Сокола серебряную ложку, вилку,
табакерку, и, когда пришла беда, они прилетели на помощь. Стала Василиса
Премудрая невестой Ивана царевича и помогает ему во всем.
Эта тема очень интересная и требует отдельного
исследования.
В
ходе работы над классификацией помощников в русских народных волшебных сказках
я обнаружил, что одна и та же сказка попала в несколько групп. Часто в сказках
помощников бывает несколько. Каждый помощник достается герою по-разному.
Старичок – за вежливость (Иван поговорил и покормил его), а волшебные богатыри
– по совету старичка (Летучий корабль). Все зависит от длины сказки.
В
некоторых сказках герою помогают волшебные предметы: кольцо (Волшебное кольцо),
дубинка (Медное, серебряное и золотое царства), дубинка, топор, дудка (Поди
туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что) и т. д. Волшебные предметы
помогают только герою, который ими владеет. Если предмет отобрали, то он будет
служить новому хозяину, а бывшему хозяину может навредить. Волшебных помощников
отобрать нельзя.
Зло
в сказках
Злые герои в
сказках – это Кощей Бессмертный, Баба Яга, мачеха, царь . У них есть свои
помощники (конь, гуси-лебеди, слуги, дети и т. д.).Эта тема тоже очень
интересная. Она сейчас в разработке.
Заключение
Хотя
исследование не закончено, думается, что на этом этапе я могу сделать отбивку.
В ходе работы я не только разбил помощникам на группы, выделив основанием для
своей классификации «откуда у главного героя появляются помощники, за что он их
может получить», но и понял, что:
1. Помощники есть не только у
добрых героев сказки, но и у злых тоже есть свои помощники.
2. Помощниками могут быть как
живые (старичок, старушка, волшебный конь и т.д.) так и неживые (кольцо,
дубинка, дудка).
3. Появление помощника — важный
композиционный элемент сказки.
Список
литературы
Приложение. Классификация помощников
|
От кого достался помощник |
Какой помощник |
|||
|
БЛАГОСЛОВЕНИЕ |
||||
|
Василиса |
От |
куколка |
||
|
Сказка |
От |
травка |
||
|
Сивка-бурка |
От |
конь |
||
|
ПОМОЩНИКИ ЖАЛЕЮТ ГЕРОЯ |
||||
|
Хаврошечка |
коровка |
|||
|
Финист |
3 |
|||
|
Терешечка |
защипан- |
|||
|
ПОМОЩНИКИ ОТРАБАТЫВАЮТ |
||||
|
Иван |
серый |
|||
|
Кузьма |
лисичка |
|||
|
ПО |
||||
|
Василиса |
по |
Василиса |
||
|
Летучий |
по |
Волшебные |
||
|
НАГРАДА ЗА ДОБРОЕ ДЕЛО, ДОБРОЕ СЕРДЦЕ |
||||
|
Волшебное |
выкупил |
кот, |
||
|
Царь |
выручил |
Орел-царь |
||
|
ПОМОГАЮТ РОДСТВЕННИКИ |
||||
|
Кощей |
зятья, |
|||
|
Марья |
зятья, |
|||
|
Поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что |
жена, |
|||
|
Царь |
родственник |
|||
|
Сказка |
родственница мамы |
|||
|
Царевна |
матушка |
1.
Герой
спасает
помощников
Волшебное кольцо
кот, собака выкупил на последние деньги
Царь девица Орел-царь
выручил из темницы
2. Герой пожалел зверей или их
деток
По щучьему
веленью щука отпустил в
воду
Марья
Моревна птица, львица помог
детям
пчелиная матка пожалел улей
Сказка о золотом
царстве птица, собака помог детям
щука
бросил в воду
Царевна
лягушка медведь, селезень,
заяц, щука пожалел
3.
Герой
выполнил просьбу волшебных существ
Баба
Яга
мышки девочка покормила их
Гуси -лебеди мышки
девочка покормила их
Печка,
речка, яблоня поела пирожков, яблочек, киселька
4.
Вежливость,
уважение
Поди туда – не знаю куда,
сват Наум Андрей пригласил его за стол
принеси то – не знаю что
Василиса
Премудрая старушка
извинился
и подводный царь
Летучий
корабль старичок
покормил
Кощей Бессмертный
зятья,
жена
Медное, серебряное и
золотое
царства
жена
I.
Волшебный помощник
1.
Помощники.
Давая
в руки героя волшебное средство, сказка
достигает вершины. С этого момента конец
уже предвидится. Между героем, вышедшим
из дома и бредущим «куда глаза глядят»,
и героем, выходящим от яги, — огромная
разница. Герой теперь твердо идет к
своей цели и знает, что он ее достигнет.
Он даже склонен слегка прихвастнуть.
Для его помощника его желания — «лишь
службишка, не служба». В дальнейшем
253
герой
играет чисто пассивную роль. Все делает
за него его помощник или он действует
при помощи волшебного средства. Помощник
доставляет его в дальние края, похищает
царевну, решает ее задачи, побивает змея
или вражеское воинство, спасает его от
погони. Тем не менее он все же герой.
Помощник есть выражение его силы и
способности.
Список
помощников, имеющихся в репертуаре
русской сказки, довольно велик. Здесь
могут быть рассмотрены только самые
типичные. Рассмотрение помощника
неотделимо от рассмотрения волшебных
предметов. Они действуют совершенно
одинаково. Так, и ковер-самолет, и орел,
и конь, и волк доставляют героя в иное
царство. Поэтому волшебные помощники
и волшебные предметы объединены в одну
главу. Все помощники представляют собой
одну группу персонажей. Мы рассмотрим
сперва отдельных помощников такими,
какими их дает сказка. Попутно могут
быть привлечены некоторые материалы,
объясняющие данного помощника. Каждый
помощник в отдельности, однако, не
объясняет всей категории помощников.
После рассмотрения каждого помощника
в отдельности мы рассмотрим всю категорию
и только тогда получим общее суждение
о помощниках. Но и это суждение еще не
может быть окончательным. Мы должны
изучить все функции помощника, и только
тогда картина будет исчерпана. Эти
функции выделены нами в отдельные главы.
Так, доставка героя в иное царство,
разрешение задач царевны, борьба со
змеем изучаются отдельно. Вопрос сложен
и широк и не может быть решен сразу.
Разрешение его откроется постепенно.
2.
Превращенный герой.
К
сказанному надо еще прибавить, что в
сказке помощник может рассматриваться
как персонифицированная способность
героя. В лесу герой получает или животное
или способность превращаться в животное.
Так, если герой в одном случае садится
на коня и едет, а в другом случае мы
читаем: «Только что Иван, купеческий
сын, надел перстень на руку, как тотчас
оборотился конем и побежал на двор Елены
Прекрасной» (Аф. 209), то для хода действия
эти случаи играют одинаковую роль. Мы
этот факт пока только регистрируем. Но
он уже дает нам некоторое объяснение,
почему Иван при всей своей пассивности
все же герой. Мы достаточно изучили
сказку, чтобы установить, что герой,
превращенный в животное, — древнее
героя, получающего животное. Герой и
его помощник есть функционально одно
лицо. Герой-животное преобразовался в
героя плюс животное.
3.
Орел.
Среди
помощников героя имеется орел или другая
птица.
Функция
птицы всегда только одна — она переносит
героя в иное царство. Эта переправа нас
займет в особой главе. Мы пока органичимся
изучением орла как такового. В сказке
о «Морском царе и Василисе Премудрой»
(219) гe-
254
рой
хочет убить орла, но тот просит выкормить
его. «Возьми меня лучше к себе да
прокорми три года» (Аф. 219). «Не
пожалей меня кормить, и прокорми меня
девять месяцев, и я тебе все уплачу.
Давай мне шесть коров или шесть волов
каждые сутки на пропитанье; хотя тебе
и трудно будет, но я тебе все уплачу»
(К. 6). Орел оказывается чрезвычайно
требовательным и прожорливым, но герой
терпеливо носит ему все, что тот требует.
«Мужик послушался, взял орла в избу
к себе, стал его кормить мясом: то овцу
зарежет, то теленка. В дому мужик не один
жил; семья была большая — стали на него
ворчать, что он весь на орла проживается»
(220).
Мы
видим, что орел здесь выкармливается.
Здесь перед нами вполне историческое
явление. У сибирских народов орлы
выкармливались, и выкармливались с
особой целью. «Его следует кормить
до смерти, — говорит Д. К. Зеленин, — и
затем — хоронить. — Никогда не следует
в этих случаях жаловаться по поводу
расходов, связанных с пропитанием орла:
он заплатит сторицей. Случалось, говорят,
в старину, что орлы являлись к жилищу
людей на зимовку. В таких случаях, бывало,
половину своего скота хозяин скармливал
орлу. Весной, улетая, орел поклонами
благодарил хозяев, и в таких случаях
хозяева быстро и необычайно богатели»
(Зеленин 1936, 183).
Здесь
хозяин делает то же самое, что делает
герой сказки: скармливает орлу весь
скот. Однако случай, сообщаемый Зелениным,
— поздний. Мы знаем, что орла не просто
отпускали, а убивали. По мнению Штернберга,
это убиение означало усылание орла. У
айну орла убивали и перед убиением к
орлу обращались с такой молитвой: «О
драгоценное божество, о ты, божественная
птица, прошу, внемли моим словам Ты не
принадлежишь к этому миру, ибо твой дом
там, где творец и его золотые орлы…
Когда ты придешь к нему (к своему отцу),
скажи: я жил долгое время среди айну,
которые как отец и мать возрастили меня»
и пр. (Штернберг 1936, 119) Это кормление и
убиение орла имеют целью умилостивить
духа — хозяина орлов, позднее — творца.
Смысл молитвы: «Меня содержали хорошо,
помоги людям, которые это сделали».
Акт убиения есть акт усылания.
Что
мы видим в сказке? В сказке герой, правда,
не убивает орла. Он, продержавши его три
года, только хочет убить его. «Взял
охотник нож, отточил на бруске. «Пойду,
— говорит, — зарежу орла; здороветь он
не здоровеет, даром только хлеб ест!»»
(Аф. 221). Но все же он кормит его еще год
или два, а затем отпускает его на волю.
Орел берет его с собой в тридесятое
царство. Они улетают вместе. Момент
улетания в сказке соответствует отсыланию
через смерть в обряде. В обряде орла
кормят, а затем его отсылают к его отцам.
В сказке это отразилось как отпуска-
255
ние
на волю. Орел прилетает не к отцу орлов,
а к своей «старшей сестрице» и
рассказывает ей следующее: «А и вечные
веки бы вам по мне сокрушаться да слезами
горючими обливаться, коли б не сыскался
мне благодетель — вот этот охотник; он
меня три года лечил и кормил, через него
свет божий вижу» (Аф. 221), т. е. он
поступает именно так, как айну требует
этого от своего орла в своей молитве.
Награда, действительно, не заставляет
себя ждать. «»Спасибо тебе, мужичок!
Вот тебе злато и серебро и каменье
самоцветное, бери сколько душе угодно!»
Мужик ничего не берет, только просит
медного ларчика с медными ключиками»
(220).
Этот
случай интересен тем, что он содержит
в себе элементы разложения обряда. Он
показывает, что сказка отражает позднюю
стадию ее, как это мы видим и в других
случаях. Кормление орла показано как
нечто, что герою в тягость, как нечто
ненужное и бессмысленное. «Орел так
много поедал, что всю скотину приел; не
стало у царя ни овцы, ни коровы… Царь
везде занимал скотину и целый год кормил
орла» (219). Или: купец «взял птицу
орла и понес домой. Тотчас убил быка и
налил полный ушат медовой сыты: надолго,
думает, хватит орлу корму; а орел все
зараз приел и выпил» (224). Таким образом,
ненужность и непонятность здесь выражена
довольно ясно. Последующее обогащение
есть чудо.
Сопоставляя
кормление орла в сказке и в культовой
действительности Сибири, мы должны бы
объяснить и эту действительность. Но
мы уже выше указывали на выкармливание
тотемных животных. Кормление орла —
частный случай его.
Все
это дает нам право на следующее заключение:
мотив кормления орла создался на основе
некогда имевшегося обычая. Исторически
кормление есть подготовка к убиению
жертвенного животного, т. е. к отосланию
его к хозяину с целью возбудить
расположение этого хозяина. В сказке
убивание переосмыслено в пощаду, в
отпуск на волю и улетание, а расположение
хозяина — в передачу герою предмета,
дающего ему могущество и богатство.
Выводы
эти получены главным образом на сибирских
материалах. Сибирские материалы по
культу орла интересны еще другим: они
показывают взаимоотношение между
обладателями орла и орлом-помощником.
Между птицей и шаманом существует
теснейшая связь. На языке гиляков орел
носит такое же название, как и шаман,
именно «чам». У тунгусских шаманов
Забайкалья белоголовый орел — хранитель
и покровитель шамана. Изображение его
(из железа) помещается на короне шамана,
на дужках между рогами. У телеутов орел
называется «птица хозяин неба» —
он непременный спутник и помощник
шамана. «Это он во время камланья
сопутствует ему в его странствиях на
небо и в подземный мир, охраняя его от
несчастий в пути, а также отводит по
назначению жертвенных животных различным
божествам». На облачении шамана
фигурируют части орла: кости, перья,
когти. Наконец, шаманский кафтан по
воззрениям сибирских народов является
изображением птицы. Согласно этому у
тунгусов, енисейских остяков и у многих
других кафтан выкраивается наподобие
птицы и обшивается длинной бахромой,
символизирующий крылья и перья этой
птицы (Штернберг 1936, 121). Эти материалы
дополнительно характеризуют едино-сущие
между героем и его помощником.
4.
Крылатый конь.
Мы
переходим теперь к другому помощнику
героя, а именно к коню. Вряд ли есть
необходимость доказывать, что конь,
лошадь, вступает в человеческую культуру
и в человеческое сознание позже, чем
животные леса. Общение человека с лесными
животными теряется в исторической дали,
приручение лошади может быть прослежено.
С появлением коня необходимо проследить
еще одно обстоятельство. Лошадь появилась
не на смену лесным животным, а в совершенно
новых хозяйственных функциях. Можно
сказать, что лошадь появилась на смену
оленю, может быть — собаке, но нельзя
сказать, что лошадь появилась на смену
птице или медведю, что она взяла на себя
их хозяйственную роль, их хозяйственные
функции.
Как
же этот переход отразился в фольклоре?
Мы опять видим, что новая форма хозяйства
не сразу создает эквивалентные ей формы
мышления. Есть период, когда эти новые
формы вступают в конфликт со старым
мышлением. Новая форма хозяйства вводит
новые образы. Эти новые образы создают
новую религию — но не сразу. Происходит
в языке наименование коня птицей, т. е.
перенос старого слова на новый образ.
То же происходит в фольклоре: конь
облекается в птичий образ. Так создается
образ крылатого коня. «Мы знаем теперь,
— говорит Н. Я. Марр, — что «лошадь»
означала в доисторические времена и
«птицу», но «птица» семантически
связана с «небом», и заменить
«лошадь» на земле в человеческом
быту и материальной обстановке до-истории,
конечно, не могла птица» (Марр 1934, 125;
1922, 133).
Замена
птицы лошадью, по-видимому,
азиатско-европейское явление. Египет
получил лошадь поздно, в Америке лошадь
была неизвестна до появления европейцев
(Hermes). Но и там тот же процесс может быть
прослежен, но он прослеживается не на
птице, а на медведе. В американском мифе
медведь-хозяин уносит мальчика под
землю И предлагает ему выбрать себе
медведя, т. е. помощника. Мальчик выбирает
себе черного. «Медведь-хозяин начал
рычать, и вдруг фыркнул и прыгнул на
черного медведя. Он залез под него,
подбросил его, и вместо медведя там
стояла великолепная черная лошадь»
(Dorsey 1904, 139). Этот случай ясно показывает,
как новое животное берет на себя
религиозные функции старого. Лошадь
заменяет медведя в роли помощника,
приобретаемого «под землей» от
хозяина медведей. Но эта лошадь еще
содержит в себе черты медвежьего
происхождения. У нее на шее медвежья
шкура, совершенно так же, как у нашего
Сивки по бокам птичьи крылья. Короче,
происходит ассимиляция одного животного
с другим.
Любопытно,
что появление лошади в Америке создает
совершенно те же обряды и фольклорные
мотивы, что и в Европе. На это указывал
еще Анучин, изучая скифские погребения,
сходные с американскими. Если у умершего
была любимая лошадь, устанавливает
Дорси, родственники убивали эту лошадь
на могиле, думая, что она донесет его в
страну духов, или же срезали несколько
конских волос и клали их в могилу. Волосы
давали такую же власть над конем, какую
они дают в сказке. Эти случаи показывают
закономерность появления одинаковых
обрядовых и фольклорных мотивов в
зависимости от явлений хозяйственной
и социальной жизни. Эти же случаи
объясняют крылатость коня.
5.
Выкармливание коня.
Конь
перенял на себя не только атрибуты
(крылья), но и функции птицы. Подобно
тотемному животному, подобно сказочному
орлу, он, уже не будучи тотемным животным,
выкармливается. Однако это выкармливание
приняло иные формы, оно значительно
ослаблено по сравнению с грандиозным
выкармливанием орла, поедающего весь
скот царя. Выкармливание коня дает ему
волшебную силу, но внешне ассимилируется
с действительностью: «Дай мини три
зари напастись на расе» (Аф. 160) — слабый
отголосок такой же просьбы орла и, как
мы видели выше, благодарных животных
— «корми меня три года». До трех раз
накормил пшеной белояровой, и только
видели, как садилсе — не видели, куда
укатилсе» (Ск. 112).
Выкармливание
коня — частный случай выкармливания
чудесных или волшебных животных. Так,
выкармливаются благодарные животные,
орел, конь, и, наконец, даже змей
выкармливается злой царевной или
сестрой. На тотемическое происхождение
этого мотива уже указывалось. Выкармливание
коня показывает, что дело не просто в
питании животного. Кормление придает
коню волшебную силу. После кормления
«на двенадцати росах» или «пшеной
белояровой» он из «паршивого
жеребенка» превращается в того
огненного и сильного красавца, какой
нужен герою. Это же придает коню волшебную
силу. «Стал Иван водить свою лошадь
каждое утро и каждый вечер в зеленые
луга на пастбище, и вот как прошло 12 зорь
утренних да 12 зорь вечерних — сделалась
его лошадь такая сильная, крепкая да
красивая, что ни вздумать, ни взгадать,
разве в сказке сказать, и такая разумная,
что только Иван на уме помыслит, а она
уже ведает» (аф. 185). Еще резче эти
волшебные качества, вызываемые кормлением,
выражены в другом случае: «Ты в эти
дни корми меня овсом, тогда я спрячу
тебя под копыто» (См. 341). Это превращение
художественно выражено средствами
контрастности: до кормления он паршивый
жеребенок, после кормления — статный
конь. Образ паршивого жеребенка есть
чисто сказочное образование- сказка
любит контрасты: точно так же именно
Иван-дурак оказывается героем, а Чернавка
— царевной. Мы напрасно будем искать
обрядовых аналогий к мотиву, что именно
слабое или заморенное животное
подвергается кормлению культового
характера.
6.
Замогильный конь.
Коню
в области религиозных представлений
посвящено несколько исследований
(Анучин; Negelein 1901а; 19016; 1903; Stengel; Malten 1914;
Radermacher 1916; Howey; Худяков 1933). Эти исследования
на разном материале довольно единообразно
приводят к тому, что в религии конь
некогда представлял собой заупокойное
животное. Нам необходимо установить,
отсюда ли идет и сказочный конь (который
исследователями не привлекается) или
же он создается как-нибудь совершенно
иначе.
Историческое
рассмотрение здесь довольно трудно.
Предшественники коня — другие животные.
Мы напрасно будем искать материал в
глубокой древности. Главный материал
— материал культурных народов.
Уже
выше мы видели, что конь дарится герою
его умершим отцом из-за могилы. Там в
центре внимания стоял дарящий отец,
здесь наше внимание будет обращено на
коня. Каков исторический субстрат этого
мотива? Известно, что коней хоронили
вместе с воинами. «Убивали лошадей и
рабов с тем намерением, чтобы эти
существа, погребенные вместе с умершим,
служили ему в могиле, как служили при
жизни», — так говорит Фюстель де Куланж
(Фюстель де Куланж). Это в точности
соответствует сказочному «служи ему,
как и мне служил» (Аф. 179). Но в чем
состоит служба коня умершему? Конь —
ездовое животное. Поэтому совершенно
прав Негелейн, когда он говорит: «Что
обычай давать при смерти герою с собой
коня есть следствие его функции уносителя,
носителя или путеводителя в лучшую
сторону, — учит аналогия с столь неизбежной
для эскимоса собакой» (Negelein 1901а, 373).
Эскимосы дают в могилу собаку, греки —
лошадь. Но здесь имеется одно противоречие:
в сказке умерший отец со своим конем
никуда не уезжает из могилы, а пребывает
вместе с конем тут же. Интересно, что
так же обстояло с верованиями греков.
Вундт просто ошибается, когда говорит:
«Душа павшего на поле битвы воина
уносится, согласно верованию греков,
римлян и германцев, на быстроногом коне
в Царство душ» (Вундт 111). Возможно,
что в некоторых случаях это и так, но,
как правило, это для античности неверно.
Первоначально,
как мы видели, умерший никуда не удалялся.
С развитием пространственных представлений
ему стали приписывать далекий путь и
дальний полет. Затем, когда с переходом
на оседлое земледелие круг интересов
сосредоточивается на земле, когда
является привязанность к своей земле,
когда появляется культ предков, умершие
мыслятся уже не ушедшими, а живущими
здесь же в доме, у очага, под порогом или
в земле, в могиле. Лошадь же осталась
как атрибут умершего вообще, хотя,
собственно, утеряла свой смысл. Так,
например, как указывает Роде, в Беотии
были найдены надгробные рельефы, на
которых умерший, сидя на коне, или ведя
коня, принимает приношения (Rohde 2413).
Негелейн указывает на то, что вообще на
греческих и даже позже на христианских
могильных плитах имеется конь. «Он
непременный атрибут героса, т. е. в более
позднее время умершего мужчины вообще»
(Negelein 1901a, 378). Роде очень осторожно
высказывает предположение, что конь
здесь «символ умершего, вступающего
в мир духов».
Более
точен Мальтен, считая, что мертвец в
эллинской вере появляется одновременно
и в форме коня, и сидя верхом на коне,
обладая им. Ни тот, ни другой ничего не
говорят о движении на коне. Сравнительное
изучение материала показывает, что
мертвец-животное превратился в мертвеца
плюс животное, и этим объясняется та
двойственность, которой не заметил
Роде, но видит Мальтен, мертвец есть
конь, но он же обладатель коня. В сказке
также есть противоречие, но противоречие
иного характера: отец не летает на коне,
но на коне летает сын. Полет на коне есть
более древнее, доземледельческое
явление, он развился из полета в образе
птицы или на птице. Отец, живущий с конем
в могиле, — явление более позднее,
присоединенное позже; оно отражает
культ предков и могилы предка: отец на
коне уже не летает.
Здесь
можно еще упомянуть, что в некоторых
деталях сказка показывает более
архаические черты, чем греческая религия.
В сказке конь подарен мертвецом, в
греческой мифологии дарителем коня
всегда являются уже боги. Так, Афина
дает Беллерофонту уздечку, при помощи
которой он укрощает Пегаса. Точно так
же иногда поступает отец в сказке: он
или сообщает заклинательную формулу,
или дает волосок коня или его уздечку
(Аф. 182, 184, 170).
Этими
указаниями пока можно ограничиться.
Они показывают историчность мотива
коня, пребывающего при мертвеце в могиле,
они отвечают на вопрос, поставленный в
начале. Конь не только в религиях, но и
в сказке представляется заупокойным
животным.
7.
Отвергнутый и обмененный конь.
В
рассмотренном нами мотиве конь предстал
перед нами действительно как заупокойное
животное, и сказка подтверждает выводы,
к которым приходят исследователи коня
в религии. Это наблюдение подтверждается
рассмотрением мотива отвергнутого или
ложного коня. Лошадь, предлагаемая живым
отцом, не годится, тогда как лошадь,
подаренная из-за могилы, есть богатырское
животное. «Которую лошадь ударит по
крестцу, так и с ног долой упадет; из 500
лошадей не выбрал ни одной по себе
лошади, и сказывает своему отцу, что «я,
батюшка, у тебя не выбрал ни одной лошади;
теперь пойду в чистое поле, в зеленые
луга — не выберу ль по себе лошади в
табунах?»».
Та
лошадь, на которой Иван ездит до своей
отправки, обыкновенная лошадь, — не
годится. Это ему сообщает и яга. Поэтому
герой у яги очень часто меняет коня.
«Она велела ему оставить своего коня
у ней, а на ее двукрылом ехать к ее старшей
сестре» (Аф. 171). У второй сестры этот
конь обменен на четырехкрылого, а у
третьей сестры — на шестикрылого.
Вот
почему не годится отцовский обычный
конь. Он — земное существо, он не крылат.
У входа в иной мир герой получает иного
коня.
8.
Конь в подвале.
Но
какой же конь тогда годится? Яга указывает
на это совершенно точно: «Как нет у
твоего батюшки доброго коня? — Есть
добрый конь, заперт за тремя дверьми,
третьи двери уж копытом пробивает»
(Аф. 175). Не годится конь на конюшне отца.
Годится только тот конь, который взят
из склепа. Правда, сказка никогда не
говорит, что это склеп. Для сказки это
просто подвал или погреб, иногда даже
«казенный погреб». Но детали не
оставляют никакого сомнения, что этот
погреб — могила. «Поди ты в цисто поле,
на нем стоит двенадцать дубоу, под этими
дубами лежит камень-плита. Подыми ты
эту плиту, тут и выскоцит конь прадедка
твоево» (Ск. 112). «Под тем камнем
подвал открылся, в подвале стоят три
коня богатырские, по стенам висит сбруя
ратная» (Аф. 137). «Отвечает старуха:
«Пойдем со мной». Привела его к
горе, указала место: «Скапывай эту
землю». Иван-царевич скопал… вошел
под землю» (Аф. 156). «На этой горе
стоял дуб вершков двадцать толщины, а
под этим дубом стоял склеп. В этом склепе
за дверьми два жеребца стояли» (Он.
зав. 143). Все это слишком явные признаки
могилы. И холм, и камень, и плита, и даже
дерево указывают на то, что этот подвал
просто склеп.
Когда
Иван сходит в этот подвал, то конь иногда
радостно ржет ему навстречу. Иван ломает
двери, конь рвет цепи. Выше мы видели,
что волшебное средство передавалось
по женской линии. Посвящаемый получал
не какое-нибудь средство, а тотемный
знак рода своей жены. Здесь ничего этого
уже нет. Конь передается по мужской
линии. Герой получает определенного
коня «не деда твоего, а прадеда твоего».
Радостное ржание коня показывает, что
явился настоящий, правомочный владелец
коня, явился его наследник. Анализ этого
мотива подтверждает вывод о замогильном
характере сказочного коня и дополняет
картину связи коня с предками его
владельца.
9.
Масть коня.
В
свете этих материалов для нас небезразлична
масть коня. Правда, сказка называет все
существующие масти. Он и сивый, и бурый,
и каурый, и рыжий и т. д. Такое разнообразие
отражает действительность, но вызвано
отчасти и тем, что образ коня в сказке
часто утраивается, и все три коня имеют
разную масть. Если, однако, всмотреться
в это разнообразие несколько ближе, то
можно- заметить преобладание двух
мастей: сивой и рыжей. Он — белый, даже
серебряный, «что ни шерстинка, то
серебринка» (Аф. 138), т. е. ослепительно
белый, «бело-голубой» (См. 298). Из
трех коней — черного, серого и белого
— последним, т. е. самым сильным и
прекрасным, является белый (Яворский
312); черный, рыжий, сивый — Аф. 184). С другой
стороны, из трех коней (серый, вороной,
рыжий — 139) нередко последним назван
рыжий конь. На русских иконах, изображающих
змееборство, конь почти всегда или
совершенно белый или огненно-красный.
В этих случаях красный цвет явно
представляет собой цвет пламени, что
соответствует огненной природе коня.
Белый
же цвет есть цвет потусторонних существ,
что достаточно ясно показал Негелейн
в специальной работе о значении белого
цвета (Negelein 1901д, 79 ff). Белый цвет есть
цвет существ, потерявших телесность.
Поэтому привидения представляются
белыми. Таким является и конь, и не
случайно он иногда назван невидимым:
«В некотором царстве, в некотором
государстве есть зеленые луга, и там
есть кобылица-невидимка, и у ей 12 жеребят»
(См. 184). «А у его подарена царя-Невидима
лошадь-невидимка» (181). В одном случае
он назван «бело-губым» (298). Формула,
«что ни шерстинка, то серебринка»,
также указывает на его белый цвет,
указывает на ослепительность этого
цвета. Отсюда такие выражения, как «не
можно его в глаза видеть, не только что
на нем ездить» (Худ. 36).
Везде,
где конь играет культовую роль, он всегда
белый. «У бурят хозяин царства Уле,
Нагад-Саган-Зорин, рисуется как обладатель
белой лошади с белым копытом» (Зеленин
1936, 218). В якутском мифе змей насмешливо
приглашает героя сесть «на посмертного
коня». Он садится на «чисто белого
коня… имеющего с середины спины, подобно
птице, серебряные крылья» (Худяков
1890, 142). «Совершенно белая лошадь»
вообще часто встречается у якутов (137)
Греки приносили в жертву только белых
лошадей (Stengel 212). В Апокалипсисе смерть
сидит верхом на «бледном коне»
(Malten 1914, 188). В германских народных
представлениях смерть является верхом
на тощей белой кляче (211). Недаром и
Гораций называет смерть «бледная
смерть» («pallida mors»). Подобные
примеры показывают, что масть не
случайное, не безразличное явление, и
если бы при статистических вычислениях
оказалось, что сивая или белая лошадь
не занимает первого места по частоте
встречаемости, то это ничего не доказало
бы: наличие в сказке белого, голубого
коня и наличие его же в представлениях,
связанных с загробным миром, заставляет
видеть именно в этой форме наиболее
архаическую форму коня, а остальные
масти признать реалистическими
деформациями, тем более, что эта форма
коня вяжется с образом коня в целом и
его связью с замогильным миром.
10.
Огненная природа коня.
Наблюдение
над мастью показывает, что конь иногда
представляется рыжим, а на иконах,
изображающих Георгия на коне в борьбе
со змеем, — красным Нет необходимости
повторять здесь детали, касающиеся
огненной природы коня: из ноздрей
сыплются искры, из ушей валит огонь и
дым и т. д. Нам необходимо объяснить это
явление.
Почему
и как образ коня сливается с представлением
об огне? Есть ли материалы, могущие
показать, как эта связь произошла?
Мы
знаем, что основная функция коня —
посредничество между двумя царствами.
Он уносит героя в тридесятое царство.
В верованиях он часто уносит умершего
в страну мертвых.
Точно
таким же посредником был и огонь. В мифах
Америки, Африки, Океании и Сибири герой
без всякой помощи животных, только при
помощи огня отправляется на небо.
Приведем несколько примеров. У якутов:
«Потом выкопал яму в семь печатных
сажень; развел тут огонь, исщепав семь
больших деревьев. Взлетел на верхнее
место белым молодым ястребом» (Худяков
1890, 97). Итак, чтобы подняться на небо,
герой возжигает большой огонь и подымается
на небо. Самое интересное то, что он при
этом превращается в птицу. Это показывает,
что старые зооморфные образы еще не
забыты, что здесь старая традиция
превращения в животное встретилась с
новым фактором — фактором огня. Но не
первичен ли здесь огонь? «Люди… много
позднее стали видеть в сожжении трупов
отправку на небо», — говорит Д. К.
Зеленин (Зеленин 1936, 257). Герой микронезийского
мифа пытается попасть на небо к своему
отцу. Он пытается взлететь, но это ему
не удается. «Но он не отказался от
своего намерения, возжег большой огонь
и при помощи дыма поднялся во второй
раз к небу, где он, наконец, достиг объятий
своего отца» (Frobenius 18986, 116). Впрочем
нет необходимости долго останавливаться
на этом явлении. На нем основано как
сжигание трупов, так и сожжение жертв.
Итак, наряду с животными огонь некогда
представлялся посредником между двумя
мирами. Когда появляется лошадь, роль
огня переносится на лошадь. Примером
этого служит не только сказка. Примером
этого служит религия. Здесь в качестве
исторической ступени к сказке можно
указать на два явления: на соединение
культа огня с культом лошади, классический
пример которого дает Индия, и на ту роль,
которую огонь и лошадь играют в шаманизме.
Классической страной, где издавна
водились кони и откуда они, вероятно,
распространились по всему миру, была
Индия. И действительно, в ведической
религии мы видим наиболее полное развитие
коня-огня в лице бога Агни. Вот как
Ольденберг описывает церемонию возжигания
священного коня: «Старший жрец
приказывает одному из подчиненных
жрецов: «Приведи коня». Конь стоит
около того места, на котором должно
происходить трение огня, так, чтобы он
взирал на процесс трения… Нет никакого
сомнения, что конь есть не что иное, как
воплощение Агни» (Oldenberg 77). Здесь конь
взирает на трение, но в ведических гимнах
он добывается из огнива: «Агни, которого
новорожденным произвели путем трения
две палочки» (Ригведа). Агни не только
по очень многим деталям, но и по существу,
по своей основной функции совпадает с
конем. Он — бог-посредник («вестник»)
между двумя мирами, в огне отводящий
умерших в поднебесье. Религия Вед —
стадиально очень позднее явление.
«Ригведа» — жречески-богословское
произведение, которое, однако, несомненно
косвенно отражает народные представления.
Здесь
нелишне будет указать, что и сказочный
конь, совершенно как ведический огненный
конь Агни, добывается из огнива. Но
Ригведа сохранила древнюю форму огнива
— две палочки, сказка заменяет ее огнивом
новой формации — кремнем и кресалом.
Совпадение
между ведическим Агни и русским сказочным
конем настолько полное, что сопоставление
их могло бы составить предмет особой
работы. Овсянико-Куликовский в своей
работе о культе огня в эпоху Вед собрал
несколько сот эпитетов бога-огня Агни
(Овсянико-Куликовский 1887). И хотя изучение
эпитетов, оторванных от того объекта,
к которому они прилагаются, может
привести к ложным заключениям, но все
же такие эпитеты, как «имеющий светлую
спину», «с пламенеющей пастью»,
«с пламенеющей головой», «знак
которого есть дым», «с золотыми
волосами», «с золотыми зубами»,
«с золотой бородой» и др. в приложении
к богу огню-коню слишком близки к сказке,
чтобы быть случайными. Они основаны на
тех же представлениях, что и сказка.
Мы
здесь не будем разрабатывать эту связь,
это завело бы нас слишком далеко. Нам
достаточно указать, что огненный конь,
посредник между двумя мирами, имеется
в религии скотоводческого народа,
создавшего государственность. Изучение
Агни позволяет объяснить природу коня.
Она получилась из слияния представлений
о коне и об огне как посредниках между
двумя мирами. Из трех основ коня — птицы,
лошади и огня — огонь есть наиболее
поздний элемент, птица — наиболее
древний.
Уже
говорилось о том, что эту роль посредника
между двумя мирами может играть не
только божество (это уже знак поздней
культуры, какой и является культура
ведической религии), но и шаман. Шаман
также действует при помощи огня. Штернберг
описывает камлание, виденное им самим.
«Если бес больного упорно не хочет
уходить, то шаман призывает особого
духа, который обращается в огненный шар
и забирается в брюхо шамана, а оттуда
во все самые отдаленные части его тела,
так что шаман во время сеанса выпускает
огонь изо рта, из носа, из любой части
тела» (Штернберг 1936, 46). Этот случай
показывает, что выпускание огня из рта,
глаз, ушей и т. д. вовсе не есть нечто,
свойственное только сказке.
Такое
же представление, по Нансену, имеется
у эскимосов. «Признаком шаманов
является то, что они выдыхают огонь»
(Nansen 252). Впрочем это обычно делает только
черный шаман. Нансен сопоставляет его
с огнедышащим дьяволом средних веков
и полагает, что представление об
огнедышащем шамане сложилось под
европейским влиянием, тогда как дело
обстоит как раз наоборот. Огнедышащий
дьявол есть последнее отражение
представления об огнедышащем посреднике
между царством живых в мертвых. Такое
же представление имеется у племени
йоруба в Африке. Герой мифа, Шанго,
получает мощное волшебное средство от
своего отца. Он его съедает. Люди
собираются на совет. Все по очереди
говорят. Когда очередь доходит до героя,
«из его рта стал ударять огонь. Все
ужаснулись. Тогда Шанго понял, что он,
как бог, не подчинен никому, топнул ногой
и вознесся» (Frobenius 18986, 235). Мы здесь
имеем прообраз позднейших огненных
вознесений, вплоть до огненной колесницы
пророка Ильи (Holland). Но конь обнаруживает
связь с шаманством не только с этой
стороны, не только как огнедышащее
существо. Шаман часто имеет коня в
качестве помощника или вообще имеет
связь с ним.
Попов
так описывает камлание у якутов (Попов
130). «Шаман входит и с помощью своего
помощника надевает костюм. Ему Дают
пучок белых конских волос, часть из
которых он бросает в огонь — это служит
угощением и располагает к нему духов,
которые очень любят дым жженого волоса».
Нужно прибавить, что шаман сидит на
белой кобыльей шкуре. Однако, что за
странный вкус у духов, что они «любят
запах жженого волоса», и почему это
«служит угощением и располагает к
шаману духов-помощников?» Сказка
показывает совершенно ясно, что сожжение
волос есть магическое средство привлечения
духа, и, любит или не любит он этот запах,
он вынужден будет явиться. Достаточно
«припалить» три волоса, чтобы
вызвать коня. Это и делает шаман.
В
данном случае к нему являются не кони,
а духи, относительно облика которых
ничего не говорится. Но мы знаем, что в
числе помощников шамана имеются и
лошади. «В сказаниях бурят некоторые
умершие шаманы считаются обладателями
белого, пегого или черного коня, на каком
они разъезжают при жизни и на котором
теперь посещают окрестности своего
улуса» (Зеленин 1936, 299). К онгону,
называемому «покровительница
телеутов», минусинский шаман обращается
со словами: «На сине-сивом коне ты
приехал сюда в полдень из гор Кузнецка».
В якутском мифе дьявол действует так:
«Тут дьявол перевернул свой бубен,
сел на него, три раза ударил его своей
палкой, и бубен этот превратился в кобылу
с тремя ногами. Севши на нее, он поехал
прямо на восток» (Худяков 1890, 142).
11.
Конь и звезды.
Здесь
нужно указать еще на одну особенность
облика коня. У него «по бокам часты
звезды, во лбу ясный месяц». Легко
представить себе, что конь, как посредник
между небом и землей, мог быть наделен
признаками неба. В «Ригведе» небо
сравнивается с конем, украшенным
жемчугами: «Подобно темной лошади,
украшенной жемчугами, «pitar» украсили
небо звездами» (Ригведа XI, 8, 11). К этому
месту Людвиг замечает, что конь здесь
взят как символ неба. С этим можно
сопоставить, что Агни иногда тоже
отождествляется с Луной (Риведа II, 2, 2).
«Как бы вестником с неба освещаешь
ты людские роды во все ночи».
Однако
очень возможно, что конь как ночное небо
есть вторичное образование от коня
дневного, от коня солнца. Если в образе
коня-луны есть что-то натянутое,
искусственное (и встречается он редко),
то колесница бога солнца Гелиоса,
колесница Индры или солнечная ладья
бога Ра полны торжества и красоты. Однако
в сказку они не попали. Они умерли вместе
с верой. Только слабые отголоски можно
найти в образах чисто аксессуарного
порядка, вроде, например, той кобылицы,
на которой баба-яга «каждый день
вокруг света облетает» (Аф. 159) или
трех всадников в сказке о Василисе.
Солнце отразилось в сказке не в своей
динамике. Солнце отразилось в сказке
как царство и как дворец, о чем речь еще
впереди. В этой связи интересно отметить
то, что образ дыхания огнем в египетской
религии приписывается именно солнцу,
и что и сказочный конь и с этой стороны,
может быть, отражает солнце. «О ты —
(Ра, бог солнца, или просто солнце), сущий
в своем яйце, сияющий из своего круга,
ты подымаешься на своем горизонте и
сияешь подобно золоту над небом… ты
пускаешь струи огня из своего рта»
(Книга мертвых, XVII).
12.
Конь и вода.
Другая
особенность коня — это его связь с водой.
Эту связь с водой он также разделяет со
своими европейскими и азиатскими
собратьями — с индийским Агни и с
греческим Пегасом. Правда, этот морской
конь несколько необычен в сказке,
встречается сравнительно реже и не
всегда является помощником героя. Он
появляется по ночам и портит сенокос,
съедает и топчет сено, и братья отправляются
его подкарауливать. «Вот в самую
полуночь поднялась погода, всколыхалось
море и выходит из морской глубины чудная
кобылица, подбежала к первому стогу и
принялась пожирать сено» (Аф. 105). Но
и конь-помощник иногда имеет отношение
к воде. Встречный старик говорит герою:
«У твоего батюшки есть тридцать
лошадей — все, как одна; поди домой,
прикажи конюхам напоить их из синя моря;
которая лошадь наперед выдвинется,
забредет в воду по самую шею, и как станет
пить — на синем море начнут волны
подыматься, из берега в берег колыхаться,
— ту и бери!» (157).
По
сравнению с хтонической и замогильной
природой коня его водная природа —
явление вторичное и более позднее.
Мальтен доказал это для Греции, Ольденберг
— для Индии. Подобно сказочному коню,
греческий Пегас имеет некоторое отношение
к воде. Ударом копыта он открывает новый
ключ на Геликоне — ключ Гиппокрены.
Здесь ясна первоначальная хтоническая
природа коня. Беллерофонт ловит его
уздечкой, данной ему Афиной, когда он
пьет из пейренского ключа на Акрокоринфе.
Еще резче эту связь с водой обнаруживают
божественные кони Посейдона, морского
бога. Их он иногда дарит тому, кто
обращается, к нему с благочестивой
молитвой. Такую упряжку он подарил,
например, Пелопсу, который при помощи
этих коней отвоевывает себе невесту у
Эномая, обогнав его на ристалище. Коня
с золотой двусторонней гривой, выходящего
из моря, наблюдают и аргонавты.
По
исследованию Мальтена, Посейдон не
всегда был морским богом — он некогда
был богом суши. Он первоначально —
хтонический бог, «дающий произрастать
благодати в семени и источнике»
(Malten 1914, 179). Уже тогда он был связан с
конем. «Лишь через жителей побережий,
а вернее — благодаря колонизации через
море — властитель пресных вод стал
властителем вод морских» (179). С
превращением его в морского бога и кони
его стали морскими конями (179, 181, 185). И
действительно:
образ
коня, выходящего из воды, не может быть
первичным, он должен был получиться
исторически, и процесс этот для Греции
прослежен. Нечто подобное произошло в
Индии. О божественном коне Агни сообщается,
что он apam napat — дитя вод. Ольденберг
предполагает, что apam napat некогда был
особым водяным существом, которое
слилось с Агни. Он, «имеющий морское
водяное одеяние» (Ригведа, V, 65, 2). «Из
вод ты, чистый, возникаешь» (II, 1), «Ему
способствуют воды в озерах» (III, 1, 3) и
т. д.
13.
Некоторые другие помощники.
Конь
и орел — не единственные помощники
героя. Здесь не может быть речи о том,
чтобы дать полную номенклатуру и систему
сказочных помощников, мы рассмотрим
только наиболее существенные, важные
образы их. Рассмотрев орла и коня как
наиболее типичные примеры помощников-животных,
мы кратко коснемся некоторых антропоморфных
помощников.
Особую
категорию помощников составляют всякого
рода необыкновенные искусники. Часто
это братья, из которых каждый обладает
каким-нибудь одним уменьем. Иногда это
встречные богатыри, совершенно
необыкновенные по своей наружности и
по своим качествам. Количество их очень
велико. По указателю Больте и Поливки
можно установить около сорока названий
таких искусников.
Наиболее
яркой фигурой из этих помощников является
Мороз-Трескун, или Студенец. Изображается
он разно, иногда и не изображается вовсе.
В одной сказке это старик с завязанной
головой. «Что у тебя голова повязана?»
— «Волосы завязаны; как их опущу, так
и сделается мороз» (Худ. 33). Таким же
он представляется и у братьев (Гримм
71). У него шляпа надета на одно ухо. Когда
герой выговаривает ему за это, он говорит:
«Если я надену шляпу прямо, то будет
страшный мороз, и птицы упадут мертвыми
на землю».
Русская
сказка знает и другой, более яркий образ.
«Дальше идет старик старый, старый,
сопливый, сопли, как с крыши висят
замерзсши, с носа висят» (См. 183). Функция
этого «Мороза-Трескуна» всегда
одна: у царевны героям топят жаркую
баню, чтобы извести их. Здесь помогает
Студенец. «Живо вскочил в баню, в угол
дунул, в другой плюнул — вся баня остыла,
а в углах снег лежит» (Аф. 137).
Характер
этой фигуры довольно ясен. Это хозяин
погоды, хозяин зимы и мороза. Подобные
фигуры встречаются, например, в мифах
северных индейцев. «Много лет тому
назад было очень холодно на земле. На
верхнем конце реки был большой ледник,
от которого исходил ледяной холод. Все
животные отправлялись, чтобы убить
человека, который делал холод, но все
замерзали. (Пробует это и койот, но
замерзает, затем отправляется лиса.)
Лиса побежала дальше, и при каждом шаге,
который она проходила, из-под ее ног
ударял огонь. Она вошла в дом (где жил
Мороз) и топнула один раз своей ногой
(повторяется 4 раза). Когда она топнула
четыре раза, весь лед растаял и стало
опять тепло» (Boas 1895, 5).
В
этом случае хозяин мороза, холода
враждебен человеку. Но герою, который
уже вступил в иной мир, он покоряется.
Очень интересно, что в одной русской
сказке (См. 183) Старик совершенно так же,
как благодарные животные, просит: «Иван
Кобылин сын, покорми мене хлебцем, я
тебе худым временем пригожусь».
Совершенно такую же просьбу, как мы
видели выше, произносит орел. Можно
предположить, что здесь отразились
представления, что хозяина стихий можно
себе подчинить и заставить его служить
себе. Герой именно и заставляет их
служить себе. Правда, обычно они просто
встречены случайно и взяты с собой. Но
эта случайность, очевидно, покрыла собой
другие формы покорения хозяина, одной
из которых могла быть умилостивительная
или иная жертва, выраженная здесь словами
«покорми меня».
Другой
фигурой такого же порядка является
фигура усыни. «Идеть путем-дорогою,
пришел к реке широкой в три версты;
на
берегу стоит человек, спер реку ртом,
рыбу ловит усом, на языке варит да кушает»
(Аф. 141). Если попытаться нарисовать себе
фигуру этого усыни, то мы невольно придем
к образу запруды и верши, через которую
пропускается вода. Другими словами,
если Мороз-Трескун есть персонифицированная
сила природы, то здесь мы имеем
персонифицированное орудие. Мы этот
случай пока просто отмечаем. Связь
орудий с помощниками и волшебными
предметами разработана ниже. усыня
иногда помещается сказочником не на
берегу, а в самую воду. Он — хозяин реки
и рыб, божество, дарующее обилие рыб и
удачную ловлю. Собственно в сказке он
роли никакой не играет. Он — эпизодическая
фигура. Иногда он служит в роли помощника,
переправляющего героя через воду в иное
царство. По его усам герой переходит
через воду: «А по его усу, словно по
мосту, пешие идут, конные скачут, обозы
едут» (142). Нужно, однако, упомянуть,
что даже и здесь рыбья натура этого
существа может быть выяснена из сравнений.
В иных случаях герой переходит через
реку по спине огромной рыбы. Такие
существа также встречаются на ступени
веры, например в Северной Америке. В
индейском сказании братья хотят испытать
силу одного из них. Они идут на реку.
«Вечером они расположились и стали
дразнить своего брата и таскать его за
волосы. Но ему до этого не было никакого
дела, он лег и надел свою бобровую шапку.
Тогда река начала подыматься, и его
братья и сестры должны были бежать от
воды на гору, в то время как он спокойно
остался у огня. Хотя кругом все было
покрыто водой, он у своего огня остался
сухим» (Boas 1895, 23).
Интересно,
что в этом случае, совершенно так же,
как и в русской и в немецкой сказке,
движение шапки вызывает стихию. Эта
шапка относится к разряду волшебных
предметов, которые будут рассмотрены
ниже. В этом случае, мы, однако, видим
только стихию, не видим ловли рыб. В
другом индейском сказании мы читаем:
«»Дети, знаете ли вы, где Азан сделал
запруду реки?» — «Нет, где же?» —
«Там-то и там-то». Они пошли туда и
нашли Азана, который запрудил реку и
уже почти вычерпал воду, чтобы выловить
рыб». Они его уничтожают (Unkel 286). Здесь
запруживающее реку существо опять
связано с рыбами. Это существо не всегда
представляется антропоморфным. В другом
индейском сказании над рекой стоит
огромный лось с расставленными ногами
и убивает (глотает) всякого, кто спускается
по реке (Boas 1895, 2).
Братом
усыни обычно выступает Горыня (или
Вертогор или Горыныч). «И гуляет
Горыня-богатырь и горы ногой толкает»
(Аф. 83). Это — дух гор. «Шли, шли, доходят
до богатыря, до Горынеча. Горыныч на
мизинче гору качает» (3В 45). «Видишь,
поставлен я горы ворочать» (Аф. 93). По
свидетельству Штернберга, гиляки
называют членов рода хозяина моря «толь
нивух», т. е. «морской человек»,
хозяина гор — «наль нивух» — «горный
человек». Такой «торный человек»,
или один из «хозяев гор», — и наш
сказочный Горыныч. Роль его неопределенна.
Иногда он спасает героя от потони (93),
иногда играет роль ложного героя,
старшего брата, предающего младшего.
Но даже в тех случаях, когда он играет
роль ложного героя, он подчинен герою.
Сказочный герой — это мощный шаман,
которому подчиняются хозяева погоды,
рек и рыб, гор и лесов. Как и все подобные
искусные помощники, Вертогор встречен
случайно. Но мотив подчинения его сквозит
в афанасьевской сказке No 93. «Подъезжает
к Вертогору; стал его просить, а он в
ответ: «Рад бы принять тебя, Иван-царевич,
да мне самому жить немного. Видишь,
поставлен я горы ворочать; как справлюсь
с этими последними — тут и смерть моя»».
Впоследствии герой добывает щетку,
которая при бросании превращается в
горы, и этим дает Вертогору новую пищу.
Здесь мотив, присущий бегству и погоне
(гребешок и щетка обычно спасают от
погони непосредственно), использован
иначе, перемещен. Это перемещение здесь
очень интересно и показывает, что жизнь
хозяина стихии должна быть поддерживаема
человеком. Без этой поддержки он гибнет.
Так и усыня просит:
«Накорми
меня». За эту поддержку эти хозяева
оказывают содействие человеку после
его смерти, а шаману — при жизни.
Античность
также имеет своих Вертогоров, но уже в
качестве поверженных богов. Они борются
в числе гигантов против Зевса, выворачивая
горы, и ставят их Друг на друга для штурма
неба.
Третьим
братом или богатырем обычно назван
Дубыня, или Вертодуб. «Видит: человек
дубы с корнями вырывает:
«Здравствуй,
Дубыня! Что ты это делаешь?» — «Дубы
вырываю». — «Будь ты мне братом
названным, пойдем со мной'» (Худ. 33).
Этот Дубыня потом побивает вражескую
рать. В одной сказке (Аф. 142) он назван не
Дубыня, а Дугиня — «Дугиня-богатырь,
хоть какое дерево в дугу согнет».
Можно бы думать, что здесь имеется ложная
этимология, однако в греческом мифе мы
имеем именно «сгибателя сосен».
Такого «сгибателя сосен», разбойника
Синиса, который привязывает к соснам
людей и разрывает их, встречает и
наказывает Тесей.
Очевидно,
что если усыня есть «человек рек»,
Горыня — «человек гор», то Дубыня
представляет собой «человека леса».
В этом он сходен с ягой, так же как
помощник Студенец или Мороз-Трескун —
с дарителем Морозкой. Дубыня иногда
даже и выступает не как помощник, а как
даритель. Герой встречает человека,
несущего дрова в лес. «Зачем в лес
дрова несешь?» — «Да это не простые
дрова». — «А какие же?» — «Да
такие: коли разбросить их, так вдруг
целое войско явится» (Аф. 144).
Таким
образом из огромного количества всяческих
искусников четыре типа могут быть
определены как хозяева стихий. Это —
Мороз-Трескун, усыня, Горыня и Дубыня.
Они подчиняются герою в силу совершаемых
им культовых или иных действий, но этот
момент в сказке сохранен лишь в рудиментах
и заменен случайной встречей с этими
помощниками.
Мы
можем обратиться к другой группе
искусников, которые ничего общего с
хозяевами стихий не имеют. К ним относятся
стрелец, скороход, кузнец, зоркий, чуткий,
кормчий, пловец и др.
Сопоставление
материалов показывает, что они представляют
собой персонифицированные способности
проникновения вдаль, ввысь и вглубь. С
ними мы еще встретимся при изучении их
функций в связи с трудными задачами
царевны.
14.
Развитие представлений о помощнике
При
всем разнообразии помощники в сказке
составляют некую группу, объединенную
функциональным единством.
Все,
что здесь говорилось об отдельных видах
помощников, имеет только частное
значение. Мы должны поставить вопрос о
помощниках вообще, как общем явлении
сказочного канона. С передачей герою
помощника мы уже встречались. Помощника
герою часто дарит яга. Исторические
корни яги выяснены. Она связана с
посвящением. В обряд посвящения входила
передача юноше волшебной или магической
власти над животными. Однако исторические
параллели к отдельным видам помощника
не привели нас к обряду посвящения. Они
привели нас к шаманизму, к культу предков,
к загробным представлениям. Когда умер
обряд, фигура помощника не умерла с ним,
а в связи с экономическим и социальным
развитием стала эволюционировать, дойдя
до ангелов-хранителей и святых христианской
церкви. Одним из звеньев этого развития
является и сказка.
В
истории помощников можно в основном
наметить три ступени или три звена.
Первое звено — приобретение помощника
so время обряда посвящения, второе —
приобретение помощника шаманом, третье
— приобретение помощника в загробном
мире мертвецом. Эти три звена не следуют
механически друг за другом. Это —
ориентировочные вехи, указывающие
направление развития. Рассмотрим сперва
вопрос о помощниках в пределах обряда
посвящения.
Вопрос
этот очень мало разработан в этнографии,
хотя он касается самой сути посвящения.
Шурц, специально занимавшийся вопросом
о посвящении, не уделяет этой стороне
дела никакого внимания. Гораздо больше
говорит об этом Вебстер. «Фундаментальной
доктриной была вера в личного
духа-хранителя, в которого путем различных
обрядов фаллического характера члены
общества, как предполагали, превращались»
(Webster 125).
Итак,
во время обряда посвящения юноша
превращался в своего помощника. Даже,
если бы мы знали только это, мы бы уже
были вправе поставить вопрос о связи
сказочного помощника с институтом
посвящения. Это объяснило бы нам как
приобретение его в царстве смерти (ибо
посвящаемый предполагался умершим),
так и связь этого помощника с миром
предков. На эту связь указывалось выше,
особенно при изучении коня и благодарных
животных. Это же объясняет связь помощника
с миром предков. Дух-помощник у некоторых
племен Северной Америки носит название
Маниту. Этот Маниту передается по
наследству. «Когда юноша готовится
встретить духа-помощника, он ожидает
встретить не какого-нибудь одного, а
помощника своего клана» (151). Таким
образом, между посвящаемым и его
помощником имеется предустановленная
связь. В сказке герой прежде всего ищет
коня, притом не какого-нибудь коня, а
коня своего отца, и этот конь уже давно
ждет своего повелителя. Во всех этих
случаях Вебстер называет помощника
безразлично guardian spirit. Но мы знаем, что
этот помощник имеет животную природу.
Частью этого обряда были пляски, при
которых надевали на себя шкуру различных
животных — быков, медведей, лебедей,
волков и др. Головы их служили масками
(183). Это и символизировало превращение
в животное. С другой стороны, способность
эта передавалась предками, старшими —
исполнителями обряда посвящения (61).
Посвященные путем песен и плясок вызывали
помощника (151). Ни песен, ни плясок сказка
не сохранила. Она заменила их заклинательной
формулой. Там, где выработалась
многоступенчатость тайных братств,
переход от низшей к высшей ступени
разрешался только тем, кто обладал таким
помощником. Доступ к этим обществам
зависит от приобретения каждым мальчиком
во время наступления половой зрелости
личного духа-хранителя (Маниту или
индивидуального тотема), такого же,
каким обладает тайный союз, в который
он стремится вступить» (152). У племени
квакиутл эти помощники и связанные с
ними привилегии, добытые каждой
благородной семьей, передаются прямым
потомкам по мужской линии или через
женитьбу на дочери такого мужского
потомка зятю, а через него — его внукам
(150). Все эти указания очень важны. Они,
между прочим, объясняют испытание героя,
который перед вступлением в брак должен
доказать, что у него есть помощник. На
этом, как мы увидим ниже, основан мотив
«трудных задач». Они же ставят в
связь приобретение помощника и вступление
в брак, о чем речь будет при анализе
царевны.
Но
и Вебстер, откуда заимствованы эти
сведения, ничего не говорит о смысле и
значении приобретения помощника. Мы
можем здесь сослаться на легенду,
приведенную у Боаса. «Один человек
пошел однажды в горы, чтобы охотиться
на горных коз. Тут он встретил черного
медведя, который взял его в свой дом.
Он
учил его искусству ловить лососей и
строить лодки. Через два года он вернулся
на свою родину. Когда он пришел, все люди
боялись его, так как он выглядел, как
медведь… он не мог говорить и не хотел
есть ничего вареного. Тогда его натерли
волшебными травами и он стал опять
человеком… Отныне, когда он испытывал
нужду, он всегда уходил к своему другу,
медведю, и он всегда ему помогал. Зимой
он ловил ему свежих лососей, когда никто
другой ловить не мог. Человек этот
построил дом и нарисовал на нем красками
медведя. Его сестра выткала медведя в
покрывало, с которым пляшут. Поэтому
потомки сестры имеют знаком медведя»
(Boas 1895, 293). В этом рассказе ясно и пребывание
два года в доме медведя, и то, что по
возвращении герой теряет речь, и то, что
он хочет есть только сырое. Этот случай
важен тем, что он показывает результаты
пребывания в доме медведя, и тем самым
вскрывает цель и смысл соответствующего
обряда: герой возвращается великим
охотником, имеющим власть над животными.
Этот случай показывает также, почему
животные-помощники столь разнообразны.
Дело вовсе не в том (как полагают некоторые
этнографы), чтобы овладеть сильным
животным. Этот медведь учит строить
лодки и ловить рыбу — занятие, вовсе не
свойственное медведям. Эту функцию
могло бы исполнить любое другое животное.
Животное важно не своей физической
силой, а своей связью, принадлежностью
к царству животных вообще.
Такова
древнейшая форма, древнейший источник
мотива волшебного помощника. О том, что
было до того, как появилось посвящение,
мы можем только гадать, материалов же,
могущих раскрыть эту праформу, нет.
Здесь
нет еще тех разнообразных функций,
которые свойственны помощнику, в
частности нет посредничества между
двумя мирами. Нет здесь также антропоморфных
и невидимых помощников. Способность
превращения в свой тотем или своего
помощника мы должны в свете этих
материалов признать наиболее архаической
формой власти над помощниками. Сказка,
как мы видим, ее сохранила. Охотничьи
цели мы должны признать древнейшим
движущим мотивом, вызвавшим в свет
понятие о помощнике или Маниту или, по
английской терминологии, guardian spirit.
Однако
охотничьих функций сказка почти не
сохранила. Есть некоторые рудименты их
в тех, например, случаях, когда герой,
живя в лесу с злой сестрой, получает от
волка, медведя и льва по детенышу; эти
звери в сказке именуются «охотой»
героя.
Там,
где нет (может быть уже нет) посвящения,
приобретение помощника происходит
индивидуально. Форма приобретения
помощника, однако, сильно напоминает
то, что происходит при обряде: нет только
лица, производящего посвящение. Юноша
один уходит в лес или на гору, молчит,
постится и т. д. Такая форма имеется как
в Америке, так и в Африке. Анкерман,
ссылаясь на Триля, говорит о племени
фнаг следующее: «Праотец каждого рода
(Sippe) имел животное в качестве «elanela».
Это слово Триль переводит как «animal
voue ‘a um homme», т. е. животное, обязанное
человеку помощью» (Ankermann 139). Однако
явление индивидуального приобретения
помощника в целом более позднее явление.
В этих случаях помощника приобретают
уже не все, а большей частью только
избранные, шаманы, которые и считаются
обладателями могущественных духов,
животных-помощников. Как тайные союзы
постепенно замыкаются в касту, показал
Вебстер. Но шаманы большей частью все
же еще не образуют касты. «Каждый
индеец, — говорит Геберлин, имеет
духа-помощника, которого он находит в
юности или позже, иногда и нескольких
— специально для охоты, рыбной ловли,
промыслов, войны и т. д. Помощники против
болезней — духи шаманов. Большинство
этих духов имеет форму животных»
(Haeberlin).
Это
приводит нас к рассмотрению помощников
шамана. То, чего недостает в образе
помощника, добываемого при посвящении,
— посредничества между двумя мирами и
др., — дает нам помощник шамана. Это —
более поздняя ступень. «Сверхъестественная
сила шамана, — говорит Штернберг, —
покоится не в нем самом, а в тех
духах-помощниках, которые находятся в
его распоряжении. Это они изгоняют
болезни, они ведут шамана в самые
отдаленные, недоступные обыкновенному
смертному места, чтобы отыскивать и
выручать душу больного, они помогают
приводить душу умершего в загробный
мир и они внушают ответы на все запросы,
предъявляемые шаману. Без этих духов
шаман бессилен. Шаман, потерявший своих
духов, перестает быть шаманом, иногда
даже умирает» (Штернберг 1936, 141).
Способы, какими шаман приобретает
помощников, различны. Кребер, исследовавший
религию индейцев в Калифорнии, говорит:
«Самый обычный путь приобретения
шаманской силы в Калифорнии — это видеть
сны. Дух, будь ли то дух животного или
местности, солнца или другого предмета
природы, умерший родственник или
совершенно бестелесный дух, навещает
будущего шамана в его снах, и установившаяся
между ними связь есть источник и основа
силы его. Дух становится его духом-хранителем
или «personal», от него он получает
песни и обряды или знание заклинаний,
что дает ему способность вызвать или
отозвать болезнь и делать и выносить
то, чего другие не могут» (Kroeber 1907, IV,
325).
В
Калифорнии у племени шасту полагают,
что земля полна некиих «потенций,
болей», которые обитают преимущественно
в человеческом виде в скалах, озерах,
порогах, на солнце, луне и т. д., или же
они животные, насылающие болезнь, смерть
и всяческое зло. Они же являются
помощниками шаманов (Preuss 1911, 235).
Приобретение помощников происходит
иначе, чем это описывает Кребер. Здесь
помощник «стреляет» в шамана,
который при этом испытывает внезапную
боль (einen zucken den Schmerz). Вспомним, что в
сказке конь лягает героя, отчего он
приобретает силу.
Материалов
по помощнику шамана так много, что нет
необходимости входить в этот материал
подробно. Остановимся только на некоторых
случаях, особенно близких к сказке и
объясняющих ее. Особый интерес представляют
для нас материалы по алтайцам, сообщенные
Анохиным. «Помощь ару кормосов является
необходимой при сношениях с духами неба
и подземного мира, путь к которым
загражден препятствиями. Препятствия
эти подробно описываются в камланиях.
Шаман побеждает все препятствия
исключительно только с помощью ару
кбрмосов. Во время путешествия они
являются живой силой и охраняют шамана
от опасностей, ведут борьбу со злыми
духами, встречающимися в пути. Ару
кормосы невидимо облекают собой шамана:
сидят на его плече, на голове, на руках,
на ногах, в различных направлениях
опоясывают его стан и в призываниях
именуются за это броней или обручем (у
одних шаманов их больше, у других меньше).
Во главе всех духов, составляющих
шаманскую броню, стоит всегда личный
кровный дух-покровитель, от которого
шаман ведет свое преемство» (Анохин
29). Здесь помощник уже утерял свою
животную природу. Он стал невидимым.
Очень характерно название духа «броней».
Настоящая стихия сказочного помощника
— воздух. Таков, например, Шмат-Разум и
другие невидимые помощники героя.
«Шмат-Разум! ты здесь?» — «Здесь,
не бойся, я от тебя не отстану» (Аф.
212). Этот «Невидим» является
посредником между двумя мирами. Он по
воздуху переносит героя в иной мир. Но
наряду с невидимыми помощниками имеются
у алтайцев и зооморфные существа. Одно
из таких существ — Суйла. Он имеет конские
глаза и видит кругом на таком расстоянии,
которое можно проехать в 30 дней. Некоторые
шаманы представляют себе Суйлу в виде
птицы беркута с лошадиными глазами
(Анохин 13). Эта смена происходит не сразу,
переходом являются гибридные существа.
Можно
наблюдать, что охотничья функция
помощников постепенно отходит на задний
план, сменяясь функцией лечения и
функцией посредничества между двумя
мирами. Особое значение начинают
приобретать животные, служащие для
передвижения (отсюда конь), а с ними
ассимилируются средства передвижения,
в особенности лодка. Так, в сказке
искусники оказываются уже в лодке,
составляют команду корабля. В лодке же
плывут и аргонавты весьма сходные с
нашими Симеонами. Эта поездка в иной
мир как в античности, так и в нашей
сказке, уже совсем вытеснила охотничью
основу. Шаман и его помощники постепенно
становятся уже не охотниками, а лекарями,
охотниками за душами. В вавилонском
мифе Нергал, отправляясь в подземный
мир, берет с собой семь помощников,
данных ему отцом. Их имена — молния,
лихорадка, зной и др. Таблички плохо
сохранились, но отсутствие охоты,
отправка в иное царство, персонификация
стихий, связь с шаманизмом-лечением
ясны. В дальнейшем Нергал женится на
Эришкигал, царице подземного царства.
Очевидно, семеро помощников ему при
этом помогают. Таким образом эта наиболее
поздняя стадия наиболее близка к сказке
(Jeremias 22).
Это
приводит нас к рассмотрению посмертного
помощника. Первоначально, когда между
жизнью и смертью еще не делали резкого
отличия, естественно, не могло быть
специфической фигуры посмертного
помощника. Но так как весь комплекс
посвящения теснейшим образом связан с
представлением о смерти, элементы его
перешли в культ мертвых, создав посмертных
помощников, последним ответвлением
которых можно считать представление
об ангелах, т. е. полузооморфных (крылатых)
существах, уносящих душу на небо. Явление
это — позднее, оно дает свой расцвет в
государственном культе мертвых, каковой
в наиболее развитой форме мы имеем в
древнем Египте. Из работ Тураева,
Видемана, Брэстеда и других мы знаем,
что такого рода посмертные помощники
имелись и в Египте. В гробницах были
найдены пластинки с изображением гениев,
как выражается Тураев, «помогавших
покойнику за гробом».
Специальное
рассмотрение этого египтологического
вопроса не может входить в наши задачи.
Наша задача — указать на имеющуюся здесь
связь.
Мы
наметили основные этапы в развитии
помощника. Наиболее древней формой
оказалось представление о превращении
в животное во время посвящения. В
дальнейшем он приобретается индивидуально,
а еще позже — только шаманом. С приобретением
его шаманом он приобретает новые функции
— функции посредничества между двумя
мирами, а охотничья природа помощника
начинает отступать на задний план.
Фигура помощника также начинает меняться.
Животное начинает уступать духу, а среди
животных начинают появляться животные,
связанные с передвижением человека:
орел сливается с конем. Но если набросанная
здесь схема верна, то сказка отразила
все стадии его развития: сказка знает
и превращения, и помощников — зверей, и
птиц, и духов, и группу искусников, связь
которых с охотничьими орудиями все еще
ясна у алтайцев; и коня, и т. д. Вопрос
же, как эта фигура попадает в сказку,
есть вопрос общий о том, как вообще
религиозные представления попадают в
сказку. Об этом мы скажем в последней
главе.
QQQ
II.
Волшебный предмет.
15.
Предмет и помощник
Рассмотрение
волшебного помощника облегчает и
подготовляет рассмотрение волшебного
предмета. Между ними существует теснейшее
родство.
Легко
заметить, что эти предметы представляют
собой лишь частный случай помощника.
Помощники, живые существа и волшебные
предметы, принципиально функционируют
совершенно одинаково. Так, конь переносит
героя за тридевять земель, но то же
достигается при помощи ковра-самолета
или сапог-самоходов. Конь побивает рать,
но и дубина сама бьет врагов и даже берет
их в плен и т. д. Конечно, есть специфические
помощники и специфические предметы,
которые не могут быть взаимозаменяемы.
Но эти отдельные случаи не нарушают
принципа морфологического родства их.
Число волшебных предметов в сказке так
велико, что описательное рассмотрение
их не приведет ни к каким результатам.
Нет, кажется, такого предмета, который
не мог бы фигурировать как предмет
волшебный. Тут различные предметы одежды
(шапка, рубашка, сапоги, пояс) и украшения
(кольцо, шпильки), орудия и оружие (меч,
дубина, клюка, лук, ружье, кнут, палка,
тросточка), всякого рода сумки, мешки,
кошельки, сосуды (бочки), части тела
животных (волосы, перья, зубы, голова,
сердце, яйца), музыкальные инструменты
(свистки, рожки, гусли, скрипка), различные
предметы обихода (огниво, кремень,
полотенца, щетки, ковры, клубочки,
зеркала, книги, карты), напитки (вода,
зелье), плоды и ягоды. Сколько бы мы ни
классифицировали и ни перечисляли их,
этот перечень не дает ключа к их пониманию.
Не
лучше будет, если мы подойдем к предметам
со стороны их функций. Одни и те же
функции приписываются различным
предметам и наоборот. Так, молодцы,
исполняющие приказания героя, могут
являться из рожка (Аф. 186), из сумы (187), из
бочки (197), из ящичка (189), из-под тросточки,
если ею ударить о землю (193), из волшебной
книги (212), из кольца (156, 190, 191). Функции
эти будут нами изучены специально. Так,
функция переноса героя в тридесятое
царство составит предмет особой главы.
Поэтому
мы будем классифицировать волшебные
предметы иначе: мы рассмотрим их не по
группам предметов как таковых, и не по
функциям, а по общности их происхождения,
поскольку это позволяют нам материалы.
16.
Когти, волосы, шкурки, зубы.
Волшебные
предметы не только морфологически
родственны волшебным помощникам. Они
имеют такое же происхождение, как
последние. Так, многие волшебные предметы
представляют собой части тела животного:
шкурки, волоски, зубы и т. д. Мы знаем,
что при посвящении юноши получали власть
над животными и что внешним выражением
этого было то, что им давалась часть
этого животного. Отныне юноша носил ее
с собой в мешочке, или он ее съедал, или,
наконец, эти части втирались в человека.
Таким образом, к этой категории надо
еще отнести мази: они тоже животного
происхождения, как это легко прослеживается
и в сказке.
Чаще,
однако, часть животного дается в руки
и служит средством власти над животным.
Это происходит даже при индивидуальном
приобретении помощника. У индейцев
арапахо для этого уходят на вершину
горы. «Через два-три, максимум семь
дней, мужчине является дух-покровитель,
обычно — маленькое животное в человеческом
облике, которое, однако, убегая, принимает
животный вид» (Preuss 1911, 249). Шкура такого
животного затем носится. Из этих и
подобных случаев мы заключаем, что
древнейшая форма волшебных предметов
— части животных. Смысл такого подарка
в сказке сохранен с полной ясностью:
волоски из хвоста коня дают власть над
конем. То же относится к птицам: «И
вот главная птица встает, дает ему
перышко из головы: «Вот, этот волосок
похрани, спрячь: какая бы беда ни
случилась, так ты только этот волосок
вынь, из руки в руку перемени, — мы тебе
поможем во всем»» (3В 129). Герой
получает щучью косточку, в критический
момент щука прячет его в своем гнезде
или глотает его, герой превращается в
нее (Ж. ст. вариант: он получает воронью
косточку, львиный коготь, рыбью чешуйку
и пр.). Финист Ясный Сокол также дарит
девушке перо из своего крыла: «Махни
им в правую сторону «в миг перед тобой
явится все, что душе угодно» (Аф. 235).
Формула «все, что душе угодно»,
конечно, — поздняя замена других, более
древних и более точных желаний. Эти
желания сосредоточивались вокруг самого
животного, вокруг животного — добычи.
В американских мифах это сквозит
совершенно ясно. «Он увидел человека,
сидящего на высоком берегу. Его ноги
свисали над пропастью. У него было две
круглых трещотки. Он пел и бил трещотками
о землю. Тогда буйволы появлялись толпами
по каждую сторону его, падали на берег
и оказывались убитыми» (Kroeber 1907, I, 75).
Известно, что трещотки обычно делались
в форме животного, чаще всего — птицы.
Таким образом мы и здесь находим то
явление, что вовсе не надо обладать
сильным животным, чтобы иметь власть
над животными. Принципиально ворон
может дать хорошую охоту на буйволов.
Такая вера имеется у многих народов, в
том числе у народов, не знающих обряда
посвящения. Такая вера имеется у
вогульских охотников. Д. К. Зеленин
говорит: «Вогульское поверье гласит:
если иметь при себе мордочку лисицы,
соболя или горностая, то все будет
удаваться» (Зеленин 1929, 56).
Если
наше наблюдение верно, если между
животным помощником (субъектом помощи)
и животным, на которое охотятся (объект
помощи), не обязательно существует
связь, то любое животное и любой предмет
могут служить помощником, Тогда
несоответствие между помощником и его
функцией, неприкрепленность функции к
отдельным животным или предметам,
создающие впечатление фантастики, не
просто прием поэтического творчества,
а также исторически обосновано в
первобытном мышлении. Описывая лекарские
мешки, играющие роль при посвящении,
Фрэзер говорит: «Эта сумка изготовлена
из кожи животного (выдры, кошки, змеи,
медведя, енота, волка, совы, горностая)
и имеет форму, отдаленно напоминающую
форму соответствующего животного. Одна
из таких сумок имеется у каждого члена
общества; он держит в ней нелепой формы
предметы, являющиеся его амулетами или
«чарами»» (Фрэзер 652) Эти талисманы
и амулеты, в основе своей связанные с
животными, и есть прообраз наших
«волшебных даров», среди которых
особый класс представляют всякого рода
мешки, сумки, кошельки, коробочки и т.
д. Из этих сумок и ларчиков появляются
духи-помощники. Это приводит нас к
предметам (не только животного
происхождения), из которых появляются
духи. Но раньше, чем перейти к этим
предметам, надо рассмотреть те предметы,
для которых можно показать их происхождение
из орудий.
17.
Предметы-орудия.
Все,
о чем говорилось до сих пор, показывает
одну знаменательную черту в мышлении
первобытного человека. Главную роль в
охоте играет якобы не орудие: не стрелы,
сети, силки, ловушки. Главное — магическая
сила, умение привлечь животное. Если
животное убивалось, то это происходило
не потому, что стрелок был ловок или
стрела была хороша; это происходило
оттого, что охотник знал заклинание,
подводящее зверя под его стрелу, потому
что он имел над ним магическую власть
в виде мешочка с волосками и т. д. Функция
орудия испытывается пока как нечто
вторичное. Энгельс говорит: «…различные
ложные представления о природе, о
существе самого человека, о духах,
волшебных силах и т. д. имеют по большей
части экономическую основу лишь в
отрицательном смысле; низкое экономическое
развитие предысторического периода
имеет в качестве дополнения, а порой в
качестве условия и даже в качестве
причины ложные представления о природе»
(Маркс, Энгельс XXVII, 419). Частный случай
такого неправильного представления о
природе мы имеем здесь. По мере того,
как совершенствуются орудия, можно
наблюдать следующее явление: магическая
сила, приписываемая сперва животному-помощнику
через какую-нибудь часть его, переносится
теперь на предмет. Человек в меньшей
степени замечает свое усилие и в большей
— работу орудия. Так получается концепция,
что орудие работает не в силу прилагаемых
усилий (чем совершеннее орудие, тем
меньше усилия), а в силу присущих ему
волшебных свойств. Получается представление
об орудии, работающем без человека, за
человека. Орудие теперь обожествляется.
Обожествленное орудие наряду с волшебным
волосами и пр. есть второй, более поздний,
субстрат в истории волшебных предметов.
Функции орудия являются причиной его
обожествления. Очень наивно, но вместе
с тем совершенно правильно об этом
говорится в северорусской рукописи XVI
века «Сад спасения», посвященной
обращению в христианство лопарей. «Аще
иногда камнем зверя убиет — камень
почитает, и аще палицею поразит ловимое
— палицу боготворит» (Харузин 1890,
137). Это чисто охотничья вера ‘держится
еще при примитивном земледелии: некоторые
индейцы «молятся своим палкам, которыми
они копают коренья» (Штернберг 1936,
268). Представление, что орудие действует
не в силу прилагаемого труда, а
исключительно в силу присущих ему особых
способностей, как указано, приводит к
представлению об орудиях, действующих
без человека. Такие орудия имеются в
охотничьих мифах и дошли до нас в сказке.
В мифе индейцев Таулипанг герой только
всаживает свой нож в куст — и нож сам
начинает срезать деревья. Он ударяет
топором по дереву — топор сам начинает
рубить его (Koch-Grilnberg 125). Стрела, пущенная
наугад в воздух, сама поражает птиц и
т. д. (92).
В
сказке топор сам вырубает корабль (Аф.
212) или рубит дрова (165), ведра сами приносят
воду. Интересно, что древняя связь с
животным и здесь еще не утеряна. Это
делается по щучьему веленью. Но эта
связь в сказке не обязательна. Дубинка
сама бьет врагов и забирает их в плен,
при помощи помела и клюки «хоть какую
угодно силу победить можно» (185) и т.
д. Здесь связь уже утеряна.
18.
Предметы, вызывающие духов.
Приведенные
материалы приблизят нас к пониманию
предметов, при помощи которых можно
вызвать духов. Такие предметы могут
быть как животного состава (волоски
коня), так и орудия (дубинка) и целый ряд
других предметов (кольцо).
Вышеприведенные
случаи показывают, как некогда понимали
предметы, вещи и в особенности — орудия.
В них живет сила. Но сила есть абстрактное
понятие. Для выражения понятия силы ни
в языке, ни в мышлении нет средств. Тем
не менее процесс абстрагирования все
же происходит, но это абстрагированное
понятие инкорпорируется, или, точнее
выражаясь, представляется живым
существом. Это видно по волоскам,
вызывающим коня. Сила присуща всему
животному и всем частям его. В волосках
есть та же сила, что и во всем животном,
т. е. в волосе есть конь, так же как он
есть в уздечке, так же как в кости — все
животное. Представление силы невидимый.
существом есть дальнейший шаг на пути
к созданию понятия силы, т. е. к потере
образа и к замене его понятием. Так
создается концепция колец и других
предметов, из которых можно вызвать
духа. Здесь мы видим уже более высокую
ступень, чем поклонение орудию. Сила
откреплена от предмета и вновь прикреплена
уже к любому предмету, внешне не
представляющему никаких признаков этой
силы. Это и есть «волшебный предмет».
Однако
мы до сих пор говорили о подобных
предметах, как будто бы они были не
достоянием сказки, а достоянием практики.
Действительно ли такие предметы
существовали в обиходной практике?
Такие предметы действительно существовали
и употреблялись, и мы считаем это явление
достаточно известным, чтобы на нем не
останавливаться. Это — так называемые
фетиши, амулеты, талисманы и т. д. В
сравнительной этнографии вопрос этот
все еще ждет своего исследователя. Формы
и способ употребления этих предметов
иногда в точности совпадают с той
картиной, которую дает сказка. Укажем
хотя бы на племя, которое знает «кольца,
которые обладают свойством ставить
носителя их в связь с некоторыми духами»
(Frobenius 18986, 326). Таким образом и здесь
сказка содержит отголоски прошлого.
19.
Огниво.
Среди
предметов, способных вызвать помощника,
особое место занимает огниво, вызывающее
главным образом коня. В сказке это обычно
кремень и кресало, иногда в соединения
с волосками. Волоски нужно зажечь, чтобы
вызвать коня. Что огниво почти стабильно
(но не исключительно) связанно именно
с конем, объясняется его огненной
природой.
В
огниве волшебные силы, свойственные
вещам, сказываются особенно ярко,
особенно сильно. Кремень и кресало
очевидно заменили более древние формы
огнива, когда огонь добывался путем
трения. Мы уже видели, как путем трения
двух палочек вызывается Агни. Поэтому
огниво вообще есть волшебный предмет,
служащий для вызова духов, а не только
коня. Так, в белорусской сказке герой в
лесной избушке находит кисет, в котором
нет табаку, но есть огниво «кремешок
и мысатик». «Дай, я попробую сикануть!
Это подорожному человеку сгодится.
Сиканул он мысатиком по кремешку —
выскакивают 12 молодцов. «Что тебе от
нас нужно?»» (Добровольский 557) В
немецкой сказке (Гримм, 116) нужно закурить
трубку, чтобы вызвать духа. Это объясняет
нам и лампу Алладина, и может быть и то,
что и волшебное колечко иногда нужно
потереть, чтобы явился дух-помощник.
20.
Палочка.
К
совершенно иным представлениям восходит
палочка, прутик или тросточка. Предметы,
о которых шла речь до сих пор, идут или
от животных, или от орудий. Палочка
создалась в результате общения человека
с землей и растениями. Сказка не сохранила
только одного обстоятельства: прутик
срезается с живого дерева, и тогда он
может оказаться волшебным, перенося
чудесное свойство плодородия, обилия
и жизни на того, с кем он соприкасается.
По свидетельству Маннгардта, люди,
животные, растения в различные времена
года ударяются или стегаются зеленой
веткой (resp. палочкой), чтобы стать
здоровыми и сильными (Маннгардт). Таких
случаев им приводится очень много, и
они ясно показывают, что здесь на
ударяемого переносится жизненная сила
растения. То же самое приписывается
корням и травам- В сказке «Притворная
болезнь» (Аф. 207) убитый царевич
оживляется корешком, подарком старика.
«Они взяли корешок, нашли могилу
Ивана-царевича, разрыли, вынули его, тем
корешком вытерли и три раза перевернулись
через него — Иван-царевич встал». Сила
корешка переходит на человека. В другой
сказке змея оживляет другую, приложив
к ней зеленый листок (206, вар.) (об этом
подробнее в главе о змее). Отсюда понятно,
почему и «плетка-живулька» оживляет
мертвою (Онч. 3).
21.
Предметы, дающие вечное изобилие.
Ко
всему сказанному надо прибавить, что
не каждый, не всякий предмет каждого
рода может быть волшебным, а только
добытый известным образом. При
существовании обряда посвящения таким
был предмет, полученный от старших. В
сказке таким является предмет, данный
мертвым отцом, ягой, благодарным
похороненным мертвецом, животными-хозяевами
и т. д. Короче говоря, волшебным является
предмет, взятый «оттуда». «Оттуда»
— это для более ранней стадии означает
«из леса» в широком смысле этого
слова, а позже — предмет, принесенный
из иного мира, а по сказочному — из
тридесятого царства. Не всякая вода
оживляет мертвого. Но вода, принесенная
птицей из тридесятого царства, оживляет
мертвеца. Отсюда видно, что есть группа
предметов, волшебная сила которых
основана на том, что они принесены из
царства мертвых. Сюда относится вода,
возвращающая жизнь или зрение, яблоки,
дающие молодость, скатерти, дающие
вечное питание и изобилие и т. д. Мы пока
только регистрируем этот факт. Объяснен
он может быть только тогда, когда будет
рассмотрено тридесятое царство и его
свойства (см. гл. VIII).
22.
Живая и мертвая, слабая и сидльная вода..
Среди
этих предметов особого внимания
заслуживает живая и мертвая вода и
разновидность ее — сильная и слабая
вода. Живая и мертвая вода — не
противоположны друг другу. Они друг
друга дополняют. «Спрыснул Ивана-царевича
мертвою водою — его тело срослося,
спрыснул живою водою — Иван-царевич
встал» (Аф. 168). Такова каноническая
формула применения этой воды.
Здесь
возникают два вопроса: первый — откуда
эта вода берется? и второй — почему эта
вода сдваивается? Почему нельзя просто
спрыснуть мертвеца живой водой, как
это, впрочем, в некоторых редких случаях
и делается?
Чтобы
ответить на этот вопрос, мы рассмотрим
некоторые материалы, касающиеся веры
в загробную жизнь греков. Античные
представления, связывавшиеся у древних
греков с верой в загробную жизнь,
соединялись, по-видимому, нередко с
представлением о двух видах воды
подземного царства, на что определенно
указывают, например, южноиталийские
таблички. Так петелийская золотая
табличка (Inscriptiones Graecae 158; Dieterich 1893, 86),
вкладываемая в гроб покойнику, говорит
душе скончавшегося, что в доме Аида она
увидит два различных источника:
один
по левую, другой по правую руку. У первого
растет белый кипарис, но не к этому
источнику должна она приближаться.
Таблички велят душе обернуться направо,
туда, где из пруда Мнемосины течет
освежающая вода, около которой стоят
ее стражи. К ним должна обратиться душа
и сказать: «Я изнемогаю от жажды! Дайте
напиться мне!»
Присмотримся
внимательнее к этому тексту. Говорит и
он о двух водах. Одна из них не охраняется
и не представляет никакого блага для
мертвеца; другая, наоборот, охраняется
очень тщательно, и раньше, чем дать этой
воды, мертвеца выспрашивают. Какая же
это вода? В тексте она не названа ни
живой, ни мертвой. Но она — благо для
умершего, вода для мертвецов или, иначе
говоря, вода «мертвая». Можно
предположить, что эта вода успокаивает
умершего, т. е. дает ему окончательную
смерть или право на пребывание в области
Аида.
Но
для чего тогда служит другая вода,
стоящая налево и никем не охраняемая?
Из данного текста это не видно. По
некоторым параллелям можно предположить,
что это — «вода жизни», вода для
мертвецов, не входящих в Аид, а
возвращающихся из него.
До
входа в Аид она не имеет никакого
действия, поэтому она и не охраняется.
Это явствует из вавилонского катабазиса
богини Иштар. Как говорит Иеремиас, «она
отпускается обратно после того как
привратник вынужденным образом
вспрыскивает ее водой жизни» (Jeremias
32). Если высказанные здесь предположения
верны, то это объясняет, почему героя
сперва опрыскивают мертвой водой, а
потом живой. Мертвая вода его как бы
добивает, превращает его в окончательного
мертвеца. Это своего рода погребальный
обряд, соответствующий обсыпанью землей.
Только теперь он — настоящий умерший,
а не существо, витающее между двумя
мирами, могущее возвратиться вампиром.
Только теперь, после окропления мертвой
водой эта живая вода будет действовать.
Если
предположения, высказанные здесь, верны,
то они бросают некоторый свет на «сильную»
и «слабую» воду. Эти воды стоят по
правую и левую руку пришельца. Они
имеются или в погребе у яги, или у змея.
Как
яга, так и змей являются охранителями
входа в иное царство. Змей охраняет реку
и мост, ведущие в тридесятое государство.
«Сильная стоит на правой руке моста,
а слабая — на левой» (Аф. 137, вар.). Перед
боем эти воды подмениваются. Герой пьет
«сильную» воду, убивает змея и
попадает в иное царство.
Аналогия
с приведенным греческим материалом
достаточно полна. Но все же она не
абсолютна. На вопрос, какую же воду пьет
герой — живую (т. е. для живых) или мертвую
(т. е. для мертвых), нельзя дать точного
ответа. Здесь точность и первоначальный
смысл уже утеряны, стерты. На этот вопрос
так же нельзя ответить, как на вопрос
— представляет ли собой герой мертвеца
или живое существо. Он — живое существо,
вторгающееся в царство умерших как
дерзкий нарушитель и похититель.
Нарушение установленного порядка мы
имеем и здесь. Герой пьет не ту воду,
которую ему как мертвецу было бы положено,
и этим приобретает силу, похищает ее,
так же, как он похищает молодильные
яблоки и другие диковинки.
Таким
образом, я предполагаю, что «живая и
мертвая вода» и «слабая и сильная
вода» есть одно и то же. Ворон, улетающий
с двумя пузырьками, приносит именно эту
воду. Мертвец, желающий попасть в иной
мир, пользуется одной водой. Живой,
желающий попасть туда, пользуется также
только одной. Человек, ступивший на путь
смерти и желающий вернуться к жизни;
пользуется обоими видами воды.
Эти
предположения должны остаться гипотезой
до нахождения других более точных
материалов. Но в свете этих предположений
мы можем утверждать, что Иштар раньше
чем попасть в иной мир, пьет одну воду
«мертвую», и что здесь пропуск.
Возвращаясь, она пьет другую. Необходимо
только еще прибавить, что эту сдвоенную
воду необходимо отличать от «целющей
и живущей» воды, исцеляющей слепоту
и пр., также добываемой на том свете. Об
этой воде речь будет при рассмотрении
тридесятого царства.
23.
Куколки.
Итак,
рассмотрение некоторых волшебных
предметов опять приводит нас к той
области, к которой приводит рассмотрение
многих других элементов: к царству
мертвых.
К
этой же сфере приводит рассмотрение
еще одного предмета, который стоит на
границе волшебных помощников и волшебных
предметов, а именно — куколок.
Такая
куколка фигурирует в сказке «Василиса
Прекрасная» (Аф. 104). Здесь умирает
мать: «Умирая, купчиха призвала к себе
дочку, вынула из-под одеяла куклу, отдала
ей и сказала: «Я умираю и вместе с
родительским благословением оставляю
тебе вот эту куклу; береги ее всегда при
себе и никому не показывай, а когда
приключится тебе какое горе, дай ей
поесть и спроси у нее совета»».
Азадовский, Андреев и Соколов, издававшие
Афанасьевский сборник, склонны считать
этот мотив не фольклорным, так как он в
фольклоре не имеет аналогий. Но, во-первых,
эти аналогии есть: в сказке «Грязнавка»
(См. 214) имеются куколки, к которым
обращаются с той же формулой, что и у
Афанасьева: «Вы, кукалки, кушайтя, мое
горе слушайтя». В северной сказке: «У
меня в сундуке есть цетыре куколки, как
че надо, они тебе помогут», — говорит
мать перед смертью своей дочери (Сев.
70). Попутно обращаем внимание на то, что
куклу эту надо кормить. Во-вторых, куколки
широко фигурируют в верованиях самых
различных народов, причем аналогия со
сказкой довольно точна.
Чтобы
лучше понять этот мотив, приведем еще
один случай из сказки. В сказке «Князь
Данила-Говорило» (Аф. 114) преследуемая
девушка постепенно погружается в землю
(т. е. уходит в преисподнюю) и оставляет
вместо себя четырех куколок, которые
отвечают преследователю за нее ее
голосом. В этом случае куколка служит
заместителем ушедшего под землю.
Именно
такую роль куколка играла в верованиях
очень многих народов. «Известно, что
остяки, гольды, гиляки, орочи, китайцы,
а в Европе — мари, чуваши и многие другие
народы делали в память умершего члена
семьи «деревянного болвана» или
куклу, которые считались вместилищем
для души покойного. Изображение это
кормили всем тем, что ели сами, и вообще
ухаживали за ним, как за живым» (Зеленин
1936, 137). Эта вера — отнюдь не специфическая
особенность Сибири или Европы. В Африке
у Eime, когда умирает жена и муж женится
вторично, он держит в своей хижине куклу,
«которая представляет эту жену в
потустороннем мире. Ей оказываются
всякие почести, чтобы жена на том свете
не ревновала к жене на этом свете»
(Meinhof 63). В бывшей Нидерландской Новой
Гвинее после смерти вырезают фигурку,
при помощи которой пророчествуют. Фрэзер
подробно описывает, как в куклу заманивают
душу больного (Frazer 1911, I, 53-54). Содержа
душу больного, кукла могла содержать
или представлять душу умершего вообще.
Родственники делают небольшую куклу,
за которой ухаживают; в этой кукле
инкарнируется покойник. Куклу кормят
за столом, укладывают спать и т. д.
(Харузин 1905, 234).
В
Египте это представление отразилось в
заупокойном культе. Ю. П. Францов отметил
это явление в своей работе о древнеегипетских
сказках о верховных жрецах. «В
древнеегипетской магии употребление
фигурок с магическими целями было широко
известно. С тем оттенком, с каким передано
употребление фигурок в нашей сказке, в
качестве фигурки-помощника, представление
получило распространение в заупокойном
культе в виде фигурок-помощников «ушебти»
или «шауабти»» (Францов 1935,
171-172). И хотя фигурки, о которых идет
речь, имеют животный вид, здесь связь
все же несомненна, так как человек-предок
пришел на смену животному-предку. Как
указывает Видеман, фигурки «ушебти»
имели вид статуэток. Их клали в могилу
умершего, они назывались «ответами»
и должны были помогать» в загробном
мире (Wiedemann 26).
Все
эти материалы показывают, к каким
представлениям и обычаям восходит эта
куколка. Она представляет собой умершего,
ее нужно кормить, и тогда умерший,
инкарнированный в этой куколке, будет
оказывать помощь.
24.
Заключение.
Приведенные
здесь материалы показывают, что волшебные
предметы по своему содержанию имеют
различное происхождение.
Основные
группы намечаются: это — предметы
животного происхождения, растительного
происхождения, предметы, в основе которых
лежат орудия, предметы многообразного
состава, которым приписываются или
самостоятельные или персонифицированные
силы, и, наконец, предметы, связанные с
культом мертвых.
Это
— лишь предварительная наметка. При
более подробном анализе могут быть
найдены еще новые группы, не рассмотренные
здесь предметы смогут быть отнесены к
намеченным здесь группам.
Такова
картина предметов со стороны их состава.
Как историческая категория в целом они
возводятся к тем же корням, к которым
возводится помощник, составляя лишь
разновидность его.
Весь
ход сказки, то обстоятельство, что
волшебные предметы подарены ягой (или
ее эквивалентами), царями зверей, найдены
в лесу и т. д., убеждают в стройности и
цельности сказки, в ее исторической
ценности и осмысленности.
Яга
и ее дары представляют собой две стороны
одного целого, и сказка эту связь
сохранила очень полно.
QQQ
И что останется от мифа, согласно которому молодые люди, романтичные и идеалистичные, дерзнули осуществить на свой страх и риск гуманную акцию по восстановлению в правах Бахтина?
Волшебные помощники
В сказках многих народов мира есть такая категория персонажей — волшебные помощники. Им посвящены целые исследования. Те, кому интересна данная тема, могут ознакомиться, например, с книгой В. Я. Проппа «Исторические корни волшебной сказки». Но и без прочтения научной литературы, в общем-то, понятно, о чем речь — ведь всем нам в детстве рассказывали сказки.
Сказочный герой: Емеля, Иван-дурак или еще кто-нибудь — получает задание: «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Или: «Достань перстень со дня моря-океана». Задание это герою не по силам. И он никогда бы его не выполнил, если бы не волшебный помощник (помощники).
В качестве помощников могут выступать конь, орел, волк, обитатели водной стихии (щука, золотая рыбка, рыба-кит)… Благодаря их волшебной силе герой переносится в иное царство, похищает молодильные яблоки, побивает змея, спасается от погони, достает перстень из морских глубин, разгадывает мудреные загадки и пр.
Помощь герою иногда оказывают антропоморфные существа: Мороз-Трескун, вовремя охлаждающий баню, в которой стоял такой жар, что шанса выбраться из нее живым у героя не было… Вертогор, играючи воздвигающий перед преследователями гору, дабы помочь герою оторваться от погони… Двое из ларца, способные, подобно Джинну из «Волшебной лампы Аладдина», исполнить фактически любое пожелание героя…
Характерной чертой сказок, в которых фигурируют волшебные помощники, является то, что такой помощник достается герою не случайно. Чаще всего он платит герою добром за добро. К примеру, орел помогает герою за то, что тот в прошлом проявил к нему великодушие и отказался пустить в него смертоносную стрелу.
Но у таких сказок есть и другая характерная черта: роль героя в них преимущественно пассивная. Ну не сам же он строит за ночь дворец или летучий корабль! Это делает за него волшебный помощник. Однако лавры — царская дочка и полцарства в придачу — достаются именно герою.
Когда я раз за разом возвращаюсь к вопросу о том, что В. В. Кожинову, молодому сотруднику Института мировой литературы (ИМЛИ), снискавшему славу «извлекателя Бахтина из забвения», на самом деле не по плечу была такая задача, я все время подразумеваю наличие таких вот «волшебных помощников». О которых в силу определенных обстоятельств Кожинов публично говорить не хочет.
В прошлой статье я обещала читателю рассмотреть свидетельство литературоведа Д. М. Урнова. В свое время Урнов, как и Кожинов, работал в ИМЛИ и наблюдал за процессом «извлечения Бахтина из забвения» с достаточно близкого расстояния. Так что данная тема знакома ему не понаслышке. В 2006 году Урнов опубликовал в журнале «Наш современник» (№2) статью «Вадим и Бахтин». К ней мы сейчас и обратимся.
К моменту выхода указанной статьи Вадима Кожинова уже не было в живых — он умер в 2001 году. Но многие другие свидетели и участники событий еще здравствовали. И никто из них не обвинил Урнова в искажении фактов. Стало быть, у нас есть основание отнестись к информации, озвученной Урновым, как к достоверной.
Свою статью Урнов начинает с того, что называет имя, ни разу не произнесенное Кожиновым: «Всемирная слава [Бахтина] создавалась усилиями моих однокорытников, чуть меня постарше. Это Вадим (Кожинов), Сергей (Бочаров) и Генка (Гачев). Прежде всех — Вадим… Все совершалось у нас на глазах. Как тараном пользуясь авторитетом своего тестя, В. В. Ермилова, Вадим пробивал стену бюрократических препон, теснил амбиции влиятельных лиц… А Владимир Владимирович ради дочери слушался его, а заодно патронировал и нам… Под нажимом Вадима Ермилов стал ссылаться на Бахтина в печати, а делал он это умело, демонстративно, добавляя: «как известно, еще Бахтин…».
Итак, у молодой и романтически настроенной группы сотрудников ИМЛИ, взявшихся «извлекать Бахтина из забвения», как выясняется, был «волшебный помощник» — тесть Кожинова В. В. Ермилов. Но кто такой этот Ермилов? Урнов характеризует его весьма нелицеприятно: «свирепый литературный экзекутор», «активный участник литературно-политической бойни 20–30-х годов, которого в наше время иначе как «беспринципной собакой» уже не называли…».
Есть все основания доверять этой оценке Урнова. Но хотелось бы внести одно уточнение. Ермилов — не рядовой участник определенной литературно-политической бойни. Он — всесильный в сталинскую эпоху критик и литературовед, занимавший в 1920-1940-е годы ключевые позиции в литературной среде: был секретарем РАПП (Российской ассоциации пролетарских писателей) и Союза писателей СССР, кроме того, с 1926 по 1950 годы последовательно являлся главным редактором журналов «Молодая гвардия», «Красная новь» и «Литературной газеты». А «прославился» Ермилов, в частности, активным участием в кампании РАПП против Маяковского. После того как Ермилов открыл поток разносной критики в адрес Маяковского, заявив, что фигура главного персонажа его новой пьесы «Баня», бюрократа Победоносикова — «нестерпимо фальшивая», поэт разместил в зрительном зале, где шла «Баня», такой лозунг:
«Сразу
не выпарить
бюрократов рой.
Не хватит
ни бань
и ни мыла вам.
А еще
бюрократам
помогает перо
критиков –
вроде Ермилова…»
Под давлением РАПП Маяковский был вынужден этот лозунг снять, о чем высказал сожаление в своем предсмертном письме: «Ермилову скажите, что жаль — снял лозунг, надо бы доругаться».
Список писателей и поэтов, чья судьба оказалась, мягко скажем, осложнена благодаря Ермилову, — широк. Из наиболее известных имен можно назвать Андрея Платонова…
Оговорив все это, считаю возможным вернуться к вопросу о том, почему откровения Урнова так значимы для нас. А значимы они для нас потому, что Урнов — полноценный член узкого сообщества, сложившегося внутри Сектора теории литературы ИМЛИ. Факты, которые он сообщает, — достоверны. Кожинов был женат на дочери Ермилова? Был. Ермилов участвовал в продвижении Бахтина? Участвовал. И то, и другое легко проверить.
Узкий «круг друзей Бахтина» внутри Сектора теории литературы всегда находился в поле зрения других работников этого сектора, в данный круг не входивших. Но эти работники — М. С. Кургинян, Л. Ф. Киселева — не оставили воспоминаний. Или, точнее, оставили такие воспоминания, на которые трудно ссылаться. М. С. Кургинян подробно рассказывала о происходившем своему сыну, С. Е. Кургиняну. Но это — из сферы устных воспоминаний. Л. Ф. Киселева написала целый роман по этому поводу. Но он, во-первых, не издан (я имела возможность ознакомиться с этим романом потому, что он был передан на хранение семье С. Е. Кургиняна; однако сослаться на данный роман можно, только опубликовав его). А, во-вторых, поскольку речь идет именно о романе, всегда можно сказать, что автор романа использует определенные преувеличения, аллегории и так далее. В такой ситуации возможность сослаться на Урнова, входившего в этот самый «круг друзей Бахтина», дорогого стоит.
Есть еще одна причина, по которой откровения Урнова для нас особо ценны. В цикле статей «Кризис и другие», опубликованном в газете «Завтра» в 2009 году, С. Кургинян достаточно подробно обсудил линию С. Кара-Мурза — В. Кожинов — М. Бахтин — А. Байгушев. Но звено под названием «Байгушев» является отчасти сомнительным. То есть, на самом деле, Байгушев дает ценную и правдивую информацию. Но как только на нее начинаешь ссылаться, все, кто хочет спрятать концы в воду, подымают крик: «Нашли кого слушать — Байгушева!»
Но Урнов — не Байгушев. И никакие крики по поводу того, что историю Бахтина хотят сконструировать на основании свидетельств человека а) не входившего в непосредственное тесное общение с Бахтиным и б) прославившегося сомнительными откровениями по поводу «Русского ордена в КПСС», — здесь не работают. Урнов являлся членом узкого «круга друзей Бахтина» внутри Сектора теории литературы ИМЛИ. Никакими эксцентрическими размышлениями о «Русских орденах» он не оскоромился. Так что — милости просим!
Первое, что вытекает из откровений Урнова, — это наличие «волшебных помощников». А наличие таких помощников, согласитесь, круто меняет дело! Пока что мы рассмотрели одного такого «помощника» — Ермилова. Но уже это позволяет нам внести коррективы в популярную романтическую версию о чудесном «извлечении Бахтина из забвения» и не менее чудесном «вызволении Бахтина из Саранска».
Понятно, почему Кожинов не хотел об этом распространяться. Ведь начнешь распространяться — и что останется от мифа, согласно которому молодые люди, романтичные и идеалистичные, дерзнули осуществить на свой страх и риск гуманную акцию по восстановлению в правах Бахтина, талантливого человека, незаслуженно затираемого Системой? «Вот те на! — скажут тебе. — Так ли гуманна и романтична, спонтанна, идеалистична эта акция, коль скоро осуществляется она под патронажем «свирепого литературного экзекутора», «беспринципной собаки»?» Согласитесь — начни Кожинов упоминать о том, что ему содействовал в продвижении Бахтина такой «волшебный помощник», вся эта история мгновенно утратила бы романтический флер.
А вот если ничего не знать о Ермилове, складывается совсем иная картина: оттепель… в воздухе разлит дух свободы… тоталитарная система со скрипом уступает напору свежих молодых сил, стараниями которых книги неправедно обиженных талантов возвращаются к массовому читателю… Ведь именно такую картинку создали еще в 1960-е и усиленно навязывали нам в годы перестройки мастера информационно-психологической войны!
Но что же имело место в действительности? В действительности продвижением Бахтина занимался некогда могучий (и вполне сохранивший влияние и связи в хрущевскую эпоху) элемент сталинской системы по фамилии Ермилов… Кроме того, в продвижении Бахтина были задействованы некие группы в СССР и Италии (к итальянской группе принадлежали Фельтринелли и Страда), участвовавшие перед этим в антихрущевской игре под названием «Публикация романа «Доктор Живаго» за рубежом и последующая травля Пастернака».
Что стало результатом этой игры? Фактическое обнуление международного авторитета Хрущева, наработанного им за счет разоблачения «культа личности». Так чем являлась данная игра? Ответом осколков «старой», сталинской системы — реформаторам-хрущевцам? Или речь идет не о группе «реакционеров-сталинистов», а о каком-то более сложном образовании, в которое оказалась вписана, в том числе, и часть «реакционеров-сталинистов»?
Возвращаясь к утверждению Урнова о том, что Ермилов «ради дочери слушался его [Кожинова], а заодно патронировал и нам»… Ну что на это можно сказать? Урновские лирические адресации к мотивам, в силу которых многоопытный Ермилов стал опекать Бахтина, не выдерживают критики.
Прежде всего, они недостоверны с психологической точки зрения. Урнов резко преувеличивает готовность Ермилова действовать на политическом поле, руководствуясь отцовской любовью. Ермилов не король Лир. Дочь его, мягко говоря, отнюдь не Корделия. Никакого специального давления на отца («Папа, мой муж помирает по Бахтину, а я помираю по мужу — сделай что-нибудь!») дочь не оказывала. В том числе по той причине, что ее возможности давить на папу были очень ограничены. И уж если бы она и стала их задействовать, то не ради осуществления своих страстей по Бахтину (которых у нее не было). А ради осуществления каких-нибудь других страстей, гораздо более материального характера.
Психологическая неточность Урнова дополняется его же социальной неточностью. Советская эпоха к подобным дочерним манипуляциям не располагала. Дочки были еще те, да и папы тоже. При этом дочки прекрасно понимали, что если папа сделает один неверный шаг, то он лишится кормушки и всего остального — это как минимум.
Но если мы отбрасываем версию «безмерной отцовской любви», то что остается?
Кожинов мог внушить Ермилову, что поддержка Бахтина выгодна по таким-то и таким-то причинам. Ермилов мог осмыслить аргументы Кожинова. И отбросить их — или принять к сведению. Принять их к сведению он мог, только поняв, что для него действительно выгодно поддерживать Бахтина. Это — один из возможных вариантов.
В чем состоит другой? В том, что не Кожинов убедил Ермилова в необходимости продвигать Бахтина, а Ермилов направил на нужный путь Кожинова, руководствуясь все теми же соображениями выгоды, которую можно было извлечь из продвижения Бахтина. Или даже не просто соображениями, а директивами. Ермилов ведь всю жизнь ориентировался на директивы — явные и неявные. Еще раз: никаких других побуждений у Ермилова — такого, каким он был, каким его взрастила Система, — быть не могло.
Кроме того, никогда Ермилов, даже осознав выгодность для него проекта «Бахтин», не стал бы действовать в одиночку. Ну, так он и не действовал в одиночку! Но об этом — в следующей статье, где я продолжу разбор крайне важных для нас откровений Урнова.