Молдавская сказка фэт фрумос

Давно ли это было или недавно, о том молчит сказка. Но, верно, очень давно. Великое горе царило тогда на земле. Не всходило поутру солнце, не грело, не светило. Тьма кромешная стояла кругом.

Но прадеды и деды рассказывали, что когда-то тёмная ночь сменялась ясным днём, небо становилось голубым, солнце сияло над землёй. Но потом драконы украли солнце, неведомо куда спрятали.

В ту тяжёлую пору на опушке леса жил бедняк с женой. Ничего-то у них не было. Подчас в доме ни крошки хлеба не сыщешь. А ведь бедняк работящим был человеком.

Однажды пришёл он домой и сказал:

— Сговорились такие же бедняки, как мы с тобой, идти солнце из неволи вызволять. Пойду и я с ними.

Как ни плакала жена, он собрался и ушёл. Да так и не вернулся. Словно в воду канул.

Осталась бы женщина одна-одинёшенька, да вскоре родился у неё сын. Не налюбуется мать на него.

Дали ему имя Ион, а она иначе как Ионикэ — сынок-красавец его не называла. По нашему, по-молдавски, это звучит так же ласково: Ионйкэ Фэт-Фрумос.

Удивительный был паренёк Ионикэ. Трёх лет ему ещё не было, а он уж принялся матери во всём помогать. Но жили они всё в той же нужде.

И вот спрашивает как-то Ионикэ Фэт-Фрумос у матери:

— Скажи мне, что делал отец? Может, мне тем же делом заняться?

Горько заплакала бедная женщина. Боялась она говорить правду.

Но Фэт-Фрумос снова и снова спрашивал об отце. И наконец она ему рассказала всё. И случилось то, чего мать так боялась. Запали Ионикэ Фэт-Фрумосу в душу слова её — про ясное солнце, что в давние времена свет и тепло дарило земле.

Работает Фэт-Фрумос — о солнце думает. Спит — солнце ему во сне видится.

Сама собой сложилась у него песня. Куда ни пойдёт, что ни делает — эту песню поёт:

Украли солнце драконы —
Свет затемнился белый.
Поломает драконьи законы
Только сильный и смелый.
Только герой беззаветный
Выпустит солнце в небо.
Вдоволь всем будет света,
Счастья, тепла и хлеба.
Вот подрасту немного —
Сил и ума прибавится —
И тогда, наконец, в дорогу
Я за солнцем смогу отправиться.

Однажды собирал Ионикэ в лесу хворост да пел свою песню. В ту пору проезжал по дороге царь той страны, по прозванью Чёрный. Услыхал он песню и задумался: «Всё у меня есть, чего душе угодно. Одного только солнца нет. Завладеть бы им, весь бы мир покорил!»

Велел царь остановить карету и привести к нему певца.

Нашли слуги Фэт-Фрумоса, привели. Царь спрашивает: Это ты пел? Кто тебя такой песне научил?

— Сам я сложил эту песню. Что задумал, про то и пою.

Не видит царь, с кем говорит, а по голосу слышит,

что перед ним мальчик, и лет ему этак с пятнадцать.

— Как тебя зовут? — спрашивает царь.

— Зовут Ионикэ, прозывают Фэт-Фрумос.

— Ну вот что, Ионикэ,— говорит царь Чёрный,—коли ты и вправду задумал солнце освободить, помогу я тебе. Возьму во дворец, чтобы ты побыстрее сил набрался. Помогу и в дорогу собраться. Пойдёшь ко мне?

— Я пошёл бы,—отвечал Ионикэ,—да жалко мать одну оставить.

— За чем дело стало? — говорит царь.— Возьмём и её во дворец.

Увёз царь Фэт-Фрумоса. А мать не пошла во дворец. Велела слугам передать поклон сыну да сказать, что ждать его она будет в родной хижине.

Пожил Ионикэ Фэт-Фрумос во дворце сколько-то вре­мени. Заиграла в нём сила. Ребром ладони ударит по скале — надвое скалу расколет. Сожмёт булыжник — песок из кулака сыплется.

Решил Ионикэ Фэт-Фрумос, что пора в путь собираться.

Царь Чёрный ему говорит:

— Подбери по руке саблю и булаву да коня выбери себе по нраву.

Взял Ионикэ саблю поострее, булаву потяжелее и отправился на конюшню. Стоят кони сытые, холёные.

Только на какого коня Фэт-Фрумос руку ни положит — кони с ног валятся.

— Ну, эти мне в пути не товарищи!—рассердился Ионикэ.

Тут в самом углу конюшни заржал конёк, забил копытами. Захудалый такой, ростом невелик, грива свалялась.

— А это и вовсе жалкая кляча, не по ней плачу,— сказал Ионикэ и хлопнул конька по спине.

Но конёк и не шелохнулся. Тянет морду к Фэт-Фрумосу, будто сказать хочет: «Надень на меня узду. Буду тебе верным слугой».

Фэт Фрумос и надел на него узду. Встряхнулся конёк, и вот стоит перед Ионикэ огневой скакун, лучшего и не сыщешь. Оседлал его Фэт-Фрумос, вскочил в седло.

Пустился конь рысью. Из-под копыт искры летят, путь освещают. Гудит земля, в дальних горах эхо отзывается.

Долго ли, коротко ли ехал Ионикэ Фэт-Фрумос, а притомился под ним конь, и сам всадник устал. У моста через реку спешился Ионикэ, пустил коня пастись, а сам прилёг отдохнуть.

Только успел задремать, слышит — скачет кто-то на той стороне реки. Вот подъехал к мосту. Стукнул конь копытами о мост, захрапел и назад попятился. Ударил его всадник плетью, заругался:

— Ах ты кляча, съешь тебя пёс! Чего испугался?! Хвалился, что только богатыря Фэт-Фрумоса боишься!

Вскочил тут Ионикэ, крикнул:

— Недаром твой конь испугался. Я Фэт-Фрумос и есть.

Засмеялся всадник так, что волны по реке заходили.

Больно ты смел! Да знаешь ли ты, что я Сумрак-дракон, тот, кто солнце с неба украл и в темницу запер. Уходи!

— Не уйду. Давай бороться,— отвечает Фэт-Фрумос.

Слез Сумрак с коня. Стали они бороться. Приподнял дракон Фэт-Фрумоса, размахнулся — Ионйкэ по щиколотку в земле увяз. Ионйкэ дракона по колени в землю вогнал.

Разгорячились бойцы. Ухватил дракон Фэт-Фрумоса покрепче, над головой поднял, закрутил и бросил. Фэт-Фрумос в землю по пояс вошёл. Разъярился он, перебросил дракона через плечо с такой силой, что вбил его в землю по шею. Выхватил Фэт-Фрумос острую саблю и срубил ему голову.

Вскочил тут Фэт-Фрумос на коня, поехал дальше.

Ехал, ехал и опять перерезала ему дорогу река. Остановился Ионйкэ у моста, подумал: «Отдохну. Кто знает, что впереди ждёт?» Пустил он коня на волю, сел у обочины, песню свою завёл:

Украли солнце драконы —
Свет затемнился белый.
Поломает драконьи законы
Только сильный и смелый…

Допел песню, слышит — цок, цок!—стучат конские копыта по ту сторону реки.

Доскакал конь до моста, захрапел, попятился.

Бранится всадник:

— Ах ты волчья приманка, воронье угощенье! Чего пятишься?! Ты твердил, что только Фэт-Фрумоса испугался бы!

— Фэт-Фрумоса он и испугался!—закричал Ионйкэ.— Ты кто такой?!

Я Вечер-дракон, не тебе, букашке, ровня. Дохну я разок — всё живое на земле глаза смыкает. Давай бороться, или вон с дороги!

Стали они бороться. Долго бились они не на жизнь, а на смерть. А всё-таки одолел Фэт-Фрумос. Вогнал дракона по шею в землю и срубил ему голову.

Напился Ионйкэ воды из речки, коня напоил и поехал дальше.

Перебирался он через горы, ехал и долиной, и лесом. Остановился у третьей реки, у третьего моста.

Только спешился Ионйкэ Фэт-Фрумос — а уж кто-то к мосту подъезжает. Конь под тем всадником захрапел, не идёт на мост.

Тут верный конь Фэт-Фрумоса тихонько сказал хозяину:

— Те битвы — не битвы.

Впереди настоящий бой. Сам Полночь-дракон на тебя идёт.

Только не бойся—победа твоя будет. Бейся смело.

Правду сказал конь — страшный бой разгорелся.

С первого удара Полночь-дракон Фэт-Фрумоса по грудь в землю вогнал. Схватил Фэт-Фрумос дракона, вколотил его в землю по самую шею.

Только взмахнул саблей, чтобы голову ему срубить, а тот уже землю раскидал, выскочил из ямы, на Фэт-Фрумоса ещё злее кинулся. Долго так-то бились, а одолеть друг друга не могут. Совсем обессилели. Повалились оба на землю, еле дух переводят.

Вдруг слышат — сильные крылья воздух со свистом рассекают. Коршун кружит над ними. Конца боя ждёт.

— Коршун, коршун! — закричал Полночь-дракон.— Окропи меня водой, верни мне силы. Убью я Фэт-Фрумоса, будет тебе богатая добыча.

— Братец коршун! — закричал Фэт-Фрумос. — Окропи меня водой. Я солнце в небо хочу вернуть. Сам будешь греться в его лучах!

Пал коршун на тёмную реку, зачерпнул крылом воду, окропил Фэт-Фрумоса. Второй раз к воде спустился, напоил богатыря из клюва.

С новыми силами вскочил Ионйкэ на ноги и рассёк дракона пополам. Закричал он коршуну:

Спасибо тебе, братец коршун, за помощь! Подскажи, куда за солнцем ехать, ты ведь по всему царству летаешь! Где оно спрятано?

— Поезжай вперёд, никуда не сворачивай. За лесом замок драконов. Может, там, в подземелье, солнце спрятано. Только ты больно душой прост. С хитростью силой не сладишь.

Тут отозвался конь Фэт-Фрумоса:

— Хитрости у меня хватит!

— Коли так, в добрый путь! Удачи вам! —крикнул коршун.

Вскоре Фэт-Фрумос доехал до такого густого леса, что ни пройти, ни проехать через него было невозможно. Остановился конь, сказал:

— Дальше только муха проберётся. Вырви волосок из моей гривы, повяжи вместо пояса, станешь мухой. Проберись в замок да послушай, что там говорить будут драконши, разведай, где солнце.

А чтобы стать снова человеком — ударься о землю. Я буду у замка.

Послушался Фэт-Фрумос коня и мухой пробрался через лес, подлетел к замку. Облетел вокруг — щёлки не сыщешь, всё затворено. Бросился в трубу и через дымоход пробрался в замок.

Видит — сидят за столом мать драконов и жёны Сумрака, Вечера и Полуночи. Помнит Фэт-Фрумос наказ коня, притаился, слушает.

— Где-то мои сыны, — говорит мать драконов, —тревожно мне что-то. Прежде я всегда слышала, как копыта их коней цокают. А теперь тихо всё. Не беда ли их пристигла?!

— Что ты, матушка! — отвечают невестки. — Кого им бояться?!

— Фэт-Фрумоса, —говорит мать драконов. — Ему на роду написано солнце из неволи вызволить.

— Будь проклят этот Фэт-Фрумос! —говорит жена Сумрака-дракона. — Если он и вызволит солнце, недолго на него полюбуется. Поедет домой, обернусь я на его пути колодцем. Выпьет воды — тотчас умрёт.

А я, — подхватила жена Вечера, — стану на его пути яблоней. Лишь надкусит он яблочко — тут и смерть ему.

— Ну, а я,— сказала жена Полуночи,—сделаюсь виноградной лозой. Съест виноградинку Фэт-Фрумос — мёртвый упадёт.

— Ох, невестушки, не к добру вы расхвастались. Сходите лучше в подземелье, поглядите, цело ли солнце.

Пошли драконши в подземелье, и муха за ними полетела.

Стоит в подземелье кованый сундук, из щёлочки яркий лучик пробивается. Не стали они и крышки приподнимать. Говорят:

— Тут солнце! Куда оно денется! Матушке всё страхи чудятся.

Сказали так-то — и пошли прочь. Только они ушли, ударилась муха об пол — и вот уже Фэт-Фрумос поднимает крышку сундука.

Вырвалось солнце, прожгло дубовые двери подземелья, поднялось прямо в небо. Весь мир щедрыми лучами осветило.

Запели птицы по всей земле. Люди, словно братья, друг друга обнимают, поют, смеются. Никогда такого счастья не было на земле!

Только царь Чёрный обозлился. Хотелось ему одному солнцем завладеть. Для того и поил и кормил Фэт-Фрумоса. Залез царь на крышу своего дворца, хотел солнце схватить, да свалился. Тут ему и пришёл конец. Да о нём то никто и горевать не стал.

А Фэт-Фрумос вслед за солнцем бросился из подземелья, сел на своего верного коня и пустился в обратный путь.

Солнце печёт,— и радостно и жарко с непривычки. Пить хочется, сил нет. Видит — у дороги стоит колодец, вода в нём прозрачная, что горный хрусталь. Хотел напиться Фэт-Фрумос, да вспомнил про слова жены Сумрака. Ударил по срубу саблей — и заструилась из колодца чёрная змеиная кровь.

Поехал дальше Фэт-Фрумос. А пить всё больше хочется. Глядь — стоит у дороги яблоня. Яблоки на ней такие румяные, что так в рот и просятся. Ударил Ионйкэ острым лезвием по яблоне и легла на дорогу вторая драконша.

Едет Ионйкэ Фэт-Фрумос, ждёт виноградную лозу с отравленными ягодами. Как повстречалась — рубанул с плеча. Теперь только мать драконов осталась. Обернулся Фэт-Фрумос, не знает, чего от неё ждать. А сзади мчится по небу чёрная туча, молнии из неё блещут, гром гремит. Мать драконов его догоняет.

Пасть разинула, одна челюсть в небо упирается, другая землю задевает, пламя изо рта пышет.

— Тронул коня Фэт-Фрумос, свернул конь и вмиг внёс хозяина в кузницу, что стояла при дороге. Захлопнул Ионйкэ двери, засовы задвинул. А мать драконов уже у кузницы лютует. То по крыше бьёт, то рвёт двери. Но крепко стоит кузница. Пустилась тогда мать драконов на хитрость. Заговорила сладким голосом: Ионйкэ, славный Фэт-Фрумос! Дай на тебя поглядеть хоть в щёлку.

— Сейчас я тебе покажусь, — говорит Фэт-Фрумос.

А сам раздул горн, накалил докрасна булаву со стальными шипами и пробил в стене дыру. Мать драконов тотчас голову всунула в кузницу, пасть разинула, но Ионйкэ отскочил в сторону. Вместо себя раскалённую булаву подставил. Как проглотила её мать драконов, так из неё и дух вон.

Растворил Фэт-Фрумос двери кузницы. Исчезла туча. Солнце сияет.

Поехал Ионйкэ Фэт-Фрумос по родной земле. Люди его встречают, радуются, поют, спасибо ему говорят. Вот, наконец, и село, где он жил, и родная хижина. Выбежала старая мать, обняла своего Ионйкэ, заплакала. И были это последние её слёзы, потому что с того дня ничего, кроме радости, не довелось ей знать.

Видать, случилось это когда-то, а коли не было б, то люди в миру не сказывали бы.

Не на небе, на земле, в некой долине, в одном селе жили-были старик со старухой, да такие старые, что еле-еле уж волочили за собой груз лет своих. Надеждой и опорой их в те времена был единственный сын Алистар. Старики доживали уж последние свои деньки и, прежде чем попрощаться с белым светом, позвали к себе сына и дали ему последний наказ:

— Алистар, дорогой, как проводишь нас в последний путь, поищи в пучке базилика, что за балкой, зеленый стебелек и понюхай его три раза.

— Хорошо, отец и мать, исполню, — промолвил Алистар. Со стенаниями и плачем проводил он родителей до могилы, а когда возвратился домой, отыскал зеленый стебелек в пучке базилика. Был он меньше и тоньше иглы, но едва только понюхал его Алистар один раз, — вмиг почувствовал, что силы в нем прибыло втрое, понюхал второй раз — еще столько же сил прибавилось, а прикоснулся к нзму в третий раз- могучая кровь забилась в его жилах. И о чем бы ни подумал юноша, все тотчас оживало и представало перед его взором. Работал Алистар не покладая рук, но все ж не мог променять бедность свою на достаток. И в один прекрасный день решил он отправиться по белу свету: авось счастье ему улыбнется. А коль побрел он, то брел-брэл, пока не пришел к неким хоромам. Откуда было знать ему, что это за хоромы л кому они принадлежат? Обрадованный, что повстречалось ему, наконец, жилье, постучал он в ворота и тотчас увидел перед собой етрашнющего змея-дракона.

— Добрый день, — проговорил путник.

— Здравствуй, — отвечает дракон.

— Не найдется ли, змей, работы в твоих владениях, хоть во дворе? — спросил Алистар.

— Как же, мне очень нужен слуга. Входи.

Вошел Алистар во двор и увидел здесь множество амбаров, хлевов — все, что полагается иметь богатому барину. Змей же принялся сразу поучать его, как и что он должен делать, а про себя все думал: скорей бы вечер, чтобы прикончить путника и съесть. За работой незаметно подкрались сумерки. Откуда-то е полей возвратился драконов сын; усевшись за стол, все поели, а вскоре отправились спать по разным углам. Сыну своему дракон постелил на одной завалинке, укрыв его красным одеялом и поставив подле зажженную свечу, Алистара же уложил на другой завалинке, накрыв его одеялом черным, как сама земля. Свечи ему он не зажег. Стал батрак гадать про себя: «Что надумал этот страшилище-дракон? Ясно, что не зря он старается». Не спится Алистару — все думает он, а змеи только прилегли — сразу захрапели так, что окна задрожали. Ворочается наш молодец с боку на бок, но все напрасно: ни на минуту не может сомкнуть глаз. «Лягу-ка я на место драконова сына», — решил он. И, раз уж надумал таксе, поднялся быстрехонько, приблизился к завалинке сына змея, поднял его легонько на руки, — а тот и не шелохнется, — и уложил на своей завалинке, прикрыв черным одеялом. Потом улегся на место змеева сына, и тут же одолел его сон.

Ночь спрятала за вершины холмов серебряный лик луны, будто хочет, чтоб змеев сон был глубже и покойнее. А когда совсем опустилась луна за холм, старый дракон пробудился ото сна. Схватил он тяжелый кинжал и вышел во двор. Вот и завалинка, где он уложил Алистара. Взметнулся кинжал в воздухе, и джжик! джжик! — отлетела голова спящего. Не ведал змей, что убил сына своего. Да и откуда было знать ему, коли была такая темнота — хоть глаз выколи. Потом старый дракон развел в печи жаркий огонь и все подкладывал дров, чтоб успеть зажарить свою добычу до зари. Алистар же окаменел от догадки, что все это должно было статься с ним. Вскочил быстро на ноги, схватил свечу и — фью! фью! — задувает ее, а она не гаснет; тогда он ее оземь, но не может ни бросить, ни потушить. Не отстает свеча от руки и не гаснет, а все ярче разгорается. Увидев это, побежал Алистар прочь, только пятки засверкали. Бежит, торопится, а свеча путь ему освещает. Когда змей опомнился и посмотрел вдаль, увидел он не звезду падающую, а свечу бегущую, разгневался и закричал:

Эй, свеча моя, свеча,

Не теряйся ты в ночи,

Воротись-ка лучше в дом

-Гостя ярко освети.

А свеча все удаляется и удаляется. Тогда повернулся старый дракон к дому да как закричит в бешенстве:

Э-ге-гей, сын драконов,

Сна тяжкого сбрось оковы

И беги, беги скорей

За свечой своей!

Но как мог ответить ему сын, если был убит? Ищет его дракон в доме, во дворе, кличет повсюду, да напрасны старания.

— Положука я сперва Алистара на вертел, а потом приведу огонек-свечу, — промолвил змей и, схватив тело мертвеца, направился к печи. Идет, торопится и возле печи вдруг узнает лик сына своего. Открылось ему, наконец, что он натворил. Схватив кинжал, погнался он за свечой, за Алиста-ром. Закружился, как оборотень, и повсюду, где ступал, скалы с громом сокрушал, деревья с корнем вырывал, землю в бездну погружал, И вот все ближе и ближе он к беглецу, — будто тьма туч надвигается на Алистара. Тот же успел добежать до большой реки, широкой и глубокой, бросился в нее с ходу и поплыл. Уже Алистар был на том берегу, а дракок только подбегал к воде. Подбежав же, остановился, так как не умел он плавать, и стал кричать да проклинать Алистара:

Эге-гей, пес Алистар, Это ты свечу стащил, Сына моего убил! Алистар же с того берега ему в ответ:

Уймись, драконов пес! Станешь поминать о зле, Худо будет и тебе! Повернул змей восвояси, а Алистар пошел да пошел по тропе нехоженной, цветами украшенной, по траве колосистой. Идучи так, нет-нет посматривает он на свечу и хочет задуть ее, — а она все ярче разгорается; пробует потушить пламя рукой, — оно светится и руку не жжет; приближает его к себе — рубаха не загорается, — такое уж пламя было у той свечи: жечь не жгло, зажигать не зажигало, а светить светило.

Положил Алистар свечу в котомку и идет себе дальше.

Шагаючи так по тропкам да по дорожкам, добрел Алистар до хором некоего барина, где и нашел пристанище. А барин тот, уверившись, что он — юноша работящий и толковый, сделал его старшим над конюхами. Выделил ему каморку, как остальным слугам, и стал молодец жить там да батрачить. Все шло своим чередом, да выискался среди конюхов злой человек…. Однажды пришел он к барину с такими словами:

— Ты, верно, и не знаешь барин, чем намедни хвалился Алистар?

— Коли скажешь, буду знать.

— Говорил он… э… э… что, коли пожелаешь, приведет тебе драконова коня.

— Драконова коня? Кличь-ка его ко мне… Побежал конюх, не помня себя. от радости, нашел Алистара, и тот предстал перед барином…

— Приведи мне драконова коня. Не приведешь, голова твоя будет там, где сейчас твои пятки.

Делать нечего, поклонился Алистар барину низко и отправился в путь. Идет он, идет день-деньской, прошел большую часть пути и около полуночи добрался до драконовых хором. Тихонько приблизился к конюшне, прошел внутрь, а конь, как учуял его, заржал оглушительно три раза. Вскоре после этого послышалось: топ! топ! топ!..- то дракон бежал к конюшне с огнем в руке. Алистар присел, прокрутился на одной пятке три раза вокруг себя, обратился мухой и полетел под крышу конюшни.

Осмотрел дракон все углы, пошарил под яслями, обыскал все вокруг конюшни — никого. Успокоившись, ушел в дом. Алистар же вылетел из-под крыши и хотел уже схватить коня, да не тут-то было, — упрямый конь не дается в руки и ржет все громче.

Опять прибежал змей с огнем, оглядел все вокруг, обшарил каждый угол конюшни внутри и снаружи, и снова — живого дыхания не слышит.

— Тьфу, чтоб тебя собаки сгрызли, чертов конь, что понапрасну ржешь, спать не даешь? — рассвирепел змей, схватил здоровенную дубину, что попалась под руку, и ну пересчитывать ребра бедному коню!

— Попробуй заржать еще раз, — коли вернусь, шкуру спущу.

Ушел змей в свои покои, а когда установилась тишина, вылетел снова Алистар из-под крыши конюшни, обернулся человеком, приблизился к коню, — а тот больше не ржал, — вывел его во двор, оседлал и… змей в доме услышал, как удалялся конь вместе с Алистаром.

Взбешенный, пустился он во весь дух за ними в погоню. Алистар же, молодец, знай себе гонит коня, погоняет, но и чудовище-дракон не отстает. Только успел Алистар переплыть большую реку, как змей добежал до берега. Увидев, что конь под Алистаром уже на подъеме, закричало чудовище что было сил:

Эге-гей, пес Алистар! Это ты свечу стащил, Сына моего убил,Доброго коня лишил!

Алистар ему в ответ:

Уймись, драконов пес! Будешь поминать о зле, Не сносить головы и тебе! Повернул змей обратно, кусая себе руки от досады и злости. Алистар же полетел быстрее ветра к владениям хозяина. У порога распряг он коня, передал его хозяину, а тот был так доволен и рад, словно поймал самого бога за бороду.

Но давно ведь известно, что зайца борзая подстерегает, над сусликом коршун -в небе летает, а зло добро со света сжи-Еает.

Не было покоя Алистару, снова конюх-наушник пошел к барину и заявил:

— Барин, богат ты, силен и много знаешь, а что вокруг творится и что делается, до слуха твоего не доходит.

— Что ты хочешь сказать, говори яснее.

— Намедни хвалился Алистар: коли пожелаешь, драконову кушму тебе притащит.

— Кличь его сюда.

Позвали Алистара, и барин приказал ему:

— Принеси мне драконову кушму, не то голова твоя будет там, где сейчас твои ноги.

Промолчал Алистар и снова отправился в путь-дорогу, ибо знал: коли, не медля, не отправиться, разозлится барин так, что не сдобровать, позабудешь и то, откуда ты родом.

Шел он шел, а как стал подходить к драконову двору, увидел над собой тучи черные и грозные, поднялась страшная буря, и полил такой дождь, какого не привелось ему видеть ни до того, ни после. Вверху гром и молния пронзали и кромсали тучи, внизу воды бороздили землю.

Но молодец прешел и сквозь ураган, и сквозь дождь, а возле драконова двора прокрутился три раза вокруг себя, обернулся кошкой и принялся мяукать и проситься в дом. Жена драконова кричит мужу:

— Вставай-ка, проснись, поди открой дверь, не то дождь зальет бедную кошку.

Поднялся змей с неохотой, только двери отворил, кошка- шарк! прошмыгнула в дом и — к печке. Змей вернулся, глянул кошке в глаза да как закричит:

— Это Алистар! Ага, попался ты мне, наконец!

— Что с тобой, муженек, ты, видать, совсем спятил, не вздумалось ли тебе убить такую красавицу-кошку?!

— Я его по глазам узнаю. Это Алистар обернулся кошкой.

— Ложись-ка и выбрось из головы наваждение.

Когда змей заснул, кошка тихо-тихо подкралась к нему, как умеют подкрадываться кошки, и потянула из-под головы кушму. Тянет-потянет, да сдвинуть не может. Обернулась тогда кошка человеком, но нечаянно задела змзя, тот проснулся вмиг и тотчас схватил его.

— Говорил же я, что это Алистар. Вставай, змеиха, затопи печь, нынче нам есть что зажарить на ужин.

Затопила змеиха печь, а потом осмотрели они Алистара и увидели, что он так худ — кожа да кости.

— Э-э-э, да тут и зажаривать нечего, — говорит змей. — Туши огонь, будем его сперва откармливать.

И принялись они кормить. его лепешками из отборного зерна, орехами да сладким молоком. Алистар поправлялся, мужал, а через месяц так растолстел, что вместо глаз виднелись одни щелки.

— Вот сейчас самое время посадить его на вертел, — радовался змей. -Змеиха, затопи пожарче огонь в медной печи, а я пойду позову гостей. Сказано — сделано. Змеиха затопила медную печь, накалила ее докрасна, положила на припечек лопату, позвала Алистара и говорит ему:

На лопату вставай, В печь полазай! Алистар взял и встал на лопату ногами.

— Ложись! — кричит ему змеиха.

Садится тогда Алистар на край лопаты, свесив ноги.

— Тьфу, недотепа, лечь на лопату не умеет.

— Откуда мне уметь, коли глаза мои отроду не видели ни лопаты, ни печи. Покажи, как надо лечь.

— Слезай! — завопила змеиха, влезла на лопату, легла на спину, вытянула ноги, руки вдоль тела, а Алистару только того и надо. Едва улеглась змеиха поудобней, он — хвать лопату! — и в одно мгновенье зашвырнул змеиху в самую глубь печи, петом — тррах! — прикрыл хорошенько заслонкой.

Алистар же схватил кушму змея и — восвояси. Шагает себе, напевает, а в это время змей, довольный, возвращается с гостями домой, сажает их за стол и направляется к медной печи. Когда открыл он заслонку и увидел змеиху, его чуть удар не хватил. Взял он кинжал и погнался за Алистаром. Мчался он с быстротою молнии, из глаз искры сыпались,пар шел из ноздрей, дым валил из ушей, и повсюду, где ступал, горы в бездну погружал.

Когда дракон добежал до реки, Алистар уже скрывался вдали. Разгневался змей, закричал:

Эге-гей, пес Алистар! Это ты свечу стащил, Доброго коня лишил, Сына моего убил, Кушму прочь уволок И змею в печи испек! Алистар обернулся и в ответ ему:

Уймись ты, драконов пес, Поминать станешь о зле,- Не сносить головы и тебе!

Потом не спеша побрел к хозяйским хоромам. Отдал барину кушму, но не успел отдохнуть с дороги, как опять барин кличет:

— Коня мне привел, кушму принес, а теперь самого змея хочу.

Прежде чем отправиться в путь, нашел Алистар во дворе барском топорик, ножовку, долото, скобель, затычки, сложил все это в мешок и побрел. Возле змеевых хором обернулся, он старцем с бородой до колен, с седой головой. Как подошел к змеевым воротам, принялся людей зазывать:

— Хозяева почтенные и люди знатные, кому нужны бочки, пусть ко мне подойдет. Мастерю я кадки да бочонки для вина, и большие бочки найдутся у меня.

Змей, как услышал, позвал его к себе во двор, и договорились они, что бондарь смастерит ему несколько новых бочонков, а остальные — подправит. Принялся мастер бондарить и за несколько дней сработал такую дубовую бочку, что глаз от нее нельзя было оторвать. У змея от радости сердце запрыгало в груди, как увидел, какие бочки выходят из-под рук мастера.

— Ну, теперь уж не будут протекать мои бочки,- говорит он бондарю.

— Не будут протекать, коли ты поможешь мне кое в чем, ибо стар- я, плохо видеть стал и не могу узреть все дырочки, чтоб рогозом их забить.

— Что же мне делать, дед?

— Залезай в эту бочку, огляди ее: нет ли где просвета между клепками. Влез змей в бочку, осмотрел все клепки от первого утора до последнего, но не нашел ни одного просвета.

— Нет, дед, клепка в клепку вошла — так хорошо они уложены и обструганы.

— Погоди-ка, теперь я приложу еще днище, оглядишь, Хорошо ли подошло. Приложил Алистар одно днище, приложил другое.

— Видно что-либо?

— Ни одной дырочки.

— А ты надуйся, приложи силу, проверим, крепка ли боч-! ка. — Змей надувается, распирает бочку.

— Сильнее! — кричит мастер.

— Уф, уф, уф…- слышится из бочки.

— Надувайся, как только можешь, приложи силушку! — Ни один обруч не дрогнул, ни одна клепка с места не сдвинулась на бочке. А змей кричит уже:

— Нету больше моей мочи!

— Ну, так принимай работу на здоровье.

Понял змей, что попал в руки к Алистару, но из бочки вылезти не может. И покатил Алистар бочку, а в ней, как белка в колесе, вертелся змей, отбивая себе то бока, то головой о днище ударяясь. Так катил Алистар змея до самого порога баринова дома.

Как прослышал барин, что Алистар возвратился, вышел во двор, волнуясь и удивляясь, потому что с тех пор как жил, слышал о драконах, но видеть не видывал.

— Алистар, выбей скорее днище, я на него глянуть хочу.

— Нет, барин, если открою бочку, прикончит он нас всех.

— Сделай тогда отверстие, не терпится мне взглянуть на него хоть одним глазом.

Алистар взял сверло, просверлил отверстие, и, как только барин приложился к нему глазом, змей потянул в себя воздух, а с ним и барина в дырочку, как нитку, так что от того и следа не осталось.

— Вот тебе, — сказал Алистар, — змея хотел, на смерть налетел. Поднял Алистар бочку и бросил на кучу дров, что нашлись во дворе, поджег их и сгорели змей с барином, даже пепла от них не осталось. Избавился, наконец, Алистар от змея, избавился и от барина и усталый, как был, отправился в свою каморку отдохнуть. Едва отворил он дверь, -свеча, что горела все время, заколыхалась вдруг из стороны в сторону, запылала ярко и, будто в сказке, превратилась в девушку, молодую и такую прекрасную, что хоть стой весь день и смотри на нее.

— Скажи, милая, кто ты и отчего так. мучишься: ходить не ходишь, говорить не говоришь, а только горишь все время, сама, верно, не ведая, отчего.

— Дорогой Алистар Фэт-Фрумос, кончились теперь мои страдания, ты избавил меня от них, убив ненавистного пса-дракона.

И принялась девушка рассказывать, как украл ее змей, желая сделать женой сына своего, но она не давалась, и тогда змей проклял ее: сколько будет он жить, столько будет она свечой, что горит беспрестанно, но никого не согревает и ничего не зажигает.

— И так было бы много лет, коли б не было на свете тебя, и не расколдовал бы ты меня от змеевых чар.

Алистар обнял ее, поцеловал, созвал всех людей в округе, и сыграли они свадьбу, да какую свадьбу!

Много людей собралось там — пировали да веселились, был и я среди них, пил-ел, не помню сколько. Может, и сегодня справлял бы вместе с ними свадьбу, если б не пришлось вам сказку сказывать о том, что приключилось с Алистаром Фэт-Фрумосом.

Давно ли, недавно ли, а было такое время, когда Солнца не было на свете. Кругом царила бесконечная ночь, да такая темная-претемная, что хоть топором ее руби. Толковали старики, будто сказывали когда-то прадеды их прадедам, что Солнце драконы украли, а куда его схоронили, никто не знал. И вот бедовал несчастный народ — ох, как бедовал!

Так вот в те времена, на опушке леса дремучего, у берега реки могучей жили в маленькой хатенке муж да жена. Жили они бедно-пребедно, ни хлеба в доме, ни соли, а скотинки — и хвоста в помине не было. Так они и жили, перебиваясь с хлеба на воду. В один прекрасный день зачала жена ребенка. А муж был работящий, телом ладный, семьянин хороший. Пока жена дома сидела, он полсвета обошел, работал рук не покладая, воду из камня выжимал, но с пустыми руками к жене не возвращался. Ходил он так по всему царству вдоль и поперек, многих людей в пути встречал, совет с ними держал, рассказы слушал. И вот пошла по свету молва, будто Солнце не совсем с земли украдено. Начали тут люди друг друга подбадривать, мол, если солнце спасти да на небо вознести, светлой и щедрой станет земля, зелень заполнит поля, пойдет такой урожай — только убирать поспевай, станет легко дышать, заживет привольно всякая душа.

Тогда собралось человек тридцать, а может быть и сорок (меж ними был и наш человек), и решили они пойти Солнце из неволи вызволить и вернуть его на небо. Горько плакала да причитала жена, все мужа просила, чтоб не оставлял ее одну-одинешенку. Да не тут-то было! Чем громче она причитала, тем тверже он на своем стоял. Пошел он в путь-дорогу — поминай, как звали. Знала жена только день его ухода, а о возвращении и до сих пор слуху никакого нет. Да и все остальные, кто с ними пошел, точно в воду канули.

Немного времени прошло, и родила женушка сыночка — пухленького крепыша. Рос мальчик не по дням, а по часам. За день вырастал настолько, насколько другие за год, так что к вечеру первого дня уже бегать стал. Как подрос он немного, взялся за работу: то одно мастерит, то другое. Но со временем увидел, хоть он бьется, как рыба об лед, а дела идут все хуже и хуже. Вот и спросил он мать свою:

— Скажи, мать, что делал отец мой? Стану и я делать то же, авось хоть тогда выйдем мы на светлый путь.

— Горе нам, сыночек; помнится мне, что не приходилось ему вольно вздохнуть: всю жизнь он метался, по свету слонялся, а светлого пути так и не удалось найти.

— Так что же он сделал в конце концов?!

— Горе мне, дитя мое, горе-горькое, — запричитала мать, и по лицу ее покатились горошины слез. А когда поуспокоилась, ответила ему по совести: — Боюсь я тебе рассказывать, как бы и ты не пошел по свету скитаться.

— Расскажи, мать, расскажи!

Растроганная мать стала рассказывать, душу отводить:

— Много ли, мало ли мы прожили, все с горем пополам крохи добывали. И вот как-то дошла до нас молва, будто есть на свете Солнце, которое людям и свет и тепло приносит, а земля от него плодоносит; вот и пошел твой отец со многими другими смельчаками Солнце искать, счастье пытать. И нет о них до сих пор ни слуху, ни духу.

Закручинился сын, узнав о горькой доле отца, опечалили его слезы материнские, но с той минуты загорелось в его сердце желание пойти искать Солнце, и коль лежит оно в темнице на самом донце, решил он на железо ржу наложить, дерево грибком поразить, камень лишайником раздробить, чтоб железо ржавело, дерево гнило, камень рассыпался, и тогда достанет он Солнце и выпустит на небо светило, чтоб землю согрело и озарило.

И с тех пор Солнце было у него на уме и во сне и наяву. Сложил он себе песню и распевал ее день-деньской:

День и ночь кромешна мгла,
Нет ни света, ни тепла,
Подрасту и в путь пойду,
Солнце дивное найду.

Я темницу сокрушу,
Солнце в небо отпущу,
И тепло свое и свет
Пусть нам дарит много лет,

Расцветают пусть поля,
Сердце людям веселя.

Однажды, когда он пел свою песню, проезжал мимо Черный царь, правивший той страной, и услыхал его. Велел тогда царь остановить коней могучих и стал слушать слова песни жгучей. Прослушал он ее с начала до конца, а затем приказал кучеру:

— Живо сбегай да приведи ко мне певца.

Соскочил кучер с козел и кричит:

— Эге-гей, где ты? Постой!

— Здесь я!

И на ощупь они наткнулись друг на друга. Пока они до кареты добрались, царь сидел и думу думал: «Всего у меня вдоволь, чего душе угодно. Но будь еще у меня и Солнце, не было бы мне равного на свете».

— Вот здесь царь, становись на колени! — сказал кучер, подходя к карете.

— Кто ты такой? — спросил царь.

— Сын бедняцкий, — ответил мальчик.

По голосу царь решил, что ему не более десяти — пятнадцати лет.

— Кто тебя обучил этой песне?

— Сам придумал, сам и пою. Как подрасту, вызволю Солнце, заточенное испокон века в темницу вместе со светом и теплом своим.

— Как звать тебя, мальчик?

— Ионика Фэт-Фрумос.

— А где живут твои родители?

— У меня только мать, и живем мы в лесу, неподалеку отсюда, с тех пор, как я себя помню; только не жизнь это, а горе беспросветное.

— Послушай, мальчик, коли ведаешь ты, где Солнце со светом и теплом своим заперто, идем жить ко мне во дворец; буду я тебя кормить да холить, а как почуешь в себе вдоволь сил, дам тебе коня доброго да денег на дорогу с уговором, что привезешь мне Солнце со всем его светом да теплом.

— Светлейший царь, коли желаешь, чтобы я за тобой во дворец последовал, вели привести ко двору и матушку мою, иначе иссохнется у нее сердце от горя и печали, пока будет искать меня по стежкам-дорожкам.

— Быть по сему, — сказал царь, и кучер тут же побежал за матерью. Прийти, однако, она отказалась, порадовалась весточке, что Ионика Фэт-Фрумос живет-здравствует.

Когда мальчик подрос и почуял в крови молодецкий закал, а камни рукой в порошок растирал, заявил он, что отправляется Солнце вызволять, и попросил царя снарядить его в путь-дорогу.

— Выбери себе в конюшие коня по сердцу, бери денег немного да платья в дорогу, саблю да булаву и оправляйся.

Взял Фэт-Фрумос узду, серебром шитую, и пошел выбирать коня по сердцу. Все конюшни обошел, ни один конь не дал взнуздать себя. Только в глубине одной из конюшен попалась ему коняга, еле державшаяся на ногах от худобы. Как увидала она Фэт-Фрумоса, так голову и протянула к узде.

— Тпру… жалкая кляча, не по тебе я плачу.

Обошел Ион Фэт-Фрумос еще несколько раз конюшни, и опять ни один конь не дал взнуздать себя; только клячонка голову к узде протягивала.

— Так и быть, — решил Ион Фэт-Фрумос и взнуздал клячу. Конь, почувствовав узду, встряхнулся трижды, и из несчастной клячи обернулся славным скакуном, таким, что земля под копытами дрожала; и как почуял на себе седло, а в седле седока, заговорил человеческим голосом:

— Скажи, хозяин, как тебя везти? Хочешь, ветром расстелюсь, хочешь, как мечта помчусь.

— Ты ветром не стелись, как мечта не мчись, а понеси меня помалу, как добру молодцу ездить пристало.

Побежал конь рысью, земля под ногами дрожала. Проскакали они через горы высокие, через овраги глубокие и доехали до какой-то кузницы. Фэт-Фрумос и кричит кузнецу, с коня не слезая:

— Кузнец, кузнец, мастер-удалец, скуй мне булаву, ни малу, ни велику, как подобает моему сану и лику, да смастери петли и засовы на двери, чтобы запиралась кузница крепко-накрепко, и не мог бы зайти в нее страшный дракон Лимба-Лимбэу.

— Ладно, путник, пусть твой конь попасется малость, я живо все сделаю.

— Я дальше поеду, а ты делай, как я велел; как вернусь, чтоб все было готово. Возьми деньги вперед да гляди, делай вещи получше: в огне калеными, заклепками укрепленными.

Принялся кузнец за работу, а Фэт-Фрумос пришпорил коня и дальше отправился.

Ехал он, ехал, долго ли, коротко ли, да и решил отдохнуть у моста. Вот лежит он у края дороги, и вдруг слышит стук конских копыт по ту сторону моста. Как ступил конь на мост — захрапел, назад попятился. Всадник плетью его лупит да кричит:

Тьфу ты, кляча, конь паршивый!
Чтоб тебе лишиться гривы,
Волки мясо б твое съели,
Кости бы в земле истлели!

Я когда купил тебя,
Хвастал ты вовсю трубя:
— Не боюсь я никого;
Фэт-Фрумоса одного!

Тут Фэт-Фрумос вскочил на ноги и говорит:

Пес-дракон, не лайся, плут,
Фэт-Фрумос — он тут как тут!

Как услыхал всадник его речь, рассмеялся так, что горы окрестные затряслись:

Гей, дурак, да ты смешок.
Думаешь, что я дракон,
И тебе и невдомек
Что я храбрый Вечерок,

Тот, что Солнце с неба снял
И в полон его угнал.
Наяву или во сне
Ты посмел перечить мне,

Встать мне поперек пути?
Ну, теперь уж не уйти!
Раз пошло такое дело,
Выходи на битву смело,

Коль преодолеешь страх,
Будем биться на мечах.
— Нет, поборемся, коль смеешь,
Ведь борьба всего честнее!

Тогда Вечерок кинулся на Фэт-Фрумоса, схватил его за пояс, поднял над головой и бросил его с такой силой, что тот по щиколотки в землю ушел. Фэт-Фрумос вскочил сердитый, схватил Вечерка за пояс и вогнал его в землю по колени. Поднялся разъяренный Вечерок, да с такой силой кинул Иона Фэт-Фрумоса, что вогнал его в землю по пояс. Ион Фэт-Фрумос встал на ноги, трясясь от ярости, схватил Вечерка за пояс да всадил его в землю по самую шею. Потом выхватил он саблю и отрубил врагу голову, а коня так ударил булавой, что с землею его смешал.

Отдохнул Фэт-Фрумос, набрался новых сил, вскочил на коня и отправился дальше. Ехал он, ехал на коне своем быстроногом, пока доехал до второго моста и опять надумал отдохнуть. Пустил он коня на луг траву пощипать, а сам присел у обочины дороги и запел:

День и ночь кромешна мгла,
Нет ни света ни тепла.
Исхожу я все пути,
Солнце б только мне найти,

Я темницу сокрушу,
Солнце в небо отпущу,
И тепло свое и свет
Пусть нам дарит много лет,

Расцветают пусть поля,
Сердце людям веселя.

Поет он свою песню и вдруг: цок, цок — слышит цоканье копыт по ту сторону моста Как подъехал тот конь к мосту, тут же захрапел, назад попятился. Нахлестывает его всадник плетью, кричит:

Тьфу ты, кляча, конь паршивый,
Чтоб тебе лишиться гривы,
Волки б мясо твое съели,
Кости бы в земле истлели!
Я когда купил тебя.
Хвастал ты, вовсю трубя:
— Не боюсь я никого, Фэт-Фрумоса одного!

Фэт-Фрумос, как услышал щелканье плети да речь дракона, вскочил на ноги и заговорил:

Пес-дракон, не лайся, плут,
Фэт-Фрумос — он тут как тут|

Тут всадник соскочил с коня, хохочет над ним, куражится:

Гей, дурак, да ты смешон,
Думаешь, что я дракон,
А того, поди, не знаешь,
Что с Ночилою болтаешь?

Как разок подует он —
Землю сковывает сон!
Наяву или во сне
Ты посмел перечить мне,

Встать мне поперек пути?
Что ж, иди сюда, иди!
Раз пошло такое дело,
Выходи на битву смело,

Коль преодолеешь страх,
Будем биться на мечах.
— Нет, поборемся, коль смеешь,
Ведь борьба всего честнее!

Схватил Ночила Иона Фэт-Фрумоса за пояс и бросил его с такой силой, что по щиколотки в землю вбил. Фэт-Фрумос вскочил в пылу, схватил Ночилу за пояс и вогнал его в землю по колени. Поднялся разъяренный Ночила да так кинул Фэт-Фрумоса оземь, что тот ушел в нее по пояс. Ион Фэт-Фрумос встал на ноги, трясясь от ярости, схватил Ночилу за пояс да вогнал его в землю по самую шею. Потом выхватил саблю и отрубил ему голову, а коня так ударил булавой, что с землей его смешал.

Отдохнул Фэт-Фрумос, почуял, что силы вернулись к нему, вскочил на коня и поскакал дальше.

Ехал он, ехал по горам, по лесам, по бескрайним полям, по оврагам и скалам, перебрался за высокие горы с острыми, как булат, вершинами и, добравшись до третьего моста, опять вздумал отдохнуть.

Пустил он коня траву пощипать, а сам сел у обочины дороги, оперся на локоть и запел:

День и ночь кромешна мгла,
Нет ни света ни тепла,
Исхожу я все пути,
Солнце б только мне найти,

Я темницу сокрушу,
Солнце в небо отпущу,
И тепло свое и свет
Пусть нам дарит много лет,

Расцветают пусть поля,
Сердце людям веселя.

Только песню он свою закончил, слышит цоканье копыт по ту сторону моста. Как подъехал конь к мосту, захрапел, назад попятился. Хлещет его всадник плетью, кричит:

Тьфу ты, кляча, конь паршивый,
Чтоб тебе лишиться гривы,
Волки б мясо твое съели,
Кости бы в земле истлели!

Я когда купил тебя,
Хвастал ты, вовсю трубя:
— Не боюсь я никого, Фэт-Фрумоса одного!

Фэт-Фрумос, услышав, как он плетью щелкает и проклятьями сыплет, вышел ему навстречу:

Пес-дракон, не лайся, плут,
Фэт-Фрумос — он тут как тут|

Соскочил всадник с коня, наступает на Фэт-Фрумоса, а сам смеется да хвастает:

Гей, дурак, да ты смешон!
Думаешь, что я дракон?
Пред тобою, мальчуган,
Полуночник-великан.

Солнца я лишаю доли,
Так с тобой не справлюсь, что ли?
Наяву или во сне
Ты посмел перечить мне,

Стать мне поперек пути?
Что ж, иди сюда, иди!
Раз пошло такое дело,
Выходи на битву смело,

Коль преодолеешь страх,
Будем драться на мечах!
— Нет, поборемся, коль смеешь,
Ведь борьба всего честнее.

Полуночник схватил Иона Фэт-Фрумоса, поднял его да так бросил, что тот по щиколотки в землю ушел. Тогда Ион Фэт-Фрумос ухватил Полуночника и вогнал его в землю по колени. Вскочил рассвирепевший Полуночник, да как кинет Иона Фэт-Фрумоса, — забил его в землю по самый пояс. Фэт-Фрумос поднялся в гневе, ухватил Полуночника и так его бросил, что тот по пояс в землю ушел. Тут он и хотел голову ему отрубить, а Полуночник из земли вырвался и с саблей на него кинулся. Бились они, бились, пока от усталости не повалились в разные стороны.

Небо чуть-чуть посветлело. В серых облаках кружился орел. Полуночник, как увидел его, закричал:

— Орел мой, орленок, окропи меня водой, чтоб силы ко мне вернулись. За добро твое и я тебе добром отплачу: труп подарю.

Ион Фэт-Фрумос тоже стал просить орла о помощи:

— Орел мой, орленок, окропи меня водой, чтоб силы ко мне вернулись. За добро твое и я тебе добром отплачу: два трупа подарю, да к тому же на небе Солнце зажгу. Осветит оно и согреет просторы, по которым носят тебя крылья.

Кинулся орел вниз, нашел воду, смочил ею крылья, набрал водицы в клюв, стрелой полетел к Иону Фэт-Фрумосу, сел над ним, похлопал по нему мокрыми крыльями, потом дал воды испить. Ион Фэт-Фрумос тотчас вскочил на ноги и почувствовал в себе силы больше, чем прежде было. Одним ударом рассек он пса-дракона с головы до ног, потом рассек коня драконова и оставил их орлу.

Вскочил Фэт-Фрумос на коня и поскакал вперед, пока доехал до густого-прегустого леса дремучего, в котором росли деревья могучие. Здесь он пустил коня пастись, а сам, став на одну ногу, трижды покружился и обернулся в золотистого петуха с красным гребешком. Захлопал он крыльями, закукарекал, а как закукарекал, обернулся петух в муху, а муха бзз, бзз, бзз — полетела ко дворцу Жар-птицы, до которого было недалече. Прилетела она во дворец, ткнулась в двери, ткнулась в окно, ткнулась под крышу, но пробраться в хоромы не могла: не нашла нигде лазейки. Тогда влетела муха в трубу, спустилась по ней и, выбравшись через печь, пролетела еще раз — другой по комнатам и примостилась в уголке. Оттуда она осмотрела комнату, в середине которой стоял стол, накрытый разными яствами и напитками. Смотрит, сидят вокруг стола четыре женщины: три молодые, а четвертая — ссохшаяся от старости. Глядела старуха, глядела на молодых и вдруг заговорила:

О, невестушки родные,
Вы красотки молодые,
Все с тоской глядите вдаль, —
А к лицу ли вам печаль?

— Сейчас вернутся ваши мужья и неладно будет, коли найдут вас заплаканными да опечаленными. Расскажите лучше о чем-нибудь — так и время пройдет. Начни ты, жена Вечерка, потом и другие расскажут.

Убрав со стола, жена Вечерка и говорит:

— Мой муж так силен, что коли повстречается с Ионом Бессчастным, одним духом в землю его вгонит и вовсе ему из нее не выбраться.

После нее речь повела другая, не иначе как жена Ночилы, потому что была она черна, как смола, только зубы да глаза поблескивали.

— А мой муж так силен, что коль повстречается с Ионом Бессчастным, одним дуновением станет его так мотать, как осенний ветер лист кукурузный мотает.

Тут заговорила и третья, самая страшная и уродливая с виду, с железными когтями на ногах и ножом булатным за поясом.

— А мой Полуночник так силен, что коль повстречается ему Ион Бессчастный, одним ударом превратит его в пепел да развеет по ветру, чтобы и следа от него на земле не осталось,

— Замолчите, не хвастайтесь. Ион Бессчастный тоже не лыком шит. Коль повстречается он на пути кому-либо из сыновей моих, придется им биться крепче, чем с любым богатырем земным.

— Не считай такого негодяя богатырем, — прервала ее Жена Вечерка, — коли станется худо с мужем моим, я сама убью этого дуралея. Обернусь на его пути колодцем с водой прохладной и, коль выпьет он хоть каплю, мясо его ветер развеет, кости в земле истлеют.

— А я могу обернуться яблоней, — поспешила вставить жена Ночилы, — и коль надкусит Ион Бессчастный яблоко, в тот же миг отравится.

— А моему мужу коль он зло содеет, — сказала жена Полуночника, — где бы ни был и куда бы ни направился Ион Бессчастный, я встречусь ему на пути в виде куста виноградного, усыпанного гроздьями. Попробует он хоть зернышко — тут же падет отравленным.

— Опять, доченьки, за хвастовство принялись; знаете ведь, родненькие, нет добра от хвастовства, оно хуже воровства. Откройте лучше кладовую да проверьте, там ли Солнце.

Услыхала это муха и сразу полетела сквозь дверную щель в соседнюю комнату.

Невестки заглянули в коробочку, посмеялись-поулыбались, и все в один голос ответили Жар-птице:

— Тут оно, Солнце! Как было здесь, так и сейчас есть. — И, прикрыв дверь, пошли по своим делам.

Ион Фэт-Фрумос, обращенный в муху, оставшись в кладовой, подлетел к коробочке, поднял крышку, думая поглядеть, что там внутри.

Но как только он крышку поднял, Солнце вырвалось из коробочки, стрелой пронеслось сквозь окно и поднялось в небесную высь.

Озарилась земля, мир повернулся к Солнцу лицом, радуясь его теплу и свету, и пошло кругом такое ликование, какого люд отродясь не видел. Чужие люди обнимались, точно братья. Все были счастливы, что избавились от тьмы, радовались Солнцу, которое грело и светило всем равно.

Черный царь, как увидел свет, выскочил на дворцовый балкон на девятом этаже и стал ловить Солнце руками, да свалился вниз головой. Так пришел ему конец.

А Ион Фэт-Фрумос пустился бежать от дворца Жар-птицы, боясь погони.

Пробежал он лес, вскочил на коня и крикнул:

— Неси меня быстрее ветра к кузнецу.

Помчался конь в дальние пределы, земля под копытами гудела. Скакал конь, скакал, пока увидел колодец у дороги и остановился на водопой. Но Ион Фэт-Фрумос с седла нагнулся, саблю всадил в колодец по самое дно; глядь, а оттуда хлынула кровь поганая, через сруб переливается, округу заливает.

Пришпорил Ион Фэт-Фрумос коня, щелкнул плетью и отправился далее.

Долго ли, коротко ли ехал он и вдруг посреди пути увидел ветвистое дерево, усыпанное царскими яблоками. Ветки так и гнулись под их тяжестью и вытягивались над дорогою. Были те яблоки такими крупными да румяными, да зрелыми, что как глянешь на них, так слюнки и потекут, и не могло быть человека, который прошел бы мимо да не попробовал хоть одного. А Ион Фэт-Фрумос, завидев яблоню, выхватил саблю и, объехав несколько раз вокруг дерева, отсек ему все веточки. Полился из обрубков зеленовато-желтый сок, куда капнет, там земля загорается и в окалину превращается.

Ион Фэт-Фрумос пришпорил коня и поскакал дальше.

Долго ли, коротко ли ехал он, и вот на его пути, на солнечном склоне холма появился виноградный куст, и сразу его взор привлекли огромные грозди с крупными янтарными зернами, налитыми соком. Понял Ион сразу, что дело нечисто, и решил ягоды не пробовать, а куст с лица земли стереть. Подъехал он поближе и искромсал лозу саблей; а из обрубков полился ядовитый сок, из которого вились языки пламени.

И снова Ион Фэт-Фрумос коня пришпорил, плетью хлестнул, чтобы скорее домой добраться, и в дальний путь помчался.

Солнечный свет и тепло переродили мир: прежде была черная земля, а теперь кругом зеленели поля и на всем лице земли сады дивные цвели. На глазах у Иона творились чудеса, росли-разрастались леса, появлялись тенистые дубравы, зеленели буйные травы.

Ехал Ион Фэт-Фрумос, ехал, и вдруг откуда ни возьмись подул ветер, суля беду всему свету: траву к земле пригибает, деревья в лесу ломает а позади черная туча, где она пролетит, земля выгорает.

Повернулся Фэт-Фрумос и сразу узнал Жар-птицу. Видать, пустилась она за ним в погоню, погубить задумала.

Пришпорил Ион коня, помчался стрелою и мигом доехал до кузницы. Не глянул он, есть ли кто в ней, нет ли, влетел с конем, запер окна и двери петлями да засовами, по его приказу покованными. А булаву с шипами, что лежала возле наковальни, в огонь сунул. Тут и Жар-птица вихрем подлетела, вокруг кузницы злобствует, а проникнуть в нее не может: кузница была на крепких запорах, двери, окна, ладно пригнаны, нигде не найти лазейки.

Взмолилась Жар-птица притворно ласковым голосом:

— Ион Фэт-Фрумос, сделай в стене щелочку, хоть одним глазом дай взглянуть, каков ты из себя, что сумел сыновей моих да невесток убить; а были-то они самыми храбрыми да самыми сильными на земле.

Ион Фэт-Фрумос подбросил еще угольев в горн, раздул его мехами, а когда булава накалилась добела, пробил в стене дыру и стал около нее с булавой.

Только Жар-птица приметила щелочку в стене, рот разинула да припала к ней глазом, чтобы рассмотреть молодца и погубить его, а Ион Фэт-Фрумос размахнулся булавой и разом — бах!.. метнул ее в щель и попал Жар-птице прямо в пасть. Проглотила Жар-птица булаву раскаленную да тут же и околела.

Ион Фэт-Фрумос отодвинул засовы и вышел вместе с конем на воздух. Небо прояснилось, ветер утих, казалось, Солнце светило еще ярче, а возле кузницы лежала, вытянувшись, мертвая Жар-птица.

Вскочил Ион Фэт-Фрумос на коня и поскакал дальше. Ехал он без забот, с радостью на сердце, песню свою напевая. Красота вокруг была неописуемая!

Над обширными полями,
Над цветущими лугами,
Ароматный, как цветок,
Пролетает ветерок.

Кодры буйно зеленеют,
Солнце все живое греет,
На траве горят бусинки —
Не бусинки, а росинки.

Ездил так Ион Фэт-Фрумос по белу свету, разыскивая то место, где Солнце в полдень отдыхает; слыхал он, будто живет там пес-дракон, Лимба-Лимбэу. Много горя и несчастий причинил дракон людям, и приходился он Жар-птице мужем, а покойным Вечерку, Ночиле и Полуночнику — отцом.

Поворотив коня к полдню, направился Ион по новому пути; много он пересек гор высоких, долин глубоких и бурных потоков. И кого в пути встречал, у всех вопрошал, где найти Лимба-лимбэу, пса-дракона.

На полпути повстречался ему витязь молодой, печальный и хромой, и поведал, что он дракона искал, да ногу в пути сломал. Рассказал он ему также, что пса-дракона Лимба-Лимбэу булава не берет, сабля не сечет, а сила и жизнь его спрятаны в свинье с поросятами, которая живет к северу от горы Каменной.

Повернул Фэт-Фрумос коня на север и поскакал, как ветер, так, что земля под копытами дрожала. А когда Солнце подошло к закату, решил он отдохнуть у лесной опушки на берегу озера. Лег он себе на бок, глядит на озеро да вдруг видит у берега свинью с поросятами. Тут он смекнул, что это и есть свинья с поросятами, о которой рассказывал ему бывалый молодец. Подошел Ион поближе и увидел страшилище:

В щетине — иголки,
Хвост — точно у волка,
Глаза огневые,
Копыта стальные,
Где ногой ступает,
Искры высекает.

Ион Фэт-Фрумос схватил булаву правой рукой, саблю — левой да так огрел свинью булавой, что та тут же дух испустила. Из нее выскочил заяц и хотел пуститься наутек, но Фэт-Фрумос отрубил ему голову саблей. Из заячьего тела вылетела утка; замахнулся Ион и отрубил и ей голову. Безголовая утка упала на землю и снесла яйцо; покатилось яичко по кочкам и разбилось, а из скорлупы вылетели три жука. Ион Фэт-Фрумос изловил двух и убил, но третьего упустил. Жук взметнулся вверх и след его простыл.

Пес-дракон Лимба-Лимбэу держал слугу-сторожа, который охранял его дворец и днем и ночью, без отдыха и перерыва. И наказал дракон:

— Кто бы ни явился: человек ли, птица ли, зверь или букашка, любое существо живое — ты приметить должен. И должно оно от твоей руки погибнуть, никто в замок не должен проникнуть.

Но забыл дракон предупредить сторожа о приметах жизни и силы своей, которые освобождались из свиньи, если кто ее убьет.

И вот прилетел жук к замку Лимба-Лимбэу, а сторож начал бить его, чем попало, через границу имения не пускать. Напрасно жалобно кричал жук:

— Пусти меня к Лимба-Лимбэу, хозяину моему да твоему. Жизнь его в большой опасности и дни его сочтены. Пропусти меня: как меня хозяин увидит, в руках чуток подержит — век ему жить, не тужить.

— Мое дело приказ исполнить. Как пропущу кого через границу, снесет мне хозяин голову. — И шлепнув жука рукой, сбросил его на землю да истоптал ногами.

Потом, думая о случившемся, побежал с докладом к Лимба-Лимбэу. А Лимба-Лимбэу зубы стиснул, как воск пожелтел, да только и успел промолвить:

— Ой, горе ты мое, не следовало жука убивать.

Сказал и свалился замертво.

Вскоре Фэт-Фрумос добрался до замка и принялся за поиски: в одной из задних комнат замка он нашел бездыханного Лимба-Лимбэу, схватил его, бросил на кучу дров и поджог. А когда костер выгорел, развеял пепел по ветру.

— Вот и тело твое ветру досталось, чтоб следа от него на земле не осталось, — сказал Фэт-Фрумос, облегченно вздохнув, и повернулся к Солнцу лицом.

Вдруг из подвала замка донеслись до него жалобные причитания:

Мать, отец, сердешные,
Братья неутешные,
Сестрицы родимые,
Тоскою палимые,

Плачьте, причитайте,
Горе мое знайте:
Пес-дракон, я думаю,
Загубит красу мою.

Одним ударом Ион Фэт-Фрумос сбил замки да запоры и увидел на каменных плитах погреба девицу красную, точно Солнце ясное.

Вывел он ее на волю, взглянули они на Солнце, и на радостях поцеловала она Иона. Потом поведала ему все свои горести: как украл ее пес-дракон Лимба-Лимбэу, как требовал, чтобы она жила с ним, а она решила лучше умереть, чем ему достаться.

Недолго они промешкали, позвали быстренько родителей, братьев и сестер, наготовили к свадьбе яств разных да напитков, созвали певцов и музыкантов со всего света и свадьбу сыграли.

И кто бы ни пришел на свадьбу, всех за стол сажали, со всеми ласковы были, до отвала кормили и поили. Побывал и я на свадьбе Иона Фэт-Фрумоса. Со всеми там ел-пил, и сказку о нем не забыл.

Сказывают, жили-были когда-то муж с женой. И слыл человек большим охотником — равных ему не было. Да вот жалость, беда с ним однажды приключилась: как-то на охоте окружила его стая волков, и хоть многих перебил он, набежали другие, озлобясь, разодрали его на части в дремучем лесу, вдали от дома родного, оставив от него одни только косточки. Жена, не получив от мужа весточки, подождала-подождала, а потом залилась горючими слезами, омывая ими несчастье свое. Долго выплакивала она свое горе-горюшко и тоску по мужу, ибо должна была еще ко всему вот-вот родить. Долго ли, коротко ли, сделался Фэт-Фрумос сильным да красивым молодцем и как-то раз обратился к своей матери с вопросом:

— Скажи, матушка, каким ремеслом занимался мой отец, чтобы и я нашел себе дело по душе.

— Ox, дорогой мой,- запричитала мать,- не надобно тебе заниматься его ремеслом,- много опасностей ожидает тебя на этом пути. Займись-ка лучше тем, чем все люди вокруг.

Фэт-Фрумос послушался совета матери, но недолго мирился с этой мыслью и вскоре снова стал настаивать, чтобы мать поведала ему правду. Той ничего не оставалось, как все ему рассказать.

— Промышлял твой отец, дорогой мой сынок, охотой. Но не вздумай и ты заняться ею, ибо заплатила я с лихвой за прибыли от этого ремесла.

Парень, как и все парни, не принял всерьез слов матери. Едва прослышал он, что отец был охотником, и сам решил сделаться им. Смастерил себе лук, стрелы и на другой день утречком отправился на охоту во широку степь.

Как-то охотясь, обошел он вдоль и поперек окрестные леса, прибрежные рощи, холмы и поля и дошел до необыкновенного леса: на серебряных деревьях сверкали жемчужные листья. А посреди леса увидел он поляну, красивую-прекрасивую, всю усеянную цветами: розами, маками и пионами. В самой середине поляны — озеро, каких мало: берега из белого мрамора, вода, как слеза, пересчитать можно все камешки на дне. Солнце светит ярко, ни дуновения ветерка, а вода теплая-претеплая. Сладко затрепетало у парня сердце при виде всей этой красоты, медленно обошел он озеро и собрался уж в обратный путь, как слышит вдруг: фрр! фрр!-три птицы опустились на берег озера, Фэт-Фрумос укрылся и только хотел стрелу пустить — птицы взмахнули крыльями и вмиг обернулись тремя девицами необыкновенной красоты: лица нежные, волосы золотистые, и — бултых! — бросились прямо в воду. Купаются, плавают, ныряют-любо-дорого глядеть на них. А парень-хитрец за кусты украдкой тихонько зашел, крылья дев нашел, спрятал за пазуху и пустился в обратный путь.

Вышли феи из воды, а крыльев нет. Стали искать под кустами, в траве, да век ищи — не найдешь. Одна дева, что поглазастее, увидела на траве след молодца. И пошли все три — глаза в землю — по следу вдогонку за ним. Торопятся, перегоняют друг дружку, не разбирая ни гор, ни дол, но и молодец знай себе вышагивает. Прошли они добрую половину пути и увидели Фэт-Фрумоса на горизонте. Одна фея, что постарше, заговорила нежным голосом:

Лист пиона резной,

Гордый парень, постой,

Ты постой, оглянись,

К нареченной обернись.

Замедлил он шаг, обернулся назад, чтоб посмотреть, кто идет за ним. Только оглянулся — фрр!. фрр! — два крылышка вмиг вылетели из-за пазухи и молнией взметнулись к одной из дев, превратив ее, как в сказке, в птицу, которая легко поднялась в небо. Фэт-Фрумос понял колдовство песни, опустил голову, стянул потуже рубаху у ворота и, решив больше не оборачиваться, пошел дальше. Да недолго прошел: другая дева затянула печальную песню:

Лист чамбера золотой,

Паренек молодой,

Что в лес наш пришел,

Мой покой увел.

Эту песню мою

Для тебя я пою.

Ты иди — не торопись

Да в пути задержись,

Чтоб цветам цвести,

Чтоб любви расти,

Чтоб не чахнуть мне

В злой печали-тоске…

И пела она так нежно, так задушевно, что:

Листья в лесу шептались,

И родники прояснялись,

Солнце свой бег замедляло —

Алмазы в цветах зажигало.

Фэт-Фрумос не оглядывается, и дева не умолкает:

Лист пиона красный,

Что делать, не знаю,

Слезы лью, страдаю.

Песня все приближалась и так околдовала Фэт-Фрумоса, что он едва переставлял ноги.

Не зря же говорится: дереву судьбой назначено давать плоды, а песне — зажигать сердца людей. Повернул он голову назад, и вторая пара крыльев-фрр!-вылетела у него из-за пазухи, и, пока на ресницы его навертывалась слеза, дева-птица была уже далеко в синеве небес.

Стоит Фэт-Фрумос с широко раскрытыми глазами, на сердце горечь, обида в душе не помещается. Подумал молодец, что третью пару крыльев уже ни за что не упустит.

Тронулся он снова в путь, слезы льет, траву ими орошает. Как прошел долину, запела и третья дева, чаруя своим голосом все вокруг,- так что даже травы заколыхались в такт этой песне, и каждая почка тотчас распускалась, и ветки листочками вмиг покрывались. Лилась песня плавно, как родниковая вода из подножия холма:

Лист ореха, лист зеленый,

Соком жизни напоенный,

Знаешь ты лишь, как тяжка

И горька моя судьба.

Я в тоске, но не по дому,

А по страннику чужому,

Что пришел из дальних мест

Отдохнуть в волшебный лес.

Идет молодец, идет-остерегается, а песня девы льется с еще большей страстью:

Сердце, ты устало биться,

Обернися быстрой птицей

И лети к нему, лети

Что есть мочи — догони,

Догони и средь дороги

Упади ему под ноги.

Этой песней, моей болью

Тронь его, зажги любовью…

Горы рушились от силы этой песни, может быть, и сердце молодца не выдержало бы, коли б не поторопился он ступить на порог дома своего и отворить дверь. Едва вошел он в дом, фея замолкла и встала за ним, статная, красивая, с улыбкой на устах. Поклонилась молодцу, протянула ему руку, и была она краше гордой царевны, словно дочерью солнца была: в изломе бровей — блеск солнечных лучей, на шею гибкую, как лоза, надела свои украшения луна, по платью цветы разлились с майского поля.

Полюбились они друг другу и без долгих уговоров стали к свадьбе готовиться. Когда столы были убраны и свечи зажжены, пригласили они множество людей, всех родных и близких, чтоб все вкусили радости молодых. Закатили большой пир, и началось невиданное веселье. Танцевал жених с невестой, плясала вся молодежь так, что земля из-под ног уплывала.

Невеста танцевала легко, как перышко,- то проносилась, словно вихрь, то так отплясывала по кругу, что оставляла всех с разинутыми ртами.

Люди смотрели и удивлялись:

— Мэй, мэй, вот это плясунья!

А фея в ответ:

— Коли вернул бы мне жених крылья, плясала б я во сто крат красивее.

Стали все гости просить жениха отдать ей крылья.

— Пусть пляшет, а коли вздумает улететь, неужто мы ни на что не годимся: не поймаем одну птицу?! — кричали ему со всех сторон.

Ничего не оставалось Фэт-Фрумосу, как вытащить крылья и отдать ей. Девица приложила крылья к плечам, руки к бедрам и, как лист тополя под дуновением ветерка, закачалась, заколыхалась, закружилась, что юла, глаза же молнии заметали. Все не сводили глаз с нее, а невеста прошлась дробью по краю круга, подалась быстрехонько к центру и вдруг — бах! — ударилась оземь. Не успела б искра вспыхнуть, как обернулась она птицей и полетела вверх, все выше и выше. Жених схватил лук, натянул тетиву и стал прицеливаться. Птица же, учуяв беду, перекинулась через голову и обернулась кукушкой, Тогда и молодец выпустил лук из рук, ибо есть такой закон у охотников: стреляй в любую птицу, только кукушку, упаси бог, не трогай. Загрустил жених, закручинился, кукушка же снизилась, сделала круг и так ему молвит:

— Молодец, Молодец, коль увидеть меня пожелаешь, приходи в золотой дворец, что стоит в золотом лесу..

Сказав это, опять поднялась ввысь, пока не сделалась с пшеничное зерно, потом с маковое зерныщко, а вскоре синева небес и вовсе скрыла ее от глаз людей.

И отправился Фэт-фрумос в путь-дорогу, шел, шел, пока не пришел к месту, где свирепствовала такая засуха, что казалось — горит самое сердце земли. У одной горы повстречалась ему лачуга, на завалинке которой сидел старый-престарый дед; борода — что сена копна, худой и бледный с лица, зато мудрый на слова.

— День добрый, дедушка.

— Добро пожаловать, молодец, присядь на завалинку, отдохни с дороги да поведай: что за думка занесла тебя в эти дали, какая любовь и к кому заставила топтать эти дороги, шагать по пустынным -нашим местам?

— Ищу по белу свету золотой лес с золотым дворцом.

Думал-думал старик, потом плечами повел:

— Многое видел я на своем веку, про многое слышал, да что-то не припомню, чтоб кто-нибудь говорил мне про этот лес. Но, коли уж попал ты ко мне, попробую помочь, и узнаем, куда идти следует.

Поднялся старик, встал перед домом, вытащил из-за пазухи флуер и как свистнул один раз — горы пригнули свои вершины, и стали сбегаться, слетаться со всех сторон звери, птицы, мухи и другие лесные жильцы. Собралось их видимо-невидимо.

Когда уже некуда ступить было от них, старик спросил:

— Дети мои, вы столько носитесь по белу свету-не видали ль вы золотой дворец, что стоит в золотом лесу?

Козочка ответила:

— Как раз оттуда иду, отец.

— Тогда проводи молодца, укажи ему путь.

— Ох, отец, коли б и хотела, не смогла бы указать дорогу: невиданная засуха иссушает те места-трава высохла, не найдешь нигде и капли воды.

Однако повеленье есть повеленье. Пустилась козочка с молодцом в путь-дорогу, повела его по тропам нехоженым, по местам скалистым до вершины холма, откуда простиралось уже ровное место, выжженное засухой.

— Теперь держи путь только вперед, не сворачивай, когда глаза твои увидят край земли, считай, что пришел к золотому дворцу, что стоит в золотом лесу,-сказала ему козочка на прощанье.

Пошел Фэт-Фрумос дальше и увидел пустынные места: ничего живого вокруг, только увядшие сады и выжженные солнцем поля. Вдалеке горел какой-то огонек. Он подошел ближе. Несколько чабанов доили овец в ореховые скорлупы. Были у них и подойники, но они давно рассохлись: некого было доить в такую сушь. Чабаны сказали ему, что с тех пор, как увел змей фею фей из золотого сада, иссякли все родники и источники в их местах, высохли реки и озера, и все, что росло и зеленело, — засохло на корню. Узнав, куда держит путь странник, чабаны дали ему флуер.

— Возьми, молодец, сослужит он тебе добрую службу в пути.

И Фэт-Фрумос снова пустился в дорогу, шел да шел, долго ли, коротко ли, и приходит к царству змея. Перешел рубеж и смотрит вокруг с удивлением: будто совсем на другой земле очутился. Трава росла сочная, по пояс цветами вся, как ковер, уткана, деревья стояли рослые, раскидистые. Видя такую красоту вокруг, поднес Фэт-Фрумос ко рту флуер, и потекла дойна, восхваляющая эту благодать. И тут из лесов вышли к нему из своих берлог три волка и три медведя, охранявшие границы змеева царства. Пришли, чтобы съесть Фэт-Фрумоса,- таков был приказ их хозяина,- но услышали его игру и забыли обо всем. Слушали волшебный флуер и не могли наслушаться.

Потом окружили его волки и медведи.

— Послушай, удалец, если ты еще поиграешь нам-все будет хорошо, если же нет-возвращайся, потому что нам велено растерзать в клочья любого, кто перейдет границу этого царства.

Что тогда ответил им Фэт-Фрумос?

— Я бы сыграл вам во сто раз краше, но-вот беда — флуер у меня сломался. Если б вы отважились помочь мне вытащить сердцевину из столетнего дуба, тогда-то сыграл бы я вам от всей души.

Пошли волки и медведи и отыскали дуб — огромный, толстый,- привели к нему молодца, и как рубанул тот по дубу палашом — раскололся дуб посередине, а Фэт-Фрумос сказал:

-Хватайтесь скорее за края трещины и тяните в стороны, а я высмотрю сердцевину.

Сунули волки и,медведи свои лапы в трещину, а Фэт-фрумос вытащил быстренько палаш — и зажало всех зверей в дубе так, что не могли они ни лапами шевельнуть, ни дерево повалить. Оставил их всех Фэт-фрумос, как в капкане, и пошел дальше. Шел он, шел и достиг рубежа другого царства. Не успел сделать и трех шагов, как выходит ему навстречу Черный Арап с саблей обоюдоострой. Как прошелся саблей понизу — отрубил ноги Фэт-фрумосу, взмахнул посередине-отрезал ему руки, когда же вскинул саблю, чтобы отсечь молодцу голову, не пришлось ему это сделать — упал Фэт-фрумос. Недалеко от того места, где он упал, был источник. Пришел молодец в себя — и покатился к нему, чтоб испить воды. Наклонился, потянул в себя воду, а она уходит, не дается-это же была змеева вода. Напрягся он тогда и ухватился зубами за самую главную ключевую жилу, прикусил ее крепко-накрепко, так что взмолился родник:

— Отпусти, ох, отпусти, молодец!

— Не отпущу.

— Отпусти, сделаю все для тебя и дам, чего только не попросишь.

— Сделай, чтоб отросли у меня руки — такие же, как были прежде.

— Быть посему,- сказал ключ, и вмиг выросли у Фэт-Фрумоса руки — такие же, как были прежде.

Снова просит ключ, умоляет:

— Отпусти меня, молодец, умираю от боли!

— Не отпущу, пока не отрастут у меня и ноги — такие же, как были.

— Пусть исполнится твое желание! — сказал ключ. И выросли у Фэт-Фрумоса и ноги.

Напряг он мышцы тогда, уперся ногами в землю и стянул еще крепче ключевую жилу.

— Чего ты хочешь, молодец, зачем мучаешь меня?

— Скажи, как одолеть Черного Арапа.

— Глотни три раза воды из того места, за которое держишься зубами.

Глотнул Фэт-фрумос воды три раза, как велел ему ключ, и таким силъивм сделался, что заколыхалась земля от одного его дыхания.

Отправился он в путь, и снова выходит ему навстречу Черный Арап с саблей. Как схватит его Фэт-Фрумос, как швырнет оземь-тррах!-выпала сабля из рук Арапа, и три часа слышно было, как входил он с завыванием в земную твердь. Вот как!

Стал Фэт-Фрумос держать путь к змееву дворцу и шёл по лесам тенистым, по лугам цветистым, через долины зеленые, рощи, птичьим пеньем полные, и приходит ко дворцу, что на солнце смотрит-и не Меркнет, так красив. Вышла на порог Фея фей и говорит:

— Хорошо, что ты пожаловал, Фэт-Фрумос. Но лучше, если б ты не приходил все же, потому что погубит тебя змей-собака.

Едва успела это проговорить — летит палица драконова, стукнула в дверь, оттуда — на порог и опустилась на свое место, на гвоздь! Фэт-Фрумос как схватил ее, как швырнет обратно-если б не ударилась она о грудь змея, летела бы дальше.

— Трудные гости ждут меня, видно, дома,- проговорил змей.

Вошел он в дом,, увидел Фэт-Фрумоса и спрашивает:

— Как хочешь биться, молодец,-врукопашную или на саблях?

— На саблях или врукопашную — все равно мой верх будет.

И стали они биться. Как швырнул змей молодца на землю-затряслась под ним земля. Теперь настал черед Фэт-Фрумоса. Кинул он змея оземь-ушел тот в земную твердь, только чуб остался; торчать над землей. Однако выбрался змеи и закричал:

— Волки, медведи; мои, скачите сюда, с хозяином вашим беда!

Швырнул Фэт-Фрумое змея еще раз. И снова ушел змей в глубь земли, только чуб; остался торчать. Но закричал еще громче:

— Черный Арап, где ты! Хозяину твоему плохо!

Но кто мог услышать его и прийти на помощь, если Над Черным Арапом рушилась земля, а волков и медведей цепко держал дуб?!

Когда в третий раз кинул Фэт-Фрумос змея-три дня погружался тот с воем в земные недра, да так и не вышел и поныне.

И заструилась вода из пересохших источников, зазеленели поля — снизошла благодать на всю землю.

А Фэт-Фрумос вошел во дворец, и что оставалось ему делать? Взял он за руку Фею фей, превратил все змеевы богатства в золотое яблоко, воротился домой, и стали они жить-поживать да добра наживать.

• Повар и боярин
• Базилик Фэт-Фрумос и Иляна Косынзяна, сестра Солнца
• Когда за добро злом платят
• Фэт-Фрумос и солнце
• О чем поют жаворонки

↑ Вверх

Фэт-Фрумос и солнце.
Молдавские сказки!!

Давным-давно, а может
быть, и не так давно, не скажу, только случилась такая беда — не стало на земле
Солнца. Всегда стояла непроглядная ночь, да такая темная-темная. Не было света
и тепла. Стали гибнуть леса и поля, а за ними звери и птицы.

Говорили люди, что
Солнце украли драконы. Но куда они его упрятали, никто не знал. И страдал от
темноты несчастный народ — ох, как страдал!

Так вот, в те времена
на опушке дремучего леса, на берегу могучей реки, жили в ветхой избушке муж и
жена. Были они очень бедные: в доме ни мяса, ни соли, во дворе ни птицы, ни
скотины. Перебивались кое-как с хлеба на мякину.

Мужик-то был
старательный, собою ладный, семьянин хороший. Исходил он все царство вдоль и
поперек, работу искал. Готов был воду из камня выжимать, лишь бы с пустыми
руками домой не являться.

Но вот пошла по свету
молва, будто можно Солнце из плена вызволить. Стали люди о том поговаривать и
друг друга подбадривать. Ведь если Солнце спасти да на небо вознести, снова
земля будет светлой и щедрой.

Зелень покроет луга,
на нивах созреет хлеб — только убирать поспевай! Привольно станет жить людям.

И вот собралось тогда
человек тридцать, а может быть, и сорок, а с ними и тот мужик, который на
опушке леса жил, и решили они пойти Солнце из неволи вызволить и на небо
вернуть.

Горько плакала да
причитала жена мужика, все просила его, чтоб не оставлял он ее
одну-одинешеньку. Да не могла его уговорить. Чем громче она причитала, тем
тверже муж на своем стоял. Ушел мужик из дому и пропал. И остальные, все, кто с
ним пошел, точно в воду канули.

Немного времени
прошло, как уехал мужик, и родила жена мужика сыночка, пухленького такого
крепыша.

Дала она ему имя Ион,
ласково звала Ионикэ. А еще прозвала мальчика красавцем — Фэт-Фрумосом. И стал
он Ионикэ Фэт-Фрумос.

Рос Ионикэ Фэт-Фрумос
не по дням, а по часам. За день так вырастал, как другие за год. Неделя прошла
— и за работу взялся: то одно мастерит, то другое. Но скоро понял: как ни
старайся, все понапрасну — бедняк из нищеты никак не выбьется. Вот и спросил он
однажды у матери:

— Скажи, мать, чем
занимался мой отец? Стану я делать то же, может, заживем получше.

— Сыночек дорогой,
помнится мне, что не приходилось ему вольно вздохнуть: всю жизнь он маялся на
всякой работе, а достатка в доме так и не увидел.

— А куда же он пропал?

— Ох, горе мое, сыночек
мой родненький! Лучше бы ты об этом не спрашивал! — запричитала мать и горько
заплакала.

А когда успокоилась,
призналась сыну:

— Боюсь я тебе
рассказывать, как бы и ты не пошел вслед за отцом.

— Расскажи, матушка,
расскажи! Видит мать, пора уже сыну все знать, и стала она рассказывать ему,
душу отводить:

— Жили мы всегда бедно,
с горем пополам крохи добывали. А как пропало Солнце, совсем худо стало. И вот
дошла до нас молва, будто какая-то злая сила запрятала Солнце в темницу.
Собрались люди и отправились Солнце искать. С ними и отец твой пошел. И нет о
нем с тех пор ни слуху ни духу.

Узнал сын о горькой
отцовской судьбе и закручинился; опечалили его слезы материнские.

С того дня загорелось
в его сердце желание — пойти Солнце искать. Ни о чем не мог думать, одно Солнце
было у него на уме и во сне, и наяву. Сложил он песню и, куда ни пойдет, все ее
распевает:

День и ночь кромешна
мгла,
   Нет ни света, ни тепла.
   Подрасту и в путь пойду,
   Солнце дивное найду.
   Я темницу сокрушу,
   Солнце в небо отпущу,
   Пусть тепло свое и свет
   Дарит много-много лет,
   Расцветают пусть поля,
   Сердце людям веселя.

Проезжал мимо дома
бедной женщины Черный царь — он той страной владел — и услыхал песню ее сына.
Велел царь остановить коней и стал слушать песню. Прослушал он ее от начала до
конца, а затем приказал кучеру:

— Живо сбегай да
приведи ко мне певца. Соскочил кучер с козел и закричал:

— Эге-гей, где ты?
Постой!

— Я здесь!

Шагая на ощупь,
наткнулись царский кучер и Фэт-Фрумос друг на друга. А пока они до кареты
добирались, царь сидел и думал: «Всего у меня вдоволь, чего душе угодно. Но
будь еще у меня и Солнце, не было бы мне равного на свете».

— Здесь царь, становись
на колени! — сказал кучер, подводя Ионикэ к царской карете.

— Кто ты такой? —
спросил царь.

— Сын бедняцкий, — ответил
мальчик. По голосу царь догадался, что ему лет двенадцать-тринадцать, не
больше.

— Кто тебя этой песне
научил?

— Сам придумал — сам и
пою. Как подрасту, вызволю я Солнце из глубокой темницы.

— Как звать тебя,
мальчик?

— Ионикэ Фэт-Фрумос.

— А где живут твои
родители?

— Отца у меня нет, а мы
с матерью живем на опушке леса, недалеко отсюда; только не жизнь это, а горе
одно.

— Послушай, — говорит
царь, — если знаешь ты где заперто Солнце, иди жить ко мне во дворец; буду я
тебя кормить-растить. А почуешь в себе вдоволь сил, дам тебе коня доброго да
денег на дорогу, но с уговором, что привезешь мне Солнце со всем его светом и
теплом.

— Светлейший царь, коль
ты желаешь, чтобы я за тобой во дворец последовал, вели привести и матушку мою.
Иначе иссохнет у нее сердце от горя и печали, пока будет разыскивать меня по
всем дорогам да тропкам.

— Ну, быть по-твоему, —
сказал царь и велел кучеру сбегать за матерью Ионикэ.

Пришла она, с сыном
простилась, а к царю не поехала — не захотела дом свой бросать.

И стал Ионикэ жить
при царском дворе. Скоро почуял он в себе такую силу великую, что камни рукой в
порошок растирал! Тогда объявил он, что пойдет Солнце вызволять, и попросил
царя снарядить его в путь-дорогу.

Царь говорит:

— Выбери себе в конюшне
коня по душе, саблю да палицу и отправляйся.

Взял Фэт-Фрумос узду,
серебром расшитую, и пошел выбирать себе коня по душе. Всю конюшню обошел, но
ни один конь не дал взнуздать себя. И вот в самом темном углу увидел он еще
одного коня.

Тощий конек — одна
шкура да кости, еле-еле на ногах держится. Но заметил он Фэт-Фрумоса да так к
узде и потянулся.

— Тпру. жалкая кляча,
не тебя я ищу! Еще раз обошел Фэт-Фрумос всю конюшню, и опять ни один конь не
дал взнуздать себя; только клячонка из темного угла голову к узде протягивала.

— Ну что ж, делать
нечего, — решил Ион Фэт-Фрумос и взнуздал клячу.

Конь почувствовал
узду, встряхнулся трижды и из несчастной клячи вдруг обернулся славным
скакуном. А как почуял на себе седло, а в седле седока, заговорил человеческим
голосом:

— Скажи, хозяин, как
тебя везти? Хочешь — ветром расстелюсь, хочешь — как мысль помчусь.

— Ты ветром не стелись,
мыслью не мчись, а вези меня, как добру молодцу ездить пристало.

Побежал конь рысью,
задрожала земля под копытами. Проскакали они через горы высокие, через долины
широкие и доехали до какой-то кузницы. Фэт-Фрумос кричит кузнецу:

— Кузнец, кузнец,
мастер-удалец, скуй мне палицу молодецкую, не малу, не велику, по силе моей, да
смастери петли и засовы на двери, чтобы запиралась кузница крепко-накрепко и не
мог бы в нее никто ни зайти, ни заглянуть.

— Ладно, путник, пока
твой конь отдохнет малость, я все сделаю.

— Я дальше поеду, а ты
делай, как я велел. Вернусь — чтоб все было готово. Возьми деньги вперед и
делай все получше. Да гляди, укрепи двери заклепками калеными.

Принялся кузнец за
работу, а Фэт-Фрумос пришпорил коня и дальше отправился.

Ехал он, ехал, долго
ли, коротко ли, и решил отдохнуть у моста.

Вот лежит Фэт-Фрумос
у дороги и вдруг слышит стук копыт по ту сторону моста. Ступил чужой конь на
мост — и захрапел, попятился. Всадник стегает его плетью да кричит:

— Ах ты, кляча
негодная! Чтоб тебе гривы лишиться, чтоб тебя волки загрызли, чтоб твои кости в
земле истлели! Когда я за тебя денежки платил не ты ли хвастала, что, кроме
Фэт-Фрумоса, никого на свете не боишься!

А Фэт-Фрумос вскочил
и говорит:

— Полно тебе, дракон,
лаяться! Я и есть Фэт-Фрумос.

Услыхал его всадник,
рассмеялся громко, даже горы окрестные затряслись:

— Ха-ха-ха! Послушайте
этого юнца неразумного! Да знаешь ли ты, что не простой дракон перед тобой, а
сам Вечер-великан, похититель Солнца? И ты посмел стать мне поперек пути?! Что
ж, подойди поближе да говори — на саблях ли хочешь биться или на поясах
бороться?

Не оробел Фэт-Фрумос,
отвечает великану:

— Давай лучше на поясах
бороться. Борьба честнее.

Кинулся Вечер-великан
на Фэт-Фрумоса, схватил за пояс, поднял над головой и бросил с такой силой, что
Фэт-Фрумос по щиколотки в землю ушел. Но вскочил Фэт-Фрумос, схватил великана
за пояс, бросил и вогнал в землю по колени.

Поднялся разъяренный
Вечер-великан да с такой силой кинул Фэт-Фрумоса, что вогнал его в землю по
пояс. А Фэт-Фрумос вырвался из земли, схватил в ярости великана, да и всадил
его в землю по самую шею. Потом выхватил саблю и отрубил Вечер-великану голову,
а коня так палицей стукнул, что с землею смешал.

Отдохнул Фэт-Фрумос,
сил набрался, вскочил на коня и отправился дальше. Ехал он, ехал на коне своем
быстроногом, доехал до второго моста и опять надумал отдохнуть. Присел у
обочины дороги и запел:

День и ночь кромешна
мгла,
   Нет ни света, ни тепла.
   Исхожу я все пути,
   Солнце б только мне найти.
   Я темницу сокрушу,
   Солнце в небо отпущу,
   Пусть тепло свое и свет
   Дарит много-много лет,
   Расцветают пусть поля,
   Сердце людям веселя.

Поет он свою песню и
вдруг — цок-цок! — слышит цоканье копыт по ту сторону моста. Как подъехал чужой
конь к мосту — захрапел, попятился. Нахлестывает его всадник плетью, кричит:

— Вперед, кляча
пугливая! Чтоб тебе гривы лишиться, чтоб тебя волки задрали, чтоб твои кости в
земле истлели! Когда я за тебя денежки платил, не ты ли хвастала, что кроме
Фэт-Фрумоса, никого на свете не боишься!

А Фэт-Фрумос вскочил
и говорит:

— Полно тебе, дракон,
лаяться! Я и есть Фэт-Фрумос!

Соскочил всадник с
коня, насмехается, куражится:

— Ха-ха-ха, послушайте
этого юнца глупого! Называет меня драконом простым и не знает, что перед ним
сам Ночь-великан. Стоит мне подуть разок — и вся земля засыпает. Что ж, коли ты
храбрый такой, подойди поближе да скажи: на саблях ли хочешь биться или на
поясах бороться?

Не оробел Ионикэ
Фэт-Фрумос, отвечает Ночь-великану:

— Давай поборемся.
Борьба честнее.

Схватил Ночь-великан
Фэт-Фрумоса за пояс и бросил его с такой силой, что по щиколотки в землю вбил.
Вскочил Фэт-Фрумос, схватил великана за пояс и вогнал его в землю по колени.

Поднялся разъяренный
великан, — да так бросил Фэт-Фрумоса, что ушел тот в землю по пояс. А
Фэт-Фрумос вырвался из земли, схватил в ярости Ночь-великана за пояс и вогнал
его в землю по самую шею.

Потом схватил саблю и
отрубил ему голову, а коня так ударил палицей, что с землей его смешал.

Отдохнул Фэт-Фрумос,
почуял, что силы вернулись к нему, вскочил на коня и поскакал дальше.

Ехал он, ехал — по
горам, по долам, по оврагам и холмам, перебрался за высокие горы с острыми вершинами,
добрался до третьего моста и опять вздумал отдохнуть. Прилег у обочины и запел:

День и ночь кромешна
мгла,
   Нет ни света, ни тепла.
   Исхожу я все пути,
   Солнце б только мне найти.
   Я темницу сокрушу,
   Солнце в небо отпущу,
   Пусть тепло свое и свет
   Дарит много-много лет,
   Расцветают пусть поля,
   Сердце людям веселя.

Только закончил он
свою песню, слышит цоканье копыт по ту сторону моста. Как подъехал конь к
мосту, захрапел, попятился.

Хлещет его всадник
плетью, кричит:

— Ах ты, паршивая
кляча! Чтоб тебе гривы лишиться, чтоб тебя волки загрызли, чтоб твои кости в
земле истлели! Когда я денежки за тебя платил, не ты ли хвастала, что, кроме
Фэт-Фрумоса, никого на свете не испугаешься!

Фэт-Фрумос услышал,
как всадник плетью щелкает и проклятиями сыплет, вышел ему навстречу и говорит:

— Полно тебе, дракон,
лаяться! Я и есть Фэт-Фрумос.

Соскочил всадник с
коня, наступает на Фэт-Фрумоса да хвастает:

— Ха-ха-ха! Что за
дурак: меня за простого дракона принял! А я сам Полночь-великан. Когда по земле
хожу — все спят, никто глаз открыть не смеет! Коли ты такой храбрый, говори,
чего хочешь: на саблях биться или на поясах бороться?

Не оробел Ионикэ
Фэт-Фрумос, отвечает Полночь-великану:

— Давай бороться.
Борьба честнее.

Полночь-великан
схватил Иона Фэт-Фрумоса, поднял его да так бросил, что тот по щиколотки в
землю ушел. Тогда Ион Фэт-Фрумос ухватил великана и вогнал его в землю по
колени.

Вскочил
рассвирепевший Полночь-великан да как бросит Иона Фэт-Фрумоса — забил его в
землю по самый пояс. Поднялся Фэт-Фрумос, ухватил в гневе великана и так его
подбросил, что тот упал и тоже по пояс в землю ушел.

Хотел Фэт-Фрумос
голову ему отрубить, а Полночь-великан из земли вырвался и с саблей на него
кинулся. Бились они, бились, пока от усталости не повалились в разные стороны.

Вдруг над ними орел
закружился. Увидел его великан и закричал:

— Орел мой, орленок,
окропи меня водой, чтобы силы ко мне вернулись! За твое добро и я добром
отплачу: поесть тебе дам.

Ион Фэт-Фрумос тоже
стал просить орла:

— Орел мой, орленок,
окропи меня водой, чтобы силы ко мне вернулись! Я на небе Солнце зажгу. Осветит
оно и согреет просторы, по которым носят тебя крылья.

Кинулся орел вниз,
нашел воду, окунул в нее крылья, набрал воды в клюв и стрелой полетел к Иону Фэт-Фрумосу.
Похлопал над ним мокрыми крыльями, потом напоил из клюва. Вскочил Ион
Фэт-Фрумос и почувствовал в себе силы небывалые.

Одним ударом рассек
он великана сверху донизу, да и коня заодно прихватил. Потом вскочил Фэт-Фрумос
на своего коня и поскакал вперед. И вот доехал он до высокого замка. Отпустил
коня, а сам закружился на одной ноге и обернулся золотистым петухом с красным
гребешком.

Захлопал крыльями
петух, закукарекал и обернулся мухой, а муха — «ж-ж-ж!» — полетела к замку
ведьмы Пожирайки. Прилетел Ион к замку, ткнулся в дверь, ткнулся в окно,
ткнулся под крышу — все закрыто, нет нигде лазейки. Взлетел он на крышу и по
дымоходу пробрался в замок, полетал по комнатам и спрятался в уголке.

Видит Фэт-Фрумос в
комнате стол, а на нем яства да напитки разные. И сидят вокруг стола четыре
женщины: три помоложе, а четвертая — древняя старуха. И слышит Фэт-Фрумос —
говорит старуха:

— Невестушки мои,
красавицы, что же вы все глядите вдаль да горюете? Сейчас вернутся ваши мужья,
и неладно будет, коли найдут вас заплаканными да печальными. Расскажите лучше о
чем-нибудь, так и время незаметно пройдет. Начнем с тебя, жена Вечер-великана.

Стала жена
Вечер-великана со стола убирать и такую речь повела:

— Мой муж такой
сильный, что, коль встретится с этим несчастным Ионом, подует — и вгонит его в
землю. Вовек Иону из земли не выбраться.

После нее заговорила
другая, не иначе как жена Ночь-великана, — была она черная, как смола, только
зубы да глаза поблескивали:

— А мой муж такой
сильный, что, коль встретится с тем несчастным Ионом да подует, полетит Ион на
край света, как лист кукурузный.

Тут заговорила и
третья, самая страшная да уродливая, с железными когтями на ногах и булатным
ножом за поясом:

— А у моего
Полночь-великана такая сила, что, коль повстречается ему несчастный Ион, муж
мой одним ударом превратит его в прах да развеет по ветру, чтобы и следа от
Иона не осталось.

— Будет вам, не
хвастайтесь. Ион тоже не лыком шит. А повстречается он на пути кому-либо из
моих сыновей, придется им биться крепче, чем с любым другим богатырем.

— Нечего этого
негодника богатырем называть! — прервала ее жена Вечер-великана. — Коли уж с
мужем моим случится что, я сама с ним расправлюсь. Обернусь колодцем с
прохладной водой, и коль выпьет Ион хоть каплю, останется от него один пепел.

— А я могу обернуться
яблоней, — поспешила сказать жена Ночь-великана, — надкусит Ион яблоко и тут же
отравится.

— А коли моему мужу он
такое зло сделает, — сказала жена Полночь-великана, — где бы ни был и куда бы
ни направился Ион несчастный, я повстречаюсь ему на пути виноградным кустом.
Попробует он одну ягодку и тотчас ноги протянет.

— Опять вы за похвальбу
принялись! Знаете ведь, родненькие, нет добра от хвастовства. Загляните-ка
лучше в подземелье да проверьте, там ли Солнце.

Вышли невестки
Пожирайки из комнаты, а Фэт-Фрумос за ними мухой полетел. Невестки в подземелье
спустились, а Фэт-Фрумос за ними. Слышит-звякнули ключи, загремели засовы,
открыли невестки железную дверь. И увидел Ион в темноте тоненький-тоненький луч
света.

— Тут оно, Солнце!
Никогда отсюда не вырвется — сказала жена Полночь-великана.

Захлопнули невестки
железную дверь, загремели ключами и засовами, поднялись из подземелья.

А Фэт-Фрумос у двери
остался. Зажужжала муха и превратилась в золотистого петуха с красным
гребешком. Захлопал петух крыльями, кукарекнул три раза — стал Фэт-Фрумос снова
человеком. Ощупал дверь в темницу-семь замков на ней.

Сломал Фэт-Фрумос
семь замков один за другим, открыл дверь, видит — стоит в углу железный сундук,
а из замочной скважины тоненький лучик. светит. Напряг Ион все силы, открыл
сундук. И вырвалось оттуда яркое Солнце, молнией вылетело в дверь и унеслось в
небеса.

Вмиг осветилась вся
земля, люди стали на Солнце глядеть, теплу да свету радоваться. И пошло кругом
такое ликование, какого еще мир не видывал. Обнимались люди, точно братья.
Счастливы были, что от тьмы избавились и что всех одинаково согревает ласковое
Солнце.

А Черный царь вскочил
на крышу своего дворца и стал ловить Солнце руками, да с крыши-то и свалился
вниз головой. Тут и пришел ему конец.

Ион Фэт-Фрумос вслед
за Солнцем выбежал из подземелья, бросился к своему коню и крикнул:

— Неси меня быстрее
ветра к кузнецу!

Помчался конь —
только земля под копытами гудела. Скакал-скакал, увидел колодец у дороги и
остановился на водопой. Но Ион Фэт-Фрумос нагнулся с седла, всадил в колодец
саблю по самое дно, и хлынула оттуда поганая кровь.

Пришпорил Ион
Фэт-Фрумос коня, щелкнул плетью и отправился далее.

Долго ли, коротко ли
он ехал и вдруг увидел на своем пути ветвистое дерево, все усыпанное яблоками.
Яблоки все крупные, румяные да спелые, висят у самой дороги. Глянешь на них —
так слюнки и потекут.

Никто мимо не
пройдет, яблока не отведав. А Ион Фэт-Фрумос, как увидел яблоню, выхватил саблю
и посек ей все ветки. Полился из яблок ядовитый сок. Где капнет, там земля
загорается и в окалину превращается.

Ион Фэт-Фрумос
пришпорил коня и поскакал дальше. Долго ли, коротко ли он ехал, видит — растет
у дороги виноградный куст, а на нем гроздья тяжелые висят. Ягоды крупные, спелые,
соком налитые.

Но Ион-то знал, что
это за куст стоит. Подъехал он поближе и искромсал куст саблей. Полился тут сок
ядовитый, а из него пламя языками вьется.

И снова Ион
Фэт-Фрумос коня пришпорил, плетью хлестнул — впереди был еще долгий путь.

Едет он, а Солнце
знай себе светит. Где прежде голая земля была, теперь поля зеленели да сады
дивные цвели. На глазах чудеса творились: росли-разрастались тенистые леса,
поднимались буйные травы.

Ехал Ион Фэт-Фрумос,
ехал, и вдруг, откуда ни возьмись, подул сухой ветер, суля беду всему свету:
траву к земле пригибает, деревья в лесу ломает. И показалась черная туча. Где
она пролетит, там земля выгорает.

Оглянулся Фэт-Фрумос
и понял: не туча это, а Пожирайка злая его догоняет.

Пришпорил Ион
Фэт-Фрумос коня, помчался стрелою и прискакал к кузнице. Есть ли кто в ней, нет
ли, глядеть не стал, въехал в кузницу с конем, запер окна и двери на запоры,
какие кузнец ему выковал.

А палицу с шипами,
что у наковальни лежала, в огонь сунул. Тут и Пожирайка вихрем подлетела,
вокруг кузницы носится, а проникнуть в нее не может: заперта кузница на крепкие
запоры, двери да ставни пригнаны ладно, и нигде щели не отыщешь.

Взмолилась Пожирайка
сладким голосом:

— Ион Фэт-Фрумос,
сделай в стене щелочку, хоть одним глазком дай взглянуть, каков ты собой, что
сумел сыновей моих да невесток извести. Ведь были они самыми храбрыми да самыми
сильными на земле.

Ион Фэт-Фрумос
подбросил углей в горн, раздул мехами огонь, а когда палица накалилась добела,
пробил в стене дыру и стал около нее с палицей.

Как приметила
Пожирайка дыру в стене, рот разинула да бросилась к ней, чтобы рассмотреть
молодца и погубить его. А Ион Фэт-Фрумос размахнулся и — раз! — метнул палицу
прямо ей в пасть. Проглотила Пожирайка палицу раскаленную и околела на месте.

Фэт-Фрумос отодвинул
засовы, вышел из кузницы и коня своего вывел. Глядит — ни тучи нет, ни ветра. А
Солнце светит да припекает. И лежит у стены Пожирайка.

Вскочил Фэт-Фрумос на
коня и поскакал дальше.

Искал он по свету то
место, где Солнце в полдень отдыхает. Слыхал Фэт-Фрумос, будто живет там самый
главный враг — дракон Лимбэ-Лимбэу, которого ни меч, ни сабля, ни палица не
берут.

Много горя да
несчастья причинил дракон людям, и приходился он Пожирайке мужем, а трем
великанам -отцом. Пока жив дракон, не будет людям счастья на земле.

Много Фэт-Фрумос
пересек высоких гор, глубоких долин и бурных потоков. И кого в пути встречал, у
всех спрашивал, где найти дракона Лимбэ-Лимбэу.

И вот повстречался
ему древний хромой старик. Поведал он, что тоже дракона искал, да ногу в пути
сломал.

Рассказал он ему, что
смерть дракона Лимбэ-Лимбэу, которого палица не берет, сабля не сечет, спрятана
в свинье с поросятами. А искать ее надо на полночь от Каменной горы.

Повернул Фэт-Фрумос
коня на полночь, поскакал, как ветер, только земля под копытами дрожит.

Ехал он долго ли,
коротко ли, по зеленым лугам, по крутым горам, ехал день до вечера, до заката
красна солнышка и решил отдохнуть на берегу озера. Прилег на травку, глядит на
озеро, да вдруг видит у берега свинью с поросятами.

Смекнул он тут, что
это и есть та свинья, о которой древний старик ему говорил. Подкрался Ион ближе
и увидел страшилище: вместо щетины у свиньи — острые иголки, клыки и копыта
железные. По камням ступает-искры высекает.

Ион Фэт-Фрумос
схватил свою палицу да так огрел свинью, что та на месте дух испустила. Из
свиньи выскочил заяц и бросился было бежать, да Фэт-Фрумос зарубил его саблей.
Из зайца утка вылетела: взмахнул Ион саблей и отрубил ей голову. Упала утка на
землю и яйцо снесла.

Покатилось яйцо по
кочкам, разбилось, а из него три жука вылетели. Ион Фэт-Фрумос изловил двух и
убил, а третьего упустил. Жук взметнулся вверх и полетел на полночь. Ионикэ
Фэт-Фрумос вскочил на коня и следом за жуком помчался.

А жук полетел к замку
дракона Лимбэ-Лимбэу. Стоял тот замок на высокой горе, и войти в него можно
было только через одну дверь: не было в замке больше дверей, не было и окон.

День и ночь охранял
ту дверь сторож. Дракон Лимбэ-Лимбэу приказал уничтожить каждого, кто бы ни
появился перед дверью. Человек ли, птица ли зверь или букашка, любое живое
существо — никто не должен проникнуть в замок дракона. Но забыл дракон
предупредить сторожа, в чем его смерть спрятана.

И вот прилетел жук к
замку Лимбэ-Лимбэу, а сторож его не впускает. Напрасно молил его жук:

— Пусти меня к
Лимбэ-Лимбэу, хозяину нашему, жизнь его в большой опасности, и дни его сочтены.
Пропусти: как хозяин меня увидит да в руке подержит-век ему жить.

— Мое дело приказ
исполнять. Если пропущу кого в замок, снесет мне хозяин голову. — И поймал
сторож жука да ногами истоптал.

А тут и Фэт-Фрумос к
замку подъехал. Сторож бросился на него, да Ион мигом с ним расправился. Вошел
в замок и увидел бездыханного Лимбэ-Лимбэу. Схватил его, бросил на кучу дров и
поджег. А когда костер прогорел, развеял пепел по ветру.

— Пусть тебя ветер
развеет, чтоб и следа от злых драконов не осталось, — сказал Фэт-Фрумос. Потом
сел на коня и поскакал в родные края.

++++++++++++++++++++++