Том появился на тротуаре с ведром известки и длинной кистью в руках. Он оглядел забор, и всякая радость отлетела от него, а дух погрузился в глубочайшую тоску. Тридцать ярдов дощатого забора в девять футов вышиной! Жизнь показалась ему пустой, а существование – тяжким бременем. Вздыхая, он окунул кисть в ведро и провел ею по верхней доске забора, повторил эту операцию, проделал ее снова, сравнил ничтожную выбеленную полоску с необозримым материком некрашеного забора и уселся на загородку под дерево в полном унынии… Он начал думать о том, как весело рассчитывал провести этот день, и скорбь его умножилась. Скоро другие мальчишки пойдут из дому в разные интересные места и поднимут Тома на смех за то, что его заставили работать, — одна эта мысль жгла его, как огнем. Он вынул из кармана все свои сокровища и произвел им осмотр: ломаные игрушки, шарики, всякая дрянь – может, годится на обмен, но едва ли годится на то, чтобы купить себе хотя бы один час полной свободы. И Том опять убрал в карман свои тощие капиталы, оставив всякую мысль о том, чтобы подкупить мальчиков. Но в эту мрачную и безнадежную минуту его вдруг осенило вдохновение. Не более и не менее как настоящее ослепительное вдохновение!
Он взялся за кисть и продолжал не торопясь работать. Скоро из-за угла показался Бен Роджерс – тот самый мальчик, чьих насмешек Том боялся больше всего на свете. Походка у Бена была легкая, подпрыгивающая – верное доказательство того, что и на сердце у него легко, и от жизни он ждет самого лучшего. Он жевал яблоко и время от времени издавал протяжный, мелодичный гудок, за которым следовало: «Динь-дон-дон, динь-дон-дон», — на самых низких тонах, потому что Бен изображал собой пароход. Подойдя поближе, он убавил ход, повернул на середину улицы, накренился на правый борт и стал не торопясь заворачивать к берегу, старательно и с надлежащей важностью, потому что изображал «Большую Миссури» и имел осадку в девять футов. Он был и пароход, и капитан, и пароходный колокол – все вместе, и поэтому воображал, что стоит на капитанском мостике, сам отдавал команду и сам же ее выполнял.
…Том по-прежнему белил забор, не обращая на пароход никакого внимания. Бен уставился на него и сказал: — Ага, попался, взяли на причал!
Ответа не было. Том рассматривал свой последний мазок глазами художника, потом еще раз осторожно провел кистью по забору и опустил, любуясь результатами. Бен подошел и стал рядом с ним. Том проглотил слюну – так ему захотелось яблока, — но упорно работал.
Бен сказал:
— Что, старик, работать приходится, а?
Том круто обернулся и сказал:
— А, это ты, Бен? Я и не заметил.
— Слушай, я иду купаться. А ты не хочешь? Да нет, ты, конечно, поработаешь? Ну, само собой, работать куда интересней.
Том пристально посмотрел на Бена и спросил:
— Что ты называешь работой?
— А это, по-твоему, не работа, что ли?
Том снова принялся белить и ответил небрежно:
— Что ж, может, работа, а может, и не работа. Я знаю только одно – Тому Сойеру она по душе.
— Да брось ты, уж будто бы тебе так нравится белить!
Кисть все так же равномерно двигалась по забору.
— Нравится? А почему же нет? Небось не каждый день нашему брату достается белить забор.
После этого все дело представилось в новом свете. Бен перестал жевать яблоко. Том осторожно водил кистью взад и вперед, останавливаясь время от времени, чтобы полюбоваться результатом, добавлял мазок-другой, опять любовался результатом, а Бен следил за каждым его движением, проявляя все больше и больше интереса к делу. Вдруг он сказал:
— Слушай, Том, дай мне побелить немножко.
Том задумался и сначала как будто готов был согласиться, а потом вдруг передумал:
— Нет, Бен, все равно ничего не выйдет. Тетя Полли прямо трясется над этим забором; понимаешь, он выходит на улицу – если б это была та сторона, что во двор, она бы и слова не сказала, да и я тоже. Она прямо трясется над этим забором. Его знаешь как надо белить? По-моему, разве один мальчик из тысячи, а то и из двух тысяч сумеет выбелить его как следует.
— Да что ты? Слушай, пусти хоть попробовать, хоть чуть-чуть. Том, я бы тебя пустил, если б ты был на моем месте.
— Бен, я бы с радостью, честное индейское! Да ведь как быть с тетей Полли? Джиму тоже хотелось покрасить, а она не позволила. Сиду хотелось, она и Сиду не позволила. Видишь, какие дела? Ну-ка возьмешься ты белить забор, а вдруг что-нибудь…
— Да что ты, Том, я же буду стараться. Ну, пусти, я попробую. Слушай, я тебе дам серединку от яблока.
— Ну, ладно.. Хотя нет, Бен, лучше не надо. Я боюсь.
— Я все яблоко тебе отдам!
Том выпустил кисть из рук с виду не очень охотно, зато с ликованием в душе. И пока бывший пароход «Большая Миссури» трудился в поте лица на солнцепеке, удалившийся от дел художник, сидя в тени на бочонке, болтал ногами, жевал яблоко и обдумывал дальнейший план «избиения младенцев». За ним дело не стало. Мальчики ежеминутно пробегали по улице; они подходили, чтобы посмеяться над Томом, — и оставались белить забор. Когда Бен выдохся, Том продал следующую очередь Билли Фишеру за подержанного бумажного змея, а когда тот устал белить, Джонни Миллер купил очередь за дохлую крысу с веревочкой, чтобы удобней было вертеть, и т.д. и т.д., час за часом. К середине дня из бедного мальчика, близкого к нищете, Том стал богачом и буквально утопал в роскоши. Кроме уже перечисленных богатств у него имелось: двенадцать шариков, сломанная губная гармоника, осколок синего бутылочного стекла, чтобы глядеть сквозь него, пустая катушка, ключ, который ничего не отпирал, кусок мыла, хрустальная пробка от графина, оловянный солдатик, пара головастиков, шесть хлопушек, одноглазый котенок, медная дверная ручка, собачий ошейник без собаки, чертенок от ножа, четыре куска апельсиновой корки и старая оконная рама. Том отлично провел все это время, ничего не делая и веселясь. А забор был покрыт известкой в три слоя! Если б у него не кончилась известка, он разорил бы всех мальчишек в городе.
Том подумал, что жить на свете не так уж плохо. Сам того не подозревая, он открыл великий закон, управляющий человеческими действиями, а именно: для того, чтобы мальчику или взрослому захотелось чего-нибудь, нужно только одно – чтобы этого было нелегко добиться. Если бы Том был великим и мудрым мыслителем вроде автора этой книги, он сделал бы вывод, что работа – это то, что человек обязан делать, а игра – то, чего он делать не обязан. И это помогло бы ему понять, почему делать искусственные цветы или носить воду в решете есть работа, а сбивать кегли или восходить на Монблан – забава. Есть в Англии такие богачи, которым нравится в летнюю пору править почтовой каретой, запряженной четвериком, потому что это стоит им бешеных денег; а если б они получали за это жалованье, игра превратилась бы в работу и потеряла всякий интерес.
2. Малярные работы
Наступило летнее субботнее утро. Все дышало свежестью и прохладой, солнечные лучи пронизывали листву деревьев и радостно играли бликами на песчаной тропинке, ведущей к воротам.
Из ворот дома Сойеров появился Том с ведром известки и длинной кистью. Он оглядел забор, и радостное выражение мгновенно слетело с его лица. Душа Тома погрузилась в глубокое уныние. Забор представлял собой сооружение длиной около двадцати пяти метров и высотой чуть меньше трех. Наказание, наложенное тетей Полли, заключалось в том, что провинившийся племянник должен был всю субботу производить малярные работы, а проще говоря — красить забор.
Том со вздохом обмакнул кисть в известку и провел тонкую белую полосу по серой шершавой доске. Какой ничтожно малой казалась эта полоса по сравнению с безбрежным некрашеным пространством!
Том вспомнил, как весело собирался провести этот выходной день, и горе его возросло еще больше. Скоро другие мальчики выйдут на улицу и отправятся в разные интересные места. Нет сомнений, что они будут издеваться над тем, что Тома заставили работать. Надо заметить, что Том терпеть не мог, когда над ним смеялись.
Он со вздохом вытащил из кармана все свои сокровища и стал внимательно рассматривать их. Здесь были сломанные игрушки, алебастровые шарики, обрывки веревки, но вся эта ерунда могла сгодиться только на то, чтобы купить себе не больше пяти минут свободы. Пришлось рассовывать свои жалкие капиталы по карманам. Идея с подкупом других мальчиков не оправдала себя, и требовалась новая, более продуктивная. В эту мрачную минуту Тома вдруг осенило. Блестящая, гениальная мысль, настоящее вдохновение!
Он взялся за кисть и не торопясь, основательно, принялся красить шершавые доски. Скоро из-за угла показался Бен Роджерс — острый на язык мальчишка, насмешек которого Том опасался не без оснований. Бен жевал большое яблоко и время от времени издавал протяжный, мелодичный свист, после чего переходил на низкие частоты и гудел, словно самый настоящий пароход, который и изображал весьма похоже.
Подойдя поближе, Бен убавил ход и стал рядом с Томом, громко чавкая и очень серьезно, за капитана, отдавая самому себе команды.
— Право руля! Задний ход! Эй, на берегу! Принимай швартов!
Тот по-прежнему белил забор, не обращая на него никакого внимания. Уяснив, что завистливых взглядов приятеля ему не дождаться, Бен перешел в наступление.
— Ага, попался!
Ответа не последовало. Том, словно живописец, пристально, прищурив глаза, любовался своим последним мазком. Бен оторопело уставился на него, потом подошел и стал рядом с Томом. Яблоко у него в руке источало такой сладкий аромат, что Том поневоле проглотил слюну.
— Что, Том, работать заставляют? — небрежно бросил Бен.
Том резко обернулся в его сторону и подскочил, будто от неожиданности.
— Фу, это ты, Бен, — облегченно протянул он. — Я и не заметил.
— Слушай, я иду купаться, — деловито продолжал Бен. — Хочешь тоже пойти? Хотя, нет, конечно. Тебе придется работать.
Том пристально посмотрел на Бена.
— О какой работе ты говоришь?
— Как, то есть? Это, по-твоему, не работа, что ли?
Бен насмешливо кивнул в сторону забора. Том снова взялся за кисть.
— Кому как, — невозмутимо ответил он. — Может, работа, а может, и нет. Я знаю одно: Тому Сойеру она нравится.
— Чего? Ты хочешь сказать, что ты любишь белить заборы?
Том равномерно задвигал кистью по шершавой доске.
— А почему ты так удивляешься? Тебе что, каждый день достается белить забор, Бен?
Дело приняло совсем другой оборот. Бен перестал жевать яблоко. Том осторожно водил кистью вверх-вниз, останавливаясь время от времени, чтобы отойти на пару шагов и полюбоваться результатом. Бен следил за каждым его движением, проявляя все большую заинтересованность.
Прошло три минуты.
— Слушай, Том, дай мне побелить немножко, — наконец выдавил Бен.
Том задумался и в первый момент как будто готов был согласиться, но потом вдруг передумал.
— Нет, Бен, ничего не получится, — помотал он головой. — Для тети Полли очень важно, чтобы забор был покрашен как следует. Понимаешь, если б это была та сторона, что выходит во двор, она бы слова не сказала. Но речь идет о фасаде. Он смотрит на улицу. Его знаешь как надо белить? Может, один мальчик из тысячи, а то и из двух тысяч сумеет покрасить, как она требует.
Бен нетерпеливо затоптался на месте.
— Слушай, пусти меня попробовать, хоть чуть-чуть. Том, я бы тебя пустил, если б ты был на моем месте.
— Бен, я бы с радостью, честное слово! — воскликнул Том, округляя честные глаза. — Только тетя Полли… Нет, она ни за что не разрешит. Джиму тоже хотелось покрасить, а она не дала. Сиду хотелось, она и Сиду не позволила. А теперь представь: я тебе доверю, а вдруг что-то не так…
— Том, я же буду стараться. Хочешь, я тебе дам серединку от яблока?
— Ну, ладно… Хотя нет, Бен, лучше не надо. Я боюсь.
— Я все яблоко тебе отдам!
Том с выражением мучительного сомнения на лице выпустил кисть из рук. Душа его ликовала. И пока бывший пароход трудился в поте лица на солнцепеке, удалившийся от дел живописец, уселся в тени, принялся болтать ногами, жевать хрустящее яблоко и обдумывать дальнейший план обеспечения всеобщей занятости.
За новыми малярами дело не стало. История Бена Роджерса повторилась еще неоднократно. То один, то другой мальчик пробегал по улице, и каждый из них подходил, чтобы поиздеваться над Томом, после чего оставался белить забор. Когда Бен устал, Том продал следующую очередь Билли Фишеру за подержанного бумажного змея. Его место заступил Джонни Миллер, купив право на малярные работы за дохлую крысу на веревочке, чтобы ее удобнее было вертеть.
Время шло. К середине дня Том, еще утром имевший в кармане жалкие гроши, стал богачом и буквально утопал в роскоши. Кроме ценностей, полученных от Бена, Билли и Джонни, теперь у него было двенадцать алебастровых шариков, сломанная губная гармошка, осколок синего бутылочного стекла, пустая катушка, ключ, который ничего не отпирал, кусок мела, хрустальная пробка от графина, оловянный солдатик, пара головастиков, шесть хлопушек, одноглазый котенок, медная дверная ручка, собачий ошейник без собаки, черенок от ножа, четыре куска апельсинной корки и старая оконная рама. На заборе по всей длине и высоте сохла аккуратно нанесенная в три слоя известка, и если бы побелка не кончилась, Том вне всякого сомнения разорил бы всех городских мальчишек.
Великолепный маляр
Наступила суббота. Летняя природа сияла — свежая, кипящая жизнью. В каждом сердце звенела песня, а если сердце было молодое, песня изливалась из уст. Радость была на каждом лице, каждый шагал упруго и бодро. Белые акации стояли в цвету и наполняли воздух ароматом. Кардифская гора, возвышавшаяся над городом, покрылась зеленью. Издали она казалась Обетованной землей — чудесной, безмятежной, заманчивой.
Том вышел на улицу с ведром известки и длинной кистью. Он окинул взглядом забор, и радость в одно мгновенье улетела у него из души, и там — воцарилась тоска. Тридцать ярдов [Ярд — английская мера длины, равна 0,91 метра; в футе 0,3 метра] деревянного забора в девять футов вышины! Жизнь показалась ему бессмыслицей, существование — тяжелою ношею. Со вздохом обмакнул он кисть в известку, провел ею по верхней доске, потом проделал то же самое снова и остановился: как ничтожна белая полоска по сравнению с огромным пространством некрашеного забора! В отчаянии он опустился на землю под деревом. Из ворот выбежал вприпрыжку Джим. В руке у него было жестяное ведро.
Он напевал песенку “Девушки Буффало”. Ходить за водой к городскому насосу Том всегда считал неприятным занятием, но сейчас он взглянул на это дело иначе. От вспомнил, что у насоса всегда собирается много народу: белые, мулаты, [Мулаты — потомки от смешанных браков белых и негров] чернокожие; мальчишки и девчонки в ожидании своей очереди сидят, отдыхают, ведут меновую торговлю игрушками, ссорятся, дерутся, балуются. Он вспомнил также, что хотя до насоса было не более полутораста шагов, Джим никогда не возвращался домой раньше чем через час, да и то почти всегда приходилось бегать за ним.
— Слушай-ка, Джим, — сказал Том, — хочешь, побели тут немножко, а за водою сбегаю я.
Джим покачал головой и сказал:
— Не могу, масса [Масса — испорченное английское слово “мастэр”, то есть барчук, молодой господин. Так прислуга называет господских детей] Том! Старая хозяйка велела, чтобы я шел прямо к насосу и ни с кем не останавливался по пути. Она говорит: “Я уж знаю, говорит, что масса Том будет звать тебя белить забор, так ты его не слушай, а иди своей дорогой”. Она говорит: “Я сама, говорит, пойду смотреть, как он будет белить”.
— А ты ее не слушай! Мало ли что она говорит, Джим! Давай сюда ведро, я мигом сбегаю. Она и не узнает.
— Ой, боюсь, масса Том, боюсь старой миссис! Она мне голову оторвет, ей-богу, оторвет!
— Она! Да она пальцем никого не тронет, разве что стукнет наперстком по голове — вот и все! Кто же на это обращает внимание? Говорит она, правда, очень злые слова, ну, да ведь от слов не больно, если только она при этом не плачет. Джим, я дам тебе шарик. Я дам тебе мой белый алебастровый шарик.
Джим начал колебаться.
— Белый шарик, Джим, отличный белый шарик!
— Так-то оно так, вещь отличная! А только все-таки, масса Том, я крепко боюсь старой миссис.
— И к тому же, если ты захочешь, я покажу тебе мой волдырь на ноге.
Джим был всего только человек и не мог не поддаться такому соблазну. Он поставил ведро на землю, взял алебастровый шарик и, пылая любопытством, смотрел, как Том разбинтовывает палец ноги, но через минуту уже мчался по улице с ведром в руке и мучительной болью в затылке, между тем как Том принялся деятельно мазать забор, а тетушка покидала поле битвы с туфлей в руке и торжеством во взоре.
Но энергии хватило у Тома ненадолго. Он вспомнил, как весело собирался провести этот день, и на сердце у него стало еще тяжелее. Скоро другие мальчики, свободные от всяких трудов, выбегут на улицу гулять и резвиться. У них, конечно, затеяны разные веселые игры, и все они будут издеваться над ним за то, что ему приходится так тяжко работать. Самая мысль об этом жгла его, как огонь. Он вынул из карманов свои сокровища и стал рассматривать их: обломки игрушек, шарики и тому подобная рухлядь; всей этой дребедени, пожалуй, достаточно, чтобы оплатить три—четыре минуты чужого труда, но, конечно, за нее не купишь и получаса свободы! Он снова убрал свое жалкое имущество в карман и отказался от мысли о подкупе. Никто из мальчишек не станет работать за такую нищенскую плату. И вдруг в эту черную минуту отчаяния на Тома снизошло вдохновение! Именно вдохновение, не меньше — блестящая, гениальная мысль.
Он взял кисть и спокойно принялся за работу. Вот вдали показался Бен Роджерс, тот самый мальчишка, насмешек которого он боялся больше всего. Бен не шел, а прыгал, скакал и приплясывал — верный знак, что на душе у него легко и что он многого ждет от предстоящего дня. Он грыз яблоко и время от времени издавал протяжный мелодический свист, за которым следовали звуки на самых низких нотах: “дин-дон-дон, дин-дон-дон”, так как Бен изображал пароход. Подойдя ближе, он убавил скорость, стал посреди улицы и принялся, не торопясь, заворачивать, осторожно, с надлежащею важностью, потому что представлял собою “Большую Миссури”, сидящую в воде на девять футов. Он был и пароход, и капитан, и сигнальный колокол в одно и то же время, так что ему приходилось воображать, будто он стоит на своем собственном мостике, отдает себе команду и сам же выполняет ее.
— Стоп, машина, сэр! Динь-дилинь, динь-дилинь-динь!
Пароход медленно сошел с середины дороги, и стал приближаться к тротуару.
— Задний ход! Дилинь-дилинь-динь!
Обе его руки вытянулись и крепко прижались к бокам.
— Задний ход! Право руля! Тш, дилинь-линь! Чшш-чшш-чшш!
Правая рука величаво описывала большие круги, потому что она представляла собой колесо в сорок футов.
— Лево на борт! Лево руля! Дилинь-динь-динь! Чшш-чшш-чшш!
Теперь левая рука начала описывать такие же круги.
— Стоп, правый борт! Дилинь-динь-динь! Стоп, левый борт! Вперед и направо! Стоп! — Малый ход! Динь дилинь! Чуу-чуу-у! Отдай конец! Да живей, пошевеливайся! Эй, ты, на берегу! Чего стоишь! Принимай канат! Носовой швартов! [Швартов — канат, которым корабли причаливают к сваям пристани] Накидывай петлю на столб! Задний швартов! А теперь отпусти! Машина остановлена, сэр! Дилинь-динь-динь! Шт! шт! шт! (Машина выпускала пары.)
Том продолжал работать, не обращая на пароход никакого внимания. Бен уставился на него и через минуту сказал:
— Ага! Попался!
Ответа не было. Том глазами художника созерцал свой последний мазок, потом осторожно провел кистью опять и вновь откинулся назад — полюбовался. Бен подошел, и встал рядом. У Тома слюнки потекли при виде яблока, но он как ни в чем не бывало упорно продолжал свою работу. Бен оказал:
— Что, брат, заставляют работать?
Том круто повернулся к нему:
— А, это ты, Бен! Я и не заметил.
— Слушай-ка, я иду купаться… да, купаться! Небось и тебе хочется, а? Но тебе, конечно, нельзя, придется работать. Ну конечно, еще бы!
Том посмотрел на него и сказал:
— Что ты называешь работой?
— А разве это не работа?
Том снова принялся белить забор и ответил небрежно:
— Может, работа, а может, и нет. Я знаю только одно: Тому Сойеру она по душе.
— Да что ты? Уж не хочешь ли ты оказать, что для тебя это занятие — приятное?
Кисть продолжала гулять по забору.
— Приятное? А что же в нем такого неприятного? Разве мальчикам каждый день достается белить заборы?
Дело представилось в новом свете. Бен перестал грызть яблоко. Том с упоением художника водил кистью взад и вперед, отступал на несколько шагов, чтобы полюбоваться эффектом, там и сям добавлял штришок и снова критически осматривал сделанное, а Бен следил за каждым его движением, увлекаясь все больше и больше. Наконец оказал:
— Слушай, Том, дай и мне побелить немножко!
Том задумался и, казалось, был готов согласиться, но в последнюю минуту передумал:
— Нет, нет, Бен… Все равно ничего не выйдет. Видишь ли, тетя Полли ужасно привередлива насчет этого забора: он ведь выходит на улицу. Будь это та сторона, что во двор, другое дело, но тут она страшно строга — надо белить очень и очень старательно. Из тысячи… даже, пожалуй, из двух тысяч мальчиков найдется только один, кто сумел бы выбелить его как следует.
— Да что ты? Вот никогда бы не подумал. Дай мне только попробовать… ну хоть немножечко. Будь я на твоем месте, я б тебе дал. А, Том?
— Бен, я бы с радостью, честное слово, но тетя Полли… Вот Джим тоже хотел, да она не позволила. Просился и Сид — не пустила. Теперь ты понимаешь, как мне трудно доверить эту работу тебе? Если ты начнешь белить, да вдруг что-нибудь выйдет не так…
— Вздор! Я буду стараться не хуже тебя. Мне бы только попробовать! Слушай: я дам тебе серединку вот этого яблока.
— Ладно! Впрочем, нет, Бен, лучше не надо… боюсь я…
— Я дам тебе все яблоко — все, что осталось.
Том вручил ему кисть с видимой неохотой, но с тайным восторгом в душе. И пока бывший пароход “Большая Миссури” трудился и потел на припеке, отставной художник сидел рядом в холодке на каком-то бочонке, болтал ногами, грыз яблоко и расставлял сети для других простаков. В простаках недостатка не было: мальчишки то и дело подходили к забору — подходили зубоскалить, а оставались белить. К тому времени, как Бен выбился из сил, Том уже продал вторую очередь Билли Фишеру за совсем нового бумажного змея; а когда и Фишер устал, его сменил Джонни Миллер, внеся в виде платы дохлую крысу на длинной веревочке, чтобы удобнее было эту крысу вертеть, — и так далее, и так далее, час за часом. К полудню Том из жалкого бедняка, каким он был утром, превратился в богача, буквально утопающего в роскоши. Кроме вещей, о которых мы сейчас говорили, у него оказались двенадцать алебастровых шариков, обломок зубной “гуделки”, [“Гуделка” — крохотный музыкальный инструмент со стальным язычком; его держат зубами; играют на нём, ударяя пальцем по концу язычка] осколок синей бутылки, чтобы глядеть сквозь него, пушка, сделанная из катушки для ниток, ключ, который ничего не хотел отпирать, кусок мела, стеклянная пробка от графина, оловянный солдатик, пара головастиков, шесть хлопушек, одноглазый котенок, медная дверная ручка, собачий ошейник — без собаки, — рукоятка ножа, четыре апельсиновые корки и старая, сломанная оконная рама.
Том приятно и весело провел время в большой компании, ничего не делая, а на заборе оказалось целых три слоя известки! Если бы известка не кончилась, он разорил бы всех мальчиков этого города.
Том оказал себе, что, в сущности, жизнь не так уж пуста и ничтожна. Сам того не ведая, он открыл великий закон, управляющий поступками людей, а именно: для того чтобы человек или мальчик страстно захотел обладать какой-нибудь вещью, пусть эта вещь достанется ему возможно труднее. Если бы он был таким же великим мудрецом, как и автор этой книги, он понял бы, что Работа есть то, что мы обязаны делать, а Игра есть то, что мы не обязаны делать. И это помогло бы ему уразуметь, почему изготовлять бумажные цветы или, например, вертеть мельницу — работа, а сбивать кегли и восходить на Монблан [Монблан — гора в Швейцарии] — удовольствие. В Англии есть богачи-джентльмены, которые в летние дни управляют четверкой, везущей омнибус за двадцать — тридцать миль, только потому, что это благородное занятие стоит им значительных денег; но, если бы им предложили жалованье за тот же нелегкий труд, развлечение стало бы работой, и они сейчас же отказались бы от нее.
Некоторое время Том не двигался с места; он размышлял над той существенной переменой, какая произошла в его жизни, а потом направил свои стопы в главный штаб — рапортовать об окончании работы.
Читатели романа «Приключения Тома Сойера» до сих пор задаются вопросом: насколько реалистично описал Марк Твен хрестоматийную историю с побелкой забора? Лучший способ разобраться — попробовать проникнуть в замысел самого автора. В этом помогут, как ни странно, «показания» иллюстраторов, чьи рисунки к данному эпизоду заметно разнятся и расходятся с текстом.
Том красит забор — «дырявую» изгородь. Иллюстрация Т. Уильямса, 1876 год.
Том убегает от тёти Полли, карабкаясь на сплошной дощатый забор. Иллюстрация Т. Уильямса, 1876 год.
Марк Твен за работой. Иллюстрация Т. Уильямса к книге М. Твена «Бродяга за границей», 1880 год.
Дом, в котором вырос Сэмюэл Клеменс, и идеально побелённый «забор Тома Сойера». Ганнибал, 2000-е годы. Фото Э. Балета/http://wikien 4.appspot.com.
Состязание по покраске забора. Ганнибал, конец 1950-х годов. Фото с сайта http://explorehannibal.com.
‹
›
Взгляд художника
Самым плодовитым иллюстратором книг Марка Твена по праву считается американский художник Трумэн Уильямс (1839—1897). Именно его глазами увидели главных героев и их историю первые читатели романа «Приключения Тома Сойера», опубликованного в 1876 году. Уильямс сделал к нему 160 иллюстраций, из них 35 украшали заголовки ко всем главам. Писатель его работой остался доволен.
Спустя 65 лет известный американский график, дизайнер и иллюстратор книг Уоррен Чеппел (1904–1991) сравнил девять рисунков к истории с побелкой забора — да-да, именно этот излюбленный художниками эпизод привлёк его внимание — и отметил неточность, даже некоторую небрежность своего коллеги в работе с романом Твена: «Очевидно, что Уильямс не всегда заботился о чтении текста. Будучи первым, кто изобразил эпизод с побелкой забора, он легкомысленно использовал изгородь (rail fence) вместо описанного дощатого забора (board fence)».
Являясь, как и Марк Твен, носителем английского языка, Чеппел, конечно, не спутал бы названия двух этих ограждений. К тому же кажется невероятным, чтобы Уильямс был плохо знаком с романом. Равняться художнику-первопроходцу было не на кого, единственным ориентиром в работе ему служил авторский текст, к тому же небольшая по объёму книга переполнена иллюстрациями. И всё же он изобразил невысокое ограждение из раздельных продольных досок, как ему казалось, более подходящее к описанной истории и к окружающей обстановке, нежели задумал Марк Твен. За 140 лет с момента первой публикации «Приключений Тома Сойера» не так уж много иллюстраторов последовали примеру Уильямса. Большинство из них по сей день рисуют не фермерский забор — кстати, по-прежнему популярный в некоторых американских штатах, — а классический сплошной из досок, расположенных вертикально (реже горизонтально). И это правильно.
Легко представить, что имел в виду писатель: забор из неровных досок разной длины, с щелями или мелкими просветами, прибитых к горизонтальным перекладинам. Верхнюю перекладину и попытался покрасить Том, по остальным же ловкий мальчишка мог влезть наверх. Правда, прыгать вниз оттуда было уже небезопасно. И что вы думаете? Иллюстрируя эпизод из первой главы, где Том удирает от тёти Полли, Уильямс изобразил, как маленький проказник карабкается именно на такой забор.
А что задумал автор?
Вот тебе на! Два разных забора! Выходит, художник не только внимательно изучил текст, но и подстраховался на все случаи. Это подтверждает и первая иллюстрация к роману: на ней видно, что дом Тома с разных сторон окружают заборы различного типа. В зависимости от ситуации Уильямс использовал их по собственному усмотрению, подыгрывая то писателю, то его герою. И всё же он, как и другие иллюстраторы романа, не отразил главную особенность ограждения, о которой Твен, между прочим, говорил не раз.
Дело вовсе не в конструкции забора. Сама по себе она едва ли привлечёт внимание читателя, разве что любителя изучать геометрию деревянных построек. Главное — высота ограждения: 9 футов, или 2,74 м. Она сразу бросается в глаза, однако при ближайшем рассмотрении выглядит неправдоподобно в данной истории. Так в чём же дело? Почему автор настойчиво повторяет: high board fence — высокий дощатый забор?
Сдаётся мне, ещё ни одна изгородь не остановила убегающего от наказания сорванца, да и перспектива покрасить её вряд ли привела бы его в отчаяние. Иное дело «масштаб бедствия»: шутка ли, побелить в три слоя площадь в 75 м2! Для этого потребовалась бы целая ватага юных маляров. Вот и Том, окинув взглядом забор и прикинув объём работы, быстро смекнул, что день будет прожит зря. Осознав, что запланированные забавы оказались под угрозой, смышлёный мальчишка нашёл поистине гениальное решение возникшей проблемы. И вот уже выстроилась очередь из простаков, готовых побелить забор за Тома да ещё заплатить за эту привилегию.
В сущности, у Марка Твена не было выбора. Желая произвести на читателя должное впечатление, писатель закрыл глаза на нереалистичность некоторых деталей этой истории. Вот почему он не только указал точные размеры забора, намеренно преувеличив его высоту, но и — для усиления эффекта — сравнил ничтожную полоску, побелённую Томом, с пространным материком некрашеного забора. Надо ли говорить, что такое сравнение не вяжется с невысокой «дырявой» изгородью или, скажем, со штакетником, который любят изображать современные иллюстраторы романа.
Прочие детали
Какой кистью красил забор Том Сойер? Даже тут мнения художников разделились. Одни, в том числе Трумэн Уильямс, словно желая облегчить герою задачу, вручили ему побелочную кисть. Благодаря прямоугольной форме, размерам и малому весу ею удобно, а главное продуктивно красить большую площадь. Однако ручка у неё короткая, поэтому либо забор должен быть невысокий, либо нужна стремянка (бочка, ящик…). Художники выбрали первое, но в планы автора ни то ни другое не входило. И он вложил в руки мальчику круглую маховую кисть с длинной ручкой. Она позволяла ребёнку дотянуться с земли до верхнего края забора, но работу не облегчала, напротив, требовала от него больше усилий и времени. Как тут не вспомнить, что накануне неизбежного наказания решимость тёти Полли превратить субботний праздник Тома в каторжную работу была тверда, как алмаз. Сказано — сделано.
Ещё одна важная деталь — реальный расход жидкой побелки, которая потребовалась бы для покраски забора. Этот расход зависит от способа нанесения краски, типа поверхности и консистенции раствора. Считается, что в среднем на 1 м2 гладкой поверхности требуется пол-литра готовой побелки. При покраске неопытным маляром шероховатого деревянного забора, к тому же не самой экономичной кистью, расход краски, конечно, будет больше. Никакого ведра побелки не хватит, чтобы покрыть тремя густыми слоями простирающийся на 30 ярдов — 27,43 м — в длину непомерно высокий забор. Но лучше один раз увидеть, чем сто раз прочитать. Понаблюдать за тем, как Том и компания красили забор, можно, посмотрев фрагмент отечественного фильма «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна» (1981 год).
Гвоздь программы
Суета вокруг забора продолжается до сих пор. Неутомимого на выдумки и обаятельного персонажа Марка Твена давно полюбили во всём мире. Желающих повторить «подвиги» озорного мальчугана всегда хватало. Вот уже 62 года в честь него проводится фестиваль «Национальные дни Тома Сойера» в городе Ганнибал, штат Миссури. Здесь провёл детство будущий писатель Марк Твен, а тогда просто Сэмюэл Клеменс, который, кстати, выбрал самого себя в качестве одного из прототипов Тома Сойера. А в книге события происходили в вымышленном городке Сент-Питерсберге, «списанном» с Ганнибала.
С тех пор как мероприятие получило статус национального, его приурочили ко Дню независимости США. Ежегодно в начале июля в Ганнибал съезжаются гости и туристы из всех уголков Америки. Гвоздь программы — конкурс живописцев по забору. Желающих поработать кистью всегда хоть отбавляй! Когда-то мальчишки дружно на скорость белили «забор Тома Сойера» у бывшего дома семьи Клеменсов (теперь здесь располагается музей писателя). В наши дни каждый участник красит персональный мини-забор, сколоченный из нескольких досок. Оцениваются его костюм — наряд Тома Сойера, скорость и качество работы. 12-летний победитель последнего конкурса признался в интервью местному изданию: чтобы стать лучшим в этом состязании, нужно много практиковаться, сам он тренировался целую неделю. Интересно, что бы сказал на это виновник торжества?
Светило науки — 28 ответов — 0 раз оказано помощи
В старой патриархальной Америке без телевизоров и других электронных устройств, без самолетов и машин стоит городок Сант-Питерсберг. В нем живет мальчик Том Сойер. Том — сирота, его воспитывает тетушка. Тетушка любит племянника, но она слишком строга к нему, она считает, что потакать детям — портить их характер. Том большой шалун и озорник. За то, что он без спроса купается в речке, тетушка заставляет его в выходной день красить забор. Том красит забор с таким видом, будто эту работу ему дали в награду. Его уловка приносит плоды: вот уже другие мальчишки выпрашивают у Тома право хоть немножечко покрасить забор. Какой хитрец этот Том Сойер!
Том не любит учиться и ходить в школу, но происходит событие, которое немного примиряет его со школьными буднями: в классе появляется новенькая девочка, и Том немедленно влюбляется в нее. Девочку зовут Бекки Тетчер.
Не только любовь волнует юного Тома, он не может жить без приключений. Вместе со своим приятелем Геком Том отправляется на кладбище и случайно становится там свидетелем убийства добропорядочного гражданина. Преступник — индеец Джо умудрился обвинить честного человека Меффа Поттера в том, что в беспамятстве тот убил доктора. Гек и Том в ужасе. Они вынуждены молчать, опасаясь мести индейца.
Мало мальчишкам было приключений на кладбище! Они решают убежать из дома. Том, Гек и соседский мальчик Гаспер сплавляются на плоту до ближайшего острова и поселяются там. Они играют в пиратов, а дома плачут их родственники, считая детей утонувшими. Триумфальное возвращение ребят надолго запомнилось жителям города, ведь они вернулись на свои похороны.
И вновь начались суровые школьные будни. Том берет на себя вину Бекки за порванную книгу и его жестоко наказывает учитель. Тогда еще в школах Америки детей пороли розгами. Том с честью выдержал порку.
В каникулы над Меффом Поттером состоялся суд. Том пересилил свой страх и честно рассказал про все, что произошло на кладбище. За это жители города зауважали Тома, а Том все еще продолжает бояться мести индейца.
Гек и Том пускаются в новые приключения, друзья решили отыскать клад и вновь встречаются с преступниками.
После каникул в городок возвращается Бекки. Том и Бекки случайно заблудились в большой пещере, Том вел себя героически: защищал и оберегал Бекки. Дети измучились, пока нашли выход. Там в пещере Том вновь втречает индейца, убегает от него и понимает, что индеец именно там закопал клад.
Наконец, мальчишки находят сундук с золотом и становятся богачами. Гека усыновляет вдова судьи, его судьба теперь стала гораздо определеннее. Том уговаривает Гека смириться с порядками богатого дома. На этой добродушной ноте и заканчивает Марк Твен свое повествование о шаловливых американских мальчишках.
Эта книга мне очень понравилась, потому что в ней рассказывается о том, как люди жили раньше, как учились дети, какими были учителя. Всегда интересно узнавать, как изменилось все кругом за такой долгий срок. И еще мне понравился Том, потому что он, хоть и озорной, но добрый мальчик, который может выдумать множество приключений и защитить девочку.