Найда рассказ про собаку часть 5

Найда.

                                                                                                       Глава – 1.  «Черное утро».

    Вахтанг устало сидел на кресле в служебном кабинете.
Смотрел на потолок. Думал. Курил.
Тонкая сигарета предательски подрагивая. Тряслась в руках.
Очень сильно устал – до дрожи в конечностях. Чудовищно болел позвоночник, ныли вены на ногах – раскаленными углями. Сложная хирургическая операция длилась долгих пять часов.
Да и не сложные операции он не делал.
Всегда относился к своему мастерству – как к божьему дару. Спасали молодую женщину на последнем сроке беременности.
Сбил гонщик  ухарь на машине, прямо на пешеходном перекрестке.

Отец новорожденного ребенка долго полз за ним по больничному коридору. Благодарил за спасенные жизни. Целуя руки.

    Попытался пустить кольца из табачного дыма.
На счастье, как в детстве. Не получалось.
Учился курить – по семь колец выпускал. Один раз за этим занятием застиг отец. Его врожденная интеллигентность не спасла от жесткого наказания.
Выпорол дедовым ремнем со звездой по первое число. Вахтанг сидел и улыбался, вспоминая детство.
« Вахтанг Георгиевич – первая линия на связи. Это – Сережа». Прервал воспоминания голос секретаря. Сережа – это сын.
Сейчас в Америке в одной из лучших мировых медицинских клиник стажируется по специальности.

Резко пружиной встал. Усталость от предчувствия с общением с родным человеком моментально испарилась.
« Здравствуй сын»! Главное для мужчины слово на земле – сын.

« Папа я в Шереметьево . Борт посадку произвел три минуты назад. Получу багаж и домой к Ладе. А потом вдвоем к тебе. Нет, втроем. Я щенка везу.
Губернатор штата тебе подарил. Лайка якутская. Саха ыты. Их почти не осталось в мире. Зовут Ребекка. Мать звали — Регина, отца – Бек. Значит Ребекка. А скоро нас будет четверо и ты дед. Жди».

    Лучше новости и не надо. Быстро в душ и в загородный дом. Готовиться к встрече сына и невестки.
Невестка на последнем сроке беременности. Мальчик. Богатырь. Лада невестка,проболталась домохозяйке – маленького назовут Вахтангом. В честь деда – в его честь.
Будет кому передать и мастерство хирурга и детище всей его жизни – Медицинский Центр. Крупнейший и лучший в России.
Одних филиалов по стране два десятка.
Долго стоял под душем, улыбаясь. Смывая усталость после трудной и необходимой для людей работы.
Кто не работал долго физически, до  потери сознания  и сини- черных кругов перед глазами никогда не поймет этой фразы. Работал  до рвоты и когда желудок не принимает пищи. Когда болит до последнего нейрона все тело. Как будто бы его сутки били молотом.
Смывать усталость.
Когда выходишь из ванной комнаты держась за стенку, чтобы не упасть. 
Постепенно под резкими, контрастными струями воды организм постепенно преодолевает усталость, кровь начинает усиленно циркулировать по смертельно  надорванному работой  телу. Начинают шевелиться пальцы рук и ног, начинает работать мозг. Труд хирурга на операции можно сравнить с нагрузкой шахтера в забое. И ответственность такая же. Жизнь.

Разрывался телефон. Бесконечно долго. Взял телефон в руку, пригляделся – Сережин номер. « Да Сережа, слушаю тебя сынок».
« Инспектор ДПС капитан Абросимов, 1-й батальон ГИБДД» — представился незнакомый голос на другом конце провода.
« А кто Вам будет Сергей Вахтангович швили? Документы в крови, фамилию не разобрать. Сын?

Сердце остановилось, мрачное предчувствие беды разрывной пулей ударило в грудь. Заныло страшной болью, выворачивая все живое навыворот.
Мозг отказывался верить в слова чужого человека. Черным вороном принесшим беду.

« Что с ним? Он живой» — в отчаянии кричал он дико в трубку, отказываясь верить в случившееся.
« Поворот на Ленинградку с Шереметьево – ремонт моста. Приезжайте».

      Он все увидел с высокой насыпи сам.
Длинный черный след торможения колес автомобиля – рассекшего его жизнь напополам.
Сбитое ограждение, следы перевертывания автомобиля. Падавшего с высоты по откосу.
Разбитое в клочья желтое такси на бетонных блоках. И два тела в крови. Его Сережа.
Он обхватил сына руками отца. Прижал к себе, свою кровинушку.
Как тогда- маленького, когда он только родился.
Целовал его закрытые глаза, волосы, лицо и выл. Диким страшным голосом. Нечеловеческим.

    С разбитой клетки в багажнике такси, за ним наблюдал холодный взгляд чуть подросшего щенка. С глазами голубого драгоценного камня, большой миндалевидной формы глаз с характерным для породы – черным кантиком.

Следующих три дня были для него одним черным бесконечным пятном.
Он ничего не помнил. Ни пил, не ел.
Ходил бесчувственной тенью, никого не узнавая.
Сразу после похорон сына, сломался.
Пил двое суток, практически не приходя в себя.
Пил по черному. Стаканами.
Ничего не понимая и не чувствуя. В глазах стояли живые глаза его Сережи.
Он тянулся к сыну. Но видение пропадало.
Он падал, вставал. Звал давно умершую жену Нину.

     Нина стояла молча с его покойной мамой в углу его кабинета загородного дома в черных одеждах. Потихоньку плакали.
Его никто не жалел. Было некому. Да и в жалости он не нуждался.
Жить он не хотел.
Дочки взрослые. Зятья уважаемые и сильные люди. Он им не нужен.
И они ему тоже – не нужны. Вспомнил Сережу в детстве. Опять выл нечеловеческим голосом.

    Утром третьего дня опять настойчиво звонил телефон.
Вахтанг, превозмогая  боль  – взял трубку. « Вахтанг это я» — звонил его лучший друг и земляк, главный врач Перинатального Центра.
« Вахтанг» — в трубке слышался плач взрослого мужчины – « Лада родила мертвого ребенка. Прости. Мы сделали все возможное. Это судьба».

Он молча сел на диван. Обхватил голову. « За что Господи? Я всю жизнь спасал людей. За что»?
Жизнь потеряла весь смысл. Его жизнь никому была не нужна. Никому. Он не хотел больше жить.

Он с трудом спустился в подвал.
Его истощенное психической нагрузкой и одурманенное алкоголем тело швыряло из стороны в сторону.
Голова и плоть отказывалось слушаться мыслям.

       « Он никому не нужен. Он никому не нужен». В глазах стояли живыми Сережа, жена, мама. Молодой отец. « Я здесь никому не нужен. Никому».

В подвале было техническое помещение для хранения оружия и боеприпасов. Трясущимися руками открыл замок. Отключил сигнализацию.

Поставил стул на середину комнаты, взял карабин. Засунул в рот ствол, ожидая выстрела.
Палец правой ноги скользил по цевью. Не попадая на спусковой крючок.
« Носок мешает. Надо его снять и зацепить пальцем.
И все.
Сожаления о жизни не было.
Скоро он вновь встретится с семьей. Скоро».
Сняв носок с ноги он неожиданно поскользнулся обо что — то скользкое и с резким запахом фекалий. « Собачье дерьмо? Откуда оно здесь»?

По гранитному полу раздался звук цоканья лап и высунулась хитрая морда щенка.
С глазами голубого цвета, весь белый. За исключением левого черного уха. Который, увидев человека, жалобно запричитал, что то по собачьи. Словно жалуясь на жизнь.

    Карабин выскользнул из рук Вахтанга, с чудовищным грохотом упав на пол.
Как бы отрезвляя Вахтанга. Он схватил щенка, прижал его к себе словно единственное родное существо на свете. Которому он был нужен. Щенок повизгивал и лизал мокрое от слез лицо.
« Ребекка солнышко родное».

В следующую минуту сильные руки начальника охраны его Центра несли Вахтанга наверх. Несколько дней врачи бились за его жизнь.
Ребекка послушно спала в ногах постели хозяина.

   Через неделю сильный Вахтанг встал и вышел на работу.
Он был нужен людям. Его талант врача. Его золотые руки.Поседевший, худой, пустыми безрадостными глазами.
Но с жаждой работы, столь необходимой людям.

                                                                    Глава – 2. « Раствориться во времени».

     Прошло долгих три года.
Постепенно время сгладило боль потери.
Младшая дочь – родила внука. Назвали – Вахтангом.
Отец мальчика, скрипя сердцем, разрешил дать сыну двойную фамилию.
Да и как такому деду не разрешить.
Вахтанг как вол тащил на себе все его многочисленное семейство. Включая многочисленных бедных родственников из Грузии. И не разу его этим не попрекнул. Наоборот радовался, что помогает людям.

Сутками пропадал на работе. Операции, операции, операции.
Сотни спасенных жизней.
И взрослых и малышей.
Только глаза Сережи сутками стояли у него в памяти. Часто запирался в кабинете и выл по волчьи, разрывая свое сердце.

   Ребекка выросла.
И из уродливого щенка с голубыми глазами – превратилась в роскошную собаку. Чемпионку породы.
Дважды привозили на вязку именитых женихов. Чемпионов породы и носителей громких титулов.
С позором увозили назад.
Один за наглость при попытке любви – поплатился разорванным ухом. Не получались кутятки. Не получались.

Условия для собаки были созданы – идеальные.
Специально обученный человек. Кинолог с дипломом.
Прогулки три раза в день. Вольер с будкой.В ней все условия.
Даже пол с подогревом. Когда сильные морозы.
Когда Вахтанг ночевал в доме на даче, Ребекка спала исключительно в ногах на кровати.

    Изредка Вахтанг выезжал на загонную охоту.
Ребекка выросла рабочей собакой.
И зверя гнала и по боровой дичи работала.
Вахтанг на охотах никогда не стрелял. Не хотел делать больно невинной животине. Ездил на охоту как в клуб. Увидеться с друзьями, подышать чистым лесным осенним воздухом. Идя в загоне и крича, во все легкие –« О- О – Оппа –О».

    Так было и в  тот печальный день. С утра охота не пошла.
Осень была теплая и долгая. Заморозков и снега не было. След зверя издали не виден.
Охотились по чернотропу.
Два загона и оба пустые. Все устали, промокли от мелкого дождя. Идущего целый день.
Во время небольшого перекуса, решили делать – третий загон.
Обхватить большой кус болотины и старого леса и выгнать зверя на просеку. На номера.
Егерь быстро обрезал квартал на – « Ниве». « Есть три захода. Есть. И копыта – во. Большие. Я давно таких не видел. Видно сохатые с Севера пришли. Не мои. В болотине на островке наверно залегли» — обрадовал всех распорядитель охоты.

   Загонщики зашли с Северной Гривы.
С захватом болотца и старого сосняка.
Ребекка сразу взяла след и погнала лосей на стрелков. Ее лай по зверю, то практически пропадал, то слышался с новой силой.

Раздался грохот выстрелов.
Сохатые, наткнувшись на стрелков, резко уходили назад в болота.
Прорвали цепь загонщиков, идущих сзади. Громыхнуло еще раз несколько выстрелов. Так для очистки совести. Идущего напролом по чащобнику лося – взять практически невозможно.

Ребекка как привязанная шла по следу подранка.
Лай слышался долго. Потом стих.
Вахтанг от плохих предчувствий молча опустил руки и сполз по стволу вековой сосны. С пустыми от тоски глазами. Охрипшим от крика горлом.
Все. Ушла последняя радость в жизни.

    Искали долгих двое суток.
Привлекли всех кого можно.
Результата никакого.
Вахтанг ходил мрачный, не в себе.
Утром в Москве важная операция. Важная для жизни пациента.
Без его помощи – пациент уйдет. Худенькая хрупкая женщина.
Похожа на его маму.
Мать троих детей погодков. Старшему – четыре.
Маленькому Вахтангу, внуку было бы наверно столько же.
Перед глазами опять встал облик Сергея – «Иди папа — помогай людям».

                                                                               Глава – 3. «Просто Юрий Аркадьевич».

      У Юрия Аркадьевича день не заладился с утра.
Вроде бы и солнце вышло с утра в поздний осенний день и поправил себя самогоном. Но, что то ныло сердце в плохом предчувствии.
Ломало всю его душу.
Вспомнил свои вчерашние похождения.
Ну, выпил на охоте. Хоть и старший егерь и руководитель охоты.
Ну, расколотил морду одному богатому охотнику – вредному старику.
И карабин его об березу дважды приложил.
И что?
Так этот богатей двух почти ручных котят рыси в упор застрелил.
Он их отпустил на волю год назад.
Подобрал в гнезде в буреломе – слепыми. Мать рысь задрала медведица по весне. Выкормил их молоком коровы Зойки. Держал специально в глухом вольере, чтобы людей не видели.
Выпустил их через год.
А они крутились возле избы, где он жил. Дружили с собаками. Расскажи кому – не поверят.

    Собак было две, обе рабочие лайки с отличной родословной.
Молодой Юнг и старый кобель Щир.
Еще с женой в Москве покупали. С бывшей женой. Убежала жена в Москву.
С охотником.
На пятнадцать лет моложе себя. Неуемная она была в этом деле.
Вот и скрутила пацана любовью.

   Юрий вышел на крыльцо , позвал собак – «Юнг, Щир ко мне».
Приковылял старик Щир. Виновато виляя хвостом. Схватился за голову и сел на крыльцо.
Юнга то он, продал вчера за ящик водки.

  В избе бесконечно долго звонил, надрываясь телефон.
Взял трубку – «Алле».
И пятиминутный разнос.
И за пьянку и за драку и все остальное.
И вызов завтра в район. « Вот теперь точно выгоню с работы» — пообещал районный начальник.
Юрий пошел в сени искать – ящик с водкой. Не пропадать же добру.
С работы то  все равно выгонят. Предупреждали — раз двести.
Пил он беспробудно почти год. Как жена в Москву убежала.

   Утром тяжело встал.
Голова смертельно болела и разрывалась на куски.
Сейчас бы поправить здоровье.
Ан нет. Нечем. Друзья собутыльники – разве оставят?

Долго брил недельную щетину. Порезался несколько раз – руки тряслись. Выбрал из кучи грязных рубашек, самую чистую.

Поехал в район.
А мысль одна. Жжет сознание огнем – скорей бы разнос закончился и водочкой похмелиться.
Ей беленькой, родной.
В кармане – тысячный билет. « Возьми три бутылки и пива побольше» — требовал воспаленный мозг.

Разнос, как и обещал начальник, был грозный.
И орали на него и взывали к совести.
И поминали его заслуги и ордена боевые, политые кровью.
Самое главное, что в случае увольнения выгонят с избы. Жилье то служебное.

Изба – это бывшая заимка купца Селиванова. Правда он избу заново все венцы переложил и баню новую срубил и сарай с навесом и сенником. Руки то золотые были. Пока не пил.

   Но начальник неожиданно стал добрым, простил и дал испытательный срок.
Очередной. Бесконечный по счету.
« Срубишь за это Исааку Моисеевичу – колодец на дачу.Дубовый. На десять метров в глубину и резной крышкой. Полтора года тебе и лес чтоб сухой был. Это за карабин разбитый» — озадачил начальник.
И выгнал взашей – «Иди скорей, без тебя тошно. На соседнем участке собака лайка пропала на охоте у уважаемого человека, трое суток ищем. А ты перегаром дышишь – пьянь. Иди побыстрей».

Все быстрей в магазин и сразу за угол.
С горла, теплую водку.Водочку родную.Спасительницу.
Скорей ударит в голову и станет легче. Перестанет трясти детонацией сердце и ломать как при малярии.
Рванул на переходе на светофоре на красный свет.
«Некогда. Скорей бы – водочки» — бил сломанный мозг. Раскаленной кувалдой в голову.

Визг тормозов. « Разъездились тут всякие» — зло закричал Юрий Аркадьевич.

Машина, тормозившая перед ним, зацепила передним бампером белую лайку и с размаху кинула ее под колеса проезжающей по встречной полосе машине.
Удар и предсмертный визг собаки. Резанул болью уши.

Он остановился. Моментально стал трезвым.
Холодный пот ручьем стекал по его спине. Вот она была. Его – Смерть. Приходила за ним в очередной раз.

    Первый раз он видел ее хищный оскал еще тогда, давно.
На бесконечно пыльных дорогах Афганистана.
Служил в бригаде подвоза материальных средств – водителем КАМАЗа.
Возил горючее на полуприцепе.
Два жестко закрепленных резервуара Р-4 и бочки вдоль борта.

В заброшенном кишлаке, почти полностью распаханным обстрелами, он наткнулся на длинную очередь из ДШК. Разрывными.
Очередь вошла в правую часть кабины.
Где сидел его друг с подорванного фугасом наливника УРАЛА – 375.
Микола с Херсона.
Радовался пацан, что жив остался. Только весь в крови и не слышит ничего. Но ничего пройдет.
От кабины практически ничего не осталось. Клочья металла в крови.

Его тогда только посекло стеклами и обшивкой здорово.

Из разбитой кабины вытаскивали силой.
Пальцы рук прикипели к баранке руля.
В полевом душе долго пытался отмыть кровь от разнесенного в клочья друга. Сидел в углу, бормотал, что то и бесконечно намыливал мочалку.

Или просто Смерть только жестко пригрозила. Может она ему дает еще шанс. Начать жить сначала. Перевернуть себя?

А если бы не эта белая собака с черным ухом, принявшая на себя удар машины?
То бы не она, а он валялся весь разбитый весь в крови и грязи на обочине – не дыша. Никому не нужный.

    Хозяин машины сбившей собаку, с яростным остервенением добивал собаку ногами.
« Гадина – крыло мне помяла. Сука».
Достал с багажника монтировку, замахнулся для удара.
Не успел.
Юрий вывернул руку и резко ударил в лицо.
И по шее. Сверху вниз наотмашь.

   Бережно схватил на руки собаку. Безжизненное тело.
Все мягкое и в крови.
Глаза затянуты смертельной пленкой.
Бегом к хирургу в районную больницу.
К Петру Ивановичу.
Он его зимой по вьюге тащил с десяток километров на себе. Нашел в замершей машине в лесу. Спас от верной гибели.

  Доктор вышел с грязной перевязочной через два часа.
Весь мокрый и усталый – «Вроде бы собрали. Живет. Сейчас перенесем ее в столярку в подвал. Не в палате же ее держать. Каждых два часа – уколы. Сейчас напишу рецепт. Через сутки перевезешь к себе. Только на строго горизонтальной поверхности. Кормить бульоном. Даст Бог выдюжит. Но шансов – мало».

« Спасибо – доктор. Век Бога молить буду и пить брошу. Если выживет».

И бегом вниз, в аптеку за лекарствами.
Ухаживал за собакой как за малым дитем. Своих то Бог не дал.

    Водочная горячка била его и терзала страшно.
Била его нечеловеческой болью, выворачивая суставы.
Сжав зубы держался.
Пил крепкий чай, целыми кружками.

Под утро уснул.
Проснулся от щекотки.
Шершавый язык собаки лизал ему руки. Большие синие глаза, миндалевидной формы с кантиком черной полоски.
« Как же назвать тебя псина»?
Собака то породистая. Видно и хозяин есть.
И видно не бедный.
Ошейник вон из натуральной кожи.
А бирка с кличкой и телефоном, видно от удара отлетела.

    Вспомнил свою первую лайку в жизни. Нашел в лесу – еще пацаном.
У суки с щенками началась – чумка.
Издохла она значит. Ее мамаша.
А щенят сердобольный хозяин и выбросил в лесной овраг.
На съедение диким зверям.
Юрий тогда ее выкормил и Найдой назвал. Он же ее нашел.
« И ты Найдой будешь».
Ребекка через боль постаралась махнуть хвостом.

                                                                          Глава — 4. «Вера в жизнь».

     Через сутки перевез к себе на заимку.
Расположил в сенях.
Старый Щир сорвал зубами все повязки вместе с дорогущими лекарствами.
Тщательно вылизывая языком места переломов и операционных швов.

Через неделю Юрий поехал в район. Лекарство в ампулах для уколов купить.

      На лавке возле железнодорожной станции сидела женщина.
Плачет горько: с мальцом и трех лет нет на руках.
Два узла и чемодан. Больше ничего.
Беженка с Украины приехала к бабушке. Жить.
Бабушка умерла. Давно. Муж убит.

Взял на руки ребенка — «Я твой папка сынок. Поехали домой. Холодно на улице».

    Так и прошла зима в заботах и трудах.
Юрий перестав пить – плотничал. Время было много.
Друзья как то сами отвадились ходить.
Что толку? Все равно не наливают.
Да и хозяйка новая не жалует. Все порядок наводит.

Да и за карабин надо рассчитаться.
Это легко сказать – сруб колодца срубить.
Дуб он как древесина тяжела в обработке.
А Исаак Моисеевич дед зловредный и подлый. Живет где то за рубежом.
В России наездами и только летом. Редко — осенью.
Бывший ответственный работник торгового флота – по судам затаскает.

    Незаметно прошел год.
В трудовых заботах и семейной любви.
Надежда оказалась почти местной.
Мама ее с отцом служили на Украине, отец вышел на пенсию, да так там и остались.
Навсегда погребенные взрывом снаряда в собственном доме.

Осенью Найда рассчиталась с Юрием.
Кровь за кровь, жизнь за жизнь.
В начале зимы городские охотники охотились на соседнем участке.

И охота как часто бывает — пошла не по правилам.
Брали они тогда медведя в берлоге.
Один срубленной слегой сосны ворошил в берлоге. Медведя будил.
Два других рейнджера стояли с нарезными карабинами навскидку.
То ли медведь не успел толком уснуть, то ли шустрым оказался.
Закончилось печально.
Выскочил медведь трехлеток из берлоги как ужаленный.
По пути облагодетельствовал лапой охотника со слегой, а рейнджеры вдобавок влепили еще ему и пулю в бедро.
Медведь ушел целым и здоровым.

    Через недели голодных путешествий мишка, озлобленный голодом стал опасен.
Разорил хутор в лесу.
Там бабка Матрена жила.
Глухая до нельзя.
Съел медведь ее собаку Шарика и козу Машку, с козлом Борисом.
Хлев разорил.
И бузил трое суток.
Пытаясь еще и бабку прихлопнуть в доме.  На закуску.
Матрена правда и сама промах — баба не была.
Кипятком пару раз медведя окатила и ракетницей в зверюгу попала.

   Спас бабку героиню – водитель автолавки.
Заезжал к ней раз в месяц.
Пока дорога была снегом не занесена.
Сообщили Юрию. Его участок рядом.

Юрий знал, что шатун – опасный противник.
С Найдой начали обходить хутор.
Неожиданно за спиной Юрия раздался звонкий лай и рев медведя. Шатун бесшумно обошел Юрия сзади
Еще пару секунд и было бы не про кого повествовать рассказ.
Стояла продолжительная оттепель и снега не было, вот почему и подкрался бесшумно.

Найда вцепилась медведю в « штаны».
От неожиданности он облегчился по большому и с размаха ударил лапой Найду.
Все произошло моментально, за доли секунды.
Найда отлетела на несколько метров и ударилась о громадную лиственницу. Свет в ее глазах потух.
Юрий всаживал в шатуна пулю за пулей.

Опять хирург. Петр Иванович. « Спасай».

    Весна в тот год началась рано. Уже в марте снег почти сошел.
« А Найда то – щенная» — заметила стоя на крыльце Надежда.
Юрий гладил жену по большому животу.
« Год какой урожайный. Приплод то везде» — и смеялся, глядя в глаза жены.

      Юрий рубил сруб пристройки, когда приехал за срубом колодца Исаак Моисеевич. Долго и бережно грузили его на кузов грузовика.
Бревнышко в бревнышко, все промаркированы.
« И собачка таки у вас ощенилась. Хорошие щенки и главное дорогие. Порода таки то дорогая. На честные деньги ее не купишь» — плакал отставной флотоводец.
Который всем представлялся, что он командир атомохода и Герой Советского Союза. А за рубежом выполняет секретное задание Родины.
Правда, не уточнял – какой Родины. « И таки, що не подарите бедному старику щеночка»? « Что таки  даже сруб колодца не установите»?

«Исаак Моисеевич – щенки – все уже розданы людям по заказу. Ждем когда подрастут».
« Ну ладно – таки пожалеете». И с силой хлопнул калиткой.

                                                                         Глава-5. «От судьбы – не уйдешь».

     Вахтанг отдыхал после проведенной с успехом операции. Сидел в кабинете.
Курил. Пускал кольцами дым, на счастье.
Как в детстве.
« Вахтанг Георгиевич на первой линии Врубель. Начальник охраны и юрисконсульт уже работают» — это Ольга секретарь. « Оля, а кто такой это Врубель – хирург из Израиля» ?
« Нет, говорит – адмирал».

В трубке брюзжал старческий мерзкий голос- « Таки здравствуйте Вахтанг Георгиевич! Нашел я вашу собачку. Таки, что на плакате висит в Ярославле на повороте на Архангельск. Таки прямо разыскивается. Прямо шухер какой то».

«Ребекка жива. Где она»?

« Молодой человек вы таки задаете много вопросов. Я называю номер счета  банка в Германии.Вы туда переводите мои денежки. Три тысячи Евро. И я отвечаю с радостью на ваши вопросы. Не будет моих денежек – не будет вам ответов. И по — новому ее зовут Найда».

«Трубку бросил гад» — доложил начальник охраны Центра.
«Звонил с Северо- Запада Ярославской области. Через минуту будут все данные на него».
«Оля – деньги на счет старика. Мы в Ярославль».

     Через — час гонок по трассе М-8.
Опять раздался мерзкий голос в телефоне – «Это снова таки бедный старик Врубель. А вы Вахтанг Георгиевич – человек слова. Мои денежки на счете. Просчитался я – старый дурак. Надо было десять тысяч просить Евро. Мне всегда говорила моя покойная Циля, что я слишком добрый. Записывайте адрес… И таки учтите, он вооружен и опасен. Так, что сразу его валите. Намертво. Плохой он человек и жадный».

К бывшей заимке купца Селиванова было приковано внимание всей области.
За двумя машинами Вахтанга, неслась целая кавалькада областных чиновников и полицейских начальников.

     Вахтанг первый вошел в калитку двора Юрия.
Надежда баюкала ребенка в коляске, Юрий чинил крыльцо в доме.
Прилаживал пандус.
Чтобы коляску жене было сподручно в дом завозить.
Все было тихо и спокойно. Бойцы полицейских специальных подразделений бесшумно окружали заимку.

« Ребекка, Ребекка идти ко мне девочка моя» — звал Найду Вахтанг.

Найда пулей бросилась навстречу хозяину. Ползала у него в ногах, скулила от радости. Ее окружили щенки – ее кровные дети.
Ее пуповина связывающая ее с Юрием, его семьей, с домой. Со стариной Щиром, который являлся отцом ее детей.

Вахтанг открыл двери машины. Подал команду – « Ребекка место».
Найда не шевелилась.
« Ребекка – место». Никаких эмоций.
Найда сидела не шелохнувшись.
« Ребекка – место» — уже в гневе рычал Вахтанг.

« Это ты променяла меня из за этих беспородных выродков»?
Вахтанг схватил ближайшего щенка и с силой размахнулся, что бы ударить щенка головой о поленницу дров.
Внезапно Найда, еще минуту назад вилявшая хвостом, молча вцепилась клыками в руку хозяина.
От боли и неожиданности Вахтанг разжал руку. Щенок упал, с визгом убегая в родную будку.
«Найда – место» — скомандовал Юрий.
« А ты мразь на колени» — упирая ствол карабина в затылок приказал Вахтангу Юрий.
И громко крикнул – «Все от дома на двести метров. Только тогда отпущу вашего главного».

                                                               Глава -6. «Мама».

    В гостинице Вахтангу стало вообще плохо. От приглашения на губернаторскую заимку, он категорически отказался. Было тошно от всего.
Даже не из -за того, что его поставили на колени под стволом карабина.
И не из-за боли в туго перевязанной укушенной руке.

Он опять никому не нужен. Даже любимая собака предала его.

Но ничего — утром будет штурм. Дом в осаде.

Этого Рембо возьмут живьем, сильно изобьют и Вахтанг плюнет ему в лицо.
Ребекку застрелит начальник охраны.
Щенков за задние лапы и об угол головой.
Нет наоборот. Щенков надо убить первыми. На глазах Ребекки.
Два стакана виски плавно убаюкивали его и сводя его агрессивные планы на нет.

    Ночью ему приснилась мама.

Маленькая худенькая еврейская женщина. Всю жизнь тащившая на своих хрупких плечах огромный семейный воз. Без помощи отца.
Отец красавец грузин- любимец женщин, совесть и краса нации.
Он безумно любил умного, сильного и интеллигентного отца.
Хотел быть похожим на него. Архитектора города и душу многих компаний.

А маму он как бы не замечал.
Хотя душа была в нем мамина. Добрая и жалостливая, отзывчивая на чужую боль.
Он был и похож на нее внешне.
Только рост и осанка отца.
И любила она его больше чем сестер. Он был ее кровинушкой.
Все лучшее, что было у нее в душе — она вкладывала в него.

Как она надрывалась и гробила здоровье на благо семьи. Они по раздельности, с отцом-  были достойные люди. А вместе жить не могли.

     Отец умер, до обидного трагически.
Возвращаясь ночью от друзей – перепутал дом.
Ночью был осенний заморозок.
Утром его принесли в дом. Он открыл глаза, вздохнул несколько раз глубоко и ушел навсегда в вечность. Глядя серыми глазами в потолок.

Даже родственники отца вечно попрекали его из -за происхождения его мамы.
Его мамы.
Он бы сейчас отдал половину своего богатства, за минуту разговора с ней.

А родственники заткнулись – когда он стал богатым и знаменитым.

« Вахтангушка, родной» — она гладила его волосы как детстве. « Зачем ты обижаешь добрых людей. Не бери грех на душу, родной мой. Не бери». Мама уходила куда то в дымку тумана. Он звал ее , но она не слышала его.

    С рассветом он проснулся.
Вытер заплаканное лицо и вышел в холл гостиницы.
Железный Вахтанг он всегда на виду Железный.
А то, что у него в душе никто не знает. Никто. Кроме мамы.

Дал команду начальнику охраны – «Захват охотничьего хозяйства отменяется. Всем отбой».
«Едем туда».

    По дороге заехали в круглосуточный магазин.
Сказал сильно накрашенной продавщице – « Литр водки хорошей и закуски на двоих. И детям фрукты».
«Водка с 11 утра» — парировала продавщица. 
Вахтанг положил на прилавок две пятитысячные купюры.
Пусть у продавщицы тоже будет праздник.
« Девушка – водка должна быть хорошей». И посмотрел ей в глаза, не мигая.

Перед заимкой навстречу попались две машины с полицейским ОМОНОМ. Оцепление  с кордона снято.

Вахтанг распахнул калитку заимки.
« Юра я к тебе»!
Под прицелом карабина подошел к крыльцу дома.
Увидел наведенный на себя в упор, ствол с мушкой прицела.

Молча поставил на крыльцо початую литровую бутылку водки.
Отдал Надежде пакет фруктов. « Детям возьмите. Я, с миром. Клянусь».

« Юра, брат дай мне вот того щенка – белого с черным ухом. Ребеккой назову ».
Прижавшись лицом к щенку, долго рыдал навзрыд.
Он ему нужен. Этот щенок как близкое родное существо.

                                                                                                 Эпилог.

      В начале июня сего года я посетил с дочерью один из медицинских Центров Столицы. Во внутреннем дворе Центра полностью седой, интеллигентный мужчина выгуливал щенка.
Белую лайку с черным ухом.
Чуть поодаль два охранника.
Разговорились по поводу собак.
Лицо его мне показалось очень знакомым.
Только постарел гораздо сильнее, чем я. Хотя и меня жизнь била под дых.

« Простите, а Вас не Вахтанг зовут?
Мы с Вами познакомились на свадьбе в Ярославле в 1993году».
И назвал фамилию всемирно известного детского врача. Он женил в этом городе племянника.
Оказался он.
Проговорили – пару часов.
Как друзья, которые не виделись – сто лет.
Хотя по существу знакомство было мимолетным. Да и статус у меня сейчас уже не тот. Простой пенсионер.

« Я напишу рассказ про Вашу жизнь — правду»- испросил я у него разрешение.
« Да, пожалуйста – пишите. Только сигнальный экземпляр, сначала мне» — разрешил доктор.

Вот его рассказ. Почти слово в слово.

Я только изменил фамилию отдельного антигероя.
Сигнальный экземпляр он отдал мне через неделю. Вынесла его секретарь – Ольга. « Простите, доктор на операции».

     Все листы со следами слез. Исправлений или поправок не было.
И красным карандашом по диагонали – « Спасибо. Вахтанг».

Эта собака появилась в нашем дворе случайно, мы играли в футбол, как она вдруг бросилась на мячик. Она пыталась его укусить, но безуспешно. Бышек неожиданно крикнул: «Найда, фу!» Собака неожиданно оставила мячик в покое, а мы начали вразнобой кричать: «Найда! Найда!» Собаке это понравилось, и она начала вилять хвостом. Кто-то сбегал домой и вынес Найде котлету, которую она жадно проглотила. Увидев это, мы разбежались по домам, а потом вернулись с едой. Кто-то приволок картонную коробку и большую жестяную банку с водой. Всё это разместили в укромном месте, между насосной и градирней, которые стояли в нашем дворе.

Найда с удовольствием легла в коробку, а мы устроили совещание, как будем её кормить. На стене насосной, мелом, отобранным у девчонок, написали что-то вроде графика. Кто из нас в какой день кормит. Но выходя на улицу, каждый из нас захватывал вкусняшку для Найды. Она всё съедала и лизала руку дающего, в знак благодарности.

Однажды в коробке появились кутята. Мы могла часами наблюдать за этими комочками, сосущих из Найды молоко. При любой попытке взять кутёнка в руки, Найда начинала рычать. А когда они подросли и начали самостоятельно бегать, у нас начались дебаты, как назвать того или иного щенка:

— Мухтар! Ко мне! – кричал Бышек.
— Какой это Мухтар? Это вылитая Альма! – отвечал Вовка, приманивая Альму котлетой.

Она естественно отзывалась, и Вовка торжествовал. Пока Бышек не приносил другую вкусняшку, и Альма превращалась в Мухтара. Наверно щенок думал: «Называйте как хотите, только кормите почаще!»

Когда в насосную пришёл мастер, ему понравился один из щенков, и он решил забрать его к себе. Щенок доверчиво пошёл на руки мастера, а он занёс его в насосную и закрыл дверь. Наверно чтобы щенок не убежал. Щенок не получивший вкусняшку, и оказавшийся в незнакомой обстановке, начал скулить и лаять. Найда это услышала и начала царапать когтями дверь насосной и лаять. Кто-то из наших пытался открыть дверь, но она была закрыта.

Вскоре из насосной вышел мастер, в одной руке авоська с щенком, а в другой палка, которой он начал бить Найду. Её визги были слышны во всех окнах, двор был с такой акустикой. Кто был дома бросились на улицу, где мы стали уговаривать мастера не бить Найду и вернуть щенка. Вскоре к нам на помощь подошли взрослые и отобрали у мастера палку и щенка. Мы торжествовали победу, а Найда облизывала освобождённого щенка.

Мастер видимо обиделся и доложил, что пройти на насосную невозможно, там бешеная собака. Была сделана заявка и к нам во двор приехала спецмашина. Щенков отлавливали сачками, а Найде набросили на шею петлю, и затащили в машину. Когда всё только началось, Бышек побежал вдоль наших домов и истошно орал: «Пацаны, Найду убивают! Все на улицу! С рогатками!» Но когда мы вышли, было поздно, машина уже уехала. А Бышек сидел около коробки и рыдал…

Найда

Читать рассказ на весь экран

Найда — это имя так же часто встречается у гончих собак, как Дамка у дворняжек.Верная примета: гончая по имени Найда всегда найдёт зверя.Когда я приезжаю в деревню Стрюково к леснику Булыге, у крыльца встречает меня старая Найда, русская пегая. Её белая рубашка расписана тёмными и медовыми пятнами.
— Ей скоро паспорт получать, — шутит Булыга. — Шестнадцать осеней.
Не годами — осенями отмечают возраст гончих собак. Лето и весну они сидят на привязи, и только осенью начинается для них настоящая жизнь.
Про молодую собаку говорят — первоосениица. Про старую — осенистая.
Найда немало погоняла на своём веку и заработала на старости лет свободную жизнь.
Молодые гончие Уран и Кама на привязи, а Найда бродит где хочет.
Да только куда особенно ходить-то? Всё исхожено. И Найда обычно лежит на крыльце, приветливо постукивая хвостом каждому прохожему.
В октябре, когда грянет листобой и начнётся для гончих рабочая пора — гон но чернотропу, — Найда исчезает.
Целый день пропадает она в лесу, и от дома слышен её глухой голос — то ли гонит, то ли разбирает заячьи наброды.
Заслышав её, Ураган и Кама подхватывают, воют, рвутся с привязи, раззадоренные гонным голосом Найды.
К ночи возвращается Найда, скребётся на крыльце, просится в дом.
— Куда-а? — хрипло кричит от стола Булыга. — В дом? Там сиди!
Но после всё-таки открывает дверь, впускает Найду.
Покачивая головой, кланяясь, она переступает порог и, прихрамывая, идёт к печке. Мякиши — так называют подошвы собачьих лап — сбиты у неё в кровь.
Найда ложится в тёплом углу у печки и спит тревожно, дёргается, лает, перебирает лапами во сне — гонит, видно, осенистая.
Гонит, гонит…

Жил был Иван. И было у него два друга, муж и жена. Мужа звали Саша, а жену тоже звали Саша. И была у них собака – Найда. Хотя Найда был пес. Кобель.
 

Как-то раз Иван взял бутылку водки, “ Пшеничной “, и пошел к Сашам. Посидеть. Саша пожарила яичницу, порезала огурчики, сала, колбасы и хлеба. Иван достал “Пшеничную”, стал разливать.
 

– Я не буду, – сказала Саша.
 

– И я не буду, – сказал Саша.
 

– А я буду, – сказал Найда.
 

Иван удивился, но налил. Помолчали. Сашам стало неловко.
 

– Ну, будем? – спросил Иван.
 

– Будем, – ответил Найда.
 

– Ишь, насобачился, – хмыкнула Саша.
 

-Цыть, – рявкнул пес, – насобачился. Я как насобачусь, вам тошно станет. Ну, давай Иван.
 

– Давай – сказал Иван. Ему тоже стало неловко.
 

Выпили. Найда сковырнул ногтем огурец и сладко, как наст под ногами, за-хрустел. Иван крякнул, понюхал хлеб, подумал и зацепил вилкой колбасу.
 

– Мда…- протянул Найда, – хорошо. Ну что Иван, на вторую лапу?
 

-Тьфу, – сплюнула в сердцах Саша и вышла.
 

-Я тоже … это, – мялся супруг, – вставать рано.
 

– Иди, – разрешил пес, – толку тут с тебя, иди.
 

И Саша ушел. Спать. Просто спать. Выпили по второй. Захорошело. Иван достал сигарету, закурил. Найда тоже вытащил одну, повозился, пристроил меж когтей. Дымнул в потолок. Фыркнул.
 

– Как жизнь, Иван?
 

– Собачья – брякнул Иван, брякнул и спохватился, – живу, в общем-то …. что…
 

– Чего там, валяй, – благодушествовал пес. Кончик носа у него запотел, ухо свисало на глаз, хвост незаметно для хозяина постукивал по ножке стула. Тук, тук. Ивану тоже захорошело.
 

– Живу, в общем-то… работаю, квартирка есть.
 

– Где работаешь?
 

– На кладбище.
 

– Где?
 

– На кладбище.
 

– Бедный Йорик.
 

– Чего?
 

– Это Шекспир. Неважно. Что делаешь-то?
 

– Дак, что ж делать на кладбище? Кому могилку вырыть, кому оградку поправить.
 

– Да весело. А живешь?
 

– Да там же и живу, при кладбище. Квартирка у меня.
 

– Не страшно?
 

– Нет привык. В городе страшнее. У меня тихо. Которые умерли, они не навредят, а в городе хулюганят. Нет, у меня тихо, – зачем-то повторил Иван.
 

– From where no traveler return, – сказал Найда.
 

– Что?
 

– Это тоже Шекспир. Неважно.
 

– А….
 

Выпили еще. Помолчали. Теперь молчали хорошо. Уютно молчали, без напряги.
 

– Ты-то как? – спросил Иван. Он первый раз пил с говорящей собакой и потому не знал, что можно спрашивать, а что нельзя. Не спросишь же, – что это ты тут разговариваешь по человечески и водку пьешь вот, и куришь. Сам он тоже и разговаривал и водку пил, и курил, и если бы его об этом спросили – почему мол, то он и не ответил бы пожалуй.
 

– Что как?
 

– Ну живешь?
 

– Живу, брат Иван, живу, в хвост не дую, хлеб жую, – пес изрядно захмелел. Он сидел совсем по человечески, изогнув лапу в локте и подперев морду когтями. Пепел падал на шерсть и скатывался на скатерть.
 

– Смокинг, блядь, – проследив за пеплом, хмыкнул он, – живу, что ж…Жизнь есть подвижный сгусток энергии материи между двумя небытия-ми, которые, в свою очередь, тоже являются энергиями материи иной органики. Но это не важно, – и помолчав добавил,
 

– Я ведь, того, – породистый.
 

– Какой породы, – спросил, наконец, Иван.
 

– Говорящей…. – рассмеялся Найда. – Но это не важно. Давай выпьем.
 

-Давай.
 

Они выпили и стало совсем уютно в обшарпанной кухне, с мелко дрожащим холодильником. Иван показывал фокусы на спичках как перебраться в лодке с одного берега на другой, по двое в лодке и никого не оставляя. А Найда говорил, – не считая собаки. Это Джером и это неважно, и учил Ивана правильно выкусывать блох от хвоста и против шерсти.
 

Потом Найда занял у знакомой суки (тоже говорящей) денег, и они обратили твердое тело в жидкое, по выражению Найды, а по разумению Ива-на- просто купили водки и выпили ее в парке, куда Найда повел выгуливать Ивана и предлагал ему полаять на луну, и говорил, что это Есенин, и это неважно.
 

Потом Иван занял у своей знакомой суки, и они сидели на краю свежевырытой могилы, и Иван объяснял сложную технологию могилокопания, а Найда утверждал, что там на дне должна быть буржуазия, поскольку Иван пролетариат, и пытался вспомнить автора. Но не вспомни, а просто сказал, – это не важно, и плюнул вниз.
 

Потом они ходили между крестов, звезд, голубей и плит, и Иван говорил, что вот живут люди без Ивана живут, а как умрут, то куда им податься? – к Ивану. А Найда все пытал,
 

– Я тебе друг?
 

– Друг.
 

– А ты человек?
 

– Человек.
 

– Значит я собака?
 

– Собака
 

Простейший силлогизм, куда деваться. И тихо было на кладбище. Смирно лежали под звездами герои и дважды герои ( хотя Иван никак не мог постичь – как это можно быть дважды героем, герой он и есть герой, раз и навсегда). Лежал крещеный и некрещеный люд. Дети и взрослые. Но лежали тихо. Одно слово усопшие. Хорошее слово.
 

И еще они пели и выли, выли и пели. И уважали друг друга и рассказывали, перебивая, но выслушивая. А Найда спрашивал, —
 

– Як умру то поховаешь?
 

А Иван отвечал, – Да зачем ховать, схороню по-человечески. Да ты живи, друг, в тебе же дар божий.
 

– Дак у меня, стало быть, душа есть? – пытал Найда и совсем по-собачьи заглядывал в глаза.
 

– Да конечно есть, – успокаивал Иван, – ты же тварь божья.
 

– Дак ведь все же – тварь, – не унимался Найда.
 

– Дак и я тварь, – оппонировал Иван, – Все мы твари, все мы человеки…
 

– Да ведь не все, – тыкался мокрым от слез носом Найда.
 

– Дак ты ж говоришь!
 

– Ну так, что ж, что говорю?! Все говорят! Душа нужна!
 

– Ну ты же плачешь!
 

– Да все плачут коли больно…
 

– Да тебе ж не больно, а ты плачешь…
 

– Да больно мне…
 

– Да ну тебя…
 

Проснулся Иван рано. В домике при кладбище лежали пустые бутылки, свалялась собачья шерсть на коврике. Тряхнув головой и не почувствовав похмелья, Иван обрадовался. Проскочил через дверь в контору, пока никого нет, постоял, подошел к телефону.
 

Ответила Саша, —
 

– Да все хорошо. Найду? Какую Найду? Ты что Иван, мы здесь живем с Сашей, только с Сашей, а у Саши совсем и аллергия на мех. Нет, Ваня, мы уезжаем, нет… не далеко, но надолго. Да… извини…. Ага. Ну пока, пока, пока.
 

-Положила трубку. Посмотрела на нее, будто что-то решая, но так и не решила. Изогнулась дугой к двери, крикнула, —
 

-Саша, ты выгуливать? Намордник одень. А то соседи жалуются.
 

Сволочи. Но это неважно.
 

На третий день Найда не выдержала. Хозяин почему-то не появлялся, живот прилип к спине от голода, к тому же стало необыкновенно холодно и с неба полетели какие-то белые хлопья. Найда не знала ещё, что такое снег, и сначала жадно ловила их пастью, но сытости они не прибавили, а только стало ещё холоднее внутри. И тогда она завыла. Завыла горько и протяжно, на что и способна только исстрадавшаяся собачья душа.

По всей видимости, в предках Найды когда-то значились доберманы. От них достались ей висячие уши и короткий негреющий мех. Чепрак и чёрную морду очевидно подарила мама-овчарка. Но вот не было в Найдином роду ни сенбернаров, ни других лохматых пород, от которых могло бы присобачиться хоть чуточку тёплого подшёрстка. И навывшись, она как можно туже скрутилась калачиком в будке, где хоть ненамного теплее, укрыла нос хвостом-прутиком и попыталась заснуть.

Человека она увидела через щели в будке. Но сначала услышала, как стукнула калитка, и встрепенулась радостно, решив, что проспала, раззява, приезд хозяина. Но это был чужак. Большой и с бородой, и он вторгся на территорию, которую нужно охранять. Хоть и страшно, но Найда бросилась защищать хозяйское добро, и непременно прогнала бы чужака, если бы цепь не удержала праведный порыв.

Бородач постоял, посмотрел, как злобно лает и рвётся с привязи собака, и ушёл. Но скоро вернулся, и в руках у него был хлеб. Он пах так сладко и манил так сильно, что Найда чуть было не забыла о своих обязанностях, но вовремя спохватилась и принялась снова рычать и бросаться на чужака, всем своим видом давая понять, что если бы не цепь, то она за себя не ручается. Человек постоял, потом бросил хлеб и ушёл. Найда долго и с опаской обнюхивала краюху, помня, что нельзя брать еду не из рук хозяина, но потом голод победил рефлексы и она зажала между лап и с жадностью впилась зубами в ароматный кусок.

Этой ночью снег укрыл всё вокруг одеялом, и то ли от этого, то ли от полного желудка, спать было не так холодно, как вчера.

Утром чужак снова пришёл и снова принёс хлеб. На этот раз Найда не так сильно рвалась с привязи и лаяла чуть потише, но всё равно не подпустила человека близко, и он опять ушёл, оставив хлеб. Так он приходил каждый день, иногда даже дважды, и всякий раз приносил что-нибудь съестное. Не только хлеб, но и объедки, или даже умопомрачительно пахнущие мясом косточки. Найда ждала его, запускала во двор, но, как только он намеревался приблизиться, задирала верхнюю губу и рычала. Негласно границей своей территории считала собака утоптанный круг возле будки – всё, куда только пускала её цепь. Как-то раз чужак изловчился и выловил палкой Найдину миску, точнее, старую гнутую алюминиевую кастрюльку, а потом принёс в ней какие-то сухие, странно пахнущие комочки, подпихнул поближе. Собака тогда понюхала и вопросительно посмотрела на человека, мол, что за дрянь ты мне подсунул, но потом раскусила один, и он оказался вкусным. Миску она опорожнила и даже вылизала и будто ненароком оставила на самой границе своих владений. Человек улыбнулся, забрал кастрюльку и ушёл.

Однажды, когда Найда пыталась перестать дрожать в будке, калитка стукнула в неурочное время. Маленький незнакомый человек смело зашёл на вытоптанную территорию, и собака запоздало бросилась на её защиту, но вдруг остановилась в замешательстве и перестала клацать зубами. Человек пах детёнышем. А ещё улыбался и что-то ласково говорил. Маленькая ладонь легла на покатый собачий лоб и прошлась по шее, холке и спине. Найда не ведала ещё такой ласки и замерла в недоумении, только жиденький хвост почему-то сам собой начал вилять из стороны в сторону. Маленький человек гладил собаку, а собака боялась пошевелиться, потому что помнила, как больно получила сапогом под рёбра, когда случайно уронила на землю хозяйского детёныша. Лицо маленького человека было почти на уровне морды собаки, и Найда не удержалась и лизнула его в нос. Маленькие руки с трудом расстегнули тугой ошейник, и цепь с грохотом упала. А потом появился большой и бородатый, что-то закричал, схватил детёныша на руки и испуганно посмотрел на собаку. Но Найда и не думала охранять, потому что теперь не знала что. Не было цепи, не было границы владений, а значит, не нужно было больше рычать и скалиться на любого, кто вознамерится нарушить эту границу.

* **

– Алина! Я же тебе сколько раз говорил – нельзя сюда ходить, здесь собака злая.

– И вовсе она не злая! Это цепь её злой делает. Тебя, деда, на цепь посади – ты тоже злой будешь.

– Ладно! – Бородач немного успокоился, поставил девочку на снег и взял за руку. – Пойдём. Пусть гуляет, раз не злая. Всё равно она из ограды никуда не денется.

– Деда, а как её зовут? – Маленькие валенки оставляли частые следы рядом с широкими дедовыми.

– Найдой её зовут. Я слышал, как хозяева летом на неё кричали. Бедная, она даже корм собачий ни разу не нюхала. Небось давали одни объедки.

– Деда, а почему люди её оставили?

– Да потому что не люди они! – дед помрачнел. – Нелюди. Сколько сторожу здесь, ни разу такого не было. Если не забирают собак в город, то приезжают каждый день, кормят. Но так, чтобы просто бросить на привязи… Я ведь и не узнал бы, если б она не завыла. Хорошо, калитка не запирается. Эх, встретить бы этого «хозяина». Уж я бы с ним поговорил по-мужски!

– Деда, а давай возьмём Найду к тебе.

– Ой, не знаю, Алина… У меня ж и так пять собак. Да все здоровенные. Порвут на клочки, это как пить дать.

– А тогда я её к себе заберу!

– Это куда ж это к себе? В интернат, что ли? Так тебя и пустят! Не, попробую найти кому её пристроить. А пока будку ей утеплю да кормить буду. Глядишь, до весны и дотянем, а там уж хозяева вернутся.

***

Найда теперь свободно бегала по всему участку. Это было интересно! Раньше её никогда не спускали с цепи – боялись, что поломает цветники. Найда протоптала тропинки вокруг дома и вдоль забора и ежедневно по несколько раз делала «обход территории».

Время шло, снега становилось всё больше. Каждый день приходил бородач, приносил миску вкусных шариков, залитых тёплой водой. Найда ждала его и, заслышав знакомый скрип шагов, принималась прыгать и скакать возле калитки. Человек заходил теперь без опаски, гладил собаку и приговаривал что-то ласковое, а та неизменно отзывалась на доброту, искренне виляя всей своей тощей задней частью.

Деда – Найда знала уже, как зовут бородача – принес какие-то тряпки, повозился в будке, и в ней стало тепло, мягко и запахло человеком.

Но самыми счастливыми были дни, когда вместе с размеренными шагами деда из-за ограды слышался торопливый скрип детских шажочков. Тогда Найда особенно высоко подпрыгивала возле калитки и часто и тоненько подгавкивала в нетерпении. Потом собака и девочка наперегонки носились по двору, валялись в снегу, Алина хохотала, Найда визгливо лаяла и – посмотреть – как будто улыбалась во все свои сорок два зуба, а при малейшей возможности норовила лизнуть разрумянившуюся детскую щёку.

Собака теперь почти не мёрзла, не голодала и едва совсем не забыла прежнего хозяина, так что не поверила своим ушам, когда услышала хорошо знакомый когда-то рокот мотора. Шелест колёс затих, калитка стукнула, и на пороге появился… хозяин.

Найда бросилась к нему, не помня себя от счастья. Такой бешеной пляски она не показывала больше никому и никогда. Но хозяин почему-то закричал и замахал руками, а когда передние лапы толкнули его в грудь, неожиданно пнул собаку под дых и заругался. Найда взвизгнула и испуганно отскочила к будке. Наверное, она что-то сделала не так… Но она же всего лишь хотела лизнуть хозяина в лицо. Собачий хвост заизвинялся, заподметал снег за прижавшейся к земле гузкой.

Первым делом хозяин посадил собаку на цепь. Потом достал лопату и долго разгребал снег. После этого открыл ворота и большая чёрная машина заехала во двор. Гнутая Найдина миска превратилась в лепёшку под тяжёлым колесом, но разве это имеет значение, когда вернулся, наконец-то вернулся хозяин, не забыл, не бросил, не покинул?!

А если к счастью добавить ещё и радости? Не успели ворота закрыться, как появился бородатый кормилец, заговорил с хозяином, показывая на Найду рукой. Хозяин и кормилец стояли рядом, два самых дорогих существа, стояли и говорили о Найде. Собака улыбалась и смешно щурилась, и не было для неё более счастливой минуты ранее.

Постепенно люди стали говорить громче, пока – Найда проворонила этот момент – не перешли на крик. Кормилец вдруг схватил хозяина двумя руками за отворот куртки и принялся трясти. Хозяин кричал и пытался вырваться. Собака с ужасом, не осознала даже – почувствовала, что хозяину грозит опасность. Защитить – сработали рефлексы, но цепь удержала порыв. И вовремя – это же кормилец! Переполненная любовью собачья душа рвалась на две части. Кому помогать? Кого защищать?

Под беспомощный лай кормилец всё тряс хозяина, хозяин всё кричал, багровел лицом, махал руками и пытался вытолкнуть кормильца. В какой-то момент оба оказались рядом с собакой. Та зажмурилась и отчаянно клацнула зубами. Челюсти сомкнулись на твёрдом валенке. Не открывая глаз, перехватила повыше. На этот раз зубы вошли во что-то мягкое.

Кормилец охнул, отпустил хозяина и странно посмотрел на собаку. Потом зажал рукой под правой коленкой и ушёл, перекособочившись и хромая. Хозяин перестал громко дышать, закрыл ворота и калитку и тоже странно посмотрел на Найду.

Скоро приехала ещё одна машина, из неё вышли хозяйка с Жулькой на руках, детёныш хозяев и ещё несколько незнакомых детёнышей. Найда чуть не лопнула от радости, даже непонятная Жулька, похожая на мочалку с бантиком, не испортила счастья. С точки нюхания Найды, собакой Жулька не пахла. Как мочалка и пахла – шампунем и ещё какой-то вонючей гадостью. В общем, чёрт-те что, а не собака, но при этом издавала она громкие визгливые звуки, похожие на собачий лай.

Детёныши весело носились по двору, потом стали швырять в Найду комья снега и дружно ликовали, когда удавалось попасть. Хозяин зачем-то принёс дерево и воткнул его в сугроб. Детёныши отстали наконец от собаки и принялись цеплять на ветки какие-то блестящие шарики.

Уже по темноте приехало ещё несколько машин. Во дворе появилось много незнакомых людей, все смеялись, толкались и от тесноты часто заходили на Найдину территорию. Собака не знала, как себя вести, и бесновалась на привязи. С одной стороны, она понимала, что именно сейчас не надо охранять дом, с другой – беспокойство и щекотное ожидание чего-то необычного не давали успокоиться и перестать лаять. И тогда хозяин просто загнал Найду в будку и закрыл выход лопатой. Крепко закрыл. Как ни пыталась, как ни скреблась, так и не сумела собака выбраться и всё происходящее дальше воспринимала исключительно по звукам и запахам.

Люди гомонили, смеялись, пели, звенели стеклом. Пахло жареным мясом и много чем ещё. Кислым, сладким, противным и не очень. В какой-то момент все затихли, и вдруг что-то оглушительно бабахнуло прямо у входа в будку, потом ещё, и ещё, и ещё. Найда так испугалась, что прикусила язык, а потом завыла от страха тоненько и протяжно, но никто её не услышал. Крики, веселье, танцы и пугающие хлопки продолжались ещё долго, но постепенно люди ушли в дом, и стало тихо.

Тогда только Найда чуточку пришла в себя, повозилась-повозилась и улеглась, положив морду на длинные тощие лапы, но долго не могла заснуть, потому что время от времени кто-нибудь выходил из дома, что-то кричал, иногда падал в снег, барахтался и визгливо хохотал.

Потом всё окончательно затихло. Тогда только собака успокоилась и ей вдруг показалось, что теперь наступит счастливое время, когда она не будет забыта, потому что все эти люди никуда не уедут. Засыпать было тепло и приятно.

Скоро дневной свет проник в щель над лопатой, но никто не выпускал Найду. Она всё ждала-ждала, но долго ничего не происходило, и лишь к вечеру люди начали по очереди выходить из дома, садиться в машины и уезжать.

Тогда хозяин наконец-то убрал лопату и собака первым делом бросилась по своим нестерпимым делам. Жулька истошно лаяла на руках хозяйки, а та что-то говорила хозяину.

***

– …весь двор загадила! Ты же говорил – сдохнет.

– Не сдохла. Сторож ходил кормил.

– А потому что говорила я – почини замок в калитке, а ты – да кого бояться, дом на сигнализации. А теперь, видимо, мы изверги, да?

– Ну… типа того.

– И что? Я должна была её в Таиланд с собой взять? Или домой привезти, чтобы там псарней воняло? А вдруг бы она Джульетту съела? Зубы вон какие выросли. Да заткнись ты! – Она щёлкнула Жульку по носу.

– Да, это она может. Вчера вон сторожа покусала. Агрессивная стала.

– А если она до весны доживёт? Я что, должна бояться ребёнка во двор выпускать?

– Ты же сама просила щеночка взять, чтобы в ребёнке человечность воспитывать.

– Щеночка! А не такую зубатую тварь. Такая только испуг вызовет, и будем по докторам бегать. Тебе самому-то не страшно?

***

Хозяин подошёл близко-близко, наклонился. Найда очень хотела лизнуть его в лицо, но боялась, что опять чем-то не угодит человеку, и на всякий случай замерла. А хозяин отстегнул цепь, потом, помедлив, снял и ошейник, а вместо него надел на шею собаке верёвочную петлю.

– Гулять! – вдруг услышала Найда, она помнила это слово, хотя последний раз с ней гуляли, когда она была маленьким забавным щенком.

И тогда она рванула с места, и завертелась вокруг хозяина, и заюлила-завиляла задом.

Человек шёл в сторону неприметной калитки, выходящей в лес, и вёл на верёвке Найду, а она радостно прыгала вокруг, потому что понимала, что всё сделала правильно, когда защитила хозяина, что он простил её и в благодарность взял с собой на прогулку. И теперь всё будет хорошо!

Наверное, это была самая счастливая собака в мире.

***

– Найда, Найда! – Алина заглянула в будку, огляделась вокруг. – Найда, ты где? Я тебе подарок принесла!

Двор был завален бумажками, окурками, пустыми бутылками, рваными пакетами. Картонные батареи от использованных салютов валялись возле кучи недогоревшего угля.

– Да куда ж ты бежишь-то! – Сильно хромая, в калитку вошёл дед.

– Деда, а где Найда?

– Не знаю… Неужто забрали её? – Дед поднял цепь, повертел в руках, заметил в снегу брошенный ошейник, потемнел лицом, воровато оглянулся и быстро сунул его в карман. – Наверное, забрали… Пойдём, Алина, нечего нам здесь делать.

– Деда, а Найда вернётся?

– Не знаю, внуча. Может, и вернётся.

– У меня же подарок… Вдруг вернётся? – Девочка достала из кармана пакетик, из него жареную куриную ножку, поискала глазами миску, не нашла и положила угощение прямо на снег перед входом в будку. – С Новым годом, Найда!

В городе Комсомольск-на-Амуре установлен памятник, посвященный уникальной собаке по кличке Найда, которая стала настоящей легендой.
Хозяин животного трагически погиб в автокатастрофе, а пес остался на этом месте и ждал его в течение целых двенадцати лет. Сердобольные жители Комсомольска-на-Амуре подкармливали собаку и даже построили будку. В честь Найды установили монумент, средства для которого собрали не только местные жители, но также люди из многих других российских городов.

Однажды, в 2005 году, Найда попала под колеса машины на пешеходном переходе около парка. Водитель авто наехал на прохожего мужчину, который скончался прямо на месте. Собака осталась жива, но повредила лапу. После этого происшествия некоторые говорили, что животное куда-то пропало, а другие утверждали, что Найда находится на лечении в клинике.
Спустя некоторое время собака вернулась на автобусную остановку, находившуюся на проспекте Ленина, и снова встречала и провожала автобусы. Горожане понимали, что Найда ждет хозяина, и не прогоняли ее. Так продолжалось в течение долгих лет. Собака стала настоящей живой достопримечательностью города.
Про владельца Найды не было известно ничего, однако ее преданность восхищала всех. Животное периодически подкармливали и соорудили для нее две будки.
Были попытки пристроить Найду к новым хозяевам, однако она каждый раз убегала из дома и возвращалась в то же место. Пес боялся посторонних людей, а еду принимал только у тех, кого хорошо знал. В некоторых СМИ писали, что за Найдой ухаживала женщина, которую звали Татьяной Громовой.

В парке, который находился рядом с той самой остановкой, собака провела двенадцать лет. В период облагораживания сквера пса на время забрали в питомник, где он постоянно грустил и ничего не ел. По просьбе активистов Найду вернули на ее постоянный «пост».
Феноменально преданная хозяину собака побила рекорд знаменитого Хатико, который провел в ожидании своего владельца десять лет.
К несчастью для всех, в 2016 году собаку снова сбила машина, и ее привезли в клинику «Зооспас», где она скончалась через неделю. Все это время рядом с Найдой была Татьяна Громова.

После этого жители Комсомольска-на-Амуре совместно с людьми из других городов собрали средства на установку памятника в честь преданной и верной Найды.
Активисты создали небольшой фильм, посвященный уникальному животному.

Текст книги «Юванко из Большого стойбища»

Автор книги: Виктор Савин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

НАЙДА

– Папка, я собаку нашел!

В руках у меня черный щенок. Мну его, ощупываю. Он еще совсем маленький, мордастый, мягкий, шелковистый. Таращит на меня глаза. А глаза у него будто виноватые, маслянистые.

– Где ты его взял, Сергей? – спрашивает отец.

– На улице, у кинотеатра. Бежит за мной, ласкается.

– Ну, вот и отнеси туда. Хозяин, наверно, с ног сбился, ищет собачонку. Нехорошо брать то, что не твое.

– Да он, папка, беспризорный. За всеми гоняется, а никто его не возьмет, не пожалеет. Он голодный, покормить надо.

– Ну, накорми.

Я все-таки уговорил отца. И щенок остался у нас. Смастерили ему на дворе конуру, привязали на шнурок. Поставили две миски: одна – с водой, другая – с едой. Мальчишки со всей улицы приходили посмотреть мою собаку. И все завидовали мне. Ведь ни у кого из них нет такого щенка!

Отец помог мне придумать имя собаке, а потом будто и забыл о ней. У него были свои две, охотничьи: легавая и гончая. И жили они в избе. Без привязи. Спали на мягких подстилках. А моя собака была беспородная, отец говорил, что она помесь сеттера и дворняжки. У глаз, на груди и на лапках у нее рыжие подпалины. Но мне ладно и такая. Мне рано еще на охоту ходить. Зато на городской пруд, на реку, в горы моя Найда всегда следовала за мной. Она быстро подрастала и становилась очень понятливой.

Как, бывало, отец, я начал ее обучать всяким премудростям: отыскивать спрятанные вещи, приносить брошенную щепку, подавать голос, когда ей покажешь кусочек сахару или хлеба. Команды: «ищи», «дай», «сюда», «проси» она уже знала назубок. Потом стала понимать приказы «вперед», «назад», «к ноге», «в воду». Вначале все это она делала, конечно, за плату: за сахар, за конфеты, за колбасу. А после оставалась благодарна и за то, что я ласково поглажу, потреплю ее по спине. В ответ на это она помахивала хвостом, тяжелым, как пихтовая ветка, глядела мне в глаза и словно говорила: «Приказывай еще, я готова сделать для тебя все». И тут же прыгала с лапами ко мне на грудь, стараясь лизнуть в лицо.

Это была первая ступенька в обучении Найды, ставшей уже взрослой. Но я хотел сделать ее необычной, отменной собакой, какой не было ни у кого в нашем городе.

Дружил я в ту пору с Андрейкой Чернопятовым, худым, высоким, рыжим, как таракан. Учились мы с ним в одном классе. Он пятерочник по всем предметам, ну, а я хватал тройки по математике, по физике. Что-то не лежала душа к этим наукам. Мне часто приходилось обращаться к товарищу за помощью. А жил он от нас не очень близко. С каждым вопросом не побежишь к нему. Про меня и дома-то говорили, что я не по годам толстый и ленивый. Вот я и решил приспособить Найду в посыльные. Долго ломал голову над этим. И все же придумал.

Как-то пришел ко мне Андрейка. Мы иногда вместе с ним натаскивали Найду.

И вот снова взялись за ее обучение. Достал я из кармана авторучку, вырвал из блокнота листок, нарисовал на нем, так, для смеха, чертика и сказал собаке:

– Найда, это записка. Ее нужно доставить по адресу и принести ответ. Понятно?

Собака вильнула хвостом.

Я прикрепил бумажку к ошейнику.

– А теперь вперед!

И сам пошел за ворота. Она меня обогнала.

У ворот команду перенял Андрейка:

– Вперед, вперед, Найда!

Я остался на месте, а мой товарищ пошел за собакой. У Чернопятовых она уже бывала не раз и взяла направление сразу туда.

Дома Андрейка отвязал бумажку от ошейника, дал ее понюхать Найде, а потом попотчевал ее сахаром, колбасой. Пока она ела сахар и колбасу, смаковала, облизывалась, просила еще, усиленно работая хвостом, парень нарисовал на этой же бумажке еще одного чертика и прикрепил к ошейнику.

– Вот и все, Найда. Ступай домой, вперед!

Домой собаку и провожать не надо было за ворота. Кто не знает свой дом? Даже лошадь и та, зачуяв жилье, прибавит ходу, поспешит на конюшню, где ждут ее кормежка и отдых.

В этот день Найда одна сбегала по заказу с записками к Чернопятову раз пять, досыта наелась сахару и колбасы. А на другой день сама, только увидела, что прикрепили бумажку к ошейнику, кинулась стремглав со двора и помчалась к Андрейке.

Так собака стала связным между мною и Чернопятовым. С этого времени я зажил беспечно. Можно было на уроке кое-что и пропустить мимо ушей, не записать домашнего задания. Андрейка – пятерочник, он выручит, стоит только послать к нему Найду.

Затем я избавился от ходьбы в булочную. В ближайшем хлебном магазине работала Андрейкина мать. Я научил Найду ходить и туда. Дадут мне поручение сходить за хлебом, а я выйду во двор и дам хозяйственную сумку с застежкой-«молнией» в зубы своей ученой собаке. В сумке лежат записка и деньги.

– Ну-ка, Найдочка, сходи, пожалуйста, за меня в булочную.

И они бежит. Собаку с сумкой в магазин и даже за прилавок пускают беспрепятственно. Мама Чернопятова знает, что Найда – собака не обыкновенная, как все, а умная, чистоплотная и, понятно, не позволит себе чего-нибудь плохого.

Из магазина с хлебом Найда бежит не тротуаром, а посредине улицы. От всех встречных собак удирает стрелой.

Все было хорошо. Но однажды моя Найда вернулась без сумки. Ее преследовали три больших пса. Виновато поджав хвост, она нырнула в свою конуру и там затаилась. Я разозлился на чужих собак и прогнал их камнями.

А хлеб нам нужен был к обеду. Нужно было садиться за стол. Вот тут-то я призадумался. Как быть? Если отец узнает про случившееся, мне несдобровать.

Пришлось изворачиваться! В булочной мама Чернопятова дала мне хлеба в долг. А вот как быть с сумкой? Дома я сказал, что сумку у меня попросил Андрейка. Ему надо было что-то унести от мамы из магазина. На этот день я выкрутился перед домашними, но совершенно потерял покой.

Однако все обошлось благополучно. Сумка оказалась в столе находок при милиции, куда Чернопятовы посоветовали мне обратиться. С той поры я закаялся посылать Найду одну в булочную. Хожу сам, иногда только позволяю ей нести сумку в зубах, идти рядом, по команде «к ноге». Иду так-то, и все встречные обращают на нее внимание, а мальчишки, девчонки, так те останавливаются, открывают рты. Дескать, вот какой помощник у толстого парнишки.

Вскоре моя собака стала, можно сказать, знаменитой. Андрейка везде хвастался Найдой. Вот, мол, у нас с Сережкой собака так собака. Мировая! Мы ее выучили, и она понимает все, как человек. Говорить только не может. А делает то и то. Даже в магазин за хлебом ходит… И про Найду пошла слава в школе, на улице, по всему городу.

Как сейчас помню вечер. Мы сидели за ужином. Отец и спрашивает:

– Правда, Сергей, что ты посылал Найду в булочную, а сам отсиживался дома?

«Ну, – думаю, – началось!» Потупился и отвечаю:

– Правда.

– Гм!.. Что, она у тебя очень понятливая?

Смотрю на отца. Усмешки у него на лице не видно. Ободрился и говорю:

– Она, папа, очень умнущая, моя Найда.

– Умная, а не умнущая. Грамотей! Ну, рассказывай, чему ты ее научил.

Я обрадовался этому разговору. Папа всегда хвалится своими охотничьими собаками перед сослуживцами и приятелями. Тут же, на деле, показывает их «работу», а моей Найды будто и на свете не существует. Меня это сильно задевало.

Может, поэтому я и взялся с азартом обучать Найду, чтобы она была не хуже легавой и гончака.

– Она у меня, папа, знает и выполняет все команды, какие ты даешь своим породистым собакам. Только я учу ее по-русски, а не по-твоему, не знаю по-каковски. У тебя команды: «шарш», «пиль», «тубо», а у меня – «ищи», «возьми», «нельзя»… Моя Найда даже в посыльных работает, вроде почтальона. Мои записки носит к Андрейке, а от него – ко мне. Ну, и за хлебом тоже ходила с сумкой… Хочешь, я тебе покажу все, что она делает? Хочешь, а?

– Ладно, завтра покажешь, – говорит отец. – Уроки учить – так ты ленивый, а с собакой возиться тебе не надоедает.

Посмотрел отец «работу» Найды на дворе на другой день, а потом заявил:

– Я ее испробую на охоте.

Было это в начале сентября. Прихожу из школы. Ну, понятно, прямо к конуре. Найды нет, на земле валяется цепочка. Значит, отец ушел с моей собакой на охоту. У него отпуск. Нарочно приурочил к началу охотничьего сезона.

Вернулся отец с дичью. Кругом обвешался утками-кряквами, большими, жирными.

Не было Найды в конуре и в последующие дни. Смекаю: «Ага, выходит, и для охоты собака дельная».

– Ну как, папа, Найда? – спрашиваю вечером отца, когда он выкладывал уток на стол.

– Молодчина! – отвечает. – Отлично шурует по камышам. Выгонит утку, а убьешь – из воды достанет, принесет. Цены нет такой собаке. Надо ее испробовать еще по боровой дичи.

Отпуск у отца четырехнедельный. И я почти на целый месяц был разлучен со своей посыльной. Пришлось к Андрейке ходить самому.

Оказывается, и по боровой дичи Найда идет на пятерки. Отец говорит, что у нее верхнее чутье, ходит в поиске челноком, прекрасно облаивает глухарей.

Однажды среди дня Найда прибежала из лесу с запиской. Развернули бумажку, а там:

«Вышлите с Найдой патронов. Они в моем шкафу, в патронташе. Двадцать четыре штуки. Напал на тетеревиные выводки. Вернусь завтра. Привет из лесной избушки на Большой елани».

Собака доставила патроны по назначению. А вернувшись, отец сказал:

– Ну-с, Сергей Трофимович, придется вам расстаться со своей посыльной. Извольте ходить к Андрейке сами. Разминочка вам полезна. Своего легаша я со двора метелкой. А Найда будет моя.

Меня словно по затылку ударили.

Хватаюсь за соломинку:

– Она же, папа, непородистая.

– Всякое бывает, сынок!

Отца разве переспоришь. Так я лишился моей Найды. Из конуры она перекочевала в квартиру, на мягкую подстилку. Собаке хорошо. А мне-то каково?

Прошло два года. Теперь я не обижаюсь, что папа отобрал у меня собаку. И вот почему. Недавно Найда прибежала из лесу одна. Принесла сигнал бедствия. Отец, видимо превозмогая боль, нацарапал на лоскутке бумаги:

«Сломал ногу. Потерял много крови. Нахожусь у Серебряного ключа под горой Медвежьей».

И вот мы с Найдой каждый день ходим в больницу за город. Шагаем рядом. Я налегке, а собака несет хозяйственную сумку с гостинцами для отца.

ХИТРЫЙ ЗАЯЦ

Я давно мечтаю о гончей собаке. А пока что хожу на зайцев без помощника. Одному-то очень плохо. Про зайца говорят, дескать, он трус. Это неверно. Зря ему такую характеристику дают. Трусы часто гибнут из-за своей трусости, с перепугу, очертя голову кидаются из огня да в полымя. Заяц, особенно беляк, не таков. Вот послушайте-ка.

В этом году долго не было снега. Были крепкие заморозки, густые инеи, толстым слоем покрывавшие тротуары и крыши домов, деревья и травы, а снег все не выпадал. Зайцы, как пришел срок, сменили свою летнюю одежонку на зимнюю. Туго им стало в наших лесах. Куда ни глянь, ель да сосна, а береза встречается редко. Кругом черно и желто. Зайцы на этом фоне как бельмо. Сколько ни прячься, ни маскируйся – все равно отовсюду видно.

В воскресный день взял я ружье и пошел в лес. Думаю, теперь отыскать зайчишку легко. Забрел в густые кустарники, в мелкие ельники. Где, как не здесь, искать добычу. Хожу, зорко посматриваю вперед, по сторонам. Жду, вот-вот набреду на беляка. Лежат они в такую пору ой крепко! Иной раз подпустят, что хоть руками хватай. Ну, брожу так-то. В лесу благодать. Солнышко пригревает, серебрит вершинки деревьев, а в тени на пожухлых травах лежит иней. От этого травы кажутся жесткими, шершавыми. Воздух чист, прохладен, ядрен. Поведешь рукой – он будто так и льнет к ней. Дышишь не надышишься.

Обошел так одну мохнатую горку, другую. И хоть бы где-нибудь помаячил зайчишка! В одном месте под кустом (обрадовался было) – ага, что-то белеет! Встрепенулся, курки взвел. Иду на цыпочках, голову в плечи втянул. Уже предвкушаю добычу: сейчас подойду, нацелюсь – и бабахну. Зайцы в это время не скажешь что жирные, но мясистые. Подошел на выстрел. Вгляделся, а там, тьфу, клочок газеты!

Под вечер возвращался домой пустой, раздосадованный. Сколько леса исходил, а толк какой? Чтобы не колесить по дороге, проложенной в объезд совхозных полей, решил идти напрямик по зяби. На бугорке, открытом всем ветрам, смотрю, то тут, то там лежат камни: не то известняк, не то белый мрамор. У нас на Урале это обычное явление. Ружье у меня на плече, а мысли давно уже дома. Изрядно устал, проголодался.

Немножко не дошел до бугорка – некоторые камни, вот тебе на́, ожили! Поднялись из борозд – и ходу к ближайшему леску, словно челноки ныряют на черных волнах.

Вот так косые! Ловко они обманули меня. Не успел даже ружье вскинуть.

Через несколько дней наконец-то небо нахмурилось и выпал снег. Пушистый, мягкий. И будто теплый. Снова собрался в лес. Иду неслышно, точно по ковру. Теперь-то, соображаю, зайчишки от меня никуда не денутся. Напасть бы только на след. А там найду, выслежу добычу. Опять же шагаю в горки, в ельники. Деревца-подростки стоят в темных синеватых шубках до пят, в белых шапках, воротниках и варежках. На еланьках, на просеках, на немятом снегу все расписано: где мышь проложила двойную строчку, где рябчик наставил крестики, где снегирь краснозобый раскрошил зернышки ягод шиповника.

А вот и заячий след. Ночью беляк жировал в болотце под горой, а на рассвете отправился на лежку. След еще свежий, ясный, на продолговатых оттисках лапок даже заметны углубления от коготков. Заяц не спешил. Легонько трусил, часто садился, оглядывался, прислушивался и прыгал дальше. На горе среди ельников – стелющиеся липняки, колодник. Там и лежка должна быть.

Оно так и оказалось. Перед тем как залечь, заяц попетлял, нарисовал такой лабиринт из следов, что никак в нем не разберешься. Но меня, зайчатника, с толку не собьешь. Сделал большой круг и нашел, где заяц покинул лабиринт. Он дал такой прыжок в сторону, что даже не устоял на ногах, упал, перевернулся, а оправившись от ушиба, прямым ходом пошел на лежку.

Лежал он в кроне старой ели, поверженной грозой. Забрался под ветки, вырыл ямку и притих. Спит, а уши насторожил, закинул их на спину. Я неслышно подошел вплотную, почти не дышу, до предела напрягаю зрение. И только начал подымать ружье, он как стриганет из своего укрытия – и сразу за кучу хвороста, за деревья, за колодины.

Эх, елки-метелки! Проворонил косого.

И опять пошел по следу. И что вы думаете, испугался он, удрал куда глаза глядят? Ничуть не бывало. Отбежал немного и сидит, слушает, глядит, где я. Только начну приближаться к нему на выстрел, он снова отбежит подальше и снова навострит глаза и уши. Все время держит меня на виду и не убегает. Ну и хитер!

Шел я за ним так, шел. Километра полтора, наверно, вел он меня, дурачил. Терпение мое лопнуло. Разозлился и трахнул в него картечью. Знаю, что не долетит, не достанет, а все же пусть чувствует, что я с ним церемониться не стану.

После выстрела косыга исчез. Прошел еще сколько-то по его следу. Гляжу – начал улепетывать от меня во все лопатки, нигде даже не присел.

– Давно бы так! – говорю.

Сажусь на валежину. Думаю, пускай уйдет подальше, успокоится, потом где-нибудь снова заляжет, а на лежке-то его авось пришью зарядом.

Просидел с час. Отдохнул. Полюбовался первым снежком, покрывшим ели и пихты, точно ватой, а голые осинки и липнячок – стеклянными бусами. Поел ягод рябины, прихваченных морозом, ставших кисло-сладкими, и тронулся в путь, за беляком.

Сначала убегал он без оглядки, а затем сбавил галоп и перешел на рысцу. Снова изредка сидел, прислушивался и уже спокойный уходил дальше, огибая гору.

След привел в болотце, где ночью заяц кормился, а затем вывел на мой след, по которому я уже шел к лежке на горе. Выходит, круг замкнулся. Надо думать, что беляк где-то снова залег. И лежит, чуткий, настороженный. Как бы опять не прозевать.

А заяц шел по проторенной тропинке без задержек, миновал наслеженный лабиринт, лежку под сваленной елью, валежину, на которой я сидел и отдыхал. Так что же получается, мне снова идти за ним и делать круг? Докуда же, как собаке, гоняться за косым?

Плюхаюсь на валежину. И только тут замечаю, что сильно вспотел. Снял шапку, а подкладка у нее мокрая, хоть выжимай. Мокро и на плечах под стеганой фуфайкой. Сижу, а от меня идет пар, как от раскрытого котла над огнем.

Ну и косыга, как он меня упарил!

Сижу так-то, поглядываю вокруг. И лес будто не тот, стоит мрачный, почерневший, голые осинки и липки выглядят зябкими, сиротливыми. И небо над головой, над лесом какое-то грязно-серое, низкое. Снег под рябинкой, увешанной гроздьями ягод, кажется розовато-бледным, тусклым. Словом, невесело!

Внизу, откуда я только что пришел к облюбованной валежине, слышу, раздался щелчок, будто кто-то сломал тонкий сук. Ну, понятно, устремил туда взор. Гляжу – и глазам не верю. За дальней, довольно приметной елкой с раздвоенной вершинкой – заяц. Приподнялся на задние лапы, вытянул шею, поводит ушами и смотрит на меня. Неужели это тот самый, за которым я гнался?

Сейчас проверим!

Встаю, надеваю холодную мокрую шапку и трогаюсь дальше по следу. Иду, не оглядываюсь. Миновал лесную поляну, зашел за густую елку и за нею притаился. А сам сквозь ветки наблюдаю за противоположной опушкой поляны, через которую прошел, оставив четкие следы.

Стою, смотрю, затаил дыхание. Вскоре показался и заяц. Подошел к опушке. Оглядел елань. Увидел, конечно, на ней мой след. Встал на задние лапы, уши торчком, вертит головой из стороны в сторону. Потом присел. Сидит, словно прирос к месту.

Я стоял, ждал, полагая, что заяц и дальше пойдет за мной. А как выйдет на открытое место, я его и угощу свинцовым горохом.

Прошло минут пятнадцать, двадцать. Мое терпение подходит к концу. А заяц скусил под корень торчавшую из снега метличку и не спеша жует ее, постепенно упрятывая в рот, и словно помахивает мне метелочкой. И тут меня взорвало:

– Хватит играть в прятки!

Выстрелил в его сторону, плюнул и пошел домой.

Давно я мечтаю о гончей собаке. Одному-то без нее больно плохо.

К СОЛНЦУ

Небольшой отряд геологов пробирался на север. Позади остались отроги Уральских гор. Люди с тяжелой ношей за спиной цепочкой шли за старым охотником, чем-то напоминающим медведя. У него были короткие кривые ноги, длинными руками он то и дело раздвигал чахлые, низкорослые, похожие на кустарники березки. Кругом были болота, топи. По небу почти над самой головой плыли грязновато-серые холодные облака. Порою старик останавливался, поворачивался к разведчикам, показывал на поблескивавшие свинцом лужи и предупреждал:

– Эва, держись стороной! Тут окно.

Все уже знали, что «окно» – это трясина. Оступишься – и с головой уйдешь в жидкую грязь, тину.

Под вечер отряд вышел из бесконечного болота и расположился на ночлег на высоком холме. Каменный гребень его был голый, а по бокам рос корявый стелющийся пихтарник. Здесь была не обозначенная на карте граница тайги и тундры. Край непуганых зверей и птиц. К югу от холма по увалам черными пятнами выделялись хвойные леса, а к северу, сливаясь с горизонтом, простиралась седая, покрытая ягельником равнина, на которой лишь кое-где бородками желтели реденькие кустарники и травы.

Скинув с плеч возле скалы увесистые мешки, геологи первым делом принялись обследовать место стоянки. Искали все, что может пригодиться для родины, для оживления этого безлюдного края. Пока они дробили и осматривали камни, рыли в земле неглубокие ямы – шурфы, – старик (ну чисто медведь!) выворачивал с корнем сухие деревца, собирал колодник и стаскивал все это на облюбованную площадку под скалой. Опытный охотник знал, что ночь будет длинной, холодной, особенно к утру, и нужно запасти как можно больше топлива.

Уставшие за день геологи еще засветло легли спать между скалой и костром. Огонь вначале поддерживал старый проводник, а потом и он с наступлением сумерек прикорнул у костра. К полуночи над стоянкой изыскателей, как и над всей этой нелюдимой местностью, стлался реденький сухой туман. В костре лишь чуть тлели, подернутые пушистой розоватой пленочкой, головешки.

Первым от холода проснулся старик. Встал, поежился. Окинул взглядом скорчившихся, тесно прижавшихся друг к другу молодых геологов и стал подкидывать на угли хворост и валежник. Вскоре сушник вспыхнул, яркое пламя взметнулось вверх. Сразу возле скалы стало тепло, даже жарко. Разведчики зашевелились, приподнялись, протягивая руки к огню.

– Грейтесь, грейтесь, – сказал проводник. – Огонь – большое дело! Огонь – это жизнь.

Прошло сколько-то времени. Вдруг в карликовом березнике, в болоте, откуда вышел сюда отряд, раздались какие-то резкие, гортанные крики. И, словно в ответ им, такие же крики послышались со всех сторон. Геологи насторожились, и только проводник оставался равнодушным к тому, что происходит вокруг. Он охапками подкладывал в костер сучья и красные лапчатые ветки засохшего на корню пихтарника, узкими раскосыми глазами следил, как искры и пламя взлетают ввысь, как будто хотел, чтобы под низким и черным небом ярче загорелись звезды-бусинки.

А резкие, неприятные крики в ночной тишине нарастали, приближались к костру. Уже слышно было, как шумят неподалеку, будто под ветром, жесткие травы, как потрескивают обламываемые сучки. Молодые изыскатели запереглядывались, стали нащупывать лежавшие рядом ружья.

И вот перед костром между деревцами в розоватом отблеске пламени появились большие белые птицы, точно снежные комья. Вытягивая шеи, в нерешительности остановились. Скоро возле становища полукругом образовался как бы снежный вал. Десятки, а может быть, сотни птиц толпились перед ярким пламенем. Что-то по-своему кричали, волновались. Задние, стараясь пробиться вперед, выталкивали ближе к огню передних.

Куропатки!

– Так это белые куропатки! – взводя курки, заволновались геологи.

Но их остановил проводник:

– Не троньте! Нельзя стрелять.

– Почему нельзя? – удивились парни.

Когда птицы, потревоженные людьми, с криком шарахнулись обратно в темноту и над тундрой снова наступила тишина, старик сказал:

– У нас тут север. Зимой долго не бывает солнца, долго стоит ночь. Все время ночь и ночь! Людям скучно. Собакам скучно. Всем холодно, зябко. Все ждут весну. А с весной приходит солнце, тепло. И, когда оно в первый раз выглянет из-за края земли, все стойбища выходят встречать дневное светило. Это большой праздник. Самый большой.

Немного помолчав, старик добавил:

– Птица тоже скучает в темноте и холоде. Тоже, как все, ждет весну, тепло. Наш большой костер полярные курицы приняли за солнце. Ну, и пошли его встречать.