Кулек рассказы на дзен

— Она умерла… Она таблеток наглоталась, врачам не удалось спасти её…

• Истории из жизни
• 0 Комментарий

— Дашка! Иди сюда!- позвал жену Денис, а когда она появилась на пороге комнаты, недовольно проворчал. — Скоро ты свои котлеты дожаришь? Уже вся квартира провоняла! — Денис, милый, — улыбнулась Даша, — ну потерпи немного, я уже заканчиваю. Третья партия почти готова. Осталось только упаковать всё и отвезти. Ты поможешь мне? — Извини, не …

— Папа, папка, папочка! — шептал парень на могиле, — Отец, прости меня за всё !

• Истории из жизни
• Aрина
• 0 Комментарий

За спиной Андрея глухо лязгнула тяжелая железная дверь. От этого звука Андрей вздрогнул и обернулся – всё, он на свободе! От звонка до звонка отсидел три года… И, казалось бы, за что? Просто связался Андрюха после школы с дурной компанией. И однажды они взяли его с собой на дело. Он даже ничего не делал – …

— Я знаю, как доставить мужчине настоящее удовольствие. Тебе понравится

• Истории из жизни
• Aрина
• 0 Комментарий

Антон взглянул на Романа, склонившегося над компьютером и, улыбнувшись, позвал его: — Ромка, пошли пообедаем. Все ушли на перерыв… Или перед Пал Палычем выслуживаешься? Думаешь, шеф за это тебе премию подкинет? Роман никак не отреагировал на его слова, он был полностью погружён в работу и очнулся только тогда, когда Антон хлопнул его по плечу: — …

— Мы ничего не можем сделать, ваша девочка умрёт в течение года, — сообщил врач

• Истории из жизни
• Aрина
• 0 Комментарий

Анна с Сергеем мечтали о большой и дружной семье — чтобы детей не менее трёх, а лучше четверо. Два мальчика и две девочки… А что? Финансы им позволяют! У Сергея автомобильный бизнес, приносящий неплохой доход. У Анны отец — владелец небольшого мясоперерабатывающего комбината. Когда Анна с Сергеем поженились, Владимир Николаевич им подарил шикарный особняк в …

— Вот скажи, зачем девочке такая большая квартира? А нам самый раз

• Истории из жизни
• Aрина
• 0 Комментарий

— Ну и что будем делать? — Что-что. Ты уверена, что получится всё с квартирой? — Да тут даже не переживай. Нинка сразу завещание написала. В случае, если я удочеряю Валентину, то квартира переходит мне. — Неплохо. То есть накладок никаких быть не должно? — Вроде нет. — Тогда нечего и думать, а то найдётся …

Наше училище было областным. Поэтому в нем учились в основном все, кто жил в московской области. Были и москвичи. Всем областникам давали общагу. Это было удобно, она находилась неподалеку от училища.

На выходные девчонки разъезжались по домам, а на неделе жили в общаге. Комнаты были огромные, в них селили по 6-8 человек. Нас поначалу, даже десять запихнули. Но потом через пару месяцев как-то расселили, и нас осталось пятеро. Шкафами разгородили комнату пополам, и получились спальня и гостиная.

Поначалу решили питаться в складчину. С нами вместе поселилась Надюшка, она училась на оркестровом отделении. Мы пропадали в училище допоздна, а Надюшка освобождалась раньше и ходила по магазинам. Потом тщательно, высчитывая траты до копеечки, выставляя всем счет. Но эта идиллия продлилась недолго.

Денег не хватало всем, и Надюшке надоело выколачивать со всех потраченные копейки. В основном, еду все старались везти из дома. У кого что было. В основном, картошку и соленья. У Ирки мама работала на мясокомбинате. Она иногда привозила вареную колбаску.

Надюшка жила около птицефабрики, там за бутылку самогона рабочие выносили цыплят мешками. Поэтому она частенько привозила куриные пупки или печенку, а иногда курочек.

Утром мы обычно не завтракали, спали до последнего. Обедать ходили в институтскую столовую. А вечером уже готовили.

В понедельник у нас был пир, во вторник, просто ужин, в среду подчищали, что осталось, в четверг ездили на «Речной вокзал» в «пельменную», а в пятницу по домам к мамам.

Это были последние годы перед развалом Советского союза. В магазинах тогда было не густо, так что перебивались, как могли. Если вечером после занятий удавалось купить батон белого хлеба и баночку кабачковой икры, считай, что день удался.

Общага была четырехэтажным домом. На каждом этаже длинный коридор, вдоль которого по обеим сторонам располагались комнаты. В конце коридора был туалет, умывальники и кухня. Душ для всех на первом этаже.

Комфортом и удобствами в те времена мало кто был избалован. Поэтому, все посчитали, что такой расклад вполне сносный для жизни.

Весь первый курс мы жили мирно и спокойно. А вот на следующий год на нашем этаже появилась «нехорошая» комната.

В нее заселили первокурсниц-хореографичек. Причем, судя по всему, группа танцорок тогда подобралась весьма раскованная. Они тут же перезнакомились с мальчишками-оркестрантами, которых всегда селили на первом этаже поближе к коменданту общаги. И стали открыто жить в одной комнате не впятером, а уже вдесятером, изредка переругиваясь с дежурящими вахтершами.

Уж как там они умещались, мы не видели. Но на этаже стали происходить странные вещи. То сапоги у кого-то пропадут, то косметика. Обиднее всего было, когда из кухни начала волшебным образом пропадать приготовленная пища.

Как-то раз Надюшка привезла очередную курицу. И мы, из-за лени, её решили просто сварить в кастрюле целиком. Пока курица кипела в кастрюле, приходилось, по очереди, выходить на кухню дежурить.

Последней дежурной оказалась Верка. Когда курица сварилась, она поняла, что забыла прихватки и побежала за ними в комнату, быстро схватила и метнулась вновь на кухню.

-А-а-а-ха-хаха! – очень скоро услышали мы за дверью, вместо привычного – Девчонки, открывайте!

Дверь, разумеется, открыли, и Верка внесла еще булькающую кастрюлю с курицей в комнату. Она бухнула ее на стол и рухнула хохотать на свою кровать.

-Что? Что случилось? – обступили мы ее со всех сторон.

-Ииии, — визжала подруга, — Там, там, ииии, в кастрюле, иииии….

Как всегда, серьезная Ирка, заглянула в кастрюлю.

-Девки, — сказала удивленно она, — У курицы кто-то оторвал одну ногу…

Мы, конечно, расхохотались все, недоумевая, какой скоростью и чудесами манипуляций должен был обладать тот, кто за 10-15 секунд умудрился забежать на кухню, пока Верка бегала за тряпкой, и оторвать куриную ногу в кипящей кастрюле.

Как жаль, что в те времена еще не существовало скрытых видеокамер. Я думаю, ролик этого подвига наверняка в наши дни стал бы хитом ютуба.

…

Другие рассказы из этого цикла в Дзене.

Источник:

© Варвара Титова, 2018

ISBN 978-5-4490-8721-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Кулёк» – прозвище учебных

заведений культуры. Профессионалы от

искусства презрительно относились к тем, кто

учился, в придуманных Советами,

культпросветучилищах и институтах.

Слово «самодеятельность» считалось мерзким

и пошлым в кругу «великих творцов».

Пойдешь в доярки!

Заканчивать десятый класс мне довелось в обычной подмосковной сельской школе. Это было даже несколько забавно. Первое, что мне пришлось услышать на перемене после «Урока Мира»:

– Шалавы! – вопила на весь школьный коридор наша классная руководительница.

– Не обращай внимания, – сказала мне моя одноклассница, – У Зоси такое бывает.

В целом педагогический коллектив школы был нормальный. Лишь у некоторых училок были свои заскоки. Например, вещая что-то про Шолохова, учительница по литературе могла спокойно сказать: «И пошел он жить в ихову семью». Ранее про нее ходили байка о том, что кому-то в сочинении она снизила оценку за слово «Кронштадт». Она лихо исправила «о» на «а» и объяснила, что проверочное слово «кран».

Еще интереснее была химичка. Из нее просто пёрла фольклорно-народная мудрость.

– Придешь на болоту, увидишь пузурьки, – наставляла она у доски неразумного школяра, – Что это? Мятан!

Ее коронной фишкой был такой стиль обучения.

– Таня, – говорила она в конце урока отличнице, – Прочитай следующий параграф и нам завтра расскажешь.

В десятом классе уже вовсю шло изучение органической химии, но если сама учительница не понимала, в чем там суть сложных формул, то ученики просто валяли дурака на уроках.

Я как-то по глупости попыталась указать на явную ошибку, которую под диктовку учительницы выводила бедная Таня у доски. Но химичка так злобно на меня глянула, что я предпочла на уроках химии заткнуться навсегда.

Еще в начале учебного года выяснилось, что вся система УПК на селе решалась просто. Мальчишки учились на водителей-трактористов, а девочки на доярок. Я, было, попыталась вякнуть про то, что в девятом классе уже начала обучаться профессии секретаря-машинистки. Но мне категорично отрезали – «У нас такого нет!»

– Тогда можно мне на водителя учиться? – спросила я робко.

– Нет, ответили мне в учебной части, – на водителей нужно учиться два года, а ты уже в последнем классе, поэтому только в доярки.

– А что, – дома хохотнула мама, – Ценные навыки, научишься доить коров.

Коров я доить так и не научилась. Нас всего один раз заставили сходить на коровник. Но это было вроде экскурсии, и весь учебный год мы старательно штудировали учебник «Животноводство». Про экстерьер и интерьер коров, устройства доильного аппарата и доильного стакана.

– Если никуда не поступишь, – подкалывала меня мама, – Путь один, пойдешь в доярки.

Мне эти шуточки были обидны до слез. Ну, как это я, с музыкалкой по классу скрипки, хореографией и театром и вдруг на коровник?

Однако, учебный год подходил к концу и уже точно нужно было определяться, куда поступать учиться дальше. Я как-то раз подкатила к маме с мыслями, не пойти ли мне на журфак.

– Ха-ха-ха! – театрально рассмеялась мама, – Ты же сочинения пишешь, как бухгалтерские отчеты!

И я приуныла не на шутку. Училась я хорошо, на одни пятерки. И в принципе, могла смело штурмовать любой вуз. Но, я по натуре, оказалась жуткой трусихой. Поэтому решила идти туда, что мне знакомо с детства, – в театральное.

Я выучила пару монологов из Островского и Жана Ануя. Несколько стихотворений Тютчева с Фетом и басню Крылова «Мартышка и очки». Мама, как актриса, меня профессионально поднатаскала. Но, словно, сама судьба была против моего решения.

Я практически не могла попасть на прослушивания. То электричка сходила с рельсов, то я неожиданно заболевала и теряла голос. То переносили время прослушивания. Какой-то заколдованный круг. Там, где я все же с трудом попадала на прослушивание, на меня нападала какая-то паника и трясун. Чего раньше со мной никогда не случалось.

В общем, в театральные вузы я пролетела. Или, скорее, они пролетели мимо меня. Окончив школу, я беззаботно валялась целыми днями на берегу речки, а по вечерам бегала в местный клуб на дискотеки. Где-то во второй половине июля ко мне решительно подступила мама.

– И что ты думаешь делать? – грозно шипела на меня она, – Правда, что ли в доярки собралась? С серебряной медалью?

Я равнодушно отмахивалась. Мне действительно было наплевать на свое будущее. Но мама не отступала.

– Я тут поговорила с режиссером народного театра из района, он сказал, что можно попробовать поступить в культпросветучилище, там экзамены в августе и можно взять еще целевое направление.

– Я? Массовиком-затейником? – орала я. – Ты меня хочешь запихнуть в самодеятельность?

– Дура! – рявкнула мама, – Зато не потеряешь год и сможешь по театрам ходить, хотя бы.

– Пойду тогда на хореографию, – согласилась я.

На следующий день я взяла у районного начальника отдела культуры заветную бумагу – «целевое направление». Она давала право на зачисление, даже если сдаешь экзамены на трояки, и поехала в училище.

За год в деревне свою хореографическую форму я подрастеряла, конечно. И на экзамене по специальности выглядела неважно. Почему-то всем, поступающим в первом потоке, благополучно влепили двойки.

В училище, на лестнице рыдали девчонки. Они были из подготовительной группы ансамбля «Березка». Мне реветь почему-то не хотелось. Я спустилась вниз в приемную комиссию, чтобы забрать свои документы.

– Вы можете попробовать поступить на другое отделение, – улыбнулась мне девушка из приемной комиссии. – У нас экзамены идут в три потока.

Честно говоря, возвращаться домой, провалившись на экзамене даже в непрестижный «Кулёк» было архи стыдно. И я села переписывать заявление. «Значит, судьба мне пойти в массовики-затейники, – подумала я. – Зато буду готовиться к поступлению на следующий год, и ходить по театрам»

Передо мной висел стенд с образцами заявлений и приемными требованиями. Вдруг я увидела надпись: «Режиссура театра». Я даже не поверила своим глазам. Неужели в «Кульке» такое бывает?

– А у вас есть отделение театральной режиссуры? – метнулась я к девушке из приемной комиссии.

– Да, – ответила мило она, – У нас раз в три года набирают курс два преподавателя.

– А я могу туда попробовать поступать? – у меня от волнения всё сжалось внутри.

– Конечно, – ответила девушка, – Пишите заявление.

На экзамен по режиссуре театра в третьем потоке нас пришло всего пятеро. Я, три девочки и один мальчик.

Нас по одному стали вызывать в аудиторию. Я читала свои монологи и стихи с басней, играла этюды, даже что-то спела и сплясала. Преподавательницы внимательно смотрели на меня, одна из них все время улыбалась.

Наконец, всех прослушали. Девчонки прилипли к двери, чтобы подслушивать обсуждение.

– Про тебя говорят, – оторвавшись от щелки, сказала одна из девчонок. – Говорят, ты Джульетта! И тебя непременно возьмут.

Мне поставили пятерку и сказали, что с удовольствием ждут меня на курсе. Так как у меня была серебряная медаль, остальные общеобразовательные экзамены мне сдавать было не нужно. Так что, можно считать, что я практически зачислена в училище.

Приехав домой, я все рассказала маме. Она очень удивилась, что в культпросветучилище оказалось такое отделение. Хихикнула по поводу Джульетты:

– Да, уж, Джульеттам как-то негоже ходить в доярках! Учись, малыш.

Так я оказалась студенткой первого курса «Кулька», вернее «Кулёчка» на Левом берегу Москвы-реки неподалеку от Химок.

Раз картошка, два картошка

Первого сентября нас всех отправили на картошку. В далекий-предалекий Лотошинский район. Отряд сформировали из двух отделений училища – режиссуры театра и оркестрового. Поэтому ехали мы весело. На оркестровое отделение в основном поступали мальчишки.

С рюкзаками и гитарами мы загрузились в автобус и всю дорогу пели песни Цоя, Наутилуса и Гребенщикова. Привезли нас в какое-то село и поселили в длинном бараке, рядом с которым находились уличные умывальники, веселый «зеленый» домик – туалет и маленькая постройка с кухней-столовой.

Начальником отряда был преподаватель с оркестрового отделения. Довольно-таки молодой человек, но дюже препротивный в общении. Его положительные качества мы оценили гораздо позже, когда наша картофельная эпопея подошла к концу. А пока мы все его тихо возненавидели за нарочитую заносчивость и противные интонации.

Вечером все перезнакомились, а уже рано утром нас подняли умываться ледяной водой и завтракать. Настроение у всех было не ахти какое рабочее, но пока что всё было в новинку, поэтому никто особенно не пищал.

Привезли нас в поле и распределили по картофельным комбайнам. Это чудо техники я видела впервые. К трактору прицеплялось некое металлическое сооружение. Большие ножи внизу срезали две картофельные грядки. Вся эта масса вместе с землей ползла, подпрыгивая, по решетчатому транспортеру наверх, по пути стряхивая землю. Затем наверху по резиновой ленте двигалась картошка вперемешку с остатками земли. Лента делилась на два отделения.

Наша задача была такая: перекидывать чистую картошку в одну часть транспортёра, а землю и остатки ботвы оставлять в другой. Поначалу от этой круговерти кружилась голова. Но мы довольно быстро освоились и даже обнаружили волшебный рычаг. Он позволял всю неразобранную массу отправлять вниз и проходить всю процедуру по новой. Так что, если не успеваешь рассортировать клубни, можно было дернуть заветную ручку и передохнуть.

На третий день мы так приспособились, что кто-то из четверых девчонок на комбайне, мог спокойно дрыхнуть на маленькой лавочке, пока остальные перебирали картошку и, если не успевали, двигали рычагом. Вот что значит молодость – умение спать сном младенца и в тряске, и при грохоте.

Поначалу кормили нас какие-то наёмные тети-колхозницы. Готовили, по-столовски, плохо. Первыми возмутились наши мальчишки. Самый активный Сашка-Рыжий на вечернем построении предложил:

– Давайте сами будем готовить! Выделим пару рабочих по столовой, а я буду шеф-поваром!

Начальник отряда предложение одобрил. Работать в столовой согласилась пара девчонок. Им, конечно, приходилось раньше всех вставать, зато не нужно было работать в поле.

Сашка проявлял чудеса кулинарии. К тому же «своим» плохую стряпню ни за что бы ни простили. Недели через две мы стали обнаруживать, что джинсики с трудом уже сходятся на талии у многих.

По вечерам устраивали «сейшены», с песнями под гитары, шутками и ржачем. Наш барак был на отшибе поселка, и к местным ребятам интереса никто не проявлял. Нам и в своем коллективе было интересно и весело.

В нашей комбайнерской бригаде главной зажигалкой была Верка. Она умела так заразительно смеяться по любому незначительному случаю, что, в итоге, ухахатывались я, застенчивая Танюшка и даже серьезная Ирка.

Как-то раз мы тряслись, сидя на комбайне, возвращаясь по ухабам с поля.

– А-ха-ха! – залилась вдруг Веерка, – Смотрите, у кого-то колесо отвалилось!

– А-ха-ха! – подхватили мы.

– Это же наше колесо! – сказала Ирка.

Комбайн ткнулся передним краем в землю, тракторист остановился.

– А-ха-ха! – не унималась Верка, – И правда наше!

Но вскоре наше комбайнерское счастье закончилось. Мы, оказывается, убрали весь урожай в колхозе. А отпустить нас домой было нельзя, пока весь район не уберет картошку.

Нас стали гонять в поля убирать то, что осталось после комбайнов. Это был настоящий ад. Нужно было ходить по полю и собирать всю мелочевку, оставшуюся на земле. Приходилось наклоняться через каждые полметра, чтобы поднять картофельную горошину. Если было лень нагибаться, картошка попросту втаптывалась в мягкую землю, чтобы предательски не отсвечивать на поле.

Как только уезжало сельхоз начальство, мы тут же укладывались в ближайшей посадке и валялись. Кто-то дремал, остальные травили анекдоты и байки. И только одна девочка методично прочесывала окрестности в поисках грибов.

Еще в первый день приезда на картошку, она всем завила:

– Зовите меня Марадоной!

Наступила немая пауза. Наконец, кто-то осторожно спросил:

– А почему-Марадоной-то?

– А у меня вон на майке написано: «Марадона».

Похихикав и покрутив пальцем у виска, народ согласился на странное прозвище. Так Марадона стала Марадоной. Причем, многие вскоре даже забыли ее настоящее имя.

Днем за нами приезжал автобус, чтобы отвезти на базу обедать. Однажды пока Марадона где-то бродила в поисках даров природы, уехали без нее. По возвращении нас ждала гневная тирада с кучей непечатных выражений.

После этого никто не рисковал уезжать с поля без Марадоны. С легкой руки Аллы, Марадона получила еще одно добавочное прозвище – Белка.

– Белку в лесу не забыли? – кто-то обязательно произносил этот вопрос в автобусе перед тем, как тронуться.

– Тут я, тут, – откуда-нибудь злобно шипела Марадона, и автобус трогался под заливистый смех коллектива.

В нашем бараке были печки, когда стало холодно их стали топить. Марадона-Белка мгновенно оккупировала этот источник тепла и стала там сушить грибы, гневно сметая одежду и сырую обувь.

В конце нашей картофельной эпопеи, Марадона вытащила из барака внушительный мешок с сушеными грибами.

– Вот тебе и Белка, – кто-то с нотками зависти присвистнул в автобусе.

Нашего начальника отряда мы оценили, когда стали получать зарплату. Самые добросовестные передовики получили по сотне рублей и даже больше. Когда мы вернулись в Москву, многие ребята из училища, которые трудились в других хозяйствах, рассказали, что не заработали ни копейки.

Елена Львовна и Светлана Леопардовна

В октябре мы начали, наконец, учиться. Наших преподавателей по специальности звали Елена Львовна и Светлана Арнольдовна. С чьей-то легкой руки, после первого знакомства, все стали их называть Елена Львовна и Светлана Леопардовна. Они, казалось, будучи полными противоположностями, многие годы благополучно трудились рука об руку.

Елена Львовна была сама серьезность. При показе отрывка или этюда, она всегда внимательно наблюдала за происходящим из-под очков своими умными глазами, с чуть опущенными вниз внешними уголками век. Это делало ее похожей на бладхаунда. Когда нужно было дать свою оценку увиденному, она неторопливо слегка приподнимала оправу и высказывала свои мысли.

Светлана Арнольдовна, наоборот, была хохотушкой и воплощением эмоциональности. У нее были глаза, похожие на лукавую лисичку и красивые каштановые кудрявые волосы, которые она собирала заколкой на затылке.

Они обе, такие разные, и вместе с тем, единые в своей профессии, учили нас мастерству актера и режиссуре, что называется, «по школе», по Станиславскому. Серьезно, въедливо, по шажочку, мы вместе с ними осваивали театральную науку.

Самое главное, в профессии режиссёра, как и у врача – «не навреди». Не разрушь природную органику, не дай ученику обрасти пошлыми «штампами». Дай возможность развиться внутренним естественным чувствам и действиям.

Когда у нас к третьему курсу заиграла на сцене самая «деревянная» ученица, я поняла, насколько правильно учили нас наши преподавательницы.

– Учитесь наблюдать, – говорила нам на первом занятии Елена Львовна.

– Да, да, – вторила ей Светлана Арнольдовна, – Заведите дневник, и записывайте туда то, что вы видите вокруг. Характеры людей, их повадки, мимику и жесты.

Дневник, я конечно завела. Но после пары заполненных страничек, задвинула подальше. А вот наблюдать за людьми люблю до сих пор.

Первые этюды. Как мучительно было их придумывать. Хотелось показать себя на занятии с самой лучшей стороны и получить одобрение своих учителей.

Потом были отрывки, где приходилось быть режиссером у себя и актером у однокурсников. Наши «мамочки» никогда нас не бросали в свободное плавание. Они так тонко умели выстроить положение на репетиции, что наши, не всегда умелые действия, не давали ощущения собственной беспомощности.

Однажды мне дали роль главной героини в отрывке из пьесы «Дом Бернарды Альбы». Я должна была сыграть младшую дочь пуританского испанского семейства, которая влюбляется в молодого человека, это не одобряют мать и сёстры и доводят в итоге девушку до самоубийства.

Когда мы начали репетировать, у меня ничего не получалось. Тогда Елена Львовна, видя мои неумелые потуги сыграть любовь, сказала:

– Мать, тебе нужно влюбиться, иначе ничего не получится. Или придумать себе влюбленность и попытаться прожить это состояние.

Я всю ночь проворочалась на койке в общаге. «Ну, в кого влюбляться то?» – крутилось у меня в голове. Попыталась повспоминать прежние чувства, но все бывшие объекты моей любви, оказались каким-то жалкими и несимпатичными.

«Надо придумать себе героя, – решила я. – Вот, например, такого, как Абдулов в «Обыкновенном чуде».

Все последующие дни я мысленно влюблялась в актера. И когда на следующей репетиции вышла на сцену с накопленными чувствами, у меня постепенно стал вырисовываться сценический образ.

Появились совершенно другие интонации, когда я рассказывала о своем возлюбленном на сцене. А на показе разыгралась так, что рванула за кулисы якобы «вешаться» так отчаянно, что зацепилась на лесенке подолом юбки за деревянную ступеньку и рухнула кульком за задник.

Из зрительного зала людям было не видно, что я так позорно грохнулась и валяюсь вверх ногами. А меня просто душил смех от комичности ситуации и только что пережитых на сцене эмоций.

– Ты живая? – подползла ко мне Верка, – А то мы тут подумали, что ты убилась.

– Жии… иии.. ваяя! – еле выдавила я из себя, и поползла к проходу на четвереньках, путаясь в злополучной юбке.

С этим задником позже была другая история. Сцена в училище была самодельная, приспособленная. Просто в части зала сколотили помост, повесили по бокам кулисы. Выход был только, с одной стороны. Попасть в другую часть кулис можно было, протиснувшись осторожно между стеной и задником.

Чтобы менять реквизит и декорации для разных отрывков, приходилось перед показом делать технический прогон, чтобы в закулисной тесноте перестановки были незаметными.

Перед показом мы «зарепетировались» допоздна. Все уже валились с ног. В стареньком, тогда еще не отремонтированном зале, из многих кресел повыпадали сиденья. Мы их складывали рядами в проходах и заваливались подремать.

Наконец, репетиция отрывков закончилась и, несмотря на поздний час, технический прогон был необходим.

– Так, – серьезно сказала Елена Львовна, – У кого есть задний проход?

В зале и за кулисами никто не шелохнулся. На помощь пришла Светлана Арнольдовна. Она провозгласила фразу более громогласно:

– Мы еще раз спрашиваем, у кого есть задний проход?!

Кто-то из лежачих в зале ехидненько хихикнул. И тут до всех дошел двойственный смысл данной фразы. Хохотали все так, словно, ни у кого усталости и не было вовсе.

Общага

Наше училище было областным. Поэтому в нем учились в основном все, кто жил в московской области. Были и москвичи. Всем областникам давали общагу. Это было удобно, она находилась неподалеку от училища.

На выходные девчонки разъезжались по домам, а на неделе жили в общаге. Комнаты были огромные, в них селили по 6—8 человек. Нас поначалу, даже десять запихнули. Но потом через пару месяцев как-то расселили, и нас осталось пятеро. Шкафами разгородили комнату пополам, и получились спальня и гостиная.

Поначалу решили питаться в складчину. С нами вместе поселилась Надюшка, она училась на оркестровом отделении. Мы пропадали в училище допоздна, а Надюшка освобождалась раньше и ходила по магазинам. Потом тщательно, высчитывая траты до копеечки, выставляя всем счет. Но эта идиллия продлилась недолго.

Денег не хватало всем, и Надюшке надоело выколачивать со всех потраченные копейки. В основном, еду все старались везти из дома. У кого что было. В основном, картошку и соленья. У Ирки мама работала на мясокомбинате. Она иногда привозила вареную колбаску.

Надюшка жила около птицефабрики, там за бутылку самогона рабочие выносили цыплят мешками. Поэтому она частенько привозила куриные пупки или печенку, а иногда курочек.

Утром мы обычно не завтракали, спали до последнего. Обедать ходили в институтскую столовую. А вечером уже готовили.

В понедельник у нас был пир, во вторник, просто ужин, в среду подчищали, что осталось, в четверг ездили на «Речной вокзал» в «пельменную», а в пятницу по домам к мамам.

Это были последние годы перед развалом Советского союза. В магазинах тогда было не густо, так что перебивались, как могли. Если вечером после занятий удавалось купить батон белого хлеба и баночку кабачковой икры, считай, что день удался.

Общага была четырехэтажным домом. На каждом этаже длинный коридор, вдоль которого по обеим сторонам располагались комнаты. В конце коридора был туалет, умывальники и кухня. Душ для всех на первом этаже.

Комфортом и удобствами в те времена мало кто был избалован. Поэтому, все посчитали, что такой расклад вполне сносный для жизни.

Весь первый курс мы жили мирно и спокойно. А вот на следующий год на нашем этаже появилась «нехорошая» комната.

В нее заселили первокурсниц-хореографичек. Причем, судя по всему, группа танцорок тогда подобралась весьма раскованная. Они тут же перезнакомились с мальчишками-оркестрантами, которых всегда селили на первом этаже поближе к коменданту общаги. И стали открыто жить в одной комнате не впятером, а уже вдесятером, изредка переругиваясь с дежурящими вахтершами.

Уж как там они умещались, мы не видели. Но на этаже стали происходить странные вещи. То сапоги у кого-то пропадут, то косметика. Обиднее всего было, когда из кухни начала волшебным образом пропадать приготовленная пища.

Как-то раз Надюшка привезла очередную курицу. И мы, из-за лени, её решили просто сварить в кастрюле целиком. Пока курица кипела в кастрюле, приходилось, по очереди, выходить на кухню дежурить.

Последней дежурной оказалась Верка. Когда курица сварилась, она поняла, что забыла прихватки и побежала за ними в комнату, быстро схватила и метнулась вновь на кухню.

– А-а-а-ха-хаха! – очень скоро услышали мы за дверью, вместо привычного – Девчонки, открывайте!

Дверь, разумеется, открыли, и Верка внесла еще булькающую кастрюлю с курицей в комнату. Она бухнула ее на стол и рухнула хохотать на свою кровать.

– Что? Что случилось? – обступили мы ее со всех сторон.

– Ииии, – визжала подруга, – Там, там, ииии, в кастрюле, иииии….

Как всегда, серьезная Ирка, заглянула в кастрюлю.

– Девки, – сказала удивленно она, – У курицы кто-то оторвал одну ногу…

Мы, конечно, расхохотались все, недоумевая, какой скоростью и чудесами манипуляций должен был обладать тот, кто за 10—15 секунд умудрился забежать на кухню, пока Верка бегала за тряпкой, и оторвать куриную ногу в кипящей кастрюле.

Как жаль, что в те времена еще не существовало скрытых видеокамер. Я думаю, ролик этого подвига наверняка в наши дни стал бы хитом ютуба.

Кулёк

Варвара Титова

Сборник рассказов, объединенных единой линией. О студенческой жизни и первых профессиональных шагах выпускницы непрестижных творческих учебных заведений. Действие разворачивается на сломе эпох в лихие 90-е. Это удивительные истории, иногда грустные, но чаще веселые! Продолжение «Записок театрального ребенка».

Кулёк

Варвара Титова

© Варвара Титова, 2018

ISBN 978-5-4490-8721-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Кулёк» – прозвище учебных

заведений культуры. Профессионалы от

искусства презрительно относились к тем, кто

учился, в придуманных Советами,

культпросветучилищах и институтах.

Слово «самодеятельность» считалось мерзким

и пошлым в кругу «великих творцов».

Пойдешь в доярки!

Заканчивать десятый класс мне довелось в обычной подмосковной сельской школе. Это было даже несколько забавно. Первое, что мне пришлось услышать на перемене после «Урока Мира»:

– Шалавы! – вопила на весь школьный коридор наша классная руководительница.

– Не обращай внимания, – сказала мне моя одноклассница, – У Зоси такое бывает.

В целом педагогический коллектив школы был нормальный. Лишь у некоторых училок были свои заскоки. Например, вещая что-то про Шолохова, учительница по литературе могла спокойно сказать: «И пошел он жить в ихову семью». Ранее про нее ходили байка о том, что кому-то в сочинении она снизила оценку за слово «Кронштадт». Она лихо исправила «о» на «а» и объяснила, что проверочное слово «кран».

Еще интереснее была химичка. Из нее просто пёрла фольклорно-народная мудрость.

– Придешь на болоту, увидишь пузурьки, – наставляла она у доски неразумного школяра, – Что это? Мятан!

Ее коронной фишкой был такой стиль обучения.

– Таня, – говорила она в конце урока отличнице, – Прочитай следующий параграф и нам завтра расскажешь.

В десятом классе уже вовсю шло изучение органической химии, но если сама учительница не понимала, в чем там суть сложных формул, то ученики просто валяли дурака на уроках.

Я как-то по глупости попыталась указать на явную ошибку, которую под диктовку учительницы выводила бедная Таня у доски. Но химичка так злобно на меня глянула, что я предпочла на уроках химии заткнуться навсегда.

Еще в начале учебного года выяснилось, что вся система УПК на селе решалась просто. Мальчишки учились на водителей-трактористов, а девочки на доярок. Я, было, попыталась вякнуть про то, что в девятом классе уже начала обучаться профессии секретаря-машинистки. Но мне категорично отрезали – «У нас такого нет!»

– Тогда можно мне на водителя учиться? – спросила я робко.

– Нет, ответили мне в учебной части, – на водителей нужно учиться два года, а ты уже в последнем классе, поэтому только в доярки.

– А что, – дома хохотнула мама, – Ценные навыки, научишься доить коров.

Коров я доить так и не научилась. Нас всего один раз заставили сходить на коровник. Но это было вроде экскурсии, и весь учебный год мы старательно штудировали учебник «Животноводство». Про экстерьер и интерьер коров, устройства доильного аппарата и доильного стакана.

– Если никуда не поступишь, – подкалывала меня мама, – Путь один, пойдешь в доярки.

Мне эти шуточки были обидны до слез. Ну, как это я, с музыкалкой по классу скрипки, хореографией и театром и вдруг на коровник?

Однако, учебный год подходил к концу и уже точно нужно было определяться, куда поступать учиться дальше. Я как-то раз подкатила к маме с мыслями, не пойти ли мне на журфак.

– Ха-ха-ха! – театрально рассмеялась мама, – Ты же сочинения пишешь, как бухгалтерские отчеты!

И я приуныла не на шутку. Училась я хорошо, на одни пятерки. И в принципе, могла смело штурмовать любой вуз. Но, я по натуре, оказалась жуткой трусихой. Поэтому решила идти туда, что мне знакомо с детства, – в театральное.

Я выучила пару монологов из Островского и Жана Ануя. Несколько стихотворений Тютчева с Фетом и басню Крылова «Мартышка и очки». Мама, как актриса, меня профессиона

1. главная

2. каналы

3. 
   КУЛЁК
   

КУЛЁК

Рассказы о студенческой жизни и первых профессиональных шагах выпускницы непрестижных творческих учебных заведений. Действие разворачивается на сломе эпох в лихие 90-е. Удивительные истории, иногда грустные, на чаще веселые!

13 317

^+0.07%

Подписчиков

Статей
9

Охват
4 975

ER
20.63%

Подписчики

Публикации

Прирост

Дата	Подписчики	Публикаций

Упоминания

Публикации

Канал	Название	Подписчиков	Просмотров	Дочитываний	Процент дочитываний	Общее время просмотра	Среднее время просмотра		Дата

Баба Маня жизнь прожила долгую, трудную. Девяносто восемь, почитай, исполнилось, когда на погост её понесли. Пятерых детей подняла, семнадцать внуков вынянчила, да правнуков с десяток. Все на её коленях пересидели до единого, ступени крыльца стёрты были добела от множества ног и ножек, что бегали и ступали по нему за все эти годы, всех принимала старая изба, которую ещё до войны поставил муж бабы Мани — Савелий Иваныч.

В сорок первом ушёл он на фронт да там и сгинул, пропал без вести в сорок третьем, где-то под Сталинградом, холодной суровою зимою. Баба Маня, тогда ещё просто Маня, вдовой осталась, с детьми мал-мала меньше. До последнего дня своей жизни, однако, ждала она своего Савоньку, не теряла надежды, что он жив, часто выходила к палисаднику и стояла, всматриваясь вдаль, за околицу — не спускается ли с пригорка знакомая фигура. Но не пришёл Савелий Иваныч, теперь уж там, чай, встретились.

Но не только мужа проводила на войну баба Маня, а и старшего сына своего — Витеньку. Ему об тот год, как война началась, восемнадцатый годок пошёл. В сорок втором ушёл добровольцем, а в сорок пятом встретил Победу в Берлине. Домой вернулся живым на радость матери. Ну а младшей Иринке тогда всего два годика исполнилось, последышем была у родителей. Мане под сорок уж было, как Ирка народилась.

Война шла по земле…Всяко бывало, и голодно, и холодно, и тоска душу съедала и неизвестность. Однако выстояли, все живы остались, окромя отца.

Когда пришла пора бабе Мане помирать, то ехать в город в больницу она категорически отказывалась.

— Сколь мне той жизни-то осталось? Сроду в больницах не бывала, дайте мне в родной избе Богу душу отдать.

Дети о ту пору сами уже стариками стали, внуки тоже в делах да заботах, ну и вызвалась за прабабкой доглядывать правнучка Мила. Больно уж она прабабушку свою любила, да и та её среди других правнуков выделяла, хоть и старалась не показывать того.

Приехала Мила, которой тогда девятнадцать исполнилось, в деревню, в бабыманин дом. Ну и остальная родня чем могла помогала, кто продуктов им привезёт, кто на выходных приедет с уборкой помочь. Так и дело пошло. Баба Маня не вставала, лежала на подушках строгая, задумчивая, ровно что тревожило её.

Подойдёт к ней Милочка, постоит, поглядит, спросит:

— Чего ты, бабуленька? Что тебе покоя не даёт? О чём всё думаешь?

— Да что, милая, я так… Жизнь вспоминаю.

— Ну вот что, давай-ка чаю пить.

Принесёт Мила чашки, варенье да печенья, столик подвинет ближе и сама тут же пристроится. Потечёт у них разговор задушевный, повеселеет бабушка, и Миле спокойно.

Но с каждым днём всё больше бабушка слабела, всё чаще молчала, да думала о чём-то, глядя в окно, за которым стоял старый колодец. Выкопал его тоже Савелий, муж её, тогда же, когда и избу поднимали. Теперь-то уж не пользовались им, вода в избе была нынче, все удобства. Но засыпать колодец не стали, на добрую память о прадедушке оставили.

И вот в один из весенних дней, когда приближался самый великий из праздников — День Победы, подозвала баба Маня правнучку к себе и рукой на стул указала, садись, мол. Присела Мила.

— Что ты, бабонька? Хочешь чего? Может кашки сварить?

Помотала баба Маня головой, не хочу, мол, слушай.

— Праздник скоро, — с придыханием начала баба Маня, — Ты знаешь, Мила, что для меня нет его важнее, других праздников я и не признаю, окромя него. Так вот, вчерась Савонька ко мне приходил. Да молчи, молчи, мне и так тяжело говорить-то, болит в груди, давит чего-то. Приходил молодой, такой каким на фронт уходил. Скоро, бает, увидимся, Манюша. Знать недолго мне осталось.

И вот что хочу я тебе поведать, Милочка, ты слушай внимательно. Никому в жизни я этой истории не рассказывала доселе. А теперь не могу молчать, не хочу я, Милочка, с собой эту тяжесть уносить. Не даёт она мне покоя. Вот как дело, значит, было…

У Савелия в лесу заимка была, охотился он там бывало, ну и избушка небольшая имелась. Как на войну я сына да мужа проводила, так и сама научилась на зайцев да на птиц силки ставить. Уходила в лес с утра, в избушке всё необходимое хранила для разделки, а на другой день проверять силки ходила.

И вот однажды прихожу я как обычно к избушке, захожу, и чую — есть кто-то там. Ой, испужалась я до чего! Может беглый какой, дезертир. Тогда были и такие. А то вдруг медведь, а у меня ничего с собой и нет. Нащупала я в углу избы лопату, выставила её вперёд себя да пошла тихонько в тот тёмный угол, где копошилось что-то.

Вижу, тёмное что-то, грязное, а оконце в избе махонькое, да и то света почти не пропускает, под самым потолком оно. Замахнулась я лопатой-то, и тут гляжу, а это человек. Ба, думаю, чуть не убила, а самой страшно, кто ж такой он. Может из наших партизан кто?

— Ты кто такой? — спрашиваю я у него.

Молчит.

— Кто такой, я тебе говорю? — а сама снова лопату подняла и замахнулась.

А он в угол зажался, голову руками прикрывает. Вижу, руки у него все чёрные, в крови что ли. И лицо не лучше.

— А ну, — говорю, — Вылазь на свет Божий.

Он, как сидел, так и пополз к выходу, а сам всё молчит. И вот вышли мы так за дверь и вижу я, Господи помилуй, да это ж никак немец? Откуда ему тут взяться? А молоденький сам, мальчишка совсем, волосы светлые, белые почти, как у нашего Витюши, глаза голубые, худой, раненый. Стою я так напротив него и одна мысль в голове:

— Прикончить его тут же, врага проклятого.

А у самой защемило что-то на сердце, не смогу. Годков-то ему и двадцати нет поди, ровно как и моему сыну, который тоже где-то воюет. Ой, Мила, ой, тяжко мне сделалось, в глазах потемнело. А этот вражина-то, значит, сидит, сил нет у него, чтобы встать, и твердит мне на своём варварском наречьи:

— Не убивайт, не убивайт, фрау!

И не смогла я, Мила, ничего ему сделать. Больше того скажу я тебе. Взяла я грех на душу — выхаживать его принялась. Ты понимаешь, а? Мои муж с сыном там на фронте врага бьют, а я тут в тылу выхаживаю его проклятого! А во мне тогда материнское сердце говорило, не могу я этого объяснить тебе, дочка, вот появятся у тебя детушки и может вспомнишь ты свою прабабку старую, дурную, и поймёшь…

Тайком стала я ему носить еды маленько, картошину, да молока кружку. Раны его перевязала. Наказала из избушки носу не казать. Приволокла соломы из дому да тулупчик старенький, ночи уже холодные совсем стояли, осень ведь. Благо ни у кого подозрений не вызвало, что в лес я хожу, я ведь и до того ходила на заимку.

А на душе-то кошки скребут, что я творю? Сдать надо мне его, пойти куда следует.

— Всё, — думаю с вечера, — Завтра же пойду к председательше Клавдии.

А утром встану и не могу, Милка. Не могу, ноги нейдут…

Дни шли, немец болел сильно, горячка была у него, раны гноились. Так я что удумала. В село соседнее пошла, там фельшерица была, выпросила у ей лекарство, мол, дочка вилами руку поранила, надо лечить. И ведь никто не проверил, не узнал истины. А я тому немцу лекарство унесла. Пока ходила эдак-то к нему, говорили мы с ним. Он по нашему сносно балакал, не знаю уж где научился.

Звали его Дитер. И рассказывал он про их хозяйство там, в Германии ихней, про мать с отцом, про младших братьев. Ведь всё как у нас у них. Зачем воевали?… Слушала я его и видела их поля, семью его, как будто вживую. И так мне мать его жалко стало. Ведь она тоже сына проводила, как и я, и не знает где-то он сейчас.

Может и мой Витенька сейчас вот так лежит где-то, раненый, немощный. Может и ему поможет кто-то, как я этому Дитеру помогаю. Ох, Мила, кабы кто узнал тогда, что я делала, так пошла бы я под расстрел. Вот какой грех на мне, доченька. Тряслась я что лист осиновый, а ноги сами шли на заимку.

И вот в один из дней в деревню к нам партизаны пришли. Вот тогда я по-настоящему испугалась. Задками, огородами, вышла я из деревни, да бегом на заимку, в избушку свою.

— Вот что, Дитер, — говорю я своему немцу, — Уходить тебе надо! Иначе и меня с детьми погубишь и сам погибнешь. Что могла, сделала я для тебя, уходи.

А он слабый ещё совсем, жар у его, сунула я ему с собой еды немного да и говорю:

— Сначала я уйду, а потом ты тихонько выходи и уходи, Дитер.

А он глядел на меня, глядел, а потом за пазуху полез. Я аж похолодела вся.

— Ну, — думаю, — Дура ты, Маня, дура, у него ведь оружие есть наверняка. Порешит он тебя сейчас.

А он из-за пазухи достал коробочку, навроде шкатулки махонькой и говорит:

— Смотри, фрау.

И мне показывает. Я ближе подошла, а там бумажка с адресом и фотография.

— Мама, — говорит он мне, и пальцем на женщину тычет, что на фото.

Потом сунул мне в руки эту коробочку и говорит:

— Адрес тут. Когда война закончится, напиши маме. Меня убьют. Не приду домой. А ты напиши, фрау. Мама знать будет.

Взяла я эту коробчонку, а сама думаю, куда деть её, а ну как найдут? Постояли мы с ним друг напротив друга, поглядели. А после, уж не знаю, как это получилось, само как-то вышло, подняла я руку и перекрестила его. А он заревел. Горько так заревел. Руку мою взял и ладонь поцеловал. Развернулась я и побежала оттуда. Бегу, сама ничего от слёз не вижу.

— Ах ты ж , — думаю, — Война проклятая, что ж ты гадина наделала?! Сколько жизней покалечила. Сыновья наши, мальчишки, убивать идут друг друга, вместо того, чтобы хлеб растить, жениться.

Тут слышу, хруст какой-то, ветки хрустят, за кустами мужики показались, и узнала я в них наших, тех, что в деревню пришли недавно.

— Что делать?

И я нож из кармана вытащила, да ногу себе и резанула. Тут и они подошли.

— Что тут делаешь? Чего ревёшь?

— Да на заимку ходила, силки проверяла, да вот в потёмках в избе наткнулась на железку, порезалась, больно уж очень.

— Так чего ты бежишь? Тут перевязать надобно, — говорит один из них и ближе подходит.

— Да я сама, сама, — отвечаю. С головы платок сняла да и перемотала ногу-то.

Ну и бегом от них в деревню. А они дальше, в лес пошли.

Мила слушала прабабушку, раскрыв рот, и забыв про время. Ей казалось, что смотрит она фильм, а не про жизнь настоящую слушает. Неужели всё это с её бабой Маней произошло?

— А дальше что, бабуля? Что с Дитером стало?

— Не знаю, дочка, может и ушёл, а может наши его тогда взяли. Он больно слабый был, вряд ли смог уйти. Да и я тогда выстрелы слышала, когда из леса-то на опушку вышла. Думаю, нет его в живых.

— А что же стало с той шкатулкой? Ты написала его матери?

— Нет, дочка, не написала. Времена тогда были страшные, боялась я. Ну а после, когда много лет прошло, порывалась всё, да думала, а надо ли прошлое бередить? Так и лежит эта шкатулка с тех пор.

— Так она цела? — подскочила Мила, — Я думала, ты уничтожила её.

— Цела, — ответила бабушка, — И спрятала я её на самом видном месте. Долго я думала куда мне её деть, а потом и вспомнила, как мне ещё отец мой говорил, мол хочешь что-то хорошо укрыть — положи на видное место. Вот у колодца я её и закопала ночью. Там много ног ходило, землю быстро утоптали, отполировали даже. А я до сих пор помню, где именно она лежит.

— А покажешь мне?

— Покажу.

В тот же день Мила принялась копать. Было это нелегко. Земля и вправду была отполирована и тверда, словно бетон. Но мало-помалу дело шло, и через какое-то время Мила с трепетом достала на свет , завёрнутую в тряпицу, небольшую деревянную коробочку. Ночью, когда бабушка уже спала, Мила сидела за столом и разглядывала тронутую временем, но всё же довольно хорошо сохранившуюся фотографию женщины средних лет и жёлтый сложенный кусочек бумаги с адресом.

Бабы Мани не стало десятого мая. Она встретила свой последний в жизни Праздник Победы и тихо отошла на заре следующего дня. Душа её теперь была спокойна, ведь она исповедала то, что томило её многие годы. Невыполненное обещание, данное врагу.

Мила нашла Дитера. Невероятно, но он был жив, и все эти годы он помнил фрау Марию, которая спасла ему жизнь. Жил он по тому же адресу, что был указан на клочке бумаги, отданной бабе Мане в том далёком сорок третьем. У него было четверо детей, два сына и две дочери, одну из дочерей он назвал Марией, в честь русской женщины. Милу пригласили в гости и она, немного посомневавшись, всё же поехала. Она увидела вживую и Дитера, и его детей, и внуков.

Теперь над их головами было мирное небо, они были не врагами, но сердца помнили то, что забыть нельзя, чтобы никогда больше не повторилось то, что было. Говорят, что воюют политики, а гибнут простые люди, наверное так оно и есть. Многое минуло с той поры, поросло травой, стало памятью. Наши Герои всегда будут живы в наших сердцах.

А жизнь идёт. И надо жить. И никогда не знаешь, где встретит тебя твоя судьба. Любовь не знает слова «война». Милу она встретила в доме Дитера. Спустя год она вышла замуж за его внука Ральфа. Вышло так, что тогда на лесной глухой заимке её прабабушка Мария решила судьбу своей правнучки..

О том, что происходит на Земле СЕЙЧАС на ЭНЕРГЕТИЧЕСКОМ УРОВНЕ.

Ни для кого не секрет, что наше физическое тело человека — это лишь защитный «скафандр», возможность спуститься в 3D, конечную «точку» нашей многомерности.

Мы многомерны, и наша главная «часть» — это различные энергии.

Это дает нам понимание того, что ВСЁ, что происходит сейчас на Земле, имеет ДУХОВНЫЕ ПРИЧИНЫ, И БОЛЬШИНСТВО ВЕЩЕЙ ПРОИСХОДИТ НА ЭНЕРГЕТИЧЕСКОМ УРОВНЕ и в виде каких-либо событий проявляется на физическом уровне. 

Энергетический и физический уровни взаимосвязаны и влияют друг на друга.

Эту связь легче понять, например, через механизм возникновения болезней и неприятностей.

Каждая мысль, действие, слово — это вибрация определенной частоты. Мы постоянно производим эти вибрации, когда думаем, говорим или действуем. Вибрации проникают в наши энергетические тела (слой за слоем), и там происходят какие-то действия – они разрушают или создают. Затем результат этого снова нисходит в физическое тело.

То есть ТО, ЧТО мы ПОЛУЧАЕМ ОБРАТНО, НАПРЯМУЮ ЗАВИСИТ ОТ ТОГО, ЧТО МЫ производим.

Кстати, психи использовали это в своих темных целях и в результате внушили нам, что Бог наблюдает за нами, и если мы плохо себя ведем, то он нас наказывает. А чтобы вымолить у Бога прощение, нужно встать на колени, поцеловать руку священнику, спеть глупые песни или сделать еще какую-нибудь ерунду.

На самом деле все гораздо проще. Искреннее раскаяние в «плохих» поступках — это энергия высоких вибраций, которая просто направляется вверх и исправляет то, что вы успели «нарушить» в своей многомерной энергетической структуре, а в ответ посылается «очищенный» ответ.

Бог никого не наказывает, он даже психов любит, потому что они тоже его «дети»)))

Мы сами себя наказываем своими неправильными выборами — поступками, действиями, словами, и получаем ТАКУЮ ЖЕ реакцию. Поскольку эта обратная связь возвращается НЕ МГНОВЕННО, а СПУСТЯ НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ, мы теряем логическую связь между нашими действиями и последствиями.

ИЛИ ПРИМЕР ИЗ ЦЕЛИТЕЛЬСКОЙ ПРАКТИКИ

Когда человек болен, то есть следствие уже ПРОЯВИЛОСЬ В ФИЗИЧЕСКОМ ТЕЛЕ, то для исцеления используется тот же принцип взаимосвязи физики и энергии.  Только Исцеление начинается на энергетическом уровне, и когда энергия «исправлена», автоматически исправляется всё в физическом теле. Если человек продолжает совершать ошибки, ИСКАЖЕНИЯ ВОЗНИКАЮТ ВНОВЬ.

То же самое происходит и на Земле. Происходит энергетическое очищение и балансировка, а хаос на физическом плане — это ИСЦЕЛЯЮЩИЙ КРИЗИС!

Многим трудно оставаться в высоких частотах Мира и Любви. Но в ближайшие месяцы нам необходимо быть сбалансированными и сосредоточенными, чтобы справиться с мощными энергиями, которые продолжают приходить на Землю от Центральных Духовных Солнц Локальной Вселенной, Млечного Пути и Гелиоса.

Начиная с 12 декабря 2021 года, Со-Творцы, Иерархия Высшего Света и Галактический Комитет запускают новый сценарий для жителей 3D Матрицы. Из множества вариантов формируется общий единый план, который затронет «Я есть» каждого человека.

Все, кто вибрирует на частотах 3D, окажутся в условиях, которые с каждым годом будут становиться все жестче. Причина кроется в уменьшающемся количестве воплощенных Душ, которые могут подпитывать своей энергией события, а также основные коды и программы Матрицы 3D.

С 12 по 21 декабря 2021 года все высоковибрационные люди, потратившие много энергии и времени на Духовное развитие, получат Рождественский подарок. В тех, кто поднял частоту сознания до уровня стабилизации Матрицы 4D и увеличил энергетическую емкость своих Тонких тел до максимальных значений 4D, Со-Творцы загрузят дополнительные Матричные программы четвертого измерения.

Во время зимнего солнцестояния 21 декабря, когда ось вращения нашей планеты займет максимальные 23° 26′ от Солнца – Солнце займет самое низкое положение от горизонта, эти программы будут активированы.

Это означает, что в наступающем 2022 году и в будущей жизни произойдет глубокая настройка новых энергетических связей с Тонкими полями тех, кто переходит в 4D.

В тех, кто находится на временны́х линиях 3D, имеет средние вибрационные показатели и энергетические возможности своих Тонких тел, Со-Творцы загрузят алгоритм Пробуждения. Он начнет проявляться в виде сильных эмоциональных переживаний о потерянном времени и ложном жизненном пути.

Внутренний голос обитателей 3D будет буквально взывать о спасении Души, которая попытается вырваться из порочного круга привычной жизни и перейти на путь, ведущий к Источнику.

Под воздействием своего Высшего «Я» многих людей все чаще будет с непреодолимой силой тянуть в Места Силы, ашрамы и храмы или просто в уединение для общения с Источником, прося Его о помощи.

Особенность коррекции трехмерных энергетических полей заключается в том, что все воплощенные аспекты Душ имеют определенный медитативный или молитвенный опыт, как в настоящем, так и в прошлых воплощениях.

В жизни таких людей Иерархия Высшего Света будет незаметно создавать ситуации, когда они будут слышать призыв к пробуждению Души, но в то же время их сознание будет зависать и не иметь энергии для пробуждения, для действий, ведущих к Источнику.

Некоторые впадут в уныние. Другие будут продолжать отчаянно цепляться за свой прежний образ жизни и взгляды. Третьи поспешат пробудиться и начать свою внутреннюю работу, решительно отрываясь от уходящей реальности.

В 2022 году произойдет глобальное распределение всех воплощенных Душ в 3D и 4D энергетических полях, а также их разделение по вибрациям на физическом плане.

Высоковибрационные 4D люди настроят свои Тонкие тела на новые вертикальные и горизонтальные энергообменные поля и новый сценарий жизни, соответствующий 4D Матрице. Некоторые смогут увидеть и по-новому почувствовать себя, окружающую Природу и Абсолют.

Нас не должны обманывать ничьи обещания о массовом переходе в 4D, о медитативных практиках и проводниках, которые автоматически переведут абсолютно всех на новый вибрационный уровень Земли.

Это невозможно для людей, чье сознание закрепилось в 3D.

Каждый войдет (или не войдет) в транзитную 4D только по индивидуальному сценарию. Те, кто путем внутренней работы поднял свои частоты до уровня энергетических полей 4D, уже вошли в четырехмерную Матрицу.

Сейчас они стабилизируют свое вибрационное поле и синхронизируют свои Тонкие тела с энергетическими полями 4D.

В эти ДНИ часто задают один и тот же вопрос: Сколько людей войдет в 5D? Некоторым говорят, что вознесется всё 100% населения Земли, другие уверены, что 90% или 75%, и так далее.

Это не так. Да, все 100% в конце концов покинут нынешнюю 3D-планету, но не все окажутся на Земле 5D.

Невозможно перейти на нее, имея внутри и на себе тонны агрессии, злобы, ненависти, страха и жадности. К сожалению, многие все еще живут на низких частотах этих качеств. У них гораздо меньше энергии для трансмутации, и они даже не осознают этого.

Некоторые утверждают, что Событие, Солнечная вспышка или импульс от Центрального Солнца локальной Вселенной или Галактики поможет всем перейти в пятое измерение.

Это тоже ложь. Солнечные вспышки и магнитные бури, которые сейчас происходят все чаще, помогают Земле избавиться от остатков низших энергий. Они также выводят токсины, накопившиеся в человеческих телах в результате негативных эмоций, мыслей и поступков.

Струи солнечной плазмы и магнитные бури ускоряют уход с Земли тех, кто больше не соответствует ее 4D/5D-частотам. Они замыкаются и сжигают свои энергетические поля. Многие из тех, кто остался, полностью осознают происходящее.

Каждый день новые десятки миллионов вступают на путь духовного возрождения и развития. Они входят в 5D со своими физическими тканями и сосудами, полностью сливаясь со своими Световыми телами, пройдя через внутреннюю работу глубокой трансформации.

Более 1,5 миллиарда человек уже накопили необходимый потенциал и вскоре смогут покинуть свои нынешние «глины» и войти в 5D с полностью активированными Световыми телами.

Эти Световые тела являются копией нового физического тела для каждого, кто окажется в 5D и мгновенно сольется с ним. Они менее плотные, но энергетически точно копируют внешний вид человека. Конечно, это будет не просто сфера белого Света, перемещающаяся в 5D.

Земля также сохранится физически, излучая частоты пятого измерения, с которыми сольются наши Световые тела 5D. Больше не будет трехмерной энергии.

Некоторое время будут существовать обломки глючащего голографического 3D для тех немногих, кто не хочет покидать 3D. Но эти остатки вскоре будут полностью удалены, как и все старые частоты, которые отправятся на другие планеты.

Точкой невозврата для всего этого стало 11 ноября 2021 года, когда открылся Портал, известный как Врата Скорпиона. Его также называют Божественными Вратами.

Теперь, когда Земля прошла очередной фотонный пояс, дата 11/11 является финальным аккордом нового рубежа для Гайи, как и для нас, ее детей. Через эти врата многие из нас попрощались со своей прежней жизнью в трехмерном мире, существующем по законам дуальности.

Все больше людей обрели иной статус, который позволяет им отныне жить по другим — Вселенским Законам, царящим в пространстве пятого измерения.

У каждого из нас есть уникальная возможность стать первыми людьми, существующими одновременно в двух плоскостях: по-прежнему находясь в своем трехмерном теле и входя сознанием и Душой в 5D.

Очень важно уберечься от соблазнов и не поддаться на провокационные действия окружающих нас людей и Системы, которая, несомненно, будет испытывать нас на прочность в эти судьбоносные для нас дни.

И каждый раз, когда мы почувствуем, что теряем равновесие и готовы сорваться с гребня квантовых волн, несущих нас в пятое измерение, давайте вспомним, что мы сотканы из вибраций 5Д, и нам ничего не стоит просто перелететь через этот гребень, едва касаясь его ногами. Мы просто не можем с него упасть.

Портал 11/11 — это широкая Дверь в Новое Сознание и мощный Портал Времени/ Пространства, контролируемый антарейцами(*) и плеядеанцами. Он также является самым близким Порталом к Галактическому Центральному Солнцу.

11 ноября 2021 года Галактическая Федерация включила энергии Портала на полную мощность, и сейчас мы получаем волны Алмазного Светового Кода, чтобы помочь нашему переходу в 5D.

Мощные квантовые потоки усилили хаос в низших измерениях. Но чем интенсивнее хаос, тем интенсивнее Рождение Нового Мира.

Победа Света!

источник / с сокращ.

Оригинал записи и комментарии на LiveInternet.ru

Все фотографии носят исключительно иллюстративный характер. Автор фотографий: Ирина Недялкова.

— Людка, ты рехнулась на старости лет! У тебя внуки уже в школу ходят, какая свадьба? — такие слова я услышала от сестры, когда сказала ей, что выхожу замуж.

Ну а куда тянуть? Через неделю мы с Толей расписываемся, надо сообщить сестре, думала я. Конечно, на торжество к нам она не приедет, мы живём в разных концах страны. Да и пышные посиделки с криками «Горько!» в свои 60 лет устраивать не собираемся. Тихо распишемся и посидим вдвоём.

Можно было бы вообще не расписываться, но Толя настаивает. Он у меня кавалер до мозга костей: дверь в подъезд перед дамой открывает, руку подаёт, когда из машины выхожу, пальто помогает надевать. Нет, он без штампа в паспорте жить не согласится. Так и сказал: «Что я, мальчишка, что ли? Мне нужны серьёзные отношения». А для меня Толя и правда мальчишка, хоть и с седой головой. На работе его уважают, зовут исключительно по имени отчеству. Там он другой: серьёзный, строгий, а как меня видит — так словно лет сорок сбрасывает. Схватит в охапку и давай кружить посреди улицы. А мне хоть и радостно, но стыдно. Говорю: «Народ смотрит, смеяться будет». А он мне: «Какой народ? Я никого не вижу, кроме тебя!» Когда мы вместе, у меня и впрямь такое чувство, что на всей планете больше никого нет, только я и он.

Но у меня ещё есть родная сестра, которой нужно всё рассказать. Боялась, что Таня, как и многие другие, осудит, а мне нужнее всего была её поддержка. В итоге набралась смелости и позвонила.

— Людка-а-а, — протянула она очумевшим голосом, когда услышала, что я собираюсь под венец, — год только прошёл, как Витю похоронили, а ты уже замену ему нашла! Я знала, что шокирую сестру своим из­вестием, но не думала, что причиной её негодования станет мой покойный муж.

– Танюш, я помню, — перебила я её. — А кто устанавливает эти сроки? Вот ты можешь назвать мне цифру? Через ка­кое время я могу снова быть счастливой, чтобы не получить осуждения?

Сестра задумалась:

– Ну, для приличия надо хотя бы лет пять подождать.

– То есть я должна сказать Толику: из­вини, лет через пять приходи, а я пока траур носить буду?

Таня молчала.

– А что это даст? — продолжала я. — Думаешь, что и через пять лет никто нас не осудит? Всё равно найдутся те, кому охота языки почесать, но мне, если чест­но, до них нет дела. А вот твоё мнение важно, и если настаиваешь, то я отменю эту затею со свадьбой.

– Знаешь, я не хочу быть крайней, да женитесь вы хоть сегодня! Но знай, что я тебя не понимаю и не поддерживаю. Ты всегда была себе на уме, но не думала, что к старости совсем из него выживешь. Имей совесть, подожди хотя бы ещё год. Однако я не сдавалась.

– Вот ты говоришь: подожди ещё год. А если у нас с Толей всего год жизни остался, что тогда?

Сестра захлюпала носом.

– Ну тебя, делай как знаешь. Я понимаю, всем хочется счастья, но ведь ты столько лет прожила счастливой жизнью…

Я рассмеялась.

– Тань, ты серьёзно? Ты тоже все эти годы считала меня счастливой? Хотя я и сама так думала. И только сейчас по­няла, кем была на самом деле: рабочей лошадью. Я даже не знала, что можно жить по-другому, когда жизнь в радость!

Витя был хорошим человеком. Воспитали с ним двух дочерей, теперь у меня пять внуков. Муж всегда внушал, что главное в жизни — семья. Я и не спорила. Сна­чала мы работали на износ ради семьи, потом — ради семей своих детей, затем — ради внуков. Сейчас вспоминаю свою жизнь и понимаю, что это была сплошная гонка за благополучием без перерыва на обед. Когда старшая дочь вышла замуж, у нас уже была дача, но Витя решил рас­ширяться, выращивать для внуков домашнее мясо.

Взяли в аренду гектар зем­ли и повесили себе на шею ярмо, которое тащили не один год. Он завёл скотину, её приходилось всё время кормить. Раньше полуночи никогда не ложились, в пять утра уже были на ногах. Круглый год жили на даче, в город выезжали редко и то только по делам. Иной раз найду время подругам позвонить, а те хвастаются: одна с внучкой только что с моря вернулась, другая с му­жем в театре была. А мне не то что в театр, в магазин съездить некогда!

Бывало, без хлеба по несколько дней сидели, потому что живность связала нас по рукам и но­гам. Одно только сил придавало: дети и внуки сытые. Старшая дочь благодаря на­шему хозяйству машину поменяла, млад­шая ремонт в квартире сделала — значит, не напрасно мы столько горбатились. Как- то приехала меня навестить приятельни­ца, бывшая коллега, и говорит:

– Люда, я сначала тебя не узнала. Дума­ла, ты тут на свежем воздухе отдыхаешь, сил набираешься. Да ты-ж еле живая! И зачем себя так изводишь?

– А как иначе? Детям же надо помогать, — ответила я.

– Дети взрослые, сами себе помогут, а ты бы лучше для себя пожила.

Я тогда не поняла, что значит «пожить для себя»? Зато теперь знаю, что можно жить по-другому: спать столько, сколько хо­чешь, спокойно ходить по магазинам, в кино, бассейн, на лыжах. И никто от этого не страдает! Дети не обеднели, внуки не голодают. Но самое главное, я научилась смотреть на привычные вещи другими глазами.

Если раньше, сгребая на даче в мешки опавшие листья, злилась, что от них столько мусора, то теперь эти листья да­рят мне настроение. Идёшь по парку, под­брасываешь их ногами и радуешься, как ребёнок. Я научилась любить дождь, ведь теперь не нужно мокнуть под ним, загоняя под крышу коз, а можно любоваться через окошко уютного кафе. Только сейчас рас­смотрела, какими удивительными бывают облака и закаты, как приятно просто пройтись по хрустящему снегу. Увидела, какой, оказывается, красивый наш город! И глаза мне на всё открыл именно Толя.

После смерти мужа я была слов­но в бреду. Всё произошло неожиданно: у него случился сердечный приступ, и Витя умер до приезда скорой. Дети тут же рас­продали всё хозяйство, дачу и пере­везли меня обратно в город. Первые дни ходила как шальная, не понимая, что теперь делать и как дальше жить. По привычке просыпалась в пять утра, бродила по квартире и думала, куда себя деть.

А когда в моей жизни поя­вился Толя, помню, как в первый раз вывел меня на прогулку. Он оказался моим соседом и знакомым зятя, по­могал нам перевозить вещи с дачи. Уже потом признался, что поначалу не имел на меня никаких видов, уви­дел потухшую, растерянную женщину и пожалел. Говорит, сразу понял, что я живая и энергичная, просто нужно вывести меня из депрессии, растор­мошить. Повёл меня в парк подышать воздухом. Мы сели на лавочку, Толя купил мороженое, а потом предложил прогуляться до пруда, покормить уток. Я держала уток на даче, но за все годы у меня не было ни минутки, чтобы про­сто за ними понаблюдать. А ведь они, оказывается, такие забавные! Так смешно кувыркаются, ловя хлеб!

— Даже не верится, что можно просто стоять и смотреть на уток, — призна­лась я. — На своих мне некогда было любоваться, только успевай запаривать им зерно, готовить мешанку, кормить и чистить, а тут — стой и смотри.

Толя улыбнулся, взял меня за руку и сказал: — Подожди, я тебе столько всего ин­тересного покажу! Ты словно заново родишься.

И он оказался прав. Я, как маленький ре­бёнок, каждый день открывала для себя мир, и он мне так нравился, что про­шлая жизнь начала казаться тяжёлым сном. Уже и не помню, в какой именно момент поняла, что безумно нуждаюсь в Толе, в его голосе, смехе, лёгком при­косновении. Но однажды проснулась с мыслью, что и он, и всё, что происходит со мной сейчас, — настоящее, без это­го теперь не смогу жить.

Мои дочери приняли наши отноше­ния в штыки! Говорили, что я предаю память об отце. Было очень обидно, я как будто чувствовала себя перед ними виноватой. Дети Толи, наоборот, пора­довались, сказали, что теперь за папу спокойны. Осталось только рассказать обо всём сестре, и этот момент я оття­гивала до последнего.

– И когда у вас роспись? — спросила Таня после нашего долгого разговора.

– В эту пятницу.

– Ну что я могу сказать? Совет да любовь на старости лет, — сухо попрощалась она.

К пятнице мы с Толей купили продуктов на двоих, оделись в парадное, вызва­ли такси и поехали на роспись. Когда вышли из машины, я замерла от неожи­данности: у входа в ЗАГС стояли мои дочери с зятьями и внуками, Толины дети с семьями и, самое главное, моя сестра! Таня держала охапку белых роз и улыбалась мне сквозь слёзы. —Танька! Ты что, прилетела из-за меня? — не поверила я своим глазам.

– Должна же я видеть, кому тебя отдаю, — засмеялась она.

Оказывается, в оставшиеся до нашей свадьбы дни они все заранее созвонились, договорились и заказали столик в кафе.

На днях мы с Толей отметили годовщину нашей свадьбы. Он для всех те­перь свой человек. А мне до сих пор не верится, что всё это происходит со мной: я так неприлично счастлива, что боюсь сглазить.

Данная история была предназначена для публикации в альманахе «Юный комбайнер». Но альманах был закрыт, штат распущен, редакторский стол пропит, а рукописи утеряны. Единственный рассказ вы можете прочитать ниже.

***

Стасик любил ездить с родителями в деревню к бабушке и дедушке. В деревне хорошо — полная свобода. Чего хочешь — то и делай.

Вот и в этот раз в конце жаркого июня они всей семьей уехали на целую неделю в деревню.

Это ж какое удовольствие — встаешь рано утром, а бабушка уже напекла блинов. Побегал с друзьями до обеда, а бабушка уже напекла шаньги и настряпала пирогов. Как говорится — «жить хорошо».

Только вот к вечеру второго дня Стасик вдруг почувствовал, что у него разболелся живот. Не очень сильно, но неприятно.

— Мам, у меня живот болит, — сказал Стасик, показывая пальцем на то место, где было больнее всего.

Мама потрогала живот рукой.

— Ты в туалет по большому когда в последний раз ходил?

— Перед тем, как поехать к бабушке, вчера рано утром.

— Все понятно. Давай, дуй в туалет.

— Мам, там уже темновато. Пошли со мной. Постоишь возле двери.

Деревенский туалет, что находился в огороде, был для Стасика самой настоящей проблемой. Это когда он был маленький, он запросто ходил в горшок и не было никаких проблем.

А теперь ему нужно ходить по-взрослому. Это дома хорошо — сел, посидел, сделал дело. А в деревенском туалете всё не так.

Во-первых, там нужно принять положение, которое очень похоже на танец «вприсядку», который Стасик хорошо изучил в детском саду. А во-вторых, там не нужно дрыгать ногами, а наоборот — нужно попытаться усидеть на ногах над большой дыркой в полу.

А еще при этом нужно смотреть, чтобы в эту дырку попасть, не испачкав штаны. Короче, про какое-то расслабление и речи нет.

Стасик зашел в туалет, оставив дверь полуоткрытой.

— Отвернись, — сказал он матери, которая придерживала дверь, дабы Стасику было не очень темно.

Стасик занял положение и начал ждать.

Мама тоже ждала. Подошла бабушка, чтобы узнать — свершилось ли.

Стасик сидел, надеясь на чудо, а мама с бабушкой тихо разговаривали.

— Если сегодня не сходит, будем туда ему свечку ставить, — едва слышно, но отчетливо сказала мама.

— Правильно, — поддакнула бабушка. — Я завтра утром до аптеки сбегаю.

— Ну, как, получается? — громко спросила мама у Стасика.

— Нет, — сказал Стасик плаксивым голосом. — Мне кажется, живот перестал уже болеть.

— Ладно, пойдем в дом.

Стасик долго не мог уснуть. Подслушанный разговор про свечку не давал ему покоя. Он прекрасно знал, где у бабушки свечки. В серванте они лежат на самом видном месте. И Стасик даже знает зачем они. «Когда Чубайс свет выключит, будем свечки зажигать» — часто говорила бабушка.

Представив, как он лежит на кровати, а мама ему вставляет свечку, Стасик тихо завыл. Ну, а уж коли это свечка, то ее наверняка зажгут.

Стало еще грустнее, когда он представил себя в виде большого праздничного торта, в котором одиноко торчит горящая свеча. И еще расплавившийся воск капает.

От такой картины Стасик завыл в голос.

Мама проснулась.

— Ты чего ревешь?

— Мам, а давай вы не будете мне свечку ставить, я завтра утром рано встану и сам в туалет схожу.

— Конечно не будем, — успокоила его мама, — самому и надо сходить.

Немного успокоившись и повозившись на своем маленьком диване, Стасик уснул.

Проснувшись утром от разговоров на кухне, он соскочил с дивана, надел штаны с майкой и быстро побежал на улицу.

— Иди давай в туалет, — подмигнул ему дед, широко улыбаясь, — я тебе там трон сделал.

Стасик подбежал к туалету, открыл дверь и действительно увидел «трон». На дырке стояло перевернутое ведро без дна, поверх которого был положен обернутый мягкий поролоном круг.

«Так ведь это у деда самый настоящий унитаз получился!» — радостно догадался Стасик.

Пять минут — и дело сделано.

Как никогда радостный, Стасик выбежал из туалета.

— Ну, как тебе вунитаз? — спросил дед.

— Круто, деда! Всё получилось!

— Ну, вот. Сразу б сказал, что ты без этого не можешь, я б сразу и сделал. А то ведь оно видишь как, и ни туда, и ни здесь. А вот если бы, то в самый раз.

Стасик забежал в дом.

— Мам, не надо свечку! Всё нормально! Баб, прибереги свечки для Чубайса!

— Чего?

— А есть что есть? Я уже проголодался.

— Сейчас блины будут. Во что макать будешь — в масло или в варенье?

Почему с возрастом у мудрого человека не должно остаться друзей: 3 мудрые цитаты Юрия Левитанского

Молодость дружбе располагает, а старость избегает ✔️

Дети заводят друзей по щелчку пальца, им достаточно узнать имя своего «‎нового лучшего друга» и принять его в объятья без задней мысли. Со временем человек лишается части друзей, а к пожилому возрасту и вовсе не должен их иметь. Почему? Юрий Левитанский считал, что дружба таит большую опасность, чем явный враг: «‎От явного врага мы ждем самого худшего, а от друга лишь прекрасного, лучшего» но каждый наш друг — простой человек, у которого есть свои интересы, свои слабости и желания, мы не хотим думать, что друг может предать или пожелать плохого, но человеческая природа всегда берет верх: «‎Больше всего нас ранят самые близкие, потому что наши души открыты для них».
[Spoiler (click to open)] [more]

С возрастом список тех людей, которых мы считали друзьями, сокращается до единиц: «‎Где понимание было, там оно уйдет, где было доверие, не останется и следа, кто был назван другом, придя однажды, уйдет навсегда». Таков закон жизни: чем дольше мы дружим с кем-то, тем больше встречаем непонимания, зависти, подлости и лицемерия, нужно лишь время, чтобы это проявилось: «‎Не давай свою руку своему лучшему другу, сегодня она спас тебя, потому что не сложно, но завтра подойдешь ты к колодцу и он скажет: прыгай, так нужно». Это не значит, что люди вокруг плохие, виноваты мы сами в том, что назвали их такими: «‎Разве можно назвать волка теленком и ждать, что он будет есть одну травку, а потом считать его предателем, если он съест стадо? Лишь потому, что мы назвали его теленком?». Волк остается волком, как его не называй: «‎Назови человека другом и не будь разочарован, помни: «Человек — это человек, как его ни называй» ».

Как относиться к людям вокруг, чтобы избежать разочарований в жизни? ✔️

Юрий Левитанский считал, что называя человека «другом», мы пытаемся приручить его, как бы это странно не звучало, сделать безопасным и дружественным, хотя до конца сделать это невозможно, человека невозможно приручить, как верного пса. Проблема заключается не в плохих друзьях, а в наших ожиданиях: люди не плохие и не хорошие, но назвав кого-то другом, мы ждем, что он пройдет с нами огонь и воду. Нам так хочется. Мы рады обманываться, но однажды придет час расплаты за нашу иллюзию: человек остался человеком, ни плохим ни хорошим, но мы то ждали лучшего. Именно поэтому взрослый, мудрый человек, не заводит друзей: «‎Мудрый человек делает добро и не ждет того же в ответ, а значит не будет разочарован».

Суть человеческих отношений всегда остается в том, что в них участвует два человека. Как не называй отношения: дружеские, супружеские, родственные, рано или поздно дадут о себе знать именно человеческие отношения, со своими интересами и целями, корыстью и мотивами. Обезопасить себя можно лишь одним: делать добро, если хочется, общаться, если интересно, помогать, если есть возможность и желание, но никогда не ждать, что тот, с кем вы хорошо общались и дружили, будет к вам благосклонен всегда: «‎Каждый может посочувствовать вашей неудаче, но мало кто может порадоваться вашему успеху». Люди меняются — это в человеческой природе, не нужно держать у себя «‎друзей» которые стали неприятны, как и воротить нос от тех, на кого раньше внимание не обращали: «‎Друзья становятся другими, тебя избавив от всего, а ты запомнил их лик такими, который был… До этого всего».

https://zen.yandex.ru/media/id/5aa6ba0857906a16ad6dfaba/pochemu-s-vozrastom-u-mudrogo-cheloveka-ne-doljno-ostatsia-druzei-3-mudrye-citaty-iuriia-levitanskogo-60b62d223efca05eed75c103