Мария сергеевна рассказ в крупина

В этом году была такая длинная и такая теплая осень, что, казалось, и зима не наступит. Нет, наступила. Уже и приходила несколько раз, были даже метели, заморозки, но все потом таяло, хлюпало под ногами. Московские мостовые были как лотки с грязной снежной жижей. Воздух города и без того тяжелый прессовался еще и выхлопными газами, которых зимой становилось больше. Моторы, остывшие за ночь, подолгу грели. Также много выхлопа копилось на перекрестках у светофоров.

Все поверили, что наступила зима, когда однажды утром город покрыл пушистый снег. Он шел тихо и празднично. Дети вытаскивали ладошки из варежек и ловили снежинки. Снег все шел и шел, будто небо так долго копило его запасы, именно такого, легкого узорного, копило до тех пор, пока не увидело, что земля готова его принять и сохранить.

Бездомная старуха, которая питалась, собирая пищу из помоек и мусорных баков, тоже когда-то была девочкой, и в ее жизни были такие радостные снега, но уже за такими занесенными снегом стеклами, что уже было и не разглядеть и не вспомнить. Снег для старухи означал одно: окончательно пришла зима и как-то надо было пережить пять месяцев до следующего тепла. Все-таки главное в холода — ночлег — у старухи был. Ее пускал в кочегарку тоже уже пенсионер Николай. Когда-то она учила его детей. Он узнал ее на улице, сразу понял по ее виду ее состояние и привел в кочегарку. Кочегарка уже была не на мазуте, не на угле, на газе, там было чистенько, даже уютно, и старуха молилась Богу, чтобы Николай не заболел, не запил.

Кочегарка была в полуокраинном районе, а искать еду старуха уезжала в центр, в один из дворов, рядом с Госдумой. Там было много баков для мусора, много и таких, как старуха. Ее не гоняла другие бомжи, не трогала милиция. Может быть, оттого, что старуха молилась за всех.

Она не могла сказать о себе, что очень набожна. Но ведь и у любого из нас в минуту, внезапную или тревожную, вырывается невольный возглас: «Господи!» Вырывается из глубины сердечной. Что-то же есть в нас, помимо нашего разума, управляющее нами в беде. Старуха давно не была в церкви. Куда она пойдет, такая? С ней рядом и стоять-то, наверное, стыдно. Наверное, и запах от нее нехороший. Вот чего больше всего боялась старуха, того, что ее будут сторониться. Конечно, она как могла держала чистоту. Даже ухитрилась стирать у Николая в кочегарке. В старом ведре, стараясь не касаться стенок. Сушила на горячих трубах. Но вот самой было вымыться негде. И для нее, бывшей необыкновенной чистюлей в прошлой жизни, телесная нечистота была самым ужасным испытанием.

Из всего Писания старуха помнила и часто повторяла для своего утешения два места, это то, что и Спаситель не имел места, где голову приклонить. Он сказал, что и лисицы имеют убежища, и птицы имеют гнезда, а его гонят отовсюду. Ученики сказали: «Господи, давай пошлем на это селение, где нас не приняли, огонь. Его сведет с небес пророк Илья». Но Христос ответил, что Он пришел не губить, а спасать. И еще она запомнила о нищих, что Господь их любит, что нищие ничего не имеют, но всем обладают. Чем всем, старуха не очень понимала. Да ей уже и ничего почти не надо было. Одежда и пища. А и того и другого в нынешних помойках было много. Например, хлеба она совсем не покупала, хлеба выбрасывали много, иногда целые батоны. Зная, что живые люди есть и на загородных свалках, куда везут тонны московских отходов, старуха радовалась за «свалочников», как их называли, в отличие от «помоечников», что и им будет, что поесть.

Одна ежедневная забота была у старухи: как к вечеру набрать Николаю на бутылку. Это было как пропуск на ночлег. Николай, конечно, никогда бы не потребовал такой платы, но старуха считала себя обязанной принести к вечеру бутылку. Сама она капли в рот не брала, а у Николая насчет спиртного была целая теория. Водки он не пил, чтобы не одуреть и не лишиться места. Но постоянно пил красненькое. Теория была в том, что на юге тепло и солнце превращаются в виноградные кисти, из которых делают вино, а у нас тепла и солнца мало, значит, надо потреблять их в виде вина, куда солнце и тепло вошли в жидком виде.

Сумма на бутылку была вроде не очень велика: Николай был не привередлив и пил любую бормотуху, но и маленькую сумму надо было набрать. С этим старуха натерпелась. Даже при ее ангельском характере ей было трудно вынести побои и гонения от переходов в станциях метро, где промышляли просители покрепче. Даже и в деле прошения милостыни была отлаженная система изымания части дохода. И куда более эффективная, чем налоговая полиция. Подходили пара парней в черных куртках, с голыми головами, говорили: «Тетка, отстегивай. Нечего? Вали отсюда. В следующий раз шею сломаем». Говорили так, что не верить было нельзя. Старуху не гнали только от молочного магазина, она стояла внутри при входе, прижавшись к стене и греясь теплом от калориферов. Намерзшись у баков, она прямо засыпала от тепла. Подавали мало и редко, но и за то спасибо. Хотя никто не говорил, что шла бы, мол, работать. Иногда даже бывало, что иной мужчина, обычно подвыпивший, давал бумажку. Тогда старуха сразу переставала стоять и отправлялась на свой любимый трамвай, шестой номер. Почему? Потому что до него надо было очень долго ехать в метро, значит, время шло, и потом этот район, был совсем на другой стороне Москвы от ее бывшего жительства. То есть встретить знакомых было маловероятно.

Трамвай шел по зеленым, а зимой по белым местам, проходил остановки с дивными названиями «Западный мост», «Восточный мост», потом разворот — и обратный долгий путь на «сходненскую». У церкви Всех святых старуха иногда выходила, но никогда не просила, ей самой хотелось подавать милостыню у церкви. Но и в церковь не заходила, стеснялась.

Супруги Кожемякины жили именно около тех мусорных баков, которые кормили старуху. От того, что супруга Лора много смотрела телевизор, она была прочно зомбирована и говорила по поводу всех происходящих событий слова, которые казались ей своими. А на самом деле были внушены каким-нибудь Познером. А муж Сергей Николаевич, телевизор не смотрел, поэтому мыслил самостоятельно.

Они стояли у окна и смотрели на то, как у мусорных баков шевелятся люди.

— Довели демократы страну, — говорил супруг. — Вот тебе знаковые фигуры демократии.

— Это коммуняки нам ее такой оставили, — отвечала супруга. — Они работать не хотят. Развращены свободой. Вон какие еще все здоровые. Взяли бы в руки по метле, Москва бы сразу стала чище. А Лужкову бы надо подсказать этот резерв.

— Какие они в силе! Ты посмотри на ту старуху, ветром шатает.

— Небось, допилась, — отвечала супруга. — Конечно, такие, элементы тоже члены общества. Многие в прошлом труженики, хотя в основном это деклассированные элементы

— Как большевик выражаешься: деклассированные.

— Не лови на слове. Элементы. Государство обязано создать целую сеть социальной защищенности от подобного явления. Собирать, вывозить, лечить. Они, конечно, все обовшивели, все в заразе, они опасны как источник туберкулеза.

— С которым покончили, было, коммунисты, — вставлял супруг. В общем, они никогда ни до чего не договаривались и расходились по своим комнатам: она к телевизору, он к книгам.

Старуха у мусорных баков мучительно напоминала ему его бабушку. Она так же, он помнил, тихонько и незаметно двигалась, была такая же худенькая, так же низко, по самые брови, повязывала платок, так же смотрела вниз, так же стеснялась внимания. Когда у них с супругой родились подряд два ребенка, старуха их вынянчила, а потом незаметно уехала. А потом из деревни сообщили, что умерла, что уже похоронили, а перед смертью, передали, просила никому не сообщать, что умирает, чтоб никого не беспокоить. Даже и такая у него мысль была, а уж не есть ли эта бомжиха его бабушка? Он все пытался, проходя мимо, заглянуть старухе в лицо, но та всегда отворачивалась.

У Николая в кочегарке появилась новая теория. Он всегда забывал как зовут старуху, бывшую учительницу его детей, но никогда не переходил на ты.

— Вы мне помогите оформить мою мысль, — просил он, выпив красненького и поглядев на просвет на остаток. — Мысль такая, что надо собак и кошек называть американскими именами. Гор и Буш — это же готовые клички. Или Мадлен — это же для красивой лохматой суки, а Олбрайт — это кобель. Это же предложение мое — оно же — целое открытие. Никсон — доберман, да? Или не походит? Ну, Клинтон — это бультерьер. Вы согласны?

Старуха робко говорила, что нехорошо называть даже и собак человеческими именами.

— Кабы это были имена, — возражал Николай, это клички. Кликухи, вроде уголовных. Я как узнал, что у американцев отчества нет, думаю, ну это разве люди? Как это — без отчества? Ничего себе, нация называется. А претензий, а разговоров. Наши Горбачев и Ельцин были до того рады, что они Боб и Майкл, то есть от отцов отказались.

— Ах, Николай, не будем судить.

— А я бы лично хотел судить, — сурово заявил Николай, взбалтывая бутылку и глядя сквозь нее на показания приборов. — Лично. И лично руководить расстрелом.

— Бог с вами, Николай, — пугалась старуха.

— Я так думаю очень далеко не один, — говорил Николай. — Мнение народа — это голос Божий, я так слыхал.

Новогодняя ночь в кочегарке прошла быстро. Старуха даже не ощутила момента полуночи, так как ни радио, ни телевидения у Николая не водилось. По случаю перехода в Новый год Николай принял больше, против привычного, количество южного солнца. Старуха и тут ничего не употребила и только радовалась теплу и сухости кочегарки. Намерзлась за день. Хотя, надо сказать, подавали в канун Нового года хорошо. Николай философствовал:

— Ежели бы все подлецы передохли к утру, это был бы праздник. Атак — праздник вполовину. Ну ничего, подождем. Мы их, подлецов, измором возьмем, мы их перетерпим.

Николай успешно терпел всю ночь, а старуха хорошо выспалась. День наступил солнечный и не очень морозный. Но у старухи были крепкие зимние сапоги, кем-то вынесенные к бакам, теплое пальто, тоже кем-то выброшенное, а может, из жалости будто бы специально ей подаренное, так что старуха не мерзла. Около баков было пусто, но баки были полнехоньки отходами, отброса-ми или, лучше сказать, приношениями с праздничных столов. Сильно пахло мандаринами. Старуха набрала всего, даже отдельный пакетик заполнила для собак, которые паслись около кочегарки и всегда ее ждали.

Началась последняя неделя перед Рождеством Христовым.

Сергей Николаевич решился заговорить со старухой. Увидев ее в окно, он вышел, прихватив пакет с мусором. Старуха, заметив его, пошла как-то боком в сторону. Швырнув в бак звякнувший пакет, Кожемякин догнал старуху и сказал:

— Здравствуйте.

Старуха оглянулась, ища того, с кем поздоровался мужчина.

— Нет, это я вам, вам, — сказал Кожемякин. — Не сердитесь, вы можете принять немножко денег? Новый год все-таки. Старуха просто и спокойно сказала:

— Приму.

— Может быть, вам вынести еды?

— Нет, нет, спасибо, я ни в чем не нуждаюсь. За деньги спасибо. Это у меня своеобразный взнос за ночлег.

Сергей Николаевич вспомнил про третью комнату в их квартире на двоих. Мысль мелькнула и погасла — приютить старуху. Разве это возможно с его супругой? Они помолчали.

— Все-таки, может быть, я чем-то могу помочь? И тут, краснея и запинаясь, старуха выговорила то, о чем все время думала:

— Вот если бы, если бы вот, если бы можно, я бы всего за десять минут, так-то у меня все чистое, вот бы самой, самой бы помыться, — почти прошептала она, и даже слезы выступили.

— Конечно, конечно, — торопливо сказал Сергей Николаевич, соображая, что супруга не должна прийти в это время. — Конечно. Поднимемся. Третий этаж. Лифт работает. Да даже и без лифта. Идемте.

Старуха покорно отдала ему свою большую сумку. Они пошли. В подъезде им никто не встретился. Лифт работал. В квартире Сергей Николаевич суетливо побежал в ванную, включил горячую воду. Мерзкая мысль, что у старухи может быть какая-либо зараза, никак не отступала.

Не снимая пальто, старуха стояла в прихожей. Только разулась. От домашних тапочек отказалась, была в шерстяных носках.

— Пожалуйста, — сказал Сергей Николаевич. — Полотенце, мыло, шампунь, все берите. Не стесняйтесь. Давайте пальто.

— Ой, может, я уйду? — еще раз стала извиняться старуха. Но саму прямо-таки тянуло на шум воды, в сверкающую зеркалами ванную.

— Давайте, давайте, — поторопил Николай. И старуха решилась. Отдала пальто, перешагнула порог ванной. Дверь закрылась за ней сама. Обилие флаконов, бутылочек, тюбиков, тяжелые махровые халаты, висящие на бронзовых крючках, прозрачная, сияющая занавесь, электрические зайчики на узорных плитках стены и потолка из рифленого белого металла — все было таким сказочным.

Старуха стала мыться. Только никакого шампуня не взяла, боясь, что выльет на себя что-то не то. Взяла кусок мыла, старалась его поменьше расходовать. Полотенцем не осмелилась вытереться, вытерлась своей рубашкой. Стала мыть ванную. Сергей Николаевич услышал звуки, ею производимые, и громко сказал:

— Не надо мыть, не надо, что вы, я сам.

Но старуха все-таки все прибрала чисто-начисто, оглядела все придирчиво и тогда только вышла. Она даже в зеркало не погляделась: боялась, что морщины после мытья обозначатся еще сильнее. Взялась сразу за пальто.

— Бога буду за вас молить, как ваше имя?

— Сергей. Сергей Николаевич. А вас как по имени-отчеству?

— Да я-то, уж я-то что. Я Мария Сергеевна.

— Не обувайтесь, сразу на улицу после ванны нельзя. Нет, не отпущу. Идемте на кухню. Я чай приготовил.

Старуха присела на краешек кухонного углом дивана. Из всех сластей взяла только карамельку, с нею выпила чашку встала:

— Можно я посмотрю в окно? — Она подошла к окну, увидела сверху мусорные баки, у которых кормилась.

— Пойду. Спасибо, Сергей Николаевич. Вы не подумайте чего на моих детей, я от них сама попросилась в дом престарелых. И оттуда сама ушла. Меня оформили, я сдала все: и паспорт и пенсионное. Велели идти в столовую, а там подавальщица шваркнула мне в грязную тарелку жидкой каши, прямо брызги полетели. Я говорю: «Хотя бы вы чистую мне дали тарелку, давайте я сама помою». А она, она, ну, может, я сама виновата, могла бы и потерпеть, она прямо нехорошими словами, матом прямо: «Подыхать пришла, ну и подыхай. И с чистой будешь жрать — сдохнешь, и с грязной — сдохнешь». Я даже повторять не могу. Говорит: «Вы все тут — тюремщики с пожизненным сроком и не…», — старуха потупилась: — Не выламывайтесь, говорит. Вот. И я тогда же и ушла. Не задержали, потому что сказала, что навещала сестру.

— Давайте, я туда съезжу, — вызвался Сергей Николаевич.

— Нет, нет. Ни за что. Мне хорошо, не волнуйтесь. Я и нагляделась всего и в газетах читаю. Очень много газет выбрасывают, я на них даже сплю, в основном «Московский Комсомолец», всякие коммерческие, иностранные, журналов полно, там все время про убийства Ну все-все, я пойду. Я теперь обязательно в церковь пойду на Рождество и там за вас свечку поставлю. И за супругу, как ее святое имя?

— Лариса, — Сергей Николаевич решил про себя ничего Ларисе не говорить. — А можно вам хотя бы одеяло подарить?

— Все есть, — с усилием сказала старуха. — Все. Мне уже ничего не надо. Вот главное вы мне помогли, я прямо как родилась, ожила, легко как, радостно прямо. А то в баню же не попасть. И не то что дорого, я бы за неделю на билет собрала, но там все бани поделены между своими. И таких, как мы, никто не пустит. Но вы не думайте, я не заразная. Я слежу очень, я такая чистюля была, я и сейчас все стираю.

Ушла старуха. Прошла мимо мусорных баков, поглядела на них, оглянулась. Увидела или нет, что Сергей Николаевич смотрит на нее из своего окна? Он смотрел. Сердце его сжималось от жалости к старухе и от радости, что хоть чем-то он послужил ей. И в последующие дни он надеялся встретить ее, пригласить, напоить чаем. Но она больше не приходила.

Но теперь он уже всегда вспоминал ее, и особенно вспоминал, когда шел снег. Новогодний, легкий, кружевной снег, снежинки которого дети ловили своими маленькими ладошками.

Мария Сергеевна. Рассказ Владимира Крупина

В этом году была такая длинная и такая теплая осень, что, казалось, и зима не наступит. Нет, наступила. Уже и приходила несколько раз, были даже метели, заморозки, но все потом таяло, хлюпало под ногами. Московские мостовые были как лотки с грязной снежной жижей. Воздух города и без того тяжелый прессовался еще и выхлопными газами, которых зимой становилось больше. Моторы, остывшие за ночь, подолгу грели. Также много выхлопа копилось на перекрестках у светофоров.

Все поверили, что наступила зима, когда однажды утром город покрыл пушистый снег. Он шел тихо и празднично. Дети вытаскивали ладошки из варежек и ловили снежинки. Снег все шел и шел, будто небо так долго копило его запасы, именно такого, легкого узорного, копило до тех пор, пока не увидело, что земля готова его принять и сохранить.

Бездомная старуха, которая питалась, собирая пищу из помоек и мусорных баков, тоже когда-то была девочкой, и в ее жизни были такие радостные снега, но уже за такими занесенными снегом стеклами, что уже было и не разглядеть и не вспомнить. Снег для старухи означал одно: окончательно пришла зима и как-то надо было пережить пять месяцев до следующего тепла.

Все-таки главное в холода — ночлег — у старухи был. Ее пускал в кочегарку тоже уже пенсионер Николай. Когда-то она учила его детей. Он узнал ее на улице, сразу понял по ее виду ее состояние и привел в кочегарку. Кочегарка уже была не на мазуте, не на угле, на газе, там было чистенько, даже уютно, и старуха молилась Богу, чтобы Николай не заболел, не запил.

Кочегарка была в полуокраинном районе, а искать еду старуха уезжала в центр, в один из дворов, рядом с Госдумой. Там было много баков для мусора, много и таких, как старуха. Ее не гоняли другие бомжи, не трогала милиция. Может быть, оттого, что старуха молилась за всех.

Она не могла сказать о себе, что очень набожна. Но ведь и у любого из нас в минуту, внезапную или тревожную, вырывается невольный возглас: «Господи!» Вырывается из глубины сердечной. Что-то же есть в нас, помимо нашего разума, управляющее нами в беде. Старуха давно не была в церкви. Куда она пойдет, такая? С ней рядом и стоять-то, наверное, стыдно. Наверное, и запах от нее нехороший. Вот чего больше всего боялась старуха, того, что ее будут сторониться. Конечно, она как могла держала чистоту. Даже ухитрилась стирать у Николая в кочегарке. В старом ведре, стараясь не касаться стенок. Сушила на горячих трубах. Но вот самой было вымыться негде. И для нее, бывшей необыкновенной чистюлей в прошлой жизни, телесная нечистота была самым ужасным испытанием.

Из всего Писания старуха помнила и часто повторяла для своего утешения два места, это то, что и Спаситель не имел места, где голову приклонить. Он сказал, что и лисицы имеют убежища, и птицы имеют гнезда, а его гонят отовсюду. Ученики сказали: «Господи, давай пошлем на это селение, где нас не приняли, огонь. Его сведет с небес пророк Илья». Но Христос ответил, что Он пришел не губить, а спасать. И еще она запомнила о нищих, что Господь их любит, что нищие ничего не имеют, но всем обладают.

Чем всем, старуха не очень понимала. Да ей уже и ничего почти не надо было. Одежда и пища. А и того и другого в нынешних помойках было много. Например, хлеба она совсем не покупала, хлеба выбрасывали много, иногда целые батоны. Зная, что живые люди есть и на загородных свалках, куда везут тонны московских отходов, старуха радовалась за «свалочников», как их называли, в отличие от «помоечников», что и им будет, что поесть.

Одна ежедневная забота была у старухи: как к вечеру набрать Николаю на бутылку. Это было как пропуск на ночлег. Николай, конечно, никогда бы не потребовал такой платы, но старуха считала себя обязанной принести к вечеру бутылку. Сама она капли в рот не брала, а у Николая насчет спиртного была целая теория. Водки он не пил, чтобы не одуреть и не лишиться места. Но постоянно пил красненькое. Теория была в том, что на юге тепло и солнце превращаются в виноградные кисти, из которых делают вино, а у нас тепла и солнца мало, значит, надо потреблять их в виде вина, куда солнце и тепло вошли в жидком виде.

Сумма на бутылку была вроде не очень велика: Николай был не привередлив и пил любую бормотуху, но и маленькую сумму надо было набрать. С этим старуха натерпелась. Даже при ее ангельском характере ей было трудно вынести побои и гонения от переходов в станциях метро, где промышляли просители покрепче. Даже и в деле прошения милостыни была отлаженная система изымания части дохода. И куда более эффективная, чем налоговая полиция. Подходили пара парней в черных куртках, с голыми головами, говорили: «Тетка, отстегивай. Нечего? Вали отсюда. В следующий раз шею сломаем». Говорили так, что не верить было нельзя.

Старуху не гнали только от молочного магазина, она стояла внутри при входе, прижавшись к стене и греясь теплом от калориферов. Намерзшись у баков, она прямо засыпала от тепла. Подавали мало и редко, но и за то спасибо. Хотя никто не говорил, что шла бы, мол, работать. Иногда даже бывало, что иной мужчина, обычно подвыпивший, давал бумажку. Тогда старуха сразу переставала стоять и отправлялась на свой любимый трамвай, шестой номер. Почему? Потому что до него надо было очень долго ехать в метро, значит, время шло, и потом этот район, был совсем на другой стороне Москвы от ее бывшего жительства. То есть встретить знакомых было маловероятно.

Трамвай шел по зеленым, а зимой по белым местам, проходил остановки с дивными названиями «Западный мост», «Восточный мост», потом разворот — и обратный долгий путь на «сходненскую». У церкви Всех святых старуха иногда выходила, но никогда не просила, ей самой хотелось подавать милостыню у церкви. Но и в церковь не заходила, стеснялась.

Супруги Кожемякины жили именно около тех мусорных баков, которые кормили старуху. От того, что супруга Лора много смотрела телевизор, она была прочно зомбирована и говорила по поводу всех происходящих событий слова, которые казались ей своими. А на самом деле были внушены каким-нибудь Познером. А муж Сергей Николаевич, телевизор не смотрел, поэтому мыслил самостоятельно.

Они стояли у окна и смотрели на то, как у мусорных баков шевелятся люди.

— Довели демократы страну, — говорил супруг. — Вот тебе знаковые фигуры демократии.

— Это коммуняки нам ее такой оставили, — отвечала супруга. — Они работать не хотят. Развращены свободой. Вон какие еще все здоровые. Взяли бы в руки по метле, Москва бы сразу стала чище. А Лужкову бы надо подсказать этот резерв.

— Какие они в силе! Ты посмотри на ту старуху, ветром шатает.

— Небось, допилась, — отвечала супруга. — Конечно, такие, элементы тоже члены общества. Многие в прошлом труженики, хотя в основном это деклассированные элементы.

— Как большевик выражаешься: деклассированные.

— Не лови на слове. Элементы. Государство обязано создать целую сеть социальной защищенности от подобного явления. Собирать, вывозить, лечить. Они, конечно, все обовшивели, все в заразе, они опасны как источник туберкулеза.

— С которым покончили, было, коммунисты, — вставлял супруг. В общем, они никогда ни до чего не договаривались и расходились по своим комнатам: она к телевизору, он к книгам.

Старуха у мусорных баков мучительно напоминала ему его бабушку. Она так же, он помнил, тихонько и незаметно двигалась, была такая же худенькая, так же низко, по самые брови, повязывала платок, так же смотрела вниз, так же стеснялась внимания. Когда у них с супругой родились подряд два ребенка, старуха их вынянчила, а потом незаметно уехала. А потом из деревни сообщили, что умерла, что уже похоронили, а перед смертью, передали, просила никому не сообщать, что умирает, чтоб никого не беспокоить. Даже и такая у него мысль была, а уж не есть ли эта бомжиха его бабушка? Он все пытался, проходя мимо, заглянуть старухе в лицо, но та всегда отворачивалась.

У Николая в кочегарке появилась новая теория. Он всегда забывал как зовут старуху, бывшую учительницу его детей, но никогда не переходил на ты.

— Вы мне помогите оформить мою мысль, — просил он, выпив красненького и поглядев на просвет на остаток. — Мысль такая, что надо собак и кошек называть американскими именами. Гор и Буш — это же готовые клички. Или Мадлен — это же для красивой лохматой суки, а Олбрайт — это кобель. Это же предложение мое — оно же — целое открытие. Никсон — доберман, да? Или не походит? Ну, Клинтон — это бультерьер. Вы согласны?

Старуха робко говорила, что нехорошо называть даже и собак человеческими именами.

— Кабы это были имена, — возражал Николай, это клички. Кликухи, вроде уголовных. Я как узнал, что у американцев отчества нет, думаю, ну это разве люди? Как это — без отчества? Ничего себе, нация называется. А претензий, а разговоров. Наши Горбачев и Ельцин были до того рады, что они Боб и Майкл, то есть от отцов отказались.

— Ах, Николай, не будем судить.

— А я бы лично хотел судить, — сурово заявил Николай, взбалтывая бутылку и глядя сквозь нее на показания приборов. — Лично. И лично руководить расстрелом.

— Бог с вами, Николай, — пугалась старуха.

— Я так думаю очень далеко не один, — говорил Николай. — Мнение народа — это голос Божий, я так слыхал.

Новогодняя ночь в кочегарке прошла быстро. Старуха даже не ощутила момента полуночи, так как ни радио, ни телевидения у Николая не водилось. По случаю перехода в Новый год Николай принял больше, против привычного, количество южного солнца. Старуха и тут ничего не употребила и только радовалась теплу и сухости кочегарки. Намерзлась за день. Хотя, надо сказать, подавали в канун Нового года хорошо. Николай философствовал:

— Ежели бы все подлецы передохли к утру, это был бы праздник. Атак — праздник вполовину. Ну ничего, подождем. Мы их, подлецов, измором возьмем, мы их перетерпим.

Николай успешно терпел всю ночь, а старуха хорошо выспалась. День наступил солнечный и не очень морозный. Но у старухи были крепкие зимние сапоги, кем-то вынесенные к бакам, теплое пальто, тоже кем-то выброшенное, а может, из жалости будто бы специально ей подаренное, так что старуха не мерзла. Около баков было пусто, но баки были полнехоньки отходами, отбросами или, лучше сказать, приношениями с праздничных столов. Сильно пахло мандаринами. Старуха набрала всего, даже отдельный пакетик заполнила для собак, которые паслись около кочегарки и всегда ее ждали.

Началась последняя неделя перед Рождеством Христовым.

Сергей Николаевич решился заговорить со старухой. Увидев ее в окно, он вышел, прихватив пакет с мусором. Старуха, заметив его, пошла как-то боком в сторону. Швырнув в бак звякнувший пакет, Кожемякин догнал старуху и сказал:

— Здравствуйте.

Старуха оглянулась, ища того, с кем поздоровался мужчина.

— Нет, это я вам, вам, — сказал Кожемякин. — Не сердитесь, вы можете принять немножко денег? Новый год все-таки. Старуха просто и спокойно сказала:

— Приму.

— Может быть, вам вынести еды?

— Нет, нет, спасибо, я ни в чем не нуждаюсь. За деньги спасибо. Это у меня своеобразный взнос за ночлег.

Сергей Николаевич вспомнил про третью комнату в их квартире на двоих. Мысль мелькнула и погасла — приютить старуху. Разве это возможно с его супругой? Они помолчали.

— Все-таки, может быть, я чем-то могу помочь? И тут, краснея и запинаясь, старуха выговорила то, о чем все время думала:

— Вот если бы, если бы вот, если бы можно, я бы всего за десять минут, так-то у меня все чистое, вот бы самой, самой бы помыться, — почти прошептала она, и даже слезы выступили.

— Конечно, конечно, — торопливо сказал Сергей Николаевич, соображая, что супруга не должна прийти в это время. — Конечно. Поднимемся. Третий этаж. Лифт работает. Да даже и без лифта. Идемте.

Старуха покорно отдала ему свою большую сумку. Они пошли. В подъезде им никто не встретился. Лифт работал. В квартире Сергей Николаевич суетливо побежал в ванную, включил горячую воду. Мерзкая мысль, что у старухи может быть какая-либо зараза, никак не отступала.

Не снимая пальто, старуха стояла в прихожей. Только разулась. От домашних тапочек отказалась, была в шерстяных носках.

— Пожалуйста, — сказал Сергей Николаевич. — Полотенце, мыло, шампунь, все берите. Не стесняйтесь. Давайте пальто.

— Ой, может, я уйду? — еще раз стала извиняться старуха. Но саму прямо-таки тянуло на шум воды, в сверкающую зеркалами ванную.

— Давайте, давайте, — поторопил Николай. И старуха решилась. Отдала пальто, перешагнула порог ванной. Дверь закрылась за ней сама. Обилие флаконов, бутылочек, тюбиков, тяжелые махровые халаты, висящие на бронзовых крючках, прозрачная, сияющая занавесь, электрические зайчики на узорных плитках стены и потолка из рифленого белого металла — все было таким сказочным.

Старуха стала мыться. Только никакого шампуня не взяла, боясь, что выльет на себя что-то не то. Взяла кусок мыла, старалась его поменьше расходовать. Полотенцем не осмелилась вытереться, вытерлась своей рубашкой. Стала мыть ванную. Сергей Николаевич услышал звуки, ею производимые, и громко сказал:

— Не надо мыть, не надо, что вы, я сам.

Но старуха все-таки все прибрала чисто-начисто, оглядела все придирчиво и тогда только вышла. Она даже в зеркало не погляделась: боялась, что морщины после мытья обозначатся еще сильнее. Взялась сразу за пальто.

— Бога буду за вас молить, как ваше имя?

— Сергей. Сергей Николаевич. А вас как по имени-отчеству?

— Да я-то, уж я-то что. Я Мария Сергеевна.

— Не обувайтесь, сразу на улицу после ванны нельзя. Нет, не отпущу. Идемте на кухню. Я чай приготовил.

Старуха присела на краешек кухонного углом дивана. Из всех сластей взяла только карамельку, с нею выпила чашку встала:

— Можно я посмотрю в окно? — Она подошла к окну, увидела сверху мусорные баки, у которых кормилась.

— Пойду. Спасибо, Сергей Николаевич. Вы не подумайте чего на моих детей, я от них сама попросилась в дом престарелых. И оттуда сама ушла. Меня оформили, я сдала все: и паспорт и пенсионное. Велели идти в столовую, а там подавальщица шваркнула мне в грязную тарелку жидкой каши, прямо брызги полетели. Я говорю: «Хотя бы вы чистую мне дали тарелку, давайте я сама помою». А она, она, ну, может, я сама виновата, могла бы и потерпеть, она прямо нехорошими словами, матом прямо: «Подыхать пришла, ну и подыхай. И с чистой будешь жрать — сдохнешь, и с грязной — сдохнешь». Я даже повторять не могу. Говорит: «Вы все тут — тюремщики с пожизненным сроком и не…», — старуха потупилась: — Не выламывайтесь, говорит. Вот. И я тогда же и ушла. Не задержали, потому что сказала, что навещала сестру.

— Давайте, я туда съезжу, — вызвался Сергей Николаевич.

— Нет, нет. Ни за что. Мне хорошо, не волнуйтесь. Я и нагляделась всего и в газетах читаю. Очень много газет выбрасывают, я на них даже сплю, в основном «Московский Комсомолец», всякие коммерческие, иностранные, журналов полно, там все время про убийства. Ну все-все, я пойду. Я теперь обязательно в церковь пойду на Рождество и там за вас свечку поставлю. И за супругу, как ее святое имя?

— Лариса, — Сергей Николаевич решил про себя ничего Ларисе не говорить. — А можно вам хотя бы одеяло подарить?

— Все есть, — с усилием сказала старуха. — Все. Мне уже ничего не надо. Вот главное вы мне помогли, я прямо как родилась, ожила, легко как, радостно прямо. А то в баню же не попасть. И не то что дорого, я бы за неделю на билет собрала, но там все бани поделены между своими. И таких, как мы, никто не пустит. Но вы не думайте, я не заразная. Я слежу очень, я такая чистюля была, я и сейчас все стираю.

Ушла старуха. Прошла мимо мусорных баков, поглядела на них, оглянулась. Увидела или нет, что Сергей Николаевич смотрит на нее из своего окна? Он смотрел. Сердце его сжималось от жалости к старухе и от радости, что хоть чем-то он послужил ей. И в последующие дни он надеялся встретить ее, пригласить, напоить чаем. Но она больше не приходила.

Но теперь он уже всегда вспоминал ее, и особенно вспоминал, когда шел снег. Новогодний, легкий, кружевной снег, снежинки которого дети ловили своими маленькими ладошками.

Владимир Крупин

Эпиграф урока:

Мы порой живем так нелепо,
Будто вечность в запасе у нас.
Оглянитесь – кончается лето,
Чей-то вечер навеки угас.

А.Дементьев.

Цели урока:

• воспитание таких нравственных качеств, как
  доброта, милосердие, чувство собственного
  достоинства;
• развитие умения логически рассуждать на
  определенную тему.

ХОД УРОКА

I. Вступительное слово учителя

– Владимир Крупин – писатель, представляющий
реалистическое направление в современной
литературе. Рассказ «Мария Сергеевна» появился в
журнале «Наш современник»: № 7 за 2001-й год, в
котором Крупин, как и многие другие писатели,
вновь поднимает вечные вопросы, пытаясь помочь
нам, живущим в XXI веке.

– Вспомните, пожалуйста, эти вечные вопросы? («Быть
или не быть?» – В.Шекспир; «Кому на Руси жить
хорошо?» – А.Некрасов; «Что делать?» –
Н.Чернышевский; «Кто виноват?» – А. Герцен)

– Дома вы, прочитав данный рассказ и обдумав
прочитанное, должны были выстроить логическую
цепочку этих вопросов. С какого же мы начнем
рассуждения?

II. Анализ рассказа

– Думается, что вернее всего начать
рассуждения с ответа на вопрос «Кому на Руси жить
хорошо?»

Словарно-лексическая работа.

Хронотоп – художественное пространство и
время.

– Действие происходит в Москве. Но только ли о
Москве идет речь? (Мы, читатели, понимаем, что,
конечно же, нет. К сожалению, такую картину можно
наблюдать в любом месте России.)

– Не заметили ли вы некоторые особенности
создания В.Крупиным хронотопа? (Пространство и
время то «сужается»: Москва, окраина –
центральные улицы, помойки, подвалы, образуя
некую «воронку», то расширяется, когда героиня из
центра отправляется на окраину. Создается
определенный ритм. Но это не ритм биения
здорового сердца, а ритм аппарата, который
пытается искусственно поддержать чью-то жизнь.
Реанимация! Можно порассуждать о символическом
образе воронки, в которой можем, при определенных
условиях, оказаться мы, живущие на земле и
забывающие о вечных нравственных ценностях.)

– Давайте посмотрим, есть ли среди героев
счастливые люди? (Кочегар Николай – пьющий не
от счастья, пьющий вино, т.к. оно «содержит» тепло
и солнце, то, что отсутствует в его жизни.
Подавальщица в доме престарелых – злые люди –
это тоже несчастные. Бывшая учительница, по
доброй воле оказавшаяся в доме престарелых,
ушедшая от родных детей. Все отдавшая, ничего не
получившая…)

– А может быть, счастливы те, кто живет в
престижном районе? (Супруги Кожемякины – нет
взаимопонимания, каждый живет на своей
«территории». Сергей Николаевич «мыслил
самостоятельно», а «Лора была прочно
зомбирована» телевидением.)

– Какой другой вечный вопрос «напрашивается»? (Кто
виноват? Сами, в первую очередь. Многое терпим,
прощаем, позволяем не уважать себя: «…мы их
перетерпим». Не получается. Они берут верх над
нами. Дом престарелых. Обед. Грязные тарелки, в
которые накладывают пищу.
Или «парни в черных куртках, с голыми
головами», избивающие таких, как Мария Сергеевна.
Это они лишают нас главного – свободы: «Все вы
тут – тюремщики с пожизненным сроком», – услышит
Мария Сергеевна в доме престарелых.
Слабость людская. Даем возможность злу
восторжествовать над добром.
Потеря истинных ценностей: «…на помойки хлеба
выбрасывают много»; родителям позволяем
покинуть дом; забываем о предках, теряя отчества,
называя при этом человеческими именами собак и
кошек.
Равнодушие к чужой боли… Лоре и в голову не
пришло, что можно помочь старухе, которая
побирается на помойке. Она уверена, что это
обязано делать государство: «собирать,
вывозить». Последние глаголы не о мусоре, о
людях!)

– Кстати, почему автор главную героиню
постоянно называет грубым словом «старуха»? (В
нем отражается не его личное отношение к героине,
а наше, читательское, к таким людям, как она.)

– Что делать? Как реанимировать сложившуюся
ситуацию? (Оставаться человеком в любой
ситуации. Главная героиня вспоминает, что еще в
писании говорится: «…нищие ничего не имеют, но
всем обладают».)

– Кто являются примером настоящей
человечности? (Мария Сергеевна! Никого не
винит. Продолжает любить людей: «…старуха
молилась за всех». Умеет прощать: «Вы не
подумайте чего на моих детей». Не забывает о тех,
кто нуждается: «отдельный пакетик заполнила для
собак,…которые всегда ее ждали». Ей присуще
чувство собственного достоинства…Это
нравственно чистый человек!)

– Следующий вечный вопрос? Быть или не быть
добру в этом мире? (Быть! Автор утверждает это
уже самим заглавием рассказа – «Мария
Сергеевна». Не случайно же выбирается им имя
матери Христа, отдавшей людям своего сына. А
наличие отчества – связь с предками, с прошлым,
где так много осталось хорошего. И это хорошее
надо перенести в настоящее. Не случайна и другая
символическая фамилия – Кожемякины. Сила
настоящего человека измеряется не физическими
показателями, а нравственными. Нашел же в себе
силы Сергей Николаевич пригласить в дом старуху,
разрешить ей помыться. Напоил же он ее чаем! Он
готов был это сделать и на следующий день. А
кочегар Николай, забывший имя бывшей учительницы
своих детей, «…никогда не переходил на «ты».)

– Есть ли здесь еще какие-то другие
доказательства этого авторского утверждения? (Мотив
Рождества Христова, церкви, свечки…Меняется
Сергей Николаевич…Человек может и должен
очиститься. Это и будет человеческим Рождеством!)

– Несколько трагически звучат многие строчки
рассказа. Но можно ли утверждать, что это
преобладающий пафос произведения? (Нет. Сама
композиция произведения, а именно вступление и
заключение, подчеркивает оптимистическое его
звучание: на смену грязной осени приходит чистая
зима ; снег пытается скрыть грязь земли…)

– Есть ли здесь другие символические образы? (Дети,
детские ладошки – это устремление в будущее и
надежда на лучшее, это «выход из реанимационного
отделения» …Окно – выход в иную жизнь. Какой она
будет? Это зависит от нас.)

IІІ.Вывод

– Таким образом, В.Крупин «пробуждает» наше
сознание, вновь обращаясь к вечным вопросам
жизни и пытаясь на них дать свой ответ.

ІV. Домашнее задание

– Вам же предстоит дома ответить на вопрос «Что
значить жить?», написав эссе.

Мария Сергеевна жила на первом этаже хрущевского дома, в двухкомнатной квартире. Ей было почти семьдесят, и выглядела она именно настолько. Больше никто ничего про Марию Сергеевну не знал. За глаза соседи называли ее «вeдьма», а в глаза не называли никак, потому, что увидев ее, любой из соседей ускорял шаг, или менял направление.

Мария Сергеевна источала злость. Казалось, вокруг нее висит ядoвитoе облако, а воздух щелкает напряжением.

Соседи трех квартир, окружавших квартиру Марии Сергеевны – сверху, и с боков, менялись с завидной регулярностью.

Потеряв надежду как-то угомонить вeдьмy, стучащую по ночам в стены и потолки палкой, из-за того, что сосед в носках дошел до туалета, и устав разбираться с участковым каждый день, люди просто продавали квартиру и уезжали. Куда угодно, лишь бы подальше.

Очередные жильцы, продав квартиру, находившуюся на втором этаже, погрузили вещи в машину и растворились в неизвестном направлении. Некоторое время квартира простояла пустая, а потом в нее въехала молодая семья – мама Маша, папа Сережа и дочка двух лет по имени Анечка.

— Разве можно с ребенком в такую квартиру? – качали головами соседки, глядя как молодая семья разгружает вещи. – Ох, не предупредили их риэлторы! Вот беда то!

На самом деле, риэлтор предупредил. Сказал, что на первом этаже живет полoyмнaя бабка, от которой никому нет покоя, и именно поэтому квартира стоит так дешево. Маша с Сережей переглянулись и дружно пожали плечами:

— Ерунда! С такой ценой нам не страшны никакие бабки!

Они были молоды, счастливы, никогда еще не сталкивались с откровенно злыми людьми и верили, что любой конфликт можно решить мирными переговорами.

Проблемы начались еще на стадии переноски вещей. Вeдьма выскакивала из квартиры и заводила на весь подъезд:

— Ох, что делается! Милицию буду вызывать! У меня давление! Сахарный диабет, а они шумят! Топот целый день и над головой грохот! Ну я найду на вас управу!

Сперва Сережа и Маша пытались поговорить: извинялись за причиненное беспокойство, объясняли, что они переезжают и вещи занести в квартиру им необходимо, улыбались, успокаивали. Все это помогало максимум на десять минут.

Через десять минут вeдьма снова выскакивала в подъезд и заводила все сначала. Глаза ее горели счастьем – она была в своей стихии.

Маша вздрагивала, когда открывалась дверь на первом этаже, Сережа пытался проходить мимо нее на цыпочках и чуть не упал с лестницы.

В довершение всего, соседка вышла к подъезду и проходя мимо вещей, ткнула палкой в стеклянную дверцу шкафчика и разбила ее.

— Вы что творите?! – не выдержал Сережа.

— А! АААААА!! Милиция! Бaндиты! Угрoжают! Бьюt! – заверещала соседка как пожарная сирена и унеслась в квартиру. Через открытое окно Сережа слышал, как она вызывает пoлицию, крича в трубку, что на нее напали соседи со второго этажа.

Так и пошло. Соседка скандалила, жаловалась, стучала в пол палкой. Маша вздрагивала от каждого стука, доносящегося снизу, ходила на цыпочках в туалет и боялась спускать воду.

Анечку она выводила на улицу на целый день, или уезжала с ней к маме. Все чаще и чаще Маша понимала, что в своей квартире она не хозяйка, а хозяйка здесь гнусная вeдьмa с первого этажа и как это исправить Маша не знала.

В тот вечер Сережа пришел с работы поздно, поел и лег спать. Анечка, после целого дня на улице, тоже уснула крепким, детским сном. А Маша не спала – внизу ведьма затеяла войну с соседом слева. Маша слышала, как гремит о стену железный таз и кричит пoлoyмная соседка. Маша лежала тихо, как мышка, словно боялась, что соседка услышит ее дыхание и набросится. Руки у Маши тряслись.

Ближе к рассвету все утихло. Соседка устала и легла спать. Маша встала и на цыпочках подошла к окну. Открыла створку и глубоко вздохнула. Небо начало розоветь и Маше вдруг захотелось зaкyрить сигaрету, как в институте, когда ей было лет девятнадцать – двадцать. Тогда она была молодой, свободной, и никакая вeдьмa не заставила бы ее трястись противной, мелкой дрожью.

Вместо сигaрeты Маша сделала себе толстенный бутерброд с колбасой и съела его, у открытого окна, в спальне, наслаждаясь предрассветной тишиной и свежестью воздуха.

Немного булки раскрошилось и упало на подоконник.

— Потом уберу, — подумала Маша ложась в постель возле Анечки. – Все таки придется продавать квартиру и переезжать, — подумала она засыпая. – А что делать? Я тут истеричкой стану..

Прошло несколько минут. Воробей, вылетевший на поиски корма, вдруг заметил кусочки булки на подоконнике второго этажа.

— Вот это супер! – подумал воробей и приземлившись на подоконник принялся клевать крошки.

Топот его крошечных ножек и веселое чириканье, разбудило сразу двух обитателей хрущевки: во-первых открыла глаза хорошо выспавшаяся Анечка, и сказав:

— Птичка! – перелезла через спящую Машу. Маша, утомленная бессонной ночью даже не почувствовала этого.

Во-вторых, на третьем этаже приоткрыл один глаз серый кот Барсик. Перепрыгнул, через спящую хозяйку и вмиг оказался на подоконнике. Там он уткнулся в сетку лапами и мордой, словно пытаясь просочиться сквозь ячейки и увидеть серого воробья, скачущего этажом ниже.

Всем телом Барсик стремился наружу. Ах, как же сладко чирикает воробьишка! – думал Барсик, налегая на сетку и царапая ее когтями. — Ах, выпустите меня! Мау! Выпустите! Дайте добраться до этой птички! Мау!

Неожиданно желание Барсика исполнилось и сетка, вместе с рамой, вылетела из пазов и с грохотом унеслась вниз, воробей улетел, а Барсик взвыв, заскользил всеми лапами по подоконнику и едва удержался на краю.

Стук падающей сетки и кошачьи крики разбудили двоих – на первом этаже открыла глаза Мария «вeдьмa» Сергеевна и улыбнулась во весь рот в предвкушении скандала, а на четвертом открыла глаза бабуля Вера.

— Что там такое? – подумала она, нашла очки на тумбочке и нашарив тапки подошла к окну. Все было тихо и она перегнулась вниз, за подоконник, забыв накинуть цепочку очков на затылок. Дужки соскользнули с ушей и очки полетели следом за сеткой вниз.

Барсик с любопытством проводил их взглядом, Мария Сергеевна услышала, как что то еще упало сверху, сказала:

— Ага! – и села в постели, а Анечка привлеченная шумом и пролетающими за окном предметами, вцепилась ручками в подоконник и попыталась залезть на него. Подоконник был очень высок для нее, и силенок не хватало, но Анечка пыталась изо всех сил, даже закряхтела. Маша с Сережей спали глубоким сном.

— Ох, горе! Очки улетели! – подумала баба Вера. – Прямо к вeдьме под окно! Она их раздавит, точно раздавит! А очки новые заказывать это сколько ходить?!

Она заметалась по комнате и вдруг подумала: внук, Вадечка, живущий как раз над ней, не спит иногда целыми ночами – играет во всякие игры на компьютере. Может он и сейчас не спит? Тогда она попросит его сбегать быстренько вниз и забрать очки, пока их не раздавила вeдьмa…

Баба Вера взяла в ванной швабру и тихонечко постучала в потолок. Через минуту зазвонил телефон:

— Бабуля, это ты стучишь? Что случилось? – шепотом спросил Вадик.

— Ой, Вадечка! Как хорошо, что ты не спишь! А я очки уронила!

— Очки уронила? – переспросил Вадик. – Ну так подними, ба!

— Да за окно уронила! Прямо к вeдьме в палисадник!

— Щас.. погоди, бабуль, что-нибудь придумаем, — ответил Вадик, понявший всю степень беды, грозившей очкам. Выходить из квартиры ему не хотелось, и он взял в прихожей отцовский спиннинг. Выставив спиннинг в окно, он решил подцепить очки крючком.

Барсик, увидевший проплывающий мимо крючок на леске, попытался дотянуться до него лапой, но не смог.

— Мышка! Мышка!! — думал Барсик, вспоминая, как будучи котенком, гонял по квартире за бумажкой, привязанной к такой же леске. Он уцепился когтями за самый край подоконника, следя за медленно плывущей вниз мышкой.

Анечка, каким- то чудом взгромоздившаяся на подоконник тоже с интересом проследила за рыболовным крючком, скользнувшим мимо окна вниз.

— О! оо, дрбинь, бинь, бинь! – восторженно сказала она.

Мария Сергеевна, успевшая одеться и выйти из подъезда, с удовлетворением оглядела выпавшую сетку и очки, и тут увидела, как к ней опускается еще и рыболовный крючок и набрав побольше воздуха завела:

— От что такое делается! Хyлиганы! Безобразие! Я милицию сейчас позову! Кидают под окно бедной женщине всякий мусор! Думаете я управы на вас не найду? — и протянув руку дернула за леску.

Вадик вздрогнул от неожиданности и выпустил из рук спиннинг. Пролетев два этажа, спиннинг ударил кота, сидевшего на краю подоконника и смотревшего вниз, и кот полетел вслед за спиннингом, расставив все четыре лапы.

— Кися! – крикнула Анечка и потянулась в окно.

Маша, услышав крик вeдьмы, открыла глаза.

— О боже! Опять! – подумала она и тут перестала дышать потому, что увидела, как ее дочка переваливается через подоконник и исчезает в окне.

Мария Сергеевна на миг замолчала, когда в сантиметре от нее пролетел спиннинг, а следом за ним серый кот. Подняла голову и потрясая кулаками набрала воздуха, как вдруг увидела, что с подоконника второго этажа свесилась Аня – двухлетняя девочка.

— Ты что ж делаешь, милая? Лезь обратно!

Но девочка уже соскользнула вниз.

Маша наверное поседела в эту минуту. На подгибающихся, ватных ногах, она побежала к двери, что-то хрипло крича.

Босиком выскочила из квартиры и миновав лестничные пролеты за секунду распахнула подъездную дверь, холодея от страха.

На земле, под окнами она увидела Марию Сергеевну. Старуха лежала на спине, высоко подняв руки. В руках у нее была Анечка – живая, здоровая и что-то весело бормочущая.

Держась руками за горло Маша подбежала к ним, упала на колени, и взяв на руки Анечку осмотрела ее со всех сторон.

— Киса! – сообщила ей Анечка и улыбнулась.

Тогда Маша разрыдалась. Одной рукой прижимая к себе ребенка, помогла подняться вeдьме, крепко обняла ее и расцеловала в обе щеки.

По лицу Марии Сергеевны пробегали странные гримасы. Она молчала некоторое время, а когда Маша дрожащим голосом сказала:

— Спасиибо! — вымолвила:

— Ну что ты, что ты!

Маша от удивления перестала рыдать. Она и не представляла, что у соседки может быть такой мягкий, такой нежный голос.

— Что ты, дочка, выскочила босиком? Все ножки поранишь! Вся лохматая, иди, иди, умойся, чаю выпей. Все хорошо, жива-здорова Анечка.

— Я.. я блинчиков испеку и приду к вам чай пить, — пообещала Маша.

— Блинчиков? – переспросила соседка. – А я ведь знаешь, какие блинчики умею делать? Тонкие- тонкие, кружевные. И варенье. Варенье у меня есть… а хочешь, я с Анечкой посижу, пока ты умываешься и блинчики сделаю?

Маша вытерла слезы и взяв за руку Марию Сергеевну, решительно повела в подъезд.

Через два месяца после этого, Ольга Николаевна, соседка с третьего этажа, квартира слева, возвращалась домой после долгой командировки.

Ресторан открыли успешно, Ольгу Николаевну повысили в должности и всю дорогу она думала об этом и улыбалась. И только выходя из такси, у подъезда, вспомнила про вeдьмy с первого этажа.

Ольга Николаевна поморщилась и подумала:

— Придется все-таки менять квартиру. С этой истeричкoй жить невозможно… — Тут она сбилась с мысли, потому, что увидела её. Но та не стояла, как прежде, возле подъезда, со злобной гримасой, высматривая с кем бы завести скандал, нет! Вeдьма сидела у песочницы, а маленькая девочка звала ее «баба». И совала ей ведерко и куличик, а ведьма ворковала над ней, словно она обычная бабушка, а никакая не вeдьма.

Ольга Николаевна протерла глаза. Вытащив из багажника чемодан, она рассчиталась с водителем и подошла к Татьяне, соседке с четвертого этажа, сидевшей на лавке у подъезда, с молодой, незнакомой женщиной.

— Что это такое с вeдьмoй? – удивленно спросила она. – Мне сниться что-ли это?

— Это не вeдьмa, а Мария Сергеевна, — вдруг ответила незнакомая женщина, задрав голову и всем видом давая понять, что обижать Марию Сергеевну не позволит.

– Мария Сергеевна – очень добрая и хорошая. Анечка ее обожает; называет бабушкой. А что до того, что раньше Мария Сергеевна часто ругалась, так это из-за болезней и одиночества. Неизвестно еще, как бы мы себя вели на ее месте.

Встав с лавки, женщина пошла к песочнице, а Ольга Николаевна посмотрела ей вслед широко распахнутыми глазами:

— Тань, это кто такая? И что с вeдьмoй случилось?

— Вeдьму теперь все зовут Маша-старшая, а это Маша-младшая, наша новая соседка со второго этажа. И они теперь вроде как одна семья. И вeдьма, тьфу ты! Маша-старшая, теперь не ругается и вообще, отличная женщина. Ну ты и сама увидишь…

Автор: Ловец Снов

«Береги в себе человека»

Нравственные проблемы в рассказе В.Н. Крупина «Мария Сергеевна»

Слайд№1-2

Цели урока:

-познакомить учащихся с творчеством В. Крупина, его особенным взглядом на события и героев современной жизни;

-учить видеть проблемы, поставленные автором в художественном произведении, авторскую позицию;

-продолжить работу по развитию связной  речи учащихся, умению находить точные цитаты, подтверждающие те или иные проблемы, аргументировать жизненным или литературным опытом;

-воспитывать у учащихся вечные нравственные качества: доброту, милосердие, сострадание, чувство собственного достоинства.

Оборудование урока: компьютер, презентация, текст ( рассказ В. Крупина «Мария Сергеевна).

Эпиграфы урока: слайд №3

Не бойся врагов – в худшем случае они могут убить тебя, не бойся друзей – в худшем случае они могут предать тебя. Бойся равнодушных, они не убивают и не предают, но только с их молчаливого согласия существуют на земле предательство и убийство.

Бруно Ясенский.

Научиться любить, научиться прощать, научиться делать добро.

В.Крупин.

                                                                     Ход урока.

1. Организационный момент.
2. Работа по теме.

1. Слово учителя.

«Лишь слову жизнь дана»,-эти слова принадлежат известному русскому писателю Ивану Алексеевичу Бунину. И действительно, мы, современные читатели, слышим голоса Пушкина, и  Достоевского, Некрасова и Чернышевского, Толстого и Чехова…   Именно писатели ставят в своем «Слове» «вечные» вопросы и проблемы:

-для чего человек живет;

-что такое правда и ложь, добро и зло;

-кому на Руси жить хорошо;

-кто виноват и что делать;

-как остаться человеком, сохранить в себе человеческие качества.

Сегодня на уроке мы будем работать над рассказом, который вы прочитали дома. Слайд №4Это рассказ современного писателя Владимира Крупина «Мария Сергеевна», который был напечатан в журнале «Наш современник» в 2001 году. Слайд №4

Мы попытаемся быть внимательными читателями, попытаемся определить, какие нравственные проблемы автор выносит на суд читателя и почему именно они его тревожат.

Словарь. Нравственность – это…? Слайд №5

Давайте послушаем, что говорит о Слове Крупина его друг Валентин Распутин. Слайд №7

Ученик:

Проза Крупина – это нечто особенное в нашей литературе. Нечто выдающееся и на удивление простое. Впечатление такое, что письмо дается ему легко, на самом деле достигается непросто, в тех же мучительных поисках, как и для всякого писателя,

относящегося к слову с уважением.

В художественной литературе очень важно, чтобы слово было радостно. Опытный читатель всегда видит эту радость от точного употребления и желанной работы.

Так оно у Крупина есть.

Ученик: слово о Крупине. Слайд №8

Владимир Николаевич Крупин родился в солнечной воскресный день первой военной осени – 7 сентября 1941 года в селе Кильмезь, недалеко от города Вятки. Он стал третьим ребенком в семье работника лесхоза Николая Яковлевича и Варвары Семеновны Крупиных.

Детство прошло в голодные годы войны и тяжелое послевоенное время. Отец был немногословен, трудолюбив, первым брался за любую работу, поэтому и сын после окончания школы трудился в качестве слесаря, грузчика, служил в армии.

После армии поступил в педагогический институт на факультет русского языка и литературы. Работал в районной газете, на центральном телевидении, в различных издательствах, преподавал в школе. Был секретарем правления  Московского отделения Союза писателей Российской Федерации, членом редколлегии журнала «Новый мир». В 90-ые годы был редактором журнала «Москва». Семь лет преподавал в Московской духовной семинарии православную педагогику.

Сейчас преподает древнерусскую литературу в Академии живописи в Москве. Написал более 30-ти книг, многие из которых обретают свое место в школьной программе.

Учитель:

-Итак, вы услышали Слово о Крупине, а теперь давайте обратимся к его Слову, рассказу «Мария Сергеевна».

Беседа

-Где происходит действие, описанное в рассказе?

Работа с текстом.

-Прочитайте выражения, в которых дается описание московских мостовых.

 Слайд №9

-что изменило вид этих мест?

—Учитель:

А вот случайно или не случайно даются 2 противоположные картины – на этот вопрос мы ответим чуть позже.

На фоне этой зимней погоды происходят довольно грустные события. Мы знакомимся с героями рассказа.

Словесное рисование.

Утро. Москва…

-почему старуха питалась из мусорных баков,  ведь было же место, где хорошо подают?

-слово «господи» часто звучало из уст героини. Но почему она никогда не заходила в церковь?

-Если были деньги, то ехала на трамвае №6. Почему?

-Куда ехала героиня рассказа?

Что вы можете сказать о Николае.

-В рассказе есть другие герои. Кто они?

Инсценирование диалога супругов Кожемякиных.

-Что мы можем сказать о жене Сергея Николаевича, что она за человек?

-Почему Сергей Николаевич пригласил к себе домой бездомную старуху?

-как ведет себя героиня, оказавшись в доме у Сергея Николаевича?

-какие чувства наполнили сердце хозяина квартиры после ухода героини рассказа?

-Почему старуха бездомная, что по этому поводу говорит сама героиня?

Дискуссия.

-кто должен заботиться о пожилых людях? Случайно ли действие происходит около Думы? Слайд №10-11

Итак, какие проблемы поднимает автор в своем произведении? Слайд №12

-Кто является носителем чувства совести в рассказе?

-кто из названных героев все-таки наиболее значим для автора в решении проблемы. Почему?

Вспомните, какие произведения вы можете вспомнить, в которых поднимаются те же проблемы что и в этом рассказе.

Итак, мы определили основные проблемы, которые тревожат Крупина. Значит ли, что рассказ проникнут грустной  мелодией?

-Начало рассказа – концовка рассказа. Случайно ли даются 2 противоположные картины.

Что олицетворяют «грязь» и «белый снег»?

-Какие еще образы-символы наполнены надеждой?  Слайд №13-14

Учитель:

Болит душа у писателя по поводу того, что происходит в России. Но при этом она полна надежды на лучшее будущее, которое зависит от вас, молодых.

Жизнь прожить – не поле перейти. Жизнь будет вас испытывать. И вы должны быть готовы к этому. К сожалению, зло  в нашей  действительности присутствует и вряд ли когда исчезнет. А вот, сколько в вашей жизни будет добра, зависит только от вас. Важно выбрать свой путь.

-Звучит ли в рассказе тема выбора?

-Какие символы этого присутствуют в рассказе?

Путь Марии Сергеевны –это путь добра…..

Путь Ларисы – это путь презрения…

Путь Николая – это путь смирившегося человека…

-Какой из них самый сложный?

Каким будет ваш путь, выбирать вам, но надеюсь, что наши уроки литературы не пройдут даром.

Будьте людьми сострадательными, уважайте старость.

Старость не болезнь, она придет ко всем.

-Когда я произнесла слово  «старость»,  какие ассоциации вызывает данное слово?

Слайд №15-16

Отрицательные                                                                        положительные

Болезни…                                                                                       опыт

                                                                                                         Мудрость…

Думается, что последнее перевешивает, так давайте же уважать старость.

Обобщение.

Обратимся к теме нашего урока. Как вы понимаете эти слова? Эпиграф?

Слайд №16

Учитель:

Может быть, проблема надумана и нет ее?

А мне наш урок хочется закончить словами Л.Н. Толстого.

Всегда надо помнить, что жизнь наша может и должна быть лучше. Помнить это надо не затем, чтобы осуждать жизнь других людей и свою, не исправляя её, а затем, чтобы стараться с каждым днем и часом становиться хоть немного лучше, исправляя себя. В этом главное и самое радостное дело жизни.

Подведение итогов. ( Комментирование оценок, д/з) Слайд №18

Скачать материал

Выбранный для просмотра документ Бусыгина Е.Е. Нравственные проблемы в рассказе В.В.Крупина Мария Сергеевна.pptx

Скачать материал