Личняк личный петух в тюрьме рассказы

Люди обожают объединяться в группировки, партии, кружки, клубы. В конце концов, семья — это тоже небольшой коллектив с общими интересами. Места лишения свободы накладывают ряд ограничений, но и там народ кучкуется и создает в том числе и семьи. В это понятие не всегда вкладывается сексуальный подтекст. Просто так именуют людей, ведущих совместное хозяйство. Их еще иногда хлебниками называют, так как они вместе кушают (хлеб ломают). Но консолидируются в такие группы не только, чтобы принимать пищу или из-за духовного родства. Есть еще масса причин — от материального расчета до борьбы за власть.

Один за всех — все за одного

Начнем с нормального хода. Встречаются, допустим, в неволе двое, трое или более осужденных. Им интересно общаться. Постепенно они становятся друзьями. Помимо общих интересов, общей становится еда. Не та, что дают в столовой учреждения, а которая приходит с воли в передачах и посылках. Снабжение из дома у всех примерно равное, потому ни у кого из хлебников не возникают черные мысли, будто его объедают.

Это идеальная картинка, но и она иногда встречается. Обычно все несколько сложнее и прозаичней. Начать надо с того, что в местах лишения свободы арестанты разделены на масти. Есть блатные, «мужики», «козлы», «крысы», «фуфлыжники», «черти», «обиженные». Семьи создаются людьми одного статуса. Но срока длинные. Если сейчас человек ни в чем плохом не замечен, то потом он может напороть «косяков». «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты» — эта поговорка особенно применима к заключенным. На свободе вы можете тесно общаться хоть с кем. Отдельная квартира скроет любые пороки и сексуальные извращения. В зоне все на виду. Плюс, опустившись в низшую масть, теряешь определенные привилегии. Много значит уважение и поддержка блаткомитета или « смотрящих».

Они, к примеру, распределяют спальные места. Одно дело, когда ты спишь на первом ярусе, ближе к глухой стене. Другое — обитать на «пальме» (втором-третьем ярусе нар), на сквозняке, у постоянно хлопающей двери. Опустившись, ты лишаешься поддержки коллектива и не имеешь слова. В любом споре и конфликте ты автоматом не прав. Если забудешься и позволишь себе лишнее — тебе просто отобьют голову. Да и трудно годами терпеть постоянное презрение и оскорбления. Потому, если член семьи совершает аморальный поступок, то самые близкие больше всех его осуждают и преследуют. Особенно это развито у блатных и «смотрящих». У них, конечно, есть самые доверенные и сокровенные друзья, но блатота считается одной партией. Чтобы пятно не легло на всех, с согрешивших авторитетов спрашивают очень жестко. Считается, что блатные — самые продвинутые, и они понимают всю тяжесть содеянного, в то же время семейники стоят друг за друга горой, если на одного из них совершен левый наезд. Здесь присутствует трезвый расчет: сегодня унизят его — завтра тебя. Да и дружба много значит.

Эй, человек!

Есть семьи, создаваемые, так сказать, по расчету. Блатные или порядочные «мужики» не всегда зажиточные. А вкусного в неволе хочется особо сильно. Еще одеваться надо, мыльно-рыльные принадлежности доставать, постельное белье. По идее, все это должно предоставлять государство, но в некоторых исправительных учреждениях выдают только тощий матрас. Подушки — и те дефицит. Работы в колониях тоже нет. Вернее, администрация может трудоустроить, но лишь малый процент зеков. Если ты еще талантами обделен и не можешь что-то мастерить на продажу, или тебе впадлу это делать, то остается жить «чертом». Не из-за того, что ты чмо по жизни, а потому, что без поддержки извне ты превратишься в тощего и грязного доходягу. Надо как-то хитрить и приспосабливаться.

Один из способов — подтянуть к себе в приятели того, кто получает передачи. Зажиточный арестант просто так не станет делиться добром. Для него тоже важен расчет. Если он неопытный новичок, или живет в «мужиках», но хочет подняться, то предложение вступить в семью арестанта с влиянием будет принято. Когда получающий передачи совсем запущенный в плане поведения и никак не тянет на равное общение, есть еще статус младшего семейника. По сути — «шныря», или слуги, но с определенными привилегиями. Настоящий «шнырь» просто прислуживает господину. Спать он может в другой секции или бараке. Питается тоже отдельно. Просто или за плату зоновской валютой (куревом, чаем), или «за боюсь» он выполняет всякие поручения. Такого «шныря» и того, кому он шестерит, больше ничего не связывает.

У младшего семейника совсем другой статус. Обычно их подтягивают блатные или приблатненные, которые могут подвязать со «смотрящими» или начальством и поселить недостойного таких почестей в свой спальный проход. Младший семенник питается вместе со старшими. Кстати, он не всегда живет на положении «шныря». Бывает, что он просто делится передачами и общается со своим покро­вителем. Прислуживает им отдельный человек.

Звучит банально, но люди бывают разные. Встречались совсем странные семьи. Один крутой и богатый арестант подтянул к себе простых юнцов. Передач они не получали, блатными не были. Если бы не покровительство крутого блатаря, парни бы тусовались с «чертоватыми» мужичками. Но блатному нравилась роль покровителя. Он поселил юнцов в свой проход и делился с ними деликатесами. Одевал их, заставлял заниматься спортом. Короче, воспитывал, как своих детей. С возрастом некоторых тянет к отцовству. У меня тоже был такой младший семейник.

Шустрый Вовчик

Сидел я в беспредельной колонии. С бандитами конфликтов не имел. Постепенно и с начальством общий язык нашел. Мог решать почти любые вопросы. Люди чуют силу. Как только я поднялся, ко мне начали подходить молодые, но забитые парни лет восемнадцати или чуть старше и стали проситься в «шныри». При этом они прямо говорили, что у них небедные родственники, которые будут слать нам передачи. Сейчас эти подгоны у пацанов просто отнимают, иногда прямо после получения. Бандиты часто кучковались у комнаты выдачи посылок и там грабили зеков на передачи. Если же я подтяну к себе «шныря» или младшего семейника, на него распространится ковбойский закон: «Обидевший лошадь оскорбил и хозяина». Или право Древнего Рима: «Раба может приговорить только господин, он же его защищает».

Но не нравились мне эти парни. Весят больше меня и не могут за себя постоять. Да и внешность у них голимая, этикету не обучены. Не нужны и их богатства, если такие рядом будут. Подтянул я совсем другого «пассажира». Отдал я как-то в прачечную постирать белье. Банщик взял его на особый контроль. Стирали мне не машиной, а вручную, в отдельной воде, а не в общей куче.

Когда все высохло, постельное мне принес рабочий бани. Были там постоянные работники, но привлекали еще карантинщиков — новеньких из этапа. У нас в колонии, естественно, не было осужденных младше восемнадцати, но принесший вещи из стирки выглядел совсем ребенком. Маленький, худой, но морда смышленая и совсем не грустная. На вопросы о себе он отвечал с юмором и сам же смеялся.

Оказалось, что перевели его с «малолетки». Сидит второй раз. Сначала, в четырнадцать, продукты в магазине украл — есть было нечего. Он детдомовский, но из приюта убежал. Освободился через два года. Идти некуда. Чтобы прокормиться, снова воровал, но уже со взрослым подельником. Стащили они кровать из дома отдыха. Четыре года наболтали. В карантине и бане часто бьют, но он привык — его еще с детства лупят. На «малолетке» вообще калечили. А здесь еще терпимо. Жалко его стало, да и общаться с ним как-то весело. Прямо его спросил: «Пойдешь ко мне в «шныри»?»

Вовка сразу согласился. Пришлось мне откладывать книгу и отрывать зад от шконки. Сходил с ним к завбаней, поставил его в курс, что забираю пацана. Потом начальника колонии искал. Но он за зоной находился. Пришлось просить дежурного связать по телефону с вольным штабом. «Хозяин» дал добро на немедленный перевод Вовки из карантина в мой отряд. Дотащились до нарядчика, чтобы переложил карточки, и на поверке сошелся счет. Нашли отрядника, который официально оформил перевод. Сходили в карантин, забрали вещи — небольшой мешочек с пустой мыльницей и зубной щеткой.

В бараке я расположил пацана на соседней шконке — все равно она пустовала. Туда никого не селили из-за моего нежелания. Дал я Вовке постельные принадлежности. У портных сшили нормальный костюм. У барыг купили ему трусов с носками. Ел он со мной. Как ребенок в семье, выполнял несложные поручения — относил записки, приносил из столовой еду, иногда сам готовил.

Жадность фраера сгубила

Вовка был смышленый парень, но имел всего два класса образования. На «малолетке» его заставляли посещать школу, только читать он так и не научился. Пришлось самому с ним заниматься, заставлять заглядывать в книги. Парень быстро освоился и начал пользоваться моими связями втайне от меня.

У него обнаружилась страсть к наживе. Вскоре в наш проход на тумбочку он притащил самодельную музыкальную аппаратуру — автомагнитолу, вмонтированную вместе с усилителем и колонками в корпус, покрытый шпоном. Потом у Вовчика стали появляться хорошие шмотки. Приносил он всякие деликатесы, самодельные ножи, сувениры, какие-то инструменты. На вопросы он пояснял, что подарили. Мне лень было выяснять, откуда дровишки.

Даже зимой мне было лень заклеить окно, хотя холодом оттуда тянуло безбожно, и как раз в ухо. Когда стало совсем невмоготу, я разрешил Вовику отодвинуть кровать и заделать окно. И вот он распахивает занавеску и я вижу, что на подоконнике лежат необычные предметы. Беру их в руки и понимаю, что это револьвер в разобранном виде. Вовик мямлит, что нашел его неделю назад. Точили револьверы у нас на промке станочники. Но если такое найдут при шмоне, то статья обеспечена.

Ох и разозлился я тогда! Начал дознаваться — откуда это дорогое барахло. Оказалось, что младший семейник везде поспел. Люди знали, что он мой близкий. Так же как и то, что я могу решать любые вопросы как с бандитами, так и с начальством. Но всегда при этом держусь независимо, взяток и подношений не беру. Вот всякие бригадиры и стали задаривать Вовчика, думая, что подкупают меня. Швейники ему бесплатно шили, радиомеханики музыку сделали.

Бить его по-мужски рука не поднялась. Дал ему ремня по заднице и заставил револьвер выкинуть, а все «нажитое непосильным трудом» отнести обратно.

У нас в колонии не я один воспитывал таких Вовчиков. У многих бандюков были подтянуты 18-летние недомерки. Некоторые авторитеты их, типа, воспитывали. Другие использовали не по назначению.

Тайные связи

Есть такое понятие — «личняки». Это когда кто-то заводит себе тайного любовника в зоне. «Петухов», оказывающих секс-услуги, в любом исправительном учреждении хватает, но сердцу не прикажешь. Озабоченным нравится определенный мужчина. Бывает, что такая симпатия взаимна, и тогда партнеры оба становятся «липняками», так как дарят друг другу запретные ласки (типа взаимного минета и подворачивания зада).

Чаще случается, когда доминирующие самцы, в частности блатные, подавляют морально или просто запугивают слабых духом и втихаря насилуют их, выступая исключительно в активной роли. Так они меньше рискуют в случае разоблачения.

Когда же тайное становится явным, пассива, однозначно, ждет «петушиный» угол. С имеющим его могут поступить по-разному. Раньше таких убивали, но сейчас за «мокруху» дают огромные довески к сроку. Плюс начальник закрутит гайки и лишит блатоту незаслуженных привилегий.

В правильных колониях такие вопросы рассматривает сходняк. Блатные могут вынести решение и активного отправить в «обиженку». Или его приговорят к другому наказанию — изобьют и оставят в «мужиках». Здесь все зависит от личности обвиняемого: насколько он нужен блатоте, или сколько он компромата на них знает.

В беспредельной колонии вопросы «липняков» решаются неоднозначно. «Махновцы» тоже соблюдают некоторые понятия. Если пойманные затихаренные любовники принадлежат к низкой масти или к простым «мужикам», то их покалечат и переведут в «птичий» закуток.

Сложнее, когда надо определить статус влиятельного бандита, особенно когда он не просто одиночка, а принадлежит к большой и сильной семье.

Иногда осужденные объединяются в коллективы, которые называют семьями, но по сути — это настоящие банды. Например, у нас в колонии, чтобы выжить, надо было иметь влияние на начальство и внушать страх заключенным. Сильные личности умудрялись это сделать в одиночку. Те, что послабее морально и поглупее, поступали по-другому. Они создавали большие семьи и жестко отстаивали интересы любого близкого, прав он или нет. Начальства искусственно стравливало зеков, чтобы они не выражали единого мнения. В каждом бараке образовалась своя верхушка.

Порой семья контролировала пару отрядов. Ставила там своего завхоза, чтобы иметь два помещения, каптерку и баульную, а также ключ от кабинета отрядника. Особым успехом считалось поставить своего приятеля эавстоловой. Тогда всем было обеспечено отличное питание. Еще престижными считались должности завбаней, бригадира на производстве. Порой семьи выясняли отношения в кровавых побоищах. В ход шли ножи и самодельные бейсбольные биты.

Особенно ожесточенными столкновения становились, когда на лидерство претендовали кавказцы. Тогда все славяне забывали о разногласиях и сильно калечили детей гор. В результате борьбы, интриг и компромиссов очень поднялась одна семья. Умных лидеров в ней не было. Она брала многочисленностью и подготовкой своих бойцов. Одно перечисление их спортивных титулов заняло бы много времени. Все парни были не ниже кандидата в мастера по боксу, борьбе, рукопашному бою, хоккеисты, штангисты. Короче — атлеты. Жестокости и решимости им тоже не занимать.

Беспредельная экзекуция

У них был не один «личняк», и многие окружающие об этом знали. Но все молчали. Наглядный пример этому способствовал. Приболтали эти бандиты юнца. Попугали немного, обещали покровительство. Потом банально изнасиловали, но приказали жертве скрывать это и дальше жить в «мужиках». Тот согласился. Участь «петуха» в беспредельной колонии незавидна. Там, где присутствует воровской ход и соблюдают понятия, «обиженные» оказывают секс-услуги добровольно, хоти и за оговоренную плату. Исполнить минет или дать в зад их не заставишь, иначе пожалуются «смотрящим» и те примут их сторону. Насилие по жизни не катит.

В «махновских» же учреждениях «петухи» не могут отказать мало-мальски сильным физически или наглым «мужичкам», а уж тем более блатным. Были случаи, когда новых «опущенных», прибывших этапом, имели всю ночь до нескольких десятков партнеров. Юнцов затрахивали до обморока и выпадения прямой кишки.

Помня об этом, смазливый соблазненный отдавался только бандитам и хранил тайну. Имели его в отдельной комнате, но засиженные зеки очень сметливы. Один рецидивист заподозрил этого юнца и стал за ним наблюдать. Прежде всего в глаза бросился один нюанс. Идя к бандитам, пацан чистит зубы. Побудет у них в каптерке часа три, и снова за щетку. Полощет рот, отплевывается. Видно, что не привык еще к минету и глотанию спермы.

В душевую часто ходить стал, и как раз перед походом к бандюкам. После туалета зад подмывает из бутылки, а раньше лишь бумагой пользовался. Рецидивист решил проверить подозрения и наехал на молодого. Тот и так на взводе был, а тут такой нервяк! Заплакал и раскололся. Засиженный хотел «качнуть коляску» и объявить «личняка». Только куда податься — «смотрящих» нет, а бандитов, соблазнивших парня, все боятся.

«Личняк» живет среди -мужиков» и «форшмачит» их. Рецидивист знал, что сидит не последний раз. По понятиям, не пресекший беспредел — сам беспредельник. Думая о будущем, порядочный «мужик» подошел к бандюкам и пробовал с ними поговорить. Только очень неудачный момент он выбрал. У спортсменов шла пьянка. Хотя они и трезвые его бы вряд ли стали слушать. У «мужика» с угрозой спросили: «Тебе что, больше всех надо?» Он про понятия заговорил.

Очень не любили этого беспредельники. По понятиям — они вообще никто. В «черных» зонах их и прирезать могут. Но здесь они сила. Засиженного правдолюба стали бить. Парки и так садисты были, а тут еще хмель в башке бродил. Когда жертва упала в туалете затылком на кафельный пол, ей об лицо сломали самодельную бейсбольную биту (их на промке станочники точили из дуба и березы). Весь отряд слышал крики избиваемого. Все видели, кто его избивал и убил. Но никто за него не вступился, и уж тем более не выступил свидетелем перед ментами. Бандиты не рассказали, за что они пытали рецидивиста, но всем стало скоро об этом известно. Других желающих объявить их «личняка» не нашлось. Постепенно у этой семьи целый гарем завелся.

Есть еще ряд причин, когда люди в неволе объединяются. Верующие вместе тусуются. Творческие натуры в клубе самодеятельностью занимаются. Картежники «курочку» создают. Но это все не то. Семья более тесный коллектив, чем кружок по интересам.

Андрей Суворин
По материалам газеты
«За решеткой» (№11 2009 г.)

Причем, огромная физическая сила, ум и крутое положение на свободе не страхуют человека от того, что за решеткой его не будут унижать,— легко и «опустить» могут. Был у нас на общем режиме «главпетух» Миша. Здоровый борец, весом сто сорок килограммов. Высшее образование. На свободе имел свою фирму. С начальством учреждения быстро подвязал, стал в отпуск домой ездить. Но все равно в «обиженке» жил и пострадал от своих же педиков за интриги. Его история достойна отдельного рассказа.

В свое время он возглавлял многочисленную группировку — они многие годы воровали из порта ценности целыми контейнерами. Но как-то раз случайно попались на делюге. Не знаю, что на него нашло или какие методы допроса к нему применяли, но «раскололся» именно Миша. По его показаниям начались массовые аресты бандюков и людей из порта, занимающих там не последние должности (они в доле были). Тогда действовал советский Уголовный кодекс, и их деяния попадали под статью 93 прим, предусматривающую наказание от 8 до 15 лет лишения свободы или высшую меру. На следствии Миша продолжал всех изобличать, но в таком серьезном деле надо было повторить свои показания в суде. Конвоирам нет дела до взаимоотношений подследственных: они посадили Мишу в машине в общую клетку. По пути в суд подельники напали на него и нанесли одиннадцать ножевых ударов в область сердца. Его спасла огромная грудная клетка. Он перенес операцию, оклемался. Начали его возить отдельно. По его показаниям получили срок много людей. Сам он отделался минимумом — восемью годами. Убивать его теперь можно было только из мести, но подельники придумали, на мой взгляд, худшую кару. Они набрали в банку мочу и, когда его вели мимо клетки, плеснули ему в лицо. По-любому он теперь стал «зафаршмаченный». Прибыв в зону, Миша поселился в «обиженке». Потом быстро нашел общий язык с операми, сместил «главпетуха» и занял его место. Он стал править железной рукой. Настоящие «петухи» — очень обидчивый народ, в них много от женщин. Последние редко мстят, так как не имеют для этого сил. Другое дело — мужики, хоть и с ненормальной ориентацией. Смещенный «главпетух» поклялся отомстить. Освободился через полгода. Вдвоем с любовником, тоже гомосеком из этой зоны, они вломились к Мише домой. Там долго и мучительно убивали его жену на глазах у семилетнего сына и пятилетней дочки. Женщина чудом выжила, осталась инвалидом. Дети стали припадочными. «Петухов» поймали и осудили. А Миша в колонии так и не успокоился, собирал сведения и стучал на всех подряд.

Вообще, зэки — удивительное племя. Большинство закладывает своих соседей с удовольствием. Ладно в «красных» зонах, где стучат почти все, а председатель СДП бьет вечером членов своей секции, если они за день написали мало рапортов на нарушителей. В «черных» зонах дела не легче. Менты, как я уже говорил, создают две группы помощников: блатных и активистов. У нас на строгом режиме эту секцию возглавлял Петя. До этого я находился с ним в одном поселении, где порядки, скорее, как в вольных общагах. Он был самым забитым и грязным чушком.

Закрыли его за нарушения в зону. Стал он там «главкозлом». Петю не узнать — важный, одет в фирму, с начальством накоротке. Его активисты, несмотря на то, что зона якобы «черная», ходят по баракам и переписывают тех, кто не встал по подъему, курил в неположенном месте, играл в карты. Бандитов и блатных закладывать опасаются, а вот «мужиков» сдают почем зря, и тех, как нарушителей, сажают в ШИЗО.

Доходило до маразма. Подходит такой активист к зэку и на полном серьезе говорит: «Сегодня на собрании обсуждали тебя. Решили вынести последнее предупреждение. Еще раз будешь спать днем — пойдешь объясняться в штаб!»

И ведь эти сорокалетние придурки, у которых на воле семьи, действительно три раза в сутки проводили собрания, вели стенограмму, голосовали, как стучать. Также все члены актива платили дань Пете. У кого не было передач, делали бизнес Многим осужденным лень ходить в столовую — их пайку приносят в отряд «шныри». Чтобы вынести банки, надо ежемесячно платить дежурившим у входа СДПэшникам — иначе не дадут вынести и рапорт составят. Узнав, что с моего шныря кто-то требует дань, я собрался идти и разбить им рожи. Не дали смотрящие, стали уговаривать: мол, все платят, а если я их ударю, вообще никому не дадут выносить. Тем более что «красных» опекает зам по БОР Он Макса за то, что тот ударил «козла», лично в кабинете запинал так, что у того ноги отказали, полгода был парализован.

В другой зоне, куда меня перевели по «нерережимке», блатные за малейший «косяк» били мужиков.

Кричал», что сами все они порядочные. А председатель СДП Кирим, после того, как блатота тронула его активиста, бегал с топором за смотрящим колонии Монахом и кричал, что его обоссыт. Потом при встрече посылал блатных на три буквы, и те тронуть его боялись — он топор за поясом носил. Так что если мужики поддерживали воровские традиции и соблюдали понятия, их били. А «козлов», которые на это плевали, не трогали. Зона, кстати, «черной» считалась. Но многие из братвы, если какую информацию узнавали, в открытую бегали в штаб. Недаром сейчас даже поговорка есть: «Сдать внагляк, не впадляк».

Немало зэков всю душу вкладывали в стукачество. Взять хотя бы нашего фотографа. Срок — пятнадцать лет. Жил в отдельном помещении. Все его обязанности заключались в том, чтобы сделать карточки этапа. Казалось бы, живи и радуйся. Так нет же, он ночей не спал: следил, как осужденные принимают «брос» через забор, да еще и фотографировал специальными объективами это действо, а потом отдавал операм. Те, нисколько не заботясь о его безопасности, демонстрировали эти фото нарушителям и сажали их в ШИЗО. Когда бандитам это надоело, они надели маски, выбили после отбоя дверь в фотолабораторию и избили «соколиный глаз» самодельными бейсбольными битами. Причем лупили только по локтям и коленям. Добровольный стукач остался на всю жизнь инвалидом: у него конечности, как у кузнечика, в другую сторону гнулись.

Так что в одном учреждении хватает и «красных», и «черных», и «козлов», и блатных, и просто придурков.

Понятия не то что меняются, а стремительно деградируют. Новое поколение преступников не может понять своими мозгами элементарных вещей Все себе во вред делают.

Взять тех же «петухов». Раньше сто процентов зэков трудились. Даже воры в законе выходили на «промку», пусть и не стояли там у станка, но в цехе присутствовали. Единственные, кто сачковал,— «рабочие петухи». Они ходили чистенькие, следили за собой.

Сейчас во всех колониях — безработица. Но педики, оказывающие секс-услуги,— как самые молодые, слабые и презираемые,— делают самую грязную работу: грузят помойки, чистят выгребные туалеты. Сами быстро превращаются в грязных чушков, запаршивлевают. И все равно их по ночам трахают «мужики» и блатные. А когда подхватывают всякую заразу — бьют их, ломают руки.

Не советую вообще заниматься активной педерастией. Помимо ВИЧ-инфекции, которая проявляется не сразу, можно и сифилисом заболеть. У нас в колонии, помню, эпидемия была. Как потом выяснилось, началось все так. Был у нас «петух» Машка. Пошел он с мамой на длительное свидание. В соседней комнате с сестрой на свидании был «мужик» Федя. Не знаю, куда он смотрел, но этот педик трахнул в душе его сестру. Она и «наградила» его сифилисом. Машка вышел со свиданки и продолжил половую жизнь с осужденными — и сам оказывал секс-услуги, и своих «петухов» имел. Когда хватились — одна треть спец-контингента болела сифилисом.

Зона была «красно-махновской». Бандиты проводили беседу с каждым из новых зараженных. Того, кто упорствовал и не называл полового партнера, били палками, пока не заговорит. Всплыло много случаев тайной любви, когда зэки «имели» друг друга как «личняки» (Личняк — тайный любовник в неволе.). «Обиженка» пополнилась новыми обитателями.

Я уже упоминал, что новое поколение преступников живет другими ценностями, понятиями. Бессовестные они какие-то, на мужчин не похожие.

Взять хотя бы такой случай. Как всегда, никто из авторитетных арестантов не хотел «грузиться» за бараком, и «смотрящим» сделали двадцатилетнего недоумка. Как-то раз он не вышел на поверку. Стали его искать. Увидели, что в сушилке заперта дверь, выломали ее. Сотрудникам и осужденным предстала такая картина: на полу лежит пьяный и голый «смотрящий», слушает по мобильнику «секс по телефону» и мастурбирует, увлекшись настолько, что уже абсолютно не реагирует на внешние раздражители. Закрыли его в ШИЗО. Мы с приятелями спросили у молодых блатных (они себя такими считали): «А что, он выйдет и так с вами в братве и останется?» Они удивились: «А что тут такого? Он же ничего не сделал». Мы пояснили: «Если бы кто-то из нас, пусть с перепою, допустил такое — потом от стыда себе бы голову об угол разбил, не говоря уже о том, что он „спалил» общаковый телефон».

Это еще ничего! У них один из самозваной братвы, напившись, провалился в туалете в выгребную яму. После того как «шныри» его отмыли и отнесли в отряд, он сам обделался. Но протрезвел и продолжал «пальцы гнуть».

Теперь еще раз коснусь понятий. Знайте, что в правильных «черных» зонах их соблюдают. Например, там вольные разборки не катят. Никто не будет решать, кто из подельников сдал друг друга. Хоть ты приговор покажи о явке с повинной, которая на тебя кем-то написана. Вдруг ты первый дал расклад, но не под протокол, а оперативную информацию?.. Да и у каждого второго зэка насчет этого совесть нечиста: сам кого-то сдал. Вот и не ворошат такие дела. Отомстить за вольные дела в «черной» зоне трудно, даже если ты крутой бандит.

Знал я Сашу. Он попал в аварию: разбил машину «солнцевским» браткам. Они вдвоем приехали к нему домой, стали требовать переписать на них квартиру. Пригрозили, если заупрямится, убить его жену и ребенка. Он зарезал их, как баранов, кухонным ножом. Срок ему дали не очень большой. Попал Саша в зону, где было полно «солнцевских». Смотрели на него косо, обещали, что он жив, пока сидит, но разборок в неволе не устраивали. Освободился он, приехал домой. Приперлись опять трое бандитов, дружки покойных, и снова стали угрожать. Все повторилось: одного Саня убил ножом, двоих серьезно ранил. Опять зона, вокруг опять «солнцевские», и опять одни только угрозы — разобраться на воле.

Да что там бандиты! В одной колонии мирно уживаются чеченские боевики и контрактники, отвоевавшие с ними две кампании. Бывает, за одним столом «бойцы вспоминают минувшие дни», делятся впечатлениями. По колонии, где было много «чехов», спокойно разгуливал осужденный по кличке Змей. Это прозвище он получил на войне, где служил снайпером в разведке. Даже менты его уважали и разрешили носить на шее просоленный и высушенный палец снайпера-наемника, который когда-то Змея ранил.

Случались и забавные встречи. В одной колонии отбывали наказание бывший прапорщик, солдат из его части и чеченец. Последнему — во время боевых действий — прапор продавал рядового для полевых и домашних работ.

Понятия — неплохая штука, когда они соблюдаются, и ты можешь обернуть их в свою пользу. Тогда будучи совершенно неправым, можно выйти победителем из любого безнадежного положения.

Со мной на Ярославской пересылке было вот что. Привык я в своей зоне, что никто мне не указ. А тут ехал в другое учреждение этапом. В Ярославле, в СИЗО, меня и других осужденных посадили в большую камеру. Там воровской ход. Из моей колонии вместе со мной ехали еще несколько осужденных, некоторых я вообще не знал. Подходит ко мне приятель и говорит: «Когда тебя на Псковской пересылке посадили в другую хату, Хохол рассказывал про тебя всякие гадости. В частности, что ты активист. Но я-то знаю, что это не так». Попросил его показать сплетника. Позвал этого Хохла и спросил: «Что ты за меня знаешь?..» Он начал юлить, изворачиваться, что вроде ошибся. По понятиям я должен был подойти к смотрящему и дать ему весь расклад: обвинить Хохла в интригах, позвать очевидцев. Если бы разобрались, его наказали бы максимум пощечиной. Привыкнув разбираться с оскорбившими меня самостоятельно, я дал этой твари в бороду. Но, взбешенный, не рассчитал и свернул ему челюсть. Тут смотрящий начал выступать, какое я имел право на человека руку поднимать!.. В принципе, он был прав, но я не стал «включать заднюю» и сказал, что не вижу в той мрази человека. Поведи себя «смотрила» правильно, и мне пришлось бы плохо — могли бы всем коллективом поломать. Но этот неопытный Гурген, обращаясь ко мне, выругался матом. Здесь уже я наехал на него: «Ты кого материшь?» Он начал оправдываться. Я долго возмущался. Разошлись краями. А потерпевшего сделали виноватым и отправили в больницу.

Еще соблюдают другой закон тюрьмы. Даже в самой спокойной зоне, если при конфликте достанете нож — просто, чтобы попугать,— руки поломают или самого. У меня так знакомый бандит пострадал. Любил он при случае финкой рисануться — то охранника в казино подрежет, то на «стрелке» с москвичами себе в истерике вены вскроет. В зоне за такие понты «смотрящие» его покалечили. Хотя они сами недалекие были, но следили за соблюдением традиций.

Еще один мой знакомый пострадал, будучи правым, но против него повернуты неписаные законы. Он жил в зоне в «котловой» хате (где хранится общак), значит, был особо проверенным блатным. Но как-то раз он покритиковал, причем, справедливо, своих соседей. Раз он соблюдал и чтил понятия, они ему отомстили, тоже их соблюдая. Дождались, когда он запорет небольшой «косяк», и раздули его до жуткого проступка. Этот парень поймал «крысу» и ударил его палкой. Собрали сходняк. Спросили его: «Перед тем как ударить палкой, ты объявил его „крысой»? Раз нет, то ты лупил „мужика», а „мужика» можно бить только рукой!» Перевели этого парня из блатных в «мужики», переселили в общую спальную секцию.

Другой знакомый тоже покритиковал блатных, сам будучи в братве. Его тоже наказали по понятиям. Полез он разнимать драку. Один из ссорившихся кричал, что ему на всех по х**. Наказали всех, кто его слышал и не пресек базар.

Видите, как, соблюдая обычаи, можно прессовать своих же? И ничего против не скажешь, хотя все понимают, что им просто мстят за критику. Так что еще раз повторю: держитесь от блатных подальше — они насквозь гнилые, и порядочных среди своих не терпят. Или если будете принадлежать к этому миру, старшие «косяков» понаделают, а вы отвечать будете со всеми. Когда крест на зону поставят. Объясню, что это такое. Опять же на примере. Недавно подобное произошло на Севере, в колонии строгого режима. Там блатота делила власть с помощью ментов — одна группировка «пилила ноги» другой. Сотрудники устроили шмон в котловой хате и изъяли общак. Ярославский, который смотрел за ним, из своих средств на следующий день все восстановил. Но блатоте, рвущейся к рулю, это было неважно: нужен был повод его убрать. Предъявили ему, что не должен был отдавать общак (куче ментов!). Пробовали его бить. Он, не чувствуя за собой вины, дал оборотку. Тут как раз на зону приехал авторитет с малявой от воров. Устроил правиловку. Нашел за блатными кучу «косяков» и перебил палкой тридцать пять человек. Натравил на них «торпед». Желающие нашлись. Калечили их с удовольствием. Сопротивляться было нельзя. Это же все равно, как решение жуликов. Все пострадавшие закрылись по безопасности, боясь, что, находясь вне закона, не избежат смерти. Половина смотрящих ушла по УДО, уехала на поселение. Кому срок не позволял, стали дневальными в ШИЗО и прочими активистами. Блатные очень легко «переобуваются» и становятся «красными», лишь бы не жить на общих основаниях. Позже выяснилось, что приехавший от воров в законе — самозванец и подослан ментами. Те его сразу вывезли по изоляции. Настоящим ворам надоели зехера в этой зоне, они поставили на ней крест. То есть объявили всех блатных колонии — нечистью. На этапах и в других учреждениях били, как резиновых, могли и прибить. Вместе с действительно отпетыми уголовниками пострадало много молодых дураков, «гнувших пальцы» и примкнувших к блатоте по недомыслию. Потом крест сняли, но всем, кто тогда строил из себя авторитетов, дорога в порядочные арестанты была закрыта навсегда.

Мое мнение (и не только мое): в местах лишения свободы было бы больше порядка, если бы, как раньше, воры периодически сидели в зонах, а не купались в роскоши на воле. Если бы обладателю этого статуса предъявляли больше требований. Тех же и положенцев, и смотрящих назначали не из числа всякой швали, а из порядочных арестантов. Для примера, ничего не придумывая, опишу свой последний шестилетний срок. Отбывая его, я сменил три зоны и два поселения. В каждом были смотрящие, положенцы, воры. Вот о них и поведаю, причем о тех только, кто был загружен за учреждениями, а не за отрядами, столовыми, «атасами» (чтобы на шухере в отряде зэки стояли), аптеками (собирают лекарства у одних зэков и отдают другим).

Первый лагерь строгого режима находился на северо-западе России, у самой границы. Смотрел за ним Валера Жук. конченый наркоман. Проколол общак. Начал не отдавать карточные долги. Брать взаймы и не возвращать, причем не только деньги, но и вещи. Дали ему по ушам, то есть сместили с должности. Спасая от разборок, менты закрыли его в ШИЗО. Его друга Азиата, смотрящего за «крышей» (штрафной изолятор, строгие условия содержания), тоже «лишили портфеля» (Лишить портфеля — низложить из смотрящих.). Менты и его посадили, но в СУС. Там он, чтобы «раскумариться», украл общаковую наркоту. Объявили его «крысой», покалечили. Следом «смотрящим» сделали 22-летнего Брянского, бывшего бандита и наркомана. Как он мог отвечать за целую зону, где полторы тысячи арестантов, у многих из которых срок за решеткой более его возраста? Этот втихомолку освободился условно-досрочно, что для настоящего блатного в падлу. От воров пришла «матява», что он поступил как негодяй. Следом прислали воровской «прогон» (Прогон — например, записка, отправленная для ознакомления во все хаты тюрьмы или во многие зоны) по всем зонам и тюрьмам, где перечислялись десятки кличек и указывалось, что эти люди — самозванцы, а не законники. Представьте, какая началась неразбериха, если столько народа за решеткой себя за «жуликов» выдают. Да они сами, «кто есть кто», разобраться не могут!

Как на Матросской тишине, например, было… Поругались четыре вора. Двое объявили других самозванцами. Их избили. После с воли подъехали другие воры и отзвонились, что пострадавшие — настоящие, а обвинившие их — сами самозванцы. Избили теперь этих. Подъехала еще и третья группа жуликов, защищали теперь этих пострадавших. Так я и не узнал, чем эта эпопея закончилась,— на этап уехал.

А сколько на ментов работает таких крутых агентов, что целые зоны какое-то время под собой держат, и все зэки их ворами почитают! Знаю даже случай, когда лагерем «петух» как законник рулил. Ему даже как-то раз «мужик» предъяву кинул, что тот пидор, но его поломали, сказав, что обознался. Потом все-таки разобрались в его масти, но его менты быстро вывезли. В тот же лагерь позднее Ваха Бакинский приехал, тоже месяц за вора канал (перед этим три месяца в СИЗО). Но с ним разобрались, он нужных людей неуверенно называл, путался. Хотя за это время, что он был в зоне, узнал много ценного для сотрудников, они его тоже спасли.

Но вернемся в нашу зону. После Брянского «смотрящим» стал Боцман. Приехавший в карантин Змей набил ему морду и заявил, что тот мразь. Боцман сел за то, что пьяный поругался с женой после ее реплики, что он импотент и сын не его, кинул двухлетнего мальчишку на стол и пригвоздил ножом.

Следующего смотрящего мой знакомый побил и обещал обоссать. Приезжали люди с воли — чтобы не было конфликта, менты их запустели в зону. Они просили бандита не трогать их человека.

Уехал я на поселение в Коми. Стояло оно в достаточно большом населенном пункте. Смотрящий за всем городком — ставленник воров, бывший зэк и местный житель — работал мастером в котельной. Однажды он объявил запрет на выход поселенцев за пределы своих общежитии, потому что неизвестно, кто изнасиловал местную шалаву. Причем, наказал малолеткам, если увидят нас в городке, бить до поноса. Два приятеля-спортсмена и я пошли в магазин. К нам подвалили человек двадцать парней от восемнадцати лет и старше. Мы очень убедительно объяснили, что сейчас перебьем их всех, а кто не успеет убежать — трахнем в жопу, и никакие папы-менты их не спасут. И спокойно пошли дальше. Но кого-то из поселенцев они все же избили. Одного мужика еще и обоссали до кучи, сделали «петухом». От стыда он ушел в побег. Менты его поймали, побоями отняли здоровье, добавили срок и закрыли в зону, где он навсегда останется «обиженным».

В этот же день другой наш приятель стоял в очереди в магазине. Туда вошел пьяный смотрящий и заорал, что он запретил зэкам выходить за пределы общежитий. За что получил в морду и долго лежал на грязном полу в отключке. А приятель спокойно сделал покупки и вернулся. Этот же смотрящий назначил смотрящего за нашим поселением осужденного Кирима, который до приезда сюда был на ближайшей зоне председателем СДП. Кто судим — не говорите, что я гоню. Для несудимых объясняю: председатель секции дисциплины и порядка — «главкозел», «краснее» его активиста нет. После этого смотрящего за городком послал на три буквы другой мой знакомый. Настоящий блатной (да просто порядочный мужик!), ни минуты не задумываясь, убил бы за подобное оскорбление. Этот прибежал жаловаться к нам, чтобы мы повлияли на друга, поскольку тот подрывает его авторитет. Еще этот смотрящий ночью вместе с сотрудниками поселения патрулировал городок и ловил пьяных поселенцев. Потом вместе с операми бил их в кабинете в штабе. И ведь воры поставили такого смотреть за городком! Собирать на общак с магазинов, баров, рынка. Вывод делайте сами, у меня мата не хватает.

Потом меня закрыли в зону. Ее я описал ранее. Это на ней крест стоял. После по «перережимке» (Перерсжимка — смена режима (например, со строгого па общий).) перевели еще в одну колонию, уже общего режима. Там вообще был маразм. «Смотрящий», грузин Иос, от наркоты уже стоя мочиться не мог. Вместе с начальником он ежедневно обходил лагерь, часами торчал в штабе. Запретил писать жалобы на администрацию. Хотя в столовой кормили жидкой перловкой на воде, тухлой квашеной капустой, залитой кипятком, не давали по пять дней хлеба. Зато для блатных там жарили мясо. Когда в штабе принимал прокурор, «смотрящие» дежурили на подступах и не пускали к нему зэков. Иос освободился. Выяснилось, что он и два его друга, тоже кавказцы, имели личняком своего юного шныря. Ходили с ним в душ, трахали его в зад. Но один друг, по кличке Немец, целовал шныренка в засос в губы и живот. Смотрите, как теперь понятия чтят: Немца перевели в «обиженку», а еще одного, который вместе с ним трахал «шныря», не «опустили». Сославшись на то, что он никого не целовал, а «всего-навсего» трахал педика. А ларчик открывался просто: ему приходили огромные передачи, и он делился с блатотой. А ведь, не объявив личняка «педиком», они запоганили мно гих — он за руку здоровался с десятками зэков, чай с ними пил (их, конечно, не перевели в педики: слепая масть не катит). Но прикиньте сами, кто судьбы зэков решает — конченые мрази, пидоры.

Потом рулил зоной уже положенец, ему вор-грузин «портфель дал». Сам он тоже грузин был, перво-ход. Он начал с того, что объявил всех мужиков с рабочего отряда нечистью. Также приказал все сотовые телефоны сдать ему (их менты запрещали, но в зоне их много). После блатные устраивали обыски и если узнавали, что у кого-то есть «труба», били ее обладателя до увечий. Мы проверили: да, это было распоряжение вора в законе с соседней зоны (о нем ниже). И ничего нельзя сделать, ведь положенец — на положении вора. Еще этот авторитет заходил к мужикам в секцию, высыпал на пол пепельницы и запрещал убираться, чтобы назло ментам грязно было. Также он оскорбил старых арестантов, сказав, что раз они раньше носили робу, значит непорядочные. Спорить с ним было невозможно, он вечно под наркотой был, потирал сопливый нос и никого не слушал. И ведь у него нашлась масса подхалимов, таких же наркоманов. Если бы он был просто смотрящий, а не положенец, его бы прибили. А так — ударить его, значит на вора руку поднять. Но все же мы решили расправиться с такими блатными. Приготовили арматурины, дубины и даже самодельные пистолеты. Бойня была бы большая. Ведь многие зэки все равно поддержали бы блатоту. Просто потому, что так положено. Но менты, чтобы избежать бунта, вывезли этого положенца на другую зону, где сидел вор, давший ему руль. Позже посмотрели мы на этого жулика. По перережимке зону ему заменили на поселение. Ехал он через пересылку нашей колонии. Грузин-наркоман, двадцать шесть лет, первый раз сидит, «корону» купил еще на воле. Мы пробили: он не был самозванцем — другие воры его действительно короновали. Но как вести себя, не научили, а ума ни за какие деньги не купишь. Сидя в камере, он начал «круто», по его мнению, себя вести, качать режим. Баландер спросил его, будет ли он кашу. Вор обложил парня матом. Через пять минут передумал и потребовал свою пайку. Получив шлемку с жидким варевом, запустил ее раздатчику в лицо. Баландер хоть и лошкомойник, но через него под крышу заносят общак, записки, наркотики, спирт. А так — зачем вору перловка?.. Блатота провела в отрядах общие сходняки, на которых потребовала, чтобы «мужики» «подогрели» жулика. После этого дорогие сигареты, шоколад, кофе, чай, тушенку, сгущенку гнали ему в камеру целыми баулами. Подогнали также героина. Он остался доволен зоной.

Вот такие «авторитеты» наносят воровскому движению вреда больше, чем все менты вместе взятые. Может, где-то и есть достойные воры в законе, «положенцы», «смотрящие». Но это я только последний свой срок описываю, а у меня их три за плечами. Прошлые ходки я еще смешнее блатных встречал. Видел, что жулики реально с ментами связаны. И когда они между собой власть делили, враждовали. Знаю, о чем говорю. Тогда поколесил я по этапам по всей стране. И ведь не специально сгущаю «краски», а описываю то, что видели все. Если бы я рассказал о том, что знаю сам, и назвал бы конкретных людей, в неволе бы резня началась.

В конце концов, раз допускают таких к рулю, сами виноваты, что все больше зон становятся «красными» и зэки относятся к воровскому движению негативно.

Хотя еще выполняют решения воров, а куда денешься? Когда, например, приходит малява от них: поддержать голодовку. Так было в одном СИЗО.

Сидим, всем довольны. Сотрудники не борзеют. Баландеры по вечерам продают все, что закажешь: наркотики, спиртное, продукты. Мы даже в гости в другие камеры ходили. Это когда в выходные в тюрьме никаких движений. На прогулку открывают все двери на галере, и зэки сами идут до двориков. Заранее договариваешься с другим арестантом — он идет в твою хату, а ты в его, к своему приятелю. В воскресенье меняемся обратно. Ментам же главное, чтобы на поверке по головам количество сошлось. Видите, какой расслабон в учреждении?.. И вдруг приходит «прогон» от воров с призывом (считай, приказ) сесть на голодовку и выдвинуть перечисленные ниже требования. Причем, некоторые пункты совершенно идиотские: чуть ли не голую бабу давай. Пробили мы, конечно, действительно ли воры писали, а не ментовские провокаторы. Получаем подтверждение: писали жулики. Все камеры (в том числе и наша) на следующее утро отказались от приема пищи, подали на имя начальника СИЗО соответствующие заявления. После обеда ввели спецназ, «Маски-шоу», во всех хатах устроили шмон, изъяли все продукты. Закрутили режим в рамках закона. Раньше они — спи в любое время. Теперь при них нельзя днем прилечь. После отбоя, наоборот, запретили ходить и даже разговаривать. Иначе пресс. ШИЗО забиты. За неповиновение бьют, как оказавших сопротивление. Все нитяные дороги за окном оборвали, маляву не отправить. Баландеры перестали продавать запрет. Четыре дня поголодали, спецназ начал принудительное кормление. Каждого связывать и засовывать в желудок шланг им бы времени не хватило. Они провели его по-своему. Начали с нижнего этажа, с крайней хаты. Выводят всех зэков в подвал, чтобы другие арестанты не слышали и двери не ломали, и начинают бить со всей дури дубинкой по ногам. Лупят до тех пор, пока камера не соглашается прекратить голодовку. В тюрьме сидели следственные, большинство первоходы, только с воли заехали. Думаете, им нужны были какие-то протесты? Некоторые под дубинами немного упорствовали, лишились здоровья, но принимать пищу согласились все. Хорошо, мы сидели на верхнем этаже. Пока до нас дошли, около ста камер на корпусе уже принимали пищу, мы согласились питаться без кипиша. Спецназ еще месяц стоял в СИЗО. Но и после его вывода режим еще долго закручивали. Самое поразительное, никакой малявы насчет того, чего они добились этой акцией, воры не прислали. Ведь мужикам только хуже стало. А всесоюзная двухчасовая акция протеста в 1991 году? О ней до сих пор вспоминают. Ну ладно, в отдельных зонах прекратили работу. А в СИЗО мы как валялись на шконках, так и дальше лежали. Но с понтом тоже протестовали. Это воры и правозащитники показали, что они есть.

Еще хуже получается, когда зэки массово «вскрываются». Сразу хочу сказать: только единицы, у кого сильный дух и низкий болевой порог, могут вскрывать себе вены. Остальные для понта царапаются. Большинство идет на это против своей воли, за компанию. Типа, раз братва режется, то и я должен. Если у кого-то не хватает силы воли нанести себе рану, его режут другие. Менты видят, что это симуляция, и не обращают особого внимания на царапины. Даже наоборот, при мне зам по БОР дал одному зэку по разрезу на животе кулаком, чтобы тот опустил майку и не выпендривался, спекулируя своей неглубокой раной. Тогда многие вскрылись, но ничего не добились. Требовали не сажать в ШИЗО оборзевшего авторитета. Во-первых, менты не боятся протестов, когда требования выдвигаются незаконные. Во-вторых, поверьте, если бы суицидник нанес себе смертельную рану, вот тогда бы менты забегали. А так им плевать на этот цирк.

Когда сотрудники действительно что-то нарушают, не надо никаких эффектных акций. Можно одному многого от них добиться. Вот как у нас в зоне было. Зэки из ВИЧ-отряда приболтали «петуха» (он не был ВИЧ инфицирован) и трахали его всем скопом в зад втайне ото всех. Педик был «рабочим», после них он оказывал секс-услуги и другим зэкам. Еще у нас на территории зоны посредине стояла больница. В колонии многие работы за сотрудников делают зэки. За врачей трупы вскрывал тоже педик. Морг сгорел, и он занимался этим в будке на выезде. Ладно бы он их просто потрошил! Он делал «жмурикам» минет. Ласкал их. Разогрев анус электрочайником со специальной насадкой на носике, «имел» покойников в зад. Пусть не покажется это дикой фантазией — он даже жарил на плитке внутренние органы и ел человечину. У каждого свой вкус (некоторые в зоне кошек ели и говорили, что вкусно). Мы его даже фотографировали с помощью сотового во время некрофилии.

Когда я поднял этот вопрос, начальство впало в истерику. Ведь без погон остаться можно. Сначала, кстати, пробовали натравить на меня блатоту. И те во главе со смотрящим зоны на меня наезжали. Заметьте, эти мрази знали, что колония превратилась в рассадник СПИДа и что «петух» насилует трупы. Но это их не шокировало. Наоборот, чтобы не лишиться поблажек для себя, они по приказу начальства пробовали меня прессануть, чтобы в журнал статью не писал. Но все-таки я добился, чтобы «петуха» и ВИЧевых взяли под контроль. В больнице построили морг. И трупы вскрывал врач. ВИЧ-инфицированных потом вообще вывезли. «Хозяин», который до этого был против спортзала и библиотеки, после моей просьбы выделил под них два помещения. Ослабил режим вплоть до того, что я в зале бокс преподавал и спарринги устраивал целых два года. Вплоть до моего освобождения менты на это внимания не обращали. Вот что значит, когда они действительно нарушили закон.

А так скажу одно: много видел учреждений, но редко где зэки чего-то требуют действительно справедливо. Больше какими-то дуростями занимаются. В столовой дают помои, а они провести радио в ШИЗО просят! Это так, для примера. Арестанты одного не понимают: если менты потребуют исполнять то, что положено по закону, то кончится расслабуха. Ведь в любом СИЗО и исправительной колонии можно достать спиртное, наркотики. Везде зэки все равно не ходят постоянно в робах. (Кстати, по закону ношение осужденными спортивных костюмов и обуви разрешено только во время спортивных мероприятий. И костюмы разрешены только из хлопчатобумажных тканей. Но в колониях носят любые.) Играют в зонах в футбол, волейбол. Учатся в вечерней школе, профессиональных училищах, институтах. Россия — единственная страна в мире, где есть длительное свидание. Переписка не ограничена. Передачи и посылки — в огромных количествах. Досрочные освобождения через 1/3, 1/2, 2/3 срока. Также можно уйти на поселение, исправительные работы, заменить срок штрафом. Только веди себя прилично, не играй в тюрьму. (Ведь дурдом зэки устраивают.)

В последней зоне, где я сидел, вообще была халява. Ходили в вольных шмотках. Локалок нет. Спи, сколько хочешь. Представьте сцену: впятером пьем чай. У всех по мобильнику. Один приглашенный в гости из соседнего отряда запаздывает, звоню ему по трубе, чтобы пришел. Тут же одному из наших поступает звонок. Звонит старший опер и уговаривает сдать телефон, заодно демонстрирует свою осведомленность, что номер узнал. Зэк нагло говорит: «Найдешь трубу — твоя будет. Только зачем она тебе нужна?..» В течение дня относим в штаб ширпотреб, шкатулку, нарды, поднос — и из ПКТ в больницу переводят совершенно здорового бандита Мишу. Он в прошлом боксер-профессионал. В свое время у Кармазина выиграл. Вечером в спортзале мы с ним час бьемся. Ночью смотрим порнуху по видаку.

И все равно кто-то недоволен зоной. Это обнаглевшие «первоходы» — им не с чем сравнивать. Они хотят полной свободы в местах лишения свободы. Эти дебилы не были на Мурмашах, где осужденные болеют дистрофией и дерутся, деля газон с травой, чтобы ее есть. Или побывали бы в Саратовской, Волгоградской областях, где шагу нельзя сделать — за всем следят активисты, а менты избивают зэков прямо в кабинете начальника. Или где они же переводят за нарушения в «обиженку». Впрочем, и там действительно люди нормально живут. Одинаковые требования ко всем никогда не предъявлялись. Что на свободе, что в неволе — все по-разному живут. Прежде чем протестовать против ментов, надо спросить народ, а им это надо?.. Быдлу мало нужно — их годами бьют, а они смеются. А шныри ничего унизительного в своем положении не видят. Скорее, нормальным людям за всякую мразь неудобно бывает. Знаете, к чему я не привык в зоне за двенадцать лет?.. Попьешь чай, после хочешь выкинуть заварную гущу, чтобы помыть кружку. Какой-нибудь рецидивист Гена, заядлый чифирист, чуть не за сердце хватается, видя это. Для него получить вторяки — прямо праздник. Так что, попив чаю, надо крикнуть любого гоблина, и он с благодарностью заберет заварку. И о таких что, надо заботиться?! Лучшую жизнь им устраивать?! Ну, а нормальная братва сама себе устроит приличную жизнь, без всяких голодовок и харакири.

За срок, проведенный в одной колонии, вы можете увидеть, как она из «черной» превратится в «красную». Как после расслабона, когда пьяные зэ ки играют на гармошке у штаба, везде наварят локалки (устроят локальные участки у бараков), поставят светофоры, и осужденные станут передвигаться по их сигналам, которые будут включать с вышки СДП.

Особенно меняются порядки, когда назначают нового начальника. Причем, ломают зону в один день. Заводят спецназ. Побьют слегка «блатных», посадят парочку зэков с каждого барака в ШИЗО, и вот вчерашние «смотрящие» прилежней всех маршируют строем и горланят песни.

Бывает и наоборот, когда режимная зона превращается в бардачную. Чаще же во всех учреждениях (как и в вольной России) у ментов случаются месячники-припадки. Начинают, например, бороться с вольными вязаными шапками. Потом год не обращают на них внимания. Или с выносом пищи из столовой, но через неделю прекращают там дежурить. Понаезжают за внешний вид, и самим надоест. И так постоянно: с чем-то борются, а потом бросают.

Вовка

Отслужив в армии, Вовка как полагается, две недели кутил с местной дворовой гопотой, а после пришло время задуматься, куда идти работать и как жить дальше. Несколько месяцев в такси, полгода на стройке, год санитаром в морге областной больнице – все это хоть и приносило средний и неплохой по провинциальным меркам доход, не несло в себе никакой серьезной перспективы.

Однажды встретившись с отцом своего соседа, который возвращался с работы, Вовка разговорился с ним. Дядя Виталя работал в тюрьме, вернее в исправительной колонии ЯК 7/8, сутки через трое, он служил там в отделе охраны и безопасности инспектором. Он предложил пойти к ним работать. Вовка сперва даже серьезно не рассматривал это предложение, лишь посмеявшись. Но покумекав, разложил все по полочкам:  да, работать нужно будет с осужденными, но зато полное казенное обеспечение: форма, питание, мед. обслуживание, льготная выслуга лет, ранний уход на пенсию и довольно приличная зарплата при графике сутки через трое. В этом чувствовалось рациональное зерно и надежный тыл на будущее.

Вовка вступил в должность младшего инспектора, работа оказалась не сложной, главное иметь громкий голос и невозмутимый вид. Заключенные оказались не такими злыми и буйными, как это рисовалось в голове Вовки на основе просмотренных фильмов. Все послушно выполняли все приказы, выходили из камер, заходили, принимали пищу и так далее. Все стереотипы о тюремной иерархии были сломаны, так как ничего из того, что показывают по телеку, в реальности не наблюдалось либо было очень сглажено и не сильно выражено. 

За несколько месяцев работы Вовка привык к заключенным, а они к нему, раскусив в нем незлого внутри добродушного человека. Пошли просьбы пронести телефон, записки и т.п. за курево, деньги. Вовка не смотря на свою внешнюю мягкость, оставался непреклонным и игнорировал все подобные просьбы. На одной из помывок в банный день Вовка стоял в душевой и контролировал процесс. Невольно приходилось наблюдать за голыми телами зэков. Некоторые из них вопреки ожиданиям были вполне упитанными и накачанными, но в основном, конечно, стройные и худые.

Вовке вспомнились банные дни в армии, когда парни мылись в тесном помещении, задевая друг друга скользкими телами, у многих вставали члены от спермотоксикоза, как-то раз Вовка с сослуживцами дрочили друг другу и тогда сперма друга попала ему на член. Вовка не мог забыть с тех пор это ощущение чужого горячего семени на своей залупе и сейчас, наблюдая за голыми зэками, его глаза разглядывали их гениталии. У всех они были густо волосатыми, у кого-то малюсенькие пиписьки, у кого-то длинные шланги. Вовкин член встал и упирался в жесткие казенные штаны. Некоторые мужики мылись спиной к стене, словно демонстрируя остальным свое не дюжее хозяйство. У троих под кожу члена были закатаны шары, у пары на членах были татуировки.

Вовка почувствовал нестерпимое желание пощупать эти изуродованные текстолитом органы, подрочить их и ощутить огонь выплескивающейся спермы. Громким эхом прозвучало «На выход» и толпа блестящих тел прошлась мимо Вовки в раздевалку. Качки шли широко расставляя ноги, было отлично видно как полны их яйца и как упруго загибаются книзу члены, готовые подняться по первому зову. Глаза Вовки поравнялись с глазами одного из зеков, как раз у кого были шары и татуха на члене. Вовка опустил глаза на его хуй и тут же поднял их. Зэк едва усмехнулся и пошел дальше.

Вовка регулярно слушал истории от коллег, что кастомизация среди заключенных никуда не пропала, просто стала менее явной. «Петухами» называли уже совсем уже опущенных чмырей, обычно с какими-то физическими и умственными отсталостями, тех же, кто посасывал хуи, в мыслях, может, и причисляли к петухам, но относились лояльно. На первое место выступали обычные человеческие качества, такие как доброжелательность, умение поддержать разговор, не лезть в чужую душу, умеренная откровенность, честность и компанейность.

Обладающий этими способностями человек, даже будучи хуесосом, имел спокойную жизнь. Напротив, хамоватого и резкого в  выражениях, любящего припиздеть натурала, запросто могли опустить до чистки параши, что равнозначно к причислению к петухам. Вовка зрительно не всегда угадывал, кто конкретно из мужиков – хуесос. Когда ему коллеги указывали конкретно, то всегда казалось, что это не может быть правдой. Внешне мужики ничем себя не выдавали, но эта информация была точно известной. У каждого хуесоса был свой как-бы хозяин и редкий случай, чтоб один сосал нескольким, это скорее участь тех самых совсем опущенных «петухов». Однажды Вовке предложили отсосать за просьбу.

Разумеется, было отказано, хоть Вовкин член дернулся и набух от такого предложения. Удивительно было то, что просьба поступила от мужика, внешне крайне натурального. Возможно, это был просто проверочный ход, но все это деление на натуралов, геев, активов, пассивов было стерто. Тот, кто предоставлял свой член на отсос, не считался геем, это было в порядке вещей, хотя некоторые и к таким натуралам относились настороженно. Но в целом, поколение новых заключенных, было другое в психологии и старые устои уходили в пережитки, лишь изредка вспыхивая во время конфликтов.

Каждый раз, когда Вовке выпадало дежурство на банный день, он с трепетом  в душе и каменным членом в штанах наблюдал за толстенькими волосатыми зековскими хуями, татуировками, покрывающими тела заключенных, их задницы. Придя домой, Вовка дрочил по нескольку часов, представляя, как его оставляют в душевой наедине с зеками и он командуя ими, приказывает им отсасывать себе хуй, а потом сам руками ощупывал члены и яйца каждого, принимая их сперму на свое тело. Фантазии с каждым разом становились все интереснее и разнообразнее, Вовке уже хотелось не просто щупать зековские залупы, хотелось самом вставать на колени перед ними и отсосать всем по очереди, как камерная шлюха. Безумные желания затмевали мозг во время мастурбации, Вовка кончал по нескольку раз подряд, представляя, как обслуживает небритых грубых мужиков…

Через полгода службы из колонии уволился фельдшер, единственная баба во всем учреждении, жирная и сисястая, которую, по слухам, поебывал начальник колонии и избранные зэки. Занять эту должность неожиданно предложили Вовке, так как в личном деле всплыл факт получения им среднего медицинского образования по специальностям «фельдшер». Особого согласия никто не спрашивал, просто оформили документы, каким-то чудесным образом в деле появились свежие сертификаты о повышении квалификации, Вовке выделили отдельный кабинет с лазаретом на 2 койки, установили обычный график понедельник-пятница с 8.00 до 16.20. Менять график с сутки – через трое на ежедневый, было болезненно, но зато сама работа оказалась – не бей лежачего. Сиди себе весь день, гоняй чаи, редкий случай кому-то замазать зеленкой ссадину или дать таблетку анальгина или аспирина. Особого ассортимента лекарств тут и не было. 

Служба проходила спокойно, пока не настала эпидемия гриппа. На сопли и кашель особо никто не обращал внимания, но двоих с температурой 40 пришлось изолировать в лазарете. На разговоры, что зеков нужно госпитализировать в стационар, начальник колонии не реагировал, говоря, что в этом и заключается работа врача — лечить их, типа все лето и осень балду пинал, вот теперь поработай.  

Вернувшись от начальника в лазарет, Вовка по привычке сперва поглядел в окошко и застыл от удивления. Один из зеков сосал другому, причем хуесосом оказался тот крупный подкачанный весь в татуировках мужик с шарами на члене, что запомнился Вовке в душевой, а активом – молодой стройный пацан почти без волос с непропорционально толстым кожистым хуем. Вовка, пуская слюни, застыл от возбуждения, потом отошел от окошка, чтоб не входить в этот момент. Выждав несколько минут, он вошел, выдав градусники.

— А куда их ставить, гражданин доктор? – от качка прозвучало нахальное и ехидное выражение.

— Лично ты можешь засунуть его себе в жопу – не поворачиваясь, Вовка хлопнул дверью под смех молодого.

У качка температура оказалась не очень высокой после таблетки и Вовка выпроводил его в камеру, хотя прекрасно понимал, что к ночи она у него заново вырастет. Ему нужно было оставить молодого одного. Для чего, он еще не придумал, но толстый член стоял картинкой у Вовки перед глазами. У молодого температура также снизилась после аспирина, но чтоб изображать лечение и полапать молодую зековскую жопу, Вовка принес уколы анальгина с димедролом и вколол их очень медленно в небольшую гладкую попку, перед этим тщательно смазав ее спиртом и прощупав место для укола.

Этой ночью Вовка остался на ночь вроде как на дежурство, так как нужно было следить за больным, контролировать его состояние. Когда обстановка в учреждении стихла, Вовка вошел в лазарет с градусником. Заключенный Буцков лениво повернулся, щурясь от света. Его тонкие тряпочные трусы натянулись и выпустили сбоку яйца с членом. Зек расставил согнутые ноги на кровати, не прикрываясь и не смущаясь выпавших половых органов, и вставил градусник подмышку. Вовка не стал выходить и сел на соседнюю койку. Ожидая результатов измерений.

— А что, доктор, полечите меня, а то я болен – зек начал разговор.

Вовка молчал и глядел то в глаза зеку, то спускался взглядом к его волосатым яйцам и полуоткрытой залупе. Зек, заметив, куда падает Вовкин взгляд, рукой дотянулся до яиц и открыто их почесал, оставив также снаружи трусов. Последовал вздох и у зека началась эрекция, шкурка на члене натянулась и оголила почти всю огромную розовую залупу, измазанную слегка спермой от предыдущего опорожнения. Вовка молчал, и зек тоже не издавал ни звука. Чувствуя его одобрение,  он начал подрачивать хуй. 

— Посмотрите температуру? – зек передал Вовке термометр, но Вовка, не посмотрев, что там с цифрами температуры, положил градусник на тумбочку, сам встав на колени перед кроватью с зеком и взяв его член в руку.

— Заебись, лечение! Доктор, я к вам буду приходить часто! — зек лежал в той же позе и не двигался.

Вовка щупал его яйца и член, подрачивал, оттянул шкуру до конца, обнажив слой многодневного творога в борозде, пошел резкий сырный запах. Между лицом Вовки и залупой было сантиметров 20. Вовка внимательно рассматривал член, в его горле пересохло, он открыл рот от волнения. Зек легонько рукой обхватил голову Вовки и начал подталкивать к себе, ничего при этом не говоря. Вовка совсем недолго сопротивлялся и вскоре вонючая сырная зековская залупа оказалась у его носа. Зек постучал ей по лицу лекаря и всунул ее ему в рот. Вовка хотел отстраниться, но жилистая рука больного в этот раз сильно нажала на затылок, и хуй наполовину вошел в Вовкин рот.

— Поздно соскакивать, гражданин доктор, соси мою залупу, раз петухом оказался, — зек больше не осторожничал, а крепко держал Вовкину голову на своем хую, но не двигался, предоставляя Вовке самому работать губами и языком.

Член оказался на вкус не таким, как себе представлял Вовка, он был слишком соленым и противным. Руки пациента крепко держали Вовкину голову как в тисках, зек начал потихоньку двигаться, поебывая ее. Вовка хотел прекратить это и начал сопротивляться, но изо рта, занятого толстенным хуем, ничего кроме непонятных звуков не вырывалось, зек использовал представившуюся возможность слить спермак по полной и, пока не обкончал ебальник доктора, не отпустил его голову. Вовка тут же выбежал из лазарета к раковине умываться и до утра не входил больше туда. Мысли о произошедшем казались нереальностью и как будто сном. Вовка выдрочил свой хуй в туалете, обкончав бачок так, что пришлось оттирать его туалетной бумагой. Мысли о том, что только что он отсосал заключенному, не давали покоя члену, и он стоял как под виагрой.

Утром заключенный Буцков не подал виду о ночных делах и был выпровожен в камеру, но в этот же день в лазарет привели зека Громова с жалобами на боли в животе. Пощупав его печень и определив болезненность в этом месте, Вовка принял решение оставить его под наблюдением до конца рабочего дня, мало ли, может желчный воспалился или камень, тогда начальник колонии не сможет уж отвертеться и придется дать разрешение на госпитализацию. Оставшись в лазарете наедине с новым пациентом, Вовка открыл справочник фельдшера, чтоб почитать, что там делать при приступе желчной колики, как из изолятора послышались крики. Вовка бросился туда, пациент кряхтел и держался за правый бок.

Вовка метнулся к шкафу, набрал укол платифиллина, мигом вернулся обратно и всадил его в зад зеку. Через 5 минут его боль отступила, он все еще лежал в скрюченной позе с отодвинутыми вниз трусами. Вовка пришел еще раз прощупать ему живот. В момент, когда пальцы доктора спустились в место, где бывает аппендицит, зек снова закряхтел. Предплечьем Вовка почувствовал в трусах твердый кол. Не успев собраться с мыслями, он был прижат обеими руками в пах больному. Попытавшись вырваться, он услышал «Не воюй, доктор, уже все знают, как ты тут лечишь, поэтому, если не хочешь, чтоб и сослуживцы твои, тюремные собаки, не узнали твое петушиное нутро, полечи и меня, так же как и Буцкова».

Поняв, что ночью была совершена роковая ошибка, но ощущая внутри себя сильнейшее возбуждение от осознания себя тюремным членососом, Вовка принял решение поддаться всем поворотам судьбы, а потом обдумать все. Быстро выудив хуй и взяв его в рот, Вовка уже смакуя каждый сантиметр, обсасывал немытый ссаный соленый хуй, который легко входил в рот и только волосы на лобке доставляли дискомфорт, щекотя нос. Зек больше ничего не говорил, а только иногда подталкивал за волосы. Семяизвержение произошло прямо в рот, и зек долго не вытаскивал хуй изо рта, дождавшись, пока он не будет начисто вылизан. Лечение пошло на пользу, больше у зека ничего не болело, и в этот день никто с жалобами на здоровье не приходил.

Вовкины опасения, что слава о фельдшере-хуесосе распространится мгновенно по всей колонии, не оправдались. По крайней мере, так казалось внешне. Только Буцков и Громов регулярно появлялись в лазарете, сливая сперму в Вовкин рот. Каждый раз Вовка ругал себя, что ввязался в это, но при каждой дрочке представлял во рту незабываемый мужицкий вкус залупы и терпкую липкость семени. Все шло своим чередом, пока однажды одному из зеков сильно не заплохело, и Вовка в отсутствие начальника единолично принял решение, вызвав скорую на себя для госпитализации больного в стационар.

До стационара скорая не доехала, пациент оказался симулянтом и пытался сбежать. Побег не удался, к несчастью беглеца, он попал в руки прямо наряду ментов, разбиравшемуся в жилом квартале по поводу захвата жильцами муниципальной земли. Сказать, что начальник колонии был в бешенстве, значит, ничего не сказать. Об этом Вовке уже доложили «доброжелательные» коллеги. Он приготовился, если не к увольнению, то к строгому выговору с лишением премии. Но ни в этот день, ни на следующий ожидаемого вызова «на ковер» не последовало.

Вовка уже успокоился, что начальство остыло или слухи о его невероятно сердитом состоянии были сильно преувеличены. В ближайший выходной Вовке было назначено суточное дежурство в лазарете, якобы должна была прийти внезапная проверка из министерства. Это было странно, но приказ — есть приказ. В ночь с пятницы на субботу Вовка послушно сидел в лазарете, посматривая заранее приготовленное кино на казенном компьютере. Около двух, когда кино смотрелось уже одним глазом, а вторым мерещились сны, за Вовкой пришел инспектор, сказав, что в одной из камер  зеку плохо. Инспектор подмигивал Вовке, по этому знаку тот понял, что приехала проверка. Взяв как положено, фельдшерский чемодан, застегнув халат и нацепив для порядка медицинскую маску, Вовка проследовал за инспектором в камеру. Инспектор закрыл за ним дверь.

— Ну, кому тут плохо? –  сказал Вовка грубым отрывистым голосом.

В камере находилось 8 мужиков. Вовка обратил внимание, что раньше они сидели все в разных камерах, а сейчас каким–то таинственным образом оказались все в одной. Внезапно Вовку окатило холодным потом – в одном из зеков он узнал начальника колонии. Возможно, сумеречный свет искажал черты лица, но тут отчетливо прозвучал его голос:

— Плохо сейчас будет тебе, падла, за то, что подставил меня как последнее говно.

Сзади на Вовку накинули мешок и начали душить, посыпались удары. Вовка пытался повалиться на пол, но его кто-то держал на ногах, а другие били в живот и по ногам.

— Отойти всем – прогремело голосом начальника, — сними с него мешок.

С Вовки стянули мешок, но продолжали держать вертикально. Начальник размахнулся и со всей дури въебал Вовке по челюсти, выбив зуб. Последующие удары рассекли губу, разбили нос и поставили фингал под глазом. Начальник набрал в горло побольше харкотины и смачно оплевал Вовкино лицо.

— Опустите этого чмыря по полной, да только чтоб живой остался и не сильно коцаный, фельдшер мне еще нужен, а то самих пущу «на хор» — начальника выпустили из камеры и ее дверь громко снова захлопнулась.

Тот, кто держал Вовку, опустил руки и Вовка сполз на пол, отплевывая кровью.  Вовку кто-то обхватил за шею, другой взял за руки, третий за ноги. Послышался треск рвущейся ткани – на нем разорвали одежду. В область задницы посыпались харчки. Вовка попытался сопротивляться, но сил на это не было, и держали его крепко, тело болело после ударов. Пронзающая боль спровоцировала дикий Вовкин крик на всю колонию, но никто за дверью не реагировал. Вовку жестко насиловал заключенный по кличке Знахарь, известный своим железобетонным членом, в который было вживлено столько мелких текстолитовых шариков, что его хуй был похож на твердый пупырчатый огурец.

За Знахарем в Вовкин зад по очереди входили остальные присутствовавшие в камере зеки. Вовка чувствовал только боль. Кто-то попытался трахнуть его в рот, но после картины члена в крови из Вовкиного рта все зеки отказались от этой идеи.  Финалом стало то, что все семеро вместе помочились на Вовку, после чего их выпустили из этой камеры и вернули по родным. Вовка остался до утра в ней. Рано утром в субботу его выпустили, и все выходные  он пролежал дома в постели, вставляя в очко заживляющие свечи. Вовка думал, каким извращенным способом исполняются желания. Вовка на самом деле хотел стыть зековской хуесоской, можно сказать, петушком, но сделали с ним все совсем не так, как он хотел.

Вся колония знала о произошедшем. В понедельник, когда Вовка вышел на работу в лазарет, никто из сотрудников не подал ему руки. Вовка стал опущенным, хотя не являлся зеком, а был сотрудником колонии. В лазарет к нему днем пришел один из инспекторов. Вовка обрадовался, что хоть кто-то остался в дружественных к нему отношениях, но он ошибся.  Инспектор пожаловался на геморрой и расстегнул прямо перед Вовкой штаны и нагнулся раком. Там на самом деле было два небольших узла, но без признаков воспаления. Вовка открыл справочник и порекомендовал те мази, что были там написаны. Но инспектора не устроил этот вариант, он повалил Вовку на пол и сел ему очком на лицо, приказав отлизывать свой анус и узлы. Попытка сопротивляться была прервана болевым приемом.

— Лижи, чмо ебаное, вся колония знает, что тебя опустили, так что твое место теперь – сам знаешь где. В другие места можешь даже не суваться, тебя там за дерьмо не считают, так что живи теперь тут, выполняй, что положено петуху и будешь жить спокойно и получать зарплату еще – инспектор поведал о настроениях в учреждении.

Жопа инспектора была волосата, но чисто вымыта, без посторонних запахов. Второй болевой прием заставил Вовку высунуть язык и начать водить им по анусу инспектора, по его складкам и узлам.

— О бля, даа, почеши мне там, воо, охуенный доктор-петух, бля давай чеши, чеши резче, о даа, сука, бля. Не зря тебя опустили, вон какой умелый пидрила – инспектор кайфовал от отлиза жопы.

Вовка понял, что лизать жопу совсем не противно, если она чистая. Он начал широко двигать языком и совершать им вращательные движения. Инспектор повернулся к Вовке лицом и спустил сперму ему на ебальник, заправился и вышел. Вовка вытерся и сел за свой стол. Вслед за этим инспектором, появился следующий с зеком. Обоим Вовка сделал минет с проглотом спермы. Больше до конца рабочего дня никого не было.     Обдумывая свое положение, все Вовкины мысли сводились только к одной – мылу и веревке. Перед самим уходом к Вовке привели заключенного Буцкова и оставили его наедине с ним. Буцков оказался знающим зеком и объяснил все нюансы Вовкиной ситуации.

— Ты получил наказание, теперь ты как будто петух, но особенность – ты не заключенный. Никто тебя не будет окунать мордой в парашу. То что, с тобой сделали, это приказ начальника, так что ты не обижайся на пацанов. Не они, так другие, не хуем, так черенком от лопаты выебли бы. Кроме того, тебе же, как я заметил, нравится сосать хуи? Вот и соси! Теперь у тебя такая возможность практически на официальной основе! – Буцков давал наставления Вовке, пока тот мусолил его хуй. 

Получив очередную порцию тюремной спермы, Вовка ушел домой, а Буцкова вернули в камеру. В его словах Вовка нашел рациональное зерно. Через месяц история поутихла, отношение к Вовке потеплело, но походы как сотрудников, так и зеков в Вовкин лазарет не прекратились. Слава о фельдшере-хуесосе быстро облетела соседние города, кто-то шепнул эту информацию журналистам, и в колонию была направлена столичная проверка.

Как только поднялась эта шумиха, все посещения лазарета прекратились, даже с реальными жалобами никого не стало. Вовка приходил на работу и удивлялся, все было ровно так, как будто никаких событий минувших месяцев не было вообще. В колонию приходили люди в штатском, вызвали на допрос сотрудников, зеков, но по ходу все говорили, что первый раз слышат об этом. Вовку не вызывали.

В один из выходных дней, на Вовкин телефон поступил звонок от некого Александра, представившегося сотрудником следственного комитета, одним из членов присланной комиссии для проверки соблюдения дисциплины в колонии и служебной проверки в отношении Вовки. От Александра поступило предложение встретиться для беседы в неофициальной обстановке, дабы избежать возможных провокация со стороны начальства и сотрудников, так как поднята весьма деликатная тема. К указанному времени Вовка подошел по назначенному адресу.

Это была обычная квартира в старом панельном доме, вероятно снятая для проживания на период командировки вместо гостиницы из соображений экономии. Александр оказался значительно моложе, чем представил себе Вовка по голосу, на вид ему было не больше 35 лет, а голос был настолько низкий и грубый, что можно было подумать, что ему под 50. На нем были черные выцветшие треники, на босу ногу надеты сланцы, черная майка с короткими рукавами обнажала татуировка на плече с оскалом тигра. На толстой шее красовалась такая же толстая золотая цепь с лаконичным прямоугольным крестиком, такой же толщины цепь была на руке в виде браслета. Гламурно выбритая бородка придавала дополнительно возраста, но свежее без морщин лицо все равно указывало на то, что перед Вовкой – вполне молодой парень. Как он попал на эту должность, наверное отец – какой то шишка.

Вовка передумал массу мыслей, предполагая, о чем его будут спрашивать, поэтому сейчас он перебирал в голове возможные вопросы и свои возможные ответы, но ход его мыслей отвлекало огромное выпирающее сквозь обвисшую тонкую ткань треников хозяйство Александра, в котором без проблем можно было увидеть и залупу с четко выпирающей бороздкой и яйца.

— Проходите, чай, кофе или что покрепче? – Александр вел себя так, будто пригласил в гости давнего друга, а не объекта, в отношении которого проводится служебная проверка. 

Александр повернулся спиной и прошел на кухню, приглашая за собой. Сзади треники были еле натянуты, и поэтому была прекрасно видна поясница с уходящей вниз ложбинкой между ягодицами. По ходу, треники были надеты прямо на голое тело, поэтому так легко читался и член спереди. У Вовки все пересохло во рту от волнения и от впечатления, мысли почему-то упорно шли только в одну сторону, как бы отсосать этому молоденькому начальнику. Вовка так и не ответил, что он будет пить, поэтому Александр поставил две рюмку и наполнил их водкой. Без тоста и не чокаясь было выпито по 2 рюмки, после чего Александр вытянул ноги и сам словно лег на стуле, раскрыв свое достоинство. 

— Ну, рассказывайте, Владимир, как Вы докатились до такой жизни? – Александр почесывал свой волосатый живот и жевал лимонную дольку.

Вовка молчал, не понимая, о чем его спрашивают. Он жадно смотрел между ног Александра, мечтая стянуть с него штаны и взять у него в рот.

— Так и будете молчать? – Александр налил еще по одной рюмке. – Ну-ну, тогда попробуем с другой стороны.

После того, как рюмки были выпиты, Александр влепил Вовке сильную затрещину и заорал:

— Упал, сука, к ноге! Хуесосина собачья! Скажи спасибо, что на проверку меня прислали, другой бы выебал твоего командира в жопу веником и тебя вместе с ним подвесил бы за яйца, искали бы себе работу среди чистильщиков унитазов. Слушай меня, пес! Сейчас будешь делать все, что скажу! Если начнешь кобениться, результаты проверки будут охуенными для тебя, можешь сразу вешаться. Если мы подружимся, все будет спокойно и тебе и твоему начальству. Больше того, твое начальство по-другому оценит твой труд. Отвечай, согласен или нет. 

 — Согласен, — вяло пролепетал Вовка.

—  Не слышу – Александр еще раз влепил леща Вовке.

— Согласен – взревел Вовка, – только, не бейте, пожалуйста, меня и так сильно побили, — Вовка запнулся, вспомнив, что не хотел никому рассказывать про ту историю.

— Отлично – Александр наступил на спину Вовке прямо в сланце – пока я в командировке, будешь жить здесь, у тебя нет прав и желаний, ты моя вещь, за  любую инициативу буду пиздить. Это понятно?

— Понятно – Вовка лежал на полу носом в низ.

— Молодец, понятливый. Пиздуй в туалет, отмой сортир, я посрал там. Плохо отмоешь – окуну с головой, доделаешь языком, пиздуй! – Александр дал поджопник.

В туалете было достаточно чисто, только унитаз был не вымыт. Рядом стояли все средства: и ершик и губки и доместос. Вовка быстро справился с приказанной работой. Но не знал, можно ли ему уже возвращаться или ждать там. Было слышно, как Александр разговаривает с кем-то по телефону. Вовка вышел из туалета и сел на стул на кухне. Александр подошел к нему, спустив его со стула на пол и сел ему прямо в одежде на грудь, так что нос Вовки оказался в паху в Александра. Не прекращая разговор, Александр запихивал Вовке в рот свою ладонь как можно глубже, а после встал и начал проделывать то же самое своими ногами, проталкивая ступню поглубже в глотку. Вовка периодически давился. Тогда Александр вынимал ногу и легонько пиздил ею по щекам. 

— Ну что, пизденыш, справился? – Александр закончил разговор, — пошли, проверим твою работу.

Оба прошли в туалет, Александр сел на край ванны и показал глазами Вовке на унитаз:

— Садись на колени и отлизывай, ну хуйли глядишь, если уверен, что все чисто, нечего стесняться, сам же мыл его! Для себя и мыл! Давай сука, полируй парашу! – Александр треснул ногой по жопе Вовке. 

Вовка наклонился над унитазом и, высунув язык, аккуратно дотронулся до сиденья.

— Еще.

Вовка еще раз коснулся языком сиденья унитаза.

— Плохо, лижи его как конфету! – Александр взял Вовку за волосы и плотно прижал его к унитазу.

 Вовка начал проводить по сиденью всей площадью языка.

— Воо, охуенная щетка! – Александр поднял сиденье, — давай то же самое!

Вовка провел языком по ободку. По ощущениям было только холодно и ничего больше, Вовка на самом деле хорошо почистил унитаз.

— Изнутри, — Александр воткнул голову Вовки глубже в унитаз.

Вовка повернулся и отлизал ободок изнутри унитаза, который сверкал белизной.

— Заебись, охуенно было бы тебя в тюремную парашу воткнуть, вот если провинишься сука, именно так я тебе и устрою, хочешь?

— Нет, – просяще ответил Вовка.

— Тогда служи покорно, — Александр спустил треники, там на самом деле не оказалось трусов, а оказался длинный волосатый обрезанный хуй, из которого тотчас же полилась толстая струя желтой концентрированной мочи прямо на голову Вовки в унитазе. Глаза у Вовки защипало, и он их рефлекторно закрыл. Александр закончил ссать, спустил воду и вышел, приказав умыться и возвращаться в комнату.

В комнате Александр ждал Вовку на диване уже без штанов и со стоящим хуем. Вовке было приказано взять его хуй в рот и таким образом как можно дольше держать его в себе, посасывая в перерывах. Сам Александр включил кино и на протяжении всего просмотра Вовка оставался надетым на хуй. Кино закончилось, Александр спросил:

— Ебли тебя зеки в жопу?

— Да.

— Давно?

— Больше месяца прошло.

— Блять,  – Александр нехотя натянул на хуй резинку и приказал становиться раком.

Вовка выполнил приказ, Александр осторожно со смазкой вошел в жопу и начал ебать, постепенно разгоняясь.

— А, тугая блядь, не разъебали тебя еще, на бутылку не сажали, ну сука бля, все впереди, еще будет у меня кулаки в очко принимать! – Александр ебал долго, то ускоряясь, как будто собираясь кончать, но потом замирал и начинал заново с медленного темпа. Большую часть времени он молчал, но в моменты ускорения из него начинал сыпать мат и жаргон. Вовке впервые очень понравился анальный секс, у него возникло ощущение безудержного зуда в жопе, и чем быстрее  и сильнее двигался Александр, тем большее удовольствие получал Вовка. В какие-то моменты наступало такое захватывающее ощущение, что казалось, мир отключается и уплывает. Александр ебал Вовку около трех часов не кончая и не вынимая, пока очко у Вовки не превратилось в зияющую дыру, не спадающую после вынимая члена. Александр снял резинку и, надрачивая хуй, выпрыснул мощнейшие выстрелы спермы прямо на растертое Вовкино очко, после чего отвалился назад и уснул. Вовка сходил в туалет, принял ванну и сел на кухню, не зная, что ему дальше делать.  Для снятия вновь напавшей тревоги и волнения, Вовка выпил еще рюмку водки и пошел тоже прилег на диван.

Утро прервалось звонком на телефон Александра, судя по ответам которого было понятно, что его срочно вызывают обратно в главк в столицу. Отсутствие утреннего минета и быстрое прощание даже как-то расстроило Вовку, он растерянно спускался вниз по лестнице, вместо того, чтоб вызвать лифт. На работе снова никто не приходил и не беспокоил. О результатах проверки никто не сообщал, а через 2 недели Вовку ошарашили поступившим приказом об увольнении и переводе его на работу в столицу в больницу для осужденных. Ясность наступила только вечером, когда Вовке позвонил Александр, рассказав, что это он все устроил. Уже через несколько дней Вовка стоял на перроне в столице с небольшой сумкой вещей, а несколькими часами позднее, его язык изучал вкусовые качества столичной сантехники.

Конец.

Начало. Часть 2. Часть 3.

Из карантина в барак поднялся футбольный фанат (судя по наколкам). Кажется, он в шоке и не совсем понимает, что происходит.

Попозже Лимон с ним будет беседовать, я поприсутствую или из своего проходняка уши погрею.

Фанат прибыл к нам весь в синяках, я не сразу заметил. Его тут уже прозвали Футболистом, хотя сам говорит, что в футбол два раза всего играл, и то на воротах стоял.

Футболист состоял в какой-то фанатской группировке, где-то в середине иерархии. Дрался с себе подобными, ездил на какие-то выезды и забивы, ходил в спортзал и бухал.

Посадили его за грабёж. Вернее, как сам говорит, грабежом это не было. Шёл пьяный и докопался до какого-то подростка, что-то неправильно одет. Вроде какой-то бренд надел, который носят только определенные субкультуры. У воинственной молодёжи это называется «спросить за шмот». Дал пару раз по лицу, и тот убежал, а когда убегал — потерял телефон. Футболист утверждает, что не брал, но на него всё равно повесили, а так бы может условкой за хулиганство отделался.

В изоляторе и на централе он провёл год, отлично освоился в тамошней среде и проникся ауешной идеологией. Начал блатовать и даже вместе с такими же деятелями однажды отправил жить на дальняк какого-то бедолагу.

Но на этапе в лагерь что-то пошло не так.

В столыпине оказались кавказцы, которые всю дорогу пьянствовали и зашугали и конвоиров, и соседей по вагону.

Само собой, бритый пассажир с необычными наколками привлёк их внимание. Стали придираться, что все фанаты скинхеды, он полез в драку, в которой проиграл.

В карантине он оказался в одном кубрике со своими обидчиками. Несколько дней они били его, орали, что он пидор, и пинками загоняли на дальняк, а он сопротивлялся. А потом взяли и обоссали.

После карантина администрация уже видит, кто есть кто и куда отправлять. Но Футболист был не согласен идти к нам и даже попытался перегрызть вены на глазах у сотрудников. Однако ему объяснили, что это для его же безопасности, а то забьют черенками от лопат и ими же изнасилуют.

Всё это я рассказываю с его слов, и есть сильное подозрение, что картину он описал не полностью. Мы хоть и обособлены от основной массы, но при желании можем узнать позицию другой стороны.

А желание есть, потому что тип неприятный. Агрессивен, дерзит, огрызается, типа он не чета нам. Заявляет, что здесь по недоразумению, что вопрос решит и со всех спросит по понятиям.

Не осознал ещё, что из третьего барака ходу нет. И что здесь не все угнетенные и зашуганные, а есть люди намного сильнее его и морально, и физически.

Наверняка вам интересно послушать какие-нибудь грязные детали из жизни лагерных петухов. Чуть позже постараюсь рассказать, например, почему в нашей зоне оральный секс пользуется большей популярностью, чем анальный.

Почему в нашем лагере оральный секс популярнее анального.

Начнем с того, что никто петухов направо и налево круглосуточно не сношает. Рабочих петухов на всю зону всего десяток (по крайней мере, явных, есть и те, кто втихоря практикует). И чтоб совокупиться с таким, надо с ним договориться. Ну или с сутенером – есть и такая должность здесь. Это чел, который контролирует рабочих петухов, следит, чтоб они не «левачили», не утаивали заработки, ведет переговоры с клиентами, решает конфликты. Конечно, те конфликты, которые в состоянии решить сам, в отдельных случаях подключается Лимон.

Итак, нужно договориться. У местных проститутов твердые таксы – как правило, один акт стоит две пачки сигарет и пачку чая. Опять же, есть проституты подороже и подешевле – старый, некрасивый, неопытный или ленивый может довольствоваться сигаретами без фильтра и самым дешевым чаем. Зэк помоложе, посимпатичнее и поженственнее, да еще знающий свое дело, затребует мальборо и чай со слоном. А может и вообще отказаться. Зона – это ведь модель общества в миниатюре. В нормальной жизни чем красивее девушка, тем больше вокруг нее вьются, и она может позволить себе вертеть хвостом. Правда, пока кондиция позволяет. Здесь тоже бывали деятели, за которых чуть ли не смотрящие конкурировали, но время шло, выходили в тираж, и старый потрепанный петушок уже любому клиенту был рад. Женский век недолог, хоть салоны красоты, фитнес-залы, правильное питание и прочее могут его продлить. А у наших педрил день за неделю идет. Тем более болезни никого не щадят. К обычным зэковским недугам вроде язвы желудка у местных педерастов в наличии болячки пострашнее. Не могу утверждать сто процентов, но очень уверен, что каждый зоновский рабочий петух инфицирован. Анальный секс и среди культурных геев опасен в плане заражения, а здесь сплошь антисанитария, никакой контрацепции и каждый второй клиент – наркоман. Уже севший со всякими гепатитами и турбовичами. А если сел здоровым, то здесь это упущение обычно наверстывается быстро и легко.

Лимон, возглавив петушиное царство, как я уже говорил, сделал ряд изменений в его жизни. В частности, пресек несанкционированные и недобровольные сношения. Нет, насилие и раньше не поощрялось, но прецеденты случались. Теперь же на насилие в отношении петухов поставлен такой же запрет, как на рукоприкладство среди мужиков без достаточных обоснований. Говорят, Лимон по такому поводу садился за стол переговоров со смотрящим за зоной. Стол переговоров – звучит громко, не по понятиям блатному с опущенным за одним столом сидеть, но договоренности действительно имели место быть. Хотя открыто, естественно, никто ничего не говорил. Разве можно представить, что блаткомитет объявляет мужикам – так и так, мол, мы с петухами договорились, что теперь их трахать можно только по тарифам и приболтав предварительно. Нет, инновации внедрялись постепенно, изменения были обыграны, как любят говорить зэки, «красиво». Так, что основная масса и подумать не могла, что инициатива проведена Лимоном. Как точно – не знаю, но подозреваю.

Скорее всего, блатные осуществили показательное общественное порицание кого-то из своих, громко пожурив, а то и сделав жесткий выговор – дескать, негоже быть столь охочим до тела мужского, что где поймал – там и отодрал. Будьте, мол, цивилизованнее, если уж приперло, а дрочить западло – пошел, тихонько договорился, незаметно спустил напряжение и отблагодарил девушку по-джентльменски. А если вы в желаниях своих не сдержанны и чрезмерны, то неровен час перейдете черту и страсть поглотит вас. Среди мужиков и блатоты рангом помельче распространилось быстро, немного обросло подробностями, как водится, и вот уже будто испокон веков так и было заведено.

Одна история

Жил в нашем отряде парень, звали его Дима. В свое время был он затюканым, тихим пацанчиком. Больше всего боялся он Томильца, который дуплил его при любой возможности.
Но потом в столовке освободилось место хлебореза, и поставили на это место Диму. Там Дима пообвыкся, отъелся. Бить его перестали. На этом месте он подкармливал воров и актив, которые его туда и пропихнули. Самых главных Дима подкармливал мяском. Простые пацаны жрали одну баланду.
Дима высокий под два метра, крепкий парень, сожмет руку в кулак — смотреть страшно. И надумали активисты поразвлекаться. Загнали двоечников в одну комнату и сказали, что будет им сейчас Дима по одной моргушке ставить, за двойки.

Всем велели построиться попарно. Вошел здоровенный Дима, обе руки которого были обвязаны кусками толстого одеяла.
— Выходим по одному, — скомандовал Птица.
Пацаны молча стояли, никто не решался подойти.
— Первый Пирамида!- Тот обреченно встал недалеко от двери. Дима не торопясь двинулся к нему, и со всей силы ударил Пирамиду по челюсти слева. Пирамида со скоростью ракеты вылетел в дверь, будто и не стоял здесь. Все засмеялись, в том числе и двоечники.
— Дальше, по одному!
Пацаны подходили и также, как Пирамида вылетали в дверь. Если бы руки Димы не были обвязаны одеялами, половина из этих пацанов уже были бы мертвы.
По колонии пронеслась новость: Томилец изнасиловал новичка. А тот пошел и рассказал начальнику колонии, как бугор избил его в каптерке, а потом опетушил. Парень сказал, что его отец профессор медицины, а мать помощник главы администрации в городе. На днях они должны приехать к сыну на свиданку и он им обо всем расскажет.
Начальнику колонии проблемы были не нужны. Тут же дал указание, чтоб к новичку никто не посмел прикасаться, а Томильца за мужеложство привлекли к уголовной ответственности и с этапом увезли в городскую тюрьму.

За доносительство новичка возненавидел весь отряд. Жаловаться на актив в колонии неслыханное дело. Новичок понимал, что жизнь его ждет не сладкая, поэтому пошел к начальству. И он не ошибся. Его никто не смел даже ударить.
Так как я был хозяйкой, мне должны были нашить красную лычку на грудь. Для меня она была ненавистна. От нее одни беды и боль. Меня ведь тоже били ежедневно. Били те, кто такие лычки носил. Красные лычки.
В колониях малолеток красный цвет неприемлем. Выбрасывается красная одежда. Выбрасывают сигареты в красных пачках. В одной колонии даже колбасу выкидывали в туалет. Взросляки, соседствующие с этой колонией, попросили, чтоб колбасу им через забор кидали. И полетела к ним красная колбаса!

Сегодня вдруг вспомнил, что читал когда- то, что если сожрать мыло, то приключится понос. Перед ужином меня опять дуплили. Снова начал дергаться глаз. Я зашел в умывальник и втихую сожрал мыло, запивая водой из под крана. Весь день ждал, когда заболит живот. Ничего подобного, поноса не было.
Перед отбоем пришел дежурный и велел собираться на этап. Я был счастлив. Весь отряд мне завидовал.