М в нестеров видение отроку варфоломею сочинение описание картины

• Сочинения
• По картинам
• Нестеров
• Видение отроку Варфоломею

Глядя на полотно М.В. Нестерова «Видение отроку Варфоломею», зритель невольно оказывается на просторах красивой русской природы. Бескрайняя даль полей, плавно перетекающая в тусклый небосвод, окаймлена с двух сторон густой полосой леса. На фоне явно видна старенькая церквушка, нежно-голубые главки которой устремлены в небо. Присмотревшись, можно увидеть и почерневшие от времени ветхие избушки, которые лишь дополняют тихий пейзаж.

Цветовая гамма ясно говорит о том, что на картине изображена ранняя осень, когда деревья надевают желтый наряд и только несколько верхушек елей выделяются на фоне однородного массива своей темной зеленью. Созревшие колосья на распаханном вдали поле как будто припадают к земле под порывом пока еще не холодного ветра. Трава под ногами явно пожухла и потеряла свой яркий цвет, став более желтой, с оттенками коричневого. Довольно широкая полоса дороги, ведущей в деревню, имеет голубые вкрапления – скорее всего, лужи, оставленные дождями. Небо явно затянуто тучами и потеряло свою прежнюю синеву: лишь одна голубая лента на фоне светлого серо-желтого полотна пересекает небесный свод своей ясностью.

На переднем плане, на возвышении холма, стоят две фигуры, которые и являются центральными объектами картины. Один из них – светловолосый юноша – стоит перед благообразным старцем, молитвенно сложив руки и смотря на него светлыми голубыми глазами, в которых застыла немая просьба научить его понимать грамоту. Варфоломей одет в простую светлую крестьянскую рубаху, подпоясанную красной веревочкой, просторные темные штаны и сафьяновые сапоги. Его образ как будто наполнен внутренним светом, чистотой детской души и искренностью в каждом жесте.

Напротив мальчика стоит чуть склоненный седобородый монах. Он облачен в черное длинное одеяние, а его лицо скрыто капюшоном. Инок открывает жилистыми руками небольшой ларчик, видимо, желая, что-то отдать отроку. От старца веет какой-то таинственной святостью, мудростью: не зря он стоит на фоне дуба, который символизирует силу и твердость духа.

В целом, картина очень гармонична, каждая деталь дополняет ее целостность. Смотря на нее, возникает чувство сопричастности той сцене, что изображена.

Хватит ругать жизнь!

Нестеров всю жизнь с поразительной последовательностью рисовал монахов, монастырскую жизнь, скиты, схимников, кротких, с глубокой печалью Христовых невест. За всем этим видится задумчивый человек, не слишком вписанный в суетный мир. В действительности он был далек от образа кроткого отшельника: «Нестеров, измученный жизнью, — очень сложная, мучительно сложная натура», — писал знаменитый русский искусствовед, критик, художник Александр Бенуа о Нестерове. «Он был одарен страстным темпераментом, неукротимой волей, неуемными чувствами», — писал биограф Нестерова, писатель, философ, священник Сергей Дурылин. Тогда откуда, почему эти образы?

Михаил Нестеров. Фото Ивана Шагина. 1940

Ответ самого Нестерова: «В художестве, в темах своих картин, в их настроении, в ланд­шафтах и образах я находил “тихую заводь”, где отдыхал сам, и быть может, давал отдых тем, кто его искал. Беспокойный человек думал найти покой в своих картинах, столь не похожих на него самого».

Речь не про «тихую заводь» обывателя, в которой рано или поздно гаснут живые силы души. Борис Пастернак как-то написал: «Жизнь — это поруганная сказка». А Нестеров рвется к сердцевине именно «непоруганной» жизни, к тихости и мирности своих монахов и отшельников, которые опытно познали, как хорошо, светло, безмятежно живется в мире Божьем «во всяком благочестии и чистоте».

Он счастливо избежал участи Гоголя, да и многих других писателей и художников, людей искренне верующих, но обладающих трагическим даром создавать лишь образы тьмы — образы уродливого, карикатурного человека и России. Дар Нестерова открывается в согласии с его внутренним отбором: «Меня тянуло как художника к типам положительным. Мне казалось, что в нашей литературе, искусстве достаточно выведено людей, позорящих себя, свою родину».

«Пустынник» открывает эту тему «непоруганной жизни», тему нестеровской Святой Руси. Картина появилась на XVII передвижной выставке в 1889 году.

Пустынник. 1888–1889

Любой деловитый горожанин среди этого тихого озера и леса, рядом с этим умиренным старцем покажется неумеренно шумным и беспокойным. Нестеров написал своего пустынника с отца Гордея, монаха Троице-Сергиевой Лавры. Лично этого монаха он не знал, просто приметил на службе — в храме тот всегда стоял на одном и том же месте, глаза и улыбка у старика были детские, светлые, ласковые. Михаил Васильевич любил, как он сам говорил, «плясать от печки», писать, опираясь на виденное и пережитое. Это придавало достоверность и в хорошем смысле хранило от «бесконечного богатства» фантазии. От живых впечатлений рождается художественный образ: старичок-пустынник, в руках молитвенные четки, одет просто — в лаптях, а всего-то ему хватает и со всем он в ладу — и с собой, и с каждой травинкой-былинкой. Кажется, ласково скажет он каждому нуждающемуся: «Не скорби, чадо», — и суетливый, измученный человек именно его и услышит и весь как-то расправится, распрямится. Случайно или неслучайно, но нестеровский «Пустынник» после канонизации преподобного Серафима Саровского стал основой для одной из его икон, даже пейзаж не изменили — та же елочка, та же рябина. Колорит картины коричнево-серый, пейзаж неброский, без лишних красот, а все берет за душу. Картину приняли, полюбили. Павел Михайлович Третьяков приобрел ее для своей коллекции. С тех пор Нестеров — признанный художник. Кстати, любым официальным наградам отец Нестерова, Василий Иванович, предпочитал признание Третьякова.

Семейная легенда

Чем же можно объяснить такую большую тягу художника к святым образам? Существовала некая семейная легенда, согласно которой маленький Михаил чуть не умер, но, благодаря вмешательству святого, который чудесным образом исцелил его, мальчик все-таки выжил.

Надо сказать, что лечили тогда детей достаточно суровыми народными методами. Например, держали их прямо на снегу или на морозе или, наоборот, укладывали в горячую печь. По словам самого художника, его матери показалось, что он умер. Тогда ребенка, как полагается, обрядили и положили под иконами, на грудь поместили образок святого Тихона Задонского, а сами уехали на кладбище — заказывать похороны. Через какое-то время мать заметила, что ее ребенок очнулся. Она была уверена, что это чудо случилось благодаря заступничеству святого. С тех пор особенно почитаемым и любимым в их роду стал, помимо Сергия Радонежского, и Тихон Задонский.

Плач на русской границе

Нестеров родом из Уфы, из купеческой среды. Всю жизнь у него была глубокая связь с семьей, особая близость с матерью. Да и отец вовсе не «по-купечески» подходил к делам сына. «Бывало, предложат мне заказ на образа и предлагают хорошие деньги. Напишешь в Уфу: “Брать не брать?” Из дому отвечают — не бери. Всех денег не заработать, тебе картины писать надо» (из разговора с С. Дурылиным). В этом совете — ценностный ориентир, которому Нестеров будет следовать всю жизнь: главное то, что значимо художественно, все суетное отвергалось.

Ангелы. Фрагмент росписи храма Александра Невского в Абастумани (Грузия). Фото Юлии Маковейчук

Семья была глубоко верующая, с патриархальным укладом. Из воспоминаний Нестерова вы­хватываются случайные моменты общего хода уфимской жизни: под Рождество в дом вместе с морозным паром вваливались славильщики, пели задорными голосами «Ангелы с пастырьми славят…», получив свои пятаки, убегали к соседям, а сам Нестеров, уже известный художник, создавал с семьей живые картинки: кулису с пещерой и яслями, на дне которых в соломе — фонарь, дававший иллюзию сияния от Младенца Иисуса; домашние исполняли главные роли в «картинках», на пороге в изумлении — приглашенные соседские дети… И поездки на санях в гости вечером через всю Уфу, когда «снежная пыль обдает лицо, шуба в снегу, вокруг морозная мгла и отчего-то тихо, грустно», а потом самовар, разговоры. Нестерову сразу безоговорочно веришь, когда читаешь, с каким нетерпением из всех заграничных поездок возвращается он домой, в Россию: «Радостно я проехал русскую границу. Вот русская речка, вот церковь. Все свое, родное, милое. Слезы выступили на глазах. Как всегда я любил нашу убогую, бестолковую и великую страну Родину нашу! … храни ее Господь!»

От семьи, от добротного уклада всей уфимской жизни в нем сохранилась закваска на всю жизнь. Он всегда отстранял все чуждое по духу, по устремлениям и в творчестве, и в жизни. Никогда он не впускал в себя и то, что сам называл «смертоносной бациллой русского интеллигента», — скептицизм.

Момент чуда

Картина Нестерова «Видение отроку Варфоломею» на ХVIII передвижной выставке (1890 год) стала событием, обсуждали ее все, причем критично настроенных было немало. Нестеров взялся за задачу далеко не простую — изобразить на полотне момент чуда, когда Небо так близко, так ясно входит в жизнь человека, показать это земным, реальным и в то же время явить иной план бытия. Здесь самый малый неверный сдвиг — и велик риск сорваться в «прелестность», в художественную бестактность, которая вызывает неловкость и режет глаз.

Сюжет картины взят Нестеровым из древнего «Жития преподобного Сергия», написанного его учеником, Епифанием Премудрым, который был рядом с преподобным Сергием в его последние годы жизни. Как свидетельствует Епифаний, отроку Варфоломею, будущему преподобному Сергию, несмотря на любовь к чтению, плохо давалась грамота, и он «втайне часто со слезами молящеся Богу: Господи! Ты дай же ми разум грамоты сия, ты научи мя и вразуми!» Однажды отец послал Варфоломея искать пропавших жеребят; и вот на поле, под дубом, отрок неожиданно встречает старца «светолепного и ангеловидного». Старец стоял и «молитву прилежно со слезами творяща». Монах сам заговорил с отроком, спросив «чего тот ищет, чего хочет». Варфоломей отвечал, что более всего желал бы получить разум к учению. Помолившись, старец достал из «сокровищницы» частицу просфоры и подал ее отроку со словами «Прими сие и снешь, се тебе дается знамение благодати Божия и разума Святого Писания». А когда отрок съел просфору, старец обещал ему: «О грамоте, чадо, не скорби: от сего дне дарует ти Господь грамоте умети зело добре». Так и случилось.

Центральные фигуры

На переднем плане картины изображены мальчик и инок. Нестерову долго пришлось искать натуру для маленького Варфоломея. Случайно он встретил девочку, больную чахоткой. Его поразили огромные и яркие глаза на ее бледном болезненном личике. Взгляд ребенка казался неземным. Художник понял, что нашел образ будущего святого.

Отрок Варфоломей одет в простую крестьянскую белую рубаху, цвет которой подчеркивает его чистоту. С руки у него свисает уздечка, а к поясу прицеплен кнут, ведь отец отправил его искать лошадь. Большие чистые глаза ребенка смотрят на старца серьезно, будто мальчик предвидит свое предназначение.

Инок на картине выглядит таинственно. Лицо его прикрыто куколем, в руках он держит ларец. Его фигура наклонена, будто отражает сообщение о любви и нежности старца к мальчику. Голову монаха окружает нимб. Руки отрока молитвенно сложены, колени слегка согнуты. Он преклоняется перед святостью инока. Нестеров использовал прием противопоставления: возле Варфоломея растет тоненькая елочка, а рядом со старцем — старый морщинистый дуб, олицетворяющий мудрость.

Центральные фигуры гармонируют с окружающим пейзажем: светлые волосы ребенка по цвету повторяют осенние краски полей и листьев на деревьях, а его сапожки и штанишки нарисованы теми же красками, что и куколь на старце.

При написании сочинения по картине об отроке Варфоломее во введении можно указать, что она считается лучшей в творчестве Нестерова. Художник желал письменно, чтобы его творение оценили не только современники, но и потомки. Его мечты сбылись: картина выставлена в государственной Третьяковской галерее, где ее может увидеть множество посетителей. По ней изготовлено немало репродукций.

Две страсти

Отношения Нестерова с семьей всегда были полны доверия, лишь однажды произошло то, что заставило его пойти против воли родителей. Он влюбился, избранница его, Мария Ивановна Мартыновская, тоже была родом из Уфы, из небогатой семьи.

В 1885 году в Москве Нестеров венчался с ней. Родители Нестерова этот брак не благословили и на свадьбе не присутствовали. Это было взаимное, сильное чувство. Через год после венчания жена родила ему дочь, никогда он не был так счастлив, как в тот день. А через день после родов совсем юная Мария Мартыновская скоропостижно и неожиданно умерла. Он бесконечно рисовал свою Машу, воскрешая ее в памяти, проводил мучительные дни на кладбище. Посмертный портрет «Последнее воскресенье», картины «Христова невеста», «Царевна» — все это в память жены. После пережитой трагедии как художник он станет сильнее, глубже. Боль не исчезнет совсем, она зазвучит печалью сердечной в нестеровских женских образах. «На горах», «Зима в монастыре» — безмолв­ные пейзажи. Синеют неоглядные дали, на их фоне — девушки в платках, повязанных по-старообрядчески (Нестеров увлекался романами Мельникова-Печерского о старо­обрядцах). Эти нестеровские девушки словно не замечают мир вокруг, они то ли тоскуют о чем-то, то ли рвутся куда-то. В будущее? В бывшее? Туда, где осталось их неотданное, нерастраченное, несбывшееся счастье.

Попытка другого искусства

В 1890 году в жизни Нестерова происходит событие, повернувшее его творческую жизнь в совсем новое русло — он становится храмовым живописцем. Впоследствии этот выбор вызовет наиболее яростные споры и оценки в художественных и церковных кругах. По приглашению известного историка искусств, профессора Киевского университета Адриана Прахова Нестеров едет в Киев расписывать Владимирский собор. Ведущая роль в этой работе, конечно, принадлежала Виктору Васнецову, роспись Владимирского собора в большей степени его детище. Вклад Нестерова скромнее. Его кисти принадлежат образы святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, святой великомученицы Варвары, на хорах — фрески «Рождество» и «Воскресение», в крестильне — «Богоявление», в центральном нефе — святые страстотерпцы Борис и Глеб.

Благовещение. Фреска Покровского храма Марфо-Мариинской обители

Нестеров не был внутренне свободен в этой работе, в первое время испытывал влияние Васнецова, затем давление организационного комитета, который контролировал все работы в соборе. Его направляли, как он сам считал, «в сторону православно-казенного шаблона и упадочной академической рутины». Из всей работы он остался доволен лишь образами Варвары и князя Глеба, как говорил художник — «там было свое».

Марфо-Мариинская обитель

Вот это «свое» сильно смущало многих церковных людей. Павел Флоренский, священник, богослов, религиозный философ, не без резона задается вопросом: «Соборный разум Церкви не может не спросить Врубеля, Васнецова, Нестерова и других новых иконописцев, сознают ли они, что изображают не что-то вообразившееся и сочиненное ими, а некоторую в самом деле существующую реальность, и что об этой реальности они сказали или правду, и тогда дали ряд первоявленных икон, — или неправду…». То, что делали Васнецов, Нестеров, Врубель в храмах, как считал Флоренский, находилось совсем за гранью церковного искусства. По его мнению, это есть «лжесвидетельство», то есть не несет истинного свидетельства о сакральном. В общей сложности Нестеров отдал храмовым росписям более двадцати двух лет своего труда. Он получал заказы от царской семьи — в 1898 году по инициативе наследника Георгия (младшего брата государя Николая II) расписывает храм в Абастумани на Кавказе; в храме Покрова Марфо-Мариинской обители в Москве работал по заказу княгини Елизаветы Федоровны. Часто, едва кончая роспись одного храма, принимался уже за работу для другого. Марфо-Мариинскую обитель Нестеров расписывал единолично, без стороннего влияния и вмешательства. Нестеровское «Благовещение. Архангел Гавриил». «Благовещение. Дева Мария» в Марфо-Мариинской обители. В целом здесь доминирует эстетское, декоративное начало, роскошно поданные детали, видится перекличка с прерафаэлитами, с их культом рафинированной красоты. Но красота храмового искусства глубоко отлична по самой сущности своей от красоты плотской. Нестерову не удается войти в дух иконы, дух Божественного тайнодействия, Нетварное с тварным не соединилось, эстетическое начало на глубине не переплелось корнями с началом духовным. Примечательно, что в последние годы жизни он сам трезво очертил границы своего дара: «Как часто я думал потом, я не был монументальным храмовым живописцем, оставаясь с самых первых картин своих художником станковым, интимным».

Молчание художника

Там, где Нестеров остается интимным, где есть его личное переживание, сочувствие, он достигает своих вершин. Поразительно его «Молчание», картина, написанная на Соловках. Таинственный свет белой ночи, весь мир затих, замер, но в этой тишине природы и человека есть нечто большее — то, что не измеряется одним видимым или чувственным измерением. Эту тишину можно слышать, здесь веяние тихого ветра и глас хлада тонка и <�…> тамо Господь (3 Цар 19:11–12). «Молчание», «Видение отроку Варфоломею», «Пустынник» — звучит неповторимая нестеровская песнь, его «Святая Русь». Революция оборвала эту мелодию.

Христос и самарянка. Фреска Покровского храма Марфо-Мариинской обители

После революции он никуда не уехал, в отличие от многих своих друзей. Нестеров очень любил Россию. Долгие годы жил очень трудно до тех пор, пока его не ввели в Дом ученых, который заботился об ученых и деятелях искусств.

«Власть… он терпел», — вспоминает внучка Нестерова, Мария Ивановна Титова. В 1938 расстреляли зятя Нестерова, сослали дочь (ему стоило огромных сил добиться ее возвращения). «Работа, одна работа имеет еще силу отвлекать меня от свершившегося историчес­кого преступления», — писал в первые дни Октябрьской революции Нестеров.

Нельзя сказать, что после революции художник совсем отказался от своих, «нестеровских» тем. И тогда он писал своих монахов, девушек, старцев — «Два лада», «Элегия» (1928), «Всадники» (1932). Даже «Страстная Седмица» на самом деле написана в 1920-х… Нестеров намеренно поставил неверную дату — 1914, время вынуждало быть осторожным. Эти вещи он писал скорее для себя, его не видно было на выставках около двух с половиной десятилетий. Да и кто бы стал выставлять «Страстную Седмицу» в разгар гонений на Церковь?

Он переживает мучительный кризис, ищет «другое ампула», пытаясь обрести себя в новой советской реальности. Славить идеологию большевиков в искусстве Нестеров не стал — и потому, как и многие, зарабатывал на жизнь портретами. «Иконописец и слагатель живописных “сказаний” о минувшем превращался в портретиста, имеющего дело только с современностью», — напишет Сергей Дурылин. Нестеров оставит нам немало чудесных портретов ученых и творческих людей, замечательных по свежести, энергии, остроте восприятия. Среди них «Портрет Ивана Петровича Павлова» (1935), за который Нестеров был удостоен Сталинской премии первой степени.

Портрет Ивана Петровича Павлова. 1935

В1935 году он согласился, наконец, устроить небольшую выставку своих произведений самых последних лет (1928–1933) — в основном это портретная галерея художника. Мечтал выставить свою последнюю предреволюционную картину «Душа народа», которую закончил в 1916 году, но этого так и не случилось. Здесь звучит тема соборности: люди разных веков, сословий, философы, писатели на пути к Христу — это шествие ищущих Бога и правды людей. У Нестерова было несколько попыток той же темы: «Путь ко Христу» — роспись в трапезной Покровского храма Марфо-Мариинской обители, «Святая Русь» (1901–1905). В самой теме — заветные нестеровские мысли о России. В целом это вещи, где Нестеров скорее идеолог, чем художник. Все они обладают безмерно меньшей силой, чем «Молчание», «Видение отроку Варфоломею», «Пустынник», «Великий постриг». Вспоминается Гоголь: «Чем истины выше, тем нужно быть осторожнее с ними; иначе они вдруг обратятся в общие места, а общим местам уже не верят».

* * *

Святая равноапостольная княгиня Ольга. 1892

Нестеров прожил долгую, большую, интерес­ную жизнь. Все имел из того, что кажется залогом счастья: полнокровная жизнь в творчестве, семья — большое дерево с крепкими корнями, все его дочери — долгожители: Ольга Михайловна скончалась в возрасте 87 лет, Наталья Михайловна прожила 101 год, Вера Михайловна ушла из жизни в 99 лет. Все они, со слов внучки Нестерова, Марии Титовой, «сохраняли светлый ум до последнего и были духовные люди».

«И вот не за горами время, когда придется переступить порог и познать большее, главное, а готов ли к этому последнему? — не готов, и боюсь, что готов не буду до последнего момента. И это плохо: все придется пройти наспех, начерно. Между тем каждый из нас знает, как могли и умели час этот встретить наши святые, да одни ли святые, но и наши несвятые предки», — писал он.

«Познать большее, главное» — это главное он отделял всегда. Не здесь, а там всему свершение. Тема «Варфоломея» — встречи земного и небесного — оставалась самой важной в метаниях и поисках его души. «Жить буду не я. Жить будет “Отрок Варфоломей”» — в этом творческое завещание Нестерова.

Благодарим издательство «Белый город» за предоставленные репродукции.

Популярные сочинения

• Характеристика героев сказки Снегурочка Островского
  В данном произведении мороз и Весна создали себе дочку, которая не могла никого полюбить. Назвали девушку Снегурочкой. Она влюблена в юношу Леля и ей нравилось слушать его трели
• Сочинение Что значит жить по совести?
  Для меня «жить по совести» — значит отвечать за свои поступки, быть порядочным и честным, защищать тех, кто слабее, помогать тем, кто нуждается в помощи. Одним словом, быть человеком во всех смыслах этого слова.
• Сочинение Жизнь прожить — не поле перейти
  Наша жизнь — удивительный процесс, состоящий из сотен испытаний, некоторые из которых не просто сложны, а непреодолимы. Каждый день по своей природе уникален, он насыщен различными событиями