Любовь на сеновале рассказ

Рассказ о первой любвиСергий Чернец
Из книги «Лоскутки», рассказ «Встреча…»

В жизни всякое случается с этой самой — любовью. Вот и я полюбил очень странно, «при случае». Великое дело — случай.
Произошло все это из-за моей страсти к рыбалке. Я до сих пор люблю рыбачить, сидеть с удочкой на берегу реки или озера. А тогда я нашел озеро, где ловились лини. Линь это редкая рыба из карповых. Но удивительно красивая и удивительно умная, — «я так думаю», как говорили герои фильма «Мимино», грузин из Телави и армян.
Это озеро находилось в районе нашей (моей) родной стороны, в глухой деревне, и от деревни еще дальше в лесной глуши. Бывал я в тех краях каждый год, Но ходил рыбачить на реку, где и все деревенские рыбачили. Очень уж места были привольные и красивые, — и ягод и грибов было у нас во множестве….
А вот линя поймать, да еще хорошего, большого, — это дело не одного дня. Местный дед мне озеро показал и проводил к нему. И я прикармливал рыбу: специально рубленных червей замешивал в глиняные шары и бросал их в одно и тоже место. Почти по темну, на утренней зорьке ходил я на озеро. Ловил карасиков по берегу, но целую неделю я ждал, не совался с удочками на то свое прикормленное место, чтобы не спугнуть хорошего линя. Желтозеленый и мелкочешуйчатый, переливающийся, с красными боковыми плавниками, — красивый линь манил меня к озеру. Пускай, думаю, привыкнут приходить к «столу», так я прикармливал их (рыб), подкидывая прикормку в тихое местечко среди кустов и прибрежной травы осоки.
И было это в первый мой отпуск. Я недавно из армии пришел и устроился в городе на заводе работать. Двадцать первый год мне тогда шел….
И вот он — случай. Только я начал свою рыбалку, как раз, помню, с понедельника, — повадилась к моему месту ходить молодая девчонка. Это была внучка нашего соседа деда-Семена. Ей, видите ли, купаться тут понравилось на далеком лесном озере, рядышком на открытом месте. От моих поплавков недалеко она воду баламутила и всю рыбалку мне портила.
На заре я успевал вытащить двух трех линьков, а она уже вертелась недалеко от меня. Прямо в платье — бултых в воду! От волн только кувшинки качались и мой поплавок приходил в движение, какая тут рыбалка!
«Дура!» — кричу, — «Тебе места мало что ли, где купаться!». А она в ответ только улыбается и плещется по-собачьи, чуть ли не в пяти метрах от моих удочек. «Ведь поймаю, уши надеру, курица!» — возмущался я. Кричу, ругаюсь и бегу к ней. А она от меня в ивняк, в кусты шмыгнет, и убегает, — ищи ее по лесу…. Да пропади все пропадом…. И я шел купаться в теплое, как молоко озеро клубящееся по утру туманом в прибрежной осоке.
По правде сказать, — когда солнце всходило выше деревьев и освещало озеро, то и клева линя можно было не ждать. Клев прекращался. С летней жарой, и от солнца, линь прятался в тенечек, в глубокое место на другом берегу, где стояли сосны и ели и темнел лес. Но все равно, зло меня брало, что мне эта девчонка мешает. Не принимал я ее всерьез. Девчонка и девчонка деревенская, сколько ей лет даже не знал, не интересовался.
Однажды в самый полдень она пришла на место моей рыбалки к лесному озеру. Я уже успел выкупаться. Лежал на луговине, загорал, — жаркое лето выдалось в тот год. Смотрю полезла в воду и девчонка, купаться. Я не знаю почему она в платье купалась. Может быть купальника не было, в деревне то! Но когда она из воды вышла, мне даже стыдно стало, что я увидел: она была вся голая, ну совсем голая…. Дневным ясным солнцем высветило всё её тело. Через плотно облегающее незаметное прозрачное платье вся она была навиду….
Я приподнялся на локтях, в изумлении, и смотрел на нее, а она смотрела на меня, не стесняясь, а улыбаясь. Волосы её мокрые свисали по плечам, сквозь них прорывались лучи солнца образуя нимб, губы полураскрытые, розовые… И глаза её смеющиеся, бесстыжие!
И лет ей не больше 15-ти дашь, а тело её созревшее, ждущее и требующее ласки…. Сейчас я знаю, как бывает: у одной все есть — и грудь, и, извиняюсь, задница, а чего-то не так все-таки…. Крупно бывает все и очень просто.
А у моей, той девчонки, как у голливудской дивы из журналов, «кошечки» — все было выверено, красиво. Про себя думаю: «уйти, малолетка. Не доводить до крайности!» И она, словно поняла мои мысли, ушла, но уходя все оглядывалась: смотрю ли я ей вслед, и улыбалась. Идет по лугу, вышагивает по траве среди летней солнечной духоты, и вокруг нее бабочки летают, кузнечики стрекочут. Смотрит на меня издали, через плечо, с лукавством каким-то. И откуда у нее, у деревенской, такое кокетство бралось?! Наверное фильмов про любовь насмотрелась, сериалов по телику. А может ей подсказывала её женская природа?!
Деревенская жизнь немного развеяла мою ту минутную влюбленность. Летние дожди, вдобавок, прервали мою рыбалку. С соседними парнями мы знали один маршрут — в сельпо, в магазин, и обратно. Мы выпивали….
Как-то вечером, выпил я немного с соседскими парнями и возвращался к себе на сеновал. Дожди прекратились, и еще была неделя отпуска, можно было завтра пойти за линями.
Когда я уже подошел к сеновалу, на заднем дворе, она стояла на дороге. Задел я ее, и, вдруг, само собой получилось: я услышал её дыхание, ощутил прикосновение её распущенных волос, — и прижал я девчонку к себе! Она молчала и только смотрела мне в лицо тихим взглядом. Потом сама ко мне прижалась, обняла и шепчет: «Уйдем отсюда, унеси меня!». Все. И я, как полоумный под гипнозом, понес ее вглубь на сеновал. Я помню запах сухого сена, ромашки. Помню губы в сладком поцелуе. Помню её тело — жаркое и открытое…. Ночь прошла в угаре любви, в забытьи….
А потом она ушла. Когда еще было темно, я слышал в утренней тишине, как в соседнем дворе ее ругала мать. «Куда запропала гулящая, корова недоенная…» — и еще что-то в этом духе. А я лежал на сеновале с открытыми глазами. В щели между досок виделись мне тускнеющие звезды….
Это и была моя первая и последняя любовь.
Встреча наша не была случайной. Я вообще считаю, что случайностей в жизни не бывает. Я полюбил эту девчонку, и теперь она со мной уже более 30-ти лет. Мы поженились той же осенью, ей было 19 лет.
Сергий Чернец.

I
Каждое лето я
отдыхал в деревне у своей бабушки Инны. Мой отдых заключался не столько, чтобы
ничего не делать, сколько – помогать бабушке ухаживать за садом и огородом. У
моих мамы и папы не было дачи, где мы могли выращивать овощи и фрукты, а поэтому
нашим главным поставщиком витаминов была бабушка.
Она жила одна.
Дед умер, когда мне было всего девять лет. С того времени я каждое лето ездил в
деревню. Мама и папа не могли позволить себе всё лето помогать бабушке, потому
что они работали на заводе, как говорила мама, зарабатывали денюжку. Иногда,
когда отпуск у мамы или папы совпадал с летним сезоном, они приезжали на две
недели и подключались к работе. Тогда и мне было веселее, а если признаться
честно, то я не скучал. Я никогда не изнемогал от одиночества и мог целыми
днями находиться один в своей комнате, сидя за книгами и выписывая в отдельную
тетрадь интересные факты из истории нашей страны и других народов. Ещё с
раннего возраста меня заинтересовала история, не только история Русского
государства, но и история европейских стран и народов. На эту тему я успел перечитать
много разных книг и брошюр, журналов и статей. У меня было много вырезок из
газет и журналов, если там попадались статьи и очерки об истории стран и
народов. Я внимательно перечитывал их, а интересные факты записывал в толстую
тетрадь. За несколько лет у меня накопилось таких тетрадей штук восемь. Я часто
перечитывал их, и всякий раз находил для себя что-то новое. Меня интересовали
не только короли и цари и войны, которые они развязывали, но и жизнь простых
людей в разные времена и в разных странах.
Мои родители не
препятствовали моему увлечению, а, напротив, поддерживали меня и снабжали книгами.
Иногда папа, или мама, покупали книги с трудами великих мыслителей, учёных и
профессоров по истории. В силу моего возраста, многое изложенное учёными
воспринималось с трудом, особенно, терминология, которой в изобилии было в их сочинениях.
Но, я всё равно был рад этим книгам и с удовольствием читал их. Если что-то было
не понятно, я обращался к отцу за разъяснениями, но, бывало так, что и ему
нелегко было воспринимать учёный язык. Проходило время, я взрослел, набирался
опыта и знаний, и снова перечитывал эти книги, которые становились мне понятнее
и интереснее.
Так и в этот
раз, когда я собирался ехать к бабушке, я набрал с собой разных книг по
истории, чтобы в свободное время заниматься ими. Для книг у меня был отдельный
чемодан, который папа нёс до вокзала и всю дорогу выказывал недовольство, что
приходится таскать такую тяжесть. А уже на станции, на которой я сходил с
электрички, меня встречал полупьяный дядя Коля на своём тракторе «Беларусь».
Он, как и мой папа, тоже проявлял недовольство, когда хватал чемодан с книгами,
чтобы убрать его в кабину трактора. Всегда спрашивал: «Ты что! Туда кирпичи
наложил?, — и приговаривал: — Так у нас этих кирпичей полно, зачем с города
возить!»
Деревня, в
которой жила моя бабушка, была небольшой. Она состояла всего из двадцати двух
дворов, и жили в ней одни старики. Не было ни одной молодой семьи, а, значит, и
не было ребят, с которыми можно было познакомиться и играть в разные игры. Но,
как я говорил ранее, меня это обстоятельство ничуть не беспокоило. Уже
несколько лет прошло, как я присмотрел для себя место в сарае, стоявшем на
окраине бабушкиного сада. В нём хранилось сено для единственной коровы в
хозяйстве бабушки. Звали корову обычным именем – Бурёнка. Вот, на этом сеновале
я и проводил свободные часы за книгами и брошюрами.
√ В то лето я,
пятнадцатилетний мальчишка, как обычно приехал на станцию, еле вытащил свои
чемоданы из электрички, в которой трясся целых два с половиной часа в жарком
без кондиционера с закрытыми окнами вагоне, и измученный духотой был рад,
когда, наконец, прибыл на станцию назначения. Как обычно, меня встретил дядя
Коля, как обычно, чертыхался, таща мой чемодан с книгами и приговаривая, что
кирпичи им не нужны.

Дяда
Коля, снова чертыхаясь, схватил чемодан с книгами и рюкзак с моими вещами и подаркми
для бабушки, потащил дом. Дома бабушка вытащила из буфета поллитровую бутылку с
мутной жидкостью, отлила целый гранённый стакан и подала его дяде Коле. Он схватил
стакан, не отрывая его ото рта, за один раз выпил содержимое.
— Вот, спасибо,
баба Инна, — покрасневший от принятых градусов поблагодарил дядя Коля и
поставил стакан на стол. – Ты, если что, обращайся. Помогу.
— Коля, закуси.
— Предложила бабушка, показывая на накрытый разносолами и снедью стол, но дядя
Коля отказался, потому что спешил выполнить чей-то заказ.
— Там и закушу.
До свиданьица. – И дядя Коля скрылся за дверью. Вскоре загрохатал мотор
«Беларуси», и постепенно грохот растаял вдали.
Бабушка усадила
меня за стол, пододвинула мне блинов, баночки с вареньем, мёдом и сметаной.
— Кушай,
внучёк. Я специально для тебя блини испекла. Знаю, что ты любишь мои блинчики.
За полдня я
довольно проголодался, а потому с удовольствием принялся есть. Блины, которые
пекла бабушка, были, как всегда очень вкусными. Они были ровно круглыми,
большими и очень тонкими, но не рвались, легко закручивались в трубочку, и я
макал трубочку в сметану и с аппетитом ел.

— Ты и с мёдом попробуй, Дима, и с
вареньем, — подсказывала мне бабушка, — кушай, не стесняйся, если что, я ещё
принесу. У меня ещё есть.
Но мне
нравились блины с бабушкиной сметаной. Она сама её взбивала из молока, которое
давала Бурёнка, поэтому сметана была очень густой и вкусной, не то, что
продавали в магазинах. Чтобы не обижать бабушку, я попробовал блины и с
вареньем, и с мёдом, нахваливая вкус того и другого и кулинарные таланты
бабушки, которой моя хвала очень нравилась. Она улыбалась, благодарила меня,
сидя напротив за столом, и всё время разглядывала меня, приговаривая, какой я
стал большим, возмужавшим, взрослым парнем.
В это время к
нам забежала соседка, баба Вера.
— Приехал твой
внучёк! – с порога крикнула баба Вера. – Ну, вот, а ты переживала, вдруг не приедет.
Как не приедет, когда он уже здесь. Дай-ка, я обниму тебя, Дима!
Мне пришлось
оторваться от еды, я встал, хотел обтереть губы от сметаны, но баба Вера обняла
меня за плечи, притянула к себе и поцеловала прямо в губы, смутив меня, что я
даже покраснел.
— Оставь его, —
проговорила моя бабушка, — пусть поест с дороги. Не видишь, что ли, что дитя
проголодалось.
— А я что? –
отвечала баба Вера. – Только поцеловала и всё! Пусть ест.
— Да ты так его
целовала, будто это суженный твой. Вон, совсем засмущала парня.
— Ну, хоть
разок на старости лет с молодым парнем поцеловаться. И то будет, что вспомнить
перед смертью.
— Не спеши
умирать, дурёха! – воскликнула бабушка Инна, — не гневи Бога. Живи себе, пока
живётся. Вот, только курить бы тебе бросить. Сразу помолодеешь на лет десять.
— Куда мне
молодеть? – парировала баба Вера. – И для кого? У нас в деревне кроме пьяного
Кольки да парочки немощных стариков-то и нет никого. Так что, позволь мне
выкурить сигаретку, Инна?
— Кури, если уж
невтерпёж, — разрешила моя бабушка, — только у окна сядь. Нечего мне тут внука
травить.

Я поедал блины и слушал добрую перепалку
двух подруг-соседок. Они смолоду жили по соседству, были колхозницами, работали
доярками на скотном дворе, обе вышли замуж за молодых парней с этой же,
когда-то большой деревни, родили детей, а теперь на старости лет остались одни.
Дети разъехались по всей стране, родили им внуков, а две бабушки, оставшись в
деревне, доживали свой век.
Баба Вера взяла
табурет, поставила его у открытого окна, села и достала, к моему удивлению,
огромную сигару из кармана сарафана, в котором была одета. Я думал, что она
вытащит пачку «Беломора», возьмёт папироску, дунет в неё, сомнёт в козью ножку
и начнёт дымить – а тут на тебе, сигара. Я пригяладелся и понял, что это не какая-нибудь
дешёвая подделка, а Гаванская сигара. Такие сигары сам Фидель Кастро курит.
Баба Вера
крутила и рассматривала сигару, а моя бабушка спросила:
— Вер, откуда у
тебя такая бомба! Ты что? Курить её собралась?
— Ничего ты не
понимаешь, деревня. Это сигара. Мне сын прислал. Из самой Кубы. Целую коробку,
на вроде шкатулки. Написал, что уж лучше сигары курить, чем наши папиросы.
Название такое странное! Хавана! Не курила. Ждала твоего Димку. Вот, дождалась.
Первую и выкурю в честь его приезда. – И баба Вера взяла в рот зауженный
конусом кончик сигары.
Я не выдержал и
сказал, что этот кончик надо откусить и выбросить.
— Да, откуда у
меня зубы? – ответила баба Вера. – Я уж не помню, когда последний зуб потеряла.
Я предложил
свою помощь. Взял сигару, ножом срезал конус и передал сигару бабе Вере.
— А ты откуда
знаешь, внучёк, как надо сигары курить? – забеспокоилась бабушка Инна. – Неужто,
сам куришь?
— Что ты,
бабушка! – успокаивал я. – Я не курю. В кино видел, как сигары курят.
— Молодец, что
не куришь, — похвалила меня бабушка, — ты кушай, Димочка, кушай, а на эту
развратницу не обращай внимания.
Баба Вера
ничуть не обиделась словам моей бабушки, несколько раз чиркнула спичкой о
коробок и поднесла огонёк к сигаре, которая постепенно схватилась огоньком,
выпуская несколько шлейфов дыма. Баба Вера облокотилась о подоконник, курила,
выдыхая густой дым в окно. Сделав несколько затяжек, похвалила сигары и своего
сына, а потом начала рассказывать, что он написал в письме, о том, как они с
женой и дочерью живут на этой Кубе, как там жарко, о работе и прочем остальном.
— Пишет, —
продолжала баба Вера, — что дочка его, моя внучка, отправляется на несколько
месяцев домой. Обещал, что внучка погостит и у меня. Дай-то Бог! Давно не
видела её. Последний раз они приезжали ко мне лет уж десять назад. Тогда Анечка
ещё совсем маленькой была, а сейчас ей уж, поди, как и твоему Димке, лет
пятнадцать будет. Как ты думаешь, Инка, приедет ко мне внучка?
— Если сын
обещал, значит, приедет, — ответила моя бабушка.
— Он каждый год
обещает, — вздохнула баба Вера, — каждый год не приезжает. Не верю я уже… Ох, и
крепкие же эти сигары. Сделала пару затяжек и накурилась. Больше не могу. Что
мне делать? Тут ещё раз на пяток хватит. Выбрасывать что ли?
— А Вы, баба
Вера, затушите сигару и уберите, — вмешался я, — потом докурите. Сигары не
обязательно скуривать за раз.
Баба Вера
затушила сигару и положила в карман сарафана.
— Ну, пойду я,
— сказала она, — не буду завидовать вашей радости.
Баба Вера
попрощалась с нами и ушла.
Я доел
последний блин и чувствовал себя сытым, даже через чур. Бабушка предложила мне
отдохнуть, показав мою комнату, по наведённому порядку в которой и застеленной
свежими простынями кровати, было видно, что бабушка скучала и очень ждала меня.

II
Два дня я
привыкал к деревенской жизни. Это не значит, что я бездельничал. Вставал рано
утром, пока бабушка передавала Бурёнку пастуху и готовила завтрак, и занимался
поливом огорода и сада. У бабушки был насос с электрическим приводом. Я
протягивал шнур до электророзетки, расправлял длинный шланг, который протягивал
до реки. Я не сказал, что бабушкин дом стоял на берегу неширокой реки. Вода в
реке была чистейшая. Когда поутру я подносил один конец шланга к берегу, то
видел, как на мелководье собирались разные жучки, рыбёшки и грелись на солнце.
Я даже видел множество маленьких щурят, которых ловил каждое лето, нанизывая на
них сделанную из травяного стебля петельку. Такая ловля требовала большого
терпения и осторожных движений, чтобы мальки не заметили меня и не сбежали.
Каждое утро я ловил штук по десять щурят, потом жарил их на сковороде и ел. Не
представляете, какие они были вкусные! Объеденье!
Так вот, я
протягивал один конец шланга в реку, а второй – цеплял к насосу, чтобы он
закачивал воду. Другой, такой же длинный, шланг я цеплял к выходу насоса,
включал ток, движок начинал работать, накачивать воду, и через несколько секунд
мощная струя воды выходила из второго шланга. Я брал его свободный конец, чуть
прижимал пальцем, в зависимости от того, какую струю надо было сделать, и
поливал сад и огород. На всё, про всё у меня уходило с полчаса. Папа купил
хороший насос. Он был мощный, мог перекачивать достаточный объём воды, а потому
у меня не занимало много времени на полив. Эту процедуру я проделывал ежедневно
утром и вечером. Потом мы с бабушкой проходили грядки, пропалывали, освобождая
их от сорняков, поправляли, если они рассыпались, проверяли яблони, вишню и
кустарники с малиной и крыжовником. Бабушка очень ответственно относилась к
своему саду, она ухаживала за ним, а потому в нём всё росло и цвело, грядки под
овощами были аккуратными, даже были таблички, на которых имелись записи о том,
что посажено, какого сорта и дата посадки. Вот, такая моя бабушка. Большую
часть участка занимал картофель. Мы ещё месяц назад всей семьёй приезжали к
бабушке на майские праздники, вскапывали землю и сажали картофель, который к
моему приезду на каникулы уже пустил ростки, и весь участок зазеленел от
стеблей картофеля. Пора было, как сказала бабушка, окучивать, что мы решили
сделать на следующий день.

В свобдное время я пропадал на сеновале.
Это был старый, ветхий сарай, но с непротекаемой от дождя
крышей, и он был вполне пригоден для хранения сена, которое, обычно, мы
заготавливали в июле с выделенного для бабушки участка для сенокоса. В это
время, обычно приезжал папа, иногда вместе с мамой, и мы, втроём, косили траву,
сушили её тут же, на поле, а через пару дней дядя Коля за стаканчик самогона, цыплял
к трактору прицеп и привозил нам сено, как и всем жителям деревни.
За пару дней я
обследовал этот сарай. В нём уже было мало сена, так как Бурёнка за зиму
подъела его, но оставалась ещё достаточная копна, на которой я и располагался внутри сарая. Тут было
моё лежбище. Сюда я перенёс чемодан с книгами, разложил их на куске брезента,
стелил плед и, лёжа на нём, читал книги и делал записи в своей тетради. Сарай
хорошо проветривался, поэтому даже в жаркий полдень в нём не было душно.
Бабушка всегда спрашивала, чем так мне понравился
сеновал, ведь, есть отдельная комната в её доме, где я мог спокойно читать книги,
но она не понимала, что в сарае было комфортнее: меня никто не отвлекал, вкусно
пахло сеном, было просторно и уютно, если бы иногда не докучали мухи. Их
назойливость иной раз выводила меня из равновесия, и я покидал сеновал, бежал к
реке и часами мог купаться в чистой воде, выплывать на противоположный берег,
бродить по нему и представлять себя на необитаемом острове, выдумывая разные
истории и приключения, в которых я был главным героем, всегда справедливым, и
спасал попавших в беду людей.
Когда подходил
вечер, я возвращался, готовил насос и поливал сад и огород. Потом кормил кур и
встречал нашу Бурёнку, возвращавшуюся с пастбища. Бабушка заводила её в стойло,
приносила ведро и начинала доить, а я стоял рядом и задумчиво наблюдал, как
постепенно ведро наполняется белым тёплым молоком, от которого даже исходил
пар. Бабушка всегда предлагала выпить парного молока, только что надоенного, но
я отказывался, потому что не любил парное молоко, хотя бабубшка заверяла, что
оно самое полезное.
Раз в неделю,
по субботам, бабушка топила баню. Я всегда отказывался принимать её,
обосновывая свой отказ тем, что каждый день и так купаюсь в реке, но бабушка
настаивала, и я, нехотя, чтобы не обижать её, купался в бане.
— Был бы дед
жив, — говорила бабушка, — он бы попарил тебя. Вот, тогда это была бы настоящая
баня.
Потом в баню
ходила бабушка, и, если оставалась вода и тепло, а это было всегда так, она
приглашала искупаться свою соседку, бабу Веру. Та не отказывалась, а с
удовольствием занимала баню часа на два. После бани они собирались на кухне,
пили чай и могли до полуночи болтать о своих делах, часто вспоминая молодость,
друзей, многих из которых уже не было в живых, и своих мужей, проклятых, что
ушли так рано, оставив их доживать свой век в одиночестве. Вспоминая своих
проклятых мужей, они всплакнут, потом успокоятся, и их беседа продолжалась, а,
когда уже начинали слипаться глаза, прощались до следующего раза.
Прошла ещё одна
неделя в работе и отдыхе. Наступила суббота и, как обычно, с наступлением
вечернего времени, я полил огород, накормил курей, бабушка надоила молока, я
отказался пить парное молоко, помылся в бане, потом помылась бабушка, заварила
чай и пригласила меня составить ей компанию.
— А баба Вера?
– спросил я. – Обычно вы с бабой Верой пьёте чай по субботам.
— Она поехала с
Колькой на станцию.
— Решила
отправиться к сыну на Кубу?
— Ой, зачем ей
Куба с её Кастрой! – отвечала бабушка. – Внучку поехала встречать. Телеграмма
пришла. Что-то поздно они дали телеграмму. Хорошо, что Колька не совсем пьяный.
Правда, еле трактор завёл.
Бабушка
поставила кипятить чайник, на стол расставила чашки с блюдцами, постаивла
сахарницу и тарелку с только что приготовленными пирожками. Надо отдать бабушке
должное, пирожки она готовила превкусные. Они были с разной начинкой: и с
вареньем, и с луком с яйцом, и картошкой, и мясом. Её пирожки можно было есть и
есть, ты уже набил живот до предела, а всё тянешься за новым пирожком – такие
они были вкусными.
— Теперь тебе
не скучно будет, — сказала бабушка, отхлебнув глоток горячего чая.
— Мне и не было
скучно, — отвечал я.
— Ну, так ты
жил тут один, без друзей. Что мы старухи? Разве ж тебе с нами интересно? А
теперь Аня, внучка бабы Веры, приедет. Вот, будет с кем дружить.
— Если бы к
бабе Вере внук приехал, — отвечал я, — тогда было бы с кем дружить. А с
девчонкой, какая дружба? Им бы только поболтать да посмеяться, да в платья
наряжаться.
— Молодой ты
ещё, — сказала на это мне бабушка. – В твоём возрасте уже надо бы подружкой
завестить, а ты всё думаешь о своих мальчишеских играх. Тебе уж шестнадцатый
год идёт. Скоро совсем взрослым будешь. Семьёй обзоводиться надо. А разве с
другом семью заводят? Нет, тут девушка нужна. Да, чтоб хорошая, скромная и
заботливая.
— Жена мне не
нужна, — противоречил я бабушке, — обойдусь как-нибудь без неё. Ведь, жил же я
так до сих пор. Не помер…
— Это ты так
сейчас говоришь, а вот, придёт время, совсем по-другому будешь думать. Подружка
будет важнее, чем твои друзья-мальчишки.
— И когда это
время наступит?
— У всех
по-разному. Оно может наступить нечаянно, ты даже думать об этом не будешь, а
встретишь красавицу и поймёшь, что никого тебе и не надо больше.
— У нас в школе
много красавиц учится. Только я без них, ой, как, бабушка, жить могу. Никто из
них не нужна.
— Значит, или
время не подошло, или, на самом деле, те красавицы не нужны.
— А какая
нужна?
— Это, Дима, ты
поймёшь сам. Бог подскажет, кто твоя половиночка…
Мы ещё немного поболтали, на улице уже стало
темно, и я решил пойти в свою комнату. Улёгся на кровать, взял книгу, а мои
глаза начали слипаться. Наверно, многие из нас заметили, что в деревне, где
свежий воздух, легко засыпается. И сон лёгкий. Стоит только положить голову на
подушку, как, сам того не замечая, ты засыпаешь и просыпаешься, когда уже
взошло солнце, ты чувствуешь себя выспавшимся и отдохнувшим. Так и я в тот
вечер, только сомкнул глаза, как забылся сном. Правда, спустя какое-то время, я
слышал тарахтение мотора трактора и ещё сквозь сон подумал: «Колька пьяный
приехал», — и снова бемятежно уснул.

Утром, как всегда, я встал, вытащил из
холодильника кувшин надоенного с вечера молока, отлил его в кружку, и стал
медленно пить. Охлождённое свежее молоко – совсем другое дело! Не то, что
парное, тёплое, только что надоенное… Бррр! Я выпил молоко и вышел во двор,
чтобы подготовить насос к поливке огорода. Я раскрутил шланг и собрался отнести
его к реке, как во дворе бабы Веры увидел девушку, стоявшей под серенью и с
закрытыми глазами вдыхавшей запах цветов. Девушка была в белом платьице с
широкими бретельками, её огненно-рыжие волосы густыми пучками спадали с плеч,
голова была чуть приподнята вверх, и она, как мне показалось, никого не видела
и не слышала, а полностью отдалась наслаждению запахами цветов.
Надо сказать,
что баба Вера очень любила цветы. Её участок больше напоминал цветочный сад,
чем огород. Тут были разные цветы, названия которых я не знал: и белые с
пушистыми бутонами, и красные с лепестками, похожими на ромашку, и бордовые, и
синие… Каких только не было! И стояла одна сирень. Баба Вера иногда собирала
цветы, уговаривала тракториста Колю отвезти её на станцию и торговала там.
Проезжавшие поезда и электрички останавливались на несколько минут, и пассажиры
ближайших вагонов покупали у бабы Веры цветы. Так она зарабатывала ещё немного
денег к своей пенсии.
Рыжая девушка
заинтересовала меня. Я бросил шланг и подошёл ближе к забору, разграничивавший
участки моей бабушки и бабы Веры. Девушка настолько была увлечена цветами, что
не замечала меня. Она хватала рукой одну ветку и нюхала цветы, потом другую – и
повторяла то же самое. Потом она перешла к кустам с красными цветами, осторожно
обнимала бутоны ладонями, наклонялась и вдыхала запах цветов. Мне хотелось
окликнуть девушку, но я боялся помешать её увлечению, и потому ждал, пока она
не насытиться ароматными запахами. Прошло достаточно много времени, наверно,
минут пятнадцать, а она всё ходила от одного куста к другому, трогала бутоны и
нюхала их. Наконец, я не выдержал и сказал обыкновенное (на большее у меня не
хватило фантазии):
— Доброе утро!
Девушка
оглянулась, увидев меня, тихо ответила:
— Здравствуйте!
– и медленно подходила ко мне.
— Вы, наверно,
внучка бабы Веры? – спросил я её, пока она шла.
— Да.
— И Вас, —
почему-то мы с самого начала стали обращаться друг к другу на «Вы», — зовут
Анечка?
Девушка
улыбнулась и ответила:
— Так меня
бабушка зовёт. А полное моё имя – Анна.
— Вы приехали
поздно ночью? Я слышал тарахтенье трактора. Сквозь сон.
— Мы приехали
бы раньше, но пьяный тракторист влетел в яму. Хорошо, что мы живы остались. Он
долго выезжал. Поэтому мы до поздна задержались.
— А меня зовут
Дима, — представился я.
— Очень
приятно, — ответила Анна.
— А Вас я буду
называть Аней, или Анечкой, как Вас зовёт Ваша бабушка. Если Вы не против?
— Нет, — ещё
раз мило улыбнулась девушка, — не против. А что это у Вас там стоит, — и Аня
показала взглядом на насос.
— Насос, —
ответил я. – Я каждое утро и вечер поливаю огород. Сейчас надо отнести
водозаборный шланг в реку. Не хотите пойти со мной?
— Хочу, —
запросто согласилась девушка, — только я хочу переодеть платье. Подождёте меня?
Я сказал, что
подожду. Анечка побежала переодевать платье, а я вернулся к насосу, чтобы
распутать накрученный на него шланг. Я ещё не успел до конца раскрутить шланг,
как услышал голос девушки:
— Дима, а как к
Вам зайти?
— С улицы,
через калитку, — ответил я, — идите, я Вас встречу.
Я проводил
девушку, она помогла мне распутать шланг, мы перекинули его через забор, вышли
на улицу, обошли вокруг, схватили конец шланга и потащили его к реке.
— Я так давно
здесь не была, — говорила Аня, — всё такое новое, будто в первый раз приехала к
бабушке. В деревне так красиво! А ещё есть здесь девочки и мальчики?
— Кроме нас,
никого, — отвечал я. – Только одни старики. Иногда приезжают гости к своим
старикам, тогда бывают и мальчики и девочки, только ещё маленькие.
— А Вы сколько
уже гостите у бабушки?
— Вторую
неделю.
— И столько
времени Вы один? Наверно, Вам очень скучно?
— Не скучно. У
меня есть, чем заняться.
— Чем?
— Аня, у меня
предложение, — не стал я отвечать на её вопрос, — давайте перейдём на «ты»?
— Хорошо, —
согласилась Аня. – Так, чем ты занимаешься?
— Помогаю
бабушке, в свободное время читаю книги, купаюсь в реке, ловлю щурят. Только их
надо ловить рано по утру, когда они на мелководье отогреваются на солнце.
— Интересно. А
сейчас можно их ловить?
— Сейчас уже
поздновато. Вода успела прогреться, и щурята теперь в глубине плавают.
— А когда ты в
следующий раз пойдёшь ловить щурят?
— Может,
завтра.
— Меня возьми с
собой.
— Возьму.
Только надо рано вставать.
— А ты разбуди
меня.
— Хорошо.

Мы подготовили насос, я включил мотор и
вскоре пошла вода. Я показывал Ане, как надо поливать огород, как можно делать
разную струю, и Аня выхватывала у меня шланг, пробовала сама. Сначала у неё не
очень получалось, она обрызгала водой не только своё сине-голубое платье, но и
меня, вдобавок, но потом дело пошло лучше, и Аня сделала эту работу за меня. Поливая,
огород, она смеялась, хохотала, её веселило это занятие, несколько раз она меня
звала, чтобы показать, какую она сумела сделать интересную струю. Честно скажу,
никогда я так весело не поливал огород, как с Аней. Потом мы полили огород бабы
Веры, выключили насос, и уже обсохшие на солнце разошлись по своим бабушкам,
позвавшим нас на завтрак.
— Правда,
хорошая внучка у бабы Веры? – спросила моя бабушка.
— Ничего, —
ответил я. – Весёлая.
— Весёлая, —
подтвердила бабушка, — всё утро её звонкий смех был слышен. И красивая девушка…
Я ничего не
ответил. После завтрака я нашёл тяпку и начал окучивать картофель, как ранее мы
договоривались с бабушкой. Потом подключилась и бабушка. Но, силы у неё были не
те, и я попросил её прервать работу, пообещав всё сделать сам. А чтобы бабушка
не чувствовала себя виноватой, я попросил испечь целую гору моих любимых
блинчиков. Только тогда бабушка согласилась прекратить трудную для неё работу.
Я окучил
половину кустов картофеля, когда услышал голос Ани:
— Дима, а мы
тоже будем окучивать картошку…
В деревне так
заведено: стоит кому-то одному хозяину взяться за какую-то работу, особенно,
если это касается огорода, то по его примеру поступают соседи, а потом соседи
этих соседей и так далее по цепочке. Потому для меня уже давно не было
удивительным, что вскоре вся деревня занялась окучиванием картофеля. Сколько
раз бывало, когда и моя бабушка говорила: «Вон, Никодимовна морковь
прореживает…» — или: «А Лизавета кусты малины подвязывает…» — И мы принимались
делать то же, что и наши соседи. В тот день, я мог дать голову на отсечение,
что вскоре вся деревня занималась тем же, чем и я.
Вместе с Аней и
бабой Верой работа пошла веселее. Осознание того, что ты не один, а за забором,
пусть на не твоём участке, работают соседи, воодушевляло. Откуда-то появлялись
дополнительные силы и желание работать. Иногда мы останавливались, чтобы
передохнуть. Аня разгибала спину, хваталась за поясницу и морщилась от боли.
— Это с
непривычки, — успокаивал я девушку, — ничего страшного нет, поболит немного и
перестанет.
Передохнув, мы
снова принимались окучивать картофель. Я раньше закончил свой участок. Правда,
тоже еле разгибал спину, натёр небольшие мозоли, но это сущая ерунда, я даже не
подавал виду, чтобы выглядеть по-геройски в глазах моей новой знакомой. Я
перепрыгнул через забор, разделявший два участка, и присоединился к Ане и бабе
Вере, чтобы помочь им быстрее закончить работу. Аня, непривычная к сельскому
труду, быстро уставала, и мы с бабой Верой разрешали ей отдыхать. Немного
отдохнув, уставшая Аня, хоть через силу, но завершила начатое вместе с нами,
хотя у неё очень болела поясница, мышцы рук и ног, и были натёрты мозоли. Мне
понравилось поведение Ани, которая, несмотря на физическую усталость, мышечные
боли и мозоли, не покинула нас, а вместе с нами завершила начатое дело. Вышла
моя бабушка и сообщила, что напекла блинов, и пригласила нас отобедать. Баба
Вера, охая, сказала, что с удовольствием попробовла бы блины, но у неё уже не
осталось сил идти.
— Инка, ты
ребят угости, а немного блинов неси сюда, — говорила баба Вера, — а я пока
чайник поставлю вскипятить.
Блинов,
действительно, была целая гора. Бабушка усадила нас с Аней за стол, подала
чашки со свежезаваренным чаем, сметану, мёд и несколько баночек с разным
вареньем, переложила примерно одну четверть горки блинов на другую тарелку и
пошла к бабе Вере.
— Угощу
соседку, — сказала она, — а вы тут сами хозяйничайте.
Оставшись одни,
мы принялись за блины. Аня попробовала их и с мёдом, и со сметаной, и с
вареньем. Больше всего ей понравилось есть блины с мёдом, а я не изменил своей
привычке – поедал их со сметаной. Аня глянула на меня и рассмеялась.
— Твои губы все
в сметане! Как ты так можешь есть?
— Не знаю, как
у меня это получается, — отвечал я, — но у меня всегда сметана остаётся на
губах.
Аня, неожиданно
для меня, взяла со стола салфетку и протёрла мои губы.
— А ты
попробуй, — сказала она, — немного макни в сметану, чуть шире приоткрой рот, и
не будешь пачкаться. Попробуй.
Я взал
очередной блин, скрутил его в трубочку и макнул в сметану.
— Это очень
много, — сказала Аня, и сама взяла другой блин и чуть макнула в сметану.
— А теперь
открывай рот.
Что я и сделал.
— Ну, это уж
слишком! – рассмеялась Аня, — Немножко можешь прикрыть. – И Аня поднесла блин к
моему рту, и, тут, одна капелька сметаны упала на мой подбородок. Аня снова
рассмеялась, сказав: «Ты не исправим!» — положила блин в мою тарелку и,
продолжая смеяться, сказала, чтобы я сам ел: «Я поняла, что ничего исправить не
могу».
Наевшись, мы
продолжали сидеть за столом, а чтобы не скучать, я попросил Аню рассказать о
Кубе. Она рассказала, насколько Куба интересная и красивая страна.
— Но, мы мало
ездим по ней. Мы, в основном, живём на территории посольства. Иногда были
экскурсии. Мы ездили по революционным местам, посещали Музей революции, яхту
«Гранма», на которой революционры высадились на острове, были в городах
Сантьяго-де-Куба и Ольгино, а также на молодёжном слёте на острове Хувентуд.
Там красиво, но очень жарко. Настолько жарко, что вся одежда быстро становится
мокрой от пота. Приходилось по нескольку раз за день переодеваться. Спасались
только в комнатах, где стояли кондиционеры. Кубинцы живут бедно. У них до сих
пор карточная система. Всё, от еды, до ткани распределяется по нормам. Есть
магазины, где можно что-нибудь купить за песо, но там очень высокие цены, мало
кому из кубинцев по карману делать покупки в магазинах. А ещё у них всё
сладкое. Даже блюда из мяса, и те сладкие. Как-то мы с мамой купили торт. Такой
красивый. Большой. Но, корж совсем тоненький, а всё, что сверху – один крем. И
сладкий-пресладкий. Мы просто срезали этот крем и выбросили, из-за приторности
его невозможно было есть, а корж съели за чаем.
— А учишься ты
где? – спросил я.
— При
посольстве есть школа. Там и учусь.
— Мало
учеников?
— Да, нет.
Хватает. Ведь в школе учатся не только дети посольских работников, но и дети
работников консульства, специалистов, военных. Там много наших работают по
контракту. Многие приезжают с семьями и детьми. Вот дети и учатся в этой школе.
Мы с мамой там одни, кто с рыжими волосами. В школе надо мной иногда
издеваются.
— Из-за цвета
волос? – спросил я.
— Да. А больше
из-за веснушек. Разве ты не заметил, что их у меня много. Весь нос и щёки в
веснушках. Как-то нам показали мультфильм про Антошку. Знаешь такой? Антошка,
Антошка, пошли копать картошку. Так, после это мультфильма меня стали называть
ещё и Антошкой, — Аня замолчала , а потом с грустью добавила: — Обидно,
конечно.
— Они тебе
завидуют, — ответил я.
— Моим
веснушкам? Чему тут завидовать?

— У тебя не рыжие волосы, а солнечные, а на
носу и щёках не веснушки, а звёздочки, — говорил я, а Аня смотрела на меня
широко раскрытыми глазами и внимательно слушала. – Ты видела, как с неба падают
звёзды?
— Это метеориты
падают, — ответила Аня.
— Не верь
этому. Это падают звёздочки. Во вселенной много звёзд. Иногда они гаснут, но не
исчезают навсегда, а находят добрых людей и садятся им на носик и щёчки, чтобы
продолжать жить здесь, на Земле, и охранять людей, которых они выбирают.
Аня улыбнулась,
её глазки сощурились и заискрились.
— А ты
выдумщик, Димка, — сказала Аня. – Но приятно. Никто никогда не говорил мне
таких слов. Ты – первый.
— Звёздочки
тебе к лицу. Ты красивая. Вот, все тебе и завидуют.
— Спасибо тебе,
Дима. И бабушке твоей спасибо за вкусные блины, — ответила Аня. – Чем думаешь
сейчас заняться?
— Вечером снова
буду поливать огород, а сейчас почитаю книги.
— Какие книги
ты читаешь?
— По истории.
— По истории?
Какой истории?
— Разных стран
и народов.
— Покажешь?
— Покажу.
Только надо идти на сеновал. Они там все.
— Тогда, идём.
Мы встали из-за
стола, и я повёл Аню к сараю. Сначала по лестнице я залез на стог, а потом,
подав руку Ане, помог взобраться и ей. Она прошла внутрь сарая и увидела много
разложенных книг. Её это удивило, ещё её удивило, что книги были, как она
сказала, очень умными. Просмотрев несколько из них, она спросила, какую я читаю
сейчас. Я показал ей книгу о князе Владимире Святославиче, крестителе замли
русской.
— Ну, это я
знаю. Мы в школе об этом учили, — сказала Аня.
— В школе учат не
всему. Нам преподают только самые значительные факты из истории, а мне
интересно не столько то, что он ввёл христинство на Руси, но и то, как он это
делал.
— И как он это
делал?
— Жестоко.
Особенно в Новгороде, где погибло много людей. И, вообще, князь Владимир был
жестокий человек. О его жестокости хорошо говорит факт женитьбы на полоцкой
княжне Рогнеде.

— Расскажи. — Попросила Аня, и я рассказал
эту печальную историю о том, как Владимир соперничал со своим старшим братом
Ярополком из-за Рогнеды Полоцкой, как Рогнеда предпочла Ярополка, а не
Владимира, назвав его сыном рабыни, ведь его мать Милуша была ключницей у
княгини Ольги, как Владимир захватил Полоцк и по наущению своего дяди Добрыни
Нискитича, прототипа былинного русского героя Добрыни Никитича, изнасиловал
Рогнеду на глазах её матери и отца, потом убил их и её братьев, как забрал
Рогенду в Киев и женился на ней. Спустя четрые года Рогнеда хотела отомстить
Владимиру, покушаясь на его жизнь, но Владимир вовремя проснулся и хотел убить
Рогнеду, но за свою мать вступился их сын Изяслав, и, по уговору бояр, Владимир
выслал Рогенду и Изяслава в полоцкие земли, отсроив им город Изяславль. Потом
Рогнеда и Изяслав отсторили заново Полоцк, город их отца и деда, а Изяслав дал
начало полоцокй ветви Рюриковичей.
Я долго
рассказывал всю эту историю, а Аня внимательно слушала, и по её глазам я видел,
как она реагировала на поступки Владимира, жалела Рогнеду и восхищалась
Изяславом.
— А сколько лет
было Изяславу, когда он заступился за маму? – спросила Аня.
— Четыре года,
— ответил я.
— Надо же,
какой смелый и благородный мальчик! – с восторгом говорила Аня. – Такой
маленький, а не побоялся своего отца.
Получилось
как-то само собой, что мы с Аней легли спиной на сено, голова к голове, и в
процессе рассказа пальцы наших рук сплелись, а я продолжал рассказ, затронув и
то время, когда Полоцое княжество стало распадаться, и новогрудские бояре
пригласили на княжение Миндовга, одного из князей балтских племён, стявшим у
истоков создания Великого княжества литовского.
— Миндовг был
литовцем? – спросила Аня.
— Не совсем
так, — отвечал я. – В то время не было литовцев, на территории современной
Литвы проживало несколько балтских племён, многочисленными из которых были
аукшайты, жемайты и ятвяги. А назввание «литвины», «литовцы» произшли от доспехов,
дружинников Миндовга. Доспехи назывались литами. Так и повелось, что княжество
стали называть литовским. Миндовг расширил свои новогрудские владения, потом к
нему стали присоединяться многие мелкие полоцкие княжеста. Литовское
расширялось на юг и на восток, вобрав в себя современную Белоруссию,
значительную часть Украины, западные территории Руси, в том числе Смоленск и
Вязьму, и большую часть нынешней Литвы. Население и сами князья говорили на
древнебелорусском языке, приняли православие, по сути – это было княжество,
созданное белоруссами. Они успешно отражали набеги Золотой Орды и даже
отвоевали обширные территории за Днепром.
— Значит,
Великое княжество литовское было белорусским? – спросила Аня.
— Да, — отвечал
я.
— Интересно, —
отвечала Аня, — а я думала, что оно было литовским.
Близился закат,
и наступило время поливать огород.
— Только, чур,
я буду поливать! Ладно, Дима?
— Ладно. –
Согласился я.

Мы подготовили насос, и Аня, как утром,
сначала облила себя, от чего звонко рассмеялась, а потом, приноровившись,
начала поливать огород, сосредоточившись на понравившемся ей занятии. Она,
пользуясь тем, что взяла в свои руки дело, полила не только огород и сад моей
бабушки, но и огород бабы Веры. Закончив работу, мы собрали шланги, и Аня побежала
домой, чтобы переодеть платье, а я позавтракал вкусными щами, приготовленными
моей бабушкой, вышел на крыльцо, чтобы немного полюбоваться закатом, когда
подошла Аня. Она была одета в белые короткие шорты, в красную футболку, сверху
на плечи была накинута кремового цвета прозрачная косынка, а ноги обуты в
кросовки на белые чулочки. Выглядела Аня очень красиво. Она обладала стройной
ладной фигурой, и я про себя отметил, что Аня не только милая девочка, но и
очень красивая. Мы пошли на берег реки и, стоя плечом к плечу, взявшись за
руки, долго любовались вечерним закатом. Когда мы возвращались, Аня сказала,
что у неё такое чувство, будто мы знакомы очень давно-давно, хотя только
сегодня утром мы впервые увидели друг друга. Перед расставанием, Аня напомнила,
чтобы завтра утром я обязательно взял её с собой ловить щурят, а, если она ещё
будет спать, чтобы я обязательно разбудил её.
— Обещаешь? –
спросила Аня и показала окно её спальни, — Постучишь в это окно.
— Хорошо, — согласился
я.

III

Утром следующего дня я проснулся раньше,
помня о своём обещании, данном Ане. Солнце уже пригревало землю, но стояла
утренняя летняя свежесть, время было то, что надо. Именно сейчас молодые щурята
собираются на мелководье у берега, чтобы погреться под лучами солнца. Через
полчаса они уже уплывут на дно реки. Я быстро оделся, сполоснул лицо водой из
бочки и направился к забору. Перелез его, подошёл к дому бабы Веры, нашёл то
окно, которое мне показала Аня. Окно было наполоивну открыто. Я постучал по
стеклу, но не сильно, чтобы разбудить только Аню, а не бабу Веру. Её брать с
собой я не хотел. Подождал немного, но Аня не ответила. Будить девчонок рано
утром – непростое занятие. Если кто-то когда-то это делал, то поймёт меня. Я
постучал снова, и снова никакого ответа. Я начал сомневаться, в то ли окно я
стучу. Может, не здесь спальня Ани? Я решил проверить. Ступив ногой на выступ
фундамента, руками уцепившись о край оконной рамы, я приподнялся и заглянул в
комнату. Аня спала на боку поверх лёгкого одеяла, подогнув ноги в коленях,
ночная рубашка наполовину сползла вниз, оголив её плечи. Ошарашенный и
взволнованный увиденным я, тут же, спрыгнул на землю. Эта картина осталась в
моей памяти на всю жизнь. Даже в преклонном возрасте, вспоминая, я чувствовал,
как моя грудь наполняется волнующей теплотой и переживаниями от уведенной
девичьей красоты, а тогда мне было очень стыдно за свой нечаянный поступок, за
то, что я увидел Аню полуголой, сам того не желая, а лишь из лучших побуждений,
чтобы разбудить её и выполнить обещание.
Я постоял под
окном несколько минут, чтобы успокоиться. Потом громче постучал в окно, и
услышал голос Ани:
— Дима, это ты?
— Я.
— Дима, я
сейчас… Я скоро…
Она была одета
в розовое с цветочками лёгкое платье на бретельках. Её огненно-рыжие волосы
были собраны сзади в хвостик. Я взял Аню за руку и повёл к берегу. Аня
спросила:
— А где твоя
удочка?
— Она нам не
нужна, — ответил я.
— Как ты будешь
ловить рыбу.
— Сейчас
покажу.
Мы подошли к
берегу. Я глянул в воду и увидел много щурят, неподвижно застывших на
мелководье. Тут же я нашёл подходящую травинку с прочным достаточной длины
стебельком, оторвал его так, чтобы корень остался в земле, очистил от листка,
сделал петельку и, попросив Аню оставаться на берегу и смотреть, куда упадёт
щурёнок, осторожно подошёл к воде к одному мальку, медленным движением опустил
петельку в воду впереди мордочки щурёнка и тажке медленно стал одевать петельку
на него. Щурёнок был неподвижен, а я, когда петелька дошла до середины тела
малька, резким движением руки вверх и в сторону берега выбросил рыбёшку на
берег. Было видно, как она трепыхалась в траве, поэтому не составило труда его
найти. Аня была в восторге от увиденного. Она захлопала в ладошки и воскликула:
«Как здорово! Давай, теперь я попробую». – Я отдал петельку Ане, а пойманного
щурёнка насадил на взятую заранее прочную, но гибкую, медную проволоку,
согнутую в виде подковы.
Аня сделала несколько
попыток, но у неё ничего не получилось: то она заходила со стороны солнца и
своей тенью пугала щурят, то задевала петелькой саму рыбёшку, и она тут же
молнией скрывалась в глубине, то прежде времени дёргала петельку, щурёнок
срывался в воду и уплывал.
— У меня ничего
не получается, — сказала Аня после нескольких попыток и передала мне петельку.
— У меня тоже
сначала не получалось, — успокаивал я Аню. – Потом натренировался. Так что не
расстраивайся, у тебя тоже всё получится.
— Давай, ты
лови, а я буду собирать, — предложила Аня, ничуть не расстраиваясь из-за своей
неудачи.
Я сделал новую
петельку и продолжил ловить щурят. Через полчаса у нас их было уже чуть больше
десятка. Солнце поднялось выше и стало сильнее прогревать землю, а щурята,
получив достаточно тепла, покинули мелководье и уплыли дальше от берега.
Дома мы
поджарили щурят на сковороде и съели. Ане очень понравился завтрак, она
сказала, что никогда в своей жизни не ела такую вкусную рыбу.
— Завтра пойдём
ловить? – спросила Аня.
— Пойдём, —
ответил я.
— А сейчас
будем поливать огород?
— Чуть позже. –
Ответил я.
Дело в том, что
каждое утро я, вместо душа, купаюсь в реке. Я не хотел говорить об этом Ане по
одной причине, потому что купаюсь голышом. Скажите, какой пятнадцатилетний
парень будет купаться в реке голышом в присутствии девушки, а потому я не
объяснил Ане, почему будем позже поливать огород, а постарался сделать так,
чтобы Аня ушла к себе домой, а в это время взял с собой полотенце, мыло и
убежал на реку, чуть дальше по берегу от того места, где мы ловили щурят.
Когда я возвращался, у крыльца дома моей бабушки меня уже
ждала Аня.
— Ты ходил купаться? – без обиды спросила
меня Аня, как только я приблизился к ней.
— Да, — ответил я.
— Почему меня не позвал?
— Видишь ли, Аня, я купаюсь голышом, а
потому… Ну, сама понимаешь…
— Понимаю, — ответила она. – Мог бы сразу
сказать, а то я думала, что ты просто хочешь от меня отделаться.
— Нет, что ты! – заверил я девушку. – Мне
неудобно было об этом говорить.
— Неудобно в окно в дом входить, —
парировала Аня. – Поливать будем?
— Да. – И мы пошли готовить насос.
Надо отдать должное Ане. Она была не только
красивой и весёлой девушкой, но доброй и приветливой. За неделю, как она
приехала к своей бабушке, Аня успела перезнакомиться со всеми немногочисленными
жителями деревни, и всем понравиться из-за её лёгкого и общительного характера.
Для каждой старушки или старика она могла найти свои слова, могла каждого
терпеливо выслушать, и если были жалобы, то успокоить и подбодрить. Вся деревня
была в восторге от Ани, и старушки, сидя на скамеечках и греясь на солнце,
только о ней и говорили и расхваливали на разные лады. Баба Вера гордилась
своей внучкой, из-за чего иногда возникали споры между ней и моей бабушкой,
когда баба Вера хвасталась перед ней своей внучкой. Меня смешили эти незлобивые
споры, в которых моя бабушка пыталась не менее восторженно перечислять
достоинства, которыми обладаю я. В эти моменты я, к своему удивлению, узнавал о
себе столько хорошего, сколько не мог даже представить.
После спора соседки снова мирились,
признавая, что их внук и внучка достойны всяческих похвал и расходились по
домам, чтобы уделить внимание нам.
Дни в деревне проходили однообразно. Мы с
Аней каждый день делали, практически, одну и ту же работу, каждый в огороде
своих бабушек, в свободное время собирались на сеновале, где я рассказывал интересные
факты из истории стран, народов и великих людей. Аня внимательно слушала меня,
иногда прерывала наводящими вопросами, высказывала своё мнение и искренне
восхищалась моим умом, потому что я читаю такие умные книги и много знаю.
К концу подходил первый месяц лета. За две
недели мы сдружились с Аней, а, так как в деревне, кроме нас, больше не было
молодых людей, то волею обстоятельств, мы большую часть свободного времени
проводили вместе, и нам никогда не было скучно друг с другом. Я был рад судьбе,
что лето в том году я проводил вместе с такой красивой и весёлой девушкой, как Аня.

Как-то Аня заявила:
— Моя бабушка сказала, что уже должна
созреть земляника в лесу. Ты знаешь места, где она растёт?
— Знаю, — ответил я. – Я каждое лето, в это
время, хожу в лес и собираю землянику.
— Давай, вместе сходим? – Предложила Аня.
Я не был против. Мы договорились пойти на
следующий день, как только сделаем все дела. Тогда я не знал, что нового привнесёт
в наши отношения поход за земляникой, и с какой новой стороны раскроется Аня.

IV
В тот день мы сначала переделали утренние
дела, позавтракали и встретились на улице. Аня выбежала в новом наряде: на ней
был лёгкий нежно-фиолетового цвета сарафан. Он оголял её красивые плечики и
половину спины, обтягивал тело чуть выше пояса и свободно спадал до средины
икр, прикрывая колени девушки. Из обуви Аня выбрала такого же цвета кросовки с
завышенными бортами. Её огненно-рыжые волосы были распущены и волновались под
дуновением ветерка. В целом, Аня была одета не для похода в лес. Я ещё подумал,
что её закусают камары: уж слишком её тело было открыто для этих назойливых
насекомых. Но, я ничего не сказал, а только попросил оставить литровый бидон. Я
взял с собой корзину среднего размера, её было более чем достаточно на двоих.
— Тогда,
корзину будешь сам нести. — Сказала Аня и скрылась за калиткой. Вскоре она
снова появилась, и мы отправились в лес.

Лес располагался на противоположном берегу
реки, и нам пришлось пройти всю деревню, чтобы выйти к мостику, через который
мы переправились на противоположный берег и, пройдя пару километров, оказались
в лесу. Если на открытой местности солнце уже пекло, то в лесу, под тенью
деревьев, было не жарко и свежо.
— А ты точно
знаешь, где искать землянику? – спрашивала Аня, пока мы шли между деревьями,
подминая зелёную траву и сухие тонкие ветки, которые под нашей тяжестью звонко
хрустели.
— Знаю, —
ответил я.
— Там много
ягод?
— Много.
— На корзину
хватит?
— Думаю, что
хватит. Ещё останется.
Аня шла лёгкой
походкой, радовалась природе, наслаждалась здоровым лесным воздухом. Её
интересовало всё: как называется это дерево, а что это за такой прелестный
цветок, водятся ли в лесу зайцы и медведи. Увидев взлетевшую ввысь по дереву белку,
Аня звонко закричала, показывая мне пальцем, куда поднялась белка. Наконец, мы
дошли до моей поляны, на которой я каждый год собирал землянику. Даже изделека
были заметны под листьями сочно красные точечки, разбросанные по всей широкой
светлой поляне.

— Мы пришли, — сказал я.
— Это и есть
земляника? – спросила Аня.
— Она самая. –
Ответил я, и Аня с восторженным возгласом оторвалась от меня и, семеня ногами,
побежала вперёд к поляне. Её волосы колыхались в разные стороны, а подол
сарафана то складывался множеством складок, то распрамлялся и вновь, по мере
бега, собирался в складки. Мне интересно было наблюдать за девушкой. Не столько
за ней и её бегом, сколько за её реакцией, полной неподдельной искренности,
воодушевления и радости.
Аня подбежала к
краю поляны, приподняла рукой листья земляники и закричала:
— Дима! Здесь
столько ягод! Ой, сколько их много! – Сорвав несколько ягодок, тут же отправила
их в рот. – Какие они вкусные! Сладкие! Вот, это да! Неси скорей корзину!
Чтобы собрать
полную корзину ягод, мы потратили часа два. Солнце стояло в зените и нещадно
припекало открытую поляну. Становилось жарко. Вокруг летали, жужжали мухи,
оводы и разные насекомые, ужасно докучавшие мне. Удивительно, но Аню ни комары,
когда мы шли по лесу, ни оводы и мухи, кружившие над нами на поляне, не
трогали. Я же постоянно отмахивался от них, даже отломил ветку, чтобы легче
было отгонять назойливых насекомых.
Собрав корзину
ягод, мы покинули поляну и направились домой. В тени леса стало легче. Солнце
не жарило, воздух снова посвежел, но на смену оводам налетели комары. Однако,
Аню и сейчас они не трогали. Она также весело шагала, от удовольствия пела
песни, что-то мне рассказывала, но я, измучнный насекомыми, не слушал её.
Почему они не докучают Ане? Заинтересованый этим несправедливым фактом, я
спросил девушку. Аня ответила, что она использовала специальный крем от комаров
и всяких кусачих насекомых, который ей дала мама.
— Почему ты не
сказал, что у тебя нет крема? – спросила Аня. – Я бы дала тебе, и ты не мучился
бы.
Но, откуда мне
было знать, что есть такой крем. Я никогда подобными мазями не пользовался, и
мучился от укусов противных насекомых.
Мы сбились с
пути и вышли к реке далеко в стороне от мостика, ещё дальше от деревни. Здесь
берег был достаточно крут, только в одном месте мы увидели небольшую удобную
для спуска к воде площадку, а вдалеке от неё по берегу растилался лес. Аня
предложила немного отдохнуть, а потом идти к мостику. Я согласился.
Мы спустились
на площадку, уселись на траву, и Аня сказала:
— Жарко.
Правда?
— Да, — отвечал
я, — середина лета уж. Натупает июль. Будет ещё жарче.
— Искупаться бы
сейчас, — заявила Аня.
— Искупайся, —
предложил я, хотя сам был не прочь залесть в воду, охладиться и избавиться от
зуда после укусов комаров, но, к сожалению, я не подумал о том, что можно будет
искупаться в реке, а потому не надел плавки.
— Искупалась
бы, — сказала Аня, — но, я без купальника. – И Аня встала и подошла к воде.
Сняла кроссовки и босыми ногами ступила в воду.
— Ой, как
приятно! – проговорила она. – Дима, иди сюда. Попробуй. Знаешь, как приятно
босиком по воде ходить!
Я тоже встал,
скинул полуботинки и подошёл к Ане, ступив босыми ногами в воду. Ощущение жары
несколько спало, но ненадолго. Мы прошлись по воде, чуть отошли от берега, что
Ане пришлось приподнять подол сарафана, а мне засучить брюки.
— Вода тёплая,
приятная, — сказала Аня. – Жаль, что не подумала о купальнике.
— Так, можно голышом,
— неожиданно для себя предложил я Ане.
Аня
многозначительно взглянула на меня.
— Ага, чтобы ты
подсматривал?
— Зачем? –
спросил я. – Отвернусь. Не мальчик уже!
Аня будто не
обратила внимания на мои последние слова, а вышла на берег, остановилась, о
чём-то подумала и спросила:
— Ты, правда,
не будешь подсматривать?
— Нет. Не буду.
— Точно?
— Точно.
— Поклянись!
— Что, землю
съесть?
— Зачем землю
есть? Просто скажи: «Клянусь».
— Клянусь, —
ответил я.
— Отойди туда.
— Показала мне рукой Аня место, где я должен находиться.
Я сделал пять
шагов и отошёл на край площадки, подальше от воды.
— Отвернись и
не подсматривай, — сказала Аня, — ты поклялся.
— Да. — Подтвердил
я и уселся на бугорок спиной к Ане.
И моё
воображение заиграло. Я стал представлять, как девушка подхватывает руками
подол сарафана и снимает его через голову, что я не раз наблюдал за девчатами
на пляже. Только тогда из-под платьев появлялись разных фасонов и цветов купальники,
а тут купальника не было, только трусики и лифчик. Не скрою, у меня появилось
жгучее желание повернуть голову и, хоть одним глазком, взглянуть. Каждый парень
в моём возрасте понял бы меня, но я поклялся не смотреть, а потому сдерживал
себя. И не дай Бог, рассказать своим друзьям об этом случае, не дай Бог,
сказать им, что я им не воспользовался, ребята засмеяли бы меня. Когда я стал
представлять, как Аня снимает лифчик и трусики, тут моё сердце не на шутку взволновалось
и часто застучало. Чтобы отвлечься, я начал вспоминать о том, о чём прочитал
вчера из истории Великого княжества литовского. С трудом, но я переключил своё
внимание от Ани на Витовта: по крайней мере, он боролся за власть и воевал с
Московским княжеством. Я услышал, как Аня с визгом бросилась в воду, и совсем
успокоился. Прошли, наверно, минут десять, когда Аня крикнула:
— Дима! Можешь оборачиваться!
Я развернулся,
но не покинул своё удобное для отдыха место. Аня была в воде, поверх которой
виднелись только её голова и сверкающие на солнце рыжие волосы. На берегу были
аккуратно сложены сарафан, лифчик и трусики, рядом стояли кроссовки, из которых
выглядывали белые носочки.
— Дима! – снова
крикнула Аня. – Вода – прелесть! Так здорово! – И она отплыла ещё чуть дальше
от берега. Затем она развернулась и подплыла ближе, нащупала дно и встала на
ноги.
— Дима, — снова
позвала Аня, — зря ты не купаешься. Знаешь, как хорошо! Искупайся! Легче
станет!
— Я утром уже
купался, — ответил я.
— Так, это
утром было, — парировала Аня, — а сейчас уже день. Давай, раздевайся и прыгай в
воду! Я отвернусь. – И Аня повернулась ко мне спиной, сложила руки уточкой и
нырнула в воду. Проплыв немного под водой, она вновь показалась над
поверхностью, чуть проплыла дальше, остановилась и, не оборачиваясь ко мне,
спросила: — Ты уже!?
Конечно же, я
очень хотел поплавать в реке, но на мне были обыкновенные семейные трусы, и я
не хотел показываться в них перед девушкой. Это, когда мне было лет десять,
тогда мы с ребятами купались в этих трусах, которые намокали и прилипали к
телу, с них стекала вода, особенно смешно было, как она стекала с выпяченного
срамного места, а мы не обращали на это внимание и совершенно никого не стеснялись.
Но, мне уже шёл шестнадцатый год, и я стыдился своих трусов, а без них – тем
более. И вообще, я никогда не раздевался перед женщинами, как и женщины никогда
не раздевались в моём присутствии. Я был не целованным мальчиком. Конечно, мне
нравились девушки. Например, Света, моя одноклассница. Но, я страшно боялся
даже подойти к ней. Мне казалось, что если приглашу её в кино, то она просто
рассмеётся мне в глаза. Ни с одной девушкой я не встречался, ни одну не
приглашал на свидание, разве может быть, в таком случае, речь о поцелуях.
Впервые я поцеловался с Аней, когда мы были на сеновале, и я рассказывал ей,
по-моему, о княгине Ольге. Ане так понравился мой рассказ, что она сначала
поцеловала меня в щёку, а потом подставила свои губки. Я неумело поцеловал их,
и Аня, поняв, что я ни разу не целовался с девочками, тактично не акцентировала
на этом внимание, а только попросила меня, как держаться, чтобы поцелуй был
сладким. Когда я выполнил просьбу Ани, то поцелуй, на самом деле получился даже
не сладким, а я бы назвал его медовым. От волос и тела девушки веял
бежествественный запах, он манил и волновал меня, привлекал, и мне хотелось
целоваться с Аней бесконечно. Когда мы снова оказывались на сеновале, то перед
тем, как начать рассказ, я и Аня целовались, и не раз прерывали мой рассказ
поцелуями.
Прошло,
наверно, минут пять, пока я раздумывал, идти, или отказаться от купания. Аня не
выдержала и повернулась ко мне.
— Ты ещё сидишь
на своём камне!? – крикнула она. – Дима, давай! Я ещё раз отвернусь и, если ты
не будешь купаться, больше отворачиваться не буду. Как хочешь. Жарься на
солнце. – С некоторой обидой заявила Аня.
«А! Была не
была!». — Подумал я и, когда Аня отвернулась, быстро скинул с себя всю одежду, ещё
быстрее оказался в воде, но поплыл чуть в сторону от девушки. Вода была на
самом деле прекрасная. Она тут же освежила меня, смыла с меня пот и облегчила
зуд от укусов комаров, о которых я быстро забыл.
Я плыл дальше
от берега, весь сосредоточившись на плавании, как с ужасом заметил, что Аня
подплывает ко мне. Плавала Аня хорошо, можно сказать, по-мастерски. Её движения
были слаженными и лёгкими, и её тело, скрытое в воде, быстро приближалось ко мне.

— Где ты так
хорошо научилась плавать? – спросил я, когда Аня оказалась рядом и
остановилась. В этом месте дно не прочувствовалось, поэтому мы часто работали
руками и ногами, чтобы удержаться на поверхности воды.
– У нас, в посольстве, — отвечала Аня, — есть
свой большой бассейн. Я говорила, что на Кубе очень жарко, и мы много времени
проводим у бассейна. У нас есть инструктор, который и научил меня плавать. Я
даже призовые места занимала на соревнованиях. Мы часто их проводим. – И
добавила, показав на противоположный берег рукой: — Хочешь, поплаваем на
перегонки. Кто быстрее до того берега доплывёт.
Я знал, что
проиграю эту гонку, но согласился. Аня плыла, как рыбка, уже через мгновение
она была далеко впереди меня, доплыла до берега, не совсем конечно, а только до
того места, где можно было уже достать дно. Она встала на ноги, вскинула вверх
руки, показав, что достигла условного финиша, и поплыла обратно ко мне. Я лишь
только достиг середины реки, когда Аня уже была рядом.
— Поздравляю, —
сказал я, — ты выиграла. – А сам еле дышал, задыхаясь от усталости.
— Спасибо, —
скромно ответила Аня. – Давай отдохнём. Ложись на спину. Вот так. Руки и ноги
расставь шире и набери воздуха. Немного отдохнём и поплывём к нашему берегу.

Мы ещё немного поплавали, и пора было
выходить из воды. Вот, тут и возникла загвоздка. Кто первый будет выходить? Я
предложил Ане идти первой, а, когда она оденется, даст мне об этом знать,
отвернётся, и выйду я. Аня предложила мне первому выходить из воды. Мы начали
спорить, и Аня, неожиданно прервав спор, взяла меня за руку и повела за собой.
Я ничего не соображал. Как агнец, который, повинуясь воле поводыря, смиренно
идёт к жертвенному камню, так и я шёл за Аней и у меня даже не был сил
сопротивляться – настолько я был ошарашен решительностью девушки. Шёл, опустив
глаза вниз, не видя ничего под собой. Я даже подскользнулся на берегу и чуть не
упал. Только благодаря Ане, крепко державшей меня за руку, я не соскользнул в снова
в воду.
Аня, как ни в чём
не бывало, приказала, чтобы я стал к ней спиной, и сама сделала то же самое.
— Обсохнем
немного, — сказала она, — а потом будем одеваться.
Так мы
простояли минут пять, и Аня, чтобы разрядить обстановку, спросила:
— Правда,
хорошо покупались?
— Да, —
промычал я.
— Красиво
здесь, — продолжала она, — и никого нет. Давай, будем сюда приходить купаться.
Чего ты молчишь? Ответь что-нибудь.
— Согласен, —
еле проворочал я присохшим к нёбу языком.
Немного
обсохнув, мы начали собираться. Не огладываясь на Аню, я добрёл до своего места
около кочки и торопливо стал одеваться. Кое-как натянул трусы, и быстро, чтобы
Аня не увидела их, стал натягивать брюки, штанины которых, как нарочно, не
пропускали мои ноги. Только, когда я с трудом натянул брюки, тогда я начал
успокаиваться. Рубашку я уже одевал спокойно, руки легко входили в рукава и не
за что не цеплялись. Аня была одета и стояла ко мне спиной. Я сказал, что уже
почти одет, только тогда Аня повернулась ко мне.
Я взял корзину
с ягодами, которые уже под собственным весом стали выделять сок, тонкой
струйкой показывшийся между прутьями. Аня решила мне помочь и взяла ручку
корзины с другой стороны. Так мы шли и молчали, оба под впечатлением от
купания. Показался мостик, и Аня, наконец, сказала:
— У меня в
первый раз такое…
— Что? –
спросил я.
— То, что было.
Я первый раз, с тобой, купалась голой. Раньше такого у меня не было.
— У меня тоже
такое впервые.
— А, правда,
здорово! – улыбнулась Аня. – И, ведь, ничего особенного. А то жара нас совсем
измучила бы.
— Ну, да.
Ничего особенного. Хорошо, что никого не было.
— Ты же сам
рассказывал, что римляне купались в своих термах вместе. И женщины, и мужчины.
— Да. В те
времена так было принято. Правда, императоры всё-таки издавали указы о
раздельном купании мужчин и женщин. Только эти указы не исполнялись.
— И в русских
банях раньше тоже все вместе мылись.
— Было такое.
Только не совсем так, — уточнил я.
— Но было?
— Было.
— Теперь мы
будем купаться так, если купальники забудем.
Но, больше мы
никогда не забывали брать с собой плавки и купальник.

Наступил июль.
Самый жаркий месяц. Дни я проводил, как обычно, помогая бабушке, читая книги,
встречаясь с Аней. Если говорить на чистоту, то с Аней мы и не расставались. С
утра и до вечера мы были вместе. Аня, по моему примеру, каждое утро ходила со
мной на реку. Искупавшись, мы принимались за утреннюю работу, помогая своим
бабушкам ухаживать за огородом. Работы было много. Надо было полоть грядки,
собирать колорадских жуков с картофеля, окучивать, поливать, да и по дому было
достаточно дел. Я даже самостоятельно ремонтировал крышу, которая стала давать
течь, обнаруженную во время дождя. У бабушки был небольшой запас шифера, и я
поменял один лист, который дал трещину. Я был горд собой, потому что эту работу
выполнял впервые и сумел её сделать. Бабушка благодарила меня, приговаривая,
что, если бы не я, то пришлось бы звать пьяного дядю Колю. Она похвасталась
бабе Вере, и та попросила её, чтобы я перекрыл рубероидом крышу её сарая. Как
моя бабушка ни старалась отговорить соседку, как не предлагала, чтобы она
пригласила тракториста Колю, но та настаивала на своём, говоря, что пьяный
Колька не столько сделает, сколько выпьет её самогона. Я слышал их перепалку и,
чтобы спор не превратился в ссору, вмешался в их разговор и предложил свою
помощь.
Крышу сарая я
перекрывал вместе с Аней. Она с воодушевлением взялась мне помогать. Сначала мы
содрали старый рубероид, который во многих местах был в дырах, кое-как
залатанных кусками рубероида, фанерой и металлическими листами. Работалось нам
весело. Вообще, всё, что не делалось вместе с Аней, всё было весело. Такая она
девчонка. Её азарт передавался мне, и вместе мы за день перекрыли крышу. Баба
Вера, держа во рту сигару, предложила выпить мне стаканчик самогона. Она это
сделала по привычке, как поступала, когда благодарила дядю Колю. Я отказался, и
баба Вера, назвав себя старой дурой, ивинилась.
— Не за что
извиняться, баба Вера, — успокаивал я её, — ничего не надо. Я же по-соседски
помог вам.
Подошла моя
бабушка. Она услышала наш разговор и вступила в него.
— Как это,
ничего не надо. Верка, отдашь мешок картошки.
— Ишь, чего ты
захотела, — возмутилась баба Вера, выпуская сигарный дым изо рта. – Мешок
картошки! Скажешь тоже.
— А что! Зря Дима
работал!?
— Тогда я бы
Кольку попросила. Я бы парочкой стаканами самогона расплатилась. А тут, целый
мешок картошки! Сумасшедшая ты, Инка!
Мы с Аней не
стали слушать продолжение перепалки, а ушли на реку искупаться и покататься на
лодке, которую нам любезно одолжил для речных прогулок дед Пал Палыч с условием,
что мы после катания будем крепко привязывать лодку к колышку, вбитому в берег.
Наступила пора
сенокоса. Это было время, когда дядя Коля много зарабатывал. Он не только
всегда имел лишнюю бутылочку с самогоном, но и деньги, которые ему платили
жители деревни. Пьяное состояние было для дяди Коли естественным. Он не мог
работать на трезвую голову. Как сам говорил, если не выпьет, хотя бы стаканчик,
то у него и руки трясутся, и глаз не видит. Он цеплял к трактору сенокосилку,
выпивал стакан самогона, садился в трактор, заводил мотор и начинал работать. В
кабине у него всегда лежала бутылка с зельем, и он периодически прикладывался к
нему. Остановится на краю поля, выскочит из трактора, забежит за дерево, потом
выпивает самогон и снова принимается за работу.
— Дайте мне
бутылку, и я день буду работать без отдыха. – Говорил дядя Коля. Так оно и
было. Он без устали косил, а мы собирали скошенную траву, аккуратно
раскладывали по полю, чтобы она просыхала на солнце. Через пару дней дядя Коля
цеплял к трактору прицеп и развозил траву по дворам, за что тоже имел свой
магарыч.
Мы с Аней тоже
принимали участие в работе. Вместе с ней я по-другому воспринимал время
сенокоса. Если раньше я выполнял эту работу, потому что надо было помочь
бабушке, то в это лето сенокос был одним из самым приятных занятий, потому что
рядом была эта весёлая красивая девушка. Я даже не чувствовал усталости, а,
напротив, работал с наслаждением. Как всё меняется, когда рядом есть человек,
который тебе нравится!
Вечерами мы с
Аней либо сидели на крылечке, либо гуляли по берегу реки, либо катались в
лодке. Мы вели разные разговоры, шутили, смеялись, целовались и обнимались.
С наступлением
утра я будил Аню, мы бежали на реку купаться, потом поливали огород. В общем,
всё шло, как обычно, пока в середине июля не приехала её двоюродная сестра.
—
Представляешь, Дима, мы не виделись с ней лет десять! А теперь мы будем вместе
целых две недели! – Говорила мне Аня.
Рита,
двоюродная сестра Ани, жила с родителями в другом городе, очень далеко на
востоке страны. В отличие от Ани, она была шатенкой, в остальном, они были
похожи: одинакового роста, одинакового возраста. Рита была тоже, как и Аня,
симпатичной и весёлой девушкой. Только её совершенно не интересовала история.
Как-то Аня

пригласила
её ко мне на сеновал, и, когда я начал рассказ про Галлу Плацидию, Рита слушала
меня из-за уважения, но интереса к рассказу в её глазах не просматривалось. Я
не закончил рассказ и на половине, потому что, когда тебя не слушают, или
делают вид, то не интересно рассказывать, и я предложил девчатам покататься на
лодке, что Ритой было воспринято с воодушевлением.
Также мы вместе
ходили в лес за ягодами, вместе купались в реке, вместе помогали своим
бабушкам. Однако, с каждым днём я всё реже встречался с Аней. Только утром,
когда мы втроём купались в реке, и вечером, перед сном, Аня выбегала на
крыльцо. Мы минут пятнадцать уделяли друг другу внимание, целовались,
обнимались и расходились по домам. Как-то в один из таких вечеров Аня сказала
мне:
— Димочка, не
обижайся на меня. Я не забываю о тебе и тоже скучаю. Но ты пойми, мы с Ритой не
виделись очень давно, и нам хочется наговориться…
Я понимал, хотя
немножко ревновал Аню к Рите.

Заканчивался июль. Ане и Рите пора было
уезжать из деревни. У Ани был билет на самолёт, чтобы лететь к своим родителям
на Кубу. Из-за строгости правил пересечения границы, вылет было невозможно
отложить на более позднее время. Последний день пребывания в гостях у бабы
Веры, Аня провела со мной. Мы чаще, чем это было, оставались наедине, а вечер и
половину ночи были вместе. Я воспользовался лодкой, усадил в неё Аню, и мы
уплыли далеко по реке. Тут мы были одни, нам никто не мешал, и мы полностью
посвятили время друг другу. Мы признавалсиь друг другу в любви, обещали никогда
друг друга не забывать, вспоминали, какие прекрасные дни мы провели вместе,
даже вспомнили, как купались тогда, когда ходили собирать землянику.
— А мы, ведь,
так больше и не забывали свои купальники, — смеясь говорила Аня.
— Не забывали,
— подтвердил я.
— Всё было
замечательно, Дима. Я никогда не забуду это лето. А ты на следующее лето
приедешь к бабе Инне?
— Да. Но, это
будет в последний раз. Потом я закончу школу и буду поступать в институт.
— Слушай, Дима,
— прервала меня Аня, — а, давай, в следующее лето снова встретимся. Я приеду.
Примерно, в это же время. И мы снова будем вместе.
— Давай, — с
радостью согласился я.
— Целый год
ждать! Ты не забудешь меня? Встретишь другую девушку, а меня даже не вспомнишь.
— Нет, не
забуду. Я буду ждать тебя.
— И я буду
ждать. Скорее бы год прошёл…
Вернулись мы с
речной прогулки заполночь. Я крепко привязал лодку, проводил Аню, обнял её, мы
поцеловались и попращались.
На следующий
день Аня и Рита уехали.
Ещё две недели
я жил у бабушки. Дни проходили скучно, были очень грустно без Ани. Моё душевное
состояние не осталось незамеченным бабушкой. Она ничего мне не говорила, но
тяжело вздыхала, когда видела, как я мучаюсь без Ани. Кое-как я прожил эти две
недели, а потом меня сменил папа. Они с мамой взяли отпуск, папа приехал к
бабушке, а я уехал домой. Надо было готовиться к новому предпоследнему учебному
году. Иногда мама уезжала в деревню к бабушке, чтобы помочь папе собирать
урожай. В сентябре мы всей семьёй в выходные дни копали картофель. Урожай в том
году был средний, но нам на всю зиму хватило и овощей, и фруктов и картошки.
Я написал Ане
два письма, но, к сожалению, не получил на них ответ. Или они не дошли до
адресата, или Аня просто не захотела отвечать. Ещё полгода я переживал
расставание с Аней, потом успокоился и уже не думал о ней так часто, как
раньше, и постепенно я вспоминал о ней изредка.
Следующее лето
я снова проводил у бабушки, но Аня не приехала.

VI
Прошло шесть
лет. Я учился на пятом курсе политехнического института, на базе которого
проводился слёт студентов нашего города. Сначала было торжественное заседание,
и я, войдя в актовый зал, занял место, открыл книгу и начал читать. Хотя я учился
в политехе, но интерес к истории не потерял. Я увлёкся чтением, когда на рядом
свободное кресло села девушка. Она положила руку на моё плечо и звонко
крикнула:
— Дима, привет!
Это была Аня.
Те же огненно-рыжие волосы, те же веснушки, та же улыбка и те же озорные и
весёлые глаза. Аня заметно повзрослела, стала ещё краше и привлекательнее.
Оказывается, она училась на пятом курсе медицинского института нашего города.
Мне показалось странным, почему мы за пять лет не встретились, ведь, мы,
студенты разных институтов, часто общались между собой. Ответ был прост.
Сначала Аня училась в другом городе. Закончился контракт работы её родителей на
Кубе, и они переехали в наш город, когда Аня перешла на пятый курс института, и
её родители перевели её в медицинский институт нашего города. Не прошло года,
как Аня перехала, и мы встретились.
И тридцать лет не
расстаёмся.
Но, это – другая
история.

СЕНОВАЛ…(много,но интересно)

СЕНОВАЛ…(много,но интересно)

  Марина Петровна работала последние десять лет менеджером среднего ранга, звёзд с неба не хватала, была со всеми корректна и выдержана. Единственное хобби Марины Петровны сводилось к чтению разнообразных сентиментальных романов. Периодически она сдавала их в лавку подержанных книг, но тут же набирала в этой лавке новые приключения юных баронесс, принцесс и внебрачных дочерей миллиардеров. 
Её муж Анатолий был человеком спокойным, и давно привык видеть жену, ужинающую с очередной розовой книгой в руке. В конце концов, у каждого свои недостатки.
Кроме недостатков у Марины Петровны была масса достоинств — она отлично готовила, не плохо разбиралась в пластиковых окнах и не требовала вторую шубу, пока не надоедала первая. Но самое главное — Марина Петровна была верной женой, считающей, что её верность проистекает от её благородства и внутренней чистоты, и что стоило бы ей дать послабление мужчинам, окружающим её — и она тут же стала бы героиней эротического романа. На самом деле всё было несколько иначе. На худое, не аппетитное тело начинающей стареть Марины Петровны с интересом мог бы посмотреть только один из 3 миллиардов мужчин этой планеты. На счастье Марины Петровны, именно этот человек был её законным супругом.
  Жизнь Марины Петровны была спокойна и безмятежна примерно до описываемых в нашей правдивой повести времён.

  Анатолий с трудом мог бы сказать, когда он впервые услышал от своей благоверной о сеновале. Если бы Анатолий напряг свой мозг, то он вспомнил бы, что идея с сеновалом у Марины Петровны возникла примерно в середине зимы. Сначала Анатолий даже не придал значения этой фантазии — ну, мало ли, что может взбрести в голову 36-летней бездетной женщине! Но разговоры о сеновале ближе к весне стали повторяться всё чаще, а в последние два месяца ни один из трёх супружеских сексуальных контактов не обошёлся без получасового нытья Марины Петровны, сводящегося к тому, что она хочет романтики на сеновале.
  Когда этот же припев повторился в четвёртый раз, Анатолий не выдержал, и проронил в сердцах:
— Раз хочешь на сеновале — давай! Ищи сеновал, я согласен и на сеновале. Только, чур, я сверху!
    — Я согласна! — радостно возопила Марина Петровна, не уловив подвоха в оговорке мужа.
Вопреки всем ожиданиям Анатолия, Марина Петровна подошла к подготовке секса на сеновале с невиданным доселе размахом.
  Сначала она потратила целый  вечер на «продумывание мелочей». В это понятие входило исписывание примерно 5 листов формата А4 фразами типа: «сияют звёзды, отражаясь в моих глазах», «в моих распущенных волосах запуталась соломинка, и Он двумя пальцами нежно отодвигает  локон с этой соломинкой с моего лица», «мы слушаем дыхание друг друга, и понимаем, что ночные цикады аккомпанируют нам», «корова, сонно жующая траву в дальнем углу, смотрит на наши слившиеся тела мудрым и ласковым взглядом» и т.п.

  Следующий день Марина Петровна провисела на телефоне, обзванивая подруг, даже тех, которым не звонила последние пять лет. Постепенно, через часок перемывания костей мужей, свекровей и детей очередной подруги,  она сводила разговор к сексу на сеновале. Обсуждались всякие детали, подруги щедро делились с Мариной Петровной своим сексуальным опытом в нестандартных сеновальных ситуациях. Описания сеновальных приключений  были различными — от восторженных, до предостерегающих, но почти все подруги сходились в одном — на сеновале надо заниматься сексом с любовником, а не с мужем. Скромные возражения Марины Петровны по этому вопросу обычно разбивались о фразы подруг с общим смыслом: «От перемены места действия супруг не изменяется». Но Марина Петровна твёрдо решила для себя, что героем-любовником в её сеновальной истории должен быть её любимый Толенька.
  На третий день Марина Петровна практически забила на работу, и провела несколько часов в интернете в поисках подходящего деревенского домика и сеновала. Этот этап оказался самым трудным. Действительно, найти сеновал недалеко от города-миллионера не простая задача. В городе гораздо проще найти гостиницу или сауну, чем простой деревенский дом с коровой. Лишь на третий день бесконечного просмотра сайтов и примерно трёх сотен звонков, с выяснением размеров сеновала и степени свежести сена, а так же наличия коров, кур, цикад и звёзд в ближайших окрестностях, Марина Петровна обрадовала жующего галушку мужа, что идеальный сеновал найден.
Анатолий поперхнулся, но быстро прокашлялся и овладел собой. Перспектива тащиться на какой-то идеальный сеновал его, мягко говоря, не радовала.
— Лапочка, я не хочу никакого секса на сеновале. Неужели тебе не нравится секс со мной на нашем матрасе с кокосовой стружкой и морскими водорослями?! Ведь водоросли — это тоже своего рода сено…
  — Честно? Меня достал секс на этом нашем продавленном матрасе с выползающими из дыры в обшивке водорослями! Мне надоел наш обшарпанный потолок и вид на два металлических прута антенны! Меня достала твоя фобия сквозняков, из-за которой мы занимаемся сексом при плотно закрытых форточках и окнах, даже если температура за окном переваливает за плюс тридцать! Меня бесит, когда во время нашего секса прямо под нашими окнами мусоровоз начинает натужно тарахтеть и греметь мусорными баками! Я хочу смотреть на звёзды! Я хочу, чтобы трещали цикады! Я хочу запах сена и свежий ветер, в конце концов!!!
— Лапочка, но ведь если мы забронируем этот дом, погода может оказаться пасмурной, и звёзд не будет, и цикады петь не будут. И сено, кстати, очень колючее! А если будет холодно? Мы же простынем оба!
— Не простынем, мы же будем греть друг друга! А если будет дождь — это же замечательно! Он будет стучать по крыше, а нам будет так уютно в сене вдвоём!
Исчерпав все аргументы, Анатолий решил просто отказаться от этой затеи. Но не тут-то было! Покладистая и незаметная раньше жена стала совершенно несносной — она стала звонить ему по несколько раз за день на работу, дома трындела бесконечно о том, что он не обращает на неё внимание, что она такая замечательная, и ради неё уж можно было бы хоть раз совершить подвиг и оторвать от дивана зад. А часовые монологи о том, что мужики нынче совсем не те, и что раньше бы её любой варвар полюбил бы не только на сеновале, но и в чистом поле, и под берёзкой, и на берегу речки!

Анатолий терпел, ругался, не обращал внимания, не отвечал на звонки, даже в командировку съездил — всё бестолку! Он даже работать стал в два раза больше, чем раньше — лишь бы оказываться дома как можно позже. Но до бесконечности это продолжаться не могло, и однажды, сидя на работе в одиннадцатом часу вечера и глядя на быстро темнеющее небо, Анатолий решил, что одна ночь на сеновале — это, в конце концов, не так уж и много. Зато он снова сможет приходить домой в шесть часов вечера и смотреть свои любимые передачи, и играть на компьютере.
Получив добро на свой идефикс, Марина Петровна ели-ели дождалась утра, и уже в десять часов перезвонила Анатолию, сообщив ему благую весть о том, что дом с сеновалом, коровой и цикадами будет в их распоряжении в ближайшую пятницу, с восьми часов вечера.
  Анатолий впервые в своей почти сорокалетней жизни не желал наступления пятницы. Марина Петровна, наоборот, порхала по дому, напевая песни, примеряя новые бюстгальтеры и трусы, и часами просиживая у зеркала, изобретая «простую русскую причёску». Смотреть на этот психоз Анатолий спокойно не мог, поэтому он смотрел телевизор.
В пятницу в пять вечера ему позвонила Марина Петровна и по-деловому поинтересовалась, выехал ли он за ней. Узнав, что вообще-то рабочий день только в шесть закончится, Марина Петровна рявкнула в трубку:
— Какие шесть часов?! Нам до этого Завурзино добираться больше часа! А мне ещё сумку надо собрать! Я думала, ты всё ещё вчера уразумел — нам надо в восемь оказаться уже там! Когда мне вещи собирать? Я даже не просила тебя помочь мне с организацией, но хотя бы такую малость, как забрать меня с работы ты бы мог сделать?! Вот что ж ты за человек такой! Я хочу сегодня почувствовать себя Настоящей Женщиной! А ты…
— Слушай, лапочка, это ТЕБЕ хочется на этот сеновал, а не мне! Я согласился, конечно, ехать туда с тобой, но не проси при этом меня изображать то, чего я не чувствую! Я не могу уйти с работы раньше, и я тебе это вчера говорил! Надо было вчера сумку собирать!
— Ты! Бесчувственный чурбан! Господи! Я же прошу только один вечер! Один! Неужели тебе не хочется сделать мне приятно? Неужели я не заслужила своей верностью один романтический вечер?!
  — Лапочка, это не романтический вечер. Это какой-то извращённый каприз. Я работаю, зарабатываю деньги, которые ты благополучно просаживаешь на аренду этого сеновала! Я не могу уйти с работы.
— То есть, это только мне надо? Значит, это каприз, да?! А пить пиво с друзьями два раза в месяц — это что? А телек смотреть вечерами — это что? А заниматься сексом на нашем продавленном матрасе — это что?
— Пиво я вообще давно не пил, и ты, кстати, сама не против с нами посидеть обычно. Телек — это единственный способ отрешиться от проблем. А заниматься сексом на нашем матрасе — это нормально, это нормальный секс мужа и жены, которым важен не антураж, а собственно действие. Ты бы ещё заставила меня с плёткой за тобой по квартире бегать!
Марина Петровна почему-то покраснела, но быстро взяла себя в руки.
— Ты поедешь со мной или нет?
Анатолий медленно выдохнул.
— Поеду. Но после работы.
Марина Петровна тут же бросила трубку.

Встретились они дома. Марина Петровна в бешенном темпе забрасывала в огромную дорожную сумку какое-то тряпьё, Анатолий спокойно пил чай на кухне, стараясь не обращать внимание на явно предгрозовую атмосферу в их семейном гнезде. Наконец, сумка была брошена у порога, а взмыленная Марина Петровна удалилась в душ. Анатолий переместился с кухни к компьютеру, решив на последок получить максимум удовольствия от цивилизации. Через пол часа Марина Петровна, пахнущая  шампунем, гелем для душа, кремом от морщин и духами «Клема» вышла из душа, долго пыталась загнать в душ всоего мрачного благоверного, но Анатолий решил не поддаваться на провокации и мыться категорически отказался. Так, злясь друг на друга, в половине девятого вечера мытая Марина Петровна и немытый Анатолий выехали в сторону Завурзино. 
    Последние десять километров до Завурзино дорога была гравийно-насыпной. Но гравий, видимо, насыпали очень давно. Сейчас пыльная и ухабистая дорога в дождливую погоду представляла бы некоторую сложность для низкой «Тойоты» Анатолия и Марины Петровны.
В окнах деревеньки, живописно расположенной на берегу бурной речки Ушат уже горел свет. Поплутав по переулкам, Анатолий нашёл нужный дом. Они с Мариной Петровной выбрались из машины, окунувшись в тишину, нарушаемую стрёкотом цикад, редким взлаем собак или шумом ветра, запутавшегося в листве деревьев.  Анатолий про себя подумал, что на самом деле, всё не так уж и плохо, и получить удовольствие от затеи с сеновалом вполне реально. 
  Супруги постучали в окно дома, и через пару минут калитку перед ними распахнул мужчина, застрявший между понятиями «мужик» и «старик». 
— Здравствуйте, мы у вас дом на выходные снимаем, — тихо начала Марина Петровна.
— Да понял, не дурак! — радостно сообщил мужик, — Ща я вам тут всё покажу, деньги заплатите, и е*тесь на здоровье!
Марина Петровна сморщила нос от такой вульгарщины, однако пошла за мужиком в темноту двора.
  На осмотр дома ушло минут пять — обычный пятистенок, и смотреть-то особо нечего. Огромная печка, старая крашенная голубой краской мебель. Всюду чистенько, на подушках кружевные накидки.
  — У меня тут мать вообще-то живёт. Но сегодня она уже ушла — коров подоила, да к соседке на переночь того… Вода во фляге. Только кипятите её. Вода-то с колодца. Чайник вон там. Только это… Электричество в полночь отключАт. ВключАт завтра в семь утра.
Вышли на улицу. Сеновал оказался высоким двухэтажным строением. Внизу стояли две коровы. На второй этаж вела старая приставная лестница.
— Ну вот, как бы, сеновал. По лестнице наверх залезете. Мать там простынь вам повесила на крючок слева. Сильно только не прыгайте — пол может и не выдержать. Ха-ха, сядете прям голой ж*пой корове на рога.
Марина Петровна переглянулась с Анатолием, не понимая, шутит мужик или серьёзно говорит. Между тем экскурсия продолжалась:
— Там рядом с простынкой полка есть, на ней свечка и спички. Осторожней с огнём — не спалите сеновал, а то сами мне всё отстраивать тут будете, да ещё и сено косить. Всё лето на сенокосе горбатился. Ну, пошли дальше. Вот этот, как его… сортир. Цельтесь в дырку лучше. А баню я вам завтра с утра сам натоплю. Часам к девяти готова будет. Попаритесь, и до свидания.
Они снова вошли в дом. Марина Петровна отдала деньги мужику и тот исчез, правда, предварительно зачем-то пригласил потолковать на улице Анатолия.
— Что он хотел? — спросила Марина Петровна у мужа, когда минут через пятнадцать тот вошёл в дом.
— Просто за жизнь поговорили, — туманно объяснил Анатолий.

— Давай чай попьём, пока свет не отключили, — предложила Марина Петровна, решив, что допытываться в данную минуту у мужа о предмете разговора с хозяином дома смысла не имеет. Надо же как-то настраиваться на романтику. 
Анатолий кивнул и послушно сел за стол. 
  Марина Петровна налила в кружки чай, достала упаковку пирожных, и села напротив мужа.
— Тебе здесь нравится? — спросила она.
— А тебе?
— Мне нравится. И домик уютный, и коровы такие симпатичные. Ты видел, у одной из них на задней ноге пятно в виде сердечка?
— Нет, не обратил внимания, — изо всех сил сдерживая сарказм пробурчал Анатолий.
— Мне ещё запах тут нравится.
— Да, деревней пахнет.
— Да. Травой и цветами…
— Ты хотела сказать, навозом и котами. Я тут на веранде видел уже одного кота.
— Ничего не навозом и не котами! Тут очень хорошо. Я бы сама не отказалась пожить в таком доме. Как было бы замечательно! Я бы садила весной лук и чеснок, и ещё ягоду всякую — смородину, викторию…
— Какая тебе виктория?! У тебя даже кактус две недели тому назад погиб!
— Это да, не везёт мне с цветами…
— Это цветам не везёт с тобой. Будь реалисткой.
— А кот красивый? — решила не обострять момент Марина Петровна и перевела разговор на другой объект.
— Ну как тебе сказать… Я в котах не разбираюсь. Этот был чёрный с когда-то белым, грязный, драный и без уха. И наверняка, он блохастый.
— Бедненький. Неужели так трудно купить ему ошейник от блох и избавить кота от этих кровососов?
— Не знаю.
— Давай завтра поедем в зоомагазин и купим ошейник от блох.
— Давай. Только ближайший зоомагазин в пятидесяти километрах отсюда. Назад я этот ошейник не повезу.
  Марина Петровна замолчала на несколько минут, потребовавшиеся ей для того, чтобы прожевать пирожное. 
— Толь, а тебе моя причёска нравится? — спросила она, когда рот освободился от работы.
— Нравится. Но с одной косой было бы лучше. А ещё лучше — вообще без кос.
— Нет. Просто тебе непривычно видеть меня с двумя косичками. А мне очень нравится. Чувствую себя снова маленькой девочкой. Так приятно! Знаешь, я ведь два дня ездила по магазинам, искала обычные атласные ленточки, какие были у меня в детстве. Оказывается, их теперь почти не продают. С трудом нашла в одном швейном магазине. Ты ещё не видел, как они сочетаются с моим бельём!
  Анатолий вымученно посмотрел на зардевшуюся жену и тихо крякнул то ли от досады, то ли скрывая усмешку. 
    — Ты посиди тут, я в туалет схожу, — попросил Анатолий и ушёл на улицу. Там, на веранде в старом буфете стояла бутылка самогонки и гранёный стакан, показанные хозяином-мужиком, проявившим сострадание к герою-любовнику. Первую порцию самогонки Анатолий влил в себя вместе с мужиком, думая, что на этом и остановится — уж больно ядрёной была самогонка. Но чаепитие с Мариной Петровной нагнало на него такую древнерусскую тоску, что он решил повторить манёвр и посредством алкоголя взбодрить тело и дух. Кое-как продышавшись после обжегшей горло и внутренности самогонки, Анатолий вышел на крыльцо, выпустив с веранды драного кота. Кот сел рядом с Анатолием и задумчиво уставился на выплывающую из-за сарая луну.
В соседнем дворе слышался женский хохот и мужские голоса. Алкоголь разлился по венам, Анатолию стало тепло и хорошо. Он уже чувствовал любовь к Завурзино и завурзинцам, и даже к неподвижно сидящему рядом коту.

Полночь наступила, и тут же погас свет на веранде. Всё Завурзино погрузилось в ночь. Анатолий вздохнул, и обречённо поплёлся в избу.
— Милый, я соскучилась, — встретила его на пороге Марина Петровна. 
На полке горела свеча. Марина Петровна облачилась в белое с красными цветами кружевное бельё. На плечи был наброшен такой же кружевной пеньюар. На запястье у неё болтался фотоаппарат. 
Взгляд Анатолия прилип к фотоаппарату. Алкоголь тормозил восприятие, и Анатолий даже не сразу понял, зачем Марина Петровна захватила с собой фотоаппарат, и чем это ему грозит. 
Наконец, уразумев, что ему сейчас предстоит кроме секса ещё и фотосессия, Анатолий перевёл взгляд ниже.
На отпедикюренных ногах Марины Петровны были надеты совершенно ужасные красные шлёпки на высоченном каблуке и с огромным пушистым помпоном спереди. У её ног стояла сумка, которую Марина Петровна явно собиралась захватить с собой на сеновал.
— А тут что? — хрипло спросил Анатолий, стараясь поменьше открывать рот, чтобы Марина Петровна не учуяла запах самогонки.
— Увидишь, — хихикнула Марина Петровна.
— Нет, пока не скажешь что там, я не потащу это никуда!
— Это сюрприз, — холодно произнесла Марина Петровна.
— Лапочка, какие сюрпризы?! Я ненавижу сюрпризы, и ты это отлично знаешь. Тем более я ненавижу сюрпризы, которые мне в полной темноте придётся тащить по гнилой лестнице на сеновал!
Анатолий присел рядом с сумкой, вскрыл её, не смотря на  позеленевшее от ярости лицо Марины Петровны.
В сумке были обнаружены: плед, корзинка с едой (в том числе бутылка шампанского и рогалик краковской колбасы), нож, скатерть, вилки, два хрустальных фужера, потрёпанная книжка «Идеальная жена» какого-то американского автора, две пары шерстяных носков, светодиодный фонарик, расчёска, коробок спичек, две свечки в подсвечниках, ножницы и верёвка.
— А верёвка зачем? — поинтересовался Анатолий.
— Пригодится, — уклончиво ответила Марина Петровна.
  — Весь моток? — Анатолий вытащил трёхкилограммовый моток толстой верёвки и встряхнул  его перед носом Марины Петровны.
Не дождавшись ответа, он вытащил ножницы.
— А ножницы зачем? Надеюсь, ты не собираешься делать мне обрезание?
  — Теперь — собираюсь, — рявкнула Марина Петровна, отвернулась, шмыгнула носом и резко побежала в комнату. Оттуда раздался жалобный скрип пружин. Марина Петровна явно рухнула на кровать. Вскоре оттуда послышались звонкие всхлипы.
  Анатолий швырнул ножницы в сумку, туда же отправил моток верёвки, постоял в некотором раздумье, а затем снова вышел на веранду, вытащил заветную бутылку и принял на грудь ещё пятьдесят грамм зелья. Через пять минут его посетила мысль, что Марину Петровну он обидел, наверное, зря, и что не плохо было бы с ней помириться. И на сеновал, кстати, ему тоже немного захотелось.
Выпив для храбрости ещё пятьдесят грамм самогона, занюхав его висевшей на верёвке вяленой рыбиной, Анатолий вернулся в дом.
Марина Петровна всё ещё стонала и выла, но Анатолия этим испугать было сложно, так что он бодро вошёл в комнату.
— Ну, мы идём или нет? — с порога спросил он.
— Не идём! — всхлипнула Марина Петровна, — Я вообще думаю, что зря всё это затеяла.
— Деньги мы всё равно уже заплатили, — философски, с довольной улыбкой, сказал Анатолий, — так что давай… В смысле, иди, умойся, и пошли на сеновал.
— Не хочу я с тобой на сеновал! — обиженно продолжала всхлипывать Марина Петровна, — Я думала, ты мне хоть раз в жизни праздник устроишь, хотела почувствовать себя же-же-женщиноууууууй… — дальше она говорить не смогла, поскольку снова ударилась в нытьё.
Анатолий поскрёб в затылке. Утешать её не хотелось, поскольку он вообще не видел причины для столь бурного проявления эмоций. Обижаться тоже не хотелось, потому что самогон в крови однозначно подсказывал необходимость посещения сеновала.
Он сел в углу на стул, и принялся ждать.
Минут через десять Марине Петровне надоело плакать. В промежутке между всхлипами Анатолий проронил:
— Лапочка, или мы идём на сеновал сейчас, или вообще никуда не идём. Я уже спать хочу.
Откуда-то из темноты в него прилетела подушка, и следом что-то разбилось об стену. Затем он уловил движение Марины Петровны, идущей из комнаты в прихожую-кухню.
Он нагнал её уже на полдороге к сеновалу. Марина Петровна вытирала лицо кружевным пеньюаром. Анатолий от всей души порадовался, что пеньюар можно будет снять сразу.

Полная луна, вылезшая из-за туч, освещала окрестности мрачным белым светом, так что до сеновала они добрались без приключений.
Около сеновала Марина Петровна остановилась. Анатолий подошёл, взвалил сумку с на плечо и ловко вскарабкался по лестнице наверх. Ночью здесь было действительно не плохо — пахло сеном и деревом, сквозь плохо подогнанные доски стен просвечивали звёзды и огоньки окон деревенских домов. Анатолий поставил сумку на пол, нащупал на стене полку со спичками и свечой. В вспыхнувшем оранжевом огоньке сеновал Анатолию показался самым замечательным местом для осуществления любовных утех. Он даже подумал, что зря противился приезду сюда.
В этот момент снизу послышался тихий глас Марины Петровны:
— Толь! Толь! Я боюсь туда лезть!
— Что за бред? Час тому назад тебя эта лестница не обеспокоила!
    — Тогда светло было. И я не подумала, что в этих туфлях я забраться не смогу. Я же убьюсь! — пояснила Марина Петровна, — Спустись, пожалуйста. Тут кто-то ходит.
— Кто? — спросил Анатолий, снова начиная раздражаться.
— Не знаю… Кажется, это коза.
— Лапочка, давай, залезай уже. Сама хотела на сеновал, а теперь волынку тянешь.
— Я не могу залезть!
— А ты ещё и не пыталась. Попробуй. Ставь ногу на ступеньку.
Марина Петровна нерешительно взялась за чумазую лестницу.
-Толь, может, ты мне всё-таки поможешь?
  — Как ты себе это представляешь? Мне что, на руках тебя тащить по этой лестнице?
— А почему нет?
— Потому что, хоть ты и худая, но свои полсотни с десятиной весишь. Боюсь, лестница не рассчитана на наш совместный вес. К тому же, чем я буду за лестницу держаться, если буду тащить на руках тебя?
— Никакой в тебе романтики нет! Ну представь хотя бы, что ты меня очень любишь!
— Я и так тебя очень люблю. Только это не отшибает у меня мозги. Лезь, я тебе уже руку протягиваю.
  — Что же ты за человек за такой, — запричитала было Марина Петровна, но в этот момент мимо неё что-то прошуршало, и задело её лохматым боком. 
  От страху, Марина Петровна заскочила на лестницу, сбила сидящего на четвереньках с протянутой рукой мужа, и затормозила только в лохматом стоге сена. Красных туфель у неё на ногах уже не было.
Анатолий потёр ушибленную руку и постарался посмотреть на Марину Петровну романтичным взглядом.
  — Чего пялишься?! Там было что-то лохматое! Вот такое! — растопырила руки Марина Петровна, от чего слегка надорванный пеньюар распахнулся на её впалой груди.
— Это был кот, лапочка, — вздохнул Анатолий. Романтический момент улетучился, уступив место желанию выпить ещё. Никак Марина Петровна не дотягивала до всегда, даже на сенокосе, сексапильных молодух, не боящихся ни чёрта, ни Бога, а уж тем более, котов.
Марина Петровна попыжилась, попыжилась, не зная, что возразить на это обвинение её в глупости и трусости. Наконец, не придумав ничего другого, она просто села рядом с мужем.
— Давай выпьем, — предложил Анатолий после пятиминутного созерцания сена.
Марина Петровна медленно кивнула.
  Анатолий пододвинул ногой к себе сумку, извлёк из неё два фужера, хлопнул шампанским, налил его Марине Петровне. Затем, к удивлению Марины Петровны, он извлёк из сумки пол-литровую бутыль с надписью «Юбилейная», из неё налил себе мутной, плохо пахнущей жидкости. 
— Это что? — спросила Марина Петровна?
— Это самогонка, — ответил Анатолий, и чокнулся с Мариной Петровной, — За то, чтобы всё получилось.
И выпил.
Сморщился, наощупь извлёк из сумки колбасу, понюхал её, выдохнул. Затем он деловито, не обращая внимание на округлившую глаза Марину Петровну, извлёк из сумки нож, настрогал крупно, по-мужски, колбасу, скушал пару кусков, засмеялся и толкнул Марину Петровну плечом.
— Да ладно тебе, Маринка! Расслабься! В конце-концов, хорошо же, а?!
  Марина Петровна неуверенно улыбнулась. В её мечтах о сеновале всё проходило совсем не так. В мечтах муж был галантен, вежлив, предусмотрителен и трезв, ослеплён страстью и её животным магнетизмом. Так что утвердительно ответить на вопрос мужа она не могла. С другой стороны, она была на сеновале, а ведь именно этого она желала в последние пол года.
  Окончательно запутавшись в своих эмоциях, Марина Петровна автоматически сняла наручные часы, подаренные ей за отличную работу губернатором, и залпом осушила бокал шампанского. Шампанское словно бы включило окружающую Марину Петровну благодать. Любители эзотерики сказали бы, что бокал шампанского промыл Марине Петровне чакры, и вот она сидит со вторым бокалом шампанского в руках, слушает стрёкот ночных насекомых, вяло отгоняет комаров, и болтает ногами, а под нею медленно хрустят сеном и зерном коровы.
Анатолий поставил бутылку с самогоном на полку рядом со свечой, медленно подошёл к Марине Петровне, боясь оступиться спьяну и рухнуть со второго этажа. Их взгляды встретились и слова стали не нужны. Однако же Анатолий зачем-то сказал:
— Постели простынь.
— Почему я? Сам постели! — тут же скомандовала Марина Петровна.
— Я не буду. Я всё равно буду сверху! — пожал плечами Анатолий.
    Марина Петровна несколько раз глубоко вздохнула, справилась с очередной волной мужененавистнического настроения, встала, положила часы на полочку рядом со свечой и бутылью самогонки,  и пошла застилать ложе.
  Минут через пять она снова вернулась к мужу, выпила с ним ешё по бокалу алкогольного допинга, и упала в его объятья.

И запах сена, и сильные руки мужа, и звёзды, мигающие в щелях сеновала — всё это было именно так, как мечталось Марине Петровне в минуты скучного супружеского секса в домашних условиях. Ей казалось, что она попала в сказку. Здесь можно было стонать в голос, не опасаясь, что стоны услышат соседи. Здесь можно было заниматься сексом в любых позах. 
— Привяжи меня! — выдохнула она мужу на ухо во время краткой передышки.
— Зачем?
— Я хочу!
Анатолий не стал особенно сопротивляться. Пусть будет привязанной — для него это мало что меняло. Он с трудом добрёл до сумки, вытащил моток верёвки, связал хихикающей жене руки и привязал её к одному из столбов, служивших опорой для крыши.
Марина Петровна застонала под ним ещё активнее, Анатолий и сам понял, что конец близок, так что он ускорился. Марина Петровна затряслась, а вместе с нею затрясся и столб, к которому она была привязана.
— Сфотай меня! — заорала Марина Петровна, явно неожиданно вспомнив о фотоаппарате.
— Ага, щас! — просипел Анатолий, завершая своё дело.
    В этот роковой момент приключилось сразу несколько вещей: Анатолий кончил, а с трясущейся от любви дырявой крыши на полку со свечой, часами и самогонкой спрыгнул давешний ободранный кот. Бутыль с самогонкой покачнулась, упала и разбилась, а сверху на неё свалилась горящая свеча. Самогонка вспыхнула синим пламенем.
  — Тоооляяя!!! — заорала Марина Петровна, стараясь спихнуть с себя мужа и отодвинуть ноги подальше от пламени.
    Анатолий с трудом поднялся на ватные ноги. Довольное  тело не слушалось, он старался попасть ногами в нужные дырки трусов, но алкоголь и секс лишили его ловкости, так что с трусами у него явно не получалось.
— Толь! — взвизгнула Марина Петровна на предельно высокой ноте. 
Анатолий оторвал взгляд от своих трусов, глянул на жену, и его прошиб холодный пот. Привязанная к столбу Марина Петровна  умудрилась встать на карачки и прижаться к стене, но огонь всё равно со второй космической скоростью приближался к её голой попе. Трусы Анатолий откинул в сторону и быстро осмотрелся. Для начала он побежал к сумке, выхватил из неё нож, и помчался сквозь дым и пламя к истошно вопящей Марине Петровне, чтобы перерезать верёвку, которой он  привязал жену к столбу не более чем десять минут тому назад. Верёвка оказалась крепкой, нож медленно махратил её. Пламя лизало пятки Анатолия и филейную часть Марины Петровны, от чего она то и дело подпрыгивала, толкая Анатолия и мешая ему сражаться с верёвкой. Мариной Петровной был поднят такой визг, что коровы, до этого сонно прислушивающиеся к стонам на верху, всерьёз обеспокоились. К визгу Марины Петровны присоединилось тревожное мычание двух коров.

— Они же тоже привязанные! — зачем-то заорал Анатолий, танцуя джигу на огне.
Наконец, верёвка поддалась, Анатолий развернулся к выходу, но выход весь был уже объят пламенем — именно там в основном и разлилась проклятая самогонка. Огонь заставлял Анатолия соображать быстро. От Марины Петровны толку было мало, она только завывала:
— Тоооль! Толечкааа!!!
Анатолий принялся было выламывать доски стен, но вовремя заметил, что настил пола не прибит к несущей конструкции. Так что он тут же  растащил две доски на полу в разные стороны. Получилась дыра, достаточная для того, чтобы в неё пролез и сам Анатолий, и Марина Петровна.
— Прыгай! — крикнул он Марине Петровне. 
  Она не стала себя просить дважды, сунула ноги в дыру и исчезла в кромешной тьме коровника. Анатолий спрыгнул следом. Марину Петровну он не нащупал, зато тут же получил затрещину по голове коровьим хвостом. Проснувшиеся коровы волновались, переступали с ноги на ногу и грозно мычали. Откуда-то слева послышались глухие удары — это Марина Петровна пыталась вышибить своим тощим голым телом запертую снаружи на деревянную «вертушку» дверь коровника. 
      Анатолий, вместо того, чтобы кинуться ей на помощь, принялся искать у коровы рога. Но сначала нашёл её попу. У него было мало житейского опыта в поисках коровьих рогов в темноте. Наконец, рога коровы были найдены. В коровник стал поступать свет с потолка, а с ним и дым. Анатолий ножом перерезал верёвки, которыми  были привязаны коровы, и только после этого понял свою ошибку. Освободившиеся коровы начали хаотично передвигаться по коровнику. Марина Петровна перестала долбиться в дверь, и, вместо этого, начала бегать по коровнику вместе с коровами, издавая при этом какие-то странные звуки, нечто среднее между икотой и визгом. Картину довершали уворачивающиеся от  десяти ног две курицы, неизвестно как тут оказавшиеся.
      От этого зрелища Анатолий окончательно протрезвел. Да тут любой протрезвел бы! Он открыл коровник буквально за три секунды  — ножом, просунутым в дверную щель поднял «вертушку». Из коровника они с Мариной Петровной выбежали вместе, взявшись за руки, как Адам и Ева, а за ними бежал спасённый ноев ковчег — каждой твари по паре — две коровы и две курицы.
— Господи! Господи! — вспомнила о Всевышнем Марина Петровна, осознавая своё спасение, но не осознавая, что Всевышнего не мешало бы поблагодарить.
-Тише ты! — прошипел на неё Анатолий.
—  Толя! Толя! — заорала в ответ  Марина Петровна.
— Да заткнись ты, дура! — рявкнул Анатолий, впервые в жизни позволив себе так обозвать свою утончённую жену.
  Марина Петровна поперхнулась на очередном полувопле. Глаза её округлились. Анатолий не стал дожидаться её неадекватной реакции, просто схватил её за руку и потащил с тропинки влево, за кусты  смородины и жимолости, сиплым шёпотом повторяя:
— Молчи! Молчи! Молчи!
Оказавшись в тени кустов, он присел, и притянул к себе дёргающуюся жену.
— Молчи! Да смотри же! Ну! Туда!
  Он ткнул дрожащим пальцем в сторону тропинки, по которой  они только что бежали. По ней нёсся отряд, состоящий из мужчин и женщин, вооружённых вёдрами и лейками. Звонкие детские голоса, понёсшие новость о пожаре по тёмным улицам Завурзино сливались с далёкими раскатами грома.  Анатолий слышал замысловатый мат одного из мужиков, пытавшегося догнать несущихся во весь опор по огородам спасённых коров, слышал скрип «журавля», ныряющего за очередной порцией колодезной воды, слышал хлопающие по всей округе входные двери.
— Толь, может, поможем им? — частично осознав ситуацию, предложила Марина Петровна.
— Как? Голыми?! — урезонил её Анатолий, вглядываясь в темноту, — Я не собираюсь чинить этому мужику его сеновал! Идём.
Он пополз на четвереньках вдоль кустов в сторону двора, где стояла их машина. План был прост — по-тихой, пока вске заняты тушением пожара, улизнуть из Завурзино. Марина Петровна ползла вслед за ним, стараясь особенно не охать, даже если в колени впивались сухие веточки. 
  Однако, этому плану, при всей его простоте и гениальности, не суждено было осуществиться. Ключей от машины у них с собой не было. Они остались в доме, вместе с документами. А дом был заперт на ключ, а ключ был положен в задний карман брюк Анатолия, а брюки сейчас горели синим пламенем на сеновале.
Анатолий осознал всё это сидя на корточках возле двери автомобиля. Рядом с ним так  же, на корточках, сидела Марина Петровна. Анатолий посмотрел на неё растерянным взглядом, и впервые за многие годы увидел в своей жене потрясающую женщину. 
  Марина Петровна была совершенно голая, на её лице темнела полоска грязи, руки и ноги покрыты ссадинами, волосы растрепались, создавая вокруг её головы светящийся в всполохах пожара ореол. В глазах её не было и тени страха. Они полыхали какой-то внутренней силой и решимостью.
    — Ключи в доме, — сиплым от возбуждения голосом высказал свою мысль Анатолий.
  Марина Петровна лишь на миг задумалась, а потом прошептала:
— Жди меня тут. Ворота открой.
  Повернувшись к нему своим красным от ожогов задом, Марина Петровна бесшумно скрылась в ночи.  Анатолий пополз открывать ворота. На его счастье, основной поток пожаротушителей проходил через двор соседей, так что никто не смущал голого Анатолия, распахивавшего ворота. 
    Марина Петровна вернулась минут через десять с ключами и документами. Особенно расспрашивать её о способе добычи этих драгоценных вещей у Анатолия не было ни времени, ни желания. Он просто пикнул сигнализацией, и со скоростью и ловкостью, которым позавидовали бы спецназовцы, Анатолий и Марина Петровна заняли свои места в автомобиле. Три секунды потребовалось Анатолию, чтобы завести машину, включить фары, выехать за двор и помчаться в сторону родного дома.
— Маринка, как ты их достала? — начиная улыбаться, спросил Анатолий. Адреналин бодрил, пьянил и заставлял лететь по просёлку на скорости около шестидесяти километров в час.
— Я в форточку залезла, — расплываясь в довольной улыбке, ответила Марина Петровна.
— Хотел бы я на это посмотреть, — рассмеялся Анатолий. Теперь, когда опасность миновала, его неудержимо тянуло на истерический смех.
Марина Петровна тоже засмеялась, жмурясь от вспыхивающих впереди молний.
  Остановить смех не было никакой возможности, они оба смеялись до слёз, до боли в животе, не замечая ухабов и рытвин, не замечая первых капель дождя, упавших на лобовое стекло.
Так, окрылённые успехом, они и застряли в луже. Машину стащило в глубокую колею, и она беспомощно повисла на брюхе, размешивая колёсами антрацитовую жижу.
Смех как рукой сняло.
    Анатолий и Марина Петровна выбрались из машины и оценили масштаб трагедии с первого шага. Сверху лил проливной дождь, глубина колеи достигала колена Марины Петровны. Голые ступни скользили по грязи.
— Нужно веток под колёса накидать, — выдвинул идею Анатолий, открывая багажник. 
    ОН достал домкрат и запасное колесо, поддомкратил машину, затем вернулся к багажнику и поискал в нём топор. Топор нашёлся почти сразу. Анатолий оскальзываясь направился к ближайшему кусту и принялся рубить ветки. Марина Петровна, периодически падая в грязь, таскала эти ветви к машине. Только минут через двадцать, когда они оба были в грязи по самые уши, Анатолий сел за руль машины. Марина Петровна упёрлась руками в багажник, замерев в классической позе Сизифа. Анатолий нажал на газ, обдав Марину Петровну грязью из-под колёс, и машина выскочила из лужи. Анатолий вылез, закинул в багажник запаску, домкрат и топор, посмотрел, как Марина Петровна пытается умыться в луже, и меланхолично заметил:
— Бесполезно. Садись, дома отмоемся.
Они молчали, пока не выехали на асфальтированную трассу.
— Толь, — сказала чуть улыбающаяся Марина Петровна, — а что мы будем делать, если нас остановит ГАИшник?
-Ты лучше подумай, как мы будем бежать от машины до подъезда, и что будет, если в подъезде нам на встречу попадётся Валентина Ивановна из двадцать седьмой квартиры…
Они дружно засмеялись. 
Марина Петровна посмотрела на своего голого мужа, покрытого ровным слоем грязи, перевела взгляд на светлеющий восточный край неба, и с мудрой улыбкой на лице встретила мысль, что  подходит к концу лучшая ночь в её жизни.
***

  Через девять месяцев у Анатолия и Марины Петровны родился чудесный малыш, которого они  назвали Арсением. В кругу семьи мальчика называли СЕНЯ, в честь сена, поспособствовавшего его зачатию. 
  А за сгоревший сеновал Анатолию пришлось выложить кругленькую сумму — хозяин сеновала легко отыскал супружескую пару, благодаря найденным на обгорелой полочке сеновала  часам Марины Петровны, с чёткой надписью: «От губернатора Энской области Марине Петровне Погореловой».

(с) Екатерина С. Сапьян
лето 2011

Новости партнеров

Молодой шалопай Генка, семнадцати лет отроду, приехал в родной колхоз погостить на летние каникулы. В городе он учился в ПТУ на механизатора и уже считал себя специалистом не только в ремонте всякого рода техники, но и знатоком по части общения со слабым полом. Лупанув в обед стакан дедовской самогонки, настоянной для крепости на курином помете, Генка отправился гулять по селу в поисках любовных приключений. Точнее цель была одна, соблазнить Машку, дочку агронома.

С Машкой они учились в сельской школе с первого класса, только Генка после школы уехал учиться в город, а Машка осталась в родном колхозе и работала на ферме. Они и раньше встречались, и Генка тайком тискал Машку в укромных местах, но до смеха дело так и не дошло. Но сейчас Генка шел к Машкиному дому с твердым намерением осуществить задуманное.

— Машка! Машка-а! Выйдь на минуточку!

В место Машки в окне показалась голова ейной бабки Ани.

— Чаво орешь, горлопан!? Чаво надоть?

— Да мне бы Машку, баб Ань… Покалякать.

— Обедает она.

— Ну, я подожду.

— Ну жди, коль охота…

«Ой, как охота»! – Подумал про себя Генка, и удобно устроившись на завалинке, закурил «козью ножку».

— Фу, начадил… — Сказала вышедшая во двор Мария. – Ну, здравствуй, чтоль!? Звал то чё?

— Дык, это, как его… э-э… айда погуляем?

— Вот еще – фыркнула Машка. – Буду я тут со всяким гулять. Если хочешь знать, за мной Яшка ухаживает. Обещал меня на мотоцикле покатать и платок ситцевый подарить.

— Эка невидаль, платок… Слушай ты его больше. Трепло этот Яшка и жадный. Он тебе еще и не то наобещает. А у самого зимой снега не выпросишь. С пятого класса мне рубль проспоренный не отдает. Увижу – прибью этого жида.

— А спор какой был?

— Дык, поспорили с ним, кто из нашего огорода картохой до сельсовета докинет. Этот гад кинул, да не докинул. А я как пульнул, так аккурат в окно бухгалтерии попал. Мне потом от отца тоже попало. А Яшка рупь проспорил и не отдал до сих пор.

— Ну и не надо было спорить…

— Пойдем Машь, погуляем, я тебе орехов полный картуз насыплю, лущеных…

— Ну, ежели только лущеных…

Вот так Генка уговорил Машку прогуляться до околицы, и возвращаясь обратно, Генка уже точно знал, что все его труды и ухаживания будут вознаграждены и подобревшая Машка обязательно даст.
Ведь в деревне не так много женихов, а если ждать обещанного платочка, то и вовсе можно остаться в старых девах. А любви – ох как хочется, по молодости-то.

В общем, оказались они с Генкой на сушилах (место такое под потолком конюшника, где сено храниться). Мягко на сене, полумрак… что еще молодежи надо? Генка соломинкой Машку за ушком щекочет – Машка млеет. Машка до Генки ляжкой дотронется — и того в жар бросает… И не было в тот момент той силы на земле, которая могла бы остановить вспыхнувшую страсть и остудить разгоряченные молодые тела. По крайней мере, они так думали. Не учли они того, что Машкина бабка решила в тот момент подоить корову.

А тут, мать честная… С потолка на бабку Аню сено посыпалось, да шорохи, да звуки непотребные… Никак воры забрались? Или гуманоиды какие?

Схватила баба Аня вилы и перекрестившись, со всего маха воткнула их в щель между досок. Надо ли говорить, куда вилы попали? Ну правильно, тому кто с низу лежал, тому и досталось, аккурат в мягкое место.

Не сразу Генка понял, почему это Машка так заорала дурным голосом. Сначала он даже успел подумать, что это он такой гигант и сумел довести Машку до состояния высшего блаженства. Но когда снизу послышался бабкин крик: — «А ну слезайте оттудова, сволочи!» и из щели вновь показались вилы, Генка все понял и уже через секунду петлял по огороду, как заяц, боясь, как бы баба Аня не метнула ему в спину вилами. А Машка, с пробитой в трех местах жопой, все ревела на сушилах и отказывалась слазить в низ.

Еще долго Машка ходила с перевязанной задницей, и спала только на животе. И больше всего она винила в случившемся, почему-то именно Генку. И не потому, что он убежал и теперь обходит ее дом стороной, справедливо опасаясь бабкиного гнева, а потому, что место для утех, надо было выбирать заранее.

Автор: (G.U.S.)