Какой у нас был тем летом старший вожатый! Бывший моряк, а теперь студент педагогического института. Из-под левого закатанного рукава полосатой тельняшки — татуировка: якорь, оплетенный цепью. Этот якорь нас, девчонок, просто с ума сводил. Мы тоже рисовали у себя на руках якоря, чтобы хоть этим приобщиться к Яшиному великолепию. Мы ловили каждую Яшину фразу и потом подробно обсуждали. Малыши к нему так и липли. Мальчишки из второго и даже из первого отрядов перенимали у него походку, манеру говорить и встряхивать головой, откидывая волосы. Вожатая Люба краснела, разговаривая с Яшей, и ковыряла тапочкой землю.
После ужина мы собирались на скамейках возле сирени. Яша пел, а Люба подыгрывала на аккордеоне. Он пел про «пыль, пыль, пыль от шагающих сапог», про «шеф нам отдал приказ лететь в Небраску» — песни запоминались с первого раза, и мужественный образ Яши сливался с чеканными мелодиями и словами.
Яша со всеми нами был одинаково доброжелателен. Но этого казалось мало. Каждый искал проявлений хоть крошечного внимания к себе в отдельности. Если какая-нибудь девочка говорила:
— Яша велел мне волейбольную площадку подмести, — то этой девочке начинали завидовать, потому что именно ее Яша отметил своим вниманием.
Он был словно оживший идеальный герой из любимых книг и кинофильмов. Даже лучше, потому что те были где-то там, вне досягаемости, а Яша — тут, всех знал по именам, учил нас плавать и бегать.
Конечно, не обошлось без глупостей: Лидуша из двенадцатой палаты дошла в своей влюбленности до того, что осколком стекла выцарапала на руке «Яша». Но Лидуша вообще была ненормальная. Это она сама попросила называть себя не Лидой, а Лидушей, потому что, видите ли, мама ее так называет. Лидушу быстро переименовали в Лягушу, а потом, вдохновленные ее слезами, в Лягушку. Хотя она была, скорее, похожа на заморёного кузнечика, посаженного в коробочку.
И всего-то она боялась. Грозы — в двенадцать-то лет! Визжала при виде червяка или жука. Даже воды боялась, хотя ей очень нравилось купаться. Она заходила в воду по щиколотку, садилась на корточки и потихоньку обрызгивала себя. Оксанка однажды подкралась сзади, да как толкнет ее в спину. Лида шлепнулась лицом, наглоталась воды, выскочила на берег и долго кашляла и дрожала всем телом, и в ее вытаращенных черных глазах был такой испуг, словно в самом деле что-то ужасное случилось. А что такого-то? Мы постоянно толкали и топили друг друга, это была просто игра.
А сколько было смеху с Лидушиной рыбкой! Лида поймала в речке малька, пустила в банку и поставила банку на тумбочку у своей постели. Мечтала, как отвезет рыбку домой. А девчонки прибежали с прогулки пораньше, рыбку выбросили, а в банку посадили головастика. Когда Лида увидела, во что превратилась ее рыбка, она рухнула на кровать вниз лицом, сжалась в комочек и пролежала так до самого ужина. Такая у нее была манера, когда ее особенно доводили: сжаться в комочек, зажмуриться и зажать уши.
Наша палата поступок Лидушиных соседок осудила. Уж очень безобидная она была, никогда не жаловалась, и если ее на некоторое время оставляли в покое, веселела, из глаз ее исчезал страх, и она рассказывала какую-нибудь сказку — она их сама придумывала.
Но ее не оставляли в покое. Особенно изощрялась Оксанка. То кинет на нее паука, то выльет ей в постель воду из графина, а потом созовет девчонок из других палат, а то и мальчишек, и с хохотом показывает им мокрую Лидушину простыню.
Вот как раз после случая с простыней Лида и выцарапала у себя на руке имя нашего вожатого. И придумала сказку. О благородном рыцаре, защитнике слабых, о белокуром красавце, который сразу видит всякую несправедливость и борется с ней, и наказывает обидчиков. О том, как этот рыцарь спас принцессу, которую злая колдунья превратила в некрасивую девочку, — и расколдовал ее, и она снова стала прекрасной черноокой принцессой, и женился на ней.
Конечно, всем сразу стало ясно, кого изобразила Лида под видом черноокой принцессы, и очень хохотали над ее сказкой. Чего стоило одно только начало: «В обыкновенной семье родился необыкновенный мальчик с белокурыми волосами и белоснежными зубами…» Новорожденный — с зубами! Просто идиотка! Вот бы Яша услышал эту историю!
— Девчонки — идея! — сказала Оксанка. — Давайте скажем Лягушке, что Яша в нее влюбился!
— Не поверит!
— Спорим, поверит! Она же дура полная!
И Лидуша поверила! Она вспыхнула, когда Оксанка как бы между прочим сказала ей:
— И что это Яша в тебе нашел? Спрашивает все время.
— А я слышала, — подхватила Ленка, — он Любе сказал, что Лидуша — самая симпатичная девочка во всем лагере.
На другой день Оксанка поманила Лиду и таинственно сообщила:
— Яша просил передать, чтобы ты ровно в семь ждала его на мосту.
Черные глаза Лиды засияли.
— А он не сказал, зачем?
— Сама узнаешь! Оденься поярче. Что-нибудь красное есть у тебя?
— Есть, босоножки.
— И бант красный повяжи, — посоветовала Оксанка.
— У меня нету.
— Я тебе свой дам. И кофточку красную дам. Будешь прямо как роза!
— Ой, большое тебе спасибо!
Яше сказали, что в семь часов его будут ждать на мосту Ярцевские представители, чтобы договориться насчет футбольной встречи.
Лида в красной кофточке, с красным бантом в черных волосах стояла на мосту и ждала. Мост был очень старый. Много поколений назначало на нем свидания. На серых деревянных поручнях было вырезано столько имен и фамилий, что они уже не помещались, и новые надписи шли поверх старых. Когда-то, при графе Шереметеве, этим мостом был перекрыт пруд с карасями, а теперь остался только овраг, по дну которого протекал хилый ручеек. Сейчас под мостом притаилась чуть ли не половина лагеря. Лида не могла видеть, как мы, сидя на дне впадины, зажимаем руками рты, грозим друг другу кулаками, чтобы не шевелились, не засмеялись раньше времени, не испортили эффект.
Мост заскрипел под Яшиными шагами.
— Лида, привет! Кого ждешь?
Молчание.
— Ладно, не хочешь, не говори.
Послышался дрожащий голос:
— Я думала… Мне сказали…
И опять молчание.
Первым не выдержал Юрка Ермаков — вылез из-под моста. За ним Оксанка. За ней вся двенадцатая палата. Потом наша, тринадцатая. Лида прижала ладони к щекам и с ужасом смотрела, как из-под моста лезут и лезут, как крысы из «Щелкунчика», ее мучители.
Ее окружили плотным кольцом. Теперь можно было не сдерживаться. Мы хохотали до слез, приседали от смеха, показывали на Лиду пальцами, хлопали себя по коленям.
— Бант твой? — спросил Ефремов.
— Нет…
— Снимай!
Лида сняла и отдала Ефремову бант. И беспомощно посмотрела на Яшу. Тот, ничего еще не понимая, улыбался.
— Кофта твоя? — спросил Ефремов.
Лида вдруг прорвала хохочущее кольцо, сбежала с моста и бросилась в густые заросли крапивы. Она упала в эту крапиву и свернулась комочком. Сквозь крапиву просвечивала красная кофта.
Яша перестал улыбаться. Под его жестким взглядом мы притихли. Стояли, переминаясь с ноги на ногу.
— Какие же вы сволочи, — сказал Яша и добавил: — Марш в лагерь.
И мы поплелись в лагерь как побитые собаки. Оборачиваясь видели, как Яша вывел Лиду из крапивы, как он вытирал ей лицо и руки носовым платком.
После ужина Люба устроилась на скамейке с аккордеоном. Рядом с ней сел Яша. Оксанка, отпихнув подруг, шлепнулась рядом с ним.
— А где Лида? — спросил у нее Яша.
— В палате.
— Ну-ка, сбегай за ней.
И пришлось Оксанке идти за Лидой и теперь уже всерьез передавать ей Яшину просьбу. Вернулась она одна.
— Не хочет идти, — сказала она. — Говорит, что я вру.
Тогда Яша встал и сам пошел за Лидой. До самого отбоя Яша пел про «пыль, пыль, пыль от шагающих сапог», и про «Небраску», а Лида сидела рядом.
С этого дня все переменилось. Яша посылал Лиду с поручениями на подсобное хозяйство. Она по его просьбе подметала волейбольную площадку. Как будто не было других девочек! Ее, а не Оксанку, он взял с собой в Ярцевский лагерь договариваться о совместном концерте самодеятельности, хотя она и не пела, и не танцевала, а Оксанка плясала гопак, всегда на «бис».
Попробовал бы теперь кто-нибудь — не то, чтобы подшутить над Лидой — пренебрежительно заговорить с ней! У нее появился такой защитник, о котором мы могли только мечтать. Это именно Яша обнаружил, что Лида знает наизусть массу стихов, и уговорил ее читать на концерте. Она читала «Я помню чудное мгновенье…», а на бис «Выхожу один я на дорогу…»
Яша откровенно радовался Лидиному успеху. Он стал заботиться о ней, следил, чтобы она всё съедала в столовой, чтобы в пасмурные дни потеплее одевалась. Хотя это вовсе не входило в его обязанности.
Лида просто расцвела от такого внимания, поправилась и перестала быть похожа на замореного кузнечика. И когда на родительский день к Лиде приехала мама, она свою Лидушу просто не узнала. Мама ходила к директору лагеря и к старшей воспитательнице — благодарить за дочь. Мы впервые услышали, что Лида почти год провела в больнице, ей делали сложную операцию. И мама боялась отпускать Лиду в лагерь, а теперь очень рада, что решилась.
— Вот что делают свежий воздух и хорошее питание, — говорила мама.
А мы-то знали, что воздух и питание тут ни при чем. Просто Лидина сказка сбылась: благородный рыцарь не мог стерпеть несправедливости. Он спас некрасивую заколдованную девочку и превратил ее в прекрасную черноокую принцессу.
Сказка о черноокой принцессе
Какой у нас был тем летом старший вожатый! Бывший моряк, а теперь студент педагогического института. Из-под левого закатанного рукава полосатой тельняшки — татуировка: якорь, оплетенный цепью. Этот якорь нас, девчонок, просто с ума сводил. Мы тоже рисовали у себя на руках якоря, чтобы хоть этим приобщиться к Яшиному великолепию. Мы ловили каждую Яшину фразу и потом подробно обсуждали. Малыши к нему так и липли. Мальчишки из второго и даже из первого отрядов перенимали у него походку, манеру говорить и встряхивать головой, откидывая волосы. Вожатая Люба краснела, разговаривая с Яшей, и ковыряла тапочкой землю.
После ужина мы собирались на скамейках возле сирени. Яша пел, а Люба подыгрывала на аккордеоне. Он пел про «пыль, пыль, пыль от шагающих сапог», про «шеф нам отдал приказ лететь в Небраску» — песни запоминались с первого раза, и мужественный образ Яши сливался с чеканными мелодиями и словами.
Яша со всеми нами был одинаково доброжелателен. Но этого казалось мало. Каждый искал проявлений хоть крошечного внимания к себе в отдельности. Если какая-нибудь девочка говорила:
— Яша велел мне волейбольную площадку подмести, — то этой девочке начинали завидовать, потому что именно ее Яша отметил своим вниманием.
Он был словно оживший идеальный герой из любимых книг и кинофильмов. Даже лучше, потому что те были где-то там, вне досягаемости, а Яша — тут, всех знал по именам, учил нас плавать и бегать.
Конечно, не обошлось без глупостей: Лидуша из двенадцатой палаты дошла в своей влюбленности до того, что осколком стекла выцарапала на руке «Яша». Но Лидуша вообще была ненормальная. Это она сама попросила называть себя не Лидой, а Лидушей, потому что, видите ли, мама ее так называет. Лидушу быстро переименовали в Лягушу, а потом, вдохновленные ее слезами, в Лягушку. Хотя она была, скорее, похожа на заморёного кузнечика, посаженного в коробочку.
И всего-то она боялась. Грозы — в двенадцать-то лет! Визжала при виде червяка или жука. Даже воды боялась, хотя ей очень нравилось купаться. Она заходила в воду по щиколотку, садилась на корточки и потихоньку обрызгивала себя. Оксанка однажды подкралась сзади, да как толкнет ее в спину. Лида шлепнулась лицом, наглоталась воды, выскочила на берег и долго кашляла и дрожала всем телом, и в ее вытаращенных черных глазах был такой испуг, словно в самом деле что-то ужасное случилось. А что такого-то? Мы постоянно толкали и топили друг друга, это была просто игра.
А сколько было смеху с Лидушиной рыбкой! Лида поймала в речке малька, пустила в банку и поставила банку на тумбочку у своей постели. Мечтала, как отвезет рыбку домой. А девчонки прибежали с прогулки пораньше, рыбку выбросили, а в банку посадили головастика. Когда Лида увидела, во что превратилась ее рыбка, она рухнула на кровать вниз лицом, сжалась в комочек и пролежала так до самого ужина. Такая у нее была манера, когда ее особенно доводили: сжаться в комочек, зажмуриться и зажать уши.
Наша палата поступок Лидушиных соседок осудила. Уж очень безобидная она была, никогда не жаловалась, и если ее на некоторое время оставляли в покое, веселела, из глаз ее исчезал страх, и она рассказывала какую-нибудь сказку — она их сама придумывала.
Но ее не оставляли в покое. Особенно изощрялась Оксанка. То кинет на нее паука, то выльет ей в постель воду из графина, а потом созовет девчонок из других палат, а то и мальчишек, и с хохотом показывает им мокрую Лидушину простыню.
Вот как раз после случая с простыней Лида и выцарапала у себя на руке имя нашего вожатого. И придумала сказку. О благородном рыцаре, защитнике слабых, о белокуром красавце, который сразу видит всякую несправедливость и борется с ней, и наказывает обидчиков. О том, как этот рыцарь спас принцессу, которую злая колдунья превратила в некрасивую девочку, — и расколдовал ее, и она снова стала прекрасной черноокой принцессой, и женился на ней.
Конечно, всем сразу стало ясно, кого изобразила Лида под видом черноокой принцессы, и очень хохотали над ее сказкой. Чего стоило одно только начало: «В обыкновенной семье родился необыкновенный мальчик с белокурыми волосами и белоснежными зубами…» Новорожденный — с зубами! Просто идиотка! Вот бы Яша услышал эту историю!
— Девчонки — идея! — сказала Оксанка. — Давайте скажем Лягушке, что Яша в нее влюбился!
— Не поверит!
— Спорим, поверит! Она же дура полная!
И Лидуша поверила! Она вспыхнула, когда Оксанка как бы между прочим сказала ей:
— И что это Яша в тебе нашел? Спрашивает все время.
— А я слышала, — подхватила Ленка, — он Любе сказал, что Лидуша — самая симпатичная девочка во всем лагере.
На другой день Оксанка поманила Лиду и таинственно сообщила:
— Яша просил передать, чтобы ты ровно в семь ждала его на мосту.
Черные глаза Лиды засияли.
— А он не сказал, зачем?
— Сама узнаешь! Оденься поярче. Что-нибудь красное есть у тебя?
— Есть, босоножки.
— И бант красный повяжи, — посоветовала Оксанка.
— У меня нету.
— Я тебе свой дам. И кофточку красную дам. Будешь прямо как роза!
— Ой, большое тебе спасибо!
Яше сказали, что в семь часов его будут ждать на мосту Ярцевские представители, чтобы договориться насчет футбольной встречи.
Лида в красной кофточке, с красным бантом в черных волосах стояла на мосту и ждала. Мост был очень старый. Много поколений назначало на нем свидания. На серых деревянных поручнях было вырезано столько имен и фамилий, что они уже не помещались, и новые надписи шли поверх старых. Когда-то, при графе Шереметеве, этим мостом был перекрыт пруд с карасями, а теперь остался только овраг, по дну которого протекал хилый ручеек. Сейчас под мостом притаилась чуть ли не половина лагеря. Лида не могла видеть, как мы, сидя на дне впадины, зажимаем руками рты, грозим друг другу кулаками, чтобы не шевелились, не засмеялись раньше времени, не испортили эффект.
Мост заскрипел под Яшиными шагами.
— Лида, привет! Кого ждешь?
Молчание.
— Ладно, не хочешь, не говори.
Послышался дрожащий голос:
— Я думала… Мне сказали…
И опять молчание.
Первым не выдержал Юрка Ермаков — вылез из-под моста. За ним Оксанка. За ней вся двенадцатая палата. Потом наша, тринадцатая. Лида прижала ладони к щекам и с ужасом смотрела, как из-под моста лезут и лезут, как крысы из «Щелкунчика», ее мучители.
Ее окружили плотным кольцом. Теперь можно было не сдерживаться. Мы хохотали до слез, приседали от смеха, показывали на Лиду пальцами, хлопали себя по коленям.
— Бант твой? — спросил Ефремов.
— Нет…
— Снимай!
Лида сняла и отдала Ефремову бант. И беспомощно посмотрела на Яшу. Тот, ничего еще не понимая, улыбался.
— Кофта твоя? — спросил Ефремов.
Лида вдруг прорвала хохочущее кольцо, сбежала с моста и бросилась в густые заросли крапивы. Она упала в эту крапиву и свернулась комочком. Сквозь крапиву просвечивала красная кофта.
Яша перестал улыбаться. Под его жестким взглядом мы притихли. Стояли, переминаясь с ноги на ногу.
— Какие же вы сволочи, — сказал Яша и добавил: — Марш в лагерь.
И мы поплелись в лагерь как побитые собаки. Оборачиваясь видели, как Яша вывел Лиду из крапивы, как он вытирал ей лицо и руки носовым платком.
После ужина Люба устроилась на скамейке с аккордеоном. Рядом с ней сел Яша. Оксанка, отпихнув подруг, шлепнулась рядом с ним.
— А где Лида? — спросил у нее Яша.
— В палате.
— Ну-ка, сбегай за ней.
И пришлось Оксанке идти за Лидой и теперь уже всерьез передавать ей Яшину просьбу. Вернулась она одна.
— Не хочет идти, — сказала она. — Говорит, что я вру.
Тогда Яша встал и сам пошел за Лидой. До самого отбоя Яша пел про «пыль, пыль, пыль от шагающих сапог», и про «Небраску», а Лида сидела рядом.
С этого дня все переменилось. Яша посылал Лиду с поручениями на подсобное хозяйство. Она по его просьбе подметала волейбольную площадку. Как будто не было других девочек! Ее, а не Оксанку, он взял с собой в Ярцевский лагерь договариваться о совместном концерте самодеятельности, хотя она и не пела, и не танцевала, а Оксанка плясала гопак, всегда на «бис».
Попробовал бы теперь кто-нибудь — не то, чтобы подшутить над Лидой — пренебрежительно заговорить с ней! У нее появился такой защитник, о котором мы могли только мечтать. Это именно Яша обнаружил, что Лида знает наизусть массу стихов, и уговорил ее читать на концерте. Она читала «Я помню чудное мгновенье…», а на бис «Выхожу один я на дорогу…»
Яша откровенно радовался Лидиному успеху. Он стал заботиться о ней, следил, чтобы она всё съедала в столовой, чтобы в пасмурные дни потеплее одевалась. Хотя это вовсе не входило в его обязанности.
Лида просто расцвела от такого внимания, поправилась и перестала быть похожа на замореного кузнечика. И когда на родительский день к Лиде приехала мама, она свою Лидушу просто не узнала. Мама ходила к директору лагеря и к старшей воспитательнице — благодарить за дочь. Мы впервые услышали, что Лида почти год провела в больнице, ей делали сложную операцию. И мама боялась отпускать Лиду в лагерь, а теперь очень рада, что решилась.
— Вот что делают свежий воздух и хорошее питание, — говорила мама.
А мы-то знали, что воздух и питание тут ни при чем. Просто Лидина сказка сбылась: благородный рыцарь не мог стерпеть несправедливости. Он спас некрасивую заколдованную девочку и превратил ее в прекрасную черноокую принцессу.
Сказка о черноокой принцессе — это, вопреки ожиданиям, совсем не сказка, а рассказ, действия которого могли бы легко произойти в реальной жизни. Какие проблемы затронуты в сказке о черноокой принцессе? Какими запомнились главные герои? Ответы на все эти вопросы станут для вас очевидны после прочтения рассказа.
В рассказе Анны Масс “Сказка о черноокой принцессе” говорится об истории с девочкой, которая произошла в пионерском лагере. Эта история заставила многих ребят задуматься над своим поведением.
В летнем пионерском лагере всегда отдыхает много разных ребят. Среди них была очень необычная девочка по имени Лидуша. По характеру Лидуша была очень безобидной и немного странной. За это над ней очень часто смеялись девочки из ее отряда. Лидуше очень нравился симпатичный студент вожатый Яша. Настолько сильно, что она даже сказку выдумала о черноокой принцессе Лидуше и о благородном рыцаре Яше, который всегда ее защищает и не дает в обиду.
Однажды ребята решили зло пошутить над Лидушей и сказали доверчивой девочке, что пионервожатый зовет ее на свидание на старом мосту. Яшу попросили тоже прийти на мост. А сами спрятались, чтобы увидеть что же из этого получится. Конечно же нарядная Лидуша пришла на мост, где ее поджидал ничего не понимающий пионервожатый. А ребята в этот момент вылезли из-под моста и начали смеяться над опозоренной и униженной Лидушей.
Однако Яша все быстро понял, успокоил Лидушу и с этого момента не разрешал больше никому над ней смеяться. От такой заботы и внимания девочка поправилась и похорошела. Таким образом и сбылась придуманная ею сказка. Ведь Яша на самом деле оказался рыцарем и защитником.
Этот рассказ посвящен теме добра и зла, в нем затронуты духовно-нравственные проблемы. А еще, если сильно верить, то сказка может и сбыться, как это случилось с Лидушей, которой очень повезло встретится с добрым и понятливым Яшей. И тот в итоге стал ее защитником и другом.
А.В. Масс
Сказка о черноокой принцессе
Какой у нас был тем летом старший вожатый! Бывший моряк, а теперь студент педагогического института. Из-под левого закатанного рукава полосатой тельняшки — татуировка: якорь, оплетенный цепью. Этот якорь нас, девчонок, просто с ума сводил. Мы тоже рисовали у себя на руках якоря, чтобы хоть этим приобщиться к Яшиному великолепию. Мы ловили каждую Яшину фразу и потом подробно обсуждали. Малыши к нему так и липли. Мальчишки из второго и даже из первого отрядов перенимали у него походку, манеру говорить и встряхивать головой, откидывая волосы. Вожатая Люба краснела, разговаривая с Яшей, и ковыряла тапочкой землю.
После ужина мы собирались на скамейках возле сирени. Яша пел, а Люба подыгрывала на аккордеоне. Он пел про «пыль, пыль, пыль от шагающих сапог», про «шеф нам отдал приказ лететь в Небраску» — песни запоминались с первого раза, и мужественный образ Яши сливался с чеканными мелодиями и словами.
Яша со всеми нами был одинаково доброжелателен. Но этого казалось мало. Каждый искал проявлений хоть крошечного внимания к себе в отдельности. Если какая-нибудь девочка говорила:
— Яша велел мне волейбольную площадку подмести, — то этой девочке начинали завидовать, потому что именно ее Яша отметил своим вниманием.
Он был словно оживший идеальный герой из любимых книг и кинофильмов. Даже лучше, потому что те были где-то там, вне досягаемости, а Яша — тут, всех знал по именам, учил нас плавать и бегать.
Конечно, не обошлось без глупостей: Лидуша из двенадцатой палаты дошла в своей влюбленности до того, что осколком стекла выцарапала на руке «Яша». Но Лидуша вообще была ненормальная. Это она сама попросила называть себя не Лидой, а Лидушей, потому что, видите ли, мама ее так называет. Лидушу быстро переименовали в Лягушу, а потом, вдохновленные ее слезами, в Лягушку. Хотя она была, скорее, похожа на заморёного кузнечика, посаженного в коробочку.
И всего-то она боялась. Грозы — в двенадцать-то лет! Визжала при виде червяка или жука. Даже воды боялась, хотя ей очень нравилось купаться. Она заходила в воду по щиколотку, садилась на корточки и потихоньку обрызгивала себя. Оксанка однажды подкралась сзади, да как толкнет ее в спину. Лида шлепнулась лицом, наглоталась воды, выскочила на берег и долго кашляла и дрожала всем телом, и в ее вытаращенных черных глазах был такой испуг, словно в самом деле что-то ужасное случилось. А что такого-то? Мы постоянно толкали и топили друг друга, это была просто игра.
А сколько было смеху с Лидушиной рыбкой! Лида поймала в речке малька, пустила в банку и поставила банку на тумбочку у своей постели. Мечтала, как отвезет рыбку домой. А девчонки прибежали с прогулки пораньше, рыбку выбросили, а в банку посадили головастика. Когда Лида увидела, во что превратилась ее рыбка, она рухнула на кровать вниз лицом, сжалась в комочек и пролежала так до самого ужина. Такая у нее была манера, когда ее особенно доводили: сжаться в комочек, зажмуриться и зажать уши.
Наша палата поступок Лидушиных соседок осудила. Уж очень безобидная она была, никогда не жаловалась, и если ее на некоторое время оставляли в покое, веселела, из глаз ее исчезал страх, и она рассказывала какую-нибудь сказку — она их сама придумывала.
Но ее не оставляли в покое. Особенно изощрялась Оксанка. То кинет на нее паука, то выльет ей в постель воду из графина, а потом созовет девчонок из других палат, а то и мальчишек, и с хохотом показывает им мокрую Лидушину простыню.
Вот как раз после случая с простыней Лида и выцарапала у себя на руке имя нашего вожатого. И придумала сказку. О благородном рыцаре, защитнике слабых, о белокуром красавце, который сразу видит всякую несправедливость и борется с ней, и наказывает обидчиков. О том, как этот рыцарь спас принцессу, которую злая колдунья превратила в некрасивую девочку, — и расколдовал ее, и она снова стала прекрасной черноокой принцессой, и женился на ней.
Конечно, всем сразу стало ясно, кого изобразила Лида под видом черноокой принцессы, и очень хохотали над ее сказкой. Чего стоило одно только начало: «В обыкновенной семье родился необыкновенный мальчик с белокурыми волосами и белоснежными зубами…» Новорожденный — с зубами! Просто идиотка! Вот бы Яша услышал эту историю!
— Девчонки — идея! — сказала Оксанка. — Давайте скажем Лягушке, что Яша в нее влюбился!
— Не поверит!
— Спорим, поверит! Она же дура полная!
И Лидуша поверила! Она вспыхнула, когда Оксанка как бы между прочим сказала ей:
— И что это Яша в тебе нашел? Спрашивает все время.
— А я слышала, — подхватила Ленка, — он Любе сказал, что Лидуша — самая симпатичная девочка во всем лагере.
На другой день Оксанка поманила Лиду и таинственно сообщила:
— Яша просил передать, чтобы ты ровно в семь ждала его на мосту.
Черные глаза Лиды засияли.
— А он не сказал, зачем?
— Сама узнаешь! Оденься поярче. Что-нибудь красное есть у тебя?
— Есть, босоножки.
— И бант красный повяжи, — посоветовала Оксанка.
— У меня нету.
— Я тебе свой дам. И кофточку красную дам. Будешь прямо как роза!
— Ой, большое тебе спасибо!
Яше сказали, что в семь часов его будут ждать на мосту Ярцевские представители, чтобы договориться насчет футбольной встречи.
Лида в красной кофточке, с красным бантом в черных волосах стояла на мосту и ждала. Мост был очень старый. Много поколений назначало на нем свидания. На серых деревянных поручнях было вырезано столько имен и фамилий, что они уже не помещались, и новые надписи шли поверх старых. Когда-то, при графе Шереметеве, этим мостом был перекрыт пруд с карасями, а теперь остался только овраг, по дну которого протекал хилый ручеек. Сейчас под мостом притаилась чуть ли не половина лагеря. Лида не могла видеть, как мы, сидя на дне впадины, зажимаем руками рты, грозим друг другу кулаками, чтобы не шевелились, не засмеялись раньше времени, не испортили эффект.
Мост заскрипел под Яшиными шагами.
— Лида, привет! Кого ждешь?
Молчание.
— Ладно, не хочешь, не говори.
Послышался дрожащий голос:
— Я думала… Мне сказали…
И опять молчание.
Первым не выдержал Юрка Ермаков — вылез из-под моста. За ним Оксанка. За ней вся двенадцатая палата. Потом наша, тринадцатая. Лида прижала ладони к щекам и с ужасом смотрела, как из-под моста лезут и лезут, как крысы из «Щелкунчика», ее мучители.
Ее окружили плотным кольцом. Теперь можно было не сдерживаться. Мы хохотали до слез, приседали от смеха, показывали на Лиду пальцами, хлопали себя по коленям.
— Бант твой? — спросил Ефремов.
— Нет…
— Снимай!
Лида сняла и отдала Ефремову бант. И беспомощно посмотрела на Яшу. Тот, ничего еще не понимая, улыбался.
— Кофта твоя? — спросил Ефремов.
Лида вдруг прорвала хохочущее кольцо, сбежала с моста и бросилась в густые заросли крапивы. Она упала в эту крапиву и свернулась комочком. Сквозь крапиву просвечивала красная кофта.
Яша перестал улыбаться. Под его жестким взглядом мы притихли. Стояли, переминаясь с ноги на ногу.
— Какие же вы сволочи, — сказал Яша и добавил: — Марш в лагерь.
И мы поплелись в лагерь как побитые собаки. Оборачиваясь видели, как Яша вывел Лиду из крапивы, как он вытирал ей лицо и руки носовым платком.
После ужина Люба устроилась на скамейке с аккордеоном. Рядом с ней сел Яша. Оксанка, отпихнув подруг, шлепнулась рядом с ним.
— А где Лида? — спросил у нее Яша.
— В палате.
— Ну-ка, сбегай за ней.
И пришлось Оксанке идти за Лидой и теперь уже всерьез передавать ей Яшину просьбу. Вернулась она одна.
— Не хочет идти, — сказала она. — Говорит, что я вру.
Тогда Яша встал и сам пошел за Лидой. До самого отбоя Яша пел про «пыль, пыль, пыль от шагающих сапог», и про «Небраску», а Лида сидела рядом.
С этого дня все переменилось. Яша посылал Лиду с поручениями на подсобное хозяйство. Она по его просьбе подметала волейбольную площадку. Как будто не было других девочек! Ее, а не Оксанку, он взял с собой в Ярцевский лагерь договариваться о совместном концерте самодеятельности, хотя она и не пела, и не танцевала, а Оксанка плясала гопак, всегда на «бис».
Попробовал бы теперь кто-нибудь — не то, чтобы подшутить над Лидой — пренебрежительно заговорить с ней! У нее появился такой защитник, о котором мы могли только мечтать. Это именно Яша обнаружил, что Лида знает наизусть массу стихов, и уговорил ее читать на концерте. Она читала «Я помню чудное мгновенье…», а на бис «Выхожу один я на дорогу…»
Яша откровенно радовался Лидиному успеху. Он стал заботиться о ней, следил, чтобы она всё съедала в столовой, чтобы в пасмурные дни потеплее одевалась. Хотя это вовсе не входило в его обязанности.
Лида просто расцвела от такого внимания, поправилась и перестала быть похожа на замореного кузнечика. И когда на родительский день к Лиде приехала мама, она свою Лидушу просто не узнала. Мама ходила к директору лагеря и к старшей воспитательнице — благодарить за дочь. Мы впервые услышали, что Лида почти год провела в больнице, ей делали сложную операцию. И мама боялась отпускать Лиду в лагерь, а теперь очень рада, что решилась.
— Вот что делают свежий воздух и хорошее питание, — говорила мама.
А мы-то знали, что воздух и питание тут ни при чем. Просто Лидина сказка сбылась: благородный рыцарь не мог стерпеть несправедливости. Он спас некрасивую заколдованную девочку и превратил ее в прекрасную черноокую принцессу.
***
Текст книги «Песочные часы»
Автор книги: Анна Масс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)
Женька, Гришка и Валя
Когда с первой сменой приехал Женька Шифферс, девочки от младших до самых старших просто ошалели: такого красивого мальчика у нас в Плёскове за все годы еще никто не помнил. При том, что вообще красивых мальчишек было много – хотя бы Мишка Державин или Сашка Збруев, но они были свои, привычные, и к тому же из второго, среднего, отряда, а этого новенького определили в старший – ему было уже тринадцать лет.
До сих пор вне конкуренции в смысле внешности считался Гришка Абрикосов. В то лето ему исполнилось пятнадцать, он уже вышел из пионерского возраста и витал, может, только чуть пониже пионервожатых. Красив он был как Аполлон. Осознавая свою божественную неотразимость, он позволял себе грубые нарушения дисциплины (например, курение) – ему это сходило с рук, и не потому что старший, и не потому, что сын знаменитого Абрикосова, а потому что перед его снисходительным олимпийским высокомерием, перед родинкой над верхней губой трепетали даже восемнадцатилетние девушки-пионервожатые. Он был так красив, что в него даже трудно было влюбиться, ведь влюбленность предполагает хоть какую-то надежду на взаимность, Гришка же был слишком упоен собой, чтобы еще на кого-нибудь тратиться.
А Женя… Но об этом лучше в стихах. Стихи сочинила Юля Некрасова в ритме популярной тогда эстрадной песенки «Мандолина, гитара и бас»:
Жили девочки в лагере дружно,
Улыбались, смеялись всегда,
И любить никого им не нужно,
Хоть любовь и была иногда,
Но приехал красавец-мальчишка,
И пленил всех девчонок собой,
Отлетел даже в сторону Гришка,
Со своею со всей красотой.
Пожалуй, все-таки сказано было не совсем справедливо по отношению к Гришке – никуда он не отлетал: его артистизм, незатейливый юмор, добродушие и потрясающее сходство с отцом по-прежнему привлекали к себе сердца многих и гарантировали ему – в этом-то мы все были уверены – такую же, как у отца, актерскую славу и всенародную любовь в будущем.
Между прочим, Гришка не обиделся на резкие строки, что тоже говорит в его пользу. Он лишь подошел к Юле, скорчил кровожадную рожу и спел с кавказским акцентом, свирепо вращая глазами:
Изрублю его в мэлкий шашлык,
Кабардинцу дам шпоры,
И надвинув на брови башлык,
Я умчу тэбя в горы!
Он был напичкан песенками, репризами, монологами, репликами из десятков спектаклей и фильмов, умел с великолепным пародийным пафосом произносить к месту и не к месту фразы, происхождение которых вряд ли и сам знал, вроде вот этой:
– Молчи, слепой щенок! Съешь сахара кусок!
Нет, Гришка оставался Гришкой и по-прежнему задавал тон.
А Женя… Женя был совсем, совсем другой. Юля писала:
Звали мальчика Шифферсом Женей,
Был он скромен, красив и неглуп,
От ресниц его падали тени
На красивые складочки губ…
Тут всё было точно. Его ресницы были совершенно необыкновенной длины и густоты, верхние соединялись с нижними и, наверно, мешали смотреть, потому что у Жени была привычка, когда он смотрел на собеседника, слегка откидывать голову и широко раскрывать глаза, словно для того, чтобы отделить верхние ресницы от нижних. Он был невысок, сложен чрезвычайно изящно, хотя при этом был достаточно спортивен, побеждал в беге на короткие дистанции, хорошо играл в волейбол. Он был вежлив со старшими и с девочками, начитан, дисциплинирован, словом, обладал лучшими качествами «мальчика из хорошей семьи».
Обычно в лагере таким приходилось туго. Они не вписывались в общепринятый стиль поведения с розыгрышами и шуточками, иногда довольно грубыми. К Жене мальчишки вначале цеплялись как к новенькому. Ядро плёсковской публики знало друг друга чуть ли не со дня рождения, в Москве жили рядом, и в войну, в эвакуации, в Омске, прожили бок о бок два года, и теперь в Плёскове, в этом «поместье» театра Вахтангова, каждое лето проводили каникулы. С годами образовалось то, что принято называть «своим кругом». Новеньких, оказавшихся вне этого круга, не то чтобы высокомерно отстраняли, но тут уж зависело от них самих, кто как себя поставит, сумеет ли войти в круг.
Шифферс не заискивал, не подлаживался, не отвечал на подначки, был со всеми приветлив, хотя и закрыт. Это расположило многих мальчишек в его пользу, и через какое-то время его оставили в покое.
На родительский день к Шифферсу приехала мама, худая, сутулая, носатая, черная как галка. Привезла ему сушки, нанизанные на веревочку. Мать с сыном сели в высокую траву за волейбольной площадкой и почти никуда с этого места не отлучались до вечера.
Аня Горюнова, увидев Женину маму, сказала: «Ой, какая страшная!» Валя Шихматова сказала: «Странно, что у такого сына такая мама». Мне она показалась очень старой.
Из сегодняшнего дня эта женщина видится мне не старой и не страшной, а замученной, угнетенной, может быть, голодной. Не исключено, что побывавшей в заключении. Это был сорок восьмой год. Кажется, она не имела к театру прямого отношения, может, была чьей-нибудь родственницей.
Когда к вечеру автобусы с родителями уехали и Женя со своими сушками, надетыми на шею как ожерелье, шел в свою палату, Гришка заступил ему дорогу и, пародируя Дружникова из фильма «Без вины виноватые», начал орать в своем стиле:
– А быв-вают матери и чуф-ствительные! Перед тем как бр-росить на пр-роизвол судьбы своего р-р-ебенка, они вешают ему на шею какую-нибудь биз-ди-лушку!..
Женя остановился, поднял на Гришку свои огромные глаза под чащобой ресниц, молча обошел его и пошел своей дорогой. И Гришка отстал. Возможно, в нем сработало чувство такта. А может быть, как прирожденный актер, он почувствовал, что тут сфальшивил.
Многие девочки в Женю с ходу влюбились. Одна написала ему записку с приглашением на свидание, но он не пришел. Другая выцарапала на руке его имя. Каждая старалась хоть как-то обратить на себя его внимание. Младшие пожирали его глазами издали.
Юля писала:
Его девочки все ревновали,
Только к ним равнодушен был он,
И они до сих пор не узнали,
В кого был этот Шифферс влюблен.
Тут тоже был перехлест: ревновали, но не все. Например, наша палата отнеслась к Жене без всякой подобной истеричности. Мы его подробно обсудили и пришли к выводу, что он нам объективно нравится, и не столько даже внешне, сколько как человек. И что мы в него совершенно не влюблены.
– А как вы думаете, – сказала Ленка Воллерштейн. – В кого он может влюбиться?
Аня предположила, что в Наташку Тейс.
– Если он в нее влюбится, – воскликнула Валя, – я перестану его уважать. Потому что Наташка Тейс совершенно пустая.
– А пусть он влюбится в кого-нибудь из нашей палаты, – сказала Аня. – Например, в Вальку. А что, Валька, попробуй!
Валя задумалась, вероятно, прикидывая, стоит ли ей браться за такое щекотливое дело. Она была ответственная девочка и ко всему подходила очень серьезно. Она много читала и любила обсуждать прочитанное с друзьями, в спорах отстаивая истину. Красавицей, как Наташка Тейс, она, пожалуй, не была, но была вполне симпатичная, с двумя толстыми косами до пояса, с большими серьезными карими глазами. Пожалуй, немножко портила ее металлическая скобка на зубах для исправления прикуса. Такие скобки были тогда в новинку и вызывали у окружающих понятное желание поизощряться в насмешливых сравнениях, на которые Валя философски не реагировала.
– Я не ручаюсь, – сказала Валя. – Но попробую. Не потому что он мне нравится, хотя объективно он мне нравится. А потому что мы должны сделать всё, чтобы он не влюбился в Наташку Тейс.
К Валиным положительным качествам нужно еще добавить сильную волю, которую она все время закаляла. Она, например, решила научиться есть лимоны без сахара, и научилась. У нее в организме не хватало витамина «С», и родители дали ей с собой на всю первую смену двадцать четыре лимона. А сахар дать забыли. Каждый день после обеда, придя в палату, Валя вынимала лимон и съедала его. В родительский день мама привезла сахар, но он оказался уже не нужен: Валя так закалила волю, что ела лимоны как яблоки, с кожурой, и даже не морщилась. Или, например, она решила научиться играть в волейбол. Каждый день она выходила на площадку и упорно стояла, гробя все мячи, которые попадали ей в руки. Игроки гнали ее с поля, болельщики свистели, но Валя не уходила, закаляя волю.
Мы так и решили: пусть Женя влюбится хоть в Валю, хоть в кого угодно, только не в Наташку Тейс.
Но Шифферс не знал о нашем решении, и когда на следующий день нас повели в лес на прогулку, он присоединился именно к Наташке Тейс.
– Ну вот! – сказала Ленка.
Аня молча махнула рукой, давая понять, что она отказывается от дальнейшей борьбы.
Но Валя, решительным движением головы перекинула за спину косы и пошла вслед за Женей и Наташей.
О том, что было дальше, она подробно рассказала нам в палате во время мертвого часа.
Она настигла их на поляне, где они, болтая, собирали землянику. Валя втерлась между ними, отгородила Женю от Наташи и задала ему вопрос в упор:
– Ты любишь Маяковского?
Женя захлопал ресницами и ответил:
– Да.
– А как ты считаешь, – не давая ему опомниться, задала следующий вопрос Валя: – Маяковский гениальный или не гениальный?
– Я не знаю… – ответил Женя.
– А как ты думаешь, – продолжала Валя, – что выше по идейному содержанию: «Стихи о Советском паспорте» или поэма «Во весь голос»?
Так, все больше вовлекая Женю в литературный диспут, она все дальше отводила его от Наташи, и та, поняв, наконец, что красота бледнеет перед интеллектом, отстала.
С прогулки Валя и Женя возвращались вместе. Валя говорила уже не о Маяковском, а о казахском поэте Джамбуле, которого она считала вторым по идейному значению после Маяковского и стихотворение которого о Великом Советском Законе учила наизусть для вечера самодеятельности.
– «Я славлю Великий Советский Закон, – проникновенно читала Валя, а Женя слушал, склонив голову, – Закон, по которому радость приходит, Закон, по которому степь плодородит, Закон, по которому едут учиться дети аульные в школы столицы, Закон, по которому все мы равны в созвездии братских республик страны!..» А как ты думаешь, Женя, какое слово лучше сделать ударным: «братских» или «в созвездии»?
С этого дня их часто видели рядом на скамейке, на пляже, на прогулке. Гришка, натыкаясь на них, воздевал руки и орал:
– О, закрой свои бледные ноги! – или какую-нибудь подобную чушь.
– Не остроумно! – равнодушно отвечала Валя.
Младшие дразнили их: «Жених и невеста, тили-тили тесто!»
Вале было хоть бы что: на волейбольной площадке ей и не то кричали. Шифферсу, конечно, вряд ли это нравилось, но не исключено, что ему было интересно беседовать с Валей: он ведь тоже был начитанный и умный.
Ленка, может быть мучаясь тайной ревностью, спросила Валю:
– У вас что? Дружба или что?
– У меня к нему дружба, – ответила Валя. – А у него ко мне – пока не знаю.
Чтобы еще больше укрепить дружбу, Валя теперь становилась на ту же сторону волейбольной площадки, на какой играл Женя, пасовала только ему, но так как принимать ее пасовки было почти невозможно, Женя постоянно мазал и в конце концов, не выдержав насмешек, совсем перестал играть. Валя же, как всегда, не сдалась и даже начала делать успехи.
Потом произошел случай на речке: девочки и мальчики купались вместе под присмотром вожатых, и однажды Валя, которая тогда еще не умела плавать (после этого она стала учиться и к концу смены научилась), оступилась на глубоком месте и наглоталась воды. Женя протянул Вале руку и вывел на отмель. В благодарность за спасение Валя пересела в столовой за его стол.
О том, как Шифферс перенес это новое проявление дружбы, рассказал нам по секрету от Вали Мишка Горюнов.
Будто бы Шифферс после обеда пришел в палату и рухнул на койку.
– Спрячьте меня, ребята, а? – будто бы сказал он и накрыл голову подушкой.
– Да ты дай ей по шее, чтобы отстала, и все! – сказал Гришка.
– Как это?! Девочке?! – возмутился из-под подушки Женя.
– Ну, тогда любуйся на ее челюсть, – будто бы сказал Гришка.
– Зачем я полез ее спасать! – страдал Женя. – Там же воды было по грудь! Она бы и так не утонула!
– Хочешь, я ее от тебя отважу? – будто бы предложил Гришка.
– Да! – воскликнул Шифферс. – Только ты как-нибудь поделикатнее!
Может быть, разговор был и не совсем такой, однако после вечерней линейки, когда спустили флаг и вожатая скомандовала: «Вольно! Разойдись!», Гришка подошел к Вале и сказал:
– Слушай, что ты липнешь к Шифферсу, влюбилась, что ли? Его уже тошнит от твоего Джамбула.
– Ты что! – крикнул Женя. – Я же просил поделикатнее!
Он убежал за волейбольную площадку и долго там стоял, переживая за Валю, которую Гришка ославил на весь лагерь.
И напрасно переживал. Лимоны без сахара и волейбольная площадка сделали свое дело. Валя только пожала плечами и ответила:
– Странно! Почему же он сам мне не сказал, что ему не нравится Джамбул?
Сказка о черноокой принцессе
Какой у нас был тем летом старший вожатый! Бывший моряк, а теперь студент педагогического института. Из-под левого закатанного рукава полосатой тельняшки – татуировка: якорь, оплетенный цепью. Этот якорь нас, девчонок, просто с ума сводил. Мы тоже рисовали у себя на руках якоря, чтобы хоть этим приобщиться к Яшиному великолепию. Мы ловили каждую Яшину фразу и потом подробно обсуждали. Малыши к нему так и липли. Мальчишки из второго и даже из первого отрядов перенимали у него походку, манеру говорить и встряхивать головой, откидывая волосы. Вожатая Люба краснела, разговаривая с Яшей, и ковыряла тапочкой землю.
После ужина мы собирались на скамейках возле сирени. Яша пел, а Люба подыгрывала на аккордеоне. Он пел про «пыль, пыль, пыль от шагающих сапог», про «шеф нам отдал приказ лететь в Небраску» – песни запоминались с первого раза, и мужественный образ Яши сливался с чеканными мелодиями и словами.
Яша со всеми нами был одинаково доброжелателен. Но этого казалось мало. Каждый искал проявлений хоть крошечного внимания к себе в отдельности. Если какая-нибудь девочка говорила:
– Яша велел мне волейбольную площадку подмести, – то этой девочке начинали завидовать, потому что именно ее Яша отметил своим вниманием.
Он был словно оживший идеальный герой из любимых книг и кинофильмов. Даже лучше, потому что те были где-то там, вне досягаемости, а Яша – тут, всех знал по именам, учил нас плавать и бегать.
Конечно, не обошлось без глупостей: Лидуша из двенадцатой палаты дошла в своей влюбленности до того, что осколком стекла выцарапала на руке «Яша». Но Лидуша вообще была ненормальная. Это она сама попросила называть себя не Лидой, а Лидушей, потому что, видите ли, мама ее так называет. Лидушу быстро переименовали в Лягушу, а потом, вдохновленные ее слезами, в Лягушку. Хотя она была, скорее, похожа на заморёного кузнечика, посаженного в коробочку.
И всего-то она боялась. Грозы – в двенадцать-то лет! Визжала при виде червяка или жука. Даже воды боялась, хотя ей очень нравилось купаться. Она заходила в воду по щиколотку, садилась на корточки и потихоньку обрызгивала себя. Оксанка однажды подкралась сзади, да как толкнет ее в спину. Лида шлепнулась лицом, наглоталась воды, выскочила на берег и долго кашляла и дрожала всем телом, и в ее вытаращенных черных глазах был такой испуг, словно в самом деле что-то ужасное случилось. А что такого-то? Мы постоянно толкали и топили друг друга, это была просто игра.
А сколько было смеху с Лидушиной рыбкой! Лида поймала в речке малька, пустила в банку и поставила банку на тумбочку у своей постели. Мечтала, как отвезет рыбку домой. А девчонки прибежали с прогулки пораньше, рыбку выбросили, а в банку посадили головастика. Когда Лида увидела, во что превратилась ее рыбка, она рухнула на кровать вниз лицом, сжалась в комочек и пролежала так до самого ужина. Такая у нее была манера, когда ее особенно доводили: сжаться в комочек, зажмуриться и зажать уши.
Наша палата поступок Лидушиных соседок осудила. Уж очень безобидная она была, никогда не жаловалась, и если ее на некоторое время оставляли в покое, веселела, из глаз ее исчезал страх, и она рассказывала какую-нибудь сказку – она их сама придумывала.
Но ее не оставляли в покое. Особенно изощрялась Оксанка. То кинет на нее паука, то выльет ей в постель воду из графина, а потом созовет девчонок из других палат, а то и мальчишек, и с хохотом показывает им мокрую Лидушину простыню.
Вот как раз после случая с простыней Лида и выцарапала у себя на руке имя нашего вожатого. И придумала сказку. О благородном рыцаре, защитнике слабых, о белокуром красавце, который сразу видит всякую несправедливость и борется с ней, и наказывает обидчиков. О том, как этот рыцарь спас принцессу, которую злая колдунья превратила в некрасивую девочку, – и расколдовал ее, и она снова стала прекрасной черноокой принцессой, и женился на ней.
Конечно, всем сразу стало ясно, кого изобразила Лида под видом черноокой принцессы, и очень хохотали над ее сказкой. Чего стоило одно только начало: «В обыкновенной семье родился необыкновенный мальчик с белокурыми волосами и белоснежными зубами…» Новорожденный – с зубами! Просто идиотка! Вот бы Яша услышал эту историю!
– Девчонки – идея! – сказала Оксанка. – Давайте скажем Лягушке, что Яша в нее влюбился!
– Не поверит!
– Спорим, поверит! Она же дура полная!
И Лидуша поверила! Она вспыхнула, когда Оксанка как бы между прочим сказала ей:
– И что это Яша в тебе нашел? Спрашивает все время.
– А я слышала, – подхватила Ленка, – он Любе сказал, что Лидуша – самая симпатичная девочка во всем лагере.
На другой день Оксанка поманила Лиду и таинственно сообщила:
– Яша просил передать, чтобы ты ровно в семь ждала его на мосту.
Черные глаза Лиды засияли.
– А он не сказал, зачем?
– Сама узнаешь! Оденься поярче. Что-нибудь красное есть у тебя?
– Есть, босоножки.
– И бант красный повяжи, – посоветовала Оксанка.
– У меня нету.
– Я тебе свой дам. И кофточку красную дам. Будешь прямо как роза!
– Ой, большое тебе спасибо!
Яше сказали, что в семь часов его будут ждать на мосту Ярцевские представители, чтобы договориться насчет футбольной встречи.
Лида в красной кофточке, с красным бантом в черных волосах стояла на мосту и ждала. Мост был очень старый. Много поколений назначало на нем свидания. На серых деревянных поручнях было вырезано столько имен и фамилий, что они уже не помещались, и новые надписи шли поверх старых. Когда-то, при графе Шереметеве, этим мостом был перекрыт пруд с карасями, а теперь остался только овраг, по дну которого протекал хилый ручеек. Сейчас под мостом притаилась чуть ли не половина лагеря. Лида не могла видеть, как мы, сидя на дне впадины, зажимаем руками рты, грозим друг другу кулаками, чтобы не шевелились, не засмеялись раньше времени, не испортили эффект.
Мост заскрипел под Яшиными шагами.
– Лида, привет! Кого ждешь?
Молчание.
– Ладно, не хочешь, не говори.
Послышался дрожащий голос:
– Я думала… Мне сказали…
И опять молчание.
Первым не выдержал Юрка Ермаков – вылез из-под моста. За ним Оксанка. За ней вся двенадцатая палата. Потом наша, тринадцатая. Лида прижала ладони к щекам и с ужасом смотрела, как из-под моста лезут и лезут, как крысы из «Щелкунчика», ее мучители.
Ее окружили плотным кольцом. Теперь можно было не сдерживаться. Мы хохотали до слез, приседали от смеха, показывали на Лиду пальцами, хлопали себя по коленям.
– Бант твой? – спросил Ефремов.
– Нет…
– Снимай!
Лида сняла и отдала Ефремову бант. И беспомощно посмотрела на Яшу. Тот, ничего еще не понимая, улыбался.
– Кофта твоя? – спросил Ефремов.
Лида вдруг прорвала хохочущее кольцо, сбежала с моста и бросилась в густые заросли крапивы. Она упала в эту крапиву и свернулась комочком. Сквозь крапиву просвечивала красная кофта.
Яша перестал улыбаться. Под его жестким взглядом мы притихли. Стояли, переминаясь с ноги на ногу.
– Какие же вы сволочи, – сказал Яша и добавил: – Марш в лагерь.
И мы поплелись в лагерь как побитые собаки. Оборачиваясь видели, как Яша вывел Лиду из крапивы, как он вытирал ей лицо и руки носовым платком.
После ужина Люба устроилась на скамейке с аккордеоном. Рядом с ней сел Яша. Оксанка, отпихнув подруг, шлепнулась рядом с ним.
– А где Лида? – спросил у нее Яша.
– В палате.
– Ну-ка, сбегай за ней.
И пришлось Оксанке идти за Лидой и теперь уже всерьез передавать ей Яшину просьбу. Вернулась она одна.
– Не хочет идти, – сказала она. – Говорит, что я вру.
Тогда Яша встал и сам пошел за Лидой. До самого отбоя Яша пел про «пыль, пыль, пыль от шагающих сапог», и про «Небраску», а Лида сидела рядом.
С этого дня все переменилось. Яша посылал Лиду с поручениями на подсобное хозяйство. Она по его просьбе подметала волейбольную площадку. Как будто не было других девочек! Ее, а не Оксанку, он взял с собой в Ярцевский лагерь договариваться о совместном концерте самодеятельности, хотя она и не пела, и не танцевала, а Оксанка плясала гопак, всегда на «бис».
Попробовал бы теперь кто-нибудь – не то, чтобы подшутить над Лидой – пренебрежительно заговорить с ней! У нее появился такой защитник, о котором мы могли только мечтать. Это именно Яша обнаружил, что Лида знает наизусть массу стихов, и уговорил ее читать на концерте. Она читала «Я помню чудное мгновенье…», а на бис «Выхожу один я на дорогу…»
Яша откровенно радовался Лидиному успеху. Он стал заботиться о ней, следил, чтобы она всё съедала в столовой, чтобы в пасмурные дни потеплее одевалась. Хотя это вовсе не входило в его обязанности.
Лида просто расцвела от такого внимания, поправилась и перестала быть похожа на замореного кузнечика. И когда на родительский день к Лиде приехала мама, она свою Лидушу просто не узнала. Мама ходила к директору лагеря и к старшей воспитательнице – благодарить за дочь. Мы впервые услышали, что Лида почти год провела в больнице, ей делали сложную операцию. И мама боялась отпускать Лиду в лагерь, а теперь очень рада, что решилась.
– Вот что делают свежий воздух и хорошее питание, – говорила мама.
А мы-то знали, что воздух и питание тут ни при чем. Просто Лидина сказка сбылась: благородный рыцарь не мог стерпеть несправедливости. Он спас некрасивую заколдованную девочку и превратил ее в прекрасную черноокую принцессу.
Но ее не оставляли в покое. Особенно изощрялась Оксанка. То кинет на нее паука, то выльет ей в постель воду из графина, а потом созовет девчонок из других палат, а то и мальчишек, и с хохотом показывает им мокрую Лидушину простыню.
Вот как раз после случая с простыней Лида и выцарапала у себя на руке имя нашего вожатого. И придумала сказку. О благородном рыцаре, защитнике слабых, о белокуром красавце, который сразу видит всякую несправедливость и борется с ней, и наказывает обидчиков. О том, как этот рыцарь спас принцессу, которую злая колдунья превратила в некрасивую девочку, — и расколдовал ее, и она снова стала прекрасной черноокой принцессой, и женился на ней.
Конечно, всем сразу стало ясно, кого изобразила Лида под видом черноокой принцессы, и очень хохотали над ее сказкой. Чего стоило одно только начало: «В обыкновенной семье родился необыкновенный мальчик с белокурыми волосами и белоснежными зубами…» Новорожденный — с зубами! Просто идиотка! Вот бы Яша услышал эту историю!
— Девчонки — идея! — сказала Оксанка. — Давайте скажем Лягушке, что Яша в нее влюбился!
— Не поверит!
— Спорим, поверит! Она же дура полная!
И Лидуша поверила! Она вспыхнула, когда Оксанка как бы между прочим сказала ей:
— И что это Яша в тебе нашел? Спрашивает все время.
— А я слышала, — подхватила Ленка, — он Любе сказал, что Лидуша — самая симпатичная девочка во всем лагере.
На другой день Оксанка поманила Лиду и таинственно сообщила:
— Яша просил передать, чтобы ты ровно в семь ждала его на мосту.
Черные глаза Лиды засияли.
— А он не сказал, зачем?
— Сама узнаешь! Оденься поярче. Что-нибудь красное есть у тебя?
— Есть, босоножки.
— И бант красный повяжи, — посоветовала Оксанка.
— У меня нету.
— Я тебе свой дам. И кофточку красную дам. Будешь прямо как роза!
— Ой, большое тебе спасибо!
Яше сказали, что в семь часов его будут ждать на мосту Ярцевские представители, чтобы договориться насчет футбольной встречи.
Лида в красной кофточке, с красным бантом в черных волосах стояла на мосту и ждала. Мост был очень старый. Много поколений назначало на нем свидания. На серых деревянных поручнях было вырезано столько имен и фамилий, что они уже не помещались, и новые надписи шли поверх старых. Когда-то, при графе Шереметеве, этим мостом был перекрыт пруд с карасями, а теперь остался только овраг, по дну которого протекал хилый ручеек. Сейчас под мостом притаилась чуть ли не половина лагеря. Лида не могла видеть, как мы, сидя на дне впадины, зажимаем руками рты, грозим друг другу кулаками, чтобы не шевелились, не засмеялись раньше времени, не испортили эффект.
Мост заскрипел под Яшиными шагами.
— Лида, привет! Кого ждешь?
Молчание.
— Ладно, не хочешь, не говори.
Послышался дрожащий голос:
— Я думала… Мне сказали…
И опять молчание.
Первым не выдержал Юрка Ермаков — вылез из-под моста. За ним Оксанка. За ней вся двенадцатая палата. Потом наша, тринадцатая. Лида прижала ладони к щекам и с ужасом смотрела, как из-под моста лезут и лезут, как крысы из «Щелкунчика», ее мучители.
Ее окружили плотным кольцом. Теперь можно было не сдерживаться. Мы хохотали до слез, приседали от смеха, показывали на Лиду пальцами, хлопали себя по коленям.
— Бант твой? — спросил Ефремов.
— Нет…
— Снимай!
Лида сняла и отдала Ефремову бант. И беспомощно посмотрела на Яшу. Тот, ничего еще не понимая, улыбался.
— Кофта твоя? — спросил Ефремов.
Лида вдруг прорвала хохочущее кольцо, сбежала с моста и бросилась в густые заросли крапивы. Она упала в эту крапиву и свернулась комочком. Сквозь крапиву просвечивала красная кофта.
Яша перестал улыбаться. Под его жестким взглядом мы притихли. Стояли, переминаясь с ноги на ногу.
— Какие же вы сволочи, — сказал Яша и добавил: — Марш в лагерь.
И мы поплелись в лагерь как побитые собаки. Оборачиваясь видели, как Яша вывел Лиду из крапивы, как он вытирал ей лицо и руки носовым платком.
После ужина Люба устроилась на скамейке с аккордеоном. Рядом с ней сел Яша. Оксанка, отпихнув подруг, шлепнулась рядом с ним.
— А где Лида? — спросил у нее Яша.
— В палате.
— Ну-ка, сбегай за ней.
И пришлось Оксанке идти за Лидой и теперь уже всерьез передавать ей Яшину просьбу. Вернулась она одна.
— Не хочет идти, — сказала она. — Говорит, что я вру.
Тогда Яша встал и сам пошел за Лидой. До самого отбоя Яша пел про «пыль, пыль, пыль от шагающих сапог», и про «Небраску», а Лида сидела рядом.
С этого дня все переменилось. Яша посылал Лиду с поручениями на подсобное хозяйство. Она по его просьбе подметала волейбольную площадку. Как будто не было других девочек! Ее, а не Оксанку, он взял с собой в Ярцевский лагерь договариваться о совместном концерте самодеятельности, хотя она и не пела, и не танцевала, а Оксанка плясала гопак, всегда на «бис».
Попробовал бы теперь кто-нибудь — не то, чтобы подшутить над Лидой — пренебрежительно заговорить с ней! У нее появился такой защитник, о котором мы могли только мечтать. Это именно Яша обнаружил, что Лида знает наизусть массу стихов, и уговорил ее читать на концерте. Она читала «Я помню чудное мгновенье…», а на бис «Выхожу один я на дорогу…»
Яша откровенно радовался Лидиному успеху. Он стал заботиться о ней, следил, чтобы она всё съедала в столовой, чтобы в пасмурные дни потеплее одевалась. Хотя это вовсе не входило в его обязанности.
Лида просто расцвела от такого внимания, поправилась и перестала быть похожа на замореного кузнечика. И когда на родительский день к Лиде приехала мама, она свою Лидушу просто не узнала. Мама ходила к директору лагеря и к старшей воспитательнице — благодарить за дочь. Мы впервые услышали, что Лида почти год провела в больнице, ей делали сложную операцию. И мама боялась отпускать Лиду в лагерь, а теперь очень рада, что решилась.
— Вот что делают свежий воздух и хорошее питание, — говорила мама.
А мы-то знали, что воздух и питание тут ни при чем. Просто Лидина сказка сбылась: благородный рыцарь не мог стерпеть несправедливости. Он спас некрасивую заколдованную девочку и превратил ее в прекрасную черноокую принцессу.
Сцены из спектакля
К первому родительскому дню мы решили подготовить настоящий спектакль, который шел на сцене театра, — «Кому подчиняется время». Пьеса братьев Тур. Содержание такое: нашего разведчика засылают с важным заданием в германский штаб под видом немецкого офицера. Ему помогает русская девушка-радистка, которая выдает себя за немку и служит личным секретарем гауляйтора — главного фашистского начальника. С помощью радистки, поминутно рискуя жизнью, герой осуществляет взрыв штаба (сработала мина замедленного действия, вмонтированная в старинные часы, — отсюда название), похищает гауляйтора и привозит его в Москву.
До выхода знаменитого фильма «Подвиг разведчика» с Кадочниковым в главной роли еще оставался год или два, а до «Семнадцати мгновений весны» и вовсе предстояло пилить и пилить через множество произведений столь же оригинального содержания. Спектакль театра Вахтангова был первой ласточкой и пользовался заслуженным успехом у публики. Разведчика играл Андрей Львович Абрикосов, а девушку-радистку — красавица Лёка Коровина.
Конечно, весь спектакль мы не могли осилить. Наш режиссер, она же воспитательница, Ольга Николаевна выбрала из него самые эффектные сцены. Роль разведчика досталась, конечно, Гришке Абрикосову. Ему даже не пришлось ее учить, он ее знал всю наизусть, а если что-нибудь забывал — смело нёс, что хотел. Ольга Николаевна только приговаривала временами: «Гриша, ты не в цирке! Не переигрывай, Гриша!»
Роль девушки-радистки получила Таня Пашкова, дочка Галины Сергеевны, в те годы исполнительницы большинства главных женских ролей в театре Вахтангова. Хорошенькая как мама, Танька совершенно не обладала ее способностями, зажималась перед публикой, забывала слова. Ольга Николаевна с ней мучилась, однако так и не решилась передать роль какой-нибудь другой девочке: не хотела травмировать Танькино самолюбие.
Сказка о черноокой принцессе
А.В. Масс
Анна Владимировна Масс (род. 6 апреля 1935 , Москва ) русская писательница
- Родилась в семье известного драматурга Владимира Захаровича Масса. Детство ее было тесно связано с Арбатом и его окрестностями. А еще были годы эвакуации в Омске вместе с театром и ежегодные поездки в пионерский лагерь «Плёсково»: бывшая подмосковная усадьба графа Шереметева стала в советские годы базой отдыха артистов-вахтанговцев и их детей. Здесь проводили лето будущие известные артисты и режиссеры .
Окончила Филологический факультет МГУ (1960). Член Союза писателей СССР с 1972 года, в настоящий момент — член Союза писателей России. Автор 17 книг для детей и взрослых.
- «В ее рассказах и повестях нет ничего выдуманного, нет литературных реминисценций: всё, о чем она пишет взято из жизни, увидено собственными глазами, почерпнуто из фактов собственной биографии, подсказано памятью, наблюдено, прочувствованно, пережито»
Алексей Файко
Как зовут главных героев?
- Яша – вожатый
- «Бывший моряк, а теперь студент педагогического института. Из-под левого закатанного рукава полосатой тельняшки — татуировка: якорь, оплетенный цепью. Этот якорь нас, девчонок, просто с ума сводил».
Как зовут главных героев?
- Лида ( Лидуша, Лягуша)
- «Скорее похожа на заморёного кузнечика, посаженного в коробочку»
- «Черные глаза Лиды засияли»
- «Лида просто расцвела от такого внимания, поправилась»
Охарактеризуйте главную героиню
- Страхи (гроза, жуки, вода)
- «долго кашляла и дрожала всем телом, и в ее вытаращенных черных глазах был такой испуг, словно в самом деле что-то ужасное случилось»
- Рыбка
- «рухнула на кровать вниз лицом, сжалась в комочек и пролежала так до самого ужина»
- Сказка
- «рассказывала какую-нибудь сказку — она их сама придумывала»
- Свидание
- «прижала ладони к щекам и с ужасом смотрела, как из-под моста лезут и лезут, как крысы из «Щелкунчика», ее мучители»
- «прорвала хохочущее кольцо, сбежала с моста и бросилась в густые заросли крапивы. Она упала в эту крапиву и свернулась комочком»
Первым не выдержал Юрка Ермаков — вылез из-под моста. За ним Оксанка. За ней вся двенадцатая палата. Потом наша, тринадцатая. Лида прижала ладони к щекам и с ужасом смотрела, как из-под моста лезут и лезут, как крысы из «Щелкунчика», ее мучители.
Ее окружили плотным кольцом. Теперь можно было не сдерживаться. Мы хохотали до слез, приседали от смеха, показывали на Лиду пальцами, хлопали себя по коленям.
— Бант твой? — спросил Ефремов.
— Нет…
— Снимай!
Лида сняла и отдала Ефремову бант. И беспомощно посмотрела на Яшу. Тот, ничего еще не понимая, улыбался.
— Кофта твоя? — спросил Ефремов.
Лида вдруг прорвала хохочущее кольцо, сбежала с моста и бросилась в густые заросли крапивы. Она упала в эту крапиву и свернулась комочком. Сквозь крапиву просвечивала красная кофта.
Яша перестал улыбаться. Под его жестким взглядом мы притихли. Стояли, переминаясь с ноги на ногу.
— Какие же вы сволочи, — сказал Яша и добавил: — Марш в лагерь.
И мы поплелись в лагерь как побитые собаки. Оборачиваясь видели, как Яша вывел Лиду из крапивы, как он вытирал ей лицо и руки носовым платком.
- Как Яша отреагировал на эту выходку ребят?
- Что изменилось после этого события?
До самого отбоя Яша пел про «пыль, пыль, пыль от шагающих сапог», и про «Небраску», а Лида сидела рядом.
С этого дня все переменилось. Яша посылал Лиду с поручениями на подсобное хозяйство. Она по его просьбе подметала волейбольную площадку. Как будто не было других девочек! Ее, а не Оксанку, он взял с собой в Ярцевский лагерь договариваться о совместном концерте самодеятельности, хотя она и не пела, и не танцевала, а Оксанка плясала гопак, всегда на «бис».
Попробовал бы теперь кто-нибудь — не то, чтобы подшутить над Лидой — пренебрежительно заговорить с ней! У нее появился такой защитник, о котором мы могли только мечтать. Это именно Яша обнаружил, что Лида знает наизусть массу стихов, и уговорил ее читать на концерте. Она читала «Я помню чудное мгновенье…», а на бис «Выхожу один я на дорогу…»
Яша откровенно радовался Лидиному успеху. Он стал заботиться о ней, следил, чтобы она всё съедала в столовой, чтобы в пасмурные дни потеплее одевалась. Хотя это вовсе не входило в его обязанности.
Как вы понимаете финальную фразу рассказа?
— Вот что делают свежий воздух и хорошее питание, — говорила мама.
А мы-то знали, что воздух и питание тут ни при чем. Просто Лидина сказка сбылась: благородный рыцарь не мог стерпеть несправедливости. Он спас некрасивую заколдованную девочку и превратил ее в прекрасную черноокую принцессу.
Домашнее задание
- Ответьте на вопрос: «Можно ли Яшу назвать рыцарем и почему?»
Рассказчица – девочка. В летнем пионерском лагере новый старший вожатый. Яша – бывший моряк, а сейчас студент педагогического института. Он добрый, мужественный, симпатичный. Девчонки без ума от его песен и татуировки с якорем на руке. Для малышей он как старший брат, подростки ему подражают, а вожатая Люба просто влюблена. Словом, он идеальный герой. Все борются за его внимание. А он общается со всеми на равных и учит ребят плаванью и бегу.
12-летняя Лидуша (ребята переиначили ее имя в Лягушку) – самая «ненормальная» в отряде. С виду – ну просто заморенный кузнечик, черноглазая и черноволосая. Плакса и трусиха: грозы и червяков боится. Все в воде толкаются, смеются. Вот и Оксанка Лидушу толкнула. А та не засмеялась, а испугалась.
А еще у нее дурацкая манера: чуть что – сожмется в комочек и лежит. И когда ей рыбку на головастика в банке подменили – тоже так сделала. А раз плеснули ей водой на простынь. Будто она до туалета не успела добежать. Все смеялись, и мальчишки тоже. Лидуша после этого стеклом нацарапала на руке имя «Яша». И сочинила сказку. Будто колдунья превратила принцессу в некрасивую девочку. А один рыцарь спас ее от обидчиков – «и расколдовал». И женился на черноокой принцессе.
Конечно, все поняли, что речь о Яше и Лидуше. И Оксанка сказала девочке, что Яша ее зовет на мост поговорить о чем-то. Нарядили Лидушу в чужую красную кофточку, дали красный бант на волосы. Яшу тоже обманули, зазвали на мост. А потом ребята, «как крысы из «Щелкунчика», вылезли из-под моста и обступили Лидушу. Сняли бант, хотели и кофту. Она бросилась бежать, легла в крапиву. И Яша назвал ребят сволочами.
С того дня Яша стал защитником Лидуши. И настоял, чтобы она стихи читала на концерте. Следил, чтоб хорошо кушала. А потом приехала ее мама. И все узнали, что Лида год пролежала в больнице. И в лагерь попала после операции. Мама радовалась, что свежий воздух и хорошее питание укрепили дочку. Но все ребята знали правду: сказка Лидуши сбылась. Ее на самом деле спас рыцарь. И она расцвела, и вновь стала принцессой.
Читательский дневник «Сказка о черноокой принцессе» Масс
Сюжет
Лидуше 12 лет, она худенькая, пугливая и не умеет постоять за себя. Ее обижают в пионерском лагере. Она сочиняет сказку про черноокую принцессу, которую защитил рыцарь. Лидушу берет под защиту вожатый-моряк Яша. А дети узнают от ее мамы, что в лагерь девочка приехала после больницы и операции. Они видят, что ее сказка сбылась наяву: Яша стал ее рыцарем, а Лидуша и впрямь принцесса, симпатичная и веселая.
Отзыв
Мир детства тоже бывает разным. Дети жестоки к героине. Тема сказки, мечты и реальности, несправедливости. Детям нужна поддержка взрослых. Сказка учит, что каждый человек заслуживает хорошего отношения, счастья, дружбы. Нужно уметь ставить себя на место других, чувствовать чужую боль, просить прощенья, не повторять ошибок и помнить, что мечты сбываются.
Когда-то в журнале «Пионер» печатали рассказ Анны Масс «Сказка о черноокой принцессе». Мне он в детстве очень понравился, а совсем недавно я нашла подшивку Пионера за 75 год и снова прочла его. Вот он:
Анна Масс
«Сказка о черноокой принцессе»
Какой у нас был пионервожатый! Бывший моряк! Студент педагогического института! Во время каникул решил поработать в пионерском лагере. Девчонки ловили каждую Яшину фразу и потом подробно обсуждали. Малыши так и липли к Яше. Мальчишки, даже самые старшие, перенимали у него все: походку, манеру говорить и встряхивать головой, откидывая волосы. Ходил он в тельняшке и в светлых спортивных брюках и в этой простой одежде казался нам, старшим девочкам, необыкновенно стройным и красивым.
Речка наша, Пахра, в том месте, где мы купались, была узкая и мелкая – в самом глубоком месте по шейку. Но мы нашу речку любили, потому что отдыхали рядом с ней не первый год и привыкли к нашему пляжу, к песчаному мыску, окруженному густым кустарником, плакучей иве, по толстому стволу которой можно было ходить, как по мостику; к крошечным серебристым малькам, пасущимся в прозрачной прибрежной воде.
Конечно, Яша был пловец не чета нам, он привык в море плавать, ему наша речка должна была казаться жалким ручейком. Он мог бы нам откровенно сказать, что ему скучно плавать в нашей речушке, — ему мы бы это простили. Но он ни разу ничего плохого про нашу речку не сказал. А плавал он здорово, только ему развернуться было негде.
По вечерам Яша иногда пел, а пионервожатая Люба подыгрывала ему на аккордеоне.
Яша со всеми был одинаково весел и доброжелателен. Но нам этого казалось мало. Мы жадно искали проявлений хоть крошечного внимания к каждой из нас в отдельности. Если какая-нибудь девочка говорила:
— Ох, мне от Яши сегодня влетело!
Или:
— Яша просил меня волейбольную площадку подмести, — то этой девочке начинали завидовать, потому что Яша именно ее отметил особым вниманием.
Мальчишки дразнили нас, что мы все в Яшу перевлюблялись, но этого не было! Этот вопрос в женских палатах обсуждался, и мы пришли к единодушному решению: мы в Яшу не влюблены, а просто уважаем его как человека.
Конечно, не обошлось без исключений: Лидуша из двенадцатой палаты дошла до того, что осколком стекла выцарапала на руке «Яша». Но Лидуша вообще была ненормальная. Это она сама попросила называть ее не Лидой, а Лидушей, потому что, видите ли, папа с мамой ее так называют. Пожалуйста, Лидуша так Лидуша, нам это было безразлично. Но она и во всем остальном была не такая, как все. Она всего боялась. Грозы боялась – в двенадцать-то лет! Визжала при виде червяка или лягушки. Даже воды боялась, хотя ей очень нравилось ходить на речку. Она забиралась в воду по щиколотку, садилась на корточки и потихоньку обрызгивала себя. На лице у нее при этом отражалось такое блаженство, что поневоле становилось смешно. Однажды кто-то из подругнезаметно подкрался сзади к Лидуше да как толкнет ее в спину. Та шлепнулась лицом вперед, наглоталась от неожиданности взбаламученной воды, выскочила на берег и долго кашляла и дрожала всем телом, и в черных глазах ее был такой испуг, словно в самом деле что-то ужасное случилось. Мы постоянно толкали и топили друг друга – это было самое обычное дело, и поэтому за Лидушу никто и не подумал заступиться.
Продолжение следует…