Максим зверев рассказы для детей

Авторская мифология

Агония Земли

Адьюлтер, измена

Альтернативная география

Альтернативная история Азии

Альтернативная история Америки

Альтернативная история Африки

Альтернативная история Ближнего Востока

Альтернативная история Восточной Азии

Альтернативная история Восточной Европы

Альтернативная история Европы

Альтернативная история Западной Европы

Альтернативная история Северной Америки

Альтернативная отечественная история

Античная мифология

Бессмертие

Ближневосточная мифология

Богоборчество

Бунт

Быт

Веселое

Внезапное бедствие

Возвращение домой

Война

Война миров

Воплощение зла

Восстание

Восстание мутантов

Восстание роботов

Восстановление справедливости

Восточно-азиатская мифология

Вражда

Вторжение пришельцев

Выход эксперимента из-под контроля

Глупость

Готический ужас

Гуманитарное

Договор с дьяволом

Достижение

Достижение блага

Достижение цели

Европейская мифология

Жадность

Жертва

Заклинание

Избавление от бед

Империи

Индийская мифология

Интрига

Искусственный разум

Исправление героя

Истинное безумие

Квест

Классика детектива

Классика фэнтези

Классический ужас

Конспирология

Контакт с внеземной цивилизацией

Криминальная драма

Кровавый ужас

Легкое

Любовное

Любовные припятствия

Любовь к врагу

Магический реализм

Месть

Микромир

Мифологические элементы

Мифология народов мира

Мнимое безумие

Мятеж

На заре фэнтези

Научная магия

Научное фэнтези

Научные достижения

Научные достижения в руках злодеев

Невольное преступление

Ненависть

Неожиданные сверхспособности

Неосознаваемые ревность и зависть

Обряды

Обстоятельства

Одиночество

Опасное предприятие

Оптимистическое

Освобождение

Освобождение от врагов

Освобождение от тирании

Освоение планет

От лица животного

От лица предмета или явления

Отчаянная попытка

Ошибка ученых

Пародия

Пацефизм

Переселение разума

По мотивам кино

Победа

Победа над болезнями

Победа над врагом

Победа над злом

Победа над обстоятельствами

Победа над собой

Победа над чудовищем

Подсознательный ужас

Поиск истины

Поиск себя

Поиск сокровищ

Поиск счастья

Пороки

Постмодернизм

Потеря близких

Потерянный и найденный

Похищение человека

Предсказания

Преследование

Пришельцы из других времен

Психоделическое

Психологическое

Психология чужих

Путешествие в будущее

Путешествие в прошлое

Путешествия в другие миры

Путешествия во времени

Путь воина

Путь прогресса

Развитие героя

Развлечения, увлечения

Раздвоение личности

Расстояния

Расширение сознания

Реализм

Революция

Роковая ошибка

Русская мифология

Сакральные объекты

Самопожертвование

Самопожертвование во имя близких

Самопожертвование во имя веры

Самопожертвование во имя долга

Самопожертвование во имя идеи

Самопожертвование во имя любви

Свержение

Сверхспособности

Сверхцивилизация

Семейные драмы

Скандинавская мифология

Содомия

Соперничество, противостояние

Социальное неравенство

Социум

Спасение

Спасение мира

Спецслужбы

Средневековая мифология

Стимпанк

Стихия

Судебная ошибка

Сюрреализм

Таймпанк

Тайна, загадка

Темное фэнтези

Техногенная катастрофа

Трусость

Туда и обратно

Угрызения совести

Утечка вирусов

Фатальная неострожность

Феминизм

Философское

Честолюбие и властолюбие

Школа

Экологическое

Экономическое

Экспедиции

Эпидемия

Рассказы писателя-натуралиста Максима Дмитриевича Зверева, собранные в книге «Таинственные перья», — это новые странички из жизни нашей природы. Помимо рассказов об интересных случаях и маленьких открытиях из богатой приключениями жизни автора, в сборник вошло большое повествование о волках в безлюдной пустыне Бетпак-Дала и в горах Тянь-Шаня. Волки живут там совсем не так, как у нас в средней полосе. Из некоторых рассказов читатели узнают о неразгаданных тайнах в жизни зверей и птиц. Разгадать эти тайны — задача, которую должны поставить перед собой школьники, юные исследователи природы.

Для начальной школы.

Максим Дмитриевич Зверев

«Таинственные перья»

ВОЛЧОК ИЗ БЕТПАК-ДАЛЫ

Повесть

Кругом на сотни километров безлюдная пустыня Бетпак-Дала. Глинистая почва только кое-где покрыта сизоватой полынкой. Редкие кустики тамариска с нежно-розовыми цветущими веточками далеко видны среди безбрежной равнины. В понижениях белеет соль и похрустывают красноватые сочные солянки, немного похожие на северные хвощи.

Кажется, что никто не может жить в безводной пустыне.

Не журчат здесь ручьи, но их заменяют жаворонки. Они весело распевают в воздухе, за сотни километров от воды. Этим птичкам достаточно влаги в их пище — насекомых. Крупные дрофы-красотки так же не пьют, как и саксаульные сойки, черепахи, тушканчики и многие другие обитатели пустыни.

Вдали кто-то свистнул. Вот свист ближе, ещё ближе, и теперь видно, как перед своими норками встают колышками зверьки, похожие на сусликов. Это песчанки. Они волнуются и пищат не случайно — мимо них крупной рысью бежит облезлая, худая волчица, с набухшими сосками и с тремя песчанками в пасти.

Громко предупреждая друг друга об опасности, песчанки ныряют под землю перед самым носом волчицы и опять осторожно выглядывают из норок, когда она пробегает дальше. Так они передают сигнал тревоги от одного поселения песчанок до другого. Волчица не может застигнуть зверьков врасплох.

Но вот она скрылась из виду, и опять всё кругом кажется безжизненным. Только стремительные пустынные ящерицы перебегают иногда от одной пустой норки до другой, прячась в спасительной тени. Да крупные жуки-чернотелки не спеша проползают по своим делам, далеко выделяясь на сером фоне чёрными сросшимися надкрыльями, которым никогда не суждено раскрыться: у них нет крыльев, а жёсткие, надкрылья — это их броня, предохраняющая от испарения.

Но вот песчанки опять тревожно запищали: вдали снова показалась волчица. Ровной, быстрой рысцой она пробежала мимо, не обращая внимания на зверьков, и скрылась за небольшими буграми. Конечно, у неё где-то недалеко есть волчата, это для них она ловит и носит песчанок.

За далекими буграми волчица перешла на шаг и поползла. Но и здесь песчанки заметили её и тревожно запищали. Тогда волчица притаилась за куртинкой полыни.

Прошло немало времени, пока песчанки успокоились и стали отбегать от норок всё дальше и дальше. Нежные кончики ветвей саксаула около затаившейся волчицы привлекли двух песчанок. Вдруг лёгкий шорох— и зверь серой тенью метнулся на песчанок, отрезав им дорогу к норкам. Лязг зубов — и с двумя зверьками в пасти волчица потрусила опять по равнине, а за ней — снова писк песчанок.

Из-под корявого поваленного ствола саксаула навстречу волчице с радостным визгом выскочило пять волчат. В пустыне волки не всегда роют норы — здесь нет дождей и нет врагов, от которых волчатам надо прятаться, а небольшая ямка-логово возле песчаного бархана служит волкам прекрасным жильём.

Ещё громче «приветствовали» волчицу песчанки, их здесь было множество. Но волчица убегала за добычей подальше, оставляя для подрастающих волчат нетронутыми богатые охотничьи угодья.

До позднего вечера волчица носила песчанок своим щенятам.

Короткие южные сумерки сменила тёмная ночь. На чёрном небе высыпали звёзды. Песчанки попрятались до утра в норы. Улеглась и волчица около своих волчат. Всё семейство серых разбойников уснуло в логове. Тихо повизгивают и чмокают волчата во сне. Да время от времени старая волчица приподнимает голову с настороженными ушами и жадно нюхает воздух. В безлюдной пустыне волки ведут дневной образ жизни, для них необычный.

Едва скрылось солнце, как пустынные тушканчики стали головками выталкивать из норок песчаные пробки. Зверьки появлялись в сумерки там, где днём, казалось, не было ни малейших признаков жизни.

Выскочив из норки, тушканчики мгновенно исчезают, как бы растворяясь в густых сумерках позднего вечера, только цепочки следов утром могут рассказать о таинственной ночной жизни этих крошечных песчаных эльфов. Лишь когда полная луна заливает пустыню сказочным голубоватым светом, можно видеть стремительные игры тушканчиков. Они гоняются друг за другом, мелькая белыми кончиками длинных хвостиков, неожиданно бросаются в стороны, перепрыгивают друг через друга, кружатся — и всё это в гробовой тишине, как привидения, без малейшего шороха — настолько легки эти удивительные создания. Под утро тушканчики искусно затворяют «двери» в свои норки песком изнутри и весь день будут спать, свернувшись клубочком, в гнезде прохладного подземелья.

Посапывая и громко хрустя пойманным жуком-чернотелкой, торопливо бегают по ночам колючие ёжики. Им некого здесь бояться. Даже пустынные сычи не нападают на них, предпочитая ловить беззащитных тушканчиков.

Волчата растут не по дням, а по часам. С каждым днём старой волчице всё труднее прокормить маленькими песчанками своё ненасытное потомство. Волчата ещё долго беспомощны, хотя уже и гоняются с азартом за песчанками, правда без толку. Немало ещё пройдёт времени, пока волчата научатся незаметно подкрадываться к ним или терпеливо караулить их около нор, как это делает старая волчица.

* * *

Зоологическая экспедиция раскинула лагерь около родника, недалеко от волчьего бархана. Чудесный весенний вечер уже сменялся ночными сумерками. Закончив ставить палатки, зажгли первый костёр на новом месте. Заря быстро гасла. С каждой минутой делалось холодней. Пение жаворонков и посвистывание песчанок смолкли. Но в тёмном небе, казалось, под самыми звёздами всё чаще и громче раздавались знакомые голоса диких уток и куликов. Заканчивался их массовый весенний пролёт. Птичьи стаи пересекали пустыню точно на северо-восток. По их крикам можно было ночью определить страны света.

Утром два студента-зоолога отправились в первую экскурсию. Всюду саксаульники были сильно повреждены песчанками. Эти пустынные грызуны объели кончики ветвей саксаула на большой площади. Местами саксаульники обратились в сухие, мёртвые заросли.

— Смотри, волк! — показал один из студентов в сторону большого бархана.

И в самом деле, худая крупная волчица выскочила из-за бархана навстречу людям. Это было неожиданно для неё и для них. Со всего разбега она остановилась, взрыв песок, и сразу бросилась в сторону. Как бы спохватившись, волчица вдруг захромала на одну из задних ног, а затем и на переднюю. Так, ковыляя и непрерывно оглядываясь на людей, волчица медленно скрылась в зарослях саксаула.

— Вот досада — не взяли ружья! — воскликнул студент.

— Это она от волчат отводит, хромой притворяется! — ответил другой. — Место для логова самое подходящее: родник рядом и масса песчанок. Идём её следом, откуда она пришла.

Следы на песке легко привели людей к бархану с волчьим логовом у подножия.

Услышав шаги, волчата, радостно махая хвостиками и скуля, выскочили навстречу людям. Но чужой запах мгновенно вздыбил шерсть на загривках, а по белому оскалу крошечных, ещё молочных зубов было видно, что малютки готовы постоять за себя. Только один волчонок продолжал вилять хвостиком и не скалился.

Волчата были ещё настолько безопасны, что студенты одного за другим спокойно брали их за шиворот и совали в рюкзак.

В лагере волчат поместили в пустой фанерный ящик. Они забились в угол и сверкали оттуда зубами. Но убитых песчанок и разведённый молочный порошок в чашке съедали с дракой, как только их оставляли одних.

Совсем иначе вёл себя один из них. Стоило подойти к ящику, как он вставал на задние лапки, скрёб передними стенку, скулил и отчаянно вилял хвостиком. Невероятно, но он просился на руки к людям!

Это было настолько удивительно, что все едва дождались возвращения в лагерь начальника экспедиции. Он был опытный зоолог, и к нему наперебой полетели вопросы молодёжи.

— Я знаю несколько таких случаев, — сказал зоолог, беря в руки волчонка. — Один из семи молодых хорьков, выкопанных из норы около Новосибирска, тоже оказался совершенно ручным, а его братья и сёстры были невероятно дики и злы. Этот хорёк жил у меня на квартире вместо кошки два года и был очень забавен. Молодая куница в Заилийском Алатау спустилась из горных ельников, зашла на кордон «Правый Талгар» к моему знакомому леснику Бурову и стала просить подачку со стола. Семья Бурова в это время ужинала. Эта ручная куница несколько лет потом жила в Алма-Атинском зоопарке. Я очевидец этих случаев. Но объяснить эти факты трудно.

Зоопсихология разработана несоизмеримо меньше, чем способы охоты.

Волчонок бегал из палатки в палатку, ко всем ласкался и раздулся шариком от подачек, которые ему каждый давал. Ни разу он даже не подошёл к ящику, где сидели его братья и сестры.

Наступил вечер. После ужина все разошлись по палаткам и, лёжа, молча слушали голоса перелётных птиц в тёмном небе, рассвеченном звёздами.

Чем становилось поздней, тем всё громче скулили и скреблись волчата в фанерном ящике, не давая никому уснуть.

— Отнесите ящик с этими чертенятами подальше от палаток! — раздался наконец раздражённый голос начальника экспедиции из глубины спального мешка, куда он забрался с головой, спасаясь от шума.

В это время удивительный волчонок мирно спал в одной из палаток, вздрагивая во сне, повизгивая и подёргивая лапками.

Утром все проснулись раньше обычного от громкого возгласа шофёра:

— Товарищи, волчат в ящике нет!

Около ящика крупные волчьи следы были хорошо заметны. Ясно, что волчица ночью перетаскала куда-то волчат.

По следам волчицы бросилось несколько человек, на бегу заряжая ружья.

Более километра следы были хорошо заметны на песке. Ровная цепочка ямок бесконечным пунктиром уходила вдаль по прямому направлению от лагеря. Тут же рядом песок был взрыт через метровые промежутки — это волчица прыжками возвращалась к лагерю за следующим щенком.

Но вот следы зверя вышли на гладкий, твёрдый такыр [Такыр — ровная затвердевшая почва в пустыне на том месте, где весной была снеговая вода]. На нём не осталось не только следов волчицы, но и от автомашины, которая накануне прошла здесь. Такыр тянулся далеко, от него в стороны отходили другие такыры.

Волчица искусно использовала твёрдую, как асфальт, поверхность такыра: погоня вернулась в лагерь ни с чем! Навстречу людям, виляя хвостиком, бросился волчонок, словно радуясь их неудаче.

Никто не догадался, что старая волчица перетащила волчат в первую ночь совсем недалеко от лагеря. Пробежав по такыру несколько сот метров с волчонком в зубах, она круто свернула в сторону и через километр сунула своего щенка под куст тамариска на крошечном песчаном островке среди такыра. Сердито зарычав, она заставила волчонка притаиться, а сама во весь дух кинулась обратно к лагерю за следующим.

Волки не способны считать. Волчица перенесла четырёх, в ящике их больше не оставалось, и этих было для неё достаточно, чтобы успокоиться.

На следующую ночь волчица перетащила волчат ещё дальше от лагеря. Она устроила для них логово, расширив и углубив один из выходов старой лисьей норы. Напуганные и замученные перебросками, волчата первое время на «новоселье» были вялыми и тихими. Но скоро оживились. У входа в нору начались безудержные игры и возня.

Песчанок кругом и здесь было много. Но волчата быстро росли, и, как волчица ни старалась, из-за каждой песчанки стали возникать драки голодных волчат. Пищи не стало хватать. И случилось непоправимое — один из волчат вырвал утром из пасти матери первую песчанку и бросился с ней бежать. В несколько прыжков его настигли остальные и вцепились в бока и горло. Брызнула кров. Волчица кинулась было разнимать, но опоздала — в несколько секунд волчата разорвали своего братишку, а потом и съели его.

Ещё на одного волчонка в логове стало меньше.

Волчья семья в пустыне живёт строго по «графику»: не стало хватать песчанок и меню волчьего обеда изменилось — на смену песчанкам пришли новорождённые джейранята. Всюду начался окот самок джейрана, и волчица переключилась на новую добычу.

Вот она бежит против ветра всё дальше и дальше от своего логова. То и дело она увлажняет нос языком: это помогает ей держать направление точно против ветра.

Чутьё задолго предупреждает волчицу: впереди, где-то за кустами тамариска, пасётся джейран. Волчица неслышно крадётся, припадая к земле. Но осторожное животное вовремя замечает врага. Громко простучали её копытца по сухой земле. Лёгкими прыжками изящная газель понеслась в сторону. Волчица бросилась за ней. Какая бессмыслица! Разве может волк-тихоход догнать джейрана? Легконогое животное скачет всего вполсилы, а волчица готова выскочить из шкуры. Высунув язык, она упорно гонится за недосягаемым. Вскоре бока волчицы стали раздуваться, как кузнечные мехи. У волков нет потовых желёз, поэтому мчаться днём для них нелёгкое дело.

Самка джейрана скачет по огромному кругу, в котором лежат её джейранята. Испуганный топот матери — сигнал опасности, и они послушно распластались на земле, вытянув шеи и даже полузакрыв свои большие чёрные глаза.

Вот уже третий круг делает самка джейрана с волком позади. Если бы она бежала прямо, то уже далеко увела бы врага, а затем могла легко оставить его позади и скрыться, припустив изо всех сил. Но самка всё кружит и кружит, рискуя в любую минуту навести волчицу на джейранят. В конце концов этим и кончается беспроигрышная игра для волчицы. До неё долетает по ветерку запах джейраненка. Зверь бросился туда, рванул зубами, и всё кончено: джейраненок спал так крепко, что ничего не слышал. Его сон сразу сменился смертью. У самки джейрана остался теперь только один джейраненок, и то лишь потому, что они притаились порознь и одного из них волчица не заметила.

Долго лежала волчица около своей жертвы, слизывая кровь, пока её дыхание не пришло в норму, а затем поволокла джейраненка к своему логову.

Время идёт, волчата быстро растут. Им уже не хватает и джейраненка, чтобы насытиться, а о песчанках и говорить не приходится. Всё дальше убегает волчица за джейранятами, да и они подросли, и многие из них легко убегают от волчицы.

Но на смену джейранятам подходят тысячные стада сайгаков. Они идут с зимовок в песках Муюну-Кумов и с берегов реки Чу к далёким северным степям Сары-Арки. Вместе со взрослыми бегут весёлые маленькие сайгачата.

Теперь, когда подошли стада сайгаков, волчья семья сыта по горло. Волчица забегает вперёд табун-ков сайгаков и затаивается. Животные, ничего не подозревая, идут вперёд к северу, мелко семеня тонкими ножками и на ходу срывая траву. Горбоносые, несуразные на вид, они стремительны, как ураган, и могут мчаться со скоростью восемьдесят километров в час — быстрее не только всех наших зверей, но даже и многих птиц. Быстрота бега помогла сайгакам перешагнуть через тысячелетия и сохраниться до наших дней со времён мамонтов.

Но это, однако, не спасает сайгака от волчицы, когда она вскакивает в нескольких шагах от него из-за кустика боялыча. Внезапный ужас охватывает животное, и оно несколько мгновений беспомощно топчется на месте; этого вполне достаточно для волчицы… Так и мы иногда, неожиданно увидав под ногами мышь или змею, даже раздавленных, непроизвольно топчемся на месте и машем руками.

Настало время вместе с сайгаками уходить к северу и волчьей семье. Волчата уже настолько подросли, что могут покинуть своё логово и сделаться «пастухами» сайгачных стад.

* * *

Две недели лагерь экспедиций находился около родника.

Маленького зверёныша назвали Волчком. Он всюду следовал за людьми во время работы в пустыне. Щенок то и дело бросался на песчанок, но получал только струйку песка в жадно открытую пасть от задних лапок зверька, когда тот исчезал в норе. Приходилось ловить песчанок и давать волчонку. Больше двух песчанок он не мог съесть и, раздувшись, устало плёлся за людьми, сразу утратив ко всему интерес. Стоило остановиться — и Волчок тут же валился на песок и засыпал. Нужно было его будить, прежде чем идти дальше.

Иногда над уснувшим волчонком потешались: люди ложились за куст тамариска и бросали в Волчка фуражкой. Щенок просыпался, зевал и медленно поворачивал лобастую голову вправо, но там никого не было. Энергично голова поворачивалась влево — и там никого нет! Тогда Волчок быстро вскакивал, поджимал хвост, озирался, приседая на задние лапы, и вдруг с жалобным визгом принимался носиться взад и вперёд — он искал людей. А когда находил — неподдельный щенячий восторг невольно вызывал смех.

Устроить запруду на роднике было нетрудно. Члены экспедиции каждый вечер стали купаться. Волчок тоже послушно лез в воду за людьми, когда его звали. Плавал он по-щенячьи, хлюпая передними лапами.

Хлеб Волчок ел, смешно гримасничая, долго жуя и кроша на мелкие кусочки. А сырое мясо торопливо и жадно глотал большими кусками, почти не жуя.

Большеголовый, с толстыми непослушными лапами и голубоватыми глазками, Волчок сделался любимцем всех участников экспедиции.

Работы около родника закончились. Однажды утром палатки были убраны, и всё имущество экспедиции погрузили на машину. Последний осмотр места лагеря — и начальник экспедиции сел в кабину вместе с шофёром:

— Поехали!

Машина вздрогнула, качнулась и плавно двинулась вперёд, набирая скорость.

Волчок послушно сидел на коленях начальника экспедиции. Он присмирел и собрался в упругий комочек. Насторожив ушки, тревожно смотрел вдаль, чуть слышно иногда повизгивая.

А навстречу летели родные просторы пустыни. С ветерком машина проносилась по «асфальту» такыров и с рёвом всползала на песчаные гребни. Всё чаще стали встречаться щебнистые участки почвы. И к вечеру пески и барханы низовий реки Чу сменили бескрайние просторы Бетпак-Далы, покрытые сизоватой полынкой или щебнем.

Начальник экспедиции с интересом следил за волчонком: хвостик его был засунут между задних лапок и словно прилип к животу. Временами волчонок вздрагивал и как-то по-особенному взвизгивал, словно хныкал. Казалось, крошечное животное понимало, что покидает свою родину. Впрочем, вечером на ночлеге Волчок как ни в чём не бывало резвился около костра в незнакомой, чужой местности.

К городской жизни волчонок привык быстро. Держали его на цепочке в саду. Вечером после работы с ним ходили гулять. Только первые дни волчонок поджимал хвост и жался к ногам, когда встречал пешеходов. А потом не стал обращать внимания ни на людей, ни на машины. Но, если ветер начинал гудеть проводами, волчонку становилось страшно.

Собаки при встрече поджимали хвосты, дыбили шерсть на загривках и перебегали на другую сторону улицы с каким-то не то виноватым, не то обиженным видом. Все они выросли в городе и никогда не встречались с волками, но запах зверя воскрешал в них безотчётный страх перед волками, унаследованный от далёких предков, живших около человека сотни и даже тысячи лет назад.

Волчок быстро рос и мужал. К осени он сделался красивым, стройным молодым волком с пышной шерстью, но был всегда ласков и весел.

Соседский щенок-лаверак Лори подружился с волчонком. Оба длинных висячих уха Лори были как бы приспособлены для того, чтобы Волчок мог трепать их, и они всегда были мокрыми после возни двух щенят. Они играли друг с другом до полного изнеможения и тут же валились и засыпали непробудным сном.

«Деликатность» Волчка удивляла всех. Лори бесцеремонно вырывал лучшие куски прямо изо рта волчонка, хотя и был слабее и меньше ростом.

Жил Волчок на цепи около конуры, но относился к этому собачьему домику с полным пренебрежением и ни разу не залез туда. Даже во время осенних дождей он предпочитал спать под открытым небом, свернувшись кольцом и подостлав под себя пушистый хвост.

Наступила зима. Лобастая голова Волчка с пушистыми бакенбардами, полукруглые уши и опущенный хвост издалека отличали его от собак. Но странное дело, он продолжал оставаться ручным и ласковым не только с людьми, которых хорошо знал, но и каждому незнакомому человеку приветливо махал хвостом.

Во время прогулок по улицам Волчок вызывал споры у встречных прохожих. Внешний вид Волчка ясно говорил, что на цепочке по тротуару ведут волка. Но его поведение и добрый взгляд светло-карих глаз вызывал сомнение, и возникал спор. Заканчивался он одним и тем же вопросом:

— Скажите, пожалуйста, это волк или собака?

— Волк.

Встречные шарахались в сторону.

Наступила весна. Пора было ехать в экспедицию, на этот раз на Дальний Восток. Взять с собой Волчка было невозможно. Его отдали на звероферму серебристо-чёрных лисиц. Там он просидел на цепи всё лето.

Надо было видеть не только восторг, а прямо-таки дикую радость Волчка, когда за ним приехали осенью хозяева! Он прыгал, визжал, лизался, стараясь попасть горячим языком прямо в лицо, и бешено носился по двору, гремя цепью.

Наступила вторая зима. Волчок оставался прежним — ласковым и кротким зверем. Только сделался более уравновешенным и «солидным». Он так величественно и красиво ложился на диван, когда его заводили в квартиру, что рука невольно тянулась к фотоаппарату.

Характер Волчка оставался по-прежнему воплощением миролюбия.

Ничего не стоило научить его возить санки. Он вёз их с азартом за город во время зимних воскресных экскурсий вместе с вязанкой лыж и рюкзаков. Это вызывало нестерпимую зависть у встречных мальчишек.

За ремень от его хомутика в лесу держались двое лыжников, и он вёз их во весь дух, свесив язык и распугивая встречных спортсменов. На одну из зимних экскурсий взяли в лес приятеля Волчка Лори. В бору их спустили со сворок. В течение двух часов Волчок ни на шаг не отставал от собаки. Куда бы ни побежал сеттер — волк следовал за ним, как тень. Всю зиму после этого Волчка отвязывали в лесу, и он никуда не убегал от людей.

Крупный двухгодовалый волк среди заснеженного бора был хорошей темой для натурных съёмок фотографов-любителей.

Однажды на крутом повороте лесной просеки Волчок в упор наткнулся на корову — её гнала к речке на водопой дочка лесника, Никто не успел опомниться, как Волчок, взрыв снег лапами, бросился прямо под ноги своим хозяевам, поджав хвост и подняв шерсть на загривке. Он испугался никогда не виданного животного.

Во вторую свою зиму Волчок приоделся, как настоящий франт: длинная пушистая шерсть на щеках напоминала баки господина прошлого века. Подбородок и кончик длинного хвоста были чёрными. На спине выделялось тёмное пятно. Хвост никогда не поднимался выше спины, но движения его были как у собаки — при испуге он поджимал его, при радости размахивал вправо-влево, а когда обнюхивал незнакомый предмет, приседал немного на зад, прижимая уши, а кончиком приопущенного хвоста быстро махал вправо и влево.

Благодарил за ласку Волчок по-своему. Он легонько чесал зубами руку или ногу человека — «искал блох». Или валился на спину, поднимал лапы и принимал позу полной беззащитности. А если в это время ему чесали живот, то он мог лежать так сколько угодно.

Несколько раз Волчок отрывался и вместе с цепью убегал за ворота. Но соседи легко подзывали его и приводили обратно. К концу зимы не только соседи по улице, но и по соседним кварталам знали, где живёт совершенно ручной волк.

Как сторож двора Волчок никуда не годился — он ласкался к каждому человеку.

Двухгодовалый красивый зверь был настоящим певцом, и не «любителем», а «профессионалом». Чтобы показать гостям способности Волчка, нужно было начать издавать голосом протяжные звуки высокого тона. Волчок немедленно вылезал из-под стола, где он любил лежать, и начинал скулить, а потом и «петь». Подняв морду к потолку, он «запевал» очень высоким «тенором», а затем переходил на «баритон» и заканчивал «басом». При этом Волчок приходил в сильное беспокойство. Однако стоило его поласкать, как он успокаивался и укладывался опять под стол на свой хвост.

Однажды зимой с Волчком произошла неприятность. Во время прогулки по городу его решили угостить кусочками свежего мяса около ларька. Волчок обожал сырое мясо. Хватая на лету нарезанные кусочки, волк с жадностью схватил и проглотил случайно оброненную женскую кожаную перчатку, в которой находилось два рубля пятьдесят копеек серебром. Но тяжелая горсть монет не вызвала у него никаких перемен. Шли дни, а волк был, как всегда, весел и приветлив.

Наступила весна, и начались сборы на летние работы в пустыню. На этот раз Волчок был тоже участником экспедиции.

Вот и просторы Бетпак-Далы. Тот же родник и лагерь экспедиции около него, как два года назад, недалеко от песчаного бархана, под которым родился Волчок. Но около бархана нет больше волчьего логова. Старая волчица навсегда бросила это место, после того как люди унесли её волчат. Мало ли других подходящих мест в пустыне для устройства логова?

Первые шаги Волчка в пустыне были очень робкими. Вытянувшись и поджав хвост, он обнюхивал незнакомые предметы. Около лагеря было множество песчанок, и охота на них была быстро освоена Волчком. Он засовывал морду в норку по самые уши и что есть силы с шумом выдыхал воздух в глубь норы. А сам быстро вскидывал голову и озирался по сторонам. Если песчанка находилась близко, она испуганно выскакивала на поверхность по другому выходу и попадала в зубы волка. Он глотал их не жуя, как пельмени. Но чаще фырканье не выпугивало зверьков. Тогда начиналась осада. Волк ложился около норки, положив морду на вытянутые передние лапы, и терпеливо ждал, когда напуганные песчанки успокоятся и вылезут сами.

Кто научил его этому? Ведь точно так охотились его мать и все его предки. Волчок унаследовал эти навыки от них.

Через несколько дней Волчок перестал ловить песчанок около лагеря, стал убегать по утрам далеко от палаток и охотиться только там. К полудню он являлся с раздутыми боками и заваливался спать в тени от палатки. И опять эта привычка добывать корм подальше от «дома» передалась ему по наследству, однако сейчас была явно бессмысленна. Никаких «врагов» он, конечно, не мог привлечь к лагерю экспедиции, охотясь около него. Но волк относился к нему как к своему логову со щенятами.

Так прошло около недели. Никто не опасался, что Волчка подстрелят охотники во время его завтраков песчанками: на сотни километров кругом в пустыне не было ни одного человека.

Однажды утром Волчок, как обычно, убежал охотиться за песчанками. Люди в лагере заканчивали завтрак и готовились к дневным работам. В это время высоко в небе раздался рокот пропеллера. Небольшой двукрылый самолёт сделал круг над лагерем, спикировал, сбросил вымпел и взмыл. Покачав крыльями, самолёт развернулся и полетел обратно.

Сброшенная записка была краткая, как телеграмма:

«Германия объявила войну. Даю час на сборы. С предельной скоростью возвращайтесь в город».

Знакомая, властная роспись директора института, подкреплённая печатью, заканчивала приказ.

---

Все забегали, засуетились, мешая друг другу. Раньше чем через час имущество было погружено на машины. Люди сели, не было только Волчка. Но ведь он вернётся не раньше полудня — не ждать же его несколько часов? Машина умчалась вдаль. Поднятая пыль осела. Волчок остался один на своей родине в пустыне. Он вырос среди людей, но с этого часа люди сделались его врагами. Конечно, Волчок не мог знать этого.

Вернулся он в полдень. Присев на задние лапы и поджав хвост, он испуганно оглянулся. Совсем как в детстве, когда его будили брошенной фуражкой. Но на этот раз лагерь и люди не спрятались — их больше не было. Волчок неистово заметался там, где стояли палатки, машина, жили люди-друзья. Теперь здесь был только горячий песок. Ветер делался всё сильней, неся песчаную «позёмку».

Волчок обнюхал след машины и бросился вдогонку.

Мчаться в полуденный зной было тяжело. Несколько километров остались позади. След машины стал угадываться с трудом даже чутким носом зверя: песчаная позёмка все сильнее заносила его. И, наконец, следы исчезли. Волчок бросался из стороны в сторону, возвращался назад, делая круги, но всё напрасно — след замело…

Волчок едва нашёл в себе силы вернуться к роднику у бывшего лагеря и пролежал у воды до вечера.

Всю ночь Волчок выл до хрипоты. Он впервые в жизни остался один…

* * *

Прошло несколько лет. Волчок обратился в огромного волка. За эти годы ему ни разу не пришлось встречаться с людьми: гремела война, и им было не до исследований в пустыне.

Волчок одичал, привык жить со своими дикими родичами и перенял все их привычки. Ловля песчанок, ящериц и крупных жуков стала для него обычным занятием. Как и другие волки в пустыне Бетпак-Дала, он сделался «пастухом» антилоп-сайгаков.

Ранней весной сайгаки бредут на север неисчислимыми стадами вслед за тающим снегом. На ходу они пасутся и ни на что не обращают внимания. Стремление вперёд, на север, всецело овладевает ими, как перелётными птицами. Тысячелетиями их предки делали такие же перекочёвки, и сайгаки наших дней не могут поступать иначе.

За несколько дней до резкого весеннего потепления они трогаются с зимовок, как бы чувствуя близкую перемену погоды. Только там, на краю пустыни Бетпак-Дала, в прохладных степях Сары-Арка, их стада остановятся, разбредутся и всё лето будут нагуливать жир на богатых пастбищах. А осенью, когда начнутся дожди и на такырах в пустыне появится вода, сайгаки также неудержимо двинутся на юг за тысячу километров к зимовкам около реки Чу и в песках Муюн-Кумов. Они идут не спеша, недалеко табунок от табунка, фронтом в несколько километров, а длиной от горизонта до горизонта.

А за сайгаками идут волки, бредут семьями и даже собираются стаями около больших скоплений животных. Ко всему можно привыкнуть, и сайгаки привыкают к своим «пастухам». Волки шагают гуськом за табуном, и сайгаки не пугаются, а идут своим путём. Хищники и их жертвы так привыкают друг к другу, что волки спят около них, а кругом пасутся сайгаки. Двинулись дальше сайгаки — просыпаются и бредут следом за ними волки.

Почему-то волки избегают нападать на табун. Но горе сайгаку, если он приотстанет. Его сейчас же окружат волки, проворно забегая со всех сторон. Как по команде, бросаются они спереди, сзади и с боков — спасения сайгаку нет.

Впрочем, «пастухами» волков называют не напрасно. Они в трудные минуты жизни помогают сайгакам. Конечно, не сознательно, а невольно. Когда летние жары высушат такыры и многие родники в пустыне иссякнут, сайгаки попадают в беду при своих перекочёвках. Жажда начинает мучить животных. Они уже не шагают спокойно, пощипывая на ходу полынку, а мечутся по пустыне от одного родника до другого, где раньше была вода, но сейчас не находят её. Подпочвенная вода в Бетпак-Дале кое-где залегает неглубоко. Волки чуют ее и делают то, на что не способны сайгаки: они начинают рыть ямы. То и дело сменяясь, высунув мокрые языки, перепачканные землёй, они с азартом роют землю, отбрасывая её задними лапами. В ямах появляется вода. Отталкивая друг друга, рыча и скаля зубы, волки пьют и уходят. А потом из волчьих ям пьют сайгаки.

Волчок давно обзавёлся своей семьёй. Каждую весну он устраивал логово с одной и той же волчицей, как подобает хорошему семьянину. Он всегда бежал впереди, то и дело оглядываясь, следует ли она за ним. Но волчица послушно трусила сзади, пока они не встречали поселения песчанок или не замечали более крупную добычу — сайгаков. Способ охоты загоном был прекрасно усвоен обоими волками. Волчица сразу залегала за кустиком тамариска. Это означало, что Волчок должен бежать в загон и направить на это место сайгака. Волчок мелкими размеренными прыжками издалека по большому кругу начинал обегать сайгаков так, чтобы гнать их по ветру. Сайгаки мирно паслись и не подозревали опасности. Но вот один из них заметил волка. Зверь шёл медленным шагом не на сайгаков, а немного в сторону. Сайгак топнул передней ногой. Остальные насторожились и уставились на волка. А тот подходил всё ближе, временами останавливался, что-то нюхал на земле и опять шёл. Словом, он явно был занят своим делом. Бегают сайгаки вдвое быстрее волка. Стоит ли тут волноваться?.

Но всё же осторожность берёт перевес, и табунок сайгаков быстрыми семенящими шажками начинает отходить в сторону. Самый опытный чабан не мог бы с таким искусством подгонять своих овец к намеченной точке, как это проделывал волк. Без всякой спешки он ловко гнал сайгаков, заворачивал их, если они отклонялись в сторону, опять слегка нажимал, а если они бросались бежать, сразу ложился. Сайгаки останавливались и оглядывались по сторонам.

Но вот до волчицы уже недалеко. И когда сайгаки повернулись головой в её сторону, Волчок бросился на них. Табунок дружно сорвался с места и легко понёсся вперёд. Прямо перед ними, как из-под земли, выскочила волчица. Мгновенное замешательство сайгаков, и она уже повалила ближайшего. Однако сайгак сбросил волчицу и вскочил, но тотчас кубарем полетел на землю, поваленный подоспевшим Волчком. Супруги прикончили свою жертву и вдвоём съели почти всего сайгака.

Весной у них появлялись волчата — в открытом логове под корнями саксаула или в норе, а иногда в расширенном лисьем подземном жилище. Первое время волчица не отходила от малюток. Волчок приносил ей столько песчанок, что она не успевала их съедать.

К середине июня волчата подросли, и волчица начала водить их на охоту. Она долго ползла к песчанкам, а щенята ползли за ней, подражая её движениям. Это были самые настоящие уроки. Вместо пятёрки прилежный волчонок получал песчанку. Но у одних волчат без матери охота долго не клеилась. Слишком велико было их нетерпение, да и толстые ноги ещё плохо слушались. Всё же волчата научились ловить песчанок. А тут и наступило время двигаться к северу за сайгаками.

Так шли годы. Весной забота о потомстве, потом привольная жизнь «пастухов» сайгаков.

Время делало своё неизбежное дело: волчий век короток, как и у собак, клыки Волчка притупились, но всё же он ещё оставался могучим зверем. Молодые волки побаивались его.

Случилось это ранней весной, когда кругом горели огоньки тюльпанов. Как всегда в это время, день и ночь в воздухе шумели стаи перелётных птиц. На залитых водой такыр ах плескались утки, гоготали гуси и важно расхаживали журавли.

Такыры весной похожи на большие озёра. Но вода едва лишь покрывает их. Странно смотреть, когда жительница мелководья, цапля, намеревается сесть на середину этого временного водоёма почти за километр от берега. Планируя, цапля опускается всё ниже и не садится на воду, а встаёт: ей, оказывается, воды всего до колен.

Волчок бежал крупной рысью по мягкой сизоватой полынке между двух такыров, вспугивая уток. За ним трусила волчица. Наступала пора появления на свет щенят. Волки бежали к знакомым местам, где они ежегодно выкармливали маленьких волчат песчанками. Ещё с осени Волчок выкопал логово для волчицы в мягкой почве. Теперь, когда земля оттаяла всего на несколько сантиметров, это сделать было бы трудно.

Как раз в это время на небольшом бугре остановилась «Победа». Хлопнула дверца, и на капот взобрался человек. В сильный десятикратный бинокль он стал осматривать пустыню по кругу.

— Есть пара, вон там между такырами! — воскликнул он, соскакивая и быстро садясь в машину.

Дверца хлопнула, и «Победа» понеслась по ровной щебнистой пустыне, прослоённой пятнами дымчатой полынки. С каждой минутой она наращивала скорость, покачиваясь на рытвинах и сверкая на солнце лобовым стеклом.

Волчица первая заметила необычную машину, летящую на них. Она поджала хвост и трусливо ткнулась в задние ноги Волчка. Он оглянулся и тоже поджал хвост. Через мгновение оба волка крупными скачками понеслись по пустыне. Шум машины позади напоминал Волчку что-то далёкое, хорошо знакомое. Но сверкающий «зверь» явно гнался за ними, а волки повинуются своим законам: «Всё, что убегает, слабее тебя, — это твоя добыча, а всё, что наступает на тебя, сильней, — отступай сам!» И оба волка отступали всё быстрей, взметая чуть заметную пыль. Но машина неудержимо нагоняла их. Волки понеслись изо всех сил. Более пятидесяти километров в час они не могли сделать, а стрелка спидометра на «Победе» показывала цифру «80». Через несколько минут погони пальцы на лапах у волков стали распускаться, следы стали шире, и звери сбавили скорость. Но они продолжали мчаться, стелясь над землёй и свесив набок языки. Их плечи стали мокрыми от слюны и дыхания. Волчок впереди, за ним — волчица. Даже в такие страшные для них минуты волчица не смела обогнать волка.

На пятой минуте машина нагнала волков.

Чёрное дуло ружья высунулось в правое окошечко «Победы», сухо щёлкнул выстрел бездымным порохом.

Волчица кубарем полетела через голову. Картечь на близком расстоянии сразила её наповал.

Волчок рванулся влево от машины и стал уходить в сторону. Но шофёр прижал руль коленом, и его ружьё высунулось в левое окошечко. Стукнул выстрел, и бок Волчка обожгло. Он на ходу яростно укусил себя за место, где горела рана, но, не сбавляя скорости, мчался вперёд.

Машина развернулась и погналась за Волчком, быстро приближаясь. Через две-три минуты жизнь Волчка оборвалась бы, как и волчицы, но его спасли… песчанки! Начались места, куда бежали волки для устройства логова. Всюду показались норки зверьков, и сами они с криком стали подниматься на задние лапки, как колышки. «Победа» запрыгала по норкам, резко сбавив скорость. Пружины и рессоры не могли сдержать тяжёлый корпус машины, и он громко стукал по раме. Охотники тихим ходом поехали обратно своим следом за убитой волчицей.

А Волчок всё бежал и бежал, подальше от страшного места. Временами он останавливался, зализывал рану на боку и опять бежал к северу. Рана была лёгкой: только одна картечина вскользь чиркнула по боку. В драках с волками Волчок получал более тяжёлые ранения.

Подобрав волчицу, охотники поехали дальше. До вечера ещё два волка оказались в багажнике.

Стан охотников был около родника. Две «Победы» каждый день разъезжали по пустыне, настигая волков. Сотни убитых зверей были на счету у каждого из охотников.

Старому волку становилось всё труднее прокормиться песчанками, ящерицами и жуками. Другие волки отгоняли его от своей добычи, и он терпеливо лежал в сторонке, глотая слюну и ожидая, когда насытятся и уйдут пить молодые сильные звери. Только тогда он жадно бросался догладывать остатки от чужого пира.

Много раз в своей жизни на краю пустыни Волчок видел отары овец, верховых чабанов и сторожевых собак. Сытый по горло, он всегда сворачивал в сторону. Свернул бы он, вероятно, и в этот вечер, если бы внезапная гроза не заставила его забиться под густой куст селитрянки. Быстро стемнело. Раскаты грома делались всё ближе, хлынул проливной дождь.

Страшный удар грома, и ослепительная молния разразилась над самой отарой. Овечьи головы, опущенные к земле, сразу взметнулись вверх, и овцы в диком ужасе бросились врассыпную по ветру в темноту ночи. Такая гроза в пустыне — величайшая редкость. Овцы пробегали рядом с кустом, где лежал Волчок. Одна из них налетела прямо на куст, хотела перепрыгнуть его и застряла. Старый волк бросился на неё….

Лёгкость, с которой Волчок справился с такой крупной, но совершенно беззащитной жертвой, с этой ночи сделала его заклятым врагом овечьих отар. Он ушёл за ними, навсегда покинув пустыню Бетпак-Дала.

* * *

На берегу реки Или Волчок остановился, навострив уши. Он впервые в жизни видел так много быстро текущей воды. Волчок сел и долго смотрел на другой берег реки.

Река была безлюдна. На огромном расстоянии от границ Китая и до окрестностей Алма-Аты около реки нет крупных населённых пунктов. Пустыня кончается прямо у воды. А на той стороне опять пустыня, с солонцами, такырами и кое-где с песчаными барханами.

Начавшему перекочёвку зверю трудно остановиться. Волчка неотразимо влекло вперёд, а река преградила путь. В воду он бросился уверенно и сразу поплыл, словно натренированный пловец. Это умение «профессионально» плавать — результат опыта бес-численных поколений волков.

Течение подхватило его и стало быстро сносить. Остров на реке манил близкими густыми зарослями тугаев. В них цокали фазаны, ворковали горлицы, на прибрежном песке попискивали кулички. Но волка снесло, и остров оказался выше его. Зверь повернул и поплыл к нему против воды. Однако, как Волчок ни перебирал лапами, остров уходил всё дальше. Сил волка оказалось недостаточно, чтобы преодолеть быстроту течения, и он опять повернул поперёк реки к далёкому берегу на той стороне.

В это время на острове бакенщик Илья грузил в лодку хворост. Ему было около семидесяти лет, но он всё ещё не уходил на пенсию и считался одним из лучших бакенщиков по всему верхнему плёсу.

Старик увидел плывущего волка. Схватив топор, Илья быстро вырубил длинную толстую палку и прыгнул в лодку. Завести подвесной мотор было делом одной минуты. Он послушно затарахтел, и лодка, описав полукруг, понеслась поперёк Или.

Волчок перевалил середину реки. Услышав за собой шум двигателя, зверь прижал уши, и лапы его задвигались изо всех сил. Но тарахтение мотора сзади нарастало с каждым мгновением.

Сердцу зверя оказалось не под силу спорить с тремя лошадиными силами подвесного мотора. Пахнуло бензином. Лодка поравнялась с головой Волчка. Бакенщик привстал и, размахнувшись, со всех сил ударил тяжёлой сырой палкой по голове Волчка, целясь между ушей. Но старик не рассчитал скорости движения зверя и обзадил — удар пришёлся не по голове, а по шее. Волчок окунулся с головой в воду, лязгнул зубами, захлебываясь и кашляя, резко сбавил скорость.

Лодка промчалась вперёд. Она должна была теперь сделать широкий круг, чтобы снова приблизиться. Волчок немного оправился после удара и плыл к берегу из последних сил. Течение поднесло его к самому домику Ильи. На берегу у воды играли на песке двое маленьких внучат бакенщика. Они с интересом смотрели, как прямо к ним плывёт серая собачка.

— Айда в избу! Бегом! — закричал дед внучатам.

Он уже повернул лодку и опять нагонял волка, но понял, что зверь успеет доплыть к берегу и может разорвать детей прежде, чем он подъедет.

Дети слышали крик деда, но разве можно было уйти, когда к ним подплывала собачка?!

В это время в дверях домика бакенщика показалась их Мать. Одного взгляда на реку было достаточно, чтобы понять всё. Дикий крик разнёсся по берегу:

— Вася, Надя, скорей домой! Слышите?!

Голос матери сразу подействовал. Ребята послушно вскочили, но было уже поздно. Из реки на мелкое место у берега с шумом вырвался огромный мокрый волк. В два прыжка он оказался возле ребят. Девочка упала и громко заплакала. Мальчик стоял рядом, опустив руки. Зверь промчался мимо, обдав детей брызгами. С треском Волчок вломился в прибрежный кустарник. Качнулись вершинки, и всё стихло.

Мать бросилась к детям. Они сами с плачем бежали к ней. Ребята отделались только испугом — Волчку было не до них.

Только на другой день Волчок окончательно пришёл в себя после передряги на реке. К вечеру ему нестерпимо захотелось пить. Но кругом расстилалась безжизненная равнина. Возвращаться к реке он боялся. Впрочем, скоро чуткий нос подсказал ему, что недалеко есть свежая зелень. Волчок побежал в ту сторону. Вечернее низкое солнце удлинило его тень, и она плыла впереди него.

Стемнело, когда он остановился у края большой колхозной бахчи. Крупные арбузы лежали всюду и пахли сыростью. С хрустом Волчок стал разгрызать один арбуз за другим, но только у спелых выедал красную сочную мякоть. Несколько десятков арбузов было испорчено.

Под утро в небольшой низинке, поросшей тростником, Волчок долго копал яму. Наконец на дне показалась вода. Стремление к перекочёвке у него исчезло, и он остался жить около этого «волчьего колодца» на левом берегу реки Или.

Как он провёл зиму, никто не знает, но старый волк остался жив.

Наступила весна. В горах Тянь-Шаня она особенная. Здесь не чернеют дороги и не свисают с крыш сосульки, потому что снега очень мало и он сходит сразу после первых тёплых дней. Нет здесь и пряных весенних запахов талой земли на проталинах. Скалы и россыпи только кое-где уступают место пятнам земли с жёсткой травкой — типчаком. Не залетают в горы и первые певцы весны — скворцы и жаворонки. Зима в безлесных голых скалах почти сразу сменяется летом.

Отары овец одна за другой пошли на летние выпасы по Кокпекскому ущелью. Не спеша овцы брели, опустив головы и на ходу пощипывая типчак. Сзади верхами ехали чабаны и бежали собаки.

Волчок залегал где-нибудь за камнями и ждал, греясь на солнце и щурясь. Он переворачивался то на один бок, то на другой, и каждый раз на камнях оставались клочки его зимней шерсти.

Но вот уши волка насторожились. В ущелье раздались топот и блеяние овец. Волк приник к земле и весь напрягся.

Всё ближе овцы. Передние совсем недалеко. Вожак овечьей отары — старый бородатый козёл — уже прошёл камни, за которыми притаился волк. Лёгкий шорох — и волк прыгнул на ближайшую овцу.

Веером брызнули от него овцы. Позади закричали чабаны, залаяли собаки. Через минуту он уже мчался вверх по боковому ущелью, преследуемый тремя собаками. За первым же перевалом собаки отстали. Волк напился и улёгся ждать ночи.

В сумерки он прибежал к тому месту, где на камнях остались голова, ножки и другие остатки овцы, брошенные чабанами. Мясо и шкуру они увезли с собой и сейчас где-нибудь у костра варят себе ужин.

Так безнаказанно Волчок пировал на пути прогона овец. Ежедневно он нападал на новую отару, поэтому для чабанов это было каждый раз неожиданностью.

Однажды поздней осенью на кордоне егеря в Кокпекском ущелье долго горел свет. Городские охотники засиделись у стола около кипящего самовара. Они говорили о том, как лучше провести завтрашний воскресный день в горах. Улеглись поздно и, лёжа с закрытыми глазами, долго ещё не могли уснуть, представляя себе завтрашние встречи с горными козлами. Каждый сделал вид, что не слышит, когда на цепи у крыльца яростно залаяла собака егеря Мушкет: никому не хотелось выходить на холодный ночной ветер. Не слышал лая своей собаки только хозяин. Он давно уже крепко спал. Завтрашняя встреча с горными козлами была для него обыкновенным будничным делом.

Утром выяснилось, что ночью исчез козлёнок у ангорской белой козы. Тут же около дома нашли кровь на камнях и клочья шерсти. На грязи у дороги виднелись отпечатки «башмаков» крупного волка. Это Волчок ночью задавил козлёнка и унёс его.

Каждый из городских охотников чувствовал себя виноватым. Впрочем, никто не сказал ни слова, что слышал ночью лай Мушкета. Хозяин, конечно, на охоту не поехал, а без него охотники за весь день горных козлов даже не видели.

Отвязав Мушкета, егерь отправился по следам ночного грабителя. Солнце только что поднялось над горами. Небо было безоблачно, и день обещал быть опять жарким, несмотря на осень. В ущельях перекликались кеклики. Краснолапые горные куропатки в это время спускались на водопой к родникам. В сухой траве около обогретых солнцем камней застрекотали кузнечики. Высоко в небе чёрной точкой кружился гриф, высматривая, нет ли где трупа козла или другой падали. Несколько грифов сидели нахохлившись, чёрными силуэтами выделяясь на камнях ближайшей горной вершины. Они непрерывно следили за своим пернатым разведчиком. Стоит ему спикировать в ущелье, как сейчас же со многих горных вершин взлетят грифы и заспешат на пир.

На перевале следы Волчка исчезли на камнях. Но Мушкет уверенно начал опускаться на дно ущелья, нюхая камни и натягивая поводок. Егерь едва поспевал за ним.

Ущелье густо заросло кустами шиповника и жимолости. На дне журчал родник с холодной прозрачной водой. Мушкет растерянно забегал по берегу, очевидно потеряв след. В кустах было много белой шерсти козлёнка. Здесь волк пожирал свою добычу. Но неужели он мог съесть всё без остатка?

Егерь внимательно посмотрел кругом. В одном месте на берегу трава была вырвана, она виднелась в роднике около этого места, засыпанная камнями.

Оказалось, что здесь, на дне родника, волк вырыл яму, спрятал там остатки козлёнка и засыпал их камнями вперемешку с травой, которую он вырвал на берегу, вероятно, зубами. Даже в жаркую погоду мясо в холодном роднике долго не портилось. Это был настоящий холодильник, если не «Саратов» и не «Днепр», то по праву он мог носить марку «Волчий».

За свою долгую охотничью жизнь егерь много раз находил остатки мяса, спрятанные волками и лисицами, но всегда это было сделано очень примитивно.

На дне родника около закопанных остатков козлёнка егерь насторожил капкан и засыпал его камешками. Вода должна была скрыть запах железа.

Две ночи после этого егерь с ружьём караулил зверя в кустах около родника. Волк обязательно должен был прийти сюда доедать козлёнка, а капкан или пуля сделают своё дело.

Но волк не приходил.

На третьи сутки с полудня пошёл мелкий затяжной осенний дождь. Горы скрылись, как в тумане, за мельчайшими капельками падающей воды. К ночи дождь усилился, захлестал в окна и по железной крыше кордона. В кромешной тьме в горах журчала по камням дождевая вода. В эту бурную ночь егерь не захотел мокнуть под холодным дождём около волчьего «холодильника». Только утром, когда перестал дождь, он отвязал Мушкета и пошёл в горы.

Дождевые облака разогнало ветром. Проглянуло солнце, и мокрые камни в горах засверкали, как отполированные. Егерь торопливо шагал по скользким камням и был почти уверен, что ночью волк приходил за остатками козлёнка и, наверное, попал в капкан. Это предположение оказалось правильным только наполовину — волк действительно приходил в эту ненастную ночь, но проявил удивительную осторожность: он через воду почуял железный капкан, скрытый на дне родника в том месте, где был единственный подход к закопанному козлёнку. По следам было видно, что волк несколько раз обошёл вокруг своего «холодильника», перескакивая через родник, а затем пролез через густой куст с другого берега против открытого подхода к воде. Не дотронувшись до капкана, волк вытащил и унёс мясо.

Егерь долго стоял около родника, удивляясь могучей способности зверя избегать опасность. С пустым капканом на плече он вернулся домой. В этом поединке волка и человека победил зверь.

Прошло несколько дней. Егерь уехал вместе с Мушкетом на охоту за горными козлами и ночевал в горах. Волчок словно знал об этом — именно в эту ночь он пришёл и задавил всех кроликов. Он без помех насытился ими и ни одного не унёс с собой про запас. И всё же егерь перехитрил волка. Он протянул по земле вокруг своей усадьбы толстую проволоку. Её сразу занесло снегом. И вот однажды утром по следам было хорошо видно, как ночью волк протянул с перевала пунктир своих следов прямо к усадьбе. Волк остановился, не доходя нескольких шагов до проволоки, скрытой под снегом, потоптался на месте и пошёл по кругу, ни на шаг не приближаясь к проволоке. Так он сделал несколько кругов около участка и ушёл ни с чем в горы. Страх перед железной проволокой под снегом оказался сильнее чувства голода.

Больше Волчок не приходил.

---

Наступила зима. Неизвестно, перенёс ли бы её старый волк: его зубы совсем притупились. Но глубокий снег очень рано в этом году похоронил все пастбища. Сильная оттепель не смогла согнать его, а резкое похолодание превратило остатки снега в ледяную корку. Она, как панцирь, покрыла землю. А затем начались новые снежные бураны, оттепели, морозы и гололеди. Толщина снега достигла небывалых размеров даже там, где обычно его сдувал ветер.

Для Волчка наступило привольное житьё. Ему ничего не стоило найти свежие следы джейранов. А в конце каждого следа его ждала лёгкая добыча. Джейраны, с израненными об лёд ногами, ложились под кусты молодого саксаула и медленно объедали кончики веток. Животные так исхудали, что многие уже не могли встать, и Волчку оставалось только стиснуть челюсти на их горле и рвануть в сторону…

Через поляну среди саксаула и тамариска джейраны проделали глубокие следы до новых зарослей. Животные с трудом брели, грудью распахивая снежную поверхность, каждый своим следом. Джейраны обычно пасутся всю зиму по мелкому снегу или там, где его сдувает ветер. Поэтому привычка бродить по глубокому снегу друг за другом у них не выработалась. Джейраны не знают снежных троп и не успевают выучиться несложному искусству ходить гуськом по сугробам.

Кое-где на следах джейранов видны на снегу капли крови, как кляксы красных чернил на странице:! твёрдый наст в кровь ранит тонкие ножки джейранов.

Один из джейранов отделился, и его след вдруг перешёл в отчаянные прыжки: это лиса погналась за рогачом. Лёгкая хищница не проваливалась, а джейран утопал в снегу при каждом прыжке. Лиса быстро догнала его. На снегу первый клок шерсти и капли крови справа от. следа: лиса укусила джейрана и отскочила в сторону. Новый рывок слева. Рывки делаются чаще. След джейрана всё ярче окрашивается в красный цвет. Прыжок от прыжка короче и короче. Джейран начал выбиваться из сил. Через километр жизненный путь рогача заканчивается — лиса загрызла его. Но она не воспользовалась добычей:

Волчок отобрал её без всякого труда. Огромному старому волку лиса безропотно уступила джейрана и погналась за другим. На этот раз Волчку даже не пришлось самому преследовать очередную жертву.

Оттепели продолжали сменяться морозами. Ледяная корка достигла нескольких сантиметров. Обледенели даже ветки кустарников. Сильнейший джут [Джут — снежная буря с оттепелью, переходящей в резкое похолодание] при ураганном ветре согнал сайгаков в один большой табун. Животные стояли среди открытой равнины на ветру огромным табуном, опустив головы, плотно прижавшись друг к другу.

Пар от дыхания поднимался над голодными сайгаками, спины их обледенели на ветру и покрылись общей ледяной коркой. С каждой минутой мороз и ветер всё крепчали. Под утро температура понизилась до редких в этих местах тридцати градусов мороза при сильном ветре.

Все сайгаки замёрзли. Страшную картину представляло большое стадо трупов, стоящих на ногах, крепко спаянных ледяным панцирем. Масса сайгаков и джейранов погибла во время этого джута.

Как только начался буран, сытый Волчок улёгся в снег под густым кустом селитрянки, обледенелой, как огромный стеклянный шар. Зверь свернулся кольцом, уткнул нос под ляжку задней ноги, прикрыл морду хвостом, и никакой мороз и ветер был ему не страшен. До самой весны для него теперь наступили беззаботные сытые дни.

Не только дикие копытные животные пострадали от этого джута. Овцы с голода жевали друг у друга шерсть; коровы ели верёвки и кошмы, юрт; лошади разбивали копыта, стараясь пробить ледяную корку, у многих не осталось хвостов и грив — их изжевали друг у друга голодные лошади.

Только диким свиньям глубокий снег принёс, наоборот, сытую зимовку. Под толстым снегом в густых зарослях тростников не было ледяной корки. Земля по берегам озёр не промёрзла, и кабаны легко отрывали корневища тростника и его молодые побеги.

Волчку пришлось этой зимой встретиться нос с носом с таким же старым, но ещё мощным кабаном-секачом. Волчок в полночь разнообразил свой стол ловлей в тростниках спящих серых ворон. Множество их прилетает зимовать в Прибалхашье из Сибири. Волчок гнался за вороной. Она в темноте ошалело била крыльями и вприпляску мчалась по узкой кабаньей тропе. Коридорчик тропы в густых тростниках был так узок, что ворона не могла широко раскрыть крылья, чтобы взмахнуть ими на полную силу и взлететь вверх. Из-за крутого поворота тропы навстречу выскочил секач, и птица с размаху оказалась в его пасти. Волчок затормозил всеми четырьмя лапами, поджал хвост и с жалобным «собачьим» визгом метнулся в сторону перед самым рылом секача. Хорошо, что оно было заткнуто вороной, иначе кабан запорол бы Волчка своими страшными клыками.

* * *

Под осень Волчок оказался на самой границе с Китаем, около селения Нарынкол. Он окончательно сделался «пастухом» овечьих отар и питался только бараниной. Отсюда, из посёлка Сумбе, всё лето уходили отары китайских овец к Алма-Ате. Сотни километров их сопровождали волки.

Огромная «связка» из десяти тысяч овец медленно брела по степи, разбитая на семь отар. Тонны первосортного мяса шли на своих ногах за четыреста километров. Овец гнали по десять километров в сутки, с остановками по нескольку дней на хороших пастбищах. Вернее, не гнали, а пасли. За весь перегон овцы должны будут не потерять, а прибавить свой вес.

Впереди отары на низкорослой, гривастой лошадке ехал чабан с длинной палкой в руках. Он временами ударял ею по земле, а две пустые жестяные банки из-под консервов, привязанные на конце палки, грохотали на всю степь. Это был ориентир для овец. На звуки «консервного гонга» они брели, опустив головы и пощипывая на ходу траву.

Ни одна отара не обходилась без вожака-козла. Два-три рогатых бородача шли впереди от самого Китая. За ними послушно плыла по степи овечья лавина. Захромавшие овцы тащились сзади. Всё замыкали солидные, ко всему равнодушные вьючный бык и верблюд с палатками, продовольствием и таборным имуществом чабанов.

Два чабана ехали сзади отары и дремали в сёдлах. Беспородные псы, неказистые на вид, были незаменимыми помощниками чабанов. Эти дворняги, высунув языки и опустив хвосты, плелись самыми последними, за лошадьми хозяев. Казалось, их ничто не интересует и они смотрят только себе под ноги. Но стоит одной овце отбежать в сторону или отстать, как заросшие свисающей шерстью глаза собак сейчас же замечали этот непорядок. Безразличный вид псов мгновенно исчезал. Собаки оживлялись, навастривали уши, их хвосты энергично взлетали на спину и закручивались «калачами». Они мчались к овце-нарушительнице и возвращали её в отару. Собакам не надо было даже подавать команду. Они сами внимательно следили за порядком в отаре.

Так монотонно проходили дни один за другим, и перегон тянулся месяцами.

Днём Волчка не было видно. Но он неотступно следовал за отарой, прячась за буграми и в промоинах. Забегая вперёд, он пропускал овец и плёлся сзади. Случалось, что безнадёжно захромавших овец чабаны прирезали. Выброшенные внутренности ночью съедал Волчок. Из одного оврага ветерок принёс чуткому носу волка знакомый запах мелких грызунов-полёвок. Тысячи их норок сплошь источили южный склон, и от множества выходов земля стала похожей на соты. Бисер следов полёвок разбегался во все стороны по песку, образуя тропинки. Ходы были мелкие, под самой поверхностью, и переплетались друг с другом сплошными лабиринтами. Волчок долго пировал здесь, легко вскрывая в рыхлой земле мелкие норки полёвок, и даже не лапами, а носом, как кабан. С тридцатью полёвками в желудке под утро он побежал догонять «свою» отару.

В одном месте отара проходила рядом с асфальтированным шоссе. Несколько овец перебежали через дорогу и стали пастись на другой стороне. Одна из собак заметила этот непорядок. Дымчато-жёлтая, с чёрными пятнами на морде и хвостом «калачём», она бросилась за овцами, но перед асфальтом со всего разбега затормозила всеми четырьмя лапами и остановилась в явном замешательстве. Затем осторожно поскребла лапой асфальт, не решаясь наступить на него. Житель бескрайних степей и гор впервые в жизни встретился с асфальтом. Чабан крикнул:

— Тарт, серке! [Тарт, серке! — Веди, тащи, иди вперёд!]

Собака испуганно оглянулась и осторожно перешла через шоссе, широко расставляя ноги с растопыренными пальцами и балансируя хвостом, — было полное впечатление, что она идёт по скользкому льду.

Но вот асфальт позади. Собака бросилась вперёд, завернула овец, и они, простучав по шоссе копытцами, вернулись в отару. А собака опять остановилась было перед асфальтом, но затем спокойно перешла через него, правда шагом. Она уже почти не боялась поскользнуться. Конечно, в третий раз эта собака пробежит по асфальту без задержки.

Горный хребет преградил путь отарам. Он далеко ушёл в сторону, и обгонять его кругом заняло бы много времени. Овец погнали через перевал, кратчайшим путём. Вековые ельники густо покрывали северные склоны хребта. Под пологом огромных елей прохладно и сыро даже в самый жаркий день. Пахнет грибами. Под камнями и мхом журчат невидимые ручьи.

Перегонная тропа всё круче поднимается к перевалу. Но тонкие овечьи ножки легко преодолевают его. Отара прошла, а на ёлке остался висеть труп погибшей овцы, подвешенный чабанами.

На макушки соседних елей уселись две сороки и ворона. Помахивая хвостами, сороки долго тревожно стрекотали, а ворона разглядывала овцу то одним глазом, то другим. Друг за другом сороки и ворона улетели. Чёрная тень грифа промелькнула поперёк тропы. Падаль — это как раз то, что нужно огромной птице. Но гриф сделал круг над подвешенной овцой и улетел.

Совершенно беззвучно, как тень, по тропе бежит Волчок, опустив нос к земле. Внезапно его обдало овечьим запахом, совсем близким и таким манящим! Зверь резко вскинул голову с настороженными ушами — и увидел овцу на ёлке. Но сейчас же Волчок поджал хвост и бросился в другую сторону. Только обежав стороной несколько сот метров, он снова вышел на тропу и побежал дальше по следам отары, то и дело останавливаясь и оглядываясь.

Кто заколдовал овцу от хищников?

Кругом в ельниках много хищных птиц и зверей, но все они «знают», что на деревьях овец не бывает и трогать их можно только на земле. Вот если ветер оборвёт привязь и овца упадёт на землю — тогда другое дело!

Знают это и чабаны. Если в дороге пропадёт овца, им незачем ждать ветеринарного фельдшера. Он едет с последней отарой. Овца на дереве с запиской в ухе его дождётся, когда бы он ни приехал. Причина гибели будет установлена и оформлена актом.

Задолго до заката солнца старший чабан кричал собакам:

— Айнал! [Айнал — кругом]

С лаем собаки бросались вперёд и останавливали овец. Овцы сначала стояли огромной светло-серой массой, понуро опустив голову, а затем ложились. Чем холоднее была осенняя ночь, тем теснее прижимались друг к другу овцы.

Красный шар солнца в вечерней дымке нижним краем коснулся степи на горизонте, и чёрные тени стали быстро заполнять низинки. Слабый ветерок пахнул распаренными за день травами, а потом крутнул с другой стороны и всё перекрыл густым овечьим запахом. В вечерних сумерках ярко загорелся костёр, и пар из котла с бараниной унёсся далеко в степь, будоража Волчка.

Место, где ляжет на ночь отара, выбиралось каждый раз тщательно. Но разве трудно пропустить мышиную норку незамеченной? И на этот раз одна из овец улеглась прямо на выход из норки полёвки.

Чабаны поужинали, покурили и заснули у костра. Собаки дремали около овец. Из отары доносились вздохи, покашливанье и чиханье овец. Ночь была безлунная, и только яркие звёзды мерцали в тёмном небе. Из степи тянуло терпким запахом полыни и нудно неслись бесконечные трели пустынных сверчков. Интересно, что все сверчки пели в унисон, как одно насекомое.

Две «звёздочки» тускло блеснули на ближайшем бугре. Это были глаза Волчка. Он лежал, положив голову на передние лапы, до него доносился запах овец. Но ветерок доносил и запах людей и собак. Это удерживало зверя на месте. Не одна ночь проходила у Волчка в напрасном ожидании, и тогда ящерицы, кобылки да иногда зазевавшаяся песчанка были его скромной пищей во время переходов.

В полночь под боком овцы, дремавшей на норке, кто-то зашевелился. Овца в ужасе вскочила и шарахнулась в сторону.

Что тут началось! Овцы разом бросились в темноту ночи во все стороны. Залаяли собаки, закричали чабаны, но топот тысяч копытцев разбегавшихся овец заглушал всё…

Волчок в эту ночь съел баранины столько, сколько смог. Под утро он ушёл вверх по ручью и залёг километров за десять от неудачного ночлега отары.

Весь день чабаны собирали разбежавшихся овец.

— Издё! [Изде! — Ищи!] — кричали чабаны собакам.

Они убегали за далёкие бугры и, высунув языки, пригоняли одну или несколько овец.

— Издё! — опять кричали чабаны, и собаки убегали снова на поиски.

Трёх овец недоставало: их разорванные останки лежали в клочьях шерсти за бугром. Волчок задавил их ночью и съел только самые привлекательные для него части.

Снова день за днём бредут овцы всё дальше на запад, отара за отарой. А из-за бугров следят за ними жадные волчьи глаза.

На пути встретилось озеро. Овец напоили и погнали дальше.

Около берега застряла по самые фары грузовая машина.

— Ой, бой, полудурка, пропал сопсем! — качали головой чабаны.

— Не полуторка, а «ГАЗ»! — обиделся шофёр, с головы до ног перепачканный в жидкой грязи. — Помогите лучше, чем охать!

Чабаны посовещались и развьючили верблюда. Ему сделали из мешка хомут и постромки из нескольких арканов. Но как верблюд ни дёргал, он не мог стронуть тяжёлую машину. В это время подъехал старый седобородый чабан. Он молча слез с коня, отпустил какое-то сердитое слово по адресу молодых чабанов и подошёл к верблюду. Перед аксакалом почтительно расступились. Чабан из всех арканов свил толстую постромку к хомуту, закрепил её с одного бока верблюда и спокойно повёл его за повод вперёд. Верблюд шагнул раз, другой, связанные арканы натянулись, как струны, и после третьего шага верблюда машина медленно поползла вперёд. Шофёр дал газ, и грузовик вылетел на берег, едва не сбив верблюда с ног.

Животное испугалось, рванулось назад, порвало хомут и завязло в грязи у берега. Вытащить его оказалось труднее, чем машину. Чабаны и шофёр до сумерек топтались кругом верблюда по пояс в жидкой грязи. Сам верблюд не делал даже попыток выбраться. Он безучастно смотрел куда-то вдаль, поверх людей, меланхолично опустив нижнюю губу.: Наконец чабаны решили съездить в аул за досками. Они сели в машину и уехали.

Прошло больше часа. Совсем стемнело. Верблюд неподвижно чернел в грязи. Вдруг голова его высоко взметнулась: животное зачуяло волчий запах. Это был Волчок. Но волк не бросился на верблюда. Его необычное положение заставило старого зверя насторожиться. Волчок остановился на расстоянии прыжка от верблюда и подозрительно нюхал, слушал и оглядывался.

Верблюда словно подменили. Он неистово забился в грязи и повалился на бок. В таком положении силы его словно удесятерились: верблюд ползком, на боку двинулся по грязи к воде — дальше от волка, но и от берега.

А Волчок всё не решался броситься вперёд. Недалеко сверкнули фары машины — это возвращались чабаны с досками. Волчок метнулся в сторону и исчез в темноте.

Тем временем верблюд добрался к воде и поплыл, всё так же лёжа на боку, изогнув шею и подняв голову над поверхностью. Его бок при этом возвышался над водой, как пузырь. Житель пустыни быстро плыл, горизонтально лёжа в воде, как ни одно животное. Описав полукруг, он «пристал» к берегу и благополучно выбрался на сухое место, навстречу людям.

Во время одного из дневных переходов вдруг набежали осенние тучи. Стемнело, как вечером. Зашумел ветер. Ослепительная молния на один миг соединила землю с небом, и над самой отарой грохнуло, словно из тяжёлого орудия. Сразу хлынул дождь как из ведра. Овцы испугались и бросились бежать по ветру.

— Кругом, кругом! — отчаянно закричали чабаны собакам.

И через минуту впереди овец раздался лай, едва слышный против ветра.

Но ни собаки, ни чабаны на этот раз не могли остановить овец. Они разбежались по степи.

К счастью, ветром быстро прогнало тучу. Яркое солнце засверкало на лужицах, и от мокрой одежды чабанов заклубился пар.

Овцы успокоились. До темноты удалось собрать вместе всю отару. Потерь не было. Волчку на этот раз не повезло.

Несколько дней после этого перегон проходил спокойно, и каждый новый день напоминал вчерашний.

Однажды в полдень ветерок дал понять овцам, что где-то недалеко есть посев зелёной сочной люцерны. Овцы вскинули головы, насторожили уши и всей отарой затрусили к манящему запаху свежей зелени. Но молодая люцерна — это овечья смерть от темпонита [Темпонит — вздутие живота].

Чабаны загородили дорогу овцам лошадьми.

— Ой, бой, там четыр, четыр! — волновался старший чабан, наезжая конём на овец.

Но они оббегали лошадей справа и слева, даже проскакивали под брюхом.

На этот раз собакам с трудом, но удалось задержать овец. Свирепо лая, они носились перед овечьими мордами, прыгали и даже кусали. Отара остановилась.

К началу второго месяца отара подошла к мосту через бурный Чилик. У склонов хребта Турайгыр, около посёлка Актогай, овцы перешли по мосту и стали подниматься в горы к перевалу через Заилийский хребет Северного Тянь-Шаня.

Волчок пролежал в кустах на берегу Чилика до ночи. Когда стемнело, он подкрался к мосту и понюхал следы овец, весь вытянувшись от напряжения, с хвостом, поджатым к животу.

На мосту никого не было. Только шумела горная река, стремительно проносясь мимо. Но от досок так угрожающе пахло людьми, машинами, собаками и множеством других опасных запахов, собранных сюда в одно место со всей степи!

Волчок отскочил от моста и понёсся скачками подальше от «опасного» места. Со всего хода он бросился в воду и поплыл. Бурное течение горной реки подхватило старого волка и швырнуло вниз по течению.

Больше чем за километр от моста выполз на другой берег измученный волк и долго неподвижно лежал на гальке. Потом поднялся, пошатываясь пошёл в гору. Вскоре он окончательно пришёл в себя и побежал догонять отару.

На одной из горных речек сорвало мост. На берегу собрались чабаны. После недавних дождей вода ревела около их ног, ворочая по дну камни с глухим стуком. Перегонять через такую бурную речку овец было равносильно их убийству. Нужен мост!

Из ближайшего аула прискакали на помощь всадники — всё взрослое население. Каждый привёз по волосяному аркану. Их собрали со всего аула.

Овец отогнали в сторону и остановили на большой ровной площадке, подальше от обрывов, чтобы овцы не свалились туда, если у них возникнет паника.

Там, где две высокие ёлки росли на обоих берегах одна против другой, застучали топоры. Часть корней у елей перерубили. Арканами вершины елей потянули друг другу навстречу. Ели вздрогнули, качнули вершинами и медленно повалились поперёк реки. Они густо переплелись ветвями, словно обнялись. Ели крепко связали вместе, отрубили на них сучки, которые торчали вверх, и поверх густо набросали ветвей и земли.

Так быстро возник шаткий висячий мостик через бурную горную речку.

К мосту подогнали овец.

— Тарт, серке! — закричали чабаны, и овцы покорно пошли за козлами и погремушкой из консервных банок.

Сотня за сотней овцы благополучно переходили над бешено ревущей речкой. Без малейших задержек отара шла по настилу поверх елей, соря вниз хвоей. Люди стояли на берегах, держали собак и напряжённо следили за переправой. Старший чабан то и дело вытирал обильный пот.

Вдруг одна из овец споткнулась и упала на колени. Задние надвинулись на неё. Овца вскочила, но ничтожная задержка образовала мгновенную пробку, и одна крайняя овца сорвалась и полетела вниз, И тотчас, как загипнотизированная, вторая овца сама прыгнула за первой в объятие смерти. Третья, четвёртая — целый овечий водопад полился в реку. Люди с криком бросались вперёд, руками оттаскивая овец, но другие, как безумные, прыгали через них прямо в ревущий поток.

Много овец погибло на этой переправе, и едва не утонул один из чабанов — его столкнули с моста овцы.

К злополучному мостику на следующее утро подошла новая отара. Чабаны узнали о несчастье и остановили овец. Старший чабан послал верховых вниз и вверх по течению реки искать тихое место. И оно было найдено недалеко от моста: там речка бежала совершенно спокойно над глубокой ямой. Выше и ниже она бурлила и пенилась на камнях, словно кипяток. Сюда подогнали овец.

Старик чабан разделся, схватил за рога козла и подтащил его к берегу. Вместе с ним чабан кинулся в снеговую холодную воду и поплыл на тот берег. И тотчас овцы под крики чабанов живым каскадом сами бросились за козлом в речку, точно с того места, где чабан стащил в воду их рогатого вожака. Спокойный плёс речки покрылся сотнями голов овец. А в воду сыпались всё новые и новые!

Чабан легко переплыл узенькую горную речку. Тело старика покраснело от ледяной осенней воды. Спички у него были на голове под тюбетейкой, и он бросился разводить костёр.

Волчок не пошёл дальше за отарой. На много километров вниз по речке вода раскидала по берегам трупы овец — пищей он был обеспечен.

* * *

Недолго Волчок прожил сытой жизнью на берегах горной речки, питаясь трупами овец. Нашлось немало желающих пировать на даровом угощении. С воронами и сороками Волчок не ссорился — они клевали трупы днём, а он пожирал их ночью. Лисицы трусливо убегали при одном его появлении. Но однажды ночью семь молодых волков и крупная волчица встретили его около трупа овцы сверкающими оскалами зубов и грозным рычанием. Раньше Волчок бросился бы и разогнал в разные стороны непрошеных гостей. Но времена эти давно прошли для старого волка. Он сам поджал хвост и жалобно заскулил. Поджатый хвост — это понятный для всякого показатель слабости: волчица смело бросилась на старика и прогнала его.

Для Волчка наступило трудное время. Кое-где по берегам речки желтели грозди облепихи. Ветерок размахивал на рябинах красными кистями ягод, как праздничными флажками. Но это угощение находилось высоко и было доступно сорокам, фазанам и дроздам, а не волку. Только изредка ему удавалось найти облепиху над самым снегом.

Волчок голодал по нескольку суток. По ночам в поисках пищи он пробегал десятки километров. Днём дремал где-нибудь в ущелье на бесснежном южном склоне. Так Волчок оказался опять в знакомом Кокпекском ущелье. И сразу удача — на рассвете волк заметил зайца. Он, как пьяный, прыгал по склону, спотыкаясь, пошатываясь и широко расставляя лапы, чтобы не упасть. В несколько прыжков Волчок догнал зайца, съел и весь день проспал.

Проснулся Волчок в сумерки. Всю ночь он бродил по ущельям и под утро проглотил маленькую мышь — она лежала мёртвая на снегу.

Из-за гор медленно поднялось солнце. На скалах закричали кеклики. Над кордоном столбом поднимался дым: жена егеря затопила печь. Старшая дочь Зина подоила корову и пустила её и тёлку пастись на южный бесснежный склон.

Волчок издалека увидел скот, и муки голода у него удесятерились. Но у зверя хватило выдержки подождать, пока корова с тёлкой не переправятся через небольшой перевал. Оттуда кордона не было видно. Волчок подкрался и залёг за камнем. Близкий запах животных приводил голодного зверя в неистовство.

Корова и тёлка спокойно паслись, выбирая пустынную сизую полынку. Она, как дымок костра, затянула весь горный склон. Эта полынка не теряет питательных веществ до весны в отличие от других засохших трав.

Вдруг раздался шорох мелкого щебня, отброшенного задними лапами волка, — он трёхметровым прыжком прямо с лёжки за камнями бросился вперёд.

Корова и тёлка кинулись к дому, выпуча глаза от ужаса и задрав хвосты. Тёлка оказалась ниже волка по склону. Второй прыжок — и зверь мёртвой хваткой вцепился в кончик хвоста обезумевшей жертвы. Упираясь всеми четырьмя лапами, Волчок тормозил, не выпуская хвоста. Но сильная тёлка тащила за собой волка, сразу отстав от коровы. Неожиданно челюсти волка разжались, и тёлка потеряла равновесие — её зад подбросило вверх, животное упало на колени, сильно ударившись мордой о камни. Тяжёлый, огромный волк придавил тёлку к земле и вцепился ей в горло. Но… годы сделали своё дело: зубы старого волка были совсем тупые, как обратные стороны карандашей. Он только слегка поцарапал шкуру на шее у тёлки. Молодое сильное животное вскочило на ноги, сбросило волка и как бешеное унеслось на кордон, высоко задрав хвост.

В это время на кордоне склонились над столом два седых человека. Они осторожно развешивали на маленьких аптекарских весах порошки люминала и нембутала. Это был зоолог и егерь — хозяин кордона. Они хотели испытать снотворные порошки при ловле животных. Внезапно дверь порывисто распахнулась, и в клубах морозного пара в комнату вбежала старшая дочь егеря.

— Папа! Волк ловил Красулю! — крикнула девушка. — Сейчас прибежала корова, а за ней Красуля!

Егерь вскочил, опрокинув стул, схватил карабин и выбежал на крыльцо в одной рубахе.

Около кордона стояли корова и тёлка. Они тяжело дышали, тряслись и с испугом озирались по сторонам. У тёлки морда и конец хвоста были в крови.

— Стойте, Мартын Павлович! — схватил за рукав егеря зоолог. — Вы опять только напугаете волка, как в прошлом году. Поймаем лучше его живым. Это удобный случай проверить снотворное. Идёмте сделаем приманку!

— Я всё равно пристрелю этого разбойника, хотя бы и сонного! — возмущался егерь. — Второй год он водит меня за нос.

Вечером мясной фарш, смешанный с люминалом, был положен на склоне горы, где волк нападал на тёлку.

С первыми звёздами на потемневшем небе Волчок встал с дневной лёжки на солнцепёке, потянулся и потрусил на поиски добычи. Худой, подтянутый, с ввалившимися боками и огромными бакенбардами, он был страшен на вид, но уже не опасен для крупных животных.

Почти за километр зверь почуял мясо в ущелье. Голодный Волчок прыжками понёсся вверх по склону. Чем ближе и сильнее был запах мяса, тем короче становились прыжки волка. Привычка всего бояться под старость развилась у Волчка особенно сильно.

Несколько раз Волчок обошёл по кругу кусок фарша, всё приближаясь к нему и глотая слюну. Но запаха железа решительно нигде не было. Волчок осмелел и, весь вытянувшись, подкрался, схватил комок фарша и проглотил, не жуя. Но необычная горечь люминала сразу почувствовалась: старый волк понял, что в мясе таится какая-то опасность. Тут же Волчок отрыгнул обратно фарш и, поджав хвост, убежал. Эта способность освобождать желудок от негодной пищи у всех волков развита необычайно.

Под утро Волчок опять наткнулся на «пьяного» зайца и съел его.

С первыми лучами солнца три вороны увидели фарш.

Осторожные птицы сели в сторонке и важной походкой начали подходить к мясу. Солнечные лучи лоснились на их чёрных как смоль крыльях. Вороны подошли к приманке с трёх сторон и остановились на одинаковом расстоянии, словно не решаясь переступить какую-то невидимую запретную черту. Наконец одна из ворон по-воровски, боком подпрыгнула к приманке, клюнула её и отскочила. И в следующее мгновение вороны с жадностью набросились на фарш. У птиц вкусовые ощущения очень слабые, и вороны не почувствовали люминала. Самая старая съела больше всех, отгоняя других. Она тут же уснула и уже больше не проснулась. Волчья доза люминала смертельна для птиц. Вторая ворона съела совсем немного из остатков, недоеденных старой вороной. Заплетающимися шагами, развесив крылья, она немного отошла, ткнулась носом в землю и уснула. Самая молодая подобрала всего несколько мясных крошек и тоже опьянела. Вихляющим полётом она взлетела на куст, сорвалась с ветки и упала на землю. Но всё же снова взлетела и нашла в себе силы перелететь через ущелье и на другой стороне упала в кусты. Там она пролежала до полудня, пришла в себя и улетела.

С сонной вороной егерь и зоолог вернулись на кордон. Новый план поимки волка созрел у зоолога.

К вечеру ворона проснулась. Под её перья намазали желатиновый раствор с глицерином, пропитанный двумя снотворными порошками. Нембутал действовал сразу, но ненадолго, а люминал не сразу, но зато длительное время.

Ворону унесли в ущелье, привязали за лапку к колышку, вбитому на склоне горы.

На этот раз Волчка удалось перехитрить. Он под утро наткнулся на ворону, съел её всю, вместе с перьями, и побежал дальше по ущелью. Но ему нестерпимо захотелось спать: действие снотворного началось. Веки смыкались, и Волчок с трудом открывал их, словно они были склеены. Ноги стали заплетаться, и вскоре задние совсем отказались служить. Волчок немного прополз на передних, волоча зад и жадно хватая снег, а затем свалился и уснул.

На рассвете зоолог и егерь были уже в ущелье. Вороны на месте не оказалось, а крупные волчьи следы перешли на бесснежный склон и исчезли; но собака егеря, Мушкет, натянула поводок и повела невидимыми следами. Когда волк пересёк ущелье и стал подниматься по северному снежному склону, собака больше была не нужна. Хорошо теперь заметные следы Волчка сначала шли ровной цепочкой, но вот один след показал, что зверя качнуло — действие смеси снотворных препаратов началось. Расстояние между шагами уменьшилось. Лапы начали волочиться и чертить по снегу. Чтобы сохранить равновесие, волк стал шире расставлять лапы. Следы сделались большими от растопыренных пальцев. За кустом волк полежал в снегу, сделал несколько ровных шагов, а затем его опять закачало из стороны в сторону, как пьяного.

На снегу за кустом Волчок спал на животе, положив морду на передние лапы. Мороз и длительная голодовка были хорошими помощниками снотворным препаратам. Волчок находился в глубоком сне, с замедленным дыханием. Ему связали лапы и морду, укутали в брезент и на санях привезли на кордон.

Зоолог решил увезти волка в зоопарк в сонном состоянии, чтобы проверить способ перевозки сонных зверей. Там волк проснётся в клетке, и можно будет проследить за дальнейшим его поведением.

Пасть Волчка приоткрыли и под корень языка влили раствор люминала.

Зоолог уехал в город вместе со спящим Волчком. Он и не подозревал, что это тот самый Волчок, которого он совершенно ручным бросил в пустыне Бетпак-Дала в грозные дни начала войны.

Когда машина остановилась во дворе квартиры зоолога, встречать хозяина выбежал старый глухой охотничий сеттер Лори. Все поразились поведению собаки. Сначала она, зачуяв волка, поджала хвост. Но, когда Волчка вынесли на брезенте из машины и положили около крыльца, сеттер вдруг завилял кончиком хвоста, сначала под животом, а потом весело и размашисто направо и налево. Видно было, что старая собака рада этой встрече и ничуть не боится огромного зверя.

— Кажется, Лори сходит с ума от старости! — с сожалением сказал зоолог, обращаясь к жене.

Память на знакомый запах не исчезла у сеттера с годами. Это был интересный зоопсихологический факт, так и не замеченный зоологом.

Волчку дали ещё раз небольшую дозу снотворного и отвезли в зоопарк для наблюдений. Там Волчок проснулся в большой железной клетке.

Он медленно поднял сначала голову, потом сел, оглянулся и вдруг вскочил, поджав хвост. Отовсюду пахло лисицами, барсуками, дикими кошками. А их запахи перебивали незнакомые — медведей, тигров и других зверей. Волчок вскочил и, шатаясь, кинулся вперёд.

Железная решётка отбросила его обратно, и он упал, но опять вскочил и всю ночь бился в клетке. К рассвету волк привык к размерам своего помещения и упруго бегал из конца в конец, как и другие звери в своих клетках.

Утром подошёл зоолог в белом халате и что-то долго записывал, поглядывая на Волчка.

Однообразно потекли дни в неволе. Но плен пошёл на пользу старому зверю. Он поправился. Шерсть у него стала лосниться, и посетители зоопарка всё чаще останавливались около его клетки, поражаясь размерам волка.

Прошло несколько лет. Давно подох сеттер Лори. Старый волк почти лишился зубов, но его кормили мясным фаршем, и он чувствовал себя превосходно. Волчка усыпляли ещё много раз. Снотворные порошки не оказывали никакого вредного действия на зверя. Около клетки вывесили яркий большой плакат: он рекомендовал охотникам пользоваться снотворными порошками вместо капканов и ружей.

«Почему волк не старится? — думал зоолог, сидя на скамейке против клетки Волчка. — Уж не способствует ли этому длительный искусственный сон?» — И учёный опять заставлял спать волка по нескольку дней.

Огромный старый волк и сейчас живёт в зоопарке, второй волчий век жизни. И, странное дело, он выглядит моложе и энергичнее.

На этикетке около клетки Волчка его возраст каждый год художник зоопарка тщательно исправляет. Последний раз он исправил на «20 лет». Сколько ещё будет этих исправлений?

Волчок сделался знаменитостью. Его фотографировали. О нём писали в газетах.

Опыты зоолога давно уже заинтересовали учёных. В одной из медицинских лабораторий восемнадцатилетняя, чуть живая собака при искусственном сне обросла заново шерстью, сделалась энергичной и бодрой, дожила до двадцати двух лет и, вероятно, ещё жила бы, если бы случайно её не задушила обезьяна. Журнал «Огонёк» познакомил с этим миллионы читателей. Искусственный длительный сон стали испытывать на больных в клиниках.

Зоолог и Волчок подружились. Зверь позволял человеку гладить его через решётку, валился на бок и подобострастно поднимал огромную заднюю лапу.

«Совсем как мой бетпак-далинский ручной волк», — думал зоолог, гладя Волчка, и не подозревал, что это действительно был он.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

От города Джамбула мы поехали пустыней, покрытой редкой сухой полынкой. Несколько часов пейзаж оставался одним и тем же. Но вот, вильнув между двух солонцов, дорога упёрлась в такыр и сразу исчезла. Никаких признаков её дальше не было заметно на твёрдом грунте. Машина, не сворачивая, понеслась по гладкому, как паркет, такыру с удвоенной скоростью. Позади не оставалось даже намёка от следов нашего «газика».

Несколько километров мы пронеслись «с ветерком», пока такыр не кончился, но дороги за ним не было. Пришлось остановиться. Два студента-практиканта побежали по краю такыра искать дорогу — один вправо, другой влево. Однако через несколько минут удушливый летний зной заставил их перейти на шаг.

Едва заметная дорога оказалась на полкилометра правее. Впрочем, она скоро кончилась около сухого колодца. Дальше поехали по компасу, словно по морю на пароходе. На спидометре появлялись всё новые цифры пройденных километров, но никаких признаков человеческого жилья не встречалось. Делалось жутко при мысли, что мы в пустыне за сотни километров от людей; вдруг произойдёт поломка машины?

Вечером на горизонте показались постройки, но только через час мы подъехали к цели нашего путешествия: это был заброшенный рудник. Три года прошло с тех пор, как он опустел. Два ряда низких саманных домиков с плоскими глинобитными крышами зияли чёрными провалами бывших дверей и окон.

Крыши поросли полынью. Посёлок чем-то напоминал кладбище. В конце его стояло несколько юрт и дымились костры, мычали коровы, сновали женщины с вёдрами. Там жили чабаны с отарами овец в летнее время.

Мы осмотрели домики и решили расположиться в них. Шофёр и лаборант заняли двухкомнатный «особняк», а я одну комнату в соседнем домике. Остальные члены нашей экспедиции решили жить в палатке.

Быстро стало смеркаться. Ярко загорелась первая вечерняя звезда. Наскоро поужинав, я нырнул в спальный мешок и почти сразу уснул, измученный тряской и жарой.

Среди ночи меня разбудили дикие крики на крыше. Кто-то там перемещался с одного конца крыши на другой и орал. Голос не походил ни на звериный, ни на птичий. «Что это может быть?» — думал я, стараясь уснуть, но громкие вопли отгоняли сон.

Вдруг под самым окном грянул выстрел и мгновенная огненная вспышка лизнула потолок. Я вздрогнул, но не успел ещё сесть, как за окном чертыхнулся наш шофёр и раздались его удаляющиеся шаги. Очевидно, его тоже разбудили отвратительные крики и он решил избавиться от них.

Утром выяснилось, что он стрелял по огромному коту. Шофёр даже утверждал, что это была рысь, хотя в пустыне лесному зверю, конечно, нечего было делать. Вокруг посёлка была совершенно открытая равнина, укрыться там было негде. Нарушитель ночной тишины скрывался где-то в брошенных домиках.

С ружьём в руках шофёр обследовал все постройки, но никого в них не обнаружил. А ночью, едва мы улеглись спать, дикие вопли опять понеслись с крыши одного из домиков. Два поспешных выстрела, один за другим, оборвали концерт. Но и на этот раз в темноте шофёр промахнулся.

Утром к нам подъехал старик чабан, и мы рассказали ему о ночной охоте на «рысь».

— Зачим рись? Ета кошака, большой, пёстрый! — пояснил чабан. — Люди кочевал город, а он забылся. Шибоко плохой кошак: ворует усе. Сколько раз его убивать начинал, а он слово знает! Вот и ти не попал! Даём ему мала-мала мяса, а то всю ночь мычить. Вчера забили бросить.

— Чем же, дедушка, кот зимой питается, когда здесь нет людей? — спросил я.

— Кто его знает? Мышей, верно, жрёть.

И в самом деле, вокруг построек всюду виднелись норы песчанок, целыми поселениями. Зверьки вставали на задние лапки и смело бегали недалеко от нас, взмахивая длинными хвостиками с чёрными кисточками. Но почему-то брошенный кот летом их не ловил, предпочитая с риском для жизни вымогать у чабанов ужасным мявом скудные подачки.

Вечером я поставил перед входом в комнату тарелку с молоком. Едва начало смеркаться, как за углом промелькнула тень. Я сидел на ящике не шевелясь. Тень промелькнула ещё раз. Наконец я увидел его. Огромный чёрно-белый кот полз из-за угла совершенно беззвучно прямо к тарелке с молоком, не спуская с меня глаз.

— Кис-кис-кис! — позвал я и всё испортил: как футбольный мяч, кот высоко подпрыгнул и мгновенно исчез.

Больше он не появился. Но утром тарелка оказалась пустой, а ночных воплей никто не слышал.

Несколько вечеров ушло на то, чтобы приучить кота не бросаться в сторону при звуке голоса и съедать молоко при мне.

Однажды вечером я придвинул тарелку с молоком ближе к себе. Кот появился в сумерках и долго неподвижно сидел на том месте, где обычно раньше стояла тарелка. Его глаза горели, и он, поводя усами» смотрел то на меня, то на молоко. Кончик хвоста у него нервно вилял.

— Кис-кис-кис! — тихонько позвал я.

Но кот не двигался. Стало быстро темнеть. Наконец он не выдержал и, весь распластавшись, пополз к молоку с рёвом, совсем не похожим на кошачье мяуканье.

Ещё несколько вечеров я приучал кота, всё ближе подвигая к себе тарелку с молоком. На «кис-кис» он больше не обращал внимания, но стоило мне пошевелиться — и кот мгновенно исчезал.

Прошла ещё неделя, и кот вечерами лакал молоко около моих ног, но всё время не спускал с меня огромных глаз. Он вспомнил значение слов «кис-кис» и сразу появлялся из-за угла, как только вечером я начинал звать его.

Настало время, когда я медленно протянул руку и коснулся кота. Он дико закричал, сжался, но остался на месте, а затем вскочил и неожиданно начал тереться о мои ноги. В страстном порыве к человеку он в каком-то экстазе извивался, тёрся, опрокидывался на спину и так дико орал, что мой сосед по домику испуганно закричал:

— Что это у вас там происходит?

Конечно, своим криком он вспугнул кота. Но перелом был сделан. Доверие кота ко мне было завоёвано.

Прошла ещё неделя, и кота удалось совсем приручить. Он смело входил в комнату на зов с высоко поднятым хвостом, лакал молоко, ласкался, но всё время был подтянут и напряжён, держась начеку. Порог в мою комнату был разрушен, и кот свободно проходил между полом и низом двери, не касаясь её спиной. Сила кота и его собранность были так велики, что поднятым вверх хвостом он легко открывал дверь, проходя под ней.

Осенью мы переехали в Улумбель, и я увёз туда кота, возвращённого к жизни среди людей. Перед отъездом в город я подарил его местному ветеринарному врачу. И он живёт у него сейчас, большой, толстый и обленившийся, забыв свою дикую жизнь.

ПОЛКАН

Зима в этом году была снежная. Бураны в горах Тянь-Шаня шумели целыми сутками, забивая снегом ущелья толщиной в несколько метров. В ельниках стояла тишина до звона в ушах.

Молодой охотник Евгений Адрианов и старик лесник поднимались по хребту с ружьями за плечами, В поводу они вели за собой осёдланных лошадей. Две собаки на сворках тянули вперёд. С каждым шагом подъём становился круче, а склоны по обе стороны хребта всё отвесней.

Лошади начали упираться и ложиться. Дальше подниматься можно было только пешком. Охотники остановились. На снегу не было ни одного следа.

— Ты побудь здесь с лошадьми, паря, а я подымусь выше тех камней — нет ли там следьев? — сказал старик лесник, поправляя за плечами ружьё.

Адрианов молча кивнул и устало сел на камень. Его спутник стал медленно подниматься по хребту. Большие камни скрыли его.

Молодой охотник закурил. Лошади стояли опустив головы и тяжело поводили боками. Собаки улеглись у ног. Внизу чернели ельники, занесённые снегом. Далеко вниз уходили холмы предгорий и степь, едва различимая в дымке морозного дня.

Вдруг гулкий выстрел вверху за камнями прокатился по горам, замирая вдали. Ещё выстрел, ещё — и они загрохотали один за другим. Адрианов торопливо привязал лошадей за камень и бросился вверх. Пятнадцать выстрелов насчитал он, пока взбирался вверх. Это был весь запас патронов у лесника. Выстрелы смолкли.

«Неужели что случилось?» — думал Адрианов, торопливо взбираясь по камням и задыхаясь словно рыба, вытащенная из воды. Собаки рвались вперёд на сворках и тянули охотника, как на буксире, помогая преодолевать подъём.

Лесник сидел на камне и смотрел на дно ущелья. По склону виднелись свежие следы кабанов. Все они уходили вниз.

— Впервое довелось видеть такое! — взволнованно сказал старик, когда Адрианов поднялся к нему на камень. — Гляди, свиньи-то под снег схоронились. Земля там, знать, талая, они и роются. А поверху ни единого следа!

— Кого же вы, дедушка, стреляли? — спросил Адрианов.

— Вершинки-то кустов над снегом вздрагивали, когда их внизу задевали свиньи. Я и лупил прямо под снег. Все патроны извёл. А свиньи так и ушли куда-то.

— Вон, вон они! — закричал Адрианов, показывая вниз по ущелью.

Далеко внизу, против привязанных лошадей, выныривали из снега кабаны, быстро взбирались по склону и скрывались по ту сторону хребта.

— Эх, зря ты, паря, ушёл, ишь куда под снегом упороли! — сокрушался лесник. — Пущай кобелей-то, может, я и остановил хоть единого.

Собаки бросились вниз и сразу яростно залаяли перед тёмным лазом под снег. Туда вели следы кабанов со всего склона. По этому лазу дикие свиньи проникли на дно ущелья, занесённого снегом.

— Кто-то там есть, однако, дай-ка патрон, — торопливо сказал лесник. — Айда туда, да проворней!

Охотники быстро спустились в ущелье.

Собаки лаяли, но близко к лазу не подходили. Когда же подбежали люди, они бросились вперёд. Вдруг снег взметнулся, из-под него вырвался огромный чёрный секач, как медведь из берлоги. Ухая на всё ущелье, он с поразительным проворством бросился на собак. Одна из них с визгом взлетела на воздух и кубарем покатилась по снегу, окрашивая его кровью. Сверкая белыми клыками, секач бросился обратно в лаз под снег, но Адрианов успел выстрелить. Кабан взвизгнул, молниеносно обернулся и стремительно кинулся прямо на охотников, громко стуча клыками и брызгая пеной. Адрианов испуганно бросил в снег разряжённое ружьё и стал вытаскивать из-за пояса топор, но тот зацепился за ватник. А кабан был уже рядом. Выручил его старый охотник. Он широко расставил ноги, вскинул ружьё и прицелился. Выстрел грянул, когда кабан был на расстоянии прыжка от Андрея. Пуля шлёпнула в голову зверя, точно между глаз. Кабан взвился на дыбы и рухнул на спину. Он был убит наповал. Лесник бросился к собаке. Она лежала с распоротым животом на снегу, ловя пастью воздух, и стекленеющими, невидящими глазами смотрела куда-то в сторону. Она доживала последние минуты. Десяток самых крупных кабанов не могли бы возместить старику потерю.

— Эх, Полкан, Полкан! Пошто так получилось? — не сказал, а простонал старый охотник.

Кончик хвоста собаки дрогнул — она хотела вильнуть им, но не могла. Лесник отвернулся: ему слишком тяжело было смотреть на умирающую собаку, с которой он столько лет вместе делил на охотах кусок хлеба и ночлег у костра…

Топором охотники разрубили тушу кабана повдоль на две части. Напрягая все силы, они стащили волоком половину кабаньей туши к месту, над которым вверху стояли привязанные лошади. Затем вернулись и притащили вторую половину кабана. Но «уговорить» лошадей спуститься по крутому склону оказалось невозможно. Они храпели, пятились, лягались, рвались в стороны, и охотники ничего не могли с ними поделать. Впрочем, бывалый старик всё же придумал, как спустить лошадей на дно ущелья. Каждой лошади он связал арканом все четыре ноги вместе и повалил на снег. Морды лошадей он притянул и привязал к передним ногам. Животные сделались совершенно беспомощными, испуганно моргали глазами и храпели.

Одну за другой охотники спихнули лошадей с гребня перевала вниз. В вихрях снежной пыли лошади быстро скользнули по крутому склону. Лавина снега поплыла за ними и взметнулась белым облаком на дне ущелья, скрыв всё, что там происходило.

Охотники сели и, как в детстве с ледяной горы, заскользили вниз. На дне ущелья лошадей не было видно. Они с разлёту влетели под глубокий рыхлый снег и скрылись там. Где-то под ногами послышалось фырканье. Руками охотники отрыли и развязали сначала одну лошадь, потом другую. «Доставка» лошадей в ущелье прошла благополучно.

Близился вечер, когда охотники двинулись вниз по пояс в глубоком рыхлом снегу. Вывести лошадей вверх на хребет нечего было думать. Двигаться можно было только вниз. Кони с тяжёлым грузом на спинах поднимались на дыбы и прыгали вперёд, почти исчезая в пухлом снегу. Снова прыжок, ещё прыжок, и так всё время. Вскоре лошади встали, тяжело дыша, мокрые от пота. От них поднимался пар. Так с остановками до темноты прошли не более двух километров. А всё ущелье тянулось на десять километров. Кругом одни камни и снег. Ни одного кустика. Ночевать в снегу на морозе без костра было опасно.

За поворотом ущелья показалось что-то тёмное. Это был десяток елей. Они, как разведчики, поднялись в гору значительно выше еловых лесов по северным склонам. В снегу под ёлками нашлось сколько угодно сухого хвороста — как раз то, что было нужно охотникам.

Около яркого костра лошадей развьючили. Они устало понурились. Им предстояло провести длинную ночь без корма.

Охотники поджарили на шомполе мясо, поужинали и улеглись около костра. Приятная истома разлилась по телу. Неудержимо захотелось спать.

После полуночи сердитое ворчание собаки разбудило охотников. Она злобно лаяла в темноту ночи, на загривке вздыбилась шерсть. Задними лапами собака нетерпеливо взрывала снег, и он отлетал в потухающий костёр, громко шипя. Броситься вперёд собака не решалась.

Охотники подбросили в костёр сухих сучьев. Огонь сразу охватил их, затрещал и поднялся. Совсем близко по снегу к людям подкрадывался какой-то зверь. Его глаза поблёскивали фосфорическим светом, отражая огонь костра.

Лесник прицелился в хищника. Но собака бросилась вперёд и заслонила цель — к костру подползал Полкан! Он виновато смотрел в глаза старого охотника, слабо виляя хвостом, словно извиняясь, что ещё не подох!

Лесник поднял собаку на руки и чуть не заплакал. Он ласкал её, отогревал у костра и ругал себя последними словами.

Полкана отогрели. Но зашить рану было нечем. Разорванной нижней рубашкой туго перевязали рассечённый живот. Провозились почти до рассвета. Собака слабела на глазах и делалась всё безучастней к окружающему. На рассвете она лежала без движения,

Как только рассвело, охотники погрузили на лошадей кабана. Лесник протянул Адрианову ружьё:

— На, паря, пристрели, однако, Полкана, нам его на руках не донести по такому уброду. Да и жить-то ему, сердешному, остались минуты. Зря только мучается. Я поведу лошадей, а ты тут… Ну, бери ружьё, что ли…

— Не могу! — ответил Адрианов, отходя в сторону.

А Полкан, словно понимая, что его ожидает, с усилием просунул хвост между задних лап, прижал его к перевязанному животу и виновато смотрел прямо в глаза хозяина.

— Я и вовсе не смогу стрелять, — глухо сказал лесник.

Охотники растерянно стояли около собаки, не зная, что предпринять. Умирающий Полкан лежал на боку. Кончик хвоста его между ног едва заметно вздрагивал.

Около морды собаки положили большой кусок кабаньего мяса, навалили в костёр толстых сучков и решили, как только доберутся домой, оседлают свежих лошадей и приедут за собакой.

Весь короткий зимний день пробивались они к дороге. Прыжки в глубоком снегу голодных, измученных лошадей делались всё короче. После полудня они стали ложиться. Приходилось развьючивать их, поднимать и снова завьючивать. На это уходило очень много времени.

Только в темноте охотники добрались наконец к овечьей зимовке в начале ущелья. Последний километр лошади, зачуяв сено, прыгали в снегу, не останавливаясь.

В жарко натопленной избушке, за горячим чаем, охотники отогрелись и легли спать.

Глубокой ночью они проснулись.

Разбуженный собачьим лаем, чабан вскочил и бросился к двери.

— Приехал кто-то. Покусают, черти! — сказал он, хлопнув дверью.

— Уч, уч, кеть! — раздался его грозный окрик во дворе.

Собаки сразу смолкли. Чабан долго не возвращался. Потом дверь приоткрылась.

— Айда сюда, товарищ! — позвал чабан. Старый охотник вышел. «Кто это мог приехать так поздно?» — думал Адрианов, оставаясь в избушке.

Но вот дверь порывисто распахнулась, и в избушку шагнул лесник, держа на руках Полкана. Раненая собака опять приползла за хозяином…

Всю ночь старый охотник провозился с Полканом. Отогрел его, промыл рану тёплой водой, а затем зашил её суровыми нитками. Утром на санях он увёз собаку к себе на кордон, за двенадцать километров.

Адрианов на другой день уехал в город. А когда весной проезжал мимо кордона лесника, Полкан встретил его у ворот, радостно визжа и махая хвостом как ни в чем не бывало!

ДОМОЙ, В ЗООПАРК!

Дикие кряковые утки в Алма-Атинском зоопарке свободно летали с одного пруда на другой. Это всем нравилось: одно дело, когда зверь или птица в клетке, и совсем другое, когда над головой посетителей свистят крылья, проносится стайка уток и тут же садится на пруд, взбивая на его поверхности бурунчики волн.

Наступил апрель. Уткам пришла пора вить гнёзда. Они устроились тут же в зоопарке, под кустиками около прудов. Но одна утка почему-то не нашла подходящего места для гнезда. А время нестись наступило. И утиные крылья на этот раз засвистели высоко над зоопарком. Один круг, другой, и в вечерних сумерках утка улетела совсем из зоопарковских прудов, где она вывелась, прожила лето и зиму.

Зоопарк находится на самом краю города. Всего две улицы отделяют его от колхозных садов. Где-то в гуще этих садов утка устроила гнездо и снесла первое яйцо. На другой день второе, потом третье — девять зеленоватых крупных яиц. Но всё это делалось ночами «по секрету», а днём утка плавала и кормилась вместе со всеми в зоопарке.

Однажды утром утки не оказалось в зоопарке. Не появилась она и на другой день. Прошла неделя — утки не было. Мы решили, что она погибла, и вычеркнули её из списков «жителей» зоопарка. Никто из нас тогда не догадался, что утка спокойно сидит на гнезде за городом, в густых кустах, и греет своим теплом девять яиц.

Только на короткое время утка вставала с гнезда, укрывала яйца пухом, надёрганным из своего брюшка, и жадно хватала молодую свежую травку. Затем наскоро пила из арыка — и бегом к гнезду снова греть свои сокровища.

Никто не видел, как вылупились из яиц пуховички-утятки. Вывелись все девять, друг за другом, без отстающих. Утята быстро обсохли, и наступил самый ответственный момент в их жизни. Первый день утята могут обойтись совсем без пищи, и за это время утке надо добраться с ними до озера, где им предстоит вырасти.

И вот началось!

Вытянув шею и озираясь, утка зашагала от гнезда. Утята вперевалку поплелись за ней: впереди самые сильные, последними — кто послабее.

Утка повела вереницу пуховых шариков домой — в родной пруд зоопарка.

Чёрные лапки её крошек благополучно протопали более километра по садам, и все девять оказались в огороде крайней усадьбы. Короткий отдых, и снова в путь. Первую безлюдную улицу утка с утятами пересекла без приключений и опять дала утятам отдохнуть в палисаднике чьего-то дома! На её счастье, собака крепко спала у крыльца, навёрстывая бессонную ночь. Большой серый кот в это время дремал за окном на подоконнике. Он лежал, поджав передние лапки «муфточкой», обвив себя с боку хвостом. Вдруг глаза его широко открылись, как два зеленоватых ёлочных фонарика, — он увидал за окном утку с утятами. Не подозревая опасности, утиное семейство вперевалку прошлёпало лапками мимо и стало удаляться.

Кот вскочил, раздул хвост трубой и как бешеный заносился по квартире. Но все окна были закрыты, а дверь заперта на ключ. Хозяева ушли на работу и закрыли дом.

Утка спокойно провела выводок в огород соседнего дома, потом во двор, нырнула в подворотню и остановилась: перед ней оказалась асфальтированная улица, а за ней забор зоопарка. Машины то и дело проносились мимо, шли люди, ехали велосипедисты. Утята разлеглись в тени под воротами, стали зевать и один за другим уснули. Крошки ещё не умели бояться. Но утка вся взъерошилась, распушилась и приоткрыла клюв, хотя пока ей никто не угрожал.

Кто бы мог подумать, что это дикая, а не домашняя утка с утятами?

Время шло. Наступила вторая половина дня. Утята скоро запросят есть и пить. Надо было довести их до пруда во что бы то ни стало. А утка всё ждала и ждала, когда проедут все машины и пройдут люди. И, наконец, она дождалась. Случайно на несколько минут улица опустела. Утка крякнула как-то по-особенному, повелительно. Утята мгновенно проснулись. Утка ещё раз крякнула призывно и зашагала по асфальту. Вереница утят послушно поплелась сзади. Но улица, как нарочно, опять наполнилась машинами. Они неслись прямо на утиный выводок справа и слева. Утка сгорбилась, взъерошила перья и зашипела, широко открыв клюв. Она не походила сама на себя! А машины всё ближе, ближе, и вот «Волга» уже рядом, но шофёр такси резко затормозил и остановил машину в нескольких шагах, завизжав покрышками колёс на всю улицу. С другой стороны остановился автобус, на него сзади чуть не налетел самосвал. Утка остановила всё движение автотранспорта. Она благополучно перешла улицу, а за ней и длинная цепочка утят.

Прохожие с удивлением останавливались и смотрели на эту странную процессию,

Вот и высокий забор зоопарка. За ним прохладный пруд. Всё было хорошо только до этого препятствия, совершенно непреодолимого для утят, но не для утки: она «вероломно» бросила утят, перелетела через забор, плюхнулась в пруд и призывно закрякала. Утка звала утят с той стороны забора, в котором не было ни одной щёлки.

Утята сбились в тесную пуховую кучку, вытянули шейки и запищали, широко открывая крохотные чёрные клювики. Рядом не стало матери, а голос её звучал откуда-то издалека. Утята хором звали мать, а она их.

Чем бы всё это кончилось — неизвестно. Но в это время на пруд пришли птичницы — работницы зоопарка.

— Смотри, Григорьевна, утка-то наша, которая потерялась! — воскликнула одна из них.

Григорьевна была опытной птичницей. Она работала в зоопарке с самого его основания.

— Верно, она! — согласилась Григорьевна. — Где-то утята должны быть, — и услышала хор тонких пискливых голосков за забором.

Около утят остановилось несколько прохожих. Шли споры, ловить их или нет. Кто-то отгонял собаку из соседнего двора. Но в это время прибежала Григорьевна, собрала всех девять в передник и отнесла на пруд. Утята бросились к матери, словно опытные пловцы. Всё семейство уплыло в дальний конец пруда. Там утка и утята спокойно выбрались на берег.

Они были дома!

КОРМИЛИЦА

Ночью налетела сильная буря. Ураганный ветер нёс мокрый снег вместе с дождём. Деревья в Алма-Атинском зоопарке гнулись и со свистом шумели голыми ветвями. Висячие электрические лампочки на столбах раскачивались, и под ними на аллеях метались из стороны в сторону освещенные пятна,

В эту бурную ночь в клетке у енотки Бульки родились енотята. Она лежала с ними в деревянной будке-гнезде. Ни ветер, ни дождь ей были не страшны: будка была из толстых досок, плотная, без щелей. Булька облизала и высушила новорождённых. Они припали к её соскам и зачмокали.

А над зоопарком ревел ураган, всё возрастая и ломая ветви деревьев. С треском повалилась на аллею толстая белая акация, порвав провода и погасив свет во всём зоопарке. Сильным порывом будку повалило на бок. Холодный дождь со снегом полил прямо на сухое гнездо с семейством енотки…

Булька беспомощно заметалась по клетке. Новорождённые отчаянно запищали. Булька схватила одного енотёнка за голову, перенесла его в угол клетки и положила на мокрый холодный пол. Дождь и ветер хлестали в будке, как и снаружи. Жалобный писк енотёнка стал быстро слабеть: он медленно замерзал.

А Булька неистово носилась по клетке то с одним енотёнком в зубах, то с другим. Она «прятала» их в разные углы, снова схватывала и «перепрятывала», пока они не смолкли.

Трагедию Булькиной семьи увидели только утром. Схватив за шиворот последнего, ещё живого енотёнка, она носилась с ним по клетке..

Енотёнка отобрали, согрели, но молоко у Бульки пропало. Юные натуралисты зоопарка бросились по соседним улицам искать кошку с котятами.

После полудня двое счастливых ребят принесли большую серую кошку с новорождёнными котятами. Их обтёрли мокрой тряпочкой, а потом ею вытерли енотёнка, чтобы он так же пах, как и котята. Этим удалось обмануть кошку, и она приняла подкидыша за своего котёнка.

Долго спорили ребята: оставаться на ночь дежурить около кошки или нет? Но Мурка смотрела такими кроткими глазами, что у юннатов исчезло подозрение о кровожадных намерениях с её стороны. Не могла же она целый день облизывать и кормить своим молоком енотёнка, а ночью съесть его!

«Нет, Мурка не способна на это!» — решили юннаты и ушли домой, заперев на ключ юннатскую комнату.

Утром их ждала совершенно неожиданная неприятность — ни кошки, ни её семейства в комнате не оказалось. Мурка выскочила в открытую форточку. Но где же котята и енотёнок?

В комнате перерыли всё, искали по всему зоопарку, но пропажа не нашлась. Обескураженные юннаты собрались на совещание. Что делать? Где искать енотёнка?

В это время в дверь юннатской комнаты постучали. Вошла женщина. Это у неё вчера ребята купили кошку с котятами. Она держала в руках беглянку, а в корзине копошились котята и енотёнок.

Оказалось, кошка за ночь перетаскала их поодиночке домой, где жила, за несколько кварталов от зоопарка.

Всё семейство опять поселили в юннатской комнате, но дверь и форточку на ночь закрыли.

Так вырос в Алма-Атинском зоопарке совершенно ручной енот, кошкин выкормыш.

На следующий год весной лесник Казакпай медленно ехал по тропе своего объезда. Крики кедровок привлекали его внимание. Внезапно лошадь под ним испуганно захрапела и остановилась, насторожив уши. Перед ней по тропе полз рысёнок.

Казакпай спрыгнул с седла, поднял холодного рысёнка и сунул его за пазуху. Он покопошился в тепле и притих. Лесник повернул коня обратно и поехал в город.

Так полуживой и полуслепой рысёнок попал в приёмыши к нашей Мурке. Она без всякого неудовольствия приняла подкидыша, облизала его, и он зачмокал, припав к соску.

Первую ночь юннаты дежурили около кошки, но она относилась к рысёнку, как к своему родному котёнку, хотя он и был ростом почти с неё.

Рысёнок рос не по дням, а по часам. Через полмесяца он сделался крупнее Мурки, а через месяц стал вдвое больше своей кормилицы. И всё же он продолжал сосать Мурку. Это было удивительное зрелище. Пушистая пёстрая кошка покорно лежала на боку, прищурив глаза. Огромный рысёнок, с урчанием, терзал её соски, и казалось, он пожирал самоё кошку.;

Рысёнок вёл дневной образ жизни. Всю ночь он спал на подстилке, в ящике. Мурке не осталось там даже места, чтобы посидеть. Впрочем, она не спала все ночи напролёт, а ловила мышей на аллеях около клеток зверей. Она таскала добычу в ящик своему приёмышу. Утром он просыпался, зевая и потягиваясь, весь обложенный ночной добычей.

Интересно было наблюдать, как Мурка водила рысёнка по саду, приучая к самостоятельной охоте. Степенно и важно она шагала между кустов, насторожив уши, а рысёнку было неудержимо весело: он прыгал, гонялся за бабочками, пытался ловить мух или подползал к кончику Муркиного хвоста по всем правилам рысьих повадок, полученных по наследству от предков. Прыжок — и кончик хвоста Мурки пойман.

Но солидной взрослой кошке совсем не до забав: раз-раз-раз! — несколько молниеносных пощёчин передней лапкой сразу делали рысёнка серьёзней.

Мурка шла на всё, лишь бы её рысёнку было лучше. Она уступала ему не только постель, но и еду. Рысёнок съедал обе порции молока — за себя и за Мурку. Кошка отходила в сторонку, садилась «пеньком», обвив себя пушистым хвостом, и не мигая смотрела, как ест рысёнок. Если в это время мимо проходил наш старый охотничий сеттер, Мурка мгновенно обращалась в разъярённого дьявола, и пёс, поджав хвост, спешил восвояси. После двух порций молока у рысёнка наступал необузданный прилив игривости, а голодная Мурка убегала в сад ловить мышей. Пришлось кормить их в разных комнатах.

Время шло, рысёнок обратился во взрослую, совершенно ручную рысь. На следующий год Мурка выкормила львёнка, потом двух серебристо-чёрных лисиц.

Исчезновение знаменитой кормилицы было таинственным. Она заканчивала выкармливание очередного подкидыша — барсучонка. С вечера Мурка убежала в сад, принесла одну мышь, и это был последний подарок её выкормышу. Больше Мурка не появлялась. Что с ней случилось, так и не удалось узнать.

КЛАДБИЩЕ АРХАРОВ

Речка Асы всегда привлекала меня обилием в ней форели. В горной речке было удивительно много этой красивой рыбки, быстрой как молния. Кто впервые назвал форелью горного османа, неизвестно: оно прочно установилось за ним у нас в За-илийском Алатау. И в самом деле, осман очень похож на кавказскую форель.

Солнце поднялось высоко и жгло немилосердно. Наши кони выбивались из сил на крутых подъёмах, а мы тащились за ними, держась за хвосты и еле передвигая отяжелевшие ноги. Наконец перевал в долину Дженешке был взят. Я невольно остановил коня, любуясь величественной картиной горных вершин. Здесь ничто не препятствовало глазу для кругового обзора, как в степи. В долине кое-где зеленели посевы, а выше чернели ельники. За ними громоздились снежные вершины с вечными снегами хребтов Кунгей-Алатау. На севере, насколько можно было видеть в сильный бинокль, тянулась равнина. Она упиралась в горы, как в стену, — без всяких холмов и предгорий.

Спуск с перевала занял у нас больше времени, чем подъём. Кони съезжали с крутяков, садясь на зад, по-собачьи. Грохот камешков из-под копыт заполнял всё ущелье. Впрочем, за трудную дорогу мы были награждены встречей с архаром — он как видение возник над тропой, мощный, круторогий, взглянул на нас и мгновенно исчез.

К полудню мы подъехали к кошаре около горы Муюс. Зимой в ней держат по ночам овец. На южных бесснежных склонах они пасутся всю зиму.

Мне приходилось видеть много кошар в Казахстане. Из чего только их не строят! Но перед этой кошарой меня буквально выбросило из седла, и я схватился за фотоаппарат — она была искусно сложена из множества рогов архаров!

Видя моё изумление, проводник улыбнулся: — Айда дальше, пожалуйста, их кладбище там! — И он показал камчой в сторону долины речки Дженешке.

Вечером мы остановили коней в узкой щели, поросшей кустарниками, в самых верховьях ущелий Кок-Су и Кара-арча, На земле всюду лежали рога архаров. Здесь были старые, выбеленные солнцем, были и тёмные. Все рога были только старых архаров с крутыми, могучими спиралями завитков, из которых поднимались стволики шиповника и трава. Костей не было. Вероятно, их растащили волки, грифы и сипы. Только одни пудовые рога.

— Отсюда и возили на кошару, как с кирпичного завода. Кладбище это их. Подыхать сюда приходят со всех гор, — пояснил проводник.

И в самом деле, это было похоже на правду.

Но в чём же дело? Почему только рога старых архаров и нет ни одной пары рожек архариц или молодых самцов? Про кладбище слонов в Африке мне приходилось читать у Г. Бауэра в его «Книге о слонах», но про кладбище архаров ещё никто не слыхал.

Так я и уехал отсюда, не разгадав причины скопления рогов архаров. Ночевали мы на берегу Дженешке.

Утром к нам подъехал знакомый казах — лесной объездчик. Он слез с лошади, и мы закурили. Про кладбище архаров он, конечно, знал. Я задал ему вопрос, мучивший меня со вчерашнего дня, и он объяснил мне, что архары не сбрасывают рога каждый год, как олени, они растут у них до смерти, и поэтому к старости рога делаются такими большими, что свисают ниже морды и не дают щипать траву. Такие архары спускаются в ущелья, где растут кустарники, и питаются ими, однако быстро худеют и дохнут.

Но и после этого «объяснения» я уехал в город, неуверенный, так ли это. Тайна образования кладбища архаров ещё ждёт разгадки.

ТАИНСТВЕННЫЕ ПЕРЬЯ

Кто из охотников не знает остроносой чомги с хохолком на голове, не ноги находятся около самого хвоста, и она не может ходить по земле, как все птицы, а только плавает и ныряет. Застрелить её очень трудно — дробь шлёпает по тому месту, где мгновение назад плыла чомга, а она уже под водой. Чомга высиживает в плавучих гнёздах птенцов, а потомвозит их на спине по озеру и даже ныряет вместе с ними.

В желудке чомги всегда есть проглоченные перья. Но ведь чомги питаются только рыбой и растительностью, — откуда же у них перья? Об этом пишут учёные-орнитологи начиная с прошлого века, но объяснить не могут.

Был чудесный августовский вечер. Кругом на озёрах громыхали выстрелы, знаменуя открытие сезона охоты. Я сидел в лодке, укрывшись в тростниках, с ружьём наготове. Рядом на нешироком плёсе чистой воды плавали резиновые чучела уток. Два чирка поддались обману и плюхнулись в воду рядом с чучелами. Моё ружьё присоединилось к общему хору выстрелов, дважды звучно прогрохотав над плёсом.

Прошло больше часа. Убитых чирков ветерком отнесло в сторону. Уток не было. Солнце низко опустилось над тростниками. В воздухе реяли крупные стрекозы-коромыслы. На носу лодки торчал ствол ружья, нагретый солнцем, и стрекозы то и дело садились на его конец — зелёные, синие, коричневые, с огромными прозрачными глазами, в которых отражалась заря.

Вдруг среди чучел вынырнула большая чомга. Она завертела «рогатой» головой и была явно озадачена, увидев неподвижных уток. Из воды торчали только голова с рыжеватыми бакенбардами на тонкой шее и небольшой горбик спины. Настороженно повертевшись, чомга нырнула. Круги на поверхности зеркальной воды разошлись, и ничто больше не напоминало о её беззвучном появлении.

Так же безмолвно, как привидение, чомга возникла около убитых чирков. Она осмотрелась и уверенно подплыла к одному из них. Сразу по воде поплыли пух и перья — чомга теребила чирка. А потом долго клевала его грудку… Так вот в чём дело! Значит, не только рыбой и растительностью питается чомга. Мясо переваривается в желудке, а перья остаются. Хищные птицы выплёвывают комочки перьев и косточек, а чомга нет.

Теперь мне стало понятно, почему дикие утки поспешно отплывают в сторону, если среди них вынырнет чомга. Они её побаиваются, хотя живую птицу чомга не трогает.

Мне не пришлось больше стрелять в этот вечер, и я вернулся домой с одним чирком, но был очень доволен, что нашёл наконец объяснение таинственным перьям в желудках чомги. Но, быть может, это случайность? По одному наблюдению «приписать» чомге звание хищницы рискованно/Слово остаётся за молодыми учёными-орнитологами. Это им придётся поработать над разгадкой множества тайн в природе. Дикие звери и птицы умеют

Зверев Максим — скачать бесплатно все книги автора Книги 1—7 из 7. Конец белого пятна Жанр: Советская классическая проза Бетпак-Дала… Издавна эта земля зовется голодной степью. Безжизненными кажутся ее просторы, долог и труден путь по ней от колодца к колодцу. И недаром первые научные экспедиции русских ботаников, зоологов и почвоведов захватили только окраины этой огромной пустыни. Центр ее долго оставался на картах всего мира большим белым пятном. Царское правительство очень плохо изучало далекие окраины. Только после Великой Октябрьской революции советские ученые исследовали этот район и белое пятно исчезло с карты нашей родины…. Читать книгу | Скачать книгу | Отзывы о книге По родному краю Жанр: Природа и животные Растительность в каньоне бурно развивается, как в огромной природной оранжерее: влага реки и накаленные солнцем каменные стены создают особо благоприятные условия для произрастания южных деревьев, кустарников и трав…. Читать книгу | Скачать книгу | Отзывы о книге Снежная книга Жанр: Природа и животные Тихо в зимнем лесу. Настолько тихо, что слышен звон в ушах после быстрого перехода на лыжах. Ничто не мешает сидеть на поваленном дереве и думать в этой звенящей тишине. Зимний притихший лес — это рабочий кабинет натуралиста…. Читать книгу | Скачать книгу | Отзывы о книге Таинственные перья (сборник) Жанр: Природа и животные Рассказы писателя-натуралиста Максима Дмитриевича Зверева, собранные в книге «Таинственные перья», — это новые странички из жизни нашей природы. Помимо рассказов об интересных случаях и маленьких открытиях из богатой приключениями жизни автора, в сборник вошло большое повествование о волках в безлюдной пустыне Бетпак-Дала и в горах Тянь-Шаня. Волки живут там совсем не так, как у нас в средней полосе. Из некоторых рассказов читатели узнают о неразгаданных тайнах в жизни зверей и птиц. Разгадать эти тайны — задача, которую должны поставить перед собой школьники, юные исследователи природы.Для начальной школы. Читать книгу | Скачать книгу | Отзывы о книге Там, где белеют палатки юннатов Жанр: Детские приключения По дну узкого ущелья Заилийского Ала-Тау мчится поток. Белая пена и брызги летят в стороны, смачивая прибрежные камни. Густые ели закрыли, как зеленой занавесью, крутой северный склон. Шум воды заглушает все другие звуки. Только резкий крик кедровки долетает из ельников…. Читать книгу | Скачать книгу | Отзывы о книге Ущелье барсов Жанр: Природа и животные Лесной объездчик Петренко много раз проезжал мимо одного из отдаленных ущелий Сюгатинских гор, но свернул по нему впервые. За поворотом он наткнулся на родник. Вода в нем громко журчала, сверкая на солнце, и через несколько метров терялась в камнях…. Читать книгу | Скачать книгу | Отзывы о книге Хозяин небесных гор Жанр: Природа и животные Книга рассказов и повестей старейшего писателя-натуралиста и учёного Максима Дмитриевича Зверева. Много десятилетий провел писатель в горах Тянь-Шаня, в степях и пустынях, накопил интересные наблюдения, написал немало книг о природе Казахстана и Сибири. В книгу «Хозяин небесных гор» наряду с произведениями уже издававшимися, такими, например, как повесть «Волчок из Бетпак-Далы», в книгу вошли новые рассказы: «Под тропой архаров», «Беглец» и другие. Читать книгу | Скачать книгу | Отзывы о книге

Жанры Проза Поэзия Детективы Фантастика Любовные романы Бизнес-литература Детские книги Приключения и путешествия Документальная литература Дом и семья Компьютеры, Технологии, Интернет Научно-образовательная литература Пьесы и драматургия Религиозная литература Энциклопедии Техника Творчество и фольклор Юмор Все жанры Все для учащихся — рефераты, дипломы, справочники