Найда.
Глава – 1. «Черное утро».
Вахтанг устало сидел на кресле в служебном кабинете.
Смотрел на потолок. Думал. Курил.
Тонкая сигарета предательски подрагивая. Тряслась в руках.
Очень сильно устал – до дрожи в конечностях. Чудовищно болел позвоночник, ныли вены на ногах – раскаленными углями. Сложная хирургическая операция длилась долгих пять часов.
Да и не сложные операции он не делал.
Всегда относился к своему мастерству – как к божьему дару. Спасали молодую женщину на последнем сроке беременности.
Сбил гонщик ухарь на машине, прямо на пешеходном перекрестке.
Отец новорожденного ребенка долго полз за ним по больничному коридору. Благодарил за спасенные жизни. Целуя руки.
Попытался пустить кольца из табачного дыма.
На счастье, как в детстве. Не получалось.
Учился курить – по семь колец выпускал. Один раз за этим занятием застиг отец. Его врожденная интеллигентность не спасла от жесткого наказания.
Выпорол дедовым ремнем со звездой по первое число. Вахтанг сидел и улыбался, вспоминая детство.
« Вахтанг Георгиевич – первая линия на связи. Это – Сережа». Прервал воспоминания голос секретаря. Сережа – это сын.
Сейчас в Америке в одной из лучших мировых медицинских клиник стажируется по специальности.
Резко пружиной встал. Усталость от предчувствия с общением с родным человеком моментально испарилась.
« Здравствуй сын»! Главное для мужчины слово на земле – сын.
« Папа я в Шереметьево . Борт посадку произвел три минуты назад. Получу багаж и домой к Ладе. А потом вдвоем к тебе. Нет, втроем. Я щенка везу.
Губернатор штата тебе подарил. Лайка якутская. Саха ыты. Их почти не осталось в мире. Зовут Ребекка. Мать звали — Регина, отца – Бек. Значит Ребекка. А скоро нас будет четверо и ты дед. Жди».
Лучше новости и не надо. Быстро в душ и в загородный дом. Готовиться к встрече сына и невестки.
Невестка на последнем сроке беременности. Мальчик. Богатырь. Лада невестка,проболталась домохозяйке – маленького назовут Вахтангом. В честь деда – в его честь.
Будет кому передать и мастерство хирурга и детище всей его жизни – Медицинский Центр. Крупнейший и лучший в России.
Одних филиалов по стране два десятка.
Долго стоял под душем, улыбаясь. Смывая усталость после трудной и необходимой для людей работы.
Кто не работал долго физически, до потери сознания и сини- черных кругов перед глазами никогда не поймет этой фразы. Работал до рвоты и когда желудок не принимает пищи. Когда болит до последнего нейрона все тело. Как будто бы его сутки били молотом.
Смывать усталость.
Когда выходишь из ванной комнаты держась за стенку, чтобы не упасть.
Постепенно под резкими, контрастными струями воды организм постепенно преодолевает усталость, кровь начинает усиленно циркулировать по смертельно надорванному работой телу. Начинают шевелиться пальцы рук и ног, начинает работать мозг. Труд хирурга на операции можно сравнить с нагрузкой шахтера в забое. И ответственность такая же. Жизнь.
Разрывался телефон. Бесконечно долго. Взял телефон в руку, пригляделся – Сережин номер. « Да Сережа, слушаю тебя сынок».
« Инспектор ДПС капитан Абросимов, 1-й батальон ГИБДД» — представился незнакомый голос на другом конце провода.
« А кто Вам будет Сергей Вахтангович швили? Документы в крови, фамилию не разобрать. Сын?
Сердце остановилось, мрачное предчувствие беды разрывной пулей ударило в грудь. Заныло страшной болью, выворачивая все живое навыворот.
Мозг отказывался верить в слова чужого человека. Черным вороном принесшим беду.
« Что с ним? Он живой» — в отчаянии кричал он дико в трубку, отказываясь верить в случившееся.
« Поворот на Ленинградку с Шереметьево – ремонт моста. Приезжайте».
Он все увидел с высокой насыпи сам.
Длинный черный след торможения колес автомобиля – рассекшего его жизнь напополам.
Сбитое ограждение, следы перевертывания автомобиля. Падавшего с высоты по откосу.
Разбитое в клочья желтое такси на бетонных блоках. И два тела в крови. Его Сережа.
Он обхватил сына руками отца. Прижал к себе, свою кровинушку.
Как тогда- маленького, когда он только родился.
Целовал его закрытые глаза, волосы, лицо и выл. Диким страшным голосом. Нечеловеческим.
С разбитой клетки в багажнике такси, за ним наблюдал холодный взгляд чуть подросшего щенка. С глазами голубого драгоценного камня, большой миндалевидной формы глаз с характерным для породы – черным кантиком.
Следующих три дня были для него одним черным бесконечным пятном.
Он ничего не помнил. Ни пил, не ел.
Ходил бесчувственной тенью, никого не узнавая.
Сразу после похорон сына, сломался.
Пил двое суток, практически не приходя в себя.
Пил по черному. Стаканами.
Ничего не понимая и не чувствуя. В глазах стояли живые глаза его Сережи.
Он тянулся к сыну. Но видение пропадало.
Он падал, вставал. Звал давно умершую жену Нину.
Нина стояла молча с его покойной мамой в углу его кабинета загородного дома в черных одеждах. Потихоньку плакали.
Его никто не жалел. Было некому. Да и в жалости он не нуждался.
Жить он не хотел.
Дочки взрослые. Зятья уважаемые и сильные люди. Он им не нужен.
И они ему тоже – не нужны. Вспомнил Сережу в детстве. Опять выл нечеловеческим голосом.
Утром третьего дня опять настойчиво звонил телефон.
Вахтанг, превозмогая боль – взял трубку. « Вахтанг это я» — звонил его лучший друг и земляк, главный врач Перинатального Центра.
« Вахтанг» — в трубке слышался плач взрослого мужчины – « Лада родила мертвого ребенка. Прости. Мы сделали все возможное. Это судьба».
Он молча сел на диван. Обхватил голову. « За что Господи? Я всю жизнь спасал людей. За что»?
Жизнь потеряла весь смысл. Его жизнь никому была не нужна. Никому. Он не хотел больше жить.
Он с трудом спустился в подвал.
Его истощенное психической нагрузкой и одурманенное алкоголем тело швыряло из стороны в сторону.
Голова и плоть отказывалось слушаться мыслям.
« Он никому не нужен. Он никому не нужен». В глазах стояли живыми Сережа, жена, мама. Молодой отец. « Я здесь никому не нужен. Никому».
В подвале было техническое помещение для хранения оружия и боеприпасов. Трясущимися руками открыл замок. Отключил сигнализацию.
Поставил стул на середину комнаты, взял карабин. Засунул в рот ствол, ожидая выстрела.
Палец правой ноги скользил по цевью. Не попадая на спусковой крючок.
« Носок мешает. Надо его снять и зацепить пальцем.
И все.
Сожаления о жизни не было.
Скоро он вновь встретится с семьей. Скоро».
Сняв носок с ноги он неожиданно поскользнулся обо что — то скользкое и с резким запахом фекалий. « Собачье дерьмо? Откуда оно здесь»?
По гранитному полу раздался звук цоканья лап и высунулась хитрая морда щенка.
С глазами голубого цвета, весь белый. За исключением левого черного уха. Который, увидев человека, жалобно запричитал, что то по собачьи. Словно жалуясь на жизнь.
Карабин выскользнул из рук Вахтанга, с чудовищным грохотом упав на пол.
Как бы отрезвляя Вахтанга. Он схватил щенка, прижал его к себе словно единственное родное существо на свете. Которому он был нужен. Щенок повизгивал и лизал мокрое от слез лицо.
« Ребекка солнышко родное».
В следующую минуту сильные руки начальника охраны его Центра несли Вахтанга наверх. Несколько дней врачи бились за его жизнь.
Ребекка послушно спала в ногах постели хозяина.
Через неделю сильный Вахтанг встал и вышел на работу.
Он был нужен людям. Его талант врача. Его золотые руки.Поседевший, худой, пустыми безрадостными глазами.
Но с жаждой работы, столь необходимой людям.
Глава – 2. « Раствориться во времени».
Прошло долгих три года.
Постепенно время сгладило боль потери.
Младшая дочь – родила внука. Назвали – Вахтангом.
Отец мальчика, скрипя сердцем, разрешил дать сыну двойную фамилию.
Да и как такому деду не разрешить.
Вахтанг как вол тащил на себе все его многочисленное семейство. Включая многочисленных бедных родственников из Грузии. И не разу его этим не попрекнул. Наоборот радовался, что помогает людям.
Сутками пропадал на работе. Операции, операции, операции.
Сотни спасенных жизней.
И взрослых и малышей.
Только глаза Сережи сутками стояли у него в памяти. Часто запирался в кабинете и выл по волчьи, разрывая свое сердце.
Ребекка выросла.
И из уродливого щенка с голубыми глазами – превратилась в роскошную собаку. Чемпионку породы.
Дважды привозили на вязку именитых женихов. Чемпионов породы и носителей громких титулов.
С позором увозили назад.
Один за наглость при попытке любви – поплатился разорванным ухом. Не получались кутятки. Не получались.
Условия для собаки были созданы – идеальные.
Специально обученный человек. Кинолог с дипломом.
Прогулки три раза в день. Вольер с будкой.В ней все условия.
Даже пол с подогревом. Когда сильные морозы.
Когда Вахтанг ночевал в доме на даче, Ребекка спала исключительно в ногах на кровати.
Изредка Вахтанг выезжал на загонную охоту.
Ребекка выросла рабочей собакой.
И зверя гнала и по боровой дичи работала.
Вахтанг на охотах никогда не стрелял. Не хотел делать больно невинной животине. Ездил на охоту как в клуб. Увидеться с друзьями, подышать чистым лесным осенним воздухом. Идя в загоне и крича, во все легкие –« О- О – Оппа –О».
Так было и в тот печальный день. С утра охота не пошла.
Осень была теплая и долгая. Заморозков и снега не было. След зверя издали не виден.
Охотились по чернотропу.
Два загона и оба пустые. Все устали, промокли от мелкого дождя. Идущего целый день.
Во время небольшого перекуса, решили делать – третий загон.
Обхватить большой кус болотины и старого леса и выгнать зверя на просеку. На номера.
Егерь быстро обрезал квартал на – « Ниве». « Есть три захода. Есть. И копыта – во. Большие. Я давно таких не видел. Видно сохатые с Севера пришли. Не мои. В болотине на островке наверно залегли» — обрадовал всех распорядитель охоты.
Загонщики зашли с Северной Гривы.
С захватом болотца и старого сосняка.
Ребекка сразу взяла след и погнала лосей на стрелков. Ее лай по зверю, то практически пропадал, то слышался с новой силой.
Раздался грохот выстрелов.
Сохатые, наткнувшись на стрелков, резко уходили назад в болота.
Прорвали цепь загонщиков, идущих сзади. Громыхнуло еще раз несколько выстрелов. Так для очистки совести. Идущего напролом по чащобнику лося – взять практически невозможно.
Ребекка как привязанная шла по следу подранка.
Лай слышался долго. Потом стих.
Вахтанг от плохих предчувствий молча опустил руки и сполз по стволу вековой сосны. С пустыми от тоски глазами. Охрипшим от крика горлом.
Все. Ушла последняя радость в жизни.
Искали долгих двое суток.
Привлекли всех кого можно.
Результата никакого.
Вахтанг ходил мрачный, не в себе.
Утром в Москве важная операция. Важная для жизни пациента.
Без его помощи – пациент уйдет. Худенькая хрупкая женщина.
Похожа на его маму.
Мать троих детей погодков. Старшему – четыре.
Маленькому Вахтангу, внуку было бы наверно столько же.
Перед глазами опять встал облик Сергея – «Иди папа — помогай людям».
Глава – 3. «Просто Юрий Аркадьевич».
У Юрия Аркадьевича день не заладился с утра.
Вроде бы и солнце вышло с утра в поздний осенний день и поправил себя самогоном. Но, что то ныло сердце в плохом предчувствии.
Ломало всю его душу.
Вспомнил свои вчерашние похождения.
Ну, выпил на охоте. Хоть и старший егерь и руководитель охоты.
Ну, расколотил морду одному богатому охотнику – вредному старику.
И карабин его об березу дважды приложил.
И что?
Так этот богатей двух почти ручных котят рыси в упор застрелил.
Он их отпустил на волю год назад.
Подобрал в гнезде в буреломе – слепыми. Мать рысь задрала медведица по весне. Выкормил их молоком коровы Зойки. Держал специально в глухом вольере, чтобы людей не видели.
Выпустил их через год.
А они крутились возле избы, где он жил. Дружили с собаками. Расскажи кому – не поверят.
Собак было две, обе рабочие лайки с отличной родословной.
Молодой Юнг и старый кобель Щир.
Еще с женой в Москве покупали. С бывшей женой. Убежала жена в Москву.
С охотником.
На пятнадцать лет моложе себя. Неуемная она была в этом деле.
Вот и скрутила пацана любовью.
Юрий вышел на крыльцо , позвал собак – «Юнг, Щир ко мне».
Приковылял старик Щир. Виновато виляя хвостом. Схватился за голову и сел на крыльцо.
Юнга то он, продал вчера за ящик водки.
В избе бесконечно долго звонил, надрываясь телефон.
Взял трубку – «Алле».
И пятиминутный разнос.
И за пьянку и за драку и все остальное.
И вызов завтра в район. « Вот теперь точно выгоню с работы» — пообещал районный начальник.
Юрий пошел в сени искать – ящик с водкой. Не пропадать же добру.
С работы то все равно выгонят. Предупреждали — раз двести.
Пил он беспробудно почти год. Как жена в Москву убежала.
Утром тяжело встал.
Голова смертельно болела и разрывалась на куски.
Сейчас бы поправить здоровье.
Ан нет. Нечем. Друзья собутыльники – разве оставят?
Долго брил недельную щетину. Порезался несколько раз – руки тряслись. Выбрал из кучи грязных рубашек, самую чистую.
Поехал в район.
А мысль одна. Жжет сознание огнем – скорей бы разнос закончился и водочкой похмелиться.
Ей беленькой, родной.
В кармане – тысячный билет. « Возьми три бутылки и пива побольше» — требовал воспаленный мозг.
Разнос, как и обещал начальник, был грозный.
И орали на него и взывали к совести.
И поминали его заслуги и ордена боевые, политые кровью.
Самое главное, что в случае увольнения выгонят с избы. Жилье то служебное.
Изба – это бывшая заимка купца Селиванова. Правда он избу заново все венцы переложил и баню новую срубил и сарай с навесом и сенником. Руки то золотые были. Пока не пил.
Но начальник неожиданно стал добрым, простил и дал испытательный срок.
Очередной. Бесконечный по счету.
« Срубишь за это Исааку Моисеевичу – колодец на дачу.Дубовый. На десять метров в глубину и резной крышкой. Полтора года тебе и лес чтоб сухой был. Это за карабин разбитый» — озадачил начальник.
И выгнал взашей – «Иди скорей, без тебя тошно. На соседнем участке собака лайка пропала на охоте у уважаемого человека, трое суток ищем. А ты перегаром дышишь – пьянь. Иди побыстрей».
Все быстрей в магазин и сразу за угол.
С горла, теплую водку.Водочку родную.Спасительницу.
Скорей ударит в голову и станет легче. Перестанет трясти детонацией сердце и ломать как при малярии.
Рванул на переходе на светофоре на красный свет.
«Некогда. Скорей бы – водочки» — бил сломанный мозг. Раскаленной кувалдой в голову.
Визг тормозов. « Разъездились тут всякие» — зло закричал Юрий Аркадьевич.
Машина, тормозившая перед ним, зацепила передним бампером белую лайку и с размаху кинула ее под колеса проезжающей по встречной полосе машине.
Удар и предсмертный визг собаки. Резанул болью уши.
Он остановился. Моментально стал трезвым.
Холодный пот ручьем стекал по его спине. Вот она была. Его – Смерть. Приходила за ним в очередной раз.
Первый раз он видел ее хищный оскал еще тогда, давно.
На бесконечно пыльных дорогах Афганистана.
Служил в бригаде подвоза материальных средств – водителем КАМАЗа.
Возил горючее на полуприцепе.
Два жестко закрепленных резервуара Р-4 и бочки вдоль борта.
В заброшенном кишлаке, почти полностью распаханным обстрелами, он наткнулся на длинную очередь из ДШК. Разрывными.
Очередь вошла в правую часть кабины.
Где сидел его друг с подорванного фугасом наливника УРАЛА – 375.
Микола с Херсона.
Радовался пацан, что жив остался. Только весь в крови и не слышит ничего. Но ничего пройдет.
От кабины практически ничего не осталось. Клочья металла в крови.
Его тогда только посекло стеклами и обшивкой здорово.
Из разбитой кабины вытаскивали силой.
Пальцы рук прикипели к баранке руля.
В полевом душе долго пытался отмыть кровь от разнесенного в клочья друга. Сидел в углу, бормотал, что то и бесконечно намыливал мочалку.
Или просто Смерть только жестко пригрозила. Может она ему дает еще шанс. Начать жить сначала. Перевернуть себя?
А если бы не эта белая собака с черным ухом, принявшая на себя удар машины?
То бы не она, а он валялся весь разбитый весь в крови и грязи на обочине – не дыша. Никому не нужный.
Хозяин машины сбившей собаку, с яростным остервенением добивал собаку ногами.
« Гадина – крыло мне помяла. Сука».
Достал с багажника монтировку, замахнулся для удара.
Не успел.
Юрий вывернул руку и резко ударил в лицо.
И по шее. Сверху вниз наотмашь.
Бережно схватил на руки собаку. Безжизненное тело.
Все мягкое и в крови.
Глаза затянуты смертельной пленкой.
Бегом к хирургу в районную больницу.
К Петру Ивановичу.
Он его зимой по вьюге тащил с десяток километров на себе. Нашел в замершей машине в лесу. Спас от верной гибели.
Доктор вышел с грязной перевязочной через два часа.
Весь мокрый и усталый – «Вроде бы собрали. Живет. Сейчас перенесем ее в столярку в подвал. Не в палате же ее держать. Каждых два часа – уколы. Сейчас напишу рецепт. Через сутки перевезешь к себе. Только на строго горизонтальной поверхности. Кормить бульоном. Даст Бог выдюжит. Но шансов – мало».
« Спасибо – доктор. Век Бога молить буду и пить брошу. Если выживет».
И бегом вниз, в аптеку за лекарствами.
Ухаживал за собакой как за малым дитем. Своих то Бог не дал.
Водочная горячка била его и терзала страшно.
Била его нечеловеческой болью, выворачивая суставы.
Сжав зубы держался.
Пил крепкий чай, целыми кружками.
Под утро уснул.
Проснулся от щекотки.
Шершавый язык собаки лизал ему руки. Большие синие глаза, миндалевидной формы с кантиком черной полоски.
« Как же назвать тебя псина»?
Собака то породистая. Видно и хозяин есть.
И видно не бедный.
Ошейник вон из натуральной кожи.
А бирка с кличкой и телефоном, видно от удара отлетела.
Вспомнил свою первую лайку в жизни. Нашел в лесу – еще пацаном.
У суки с щенками началась – чумка.
Издохла она значит. Ее мамаша.
А щенят сердобольный хозяин и выбросил в лесной овраг.
На съедение диким зверям.
Юрий тогда ее выкормил и Найдой назвал. Он же ее нашел.
« И ты Найдой будешь».
Ребекка через боль постаралась махнуть хвостом.
Глава — 4. «Вера в жизнь».
Через сутки перевез к себе на заимку.
Расположил в сенях.
Старый Щир сорвал зубами все повязки вместе с дорогущими лекарствами.
Тщательно вылизывая языком места переломов и операционных швов.
Через неделю Юрий поехал в район. Лекарство в ампулах для уколов купить.
На лавке возле железнодорожной станции сидела женщина.
Плачет горько: с мальцом и трех лет нет на руках.
Два узла и чемодан. Больше ничего.
Беженка с Украины приехала к бабушке. Жить.
Бабушка умерла. Давно. Муж убит.
Взял на руки ребенка — «Я твой папка сынок. Поехали домой. Холодно на улице».
Так и прошла зима в заботах и трудах.
Юрий перестав пить – плотничал. Время было много.
Друзья как то сами отвадились ходить.
Что толку? Все равно не наливают.
Да и хозяйка новая не жалует. Все порядок наводит.
Да и за карабин надо рассчитаться.
Это легко сказать – сруб колодца срубить.
Дуб он как древесина тяжела в обработке.
А Исаак Моисеевич дед зловредный и подлый. Живет где то за рубежом.
В России наездами и только летом. Редко — осенью.
Бывший ответственный работник торгового флота – по судам затаскает.
Незаметно прошел год.
В трудовых заботах и семейной любви.
Надежда оказалась почти местной.
Мама ее с отцом служили на Украине, отец вышел на пенсию, да так там и остались.
Навсегда погребенные взрывом снаряда в собственном доме.
Осенью Найда рассчиталась с Юрием.
Кровь за кровь, жизнь за жизнь.
В начале зимы городские охотники охотились на соседнем участке.
И охота как часто бывает — пошла не по правилам.
Брали они тогда медведя в берлоге.
Один срубленной слегой сосны ворошил в берлоге. Медведя будил.
Два других рейнджера стояли с нарезными карабинами навскидку.
То ли медведь не успел толком уснуть, то ли шустрым оказался.
Закончилось печально.
Выскочил медведь трехлеток из берлоги как ужаленный.
По пути облагодетельствовал лапой охотника со слегой, а рейнджеры вдобавок влепили еще ему и пулю в бедро.
Медведь ушел целым и здоровым.
Через недели голодных путешествий мишка, озлобленный голодом стал опасен.
Разорил хутор в лесу.
Там бабка Матрена жила.
Глухая до нельзя.
Съел медведь ее собаку Шарика и козу Машку, с козлом Борисом.
Хлев разорил.
И бузил трое суток.
Пытаясь еще и бабку прихлопнуть в доме. На закуску.
Матрена правда и сама промах — баба не была.
Кипятком пару раз медведя окатила и ракетницей в зверюгу попала.
Спас бабку героиню – водитель автолавки.
Заезжал к ней раз в месяц.
Пока дорога была снегом не занесена.
Сообщили Юрию. Его участок рядом.
Юрий знал, что шатун – опасный противник.
С Найдой начали обходить хутор.
Неожиданно за спиной Юрия раздался звонкий лай и рев медведя. Шатун бесшумно обошел Юрия сзади
Еще пару секунд и было бы не про кого повествовать рассказ.
Стояла продолжительная оттепель и снега не было, вот почему и подкрался бесшумно.
Найда вцепилась медведю в « штаны».
От неожиданности он облегчился по большому и с размаха ударил лапой Найду.
Все произошло моментально, за доли секунды.
Найда отлетела на несколько метров и ударилась о громадную лиственницу. Свет в ее глазах потух.
Юрий всаживал в шатуна пулю за пулей.
Опять хирург. Петр Иванович. « Спасай».
Весна в тот год началась рано. Уже в марте снег почти сошел.
« А Найда то – щенная» — заметила стоя на крыльце Надежда.
Юрий гладил жену по большому животу.
« Год какой урожайный. Приплод то везде» — и смеялся, глядя в глаза жены.
Юрий рубил сруб пристройки, когда приехал за срубом колодца Исаак Моисеевич. Долго и бережно грузили его на кузов грузовика.
Бревнышко в бревнышко, все промаркированы.
« И собачка таки у вас ощенилась. Хорошие щенки и главное дорогие. Порода таки то дорогая. На честные деньги ее не купишь» — плакал отставной флотоводец.
Который всем представлялся, что он командир атомохода и Герой Советского Союза. А за рубежом выполняет секретное задание Родины.
Правда, не уточнял – какой Родины. « И таки, що не подарите бедному старику щеночка»? « Что таки даже сруб колодца не установите»?
«Исаак Моисеевич – щенки – все уже розданы людям по заказу. Ждем когда подрастут».
« Ну ладно – таки пожалеете». И с силой хлопнул калиткой.
Глава-5. «От судьбы – не уйдешь».
Вахтанг отдыхал после проведенной с успехом операции. Сидел в кабинете.
Курил. Пускал кольцами дым, на счастье.
Как в детстве.
« Вахтанг Георгиевич на первой линии Врубель. Начальник охраны и юрисконсульт уже работают» — это Ольга секретарь. « Оля, а кто такой это Врубель – хирург из Израиля» ?
« Нет, говорит – адмирал».
В трубке брюзжал старческий мерзкий голос- « Таки здравствуйте Вахтанг Георгиевич! Нашел я вашу собачку. Таки, что на плакате висит в Ярославле на повороте на Архангельск. Таки прямо разыскивается. Прямо шухер какой то».
«Ребекка жива. Где она»?
« Молодой человек вы таки задаете много вопросов. Я называю номер счета банка в Германии.Вы туда переводите мои денежки. Три тысячи Евро. И я отвечаю с радостью на ваши вопросы. Не будет моих денежек – не будет вам ответов. И по — новому ее зовут Найда».
«Трубку бросил гад» — доложил начальник охраны Центра.
«Звонил с Северо- Запада Ярославской области. Через минуту будут все данные на него».
«Оля – деньги на счет старика. Мы в Ярославль».
Через — час гонок по трассе М-8.
Опять раздался мерзкий голос в телефоне – «Это снова таки бедный старик Врубель. А вы Вахтанг Георгиевич – человек слова. Мои денежки на счете. Просчитался я – старый дурак. Надо было десять тысяч просить Евро. Мне всегда говорила моя покойная Циля, что я слишком добрый. Записывайте адрес… И таки учтите, он вооружен и опасен. Так, что сразу его валите. Намертво. Плохой он человек и жадный».
К бывшей заимке купца Селиванова было приковано внимание всей области.
За двумя машинами Вахтанга, неслась целая кавалькада областных чиновников и полицейских начальников.
Вахтанг первый вошел в калитку двора Юрия.
Надежда баюкала ребенка в коляске, Юрий чинил крыльцо в доме.
Прилаживал пандус.
Чтобы коляску жене было сподручно в дом завозить.
Все было тихо и спокойно. Бойцы полицейских специальных подразделений бесшумно окружали заимку.
« Ребекка, Ребекка идти ко мне девочка моя» — звал Найду Вахтанг.
Найда пулей бросилась навстречу хозяину. Ползала у него в ногах, скулила от радости. Ее окружили щенки – ее кровные дети.
Ее пуповина связывающая ее с Юрием, его семьей, с домой. Со стариной Щиром, который являлся отцом ее детей.
Вахтанг открыл двери машины. Подал команду – « Ребекка место».
Найда не шевелилась.
« Ребекка – место». Никаких эмоций.
Найда сидела не шелохнувшись.
« Ребекка – место» — уже в гневе рычал Вахтанг.
« Это ты променяла меня из за этих беспородных выродков»?
Вахтанг схватил ближайшего щенка и с силой размахнулся, что бы ударить щенка головой о поленницу дров.
Внезапно Найда, еще минуту назад вилявшая хвостом, молча вцепилась клыками в руку хозяина.
От боли и неожиданности Вахтанг разжал руку. Щенок упал, с визгом убегая в родную будку.
«Найда – место» — скомандовал Юрий.
« А ты мразь на колени» — упирая ствол карабина в затылок приказал Вахтангу Юрий.
И громко крикнул – «Все от дома на двести метров. Только тогда отпущу вашего главного».
Глава -6. «Мама».
В гостинице Вахтангу стало вообще плохо. От приглашения на губернаторскую заимку, он категорически отказался. Было тошно от всего.
Даже не из -за того, что его поставили на колени под стволом карабина.
И не из-за боли в туго перевязанной укушенной руке.
Он опять никому не нужен. Даже любимая собака предала его.
Но ничего — утром будет штурм. Дом в осаде.
Этого Рембо возьмут живьем, сильно изобьют и Вахтанг плюнет ему в лицо.
Ребекку застрелит начальник охраны.
Щенков за задние лапы и об угол головой.
Нет наоборот. Щенков надо убить первыми. На глазах Ребекки.
Два стакана виски плавно убаюкивали его и сводя его агрессивные планы на нет.
Ночью ему приснилась мама.
Маленькая худенькая еврейская женщина. Всю жизнь тащившая на своих хрупких плечах огромный семейный воз. Без помощи отца.
Отец красавец грузин- любимец женщин, совесть и краса нации.
Он безумно любил умного, сильного и интеллигентного отца.
Хотел быть похожим на него. Архитектора города и душу многих компаний.
А маму он как бы не замечал.
Хотя душа была в нем мамина. Добрая и жалостливая, отзывчивая на чужую боль.
Он был и похож на нее внешне.
Только рост и осанка отца.
И любила она его больше чем сестер. Он был ее кровинушкой.
Все лучшее, что было у нее в душе — она вкладывала в него.
Как она надрывалась и гробила здоровье на благо семьи. Они по раздельности, с отцом- были достойные люди. А вместе жить не могли.
Отец умер, до обидного трагически.
Возвращаясь ночью от друзей – перепутал дом.
Ночью был осенний заморозок.
Утром его принесли в дом. Он открыл глаза, вздохнул несколько раз глубоко и ушел навсегда в вечность. Глядя серыми глазами в потолок.
Даже родственники отца вечно попрекали его из -за происхождения его мамы.
Его мамы.
Он бы сейчас отдал половину своего богатства, за минуту разговора с ней.
А родственники заткнулись – когда он стал богатым и знаменитым.
« Вахтангушка, родной» — она гладила его волосы как детстве. « Зачем ты обижаешь добрых людей. Не бери грех на душу, родной мой. Не бери». Мама уходила куда то в дымку тумана. Он звал ее , но она не слышала его.
С рассветом он проснулся.
Вытер заплаканное лицо и вышел в холл гостиницы.
Железный Вахтанг он всегда на виду Железный.
А то, что у него в душе никто не знает. Никто. Кроме мамы.
Дал команду начальнику охраны – «Захват охотничьего хозяйства отменяется. Всем отбой».
«Едем туда».
По дороге заехали в круглосуточный магазин.
Сказал сильно накрашенной продавщице – « Литр водки хорошей и закуски на двоих. И детям фрукты».
«Водка с 11 утра» — парировала продавщица.
Вахтанг положил на прилавок две пятитысячные купюры.
Пусть у продавщицы тоже будет праздник.
« Девушка – водка должна быть хорошей». И посмотрел ей в глаза, не мигая.
Перед заимкой навстречу попались две машины с полицейским ОМОНОМ. Оцепление с кордона снято.
Вахтанг распахнул калитку заимки.
« Юра я к тебе»!
Под прицелом карабина подошел к крыльцу дома.
Увидел наведенный на себя в упор, ствол с мушкой прицела.
Молча поставил на крыльцо початую литровую бутылку водки.
Отдал Надежде пакет фруктов. « Детям возьмите. Я, с миром. Клянусь».
« Юра, брат дай мне вот того щенка – белого с черным ухом. Ребеккой назову ».
Прижавшись лицом к щенку, долго рыдал навзрыд.
Он ему нужен. Этот щенок как близкое родное существо.
Эпилог.
В начале июня сего года я посетил с дочерью один из медицинских Центров Столицы. Во внутреннем дворе Центра полностью седой, интеллигентный мужчина выгуливал щенка.
Белую лайку с черным ухом.
Чуть поодаль два охранника.
Разговорились по поводу собак.
Лицо его мне показалось очень знакомым.
Только постарел гораздо сильнее, чем я. Хотя и меня жизнь била под дых.
« Простите, а Вас не Вахтанг зовут?
Мы с Вами познакомились на свадьбе в Ярославле в 1993году».
И назвал фамилию всемирно известного детского врача. Он женил в этом городе племянника.
Оказался он.
Проговорили – пару часов.
Как друзья, которые не виделись – сто лет.
Хотя по существу знакомство было мимолетным. Да и статус у меня сейчас уже не тот. Простой пенсионер.
« Я напишу рассказ про Вашу жизнь — правду»- испросил я у него разрешение.
« Да, пожалуйста – пишите. Только сигнальный экземпляр, сначала мне» — разрешил доктор.
Вот его рассказ. Почти слово в слово.
Я только изменил фамилию отдельного антигероя.
Сигнальный экземпляр он отдал мне через неделю. Вынесла его секретарь – Ольга. « Простите, доктор на операции».
Все листы со следами слез. Исправлений или поправок не было.
И красным карандашом по диагонали – « Спасибо. Вахтанг».
12.07.2022 — 10:27 |12.07.2022 Истории про животных
Эта собака появилась в нашем дворе случайно, мы играли в футбол, как она вдруг бросилась на мячик. Она пыталась его укусить, но безуспешно. Бышек неожиданно крикнул: «Найда, фу!» Собака неожиданно оставила мячик в покое, а мы начали вразнобой кричать: «Найда! Найда!» Собаке это понравилось, и она начала вилять хвостом. Кто-то сбегал домой и вынес Найде котлету, которую она жадно проглотила. Увидев это, мы разбежались по домам, а потом вернулись с едой. Кто-то приволок картонную коробку и большую жестяную банку с водой. Всё это разместили в укромном месте, между насосной и градирней, которые стояли в нашем дворе.
Найда с удовольствием легла в коробку, а мы устроили совещание, как будем её кормить. На стене насосной, мелом, отобранным у девчонок, написали что-то вроде графика. Кто из нас в какой день кормит. Но выходя на улицу, каждый из нас захватывал вкусняшку для Найды. Она всё съедала и лизала руку дающего, в знак благодарности.
Однажды в коробке появились кутята. Мы могла часами наблюдать за этими комочками, сосущих из Найды молоко. При любой попытке взять кутёнка в руки, Найда начинала рычать. А когда они подросли и начали самостоятельно бегать, у нас начались дебаты, как назвать того или иного щенка:
— Мухтар! Ко мне! – кричал Бышек.
— Какой это Мухтар? Это вылитая Альма! – отвечал Вовка, приманивая Альму котлетой.
Она естественно отзывалась, и Вовка торжествовал. Пока Бышек не приносил другую вкусняшку, и Альма превращалась в Мухтара. Наверно щенок думал: «Называйте как хотите, только кормите почаще!»
Когда в насосную пришёл мастер, ему понравился один из щенков, и он решил забрать его к себе. Щенок доверчиво пошёл на руки мастера, а он занёс его в насосную и закрыл дверь. Наверно чтобы щенок не убежал. Щенок не получивший вкусняшку, и оказавшийся в незнакомой обстановке, начал скулить и лаять. Найда это услышала и начала царапать когтями дверь насосной и лаять. Кто-то из наших пытался открыть дверь, но она была закрыта.
Вскоре из насосной вышел мастер, в одной руке авоська с щенком, а в другой палка, которой он начал бить Найду. Её визги были слышны во всех окнах, двор был с такой акустикой. Кто был дома бросились на улицу, где мы стали уговаривать мастера не бить Найду и вернуть щенка. Вскоре к нам на помощь подошли взрослые и отобрали у мастера палку и щенка. Мы торжествовали победу, а Найда облизывала освобождённого щенка.
Мастер видимо обиделся и доложил, что пройти на насосную невозможно, там бешеная собака. Была сделана заявка и к нам во двор приехала спецмашина. Щенков отлавливали сачками, а Найде набросили на шею петлю, и затащили в машину. Когда всё только началось, Бышек побежал вдоль наших домов и истошно орал: «Пацаны, Найду убивают! Все на улицу! С рогатками!» Но когда мы вышли, было поздно, машина уже уехала. А Бышек сидел около коробки и рыдал…
18
Жил был Иван. И было у него два друга, муж и жена. Мужа звали Саша, а жену тоже звали Саша. И была у них собака – Найда. Хотя Найда был пес. Кобель.
Как-то раз Иван взял бутылку водки, “Пшеничной “, и пошел к Сашам. Посидеть. Саша пожарила яичницу, порезала огурчики, сала, колбасы и хлеба. Иван достал “Пшеничную”, стал разливать.
— Я не буду, — сказала Саша.
— И я не буду, — сказал Саша.
— А я буду, — сказал Найда.
Иван удивился, но налил. Помолчали. Сашам стало неловко.
— Ну будем? – спросил Иван.
— Будем, — ответил Найда.
— Ишь, насобачился, — хмыкнула Саша.
-Цыть, — рявкнул пес, — насобачился, я как насобачусь, вам тошно станет. Ну давай, Иван.
— Давай – сказал Иван. Ему тоже стало неловко.
Выпили. Найда сковырнул ногтем огурец и сладко, как наст под ногами, захрустел. Иван крякнул, понюхал хлеб, подумал и зацепил вилкой колбасу.
— М-да…- протянул Найда, — хорошо. Ну что Иван, на вторую лапу?
-Тьфу, — сплюнула в сердцах Саша и вышла.
-Я тоже … это,- мялся супруг, — вставать рано.
— Иди, — разрешил пес, — толку тут с тебя, иди.
И Саша ушел. Спать. Просто спать. Выпили по второй. Захорошело. Иван достал сигарету, закурил. Найда тоже вытащил одну, повозился, пристроил меж когтей. Дымнул в потолок. Фыркнул.
— Как жизнь, Иван?
— Собачья – брякнул Иван, брякнул и спохватился, — живу, в общем-то …. что…
— Чего там, валяй, — благодушествовал пес.
Кончик носа у него запотел, ухо свисло на глаз, хвост незаметно для хозяина постукивал по ножке стула. Тук, тук. Ивану тоже захорошело.
— Живу, в общем-то… работаю, квартирка есть.
— Где работаешь?
— На кладбище.
— Где?
— На кладбище.
— Бедный Йорик.
— Чего?
— Это Шекспир. Неважно. Что делаешь-то?
— Дак, что ж делать на кладбище? Кому могилку вырыть, кому оградку поправить.
— Да весело. А живешь?
— Да там же и живу, при кладбище. Квартирка у меня.
— Не страшно?
— Нет привык. В городе страшнее. У меня тихо. Которые умерли, они не навредят, а в городе хулюганят. Нет, у меня тихо, — зачем-то повторил Иван.
— From where no traveler return, — сказал Найда.
— Чего?
— Это тоже Шекспир. Неважно.
— А….
Выпили еще. Помолчали. Теперь молчали хорошо. Уютно молчали, без напряги.
— Ты-то как? – спросил Иван.
Он первый раз пил с говорящей собакой и потому не знал, что можно спрашивать, а что нельзя. Не спросишь же, — что это ты тут разговариваешь по-человечески и водку пьешь вот, и куришь. Сам он тоже и разговаривал, и водку пил, и курил, и если бы его об этом спросили – почему мол, то он и не ответил бы, пожалуй.
— Что как?
— Ну живешь?
— Живу, брат Иван, живу, в хвост не дую, хлеб жую.
Пёс изрядно захмелел. Он сидел совсем по человечески, изогнув лапу в локте и подперев морду когтями. Пепел падал на шерсть и скатывался на скатерть.
— Смокинг, блин, — проследив за пеплом, хмыкнул он, — живу, что ж…Жизнь есть подвижный сгусток энергии материи между двумя небытиями, которые, в свою очередь, тоже являются энергиями материи иной органики. Но это не важно, — и помолчав добавил:
— Я ведь, того, — породистый…
— Какой породы? — спросил, наконец, Иван.
— Говорящей, — рассмеялся Найда. – Но это не важно. Давай выпьем.
-Давай.
Они выпили и стало совсем уютно в обшарпанной кухне, с мелко дрожащим холодильником. Иван показывал фокусы на спичках, как перебраться в лодке с одного берега на другой, по двое в лодке и никого не оставляя. А Найда говорил, — не считая собаки, это Джером и это неважно, и учил Ивана правильно выкусывать блох от хвоста и против шерсти.
Потом Найда занял у знакомой суки (тоже говорящей) денег, и они обратили твердое тело в жидкое, по выражению Найды, а по разумению Ивана — просто купили водки и выпили ее в парке, куда Найда повел выгуливать Ивана и предлагал ему полаять на луну, и говорил, что это Есенин, и это неважно.
Потом Иван занял у своей знакомой суки, и они сидели на краю свежевырытой могилы, и Иван объяснял сложную технологию могилокопания, а Найда утверждал, что там на дне должна быть буржуазия, поскольку Иван пролетариат и пытался вспомнить автора. Но не вспомни, а просто сказал, — это не важно, и плюнул вниз.
Потом они ходили между крестов, звезд, голубей и плит, и Иван говорил, что вот живут люди без Ивана живут, а как умрут, то куда им податься? – к Ивану. А Найда все пытал:
— Я тебе друг?
— Друг.
— А ты человек?
— Человек.
— Значит я собака?
— Собака
Простейший силлогизм, куда деваться. И тихо было на кладбище. Смирно лежали под звездами герои и дважды герои (хотя Найда никак не мог постичь – как это можно быть дважды героем, герой он и есть герой, раз и навсегда). Лежал крещеный и некрещеный люд. Дети и взрослые. Но лежали тихо. Одно слово усопшие. Хорошее слово.
И еще они пели и выли, выли и пели. И уважали друг друга и рассказывали, перебивая, но выслушивая. А Найда спрашивал:
— Як умру то поховаешь?
А Иван отвечал, — Да зачем ховать, схороню по-человечески. Да ты живи, друг, в тебе же дар божий.
— Так у меня, стало быть, душа есть? – пытал Найда и совсем по-собачьи заглядывал в глаза.
— Да конечно есть, — успокаивал Иван, — ты же тварь божья.
— Так, ведь, все же – тварь, — не унимался Найда.
— Так, и я тварь, — оппонировал Иван, — Все мы твари, все мы человеки…
— Да, ведь, не все, — тыкался мокрым от слез носом Найда.
— Так, ты ж говоришь!
— Ну так, что ж, что говорю?! Все говорят! Душа нужна!
— Ну ты же плачешь!
— Да все плачут коли больно…
— Да тебе ж не больно, а ты плачешь…
— Да больно мне…
— Да ну тебя…
Проснулся Иван рано. В домике при кладбище лежали пустые бутылки, свалялась собачья шерсть на коврике. Тряхнув головой и не почувствовав похмелья, Иван обрадовался. Проскочил через дверь в контору, пока никого нет, постоял, подошел к телефону.
Ответила Саша:
— Да… все хорошо. Найду? Какую Найду? Ты что Иван, мы здесь живем с Сашей, только с Сашей, а у Саши совсем и аллергия на мех. Нет, Ваня, мы уезжаем, нет… не далеко, но надолго. Да… извини…. Ага. Ну пока, пока, пока.
Положила трубку. Посмотрела на нее, будто что-то решая, но так и не решила. Изогнулась дугой к двери, крикнула:
— Саша, ты выгуливать? Намордник одень. А то соседи жалуются.
Сволочи. Но это не важно.
Иван Жердев. «Найда». Рассказ
19.06.2019
/
Жил был Иван. И было у него два друга, муж и жена. Мужа звали Саша, а жену тоже звали Саша. И была у них собака – Найда. Хотя Найда был пес. Кобель.
Как-то раз Иван взял бутылку водки, “ Пшеничной “, и пошел к Сашам. Посидеть. Саша пожарила яичницу, порезала огурчики, сала, колбасы и хлеба. Иван достал “Пшеничную”, стал разливать.
— Я не буду, — сказала Саша.
— И я не буду, — сказал Саша.
— А я буду, — сказал Найда.
Иван удивился, но налил. Помолчали. Сашам стало неловко.
— Ну будем? – спросил Иван.
— Будем, — ответил Найда.
— Ишь, насобачился, — хмыкнула Саша.
— Цыть, — рявкнул пес, — насобачился, я как насобачусь, вам тошно станет.
— Ну давай, Иван.
— Давай – сказал Иван. Ему тоже стало неловко.
Выпили. Найда сковырнул ногтем огурец и сладко, как наст под ногами, захрустел. Иван крякнул, понюхал хлеб, подумал и зацепил вилкой колбасу.
— М-да…- протянул Найда, — хорошо. Ну что Иван, на вторую лапу?
— Тьфу, — сплюнула в сердцах Саша и вышла.
— Я тоже … это, — мялся супруг, — вставать рано.
— Иди, — разрешил пес, — толку тут с тебя, иди.
И Саша ушел. Спать. Просто спать. Выпили по второй. Захорошело. Иван достал сигарету, закурил. Найда тоже вытащил одну, повозился, пристроил меж когтей. Дымнул в потолок. Фыркнул.
— Как жизнь, Иван?
— Собачья – брякнул Иван, брякнул и спохватился, — живу, в общем-то …. что…
— Чего там, валяй, — благодушествовал пес.
Кончик носа у него запотел, ухо свисло на глаз, хвост незаметно для хозяина постукивал по ножке стула. Тук, тук. Ивану тоже захорошело.
— Живу, в общем-то… работаю, квартирка есть.
— Где работаешь?
— На кладбище.
— Где?
— На кладбище.
— Бедный Йорик.
— Чего?
— Это Шекспир. Неважно. Что делаешь-то?
— Дак, что ж делать на кладбище? Кому могилку вырыть, кому оградку поправить.
— Да весело. А живешь?
— Да там же и живу, при кладбище. Квартирка у меня.
— Не страшно?
— Нет привык. В городе страшнее. У меня тихо. Которые умерли, они не навредят, а в городе хулюганят. Нет, у меня тихо, — зачем-то повторил Иван.
— From where no traveler return, — сказал Найда.
— Чего?
— Это тоже Шекспир. Неважно.
— А…
Выпили еще. Помолчали. Теперь молчали хорошо. Уютно молчали, без напрягов.
— Ты-то как? – спросил Иван.
Он первый раз пил с говорящей собакой и потому не знал, что можно спрашивать, а что нельзя. Не спросишь же, — что это ты тут разговариваешь по-человечески и водку пьешь вот, и куришь. Сам он тоже и разговаривал, и водку пил, и курил, и если бы его об этом спросили – почему мол, то он и не ответил бы пожалуй.
— Что как?
— Ну живешь?
— Живу, брат Иван, живу, в хвост не дую, хлеб жую.
Пёс изрядно захмелел. Он сидел совсем по человечески, изогнув лапу в локте и подперев морду когтями. Пепел падал на шерсть и скатывался на скатерть.
— Смокинг, блин, — проследив за пеплом, хмыкнул он, — живу, что ж…Жизнь есть подвижный сгусток энергии материи между двумя небытиями, которые, в свою очередь, тоже являются энергиями материи иной органики. Но это не важно, — и помолчав добавил:
— Я ведь, того, — породистый…
— Какой породы? — спросил, наконец, Иван.
— Говорящей, — рассмеялся Найда. – Но это не важно. Давай выпьем.
— Давай.
Они выпили и стало совсем уютно в обшарпанной кухне, с мелко дрожащим холодильником. Иван показывал фокусы на спичках, как перебраться в лодке с одного берега на другой, по двое в лодке и никого не оставляя. А Найда говорил, — не считая собаки, это Джером и это неважно, и учил Ивана правильно выкусывать блох от хвоста и против шерсти.
Потом Найда занял у знакомой суки (тоже говорящей) денег, и они обратили твердое тело в жидкое, по выражению Найды, а по разумению Ивана — просто купили водки и выпили ее в парке, куда Найда повел выгуливать Ивана и предлагал ему полаять на луну, и говорил, что это Есенин, и это неважно.
Потом Иван занял у своей знакомой суки, и они сидели на краю свежевырытой могилы, и Иван объяснял сложную технологию могилокопания, а Найда утверждал, что там на дне должна быть буржуазия, поскольку Иван пролетариат и пытался вспомнить автора. Но не вспомни, а просто сказал, — это не важно, и плюнул вниз.
Потом они ходили между крестов, звезд, голубей и плит, и Иван говорил, что вот живут люди без Ивана живут, а как умрут, то куда им податься? – к Ивану. А Найда все пытал:
— Я тебе друг?
— Друг.
— А ты человек?
— Человек.
— Значит я собака?
— Собака
Простейший силлогизм, куда деваться. И тихо было на кладбище. Смирно лежали под звездами герои и дважды герои (хотя Найда никак не мог постичь – как это можно быть дважды героем, герой он и есть герой, раз и навсегда). Лежал крещеный и некрещеный люд. Дети и взрослые. Но лежали тихо. Одно слово усопшие. Хорошее слово.
И еще они пели и выли, выли и пели. И уважали друг друга и рассказывали, перебивая, но выслушивая. А Найда спрашивал:
— Як умру то поховаешь?
А Иван отвечал, — Да зачем ховать, схороню по-человечески. Да ты живи, друг, в тебе же дар божий.
— Так у меня, стало быть, душа есть? – пытал Найда и совсем по-собачьи заглядывал в глаза.
— Да конечно есть, — успокаивал Иван, — ты же тварь божья.
— Так, ведь, все же – тварь, — не унимался Найда.
— Так, и я тварь, — оппонировал Иван, — Все мы твари, все мы человеки…
— Да, ведь, не все, — тыкался мокрым от слез носом Найда.
— Так, ты ж говоришь!
— Ну так, что ж, что говорю?! Все говорят! Душа нужна!
— Ну ты же плачешь!
— Да все плачут коли больно…
— Да тебе ж не больно, а ты плачешь…
— Да больно мне…
— Да ну тебя…
Проснулся Иван рано. В домике при кладбище лежали пустые бутылки, свалялась собачья шерсть на коврике. Тряхнув головой и не почувствовав похмелья, Иван обрадовался. Проскочил через дверь в контору, пока никого нет, постоял, подошел к телефону.
Ответила Саша:
— Да… все хорошо. Найду? Какую Найду? Ты что Иван, мы здесь живем с Сашей, только с Сашей, а у Саши совсем и аллергия на мех. Нет, Ваня, мы уезжаем, нет… не далеко, но надолго. Да… извини…. Ага. Ну пока, пока, пока.
Положила трубку. Посмотрела на нее, будто что-то решая, но так и не решила. Изогнулась дугой к двери, крикнула:
— Саша, ты выгуливать? Намордник одень. А то соседи жалуются.
Сволочи.
Но это не важно.
Иван Жердев
– Найда, кушай… бедненькая… – десятилетний мальчик с рюкзачком на спине, на корточках, кормил серую облезлую собаку своим обедом из пластикового контейнера. Псина жадно хватала бутерброды и почти не жуя, глотала. – Я бы тебя домой взял, да мама не разрешит… она даже котика не хочет…
– Ав! – Найда понимающе гавкнула, проглотив последний кусок и уселась, повиливая хвостом. Она явно надеялась, что в той сумке за спиной мальца есть ещё что-нибудь вкусное.
– Всё, проглодитка… у меня больше ничего нет! Ну, я домой, а то влетит, если она увидит меня… Найда, малышка… – мальчишка не выдержал и обнял за шею собаку, почесывая свободной рукой её бок, – ты самая лучшая…
– Тима! Ах ты засранец! – на весь двор раздался женский визгливый голос.
– Блииин… попадалово… – вздохнул парнишка и виновато свесив голову, повернулся в направлении дома. Из подъезда, чуть не бегом, приближалась женщина в накинутом наспех халате и с взлохмаченной причёской на голове. – Пока, Найда!
Собака, прогнувшись перед Тимой, вскочила на лапы и торопливо припустилась через детскую площадку.
– Сколько раз я тебе говорила не прикасаться к этой дикой псине!.. – не раздумывая, с ходу, мама хорошо так, от всей души, приложилась, отвешивая смачный подзатыльник, – ты хочешь, чтоб папка тебя ремнём отлупил?.. Он не будет с тобой сюсюкаться, – она схватила его за руки, вглядываясь в ладони, – а если это животное лишайная? Ты не понимаешь, что кругом заразы всякие?..
– Мама, она хорошая, хм, – всхлипнул Тима, поджав губы и с трудом сдерживая себя от наворачивающихся слёз. Было не так больно, как обидно – на глазах людей и такое унижение.
– Ага, хорошая! А вдруг укусит? Бешенством не хочешь поболеть? – не унималась матушка силой потащила за собой сыночка к подъезду, и успевая ещё пару раз хлопнуть по мягкому месту, – или вшей подцепить? Потом будешь в школу ходить лысым…
– Мама… перестань…
– Что «перестань»? Опять весь обед отдал этой лохматой мымре! Я готовила не для неё, а для тебя!..
– Да этой прощелыге хоть сколько дай, всё сожрёт! – важно изрёк пенсионер, сидящий на скамье у подъезда, из которого выбежала женщина, – у неё сиськи набухшие, где-то приплод у неё рядом. Скоро в нашем дворе не дети наши, а щенки бегать будут, заразу распространять!
– Сил нету, Сергей Владимирович, этот охломон скармливает свой школьный обед этой псине, – остановилась перед соседом женщина, не отпуская руку сына, – он худой, как скелет, что учителя в школе скажут? Совсем мать не кормит ребёнка…
– Ну не такой уж он худой, Анюта, нормальный пацан, как все, – попытался успокоить женщину, старик, – а вот зима придёт, эти щенки будут уже псинами! А это гораздо опасней!
– Да, да! – к ним подошла старушка из соседнего подъезда и влезла в разговор, – вчера новости показывали, на девочку напала беспризорная стая и покусала её…
– Ужас! – испугалась мать, представив себе эту картину.
– Это инстинкты! – пенсионер с умным видом ухватился за эту новость, – мы кто для них? Лишь источник добычи, они воспринимают наши дворы, как свои охотничьи угодья. Наша администрация района обязана очищать город от беспризорных собак, в советские времена всё было по-другому! Их отлавливали и утилизировали на хозяйственное мыло…
– Сергей Владимирович, тут ребёнок! – прервала Анна с укоризной глянув на старика.
– Найда — хорошая собака! – осмелел мальчишка и смело посмотрел на взрослых, – она никого не кусала ни разу, она добрая!
– Она может и добрая, пока сытая, а когда будет голодная, кто знает, какой станет! – «умный» пенсионер многозначительно поднял указательный палец, привлекая внимание, – они хищники, прежде всего! Тут или они нас, или мы их!
– Соседи, что за байда тут происходит? – из дома вышел мужчина среднего возраста с сигареткой в зубах, в растянутой майке и в шортах по колено, – дед, чего ты тут вбухиваешь бабам? Вспоминаешь опять свой Советский Союз? Ха-ха…
– Советский Союз не трожь, Лёшка! – разгневался старик, – ты бы точно уже сидел в тюрьме в наше время по статье, за тунеядство… тьфу, смотреть стыдно…
– А ты не смотри, старый, а наливай! – пошутил мужчина, почёсывая недельную щетину, – всех бы тебе посадить! Ну так что вы тут кудахчите?
– Да вон, совсем житья нету от беспризорных собак, весь двор наш заполонили, – кивнула старушка, объёмно показывая гигантское количество, – Найда где-то разродилась и теперь чёрт знает сколько там у неё щенят в выводке…
– А-а-а, вы об этой лохматой сучке… да в 57 доме она лазает в подвал, несколько раз уже видел…
– Надо срочно вызывать службу по отлову! – Анна оживилась, услышав про подвал, – я не позволю, чтоб мои дети трогали эту заразу…
– Ма!.. Хватит! – испугался парнишка, в глазах задрожали слёзы, – идём домой, я больше не буду её кормить!
– Ничего не хватит, знаю я тебя. Сергей Владимирович, может знаете номер телефона этой службы?
– Анюта, сейчас другие времена, – растерялся старик, – вряд ли у нас кто-то занимается отловом…
– Анька, да он же теоретик, ему бы только языком почесать, – оживился мужик, – литр водки, палка колбасы и я решу это проблему за час!
– Мама, не надо! Пожалуйста!.. Я никогда больше не буду никого кормить своим обедом, обещаю… – мальчишка уже был не на шутку испуган, он умоляюще смотрел на Анну и не стесняясь, плакал навзрыд.
– А ну пошли домой! Что за сопли?! – она потащила ребёнка за собой, к двери подъезда, и вдогонку, за спину, крикнула, – Глеб, с меня тысяча – реши эту проблему!
– А ты говоришь, «тунеядец», – мужик ухмыльнулся старику, после того как захлопнулась дверь, – «штуку» срубил за пятнадцать минут работы…
– И что ты сделаешь с ними? Всех удавишь, изверг?
– Да вот ещё, щенят в ведре утоплю, делов-то… поди молния меня не ударит? Кто-то должен двор наш зачищать, нету же рядом вашей «советской службы» по отлову, сам говоришь…
– Дурак ты, Глеб, да и шутки у тебя дурацкие… ну а с Найдой что сделаешь? Её то не получится притопить так просто…
– Ой, какой страх… боже… ай-я-яй, – старушка от разговоров мужчин прикрыла свой рот ладошкой, и стала причитать, – свят, свят… какой грех… совсем озверели… ироды…
– Марья Ивановна, ну хорош, какой же это грех?! – сам себя распалял Глеб, докуривая сигаретку, – я о вас беспокоюсь, о наших детях… А собаку я увезу на стоянку, к моему другу, што я, убийца штоль какой? Будет на цепи охранять машины, сытая и довольная…
* ** *
Через полчаса Глеб шёл с ведром воды к 57 дому, предварительно выпросив у дворника ключи от подвала. В другой руке он держал фонарик. За ним прихрамывая, плёлся старик, со своими советами.
– Ты главное не подпускай её близко к себе, а лучше сначала обвяжи за шею и вытащи её из гнезда… Нельзя, чтоб она поняла, что ты затеял… материнские инстинкты, понимать надо…
– Старый, ну хоре уже трещать, иди домой, Карла Маркса почитай, штоль, без тебя разберусь… – Глеб вставил ключ в замок и открыл железную дверь, – чё увязался?
– Ага, разберёшься… ты же только водку лакать можешь…
Мужчины стали спускаться по лестнице. Дрожащий луч осветил сырые, с чёрными прожилками от плесени, стену. Пахло канализацией.
– Фу, ну и вонища… не плохо 57 дом гадит, – скривился Глеб и приостановился, прислушиваясь к тишине. Где-то в темноте поскуливали щенята. – Так, нам туда…
Они медленно пошли вдоль труб, по коридору, аккуратно посматривая себе под ноги, чтоб не споткнуться об валявшийся повсюду кирпич и мусор. Через пару минут они нашли источник поскуливания и обомлели.
– Боже мой! – задрожал Глеб от увиденного. Ведро со звоном упало на пол, расплёскивая воду. На старой и грязной мешковине растянулась Найда, вокруг неё копошились трое щенят и маленький грудной ребёнок – они дружно, и с наслаждением, посасывали набухшие соски.
После случившегося, Найда попала на все телевизионные экраны страны. Горе-мать, выбросившую новорождённого, оперативные службы вычислили за пару дней, а Глеб бросил пить, раз и навсегда. Иногда животные бывают гораздо человечней многих людей… Кстати, мальчику растроганная Анна разрешила завести собаку… но это уже не главное.
Познавательно произведение Юрия Коваля «Найда» повествует о жизни гончих собак. Литературное произведение учит ребят замечать красоту и великолепие природы, а так же с заботой и уважением относиться к животным. Автор рассказывает об особенностях гончих собак: их жизни и повадках. О том, что особенного было в собаке по имени Найда, вы узнаете в скаке «Найда».
Найда
Читать рассказ на весь экран
Найда — это имя так же часто встречается у гончих собак, как Дамка у дворняжек.Верная примета: гончая по имени Найда всегда найдёт зверя.Когда я приезжаю в деревню Стрюково к леснику Булыге, у крыльца встречает меня старая Найда, русская пегая. Её белая рубашка расписана тёмными и медовыми пятнами.
— Ей скоро паспорт получать, — шутит Булыга. — Шестнадцать осеней.
Не годами — осенями отмечают возраст гончих собак. Лето и весну они сидят на привязи, и только осенью начинается для них настоящая жизнь.
Про молодую собаку говорят — первоосениица. Про старую — осенистая.
Найда немало погоняла на своём веку и заработала на старости лет свободную жизнь.
Молодые гончие Уран и Кама на привязи, а Найда бродит где хочет.
Да только куда особенно ходить-то? Всё исхожено. И Найда обычно лежит на крыльце, приветливо постукивая хвостом каждому прохожему.
В октябре, когда грянет листобой и начнётся для гончих рабочая пора — гон но чернотропу, — Найда исчезает.
Целый день пропадает она в лесу, и от дома слышен её глухой голос — то ли гонит, то ли разбирает заячьи наброды.
Заслышав её, Ураган и Кама подхватывают, воют, рвутся с привязи, раззадоренные гонным голосом Найды.
К ночи возвращается Найда, скребётся на крыльце, просится в дом.
— Куда-а? — хрипло кричит от стола Булыга. — В дом? Там сиди!
Но после всё-таки открывает дверь, впускает Найду.
Покачивая головой, кланяясь, она переступает порог и, прихрамывая, идёт к печке. Мякиши — так называют подошвы собачьих лап — сбиты у неё в кровь.
Найда ложится в тёплом углу у печки и спит тревожно, дёргается, лает, перебирает лапами во сне — гонит, видно, осенистая.
Гонит, гонит…