Лихо одноглазое сказка читать

Жил кузнец припеваючи, никакого лиха не знал.

— Что это, — говорит кузнец, — никакого я лиха на веку своем в глаза не видал! Хоть посмотрел бы, какое там такое лихо на свете.

Вот и пошел кузнец лиха искать. Шел, шел, зашел в дремучий лес; ночь близко, а ночевать негде и есть хочется. Смотрит по сторонам и видит: неподалеку стоит большущая изба. Постучал — никто не отзывается; отворил дверь, вошел — пусто, нехорошо! Забрался кузнец на печь и лег спать не ужинавши.

Стал было уже засыпать кузнец, как дверь отворилась, и вошло в избу целое стадо баранов, а за ними Лихо — баба огромная, страшная, об одном глазе. Понюхало Лихо по сторонам и говорит:

— Э, да у меня, никак, гости; будет мне, Лиху, что позавтракать: давненько я человеческого мяса не едало.

Вздуло Лихо лучину и стащило кузнеца с печи, словно ребенка малого.

— Добро пожаловать, нежданный гость! Спасибо, что забрел; чай, ты проголодался и отощал, — и щупает Лихо кузнеца, жирен ли, а у того от страха все животики подвело.

— Ну, нечего делать, давай сперва поужинаем, — говорит Лихо; принесло большое беремя дров, затопило печь, зарезало барана, убрало и изжарило.

Сели ужинать. Лихо по четверти барана за раз в рот кладет, а кузнецу кусок в горло не идет, даром что целый день ничего не ел. Спрашивает Лихо у кузнеца:

— Кто ты таков, добрый человек?

— Кузнец.

— А что умеешь ковать?

— Да все умею.

— Скуй мне глаз!

— Изволь, — говорит кузнец, — да есть ли у тебя веревка? Надо тебя связать, а то ты не дашься: я бы тебе вковал глаз.

Лихо принесло две веревки — одну толстую, а другую потоньше. Кузнец взял веревку потоньше, связал Лихо, да и говорит:

— А ну-ка, бабушка, повернись! Повернулось Лихо и разорвало веревку. Вот кузнец взял уже толстую веревку, скрутил бабушку хорошенько.

— А ну-ка теперь повернись!

Повернулось Лихо и не разорвало веревок.

Тогда кузнец нашел в избе железный шкворень, разжег его в печи добела, поставил Лиху на самый глаз, на здоровый, да как ударит по шкворню. Повернулось Лихо, разорвало все веревки, вскочило как бешеное, село на порог и крикнуло:

— Хорошо же, злодей! Теперь ты не уйдешь от меня.

Пуще прежнего испугался кузнец, сидит в углу ни жив ни мертв; так всю ночку и просидел — даром что спать хотелось. Поутру стало Лихо выпускать баранов на пашню, да все по одному: пощупает, точно ли баран, хватит за спину да и выкинет за двери. Кузнец вывернул свой тулуп шерстью вверх, надел в рукава и пошел на четвереньках. Лихо пощупало: чует — баран, схватило кузнеца за спину да и выкинуло из избы.

Вскочил кузнец, перекрестился и давай бог ноги. Прибежал домой; знакомые его спрашивают:

— Отчего это ты поседел?

— У Лиха переночевал, — говорит кузнец, — знаю я теперь, что такое лихо: и есть хочется, да не ешь, и спать хочется, да не спишь.

Жил кузнец припеваючи, никакого лиха не знал.

— Что это, — говорит кузнец, — никакого я лиха на веку своем в глаза не видал! Хоть посмотрел бы, какое там такое лихо на свете.

Вот и пошел кузнец лиха искать. Шел, шел, зашел в дремучий лес; ночь близко, а ночевать негде и есть хочется. Смотрит по сторонам и видит: неподалеку стоит большущая изба. Постучал — никто не отзывается; отворил дверь, вошел — пусто, нехорошо! Забрался кузнец на печь и лег спать не ужинавши.

Стал было уже засыпать кузнец, как дверь отворилась, и вошло в избу целое стадо баранов, а за ними Лихо — баба огромная, страшная, об одном глазе. Понюхало Лихо по сторонам и говорит:

— Э, да у меня, никак, гости; будет мне, Лиху, что позавтракать: давненько я человеческого мяса не едало.

Вздуло Лихо лучину и стащило кузнеца с печи, словно ребенка малого.

— Добро пожаловать, нежданный гость! Спасибо, что забрел; чай, ты проголодался и отощал, — и щупает Лихо кузнеца, жирен ли, а у того от страха все животики подвело.

— Ну, нечего делать, давай сперва поужинаем, — говорит Лихо; принесло большое беремя дров, затопило печь, зарезало барана, убрало и изжарило.

Сели ужинать. Лихо по четверти барана за раз в рот кладет, а кузнецу кусок в горло не идет, даром что целый день ничего не ел. Спрашивает Лихо у кузнеца:

— Кто ты таков, добрый человек?

— Кузнец.

— А что умеешь ковать?

— Да все умею.

— Скуй мне глаз!

— Изволь, — говорит кузнец, — да есть ли у тебя веревка? Надо тебя связать, а то ты не дашься: я бы тебе вковал глаз.

Лихо принесло две веревки — одну толстую, а другую потоньше. Кузнец взял веревку потоньше, связал Лихо, да и говорит:

— А ну-ка, бабушка, повернись! Повернулось Лихо и разорвало веревку. Вот кузнец взял уже толстую веревку, скрутил бабушку хорошенько.

— А ну-ка теперь повернись!

Повернулось Лихо и не разорвало веревок.

Тогда кузнец нашел в избе железный шкворень, разжег его в печи добела, поставил Лиху на самый глаз, на здоровый, да как ударит по шкворню. Повернулось Лихо, разорвало все веревки, вскочило как бешеное, село на порог и крикнуло:

— Хорошо же, злодей! Теперь ты не уйдешь от меня.

Пуще прежнего испугался кузнец, сидит в углу ни жив ни мертв; так всю ночку и просидел — даром что спать хотелось. Поутру стало Лихо выпускать баранов на пашню, да все по одному: пощупает, точно ли баран, хватит за спину да и выкинет за двери. Кузнец вывернул свой тулуп шерстью вверх, надел в рукава и пошел на четвереньках. Лихо пощупало: чует — баран, схватило кузнеца за спину да и выкинуло из избы.

Вскочил кузнец, перекрестился и давай бог ноги. Прибежал домой; знакомые его спрашивают:

— Отчего это ты поседел?

— У Лиха переночевал, — говорит кузнец, — знаю я теперь, что такое лихо: и есть хочется, да не ешь, и спать хочется, да не спишь.

• Следующая сказка → Алексей Толстой — Кузьма Скоробогатый
• Предыдущая сказка → Марья Моревна

302^[1]

Жил один кузнец. «Что, — говорит, — я горя никакого не видал. Говорят, лихо на свете есть; пойду поищу себе лихо». Взял и пошёл, выпил хорошенько и пошёл искать лихо. Навстречу ему портной.

— Здравствуй!

— Здравствуй!

— Куда идёшь?

— Что, брат, все говорят: лихо на свете есть: я никакого лиха не видал, иду искать.

— Пойдём вместе. И я хорошо живу и не видал лиха; пойдём поищем.

Вот они шли-шли, зашли в лес, в густый, тёмный, нашли маленькую дорожку, пошли по ней — по узенькой дорожке. Шли-шли по этой дорожке, видят: изба стоит большая. Ночь; некуда идти.

— Сём, — говорят, — зайдём в эту избу.

Вошли; никого там нету, пусто, нехорошо. Сели себе и сидят. Вот и идёт высокая женщина, худощавая, кривая, одноокая.

— А! — говорит. — У меня гости. Здравствуйте.

— Здравствуй, бабушка! Мы пришли ночевать к тебе.

— Ну, хорошо; будет что поужинать мне!

Они перепугались. Вот она пошла, беремя^[2] дров большое принесла; поклала в печку, затопила. Подошла к ним, взяла одного, портного, и зарезала, посадила в печку и убрала^[3].

‎Кузнец сидит и думает: что делать, как быть? Она взяла — поужинала. Кузнец смотрит в печку и говорит:

— Бабушка, я кузнец.

— Что умеешь делать-ковать?

— Да я всё умею.

— Скуй мне глаз.

— Хорошо, — говорит, — да есть ли у тебя верёвка? Надо тебя связать, а то ты не дашься; я бы тебе вковал глаз.

Она пошла, принесла две верёвки, одну потоньше, а другую толще. Вот он связал её одною, которая была потоньше.

— Ну-ка, бабушка, повернися!

Она повернулась и разорвала верёвку.

— Ну, — говорит, — нет, бабушка! Эта не годится.

Взял он толстую верёвку да этою верёвкою скрутил её хорошенько.

— Повернись-ка, бабушка!

Вот она повернулась — не порвала. Вот он взял шило, разжёг его, наставил на глаз-то ей на здоровый, взял топор да обухом как вдарит по шилу. Она как повернется — и разорвала верёвку, да и села на пороге.

— А, злодей, теперича не уйдёшь от меня!

Он видит, что опять лихо ему, сидит, думает: что делать? Потом пришли с поля овцы; она загнала овец в свою избу ночевать. Вот кузнец ночевал ночь. Поутру стала она овец выпускать. Он взял шубу, да вывернул шерстью вверх, да в рукава-то надел и подполз к ней, как овечка. Она все по одной выпускала; как хватит за спинку, так и выкинет её. И он подполз; она и его хватила за спинку и выкинула. Выкинула его, он встал и говорит:

— Прощай, Лихо! Натерпелся я от тебя лиха; теперь ничего не сделаешь.

Она говорит:

— Постой, ещё натерпишься, ты не ушёл!

‎И пошёл кузнец опять в лес по узенькой тропинке. Смотрит: в дереве топорик с золотой ручкой; захотел себе взять. Вот он взялся за этот топорик, рука и пристала к нему. Что делать? Никак не оторвёшь. Оглянулся назад: идёт к нему Лихо и кричит:

— Вот ты злодей, и не ушёл!

Кузнец вынул ножичек, в кармане у него был, и давай эту руку пилить; отрезал её и ушёл. Пришёл в свою деревню и начал показывать руку, что теперь видел лихо.

— Вот, — говорит, — посмотрите — каково оно: я, — говорит, — без руки, а товарища моего совсем съела.

Тут и сказке конец.

Примечания

Лихо одноглазое Казачья сказка

Еще при царе это было. Возвращался казак Тишка со службы домой. Все ближе и ближе родимая сторонушка. Ширится радость в груди у казака, наполняется сердце. Конь боевой легко несет. Едет казак, думу думает, что ждет его дома дорогая матушка и невестушка его Лизанька. Ждут не дождутся. Тому уж три года минуло, как казака дома не было. Завздыхал Тишка. Вот и станица завиднелась. Приосанился казак, песню заиграл, думает: «Мои-то давно прослышали, что я возвращаюсь, с хлебом-солью встретят. Букетами коня украсят. Закатим пир на всю округу». Подъехал Тишка к станице — никто его не привечает. Дома покосились, не белены. Скотина ревмя ревет, не поена, не кормлена. Поля не вспаханы, на засеяны. Плач над куренями стелется, ругань по переулкам гуляет, «Ошаламел народ», — удивился Тишка. Никто его не признает, никто с ним не здоровается. Казаки друг дружке в глаза не глядят, а смотрят — так зло. Бабы причитают: «Ох-х, лихо нам, лихо!» Послушаешь их, так и свет не мил. Детишки в игры не играют, горькие слезы льют.

«Что-то тут не так», — смекает Тишка.

Подъехал он к своему куреню. На приступках мать сидит, слезами обливается. В голос кричит, тоскует по единственному сыночку, Тише ненаглядному.
— А вот и я, — говорит Тишка, — живой и невредимый!

Мать плакать перестала, посмотрела на сына и не признала.
— Не сын ты мне вовсе, — говорит, — лежат косточки мово сына на чужедальней стороне. — И опять слезами залилась пуще прежнего.

Как ни бился Тишка — не признает его родимая матушка дорогого сына. И все тут.

Расстроился Тишка. «Пойду, — думает, — к Лизаньке наведаюсь, к суженой своей».

А у Лизаньки та же картина.
— Иди, — говорит, — отсель, знать тебя не знаю и знать не хочу. А Тишку твоего ненавижу всей душой, потому как знаю, с кем на службе прохлаждался. Вот и сгиб ни за грош. А я его так любила…
— Да вот я, живой, здоровый, — говорит Тишка.
— Иди, казачок, отсель подобру, а то неровен час до беды-то.

Лизанька девушка была крупная, в поле за троих казаков управлялась. Тишка опасливо посмотрел на нее. «А ведь правда, долго ли до беды…» — И подался к калитке. А Лизанька ему вслед:
— Наплевать мне на твоего Тишку и растереть. Я за Ваську Косого замуж собралася. — И в рев: — Ох, лихо мне, лихо!

Тишка ей из-за плетня:
— Тоже мне казака нашла! Тьфу, срамота!

А у самого душа заныла. «И что ж такое делается на белом свете? Ну погоди, бабья порода! Я тебя плеточкой, ишо мозги прочищу».

Идет Тишка улицей. Смотрит: лужа большая, в луже старуха сидит, на один глаз кривая. Горбатая. Лохмотья к худому телу прилипли, в чем только душа держится. Рядом с ней мешок плавает. «Что-то тут не так, — смекает Тишка, — надо ухо востро держать». Завидела его старуха, запричитала:
— Помоги, касатик, помоги, Тиша дорогой. Шла-шла да упала, а встать не могу и никому до меня нет дела.

Обрадовался казак, что хоть один человек его в станице признал. Забыл про то, что сторожко обещался себя держать. Зашел в лужу, подхватил старуху на руки, а та кричит:
— Мешок, мешок не забудь!

Прихватил Тишка мешок, и будто радостью его обдало. И такая радость, что хоть в луже в пляс пускайся. «Что такое, — думает Тишка, — не пойму, что со мной творится». — И говорит старухе:
— Чтой-то я тебя, бабуся, здеся раньше не видывал.

И хочет ее на землю, где посуше, поставить. А та не дается — прилипла, не отлепишь.
— А-а-а! — кричит. — Казачок! Давненько я тебя здесь поджидаю. Сколько денечков прошло, со счета сбилась. — И на шею ему — раз!
— Вот лихо-то, — прошептал Тишка и вздохнул.
— Ага, оно самое и есть. Говорили мне люди, что хитрей тебя казака во всей округе не найдешь, только я похитрей тебя оказалась.
— Выходит, так, — отвечает Тишка со вздохом. — Это ты народ взбулгачила?
— Я, — отвечает Лихо, — кому ж еще. Вон полон мешок радости набрала. Твоей только не хватает.
— Ох и молодец, — нахваливает ее Тишка, а сам думает, как быть, что делать. — Как же ты, — говорит, — в такой маленький мешок так много радости набрала?
— Это я, — говорит Лихо, — вашу радость уминаю.
— Нехорошо, — говорит Тишка, — по человеческой радости топтаться.
— Ничего, — отвечает Лихо, — зато мне от этого веселей становится.

Так они друг с дружкой переговариваются. А Тишка тем временем от станицы далече ушел. Думает: «Счас до яра дойду и вниз головой брошусь. Сам погибну, так и Лиху распроклятому конец придет».

Только он это подумал, как Лихо ему говорит:
— Хватит, казачок, меня на своем горбу таскать, пора о деле подумать.

Остановился Тишка. Слезла с него Лихо и предупреждает:
— Не вздумай от меня бежать и в мыслях не держи, а то хуже будет. «Куда ж хуже-то», — думает Тишка и говорит:
— Ну что ты, я теперь твой слуга на вечные времена.
— Известное дело, — соглашается Лихо. — Пока у тебя всю радость не заберу, не отстану.
— Да бери, — говорит Тишка. — Что ее у меня, мало, что ли? Бери, и дело с концом.
— А зачем мне ее брать? Сам отдашь.
— Это как?
— А вот так. Сейчас, дай дух перевести. Села рядышком, да как закричит, да как запричитает во весь голос.
— Так мне тебя жалко, казачок, спасу нет. У Тишки от удивленья глаза на лоб полезли.
— Если жалко, отпусти на все четыре стороны. Зачем сердце рвешь?
— Вот поговорим о жизни нашей и отпущу, не резон мне тебя держать.
— Про жизнь так про жизнь.
— Смотрю я на тебя, казачок, голова твоя поседела, тело твое изранетое. Воевал, себя не жалел. А много ль от царя-батюшки наград получил?
— Да ничего, — говорит Тишка, — не получил. Так не за царя кровинушку свою по капле отдавал, а за Родину свою, за землю, на которой живу.
— И то так, — отвечает Лихо. Видит, здесь казака не проймешь, с другого бока подступает. Голос еще жалчей сделала:
— Был бедняк, бедняком и остался. Дома коровешку оставлял, и та без тебя сдохла.
— Ничего, — говорит Тишка, — были б руки-ноги целы — не пропадем.

А Лихо свою линию гнет, не успокаивается:
— Суженая твоя к другому подалась.
— Твоя правда, — сказал Тишка. И завздыхал, закручинился, да так, что свет не мил показался.

Лихо довольная. Руки потирает. Довела-таки казака. Смотрит Тишка, а мешок-то с радостью вроде как поболее прежнего стал. Смекает, в чем дело. «Ну ничего, старая, я еще над тобой позабавлюсь». И залился слезами, уже понарошку. А Лихо развеселилась. В пляс пошла. Откуда прыть взялась.
— Говори, — кричит, — говори, на душе легче будет.
— Ох, — говорит Тишка, — уморила ты меня. Не житье мне на белом свете. Пойду руки на себя наложу. Просьба у меня напоследки жизни. Дай передохнуть.

А Лихо довольная такая. Что ж, мол, передохни. А потом еще погорюешь.
— Сильная ты, Лихо, никогда бы не подумал. Ловко умеешь человеческую радость собирать.

Лихо в ответ: «Я, — говорит, — такая. К человеку подход имею. Так человека разжалоблю, так его растревожу. Всю радость до капельки отдаст, а без радости и совесть легко потерять. Водички попрошу напиться. Кто ж не даст. Глядишь, разговор завязался. Как живешь, спрашиваю. Хорошо, говорит, живу. Кто ж тебе сразу скажет, что плохо живет? Ничем, спрашиваю, не обижен в этой жизни? Кто же, говорит, не обижен. И начинает… А я подначиваю. И пошло-поехало. Человек в слезы. А у меня мешок наготове».
— Ох, и хитра ты, Лихо, где мне тебя перехитрить. Давай, — говорит, — в прятки поиграем. Я страсть до чего любил в детстве в прятки играть. Никто сыскать меня не мог.
— Ну что ж, — говорит Лихо, — давай поиграем, только от меня прятаться — бесполезное дело. Я тебя везде сыщу.

И стали они в прятки играть. Тишка в копешку с сеном залез. Лихо нашла.

На дерево взобрался. За ветвями укрылся. И там нашла.
— И правда, — говорит Тишка, — бесполезное дело от тебя прятаться. Ну-ка теперь ты попробуй схоронись.

Повернуться не успел, глядь, нет Лиха. Куда подевалась, может, не было ее вовсе. В страшном сне привиделась. Тишка туда, Тишка сюда. Глядь, мешок с человеческой радостью лежит на месте. «Не сон, знать, мне привиделся, — думает, — и не умом я тронулся». Мешок бы развязать, да и дело с концом. Потом думает: «Негоже так, надо сначала с Лихом разделаться».

Стал Тишка приглядываться да присматриваться. Видит: на дереве сучок выбит, маленькое такое дуплишко образовалось. А из дуплишка носик остренький торчит, грязью перепачканный. «Э-э-э, — думает казак, — смекай, Тишка, не просчитайся. Как же это она туда забралась?» И говорит:
— Выходи, Лихо, покажись, не могу тебя сыскать. Где мне с тобой тягаться.

А Лихо тут как тут, до чегошеньки довольная, от казачьей похвалы голова кругом пошла. Тишка виду не кажет. Удивляется:
— Где ж ты так схоронилась?
— А туточки, рядышком была. Ты мимо меня сто разов прошел… В дупле я была, вот где!
— В такое маленькое дуплишко забралась, ай да Лихо, ай да молодец.
— Это что, — говорит Лихо, — я вот в такую щелочку пролезу, клубочком свернусь, никто меня не приметит.
— Это что, — говорит Тишка, — это еще не удивление, а вот в кисет сможешь забраться? Смотри, какой маленький! — И сам кисет вытащил, развязал. — Нет, — говорит, — в кисет не сможешь. — И вздохнул. — В ноздрях у тебя еще не кругло.
— Это у меня не кругло? — расходилась Лихо, — Да я в один момент… Хоп! — и готово.

Казак кисет чуть не выронил, до того он тяжелый стал. Быстренько завязал его тройным узлом.
— Понюхай, — говорит, — Лихо, табаку.

И рукавом пот со лба смахнул. Умаялся. Большое дело сделал. А Лихо из кисета кричит:
— Залезла, казачок, а ты не верил. Тишку смех разбирает.
— Молодец, — говорит, — ты, Лихо, твоя взяла! Только из кисета тебе теперь ходу нет.

Запричитала Лихо, стала просить казака, чтобы выпустил он ее. Потом грозить начала.
— Нет, — говорит Тишка, — ты меня этим не проймешь. Кисет жалко, Лизин подарок. Ну так ничего, в дело пошел.

Подкинул Тишка кисел на ладони. Тяжеленький. И запустил его подальше в репьи да калюку. Развязал он мешок с человеческой радостью… В станице кочеты запели. Все разом, в один голос. На душе радостно. Слов нет. Кто-то песню заиграл. Веселую. «Никак, моя Лизанька старается, — подумал Тишка, — эх, пора и мне домой возвращаться». Не успел он шага шагнуть, а народ ему навстречу валом валит. Тишу-дорогушу встречать-привечать. Впереди мать идет. Чуть поодаль Лизанька. Плачут. Уже от радости. «Дождались мы тебя, Тишу-казака. Без тебя пропадай наши головушки». Тишка усы подкрутил, подбоченился, то-то, мол. И пошел навстречу. Но на этом дело не кончилось.

Ехал барин по дороге. В карете дорогой. Весь в золоте убратый. Смотрит: впереди по дороге что-то катится. Кучеру в бок толк — мол, придержи коней. Из кареты вылез, не поленился. Видит: кисет на дороге лежит. Схватил его. Тяжелый. Золото, думает. Пока развязал, ногти холеные пообломал. Выскочила из кисета Лихо. И уселась барину на шею. И ласково так говорит:
— Вот спасибо, друг ты мой милый, выручил! Теперь в услужении у меня будешь, пока я твое добро до нитки не спущу.

И кучеру рукой махнула, мол, поехали.

Поехали так поехали. А нашей сказке тут остановка.

Еще при царе это было. Возвращался казак Тишка со службы домой. Все ближе и ближе родимая сторонушка. Ширится радость в груди у казака, наполняется сердце. Конь боевой легко несет. Едет казак, думу думает, что ждет его дома дорогая матушка и невестушка его Лизанька. Ждут не дождутся. Тому уж три года минуло, как казака дома не было. Завздыхал Тишка. Вот и станица завиднелась. Приосанился казак, песню заиграл, думает: «Мои-то давно прослышали, что я возвращаюсь, с хлебом-солью встретят. Букетами коня украсят. Закатим пир на всю округу». Подъехал Тишка к станице – никто его не привечает. Дома покосились, не белены. Скотина ревмя ревет, не поена, не кормлена. Поля не вспаханы, на засеяны. Плач над куренями стелется, ругань по переулкам гуляет, «Ошаламел народ», – удивился Тишка. Никто его не признает, никто с ним не здоровается. Казаки друг дружке в глаза не глядят, а смотрят – так зло. Бабы причитают: «Ох-х, лихо нам, лихо!» Послушаешь их, так и свет не мил. Детишки в игры не играют, горькие слезы льют.

«Что-то тут не так», – смекает Тишка.

Подъехал он к своему куреню. На приступках мать сидит, слезами обливается. В голос кричит, тоскует по единственному сыночку, Тише ненаглядному.

– А вот и я, – говорит Тишка, – живой и невредимый!

Мать плакать перестала, посмотрела на сына и не признала.

– Не сын ты мне вовсе, – говорит, – лежат косточки мово сына на чужедальней стороне. – И опять слезами залилась пуще прежнего.

Как ни бился Тишка – не признает его родимая матушка дорогого сына. И все тут.

Расстроился Тишка. «Пойду, – думает, – к Лизаньке наведаюсь, к суженой своей».

А у Лизаньки та же картина.

– Иди, – говорит, – отсель, знать тебя не знаю и знать не хочу. А Тишку твоего ненавижу всей душой, потому как знаю, с кем на службе прохлаждался. Вот и сгиб ни за грош. А я его так любила…

– Да вот я, живой, здоровый, – говорит Тишка.

– Иди, казачок, отсель подобру, а то неровен час до беды-то.

Лизанька девушка была крупная, в поле за троих казаков управлялась. Тишка опасливо посмотрел на нее. «А ведь правда, долго ли до беды…» – И подался к калитке. А Лизанька ему вслед:

– Наплевать мне на твоего Тишку и растереть. Я за Ваську Косого замуж собралася. – И в рев: – Ох, лихо мне, лихо!

Тишка ей из-за плетня:

– Тоже мне казака нашла! Тьфу, срамота!

А у самого душа заныла. «И что ж такое делается на белом свете? Ну погоди, бабья порода! Я тебя плеточкой, ишо мозги прочищу».

Идет Тишка улицей. Смотрит: лужа большая, в луже старуха сидит, на один глаз кривая. Горбатая. Лохмотья к худому телу прилипли, в чем только душа держится. Рядом с ней мешок плавает. «Что-то тут не так, – смекает Тишка, – надо ухо востро держать». Завидела его старуха, запричитала:

– Помоги, касатик, помоги, Тиша дорогой. Шла-шла да упала, а встать не могу и никому до меня нет дела.

Обрадовался казак, что хоть один человек его в станице признал. Забыл про то, что сторожко обещался себя держать. Зашел в лужу, подхватил старуху на руки, а та кричит:

– Мешок, мешок не забудь!

Прихватил Тишка мешок, и будто радостью его обдало. И такая радость, что хоть в луже в пляс пускайся. «Что такое, – думает Тишка, – не пойму, что со мной творится». – И говорит старухе:

– Чтой-то я тебя, бабуся, здеся раньше не видывал.

И хочет ее на землю, где посуше, поставить. А та не дается – прилипла, не отлепишь.

– А-а-а! – кричит. – Казачок! Давненько я тебя здесь поджидаю. Сколько денечков прошло, со счета сбилась. – И на шею ему – раз!

– Вот лихо-то, – прошептал Тишка и вздохнул.

– Ага, оно самое и есть. Говорили мне люди, что хитрей тебя казака во всей округе не найдешь, только я похитрей тебя оказалась.

– Выходит, так, – отвечает Тишка со вздохом. – Это ты народ взбулгачила?

– Я, – отвечает Лихо, – кому ж еще. Вон полон мешок радости набрала. Твоей только не хватает.

– Ох и молодец, – нахваливает ее Тишка, а сам думает, как быть, что делать. – Как же ты, – говорит, – в такой маленький мешок так много радости набрала?

– Это я, – говорит Лихо, – вашу радость уминаю.

– Нехорошо, – говорит Тишка, – по человеческой радости топтаться.

– Ничего, – отвечает Лихо, – зато мне от этого веселей становится.

Так они друг с дружкой переговариваются. А Тишка тем временем от станицы далече ушел. Думает: «Счас до яра дойду и вниз головой брошусь. Сам погибну, так и Лиху распроклятому конец придет».

Только он это подумал, как Лихо ему говорит:

– Хватит, казачок, меня на своем горбу таскать, пора о деле подумать.

Остановился Тишка. Слезла с него Лихо и предупреждает:

– Не вздумай от меня бежать и в мыслях не держи, а то хуже будет. «Куда ж хуже-то», – думает Тишка и говорит:

– Ну что ты, я теперь твой слуга на вечные времена.

– Известное дело, – соглашается Лихо. – Пока у тебя всю радость не заберу, не отстану.

– Да бери, – говорит Тишка. – Что ее у меня, мало, что ли? Бери, и дело с концом.

– А зачем мне ее брать? Сам отдашь.

– Это как?

– А вот так. Сейчас, дай дух перевести. Села рядышком, да как закричит, да как запричитает во весь голос.

– Так мне тебя жалко, казачок, спасу нет. У Тишки от удивленья глаза на лоб полезли.

– Если жалко, отпусти на все четыре стороны. Зачем сердце рвешь?

– Вот поговорим о жизни нашей и отпущу, не резон мне тебя держать.

– Про жизнь так про жизнь.

– Смотрю я на тебя, казачок, голова твоя поседела, тело твое изранетое. Воевал, себя не жалел. А много ль от царя-батюшки наград получил?

– Да ничего, – говорит Тишка, – не получил. Так не за царя кровинушку свою по капле отдавал, а за Родину свою, за землю, на которой живу.

– И то так, – отвечает Лихо. Видит, здесь казака не проймешь, с другого бока подступает. Голос еще жалчей сделала:

– Был бедняк, бедняком и остался. Дома коровешку оставлял, и та без тебя сдохла.

– Ничего, – говорит Тишка, – были б руки-ноги целы – не пропадем.

А Лихо свою линию гнет, не успокаивается:

– Суженая твоя к другому подалась.

– Твоя правда, – сказал Тишка. И завздыхал, закручинился, да так, что свет не мил показался.

Лихо довольная. Руки потирает. Довела-таки казака. Смотрит Тишка, а мешок-то с радостью вроде как поболее прежнего стал. Смекает, в чем дело. «Ну ничего, старая, я еще над тобой позабавлюсь». И залился слезами, уже понарошку. А Лихо развеселилась. В пляс пошла. Откуда прыть взялась.

– Говори, – кричит, – говори, на душе легче будет.

– Ох, – говорит Тишка, – уморила ты меня. Не житье мне на белом свете. Пойду руки на себя наложу. Просьба у меня напоследки жизни. Дай передохнуть.

А Лихо довольная такая. Что ж, мол, передохни. А потом еще погорюешь.

– Сильная ты, Лихо, никогда бы не подумал. Ловко умеешь человеческую радость собирать.

Лихо в ответ: «Я, – говорит, – такая. К человеку подход имею. Так человека разжалоблю, так его растревожу. Всю радость до капельки отдаст, а без радости и совесть легко потерять. Водички попрошу напиться. Кто ж не даст. Глядишь, разговор завязался. Как живешь, спрашиваю. Хорошо, говорит, живу. Кто ж тебе сразу скажет, что плохо живет? Ничем, спрашиваю, не обижен в этой жизни? Кто же, говорит, не обижен. И начинает… А я подначиваю. И пошло-поехало. Человек в слезы. А у меня мешок наготове».

– Ох, и хитра ты, Лихо, где мне тебя перехитрить. Давай, – говорит, – в прятки поиграем. Я страсть до чего любил в детстве в прятки играть. Никто сыскать меня не мог.

– Ну что ж, – говорит Лихо, – давай поиграем, только от меня прятаться – бесполезное дело. Я тебя везде сыщу.

И стали они в прятки играть. Тишка в копешку с сеном залез. Лихо нашла.

На дерево взобрался. За ветвями укрылся. И там нашла.

– И правда, – говорит Тишка, – бесполезное дело от тебя прятаться. Ну-ка теперь ты попробуй схоронись.

Повернуться не успел, глядь, нет Лиха. Куда подевалась, может, не было ее вовсе. В страшном сне привиделась. Тишка туда, Тишка сюда. Глядь, мешок с человеческой радостью лежит на месте. «Не сон, знать, мне привиделся, – думает, – и не умом я тронулся». Мешок бы развязать, да и дело с концом. Потом думает: «Негоже так, надо сначала с Лихом разделаться».

Стал Тишка приглядываться да присматриваться. Видит: на дереве сучок выбит, маленькое такое дуплишко образовалось. А из дуплишка носик остренький торчит, грязью перепачканный. «Э-э-э, – думает казак, – смекай, Тишка, не просчитайся. Как же это она туда забралась?» И говорит:

– Выходи, Лихо, покажись, не могу тебя сыскать. Где мне с тобой тягаться.

А Лихо тут как тут, до чегошеньки довольная, от казачьей похвалы голова кругом пошла. Тишка виду не кажет. Удивляется:

– Где ж ты так схоронилась?

– А туточки, рядышком была. Ты мимо меня сто разов прошел… В дупле я была, вот где!

– В такое маленькое дуплишко забралась, ай да Лихо, ай да молодец.

– Это что, – говорит Лихо, – я вот в такую щелочку пролезу, клубочком свернусь, никто меня не приметит.

– Это что, – говорит Тишка, – это еще не удивление, а вот в кисет сможешь забраться? Смотри, какой маленький! – И сам кисет вытащил, развязал. – Нет, – говорит, – в кисет не сможешь. – И вздохнул. – В ноздрях у тебя еще не кругло.

– Это у меня не кругло? – расходилась Лихо, – Да я в один момент… Хоп! – и готово.

Казак кисет чуть не выронил, до того он тяжелый стал. Быстренько завязал его тройным узлом.

– Понюхай, – говорит, – Лихо, табаку.

И рукавом пот со лба смахнул. Умаялся. Большое дело сделал. А Лихо из кисета кричит:

– Залезла, казачок, а ты не верил. Тишку смех разбирает.

– Молодец, – говорит, – ты, Лихо, твоя взяла! Только из кисета тебе теперь ходу нет.

Запричитала Лихо, стала просить казака, чтобы выпустил он ее. Потом грозить начала.

– Нет, – говорит Тишка, – ты меня этим не проймешь. Кисет жалко, Лизин подарок. Ну так ничего, в дело пошел.

Подкинул Тишка кисел на ладони. Тяжеленький. И запустил его подальше в репьи да калюку. Развязал он мешок с человеческой радостью… В станице кочеты запели. Все разом, в один голос. На душе радостно. Слов нет. Кто-то песню заиграл. Веселую. «Никак, моя Лизанька старается, – подумал Тишка, – эх, пора и мне домой возвращаться». Не успел он шага шагнуть, а народ ему навстречу валом валит. Тишу-дорогушу встречать-привечать. Впереди мать идет. Чуть поодаль Лизанька. Плачут. Уже от радости. «Дождались мы тебя, Тишу-казака. Без тебя пропадай наши головушки». Тишка усы подкрутил, подбоченился, то-то, мол. И пошел навстречу. Но на этом дело не кончилось.

Ехал барин по дороге. В карете дорогой. Весь в золоте убратый. Смотрит: впереди по дороге что-то катится. Кучеру в бок толк – мол, придержи коней. Из кареты вылез, не поленился. Видит: кисет на дороге лежит. Схватил его. Тяжелый. Золото, думает. Пока развязал, ногти холеные пообломал. Выскочила из кисета Лихо. И уселась барину на шею. И ласково так говорит:

– Вот спасибо, друг ты мой милый, выручил! Теперь в услужении у меня будешь, пока я твое добро до нитки не спущу.

И кучеру рукой махнула, мол, поехали.

Поехали так поехали. А нашей сказке тут остановка.

• Полный текст
• Лисичка-сестричка и волк
• Лиса, заяц и петух
• Лиса-исповедница
• Старик лезет на небо
• Старик на небе
• Мужик, медведь и лиса
• Старая хлеб-соль забывается
• Овца, лиса и волк
• Звери в яме
• Лиса и журавль
• Колобок
• Кот, петух и лиса
• Волк и коза
• Волк-дурень
• Медведь
• Коза
• Медведь и петух
• Кочет и курица
• Смерть петушка
• Курочка
• Журавль и цапля
• Золотая рыбка
• Жадная старуха
• Байка о щуке зубастой
• Пузырь, соломинка и лапоть
• Репка
• Морозко
• Старуха-говоруха
• Дочь и падчерица
• Крошечка-Хаврошечка
• Буренушка
• Баба-яга
• Василиса Прекрасная
• Гуси-лебеди
• Князь Данила-Говорила
• Правда и кривда
• Иван-царевич и Марфа-царевна
• Купеческая дочь и служанка
• Три царства – медное, серебряное и золотое
• Фролка-сидень
• Буря-богатырь Иван коровий сын
• Иван Быкович
• Иван крестьянский сын и мужичок сам с перст, усы на семь верст
• Зорька, Вечорка и Полуночка
• Медведко, Усыня, Горыня и Дубыня-богатыри
• Летучий корабль
• Семь Семионов
• Никита Кожемяка
• Змей и цыган
• Батрак
• Солдат избавляет царевну
• Беглый солдат и черт
• Два Ивана солдатских сына
• Кощей Бессмертный
• Марья Моревна
• Хрустальная гора
• Емеля-дурак
• По щучьему веленью
• Сказка об Иване-царевиче, жар-птице и о сером волке
• Жар-птица и Василиса-царевна
• Сказка о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде
• Сивко-бурко
• Свинка золотая щетинка, утка золотые перышки, золоторогий олень и золотогривый конь
• Волшебный конь
• Конь, скатерть и рожок
• Двое из сумы
• Волшебное кольцо
• Сказка про утку с золотыми яйцами
• Чудесная курица
• Царь-медведь
• Притворная болезнь
• Чудесная рубашка
• Поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что
• Мудрая жена
• Три копеечки
• Морской царь и Василиса Премудрая
• Неосторожное слово
• Купленная жена
• Царь-девица
• Перышко Финиста ясна сокола
• Елена Премудрая
• Гусли-самогуды
• Царевна, разрешающая загадки
• Вещий сон
• Соль
• Золотая гора
• Чудесная дудка
• Птичий язык
• Охотник и его жена
• Диво
• Диво дивное, чудо чудное
• Счастливое дитя
• Клад
• Скорый гонец
• Сестрица Аленушка, братец Иванушка
• Царевна – сера утица
• Белая уточка
• Арысь-поле
• Царевна-лягушка
• Царевна-змея
• Заколдованная королевна
• Окаменелое царство
• Береза и три сокола
• Заклятый царевич
• Сопливый козел
• Неумойка
• Косоручка
• Поющее дерево и птица-говорунья
• Свиной чехол
• Золотой башмачок
• Чернушка
• Царевна в Подземном царстве
• Незнайко
• Несмеяна-царевна
• Ночные пляски
• Мальчик с пальчик
• Верлиока
• Лихо одноглазое
• Горе
• Две доли
• История о славном и храбром богатыре Илье Муромце и о Соловье-разбойнике
• Илья Муромец и змей
• Василий Буславич
• Алеша Попович
• Данило Бессчастный
• Василий-царевич и Елена Прекрасная
• Балдак Борисьевич
• Василиса Поповна
• Про Мамая безбожного
• Сказание об Александре Македонском
• Шемякин суд
• Загадки
• Горшеня
• Мудрые ответы
• Мудрая дева
• Попов работник
• Царевич-найденыш
• Сосватанные дети
• Доброе слово
• Дочь пастуха
• Оклеветанная купеческая дочь
• Царица-гусляр
• Отец и дочь
• Солдат и царь в лесу
• Солдат и разбойник
• Разбойники
• Мудрая девица и семь разбойников
• Убогий
• Бесстрашный
• Рассказы о мертвецах
• Упырь
• Иван купеческий сын отчитывает царевну
• Рассказы о ведьмах
• Смерть скупого
• Скрипач в аду
• Горшечник
• Вдова и бес
• Леший
• Морока
• Дока на доку
• Ворожея
• Знахарь
• Слепцы
• Вор
• Вороватый мужик
• Солдатская загадка
• Мертвое тело
• Шут
• Иванушка-дурачок
• Дурак и береза
• Набитый дурак
• Лутонюшка
• Мена
• Сказка про братьев Фому и Ерему
• Хорошо, да худо
• Не любо – не слушай
• Байка про старину стародавнюю
• Удалой батрак
• Иван-дурак
• Фома Беренников
• Сказка о злой жене
• Жена-спорщица
• Жена-доказчица
• Головиха
• Муж да жена
• Вещий дуб
• Дорогая кожа
• Как муж отучил жену от сказок
• Крест – порука
• Об отце Николае
• Скряга
• Народные анекдоты
• Докучные сказки и прибаутки
• Докучные сказки
• Прибаутки
• Примечания

Лихо одноглазое

Жил один куз­нец. «Что, – гово­рит, – я горя ника­кого не видал. Гово­рят, лихо на свете есть; пойду поищу себе лихо». Взял и пошел, выпил хоро­шенько и пошел искать лихо. Навстречу ему порт­ной. «Здрав­ствуй!» – «Здрав­ствуй!» – «Куда идешь?» – «Что, брат, все гово­рят: лихо на свете есть: я ника­кого лиха не видал, иду искать». – «Пой­дем вме­сте. И я хорошо живу и не видал лиха; пой­дем поищем». Вот они шли-шли, зашли в лес, в густый, тем­ный, нашли малень­кую дорожку, пошли по ней – по узень­кой дорожке. Шли-шли по этой дорожке, видят: изба стоит боль­шая. Ночь; некуда идти. «Сём, – гово­рят, – зай­дем в эту избу». Вошли; никого там нету, пусто, нехо­рошо. Сели себе и сидят. Вот и идет высо­кая жен­щина, худо­ща­вая, кри­вая, одно­окая. «А! – гово­рит. – У меня гости. Здрав­ствуйте». – «Здрав­ствуй, бабушка! Мы при­шли ноче­вать к тебе». – «Ну, хорошо; будет что поужи­нать мне!» Они пере­пу­га­лись. Вот она пошла, беремя дров боль­шое при­несла; при­несла беремя[252] дров, поклала в печку, зато­пила. Подо­шла к ним, взяла одного, порт­ного, и заре­зала, поса­дила в печку и убрала.[253]

Куз­нец сидит и думает: что делать, как быть? Она взяла – поужи­нала. Куз­нец смот­рит в печку и гово­рит: «Бабушка, я куз­нец». – «Что уме­ешь делать-ковать?» – «Да я все умею». – «Скуй мне глаз». – «Хорошо, – гово­рит, – да есть ли у тебя веревка? Надо тебя свя­зать, а то ты не дашься; я бы тебе вко­вал глаз». Она пошла, при­несла две веревки, одну потоньше, а дру­гую толще. Вот он свя­зал ее одною, кото­рая была потоньше. «Ну-ка, бабушка, повер­нися!» Она повер­ну­лась и разо­рвала веревку. «Ну, – гово­рит, – нет, бабушка! Эта не годится». Взял он тол­стую веревку да этою верев­кою скру­тил ее хоро­шенько. «Повер­нись-ка, бабушка!» Вот она повер­ну­лась – не порвала. Вот он взял шило, раз­жег его, наста­вил на глаз-то ей на здо­ро­вый, взял топор да обу­хом как вда­рит по шилу. Она как повер­нется – и разо­рвала веревку, да и села на пороге. «А, зло­дей, тепе­рича не уйдешь от меня!» Он видит, что опять лихо ему, сидит, думает: что делать? Потом при­шли с поля овцы; она загнала овец в свою избу ноче­вать. Вот куз­нец ноче­вал ночь. Поутру стала она овец выпус­кать. Он взял шубу, да вывер­нул шер­стью вверх, да в рукава-то надел и под­полз к ней, как овечка. Она все по одной выпус­кала; как хва­тит за спинку, так и выки­нет ее. И он под­полз; она и его хва­тила за спинку и выки­нула. Выки­нула его, он встал и гово­рит: «Про­щай, Лихо! Натер­пелся я от тебя лиха; теперь ничего не сде­ла­ешь». Она гово­рит: «Постой, еще натер­пишься, ты не ушел!»

И пошел куз­нец опять в лес по узень­кой тро­пинке. Смот­рит: в дереве топо­рик с золо­той руч­кой; захо­тел себе взять. Вот он взялся за этот топо­рик, рука и при­стала к нему. Что делать? Никак не ото­рвешь. Огля­нулся назад: идет к нему Лихо и кри­чит: «Вот ты зло­дей, и не ушел!» Куз­нец вынул ножи­чек, в кар­мане у него был, и давай эту руку пилить; отре­зал ее и ушел. При­шел в свою деревню и начал пока­зы­вать руку, что теперь видел лихо. «Вот, – гово­рит, – посмот­рите – каково оно: я, – гово­рит, – без руки, а това­рища моего совсем съела». Тут и сказке конец.

---

Жил один кузнец.

— Что, — говорит, — я горя никакого не видал. Говорят, лихо на свете есть; пойду поищу себе лихо.

Взял и пошел, выпил хорошенько и пошел искать. лихо. Навстречу ему портной.

— Здравствуй!

— Здравствуй! Куда идешь?

— Что, брат, все говорят: лихо на свете есть; я никакого лиха не видал, иду искать.

— Пойдем вместе. И я хорошо живу и не видал лиха, пойдем поищем.

Шли они шли, шли, зашли в лес, в густый, темный, нашли маленькую дорожку, пошли по ней — по узенькой дорожке. Шли, шли по этой дорожке, видят: изба стоит большая. Ночь; некуда идти.

— Сём, — говорят, — зайдем в эту избу.

Пошли; никого там нету, пусто, нехорошо. Сели себе и сидят.

Вот и идет высокая женщина, худощавая, кривая, одноокая.

— А!—говорит.— У меня гости. Здравствуйте. Здравствуй, бабушка! Мы пришли ночевать к тебе.

— Ну, хорошо; будет что поужинать мне!

Они перепугались. Вот она пошла, беремя дров большое принесла; принесла беремя дров, поклала в печку, затопила. Подошла к ним, взяла одного, портного, и зарезала, посадила в печку и убрала.

Кузнец сидит и думает: что делать, как быть? Она взяла—поужинала. Кузнец смотрит в печку и говорит:

— Бабушка, я кузнец.

— Что умеешь делать-ковать?

— Да я все умею.

— Скуй мне глаз.

— Хорошо, — говорит, — да есть ли у тебя веревка? Надо тебя связать, а то ты не дашься; я бы тебе вковал глаз.

Она пошла, принесла две веревки, одну потоньше, а фугую толще. Вот он связал ее одною, которая была потоньше.

— Ну-ка, бабушка, повернися!

Она повернулась и разорвала веревку.

— Ну, — говорит, — нет, бабушка! Эта не годится.

Взял он толстую веревку да этою веревкою скрутил её хорошенько.

— Повернись-ка, бабушка!

Вот она повернулась — не порвала. Вот он взял шило, разжег его, наставил на глаз-то ей на здоровый, взял топор да обухом как вдарит по шилу. Она как повернется — и разорвала веревку, да и села на пороге.

— А, злодей, теперича не уйдешь от меня!

Он видит, что опять лихо ему, сидит, думает: что делать?

Потом пришли с поля овцы; она загнала овец в свою избу ночевать. Вот кузнец ночевал ночь.

Поутру стала она овец выпускать. Он взял шубу, да вывернул шерстью вверх, да в рукава-то надел и подполз к ней, как овечка. Она все по одной выпускала; как хватит за спинку, так и выкинет ее. И он подполз; она и его хватила за спинку и выкинула.

Выкинула его, он встал и говорит:

— Прощай, лихо! Натерпелся я от тебя лиха теперь ничего не сделаешь.

Она говорит:

— Постой, еще натерпишься, ты не ушел!

И пошел кузнец опять в лес по узенькой тропинке. Смотрит в дереве топорик с золотой ручкой; захотел себе взять. Вот он взялся за этот топорик, рука и пристала к нему. Что делать? Никак не оторвешь. Оглянулся назад: идет к нему лихо и кричит:

— Вот ты, злодей, и не ушел!

Кузнец вынул ножичек, в кармане у него был, и давай эту руку пилить; отрезал ее и ушел.

Пришел в свою деревню и начал показывать руку, что теперь видел лихо.

— Вот, — говорит, — посмотрите — каково оно: я, — говорит, — без руки, а товарища моего совсем съела.

Тут и сказке конец.