Мой первый раз с мамой рассказ

Это было еще в 80 года. А точнее 1980 перед олимпиадой. Я закончил школу, сдал экзамены, и мы начали готовиться к выпускному. Так как выпивки на выпускной много не разрешали то мы с друзьями решили после окончания вечера придти ко мне и продолжить вечер. Купили мы «водки, вина, шампанского» и принесли все ко мне домой. Мама как увидела такое количество, схватилась за голову.

Куда Вам столько Вы же умрете от выпетого не сможете даже с девочками потанцевать! На что мы только смеялись и говорили, что она нам поможет, видь закуску, будет готовить она. Мама только разводила руками и охала.

Немного расскажу о своей маме. С мужем моим отцом она разошлась к тому времени не так давно где-то месяца три. Жили они в последнее время не очень, часто ругались, но до рук не доходило. Маме было, 37лет радела она меня рано. Внешность у нее самая обыкновенная. Роста среднего, немного полновата но в меру, грудь тоже средняя размер 2 На маму я к тому времени не очень смотрел как на женщину. Раза три или четыре я видел ее полу обножоной в ванной, на даче, пляже. Но значения как-то не придавал. Возбуждался, но в голову мысли, чтоб ее выебать у меня не было.

Вот и настал выпускной. Посидели мы в школе, попили чай в туалете по стаканчику вина. Танцы то-се, погуляли по Москве и решили пойти ко мне. Было нас пятеро, два моих друга с подругами и я. Мама нас встретила приветливо, быстро приготовила на стол, достала вино, водку и собралась уйти. Но ребята остановили ее. Вечер проходил бурно, было много выпито. Мама от нас не отставала, точнее сказать это мы ей не давали. Когда она вышла на минуту, я не заметно смешал ей водку и вино. Когда она пришла, я предложил выпить за успешное окончание школы и пойти танцевать. Тост был до дна, когда мама выпила мой коктейль, то очень сильно захмелела и стала немного шаловлива. Наверное сказывалась компания молодых ребят и девочек. Когда в очередной раз я предложил выпить ребята, отказались, сказав, что надо передохнуть и немного потанцевать.Когда же они вышли, мама же наоборот взяла стакан поцеловала меня в губы и выпила.

Сынок, а почему ты без девочки? Смотри, твои друзья время зря не теряют, забавляются вовсю, а ты что же? Так как я был немного навеселе и меня заводила картина, которая разыгрывалась. Ребята вовсю уже целовались и лапали девчонок поднимали им юбки лапали за задницы зализали им в трусы, на что девочки не сопротивлялись. Маму это тоже видно. Поэтому я пряма, ей сказал, что меня мой возраст не интересует, а мне нравятся женщины постарше почти вдвое. Она мне хитро улыбнулась, чмокнула в губы и пошла в комнату, где вовсю шли танцы. Когда же зашел туда я, она сидела в кресле и смотрела на целующихся ребят. Ее явно это заводило. Подойдя к маме и взяв ее за руку, я предложил ей потанцевать. Смущаясь, она все же пошла, проходя мимо выключателя, я погасил свет, всем эта идея понравилась. Мы с мамой встали в круг и прижались друг к другу. Медленно кружась в танце, я гладил маму по спине, опускаясь, все ниже и ниже доходя до ее попки. Мама не сопротивлялась и позволила мне взяться за ее задницу. Меня было уже не остановить, вторую руку я постепенно начал поднимать вверх к ее груди, она это чувствовала и не сопротивлялась. Когда я взялся за грудь, мама только охнула и прижалась плотней. Мне это очень нравилась, я стал наглеть и полез к ней под юбку. Но как только я добрался до ее трусиков, она меня остановила. Я удивлено спросил.

-Что случилось?

-Но тут же ребята, мне стыдно.

— Ладно, я все устрою!

Как только кончилась музыка, я включил свет и сказал, что пора расходиться, так как уже много время, а маме завтра рано вставать. Это была явная лож, мама была входная еще два дня, но она молчала и дала мне спокойно проводить ребят. Их это расстроило, но делать было нечего, и они начали, собирается. Выпивая на посошок, я увидел, что из выпивки у нас осталась две бутылки вина. И я тогда предложил.

-Мам, я провожу ребят и куплю еще водки.

-Хорошо пока ты ходишь, я немного приберусь. Думаю, что ты будешь не долго.

Ребят, я провожал не долго, они все были возбуждены, и хотели уединица. Но вот водку, я искал долго, у третьего или четвертого, я купил все же бутылку и побежал домой. Зайдя в квартиру маму ни на кухне, ни в комнате, я не нашел. Меня это немного расстроило, как вдруг, я услышал шум воды в ванной. Налив вина в стаканы, я подошел к двери и предложил выпить.

-Я уже скоро, ты был так долго, что, я решила ополоснуться.

Мне не чего не оставалось, как убраться на кухню. Мама вышла минут через пять. На ней был домашней халат. Я предложил выпить, она согласилась.

-Я такая пьяная, но мне все равно хочется еще раз выпить твой коктейль. Когда мы выпили, я предложил продолжить прерванные танцы. Мама улыбнулась и взяла меня за руку. Войдя в комнату, я опять погасил свет, и мы закружились в медленном танце. У меня опять сорвало башню, я начал ласкать маму, опуская одну руку к ее попке, а вторую к ее груди.

-Поцелуй меня милый.

Попросила она меня. И мы слились в страстном поцелуе. Руки мои тем временем продолжали пробираться к ней под халат. Как только мои руки туда добрались, я понял, что под ним нет ни трусов, ни лифчика! Меня это очень обрадовало и настолько возбудило, что мама это заметила.

-Иди, прими душ, а я пока разберу кровать.

Ополаскиваясь, я увидел, что дверь в ванную открывается и заходит мама. В руках она держала два стакана вина, и немного пошатываясь, предложила выпить. Я сначала немного растерялся, но потом осмелел, встал во весь рост и взял у нее стакан.

-У, какой ты у меня взрослый давай выпьем.

Выпев и поставив стакан, мама нежно взялась за мой член начала оголять головку. Я был на пределе. Второй рукой мама взялась за яйца и начала нежно сжимать их в своей ладони. Такого я уже вытерпеть не смог и выдал такую порцию спермы, что сам удивился. Струя была такой мощной, что испугалась ни только мама, но и я. Но самое главное от внезапности, сперма ударила маме в переносицу и разлетелась по всему лицу, попала на лоб, глаза, щеки. Мама зажмурилась и хотела, что-то сказать, но вторая такая же мощная струя ей ударила прямо в рот. Мама поперхнулась, убрала быстро руку с хуя и закрыла лицо. Но спермы было так много, что она начала проступать даже между пальцев.

-Ну ты и дал.

Только и смогла сказать мама. Ополоснув лицо и сполоснув рот мама сказала, что за это надо выпить.

-Не задерживайся, я тебя жду.

И пошатываясь, вышла из ванной. Я стоял без движения настолько был потрясен оргазмом, что не смог даже ничего ответить. Выйдя из ванной, я направился на кухню, но услышав, что мама в комнате, я пошел туда. Мама лежала на кровати накрытая одеялом но глаза были открыты. Подойдя, я спросил.

-Ну, как ты?

-Знаешь отлично и если ты будешь дальше выдавать такие порции, я буду только довольна! Давай выпьем, а то я, что-то неловко себя чувствую. Сделай мне свой коктейль.

-Может мне еще туда, что добавить?

-Что спермы? Нет не надо, я лучше выпью водки с вином.

После выпетого мама попросила выключить свет и ложится, так как она стеснялась. Что, я и сделал. Когда, я лег и обнял маму, она была полностью голая. Я начал ласкать ее, тискал ее груди целовал их, гладил ляжки и наконец добрался до ее киски. Мама раздвинула ноги, давая трогать ее между ног. У нее была наполовину выбритая пизда. Я шуровал там, засовывал пальцы, внутрь не забывая при этом целовать и сосать ее грудь.

-Поцелуй меня и засунь еще пальчики мне так хорошо.

Попросила мама. Что, я незамедлительно и сделал. Возбужден, я был до предела, мне очень хотелось, наконец, выебать маму. Она видно это тоже поняла, взявшись за мой хуй, потянула меня на себя. Мама направила его в себя и у нас началась бешеная ебля. Но как и в ванной долго от перевозбуждения, я протерпеть не смог как не старался и выдал в маму такую мощную струю спермы, что не успел даже выдернуть хуй из -ее пизды. Без сил, я скатился с мамы и лег рядом.

-Ой, ты опять в меня столько влил, что подомной уже море, а из меня все течет и течет. Я побежала в ванную.

Но, я опять был настолько потрясен оргазмом, что нечего не мог сказать. Когда она пришла, я уже пришел в себя и извинился перед ней.

-За что?

-Но видь ты, наверное, не успела кончить!

-Нечего, я думаю, что это у нас не последний раз и, я научу тебя удовлетворять женщину, и многому другому, что нравится женщинам и особенно мне.

Ебались мы всю ночь и даже утро. Кончил, я наверное раз семь. Уставшие мы уснули. Проснулся, я от того, что мой хуй нежно надрачивали и сосали покусывая мой сосок, это была мама. От удовольствия, я опустил маме руку на голову и тихонько надавил. Она все поняла и стала опускаться вниз при этом нежно целуя меня в грудь, живот, лобок. И о счастье в хуй. Возбуждаясь мама повернулась ко мне заднецей и попросила вставить в нее пальцы. От такой ласки как мамин ротик, я опять долго не выдержал и кончил. Мама не отстранилась а наоборот высосала все до капли. Кончая, я засунул в маму четыре пальца и стал надрачивать ее пизду. Немного отдышавшись от охватившего нас оргазма, мама поцеловала меня в губы и пошла, голенькой готовить завтрак. А впереди у нас было еще два дня выходных которые мы провели в постели, не выходя из нее и много еще дней и ночей любви и главное ебли.

istoriipro.ru

Автор неизвестен

О нас с мамой

О нас с мамой

Не помню точно, когда я начал думать о ней, наверное, лет в двенадцать. Первые фантазии связаны с ее ногами, не знаю даже почему, ну может быть из-за того, что они были всегда доступны. На них можно было смотреть, их можно было даже потрогать не явно конечно, а как-то невзначай, то ли в шутку, щекоча, ну, в общем, возможность была. Конечно, она не ходила там, в ажурных чулках с поясом, не носила мини и все такое прочее, все было строго и чинно, но от этого то меня и трясло. Именно тогда я стал извращенцем. Я понял, моя мать сексапильна, она женщина, у нее есть груди, ноги, живот, которые когда-то, но все же познали мужчину. Смешно все это звучит, конечно, но ведь я был pебенком. Вся ее непоколебимая благопристойность в моем воображении становилась абсолютной непристойностью. Она сидела в теплой вязаной кофте читала книгу, я же видел ее голой с pазмазанной по губам помадой в очках залитых спермой, и такие видения преследовали меня постоянно. Я pос, и со временем мне стало не хватать того, что я видел, хотелось чего-то большего, я стал подсматривать. Надо заметить, что, несмотря на довольно таки благоприятные условия, а мы жили вдвоем в небольшой однокомнатной квартире, делать это было крайне сложно. Мама всегда просила меня отвернуться в определенные моменты таким твердым голосом, что я не мог даже подумать о том, чтобы ослушаться. Единственной возможностью оставалась ванная комната. К сожалению, никаких окон или, запланированных для таких как я «хороших» мальчиков, отверстий в стенах в ней не было, поэтому я просто-напросто pасширил напильником щель под дверью, так чтобы увеличился угол обзора. То, что я испытал, увидев свою мать, когда та, нагнувшись и поставив ногу на край ванны, вытиралась после душа, описать словами невозможно. Это было что-то. Кровь в лицо. Пульс сто пятьдесят и мелкая дрожь. До сих пор, а с того времени прошло десять лет, я все это вижу: мама спускает на пол одну ногу, сильно прогибается и начинает аккуратно вытирать промежность. Я pассчитывал увидеть ну может быть грудь, если повезет, а в двадцати сантиметрах от моей бессовестно подглядывающей детской мордочки было что-то умопомрачительное: заросшее густым черным волосом влагалище, задница да еще с мокрой красной дырой, белые груди, и все это — моя неприступная мамочка, которую все окружающие зовут не иначе, как Галина Сергеевна. В общем, годам к четырнадцати я испытывал сильнейшее половое влечение к собственной матери, а заодно и ко всем пожилым женщинам, тоже матерям, но другим: маминым подругам, матерям моих одноклассников, учителям. В голове сформировалась некая галерея из этих женщин. Вечером, лежа в кровати, я думал о них, тасовал как карты, заставлял удовлетворять меня то по отдельности, то вместе. Одна из наиболее сильных фантазий тех лет — банальная баня (на самом деле даже ни pазу в жизни не был), где я «мылся» со всеми своими персонажами. Оргазм происходил в тот момент, когда мама подводила меня к стоящим pаком учительницам, pаздвигала одной из них отвислые половинки, вставляла мой член и, стоя на коленях, смотрела на мою pаботу, а я потом долго кончал ей в лицо. В то время я стимулировал себя порнографией. Никакой так называемой older women/mature порнографии тогда (80-е годы) не было и в помине. Все, что я мог тогда достать — это черно-белые карты (продавали глухонемые на выходе из метро Белорусская) и пару потрепанных журналов непонятного года выпуска и происхождения через своих приятелей, но все pавно это было здорово. Я, например, брал фото матери или каких-то там своих теток и делал примитивные коллажи: их лица поверх порнофоток. В 90-е пришло видео, но опять таки ничего интересного для меня не было. И только в 96-ом я купил первую кассету, по-моему называлась она alt and gammal студии magma, если я не ошибся в немецком. Сразу же затрепал ее до дыр. Настоящим прорывом стал Инет, сижу в нем днем и ночью пока еще только шесть месяцев.

Как бы кому не показалось, но я очень люблю свою маму, думаю, больше чем кто-либо другой на моем месте. Любовь сыновья, общепризнанная, переплетается во мне с любовью к женщине, половым влечением к ней. Парадокс: чем большее почтение я испытывал к матери, тем более сильно я ее желал. Конечно, жизнь pазвела нас, я отслужил в армии, женился, мама тоже вышла замуж и стала жить у мужа, нормальная как у всех жизнь. Но самое главное внутри меня все осталось таким же как было, а после одного случая я стал избранным в этом мире. На самом деле это не громкие слова, с кем произошло то же, что и со мной, меня обязательно поддержат, действительно избранным. Это произошло 19 июля 1997 года, мне к тому времени уже стукнуло 27, маме через четыре месяца будет 51 год. Может кто и удивиться, но не было никакой там бани или «потри мне спинку, мама» как любят предварять такие истории очевидцы-фантасты (хотя ничего не имею против их творчества), я просто позвонил домой и сказал матери, что вечером заскочу, отметим одно событие (я наконец-то с большим трудом сделал загранпаспорт), и все закрутилось. Я почему-то понял, что-то должно случиться, то ли тон ее ответа, не знаю, но что-то мне подсказало. Скорее всего виноваты обстоятельства, ни моих, ни ее мужа в Москве не было (дачники), все складывалось как нельзя более кстати. Я заехал за ней на pаботу, купили бутылку CAMРARI, дыню и домой. Стратегический план был таков, кстати, советую всем соратникам: во-первых, после pюмки я за pуль ни ногой, и мама это знала, значит, была вероятность того, что мне удастся остаться на ночь. Во-вторых, на трезвую голову бабу уложить в кровать несколько сложнее, чем после двух-трех pюмок сладкого, но крепкого напитка, а собственную мамочку тем паче, только так можно притупить психологические установки — табу и тому подобное. В-третьих, я стал ухаживать за ней, подавал pуку, поддерживал за талию, говорил комплименты. Это совсем не страшно — сказать; «мама, я тебя люблю больше всех№ у тебя интересная прическа№ ты великолепно выглядишь, похудела№» и все такое прочее. И это сработало, она не отталкивала меня, начала немного кокетничать. Интересная вещь — пока я брал дыню, мама в машине подкрасила губы, ну чем не подтверждение моей правоты. Кстати, это я сейчас все так pасписываю, как под микроскопом, а тогда это были не мысли, а какие то горячие волны внизу живота, которые подсказывали мне, что делать. Меня вела природа.

В общем, мы сидели на кухне часов до девяти, и я постоянно думал об этом. Основная проблема для меня — как начать. Это должно было быть не резко, но в тоже время не слишком медленно и pасплывчиво. Я постоянно создавал какие-то околосексуальные ситуации, pассказал несколько откровенных анекдотов, пару pаз в шутку прижался всем телом, обнимался, но начало не приходило. Наконец мама прилегла на диван, у нее кружилась голова от вина. Я подошел с пледом, взял ее за ноги, чтобы переложить поудобнее и от прикосновения к теплой коже меня и занесло. Я сел pядом, ее ноги лежали у меня на коленях, нагнулся и стал их целовать. Мама мягко высвободилась, подтянув колени и слегка pаздвинув ноги. Я, даже не думая, тут же ткнулся лицом в открывшуюся мне промежность. В ту секунду я почему-то pешил, что мама сделала все специально, она была без трусов, значит хотела. Цель всей моей жизни была достигнута, я трогал губами влагалище, языком чувствовал горячий анус собственной матери, и небеса не обрушились. Я ласкал ее не больше минуты и сразу же вставил. Наверное, тогда это был самый правильный ход, ведь она могла опомниться пока все не зашло слишком далеко. Я вставил и стал ебать ее, запросто, как собственную жену, и она не кусалась и не отбивалась от меня как от зверя, лежала себе тихо и похрюкивала. Нагнувшись, я прошептал ей в ухо что-то вроде того, что я давно мечтал об этом и что, наверное, она — тоже, на что мама ответила категорически — никогда этого не хотела и теперь будет меня избегать. Мы pазговаривали как обычно, если не думать о том, что мой член по-прежнему торчал в ее влагалище. Зазвонил телефон. Такая вещь неприятна, когда дома трахаешь законную супругу, а тут я совсем испугался, pеальность могла отрезвить мать и испортить ситуацию. Она поговорила от силы минуты три (до сих пор не знаю, кто была эта сволочь), но вернуться к начатому было уже нельзя. Мы пошли на кухню пить чай. Самое интересное, мы pазговаривали так, как будто ничего между нами не произошло. Пришло время идти спать, и мама спросила, где мне постелить. Я ответил, что спать будем валетом, а иначе уеду пьяным. Она засмеялась, сказала, что ей достался тот еще сыночек, и pазложила диван. Мы все-таки легли валетом, и я сразу же стал лизать маме пятки. Мы словно повторяли предыдущие действия: pаскинутые ноги, straight sex, но, если первый pаз еще можно было принять за случайность, то сейчас меня хотели. Я взобрался на мать как кобель на суку. Все длилось минут двадцать, и то, если бы я не пил, то кончил бы мгновенно. Из всего того, о чем я мечтал больше десяти лет, я смог поцеловать мать в губы (ей это явно не понравилось, но языком поработала), полизать ей между ног и сами ноги, потрогать и поцеловать ее груди, вставить хуй ей в pот, обычным образом трахнуть и все. Во время акта она стонала, называла меня иногда Андреем (ее муж), в конце сказала: «выеби меня, сыночек, чтоб у меня завтра все болело». На этой фразе я кончил ей на живот, кстати, получил замечание, так как оказалось, что ей нравится чувствовать сперму внутри. Пока она мылась, я заснул.

Читать дальше

Мама… Сколь сладко и притягательно это слово. С младенческих лет мы стремимся в её тёплые объятия и даже становясь взрослыми, по прежнему любим её не только как родительницу воспитавшую нас, но и как женщину.

Я думаю многим из нас стоит признаться самим себе, что не такие уж мы и святоши, не смеющие даже оценить материнские формы. Все дело в том, что пропаганда в средствах массовой информации о том, как нам жить, чего чураться и бояться словно огня, делает своё дело, потому то и рождается в наших сердцах определенные запреты, оттого то и накладывается так называемое вето на табу.

Но будем же честными, родная мать для многих из нас не менее желанна и притягательна, чем самая любимая супруга. Мне уж за сорок, женат. До безумия люблю свою вторую половинку, но по-прежнему с содроганием и замиранием сердца, вспоминаю я свои юношеские шалости.

Вот и сейчас, когда моя жена Анастасия, как обычно ушла в больницу на ночное дежурство, я кажется в миллионный раз, удобно расположившись на нашей супружеской кровати, достал заветную фотографию, на которой изображена моя матушка Светлана, которую с самого детства я часто называл просто Светой. Удивительно, но она никогда не была против, такого имени. Даже скорее наоборот, мама всегда поощряла и расцветала, когда я её так называл.

Всё дело в том, что родив меня, как она рассказывала в наших откровенных беседах ещё в 18, залетев от своего приятеля, с которым вместе училась в профессионально-техническом училище. После того, как она сообщила парню о своем маленьком конфузе, тот разумеется дал такого стрекача, что позабыл в училище даже свои модные кроссовки, наверно так до сих пор они и стоят в тренерской, в надежде, что их хозяин вернётся.

Так вот будучи старше меня всего на 18 лет, всегда мама считала меня можно сказать своей ровней, разница в возрасте то совсем не большая. Нужно сказать, что и я был не против таких доверительных отношений. Если мои сверстники со своими предками обычно были так сказать на ножах, то у нас со Светой наоборот было все на мази. Словно настоящие друзья мы приходимся друг другу. Уж сколько себя помню мама всегда со мной делилась даже самым сокровенным — отношениями с мужчинами, спрашивая у меня совета о том, что я думаю насчёт того, чтобы тот или иной из её ухажёров стал для меня папой. Конечно же зря она это делала, ведь как и всякий отпрыск я был жутко ревнив и конечно же был весьма против того, чтобы какой-то мужлан касался моей Светы. Потому и находил я различные причины и уловки, чтобы подставить в её глазах очередного кавалера, чтобы тот и носа не показывал в нашей квартире. Сам я, конечно же держа при себе свои тайные желания и фантазии, всегда фантазировал о гораздо более близких отношениях с мамой. Как сейчас помню день своего совершеннолетия.

Тогда Света готовила для меня праздничный ужин, а я как идиот заперевшись в ванной, с упоением разглядывал её нижнее бельё, перебирая в руках его нежные кружева. Тогда я впервые позволил в своих фантазиях зайти слишком далеко, не оставив на маме и нитки и хотя она и была женщиной весьма осторожной и никогда не позволяла щеголять перед сыном в непотребном одеянии, я все же представлял себе её округлые податливые формы, давно уж в двери ванной была просверлено потайное отверстие, которое позволяло мне ежедневно созерцать свою музу во всей красе. Не смотря на то, что её возраст неуклонно приближался к сорока по прежнему просто великолепной была её фигура. На ней не было и грамма лишнего веса, ведь Света считала своим долгом для неёе поддержания формы ежедневно заниматься спортом. Утренние и вечерние пробежки на несколько километров для неё были нормой. Наверное потому то и стояли её холмики идеального размера торчком, ни на секунду не заставляя усомнится в их упругости. А уж какими точеными были её бедра, так притягательно блестевшие сладким нектаром, когда она запыхавшаяся прибегала домой со стадиона. Так или иначе но не было для меня тайной ни единая клеточка её тела.

Мама не знала об этом, тем слаще для меня был запретный плод. После у меня появилась девчонка, которая и стала впоследствиии моей женой. Настя очень горячая девушка и даже спустя много лет, наш пыл по прежнему словно клокочущее жерло вулкана, ежедневно выплескивает нашу лаву страсти, но даже не смотря на это не остыл я в чувствах к маме. При каждой свободной минутке её образ неотступно следует за мной, словно ночной мотылёк летящий на свет. Как бы я не старался, но отогнать его от себя не в моих силах, да и если честно давно бросил эту затею. Ведь в своими фантазиями я не делаю ничего плохого и границ дозволенного не нарушаю.

Вот и сейчас с холодной испариной на лбу, глядя на фотографию обнажённой Светы, которую сделал много лет назад, спрятав в ванной камеру, я представляю как её нежные руки, поглаживают меня по непослушным волосам, ведь однажды играя во дворе в футбол я неудачно упал и повредил себе руку, больно расцарапав её о камень. Тогда кажется мне было 19 и я зачем-то решил погонять мяч с мелкотой. Едва только я появился на пороге квартиры в изодранной футболке, под которой была по сути небольшая ранка, Света тут же засуетилась около меня. Буквально стащив с меня футболку, она довольно профессионально обработала ее, напоследок заклеив ее пластырем, мама потрепала меня по голове, прижав при этом её к своей груди. Словно молния пронзила меня. И так я довольно нахально пялился на её полусферы, ведь именно тогда мне несказанно повезло.

Было жарко, в такие дни Света одевалась просто и очень легко, не мучая себя излишком одежды. Вот и тогда под её тоненькой майкой не было абсолютно ничего. Словно мощный разряд электричества пронизил меня. Впервые в сознательном возрасте я физически смог ощутить запретный плод. Много раз после этого благодарил я судьбу, вспоминая неземные ощущения. От которых меня внезапно отвлёк звонок у входной двери.

«Кто бы это мог быть?»- зло подумал я поднимаясь с уютной кровати.

Спрятав фотографию под одеяло, я отправился открывать, готовясь растерзать любого кто бы ни оказался на пороге. Однако распахнув дверь, я был приятно удивлен, увидев в тамбуре маму. Словно снегурочка она стояла передо мной. Ресницы её блестели от инея. Мороз то был не шуточный, зима была в самом разгаре. Но ей ли, коренной сибирячке мерзнуть. Одевшись в норковую шубу, прибежала она к сыну, не забыв при этом захватить свой фирменный пирог, который тут же на пороге она и вручила мне.

— Держи сын, совсем я запыхалась, бегом бежала к тебе. Благо ещё что живём мы в одном районе. У тебя почему телефон то отключен? Настя уже битый час звонит, попросила её коллега подмениться, как раз рожает сейчас её подруга, сама та хочет роды принять, вот и просит супруга тебя забрать ее из больницы, автобусы то уже не ходят, — взволнованно сказала она мне.

Об истинной причине отсутствия связи конечно же я не стал сообщать матери, ведь всегда я отключал телефон на время своей маленькой медитации. Наказав маме дождаться нас с Настей, после чего я лично отведу ее домой, все таки время уже было поздним, а по улицам, в такой час ходит не мало хулиганов, я быстро одевшись и схватив ключи от машины, помчался вниз. И часа не прошло, как привезя жену домой, мы сидя вместе на кухне, весело болтая уплетали мамин пирог, нахваливая её старания. Все это время, мама была со мной невероятно любезна, при этом я заметил ее странные взгляды, которые она исподтишка бросала на меня. Это было для меня не совсем понятным явлением, ведь за столько лет прекрасно я изучил свою матушку и сразу понял, что здесь что-то не так. Доев пирог, как и было договорено, пошел я провожать Свету домой. Всю дорогу она весело смеялась, рассказывая мне забавные случаи со своей работы. У меня же из головы не выходил один факт, который мог поставить жирный крест на моих отношениях с женой. Уже недалеко от дома матери, вспомнил я, что как настоящий идиот, позабыл заветную фотографию в нашей с женой кровати. Если та вздумает лечь, не дождавшись меня — это будет настоящей катастрофой. На этом фоне даже ускорил я шаг, стараясь побыстрее освободиться, чтобы стремглав помчаться домой. Проводив мать до квартиры, я уже было хотел ретироваться, но она задержала меня:

— Погоди сынок, я тебе должна кое-что отдать и более не разбрасывай свои вещи, не то Настя увидит, — сказала она просто, протягивая мне свою фотографию.

Будучи настоящей хозяйкой, решила она заправить нашу разобранную постель, в ней то и обнаружила пикантное фото, но даже и глазом не повела, выдав себя лишь легким волнением , которое впрочем очень быстро прошло.

«Вот, что значит любящая и понимающая мать, всем бы такую» — думал я шагая домой, спрятав фото в нагрудном кармане, поближе к сердцу.

Суббота, 14 сентября, 2019 (3 года назад) | LoadingДобавить в закладки |

129

|

Ризо Ахмад. Начало.

Неправильная оценка

Мама у нас была строгая и у меня и моих сестренок ежевечерне проверяла дневники и тетради, а потом садилась с нами делать домашние уроки. Что тут скажешь – мама сама была учительницей. У-уф, не продохнешь!.. Хотя я учился неплохо, можно сказать, даже очень хорошо. Был круглым отличником.

С папой было гораздо легче, он был добрая душа, раздавал деньги, какие не попросишь, привозил из гастролей (он был директор нашего единственного в городе театра) разные нам всем вкусности и подарки, а насчет нашей учебы мог только спросить:

— Ты где учишься, парень, в каком классе?
— В четвертом, папа, я вам вчера уже говорил, когда вы мне рубль давали.
— Подожди, а почему рубль, положено же 20 копеек, не так ли, молодой человек? – и не выслушивал никакого ответа, весь был в мыслях о своей сцене и великих героях. — Ну раз уже рубли берешь, значит уже совсем большой стал, пора женить…

Мама тщательно следила и за нашей формой и нижним бельем, сама стригла нам ногти, купала поочередно всех нас, пока мы были маленькие и не знали, что надо стесняться, в большущем железном корыте, где всегда замачивалось перед стиркой всякое белье. Сестренок моих она купала по-моему аж до 10 класса, а меня, когда я наотрез отказался от ее услуг, по-моему это случилось, когда я учился в 1 классе, отправляла каждое воскресенье ранним утром вместе с отцом в баню на Токи Саррафон. Там, в той бане отец встречался со своими друзьями – приятелями, и пока они за крепким горячим зеленым чаем, а чуть не спеша – и за коньяком, говорили о политике, футболе и хорошеньких женщинах, я вовсю плескался, смешивал горячую и холодную воду, бегал, на умиление всем – голенький ангел, из одной банной комнаты в другие, удивляясь, почему это комнаты эти без всяких дверей, а одна холодная, другая горячая, третья совсем жаркая, и вослед только и слышал от отца:
— Осторожнее, чертяка, сыночек, поскользнешься — упадешь!

Но самое главное, из-за чего я всегда с огромным удовольствием шел с оцом в ту баню, несмотря на воскресное раннее утро, когда сам бог велел поспать до самого обеда, совершалось после бани. Мы выходили из нее, совершенно распаренные и красные, и сразу заходили в кондитерскую. Здесь папу тоже знали и сразу сажали нас за столик и, даже не спрашивая, приносили ему 2 бутылки припасенного лично для него хорошего пива, а мне большой стакан какао, 2 пирожных, одно обязательно заварное, а другое трубочка, и еще три сладких коржика для сестренок.

Дома мама быстро возвращала нас на землю:
— Чего так долго, обеденное время уже. Я уже измучилась – не случилось ли чего? И не приближайтесь ко мне, от вас пахнет пивом. А ты давай, садись за уроки, как сделаешь – тогда и сядем обедать.
— Нет у меня домашних уроков, мама, не задают нам на воскресенье, сами же знаете, а еще спрашиваете.
— А-а, ну да! Тогда садись и помоги сестренкам, у них задачка не выходит. Помоги давай, не артачься, ты поумнее их будешь, а мне недосуг, мне за кастрюлей с обедом последить, а то выльется…

Сестренки, конечно, как мама вышла на кухню, получали каждая по подзатыльнику от меня, пока я за них решал задачку и удивлялся их тупости, а потом успокаивал себя – девчонки, что с них возьмешь…

Но когда папа в воскресные дни отсутствовал, мама загоняла меня в так и недостроенную нашу домашнюю баню, где меня ждали в ведрах холодная вода и кипяток, ножницы, жестяная большая кружка, новое еще в пачке мыло и мочалка. Закрыв меня на засов, мама кричала оттуда:
— Пока мыло не станет половинкой, не выходи, понял, такой – сякой, проверю. И постриги там, небось оброс, как дед мороз.

Причем тут дед мороз, я не знал, он ведь был хороший и вплоть до студенческих времен, тогда я уже был разлучен с родным домом, приносил мне хорошие подарки, а однажды велосипед “Урал”, настоящий мужской, не девичий какой, а в другой раз – настоящий фотоаппарат “Зенит”.

Из-за этих коржиков и пирожных всё тогда и началось, скандал был вселенского масштаба. Но всё расскажу по порядку.

Однажды в воскресное утро я полетел в родительскую спальню:
— Мама, сегодня воскресенье, папа обещал еще вчера вернуться.
— Нет, не приехал, сам видишь, ложись ко мне, поспи.
— Не буду я к вам, вы целоваться лезете, а когда приедет?
— Не знаю, ой, оставь, дай еще поспать немножко, не звонил пока…

А утром за завтраком:
— Знаю, зачем спрашивал, вот завтра получи две пятерки, принесу тебе два коржика и два пирожных.
— Вы мне и так должны мама!
— Как, когда?
— А за четверть?
— Так ведь папа тебе дал 10 рублей, объедайся мороженым, сколько захочешь, еще сказал. А ты мороженое никому не купил, бросил в копилку свою, сказал еще – миллионером теперь буду.
— То папа, а вы?
— Так ведь я его надоумила!
— Ладно, вас не переубедишь, вы всегда правы. А заварные принесете?
— Ну да!
— А эти, дочки ваши, будут у меня канючить.
— Что за антагонизм, они сестренки твои. Ладно и им принесу.
— Ага, я трудись, зарабатывай, а им за что? Нечестно это!
— Ну тогда дашь из того, что тебе принесу.
— Ладно, и им несите, обжорам…

Ну а следующий день, это был понедельник, оказался самым ужасным в моей той жизни, но потом превратился, перешел в самую прекрасную ночь. По физике на первом же уроке я легко получил пятерку, но потом меня не спрашивали, да я и сам не хотел, уповал на математику. И вот последний, шестой урок, математика. Елизавета Ефимовна объявила контрольную – пятиминутку, тут же проверила листочки и… к моему ужасу поставила мне четверку, даже не спросив, хочу ли я ее. Может не сомневалась, что я буду согласен. Я ведь у нее был круглый отличник, так что одна или две-три четверки не меняли общей картины. Но я был не согласен, сегодня не согласен! Лучше бы она ничего не ставила!

Лучше бы я с одной пятеркой по физике пришел домой! Что делать? Ладно мама посмеется надо мной и всё равно выдаст мне любимых моих мне на стол. Но сестренки, эти вреднюги, начнут смеяться, дразнить меня, что не заслужил, этого же не вытерпишь! Что же делать?

Мимо моего пути в школу и из нее домой пролегает стадион “Спартак”, а там пустырей навалом. Я пошел туда, сел на пенек, открыл ранец, достал дневник и как мог переправил четверку на пятерку.

Дома, заикаясь и бледнея от ужаса, я заявил маме, что это сама Елизавета Ефимовна переправила мне оценку. Откуда я мог предполагать, что мама сразу схватится за телефонную трубку:
— Здравствуйте, Елизавета Ефимовна, вы уже дома, как хорошо! Я мама Исмаила Ахмедова. Извините за беспокойство, вы ему сегодня четверку или пятерку поставили. Да нет, он просто заявляет… Так пятерку! Ну спасибо большое, извините, извините, большое спасибо, спасибо большое, до свидания, желаю всех благ, до свидания!

Но я тут уж не сдержался, нервы были на пределе, заревел, как маленький ребенок:
— Мама, мама, там четверка, я ее на стадионе на пятерку, мама!

Я выбежал за ворота на улицу, залетел к соседям в их открытые ворота, тогда ворота ни у кого никогда не закрывались. Я знал, куда лечу, подлетел к дереву, которое очень любил, потому что оно давало мне всегда самые вкусные на свете дулона – боярки, и залетел на него. Сейчас там боярок совсем еще не было, но листья зеленые скрыли меня всего – снизу не заметишь, что я там. И никто не мог увидеть меня за густой кроной.

Я устроился поудобнее на самой высокой и крепкой ветке и решил здесь остаться навсегда, пока не умру от голода. А пока плакал от жалости к себе, ведь скоро предстояла мне смерть, и я предствлял, как меня несут в открытом гробу, а вокруг миллион народу и все-все плачут, а мама с папой совсем уж потерялись рассудком.

Наступил вечер, наступили сумерки, а потом пришла темень, я устроился поудобнее, чтобы поспать и не свалиться, смерть ведь пока не пришла. Из нашего дома начали кричать – звать меня, я упорно не отзывался, но уже скулил, оплакивая себя.

И только старший брат мой Рустам, он был гораздо старше меня на целых пять лет, поэтому мы были не дружны, у него были свои приятели – друзья, у меня свои, но только он мог знать, где я сейчас: когда мы играли в прятки, я вечно забирался на это свое любимое дерево. Он и пришел и постоял немного подо мною, прислушиваясь, здесь ли я. Я же, чтобы он не сомневался, поерзал — поскулил так, чтобы ему было слышно. Тогда он и сказал тихо – тихо так:
— Иска, слазь, мама там плачет…

Эти слова его о том, что мама плачет, убедили меня, я покорно слез и отдался ему в плен, теперь он крепко держал меня за руку, как будто я захочу сорваться и опять убежать, а я вовсе не хотел этого, я хотел к маме. А он даже подзатыльника мне не дал, к чему всегда был горазд, может быть забыл из-за величия момента.

Дома мама расцеловала меня и долго прижимала меня к груди, у нее появились слезы и сестренки, увидев, как слезы у нее капают, тоже стали реветь и побежали к нам и обняли нас со всех сторон:
— Я же люблю тебя, дурачок. И не из-за пятерок, а потому что ты самый честный, самый чистый…

На столе в тарелке лежали мои любимые и я начал их есть по настоятельной маминой и сестренок просьбе. Но они показались мне совсем невкусными. Может быть из-за соленых слез, которые я глотал вместе с пирожными и грудными всхлипами.

Ночью я спал вместе с мамой, прижавшись головой к ее губам и носу.

Сладенькая

Моя тетя, мамина старшая сестра, всю жизнь проработала в горкоме партии секретаршей первых секретарей горкома. Ее уважали в нашем маленьком городе, всё-таки особа, приближенная к элите. Часто хотели через нее прокрутить какую аферу или просто войти в доверие к первому лицу, но она была для всех твердый утес, что не перепрыгнешь — не обойдешь. Поэтому за преданность и ненавязчивость первые секретари ее любили. А уж за вовремя подготовленные отчеты, доклады и докладные как уважали. Уж она-то могла добиться желаемого от любого отдела точно и в срок. А когда первый отсутствовал, она становилась первой и тут уже становилась страшнее урагана, страшнее бури: то эту бумагу приготовьте, завтра будет рассматриваться, то отчет выдайте, то меропрятие проведите, хозяин говорил, и вообще, надо соответствовать.

А с нею первые секретари жили хорошо, поэтому любили ее. А называли Сладенькой, потому что она жалела их и знала — чувствовала вплоть до минуты, когда занести в кабинет чай – кофе – бутерброды, кого пустить, а кого нет, как доложить, как устранить начинающуюся головную боль, насморк, кашель или грипп. Ее ценили, ей доверяли тайны и советовались о сокровенном, что даже и жене не скажешь, потому что во всех жизненных и бытовых вопросах она была прекрасной советчицей, а для других она была могила.

При этом она держала себя весьма скромно, никак не стремилась выделиться, да и сама не была красавицей, ни лица, ни бюста, ни ножек и вообще была страшненькой, да к тому же косила одним глазом и была полной дамой. Но это был великий плюс для тех первых секретарей, кто делал карьеру, пусть все думают — первый заботится только о работе, ему не до красивых женщин и всяких шуры — муры.

И еще одно замечательное свойство было у нее. Она вливалась в образ мыслей и переживаний первого так, что начинала думать и чувствовать так, как это представлял себе ее нынешний хозяин, начинала говорить с теми же интонациями, что были у него, а содержание ее бесед со всеми было полностью посвящено генеральному направлению его рассуждений, проблемам в связи с этой генеральной линии и желаемым результатам. Когда первым пришел Каромат Алиевич, она со всеми и даже с мужем, человеком всего боящимся, тишайшим и во всем ей подчиняющимся, могла говорить только о хлопке:
— Помилуйте, что это случилось с Лондонской хлопковой биржей?! Ужас, ужас, какой тариф, какой тариф! Надо бы побыстрее, побыстрее всё собрать, хотя бы вторым сортом, иначе в Ташкенте по головке не погладят… – и всякое такое о нем, о белом золоте…

Затем пришел Назокат Буриевич, он был по первой профессии строитель дорог, и она стала говорить только о дорогах:
— У нас в городе нет правильного дорожного надзора и от этого много аварий и других ситуаций. Трубопроводы под дорожным асфальтом уложены неправильно, отсюда постоянно прорывает то канализацию, то горячую и холодную воду. А дорога – это вам живой организм, не будешь следить – коммуникации, логистика – всё сразу порушится. Рапортуют все, то да сё, а ведь о здоровье дорог надо судить по самим дорогам. А грязи сколько, мусора везде. Что же получается, кричим-орем, а хоть бы кто встал спозоранку да подмел свой кусочек на улице, освежил утренней водой. Глядишь, обрадуется человек от такой чистой улицы – дороги, супруге приятное сделает, а она за это ему ребеночка подарит, большая польза государству будет от такого . Всем хорошо, а отчего? Оттого, что дороги без дыр, тротуары чистые, вот!..

После того, как первым был избран Рузимат Солиевич, тетушка закудахтала о культуре и прогрессе искусства:
— Ну разве это искусство, разве это театр?! Это же пошло и непреходяще. А публика на эту пошлость и идет. Нет, надо поднимать культурный уровень. Иначе эдак мы скатимся до голода в своем развитии. Кто разрешил поставить “Ромео и Джульетту”? Ведь ей 14, а за это уголовная статья. “Отелло” мы разрешаем, куда ни шло, хоть и с нашими существенными оговорками и с необходимыми, понимаешь, ограничениями. А то он черный, она белая, зачем нам извращения, нам такие извращения не нужны. Мы не Европа, мы Азия, надо понимать менталитет нации, а нам присущ пуританизм. Это они там со своими геями сосуществуют, а мы не будем мириться – у нас на это тоже есть уголовная статья. Ну хорошо, я понимаю, но ты заткнись в тряпочку, не говори всем подряд, кроме врача, о своих болячках. Чего ж кричать, что ты гей или педофил. Будь человеком, двигайся молча – сойдешь за культурного, интеллигентного и образованного. Вот!..

Ей казалось, что она торгует хлопком и слышалось сладенькое в ее словах “биржа, цены, расценки, ассортимент, экспорт – импорт, дебет – кредит, сальдо, курс”, а по ночам ей снились вагоны и тюки с хлопком, вереницы эшелонов с хлопком, гулко идущие на запад и восток, а оттуда привозящие вагоны долларов, евро и фунтов. А потом сны сменялись на другие: дороги, везде дороги и не просто, а автобаны, красивые, широкие, с кафе и чайханами по обочинам, а повара в белых колпаках машут всем и зазывают: шашлык, шурпа, мастава, самса. И по дорогам важно идут тяжеленные асфальтоукладчики, грейдеры и катки. Они мешают движению, но все понимают, для чего это нужно. Или что она в театре смотрит балет. На танцующих надеты широкие, как у запорожцев шаровары, нельзя ведь показывать ножки – это вам не стриптиз, а классический балет. А вот она репетирует спектакль по собственной пьесе, попутно следя за поведением актеров, а потом плачет, плачет оттого, что ее не понимают, не чувствуют сокровенное, высокое чувство, не сопереживают, все такие пошлые, развратные. Только она, да первый секретарь – выше всех, чище, восторженнее и желаннее.

Но всё хорошее, как, впрочем, и всё плохое, когда-нибудь кончается. Очередной первый попросил ее на выход. Тем более, что и пенсионный срок ее наступил. Она возмутилась: 28 лет безупречной службы – это тебе что, отрыжка пьяного? Пыталась показать свою незаменимость и пару дней всё же выходила на работу, пока на третий день ее большой грудью своей не пустила на рабочее ее место высокая блондинка с ногтями в полметра и ногами от ушей …

Теперь тетушка совсем была одна, хоть рядом был ее муж, еще ничего не знающий о повороте в их судьбе, но уже отчаянно до слез сочувствующий ей и себе. Она быстро похудела и подурнела, на улицах с ней здоровались уже не так или вовсе не здоровались. По вечерам она сидела на террасе своего дома – гнездышка и ей была слышно, как из городского парка орала музыка новых времен. Оттуда же иногда доносился шум фейерверков, муж звал ее на улицу, оттуда было видно, как они взлетали, лопались и рассыпались на тысячи звездочек, блестящих и разноцветных. Иногда она делала ему одолжение и выходила к нему на улицу, радующемуся в сотню раз больше, оттого, что она нахонец, медленно, нехотя, с видимым упреком к нему на своем лицу, что потревожил, но соизволила выйти, но ничего уже не вызывало у нее никаких приятных чувств. Она была безучастна ко всему теперь, рано ложилась спать и поздно вставала с постели, а когда куда-то ходила, в основном на женские махаллинские посиделки, куда, кстати, раньше не ходила, считала фи – то есть ниже своего достоинства, то мужа перестала предупреждать, чтобы ему было больнее. В ее сердце появилась пустота и она теперь желала себе смерти, но без всякой боли, о чем она стала часто говорить мужу, лишь бы сделать ему больнее. Она вдруг поняла, что жизнь вокруг нее может двигаться совсем и без нее…

Но вот явился ей новый сон, что ее требуют обратно на работу. Она встала с постели впервые за многие раньше мужа, прибралась везде, впервые за многие дни сама, а не он, приготовила обоим завтрак, вызвала по телефону наемную на день женщину и совсем загоняла ту с чисткой окон и дверей, чисткой ковров и тюлей и уничтожением пауков и паутин, пылесосом по всем углам. Авось придут, а не прибрано…

И стала ждать.

Фотография

Отец рассказывал, как учился в школе. В школу он пошел поздно, в 10. А до того жили они с мамой и с еще двумя его младшими братишками далеко отсюда, в стране, называемой Персией, откуда и бежала его мама, прихватив и их. В первый же год в Бухаре маму убила пуля, прилетевшая неизвестно откуда, когда русские брали город, а она пошла туда купить хлеба. Но мама успела заполучить в кишлаке впритык к городу дом, ну не дом, конечно, а ветхий такой домишко, и отец десятилетний тогда, когда похоронили маму, стал там за старшего.

Но узбеки – люди добрые, усовестятся, живя с людьми, беднее их, и будут по мере сил и возможностей помогать, никак и никого не упрекая, а считая это за фарз – божью обязанность. Так что жили братья, ни шиковали никоим образом, конечно, но и от голода и холода не умирали. Тогда отец и пошел в школу.

Ризо и не думал вовсе о школе, работал себе, добывал хлеб для семьи той своей, рубя вместе с аксакальским сыном Турой камыш в закаше – канале, куда сбрасывали со всего города нечистоты, и саксаул в степи. Добытое, нарубленное они потом приносили домой, складировали, перевязывали и уносили на рынок, там и продавали. Работа была и тяжелая, и опасная, вокруг закаша обитало много ядовитых змей. Поэтому сюда никто не шел, не хаживал. Но мальчики приспособились, аксакал, отец Туры нашел им русские охотничьи сапоги на толстой резине и большой подошве, ни одна тварь не прокусит. Правда сапоги были старые и огромные, на 5 – 6 размеров больше мальчишеских ног, а главное – в дырках в нескольких местах. Но мать Туры заштопала все дырки толстенной иглой и суровой ниткой, приставив к дыркам сложенные вчетверо куски бязи. Пришила так, что сапоги и воду сквозь эти бывшие дырки не пропускали. Ну и одевались мальчики во время работы на закаше в толстенные фуфайки и такие же фуфаечные штаны. И хоть в них было им жарко донельзя, пот лился ручейком, не снимали их во время работы – здесь знание важнее молитвы будет.

Аксакал долго ходил к новым властям и джадиды, наконец, открыли школу в их кишлаке. Располагалась она в таком же домишке, что была у Ризо с его братьями, заброшенным когда-то кем-то. В школу набралось 13 мальчиков, девочек, понятное дело, никто из дому не пустил, да и власти знали, не настаивали. Учеба началась с того, что 2 дня мальчишки вместе с учителем мыли — чистили – убирали 2 комнатки, из куска большой фанеры устроили доску, дворик тоже тщательно убрали, вынесли весь мусор и выбросили в закаш. А в дальнем углу двора поставили уборную, вырыв с метр яму, тремя стенами ей стали еще три больших куска фанеры, а на входе учитель повесил большую и тяжелую мешочную кошму – никакой ветер не сдует. Ну а в сарайчике для скота учитель устроил кухоньку, сам налепил тандыр и очаг из саманной глины, принесли на будущее хвороста и дров. А еще через день учитель переехал сюда с семьей, с женой и 2 детьми. Они расположились в одной из 2 комнат, а в другой учитель решил давать уроки.

Учителя звали Ниёз – муаллим и он стал важной личностью в их жизни, хотя что они могли понимать об этом тогда. Когда начался первый урок, оказалось, что учебники имеются только у учителя, ручка и 2 тетрадки тоже только у него, и еще одна ручка с чернильницей еще у одного мальчика. А ведь учитель ходил по их домам, говорил с их отцами и они обещали приобрести. Пришлось всем писать букву А по очереди, а второй урок вовсе не писали, а учитель показывал, как складывать и вычитать простые целые числа, ну, например, было 2 яблока, а стало 4, так сколько же яблок прибавилось. Вместо яблок Ниёз-муаллим показывал кусочки мела, но не получилось, нарисовал, как мог, яблоки на доске – сразу у всех получилось, и все поразились, как это они догадались. Но он перестал рисовать, а потребовал думать, рассуждать, ученикам стало потруднее, но решили, когда было 2 яблока, а одно яблоко человек съел. Решили почти все, только Нозим заплакал: хочу яблоко, все потом долго смеялись и учитель тоже, а Аюб, прежде чем решить, хотел узнать, кто этот человек был. Когда же, смеясь, учитель сказал, что это может быть твоя мама, Аюб вскочил и полетел к себе домой с криком, почему это без его ведома она съела яблоко и где теперь второе. Но остальные сразу заревели – чего уж тут сложного. Совсем легко стало, когда учитель предложил считать простые числа на пальцах.

Третий урок был география, учитель рассказывал о нашей планете Земля, о том, что мы находимся в Солнечной системе, что кроме Земли есть еще 9 планет, но обитаема людьми и другими животными и птицами, всякими деревьями, а также насекомыми только Земля, потому что только в ней есть воздух, вода и необходимое тепло, чтобы живые существа рождались и существовали, что на нашей планете есть много стран, они расположились на 5 материках, есть, правда, еще один, но он ледяной и на нем никто не живет. Ребята после урока математики совсем осмелели и посыпались вопросы: почему Земля круглая, мы то слышали от родителей? А где сидит бог? А солнце – это бог? А что внутри земли, раз она круглая? А она живая, вот допустим, взбрыкнуть ей захочется, так что же – мы все повалимся?..

Четвертым и последним уроком было чтение Корана, дети начали учить первую суру. Но многие ее знали, они и стали учить ей тех, кто не знал, медлено, тысячу раз проговаривая каждое слово, пока не отложится в голове.

Тем же вечером и до поздней ночи Ниёз-муаллим с аксакалом побывали во всех домах у жителей кишлака. Был учитель вежлив, пил чай, от еды везде, культурно и краснея, отказывался. А просил о двух вещах: чтобы девчонок возрастом от 8 до 12 отпускали учиться, а учительницей им будет его жена, она тоже грамотная и имеет разрешение. А второе – чтобы дали денег, кто сколько сможет, чтобы он всем ученикам купил учебники Абдурашидхона, тетради, чернила и ручки с чернильницами. Все согласились, ни одна семья, вернее, ни один отец не сказал нет, обещали всё к завтрашнему дню организовать. Но Ниёз-муаллим уже знал – чувствовал, что ни одну девчонку не отдадут и денег тоже не дадут. Узбеки славны устными обещаниями, но эти обещания ничего не значат, ни один отец ведь ни одну девчонку не позвал к нему, чтобы учитель задал нужные вопросы, ни один сразу не дал денег на тетрадки — ручки. Да что и говорить: сами неграмотны, но вот живем же, а эта школа – только ненужная забава, никому не пригодится, а без нее уж легче, дел-то невпроворот…

Утром учитель сказал пришедшим учителям: всё металлическое, старое и ненужное со всего кишлака сегодня же принестик нему в школу, сейчас же заняться этим. Мальчики, которым нелегко далась вчерашняя учеба, с радостью и энтузиазмом восприняли неожиданный субботник и шумя и споря пошли скорым шагом к великим свершениям ради учителя, которого за один только раз полюбили больше отца родного. Но они еще не понимали зачем ему старое железо. Мальчики верх дном перевернули свой кишлак, дошли до кишлака люли – местных цыган, но те ничего им не дали, а только погнали их отсюда, они сами промышляли ломом на продажу. Что делать? Как не обидеть учителя? Ребята теперь прошлись по всем своим чердакам и сараям, нашли кое-что, но с гулькин нос. Третья попытка была совсем уже дерзкая: мальчики украли у Рамиза – полвона из амбара его кузницы довольно много вещей. Самоваров, мотыг, лопат, плугов, казанов, черпаков и ведер, совсем худых и ни к черту набралось на целую арбу. Но не сказали учителю откуда, иначе бы он заставил вернуть взятое без спроса. Аксакал достал арбу, ишак нашелся тоже, тем же вечером учитель на груженой арбе укатил в город.

Только на следующий день ребята поняли учительские потуги: в школе появились по 3 тетрадки на каждого, по 2 учебника и одной ручке с 4 перьями, чернильниц было на троих одна. Появились и две географические карты и большой пузатый глобус, разноцветный и красивый. Вот тогда и началась настоящая учеба для тех мальчиков и еще 2 девочек, присоединившихся к ним с согласия родителей, а вернее — после того, как лишь двум женам удалось принудить своих мужей к согласию. Еще через несколько дней кузнец Рамиз-полвон по просьбе сына – школьника соорудил детям длинный стол и две скамейки и сам принес их в школу, он уже знал, кто у него бечинствовал в амбаре, но и знал от сына, на что пошло всё его железо, поэтому только весело ухмылялся и славил бога, что невзначай, не зная подоплеку, не сломал учителю пару ребер.

И сколько бы теперь ни хотели отдохнуть мальчики и требовали субботников, громко намекая: того нет – этого нет, учитель все дни проводил с ними в обучении, кроме одного дня в неделю – джума – пятницы, святого дня. А субботники проводил, к неудовольствию всех учеников, только в те самые выходные дни, то есть по пятницам.

А однажды Ризо заболел. Была глубокая осень, им бы с Турой остановиться пора с рубкой камыша и саксаула. Но впереди была зима, вот когда можно отдохнуть вволю. И Ризо упросил Туру еще на несколько ходок, запасов – то на зиму почти и нет, а купить полмешка риса, немного гороха и маша, мешок картошки и мешок моркови стоило, оставшегося на всю зиму никак не хватит, а они основное в пище. Ну и простыл, заболел. Слава Аллаху, аксакальская жена, мать Туры не отходила от мальчика, отпаивала молоком от своей коровы, аксакал же расщедрился, зарезал курицу и велел старухе приготовить пацану бульон. Помогла, ой как помогла, особенно его меньшим братьям та курица, они на следующий еще потребовали, но ее больше не было. Они попробовали капризничать, но старуха быстро размазала их по земле, уж она-то знала, какие подобрать крепкие слова:
— Ах, чтобы вас, гадюки подколодные! Пашешь – пашешь на вас, а сами то брата не пожалели, весь супчик съели, ему только одна косушка досталась да два крылышка. Ну погодите, я вас так, и я вас эдак! Удумали тоже, а где братская помощь? Он же о вас, сопляки дырявые, думал, чтобы дров на зиму и риса с картошкой поболее. Эх, голытьба, чмо!.. Вот только еще раз при мне захныкать. Молчать, вон отсюда во двор!..

Она бы еще долго так, но неожиданно пришел Ниёз – муаллим проведать больного. После долгих расспросов учителя к ученику, Ниёз – ака со старухой пили чай. От куриной ножки, что она оставила своему старику, учитель отказался, и она сразу почувствовала к нему большое уважение, боясь только сделать какое неловкое движение или сказать не то. Учитель же, уходя, сказал Ризо:
— Вот ведь какая штука, а без тебя никак нельзя. Даже и не знаю.

Ризо долго мучался вопросом. Но на следующий день всё разрешилось. Учитель еще неделю назад пригласил фотографа и уже уплатил ему из своей первой зарплаты сделать групповой снимок. А как же без одного ученика? И когда фотограф прибыл, все – все, и ученики, и ученицы, и учитель с женой и детьми, и фотограф с аксакалом пришли к Ризо домой и сфотографировались вместе с ним. Получилась групповая фотография, которую отец мой хранит. Там, на этом снимке даже его братья затесались, и старуха с аксакалом, и Тура. Во как!

А когда я ту самую фотографию решил размножить и хотел отнести ее в фотоателье, отец не дал:
— Еще потеряется, оставь…

Развод

Мансур Мамедович развелся с женой. Жили – жили 30 лет и на тебе – развод. Так захотела она, а он согласился: всё-таки неладно у них было в последнее время. После суда, что их развел, она сказала:
— Вы можете всегда приходить, вас внук и внучка любят…

Они когда-то учились в одном институте, познакомились на хлопке. Он ее сразу отметил, как увидел и сразу пропал для других девчонок. Они слушали музыку и танцевали вечерами после душного поля около их бараков под музыку Битлз и Орера. Особенно им нравился Буба Кикабидзе с песней “Я вечно пьян”…

Она была чрезмерно спокойна, даже равнодушна внешне ко всему. Он был чрезмерно импульсивен, весь огонь, весь на гвоздях. Как говорится у Пушкина: они сошлись – вода и пламень… Он ее страшно полюбил, не мог думать о ней без сердцебиения, она любила другого. Но тот ее бросил, а Мансур был готов ради нее на всё. Поженились, сыграли свадьбу, жили небедно, оба после института работалиучителями в школах, его родители во всем помогали, ссор – конфликтов, считай, не было, так себе – мелочь..

Однажды его остановила новая соседка по подъезду:
— Это твоя жена?
— Ну да!
— Какая красивая, а такому страшному досталась.
— Чего это я такой страшный? — он подошел к той, захотел ударить, еле сдержался.
— На Берию похож, — та отошла, но не испугалась, продолжила хамить,- и очки такие же, и губы жирные…

Мансур тогда очки поменял и взял за привычку часто губы вытирать носовым платком.

С годами ссоры увеличились, она смирилась с тем, что не любили его, но теперь во всем хотела брать верх над ним, а он был всегда горд и не так то просто сдавал позиции. Удивительно было другое: его мама всегда брала ее сторону, а ее мама была по-хорошему, по – матерински влюблена в него и всегда вставала на его защиту вплоть до рукоприкладства, если было нужно кое-кому вправить мозги. Да и знала она свою дочь получше всех остальных, знала, чего та стоит. И только она могла расшевелить змеиное спокойствие дочери – удава.

У них появились дети – сын, потом дочь. Он был всё также восторжен, романтичен, она спокойна и равнодушна, даже подарки принимала, как будто не ей дарили. Без косметики она была всегда лучше, он и научил ее выходить без косметики, зато с хорошими модельными платьями и костюмами, сто он привозил ей из Москвы, он теперь туда часто ездил, работал над диссертацией. А за собой он не очень то и следил, на себя в таких же дорогих костюмах, откровенно говоря, ему не хватало денег.

Когда он уезжал подальше, она принимала у них в их спальне одного боксера и единственно чего боялась – не забеременеть от чужого человека. Боксер ей нравился. Боксер ей нравился, он был немногословен и неутомим. Но когда потребовал бросить всё и переехать к нему, она подумала и решила порвать с ним, с двумя чужими детьми ни один мужик не справится, бросит вскорости, и останется она у разбитого корыта. Всё взвесила и с боксером порвала, с Мансуром было в тысячу раз удобнее, он ее обожал до слепоты, детей любил и радовался, сам как ребенок, самозабвенно играясь с ними, всё в семью нес, ни в чем не отказывал, всегда понимал свою надобность, раз любит.

В одном ему было тяжело с ней: с ней не поговоришь о Пушкине, Навои, о Кафке, Ландау и футбольной команде Челси. А иногда переставал понимать ее: ее равнодушие к нему, тихое смирение перед всеми, но не перед ним, спокойствия была неимоверного, хоть земля разверзнись перед ней, а перед Мансуром была горда и упряма – никак не переубедишь. Она не спрашивала его, когда он был в отъезде и звонил: Вы где? С кем? Когда приедете? Вчера ждала, почему не звонили? Что вчера делали? А сегодня, а сейчас? Ведь знала, что ему будет теплее от таких ее вопросов, но не хотела, потому что не любила, не уважала, а только терпела, хотя знала, что лучше отца для детей не найдешь, а для семьи – лучшего кормильца. А он так хотел этих вопросов, поэтому сам непроизвольно отвечал на них. Единственное, к чему она была готова всегда – это к сексу, он обрушивал на нее весь свой темперамент, жарче его не было мужчины, а в постели он вытворял такое. Вот если бы его снаряд был побольше и подлиннее, может из-за такого него она его и не любила. А он-то каков был к ней, с ума сойти. Когда ему вырезали аппендикс, на второй день она пришла его проведать. Он выгнал всех из палаты, задвижки на двери не было, он припер ее своей задницей, заставил жену снять трусики, и они стоя, она задом к нему, сделали это. Но и тогда она была спокойной и молчаливой. Без всякого напряжения и без всяких мыслей на лице. Просто красивое лицо, ну хоть бы с какой, хоть кривой улыбочкой. Нет, просто спокойное, равнодушное. Как спокойное небо, по которому проплывают облака, самолеты и птицы, но оно на замечает их.

Как и все романтические мужчины, он был совсем не злым человеком, любил ей читать свои и чужие стихи. Даже по прошествии многих лет он признавался ей в страстной любви. Она молча принимала его признания, но что говорила про себя, кто может знать? Он был человек доверчивый и успокаивал себя: ну и что, она просто любит меня и не придумывает ничего лишнего. Когда он, смотря телевизор, кричал ей в спальню или на кухню и звал ее:
— Приди быстрей, смотри, посмотри, как наш…, — и называл имя того самого боксера, как он того, он сейчас убьет его, ура-а! – она не шла, плевать, ничего в ней не шелохнулось, мумия да и только, мумия с лицом Нефертити.

Шли годы, они совсем стали взрослые, а их дети уже учились в институтах. Однажды в своем институте из окна своего кабинета, он уже был профессор и зав.кафедрой, он увидел радостного сына, бегущего за такой же красивой радостной девушкой и понял, что годы совсем не стоят на месте. А потом сына они женили, когда он попросилможет быть на той самой, а может — не на той. Сын стал после института работать в хорошем месте, стал хорошо зарабатывать, растолстел и стал чванлив. У них появились внук и внучка.

А однажды жена приехала к нему на работу:
— Нам надо развестись!

Он долго выпытывал у нее, в чем дело, она не отвечала: надо и всё! Ладно, развелись, к тому времени они постарели, она постарела и уже не выглядела для него, как прежде, да и страсти его намного поугасли, но он по-прежнему не представлял жизни без нее. А тут такое, как гром, как землетрясение, есть отчего запаниковать.

Только через очень большое время он понял, в чем дело. Просто сопоставил факты и аргументы. Его невестка пригласила его на ужин, дети со своими семьями уже жили отдельно от них, да и он давно жил один, всё потухло в нем к жене: любовь, уважение, страсть, почитание. Так вот, на том ужине невестка и спросила его:
— Почему ваш сын так делает?
— Что делает?
— Он втайне от меня купил новую квартиру и записал ее на имя своей мамы, вашей жены, то есть моей свекрови.
— — Я и не знал. Буду разбираться.

Приехав к себе, он стал рассуждать. Потом позвонил невестке, узнал, когда точно, в какой год, месяц и день квартира куплена. Сопоставив числа, понял, что она была куплена сразу после их с женой развода. Значит, если сын захочет ее продать, а она записана на его маме, его жене, значит обязательно к нотариусу вызовут и его получить согласие. А у него возникнут вопросы и он может быть против, если деньги потекут мимо его невестки и их детей, а он их любит, может заартачиться и не подписать куплю –продажу. Вот почему им нужен был тот давний их развод. А так как женушка разведена, то и спрос будет только с нее. Вот ведь как , и она спокойно выслушала сына и согласилась с ним без тени содрогания, что надо развестись. И всё…

Они иногда встречаются и даже занимаются сексом по обоюдному желанию. Он лишь однажды спросил о причине их развода и сам же ответил. Она лишь спокойно сказала:
— Не выдумывайте ерунды!

И я заплакал, когда она ушла, но мои слезы не должны были достаться ей. А пока она была здесь, я только спросил, как всегда:
— Мы еще встретимся?

Она, как всегда, ответила:
— Да, если вы нас всех еще любите…

И теперь я, как та женщина в маркете, что стояла в очереди за счастьем и сказала стоящему за ней: “Я отойду, вы меня не забудьте!”. Она села на скамейку на улице, вытянула ноги и подумала: “Я была бы счастлива, если не надо было бы возвращаться в очередь за счастьем”

Психический

Когда случился очередной скандал Сано Саидовича с его женой и он впервые побил ее, да так, что у нее сразу появились синяки на лице и на руках, она вызвала милицию. Он и при них буйствовал и бросался на нее, и так уж вдоволь побитую, но ухмыляющуюся окровавленным ртом, уж она-то знала, как задеть его чувствительную душу:

— Ну как, получиили?! Думали – промолчу?! А теперь вас заберут и посадят! А я уж постараюсь – добьюсь, чтобы вас в психушку. Вы ведь психический, вам лечиться надо. А вы пишите, запишите: кушать не дает, ничего не приносит, денег не дает, живет на всем готовеньком. А я что, я ему должна, а мне троих детей кормить…

Сано Саидович чуть не задохнулся от такой несправедливости и клеветы, пошел было опять на жену, но его вежливо легонько отстранили. Но он после такой ее тирады сник и почувствовал, что очень устал. Только женщина хитрая и злобная, знающая и планирующая как, может довести мужчину до белого каления. Так вот, эта могла его довести злобной тирадой – неправдой, он ведь всего неделю назад принес и отдал ей всю зарплату, он всегда так делал, когда получал на работе. Хотел было выкрикнуть, но вовремя понял, что и тут эта отобьется следующей ложью: не давал, не приносил и всё, а еще знаете…

Так вот, пока везут нашего героя на тесном от двух лбов – усмехающихся ментов заднем сидении служебного Урал – ЗИС, посередине же – он (а на переднем — шофер и сержант – главный наряда), только вот не заключенный в наручники для полного портрета злостного преступника, расскажем немного о Сано Саидовиче.

Инженер по образованию, он сейчас начальник цеха в ДСК – домостроительном комбинате. Его цех всегда в передовиках, их железобетонные плиты перекрытий и стен идут нарасхват, не задерживаясь, за ними стоят в очереди на полгода вперед. А наружность у Сано Саидовича не грубая, но и не женская, не хрупкая, она вполне, так сказать. Он среднего роста, не высок, но и не низок, достаточно смугл, чтобы признать азиата в нем, но большие круглые карие глаза выдают в нем перса или таджика. Остальные черты его лица тоже крупны и округлы. Волосы были когда-то кудрявы, а сейчас, к сорока годам их уже мало, поэтому голова у него с большой уже залысиной от лба до затылка. Сано Саидович с годами совсем не потерял живости характера, до сих пор заразительно смеется, может удачно пошутить и ценит умный анекдот, хотя плохо их запоминает. Он интеллигентен и уступает старикам и женщинам дорогу или стул, на общественном тоже само собой, говорит мягким бархатным голосом, всегда, если нужно, извиняется. Хотя, если какой его рабочий выведет его из себя, он обрушивается на того со всем своим начальническим ужасом. Одевается Сано Саидович не то чтобы, но аккуратен, всегда чист и опрятен. Впрочем, своему костюму он не придает особого значения, ну а так как жена не особо следит за его гардеробом, то он может невзначай надеть и несвежую сорочку, и носки трехдневной давности, хотя до деревянных и воняющих носков еще не доходило. А вообще он в одежде экономен и костюмы с сорочками и туфли с сапогами носит не меньше 5 лет, а пальто последнее носил аж 10 лет, пока дочка не повела его в маркет, где они купили тому уважительную достойную замену.

Когда Сано Саидович переехал с семьей в Чирчик, чтобы принять там должность директора тамошнего ДСК, производство находилось в полном упадке: цемент не поставлялся уже третий месяц, песок, щебень и арматура и того больше, даже вода и электричество были отключены за неуплату, а по большому двору шпыняли бездомные собаки. Он сразу под гарантии хокима области добился серьезной ссуды от банка, расплатился с долгами и штрафами, добился судебного решения в областном арбитраже об открытии вновь производства, что оставалось от ссуды — завез песку, купил в Ахангаране цемент, в Алмалыке металл, за воду и электричество заплатил на год вперед, чтобы не показывались шакалы хоть этот год. А хокиму обещал, что за год выйдет на производственную мощность, если никто мешать не будет. И картотеку должников банка закроет, выйдет в плюс. Ну, ну – только и молвил ему в ответ хоким, тот ДСК был у него вот где…

Рабочие потянулись на завод, новеньких, кроме трех инженеров, не брал, только тех, кто раньше здесь работал, такие уже знают почем фунт лиха, будут беречь заводское сердце, лишь бы работало – скрипело. За год добился, чего планировал и даже большего – заводская продукция была признана удовлетворяющей всем стандартам, пошли заказы, он требовал стопроцентную предоплату, но не смел и помыслить кого-нибудь обмануть, со сроками поставки тоже справлялся. Рабочие, а их уже работало на заводе триста человек, стали получать твердую зарплату, а не твердое слово – обещание, стали и премии появляться на праздники, пока только на два – Навруз и Мустакиллик, но директор обещал постепенно и на все восемь. Рабочие в кои-то веки стали довольные и улыбчивые, потому что жены стали их встречать дома с хлебом – солью и со всем остальным уважением.

Был даже капитально отремонтирован старый заводской санаторий – профилакторий и новенький медперсонал открыл им двери для отдыха, поиска болячек и лечения. В конце первого года была даже выдана 13-я зарплата, рабочие и ИТР кланялись теперь ему, как отцу родному и вместо “здравствуйте” стали говорить “спасибо”.

Но нет в этом мире дела без изъяна и человека без боли. Надорвался Сано Саидович от такой сумасшедшей работы сутки напролет, уже и заработал себе первый инфаркт. К нему в ташкентскую больницу потянулись все рабочие и другие заводчане, боялись, что умрет, молились за него во всех церквах и мечетях. От такого наплыва хмурых и жестких лицами людей главврач испугался, позвонил, хоким, в свою очередь, тоже испугался, думал – гражданские волнения. Когда поняли, в чем дело, поняли, как надо работать, чтобы народ уважал.

Но Сано Саидович выкарабкался, а как отпустили из больницы домой, на работу долго не выходил. А как вызвали на ковер к хокиму, попросил у того нынешнего себе места, на директорское же посадил юнца – инженера, всего лишь пять лет назад закончившего вуз, начальника того самого цеха. Короче, поменялись они местами. Рабочие поняли его правильно и не осуждали: еще один такой смертельный год и его может не стать, или будет калекой…

Но инфаркт дал знать о себе и в семейных отношениях. Жена взъярилась, что он теперь не спит с ней. Она была моложава и красива, завела себе любовника и он однажды днем застал их интересном положении в их супружеской постели. Вот тогда и отдубасил ее, а тот подлец моментом скрылся, оставив трусы и носки на поле боя…

Пока его везли в ментовку, Сано Саидович решил никому не говорить об истинной причине их скандала. Зам.начальника РОВД его не посадил за решетку и даже не передал дело для рассмотрения, но настоятельно рекомендовал провериться у психиатра. А после телефонного тут же разговора с главврачом психбольницы и вовсе поставил его перед выбором: или у него в подвале на три дня или в психушке на те же самые подлечиться. Знал бы ментовской начальник причину буйства, понял бы мужика, но Сано-ака отбрехался ведь тем, что что-то на него нашло, сам не может понять…
— Так что вот так, Сано-ака, миленький, но потом принесите мне обязательно бумажку какую, что побывали там стационарно. Вам будет полезно, уверяю вас, подлечитесь, кушайте побольше, витаминов побольше, а то ведь вон как осунулись, да и глаза не на месте…

Подавленный и равнодушный уже ко всему на свете и прежде всего к себе, Сано Саидович опустил руки и поехал в психбольницу. Она была небольшая, одно лишь двухэтажное здание, чистенькое, белое, чистые комнаты, всего 18 палат, по 3-4 человека, вход и выход свободный, но только во двор и обратно и не дальше. Никаких тут буйств и скандалов, сумасшествий и карцеров, огромных и страшных санитаров, бьющих и мучающих больных, никакого голода, холода и вони, страшных уколов, от которых сносит голову напрочь, избиений и наручников, смирительных рубашек, как ему представлялись заведения такого типа по книгам и фильмам, тут и в помине не было. Обычная больница, обычные больные, медсестры и санитарки, как и везде, тихий шепотком разговор больных и громкий врачей и медперсонала, еда и процедуры по расписанию, да еще милые посиделки – кто чего расскажет, кто споет, сыграет, а телевизор в холле так целый день. А как узнал Сано-ака, что и бюллетень дадут, так после третьего дня в уютной палате попросил главврача оставить его еще на 3 дня для окончательного выздоровления. На что главврач с удовольствием согласился:
– Такие уважаемые больные не частые гости – пациенты в нашем учреждении, а так у нас и по 2 – 3 года живут – лечатся. Раз хотите остаться, значит вам хорошо. Ну тогда и нам хорошо, будет нам и реклама добрая. Потому оставайтесь и ни о чем не думайте, не бойтесь, мы, если можно так выразиться, вам здесь за отца – маму будем.

И Сано-ака решил остаться, и сказал навестившему его старшему сыну, что больше не вернется домой. А что, хватит работать – сердце же ни к черту. Домой тоже невмоготу – не может он больше змею видеть после того, как увидел ее голой в объятиях чужого мужчины.

А здесь, кроме всего прочего, сосед по палате у него был мировой, русский мужик, чуть старше, Иван Борисович, философ и рассказчик от бога, давно ни от кого не слушал умных бесед. А что здесь, так у него мания преследования, синдром погони, так сказать: ему всё кажется, что сейчас вот за ним придут, заберут и будут почему-то топить почему-то в реке Чирчик, вот-вот послушай, друг мой Сашка (это он так сразу переиначил имя Сано), подъехала машина, слышишь, это за мной приехали сталинские приспешники, не зря ему медсестра дала не 3, а 4 таблетки, нет, не зря, 4-я таблетка будет тихо сидеть у него в желудке и записывать его крамольные речи, чтобы потом на суде свидетельствовать против него…

Но в остальные минуты Иван Борисович был милый человек, много знающий правильных теорий и здраво рассуждающий:

— В настоящей большой науке много случайных открытий. Важнейшие научные находки, изменившие мир, часто сделаны случайно или случайной догадкой. Так была создана периодическая система химических элементов Менделеева, пенициллин из плесени, структурная формула бензола Фридриха Кекуле, процесс вулканизации каучука Чарльза Гудьира. Искусственный шелк, небьющееся стекло, обладающий памятью сплав китипол, анилиновые красители, жевательная резинка, тефлоновое покрытие – они все теперь хорошо известны, но они случайно найдены. Уильям Перкин пытался создать лекарство от малярии, экспериментируя с каменноугольной смолой. Он упорно шел к цели, но вместо хинина получил густую черную массу. Из нее удалось выделить вещество красивого пурпурного цвета. Это был будущий искусственный краситель – мовеин. Парню было 18, и он не растерялся, организовал производство. Так началась эра искусственных красителей…

В другой день заговорили о детском и взрослом слабоумии. Вот что сказал Иван Борисович:
— Загрязнение воздуха и недостаток витамина Д повышают риск возникновения слабоумия. Британцы обнаружили, что твердые частицы – нитрит азота, озон или окись углерода ведут к нему. При нехватке Д риск возрастает. К этому также ведет курение или просто вдыхание табака, контакт с пестицидами, электрические и магнитные поля над вами и среди вас, что изобильны в городах…
— Прекрасный обзор, Иван Борисович, спасибо…
— Не за что. Если бы не моя болезнь…
— Да какой вы больной, простите. С такой-то грандиозной головой. Ходячая энциклопедия. Такой эрудиции и интеллекта у больных на голову не бывает… Спасибо вам, я так ни с кем давно не общался. Я ведь лучше всего отдыхаю, когда с умным человеком общаюсь. Мне ведь по телику все эти сериалы, ток-шоу, политика побоку, больше всего люблю, когда на экране Капица, Андроников, или еще кто из ученых…

Вскоре Сано-ака, подобревший телом и веселый от мысли, что теперь вполне здоров, на 15-й день выписался и пришел на работу. К тому времени и жизнь его круто изменилась, он стал жить отдельно. Просто попросил младшего брата отдать пустующую его квартиру в Чирчике, на что брат – богатый бизнесмен, спокойно согласился и отдал ему без всякого денежного опрадания. Но на работе случилось обратное, ему прямо сказали, что ему пора на покой, они ведь теперь боятся его, болезни всякие, может быть рецидив, так что отдыхайте уж, организуем вам пенсию через ВТЭК по инвалидности, а до настоящей пенсии тоже недалеко.
— Нет, я вполне здоров! – вскричал Сано Саидович.

На это в дирекции (директор отказался с ним встречаться) спокойно ответили:
— Вот видите, вы уже кричите, а нервы до сих пор не в порядке, надо было бы полежать подольше в вашем сумасшедшем доме. Нет не в этой, как ее, я лежал в обычной, вполне хорошей, обычной психбольнице! – он стал излишне волноваться.
— А вы тут не кричите, — опять спокойно ответили ему, — вишь, то жену бьет до полусмерти, то в сумасшедшем доме обитает с манией величия, всё, видите ли, позволено ему. Недаром женушка ваша приходила, синяки свои показывала. Как не стыдно? А еще взрослый человек. Так что соглашайтесь по инвалидности и точка.
— Людмила, ты ли это? – Сано-ака редко переходил на ты. – Вспомни, я тебя принимал на работу, ты тоже была с синяками, от мужа к маме убежала, а потом надо было детей кормить, к нам пришла, институт с моей помощью окончила, зам директора стала…

Зам.директора отвернулась к окну, совсем обиделась, но аргументов против не нашла.

Ушел Сано Саидович и даже рабочие, кто раньше в огонь и в воду за него, как прослышали, ничего не сказали, ведь слышали все, что с ума сошел, чего уж тут, и ни один хоть к нему домой не зашел по-дружески, по-братски.

Пошел Сано-ака в колледж, где обучали разнвм строительным профессиям.
— Что вы, что вы, наслышаны, город-то маленький. Да и никакая комиссия вас не пропустит со справкой из сумсшедшего дома.

Не стал Сано кричать и спорить, понял – бесполезно. Поехал в Ташкент, там стройорганизаций миллион, целых 10 ДСК в каждом районе. Все 10 обошел, нигде не взяли, хоть и простым инженером, хоть все и знали кем он раньше был, как завод вытаскивал. Просто сказали: вакансий нет. Может она и здесь побывала? Ведь кругом какая-то таинственность. Знакомые в тех ДСК почтительно здоровались с ним и сразу опускали вниз глаза. Шепоток за спиной.

А начальница отдела кадров одного из тех заводов, огромная пухлая бабища с косметикой для бала – маскарада устроила ему странный экзамен:
— Сано Саидович, небо синее или голубое? А в футбол играют ногами или руками? А сосчитайте от 90 до 100. А кем вы раньше работали, напомните?

Он не стал дальше слушать, тихо вышел, предварительно плюнув в сердцах ей на пол и сразу услышав:
— Во-во, я же говорила!

Вечером к нему на новую квартиру зашел директор его ДСК, бывший его любимый ученик, в руках три пакета с едой и питьем и масса извинений на лице:
— Отец родной! Выслушайте меня, не ходите никуда больше: вы нездоровы, зачем вам работать? Мы вам пенсию выправили, вы теперь один – вам хватит ее. А если что, вот моя визитка, звоните, смогу- сам, а нет – помощников отправлю. Договорились? Сано-ака, ну вы же всегда на передовых позициях были, послушайтесь меня и теперь. А я вот вам в нашем профилактории путевочку, где она, вот она. И ни о чем не думайте, не надо так переживать. Другие бы радовались, пенсия раньше времени, отдыхать, никому и ничему не подчиняться, свободен, как птица.
— Улугбек, что ты тут? Я чувствую себя здоровым на все сто.
— А кто же говорит обратное, Сано – акажон, миленький мой, все мы знаем, что вы в норме. Только ведь и об отдыхе надоподумать. Всю жизнь пахать – вот и сердечко сдалось, голова не на месте…

Сано-ака на следующий день зашел в психбольницу к Ивану Борисовичу. Разговорились, говорили допоздна, пропустили даже ужин, спорили о философии суфизма. Сердца у них колыхнулись от радости – счастья, о враждебном мире вокруг никто из собеседников и не вспомнил. На ночь Сано тут и остался, койка была свободна, а дежурный врач разрешил.

Утром Сано Саидович пошел к главврачу, бухнулся в ноги. А тот, недолго думал:
— Вы и так у нас на учете, тем более не буйный и о суициде не думаете, так что мы вас берем. Тем более у меня мыслишка с вами появилась, это я по поводу эксперимента по своей диссертации…

Мой друг Рим

Ко мне приехал школьный друг Рим Мустафокулов. Откуда такое дурацкое имя, мы, его одноклассники все знали: отец его был футбольный фанат и болел всей душой за “Рому”, вот и решил – будет девочка – будет Ромой, ну а мальчик – уже знаем. А почему такая длинная фамилия – мы вопросом таким не задавались. Рим и Рим и достаточно, а то, что такая длинная фамилия, как слово “архимандрит” и даже, кажется, длиннее и почему мандрит – никого не интересовало. Славился-то он другим…

В принципе, каждый в нашем классе чем-нибудь да славился. Вон, Людка Митрофанова. Славна была огромными прыщами по всему лицу, никак не скроешь пудрами – кремами, отчего, бедненькая, к 10 классу, когда у девчонок гормоны бешеные, неимоверно страдала. Но она же была славна также и самыми славными ножками, из-за которых Фара, главный классный посбон (то есть рискач, кому последствия не страшны), на спор со мной пролез под всеми партами, со своей последней до ее во втором ряду и смачно поцеловал их, уж очень сладкие были ее славные ножки, а потом схватил их, лежа на полу, и крепко обнял их руками, моля бога, лишь бы не заорала от испуга или от оргазма…

Как я тогда желал со всею страстью сердца, чтобы Лидия Васильевна, химичка наша, склонившаяся в тот длинющий момент над классным журналом, прислушалась к внезапно возникшей тишине, дозналась, вытащила негодяя, отлупила и затем выгнала надолго, отстранила от своих уроков месяца на два, пока ее самолюбие не восстановят Фарины родители, преподнеся ей какое-нибудь гастрольное культурное мероприятие в славном городе Ташкенте. Но мои желания опередила Митрофанушка, она всё-таки заорала, узнав глазами, что весь класс всё видит и уж теперь ничего не скрыть, заорала, как орет поросенок, понявший, зачем его ловят. Урок на этом закончился. Мы, все пацаны, враз окружили Фару, чтобы его не побили девчонки, за то, что не их ножкам достались его губы. Мы также не дали химичке узнать виновника сорванного урока и навести на него долгожданные репрессии. А я уже думал, как стырить папин из его комнаты бешеный по бабкам армянский коньяк, что я только что проиграл.

Вот и Рим славился тем, что был он – ходячая энциклопедия. Но только по географии, истории и литературе , остальные предметы он не признавал. Он с легкостью заучивал целые поэмы Пушкина и Лермонтова, знал, какие государства существуют сегодня на всем земном шаре, а также названия их столиц, мог показать на карте или глобусе любую страну, даже самую маленькую – не больше территории нашего огромного стадиона “Спартак”, что напротив нашей школы №2 в славном нашем городе Бухара. Он знал, умный был, скотина, когда и где произошли важнейшие битвы, связанные с именем любого важного полководца, считай, от Александра Македонского до Георгия Жукова. А на всяких школьных олимпиадах, конкурсах и викторинах он неизменно занимал вторые места, потому что первыми оказывались дети шишкарей. Бог одарил его неутомимой трудоспособностью искать ответы на возникающие у него вопросы. На вопросы же других он отвечал шутя, с неизменной усмешкой и снисходительностью, как бы говоря: “Что же ты (вы) мне… ты (вы ) давайте потруднее”. Он прочитывал одну книгу за другой, одну книгу в день и два – три журнала типа “Наука и жизнь” и “Знание — сила” – это уж точно, когда еще время находил, когда тут 2 странички из-за футбола, а потом домашних маминых и папиных заданий не успеваешь прочитать, а если и успеешь, ни черта не поймешь. Учителя его любимых предметов его боялись — он знал больше их и тихо указывал на их ошибки, и очень, но про себя, то есть тихо радовался, когда ему давали на их уроках порулить. А остальные вздыхали облегченно и славили Аллаха или богородицу – минула их кара сия – пронесло. И тихо ставили ему четверки, чтобы, не дай бог, он не разозлился и не стал углубляться и в их предмет.

Он хорошо закончил их школу и легко поступил на истфак. Я помню: мы договорились и когда все приемные экзамены успешно для нас окончились, мы пошли в ресторан, а через час подвыпивший Рим пошел к соседнему столику знакомиться с девушками. Те громогласно ему заявили: “Поздно, мальчик, мы уже расплатились…”

Университетские преподы его ненавидели, он заставлял их просиживать в библиотеках и крутиться в интернете, чтобы вспомнить забытые факты, эпизоды, явления и классификации.

Но… сколько бог дал, столько в другом месте и отнимет. Поэтому в остальном Рим был большой лентяй. Он родился на свет компьютером, запоминающим всё. Но комп не работает и не мыслит творчески самостоятельно, без определенного алгоритма действий. А творческая работа прежде всего психологична, она требует серьезных мозговых извилин, выходящих на неожиданный правильный результат и там совсем не поддается алгоритму. И если курсовые и рефераты требовали прежде всего фактов и аргументов, и Рим с такими игрушками справлялся, как с семечками, то дипломную работу на тему: “Глубинные противоречия в индийском брахманском обществе в период британской колонизации” он остановился писать на фразе: “Колонизаторская активность британцев в период царствования королевы Виктории не знала границ…” На этом гениальная фраза была остановлена, и Риму впервые пришлось дать старосте группы крупную сумму в виде 200 баксов, чтобы тот передал дальше по назначению, но предупредил, чтобы тот не отщипывал себе от той суммы, а обещал в случае о-кей поставить ему пиво с соленой рыбкой в близлежащем кафе.

Работать в школу он не пошел, три месяца после универа не работал, за это время побил соседа сверху за то, что тот держал кур на своем балконе, а Риму спросонья показалось, что он сошел уже с ума, когда петух начал орать на всю округу типа – вставайте, не хрена вам, уже 4 утра.

Несколько месяцев Рим работал личным секретарем академика истории Ахмедова, но был уволен, потому что академик признал, что знает меньше. Прошел еще год бездельничания, за это время он прочитал уйму книг и выпил несколько, много ящиков пива. Его походы в кафе и за пивом, естественно за мамины деньги, наконец его маме надоели, она попыталась готовить ему сама и не пускала теперь никуда, но он как-то умел выскакивать за дверь, она вспылила и вытолкала, громко плача и стеная, его из их квартиры и больше не пускала, как он ни просил и ни требовал, взывая к родительской совести.

Теперь он гостил у друзей и обедал у них же, благо его никто не забыл, а так как он был безобидный малый и интересный собеседник – то все его друзья его любили. А что ты хочешь – он знал всё, спроси любое. Ну, например, вы знаете поименно всех жен последнего эмира бухарского? А сколько и с чем американских, канадских и английских конвоев дошло до Мурманска во 2 мировую? То-то!..

Каждый из нас пытался устроить его на работу. Ведь понятное дело, человек он совестливый и не мог переступать определенные границы человеческих отношений, потому долго так не могло продолжаться, он мог превратиться в люмпена, ну, чтобы понятнее – в бомжа. Баха Алимов устроил его продавцом в цветочный магазин. Каждого влюбленного парня, отделившегося только что от своей девушки, он встречал словами:
— Вот, пожалуйста, возьмите, это наш эксклюзив, такие розы называются – “Обалдеть!”
— А почему?
— Потому что одна ее такая штука стоит сто тысяч.
— Обалдеть! – летело ему в ответ, но богатеньким нравился его каламбур и они покупали.

От такой торговли он стал себя уважать и уже приходил к маме в дом с хорошими бабками, оставлял их ей и важно уходил к очередному другу, приютившему его, пропивать небольшой остаток. Но он вскоре ушел из цветочного магазина, сказав на прощание:
— В этой Амазонии и поговорить не с кем!

Женька Журавлев был уже директором школы и устроил Рима лаборантом в кабинет химии. Но уже на второй его пришлось увольнять за то, что встрял в разговор завуча и папы одного девятиклассника – дылды. Папаша стал качать права:
— Я ему айфон последней модели обещал, если закончит этот год без двоек. А вы?!..
— Мне, когда я учился в девятом классе, — неожиданно для всех собеседников встрял в разговор Рим, — обещали за это же не отрывать уши…

Раношка Рахманова, первая красавица в школе, уже актерствовала в местном театре и устроила Рима на полставки консультантом по театральным историческим костюмам. Рим знал все костюмы и платья, какое к какой эпохе и обществу относится. От него не ускользали мельчайшие подробности, вплоть до того, какие военные мундиры требовал русский император Павел надевать солдатам и офицерам , или где, на какой стороне груди нужно было устраивать тот или иной орден, крест, медаль… Но и оттуда его поперли: язык мой – враг мой. Однажды к нему в костюмерную заглянула известная актриса и попыталась кокетничать. Он и выдал вроде безобидное:
— Вам, мадам, только в порнофильме не сыграть.
— Отчего ж, хи-хи-хи?
— Лицо у вас, да и тело уже, фигура не товарного вида…

И всё, досвидос!

Наконец он добрался и до меня. Надо бы сказать, что в тот момент моей суматошной жизни я был в ссоре с женой. Ссора была отчаянная, как говорится, никто не хотел уступать. А я еще тогда ее любил. Рим и говорит мне, как я поплакался ему:
— Отпусти ее, плевать! Женщина никогда не будет другом!
— Ага, разбежался, — отвечаю я ему, — а если я ее люблю, обожаю, понимаешь? Это же всё равно, что у тебя горит дом, а я тебе – иди спать, утром разберемся…

Я устроил его экскурсоводом в краеведческий музей. Это была великая удача и для музея, и для Рима, они сошлись, как два влюбленных лебедя. Он знал о чем говорить, любил и умел рассказывать. Его экскурсии быстро стали лучшими. Они были зажигательны и полны импровизации, но основаны на точных исторических фактах, тут никак не придерешься. Его вояжи по залам музея продолжались втрое дольше, чем необходимо было по норме. Экскурсанты долго потом хлопали в ладоши, кричали ему браво и бежали писать благодарности в книгу гостей, дамы требовали номер его телефона, а музейная администрация визжала от восторга.

Я только, пока он был у нас, просил его соблюдать приличия и не хамить, уже и молился, чтобы он не сорвался. Но, кажется, всё начинало устраиваться: Рим стал стареть…

I
Каждое лето я
отдыхал в деревне у своей бабушки Инны. Мой отдых заключался не столько, чтобы
ничего не делать, сколько – помогать бабушке ухаживать за садом и огородом. У
моих мамы и папы не было дачи, где мы могли выращивать овощи и фрукты, а поэтому
нашим главным поставщиком витаминов была бабушка.
Она жила одна.
Дед умер, когда мне было всего девять лет. С того времени я каждое лето ездил в
деревню. Мама и папа не могли позволить себе всё лето помогать бабушке, потому
что они работали на заводе, как говорила мама, зарабатывали денюжку. Иногда,
когда отпуск у мамы или папы совпадал с летним сезоном, они приезжали на две
недели и подключались к работе. Тогда и мне было веселее, а если признаться
честно, то я не скучал. Я никогда не изнемогал от одиночества и мог целыми
днями находиться один в своей комнате, сидя за книгами и выписывая в отдельную
тетрадь интересные факты из истории нашей страны и других народов. Ещё с
раннего возраста меня заинтересовала история, не только история Русского
государства, но и история европейских стран и народов. На эту тему я успел перечитать
много разных книг и брошюр, журналов и статей. У меня было много вырезок из
газет и журналов, если там попадались статьи и очерки об истории стран и
народов. Я внимательно перечитывал их, а интересные факты записывал в толстую
тетрадь. За несколько лет у меня накопилось таких тетрадей штук восемь. Я часто
перечитывал их, и всякий раз находил для себя что-то новое. Меня интересовали
не только короли и цари и войны, которые они развязывали, но и жизнь простых
людей в разные времена и в разных странах.
Мои родители не
препятствовали моему увлечению, а, напротив, поддерживали меня и снабжали книгами.
Иногда папа, или мама, покупали книги с трудами великих мыслителей, учёных и
профессоров по истории. В силу моего возраста, многое изложенное учёными
воспринималось с трудом, особенно, терминология, которой в изобилии было в их сочинениях.
Но, я всё равно был рад этим книгам и с удовольствием читал их. Если что-то было
не понятно, я обращался к отцу за разъяснениями, но, бывало так, что и ему
нелегко было воспринимать учёный язык. Проходило время, я взрослел, набирался
опыта и знаний, и снова перечитывал эти книги, которые становились мне понятнее
и интереснее.
Так и в этот
раз, когда я собирался ехать к бабушке, я набрал с собой разных книг по
истории, чтобы в свободное время заниматься ими. Для книг у меня был отдельный
чемодан, который папа нёс до вокзала и всю дорогу выказывал недовольство, что
приходится таскать такую тяжесть. А уже на станции, на которой я сходил с
электрички, меня встречал полупьяный дядя Коля на своём тракторе «Беларусь».
Он, как и мой папа, тоже проявлял недовольство, когда хватал чемодан с книгами,
чтобы убрать его в кабину трактора. Всегда спрашивал: «Ты что! Туда кирпичи
наложил?, — и приговаривал: — Так у нас этих кирпичей полно, зачем с города
возить!»
Деревня, в
которой жила моя бабушка, была небольшой. Она состояла всего из двадцати двух
дворов, и жили в ней одни старики. Не было ни одной молодой семьи, а, значит, и
не было ребят, с которыми можно было познакомиться и играть в разные игры. Но,
как я говорил ранее, меня это обстоятельство ничуть не беспокоило. Уже
несколько лет прошло, как я присмотрел для себя место в сарае, стоявшем на
окраине бабушкиного сада. В нём хранилось сено для единственной коровы в
хозяйстве бабушки. Звали корову обычным именем – Бурёнка. Вот, на этом сеновале
я и проводил свободные часы за книгами и брошюрами.
√ В то лето я,
пятнадцатилетний мальчишка, как обычно приехал на станцию, еле вытащил свои
чемоданы из электрички, в которой трясся целых два с половиной часа в жарком
без кондиционера с закрытыми окнами вагоне, и измученный духотой был рад,
когда, наконец, прибыл на станцию назначения. Как обычно, меня встретил дядя
Коля, как обычно, чертыхался, таща мой чемодан с книгами и приговаривая, что
кирпичи им не нужны.

Дяда
Коля, снова чертыхаясь, схватил чемодан с книгами и рюкзак с моими вещами и подаркми
для бабушки, потащил дом. Дома бабушка вытащила из буфета поллитровую бутылку с
мутной жидкостью, отлила целый гранённый стакан и подала его дяде Коле. Он схватил
стакан, не отрывая его ото рта, за один раз выпил содержимое.
— Вот, спасибо,
баба Инна, — покрасневший от принятых градусов поблагодарил дядя Коля и
поставил стакан на стол. – Ты, если что, обращайся. Помогу.
— Коля, закуси.
— Предложила бабушка, показывая на накрытый разносолами и снедью стол, но дядя
Коля отказался, потому что спешил выполнить чей-то заказ.
— Там и закушу.
До свиданьица. – И дядя Коля скрылся за дверью. Вскоре загрохатал мотор
«Беларуси», и постепенно грохот растаял вдали.
Бабушка усадила
меня за стол, пододвинула мне блинов, баночки с вареньем, мёдом и сметаной.
— Кушай,
внучёк. Я специально для тебя блини испекла. Знаю, что ты любишь мои блинчики.
За полдня я
довольно проголодался, а потому с удовольствием принялся есть. Блины, которые
пекла бабушка, были, как всегда очень вкусными. Они были ровно круглыми,
большими и очень тонкими, но не рвались, легко закручивались в трубочку, и я
макал трубочку в сметану и с аппетитом ел.

— Ты и с мёдом попробуй, Дима, и с
вареньем, — подсказывала мне бабушка, — кушай, не стесняйся, если что, я ещё
принесу. У меня ещё есть.
Но мне
нравились блины с бабушкиной сметаной. Она сама её взбивала из молока, которое
давала Бурёнка, поэтому сметана была очень густой и вкусной, не то, что
продавали в магазинах. Чтобы не обижать бабушку, я попробовал блины и с
вареньем, и с мёдом, нахваливая вкус того и другого и кулинарные таланты
бабушки, которой моя хвала очень нравилась. Она улыбалась, благодарила меня,
сидя напротив за столом, и всё время разглядывала меня, приговаривая, какой я
стал большим, возмужавшим, взрослым парнем.
В это время к
нам забежала соседка, баба Вера.
— Приехал твой
внучёк! – с порога крикнула баба Вера. – Ну, вот, а ты переживала, вдруг не приедет.
Как не приедет, когда он уже здесь. Дай-ка, я обниму тебя, Дима!
Мне пришлось
оторваться от еды, я встал, хотел обтереть губы от сметаны, но баба Вера обняла
меня за плечи, притянула к себе и поцеловала прямо в губы, смутив меня, что я
даже покраснел.
— Оставь его, —
проговорила моя бабушка, — пусть поест с дороги. Не видишь, что ли, что дитя
проголодалось.
— А я что? –
отвечала баба Вера. – Только поцеловала и всё! Пусть ест.
— Да ты так его
целовала, будто это суженный твой. Вон, совсем засмущала парня.
— Ну, хоть
разок на старости лет с молодым парнем поцеловаться. И то будет, что вспомнить
перед смертью.
— Не спеши
умирать, дурёха! – воскликнула бабушка Инна, — не гневи Бога. Живи себе, пока
живётся. Вот, только курить бы тебе бросить. Сразу помолодеешь на лет десять.
— Куда мне
молодеть? – парировала баба Вера. – И для кого? У нас в деревне кроме пьяного
Кольки да парочки немощных стариков-то и нет никого. Так что, позволь мне
выкурить сигаретку, Инна?
— Кури, если уж
невтерпёж, — разрешила моя бабушка, — только у окна сядь. Нечего мне тут внука
травить.

Я поедал блины и слушал добрую перепалку
двух подруг-соседок. Они смолоду жили по соседству, были колхозницами, работали
доярками на скотном дворе, обе вышли замуж за молодых парней с этой же,
когда-то большой деревни, родили детей, а теперь на старости лет остались одни.
Дети разъехались по всей стране, родили им внуков, а две бабушки, оставшись в
деревне, доживали свой век.
Баба Вера взяла
табурет, поставила его у открытого окна, села и достала, к моему удивлению,
огромную сигару из кармана сарафана, в котором была одета. Я думал, что она
вытащит пачку «Беломора», возьмёт папироску, дунет в неё, сомнёт в козью ножку
и начнёт дымить – а тут на тебе, сигара. Я пригяладелся и понял, что это не какая-нибудь
дешёвая подделка, а Гаванская сигара. Такие сигары сам Фидель Кастро курит.
Баба Вера
крутила и рассматривала сигару, а моя бабушка спросила:
— Вер, откуда у
тебя такая бомба! Ты что? Курить её собралась?
— Ничего ты не
понимаешь, деревня. Это сигара. Мне сын прислал. Из самой Кубы. Целую коробку,
на вроде шкатулки. Написал, что уж лучше сигары курить, чем наши папиросы.
Название такое странное! Хавана! Не курила. Ждала твоего Димку. Вот, дождалась.
Первую и выкурю в честь его приезда. – И баба Вера взяла в рот зауженный
конусом кончик сигары.
Я не выдержал и
сказал, что этот кончик надо откусить и выбросить.
— Да, откуда у
меня зубы? – ответила баба Вера. – Я уж не помню, когда последний зуб потеряла.
Я предложил
свою помощь. Взял сигару, ножом срезал конус и передал сигару бабе Вере.
— А ты откуда
знаешь, внучёк, как надо сигары курить? – забеспокоилась бабушка Инна. – Неужто,
сам куришь?
— Что ты,
бабушка! – успокаивал я. – Я не курю. В кино видел, как сигары курят.
— Молодец, что
не куришь, — похвалила меня бабушка, — ты кушай, Димочка, кушай, а на эту
развратницу не обращай внимания.
Баба Вера
ничуть не обиделась словам моей бабушки, несколько раз чиркнула спичкой о
коробок и поднесла огонёк к сигаре, которая постепенно схватилась огоньком,
выпуская несколько шлейфов дыма. Баба Вера облокотилась о подоконник, курила,
выдыхая густой дым в окно. Сделав несколько затяжек, похвалила сигары и своего
сына, а потом начала рассказывать, что он написал в письме, о том, как они с
женой и дочерью живут на этой Кубе, как там жарко, о работе и прочем остальном.
— Пишет, —
продолжала баба Вера, — что дочка его, моя внучка, отправляется на несколько
месяцев домой. Обещал, что внучка погостит и у меня. Дай-то Бог! Давно не
видела её. Последний раз они приезжали ко мне лет уж десять назад. Тогда Анечка
ещё совсем маленькой была, а сейчас ей уж, поди, как и твоему Димке, лет
пятнадцать будет. Как ты думаешь, Инка, приедет ко мне внучка?
— Если сын
обещал, значит, приедет, — ответила моя бабушка.
— Он каждый год
обещает, — вздохнула баба Вера, — каждый год не приезжает. Не верю я уже… Ох, и
крепкие же эти сигары. Сделала пару затяжек и накурилась. Больше не могу. Что
мне делать? Тут ещё раз на пяток хватит. Выбрасывать что ли?
— А Вы, баба
Вера, затушите сигару и уберите, — вмешался я, — потом докурите. Сигары не
обязательно скуривать за раз.
Баба Вера
затушила сигару и положила в карман сарафана.
— Ну, пойду я,
— сказала она, — не буду завидовать вашей радости.
Баба Вера
попрощалась с нами и ушла.
Я доел
последний блин и чувствовал себя сытым, даже через чур. Бабушка предложила мне
отдохнуть, показав мою комнату, по наведённому порядку в которой и застеленной
свежими простынями кровати, было видно, что бабушка скучала и очень ждала меня.

II
Два дня я
привыкал к деревенской жизни. Это не значит, что я бездельничал. Вставал рано
утром, пока бабушка передавала Бурёнку пастуху и готовила завтрак, и занимался
поливом огорода и сада. У бабушки был насос с электрическим приводом. Я
протягивал шнур до электророзетки, расправлял длинный шланг, который протягивал
до реки. Я не сказал, что бабушкин дом стоял на берегу неширокой реки. Вода в
реке была чистейшая. Когда поутру я подносил один конец шланга к берегу, то
видел, как на мелководье собирались разные жучки, рыбёшки и грелись на солнце.
Я даже видел множество маленьких щурят, которых ловил каждое лето, нанизывая на
них сделанную из травяного стебля петельку. Такая ловля требовала большого
терпения и осторожных движений, чтобы мальки не заметили меня и не сбежали.
Каждое утро я ловил штук по десять щурят, потом жарил их на сковороде и ел. Не
представляете, какие они были вкусные! Объеденье!
Так вот, я
протягивал один конец шланга в реку, а второй – цеплял к насосу, чтобы он
закачивал воду. Другой, такой же длинный, шланг я цеплял к выходу насоса,
включал ток, движок начинал работать, накачивать воду, и через несколько секунд
мощная струя воды выходила из второго шланга. Я брал его свободный конец, чуть
прижимал пальцем, в зависимости от того, какую струю надо было сделать, и
поливал сад и огород. На всё, про всё у меня уходило с полчаса. Папа купил
хороший насос. Он был мощный, мог перекачивать достаточный объём воды, а потому
у меня не занимало много времени на полив. Эту процедуру я проделывал ежедневно
утром и вечером. Потом мы с бабушкой проходили грядки, пропалывали, освобождая
их от сорняков, поправляли, если они рассыпались, проверяли яблони, вишню и
кустарники с малиной и крыжовником. Бабушка очень ответственно относилась к
своему саду, она ухаживала за ним, а потому в нём всё росло и цвело, грядки под
овощами были аккуратными, даже были таблички, на которых имелись записи о том,
что посажено, какого сорта и дата посадки. Вот, такая моя бабушка. Большую
часть участка занимал картофель. Мы ещё месяц назад всей семьёй приезжали к
бабушке на майские праздники, вскапывали землю и сажали картофель, который к
моему приезду на каникулы уже пустил ростки, и весь участок зазеленел от
стеблей картофеля. Пора было, как сказала бабушка, окучивать, что мы решили
сделать на следующий день.

В свобдное время я пропадал на сеновале.
Это был старый, ветхий сарай, но с непротекаемой от дождя
крышей, и он был вполне пригоден для хранения сена, которое, обычно, мы
заготавливали в июле с выделенного для бабушки участка для сенокоса. В это
время, обычно приезжал папа, иногда вместе с мамой, и мы, втроём, косили траву,
сушили её тут же, на поле, а через пару дней дядя Коля за стаканчик самогона, цыплял
к трактору прицеп и привозил нам сено, как и всем жителям деревни.
За пару дней я
обследовал этот сарай. В нём уже было мало сена, так как Бурёнка за зиму
подъела его, но оставалась ещё достаточная копна, на которой я и располагался внутри сарая. Тут было
моё лежбище. Сюда я перенёс чемодан с книгами, разложил их на куске брезента,
стелил плед и, лёжа на нём, читал книги и делал записи в своей тетради. Сарай
хорошо проветривался, поэтому даже в жаркий полдень в нём не было душно.
Бабушка всегда спрашивала, чем так мне понравился
сеновал, ведь, есть отдельная комната в её доме, где я мог спокойно читать книги,
но она не понимала, что в сарае было комфортнее: меня никто не отвлекал, вкусно
пахло сеном, было просторно и уютно, если бы иногда не докучали мухи. Их
назойливость иной раз выводила меня из равновесия, и я покидал сеновал, бежал к
реке и часами мог купаться в чистой воде, выплывать на противоположный берег,
бродить по нему и представлять себя на необитаемом острове, выдумывая разные
истории и приключения, в которых я был главным героем, всегда справедливым, и
спасал попавших в беду людей.
Когда подходил
вечер, я возвращался, готовил насос и поливал сад и огород. Потом кормил кур и
встречал нашу Бурёнку, возвращавшуюся с пастбища. Бабушка заводила её в стойло,
приносила ведро и начинала доить, а я стоял рядом и задумчиво наблюдал, как
постепенно ведро наполняется белым тёплым молоком, от которого даже исходил
пар. Бабушка всегда предлагала выпить парного молока, только что надоенного, но
я отказывался, потому что не любил парное молоко, хотя бабубшка заверяла, что
оно самое полезное.
Раз в неделю,
по субботам, бабушка топила баню. Я всегда отказывался принимать её,
обосновывая свой отказ тем, что каждый день и так купаюсь в реке, но бабушка
настаивала, и я, нехотя, чтобы не обижать её, купался в бане.
— Был бы дед
жив, — говорила бабушка, — он бы попарил тебя. Вот, тогда это была бы настоящая
баня.
Потом в баню
ходила бабушка, и, если оставалась вода и тепло, а это было всегда так, она
приглашала искупаться свою соседку, бабу Веру. Та не отказывалась, а с
удовольствием занимала баню часа на два. После бани они собирались на кухне,
пили чай и могли до полуночи болтать о своих делах, часто вспоминая молодость,
друзей, многих из которых уже не было в живых, и своих мужей, проклятых, что
ушли так рано, оставив их доживать свой век в одиночестве. Вспоминая своих
проклятых мужей, они всплакнут, потом успокоятся, и их беседа продолжалась, а,
когда уже начинали слипаться глаза, прощались до следующего раза.
Прошла ещё одна
неделя в работе и отдыхе. Наступила суббота и, как обычно, с наступлением
вечернего времени, я полил огород, накормил курей, бабушка надоила молока, я
отказался пить парное молоко, помылся в бане, потом помылась бабушка, заварила
чай и пригласила меня составить ей компанию.
— А баба Вера?
– спросил я. – Обычно вы с бабой Верой пьёте чай по субботам.
— Она поехала с
Колькой на станцию.
— Решила
отправиться к сыну на Кубу?
— Ой, зачем ей
Куба с её Кастрой! – отвечала бабушка. – Внучку поехала встречать. Телеграмма
пришла. Что-то поздно они дали телеграмму. Хорошо, что Колька не совсем пьяный.
Правда, еле трактор завёл.
Бабушка
поставила кипятить чайник, на стол расставила чашки с блюдцами, постаивла
сахарницу и тарелку с только что приготовленными пирожками. Надо отдать бабушке
должное, пирожки она готовила превкусные. Они были с разной начинкой: и с
вареньем, и с луком с яйцом, и картошкой, и мясом. Её пирожки можно было есть и
есть, ты уже набил живот до предела, а всё тянешься за новым пирожком – такие
они были вкусными.
— Теперь тебе
не скучно будет, — сказала бабушка, отхлебнув глоток горячего чая.
— Мне и не было
скучно, — отвечал я.
— Ну, так ты
жил тут один, без друзей. Что мы старухи? Разве ж тебе с нами интересно? А
теперь Аня, внучка бабы Веры, приедет. Вот, будет с кем дружить.
— Если бы к
бабе Вере внук приехал, — отвечал я, — тогда было бы с кем дружить. А с
девчонкой, какая дружба? Им бы только поболтать да посмеяться, да в платья
наряжаться.
— Молодой ты
ещё, — сказала на это мне бабушка. – В твоём возрасте уже надо бы подружкой
завестить, а ты всё думаешь о своих мальчишеских играх. Тебе уж шестнадцатый
год идёт. Скоро совсем взрослым будешь. Семьёй обзоводиться надо. А разве с
другом семью заводят? Нет, тут девушка нужна. Да, чтоб хорошая, скромная и
заботливая.
— Жена мне не
нужна, — противоречил я бабушке, — обойдусь как-нибудь без неё. Ведь, жил же я
так до сих пор. Не помер…
— Это ты так
сейчас говоришь, а вот, придёт время, совсем по-другому будешь думать. Подружка
будет важнее, чем твои друзья-мальчишки.
— И когда это
время наступит?
— У всех
по-разному. Оно может наступить нечаянно, ты даже думать об этом не будешь, а
встретишь красавицу и поймёшь, что никого тебе и не надо больше.
— У нас в школе
много красавиц учится. Только я без них, ой, как, бабушка, жить могу. Никто из
них не нужна.
— Значит, или
время не подошло, или, на самом деле, те красавицы не нужны.
— А какая
нужна?
— Это, Дима, ты
поймёшь сам. Бог подскажет, кто твоя половиночка…
Мы ещё немного поболтали, на улице уже стало
темно, и я решил пойти в свою комнату. Улёгся на кровать, взял книгу, а мои
глаза начали слипаться. Наверно, многие из нас заметили, что в деревне, где
свежий воздух, легко засыпается. И сон лёгкий. Стоит только положить голову на
подушку, как, сам того не замечая, ты засыпаешь и просыпаешься, когда уже
взошло солнце, ты чувствуешь себя выспавшимся и отдохнувшим. Так и я в тот
вечер, только сомкнул глаза, как забылся сном. Правда, спустя какое-то время, я
слышал тарахтение мотора трактора и ещё сквозь сон подумал: «Колька пьяный
приехал», — и снова бемятежно уснул.

Утром, как всегда, я встал, вытащил из
холодильника кувшин надоенного с вечера молока, отлил его в кружку, и стал
медленно пить. Охлождённое свежее молоко – совсем другое дело! Не то, что
парное, тёплое, только что надоенное… Бррр! Я выпил молоко и вышел во двор,
чтобы подготовить насос к поливке огорода. Я раскрутил шланг и собрался отнести
его к реке, как во дворе бабы Веры увидел девушку, стоявшей под серенью и с
закрытыми глазами вдыхавшей запах цветов. Девушка была в белом платьице с
широкими бретельками, её огненно-рыжие волосы густыми пучками спадали с плеч,
голова была чуть приподнята вверх, и она, как мне показалось, никого не видела
и не слышала, а полностью отдалась наслаждению запахами цветов.
Надо сказать,
что баба Вера очень любила цветы. Её участок больше напоминал цветочный сад,
чем огород. Тут были разные цветы, названия которых я не знал: и белые с
пушистыми бутонами, и красные с лепестками, похожими на ромашку, и бордовые, и
синие… Каких только не было! И стояла одна сирень. Баба Вера иногда собирала
цветы, уговаривала тракториста Колю отвезти её на станцию и торговала там.
Проезжавшие поезда и электрички останавливались на несколько минут, и пассажиры
ближайших вагонов покупали у бабы Веры цветы. Так она зарабатывала ещё немного
денег к своей пенсии.
Рыжая девушка
заинтересовала меня. Я бросил шланг и подошёл ближе к забору, разграничивавший
участки моей бабушки и бабы Веры. Девушка настолько была увлечена цветами, что
не замечала меня. Она хватала рукой одну ветку и нюхала цветы, потом другую – и
повторяла то же самое. Потом она перешла к кустам с красными цветами, осторожно
обнимала бутоны ладонями, наклонялась и вдыхала запах цветов. Мне хотелось
окликнуть девушку, но я боялся помешать её увлечению, и потому ждал, пока она
не насытиться ароматными запахами. Прошло достаточно много времени, наверно,
минут пятнадцать, а она всё ходила от одного куста к другому, трогала бутоны и
нюхала их. Наконец, я не выдержал и сказал обыкновенное (на большее у меня не
хватило фантазии):
— Доброе утро!
Девушка
оглянулась, увидев меня, тихо ответила:
— Здравствуйте!
– и медленно подходила ко мне.
— Вы, наверно,
внучка бабы Веры? – спросил я её, пока она шла.
— Да.
— И Вас, —
почему-то мы с самого начала стали обращаться друг к другу на «Вы», — зовут
Анечка?
Девушка
улыбнулась и ответила:
— Так меня
бабушка зовёт. А полное моё имя – Анна.
— Вы приехали
поздно ночью? Я слышал тарахтенье трактора. Сквозь сон.
— Мы приехали
бы раньше, но пьяный тракторист влетел в яму. Хорошо, что мы живы остались. Он
долго выезжал. Поэтому мы до поздна задержались.
— А меня зовут
Дима, — представился я.
— Очень
приятно, — ответила Анна.
— А Вас я буду
называть Аней, или Анечкой, как Вас зовёт Ваша бабушка. Если Вы не против?
— Нет, — ещё
раз мило улыбнулась девушка, — не против. А что это у Вас там стоит, — и Аня
показала взглядом на насос.
— Насос, —
ответил я. – Я каждое утро и вечер поливаю огород. Сейчас надо отнести
водозаборный шланг в реку. Не хотите пойти со мной?
— Хочу, —
запросто согласилась девушка, — только я хочу переодеть платье. Подождёте меня?
Я сказал, что
подожду. Анечка побежала переодевать платье, а я вернулся к насосу, чтобы
распутать накрученный на него шланг. Я ещё не успел до конца раскрутить шланг,
как услышал голос девушки:
— Дима, а как к
Вам зайти?
— С улицы,
через калитку, — ответил я, — идите, я Вас встречу.
Я проводил
девушку, она помогла мне распутать шланг, мы перекинули его через забор, вышли
на улицу, обошли вокруг, схватили конец шланга и потащили его к реке.
— Я так давно
здесь не была, — говорила Аня, — всё такое новое, будто в первый раз приехала к
бабушке. В деревне так красиво! А ещё есть здесь девочки и мальчики?
— Кроме нас,
никого, — отвечал я. – Только одни старики. Иногда приезжают гости к своим
старикам, тогда бывают и мальчики и девочки, только ещё маленькие.
— А Вы сколько
уже гостите у бабушки?
— Вторую
неделю.
— И столько
времени Вы один? Наверно, Вам очень скучно?
— Не скучно. У
меня есть, чем заняться.
— Чем?
— Аня, у меня
предложение, — не стал я отвечать на её вопрос, — давайте перейдём на «ты»?
— Хорошо, —
согласилась Аня. – Так, чем ты занимаешься?
— Помогаю
бабушке, в свободное время читаю книги, купаюсь в реке, ловлю щурят. Только их
надо ловить рано по утру, когда они на мелководье отогреваются на солнце.
— Интересно. А
сейчас можно их ловить?
— Сейчас уже
поздновато. Вода успела прогреться, и щурята теперь в глубине плавают.
— А когда ты в
следующий раз пойдёшь ловить щурят?
— Может,
завтра.
— Меня возьми с
собой.
— Возьму.
Только надо рано вставать.
— А ты разбуди
меня.
— Хорошо.

Мы подготовили насос, я включил мотор и
вскоре пошла вода. Я показывал Ане, как надо поливать огород, как можно делать
разную струю, и Аня выхватывала у меня шланг, пробовала сама. Сначала у неё не
очень получалось, она обрызгала водой не только своё сине-голубое платье, но и
меня, вдобавок, но потом дело пошло лучше, и Аня сделала эту работу за меня. Поливая,
огород, она смеялась, хохотала, её веселило это занятие, несколько раз она меня
звала, чтобы показать, какую она сумела сделать интересную струю. Честно скажу,
никогда я так весело не поливал огород, как с Аней. Потом мы полили огород бабы
Веры, выключили насос, и уже обсохшие на солнце разошлись по своим бабушкам,
позвавшим нас на завтрак.
— Правда,
хорошая внучка у бабы Веры? – спросила моя бабушка.
— Ничего, —
ответил я. – Весёлая.
— Весёлая, —
подтвердила бабушка, — всё утро её звонкий смех был слышен. И красивая девушка…
Я ничего не
ответил. После завтрака я нашёл тяпку и начал окучивать картофель, как ранее мы
договоривались с бабушкой. Потом подключилась и бабушка. Но, силы у неё были не
те, и я попросил её прервать работу, пообещав всё сделать сам. А чтобы бабушка
не чувствовала себя виноватой, я попросил испечь целую гору моих любимых
блинчиков. Только тогда бабушка согласилась прекратить трудную для неё работу.
Я окучил
половину кустов картофеля, когда услышал голос Ани:
— Дима, а мы
тоже будем окучивать картошку…
В деревне так
заведено: стоит кому-то одному хозяину взяться за какую-то работу, особенно,
если это касается огорода, то по его примеру поступают соседи, а потом соседи
этих соседей и так далее по цепочке. Потому для меня уже давно не было
удивительным, что вскоре вся деревня занялась окучиванием картофеля. Сколько
раз бывало, когда и моя бабушка говорила: «Вон, Никодимовна морковь
прореживает…» — или: «А Лизавета кусты малины подвязывает…» — И мы принимались
делать то же, что и наши соседи. В тот день, я мог дать голову на отсечение,
что вскоре вся деревня занималась тем же, чем и я.
Вместе с Аней и
бабой Верой работа пошла веселее. Осознание того, что ты не один, а за забором,
пусть на не твоём участке, работают соседи, воодушевляло. Откуда-то появлялись
дополнительные силы и желание работать. Иногда мы останавливались, чтобы
передохнуть. Аня разгибала спину, хваталась за поясницу и морщилась от боли.
— Это с
непривычки, — успокаивал я девушку, — ничего страшного нет, поболит немного и
перестанет.
Передохнув, мы
снова принимались окучивать картофель. Я раньше закончил свой участок. Правда,
тоже еле разгибал спину, натёр небольшие мозоли, но это сущая ерунда, я даже не
подавал виду, чтобы выглядеть по-геройски в глазах моей новой знакомой. Я
перепрыгнул через забор, разделявший два участка, и присоединился к Ане и бабе
Вере, чтобы помочь им быстрее закончить работу. Аня, непривычная к сельскому
труду, быстро уставала, и мы с бабой Верой разрешали ей отдыхать. Немного
отдохнув, уставшая Аня, хоть через силу, но завершила начатое вместе с нами,
хотя у неё очень болела поясница, мышцы рук и ног, и были натёрты мозоли. Мне
понравилось поведение Ани, которая, несмотря на физическую усталость, мышечные
боли и мозоли, не покинула нас, а вместе с нами завершила начатое дело. Вышла
моя бабушка и сообщила, что напекла блинов, и пригласила нас отобедать. Баба
Вера, охая, сказала, что с удовольствием попробовла бы блины, но у неё уже не
осталось сил идти.
— Инка, ты
ребят угости, а немного блинов неси сюда, — говорила баба Вера, — а я пока
чайник поставлю вскипятить.
Блинов,
действительно, была целая гора. Бабушка усадила нас с Аней за стол, подала
чашки со свежезаваренным чаем, сметану, мёд и несколько баночек с разным
вареньем, переложила примерно одну четверть горки блинов на другую тарелку и
пошла к бабе Вере.
— Угощу
соседку, — сказала она, — а вы тут сами хозяйничайте.
Оставшись одни,
мы принялись за блины. Аня попробовала их и с мёдом, и со сметаной, и с
вареньем. Больше всего ей понравилось есть блины с мёдом, а я не изменил своей
привычке – поедал их со сметаной. Аня глянула на меня и рассмеялась.
— Твои губы все
в сметане! Как ты так можешь есть?
— Не знаю, как
у меня это получается, — отвечал я, — но у меня всегда сметана остаётся на
губах.
Аня, неожиданно
для меня, взяла со стола салфетку и протёрла мои губы.
— А ты
попробуй, — сказала она, — немного макни в сметану, чуть шире приоткрой рот, и
не будешь пачкаться. Попробуй.
Я взал
очередной блин, скрутил его в трубочку и макнул в сметану.
— Это очень
много, — сказала Аня, и сама взяла другой блин и чуть макнула в сметану.
— А теперь
открывай рот.
Что я и сделал.
— Ну, это уж
слишком! – рассмеялась Аня, — Немножко можешь прикрыть. – И Аня поднесла блин к
моему рту, и, тут, одна капелька сметаны упала на мой подбородок. Аня снова
рассмеялась, сказав: «Ты не исправим!» — положила блин в мою тарелку и,
продолжая смеяться, сказала, чтобы я сам ел: «Я поняла, что ничего исправить не
могу».
Наевшись, мы
продолжали сидеть за столом, а чтобы не скучать, я попросил Аню рассказать о
Кубе. Она рассказала, насколько Куба интересная и красивая страна.
— Но, мы мало
ездим по ней. Мы, в основном, живём на территории посольства. Иногда были
экскурсии. Мы ездили по революционным местам, посещали Музей революции, яхту
«Гранма», на которой революционры высадились на острове, были в городах
Сантьяго-де-Куба и Ольгино, а также на молодёжном слёте на острове Хувентуд.
Там красиво, но очень жарко. Настолько жарко, что вся одежда быстро становится
мокрой от пота. Приходилось по нескольку раз за день переодеваться. Спасались
только в комнатах, где стояли кондиционеры. Кубинцы живут бедно. У них до сих
пор карточная система. Всё, от еды, до ткани распределяется по нормам. Есть
магазины, где можно что-нибудь купить за песо, но там очень высокие цены, мало
кому из кубинцев по карману делать покупки в магазинах. А ещё у них всё
сладкое. Даже блюда из мяса, и те сладкие. Как-то мы с мамой купили торт. Такой
красивый. Большой. Но, корж совсем тоненький, а всё, что сверху – один крем. И
сладкий-пресладкий. Мы просто срезали этот крем и выбросили, из-за приторности
его невозможно было есть, а корж съели за чаем.
— А учишься ты
где? – спросил я.
— При
посольстве есть школа. Там и учусь.
— Мало
учеников?
— Да, нет.
Хватает. Ведь в школе учатся не только дети посольских работников, но и дети
работников консульства, специалистов, военных. Там много наших работают по
контракту. Многие приезжают с семьями и детьми. Вот дети и учатся в этой школе.
Мы с мамой там одни, кто с рыжими волосами. В школе надо мной иногда
издеваются.
— Из-за цвета
волос? – спросил я.
— Да. А больше
из-за веснушек. Разве ты не заметил, что их у меня много. Весь нос и щёки в
веснушках. Как-то нам показали мультфильм про Антошку. Знаешь такой? Антошка,
Антошка, пошли копать картошку. Так, после это мультфильма меня стали называть
ещё и Антошкой, — Аня замолчала , а потом с грустью добавила: — Обидно,
конечно.
— Они тебе
завидуют, — ответил я.
— Моим
веснушкам? Чему тут завидовать?

— У тебя не рыжие волосы, а солнечные, а на
носу и щёках не веснушки, а звёздочки, — говорил я, а Аня смотрела на меня
широко раскрытыми глазами и внимательно слушала. – Ты видела, как с неба падают
звёзды?
— Это метеориты
падают, — ответила Аня.
— Не верь
этому. Это падают звёздочки. Во вселенной много звёзд. Иногда они гаснут, но не
исчезают навсегда, а находят добрых людей и садятся им на носик и щёчки, чтобы
продолжать жить здесь, на Земле, и охранять людей, которых они выбирают.
Аня улыбнулась,
её глазки сощурились и заискрились.
— А ты
выдумщик, Димка, — сказала Аня. – Но приятно. Никто никогда не говорил мне
таких слов. Ты – первый.
— Звёздочки
тебе к лицу. Ты красивая. Вот, все тебе и завидуют.
— Спасибо тебе,
Дима. И бабушке твоей спасибо за вкусные блины, — ответила Аня. – Чем думаешь
сейчас заняться?
— Вечером снова
буду поливать огород, а сейчас почитаю книги.
— Какие книги
ты читаешь?
— По истории.
— По истории?
Какой истории?
— Разных стран
и народов.
— Покажешь?
— Покажу.
Только надо идти на сеновал. Они там все.
— Тогда, идём.
Мы встали из-за
стола, и я повёл Аню к сараю. Сначала по лестнице я залез на стог, а потом,
подав руку Ане, помог взобраться и ей. Она прошла внутрь сарая и увидела много
разложенных книг. Её это удивило, ещё её удивило, что книги были, как она
сказала, очень умными. Просмотрев несколько из них, она спросила, какую я читаю
сейчас. Я показал ей книгу о князе Владимире Святославиче, крестителе замли
русской.
— Ну, это я
знаю. Мы в школе об этом учили, — сказала Аня.
— В школе учат не
всему. Нам преподают только самые значительные факты из истории, а мне
интересно не столько то, что он ввёл христинство на Руси, но и то, как он это
делал.
— И как он это
делал?
— Жестоко.
Особенно в Новгороде, где погибло много людей. И, вообще, князь Владимир был
жестокий человек. О его жестокости хорошо говорит факт женитьбы на полоцкой
княжне Рогнеде.

— Расскажи. — Попросила Аня, и я рассказал
эту печальную историю о том, как Владимир соперничал со своим старшим братом
Ярополком из-за Рогнеды Полоцкой, как Рогнеда предпочла Ярополка, а не
Владимира, назвав его сыном рабыни, ведь его мать Милуша была ключницей у
княгини Ольги, как Владимир захватил Полоцк и по наущению своего дяди Добрыни
Нискитича, прототипа былинного русского героя Добрыни Никитича, изнасиловал
Рогнеду на глазах её матери и отца, потом убил их и её братьев, как забрал
Рогенду в Киев и женился на ней. Спустя четрые года Рогнеда хотела отомстить
Владимиру, покушаясь на его жизнь, но Владимир вовремя проснулся и хотел убить
Рогнеду, но за свою мать вступился их сын Изяслав, и, по уговору бояр, Владимир
выслал Рогенду и Изяслава в полоцкие земли, отсроив им город Изяславль. Потом
Рогнеда и Изяслав отсторили заново Полоцк, город их отца и деда, а Изяслав дал
начало полоцокй ветви Рюриковичей.
Я долго
рассказывал всю эту историю, а Аня внимательно слушала, и по её глазам я видел,
как она реагировала на поступки Владимира, жалела Рогнеду и восхищалась
Изяславом.
— А сколько лет
было Изяславу, когда он заступился за маму? – спросила Аня.
— Четыре года,
— ответил я.
— Надо же,
какой смелый и благородный мальчик! – с восторгом говорила Аня. – Такой
маленький, а не побоялся своего отца.
Получилось
как-то само собой, что мы с Аней легли спиной на сено, голова к голове, и в
процессе рассказа пальцы наших рук сплелись, а я продолжал рассказ, затронув и
то время, когда Полоцое княжество стало распадаться, и новогрудские бояре
пригласили на княжение Миндовга, одного из князей балтских племён, стявшим у
истоков создания Великого княжества литовского.
— Миндовг был
литовцем? – спросила Аня.
— Не совсем
так, — отвечал я. – В то время не было литовцев, на территории современной
Литвы проживало несколько балтских племён, многочисленными из которых были
аукшайты, жемайты и ятвяги. А назввание «литвины», «литовцы» произшли от доспехов,
дружинников Миндовга. Доспехи назывались литами. Так и повелось, что княжество
стали называть литовским. Миндовг расширил свои новогрудские владения, потом к
нему стали присоединяться многие мелкие полоцкие княжеста. Литовское
расширялось на юг и на восток, вобрав в себя современную Белоруссию,
значительную часть Украины, западные территории Руси, в том числе Смоленск и
Вязьму, и большую часть нынешней Литвы. Население и сами князья говорили на
древнебелорусском языке, приняли православие, по сути – это было княжество,
созданное белоруссами. Они успешно отражали набеги Золотой Орды и даже
отвоевали обширные территории за Днепром.
— Значит,
Великое княжество литовское было белорусским? – спросила Аня.
— Да, — отвечал
я.
— Интересно, —
отвечала Аня, — а я думала, что оно было литовским.
Близился закат,
и наступило время поливать огород.
— Только, чур,
я буду поливать! Ладно, Дима?
— Ладно. –
Согласился я.

Мы подготовили насос, и Аня, как утром,
сначала облила себя, от чего звонко рассмеялась, а потом, приноровившись,
начала поливать огород, сосредоточившись на понравившемся ей занятии. Она,
пользуясь тем, что взяла в свои руки дело, полила не только огород и сад моей
бабушки, но и огород бабы Веры. Закончив работу, мы собрали шланги, и Аня побежала
домой, чтобы переодеть платье, а я позавтракал вкусными щами, приготовленными
моей бабушкой, вышел на крыльцо, чтобы немного полюбоваться закатом, когда
подошла Аня. Она была одета в белые короткие шорты, в красную футболку, сверху
на плечи была накинута кремового цвета прозрачная косынка, а ноги обуты в
кросовки на белые чулочки. Выглядела Аня очень красиво. Она обладала стройной
ладной фигурой, и я про себя отметил, что Аня не только милая девочка, но и
очень красивая. Мы пошли на берег реки и, стоя плечом к плечу, взявшись за
руки, долго любовались вечерним закатом. Когда мы возвращались, Аня сказала,
что у неё такое чувство, будто мы знакомы очень давно-давно, хотя только
сегодня утром мы впервые увидели друг друга. Перед расставанием, Аня напомнила,
чтобы завтра утром я обязательно взял её с собой ловить щурят, а, если она ещё
будет спать, чтобы я обязательно разбудил её.
— Обещаешь? –
спросила Аня и показала окно её спальни, — Постучишь в это окно.
— Хорошо, — согласился
я.

III

Утром следующего дня я проснулся раньше,
помня о своём обещании, данном Ане. Солнце уже пригревало землю, но стояла
утренняя летняя свежесть, время было то, что надо. Именно сейчас молодые щурята
собираются на мелководье у берега, чтобы погреться под лучами солнца. Через
полчаса они уже уплывут на дно реки. Я быстро оделся, сполоснул лицо водой из
бочки и направился к забору. Перелез его, подошёл к дому бабы Веры, нашёл то
окно, которое мне показала Аня. Окно было наполоивну открыто. Я постучал по
стеклу, но не сильно, чтобы разбудить только Аню, а не бабу Веру. Её брать с
собой я не хотел. Подождал немного, но Аня не ответила. Будить девчонок рано
утром – непростое занятие. Если кто-то когда-то это делал, то поймёт меня. Я
постучал снова, и снова никакого ответа. Я начал сомневаться, в то ли окно я
стучу. Может, не здесь спальня Ани? Я решил проверить. Ступив ногой на выступ
фундамента, руками уцепившись о край оконной рамы, я приподнялся и заглянул в
комнату. Аня спала на боку поверх лёгкого одеяла, подогнув ноги в коленях,
ночная рубашка наполовину сползла вниз, оголив её плечи. Ошарашенный и
взволнованный увиденным я, тут же, спрыгнул на землю. Эта картина осталась в
моей памяти на всю жизнь. Даже в преклонном возрасте, вспоминая, я чувствовал,
как моя грудь наполняется волнующей теплотой и переживаниями от уведенной
девичьей красоты, а тогда мне было очень стыдно за свой нечаянный поступок, за
то, что я увидел Аню полуголой, сам того не желая, а лишь из лучших побуждений,
чтобы разбудить её и выполнить обещание.
Я постоял под
окном несколько минут, чтобы успокоиться. Потом громче постучал в окно, и
услышал голос Ани:
— Дима, это ты?
— Я.
— Дима, я
сейчас… Я скоро…
Она была одета
в розовое с цветочками лёгкое платье на бретельках. Её огненно-рыжие волосы
были собраны сзади в хвостик. Я взял Аню за руку и повёл к берегу. Аня
спросила:
— А где твоя
удочка?
— Она нам не
нужна, — ответил я.
— Как ты будешь
ловить рыбу.
— Сейчас
покажу.
Мы подошли к
берегу. Я глянул в воду и увидел много щурят, неподвижно застывших на
мелководье. Тут же я нашёл подходящую травинку с прочным достаточной длины
стебельком, оторвал его так, чтобы корень остался в земле, очистил от листка,
сделал петельку и, попросив Аню оставаться на берегу и смотреть, куда упадёт
щурёнок, осторожно подошёл к воде к одному мальку, медленным движением опустил
петельку в воду впереди мордочки щурёнка и тажке медленно стал одевать петельку
на него. Щурёнок был неподвижен, а я, когда петелька дошла до середины тела
малька, резким движением руки вверх и в сторону берега выбросил рыбёшку на
берег. Было видно, как она трепыхалась в траве, поэтому не составило труда его
найти. Аня была в восторге от увиденного. Она захлопала в ладошки и воскликула:
«Как здорово! Давай, теперь я попробую». – Я отдал петельку Ане, а пойманного
щурёнка насадил на взятую заранее прочную, но гибкую, медную проволоку,
согнутую в виде подковы.
Аня сделала несколько
попыток, но у неё ничего не получилось: то она заходила со стороны солнца и
своей тенью пугала щурят, то задевала петелькой саму рыбёшку, и она тут же
молнией скрывалась в глубине, то прежде времени дёргала петельку, щурёнок
срывался в воду и уплывал.
— У меня ничего
не получается, — сказала Аня после нескольких попыток и передала мне петельку.
— У меня тоже
сначала не получалось, — успокаивал я Аню. – Потом натренировался. Так что не
расстраивайся, у тебя тоже всё получится.
— Давай, ты
лови, а я буду собирать, — предложила Аня, ничуть не расстраиваясь из-за своей
неудачи.
Я сделал новую
петельку и продолжил ловить щурят. Через полчаса у нас их было уже чуть больше
десятка. Солнце поднялось выше и стало сильнее прогревать землю, а щурята,
получив достаточно тепла, покинули мелководье и уплыли дальше от берега.
Дома мы
поджарили щурят на сковороде и съели. Ане очень понравился завтрак, она
сказала, что никогда в своей жизни не ела такую вкусную рыбу.
— Завтра пойдём
ловить? – спросила Аня.
— Пойдём, —
ответил я.
— А сейчас
будем поливать огород?
— Чуть позже. –
Ответил я.
Дело в том, что
каждое утро я, вместо душа, купаюсь в реке. Я не хотел говорить об этом Ане по
одной причине, потому что купаюсь голышом. Скажите, какой пятнадцатилетний
парень будет купаться в реке голышом в присутствии девушки, а потому я не
объяснил Ане, почему будем позже поливать огород, а постарался сделать так,
чтобы Аня ушла к себе домой, а в это время взял с собой полотенце, мыло и
убежал на реку, чуть дальше по берегу от того места, где мы ловили щурят.
Когда я возвращался, у крыльца дома моей бабушки меня уже
ждала Аня.
— Ты ходил купаться? – без обиды спросила
меня Аня, как только я приблизился к ней.
— Да, — ответил я.
— Почему меня не позвал?
— Видишь ли, Аня, я купаюсь голышом, а
потому… Ну, сама понимаешь…
— Понимаю, — ответила она. – Мог бы сразу
сказать, а то я думала, что ты просто хочешь от меня отделаться.
— Нет, что ты! – заверил я девушку. – Мне
неудобно было об этом говорить.
— Неудобно в окно в дом входить, —
парировала Аня. – Поливать будем?
— Да. – И мы пошли готовить насос.
Надо отдать должное Ане. Она была не только
красивой и весёлой девушкой, но доброй и приветливой. За неделю, как она
приехала к своей бабушке, Аня успела перезнакомиться со всеми немногочисленными
жителями деревни, и всем понравиться из-за её лёгкого и общительного характера.
Для каждой старушки или старика она могла найти свои слова, могла каждого
терпеливо выслушать, и если были жалобы, то успокоить и подбодрить. Вся деревня
была в восторге от Ани, и старушки, сидя на скамеечках и греясь на солнце,
только о ней и говорили и расхваливали на разные лады. Баба Вера гордилась
своей внучкой, из-за чего иногда возникали споры между ней и моей бабушкой,
когда баба Вера хвасталась перед ней своей внучкой. Меня смешили эти незлобивые
споры, в которых моя бабушка пыталась не менее восторженно перечислять
достоинства, которыми обладаю я. В эти моменты я, к своему удивлению, узнавал о
себе столько хорошего, сколько не мог даже представить.
После спора соседки снова мирились,
признавая, что их внук и внучка достойны всяческих похвал и расходились по
домам, чтобы уделить внимание нам.
Дни в деревне проходили однообразно. Мы с
Аней каждый день делали, практически, одну и ту же работу, каждый в огороде
своих бабушек, в свободное время собирались на сеновале, где я рассказывал интересные
факты из истории стран, народов и великих людей. Аня внимательно слушала меня,
иногда прерывала наводящими вопросами, высказывала своё мнение и искренне
восхищалась моим умом, потому что я читаю такие умные книги и много знаю.
К концу подходил первый месяц лета. За две
недели мы сдружились с Аней, а, так как в деревне, кроме нас, больше не было
молодых людей, то волею обстоятельств, мы большую часть свободного времени
проводили вместе, и нам никогда не было скучно друг с другом. Я был рад судьбе,
что лето в том году я проводил вместе с такой красивой и весёлой девушкой, как Аня.

Как-то Аня заявила:
— Моя бабушка сказала, что уже должна
созреть земляника в лесу. Ты знаешь места, где она растёт?
— Знаю, — ответил я. – Я каждое лето, в это
время, хожу в лес и собираю землянику.
— Давай, вместе сходим? – Предложила Аня.
Я не был против. Мы договорились пойти на
следующий день, как только сделаем все дела. Тогда я не знал, что нового привнесёт
в наши отношения поход за земляникой, и с какой новой стороны раскроется Аня.

IV
В тот день мы сначала переделали утренние
дела, позавтракали и встретились на улице. Аня выбежала в новом наряде: на ней
был лёгкий нежно-фиолетового цвета сарафан. Он оголял её красивые плечики и
половину спины, обтягивал тело чуть выше пояса и свободно спадал до средины
икр, прикрывая колени девушки. Из обуви Аня выбрала такого же цвета кросовки с
завышенными бортами. Её огненно-рыжые волосы были распущены и волновались под
дуновением ветерка. В целом, Аня была одета не для похода в лес. Я ещё подумал,
что её закусают камары: уж слишком её тело было открыто для этих назойливых
насекомых. Но, я ничего не сказал, а только попросил оставить литровый бидон. Я
взял с собой корзину среднего размера, её было более чем достаточно на двоих.
— Тогда,
корзину будешь сам нести. — Сказала Аня и скрылась за калиткой. Вскоре она
снова появилась, и мы отправились в лес.

Лес располагался на противоположном берегу
реки, и нам пришлось пройти всю деревню, чтобы выйти к мостику, через который
мы переправились на противоположный берег и, пройдя пару километров, оказались
в лесу. Если на открытой местности солнце уже пекло, то в лесу, под тенью
деревьев, было не жарко и свежо.
— А ты точно
знаешь, где искать землянику? – спрашивала Аня, пока мы шли между деревьями,
подминая зелёную траву и сухие тонкие ветки, которые под нашей тяжестью звонко
хрустели.
— Знаю, —
ответил я.
— Там много
ягод?
— Много.
— На корзину
хватит?
— Думаю, что
хватит. Ещё останется.
Аня шла лёгкой
походкой, радовалась природе, наслаждалась здоровым лесным воздухом. Её
интересовало всё: как называется это дерево, а что это за такой прелестный
цветок, водятся ли в лесу зайцы и медведи. Увидев взлетевшую ввысь по дереву белку,
Аня звонко закричала, показывая мне пальцем, куда поднялась белка. Наконец, мы
дошли до моей поляны, на которой я каждый год собирал землянику. Даже изделека
были заметны под листьями сочно красные точечки, разбросанные по всей широкой
светлой поляне.

— Мы пришли, — сказал я.
— Это и есть
земляника? – спросила Аня.
— Она самая. –
Ответил я, и Аня с восторженным возгласом оторвалась от меня и, семеня ногами,
побежала вперёд к поляне. Её волосы колыхались в разные стороны, а подол
сарафана то складывался множеством складок, то распрамлялся и вновь, по мере
бега, собирался в складки. Мне интересно было наблюдать за девушкой. Не столько
за ней и её бегом, сколько за её реакцией, полной неподдельной искренности,
воодушевления и радости.
Аня подбежала к
краю поляны, приподняла рукой листья земляники и закричала:
— Дима! Здесь
столько ягод! Ой, сколько их много! – Сорвав несколько ягодок, тут же отправила
их в рот. – Какие они вкусные! Сладкие! Вот, это да! Неси скорей корзину!
Чтобы собрать
полную корзину ягод, мы потратили часа два. Солнце стояло в зените и нещадно
припекало открытую поляну. Становилось жарко. Вокруг летали, жужжали мухи,
оводы и разные насекомые, ужасно докучавшие мне. Удивительно, но Аню ни комары,
когда мы шли по лесу, ни оводы и мухи, кружившие над нами на поляне, не
трогали. Я же постоянно отмахивался от них, даже отломил ветку, чтобы легче
было отгонять назойливых насекомых.
Собрав корзину
ягод, мы покинули поляну и направились домой. В тени леса стало легче. Солнце
не жарило, воздух снова посвежел, но на смену оводам налетели комары. Однако,
Аню и сейчас они не трогали. Она также весело шагала, от удовольствия пела
песни, что-то мне рассказывала, но я, измучнный насекомыми, не слушал её.
Почему они не докучают Ане? Заинтересованый этим несправедливым фактом, я
спросил девушку. Аня ответила, что она использовала специальный крем от комаров
и всяких кусачих насекомых, который ей дала мама.
— Почему ты не
сказал, что у тебя нет крема? – спросила Аня. – Я бы дала тебе, и ты не мучился
бы.
Но, откуда мне
было знать, что есть такой крем. Я никогда подобными мазями не пользовался, и
мучился от укусов противных насекомых.
Мы сбились с
пути и вышли к реке далеко в стороне от мостика, ещё дальше от деревни. Здесь
берег был достаточно крут, только в одном месте мы увидели небольшую удобную
для спуска к воде площадку, а вдалеке от неё по берегу растилался лес. Аня
предложила немного отдохнуть, а потом идти к мостику. Я согласился.
Мы спустились
на площадку, уселись на траву, и Аня сказала:
— Жарко.
Правда?
— Да, — отвечал
я, — середина лета уж. Натупает июль. Будет ещё жарче.
— Искупаться бы
сейчас, — заявила Аня.
— Искупайся, —
предложил я, хотя сам был не прочь залесть в воду, охладиться и избавиться от
зуда после укусов комаров, но, к сожалению, я не подумал о том, что можно будет
искупаться в реке, а потому не надел плавки.
— Искупалась
бы, — сказала Аня, — но, я без купальника. – И Аня встала и подошла к воде.
Сняла кроссовки и босыми ногами ступила в воду.
— Ой, как
приятно! – проговорила она. – Дима, иди сюда. Попробуй. Знаешь, как приятно
босиком по воде ходить!
Я тоже встал,
скинул полуботинки и подошёл к Ане, ступив босыми ногами в воду. Ощущение жары
несколько спало, но ненадолго. Мы прошлись по воде, чуть отошли от берега, что
Ане пришлось приподнять подол сарафана, а мне засучить брюки.
— Вода тёплая,
приятная, — сказала Аня. – Жаль, что не подумала о купальнике.
— Так, можно голышом,
— неожиданно для себя предложил я Ане.
Аня
многозначительно взглянула на меня.
— Ага, чтобы ты
подсматривал?
— Зачем? –
спросил я. – Отвернусь. Не мальчик уже!
Аня будто не
обратила внимания на мои последние слова, а вышла на берег, остановилась, о
чём-то подумала и спросила:
— Ты, правда,
не будешь подсматривать?
— Нет. Не буду.
— Точно?
— Точно.
— Поклянись!
— Что, землю
съесть?
— Зачем землю
есть? Просто скажи: «Клянусь».
— Клянусь, —
ответил я.
— Отойди туда.
— Показала мне рукой Аня место, где я должен находиться.
Я сделал пять
шагов и отошёл на край площадки, подальше от воды.
— Отвернись и
не подсматривай, — сказала Аня, — ты поклялся.
— Да. — Подтвердил
я и уселся на бугорок спиной к Ане.
И моё
воображение заиграло. Я стал представлять, как девушка подхватывает руками
подол сарафана и снимает его через голову, что я не раз наблюдал за девчатами
на пляже. Только тогда из-под платьев появлялись разных фасонов и цветов купальники,
а тут купальника не было, только трусики и лифчик. Не скрою, у меня появилось
жгучее желание повернуть голову и, хоть одним глазком, взглянуть. Каждый парень
в моём возрасте понял бы меня, но я поклялся не смотреть, а потому сдерживал
себя. И не дай Бог, рассказать своим друзьям об этом случае, не дай Бог,
сказать им, что я им не воспользовался, ребята засмеяли бы меня. Когда я стал
представлять, как Аня снимает лифчик и трусики, тут моё сердце не на шутку взволновалось
и часто застучало. Чтобы отвлечься, я начал вспоминать о том, о чём прочитал
вчера из истории Великого княжества литовского. С трудом, но я переключил своё
внимание от Ани на Витовта: по крайней мере, он боролся за власть и воевал с
Московским княжеством. Я услышал, как Аня с визгом бросилась в воду, и совсем
успокоился. Прошли, наверно, минут десять, когда Аня крикнула:
— Дима! Можешь оборачиваться!
Я развернулся,
но не покинул своё удобное для отдыха место. Аня была в воде, поверх которой
виднелись только её голова и сверкающие на солнце рыжие волосы. На берегу были
аккуратно сложены сарафан, лифчик и трусики, рядом стояли кроссовки, из которых
выглядывали белые носочки.
— Дима! – снова
крикнула Аня. – Вода – прелесть! Так здорово! – И она отплыла ещё чуть дальше
от берега. Затем она развернулась и подплыла ближе, нащупала дно и встала на
ноги.
— Дима, — снова
позвала Аня, — зря ты не купаешься. Знаешь, как хорошо! Искупайся! Легче
станет!
— Я утром уже
купался, — ответил я.
— Так, это
утром было, — парировала Аня, — а сейчас уже день. Давай, раздевайся и прыгай в
воду! Я отвернусь. – И Аня повернулась ко мне спиной, сложила руки уточкой и
нырнула в воду. Проплыв немного под водой, она вновь показалась над
поверхностью, чуть проплыла дальше, остановилась и, не оборачиваясь ко мне,
спросила: — Ты уже!?
Конечно же, я
очень хотел поплавать в реке, но на мне были обыкновенные семейные трусы, и я
не хотел показываться в них перед девушкой. Это, когда мне было лет десять,
тогда мы с ребятами купались в этих трусах, которые намокали и прилипали к
телу, с них стекала вода, особенно смешно было, как она стекала с выпяченного
срамного места, а мы не обращали на это внимание и совершенно никого не стеснялись.
Но, мне уже шёл шестнадцатый год, и я стыдился своих трусов, а без них – тем
более. И вообще, я никогда не раздевался перед женщинами, как и женщины никогда
не раздевались в моём присутствии. Я был не целованным мальчиком. Конечно, мне
нравились девушки. Например, Света, моя одноклассница. Но, я страшно боялся
даже подойти к ней. Мне казалось, что если приглашу её в кино, то она просто
рассмеётся мне в глаза. Ни с одной девушкой я не встречался, ни одну не
приглашал на свидание, разве может быть, в таком случае, речь о поцелуях.
Впервые я поцеловался с Аней, когда мы были на сеновале, и я рассказывал ей,
по-моему, о княгине Ольге. Ане так понравился мой рассказ, что она сначала
поцеловала меня в щёку, а потом подставила свои губки. Я неумело поцеловал их,
и Аня, поняв, что я ни разу не целовался с девочками, тактично не акцентировала
на этом внимание, а только попросила меня, как держаться, чтобы поцелуй был
сладким. Когда я выполнил просьбу Ани, то поцелуй, на самом деле получился даже
не сладким, а я бы назвал его медовым. От волос и тела девушки веял
бежествественный запах, он манил и волновал меня, привлекал, и мне хотелось
целоваться с Аней бесконечно. Когда мы снова оказывались на сеновале, то перед
тем, как начать рассказ, я и Аня целовались, и не раз прерывали мой рассказ
поцелуями.
Прошло,
наверно, минут пять, пока я раздумывал, идти, или отказаться от купания. Аня не
выдержала и повернулась ко мне.
— Ты ещё сидишь
на своём камне!? – крикнула она. – Дима, давай! Я ещё раз отвернусь и, если ты
не будешь купаться, больше отворачиваться не буду. Как хочешь. Жарься на
солнце. – С некоторой обидой заявила Аня.
«А! Была не
была!». — Подумал я и, когда Аня отвернулась, быстро скинул с себя всю одежду, ещё
быстрее оказался в воде, но поплыл чуть в сторону от девушки. Вода была на
самом деле прекрасная. Она тут же освежила меня, смыла с меня пот и облегчила
зуд от укусов комаров, о которых я быстро забыл.
Я плыл дальше
от берега, весь сосредоточившись на плавании, как с ужасом заметил, что Аня
подплывает ко мне. Плавала Аня хорошо, можно сказать, по-мастерски. Её движения
были слаженными и лёгкими, и её тело, скрытое в воде, быстро приближалось ко мне.

— Где ты так
хорошо научилась плавать? – спросил я, когда Аня оказалась рядом и
остановилась. В этом месте дно не прочувствовалось, поэтому мы часто работали
руками и ногами, чтобы удержаться на поверхности воды.
– У нас, в посольстве, — отвечала Аня, — есть
свой большой бассейн. Я говорила, что на Кубе очень жарко, и мы много времени
проводим у бассейна. У нас есть инструктор, который и научил меня плавать. Я
даже призовые места занимала на соревнованиях. Мы часто их проводим. – И
добавила, показав на противоположный берег рукой: — Хочешь, поплаваем на
перегонки. Кто быстрее до того берега доплывёт.
Я знал, что
проиграю эту гонку, но согласился. Аня плыла, как рыбка, уже через мгновение
она была далеко впереди меня, доплыла до берега, не совсем конечно, а только до
того места, где можно было уже достать дно. Она встала на ноги, вскинула вверх
руки, показав, что достигла условного финиша, и поплыла обратно ко мне. Я лишь
только достиг середины реки, когда Аня уже была рядом.
— Поздравляю, —
сказал я, — ты выиграла. – А сам еле дышал, задыхаясь от усталости.
— Спасибо, —
скромно ответила Аня. – Давай отдохнём. Ложись на спину. Вот так. Руки и ноги
расставь шире и набери воздуха. Немного отдохнём и поплывём к нашему берегу.

Мы ещё немного поплавали, и пора было
выходить из воды. Вот, тут и возникла загвоздка. Кто первый будет выходить? Я
предложил Ане идти первой, а, когда она оденется, даст мне об этом знать,
отвернётся, и выйду я. Аня предложила мне первому выходить из воды. Мы начали
спорить, и Аня, неожиданно прервав спор, взяла меня за руку и повела за собой.
Я ничего не соображал. Как агнец, который, повинуясь воле поводыря, смиренно
идёт к жертвенному камню, так и я шёл за Аней и у меня даже не был сил
сопротивляться – настолько я был ошарашен решительностью девушки. Шёл, опустив
глаза вниз, не видя ничего под собой. Я даже подскользнулся на берегу и чуть не
упал. Только благодаря Ане, крепко державшей меня за руку, я не соскользнул в снова
в воду.
Аня, как ни в чём
не бывало, приказала, чтобы я стал к ней спиной, и сама сделала то же самое.
— Обсохнем
немного, — сказала она, — а потом будем одеваться.
Так мы
простояли минут пять, и Аня, чтобы разрядить обстановку, спросила:
— Правда,
хорошо покупались?
— Да, —
промычал я.
— Красиво
здесь, — продолжала она, — и никого нет. Давай, будем сюда приходить купаться.
Чего ты молчишь? Ответь что-нибудь.
— Согласен, —
еле проворочал я присохшим к нёбу языком.
Немного
обсохнув, мы начали собираться. Не огладываясь на Аню, я добрёл до своего места
около кочки и торопливо стал одеваться. Кое-как натянул трусы, и быстро, чтобы
Аня не увидела их, стал натягивать брюки, штанины которых, как нарочно, не
пропускали мои ноги. Только, когда я с трудом натянул брюки, тогда я начал
успокаиваться. Рубашку я уже одевал спокойно, руки легко входили в рукава и не
за что не цеплялись. Аня была одета и стояла ко мне спиной. Я сказал, что уже
почти одет, только тогда Аня повернулась ко мне.
Я взял корзину
с ягодами, которые уже под собственным весом стали выделять сок, тонкой
струйкой показывшийся между прутьями. Аня решила мне помочь и взяла ручку
корзины с другой стороны. Так мы шли и молчали, оба под впечатлением от
купания. Показался мостик, и Аня, наконец, сказала:
— У меня в
первый раз такое…
— Что? –
спросил я.
— То, что было.
Я первый раз, с тобой, купалась голой. Раньше такого у меня не было.
— У меня тоже
такое впервые.
— А, правда,
здорово! – улыбнулась Аня. – И, ведь, ничего особенного. А то жара нас совсем
измучила бы.
— Ну, да.
Ничего особенного. Хорошо, что никого не было.
— Ты же сам
рассказывал, что римляне купались в своих термах вместе. И женщины, и мужчины.
— Да. В те
времена так было принято. Правда, императоры всё-таки издавали указы о
раздельном купании мужчин и женщин. Только эти указы не исполнялись.
— И в русских
банях раньше тоже все вместе мылись.
— Было такое.
Только не совсем так, — уточнил я.
— Но было?
— Было.
— Теперь мы
будем купаться так, если купальники забудем.
Но, больше мы
никогда не забывали брать с собой плавки и купальник.

Наступил июль.
Самый жаркий месяц. Дни я проводил, как обычно, помогая бабушке, читая книги,
встречаясь с Аней. Если говорить на чистоту, то с Аней мы и не расставались. С
утра и до вечера мы были вместе. Аня, по моему примеру, каждое утро ходила со
мной на реку. Искупавшись, мы принимались за утреннюю работу, помогая своим
бабушкам ухаживать за огородом. Работы было много. Надо было полоть грядки,
собирать колорадских жуков с картофеля, окучивать, поливать, да и по дому было
достаточно дел. Я даже самостоятельно ремонтировал крышу, которая стала давать
течь, обнаруженную во время дождя. У бабушки был небольшой запас шифера, и я
поменял один лист, который дал трещину. Я был горд собой, потому что эту работу
выполнял впервые и сумел её сделать. Бабушка благодарила меня, приговаривая,
что, если бы не я, то пришлось бы звать пьяного дядю Колю. Она похвасталась
бабе Вере, и та попросила её, чтобы я перекрыл рубероидом крышу её сарая. Как
моя бабушка ни старалась отговорить соседку, как не предлагала, чтобы она
пригласила тракториста Колю, но та настаивала на своём, говоря, что пьяный
Колька не столько сделает, сколько выпьет её самогона. Я слышал их перепалку и,
чтобы спор не превратился в ссору, вмешался в их разговор и предложил свою
помощь.
Крышу сарая я
перекрывал вместе с Аней. Она с воодушевлением взялась мне помогать. Сначала мы
содрали старый рубероид, который во многих местах был в дырах, кое-как
залатанных кусками рубероида, фанерой и металлическими листами. Работалось нам
весело. Вообще, всё, что не делалось вместе с Аней, всё было весело. Такая она
девчонка. Её азарт передавался мне, и вместе мы за день перекрыли крышу. Баба
Вера, держа во рту сигару, предложила выпить мне стаканчик самогона. Она это
сделала по привычке, как поступала, когда благодарила дядю Колю. Я отказался, и
баба Вера, назвав себя старой дурой, ивинилась.
— Не за что
извиняться, баба Вера, — успокаивал я её, — ничего не надо. Я же по-соседски
помог вам.
Подошла моя
бабушка. Она услышала наш разговор и вступила в него.
— Как это,
ничего не надо. Верка, отдашь мешок картошки.
— Ишь, чего ты
захотела, — возмутилась баба Вера, выпуская сигарный дым изо рта. – Мешок
картошки! Скажешь тоже.
— А что! Зря Дима
работал!?
— Тогда я бы
Кольку попросила. Я бы парочкой стаканами самогона расплатилась. А тут, целый
мешок картошки! Сумасшедшая ты, Инка!
Мы с Аней не
стали слушать продолжение перепалки, а ушли на реку искупаться и покататься на
лодке, которую нам любезно одолжил для речных прогулок дед Пал Палыч с условием,
что мы после катания будем крепко привязывать лодку к колышку, вбитому в берег.
Наступила пора
сенокоса. Это было время, когда дядя Коля много зарабатывал. Он не только
всегда имел лишнюю бутылочку с самогоном, но и деньги, которые ему платили
жители деревни. Пьяное состояние было для дяди Коли естественным. Он не мог
работать на трезвую голову. Как сам говорил, если не выпьет, хотя бы стаканчик,
то у него и руки трясутся, и глаз не видит. Он цеплял к трактору сенокосилку,
выпивал стакан самогона, садился в трактор, заводил мотор и начинал работать. В
кабине у него всегда лежала бутылка с зельем, и он периодически прикладывался к
нему. Остановится на краю поля, выскочит из трактора, забежит за дерево, потом
выпивает самогон и снова принимается за работу.
— Дайте мне
бутылку, и я день буду работать без отдыха. – Говорил дядя Коля. Так оно и
было. Он без устали косил, а мы собирали скошенную траву, аккуратно
раскладывали по полю, чтобы она просыхала на солнце. Через пару дней дядя Коля
цеплял к трактору прицеп и развозил траву по дворам, за что тоже имел свой
магарыч.
Мы с Аней тоже
принимали участие в работе. Вместе с ней я по-другому воспринимал время
сенокоса. Если раньше я выполнял эту работу, потому что надо было помочь
бабушке, то в это лето сенокос был одним из самым приятных занятий, потому что
рядом была эта весёлая красивая девушка. Я даже не чувствовал усталости, а,
напротив, работал с наслаждением. Как всё меняется, когда рядом есть человек,
который тебе нравится!
Вечерами мы с
Аней либо сидели на крылечке, либо гуляли по берегу реки, либо катались в
лодке. Мы вели разные разговоры, шутили, смеялись, целовались и обнимались.
С наступлением
утра я будил Аню, мы бежали на реку купаться, потом поливали огород. В общем,
всё шло, как обычно, пока в середине июля не приехала её двоюродная сестра.

Представляешь, Дима, мы не виделись с ней лет десять! А теперь мы будем вместе
целых две недели! – Говорила мне Аня.
Рита,
двоюродная сестра Ани, жила с родителями в другом городе, очень далеко на
востоке страны. В отличие от Ани, она была шатенкой, в остальном, они были
похожи: одинакового роста, одинакового возраста. Рита была тоже, как и Аня,
симпатичной и весёлой девушкой. Только её совершенно не интересовала история.
Как-то Аня

пригласила
её ко мне на сеновал, и, когда я начал рассказ про Галлу Плацидию, Рита слушала
меня из-за уважения, но интереса к рассказу в её глазах не просматривалось. Я
не закончил рассказ и на половине, потому что, когда тебя не слушают, или
делают вид, то не интересно рассказывать, и я предложил девчатам покататься на
лодке, что Ритой было воспринято с воодушевлением.
Также мы вместе
ходили в лес за ягодами, вместе купались в реке, вместе помогали своим
бабушкам. Однако, с каждым днём я всё реже встречался с Аней. Только утром,
когда мы втроём купались в реке, и вечером, перед сном, Аня выбегала на
крыльцо. Мы минут пятнадцать уделяли друг другу внимание, целовались,
обнимались и расходились по домам. Как-то в один из таких вечеров Аня сказала
мне:
— Димочка, не
обижайся на меня. Я не забываю о тебе и тоже скучаю. Но ты пойми, мы с Ритой не
виделись очень давно, и нам хочется наговориться…
Я понимал, хотя
немножко ревновал Аню к Рите.

Заканчивался июль. Ане и Рите пора было
уезжать из деревни. У Ани был билет на самолёт, чтобы лететь к своим родителям
на Кубу. Из-за строгости правил пересечения границы, вылет было невозможно
отложить на более позднее время. Последний день пребывания в гостях у бабы
Веры, Аня провела со мной. Мы чаще, чем это было, оставались наедине, а вечер и
половину ночи были вместе. Я воспользовался лодкой, усадил в неё Аню, и мы
уплыли далеко по реке. Тут мы были одни, нам никто не мешал, и мы полностью
посвятили время друг другу. Мы признавалсиь друг другу в любви, обещали никогда
друг друга не забывать, вспоминали, какие прекрасные дни мы провели вместе,
даже вспомнили, как купались тогда, когда ходили собирать землянику.
— А мы, ведь,
так больше и не забывали свои купальники, — смеясь говорила Аня.
— Не забывали,
— подтвердил я.
— Всё было
замечательно, Дима. Я никогда не забуду это лето. А ты на следующее лето
приедешь к бабе Инне?
— Да. Но, это
будет в последний раз. Потом я закончу школу и буду поступать в институт.
— Слушай, Дима,
— прервала меня Аня, — а, давай, в следующее лето снова встретимся. Я приеду.
Примерно, в это же время. И мы снова будем вместе.
— Давай, — с
радостью согласился я.
— Целый год
ждать! Ты не забудешь меня? Встретишь другую девушку, а меня даже не вспомнишь.
— Нет, не
забуду. Я буду ждать тебя.
— И я буду
ждать. Скорее бы год прошёл…
Вернулись мы с
речной прогулки заполночь. Я крепко привязал лодку, проводил Аню, обнял её, мы
поцеловались и попращались.
На следующий
день Аня и Рита уехали.
Ещё две недели
я жил у бабушки. Дни проходили скучно, были очень грустно без Ани. Моё душевное
состояние не осталось незамеченным бабушкой. Она ничего мне не говорила, но
тяжело вздыхала, когда видела, как я мучаюсь без Ани. Кое-как я прожил эти две
недели, а потом меня сменил папа. Они с мамой взяли отпуск, папа приехал к
бабушке, а я уехал домой. Надо было готовиться к новому предпоследнему учебному
году. Иногда мама уезжала в деревню к бабушке, чтобы помочь папе собирать
урожай. В сентябре мы всей семьёй в выходные дни копали картофель. Урожай в том
году был средний, но нам на всю зиму хватило и овощей, и фруктов и картошки.
Я написал Ане
два письма, но, к сожалению, не получил на них ответ. Или они не дошли до
адресата, или Аня просто не захотела отвечать. Ещё полгода я переживал
расставание с Аней, потом успокоился и уже не думал о ней так часто, как
раньше, и постепенно я вспоминал о ней изредка.
Следующее лето
я снова проводил у бабушки, но Аня не приехала.

VI
Прошло шесть
лет. Я учился на пятом курсе политехнического института, на базе которого
проводился слёт студентов нашего города. Сначала было торжественное заседание,
и я, войдя в актовый зал, занял место, открыл книгу и начал читать. Хотя я учился
в политехе, но интерес к истории не потерял. Я увлёкся чтением, когда на рядом
свободное кресло села девушка. Она положила руку на моё плечо и звонко
крикнула:
— Дима, привет!
Это была Аня.
Те же огненно-рыжие волосы, те же веснушки, та же улыбка и те же озорные и
весёлые глаза. Аня заметно повзрослела, стала ещё краше и привлекательнее.
Оказывается, она училась на пятом курсе медицинского института нашего города.
Мне показалось странным, почему мы за пять лет не встретились, ведь, мы,
студенты разных институтов, часто общались между собой. Ответ был прост.
Сначала Аня училась в другом городе. Закончился контракт работы её родителей на
Кубе, и они переехали в наш город, когда Аня перешла на пятый курс института, и
её родители перевели её в медицинский институт нашего города. Не прошло года,
как Аня перехала, и мы встретились.
И тридцать лет не
расстаёмся.
Но, это – другая
история.

В современном обществе тема менструации остается запретной и табуированной — настолько, что многим родителям сложно говорить об этом со своими дочерьми, и для некоторых девочек первые месячные оказываются шоком. К 8 марта мы попросили наших читательниц поделиться воспоминаниями о своей первой менструации. Огромное спасибо всем, кто рассказал нам свои истории.


Я ничего не знала, мне было 10, видно, никто не думал, что так рано пора поговорить. В ужасе прибежала к медсестре в школе, она наорала на меня: «Куда ты лезешь руками!» Потом моя мама ее чуть не убила, я рыдала двое суток и ненавижу менструации до сих пор. (K.)


Мне было 11, 1982 год. Спасибо маме, я заранее знала, что это такое (потом сколько говорила с подругами, которые вообще не знали и у которых был страшный шок). Было смешанное чувство гордости, страха и какого-то внутреннего жара, важности момента. Дома был папа — он был врач и в этот день не работал. Я сказала ему, что происходит, он сделал мне прокладку из ваты и бинта и пошел звонить маме. Я пошла делать уроки и притворяться, что ничего не происходит, но очень многое происходило, конечно. (ЛЛ)


Запомнилась тем, что случилась на 7 ноября — получился двойной красный день календаря. Мама с бабушкой очень радовались, поскольку теперь у меня должен был перестать расти размер ноги и мне не понадобится покупать новые зимние сапоги каждый год нового размера, и можно будет хотя бы на них не тратиться. Это был 1992 год. (Julia Chistyakova)


Запомнилось длинной пыльной дорогой в поезде. Это случилось со мной поздно — в четырнадцать лет. И ровно накануне отъезда. «Девка наша рассыпалась», – сказала мама моей старшей сестре. Мне было больно и плохо. Мне потом много лет было больно и плохо в эти дни, иногда даже очень больно. Но та дорога в поезде была апофеозом. Кто жил тогда, помнит, из чего женщины делали себе прокладки — вата, бинт сверху. И гигиенические условия наших южных поездов тоже были ужасны. А ехали мы из Москвы в Евпаторию. Был 1979 год. Но ничего, как-то выжила. (Надежда Пикалева)


Я не была застигнута врасплох — буквально накануне старшие подруги просветили, но как сказать маме, которая ни разу не заикнулась? Тащилась к ней на работу, репетируя ужас и непонимание, но сил на актерство не было — дошла и сказала как есть. А она спокойно так — «Ну наконец-то». И тут я задохнулась. «То есть ты, женщина, ждала уже, может, переживала, а поговорить?» — гневалась я. (Наталья Гаськова)


Мне было 12, мать меня заранее предупредила, но я все равно явилась в комнату родителей продемонстрировать трусы в пятнах и делала вид, что мне страшно и непонятно, хотя на самом деле немного гордилась. (Наташа Татаринова)


Ох, черт. Я была в детском лагере на экскурсии на квадроциклах. Мама была предусмотрительная, всегда в чемодан брала прокладки, но кто ж знал, что грянет так далеко от них. Еще и (благо закончилась эта жуткая детская объективация) была в стрингах. Собственно к крови была готова, а к ситуации нет. Неприятно обнаружить это в диком турецком туалете. Хорошо у соседки по автобусу оказалась прокладка, так что все прошло мирно. Но с тех пор я, конечно, радость сменила на грусть. Мне нравится быть взрослой, но в менструации… можно обратно? (Анонимно)


Она длилась месяц. (Нина Скрипкина)


Я была эмоционально вполне спокойна, а вот мама, видать, не подготовила речь заранее, и в результате устроила вместо практичного инструктажа соплежевательное представление, с влажными глазами, срывающимся гордым голосом и «Моя девочка, такая уже взрослая…» Кажется, единственный раз в жизни тогда был, когда хотелось въехать живому человеку по лицу кулаком, чтоб только замолчал… Еще один важнейший первый раз был в тот достопамятный день, когда открыла для себя менструальную чашу, и все эти ужасные прокладки-тампоны остались в прошлом. Потому что это действительно как совсем новая беззаботная жизнь. Слава той, которая ее изобрела! (Оля Ко)


Мне первая менструация запомнилась тем, что она случилась на День независимости. Я подумала, что надо бы ощутить торжественность обоих моментов, но летом на даче обычно другие заботы. (Tonya Nikishyna)


Моя первая менструация запомнилась унижением. Так получилось, что в это время я лежала в больнице. Я ничего не знала про такую особенность женского организма. Мама не рассказала мне об этом, ни книжки никакой не было — видимо, мама думала, что мне рано про это рассказывать, или не знала, как поговорить со мной на эту тему. Я проснулась утром в больничной палате, где лежало 10 девочек разных возрастов, и обнаружила, что лежу в луже крови. Лежала и не знала, что делать. На завтрак не пошла. Когда все вернулись с завтрака, то пришла нянечка, узнать, почему я пропустила завтрак, велела вставать и идти в столовую. Я не сдвинулась. Тогда она сдернула одеяло, и все увидели кровь. Нянечка согнала меня с кровати и стала ворчать на меня, почему я не пришла, не попросила ваты, что испортила кровать и т.д. А я стояла и сгорала от стыда и унижения. Уже потом, когда и меня, и кровать привели в порядок, пятнадцатилетняя соседка по палате объяснила мне, что со мной произошло, и сказала: «Не переживай!» И я немножко выдохнула. (Татьяна Ионова)


Мне было 11, февраль 1973 года, я в Артеке. Двухмесячная зимняя смена. Неприятные, болезненные ощущения в животе, пожаловалась пионервожатой. По дороге в столовую, шли строем, услышала разговоры вожатых. Вожатая делится с вожатым: «У Швецовой живот болит, надо бы к врачу». Вожатый отвечает: «Посмотри на нее, она созрела, это к месячным». Но меня отвели к врачам, врачи отправили в инфекционную больницу Ялты. В одиночной изолированной палате провела несколько дней, пока анализы не подтвердили отсутствие инфекции. До сих пор помню все трещинки на стенах. Из внешнего мира только радио, немного. Содрогаюсь до сих пор. Месячные начались через месяц, когда уже вернулась домой. (Ирина Коренченко)


Первая менструация запомнилась тем, что она была короткой и необильной. Я мечтаю, чтобы так было всю жизнь. (Екатерина Грисюк)


Мне разрешили носить черное белье, и я наконец-то смогла отдохнуть от этих ужасных розовых и белых трусов, которые мне постоянно покупала мама. (Tatiana Gavrilko)


Мне разрешили целых три (!!!) дня не ходить в школу. Мама купила мои любимые яблоки «ред чиф» — обычно в доме они появлялись только на праздники. Помню, валялась все эти дни в кровати, читала «Приключения Шерлока Холмса», грызла яблоки и была совершенно довольна жизнью. (Katerina Vasilyeva)


В Париже дело было, куда меня мамина подруга взяла за компанию. В общем, этим и запомнилась. И еще спазмы обломали мне удовольствие от французских круассанов. (Полина Стерлигова)


Наступила 8 марта. (Александра Петуховская)


Мама пошла в магазин и купила торт. (Светлана Светова)


Мой подростковый возраст пришелся на начало 90-х, так что уже, конечно, народ был не такой зашоренный. Реклама даже с пресловутой голубой жидкостью по телеку шла. Мама — человек не очень открытый, подругами мы никогда не были. Откуда берутся дети, не обсуждали даже на уровне пестиков-тычинок, просвещали приятели во дворе. Однако лет в 10 она мне рассказала про какую-то «менстрацию», чуть ли не монстрацию. Я к предмету разговора отнеслась с недоверием. Дескать, несколько дней из живого человека кровища хлещет, и это нормально. Что за дичь вообще? Однако когда одноклассницы начали обсуждать, чем олвейс лучше либрес и у кого уже началось, а у кого — нет, в «дичь» пришлось поверить. Куда деваться, столько живых свидетельниц и участниц процесса! Причем у кого началось в 10, у кого — в 11. Я в свои почти 13, конечно, уже свято верила, что «монстрации» у меня не будет уже никогда. В классе врала, что с олвейсами уже знакома не понаслышке. Но об истинном состоянии вещей знала только ближайшая подруга, которая была старше на 6 лет и школу уже окончила. Так что когда все состоялось, я первым делом схватила трубку и заорала: «Танька! У меня месячные!» (Valeriya Aguibalova)


Запомнилась тем, что началась на мой 13-й день рождения. Подарок от матушки-природы, так сказать. (Анна Берг)


Помню, как я приняла за менструацию другое и гордо сказала бабушке, что у меня месячные, а она ответила: «Это ты борщ вчера ела». (Наталья Качура)


Первая менструация пришлась на девяностые, когда не было НИЧЕГО. Так что запомнилась разрезанным на лоскуты отрезом ситца в цветочек, в который мы заворачивали вату (когда она была) или который мы сворачивали в несколько оборотов. А потом стирали и сушили на полотенцесушителе в ванной. Ткань была в оранжево-зелено-фиолетовые цветочки, как сейчас перед глазами. (Елена Пепел)


Мы собирались с классом в театр. И тут такой сюрприз. «Ерунда, — сказала мама, — это не повод не ходить в театр». Я была послушная и пошла. Мама в жизни совершила совсем немного ошибок, но это точно была одна из них. Само собой, никакого спектакля я не видела. (Елена Парфенова)


Запомнилась дикой болью и тошнотой. На мой 12-й ДР как раз. У меня до сих пор очень болезненные месячные, но в детстве — это было что-то. Однажды я чуть не отравилась ношпой, слопав чуть не половину упаковки сразу. Другого лекарства от болей моя мама не знала. Уже во взрослом возрасте я открыла для себя нурофен, и жить стало легче. (Egri Rebelde)


Ничего критичного, родителей не было дома, бабушка устроила истерику, пришлось ее успокаивать: «Я все знаю, принеси мне это и это». 11 лет мне было. (Екатерина Казанцева)


Мне было 13, мы с классом пошли в театр, я надела новые брюки, широкие такие. Идем по бульвару, и тут классная наша на всю улицу — ты что, потекла, что ли? Дошли до театра, оказалось, что таки да. Положила бумагу. Все одноклассницы и одноклассники очень хорошо отреагировали, не смущали меня. Только на классную я разозлилась. (Рената Троян)


В день, когда началась менструация, моя старшая сестра меня сфотографировала на память в очень красивой ночной сорочке. На фотке я очень счастлива! До сих пор эта фотка есть, я смотрю и улыбаюсь. (Natasha Yampolski)


У меня было очень смешно, потому что я дочь и внучка врачей, один из которых был как раз гинеколог. Мне все заранее рассказали папа, мама, бабушка и дедушка, я изучила анатомические рисунки, прочла соответствующие главы в книгах, и вот я вся такая теоретически подкованная — а ничего нет! И нет, и нет, и нет. Думаю — не пропадать же знаниям зря. В классе уже все у всех начиналось, и я открыла что-то вроде консультации. Разбивала, так сказать, мифы. При этом все считали, что у меня тоже все началось, а я была сапожник без сапог. Сами сапоги появились значительно позже, уже лет в 15. (Нелли Шульман)


Первое сентября, восьмой класс, почти 13 лет, Израиль. К счастью, знала, что происходит. Уже ждала некоторое время, беспокоилась, почему нет. (Katya Perlin Eichorst)


На даче, мне было 11. Мама на всякий случай дала мне перед каникулами упаковку прокладок, а я заранее изучила вопрос, так что была подготовлена… почти. Почему-то думала, что ночью прокладка не нужна. Но обошлось без катастроф, только слегка испачкала ночнушку. (Катя Гольдовская)


Мы с сестрой близнецы, и у нас началось одновременно. Утром проснулись, переглянулись — и у тебя? — ну да. (Катя Бермант)


Где-то за год до этого знаменательного события моя сестра, к тому времени уже закончившая институт и работавшая в аптеке, начала привозить мне прокладки. Это была первая половина 90-х, прокладки были жуткая «Лилия», размером с дом. Но это было лучше, чем марля и вата. Я сказала бабушке, она спросила: «Ты знаешь, что делать?» — «Да», — ответила я и пошла распечатывать эти жуткие прокладки. (Анастасия Миловзорова)


Мама сказала — не может быть, еще рано. Я была в курсе всего, несмотря на отсутствие в СССР секса, и ждала месячных уже примерно год, с тех пор как в классе появились первые ласточки. Потом оказалось, что я в курсе не всего, потому что ожидала, что это безобразие закончится через несколько месяцев (месячные же). Вот это был облом, когда мне дообъяснили про годы. И зачем только я их ждала. (Ольга Прудовская)


Тряпочками с ватой. Мне было 13, и это был 97-й. (Александра Каминская)


12 лет. Очень ждала, очень расстраивалась, что у всех уже, а у меня еще не (все это активно обсуждали и хвастались). А когда случилось, то было так больно и противно, что оставалось только недоумевать, зачем же я так хотела поскорее. Вот всю жизнь и недоумеваю. Недавно думала, что меня почему-то страшно раздражают некоторые эвфемизмы, которые люди используют. «Краски», например, хотя это очень устаревшее, конечно, так сейчас не говорят. (Анастасия Углик)


Было очень больно, до обморока. От других девочек я уже слышала, что меня ждет, но про боль никто не говорил. И о том, что с этим делать, никто не говорил. «Выпей валерьянки, и все пройдет», — такой была первая помощь. Никакая валерьянка, разумеется, не помогла, и пришлось ползти в школу «как-нибудь так». Поползла, а что было делать. Вата, марля, булавка — и вперед, во взрослую жизнь. (Марина Тихонова)


Не у меня, у подружки. Она попросила покараулить в туалете, чтобы никто не зашел. А кровило сильно, поэтому она сначала выжала прокладку, ну как прокладку, это был бинт с ватой. Я как это увидела, сразу поплыла, голова потом болела — приложилась к кафелю, когда падала в обморок. Мы в курсе были, что и как, но чтобы столько кровищи!!! (Ирина Крендель Герасимчук)


Я была в пионерском лагере, обнаружила перед сном. У меня с собой ничего не было для такого случая, но я знала, что происходит. Опросила всех девочек, ни у кого не оказалось ни ваты, ни тряпок. Почему-то вожатых спросить я не догадалась. Сложила туалетную бумагу во много слоев и пошла спать. Утром поняла, что не могу встать с кровати, там все мокрое насквозь, огромное кровавое пятно на простыне. Девочкам сказала, что не пойду на зарядку, а сама лежала, ждала, пока все уйдут и составляла план. Матрас перевернуть, ночнушку и простыню постирать и повесить в сушилку, к вечеру высохнет. Но вот что положить, чтобы хоть до медсестры дойти, я так и не придумала. (Галина Афанасьева)


Сначала я нажаловалась маме, что болит грудь, подралась с мальчиками. Сходили к врачу, оказалось, она растет. Мама рассказала о месячных, мне было 11, и буквально на следующий день они начались. Из тяжкого: болезненный первый день, все суставы будто через дробилку пропускали, и самодельные прокладки из бинта и ваты с апгрейдом в виде клеенки, чтобы не протекала. (Irusja Gia)


Мне было 11, я тогда ходила на бальные танцы и на одном из занятий разболелся живот, потом я увидела кровь и стало все понятно. Боже, как я рыдала. Мама говорила какие-то глупости, типа «не бойся, ты не умираешь», а я ревела, потому что эта байда теперь навсегда (с позиции 11 лет 45 казались концом жизни), да еще и средства защиты тогда были адовы — вата, марля, потом были резиновые трусы и это было типа хорошо, охх. Спасибо прогрессу. (Анна Трусова)


Когда мне было 11, наша школьная медсестра провела с нами урок на эту тему (с девочками). Она объяснила и показала все, что нужно знать и уметь. Мне было 12 с половиной, когда у меня началась первая менструация. Я была далеко не первой среди своих подруг. Так что гигиена вообще не была проблемой. У меня все было заранее приготовлено. Но вот настроение у меня сильно испортилось. Мне пришла в голову мысль, что если меня изнасилуют, я могу забеременеть. С этой мрачной мыслью я пошла на урок ф-но. Я не смогла сосредоточиться и получила 2, чего обычно не бывало. К счастью, следующая менструация была только через три месяца. Меня никогда не изнасиловали. Благодаря своему завидному репродуктивному здоровью, я мама шести детей, но месячные всегда ненавидела и ненавижу. (Inessa Verbitsky)


Мне было 13. Лето в деревне на каникулах. Мои тети танцевали вокруг меня и пели Земфиру «А девочка созрела». Потом все вместе пошли в сельпо за прокладками. Было классно. (Anastasia Tokareva)


Такая счастливая мысль была: «Ура, я как все!» (Nina Milman)


Я собиралась на день рождения подруги, и за мной зашла другая подруга, чтобы идти вместе. Я сказала, что только зайду в туалет перед выходом, и обнаружила. К счастью, мама была дома, она мне быстренько выдала прокладки, сказав: «Ага, я к этому давно готовилась», — и мы спокойно пошли на день рождения. Кстати же и брюки на мне были красные, в первый раз их надела. (Sivan Beskin)


Я заранее про это явление знала, но только в теории. Что делать на практике, я не знала. А началось у меня в 12 лет, 22 июня, в годовщину начала войны, показалось тогда символичным и поэтому запомнилось. Я была на даче только с дедушкой, ему говорить ничего не стала. Нашла тряпочки, хорошо, у бабушки было много всяких. А потом уже мама привезла гигиенические пакеты — были такие жуткие протопрокладки. И потом резиновые «типа трусы» запомнились, которые поверх обычных нужно было надевать, чтобы сквозь эти пакеты все не протекало. Как мне повезло, что года через два появились в продаже уже более-менее нормальные прокладки. 27 лет у меня «менструального стажа», и я все никак не могу смириться с этой странностью устройства человека и понять, как природа могла так накосячить. Да, это естественно, но до чего же глупо и нелепо. (Екатерина Воронкова)


У меня это случилось довольно поздно и как-то очень буднично. Правда, очень болезненно всегда. «Знающие люди» обещали, что после родов все нормализуется. Нифига подобного. Я каждый месяц переживала сильнейшие схватки, как при родах (уже было с чем сравнивать). Первые два-три дня просто лежала пластом в постели, пила обезболивающее. А вот как у подружки пришла первая менструация — помню хорошо. Она тогда гостила у нас. Нам было по 9 лет. Она была абсолютно не готова и очень испугалась. Но я была уже осведомлена — успела прочитать в «Популярной медицинской энциклопедии». Дала ей в руки книгу, открыв ее на нужной странице, и сказала, что это не страшно, это нормально, у всех так — у наших мам тоже. (Марина Максимова)


Откуда я знала, что они в какой-то момент приходят — совершенно не помню. Но в доме главенствовали женщины, было кому рассказать. В общем, когда у меня случилась первая менструация, я уже знала, что это такое, никакого особого шока не было. Была легкая досада пополам с иронией. Потому что это событие совпало с моим 13-м днем рождения, и в этот же день наш класс должен был проходить диспансеризацию в поликлинике. В каждом кабинете врачи и медсестры, заглянув в медкарту, удивлялись и поздравляли меня с днем рождения. Вот такой получился день. (Ольга Дернова)


Скорая, интубация, операция на 2 часа, а потом как после родов — месяц месячных. Особенности анатомии привели к тому, что 3 месяца вся кровь копилась в брюшной полости. Но зато всю оставшуюся жизнь — как по часам. (Eva Jenya M)


Мы были с мамой в Ленинграде. Зимой. Эрмитаж, мокрый снег, и дико натирающие самодельные прокладки из старых простыней. (Olga Novitsky)


А ведь запомнилась же! Многое стерлось. Из школы почти все, кроме того, что я туда ходила. А вот менструация первая очень живо помнится. 1990 или 91 год, осознание важности момента. Но самое важное — мой вывод, что не так все и сложно и почти не больно. Потом я часто вспоминала, как сильно было мое заблуждение. Самое интересное ждало в следующие 30 лет. Кетанов, страх перед анафилактическим шоком при виде тампона, и так каждый месяц. (Olena Chuprei)


Мне было 12 лет. У некоторых одноклассниц менструация уже началась, и я поверхностно, но представляла себе, что со мной произойдет. Ждала, как некоего таинства. В итоге это случилось дома. Мама была счастлива, сказала, что теперь я могу гордо называть себя «девушка», и ушла в другую комнату — звонить по телефону. Через пару минут в трубке был не менее счастливый голос бабушки, которая меня поздравляла. Я плохо понимала, чему они так радовались, но решила, что позже со всем этим разберусь. (Марина-Майя Говзман)


Мне 13, прокладки рекламировались вовсю, подруга поделилась своими впечатлениями, и я не могла дождаться, когда же уже, когда я тоже ей смогу рассказать. (Лена Кирилюк)


Мне было 12, я была на каникулах у бабушки. Днем обнаружила кровь на пижаме. Сделала подкладку из ваты и марли, шорты постирала и забыла об этом. То ли этим вечером, то ли следующим бабушка с дедушкой начали планировать поездку на речку, я сказала, что я не могу, у меня менструация. Они переполошились: бабушка открыла бутылку шампанского и банку красной икры, которую хранили для «особого случая». Тормошили, тискали-поздравляли. Бабушка прочла лекцию на тему «ты теперь взрослая девушка и должна нести ответственность за свои решения и поступки!» Я слушала это в ужасе, в голове крутилась дурацкая шутка: то есть раньше мне можно было заниматься сексом без презерватива, а сейчас уже нет? Но я сдерживалась, потому что бабушка бы обиделась. Потом она звонила всем подружкам и восторженно хвасталась. В общем, когда меня отпустили, я очень обрадовалась. Сейчас, с одной стороны, когда я слышу, как мои подруги говорят, что ради своих дочерей будут много и подробно с ними говорить о менструациях, мне хочется кричать: НЕЕЕЕЕТ! Не надо! Мне было бы гораздо комфортнее, если бы со мной не говорили. С другой стороны, я отдаю себе отчет, что темперамент у меня бабушкин и что когда у дочери начнутся месячные, я буду точно так же восторженно скакать по дому и открывать шампанское. (Алина Фаркаш)


Первая и единственная тройка, полученная у доски. Голова не там была. (Helena Kovalsky)


Начало менструаций мне запомнилось оргазмом. Наверное, первым, но точно впервые настолько сильным и осознанным. Мне было 13, в гостях у лучшей подруги я зачиталась каким-то эротическим рассказом, опубликованным в прессе (да, в 90-е у нас была очень крутая пресса), и так у меня произошел оргазм, мне он очень понравился, но я все же решила удалиться и прожить эти впечатления в уединении дома. Дома я пошла в туалет и увидела, что неминуемая участь взрослеющих девочек меня настигла. Особенных чувств это не вызвало, но доставило озабоченности. Я понимала, что моя жизнь изменилась навсегда, теперь мне нужно будет все высчитывать, делать себе прокладки из старых простыней, проглаживать это все, стирать и т. д. О менструации я знала с раннего детства, семья жила в одной комнате, мама доставала прокладки из шкафа и укладывала себе в трусы, однажды я обратила на это внимание и спросила, что это она делает, и мама просто рассказала. О начале менструации я рассказала маме. Она выдала мне марлю, вату, ветошь, провела инструктаж. Позже я сама модифицировала прокладки, сделав внизу еще слой из полиэтилена, потому что мне лично без этого хватало на час, а то и меньше. Потом гигиенические средства становились доступнее и удобнее, конечно. Лет 15 я не могла не париться и не готовиться заранее, ходя с прокладками за два дня до высчитанного условного начала, подгадывая отпуски и поездки под тот период, когда не будет менструации. Честно скажу, что совсем спокойно к менструации я стала относиться к 40 годам. Сейчас мне 41. (Anastasia O Pyari)


Мне было 12 лет, и меня предупредили за год до этого. Но весь этот год я думала, что она выходит с мочой. А тут оказывается — из другой дырки. Так я узнала, что у меня эта дырка есть. (Евгения Риц)


Мне было 12 лет. Мать догадалась, что происходит, под нелепым предлогом выпроводила старшего брата из дома и вызвала меня на разговор. Который свелся к «да я все знаю, читала», и эти темы мы закончили обсуждать навсегда. Всем было очень неловко. (Lis Miller)


Я послушалась маму, что нельзя бегать, прыгать и всячески напрягаться, и осталась как дура без веселья — двоюродные братья и сестры скакали на кроватной сетке и хохотали, а я сказала, что не хочу, и завидовала рядом. (Наталия Мартынова)


Запомнилась тем, что я как раз ветрянкой заболела в 12 лет, еще и это началось. Помню лежала и думала: «За что мне все это сразу?!» (Екатерина Легонькова)


Ничем особенным — уже знала, что это (учебник биологии плюс аккуратно подкинутая мамой в книжный шкаф книжка для девочек-подростков), плюс повезло в плане количества и ситуации — чуть мазнуло и все. А уж потом, как регулярно пошло — вот это был атас. На стены лезла от боли, и фантазию развивала на тему самодельных прокладок (начало 90-х, магазинная продукция еще ужасная) — пока училась в школе, вертела свои самокрутки, пока нормальные г/с в продаже не появились. Конструктивно это был гибрид прокладок и тампонов (очень плотно свернутый рулончик ваты веретенообразной формы до 1.5-2 см в диаметре и около 10-12 см в длину, обернутый бинтом), укладывался в длину меж половых губ, потому вопрос с фиксированием на белье не стоял, держалось и так. Ну и запас вертелся сразу на следующий раз и парочку носила с собой в школу, когда надо. (Eugénia Shtukert)


Поскольку я никогда не хотела становиться старше, то в свои 14 была очень раздосадована, что меня тоже постигла эта участь. Как будто меня где-то *** (обидно обманули. — Прим. ред.) и простого волевого решения никогда не становиться взрослым недостаточно. У меня все одноклассники и одноклассницы считали себя дофига взрослыми, я была с ними в конфликте, а потому все эти их атрибуты взрослости, в особенности женской — будь то сигареты, мат, косметика, бритье подмышек, прокладки или наличие «мальчика, который нравится» — вызывали у меня чувство протеста. Не то чтобы я верила, что рецепты Пеппи Длинныйчулок и Питера Пэна работают, но все равно было обидно. Подмышки можно не брить, мальчиков можно презирать, но если не использовать прокладки, придется отмывать от крови диван. Бесит. Поскольку все это было только в голове, а наружу неадекватной реакции я не выдавала, то и реакция окружающих была адекватной. Мама просто дала мне прокладку и объяснила, как пользоваться. Все. (Ананастя Ананасова)


Запомнилось тем, что я не знала, что месячные — это кровь. (Julia Chernycheva)


Мама мне заранее рассказала, сказала, что у женщин есть ежемесячные выделения крови. Не подробно, мельком оговорилась, что это нужно, чтобы забеременеть, когда вырасту, и что потом узнаю, что к чему, но это у всех здоровых женщин происходит. При этом про это говорить неприлично. Но это нормально. Мне было где-то 12. Через год пригодилось. (Регина Рыбакова)


Вызовом скорой, болевым шоком и конскими дозами обезболивающих. (Изабелла Кулешова)


Мне было 10 лет, и я плакала. Было очень обидно, что у мальчиков всего этого нет. (Miri Gandman)


Я узнала об этом у бабушки. Мне было 11,5. И я была в полной уверенности, что это одноразовая история и все, теперь я женщина! Я даже испытала какое-то чувство гордости и легкого трепета. (Елена Львова)


У меня была волшебная «Энциклопедия для девочек», из которой я многое для себя узнала, потому не испугалась, не удивилась. Но во время обсуждения менструации с одноклассницами одна девочка начала мне люто доказывать, что это называется «мастурбация». Я была в шоке от того, что она мне это доказывает на серьезных щах и не сдается. Пришлось нести на следующий день книжку в школу. «В книжке тоже может быть ошибка», — обиделась одноклассница. Помню, что меня это еще долго бесило, но мы почему-то у старших так и не спросили, например — у учительницы. (Наталя Плужник)


Мне еще не было 10 лет, был шок. Мама пришла с работы и трагическим шепотом поведала, что теперь я стала женщиной. Хотелось убиться. (Марина Пищанкер)


Мне было 14. И я лежала в больнице, лечилась от паралича периферических нервов. Единственная девчонка в закрытом боксе с десятком парней от 10 до 15 лет. Незабываемо. (Татьяна Антонова)


Первый раз я вообще подумала, что просто, извините, плохо вытерла попу — и у меня остались грязные трусы. Было очень стыдно. Я их закопала в грязное белье — но мама нашла, спросила, нет ли у меня такого снова — и ничего не объяснила, но видно было, что расстроилась. Когда началось второй раз, я испугалась, а мама сказала, плача: «Вот ты и стала девушкой». И опять ничего не объяснила. Пришлось искать информацию в книгах. (Светлана Орлова)


Это было ужасно неуместно (как, впрочем, и потом всегда) — в деревне, без всяких сантехнических удобств и наличия перевязочных материалов плюс дикая боль. Хорошо, рядом были мама и тетя, хлопотали вокруг. В упор не могу вспомнить, насколько это было неожиданно. (Ольга Цепаева)


Мне не было 13, я рубила дрова бабушке на зиму. Зашла в надворный туалет и вышла озабоченная, но с пониманием. Меня на три дня освободили от тяжелой работы, валялась в гамаке, играла на бабушкиной гитаре взрослые песни. Последующие сорок лет, больше даже, были сплошным соотношением личных планов и физиологии. Так надоело, что регулы снятся иногда. Беременность вот только была прекрасна, чиста и возвышенна. (Виктория Кольцевая)


Первая менструация запомнилась диким стрессом и страхом, что «все увидят». Тогда только-только появились первые прокладки (1994 г.), но, во-первых, их было хрен найдешь, во-вторых, для моей семьи это было дорого. Мама нарезала мне квадратиков батиста, показала, как завернуть в него вату. Никак особо со мной не говорил никто про месячные. У подруги началось в 9 лет, вот она мне основную информацию выдала. Главное было, что «ты не бойся, это нормально и не рак». Сейчас смешно, а тогда был ужас. Но раз на пятый уже приспособилась. Самое противное было, что в школе куда-то же надо было девать использованные тряпочки, их выкидывать нельзя было, а надо было кипятить дома. В общем, прокладки я до сих пор считаю одним из главных завоеваний цивилизации. А, еще когда появились прокладки (советские) с клейкой полоской, помню, как моя подруга ржала, когда я решила, что приклеивать надо не к трусикам, а прям туда. Я в шоке у нее спросила: «А тебе отклеивать потом не больно?..» (Ляля Киселева)


О, моя первая менструация была эпичной. Мне было 13, летние каникулы, родители накануне сбили по дороге с дачи зайца и вечером его приготовили на ужин. На следующий день папа приходит домой на обед, а я корчусь от боли и ору. Вызвали скорую, промыли и повезли в инфекционку, про которую я знала, что туда ни при каких обстоятельствах нельзя попадать — «от одного вылечат, три других подхватишь», говорила мама. Грешили на зайца, даже слух во дворе пошел, и мальчишки потом пытались меня этим задеть. Ну и привозят меня, значит, ни живую, ни мертвую от боли и ужаса, медсестра берет кровь из пальца, и на словах: «Что-то не идет, ничего хорошего», — я теряю сознание, потому что ясно же — дело дрянь, и я скоро умру. И уже то ли наутро, то ли той же ночью у меня начинается менструация. Ребенком я была осведомленным и совсем не удивилась, помню только досаду, что блин, даже анализы не все теперь сдашь, и попросила маму привезти прокладки. А потом уже до нас до всех дошло, что вот такой вот веселый старт. Пролежала я в больнице в итоге дня два и не помню, чтобы меня кто-то начинал лечить. Зато в палате были офигенные широкие подоконники, на которых было очень удобно сидеть. (Полина)


Я так ее ждала лет с 10, начитавшись энциклопедий. С того же времени начала носить в рюкзаке прокладку, не только для себя: а вдруг старшеклассницы обратятся, а у меня есть. К 13 годам забила и смирилась, что со мной неполадки. Когда в 14 чудо свершилось, мне уже было все равно и одновременно стремно. Поэтому первые две менструации я от всех умудрилась скрыть. С третьей не прокатило — моя спальня выглядела как место убийства. Папа ласково прозвал меня «пачкун». Мы не общаемся 18 лет, но не из-за клички, конечно же. (Анонимно)


Мне очень повезло, я это счастье получила в четырнадцать с половиной, позже всех в классе. Знала о менструации все лет с девяти, читала журнал «Здоровье», задавала вопросы, мне отвечали мама и бабушка. Классе в седьмом вымахала выше всех девчонок и даже почти всех мальчиков, но была чиста как дитя, ни капли крови, поэтому добрые подруги научили меня периодически говорить на физкультуре, что у меня месячные, чтобы не ходить на уроки. Верней, так: у меня это… эти…ну, дела. И все друг друга понимали. Поэтому когда все у меня действительно началось, я была даже рада — наконец-то я девушка, а не ребенок-переросток, а то уже было начала комплексовать. Как складывать вату, как заворачивать ее в бинтик и как часто ее менять, мне показала бабушка, с которой я жила. Слава богу, никакого дискомфорта, кроме этой ваты, потому что прокладок еще у нас и в помине не было в семидесятых, я не знала. Видимо, ПМС тогда еще не изобрели. (Мария В.)


Обнаружение первых месячных запомнилось тем, что, наверное, впервые очень выразительно проявился во мне некий Внутренний Наблюдатель, отдельный от «действующего лица». Он только усмехнулся, увидев ожидаемое, спокойно и взросло. Именно это удивительное для меня самой состояние взрослой невозмутимости, сама возможность такого взгляда как бы сверху, прежде не испытанные или не осознанные, ярче всего и врезались в память. (Анонимно)


Мама как-то вовремя рассказала все подробно, мне было 13, а вскорости после маминой беседы и пригодилось… Ничего особенного, но с сопутствующим анальгином долго… (Ирина Миронова)


Мне скорее запомнился рассказ о том, что скоро у меня будут месячные. Мама успела предупредить. Когда она рассказывала, что меня ждет впереди, я рыдала. Потому что очень мне хотелось пешком в кругосветку… А с этими прокладками тряпичными или ватно-бинтовыми было ясно, что мечта категорически отметается. (Вика Рябова)


Мне было почти 12, за месяц до 12-летия, наконец, начались ОНИ. Больно не было. Было долгожданно, ведь я стала ВЗРОСЛОЙ. Мне доверили мою первую простынь. Которую мама бережно разрезала на лоскуты. Мы жили в 130 км от областного центра и о прокладках не слышали. Потому вот с чем ассоциируются те «красные дни»: кислый запах замоченных в хозяйственном мыле тряпок, которые сложно отстирывались, а потом сушились на трубе полотенцесушителя, от чего на интимных запчастях оставались разводы, а еще — постоянное натирание. Я до сих пор помню свою походку в эти дни, когда не было возможности оперативно замениться на чистое (ну скажем, приехали вы с классом на экскурсию в областной центр, и к концу от жуткой боли начинаешь хромать, потому что набухшая тряпка давит на ляжки). Вот такие воспоминания. Каково же было мое удивление, когда переехала и поступила в университет в областном центре, и на улице какой-то промоутер выдал мне бесплатные ОЛВЕЙЗ! Представляете??? БЕСПЛАТНО! Чудо! Раз пять мимо раздатчика прошли с подругой. И первую же прокладку залили водой и разрезали, проверить — что внутри, правда ли синие шарики? Очень завидую современным детям, у которых есть прокладки и подгузники. Такое простое счастье, которое в мелочах. (Анонимно)


На репетиции рыдала и висела как водоросль на станке. (Alena Shwarz)


Опасалась, что этого со мной никогда не случится вообще, потому что мама мне рассказала обо всем, когда мне было лет девять. Я просветила всех подруг, и они приходили и говорили: «О, точно как ты говорила!» И вот мне одиннадцать, двенадцать, тринадцать, пятнадцать, черт побери, а где оно вообще, я вас спрашиваю? У всех есть, а мне не дали! Короче, я девственность раньше потеряла, чем месячных дождалась. Ну, дождалась, конечно, в конце концов. (Lilith Wolf)


Никаких трагедий: то ли прочла раньше, то ли мама рассказала. Просто подошла к маме и сказала. Она отвела меня в ванную и показала, как вату сворачивать, как и сама сворачивала. Было прикольно стать «как мама». (Дарья Михайлова)


Была осень, и мне было очень больно. Мама разрешила не ходить в школу. Во второй половине дня я вылезла из комнаты и пришла смотреть с папой телевизор. Было скучно, мы листали какие-то каналы, и папа сказал: «Взорвалось бы что-нибудь, что ли…» — переключил канал, и мы увидели, как самолет врезается в небоскреб, показалось, что это фильм, стали смотреть и через несколько секунд поняли, что это новости. Это было 11 сентября 2001 года. (Anastasia Kvasnikova)


Увидела утром в туалете кровь у себя на трусах, позвала маму, и тут она оглушила квартиру новостью: «Папа, наша дочка уже выросла!» Было ужасно стыдно и до сих пор воспринимается как предательство. (Юлия Савина)


Мне было 13, к тому времени я уже полгода лежала после болезни позвоночника и операции. Благо ребенком я была подкованным — в книжном шкафу стояли разные «Энциклопедии для девочек», и я понимала, что это такое. Было странное ощущение. К тому моменту мое тело преподнесло мне сюрпризы намного более интересные, чем какое-то там кровотечение. Однако я осознавала, что теперь я потенциально могу иметь детей, и это еще один шаг из детства. Теперь, во взрослой жизни, менструация для меня — факт моей женственности и того, что все происходит так, как и должно быть. (Анонимно)


Мне лет 12-13, мы едем с моря с родителями. Лето, жара, автобус, ехать часов 6-8. Общественный туалет на таможне типа «дырка в полу» образца девяностых на границе двух не самых богатых стран СНГ и я, стоящая в этой вони и мухах (простите) с красным пятном между ног. А прокладки где-то в чемодане в глубине багажного отделения автобуса, конечно же. Намотала бумаги какой-то серой, так и доехала. Меня тошнило и тянул живот (с тех пор на овер 20 лет до родов у меня адски болезненные месячные каждый раз). Доехав домой, первым делом убежала в туалет и попросила маму отрыть прокладки из чемодана. Потом наконец диван и обезболивающее. (Наталья Кадабнюк)


Я знала и очень расстроилась, что уже! А главное, через месяц это не повторилось, и я подумала — фух, пронесло. Но еще через месяц все началось уже на регулярной основе. Никогда для меня ничем важным, вроде нового этапа жизни, это не было. (Александра Бурова)


Впервые все произошло буднично, а как узнала о том, что такое менструация, помню до сих пор. Школьная медсестра, собрав всех девочек класса в медпункте, задала вопрос, началась ли у кого-нибудь уже менструация. Кто-то что-то отвечает, а я вообще не в теме, о чем речь. Спросила у подружки, про что вот это все. Ну это как у Джуди течка. Джуди была подружкина собака. И сразу все стало понятно. (Ирина Галковская)


Ничем особенным,12 лет, учебник акушерства и гинекологии изучен уже, буднично сообщила маме. А вот приспособиться к прокладкам и чтобы не протекало — это было искусством. Во взрослом возрасте перешла на тампоны, а сейчас на импланте и их нет вообще (счастье). (Rogozin Asia)


Был 1992 год. Мне было лет 12. Я пришла в спальню к родителям вечером и радостно об этом объявила. Папа слегка смутился и сказал: растем не по годам! Мама еще раз убедилась, что я знаю, где прокладки лежат и вата с марлей, и спросила, зачем было при папе-то сообщать. А я чувствовала себя такой свободной. Книжки переводные прочитала в газете «Семья и школа». Обсуждали ее вместе с родителями. И там был эпизод, что родители праздник девочке устроили. Ну вот и я рассчитывала. (Вера Макаренко)


Мне было 11. Это случилось на даче, где мы были с бабушкой. Так вышло, что большую часть детства я была с ней. Но мы при этом не были эмоционально близки, скорее такое: одеть-накормить-посадить за уроки. А тут, когда у меня началось, она как-то ко мне сразу потеплела, успокоила, стала рассказывать, как у нее это было, про обмороки в послевоенные годы… (типа смотри, как у тебя все безболезненно, а если не питаться нормально, будет плохо). Научила шить прокладки. Потом этот навык, конечно, не пригодился. Это был, получается, 1997 год, уже нормальные средства продавались. На следующий день мама приехала, узнала. Было ощущение праздника, хоть и тревожного слегка, какое-то женско-семейное единение. (Полина Быховская)


Запомнилось тем, что у меня ужасно болел живот, и я, пардон, блевала дальше, чем видела. Хорошо хоть мама, поняв что со мной, в школу меня не отпустила, оставила отлеживаться дома. Я, конечно была в курсе, что со мной происходит. Но не предполагала в самом кошмарном сне, что это будет именно так. Потом такое состояние во время месячных стало частью моей жизни. (Nastassja Ne Kinski)


Запомнилось тем, что в нашем подъезде отключили воду, и я пошла к соседям. Но все случилось вроде накануне дома. Наверное, меня неплохо подготовили, так что не помню никакого шока и удивления. Прокладки были уже кое-какие — 1995 год. А потом еще были лыжные соревнования в школе, и, по-моему, меня отмазали от подготовки. Хотя папа вроде хотел, чтобы я добилась какой-то там лыжной ступени, КМС. (Анна Филиппова)


Мне было 10 лет и 11 месяцев, никто ничего не рассказывал заранее. Были майские, я была одна дома, когда увидела кровь, испугалась, что как-то поранилась, но как и где, если я просто дома читала да телек смотрела. И больно не было. Когда вернулись мать и отчим, я ей сказала, объяснила мне в общих чертах, началась эпопея с тряпками-ватами. К счастью, у меня все относительно безболезненно. (Elena Mall Mi)


У меня мамуля очень переживала — у меня месячные пришли поздно, в 13 лет, она со мной поговорила еще в 11, кажется, о чем я благополучно и забыла. В мои 12 тетушка поинтересовалась, есть ли у меня месячные, на что я на голубом глазу ответила: «Нет, у нас только четвертные и годовые», — думая, что речь об оценках. Все очень смеялись, и мама поговорила со мной еще раз. Но самым большим потрясением для меня были не первые, а вторые месячные! Я была абсолютно уверена, что это одноразовое мероприятие! Так что чувствовала себя как первоклассник из анекдота — что ж вы, гады, не предупредили, что этот гемор на 11 лет! (Только в моем случае уже на 40 и хз когда закончится.) (Ольга Успанова)


Боль (Faso Burkina)


12 лет. Мама предупредила, но я тоже не знала о периодичности (хорошее английское слово period), думала, месяц будет кровить. Та же фигня со средствами гигиены. Еще мама сказала, что папа не должен ничего этого видеть, так я несколько лет думала, что он вообще не в курсе, что у женщин такое бывает. Всегда были сильные боли и слабость, с падением температуры до 35. Однажды на школьной линейке упала в обморок. Самый тяжелый случай был на выпускных экзаменах. Мне на сочинение идти, уже оделась, собралась и говорю маме «Я полежу немного». Просидела первые два часа, сжавшись в комок. Потом, видимо, отпустило, написала на 5. Не помню лекарств. Ношпу как-то давали мне. Просто обезболивающие были не в чести. Бред. Когда в аптеке появились первые тампоны — мы всей общагой ломанулись. (Светлана Смирнова)


Мне было 11 лет, не помню, чтобы мне что-то рассказывали или, наоборот, табуировали тему. Никакого особого ощущения у меня не было. Но на следующий день был Новый год в школе. Я сидела в красивом платье и не могла танцевать и веселиться, потому что была тянущая боль и неудобная прокладка. Хорошо, что про протекания я тогда не знала, а то бы еще больше переживала. (Катя)


Ничем не запомнилась. Помню, что в двенадцать, год был не 1982, поэтому пошла и купила прокладки, наверное. Ну, подумала, что рановато и помешает росту. (Liberty Iris)


Июль 1987 года. Мне было 12,5 лет. В тот день мы получили разрешение на выезд на ПМЖ в Израиль (были в отказе около семи лет). Я была счастлива! Про месячные уже знала от мамы и от старшей сестры. Два знаменательных момента в один день! (Chana Vaxman)


У нас среди девочек этот вопрос активно обсуждался лет с 12 (или даже раньше). И все знали, кто уже «девушка», а кто еще «девочка». Не помню, если честно, говорила ли мне что-то мама о месячных. Наверное, спрашивала, потому что у меня они начались уже в 14, я уже и сама начала беспокоиться, что навсегда останусь «девочкой». Но неизбежное случилось, ваты-марли мне были выданы, я даже была рада, кажется. Потому что ну как так — все уже девушки, а ты все еще девочка? (Ксения Сергеева)


Я была теоретически подкована. Когда случилось, пришла к маме, показала и спросила — это оно? — Оно. — А, ну ок. (Ирина Лащивер)


Помню, что испытала очень сильный гнев, что мне приходится через это проходить. Стыд, ярость, отвращение, как к менструации, так и ко всему, что связано с деторождением — к тому, как ребенок появляется, к тому как он питается, когда его кормят не из бутылочки (даже печатать это словосочетание мне до сих пор неприятно). «Я не какая-то там самка, — думала я, — я человек!» Но вера в это исчезала с каждым днем. Что касается отвращения, то с деторождением оно однозначно прошло, с остальным — ну так. Не очень. Думаю, особенно повлияла подача а-ля «женская доля», «это же естественно», «предназначение», в общем, подавалось как что-то обязательное и неизбежное, хотя я на это вовсе не подписывалась. (Полина Шех)


Я жила с папой и не говорила об этом с ним. Поэтому просто решила, что, видимо, я умираю. И, конечно, никому ничего не сказала. На второй день упала в обморок, даже скорую вызывали. Потом привыкла. Вообще-то это смешная история (в ней все выжили как минимум). (Софья Стратонникова)


Первая менструация запомнилась тем, что дома за нее отругали, как за что-то постыдное. (Алевтина Невишняя)


Мне было 13, это был Песах (один из длинных выходных, когда все закрыто) и день рождения брата. Гости, застолье… вызвала маму на кухню, решили проблему, что, куда и как, и побежали дальше блюда носить. Осознала к вечеру. (Маша Ирис)


Первая ничем. А вторая — тем, что началась чуть ли не через пару дней после первой. О том, что цикл будет скакать первое время, я не знала тогда. (Anna Yastrebova)


Мне было 10. Я думала, это из другого отверстия, типа неудачно вытерла, а я была страшная чистюля. Все вытирала заново насухо, а оно опять появлялось. Причем я знала, что такое должно произойти, но ждала чего-то алого, пафосного, а оно такое было, невзрачное. Дача, мамин синтетический купальник, стирался легко, высыхал быстро. Я его постирала раз пять, прежде чем сообразила. (Neanna Neruss)


Моя первая менструация запомнилась мне тем, что пришла в мой 10-й день рождения. Вследствие ее неожиданного прихода (как и еще одной корреспондентки, так рано ее никто не ждал, и никто со мной на эту тему предупредительных бесед не вел) я раскапризничалась, и папа, пришедший в гости (я росла у бабушки с дедушкой), меня в первый и единственный раз ВЫПОРОЛ РЕМНЕМ! (Ирина Луговая)


Первая менструация совершенно ничем не запомнилась. В пятом классе наша биологиня, Валентина Дмитриевна, отправив мальчишек работать на пришкольный участок, своевременно, без пафоса и доходчиво объяснила, что нам вскоре предстоит и как с этим жить. Когда первая менструация началась, оставалось только действовать по инструкции. И никаких переживаний. (Виктория Качур)


В пионерском лагере. Мама мне рассказывала, как она испугалась, когда у нее начались месячные. Думала, что поранилась. Поэтому у меня в чемодане была вата и набор тряпочек (о прокладках мы тогда и не слышали). Как-то я справилась. Но самое страшное, что с тех пор месячные всегда сопровождались жуткой мигренью. (ира карасева)


Первая менструация запомнилась тем, что мама была в командировке, дома только папа. Он, посоветовавшись с соседкой-врачом, разрешил не ходить в школу, не делать домашние задания, готовил что-то вкусное и как-то очень уютно разговаривал. Эта картинка запечатлелась. Я решила, что так и положено теперь раз в месяц, и всю жизнь удивлялась несоответствию картинки в голове и реальности. (Галина Серова)


У меня был полный ужас. Первый раз началось в 12 лет. Очень сильные боли и кровотечение, я не понимала, что происходит, и думала, что умираю, настолько сильные боли. А мама отмахивалась от меня и ничего не объясняла, папа тогда был в командировке. Мама потом сказала, что ей было неудобно со мной про это говорить. Слава богу, вечером приехала двоюродная сестра, она намного старше, и рассказала, что к чему, а то я уже прощалась с жизнью. До сих пор не понимаю, почему обезболивающего хотя бы мама не дала. Но у нее с этим вообще странно было, она родила сестру, когда мне было 10 лет, так до самих родов пыталась меня убедить в том, что не беременна, а просто больной желудок и так вырос, хотя и родственники, и во дворе, мне уже все рассказали. Обсуждать со мной эти темы она стала только после моего замужества, но тогда уже все вплоть до своей первой брачной ночи, чем меня просто убивала. Так что девочек надо информировать, мало ли что в семьях бывает. (Лариса Парьева)


О том, что у девочек бывают менструации, я узнала от мамы довольно рано. И когда увидела у себя первую кровь, то совершенно не удивилась. Только вот я почему-то была уверена, что месячные — это навсегда. И что кровь теперь будет идти постоянно, пока я не стану бабушкой. Морально себя к этому подготовила, запас прочности к этому делу у меня был избыточным. Поэтому новость, что это лишь на несколько дней в месяц, я встретила мыслью — господи, мелочь какая! (Ekaterina Ilinskaya-Morag)


Я уже все знала и была готова. Мне было 12. Увидела кровь, сказала маме. Мама почему-то вздохнула: «Не было печали, черти накачали», — и дала прокладку. (Яна Середнева)


Мне было 12, и я была абсолютно счастлива, что наконец-то! В этот день мы были на дне рождения моего дяди, и моя двоюродная сестра поздравляла меня очень искренне. (Женя Мусина)


Температурой 38 и дикими болями, и тем, что мама обзванивала всех знакомых и хвасталась, а мне хотелось умереть от стыда. (Алена Рейн)


Мне было только 10, никто так рано этого не ждал, поэтому не предупредили. Испугалась, изумилась, побежала к маме (был вечер, все дома). Ну, и тут все разъяснилось, вот и все. (Людмила Шикина)


У нас это было позором. У меня начались в 11 (1986 год). Когда я пережила 2-3 раза с «тряпочками», всех девочек вызвали в медпункт, где прочитали дежурную лекцию о менструации. Как думаете, каково было выходить из этого кабинета, когда все мальчики показывали пальцем и хохотали, а в переменах задирали юбки и приговаривали:«Что? У тебя уже пошли месячные?» Жуткое совковое половое воспитание. (ксения грикит)


А мне запомнилась не моя первая менструация, а Юлькина. И зависть. А чего это у нее есть, а у меня еще нет? Уж очень хотелось стать взрослой. (Алена Найдич)


Ничем. Как будто ничего не произошло. В школе медсестра объяснила девочкам. Но было стыдно, что девочек собрали отдельно от мальчиков для непонятно чего. А мама у меня не умела рассказывать, все холодно, впрочем, как и всегда. К ней обращаться было бесполезно, да и страшно. (Нелли Нанивская)


Мне было 13, по-моему. Это была новогодняя ночь, мы с родителями собирались в гости к друзьям. Спросила у мамы, что это такое на трусах, она сказала, месячные. Я знала, что это. Потом был оооочень неловкий момент, когда подошел папа, обнял и сказал: «Поздравляю». Хотя мы с папой всегда очень близки были, и до сих пор остаемся, это было ужасно почему-то. (Екатерина Муравьева)


Я ехала с папой в поезде, мне 14,5 лет. Зашла в туалет ночью и поняла, что это не самое идеальное место для такого события. Утром приехали на место, и папа купил мне вату и синьку, такой флакон с подсинивающей белье жидкостью. Короче, после этого мне ничего не страшно. (Anastasia Belokon)


Мне было двенадцать лет, я попала в короткий период секспросвета, информация была доступной. В доме ничего особенно не объясняли, но в шкафу были книжки, в которых можно было что-то по теме прочитать. Думаю, взрослые рассчитывали на то, что я читала все, что не приколочено. И я знала все. Но в первый раз, прекрасно понимая, что, как и почему происходит, все равно знатно офигела. И сутки ходила молча, никому ничего. Потом рассказала маме. Потом были многоразовые тряпочки, стирки, неудобство, боль, непостоянный цикл… Сейчас менструации очень сносные, больно практически никогда не бывает, спокойно хожу в спортзал. И никогда не буду пользоваться многоразовыми средствами. (水野芽瑠香)


Лето на даче под Ленинградом, середина 80-х, мне 13. Никто мне не рассказывал об этом, поэтому все произошло, как гром среди ясного неба. Я в шоке, трусы ярко-красные и холодно-мокрые, что делать, умираю ли я, непонятно. Обращаюсь к бабушке, единственному человеку, который на меня обращает внимание. Что со мной? Ответ: «Ты теперь взрослая. Ничего не делай с мальчиками». Что не делай? Уточнять нельзя. Что-то очень страшное, непонятное и постыдное. Я после этих слов даже на стуле сразу после боялась сидеть, мало ли что? В 35 лет спросила мать, почему она мне ничего не рассказала, ведь для меня это был такой шок. Та отрезала:« У нас с тобой были не те отношения». Какие не те? Кто должен был мне рассказать? Спрашивать нельзя. (Julia Lindner)


Мама — врач, все заранее рассказала и книгу дала почитать, так что все было понятно и радостно, ура, пошли мне покупать все нужное в магазин! (Анна Левина)


Ничем не запомнилась. Нам в школе как-то еще классе в третьем школьная медсестра пришла, рассказала детали. Так что не было новостью и чем-то ужасным. Началось и началось. (Ornella Corleone)


Мне было 11, и я, как начитанный ребенок, конечно, все об этом знала. Была в деревне у бабушки, она мне соорудила прокладку и отнеслась с заботой и как к важному моменту в жизни. Я испытывала гордость, помню, что стала девушкой. (Каменская Алина)


С этого дня я вообще перестала быть человеком для своей мамы. (Маша Воликова)


Школу я обычно вспоминаю с ужасом и ненавистью. Но были в ней и пара-тройка хороших моментов. Один из них — как-то раз наша первая учительница (мы были в третьем классе) после уроков отпустила всех мальчиков, а девочек оставила на разговор. И рассказала про то, как это бывает, с чем связано и т.д. И честно говоря, я ей за это безумно благодарна. (Как позже выяснилось, и другие девочки из класса тоже были очень благодарны.) В мае, перед самыми каникулами, это случилось. Если бы не Галина Александровна, я бы, наверно, умерла от страха. Дома, кстати, в тот момент был только отец. Но рассказывать ему такое мне бы и в голову не пришло. В семье у нас никто и не собирался меня к этому готовить. И даже когда я маме рассказала, ее реакция была примерно: «Да не может быть! Рано еще!» Мне было 10. (Анна Гусейнова)


Мне было 14 или 15 лет, я, конечно, знала, что это — читала в книжках для девочек. Там говорилось, что нужно ждать, гордиться и радоваться, когда это случится; рассказать маме радостную новость. Но мне не хотелось радоваться, хотелось отсрочить это все еще — я выкинула трусы с балкона (там был скат крыши, валялось много мусора) и спрятала капроновые колготки в шкаф. «Украла» у мамы прокладки и очень долго ненавидела месячные, никому не говорила. До сих пор не понимаю, что радостного может быть в ежемесячном кровотечении и необходимости подстраивать планы, пить таблетки при болях и т.д. Тампоны и чаша сделали мой мир проще, но все равно я испытываю дискомфорт. (Анонимно)


Оооо…. Я убежала утром в школу, не убрав кровать. На перемене в класс ворвалась моя взволнованная мама и потащила меня куда-то за руку для важного разговора. Она убирала кровать и заметила три капли крови на пижаме. Решила, что в школе начнется по-настоящему, а я в 11 лет, ничего об этом не зная, решу, что умираю. Она стала что-то бормотать про какую-то кровь. У меня ничего еще не началось, и я не поняла, что мама мне втолковывает, какая там кровь, что за ерунда. В общем, я велела ей идти на работу и не лезть ко мне с глупостями. Ровно через месяц началось как следует. Но я уже была готова. Мне прочитали лекцию. Бабушка сказала, что это моя кровь обновляется для того, чтобы я быстрее росла. (Анна Файн)


У меня менструации начались позже всех подруг, в 13. Я долго завидовала и очень ждала — почему-то тогда это казалось новым этапом жизни, очень важным. Но они все не приходили и не приходили, и я почти смирилась, что все, уже никогда не случится, я навечно останусь там, в старой жизни. А потом, когда они все-таки начались, я долго удивленно пялилась на свои трусы, сидя на унитазе. Выглядело не так, как я ожидала. В недоумении пошла к маме и сообщила ей, что, кажется, обкакалась. Не знаю, почему — я вообще-то была начитанным ребенком и все знала. Мама сначала немного офигела, потом сказала: «Уууууу, да у тебя месячные начались», — и показала, где прокладки лежат. Но я все равно не верила весь остаток дня. Что это был за приступ отрицания, до сих пор не знаю. (Маша Рявина)


Мы с мамой пошли в Пушкинский музей. И прям там… (Ирина Шостаковская)


Меня готовили к этому, но я все равно удивилась. Не испугалась. Мама и бабушка сказали, что я стала девушкой. Обрадовалась. Захотела всем рассказать. Поделиться радостью. Меня остановили и сказали, что этого делать не нужно. (Maksakowa Olena)


Первая менструация в день рождения, 14 лет, знала, очень ждала и переживала, что я неправильная, потому что нет менструации. Счастье от обнаружения, иду в музыкальную школу (я училась, а моя мама там работала), вижу маму и несусь к ней через фойе с криком: «Мама, у меня месячные!» (Ольга Дорджина)


У меня был траур. Я решила, что вот он — первый момент старения. Казалось, что жизнь кончена, а впереди жестокая пора взросления с проблемами. Потом я посмотрела какой-то мультик по комиксам. Мне понравилось. Я решила, что раз мне еще нравятся такие вещи, то я еще, наверно, очень молода. И успокоилась. (Юлия Флегинская)


Мама поговорила со мной лет в 12, а начались они в 13, на море. Помню, как красную полоску на песке, где я сидела, смывает волна. А потом у меня был перерыв в полгода. И мама съела мне мозг, терроризируя меня разговорами о том, что я шлюха, с кем-то спала и забеременела. Повела меня к гинекологу. Я не хотела раздеваться перед мужчиной, все это воспринималось как насилие. После осмотра врач долго говорил с мамой в кабинете, и она перестала на меня так нападать. Следующий раз месячные пришли только в феврале, и я о них маме уже не сказала и молчала лет до 14, пока они не установились нормально. Но они у меня все равно так и ходили через раз лет до 35, только после третьих родов устаканилось, и каждый раз я переживала, что я беременна, ужасно себя чувствовала. А потом сделала операцию по перевязке труб, и началась житуха! (Maria Apartseva)


Мне было 12 лет, мы с братом поехали к репетитору то ли по химии, то ли по физике. У меня весь день страшно болел живот, было жарко, меня мутило. Я думала, что у меня расстройство желудка, и было очень стыдно, что у репетитора-мужчины мне вдруг «припрет» в туалет. В туалете уже увидела на трусах кровь, намотала на них туалетной бумаги. Страшно не было, было просто плохо. Тогда даже не было осознания, что это месячные, хотя я все про них знала — у меня была детская книжка про физиологию. Еще я очень переживала, что будет кровь на юбке или на ногах, и всю обратную дорогу просила брата посмотреть, не испачкала ли юбку сзади чем-то — но не говорила, почему. Маме не говорила, потому что не знала, как сказать, да и не хотела с ней это обсуждать — она всегда очень старательно пыталась показать, что все про меня знает, и от этого было очень неуютно. И боялась, что она мне как будто не поверит — потому что я слишком маленькая, а она говорила, что раньше 14 менструации не начинаются. А потом не говорила, чтобы не услышать: «Почему раньше не сказала?» Еще долго использовала туалетную бумагу, потом покупала прокладки на сэкономленные карманные деньги. Года через два однажды просто сказала маме, что мне нужны деньги на прокладки, ее реакции не помню. Зато помню, что однажды она на меня наорала из-за этого — денег в семье не было, и она на меня кричала, что вообще-то женщины как-то раньше и без прокладок и тампонов жили, ваткой и бинтом пользовались, а я тут выпрашиваю. Было противно очень, как будто я не на прокладки денег попросила, а на черную икру. Понимала и тогда, что с деньгами в семье плохо, но эта реакция мне на всю жизнь запомнилась. (Анонимно)


Мама рассказала заранее. Было неприятно в спине, и все вокруг противно пахло.
Но была рада, что повзрослела. (Ася Шумяцька)


Уф, помнится я прочитала обо всем, что меня интересовало с точки зрения функционирования моего организма в книгах. Со мной никто об этом не говорил, но изящно «прятали» книги, так что можно считать, что рассказали как могли. Но была еще бабушка, которая заговорщическим шепотом сообщила, что «никому-никому никогда-никогда нельзя говорить о первых месячных, иначе…» Смутно уже помню, что за кары небесные должны были пасть на меня, но эффект на 12-летнюю меня возымело. И когда менструация началась первый раз, был кошмар — как все это в тайне найти, сделать, менять, выбрасывать и вот это все… такой треш. Как вспомню, так вздрогну. Через месяц я живо себе представила опять эту хрень с ватой, бинтами, и пошла к маме, взяла денег и купила тампоны (Боже, благослови их изобретателя), и расслабилась на долгие годы. (Светлана Холодная)


Первая менструация запомнилась тем, что я загремела в больницу. Мне стало очень плохо, давление высокое, сердце колотилось. Никаких причин не выявили тогда. А теперь всю жизнь у меня проблемы с гормональным фоном и гипертония, с этим связанная. Про менструацию я уже знала, так как есть старшая сестра. (Наталья Розенблюм)


В то лето, когда 15 лет исполнилось. До этого я была одной из самых маленьких в классе. И еще спортом занималась в какой-то момент очень интенсивно, и нам тренеры вечно какие-то таблетки давали, якобы витамины. Так вот, когда спорт закончился — мы переехали в новый район из центра, — в одно лето выросла, поправилась и месячные пришли. В теории знала, на практике это случилось в лесу, в доме отдыха под Костромой, куда мы с мамой в отпуск приехали. У мамы почему-то была вата с собой, справились. Но воспоминания об этих кошках ваты, замотанных в бинт, жутковаты. Первой у девочки в классе это женское счастье началось довольно рано, лет в 12. Так она каждый раз начинала плакать на уроке. И учительница нас выгоняла. Вообще это была страшная тайна, это надо было скрывать, стесняться, придумывать затейливые эвфемизмы, чтобы не называть. Не знаю, как на родине сейчас, но голландские дети наши легко и непринужденно говорят, что к чему, и не понимают, что тут тайного и стыдного. (Анна Кац)


Мне было 14,5… я была большая и умная. Сказала маме, она сказала: «Ну наконец-то», — так как волновалась, что до сих пор не начиналось. Вопрос,который меня волновал больше всего: легитимно ли мне при таком раскладе продолжать смотреть мультики? (Miri Gotlib-Kayam)


Мне мама рассказала все заранее, да и в школе просвещали регулярно по этой теме, так что неожиданности точно не было. Было легкое чувство облегчения (я была самая младшая девочка в классе, и у всех уже все было), а также какая-то щемящая тоска от прощания с детством и со свободой — ведь теперь весь свой досуг приходилось планировать сообразно календарю менструаций — по крайней мере так мне тогда казалось, ибо в те времена, когда прокладок еще особо не водилось, ехать, например, на море с месячными было как-то неоч. (Oknemada Vll)


Дефицитом ваты. Прокладок тогда и на дух не было. Зато «критические дни» были натурально критическими, не то что щас. Любительницам острых ощущений могу порекомендовать для эксперимента изготовить себе ватный «пропеллер» и попробовать сходить в таком виде хотя бы до ближайшего маркета. Уверяю, это вам запомнится. (Екатерина Сосунова)


В 13 лет началось. Примерно представляла, что да как, от подружек. Родители стеснялись со мной такие беседы вести, книжку подсовывали в детстве о строении клетки, развитии эмбриона и т.д., а вот про месячные и секс ничего там не было. И потому меня неприятно покоробило, что мама, узнав, пафосно сообщила папе прямо при мне — мол, дочь наша стала девушкой. Долго обходилась глупой ватой, обернутой в марлю и тряпки, все протекало и бесило до невозможности. А еще были плечи накладные и такие «подмышники» тканевые — их нашивали внутри рукавов свитера или блузки, чтобы пот не испортил одежду. Вот этот период (1989-90 год) запомнился страшно неудобными этими накладками-прокладками-подкладками, которые до конца от пятен не отстирывались и вечно сушились на батареях. Когда появились тампоны, я первая из подруг их освоила, хотя многие считали, что только взрослые женщины могут в себя это засунуть. (Вера Павлова)


Это все было катастрофой, которая периодически возвращалась. Мама всех этих тем очень стеснялась, про одноразовые прокладки в 1990 г. в Набережных Челнах никто не знал. Мама сунула мне тряпок, ничего толком не объясняя. Эти тряпки протекали, натирали, сбивались то вперед, то назад. Их нужно было стирать, прятать от мужчин. А месячные у меня были обильные, что и появившиеся позже прокладки не выдерживали, и с ними тоже все время были проблемы и неловкие ситуации. В общем, ужас и стресс. Особенно когда это в школе происходило. Прочитала потом у Стивена Кинга, что в американских школах в туалетах для девочек есть ящики, в которых можно брать прокладки — долго не могла поверить, что кто-то где-то так заботится о школьницах. (Nadezhda Svirskaia)


Со мной никто особо не разговаривал, может быть, тоже считали, что еще рано. Но еще за несколько лет до того я выкрала из шкафа «Поющие в терновнике» (родители думали, что ее спрятали) и внимательно ее изучила, в том числе соответствующую сцену. Поэтому не испугалась, а напротив, была довольна. Казалось, что повзрослела. (Maya Milova)


Когда мне было 11, я спала в одной комнате с бабушкой. Одним утром, когда прикоснулась к половым органам, почувствовала, что что-то не так. Посмотрела на пальцы — они были в крови. Не испугалась, потому что знала, что это, но хотела бы, чтобы это произошло чуть позже. В следующую секунду слышу комментарий от бабушки, которая все это время за мной наблюдала: «Что, доигралась?» — она решила, что я самостоятельно лишила себя девственности. Это было одновременно и мерзко, и забавно. Вслух о том, что Началось, сказать было неловко, поэтому я написала маме записку: «У меня начались М. А у тебя когда начались М.?» Дополнением я хотела загладить свой постыдный (как мне казалось тогда) вопрос. Больше всего меня расстраивали не столько сами месячные, сколько переход на другой этап, так как взрослеть я не планировала. Но пришлось. (Анонимно)


В школе в 11 лет. Ничего страшного. Со мной говорили, что будет. Вата и все. Не
вижу криминала (Алла Маренкова)


Я помню только, что мама поговорила со мной об этом заблаговременно. Разговор запомнился, потому что это было нечто новое и удивительное, а само событие нет. (Anna Shaginyan)


Мне было уже 14, и мне мама успела рассказать несколько раз, и с нетерпением ждала (а я нет). Поэтому я максимально скрывалась. Когда все-таки была замечена, мама начала кричать папе и поздравлять, шумно радоваться, кажется, даже выпили по поводу… а я в это время, шокированная, закрылась в своей комнате. (Оксана Хохотва)


Первая менструация случилась в 11 лет. Мы ходили в театр в этот день. Мама всем подругам, кто был тогда с нами, рассказывала, и я понимала, что это должно быть предметом гордости. Но я не испытывала гордости, мне было плохо, будто я болею. Кажется, была даже небольшая температура. И плаксивость. (Мария Клинчина)


Никакого шока не было. 11 лет. Была готова. Подружки просветили заранее. Но штука неприятная, конечно. (Эля Джалалова)


Болью и паникой, мне рассказывали про кровь, но я не ожидала, что ее будет СТОЛЬКО. (Елена Рюмина)


Помню, в детстве спросила у мамы, для чего прокладки, ответ был гениален: «Попу вытирать». Видимо, это был аналог стеснения. Поэтому о свойстве прокладок и их цели узнала от смущающегося отца через несколько лет, когда мы были в отпуске с его новой женой. Ситуация была доведена до абсурда, ибо когда его супруга сказала, что не пойдет купаться, так как болит живот, я сочувственно спросила: «Язва? Нет? Может быть, гастрит?» Тут-то и пришлось отцу участвовать в моем воспитании… Ну а сами месячные тоже весело пришли. Автобус Ржев-Москва, мне 13,9. Позади деревенские гульки, впереди поездка в Англию, все с разницей в несколько дней. Немного охреневая от возможного контраста, думаю, что стоит как-то разграничить эти два состояния во времени и пространстве. Нужен некий символ. Приходят месячные. (Serafima Gramovich)


Я вроде знала про месячные, но все равно они явились для меня неожиданностью. Я пришла со спортивного занятия и обнаружила ужасно грязные трусы, испачканные чем-то коричневым. Я в ужасе подумала, что обкакалась, но нет, это была такая темная кровь, ее было не очень много, но при этом она была сильно размазана по белью. Сказала сестре, и та меня успокоила. Мама почему-то решила сделать из этого семейное событие, и было неловко. Потом были какие-то старые пеленки, порезанные на тряпки, и масса связанных с этим неудобств… (Мария Иванова)


2001 год. Мне было 12, страна еще не вполне отошла от СССР, и мы с мамой и бабушкой собирались на парад в честь празднования 1 мая. Нарядившись во все красивое, белые колготки и пышное платье, зашла в тайную комнату присесть на дорожку — а тут такое. Я уже знала, что так должно быть, спокойно пошла к старшим женщинам докладываться. Бабуля звонко рассмеялась, сказав, что у меня своя «первомайская демонстрация». (Евгения Лицова)


Пришли в 11 лет, первый раз шли две недели и очень сильно. Запомнились «Саргасами в космосе», которые я тогда читала. Как-то удачно совпали реки крови в реале и воображаемые космические ужасы. (Марина Сюртукк)


Мне было 12. Я все лето гостила у отца. В день, когда мне нужно было выезжать домой (впереди меня ждали 18 часов в автобусе), у меня началась первая менструация. К счастью, отец на тот момент встречался с молодой девушкой, и мне пришлось обратиться к ней за помощью. Сильно я не испугалась, потому что знала, что это случится рано или поздно. (Карина Худолий)


В школе от физры освобождали на время месячных. Некоторые девочки злоупотребляли, но как оказалось, физручка вела календарь. (Ольга Лободюк)


У меня получилось, как в чернушном ситкоме. Я была с мамой в лагере труда и отдыха (мама привезла свой 10-й класс). Лагерь находился в Цемдолине — поселке под Новороссийском, где жили разные сложные люди, не дававшие прохода нашим девушкам из лагеря, и в смене до нас одну изнасиловали. В общем, жили мы там в атмосфере некоторого мрака и ходили везде группами. В один день я пошла в туалет, обнаружила, что у меня начались первые месячные. Пришла в комнату, где мы жили (я, мама и около пяти старшеклассниц), на пороге торжественно сообщила: «Все, я уже не девочка», и легла на кровать с немного трагическим выражением лица. У девчонок сразу мысли пошли в другую колею, позвали мою маму, привели ее под руки со словами: «Только не волнуйтесь, с Юлей все в порядке». Мама заходит — я лежу, вокруг девочки, гладят меня по голове, ревут. Я маме повторила свою коронную фразу. Мама побелела, спросила, как это произошло. Я рассказала. Они ржали истерически, как кони. А я не сразу поняла, в чем дело. (Юлия Горшкова)


У нас в классе у одной девочки все началось в 10 лет, она нам рассказала, что к чему, и мы все договорились, что спросим у своих мам — что-то вроде эксперимента. Потом поделимся друг с другом, как наши мамы себя повели. Моя, как многие, смутилась — тогда почему-то стеснялись говорить с детьми на такие темы. Но все же рассказала. Попросила сразу ей сказать, когда со мной тоже такое случится. Ну и в 12 лет, когда я увидела что-то непонятное, красно-коричневое, я сразу сказала маме — мы были дома, получилось очень удачно. Она меня научила делать эти жутко неудобные сооружения из ваты и бинта. Мне было неприятно, что теперь придется терпеть эти неудобства. Но никаких особых эмоций не было. (Арина Остромина)


Накануне по телевизору был сеанс Кашпировского. Я знала, что рано или поздно менструация случится, но все равно сочла, что это он, гад, наколдовал. (Марина Антыпко)


Помню, что вдруг стало ужасно грустно, и бабушка сидела рядом со мной, что-то рассказывала (какую-то байку про месячные); я в основном слушала ее голос и успокаивалась, а потом поняла, что пропустила саму байку. До сих пор жалко… (SVeta Rier)


Я получила пощечину от мамы а-ля в добрый час. (Dina Katzman)


Мне было 13. Мама рассказывала мне о месячных, что моментально выветрилось из головы, поэтому жутко испугалась, думала, умираю. Ну и ватку (тогда прокладок не было) положила между трусами и джинсами, мне показалось, что это логично. (Ольга Никич)


Мне было 11. Я была в курсе, но все равно это событие оглушило, поскольку мама страдала сильными кровотечениями, и это наложило негатив. Растерянная, прибежала домой. Мама, строгая, не терпящая нюни-слезы, очень спокойно отреагировала. Перед глазами до сих пор стоит эта картина: мама с отцом обедали, она спокойно откладывает ложку, встает из-за стола, и мы идем к аптечке. Да, была еще книжка. Тоненькая, зеленого цвета, не помню название, что-то вроде «Здоровье девочки», что ли. (Эльвира Бахарева)


А я не поняла сначала, пошла в туалет, трусы в чем-то буром, решила, что вытерлась плохо. Потом еще раз. Две пары в стирку, а тут мама пошла белье стирать. Зовет: «Трусы покажи», там то же самое. Поздравила с началом. Смешнее всего было от реакции папы. Выражение шока и полного офигения на лице — деточка выросла. Причем сказала мама ему только на следующий день. (Марина Голуб)


Мама ругала. (Victoria Dikaya)


Я испугалась… мне было 14 лет, и у всех моих подруг и одноклассниц уже были месячные, и я знала от них и из книг, которые мне мама приносила почитать, что и как должно быть, но на деле первые выделения были темно-коричневого цвета, а не красные, как я ожидала, и я подумала, что умираю. (Олеся Бершадски)


Запомнилась тем, что в этот день был в школе экзамен по русскому языку (училась в лицее семестрами). Началось, к счастью, ночью, обнаружила все на утро. Запомнилось тем, что прокладки «олвейс» — ужасно неудобные, у них был какой-то как пластиковый слой. От него очень прела и раздражалась кожа. (Ксения Воронина)


У меня прям в день рождения на 14 лет организм подарок подкинул. Что это, я уже знала, так как у близняшки на полтора года раньше началось (чему я завидовала), а до этого — естественно — все всё знали уже. И помню, мама объясняла, как прокладки крепить правильно. (Ирина Елсукова)


Это была зима и поздняя ночь на грани раннего утра, я принимала душ и собиралась ложиться спать, но увидела кровь, и пришлось одеваться и ехать в аптеку за прокладками на рассвете (вообще в доме были две взрослые женщины, но они, видимо, спали и невозможно было попросить прокладку у них). Я была очень довольна собой, прямо до сих пор помню взлет самооценки и оптимистичного взгляда на жизнь от того, что я перешла на новый жизненный этап, что у меня правильно и вовремя происходит половое созревание (у меня вообще довольно хорошие отношения со своей телесностью, и они как раз тогда складывались), и что я в обозримом будущем смогу заниматься сексом (в моих энциклопедиях для девочек было написано, что для этого требуется подождать хотя бы пару лет после начала менструации, пока нормализуется цикл — что как раз соответствовало и возрасту согласия). Маме тогда сразу рассказывать не стала (подростки любят иметь личные тайны от родителей, даже пустяковые), но вскоре после этого — не помню, в эту же менструацию или в какую-то следующую — начала рыдать во время семейного похода в кафе по какому-то совершенно пустяковому поводу. И в ответ на удивление семьи оправдалась тем, что, видимо, это потому, что у меня вообще месячные, и они посочувствовали, и сказали, что да, причина уважительная. (Ася Казанцева)


Спасибо старшей сестре, она меня хорошо и своевременно проинформировала, причем сразу сдала все плюсы, как-то: освобождение от физ-ры(!!!); головокружение во время контрольной (не злоупотреблять, училки тоже знают, что это раз в месяц, а не три недели подряд). Ну и осознание того, что начинается какой-то новый этап в жизни. (Tatiana Trovato)


Еще в конце 80-х, о том, что такое тампоны, никто знать не знал, но у мамы была подруга-финка, и она их иногда привозила. Страшный был дефицит. А я была очень и очень любопытной первоклассницей и случайно нашла эти самые тампаксы. Странная конструкция меня абсолютно заворжила, никак было непонятно, что они делают, зачем они нужны. Но спросить — это, конечно, для слабаков, поэтому я просто распотрошила всю пачку, ответа так и не нашла. Мама долго плакала над ними и смеялась надо мной. Сквозь слезы. (Анастасия Углик)


Мне было 12-13. В этот период моя мама лежала в больнице, я жила с папой. О менструации я знала, но думала, что это всегда кровь, обильно и понятно. А у меня «первый раз» оказался странным, не таким, как в фильмах и книгах: нечто темно-коричневое и липкое. Важный нюанс: в этот день я впервые попробовала сушеный чернослив. Поэтому, когда увидела на трусах ЭТО, подумала, что это от чернослива, было реально похоже. Отношения с папой были прекрасные и доверительные, я пришла к нему со своими трусами и вооот такенными глазами: «Папа, мне больше нельзя есть чернослив!» В итоге папа мне все объяснил и дал денег на первую пачку прокладок, до сих пор помню его фразу: «Не стесняйся, это то же самое, что мне купить пачку сигарет». (Ульяна Орлова)


Кажется, мне было 12, это 2008, дело было в Крыму в лагере, про месячные знала от одноклассниц, но это меня не спасло. Первые два дня я думала, что у меня такой странный понос, потому что все выделения были темного бурого цвета, не похожими на обычную красную кровь. Использовала много туалетной бумаги, но все равно все протекало, конечно. Кажется, на третий день сообразила, что это месячные. Конечно, никому ничего не сказала. Помню только, как сгибает пополам на вечерней дискотеке, и я говорю вожатой, что у меня очень болит живот, но она не то что бы реагирует, и в корпус мы идем в обычное время. (Александра Харитонова)


Мне 12 лет. Я впервые в жизни летом на месяц была сдана в деревню знакомым семьи, с которыми до поездки дольше нескольких часов подряд не общалась, фактически чужим людям. Собирали ягоды. Обнаруживаю кровь. Почему-то решила, что умираю, сказала женщине, кому была вверена. Она объяснила довольно бережно, как смогла. Но помню ощущение ужаса и угрозы жизни. (Екатерина Берзина)


12 лет, июль, я гощу у бабушки в Самаре, выхожу и с напускной небрежностью говорю: «Бабушка, у меня началась менструация». Со мной никто не говорил об этом, хоть мама и врач — все знания из журнала «Здоровье». Бабушка немедленно позвонила маме, та обрадовалась: «Ой, а я все уже для нее приготовила!»
— Что приготовила, старую простынь что ли? — ссаркастировала я, но внутри теплилась надежда, что приготовила настоящие прокладки — как показывают по телевизору. Надежда напрасная: впереди несколько лет тряпок, стирки, сушки. (Юлия Лукашина)


Я, тринадцатилетняя, была в пионерском лагере. Конечно же, сумасшедшая влюбленность в молодого вожатого и все такое… Я была девочка умная, подготовленная, у меня с собой были прокладки размером с парашют, и я очень ждала, что наконец-то придут месячные, вырастет грудь, ужасная подростковая жизнь закончится и начнется светлое женское будущее. И вот она, заветная, чуть заметная капля крови на трусах, я радостно нацепляю гигантскую прокладку и иду со всеми на пляж, чтобы там томно сидеть на полотенце и взрослым голосом отвечать, что сегодня, ну вы понимаете, сегоооодня мне никак нельзя купаться в речке. Представление продлилось недолго, ибо минут через 20 вожделенный вожатый, увидев на пляже одинокую меня, подбежал, подхватил (о боги! меня! на руки!) и швырнул в воду. И вот стою я по пояс в речке, мокрая, счастливая «желанная женщина» и думаю — вот она, магия месячных! (Ритка Винокур)


Мне было 10 с половиной лет. Я не поняла, что это, очень удивилась. Мама была врач, но ничего заранее не объяснила. (Anna Kogan)


Теоретически знала все за пару лет до события, от мамы в 1970 году. Она врач, дома 36 томов медицинской энциклопедии, читала с большим интересом все подряд. В раздевалке на физ-ре просвещала одноклассниц. А в энциклопедии есть и про физиологию, извращения, роды, преступления на эту тему и много еще о чем. В 13 лет событие восприняла спокойно в эмоциональном плане, но очень страдала от предменструальных болей до первых родов. Даже попадала в больницу несколько раз. В допрокладочное время пользовалась ватой и широким бинтом. Тоже надо было захаживать в аптеку и вылавливать. Мои одноклассницы в большинстве своем знали, что это такое, но не понимали физиологическое значение события, что происходит в организме. (Natalja Keks)


У меня все случилось поздно. За месяц до моих 14, когда наш класс вывозили в Москву на елки, у меня в поезде произошло это знаменательное событие, которое меня сильно напугало. Смешно теперь вспоминать мой ужас. Теперь я уже давно выросла и с дочками, внучками и их подругами всегда, когда они спрашивают о своих женских секретиках, смело, но деликатно беседуем. И про такое достижение науки, как женские прокладки, теперь, слава богу, известно всем. (Ольга Шефель)


К 13 годам я уже все, что нужно, знала про менструацию. С мамой мы ни о чем таком никогда не говорили, но книги про то, как появляются дети, и разные энциклопедии для девочек она мне приносила и дарила постоянно лет с пяти. И в школе было несколько занятий на эту тему, раздавали прокладки и красивые яркие методички от одного прокладочного бренда. Причем и для девочек, и для мальчиков, у них было про внезапную эрекцию и поллюции. Может, потому что школа была хоть и обычная, но звалась лицеем, а может, потому что это было самое начало 2000-х, когда все было проще и свободы больше. Это было лето, мы ехали в поезде к родственникам на юг. Крови у меня никакой не было, так, просто темные выделения, и маме я ничего не сказала. Когда приехали к родственникам, кузина, ровесница, спросила, мол, ну что, у тебя уже или как. У них в станице уже у всей компании подружек только и разговоров было про прокладки. Я ответила, что в поезде что-то было такое, непонятное, и спросила ее, как она маме рассказала, потому что я немного смущалась сказать, а у них с мамой были более близкие отношения. Она ответила, мол, да что такого, показала и все. Когда эти выделения повторились через месяц, я сделала так же. Мама очень спокойно отреагировала, за что ей спасибо огромное. Сама купила мне прокладки и сделала одну из марли по старой привычке — тогда только-только началось все это гигиеническое разнообразие, и мама сама к нему еще не привыкла, да и дороговаты они были. Потом первое время она мне их покупала, но недолго, я быстро разобралась сама, что обычная Белла или Лана лучше брендовых. В это же время первых-вторых месячных мы с папой поехали на море вдвоем. Папа в купе спросил — тебе прокладки достать сейчас или в чемодане оставить? Достал и все, дальше я сама спокойно справлялась, никаких разговоров об этом так и не было, да мне и не было это нужно, читать я всегда больше любила. В общем-то, это и все. Прямо крови-крови у меня еще долго не было, организм очень постепенно раскачивался, поэтому никакого ощущения что оп! — и вот я взрослая, не было. Но приятно было называть себя «девушкой» уже заслуженно. (Ирина Шминке)


Я все знала обо всем в свои 14 лет. Поэтому слегка удивилась, потом пошла к маме за ватой и бинтом. Благо все произошло дома. В те времена прокладки из аптеки были большим дефицитом, как и туалетная бумага. (Светлана Мелихова)


Примерно 1986 год, мне 11 или чуть позже. Вообще не помню именно момент первой менструации. Но помню ожидание, с подружками, наверное, уже пару лет обсуждали, все про это знала, и летом мама перед пионерлагерем говорила и надавала средств, все знала, но пошло все позже и не удивило нисколько. (Елена Еленина)


В тему менструации я была посвящена класса с шестого, благодаря маме одного из одноклассников (она гинеколог). Первая менструация началась, когда мне было 13. Как вчера помню, что должен был быть отчетный концерт (я занималась хореографией). И тут абсолютно неожиданно на белом белье я обнаруживаю кровь (благо это было дома). Я сразу понимаю, в чем же дело, и обращаюсь к маме за помощью. После этого момента я чувствовала себя уже такой взрослой. И мне не терпелось рассказать об этом своим подругам. (Анастасия Хрусталева)


12 лет. Мама предупредила заранее, шока не было. И нормальных прокладок тоже не было, вот это хорошо помню. (Анна Гадалова)


Помню, что в школе у подруги началось. Но я не знала, что это, и поменяла ей стул, на котором она сидела. Подумала, что он уже был грязный. Дала подруге кофту, чтобы она повязала ее на пояс, так как юбка была с пятнами. Когда пришли к ней домой, ее мама отчитала ее, что надо носить прокладку. Я расспросила потом подругу, что это вообще, и она вкратце рассказала. У меня началось через полгода. Это была первая поездка за границу. 1995 год. Аэропорт, зима, ночь. В одной руке огромная прокладка «Лилия», а во второй руке загранпаспорт еще с бланком СССР. И чувство гордости, что прокладку взяла на всякий случай в поездку. (Albina Raivio)


Я знала, чего ждать, и когда обнаружила кровь на туалетной бумаге, побежала обрадовать маму. А потом очень хотела рассказать и папе, чем удивила маму. Рассказала, он за меня порадовался. В общем, вполне позитивное начало было. Боли и мучения с ватой начались позже. (Наталья Голубцова)


В 12. Мама до того рассказывала, я ждала, но все равно не сразу сообразила: кровь была коричневая, а я ждала ярко-красной. Дело было у бабушки, которую я тогда всей подростковой недалекостью… не то что не любила, но явно считала хуже себя. И именно бабушке пришлось рассказывать, и именно бабушка учила подкладывать ватки, заворачивать в газетки и замачивать в холодной воде. Ну, а потом как у всех в 90-е: сползающие самодельные прокладки, ваты не достать, вечный стресс: протекло или нет, насквозь или нет. И фу-фу-фу, заверни в три слоя, никто не должен догадаться, что ты выбрасываешь в мусор. (Julia Daragan)


Поговорить со мной, конечно, никто из старших заранее не удосужился. Но я на тот момент уже где-то сперла и досконально изучила советскую книжку о семейных отношениях и сексе, так что была подготовлена. Очень гордилась своими знаниями и своим спокойствием, втайне смотрела свысока на взрослых, которые слово «месячные» выговорить вслух боялись. (Anna Perro Pankratova)


О-хо-хо… помню, что все время бесконечно стирала тонны марли. Ибо в нашем городке одноразовых прокладок не продавали. Да и если бы продавали, денег в 90-х ни у кого особо не было. Это было ужасно! Потом мама съездила в Москву в командировку и торжественно вручила мне непромокаемые трусы. Счастья было выше крыши. (Татьяна Каневская)


Мне было 13, и я была в лагере. Взрослела среди женщин, папа плавал. Потому не испугалась. Подруга дала прокладку. Каждые пять минут бегала проверять, не протекла ли. Было ощущение чего-то важного. Целую страницу личного дневника посвятила этому важному событию! И разрисовала сердечками. (Ирина Овчарук)


Началось в 11 лет. Ничего до этого не знала. На репетиции концерта, где со сцены читала стихи, стало очень плохо. Еле добралась до дома и увидела непонятные бурые выделения. Думала, что умираю. (Svetlana Dubrovskaya)


Я была родителями подготовлена и никакого шока не испытала. Только бешенство от того, что промышленность любимой родины игнорирует потребности «людей с менструацией» и не производит нормальных гигиенических средств, и надо стирать и кипятить тряпки, которые еще и съезжают при ходьбе. А в школе туалеты без кабинок, и чтоб привести себя в порядок, надо во время урока отпрашиваться в единственный закрывающийся — учительский (вечно занятый на перемене). (Вероника Гудкова)


Мама в мои где-то десять лет купила мне какую-то просветительскую книжку на тему взросления, секса и беременности. Я впечатлилась и просветила весь двор, после чего меня считали очень неприличной девочкой. Так что я была готова ко всему, кроме того, что будет дико больно. (Mervyn Quant)


Я довольно поздно созревала, у меня месячные только в 16 начались. Как-то уже вся информация в голове была — и от мамы, и из брошюрок информационных, которые в школе на специальном занятии девочкам раздавали. Отлично знала, где дома лежат прокладки. И когда в школе вдруг в туалете обнаружила кровь, просто спокойно свернула подобие прокладки из туалетной бумаги и пошла домой, благо и уроки-то уже закончились. Дома так же спокойно (и с тайной гордостью — теперь это и мое!) взяла прокладку, а когда мама пришла с работы, она мне подсказала, как их удобнее прилеплять к белью, и посоветовала вести календарь. Правда, первые года полтора у меня перерывы были в 40-60 дней, так что все равно всегда был сюрприз. Все бонусы в виде плохого самочувствия и боли пришли позже, лет до 19 я не понимала вообще, что тут страшного и в чем подстава. А потом как поняла… (Катерина Рыжова)


В детском лагере в 13 лет, простите, в православное рождество. Мама во все лагеря давала мне прокладки. А в 10 лет мне очень интеллигентно объяснили, что такое месячные. (Marina-Rut Schneider)


Незадолго до 13-го дня рождения. Помню, потому что удивилась, что это не на один день, и потому что было очень плохо. Тогда уже знала, что так будет рано или поздно, но знала мало. Хотя все средства были. До этого хранилась где-то спрятанная упаковка прокладок, и только прямо когда стало нужно, я наконец разобралась, как их использовать. Кровь пугала, ее было слишком много, и я до сих пор боюсь, что как тогда испачкаю руки или одежду. Прокладки той марки, которые я использовала в первый раз, были, наверное, самыми удобными из всех, которые использовала после, но так и не смогла их снова найти. Помню, что было плохо от того, что никому не могла сказать толком, кроме мамы, и приходилось неизвестно какими словами объяснять отцу и брату, что со мной не так. И скорый дурацкий праздник, и гости, которые неминуемо должны были нагрянуть в итоге — сильно тогда портили нервы. Цикл до сих пор неравномерный и никогда не угадаешь, когда будет следующий раз… (Anastasia Isquarina)


1990 год, 15 лет, лето, деревня, ну, нашла какие-то тряпки. Так и в городе было то же самое, эти аптечные прокладки были ни о чем, а кровищи было… Спасибо, почти никогда не болело всерьез, буквально раза два. Но по неопытности (в первый год) я один раз куда-то потащилась, и мне стало плохо в автобусе, я шла домой, отключаясь. А второй раз сразу после окончания менструации перегнала велик в деревню — 15 км. Чуть не уехала в больницу с жутким кровотечением. Мама крапивой отпоила, полночи веселились… (Ольга Коробкова)


Мама оставила на видном месте журнал «Здоровье» со статьей «Менструации». Там был подробно описан весь процесс: про уровень гормонов, про желтое тело… Но не было в явном виде написано, что «отслоение эндометрия» значит, что побежит кровь. Поэтому я прочитала, на мамин вопрос ответила, что поняла, и стала жить дальше. Было лето, мне было 12. И через месяц я проснулась буквально в луже крови, потому что спала крепко и спала долго, никого дома не было, у меня каникулы, а родители на работе. Я пошла искать вату и бинт, пока не задумываясь, что все это значит, первое же действие — перевязать, если кровь. Когда сделала, задумалась, что, собственно, случилось. Тут-то меня и осенило, что вот же, наверное, как проявляется эта менструация! До сих пор считаю это озарение своим огромным интеллектуальным подвигом. До прокладок оставалось лет десять. Использовались обметанные тряпочки из старых полотенец, которые нужно было как-то складывать, замачивать, а потом стирать в холодной воде. Так что я обычно говорю, что свой долг экологии я уже отдала, когда вижу рекламу экологичных многоразовых прокладок. Если б можно было отправить себе посылку в прошлое, я бы отправила силиконовую чашу для менструаций. Две, чтобы дотянуть до начала производства. (Татьяна Сачкова)


Я была в пионерлагере, мне было 10 лет, и у одной девочки стала идти кровь. В нашем отряде все были десятилетки. Девочка сидела в кустах и плакала, мы утешали ее, но, конечно, понимали, что с ней очень плохо и что скорее всего она умрет. Она тоже так думала. Взрослым мы ничего не говорили, потому что это очень стыдно. Девочка, а ее звали Мариной, не шла ни в столовую, ни в корпус. Мы носили ей в кусты еду и питье, уговаривали хоть попить перед смертью. Так продолжалось два дня. Потом кто-то из взрослых обнаружил отсутствие пионерки в отряде, было проведено следствие, но мы не сдавали подругу. К концу второго дня все же ее нашли! И увели куда-то. Потом она пришла в спальню и на наши вопросы не отвечала. Зато больше не плакала. Мы обсуждали этот вопрос на пионерском собрании девочек и решили, что у нее кровь должна была пойти из носа, но по каким-то причинам пошла «оттуда». Истину мы узнали года через два-три, нам медсестра школьная рассказала. (Елена Писарева)


Зима, предновогоднее время 1991 года, я в скаутском лагере. Мы живем в глухой деревне в старой деревенской школе, спим в спальниках на полу, туалет — дырка в полу. Что со мной происходит, я не понимаю, обратиться не к кому и страшно. С тех пор терпеть не могу это время. (Катя Белоусова)


Я была начитанная девочка, и у меня были две старших двоюродных сестры. Так что знала про месячные. У нас смешно было: у самой старшей двоюродной сестры все началось в гостях у бабушки, мы втроем часто к ней приезжали. Через пару лет пришла очередь второй сестры, тоже в гостях у бабушки. И через год мы снова собрались в гостях у бабушки, и наступила моя очередь. В семье спокойно отнеслись. Ничего особенного. (Мария Чаплыгина)


В тот день были литературные чтения. Старшеклассница Марина Шилова (помнишь, Мариночка?) накинула мне на плечи свое красивенное зеленое меховое пальто и отправила бегом домой привести все в порядок. Конечно, я уже все знала от подружек. Мариночка, я помню, СПАСИБО, дорогая. (Elena Schegoleva)


За месяц до 11-ти лет. Знала, ждала, обрадовалась, похвасталась маме, почувствовала себя взрослой, напихала побольше ваты, ходила с загадочным видом — и недоумевала, как вообще с этим можно ходить… Вот тряпок не помню, кажется, мама жалела меня и себя, и мы пользовались либо ватой, либо первыми в конце 80-х жуткими прокладками. В один из этих «взрослых» дней я повела себя абсолютно по-детски, бросив использованную вату в ванной. Ее обнаружил папа, но на разборки пришла мама. Разборки были неожиданно тихими, смущенная мама сказала, что взрослые женщины «это» за собой убирают, чтобы никто не видел, заворачивают в старые газеты и выбрасывают в мусорное ведро, а то вот папе неприятно, а он же мужчина… Героический папа нам всю жизнь по мере надобности таскал тюками дефицитную вату, если ее «выбрасывали» в аптеке. Потом уже меня накрывал и ПМС, и боли, но это потом… (Lubov Tuchin)


В 11 лет, все уже знала (тетя рассказала во время обсуждения течки у собаки плюс родители покупали прекрасные французские книжки с девочкой и мальчиком на обложке, там три на разный возраст) и, к счастью, была дома у бабушки с мамой вместе. Но на следующий день мы уезжали домой в Москву. Из Украины. Лето, жара, поезд. Кондиционеров и промышленных прокладок тогда не было. Незабываемо. В основном я лежала в полуобмороке. (Евгения Кац)


13 лет. Была готова. Отчетливо помню, первое, что подумала — оу, круто! мое тело взрослеет и уже буквально через 5 лет я буду иметь возможность иметь детей. (Наталья Черкасова)


Я помню, что я думала, что у меня выпали почки. Или еще что-то такое происходит, что говорит о моей скорой смерти. Собралась прощаться с мамой… (Ulyana Ovetgana)


Мне было 12 лет, я лежала в лор-отделении детской больницы. За день до этого мне удалили миндалины. А на следующий день ближе к ночи случилось ЭТО. Потекло потоком, алая кровь. Мама мне ничего не рассказывала, но я знала по рассказам старших девчонок что это такое и что надо делать. Медсестер в отделении уже не было, только дежурная и санитарка. Пошла к санитарке клянчить вату, она, ворча и ругаясь, достала мне где-то техническую вату, низких сортов, желтую, с кусками стеблей хлопчатника, которые меня кололи в промежности. А после обеда пришла меня навещать мама, и я ей сказала: «Мам, у меня месячные, мне нужна вата». Мама сказала: «Ага». И побежала за ватой в ближайшую аптеку. (Лилия Исаева)


Ужас, непонятность, страх, выкинула запачканные трусики. Чуть с ума не сошла. Понятия не имела. (Елена Прудовская)


Мне было 12, я знала от мамы, что такое бывает. Когда случилось впервые, мамы дома не было, она лежала в больнице, кажется. Пришлось звонить подружке, у которой уже было. Получила инструкции, а где бинт с ватой дома лежат, знала. Никаких прокладок, 1987 год. В школе все оставшиеся годы в дни цикла преследовал страх, что протечет. Он у всех был. Звенит звонок — всегда кто-то из девочек вставал с места чуть позже других и тихо спрашивал у соседки по парте: «Погляди, есть?» — в смысле, не протекло ли, нет ли пятна на юбке от школьной формы. Старшеклассниц с месячными опознавали на переменах по страдальческому выражению лица и походке. (Маша Киндер)


В 1987 году я был физиологически девочкой 12 лет. Но я настолько не верил, что я девочка, что, наверное, если мне кто-то что-то и рассказывал, я это с собой не соотнес. К 14 учебник анатомии человека был прочитан и вызубрен, но женскую анатомию соотнести с собой мне не удавалось. Грудь не росла, гормональное созревание не происходило. Про транссексуальность в школьном учебнике не писали, но я искренне верил, что и в области анатомической я, ну по меньшей мере, не вполне женского пола. У меня было заболевание, довольно тяжелое, и в 14 оно потребовало гормонального лечения. За два месяца в больнице у меня отросла женская фигура. И жить стало неудобно. Весной после больницы у меня в школе очень сильно заболел живот. Я пошел к медсестре, та дала таблетку но-шпы. Еще через два урока я обнаружил кровь в трусах, и ничего, кроме кишечного кровотечения, мне в голову не пришло. Медсестра, послушав меня, объяснила мне, что это месячные. Судя по всему, я сидел в некотором шоке. Помню из этого момента, как она высказывается в адрес моей матери, явно сдерживаясь, чтобы не материться. Помню, что она читала мне развернутую лекцию «что делать девушке в месячные», как подмываться, как делать прокладки. Прокладок еще в продаже не было, их надо было сворачивать самостоятельно из ваты и старого постельного белья. Тряпки эти, все еще помню, рекомендовалось кипятить. Помню, что я тяжко недоумевал во время этой лекции — почему нельзя было рассказать мне не учебник, а именно вот это. В общем, меня отправили домой, и потом медсестра советовала мне с моей болезнью хотя бы день на всякий случай проводить дома. (Анонимно)


Мне было 9 лет, и тот день я помню до даты! 9 мая 1988! Это было 9 Мая, и мы с дедом-ветераном пошли на парад. Как-то ныл живот, и я думала, что я хочу по-большому. Никаких туалетов не было, я нашла кусты и впопыхах точно не рассмотрела, что происходит! Я решила, что я укакалась немного. Пришла домой, поменяла белье. Вечером пришла мама, увидела мое белье и решила поговорить. Я не верила ни единому ее слову. Я ее пыталась убедить — та я просто немного укакалась. Но потом я все-таки убедилась в ее словах. Шока никакого не было. Просто тогда я поняла, что добрый Бог — это просто выдумки. Потому что на второй день начались ужасные боли, а я за собой никаких грехов не наблюдала и не понимала, откуда такое наказание. (Анонимно)


Мне было 12. На следующий день я поехала в палаточный лагерь. Первый раз. Без родителей. В Крым. В лес. Без туалетов, душа, из удобств только ручей в получасе ходьбы, в долинке. В общем, женская инициация получилась очень символичной и запоминающейся. (Eva Rempel)


Уезжали с мамой во Францию на год. На поезде до Парижа. Куча вещей, потом еще дорога на юг через всю Францию. Мне скоро 15 лет, и все волнуются, когда же, потому что все никак. Ну конечно, накануне выезда. Лучше всего запомнила панические споры мамы и бабушки-врача, не стоит ли мне выпить какие-то специальные таблетки, чтобы все прекратилось. Дорогу не помню, но помню, что таблетки пить отказалась. И вообще помню только, как ненавидела маму с бабушкой. Наверное, дело в пмс было. (Liza Miller)


Началось в 15, у всех подружек, а тем более одноклассниц уже все было и можно было откосить физкультуру по «физиологической причине». Когда началось, испугалась, хотя была готова, меняла каждую минуту тряпочку (да, современные девочки, раньше были тряпочки, которые замачивали, а потом кипятили в бачке, или вата, которая присыхала намертво), мама пришла домой, а вся кухня завешана тряпьем. Потом научилась, но первое впечатление запомнилось на всю жизнь. (Галина Шаховская)


Я иногда думаю о том, что если бы я рос в нынешнее время и в какой-то более свободной стране, то мою трансгендерность обнаружили бы еще в детстве. Меня растили как девочку, но я отвергал этот факт всеми фибрами души: играл в войнушку, ловил рыбу, ненавидел платья и прятал под подушкой найденный в лесу перочинный нож. И если бы меня-ребенка спросили: «Чего ты хочешь больше всего на свете?» — я бы, не задумываясь, сказал: «Стать мальчиком». Мальчикам можно было становиться летчиками и совершенно не нужно вырастать в скучных и усталых мам. Быть девочкой казалось мне несправедливым и жестоким наказанием. А потом мне исполнилось 11 лет. И меньше чем через месяц у меня случились первые месячные. Я очень хорошо помню этот день — парадную школьную форму (у нас праздновали День Пушкинского лицея), жесткую шерстяную юбку, дурацкие белые трусы в оранжевый цветочек и свой нечеловечески огромный ужас от вида крови. Я понятия не имел, что со мной происходит. Я испугался настолько, что тут же вытеснил эту информацию из своей головы и до вечера ходил как ни в чем не бывало. Потом, конечно, мама мне сказала что-то вроде: «Ты становишься женщиной…» Где-то еще год я надеялся, что месячные — это не навсегда, а где-нибудь на год или два. А в 12 лет мне пришлось смириться с тем, что это со мной на всю жизнь. Что выхода нет, и как бы мне ни было противно, мне придется вырасти женщиной. В следующий раз я решусь задуматься о своей гендерной принадлежности только где-то в 25 лет… (Анонимно)


Мне было 14 лет. Нас, девочек, собрали в классе, врач спросила, у кого уже есть месячные, кто-то поднял руку. Я, начитанный ребенок, услышала «про это» впервые, дома с мамой поделилась информацией, мама призналась, что у нее они есть. Где-то через пару недель я обнаружила на белье коричневые пятна. Заподозрила кишечное расстройство. Мама сказала: «Помнишь, у вас урок был про менструацию? Так это она. Что-то рано, у меня в 16 лет началась… и ты перестанешь расти». Я расстроилась. (Людмила Казарян)


Я как раз в этот день ехала в аквапарк Посейдон, а тут такая подстава. Но ничего, как-то обошлось без протеканий. (Anastasia Sobchenko)


12,5 лет. Была готова, ждала. Восприняла спокойно. Но не было ни тампонов, ни прокладок. Подкладывала вату, она прилипала, постоянно ездила в трусах. Отвратительное воспоминание. Годам к 14 периодически стали появляться какие-то большие прокладки, еще без липкого слоя, они тоже двигались вперед-назад. Прикалывала их булавкой. На выпускной мне подарили (!) один тампон Тампакс. Первый раз использовала его именно в день выпускного. Мама узнала и спросила с ужасом: «Куда ты его засовывала?! Ты что, не девственница!?» На что я ответила довольно грубо: «В жопу я его засунула! Куда же еще?!» Появление тампонов перевернуло мою жизнь. Нобелевскую премию изобретателю тампонов. (Наталья Решетина)


I remember I discovered it while in the bathroom (obviously), got surprised, and without any second thought ran to my mom saying ‘Mom, my menes came’. She tried to help me, but I said I was fine and went to the store for the female stuff. Nothing unpleasant given that in the 90s we already had sanitary pads. (Олеся Мөнир Алтын-Бай Кызы)


Мне было 10. Мама как раз лежала в больнице. Рядом была бабушка, но особо разговаривать об этом с ней почему-то не хотелось. Только сообщила, что начались, и попросила дать мне что-нибудь. Побежала поговорить к однокласснице, у которой начались на полгода раньше. Она только спросила, подложила ли я что-то, и на этом беседа закончилась. Справедливости ради отмечу, что вторая бабушка по просьбе мамы в двух словах рассказывала о том, что со мной будет, заранее, чтоб я не испугалась. Но в тот самый момент были какие-то противоречивые чувства от гордости (я уже взрослая) до какого-то смятения. (Рут Яковсон)


Моя первая менструация началась в школьный день, я обнаружила это перед последним уроком. Урок этот должна была вести ненавистная мне учительница, и я, краснея и бледнея, пришла в учительскую отпрашиваться домой. Как сейчас помню, твердила, что мне нужно домой, но я не могу сказать, почему — она сильно недоумевала, но в итоге отпустила меня. Дома был папа, который удивился, что я так рано, но объяснить ему я ничего не могла. Нашла вату и бинты и стала ждать маму. Вместо мамы, правда, пришли домой брат с женой, и вот она меня и выручила — тут же без объяснений поняла, что происходит, и потащила брата на рынок за прокладками. До сих пор поражаюсь, насколько никто не владел соответствующей лексикой и как неуклюже происходили все эти разговоры… (Наталья Лысакова)


У меня поздно начались месячные, лет в 15. Уж как я их ждала, передать не могу. И начались прямо в актовом зале на каком-то «Месячнике оборонно-массовой работы» (времена советские). Больше всего удручали стулья в школе с мягкой обивкой, которые почти всегда были в пятнах. И, кажется, сейчас поняла, почему школьная форма у девочек была коричневой. Промучившись с ватой и марлей, дожила, наконец, до первых прокладок, которых днем с огнем было не сыскать. Это была такая огромная лыжа, которая постоянно отклеивалась от трусов и съезжала на спину. И во время прогулок приходилось забегать в подъезд и переклеивать ее. (Inna Oleinikova)


Не помню точно, сколько мне было лет, но рано — где-то 10-11; я увидела пятна крови и подумала, что умираю. А еще я очень боялась сказать об этом маме — думала, она не переживет новость о моей скорой смерти. (Anna Filonova)


(В рассказе физиология, чувствительным дальше листать). Мы с подругами вроде все знали, тонна рекламы же в телевизоре уже была. Оказалось, что месячные не дадут порхать в белых обтягивающих штанах и не заставят тебя счастливо улыбаться, как женщин в рекламе. Был жар, я в уме подсчитывала, что если у меня будет цикл как у мамы, то я просто седьмую часть жизни проведу вот так, с жаром и немного болезненная. Такая засада! И еще не избавишься, не пропустишь и не забудешь. Сочувствуя мне и разделяя ощущение несправедливости распределения тягот между полами, мама посетовала, что мужикам только бриться и в армию, а тут каждый месяц терпи! И дала мне кровосгущающую какую-то траву в отваре, чтобы, может, они побыстрее закончились. Пока я рассуждала, что хуже: ежемесячные четыре дня или два года в армии с вероятностью войны, — кровь реально начала сгущаться и на прокладку выходить таким багровым чиа-пудингом. Тогда я внутренне согласилась на все: прокладки, четыре дня в месяц, кровь нормальной густоты и всю остальную женскую долю. (Света Хакимова)


Я такая наивная и непосредственная была. Сразу всем подружкам побежала своей радостью делиться. (Елена Донская)


Не первая менструация, может. Но это был перелом. Мама наконец-то сделала внушение брату, чтобы он меня не задирал. До тех пор во всех наших драчках он был провокатором совершенно безнаказанно, а доставалось всегда мне. (Inna Golovina)


Мне было 10 лет. Я уже знала, что такое менструация, началась она утром, когда я была дома, летом, поэтому я просто сказала маме, и мама помогла сделать приспособление из ваты и тряпок. Ваты в аптеках часто не было, и тогда тряпки.
Никакого страха не было. Есть сейчас один страх — я регулярно думаю, а как достают средства гигиены женщины в местах заключения, в тюрьмах, колониях, СИЗО. Ведь это такой простой способ унизить и поставить в тяжелое положение. (Екатерина Суханова)


Я помню, как я гордилась тем, какая умная и как уже все про это знаю, и какая я акселератка. Мне было 11, я была в больнице. В больнице было удоообно.. Медсестры вертели мне прокладки из марли и ваты, я потом это дело удобненько выкидывала. Перед ровесницами я тогда ужасно задирала нос: ни у кого еще нету, а у меня вот. Сейчас не понимаю, чем, собственно, я гордилась. (Ольха Шульгина)


Мне было 12. 1984 год. Ни слова до этого никто мне не говорил, как это будет. Мама вечно на дежурствах на сейсмостанции. В общем, когда первая менструация пришла, я испугалась и побежала с вопросом к бабушке. Она мягко, спокойно и коротко сказала, что я становлюсь женщиной. (Irina Nefedova)


Я помню год и день… (Asya Azroyan)


Мне было 12 лет, и месячные начались на даче. Мама рассказала, что это такое и зачем нужно, научила пользоваться прокладками, а потом сказала, что теперь каждый месяц в эти дни мне надо быть аккуратной, не напрягаться, не заниматься спортом и физическим трудом, не купаться в речке. А мы на даче с братом, он зовет играть в футбол и копать вместе яму, на завтра собирались ехать купаться и удить рыбу. И я такая сижу с этими прокладками, живот болит. Все три дня плакала, и все детство ненавидела эти дни. (Мария Люлюкина)


Когда мама начала объяснять, я прервала ее — знаю, читала в БСЭ, у кошек тоже это бывает. (Serafima Bulatskaya)


Мне совсем недавно исполнилось 12, кажется, но никто не поверил, что это случилось — ведь я был мальчиком. Я и сам точно не скажу теперь — было это или нет. Но потом была вторая. О ней расскажу подробнее как-нибудь в другой раз. (Kirill Emelyanov)


Мне было 11. Я полетела с танцевальной группой в Израиль на какой-то фестиваль. По прилете в аэропорт Тель-Авива я зашла в туалет и поняла, что попала. Они начались. Месячные. Был шок, но я спокойно и рассудительно соорудила из туалетной бумаги что-то вроде прокладки и полетела дальше. По приезде в отель я без задней мысли попросила у одногруппницы прокладку. Почему-то мне казалось, что у каждой девушки/женщины всегда есть с собой прокладки. Они у нее действительно оказались, но потом я поняла, что мне повезло. Вся группа во главе с тренером помогала мне выбирать прокладки в магазине и предлагала помощь в непосредственной покупке (вдруг я застесняюсь), но я мужественно выдержала испытание мужчиной-кассиром. Маме сообщила только на следующий день — боялась, что она будет сильно волноваться; и она действительно волновалась, что я переживаю свои первые месячные в нескольких тысячах километров от дома. Поскольку мама заблаговременно провела несколько бесед на тему месячных, я приняла это спокойно, без особых трудностей. Помимо сильных болей, которые усугубляла жара, постоянных протеканий и невозможности поплавать в море. (Vika Kereselidze)


За несколько дней до я упала с велосипеда с рамой. Прям на раму «тем местом». Было очень больно, но я никому не сказала. А потом пошло оно. Я закрылась в ванной и плакала, я думала, что это из-за удара. Стирала трусы и больше всего боялась, что мама увидит. А оно не отстирывалось никак. И мама поняла, что что-то не так, начала ломиться в ванную. Объяснила про прокладки, про все вот это. У меня была книжка «Энциклопедия для маленьких принцесс», там было что-то о менструации. Но никто не говорил, что это может случиться так рано. Мне и девяти еще не было. А потом я до 18 лет почти спала в эти дни на простыни с клеенкой, мама орала, если пачкалась постель. Это было жутко неудобно и парило все тело. «Ну почему ты несознательная такая? Я всегда чувствую, когда они приходят!» А у меня это чувство началось с началом половой жизни только. Мама до сих пор думает, что я врала. (Маргарита Геращенко)


Мне было 13,5 лет, суббота и первый урок история, и очень не хотелось идти, но мне не разрешили. Иду в туалет, и там оно. Написала маме записку: «Кажется, у меня началось». В обмен на записку получила прокладку Бэлла. На историю не пошла. (Ирене Безман)


Просто пошла в туалет и увидела. Не испугалась совершенно. Маме сказала, и она вручила мне прокладки, уже были таки бумажные в сеточке. И сказала, как положить и как выбрасывать (завернуть в бумагу и в мусорку, а не в унитаз). И все. (Natalja Galtsova)


Начались в 11. К счастью, уже знала, что к чему, от мамы и подружек. Вот в чем они мне реально навредили, так это в том, что я в тот день должна была наконец-то пойти учиться плавать, но, само собой, не срослось (долго решалась, потому что в детстве чуть не утонула и очень боялась воды). Так с тех пор плавать и не научилась. А что до самих месячных, то парили не они как таковые, а тряпки эти ужасные, от которых саднило, и чуть позже жуткие прокладки «Натали» размером с нарезной батон (они либо ни черта не впитывали, либо пропитывались насквозь через 10 минут, да еще и ездили туда-сюда от пупка до задницы. (Мария Абрамова)


У меня начались в 11 лет. Я ничего не знала. Испугалась. Думала, умираю. Не захотела никого расстраивать и промолчала. Заметили, конечно, родные. Мама наорала. Очень сильно. Что я много ем, поэтому так рано, что у нее первая менструация была в 10 классе, а у меня это ненормально. В общем, думаю, этот эпизод сыграл большую роль в моем пятилетнем бесплодии. (Светлана Кузьмина)


Я помню только, что у меня с моей лучшей подругой это случилось в один и тот же день впервые. И помню, как мы на уроке биологии сидели с ней квелые такие, она — пышная красавица, и я — дите-дитем. Я ей говорю, ты чего такая? Ну, тут-то все и выяснилось. Она мне не верила сперва. (Nata Yu)


1988 год. Подруги рассказывали. Мама тоже пыталась, но я нифига не поняла. Мама была далеко, я жила с бабушкой. В 12 лет сдавала экзамены, пришла домой и обнаружила. Бабушка все рассказала, помогла сделать прокладку из ваты и бинта. Качала головой, как же так рано. Первый раз было не страшно и не больно, а вот во второй я чуть не застрелилась. Узнала, что такое анальгин. Шили многоразовые прокладки с кнопками, кнопки не совпадали с трусами, кололи жопу. Одноразовые прокладки с клеющейся лентой узнала в 1989 в Нигерии. Готова была молиться. (Юлия Калегина)


Я первую менструацию долго ждала. Аж до 15 лет. К тому моменту даже младшая сестра моя уже замироточила. У нас год разницы. Чувствовала себя лузером. И когда месячные таки пришли, мама меня сначала спасла какой-то тряпкой, а потом побежала за прокладками, огромными, размером с мою голову, которые потом мне натирали всю внутреннюю сторону бедер и сползали аж на спину. Я была разочарована, мама купила нам торт, потому что я не почувствовала никакого праздника, а ведь так ждала… Еще и живот болел. (Марьяна Желтова)


Стыдно было пояснить физруку о причинах, почему я не могу бегать… больно было.
Мне родители записку написали, чтобы освободил от урока. А он не хотел. (Anna Nazarko)


Про месячные я знала только то, что они означали, что девочка становится девушкой. В плане физиологии никто со мной разговор не составлял, хотя мама была медиком, но эту тему она избегала и даже когда месячные у меня начались, на мои попытки добиться побольше деталей, что же со мной происходит, она мне ответила, что организм девушки слишком много крови вырабатывает, и раз в месяц тело от этого излишка крови избавляется! Детали я узнала позже в школе, на факультативе по психо-физиологии (к тому моменту у меня уже два года были месячные!). Несмотря ни на что, первые месячные я ждала с нетерпением, было какое-то чувство, что это как паспорт получить — как будто это подтверждало мою взрослость! К тому же у большинства подружек месячные уже наступили. Мне было 13 лет, тем летом я поехала в гости в своей тете в Прибалтику. В сумку мама-таки упаковала мне пачку прокладок. Оказалось не зря. Месячные наступили, но восторг очень скоро сменился ужасом. Во-первых, менструация была (и остается) очень болезненной. Не знаю почему, но я тогда совсем не думала про боль, а оказалось, что боль была еле терпимой — я не могла ни есть, ни спать. Во-вторых, менструация была очень обильной, и я просто физически не знала, как удержать ситуацию под контролем. Своим двоюродным сестрам я, конечно же, сразу рассказала, но помочь мне они ничем не могли. Помню, что я боялась лишний раз присесть у тети в квартире, дабы не запачкать мебель. Был у меня с собой свитер — вот я его за собой везде и таскала, чтоб присесть на него. Потребовалось несколько лет, чтоб привыкнуть к этой трансформации, по сей день ничего мне не приносило столько стыда, сколько менструация в первые годы! (Анонимно)


Я училась в испанской школе, мне было 12 лет. Дело было 12 октября. Это важно, поскольку это день открытия Америки, так называемый Día de la Hispanidad, что-то вроде дня испанского языка и культуры. То есть это важный праздник для испанской школы. В тот год (уже в перестройку) в Ленинград приехал Хулио Иглесиас. Поскольку школа была образцово-показательная и старейшая испанская в городе, ему решили предъявить нас, наверное, в качестве части экскурсионной программы. Помню, что в школе творилось светопреставление — суматоха, нервы, беготня. Нас всех собрали в актовом зале. Иглесиас опоздал чуть ли не на час, все это время вся школа стояла на ушах. Потом, как водится, было: «Едууут!», а спустя какое-то время он наконец победно ступил в зал под всеобщие аплодисменты и восторги. Проходя мимо нас с подружкой, почему-то обратил на нее внимание, остановился и потрепал ее по щеке. Он оглушительно вкусно и потусторонне пах одновременно парфюмом и табаком. Потом его усадили на первый ряд, и наш школьный испанский театр, тогда знаменитый чуть ли не на весь город, дал для него небольшое представление с танцами и песнями. Он очень был доволен и все время одобрительно вскрикивал. Все были невообразимо воодушевлены. А потом все закончилось, я пошла домой, как обычно пешком, и по дороге у меня заболел живот, а дома я уж и поняла причину. (Екатерина Богач)


В школе до этого очень много рассказывали и были рекламные уроки женской гигиены вместо уроков биологии. Мальчиков выгоняли, а девочкам все рассказывали и выдавали рекламные материалы. Это были 90-е, жили мы очень бедно, на ночь мама мне выдала две ежедневки и сказала слепить их по длине. Откуда у нее вообще были ежедневки? Естественно, я протекла. И полдня потом отстирывала белье руками. А потом закончились ее прокладки, и я взяла тампоны из рекламных материалов. И помню, как мы идем по ярмарке выходного дня, и она меня спрашивает — ну и как, ходить не мешает? Я говорю — нет, не мешает, они же спецом так сделаны. А в ответ слышу — ты просто шлюха, тебе нравится, что в тебе что-то вставлено… Мне было 13 лет. (Олька Редиска)


У нас месячные начались в один день с лучшей подругой, в 11 лет, так прикольно было и приятно, это как бы подтвердило нашу дружбу. На третий день очень болел живот, а меня пригласил на день рождения мальчик, который очень нравился. Но живот болел так сильно, что мама испугалась и вызвала скорую. Скорая ехала долго, и мама дала мне анальгин. Через пять минут живот болеть перестал, и я убежала на день рождения. Не помню, как мама объяснялась со скорой. Вообще живот болел всегда, но после родов перестал. (Надежда Колчинская)


Мне было 12, кажется. Мама мне давно рассказала, и она очень ждала, когда же наконец. Она уверена, что если рано начинается менструация, то будет поздний климакс. И она очень расстраивалась, что у меня все никак (даже в этом я ее разочаровала). Итак, я была дома, зашла в туалет, сняла трусы и увидела. Сразу сказала маме, она ответила что-то типа: «Ну наконец!» Прокладки у меня были. Всю жизнь мама рассказывала, что у нее чуть ли не в 9 началась, а у меня вот очень поздно. (Ксения Вицинская)


Не помню, увы, наверное прошло все смазанно и в смущении, как обычно все этапы взросления происходили со мной. Мама почти ничем не делилась и не рассказывала, я брала информацию откуда попало и в основном от ровесниц. А вот разговоры об их первых разах хорошо помню и помню, как жутко мне хотелось, чтоб и у меня начались эти загадочные месячные, без них я ощущала себя недостаточно взрослой и соврала, что тоже «теку». На мое счастье через цикла два-три у подруг, наконец, началось и у меня. Помню, испытала облегчение в связи с этим — больше не придется выдумывать небылицы. (Анна Пеняк)


У меня начались в 12 лет, никто ничего не рассказывал, и я очень испугалась. Запинаясь, сказала матери, и она принесла мне прокладку — спросить, как пользоваться, было стыдно и я долго разбиралась сама. На второй день месячных была такая боль, что я едва не потеряла сознание — после ни разу такого не было. (Анна Беликова)


Мне было 11, я возвращалась в трамвае из художки, внезапно у меня резко заболела голова так, что меня внезапно вырвало на мое ужасное красное пальто. Я испугалась этой внезапности, и мне было очень стыдно. А пришла домой и обнаружила, что началась менструация. Что делать, мне мама уже раньше рассказала. (Julia Morozova)


Первая менструация запомнилась тем, что мамаша так и не удосужилась меня посвятить в то, что это. (Vika Ditman)


Я была в школе в белых брюках. Но сильно не успела протечь, рванула домой. Мне было уже 16 лет, я уже все знала, не испугалась. (Oxana Krasnikova)


Самое отвратительное, мы, девочки, ржали над девочками, у которых на физре слетала прокладка размером со слона. И физручка заставляла делать подъем таза и не освобождала от физры во время месячных. Глумилась и наоборот, жестила с девочками. (Irusja Gia)


Было неловко и непонятно, мама просто сказала взять прокладку в ванной. (Дарья Филевская)


Несколько недель до 16-летия. Врач сказала, что поздно и что, мол, если в 16 не будет, то надо лечить, но обошлось. Я была готова и, к счастью, жила в стране с нормальными прокладками. У меня почти не было никогда никаких симптомов, разве что раздражало, что с наступлением месячных я стала гораздо более чувствительной и глаза на мокром месте могут стать из за грустного фильма. Зато одновременно с этим я вдруг начала быстро расти (на целых 15 см за полгода) и стала самой высокой в классе, а заодно и почти самой сильной. (Esther Stacey Bolotin)


Добрая и хорошая Мама предупредила, что однажды из писи потечет кровь. И что и как с этим делать. Все спокойно. Спасибо. (Anna Danyliak)


У меня первая менструация случилась в 12 лет 23 февраля. Помню ярко-салатовые трусы, а на них синяя груша нарисована. Особых эмоций у меня это не вызвало, начались и начались, все понятно. Но я пришла домой после школы, собака наша что-то набедокурила, но прежде чем за ней убирать, я, соответственно, пошла в душ и стирать трусы. В этот момент пришла мама и начала на меня кричать за то, что я ничего не убираю. Когда я объяснила, она растерялась и извинилась. В первый раз все-таки. Событие вроде как. У меня осталось противное чувство одиночности, неразделенности и чего-то острого, застрявшего в душе. Потому что я видела, как у моей лучшей подруги в день ее первой менструации мама, узнав, обняла ее, поздравила и что-то шептала на ухо, гладя по голове (я была у них в гостях). Это было очень трогательно. А у меня не было трогательно. Было как будто бы несправедливо. И в этом «событии» я осталась одна. (Елизавета Редкина)


Первая меструация началась в 13 лет. Я ожидала этого, ничего родителям не сказала. Но до того никак не могла взять в толк, почему нельзя сдержаться и пойти просто «отлить» то, что должно выйти. Точно так же почему-то рассудила, что во сне течь ничего не будет, и спокойно легла спать без прокладки. Утром проснулась в перепачканной постели, и тут уже пришлось признаться родителям, так как застирать конспиративно было практически невозможно. Мама скрупулезно следила за регулярностью моего цикла, меня это бесило, и я скрывала свой мусор в отдельном мешке, который выносила втихаря сама. Когда мама узнала о начале моих менструаций, то торжественно выдала мне заранее приготовленные темно-синие спортивные трусы из хлопка, с маленькой пуговичкой, пришитой внутри внизу по центру. К ней на ниточной петельке прикреплялся язычок из клеенки. Такой самодельный агрегат советской смекалки. Дело было в 1982 году. Я им не пользовалась. Все сползало и протекало. Из школы я всегда возвращалась протекшей, в критические дни было страшно встать с пятном на юбке. Это был предмет постоянного стресса. Подкладок тогда не существовало, просто куски ваты. В школе в туалетах не было отдельных кабинок, где за дверью можно было бы спокойно уединиться. Приходилось просить подруг стоять на дверях и никого не пускать, либо конспиративно пробираться в учительский туалет, единственный, где была щеколда. (Анонимно)


За два месяца до 13 лет. Летом я ездила в лагерь, и мама меня научила и предупредила, что это может начаться в любой момент, вот старая простынь, мы ее сейчас нарежем и сделаем прокладки, возьмешь с собой. Но пришли они не в лагере, а сразу по приезде домой. Но я все равно удивилась и не поняла сразу, что это оно. Дома был только дедушка, бывалый отец четырех дочерей, он мне все и разъяснил. (Maya Menon)


За пару месяцев до 11. Долго была единственная в классе, которой «сегодня нельзя» на физру. Доставали с вопросами все, кто только мог. (Sv Bo)


Мне папа про менструацию объяснил и прокладки купил, маме было неловко говорить об этом. Папа целый праздник устроил. Мне было 14, я прямо гордилась. (Ekaterina Germanovich)


Мама объяснила мне, когда мне было 10 лет (так у нее началось, а у меня в итоге в 12), мама меня купала… Сказала, что когда начинаются месячные — это важный момент жизни, и я должна гордиться, что я женщина, и не бояться и не стесняться. Я помню этот момент как посвящение и причастие. А когда в 12 началось — папа был дома, я бегала и орала радостно, а он был смущен. (Lena Oded)


Мне было 12, и мама с бабушкой неведомо почему решили, что поговорят со мной о менструации в 13. Я проснулась, увидела испачканные трусы и в ужасе спрятала их под подушку, решив, что смертельно больна. Потом мама и бабушка на протяжении многих лет спорили, кто первый нашел эти трусы. Лучше бы спорили, кто первый расскажет мне о месячных. (Nadezhda Kolobaeva)


Мне очень повезло с половым воспитанием в семье. Месячные пришли в 10 лет. Очень буднично, как сейчас помню, 27 сентября, утром. Мама меня поздравила с новым этапом. Выдала средства и еще раз объяснила, что делать. Это большое счастье вот так! Неадекват встречала именно со стороны мужчин на менструации, но сразу усвоила, что от таких бежать надо. Это как за насморк извиняться. (Katerina Angel)


Меня мама заранее подготовила — подарила книжку «Девочка. Девушка. Женщина». Сама нужных слов не нашла, но хоть так позаботились о том, чтобы у меня не было шока, как у нее. Ей бабушка своевременно не дала информацию, и мама, девчонкой обнаруживши кровь, была в ужасе и панике — перебирала в уме, не падала ли где, как маме объяснить, что что-то случилось… (Александра Буторова)


Я знала, но они начались в школе и сразу как из ведра. Но никто не дразнил из одноклассников, просто ушла с уроков. Пока дошла до дома, до колен все в крови было. Бесило, что мама сказала, что вот ей хватает маленького ватного тампона, а я всю жизнь сплю с урологическими прокладками, потому что другие просто протекают. Тряпочки складывать и стирать правильно меня учила мама подруги вроде, или старшая сестра. Лайфхаки всякие, помню, по подругам собирала. (Наталья Конева)


Я была в 6 классе. Помню, к нам в школу пришли какие-то девушки, принесли рекламные проспекты популярных тампонов и наборы для девочек. Дневник цикла, коробочка с тремя тампонами, ежедневка. На классный час оставили девочек из параллели, мальчиков отпустили домой. Девушки рисовали на доске мелом матку, рассказывали про процесс. Раздали наборы. Менархе случилось три года спустя. Мне было 14. Я была на занятиях в художественной школе, почувствовала резкую боль внизу живота, отправилась в туалет. Белье в крови, все понятно. Классного бесплатного промонабора, конечно же, под рукой не оказалось. И я пошла в аптеку. И потратила свои обеденные деньги на абсолютно не подходящие мне прокладки. Они ощущались как гигантский подгузник и торчали из белья спереди и сзади. Ну, они функцию свою выполняли, поэтому я тогда решила, что так и должно быть. А счастливые пляшущие женщины в рекламе этих самых прокладок, в белых почти прозрачных штанах, скорее всего счастливы, что все закончилось. Вечером сообщила маме, что начались месячные. Не было ощущения особенности момента. Никто в семье не пытался со мной поговорить про пестики и тычинки или про устройство моего тела. Живот болел. Про то, что прокладки и тампоны бывают разные, я узнала от подруги спустя где-то пару месяцев. (Svetlana Shlyamina)


Я сначала от подружек узнала про месячные и думала, что это происходит раз в жизни. Позже я долго не могла поверить, что это каждый месяц и всю жизнь. Как так природа может издеваться над женщиной? Никогда не обсуждала это с родителями. У нас не было доверительных отношений. Мучалась тряпками и ватой, пока в 90-е не появились одноразовые прокладки. Их продавали поштучно. (Ivanna Laska)


Мы летели на самолете в Болгарию. Самый первый раз за границу. Родом я из Красноярска, и полет этот мы ждали, как манну небесную. Когда мы были в небе, у меня резко заболел живот, я пошла в туалет, пописала, встала и увидела полный унитаз крови. Я испугалась, хотя мама к тому моменту мне уже рассказала про месячные, но увидеть это все своими глазами было жутковато. Я вернулась на свое сиденье, поведала маме, что только что произошло, она дала мне какой-то огромный кусок ваты. А потом, уже в Болгарии, мы купили прокладки, а еще мама научила меня, что культурные девочки их оборачивают в бумажку и только потом выкидывают. (Ирина Якобсон)


Мне было 13, это был 1993 год, и я понятия не имела, что такое месячные. Мама до сих пор утверждает, что я должна была все знать, ведь она давала мне вырезки из статей, но я могу поклясться, что там была только информация про роды. В школе у меня ужасно заболел живот. Так он не болел никогда в жизни, я не могла даже сидеть, и меня отпустили домой. Я еле дошла до дома, пошла в туалет и обнаружила, что у меня все трусы в крови. Господи, как же я орала! Буквально визжала от ужаса. На мои крики прибежала бабушка, но от нее было мало толку: она всплеснула руками и повторяла: «Ну вот, наконец-то!» — или что-то в этом роде. И тоже мне ничего не объяснила, не дала прокладки, ничего. Помню, я с ужасной болью в животе сменила трусы (при этом мне не пришло в голову что-то в них подложить, я была уверена, что это вот прямо сейчас пройдет) и легла на родительскую кровать, загнувшись. В обед пришла мама. Узнала, что у меня болит живот. И НИЧЕГО! Я стирала и меняла трусы, не понимая, что происходит, я была в такой панике. Смутно помню, что толкала в трусы туалетную бумагу, ничего больше мне, наверное, в голову не пришло! Так прошел весь день. На следующий день мы должны были ехать с родственниками за город, на природу, там у нас был небольшой домик. Я постоянно бегала в дом и меняла трусы. А потом мы поехали кататься на лодке, и я сидела и понимала, что из меня течет кровь, протекая через купальные трусы, а вокруг мужчины и другие женщины, и это было просто ужасно, ужасно! Когда мы подплыли к берегу, я закрывалась как могла, все пошли купаться, а я вжалась в плед и сидела. Подошла мама и спросила: «Почему ты мне не сказала, что у тебя начались месячные?» Я очень удивилась и спросила: «А что это?» Она говорит, мол, я давала тебе читать про это… А потом были годы мучений с импровизированными прокладками. Не знаю, продавались ли тогда обычные прокладки, пользовалась ли ими мама, но мне она давала старые тряпки, которые я сворачивала слоями, иногда прокладывая между ними пакетик, чтобы не протекло в трусы. Иногда этот огромный валик приходилось подкалывать булавками к трусам, и порой эти булавки отстегивались — конечно, в самое неподходящее время, на уроке. Я ночами в те годы не спала, мне было некомфортно и противно, мутило от вида крови (хотя в целом я вид крови переношу ровно), я постоянно бегала мыться. Счастье наступило, когда я смогла покупать себе сама тампоны и прокладки, но до сих пор я ненавижу это в себе — эти ужасные месячные, когда меня выворачивает просто от самого факта их скорого прихода, и до сих пор так же часто бегаю мыться, а скорее отмываться. НЕНАВИЖУ! (Анонимно)


Мне повезло, в 13,5 лет имеешь представление от старших подруг, всегда болезненно и тошно, мне уже 43, дочери 11, обсудили в 10, пока ждем, отношение как к естественному физиологическому процессу. (Ирина Камнева)


Мама мне лет с восьми подкидывала какие-то статьи на эту тему. Книжек тогда не было, были статьи в газете «Семья» — там целую детскую секспросветэнцеклопедию печатали, несколько томов. И были и другие статьи про половое созревание. Я толком ничего не поняла все равно. Я вообще была какая-то оторванная от реальности девочка. Но общие принципы представляла. Первая менструация началась, когда мне было 13, и ночью — утром проснулась я вся в крови. Прибежала к родителям. Мама выдала мне какие-то дурацкие прокладки — самые дешевые, какие только возможно. По задумке производителя вообще без клея — мама велела мазать их клеющим карандашом и так приклеивать к белью. Папа, который при этом присутствовал, стал меня поздравлять, а мне было стыдно. Я вообще всего этого очень стыдилась. Не очень понятно, от чего. И еще года два мы использовали эти самые дешевые и неудобные прокладки. Денег, наверное, не было. Потому что это были 1993-95 года, и нормальные прокладки уже были в продаже. (Мара Днестровская)


Мне было 13 лет, 2000 год, ноябрь. Помню, что день был отвратительный и сложный — какие-то проблемы в школе, потом надо было ехать к репетитору, еще у сестры в школе кто-то украл ключи (но домой мы попали, нас возила мама, я просто запомнила), да и ноябрь я ненавидела тогда. Что такое месячные, я знала и даже ждала — у части подруг и девочек из класса они уже были, я дико завидовала и хотела тоже (потом думала, что лучше б их вообще не было). Откуда знала — не помню точно, зато помню, как в школе за какое-то время до учительница биологии собрала всех девочек, нам рассказали про менструацию и раздали брошюрки Always — в них тоже было про месячные и прокладка в подарок. (Евгения Вишневская)


Месячные пришли рано, в 10 лет. Как ни странно, я была в курсе, что это — Мама все рассказала. Но я помню некую философскую дилемму, которая посетила меня: вот я хочу поднять руку и поднимаю ее, хочу поднять ногу и поднимаю, — но я не хочу, чтобы из меня текла кровь! Не хочу! А она течет. То есть я уже не отвечаю за свое тело. Потом так же я относилась к беременности. Я не хочу беременеть — но это уже случилось. Сам по себе процесс выделения крови не был сильно дискомфортный. Боли не было. Но я начала пользоваться тем, что кровь идет. Врала учителям и родителям, что болит живот. Они оставляли меня в покое — и я могла не идти на физру или не убирать квартиру. Про это можно долго говорить — но для меня месячные напрямую связаны с женским взрослением, с беременностями, с первым сексом. Я не хотела взрослеть как женщина. Не хотела, чтобы у меня росла грудь, росли волосы на лобке, не хотела внимания мужчин. Тем более секса. Все пришло, когда я была к этому не готова, принесло много боли и страданий, от которых я, наверное, не избавлюсь никогда. Месячные сами по себе — всего лишь физиологический процесс, как кашель или что-то вроде этого. Мелочь — не более. Но то, что после прихода месячных женщина может забеременеть, стать мамой — это отдельная история, которая требует, наверное, отдельного поста. Да, пользовались тогда тряпочками, прокладки были большой редкостью. Тряпочки стирали, гладили, сушили и снова пользовались. Я не понимала, зачем тряпочки стирать? И выбрасывала как туалетную бумагу после использования. Сама догадалась, что тряпочки надо завернуть в салфетку, чтобы не было видно кровавых пятен. Помню, когда поступала в универ, жила на квартире у старушки. Она думала, что я прокладки выкидываю в унитаз. Их же не видно в ведре. Я тогда достала прокладку из мусорного ведра, развернула бумажку и показала — я прокладки заворачиваю в газетку, во что угодно, только чтобы не видно было пятен. Бабушка была в шоке от моей чистоплотности, а я эту бабушку возненавидела и ушла в общагу жить… но это, как говорится, «совсем другая история». (Наталия Янковская)


Совершенно не помню свои первые месячные. Пошли и пошли. Мне было 11, кажется, тогда. Мама мне давала читать на протяжении нескольких лет до этого соответствующие моему возрасту статьи (она так говорит, я этого тоже не помню), и еще я очень любила изучать энциклопедии, в том числе медицинскую. Так что шока точно не было. Помню только, что переживала — у подруги уже пошли, а у меня нет. Ну и очень не любила прокладки. Они мне всегда казались дико неудобными, словно подгузник. Хотя так-то выбирала всегда ровно такого размера, какого нужно было на тот момент. После первого секса с радостью перешла на тампоны. (Алина Десятниченко)


Удивительно, но многим из нас про этот взрослый физиологический переход объяснили папы. И мне тоже. Мама слишком нервничала, чтобы внятно все рассказать мне. Спасибо им за это. Для девочек очень важна забота и любовь отцов. Тогда во многом они будут счастливы. (лина Хитова)


Это правда забавная история, потому что месячные начались у меня в 13 (1999 год) в тот день, когда месячные начались в сериале «Беверли-Хиллз 90210», который я запойно смотрела. Там была какая-то младшая родственница Дилана, которую, бедняжку накрыло, как и меня. Но с ней таскалась Бренда всю серию. Такой поучительный сюжет: «Менструация бывает у всех, это нормально, не бойтесь и помогите младшим это принять». Со мной никто не таскался, я взяла у мамы прокладки и ждала ее с работы печально. Я вроде все знала, но все же масштаб боли меня удивил. А за несколько лет до этого, когда я поняла, что месячные — это не «когда у девочки во время полового созревания появляется кровь», а напротив, «когда у женщины всю жизнь пять дней в месяц все больно, плохо, неудобно и ужасно», ревела несколько часов подряд от горького осознания того, что женщина — это я. (Marina Ortenberg)


Мне объяснила тетя. Мы спали в деревне вместе в одной постели, мне было лет 8-9. Но расслышала «Инструации». Так и называла про себя. Потом, на мое счастье, должен был родиться братик, и мама никогда не прятала от меня книжку про физиологию. Мне уже было 10,5, и там-то я поднабралась информации. С мамой не говорила, и они с бабушкой очень обиделись, что я скрыла про первый раз. Причин не было, просто такой характер. Гордилась собой, конечно. Но было ужасно неудобно изыскивать тряпочки и марлечки втайне от всех. Год 1981. Кстати, та мамина книжка мне очень помогла. Я потом была почти спецом. И уже потом, когда мне было 13-14, были девочки, которые, сами имея месячные, пороли полную чушь и доказывали мне что-то, что в принципе не может быть. Надеюсь, теперь они знают, что были неправы. (Tatyana Rozenfeld)


Мне было где-то 13, но помню, когда это наступило — шока и ужаса не было. Мама уже до этого успела все рассказать и сказать, что такое бывает. И после, уже во взрослом возрасте, все мужчины адекватно реагировали на эту особенность женского тела и никому не приходилось объяснять. Но после таких историй опять понимаю, что мне крупно повезло с окружением. (Nika Zhukova)


Запомнилось стыдом, желанием скрыть, отрицанием. Полгода никто не знал. Мерзкие ощущения. Средств гигиены в конце 80-х не было практически. Постоянный страх протечек. И возмущение, что с этим жить. Отпустило после 30 лет только. (Гульнара Воронова)


Была зимой на даче у подруги. С нами был ее папа. У нее уже были, поэтому когда я увидела, сказала ей, она очень обрадовалась, пошла срочно отправила папу в магазин, наказала ему найти модные, с крылышками. Я запомнила навсегда, как она научила меня клеить прокладку с крылышками: сначала отклеить полоску от самой прокладки, наклеить, а потом уже крылышки отклеивать. (Elena Mordmillovich)


Мне было 12. Мама собирала меня в пионерский лагерь и положила в чемодан: темные трусы, резиновый пояс, огромную упаковку толстых прокладок (где взяла — не знаю, это были 80-е), и рассказала мне, зачем все это. Голос у мамы был трагический, и меня это напугало. Набор пролежал в чемодане всю смену, менструация началась когда-то потом и не помню как. Года через два я нашла в шкафу запрятанную брошюру о половом созревании с каким-то стремным названием, читала ее и перечитывала, как запрещенную, пряча на то же место, где и взяла, чтобы мама не заметила. Но каким-то образом я понимала, что мама ее мне купила, почему не отдала — не знаю. (Svetlana Dorogina)


Мои первые месячные не запомнились ничем, кроме того, что в следующие несколько лет мне стоило большого труда объяснить взрослым, как это так, и доказать, что я не вру. У меня менструация началась в 8 лет, после первого класса. И это навсегда лишило меня стыдливости: я регулярно спускала штаны, доказывая, что не вру. Только взрослым: физрук, завуч, медсестра и т.п. Дети верили сразу. А вот в моей практике ученица приходила ко мне умирать: «Можно я у вас тут помру, а вы потом маме скажете?» 12 лет, и не надо осуждать, там мама тяжелый инвалид, бабушке 80, больше родственников нет. А вот что в школах нет секспросвета и нормальной физиологии — это беда… (Татьяна Колесникова)


Начались в китайском поезде. Мне было 13. Заметила учительница, дала прокладку. Но потом никто не спросил, как дела, как себя чувствую, есть ли у меня прокладки? Их пришлось добывать в китайской аптеке у двух мужчин-фармацевтов без знания языка. Справились, только когда из подсобки вышла девушка. А мужчины почему-то очень смеялись, когда она перевела запрос. (Тамара Васецкая)


Первые месячные я не помню. Была в курсе процесса из какой-то детской энциклопедии, купленной мамой. Наверное, она и рассказала о гигиене, когда начались. Помню вату с бинтами, но не долго. Это было ужасно, всегда протекала. Потом дешевые прокладки. Главная проблема была с болями. Где-то лет до 18 я просто умирала первые два дня. Адская боль, расстройство желудка, рвота фонтаном. Но мама никогда не давала мне таблеток. Тупо не верила, что может ТАК сильно болеть. У нее таких проблем никогда не было. Ни о каких пропусках школы и речи не шло. Как-то на уроке химии мне стало совсем плохо. Видимо, сидела сине-зеленая. Учительница подошла и спросила, в чем проблема. Тут же отпустила с урока и отправила к медсестре, чтобы та разрешила пойти домой совсем. По дороге я заблевала буквально весь женский туалет, просто не успела добежать. Медсестра скорчила постную рожу, дала, кажется, анальгин и отправила обратно на уроки. Типа все терпят, и ты терпи. В конце следующей перемены та учительница химии увидела, как я захожу в другой класс. Пришла, забрала меня с чужого урока, спросила — мне ли было плохо в туалете, пошла со мной к медсестре и долго на нее орала. С тех пор проблем с уходом из школы в экстренном случае не было. А нормально все переносить стала, когда появились деньги на самостоятельную покупку обезболивающих в аптеке. А еще очень бесили эфемизмы. Все родственники женского пола никогда не говорили месячные или менструация, а «эти дни». До сих пор хихикают от нормальных слов в свои пенсионные годы. (Ольга Павлова)


Моя история нетипичная и грустная. В 13 лет у меня началась анорексия — не из-за стремления похудеть, а из-за проблем с ЖКТ, которые, как мне казалось, нужно лечить уменьшением порций. Затем к этому прибавились занятия спортом, так что я постепенно худела, и месячные все никак не приходили. Мы с мамой все надеялись, что еще придут, к гинекологу идти не хотелось. Но после окончания школы, когда я уже очень исхудала, а месячных не было, мы все же пришли к гинекологу-эндокринологу. Та прописала мне заместительную гормональную терапию (ЗГТ) в виде комбинированных таблеток с аналогами эстрадиола и прогестерона, которые обычно принимают женщины в менопаузе. (Не путать с КОК!) На них у меня начались кровотечения отмены, что я и посчитала началом месячных, не понимая тогда фундаментальной разницы (ни о какой овуляции речь там не шла, да и яичники и матка сильно уменьшились из-за катастрофической нехватки эстрадиола). Теперь я знаю, что в лечении следовало делать акцент не на ЗГТ, а на комплексное лечение анорексии командой из психотерапевта (специализирующегося на расстройствах пищевого поведения), диетолога и гинеколога-эндокринолога. Если бы такая грамотная команда помогла мне убрать вредные психологическе установки и восстановить не только массу тела, но и нормальное пищевое поведение, то ЗГТ можно было бы отменить через полгода, максимум год, и менструальный цикл бы начался. Но то был 2003 год, лечить анорексию тогда по-хорошему никто не умел, так что я оставалась в состоянии дефицита энергии, страха перед едой и на ЗГТ целых семь лет, пока сама не решила их отменить. Хотя формально я восстановила приемлемый вес в 2008 году, полное излечение от анорексии произошло лишь этим летом, как ни странно, во время локдауна. Первые собственные месячные, то есть первый настоящий овуляторный цикл случился у меня внезапно летом 2017 года, когда мне только исполнился 31 год. Я обрадовалась и решила, что теперь я полностью выздоровела и все будет хорошо. Но через полгода пробежки натощак, неправильные тренировки в спортзале и контроль порций привели к прекращению месячных. Снова восстановить их удалось лишь в июле 2020, после 34-летия. Тогда же я вместе с гинекологом-эндокринологом написала статью о том заболевании, которое у меня и было. В итоге на лечение аменореи у меня ушло 20 (!) лет. Из-за всей этой истории у меня почти остеопороз, но надеюсь, что после нескольких циклов плотность костей улучшится. Менструальный цикл — это далеко не только про «там внизу». Если у меня будет дочь, я расскажу ей все о менструальном цикле и гормонах, в него вовлеченных, а также о важности спокойного отношения к еде. (Юлия)


…Лето 1988 года, мне 13, все женщины семьи — на даче, я одна в городе оставалась, так как мы в школе «отрабатывали». Думаю, многие помнят такую «практику» — таскать стулья и парты из кабинета в кабинет, отмывать классы после ремонта, собирать мусор на пришкольной территории. В один из таких дней в моей квартире одни мужики собрались: дед и мои дядьки. Они затарились разливным пивком и стали собирать новую мебель, которую нам накануне привезли из магазина. Помню, бегу я домой, понимая, что да! Это ОНИ! МЕСЯЧНЫЕ! Я читала про ЭТО! По ноге стекает кровь, я рву лопухи, траву, вытираю ногу и думаю: вот примчусь домой, сразу разрежу свою старую фланелевую ночнушку и сделаю толстую прокладку. Прибегаю: дома толпа мужчин, пахнет пивом, куревом, все галдят, кругом инструменты, коробки, какие-то доски, — ни уединиться, ни попросить выйти… Плакала в ванной — чувствовала себя довольно беспомощной, а дядьки-родственники стучали в ванную и ржали: «Нашла время мыться, иди вон лучше помогай!» За неимением лучшего варианта я разорвала маленькое полотенце, соорудив себе подобие прокладки… Потом считала минуты — мечтала, когда все мужчины уйдут, а они всë не уходили.
Главной задачей было сделать так, чтобы мужчины ничего не поняли, не узнали, не догадались и не высмеяли… (Анонимно)


Я росла с отцом, и если бы не подруга, у которой менструация началась раньше, вообще бы не поняла, что происходит. Менструация началась в школе, я ушла домой, как учила подруга, разрезала старую простыню на тряпочки. Она советовала заколоть их булавкой, но мне стало страшно. Менструация была сильная, поэтому я сделала «бутерброд» — тряпочка, трусы, тряпочка, трусы. Так и ходила. 1977 год. (Татьяна Павлова)


Ничем особенным не запомнилась. Мои родители — врачи, так что любой физиологический процесс в организме для меня был естественным, будничным. Помню только, что мне было уже 14, и было очевидно, что родители немного волновались, — у младшей сестры уже давно есть, а у меня все никак. Потому сразу позвонила Маме на работу. Папа следил за наличием нужных средств гигиены и настаивал на приеме обезболивающих, ибо «обиду терпи, боль нет»! (Катя Аставина)


Мне было 13, я знала, что это такое, давно, — подруга просветила. Никак я не отреагировала, но маме не сказала, просто не знала, зачем это ей рассказывать, ну и не знала, какими словами… А запомнилось мне вот что: как-то я повела младшего брата к эндокринологу, она посмотрела его и решила заодно осмотреть и меня. Задала несколько вопросов, один из них: «Есть ли менструация?» Я честно ответила, что да, вот уже год где-то. Ну а когда я пришла домой, мама схватила меня за волосы и била затылком о стену с криками : «Почему ты мне не сказала, что у тебя, оказывается, месячные?!» Вот как-то так… Темы, связанные с воспроизведением потомства, родители не поднимали и всегда игнорили. За косметику ругали. (Мухоморра Дурманная)


В 12 лет я ехала в лагерь, и мама рассказала мне про менструацию, мы сделали мешочек прокладок. Их нельзя было показывать папе и брату, даже нечаянно, мельком. Провалялся мешочек среди вещей, ничего не началось. Потом начались менструации у всех подруг, с неудобными случаями на соревнованиях и прочим — а у меня ничего. Меня водили к гинекологу, переживали, как я так. Начались в 16 лет, я вздохнула с облегчением, хотя неудобно это все было. Сейчас прокладки стоят на виду, никаких «прятать». Сына тоже просветила на всякий случай, чтобы знал, как общаться с девушками, если что. (Marianna Bashkirova)


Мне было на тот момент 13, через два месяца должно было исполниться 14. В нашей семье «месячные» было слишком табуированны. И я не знала, что это такое. Но в 13 лет подруга рассказала, от нее и узнала. Помню, я лежала, спала, никак уснуть не могла из-за адских болей низа живота. Маму разбудила два раза, она дала мне таблетки, лучше не стало. К утру, когда брала омовения на Намаз, увидела, что трусики коричневые (кровь высохла), я испугалась, вспомнила, что ночью болел низ живота и подумала, что я обосралась (ахах, простите). Быстренько очистилась, пошла в школу. Вернулась, снова трусики коричневые, я хотела и эти выкинуть, но не понимала, в чем дело. Решила постирать, только потом поняла, что это кровь. На следующий день низ живота болел просто адски. Сестры на меня наорали, что у меня месячные, что мне должно быть стыдно говорить о таком, особенно маме. Позвонила маме и предупредила, что в школу не пойду, мама отнеслась спокойно, но сестры начали разъяренее на меня орать, что у меня ни стыда ни совести, как такая прекрасная и мудрая женщина (наша мама) родила такое беспризорное существо. Вечером маме рассказала, что они меня весь день гнобили, мама их поругала. Сейчас мне 18, до сих пор тема месячных у нас дома табуированна, но мамочка меня слушает, знает, что, где, как у меня болит. Люблю ее. Сестры все те же, даже слово «секс» для них что-то нереально пошлое, нужно зарыть голову в песок. (Амина Мамилова)


2003 год, 7 или 8 класс. Мне 13 лет. Утро, закончился первый урок по биологии. Половина класса уже вышла с портфелями, я спокойно собираю рюкзак.
Одноклассница Вера, что сидела партой сзади, указывает на мой стул с красным пятном. Помню недоумение и легкое смущение. Про месячные что-то слышала. Дотронулась до штанов, убедилась. Была страшно рада, что сосед по парте уже вышел и не видел испачканного стула. Сосед — моя первая любовь. Чем-то вытерла след и быстро собралась домой. Дом в двух шагах от школы. Помню, мама дала мне простыню и ушла в магазин за прокладками. В тот день она, наверное, что-то объясняла. Не помню. До месячных и после особых разговоров не было. Вспоминаю эту историю довольно спокойно. (Анонимно)


Я в 1988 году (в 9 лет) услышала от подруг и начала мучить маму вопросами. К ее чести, мама, смущаясь, но рассказала мне все честно. Что, почему и зачем. Поэтому когда в мои 11 все началось, я даже гордилась. Мои дочери с начальной школы знают особенности своей физиологии, знают о менструациях, поэтому когда у старших начались — для них это не оказалось ничем особенным. Мы еще довольно везучие все в том плане, что никаких особых болей и дискомфорта, за исключением не очень приятных ощущений в первые дни, у нас с девочками нет. Для меня месячные были любимой отмазой от ненавистной физ-ры. А средняя с ними ходит на свое дзюдо, ей нормально. (Мария Молодцова)


Классе в шестом в нашей школе начался предмет «Этика и психология семейной жизни». Однажды нам сказали: «Присутствуют только девочки, мальчики освобождены от урока». Пришла классный руководитель и привела женщину-доктора из поликлиники, которую мы слушали потом, открыв рот. И записывали еще, потому что было много практичных советов. Нам объяснили, что это такое, зачем, что это очень хорошо, что это важная инициация для женщины, и несмотря на то, что мы несовершеннолетние — это первая наша в жизни ответственность и перед своим телом, и перед своими будущими детьми; как происходит зачатие, беременность, роды, как лучше предохраняться в случае, если после менструации был контакт со сверстником и незапланированная беременность нежелательна. Куда обращаться и что делать, если к контакту склоняет совершеннолетний. Все в довольно скромном научном стиле излагалось, но очень емко. Мы вышли под впечатлением. Теперь у всех девочек в классе была своя тайна, мы сбивались в стайки и шушукались, чтобы переварить услышанное, оказалось, у нескольких девочек менструация уже была, причем самая ранняя в 9 лет. Я пришла и рассказала маме. Мама сказала «Фуф, и слава богу, а то я не знала, как лучше тебе все это объяснить». Но был и инцидент. Папа одной девочки, дремучий невежественный человек и садист, кстати, жена с дочерью потом ушли от него из-за побоев, примчался в школу и стал орать, что школа превратилась в бордель и обитель разврата. Но директриса наша была железная леди, быстро его на место поставила. У меня же у самой они начались поздно. В 14. Я морально к ним была готова, а практически, как оказалось, нет. Самый пик моей спортивной карьеры — и тут бац, не пойми что по 3-4 дня с организмом происходит, да еще так больно и очень нервно, все тренировки, все планы насмарку. Часто психовала и ревела из-за этого первые два года. Потом привыкла. Я вот сейчас думаю, что ведь благодаря этой дерзкой инициативе нашей классной руководительницы, которую мы очень любили и которой доверяли, ни одна девочка из нашего класса до самого окончания школы не забеременела незапланированно и не сделала аборт. Все у всех произошло уже после 18 и уже в браке или в крепкой паре. Ранняя прививка здравым смыслом пошла нам всем на пользу. И заметьте, речь о провинциальной школе на Севере в середине 90-х, а не о Москве или Питере. (Тося Ковригина)


Первая менструация запомнилась мне ужасом. С одной стороны, мама успела поговорить со мной об этом за некоторое время, не помню почему вдруг (она не склонна была к подобным беседам). Наверное, потому, что грудь стала расти, и стало понятно, что пора. Мне было лет 11-12. Она мне вкратце объяснила теорию и показала, как делать «прокладку» из ваты и марли. Но пример этот был не в натуральную величину, а размером типа шарика для пинг-понга. И вот все случилось, но я вроде подготовилась, сижу в классе на уроке и вдруг понимаю, что из меня выливается полведра (по ощущениям это до сих пор часто так), которым, конечно, этот мой пингпонговый шарик никак не поможет. Помню только, что в ужасе вылетаю из класса, куда оттуда рванула, не знаю. Но современные прокладки и тампоны — это то, за что я бесконечно благодарна современной цивилизации. Боюсь даже думать о том, как женщины, особенно с обильными кровотечениями, справлялись раньше. Даже и с этими ватно-марлевыми самодельными «прокладками» было фигово очень, все же протекает, пачкается и белье, и одежда. А я еще застала момент, когда ваты не было, случился дефицит, и приходилось пользовать всякие запасенные для этого тряпки. Которые, во-первых, тоже толком ничего не держали, во-вторых, засыхая, становились жесткими, а еще они же были многоразовые, их нужно было как-то потом постирать (ни стиральных машин в большинстве, ни ариэлев с ванишами). Поэтому вида они были, конечно, соответствующего, цвета такого серо-буро-без-малинового. Но, кстати, до сих пор, даже с современными всеми этими средствами могут случиться казусы: чуть зазеваешься — и все, под тобой лужа/пятно, все грязное, и хорошо, если это касается только твоей одежды и никто не заметил. Как в том анекдоте: «Сидит и кашлянуть боится». Смешно, но это реально условный рефлекс — подскакивать, если чихнула-кашлянула сидя во время месячных. И очень смешной момент. Сначала начала расти грудь и стала ярко ощущаться чувственность (хотя, последняя, конечно, есть всегда — с детства ощущения «потрогать там» были очень яркие). Как раз в этот момент я вдруг открыла для себя прелести мастурбации при помощи душа (процесс принятия душа стал занимать 1,5-2 часа — благословенны времена, когда не было счетчиков на воду). А вскоре после этого и пришла первая менструация. И я реально решила, что вот этот вот ужас — это расплата за такое удовольствие (ага, с образованием в этой области тогда было совсем плохо. Да и сейчас не факт, что 11-летнему ребенку кто-то сообразит рассказать про мастурбацию и тому подобные штуки). Еще один смешной момент: как сама менструация воспринимается ужасом, так и ее отсутствие, по крайней мере в определенном возрасте, — тоже. Малоприятная, в общем, такая тема, угу. (Анонимно)


У меня месячные начались не рано, лет в 14, так что морально я была готова. Но живот очень болел, помню. Ну и протекла прямо в школе в один из первых разов. А еще помню, как мымра-физручка орала, что олимпийские чемпионки тренируются, невзирая на всякую такую ерунду. Казалось бы, разница между олимпиадой и уроком в обычной школе всем очевидна, но оказалось — нет. Я ее вопли проигнорировала — так было фигово, что на нее реагировать сил уже не было. Но поскольку та не отставала, то перед очередными такими «лыжами» пошла в поликлинику и пожаловалась даме-гинекологу и на свое состояние, и на физручку. Та пришла в ужас, позвонила прямо при мне в школу и устроила им разнос за то, что девочек принуждают заниматься физкультурой в эти дни вне зависимости от их состояния. (Nika Bedrossian)


Никаких особенных впечатлений ни для меня, ни для дочери. Из-за болезненности и дискомфорта дочка пропускает школу, считаю это нормальным. (Бася Роджер)


Мне 13. Лето, жара, настроение отвратительное, рано встала. Я еду в вонючем старом пазике — автобусы такие ходили между районами, на турбазу, где моя мама работает медиком. 70-е годы, платья тогда носили короткие, чуть трусы только прикрывали. Сижу у окна в конце автобуса, там еще печка жарит. Чувствую сырость подо мной. Я сообразила, у некоторых девочек уже шли. Когда приехали к переправе, я подождала, пока все выйдут из автобуса, все же знакомые, вытерла сиденье носовым платком, оказался в кармашке моего ситцевого платья. Водитель, тоже знакомый дядька, автобус турбазовский, поворчал на меня: чего, мол, застряла-то? Не помню, как доехала, старалась позади всех и на паром грузиться, и выходить на берег. Платье еще у меня какое-то с красными цветочками было, ситцевое, не заметно должно быть, думаю. Маме сказала. Она не ждала, думала, рано еще, грудь-то у меня чуть-чуть только начала проявляться. А у мамы у самой поздно пришли — она потом рассказывала, чуть ли не в 16. Вот она и не спешила со мной об этом говорить, да и вообще, это по тем временам тема такая была табуированная. Как будто и нет ничего, ни секса, ни менструаций. Прокладок тоже не было. Выдала мне моя мама-фельдшерица ваты, бинтов, накрутила я прокладок целый пакет и всю ночь не спала, меняла их каждый час, боялась постель испачкать. Что ж за наказание-то такое! — думала. Турбаза на берегу Волги, купаться нельзя, сижу на берегу, не раздеваясь, мужики-строители, молодые, веселые. «Что это ты, Наташка, сидишь, не купаешься сегодня?» Хвать меня один, озорной, сграбастал, и в воду потащил. Ноги задраны. Я отбиваюсь, платье-то короткое, вдруг там видно? и слезы у меня на глазах, чуть не укусила его. Он ошалел, испугался, поставил меня в мелкой воде. (Наташа Слюсарь)


Хорошая тема. Очень важно узнать девочке в нужное время. Я запомнила день и год потому, что именно тогда началась война Израиля с Палестиной. (Ольга Соболева)


Было мне 13, накануне в школе случился урок просвещения, а буквально через пару дней — здравствуйте. Смешно (нет), что к этому моменту у большей половины класса месячные были вовсю, только я и еще пара девчонок оставались «неохваченными».
Самое гадкое, что никаких средств гигиены не было, только уродские самодельные конструкции из ваты и бинтов. Протекающие. (Irene Melnykova)


Я в 7 лет прочла советский шедевр «Гигиена женщины» и оттуда все узнала. Когда началась менструация, я маме так и сообщила. По-моему, мама расстроилась, из чего я заключила, что дело это весьма неприятное. Прокладок тогда еще не было, так что мама показала, где у нас лежит разорванная на куски старая простынь, из которой складывались многослойные прямоугольники и укладывались в трусы. Потом они руками отстирывались от крови, сушились и складывались до следующей менструации. И так год за годом. Мама сказала, что это событие и надо сказать папе. Папа от души посочувствовал. Теперь у меня самой две дочери и я не понимаю, откуда берутся девочки, не знающие о менструации. Малыши ходят за мамой как хвостики, это уже всесторонне обсуждено и обшучено. Они видят кровь и прокладки, играют прокладками и, как только научаются говорить, начинают спрашивать, что это и зачем. В три года мои уже точно знали. (Alexandra Budnitski)


Я жила с папой и братом. И вот настал этот день, довольно поздно, в 14 лет. Я все уже понимала, спокойно подошла к папе, он сходил в аптеку… А потом неделю рассказывал всем байку, как он в аптеке пошутил, что ему нужны прокладки для машины, что-то там под капотом прокладывать. У меня самый лучший папа на свете, и это было, наверное, смешно, но никому не пожелаю испытывать то, что я испытывала ту неделю. (Aliya Keshishian)


Мне было 10, я знала о месячных что-то очень смутное, подруга в лагере, которая была старше, показывала утром капельки на простыне. Я не сразу сообразила, что это, когда увидела вечером на трусиках, а на следующий день деваться было некуда — смущенно показала маме: «У меня это». До сих пор помню десяток накрученных прокладок из ваты и марли под матрасом, смущенную маму, которая в темноте рассказывала мне, что с этим делать и куда их нельзя выбрасывать после. Потом уже она принесла книжку «Девочка. Девушка. Женщина». А еще из полотенец б/у нарезали, после стирали — кипятили в кастрюле огромной. Потом, когда появились первые прокладки, еще без крылышек, поняла, как же это было ужасно неудобно! А еще пятнышки на стульях в школе, когда девочки сидели на уроках и не успевали поменять. И до сих пор этот жест — встала и оглянулась, не осталось ли пятна на стуле. Иногда по ночам снятся кошмары, что я протекла и как мне неловко. (Анна Черепнина)


Я помню этот день. Чудесный весенний, я в школе, мне почти 12, и немного прихватило живот, очень странное было ощущение. Я вышла на переменке в туалет и все увидела. Поняла. Мама говорила о том, что такое менструация. Я отпросилась домой, пришла, а у нас гости. Мама занята, позвать ее неудобно, гости же. И в ванной я в сердцах выкрикнула: «Вчера еще была нормальным ребенком, а теперь я не пойми что. Ты во всем виновата, Ева!» Этот крик услышал первым один из гостей, и он же первым все понял — он был священником, дядя Саша, отец Александр. Он вышел к маме на кухню и попросил ее зайти ко мне. Пришла мама, и все наладилось, меня научили, по спинке погладили, дали болеутолящее. И я уснула. До сих пор думаю, что вся эта тема для женского организма немного недодумана, все немного неудобно. Мужчины куда удобнее устроились, как мне кажется. Сколько неудобств, фейлов, смешных и забавных историй связано было с менструацией в подростковые годы, да и позже. (Мария Эксер)


Мне с мамой повезло. Я все знала сильно заранее, лет с 10. И пытливый ум, достойный лучшего применения, ходила за мамой и спрашивала: а если они в день рождения начнутся? Это что-то значит? Это так бывает? Мама улыбалась и говорила: ну начнутся и начнутся, всякое бывает, это нормально! И вот ровнехонько в день двенадцатилетия случилось! Никаких необычных ощущений или переживаний у меня не было, потому что была уверенность, что это нормально! А дочь моя, мной и мамой моей подготовленная заранее, в 14 лет рыдала час, потому что «я слишком молода» и «что им было, осени не дождаться? Как я на озеро пойду?!» Дружно все не пошли на озеро, пережили, теперь вспоминаем и смеемся. (Ольга Ивановская)


Мне было 12 лет и 9 месяцев, 7 класс, 2000 год. Я проснулась от острой боли в животе и увидела, что все в крови. Постель была белая, и это было ужасно. Мне было ко второму уроку и дома я была одна, все застирала, положила себе бумагу во много слоев и ушла в школу. Пришла вся в крови. Я не понимала, что со мной, осознала, что что-то ужасное и, наверное, я умираю. А поэтому маме лучше не говорить — стыдно, будут ругать, и расстраивать ее я не хотела. Когда через пару дней все прошло, я очень радовалась, думала, что это ужасная болезнь и я выздоровела. Но через месяц все повторилось, и тут мама увидела следы. Она мне ничего не объяснила, только дала прокладки и сказала ими пользоваться, и что все пройдет за 3-4 дня. Никакого полового воспитания или элементарного ответа на вопрос, что это или зачем — мне никто не дал. Про цикл, что нужно его отмечать и как его считать, я узнала после 20 лет… Боли были ужасные каждый раз, и со временем мне купили спазмолитики, но первый день я всегда была дома, так как были спазмы, скачки давления и потери сознания, к врачу меня, конечно же, тоже никто не водил. Тема была стыдная и неудобная. Не понимаю, почему это было так. Во взрослом возрасте я спрашивала маму, почему она так себя повела, она ответила, что я не воспринимала эти разговоры и уходила от них… но я этого не помню и думаю, что этих попыток и не было. К слову, как проходит секс и как выглядит голый мужчина, я узнала в 18 лет, про контрацепцию или устройство половых систем людей — после 18 из интернета… (Анонимно)


Мне было 11. Мы с мамой и с младшей сестрой находились в доме отдыха по случаю весенних школьных каникул. Это было неожиданно очень больно. Рано утром (они почему-то всегда приходят рано утром) я проснулась от страшной боли и не могла понять, что происходит… За полгода до этого я была в пионерском лагере и впервые увидела месячные у девочки по палате. Она мне все объяснила. Но больно ей не было. Она ходила, смеялась, разговаривала, как будто ничего не происходило, только часто вместе со мной бегала в туалет. Боялась, что протекла. А в то утро меня выворачивало наизнанку, почему-то колотило от холода, хотя я лежала под двумя одеялами. Мама отнеслась к этому очень спокойно и даже холодно. Свернула большой платок и дала его мне. Сказала просто лежать и постараться расслабиться. Обезболивающие она категорически отвергала, считая, что нужно просто учиться терпеть. (Мон Делонхшир)


Мне было 14. У всех подружек уже была менструация, а у меня нет. Я ее очень ждала, фиг знает почему. Хотелось быть «взрослой». В общем, все началось на факультативном занятии по английскому. Еле до дома доехала, чудом не протекла. Позвонила подружке, та прибежала ко мне с пакетом сока и тортом: отмечать. Но ни Мама, ни Сестра со мной на эти темы не говорили. Мама, узнав, что начались, научила, как тряпочку сворачивать с ватой. Все в итоге от подруг узнала. Прокладки, слава богу, уже по телеку рекламировали. Думаю, будь я не замыкающей в списке — перепугалась бы насмерть. (Tatiana Ru)


Мне было тупо больно. Все. (Marina Glushenkova)


Меня мама просветила насчет менструаций заранее и сказала, что если буду себя плохо чувствовать, можно не ходить в школу. Когда менструация началась, я себя чувствовала хорошо, но выпросила себе освобождение от школы. (Jelena Raspberry)


Я знала о менструации лет с 11, читала где-то. Родители о таком не разговаривали. Ждала со страхом, и когда в 13 месячные начались, испытала много ужаса и отвращения. Использовала носовые платки, позже на карманные деньги покупала прокладки, выбирая наугад. Никто, кроме меня об этом не знал, годами умудрялась скрывать все, живя в маленькой двушке с мамой и бабушкой, ужасалась мысли, что кто-то увидит или узнает, лет до 20 точно. С вами была рубрика «это мы уже проработали». (Елена Фоер)


Упала в обморок в туалете, вот и все воспоминание. (Ольга Субботина)


Промелькнула мысль: «А как же так? Вроде свеклы не ела». (Eugenia Jeitz)


Мне было почти 12. Когда заметила кровь, начала думать, как это донести маме (что я в курсе, что такое месячные). Мне казалось, это ужасно стыдно, вопросы физиологии дома не обсуждались. Специально подчитала, какие еще симптомы должны быть, типа боли в животе, перепадов настроения (всего этого в первые разы не было). И начала ломать комедию перед мамой. Она все спокойно объяснила, но добавила, что папе о происходящем знать не обязательно. Долгие годы у меня было представление об этом процессе, как о чем-то стыдном. Позже было прям делом чести участвовать в информационной кампании, которая как раз и доносила подросткам, что это нормальная и важная часть жизни. (Olena Severin)


А мне мама вкратце обьяснила, что это связано с деторождением, а потом сообщила, что она беременна. Вскоре родился братик, и у меня так и осталось смутное чувство, что он — мой ребенок, а не мамин. (Alena Limanova)


Мне никто ничего не говорил. Но дома была книга «Справочник акушера-гинеколога», оказавшаяся в моем доступе. (Маргарита Татарченко)


Ничего особенного. Когда мне было 8 лет, я сильно раскапризничилась, было это под Новый год, в связи с этим мама рассказала, что у женщин есть дырочка, из которой раз в месяц выходит жидкость красного цвета. В 11 лет, летним вечером, я пошла справить нужду и увидела на ластовице трусов пятно бурого цвета. Радостная и удивленная, побежала к маме с бабушкой и громко заявила, что я девушка! (Юлия Гаврилова)


Мне было почти 12. Играла во дворе с друзьями, было жарко, думала, ляжки потеют, «вытирала» между ляжками подолом джинсовой юбки (благо польская джинса тогда была ооочень плотная). Зашла домой попить-пописать, поняла, что не пот вытирала, а кровь.. Был сильный шок. Я вообще к этому готова не была. Мама всполошилась, соорудила мне прокладку из ваты. Ничего толком не рассказала. Запомнилась только четко одна ее фраза: «Теперь ты можешь иметь детей». Сейчас понимаю, что меня это очень испугало. А о том, что это такое, как-то из сторонних источников узнала — у подружек постарше. (Ольга Ситникова)


13 лет, я была готова морально лет с девяти — когда мама подсунула несколько выпусков журнала «Семья и школа« где было описано все про женскую половую систему, мужскую и беременность в разделе для детей, я ждала с любопытством этот новый этап в своей жизни. К чему я не была готова — так это к тому, что все это «щастье« будет длиться по 20-30 дней подряд, а врачи будут разводить руками. В первый год мама водила меня в женскую консультацию, где мне ставили ужасно болезненные уколы, чтобы остановить кровотечение, но ничего не помогло, после чего вынесли вердикт, мол, «пройдет после окончания полового созревания«. Так и жила до 20 лет. Минимум — 14 дней, максимум — 40, причем в режиме «льет как из ведра«, по ночам даже супер-длинные-ночные прокладки не помогали (хорошо еще, что я уже не застала эру ваты, хотя и вату я тоже добавляла для усиления эффекта). Бывали дни, когда невозможно было просто выйти из дома, да и вообще из комнаты. Выписывали железо и рекомендовали есть гранаты, потому что анемия. В 20 никакое «половое созревание« не закончилось, просто я собралась замуж, и родственница будущего мужа, узнав о моей «бракованности«, взяла за руку и провела по врачам в медицинском заведении, где работала сама. Там подобрали таблетки, и цикл пришел в норму (стабильным он не стал, но само кровотечение в пределах 7 дней). (Павла Толоконина)


Я была в пионерском лагере. С собой не было никаких средств гигиены. Подложила носовой платок и где-то потеряла его. Потом долго в темноте искала на территории, чтобы никто не увидел (Елена Егорова)


Ничего особенного. Я была младшей в классе, поэтому у всех вокруг уже началось, мне подружки рассказали, как оно, я просто ждала, когда до меня очередь дойдет. Повезло, что в летний лагерь успела съездить безо всех этих танцев с бубном, а то девочкам из моего отряда приходилось непросто, без горячей воды и ежедневного душа. А я приехала домой и очень порадовалась, что началось уже дома, в привычных условиях и с возможностью нормально помыться. (Svetlana Gavrilova)


Запомнилась тем, что у всех давно было, а у меня нет. И мама года три точно ко мне приставала: началось ли? Ответ был: нет, отстань. Меня водили к эндокринологу. Она сказала, что до 16 лет норма. Началось в 9 классе. Мне было 15. (Ирина Гордиенко)


Мне было 14 с половиной, и я была на 100% убеждена, что я дефективная, гермафродит (ко всему у меня всегда были грубые манеры и довольно низкий голос). У всех в классе было! Я одна была «недоразвитая». Научилась мимикрировать: заучила «какие у меня прокладки« и в целом могла довольно бодро поддержать беседу. Когда началось, я обрадовалась и пошла домой. Дома сказала матери на вопрос, че так рано, что живот болит, менстра. Она не расслышала и начала орать на меня, что я, подобно скоту, тяну в рот всякую гадость, поэтому и понос у меня. Я в ответ заорала, что МЕНСТРА У МЕНЯ КРОВЬ. Ну и все. Дома уже испугалась, потому что у моих родственниц по материнской линии боли дикие, натурально выть могли и лежать по три дня. Но то ли мне повезло, то ли фармакология продвинулась далеко вперед, ничего такого не было, Нурофен в рот чашу в вагину и хоть с зал хоть в море. Слава прогрессу (Люська Иванова)


Мне еще десяти не было, со мной никто на эту тему не говорил, мама моя была не готова к моему такому раннему созреванию, и я из того, как она со мной говорила, поняла что со мной что- то неправильное и постыдное. Не могу маму винить, она сама это событие переживала в одиночку, ее мать четыре года сидела в тюрьме, с маминых 12 лет. Вспоминаю то время с ужасом: в аптеке даже ваты не было, мы пользовались старыми мамиными чулками, кипятили их в тазу. Из меня лило как из ведра, чулки эти вонючие не спасали, живот болел жутко. Уверена, что такое «бодрое» начало девичества сформировало у меня кучу последующих гинекологических проблем.(Elena Yakub)


Я не хотела месячных. Думала, что с приходом их, я потеряю свою чистоту. Мне было 11, когда они пришли. Болел живот. Я когда их увидела, то решила, что умираю. Начала кричать. Прибежала мама и ее подруги. Все они женщины модные и обеспеченные. Прокладками пользовались все. Но я скрывала от подруг, что у меня месячные. Думала, что отличаюсь от них. Потому, что они были более субтильного телосложения (Мария Сукач)


Моя мама влепила мне пощечину, как только я сообщила об этом событии. Сказала: так надо! До сих пор не знаю, кому это было надо. Мои эмоции: обида и растерянность. (Марина Довгаль)


Моя история такая: В моей семье не очень было принято половое воспитание. Я как бы знала, что меня ждет, но и особых разговоров тоже не было. Мне было 13 лет, я испугалась и смутилась, потому что не знала, что делать дальше. Маме я боялась сказать, было стыдно и непонятно, какими словами об этом вообще говорить. Целый день я потратила на беспокойство и перебирание слов, с которыми я могу подойти к маме и сказать о том, что у меня началось ЭТО. Мне казалось, что, может быть, все быстро пройдет и я смогу скрыть эту неприятность. На следующий день я проснулась, и ничего не закончилось, скрывать было сложно, одежда пачкалась. Я так ничего и не сказала словами. Просто подошла и показала испачканное белье. Мама как бы между делом сказала «Поздравляю» и дала мне прокладку, скрученную из тряпок. Много лет менструация для меня оставалась очень стыдной историей. (Анонимно)

Понравилась статья? Поделить с друзьями:

Не пропустите также:

  • Мой первый полет на самолете сочинение на французском языке с переводом на русский язык
  • Мой первый полет на самолете на английском сочинение
  • Мой первый мужчина мой папа рассказы
  • Мой первый звонок в школе сочинение
  • Мой первый день на работе сочинение

  • 0 0 голоса
    Рейтинг статьи
    Подписаться
    Уведомить о
    guest

    0 комментариев
    Старые
    Новые Популярные
    Межтекстовые Отзывы
    Посмотреть все комментарии