Первое произведение о сталинских лагерях, опубликованное в СССР. Описание обычного дня обычного заключенного — ещё не полный отчёт об ужасах ГУЛАГа, но и оно производит оглушительный эффект и наносит удар бесчеловечной системе, породившей лагеря.
комментарии: Лев Оборин
О чём эта книга?
Иван Денисович Шухов, он же номер Щ-854, девятый год сидит в лагере. Рассказ (по объёму — скорее повесть) описывает обычный его день от побудки до отбоя: этот день полон и тяготами, и небольшими радостями (насколько вообще можно говорить о радостях в лагере), столкновениями с лагерным начальством и разговорами с товарищами по несчастью, самозабвенной работой и маленькими хитростями, из которых складывается борьба за выживание. «Один день Ивана Денисовича» был, по сути, первым произведением о лагерях, появившимся в советской печати, — для миллионов читателей он стал откровением, долгожданным словом правды и краткой энциклопедией жизни ГУЛАГа.
Laski Collection/Getty Images
Когда она написана?
Солженицын задумал рассказ об одном дне заключённого ещё в лагере, в 1950–1951 годах. Непосредственная работа над текстом началась 18 мая 1959 года и продолжалась 45 дней. К этому же времени — концу 1950-х — относится работа над второй редакцией романа «В круге первом», сбор материалов для будущего «Красного Колеса», замысел «Архипелага ГУЛАГ», написание «Матрёнина двора» и нескольких «Крохоток»; параллельно Солженицын преподаёт физику и астрономию в рязанской школе и лечится от последствий онкологического заболевания. В начале 1961 года Солженицын отредактировал «Один день Ивана Денисовича», смягчив некоторые подробности, чтобы текст стал хотя бы теоретически «проходным» для советской печати.
Как она написана?
Солженицын задает себе строгие временные рамки: рассказ начинается с побудки и заканчивается отходом ко сну. Это позволяет автору показать суть лагерной рутины через множество деталей, реконструировать типичные события. «Он не построил, по существу, никакого внешнего сюжета, не старался покруче завязать действие и поэффектней развязать его, не подогревал интерес к своему повествованию ухищрениями литературной интриги», — замечал критик Владимир
Лакшин
1
Лакшин В. Я. Иван Денисович, его друзья и недруги // Критика 50–60-х годов XX века / сост., преамбулы, примеч. Е. Ю. Скарлыгиной. М.: ООО «Агентство «КРПА Олимп», 2004. С. 118.
: внимание читателя удерживают смелость и честность описаний.
«Один день…» примыкает к традиции сказа, то есть изображения устной, некнижной речи. Таким образом достигается эффект непосредственного восприятия «глазами героя». При этом Солженицын перемешивает в рассказе разные языковые пласты, отражая социальную реальность лагеря: жаргон и брань зэков соседствуют с бюрократизмом аббревиатур, народное просторечие Ивана Денисовича — с различными регистрами интеллигентной речи Цезаря Марковича и
кавторанга
Капитан второго ранга.
Буйновского.
Как же я не знал об Иване Шухове? Как мог не чувствовать, что вот в это тихое морозное утро его вместе с тысячами других выводят под конвоем с собаками за ворота лагеря в снежное поле — к объекту?
Владимир Лакшин
Что на неё повлияло?
Собственный лагерный опыт Солженицына и свидетельства других лагерников. Две большие, разного порядка традиции русской литературы: очерковая (повлияла на замысел и структуру текста) и сказовая, от Лескова до Ремизова (повлияла на стиль, язык героев и рассказчика).
Как она была опубликована?
«Один день Ивана Денисовича» удалось опубликовать благодаря уникальному стечению обстоятельств: существовал текст автора, который уцелел в лагере и чудом вылечился от тяжёлой болезни; существовал влиятельный редактор, готовый бороться за этот текст; существовал запрос власти на поддержку антисталинских разоблачений; существовали личные амбиции Хрущёва, которому было важно подчеркнуть свою роль в десталинизации.
В начале ноября 1961 года после долгих сомнений — пора или не пора — Солженицын передал рукопись
Раисе Орловой
Раиса Давыдовна Орлова (1918–1989) — писательница, филолог, правозащитница. С 1955 по 1961 год работала в журнале «Иностранная литература». Вместе со своим мужем Львом Копелевым выступала в защиту Бориса Пастернака, Иосифа Бродского, Александра Солженицына. В 1980 году Орлова и Копелев эмигрировали в Германию. В эмиграции были изданы их совместная книга воспоминаний «Мы жили в Москве», романы «Двери открываются медленно», «Хемингуэй в России». Посмертно вышла книга мемуаров Орловой «Воспоминания о непрошедшем времени».
, жене своего друга и бывшего соузника
Льва Копелева
Лев Зиновьевич Копелев (1912–1997) — писатель, литературовед, правозащитник. Во время войны был офицером-пропагандистом и переводчиком с немецкого, в 1945 году, за месяц до конца войны, был арестован и приговорён к десяти годам заключения «за пропаганду буржуазного гуманизма» — Копелев критиковал мародёрство и насилие над гражданским населением в Восточной Пруссии. В «Марфинской шарашке» познакомился с Александром Солженицыным. С середины 1960-х Копелев участвует в правозащитном движении: выступает и подписывает письма в защиту диссидентов, распространяет книги через самиздат. В 1980 году был лишён гражданства и эмигрировал в Германию вместе с женой, писательницей Раисой Орловой. Среди книг Копелева — «Хранить вечно», «И сотворил себе кумира», в соавторстве с женой были написаны мемуары «Мы жили в Москве».
, позднее выведенного в романе «В круге первом» под именем Рубина. Орлова принесла рукопись в «Новый мир» редактору и критику
Анне Берзер
Анна Самойловна Берзер (настоящее имя — Ася; 1917–1994) — критик, редактор. Берзер работала редактором в «Литературной газете», издательстве «Советский писатель», журналах «Знамя» и «Москва». С 1958 по 1971 год была редактором «Нового мира»: работала с текстами Солженицына, Гроссмана, Домбровского, Трифонова. Берзер была известна как блестящий редактор и автор остроумных критических статей. В 1990 году вышла книга Берзер «Прощание», посвящённая Гроссману.
, а та показала рассказ главному редактору журнала — поэту Александру Твардовскому, минуя его замов. Потрясённый Твардовский развернул целую кампанию, чтобы провести рассказ в печать. Шанс на это давали недавние хрущёвские разоблачения на
XX и XXII съездах КПСС
14 февраля 1956 года, на XX съезде КПСС, Никита Хрущёв выступил с закрытым докладом, осуждающим культ личности Сталина. На XXII съезде, в 1961 году, антисталинская риторика стала ещё жёстче: публично прозвучали слова об арестах, пытках, преступлениях Сталина перед народом, было предложено вынести его тело из Мавзолея. После этого съезда населённые пункты, названные в честь вождя, были переименованы, а памятники Сталину — ликвидированы.
, личное знакомство Твардовского с Хрущёвым, общая атмосфера оттепели. Твардовский заручился положительными отзывами нескольких крупных писателей — в том числе Паустовского, Чуковского и находившегося в фаворе Эренбурга.
Это полоса была раньше такая счастливая: всем под гребёнку десять давали. А с сорок девятого такая полоса пошла — всем по двадцать пять, невзирая
Александр Солженицын
Руководство КПСС предложило внести несколько правок. На некоторые Солженицын согласился, — в частности, упомянуть Сталина, чтобы подчеркнуть его персональную ответственность за террор и ГУЛАГ. Однако выбросить слова бригадира Тюрина «Всё ж ты есть, Создатель, на небе. Долго терпишь да больно бьёшь» Солженицын отказался: «…Я бы уступил, если б это — за свой счёт или за счёт литературный. Но тут предлагали уступить за счёт Бога и за счёт мужика, а этого я обещался никогда не
делать»
2
Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом: Очерки литературной жизни. М.: Согласие, 1996. C. 44.
.
Существовала опасность, что рассказ, уже расходившийся в копиях, «утечёт» за границу и будет опубликован там — это закрыло бы возможность публикации в СССР. «Что уплыв на Запад не произошёл почти за год — чудо не меньшее, чем само напечатание в СССР», — замечал Солженицын. В конце концов в 1962 году Твардовский смог передать рассказ Хрущёву — генсека рассказ взволновал, и он санкционировал его публикацию, причём для этого ему пришлось поспорить с верхушкой ЦК. Рассказ вышел в ноябрьском номере «Нового мира» за 1962 год тиражом 96 900 экземпляров; позже были допечатаны ещё 25 000 — но и этого на всех желающих не хватило, «Один день…» распространялся в списках и фотокопиях. В 1963 году «Один день…» был переиздан
«Роман-газетой»
Одно из самых многотиражных советских литературных изданий, выпускается с 1927 года. Идея состояла в том, чтобы издавать художественные произведения для народа, по выражению Ленина, — «в виде пролетарской газеты». В «Роман-газете» публиковались произведения главных советских писателей — от Горького и Шолохова до Белова и Распутина, а также тексты зарубежных авторов: Войнич, Ремарка, Гашека.
тиражом уже в 700 000 экземпляров; за этим последовало отдельное книжное издание (100 000 экземпляров). Когда Солженицын попал в опалу, все эти издания стали изымать из библиотек, и вплоть до перестройки «Один день…», как и другие произведения Солженицына, распространялся только в самиздате и тамиздате.
Как её приняли?
Высшее благоволение к повести Солженицына стало залогом благожелательных откликов. В первые месяцы в советской печати появилось 47 рецензий с громкими заголовками: «Гражданином быть обязан…», «Во имя человека», «Человечность», «Суровая правда», «Во имя правды, во имя жизни» (автор последней — одиозный критик Владимир Ермилов, участвовавший в травле многих писателей, в том числе Платонова). Мотив многих рецензий — репрессии остались в прошлом: например, писатель-фронтовик
Григорий Бакланов
Григорий Яковлевич Бакланов (настоящая фамилия — Фридман; 1923–2009) — писатель и сценарист. Ушёл на фронт в 18 лет, воевал в артиллерии, закончил войну в звании лейтенанта. С начала 1950-х публикует рассказы и повести о войне; его повесть «Пядь земли» (1959) подверглась резкой критике за «окопную правду», роман «Июль 41 года» (1964), в котором было описано уничтожение Сталиным высшего командования Красной армии, после первой публикации не переиздавался 14 лет. В годы перестройки Бакланов возглавил журнал «Знамя», под его руководством впервые в СССР были напечатаны «Собачье сердце» Булгакова и «Мы» Замятина.
называет свой отзыв «Чтоб это никогда не повторилось». В первой, «парадной» рецензии в «Известиях» («О прошлом во имя будущего») Константин Симонов задавал риторические вопросы: «Чья злая воля, чей безграничный произвол могли оторвать этих советских людей — земледельцев, строителей, тружеников, воинов — от их семей, от работы, наконец, от войны с фашизмом, поставить их вне закона, вне общества?» Симонов делал вывод: «Думается, что А. Солженицын проявил себя в своей повести как подлинный помощник партии в святом и необходимом деле борьбы с культом личности и его
последствиями»
3
Слово пробивает себе дорогу: Сборник статей и документов об А. И. Солженицыне. 1962–1974 / вступ. Л. Чуковской, сост. В. Глоцера и Е. Чуковской. М.: Русский путь, 1998. C. 19, 21.
. Другие рецензенты вписывали рассказ в большую реалистическую традицию, сравнивали Ивана Денисовича с другими представителями «народа» в русской литературе, например с Платоном Каратаевым из «Войны и мира».
Пожалуй, самым важным советским отзывом стала статья новомирского критика Владимира Лакшина «Иван Денисович, его друзья и недруги» (1964). Анализируя «Один день…», Лакшин пишет: «В повести точно обозначено время действия — январь 1951 года. И не знаю, как другие, но я, читая повесть, всё время возвращался мыслью к тому, а что я делал, как жил в это время. <…> Но как же я не знал об Иване Шухове? Как мог не чувствовать, что вот в это тихое морозное утро его вместе с тысячами других выводят под конвоем с собаками за ворота лагеря в снежное поле — к
объекту?»
4
Лакшин В. Я. Иван Денисович, его друзья и недруги // Критика 50–60-х годов XX века / сост., преамбулы, примеч. Е. Ю. Скарлыгиной. М.: ООО «Агентство «КРПА Олимп», 2004. С. 123.
Предчувствуя конец оттепели, Лакшин пытался защитить рассказ от возможной травли, делая оговорки о его «партийности», и возражал критикам, укорявшим Солженицына за то, что Иван Денисович «не может… претендовать на роль народного типа нашей эпохи» (то есть не вписывается в нормативную соцреалистическую модель), что у него «вся философия сведена к одному: выжить!». Лакшин демонстрирует — прямо по тексту — примеры стойкости Шухова, сберегающей его личность.
Laski Diffusion/Getty Images
Валентин Катаев называл «Один день…» фальшивым: «не показан протест». Корней Чуковский возражал: «Но ведь в этом же вся правда повести: палачи создали такие условия, что люди утратили малейшее понятие справедливости… <…> …А Катаев говорит: как он смел не протестовать хотя бы под одеялом. А много ли протестовал сам Катаев во время сталинского режима? Он слагал рабьи гимны, как и
все»
5
Чуковский К. И. Дневник: 1901–1969: В 2 т. М.: ОЛМА-Пресс Звёздный мир, 2003. Т. 2. C. 392.
. Известен устный отзыв Анны Ахматовой: «Эту повесть о-бя-зан прочи-тать и выучить наизусть — каждый гражданин изо всех двухсот миллионов граждан Советского
Союза»
6
Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой: в 3 т. М.: Согласие, 1997. Т. 2. C. 512.
.
После выхода «Одного дня…» в редакцию «Нового мира» и самому автору стали приходить горы писем с благодарностями и личными историями. Бывшие заключённые просили Солженицына: «Вам надлежит написать большую и такую же правдивую книгу на эту тему, где отобразить не один день, а целые годы»; «Если Вы начали это большое дело, продолжайте его и
дальше»
7
«Дорогой Иван Денисович!..» Письма читателей: 1962–1964. М.: Русский путь, 2012. C. 142, 177.
. Материалы, присланные корреспондентами Солженицына, легли в основу «Архипелага ГУЛАГ». С восторгом принял «Один день…» Варлам Шаламов, автор великих «Колымских рассказов» и в будущем — недоброжелатель Солженицына: «Повесть — как стихи — в ней всё совершенно, всё целесообразно».
Дума арестантская — и та несвободная, всё к тому ж возвращается, всё снова ворошит: не нащупают ли пайку в матрасе? в санчасти освободят ли вечером? посадят капитана или не посадят?
Александр Солженицын
Приходили, разумеется, и отрицательные отзывы: от сталинистов, оправдывавших террор, от людей, боявшихся, что публикация повредит международному престижу СССР, от тех, кого шокировал грубый язык героев. Иногда эти мотивации сочетались. Один читатель, бывший вольный прораб в местах заключения, возмущался: кто дал Солженицыну право «огульно охаивать и порядки, существующие в лагере, и людей, которые призваны охранять заключённых… <…> Эти порядки не нравятся герою повести и автору, но они необходимы и нужны советскому государству!» Другая читательница спрашивала: «Так скажите, зачем же, как хоругви, разворачивать перед миром свои грязные портки? <…> Не могу воспринимать это произведение, потому что оно унижает моё достоинство советского
человека»
8
«Дорогой Иван Денисович!..» Письма читателей: 1962–1964. М.: Русский путь, 2012. C. 50–55, 75.
. В «Архипелаге ГУЛАГ» Солженицын приводит и возмущённые письма от бывших сотрудников карательных органов, вплоть до таких самооправданий: «Мы, исполнители, — тоже люди, мы тоже шли на геройство: не всегда подстреливали падающих и, таким образом, рисковали своей
службой»
9
Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ: В 3 т. М.: Центр «Новый мир», 1990. Т. 3. C. 345.
.
В эмиграции выход «Одного дня…» восприняли как важное событие: рассказ не только разительно отличался по тону от доступной на Западе советской прозы, но и подтверждал сведения, известные эмигрантам о советских лагерях.
На Западе «Один день Ивана Денисовича» был встречен со вниманием — в среде левых интеллектуалов он, по мнению Солженицына, заронил первые сомнения в прогрессивности советского эксперимента: «Только потому у всех отнялись языки, что это напечатано с разрешения ЦК в Москве, вот это потрясло». Но это же заставляло некоторых рецензентов сомневаться в литературном качестве текста: «Это политическая сенсация, а не литературная. <…> Если сменить место действия на Южную Африку или Малайзию… мы получим честный, но грубо написанный очерк о совершенно непонятных
людях»
10
Magner T. F. Alexander Solzhenitsyn. One Day in the Life of Ivan Denisovich // The Slaviс and East European Journal. 1963. Vol. 7. № 4. Pp. 418–419.
. Для других рецензентов политика не затмевала этической и эстетической значимости рассказа. Американский славист
Франклин Рив
Франклин Рив (1928–2013) — писатель, поэт, переводчик. В 1961 году Рив стал одним из первых американских профессоров, приехавших в СССР по обмену; в 1962 году был переводчиком поэта Роберта Фроста во время его встречи с Хрущёвым. В 1970-м Рив перевёл нобелевскую речь Александра Солженицына. С 1967 по 2002 год преподавал литературу в Уэслианском университете в Коннектикуте. Рив — автор более 30 книг: стихов, романов, пьес, критических статей, переводов с русского.
выразил опасение, что «Один день» будет прочитан исключительно как «ещё одно выступление на международной политической Олимпиаде», сенсационное разоблачение тоталитарного коммунизма, тогда как значение рассказа гораздо шире. Критик сравнивает Солженицына с Достоевским, а «Один день» — с «Одиссеей», видя в рассказе «глубочайшее утверждение человеческой ценности и человеческого достоинства»: «В этой книге «обычный» человек в бесчеловечных условиях изучен до самых
глубин»
11
Reeve F. D. The House of the Living // Kenyon Review. 1963. Vol. 25. № 2. Pp. 356–357.
.
Laski Diffusion/Getty Images
Что было дальше?
На короткое время Солженицын стал признанным мастером советской литературы. Его приняли в Союз писателей, он опубликовал ещё несколько произведений (самое заметное — большой рассказ «Матрёнин двор»), всерьёз обсуждалась возможность наградить его за «Один день…» Ленинской премией. Солженицын был приглашён на несколько «встреч руководителей партии и правительства с деятелями культуры и искусства» (и оставил об этом язвительные воспоминания). Но с середины 1960-х, с начавшимся ещё при Хрущёве сворачиванием оттепели, цензура перестала пропускать новые вещи Солженицына: вновь переписанный «В круге первом» и «Раковый корпус» так и не появились в советской печати до самой перестройки, но публиковались на Западе. «Случайный прорыв с «Иваном Денисовичем» нисколько не примирял Систему со мной и не обещал лёгкого движения дальше», — объяснял потом
Солженицын
12
Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом: Очерки литературной жизни. М.: Согласие, 1996. C. 50.
. Параллельно он работал над главной своей книгой — «Архипелагом ГУЛАГ», уникальным и скрупулёзным — насколько автору позволяли обстоятельства — исследованием советской карательной системы. В 1970 году Солженицыну была присуждена Нобелевская премия — в первую очередь за «Один день Ивана Денисовича», а в 1974 году его лишили советского гражданства и выслали за границу — в эмиграции писатель проживёт 20 лет, оставаясь активным публицистом и всё чаще выступая в раздражающей многих роли учителя или пророка.
После перестройки «Один день Ивана Денисовича» переиздавался десятки раз, в том числе в составе 30-томного собрания сочинений Солженицына (М.: Время, 2007) — наиболее авторитетного на настоящий момент. В 1963 году по произведению был снят английский телеспектакль, в 1970-м — полноценная экранизация (совместное производство Норвегии и Великобритании; Солженицын отнесся к фильму положительно). «Один день» не раз ставился в театре. Первая российская киноадаптация должна появиться в ближайшие годы: в апреле 2018 года фильм по «Ивану Денисовичу» начал снимать Глеб Панфилов. С 1997 года «Один день Ивана Денисовича» входит в обязательную школьную программу по литературе.
РИА Новости
«Один день» — первое русское произведение о Большом терроре и лагерях?
Нет. Первым прозаическим произведением о Большом терроре считается повесть Лидии Чуковской «Софья Петровна», написанная ещё в 1940 году (муж Чуковской, выдающийся физик Матвей Бронштейн, был арестован в 1937-м и расстрелян в 1938-м). В 1952 году в Нью-Йорке вышел роман эмигранта второй волны Николая Нарокова «Мнимые величины», описывающий самый разгар сталинского террора. Сталинские лагеря упоминаются в эпилоге «Доктора Живаго» Пастернака. Варлам Шаламов, чьи «Колымские рассказы» часто противопоставляют прозе Солженицына, начал писать их в 1954 году. Основная часть «Реквиема» Ахматовой была написана в 1938–1940 годах (в это время в лагере сидел её сын Лев Гумилёв). В самом ГУЛАГе тоже создавались художественные произведения — особенно стихи, которые было легче запомнить.
Обычно говорится, что «Один день Ивана Денисовича» стал первым опубликованным произведением о ГУЛАГе. Здесь нужна оговорка. Накануне публикации «Одного дня» редакция «Известий», уже знавшая о борьбе Твардовского за Солженицына, напечатала рассказ
Георгия Шелеста
Георгий Иванович Шелест (настоящая фамилия — Малых; 1903–1965) — писатель. В начале 1930-х годов Шелест писал рассказы о Гражданской войне и партизанах, работал в забайкальских и дальневосточных газетах. В 1935 году переехал в Мурманскую область, где работал секретарём редакции «Кандалакшский коммунист». В 1937-м писателя обвинили в организации вооружённого восстания и отправили в Озерлагерь; спустя 17 лет его реабилитировали. После освобождения Шелест уехал в Таджикистан, где работал на строительстве ГЭС, там же он начал писать прозу на лагерную тему.
«Самородок» — о коммунистах, репрессированных в 1937-м и моющих золото на Колыме («На редакционном сборе «Известий» гневался Аджубей, что не его газета «открывает» важную
тему»
13
Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом: Очерки литературной жизни. М.: Согласие, 1996. C. 45.
). Твардовский в письме Солженицыну сетовал: «…Впервые введены в обиход печатной страницы такие словечки, как «опер», «сексот», «утренняя молитва» и т. п. А рассказец сам по себе преговённый, говорить не о
чем»
14
«Дорогой Иван Денисович!..» Письма читателей: 1962–1964. М.: Русский путь, 2012. C. 20.
. Солженицына появление рассказа Шелеста сначала расстроило, «но потом я подумал: а чем он мешает? <…> «Первооткрывания» темы — думаю, что у них не получилось. А словечки? Да ведь не нами они придуманы, патента на них брать не
стоит»
15
«Дорогой Иван Денисович!..» Письма читателей: 1962–1964. М.: Русский путь, 2012. C. 25.
. Эмигрантский журнал «Посев» в 1963 году отзывался о «Самородке» презрительно, полагая, что это попытка «с одной стороны, утвердить миф о том, что в лагерях от злого дяди Сталина в первую очередь страдали и гибли добрые чекисты и партийцы; с другой стороны — через показ настроений этих добрых чекистов и партийцев — создать миф, что в лагерях, терпя несправедливости и муки, советские люди по своей вере в режим, по своей «любви» к нему оставались советскими
людьми»
16
О лагерях «вспоминает» комбриг ВЧК-ОГПУ… // Посев. 1962. № 51–52. С. 14.
. В финале рассказа Шелеста зэки, нашедшие золотой самородок, решают не менять его на продукты и махорку, а сдать начальству и получают благодарность «за помощь советскому народу в трудные дни» — ничего похожего, разумеется, нет у Солженицына, хотя многие заключенные ГУЛАГа действительно оставались правоверными коммунистами (сам Солженицын писал об этом в «Архипелаге ГУЛАГ» и романе «В круге первом»). Рассказ Шелеста прошёл почти незамеченным: о скорой публикации «Одного дня…» уже ходили слухи, и именно текст Солженицына стал сенсацией. В стране, где о лагерях знали все, никто не ожидал, что правда о них будет высказана гласно, многотысячным тиражом — даже после XX и XXII съездов КПСС, на которых были осуждены репрессии и культ личности Сталина.
Правдиво ли в «Одном дне Ивана Денисовича» изображена жизнь в лагере?
Главными судьями здесь были сами бывшие заключённые, оценившие «Один день…» высоко и писавшие Солженицыну письма с благодарностями. Конечно, были отдельные нарекания и уточнения: в такой болезненной теме товарищам Солженицына по несчастью была важна каждая мелочь. Некоторые зэки писали, что «режим лагеря, где сидел Иван Денисович, был из лёгких». Солженицын подтверждал это: особлаг, в котором отбывал последние годы заключения Шухов, был не чета тому лагерю в Усть-Ижме, где Иван Денисович доходил, где заработал цингу и потерял зубы.
Некоторые упрекали Солженицына, что тот преувеличил рвение зэка к труду: «Никто не стал бы, рискуя и себя, и бригаду оставить без еды, продолжать класть
стенку»
17
Абелюк Е. С., Поливанов К. М. История русской литературы XX века: Книга для просвещённых учителей и учеников: В 2 кн. М.: Новое литературное обозрение, 2009. C. 245.
, — впрочем, Варлам Шаламов указывал: «Тонко и верно показано увлечение работой Шухова и других бригадников, когда они кладут стену. <…> Это увлечение работой несколько сродни тому чувству азарта, когда две голодные колонны обгоняют друг друга. <…> Возможно, что такого рода увлечение работой и спасает людей». «Как же Ивану Денисовичу выжить десять лет, денно и нощно только проклиная свой труд? Ведь это он на первом же кронштейне удавиться должен!» — писал позднее
Солженицын
18
Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ: В 3 т. М.: Центр «Новый мир», 1990. Т. 2. С. 170.
. Он считал, что подобные нарекания исходят от «бывших
придурков
Придурками в лагере называли заключённых, устроившихся на привилегированную, «непыльную» должность: повара, писаря, кладовщика, дежурного.
и их никогда не сидевших интеллигентных друзей».
Но во лжи, в искажении действительности Солженицына не упрекнул никто из переживших ГУЛАГ. Евгения Гинзбург, автор «Крутого маршрута», предлагая свою рукопись Твардовскому, писала об «Одном дне…»: «Наконец-то люди узнали из первоисточника хоть об одном дне той жизни, которую мы вели (в разных вариантах) в течение 18 лет». Подобных писем от лагерников было очень много, хотя «Один день Ивана Денисовича» не упоминает и десятой доли лишений и зверств, которые были возможны в лагерях, — эту работу Солженицын выполняет в «Архипелаге ГУЛАГ».
Sovfoto/UIG via Getty Images
Почему Солженицын выбрал для повести такое название?
Дело в том, что его выбрал не Солженицын. Название, под которым Солженицын отправил свою рукопись в «Новый мир», — «Щ-854», личный номер Ивана Денисовича Шухова в лагере. Это название фокусировало всё внимание на герое, но было неудобопроизносимо. У рассказа было и альтернативное название или подзаголовок — «Один день одного зэка». Опираясь на этот вариант, главный редактор «Нового мира» Твардовский предложил «Один день Ивана Денисовича». Здесь в фокусе именно время, длительность, название оказывается практически равно содержанию. Солженицын легко принял этот удачный вариант. Интересно, что Твардовский предложил новое название и для «Матрёнина двора», который изначально назывался «Не стоит село без праведника». Здесь в первую очередь сыграли роль цензурные соображения.
Почему один день, а не неделя, месяц или год?
Солженицын специально прибегает к ограничению: в течение одного дня в лагере происходит множество драматических, но в общем рутинных событий. «Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три»: значит, эти события, привычные Шухову, повторяются изо дня в день, и один день мало чем отличается от другого. Одного дня оказывается достаточно, чтобы показать весь лагерь — по крайней мере тот относительно «благополучный» лагерь при относительно «благополучном» режиме, в котором выпало сидеть Ивану Денисовичу. Многочисленные подробности лагерного быта Солженицын продолжает перечислять и после кульминации рассказа — укладки шлакоблоков на строительстве ТЭЦ: это подчёркивает, что день не кончается, впереди ещё много тягомотных минут, что жизнь — не литература. Анна Ахматова замечала: «В «Старике и море» Хэмингуэя подробности меня раздражают. Нога затекла, одна акула сдохла, вдел крюк, не вдел крюк и т. д. И всё ни к чему. А тут каждая подробность нужна и
дорога»
19
Сараскина Л. И. Александр Солженицын. М.: Молодая гвардия, 2009. C. 504.
.
«Действие происходит в течение ограниченного времени в замкнутом пространстве» — это характерный очерковый приём (можно вспомнить тексты из
«физиологических» сборников
Сборники произведений в жанре бытового, нравоописательного очерка. Один из первых в России «физиологических» сборников — «Наши, списанные с натуры русскими», составленный Александром Башуцким. Самый известный — альманах «Физиология Петербурга» Некрасова и Белинского, ставший манифестом натуральной школы.
, отдельные произведения Помяловского, Николая Успенского, Златовратского). «Один день» — продуктивная и понятная модель, которую и после Солженицына используют «обзорные», «энциклопедические» тексты, уже не придерживающиеся реалистической повестки. В течение одного дня (и — практически всё время — в одном замкнутом пространстве) совершается действие «Москвы — Петушков»; явно с оглядкой на Солженицына пишет свой «День опричника» Владимир Сорокин. (Кстати, это не единственное сходство: гипертрофированно «народный» язык «Дня опричника» с его просторечием, неологизмами, инверсиями отсылает к языку рассказа Солженицына.) В сорокинском «Голубом сале» любовники Сталин и Хрущёв обсуждают повесть «Один день Ивана Денисóвича», написанную бывшим узником «крымских лагерей принудительной любви» (LOVEЛАГ); вожди народа недовольны недостаточным садизмом автора — здесь Сорокин пародирует давний спор между Солженицыным и Шаламовым. Несмотря на явно травестийный характер, вымышленная повесть сохраняет всё ту же «однодневную» структуру.
Fine Art Images/Heritage Images/Getty Images
Почему у Ивана Денисовича номер Щ-854?
Присвоение номеров, разумеется, знак расчеловечивания — у зэков официально нет имён, отчеств и фамилий, к ним обращаются так: «Ю сорок восемь! Руки назад!», «Бэ пятьсот два! Подтянуться!» Внимательный читатель русской литературы вспомнит здесь «Мы» Замятина, где герои носят имена вроде Д-503, О-90, — но у Солженицына мы сталкиваемся не с антиутопией, а с реалистической подробностью. Номер Щ-854 не носит связи с реальной фамилией Шухова: у героя «Одного дня» кавторанга Буйновского номер Щ-311, у самого Солженицына был номер Щ-262. Такие номера зэки носили на одежде (на известной постановочной фотографии Солженицына номер нашит на телогрейке, брюках и кепке) и обязаны были следить за их состоянием — это сближает номера с жёлтыми звёздами, которые предписывалось носить евреям в нацистской Германии (свои отметки были у других преследуемых нацистами групп — цыган, гомосексуалов, свидетелей Иеговы…). В немецких концлагерях заключённые также носили номера на одежде, а в Освенциме их татуировали на руке.
Числовые коды вообще играют важную роль в лагерной
дегуманизации
20
Pomorska K. The Overcoded World of Solzhenitsyn // Poetics Today. 1980. Vol. 1. № 3, Special Issue: Narratology I: Poetics of Fiction. P. 165.
. Описывая ежеутренний развод, Солженицын говорит о разделении лагерников на бригады. Людей пересчитывают по головам, как скот:
— Первая! Вторая! Третья!
И пятёрки отделялись и шли цепочками отдельными, так что хоть сзади, хоть спереди смотри: пять голов, пять спин, десять ног.
А второй вахтёр — контролёр, у других перил молча стоит, только проверяет, счёт правильный ли.
Парадоксальным образом эти, казалось бы, ничего не стоящие головы важны для отчётности: «Человек — дороже золота. Одной головы за проволокой недостанет — свою голову туда добавишь». Таким образом, среди репрессивных сил лагеря одной из самых значительных оказывается бюрократия. Об этом говорят даже самые мелкие, абсурдные детали: например, соузнику Шухова Цезарю в лагере не сбрили усы, потому что на фотографии в следственном деле он в усах.
РИА «Новости»
Lanmas/Alamy/ТАСС
В каком лагере сидел Иван Денисович?
В тексте «Одного дня» даётся понять, что этот лагерь — «каторжный», относительно новый (в нём никто ещё не отсидел полного срока). Речь идёт об особом лагере — такое название лагеря, созданные для политических заключённых, получили в 1948 году, хотя каторгу вернули в пенитенциарную систему ещё в 1943-м. Действие «Одного дня» происходит, как мы помним, в 1951-м. Из предыдущей лагерной одиссеи Ивана Денисовича следует, что большую часть своего срока он сидел в Усть-Ижме (Коми АССР) вместе с уголовниками. Его новые солагерники считают, что это ещё
не худшая участь
Назначение особых лагерей состояло в том, чтобы изолировать «врагов народа» от обычных заключённых. Режим в них был схож с тюремным: решётки на окнах, запирающиеся на ночь бараки, запрет покидать барак в нерабочее время и номера на одежде. Таких заключённых использовали на особо тяжёлых работах, например в шахтах. Однако, несмотря на более тяжёлые условия, для многих зэка политическая зона была лучшей участью, чем бытовой лагерь, где «политических» терроризировали «блатные».
: «Ты, Ваня, восемь сидел — в каких лагерях?.. Ты в бытовых сидел, вы там с бабами жили. Вы номеров не носили».
Указания на конкретное место в самом тексте рассказа — только косвенные: так, уже на первых страницах «старый лагерный волк» Кузёмин говорит вновь прибывшим: «Здесь, ребята, закон — тайга». Впрочем, эта поговорка была распространена во многих советских лагерях. Температура зимой в лагере, где сидит Иван Денисович, может опуститься ниже сорока градусов — но такие климатические условия тоже существуют много где: в Сибири, на Урале, на Чукотке, на Колыме, на Крайнем Севере. Зацепку могло бы дать название «Соцгородок» (с утра Иван Денисович мечтает, чтобы его бригаду не послали туда): поселений с таким названием (все их строили зэки) в СССР было несколько, в том числе в местах с суровым климатом, но именно типовое название и «обезличивает» место действия. Скорее нужно предполагать, что в лагере Ивана Денисовича отражены условия особлага, в котором сидел сам Солженицын: Экибастузский каторжный лагерь, впоследствии — часть
Степлага
Лагерь для политических заключённых, который находился в Карагандинской области Казахстана. Заключённые Степлага работали в шахтах: добывали уголь, медную и марганцевую руды. В 1954 году в лагере произошло восстание: пять тысяч заключённых потребовали приезда московской комиссии. Бунт был жестоко подавлен войсками. Через два года Степлаг ликвидировали.
в Казахстане.
Fine Art Images/Heritage Images/Getty Images
За что сидел Иван Денисович?
Об этом Солженицын как раз пишет открыто: Иван Денисович воевал (ушел на фронт в 1941-м: «От бабы меня, гражданин начальник, в сорок первом году отставили») и попал в немецкий плен, потом прорвался оттуда к своим — но пребывание советского солдата в немецком плену нередко приравнивалось к измене родине. По данным
НКВД
21
Кривошеев Г. Ф. Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование / Под общей ред. Г. Ф. Кривошеева. М.: ОЛМА-Пресс, 2001. C. 453–464.
, из 1 836 562 вернувшихся в СССР военнопленных в ГУЛАГ по обвинению в измене попали 233 400 человек. Таких людей осуждали по статье 58, пункт 1а, УК РСФСР («Измена родине»).
А было вот как: в феврале сорок второго года на Северо-Западном окружили их армию всю, и с самолётов им ничего жрать не бросали, а и самолётов тех не было. Дошли до того, что строгали копыта с лошадей околевших, размачивали ту роговицу в воде и ели. И стрелять было нечем. И так их помалу немцы по лесам ловили и брали. И вот в группе такой одной Шухов в плену побыл пару дней, там же, в лесах, — и убежали они впятером. И ещё по лесам, по болотам покрались — чудом к своим попали. Только двоих автоматчик свой на месте уложил, третий от ран умер, — двое их и дошло. Были б умней — сказали б, что по лесам бродили, и ничего б им. А они открылись: мол, из плена немецкого. Из плена?? Мать вашу так! Фашистские агенты! И за решётку. Было б их пять, может, сличили показания, поверили б, а двоим никак: сговорились, мол, гады, насчёт побега.
Агенты контрразведки побоями вынудили Шухова подписать показания на себя («не подпишешь — бушлат деревянный, подпишешь — хоть поживёшь ещё малость»). Ко времени действия рассказа Иван Денисович сидит в лагере уже девятый год: он должен освободиться в середине 1952-го. Предпоследняя фраза рассказа — «Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три» (обратим внимание на долгое, «словами», выписывание числительных) — не позволяет однозначно сказать, что Иван Денисович выйдет на свободу: ведь многие лагерники, отсидевшие свой срок, вместо освобождения получали новый; опасается этого и Шухов.
Сам Солженицын был осуждён по 10-му и 11-му пунктам 58-й статьи, за антисоветскую пропаганду и агитацию в условиях военного времени: в личных беседах и переписке он позволил себе критику в адрес Сталина. Накануне ареста, когда бои шли уже на территории Германии, Солженицын вывел свою батарею из немецкого окружения и был представлен к ордену Красного Знамени, но 9 февраля 1945 года его арестовали в Восточной Пруссии.
Laski Diffusion/Getty Images
ТАСС
Какое положение Иван Денисович занимает в лагере?
Социальную структуру ГУЛАГа можно описывать по-разному. Скажем, до учреждения особлагов контингент лагерей чётко разделялся на блатных и политических, «58-ю статью» (в Усть-Ижме Иван Денисович принадлежит, конечно, к последним). С другой стороны, заключённые делятся на тех, кто участвует в «общих работах», и «придурков» — тех, кто сумел занять более выгодное место, сравнительно лёгкую должность: например, устроиться в канцелярию или в хлеборезку, работать по специальности, нужной в лагере (портным, сапожником, врачом, поваром). Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» пишет: «…Среди выживших, среди освободившихся, придурки составляют очень вескую долю; среди долгосрочников из Пятьдесят Восьмой — мне кажется — 9/10». Иван Денисович не принадлежит к «придуркам» и относится к ним презрительно (например, называет их обобщённо «придурнёй»). «Выбирая героя лагерной повести, я взял работягу, не мог взять никого другого, ибо только ему видны истинные соотношения лагеря (как только солдат пехоты может взвесить всю гирю войны, — но почему-то мемуары пишет не он). Этот выбор героя и некоторые резкие высказывания в повести озадачили и оскорбили иных бывших придурков», — объяснял Солженицын.
Среди работяг, как и среди «придурков», есть своя иерархия. К примеру, «один из последних бригадников» Фетюков, на воле — «большой начальник в какой-то конторе», не пользуется ничьим уважением; Иван Денисович про себя называет его «Фетюков-шакал». Другому бригаднику, Сеньке Клевшину, до особлага побывавшему в Бухенвальде, приходится, пожалуй, тяжелее, чем Шухову, но он с ним примерно на равных. Отдельное положение занимает бригадир Тюрин — он наиболее идеализированный персонаж в рассказе: всегда справедливый, способный выгородить своих и спасти их от убийственных условий. Шухов осознаёт свою подчинённость бригадиру (здесь важно, что по лагерным неписаным законам бригадир не относится к «придуркам»), но на короткое время может ощутить равенство с ним: «Иди, бригадир! Иди, ты там нужней! — (Зовёт Шухов его Андрей Прокофьевичем, но сейчас работой своей он с бригадиром сравнялся. Не то чтоб думал так: «Вот я сравнялся», а просто чует, что так.)».
Иван Денисыч! Молиться не о том надо, чтобы посылку прислали или чтоб лишняя порция баланды. Что высоко у людей, то мерзость перед Богом!
Александр Солженицын
Ещё более тонкая материя — отношения «простого человека» Шухова с зэками из интеллигентов. И советская, и неподцензурная критика порой упрекала Солженицына в недостаточном почтении к интеллигентам (автор презрительного термина «образованщина» и в самом деле подавал к этому повод). «Беспокоит меня в повести и отношение простого люда, всех этих лагерных работяг к тем интеллигентам, которые всё ещё переживают и всё ещё продолжают, даже в лагере, спорить об Эйзенштейне, о Мейерхольде, о кино и литературе и о новом спектакле Ю. Завадского… Порой чувствуется и авторское ироническое, а иногда и презрительное отношение к таким людям», — писал критик И. Чичеров. Владимир Лакшин подлавливает его на том, что о Мейерхольде в «Одном дне…» не сказано ни слова: для критика это имя — «лишь знак особо утончённых духовных интересов, своего рода свидетельство об
интеллигентности»
22
Лакшин В. Я. Иван Денисович, его друзья и недруги // Критика 50–60-х годов XX века / сост., преамбулы, примеч. Е. Ю. Скарлыгиной. М.: ООО «Агентство «КРПА Олимп», 2004. С. 116–170.
. В отношении Шухова к Цезарю Марковичу, которому Иван Денисович готов услужить и от которого ждёт ответных услуг, действительно есть ирония — но она, по Лакшину, связана не с интеллигентностью Цезаря, а с его обособленностью, всё с тем же умением устроиться, с сохраняемым и в лагере снобизмом: «Цезарь оборотился, руку протянул за кашей, на Шухова и не посмотрел, будто каша сама приехала по воздуху, — и за своё: — Но слушайте, искусство — это не что, а как». Солженицын не случайно ставит рядом «формалистическое» суждение об искусстве и пренебрежительный жест: в системе ценностей «Одного дня…» они вполне взаимосвязаны.
ТАСС
Иван Денисович — автобиографический герой?
Некоторые читатели пытались угадать, в ком из героев Солженицын вывел самого себя: «Нет, это не сам Иван Денисович! И не Буйновский… А может быть, Тюрин? <…> Неужели фельдшер-литератор, который, не оставляя добрых воспоминаний, всё же не так и
плох?»
23
«Дорогой Иван Денисович!..» Письма читателей: 1962–1964. М.: Русский путь, 2012. C. 47.
Собственный опыт — важнейший источник для Солженицына: свои ощущения и мытарства после ареста он передоверяет Иннокентию Володину, герою романа «В круге первом»; второй из главных героев романа, узник шарашки Глеб Нержин, подчёркнуто автобиографичен. В «Архипелаге ГУЛАГ» есть несколько глав, описывающих личный опыт Солженицына в лагере, в том числе попытки лагерной администрации склонить его к секретному сотрудничеству. Автобиографичен и роман «Раковый корпус», и рассказ «Матрёнин двор», не говоря уж о солженицынских мемуарах. В этом отношении фигура Шухова довольно далеко отстоит от автора: Шухов — «простой», неучёный человек (в отличие от Солженицына, учителя астрономии, он, например, не понимает, откуда после новолуния на небе берётся новый месяц), крестьянин, рядовой, а не комбат. Однако один из эффектов лагеря — как раз в том, что он стирает социальные различия: важной становится способность выжить, сохранить себя, заслужить уважение товарищей по несчастью (например, бывшие на воле начальниками Фетюков и Дэр — одни из самых неуважаемых людей в лагере). В соответствии с очерковой традицией, которой Солженицын вольно или невольно следовал, он выбрал не заурядного, но типичного («типического») героя: представителя самого обширного русского сословия, участника самой массовой и кровопролитной войны. «Шухов — обобщённый характер русского простого человека: жизнестойкий, «злоупорный», выносливый, мастер на все руки, лукавый — и добрый. Родной брат Василия Тёркина», — писал Корней Чуковский в отзыве на рассказ.
Солдат по фамилии Шухов действительно воевал вместе с Солженицыным, но в лагере не сидел. Сам лагерный опыт, в том числе работу на строительстве
БУРа
Барак усиленного режима.
и ТЭЦ, Солженицын взял из собственной биографии — но признавал, что всего, через что прошёл его герой, сполна бы не вынес: «Вероятно, я не пережил бы восьми лет лагерей, если бы как математика меня не взяли на четыре года на так называемую шарашку».
russianphoto.ru
Можно ли назвать «Один день Ивана Денисовича» христианским произведением?
Известно, что многие лагерники сохранили религиозность в самых жестоких условиях Соловков и Колымы. В отличие от Шаламова, для которого лагерь — абсолютно негативный опыт, убеждающий, что Бога
нет
24
Быков Д. Л. Советская литература. Расширенный курс. М.: ПРОЗАиК, 2015. C. 399–400, 403.
, Солженицыну лагерь помог укрепиться в вере. В течение жизни, в том числе после публикации «Ивана Денисовича», он сочинил несколько молитв: в первой из них он благодарил Бога за то, что смог «послать Человечеству отблеск лучей Твоих». Протопресвитер
Александр Шмеман
Александр Дмитриевич Шмеман (1921–1983) — священнослужитель, богослов. С 1945 по 1951 год Шмеман преподавал историю Церкви в Парижском Свято-Сергиевском православном богословском институте. В 1951 году переехал в Нью-Йорк, где работал в Свято-Владимирской семинарии, а в 1962 году стал её руководителем. В 1970 году Шмеман был возведён в сан протопресвитера — высшее иерейское звание для священнослужителей в браке. Отец Шмеман был известным проповедником, писал труды, посвящённые литургическому богословию, и почти тридцать лет вёл программу о религии на радио «Свобода».
, цитируя эту молитву, называет Солженицына великим христианским
писателем
25
Шмеман А., протопресв. Великий христианский писатель (А. Солженицын) // Шмеман А., протопресв. Основы русской культуры: Беседы на радио «Свобода». 1970–1971. М.: Издательство Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, 2017. С. 353–369.
.
Исследовательница Светлана Кобец замечает, что «христианские топосы раскиданы по тексту «Одного дня». Намёки на них есть в изображениях, языковых формулах, условных
обозначениях»
26
Kobets S. The Subtext of Christian Asceticism in Aleksandr Solzhenitsyn’s One Day in the Life of Ivan Denisovich // The Slavic and East European Journal. 1998. Vol. 42. № 4. P. 661.
. Эти намёки приносят в текст «христианское измерение», которым, по мысли Кобец, в конечном итоге поверяется этика персонажей, а привычки лагерника, позволяющие ему выжить, восходят к христианскому аскетизму. Трудолюбивые, человечные, сохранившие нравственный стержень герои рассказа при таком взгляде уподобляются мученикам и праведникам (вспомним описание легендарного старого зэка Ю-81), а те, кто устроился поудобнее, например Цезарь, «не получают шанса на духовное
пробуждение»
27
Kobets S. The Subtext of Christian Asceticism in Aleksandr Solzhenitsyn’s One Day in the Life of Ivan Denisovich // The Slavic and East European Journal. 1998. Vol. 42. № 4. P. 668.
.
Один из солагерников Шухова — баптист Алёшка, безотказный и истово верующий человек, считающий, что лагерь — испытание, служащее к спасению человеческой души и Божьей славе. Его разговоры с Иваном Денисовичем восходят к «Братьям Карамазовым». Он пытается наставлять Шухова: замечает, что его душа «просится Богу молиться», поясняет, что «молиться не о том надо, чтобы посылку прислали или чтоб лишняя порция баланды. <…> Молиться надо о духовном: чтоб Господь с нашего сердца накипь злую снимал…» История этого персонажа проливает свет на советские репрессии против религиозных организаций. Алёшку арестовали на Кавказе, где располагалась его община: и он, и его товарищи получили двадцатипятилетние сроки.
Баптистов и евангельских христиан
В 1944 году евангельские христиане и баптисты, живущие на территории России, Украины и Белоруссии, объединились в одну конфессию. Вероучение евангельских христиан — баптистов основывается на Ветхом и Новом Завете, в конфессии отсутствует деление на духовенство и мирян, а крещение проводится только в сознательном возрасте.
активно преследовали в СССР с начала 1930-х, в годы Большого террора погибли важнейшие деятели русского баптизма — Николай Одинцов, Михаил Тимошенко, Павел Иванов-Клышников и другие. Другим, которых власть сочла менее опасными, дали стандартные лагерные сроки того времени — 8–10 лет. Горькая ирония в том, что эти сроки ещё кажутся лагерникам 1951 года посильными, «счастливыми»: «Это полоса была раньше такая счастливая: всем под гребёнку десять давали. А с сорок девятого такая полоса пошла — всем по двадцать пять, невзирая». Алёшка уверен, что православная церковь «от Евангелия отошла. Их не сажают или пять лет дают, потому что вера у них не твёрдая». Впрочем, вера самого Шухова далека от всех церковных институций: «В Бога я охотно верю. Только вот не верю я в рай и в ад. Зачем вы нас за дурачков считаете, рай и ад нам сулите?» Он же про себя отмечает, что «баптисты любят агитировать, вроде политруков».
От чьего лица ведётся повествование в «Одном дне»?
Безличный повествователь «Ивана Денисовича» близок к самому Шухову, но не равен ему. С одной стороны, Солженицын отображает мысли своего героя и активно использует несобственно-прямую речь. Не раз и не два происходящее в рассказе сопровождается комментариями, будто бы исходящими от самого Ивана Денисовича. За выкриками кавторанга Буйновского: «Вы права не имеете людей на морозе раздевать! Вы
девятую статью
Согласно девятой статье УК РСФСР 1926 года, «меры социальной защиты не могут иметь целью причинение физического страдания или унижение человеческого достоинства и задачи возмездия и кары себе не ставят».
уголовного кодекса не знаете!..» следует такой комментарий: «Имеют. Знают. Это ты, брат, ещё не знаешь». В своей работе о языке «Одного дня» лингвист Татьяна Винокур приводит и другие примеры: «Трясёт бригадира всего. Трясёт, не уймётся никак», «дорвалась наша колонна до улицы, а мехзаводская позади жилого квартала скрылась». К этому приёму Солженицын прибегает, когда ему необходимо передать ощущения своего героя, часто — физические, физиологические: «Ничего, не шибко холодно на улице» или о кусочке колбасы, который достаётся Шухову вечером: «Зубами её! Зубами! Дух мясной! И сок мясной, настоящий. Туда, в живот пошёл». Об этом же говорят западные слависты, использующие термины «непрямой внутренний монолог», «изображённая речь»; британский филолог Макс Хейвард возводит этот приём к традиции русского
сказа
28
Rus V. J. One Day in the Life of Ivan Denisovich: A Point of View Analysis // Canadian Slavonic Papers / Revue Canadienne des Slavistes. Summer-Fall 1971. Vol. 13. № 2/3. P. 165, 167.
. Для повествователя сказовая форма и народный язык тоже органичны. С другой стороны, повествователь знает то, чего не может знать Иван Денисович: например, что фельдшер Вдовушкин пишет не медицинский отчёт, а стихотворение.
По мнению Винокур, Солженицын, постоянно смещая точку зрения, добивается «слияния героя и автора», — а переходя на местоимения первого лица («дорвалась наша колонна до улицы»), поднимается на ту «высшую ступень» такого слияния, «которая даёт ему возможность особенно настойчиво подчёркивать их сопереживания, ещё и ещё раз напоминать о своей непосредственной причастности к изображаемым
событиям»
29
Винокур Т. Г. О языке и стиле повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» // Вопросы культуры речи. 1965. Вып. 6. С. 16–17.
. Таким образом, хотя биографически Солженицын совсем не равен Шухову, он может сказать (подобно тому, как Флобер говорил об Эмме Бовари): «Иван Денисович — это я».
Как устроен язык в «Одном дне Ивана Денисовича»?
В «Одном дне Ивана Денисовича» смешано несколько языковых регистров. Обычно первым делом вспоминается «народная» речь самого Ивана Денисовича и приближенная к ней сказовая речь самого повествователя. В «Одном дне…» читатели впервые сталкиваются с такими характерными особенностями стиля Солженицына, как инверсия («А Соцбытгородок тот — поле голое, в увалах снежных»), использование пословиц, поговорок, фразеологизмов («испыток не убыток», «тёплый зяблого разве когда поймёт?», «в чужих руках всегда редька толще»), просторечная
компрессия
В лингвистике под компрессией понимают сокращение, сжатие языкового материала без существенного ущерба для содержания.
в разговорах персонажей («гарантийка» — гарантийный паёк, «Вечёрка» — газета «Вечерняя
Москва»)
30
Дозорова Д. В. Компрессивные словообразовательные средства в прозе А. И. Солженицына (на материале повести «Один день Ивана Денисовича») // Наследие А. И. Солженицына в современном культурном пространстве России и зарубежья (к 95-летию со дня рождения писателя): Сб. мат. Междунар. науч.-практ. конф. Рязань: Концепция, 2014. С. 268–275.
. Обилие несобственно-прямой речи оправдывает очерковую манеру рассказа: у нас создаётся впечатление, что Иван Денисович не объясняет нам всё нарочно, как экскурсовод, а просто привык, для сохранения ясности ума, всё растолковывать самому себе. В то же время Солженицын не раз прибегает к авторским неологизмам, стилизованным под просторечие, — лингвист Татьяна Винокур называет такие примеры, как «недокурок», «обоспеть», «перевздохнуть», «дохрястывать»: «Это обновлённый состав слова, во много раз увеличивающий его эмоциональную значимость, выразительную энергию, свежесть его узнавания». Впрочем, хотя «народные» и экспрессивные лексемы в рассказе запоминаются больше всего, основной массив составляет всё же «общелитературная
лексика»
31
Винокур Т. Г. О языке и стиле повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» // Вопросы культуры речи. 1965. Вып. 6. С. 16–32.
.
В лагерную речь крестьянина Шухова и его товарищей глубоко въедается блатной жаргон («кум» — оперуполномоченный, «стучать» — доносить, «кондей» — карцер, «шестёрка» — тот, кто услуживает другим, «попка» — солдат на вышке, «придурок» — заключённый, устроившийся в лагере на выгодную должность), бюрократический язык карательной системы (БУР — барак усиленного режима, ППЧ — планово-производственная часть, начкар — начальник караула). В конце рассказа Солженицын поместил небольшой словарик с разъяснением самых употребительных терминов и жаргонизмов. Порой эти регистры речи сливаются: так, жаргонное «зэк» образовано от советского сокращения «з/к» («заключённый»). Некоторые бывшие лагерники писали Солженицыну, что в их лагерях всегда произносили «зэкá», но после «Одного дня…» и «Архипелага ГУЛАГ» солженицынский вариант (возможно,
окказионализм
Окказионализмом называют новое слово, придуманное конкретным автором. В отличие от неологизма, окказионализм употребляется только в произведении автора и не уходит в широкое пользование.
) утвердился в языке.
Эту повесть о-бя-зан прочи-тать и выучить наизусть — каждый гражданин изо всех двухсот миллионов граждан Советского Союза
Анна Ахматова
Отдельный пласт речи в «Одном дне…» — ругательства, которые шокировали часть читателей, но встретили понимание у лагерников, знавших, что Солженицын здесь отнюдь не сгустил краски. При публикации Солженицын согласился прибегнуть к купюрам и
эвфемизмам
Слово или выражение, которое заменяет грубое, неудобное высказывание.
: заменил букву «х» на «ф» (так появились знаменитые «фуяслице» и «фуёмник», зато Солженицын сумел отстоять «смехуёчки»), где-то поставил отточия («Стой, …яди!», «Не буду я с этим м…ком носить!»). Брань всякий раз служит для выражения экспрессии — угрозы или «отвода души». Речь главного героя в основном от мата свободна: единственный эвфемизм — непонятно, авторский или самого Шухова: «Шухов проворно спрятался от Татарина за угол барака: второй раз попадёшься — опять пригребётся». Забавно, что в 1980-е «Один день…» изымали из американских школ из-за ругательств. «Я получал негодующие письма от родителей: как можно такую мерзость печатать!» — вспоминал
Солженицын
32
Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом: Очерки литературной жизни. М.: Согласие, 1996. C. 54.
. При этом писатели неподцензурной литературы, например Владимир Сорокин, на чей «День опричника» явно повлиял рассказ Солженицына, как раз упрекали его — и других русских классиков — в излишней стыдливости: «У Солженицына в «Иване Денисовиче» мы наблюдаем жизнь зэков, и — ни одного матерного слова! Только — «маслице-фуяслице». Мужики в «Войне и мире» у Толстого ни одного бранного слова не произносят. Это позор!»
«Один день Ивана Денисовича» — рассказ или повесть?
Солженицын подчёркивал, что его произведение — рассказ, но редакция «Нового мира», очевидно смущённая объёмом текста, предложила автору опубликовать его как повесть. Солженицын, не думавший, что публикация вообще возможна, согласился, о чём впоследствии жалел: «Зря я уступил. У нас смываются границы между жанрами и происходит обесценение форм. «Иван Денисович» — конечно рассказ, хотя и большой, нагруженный». Он доказывал это, развивая собственную теорию прозаических жанров: «Мельче рассказа я бы выделял новеллу — лёгкую в построении, чёткую в сюжете и мысли. Повесть — это то, что чаще всего у нас гонятся называть романом: где несколько сюжетных линий и даже почти обязательна протяжённость во времени. А роман (мерзкое слово! нельзя ли иначе?) отличается от повести не столько объёмом, и не столько протяжённостью во времени (ему даже пристала сжатость и динамичность), сколько — захватом множества судеб, горизонтом огляда и вертикалью
мысли»
32
Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом: Очерки литературной жизни. М.: Согласие, 1996. C. 28.
. Упорно называя «Один день…» рассказом, Солженицын явно имеет в виду очерковую манеру собственного письма; в его понимании для жанрового наименования имеет значение содержание текста: один день, охватывающий характерные подробности среды, — не материал для романа или повести. Как бы то ни было, победить верно отмеченную тенденцию «смывания» границ между жанрами едва ли возможно: несмотря на то что архитектура «Ивана Денисовича» действительно характернее для рассказа, из-за объёма его хочется назвать чем-то бóльшим.
Laski Diffusion/Getty Images
Что сближает «Один день Ивана Денисовича» с советской прозой?
Конечно, по времени и месту написания и публикации «Один день Ивана Денисовича» и есть советская проза. Этот вопрос, однако, о другом: о сущности «советского».
Эмигрантская и зарубежная критика, как правило, прочитывала «Один день…» как антисоветское и антисоцреалистическое
произведение
34
Hayward M. Solzhenitsyn’s Place in Contemporary Soviet Literature // Slavic Review. 1964. Vol. 23. № 3. Pp. 432–436.
. Один из самых известных критиков-эмигрантов
Роман Гуль
Роман Борисович Гуль (1896–1986) — критик, публицист. Во время Гражданской войны участвовал в Ледяном походе генерала Корнилова, воевал в армии гетмана Скоропадского. С 1920 года Гуль жил в Берлине: выпускал литературное приложение к газете «Накануне», писал романы о Гражданской войне, сотрудничал с советскими газетами и издательствами. В 1933 году, освободившись из нацистской тюрьмы, эмигрировал во Францию, там написал книгу о пребывании в немецком концлагере. В 1950 году Гуль переехал в Нью-Йорк и начал работу в «Новом журнале», который позже возглавил. С 1978 года публиковал в нём мемуарную трилогию «Я унёс Россию. Апология эмиграции».
в 1963 году опубликовал в «Новом журнале» статью «Солженицын и соцреализм»: «…Произведение рязанского учителя Александра Солженицына как бы зачёркивает весь соцреализм, т. е. всю советскую литературу. Эта повесть не имеет с ней ничего общего». Гуль предполагал, что произведение Солженицына, «минуя советскую литературу… вышло прямо из дореволюционной литературы. Из — Серебряного века. И в этом её сигнализирующее
значение»
35
Гуль Р. Б. А. Солженицын и соцреализм: «Один день. Ивана Денисовича» // Гуль Р. Б. Одвуконь: Советская и эмигрантская литература. Н.-Й.: Мост, 1973. С. 83.
. Сказовый, «народный» язык рассказа Гуль сближает даже «не с Горьким, Буниным, Куприным, Андреевым, Зайцевым», а с Ремизовым и эклектичным набором «писателей ремизовской школы»: Пильняком, Замятиным,
Шишковым
Вячеслав Яковлевич Шишков (1873–1945) — писатель, инженер. С 1900 года Шишков проводил экспедиционные исследования сибирских рек. В 1915 году Шишков переехал в Петроград и при содействии Горького издал сборник рассказов «Сибирский сказ». В 1923 году вышла «Ватага», книга о Гражданской войне, в 1933-м — «Угрюм-река», роман о жизни в Сибири на рубеже веков. Последние семь лет жизни Шишков работал над исторической эпопеей «Емельян Пугачёв».
, Пришвиным,
Клычковым
Сергей Антонович Клычков (1889–1937) — поэт, писатель, переводчик. В 1911 году вышел первый поэтический сборник Клычкова «Песни», в 1914-м — сборник «Потаённый сад». В 1920-е годы Клычков сблизился с «новокрестьянскими» поэтами: Николаем Клюевым, Сергеем Есениным, с последним он делил комнату. Клычков — автор романов «Сахарный немец», «Чертухинский балакирь», «Князь мира», занимался переводами грузинской поэзии и киргизского эпоса. В 1930-е годы Клычкова клеймили как «кулацкого поэта», в 1937 году его расстреляли по ложному обвинению.
. «Словесная ткань повести Солженицына родственна ремизовской своей любовью к словам с древним корнем и к народному произношению многих слов»; как и у Ремизова, «в словаре Солженицына — очень выразительный сплав архаики с ультрасоветской разговорной речью, смесь сказочного с
советским»
36
Гуль Р. Б. А. Солженицын и соцреализм: «Один день. Ивана Денисовича» // Гуль Р. Б. Одвуконь: Советская и эмигрантская литература. Н.-Й.: Мост, 1973. С. 87–89.
.
Сам Солженицын всю жизнь писал о соцреализме с презрением, называл его «клятвой воздержания от
правды»
37
Николсон М. А. Солженицын как «социалистический реалист» / авториз. пер. с англ. Б. А. Ерхова // Солженицын: Мыслитель, историк, художник. Западная критика: 1974–2008: Сб. ст. / сост. и авт. вступ. ст. Э. Э. Эриксон, мл.; коммент. О. Б. Василевской. М.: Русский путь, 2010. С. 476–477.
. Но и модернизм, авангардизм он решительно не принимал, считая его предвестием «разрушительнейшей физической революции XX века»; филолог Ричард Темпест считает, что «Солженицын научился применять модернистские средства ради достижения антимодернистских
целей»
38
Темпест Р. Александр Солженицын — (анти)модернист / пер. с англ. А. Скидана // Новое литературное обозрение. 2010. С. 246–263.
.
Шухов — обобщённый характер русского простого человека: жизнестойкий, «злоупорный», выносливый, мастер на все руки, лукавый — и добрый
Корней Чуковский
В свою очередь, советские рецензенты, когда Солженицын официально был в фаворе, настаивали на вполне советском и даже «партийном» характере рассказа, видя в нём чуть ли не воплощение соцзаказа на разоблачение сталинизма. Гуль мог иронизировать над этим, советский читатель мог предполагать, что «правильные» рецензии и предисловия пишутся для отвода глаз, но если бы «Один день…» был стилистически совершенно чужероден советской литературе, едва ли его бы напечатали.
К примеру, из-за кульминации «Одного дня Ивана Денисовича» — стройки ТЭЦ — было сломано много копий. Некоторые бывшие заключённые увидели здесь фальшь, тогда как Варлам Шаламов считал трудовое рвение Ивана Денисовича вполне правдоподобным («Тонко и верно показано увлечение работой Шухова… <…> Возможно, что такого рода увлечение работой и спасает людей»). А критик Владимир Лакшин, сравнив «Один день…» с «невыносимо скучными» производственными романами, увидел в этой сцене чисто литературный и даже дидактический приём — Солженицыну удалось не просто захватывающе описать работу каменщика, но и показать горькую иронию исторического парадокса: «Когда на картину труда жестоко-принудительного как бы наплывает картина труда свободного, труда по внутреннему побуждению — это заставляет глубже и острее понять, чего стоят такие люди, как наш Иван Денисович, и какая преступная нелепость держать их вдали от родного дома, под охраной автоматов, за колючей
проволокой»
39
Лакшин В. Я. Иван Денисович, его друзья и недруги // Критика 50–60-х годов XX века / сост., преамбулы, примеч. Е. Ю. Скарлыгиной. М.: ООО «Агентство «КРПА Олимп», 2004. С. 143.
.
Лакшин тонко улавливает и родство знаменитой сцены со схематичными кульминациями соцреалистических романов, и то, каким образом Солженицын отступает от канона. Дело в том, что и соцреалистические нормативы, и реализм Солженицына основываются на некоем инварианте, берущем начало в русской реалистической традиции XIX века. Получается, что Солженицын делает то же, что официозные советские писатели, — только не в пример лучше, оригинальнее (не говоря уж о контексте сцены). Американский исследователь Эндрю Вахтель и вовсе считает, что «Один день Ивана Денисовича» «необходимо читать как соцреалистическое произведение (по крайней мере исходя из понимания соцреализма в 1962 году)»: «Я ни в коем случае не принижаю этим достижений Солженицына… <…> он… воспользовался самыми стёртыми клише социалистического реализма и использовал их в тексте, почти полностью заслонившем свои литературные и культурные
источники»
40
Wachtel A. One Day — Fifty Years Later // Slavic Review. 2013. Vol. 72. № 1. P. 117.
.
Публикации
«Новый мир». Москва, 1962 год
«Роман-газета». Москва, 1963 год
Издательство «Советский писатель». Москва, 1963 год
Издательство Signet Classics. Нью-Йорк, 1963 год
Издательство «Интербук». Москва, 1990 год
Издательство «Азбука». Москва, 2012 год
В какой роли Иван Денисович появляется в «Архипелаге ГУЛАГ»?
Солженицын писал, что «Иван Денисович» стал «пьедесталом для «Архипелага ГУЛАГ»: многие лагерники, прочитавшие «Один день…», присылали ему свои воспоминания — «так я собрал неописуемый материал, который в Советском Союзе и собрать нельзя, — только благодаря «Ивану
Денисовичу»
41
Солженицын А. И. Публицистика: В 3 т. Ярославль: Верхняя Волга, 1997. Т. 3. C. 92–93.
. Но и в самом тексте «Архипелага» Иван Денисович появляется как человек, хорошо знающий лагерную жизнь: автор вступает со своим героем в диалог. Так, во втором томе Солженицын предлагает ему рассказать, как ему выжить в каторжном лагере, «если фельдшером его не возьмут, санитаром тоже, даже освобождения липового ему на один день не дадут? Если у него недостаток грамоты и избыток совести, чтоб устроиться придурком в зоне?» Вот как, например, Иван Денисович рассказывает про «мостырку» — то есть намеренное доведение себя до
болезни
42
Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ: В 3 т. М.: Центр «Новый мир», 1990. T. 2. C. 145.
:
«Другое дело — мостырка, покалечиться так, чтоб и живу остаться, и инвалидом. Как говорится, минута терпения — год кантовки. Ногу сломать, да потом чтоб срослась неверно. Воду солёную пить — опухнуть. Или чай курить — это против сердца. А табачный настой пить — против лёгких хорошо. Только с мерою надо делать, чтоб не перемостырить да через инвалидность в могилку не скакнуть».
Таким же узнаваемым разговорным, «сказовым» языком, полным лагерных идиом, Иван Денисович рассказывает о других способах спастись от убийственной работы — попасть в ОП (у Солженицына — «отдыхательный», официально — «оздоровительный пункт») или добиться актировки — ходатайства об освобождении по состоянию здоровья. Кроме того, Ивану Денисовичу доверено рассказать о других деталях лагерного быта: «Как чай в лагере заместо денег идёт… Как чифирят — пятьдесят грамм на стакан — и в голове виденья», и так далее. Наконец, именно его рассказ в «Архипелаге» предваряет главу о женщинах в лагере: «А самое хорошее дело — не напарника иметь, а напарницу. Жену лагерную, зэчку. Как говорится —
поджениться»
43
Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ: В 3 т. М.: Центр «Новый мир», 1990. T. 2. C. 148.
.
В «Архипелаге» Шухов не равен Ивану Денисовичу из рассказа: тот не думает о «мостырке» и чифире, не вспоминает о женщинах. Шухов «Архипелага» — ещё более собирательный образ бывалого зэка, сохранивший речевую манеру более раннего персонажа.
Как на «Один день Ивана Денисовича» отреагировал Варлам Шаламов?
Известно, что два главных автора русской лагерной прозы — Солженицын и Шаламов — были в натянутых отношениях; Шаламов со временем начал отзываться о Солженицыне прямо враждебно. Но так было не всегда: Солженицын, ещё в 1956 году прочитав ходившие по рукам стихи Шаламова, подумал: «Вот он, брат! из тайных братьев, о которых я знал, не
сомневался»
43
Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом: Очерки литературной жизни. М.: Согласие, 1996. C. 16.
, а Шаламов, прочитав в «Новом мире» «Один день…», обратился к Солженицыну с благодарным и прочувствованным письмом-рецензией; их переписка продолжалась несколько лет. «Повесть — как стихи — в ней всё совершенно, всё целесообразно. Каждая строка, каждая сцена, каждая характеристика настолько лаконична, умна, тонка и глубока, что я думаю, что «Новый мир» с самого начала своего существования ничего столь цельного, столь сильного не печатал, — писал Шаламов Солженицыну. — <…> В повести всё достоверно». В отличие от многих читателей, не знавших лагеря, он хвалил Солженицына за использование брани («лагерный быт, лагерный язык, лагерные мысли не мыслимы без матерщины, без ругани самым последним словом»).
Как и другие бывшие заключённые, Шаламов отмечал, что лагерь Ивана Денисовича — «лёгкий», не совсем настоящий» (в отличие от Усть-Ижмы, настоящего лагеря, который «пробивается в повести, как белый пар сквозь щели холодного барака»): «В каторжном лагере, где сидит Шухов, у него есть ложка, ложка для настоящего лагеря — лишний инструмент. И суп, и каша такой консистенции, что можно выпить через борт, около санчасти ходит кот — невероятно для настоящего лагеря — кота давно бы съели». «Блатарей в Вашем лагере нет! — писал он Солженицыну. — Ваш лагерь без вшей! Служба охраны не отвечает за план, не выбивает его прикладами. <…> Хлеб оставляют дома! Ложками едят! Где этот чудный лагерь? Хоть бы с годок там посидеть в своё время». Всё это не означает, что Шаламов обвинял Солженицына в вымысле или приукрашивании действительности: сам Солженицын в ответном письме признавал, что его лагерный опыт по сравнению с шаламовским «был короче и легче», вдобавок Солженицын с самого начала собирался показать «лагерь очень благополучный и в очень благополучный день».
В лагере вот кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать
Александр Солженицын
Единственную фальшь повести Шаламов видел в фигуре кавторанга Буйновского. Он считал, что типичной фигура спорщика, который кричит конвою «Вы не имеете права» и тому подобное, была только в 1938 году: «Все, так кричавшие, были расстреляны». Шаламову кажется неправдоподобным, что кавторанг не знал о лагерной реальности: «С 1937 года в течение четырнадцати лет на его глазах идут расстрелы, репрессии, аресты, берут его товарищей, и они исчезают навсегда. А кавторанг не даёт себе труда даже об этом подумать. Он ездит по дорогам и видит повсюду караульные лагерные вышки. И не даёт себе труда об этом подумать. Наконец он прошёл следствие, ведь в лагерь-то попал он после следствия, а не до. И всё-таки ни о чём не подумал. Он мог этого не видеть при двух условиях: или кавторанг четырнадцать лет пробыл в дальнем плавании, где-нибудь на подводной лодке, четырнадцать лет не поднимаясь на поверхность. Или четырнадцать лет сдавал в солдаты бездумно, а когда взяли самого, стало нехорошо».
В этом замечании сказывается скорее мировоззрение Шаламова, прошедшего через самые страшные лагерные условия: люди, сохранявшие какое-то благополучие или сомнения после пережитого опыта, вызывали у него подозрение. Дмитрий Быков сравнивает Шаламова с узником Освенцима, польским писателем Тадеушем Боровским: «То же неверие в человека и тот же отказ от любых утешений — но Боровский пошёл дальше: он каждого выжившего поставил под подозрение. Раз выжил — значит, кого-то предал или чем-то
поступился»
44
Быков Д. Л. Советская литература. Расширенный курс. М.: ПРОЗАиК, 2015. C. 405–406.
.
В своём первом письме Шаламов наставляет Солженицына: «Помните, самое главное: лагерь — отрицательная школа с первого до последнего дня для кого угодно». Не только переписка Шаламова с Солженицыным, но — в первую очередь — «Колымские рассказы» способны убедить любого, кому кажется, что в «Одном дне Ивана Денисовича» показаны нечеловеческие условия: бывает много, много хуже.
список литературы
- Абелюк Е. С., Поливанов К. М. История русской литературы XX века: Книга для просвещённых учителей и учеников: В 2 кн. М.: Новое литературное обозрение, 2009.
- Быков Д. Л. Советская литература. Расширенный курс. М.: ПРОЗАиК, 2015.
- Винокур Т. Г. О языке и стиле повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» // Вопросы культуры речи. 1965. Вып. 6. С. 16–32.
- Гуль Р. Б. А. Солженицын и соцреализм: «Один день Ивана Денисовича» // Гуль Р. Б. Одвуконь: Советская и эмигрантская литература. Н.-Й.: Мост, 1973. С. 80–95.
- Дозорова Д. В. Компрессивные словообразовательные средства в прозе А. И. Солженицына (на материале повести «Один день Ивана Денисовича») // Наследие А. И. Солженицына в современном культурном пространстве России и зарубежья (к 95-летию со дня рождения писателя): Сб. мат. Междунар. науч.-практ. конф. Рязань: Концепция, 2014. С. 268–275.
- «Дорогой Иван Денисович!..» Письма читателей: 1962–1964. М.: Русский путь, 2012.
- Лакшин В. Я. Иван Денисович, его друзья и недруги // Критика 50–60-х годов XX века / сост., преамбулы, примеч. Е. Ю. Скарлыгиной. М.: ООО «Агентство «КРПА Олимп», 2004. С. 116–170.
- Лакшин В. Я. «Новый мир» во времена Хрущёва. Дневник и попутное (1953–1964). М.: Книжная палата, 1991.
- Медведев Ж. А. Десять лет после «Одного дня Ивана Денисовича». L.: MacMillan, 1973.
- Николсон М. А. Солженицын как «социалистический реалист» / авториз. пер. с англ. Б. А. Ерхова // Солженицын: Мыслитель, историк, художник. Западная критика: 1974–2008: Сб. ст. / сост. и авт. вступ. ст. Э. Э. Эриксон, мл.; коммент. О. Б. Василевской. М.: Русский путь, 2010. С. 476–498.
- О лагерях «вспоминает» комбриг ВЧК-ОГПУ… // Посев. 1962. № 51–52. С. 14–15.
- Рассадин С. И. Что было, чего не было… // Литературная газета. 1990. № 18. С. 4.
- Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование / под общей ред. Г. Ф. Кривошеева. М.: ОЛМА-Пресс, 2001.
- Сараскина Л. И. Александр Солженицын. М.: Молодая гвардия, 2009.
- Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ: В 3 т. М.: Центр «Новый мир», 1990.
- Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом: Очерки литературной жизни. М.: Согласие, 1996.
- Солженицын А. И. Публицистика: В 3 т. Ярославль: Верхняя Волга, 1997.
- Слово пробивает себе дорогу: Сборник статей и документов об А. И. Солженицыне. 1962–1974 / вступ. Л. Чуковской, сост. В. Глоцера и Е. Чуковской. М.: Русский путь, 1998.
- Темпест Р. Александр Солженицын — (анти)модернист / пер. с англ. А. Скидана // Новое литературное обозрение. 2010. С. 246–263.
- Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой: В 3 т. М.: Согласие, 1997.
- Чуковский К. И. Дневник: 1901–1969: В 2 т. М.: ОЛМА-Пресс Звёздный мир, 2003.
- Шмеман А., протопресв. Великий христианский писатель (А. Солженицын) // Шмеман А., протопресв. Основы русской культуры: Беседы на радио «Свобода». 1970–1971. М.: Издательство Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, 2017. С. 353–369.
- Hayward M. Solzhenitsyn’s Place in Contemporary Soviet Literature // Slavic Review. 1964. Vol. 23. № 3. Pp. 432–436.
- Kobets S. The Subtext of Christian Asceticism in Aleksandr Solzhenitsyn’s One Day in the Life of Ivan Denisovich // The Slavic and East European Journal. 1998. Vol. 42. № 4. Pp. 661–676.
- Magner T. F. [Alexander Solzhenitsyn. One Day in the Life of Ivan Denisovich] // The Slaviс and East European Journal. 1963. Vol. 7. № 4. Pp. 418–419.
- Pomorska K. The Overcoded World of Solzhenitsyn // Poetics Today. 1980. Vol. 1. № 3, Special Issue: Narratology I: Poetics of Fiction. Pp. 163–170.
- Reeve F. D. The House of the Living // Kenyon Review. 1963. Vol. 25. № 2. Pp. 356–360.
- Rus V. J. One Day in the Life of Ivan Denisovich: A Point of View Analysis // Canadian Slavonic Papers / Revue Canadienne des Slavistes. Summer-Fall 1971. Vol. 13. № 2/3. Pp. 165–178.
- Wachtel A. One Day — Fifty Years Later // Slavic Review. 2013. Vol. 72. № 1. Pp. 102–117.
ЗЕРКАЛО ЭПОХИ ГУЛАГА
«Один день Ивана Денисовича» (1959) — первое произведение А. Солженицына, увидевшее свет. Именно этот рассказ, опубликованный более чем стотысячным тиражом в 11-м номере журнала «Новый мир» за 1962 год, принес автору не только всесоюзную, но и по сути мировую известность. В журнальной версии «Один день…» имел жанровое обозначение «повесть». В книге «Бодался теленок с дубом» (1967-1975) Солженицын поведал, что назвать это произведение повестью («для весу») автору предложили в редакции «Нового мира». Позже писатель высказал сожаление, что поддался внешнему давлению: «Зря я уступил. У нас смыкаются границы между жанрами и происходит обесценение форм. «Иван Денисович» — конечно рассказ, хотя и большой, нагруженный».
Значение произведения А. Солженицына не только в том, что оно открыло прежде запретную тему репрессий, задало новый уровень художественной правды, но и в том, что во многих отношениях (с точки зрения жанрового своеобразия, повествовательной и пространственно-временной организации, лексики, поэтического синтаксиса, ритмики, насыщенности текста символикой и т.д.) было глубоко новаторским».
Урманов А. «Один день Ивана Денисовича» как зеркало эпохи ГУЛАГА
«СИЛЬНЕЙШЕЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ ПОСЛЕДНИХ ДНЕЙ — РУКОПИСЬ А. РЯЗАНСКОГО»
История публикации повести была сложна. После речи Хрущева на XXII съезде КПСС машинописный экземпляр рассказа 10 ноября 1961 года был передан Солженицыным через Раису Орлову, жену друга по камере на «шарашке» Льва Копелева, в отдел прозы «Нового мира», Анне Самойловне Берзер. На рукописи автор указан не был, по предложению Копелева Берзер вписала на обложку — «А. Рязанский» (по месту жительства автора). 8 декабря Берзер предложила ознакомиться с рукописью главному редактору «Нового мира» Александру Твардовскому. Зная вкусы своего редактора, она сказала: «Лагерь глазами мужика, очень народная вещь». В ночь с 8 на 9 декабря Твардовский читал и перечитывал рассказ. 12 декабря в рабочей тетради он записал: «Сильнейшее впечатление последних дней — рукопись А. Рязанского (Солженицына)…»
9 декабря Копелев сообщил телеграммой Солженицыну: «Александр Трифонович восхищен…». 11 декабря Твардовский телеграммой попросил Солженицына срочно приехать в редакцию «Нового мира». 12 декабря Солженицын приехал в Москву, встретился с Твардовским и его замами Кондратовичем, Заксом, Дементьевым в редакции «Нового мира». На встрече присутствовал также Копелев. Рассказ решили назвать повестью «Один день Ивана Денисовича».
Но одного желания Твардовского опубликовать эту вещь было мало. Как опытный советский редактор, он прекрасно понимал, что она не выйдет в свет без разрешения верховной власти. В декабре 1961 года Твардовский дал рукопись «Ивана Денисовича» для прочтения Чуковскому, Маршаку, Федину, Паустовскому, Эренбургу. По просьбе Твардовского они написали свои письменные отзывы о рассказе. Чуковский назвал свой отзыв «Литературное чудо». 6 августа 1962 года Твардовский передал письмо и рукопись «Ивана Денисовича» помощнику Хрущева Владимиру Лебедеву. В сентябре Лебедев в часы отдыха стал читать рассказ Хрущеву. Хрущеву повесть понравилась, и он распорядился предоставить в ЦК КПСС 23 экземпляра «Ивана Денисовича» для ведущих деятелей КПСС. 15 сентября Лебедев передал Твардовскому, что рассказ Хрущевым одобрен. 12 октября 1962 года под давлением Хрущева Президиум ЦК КПСС принял решение о публикации рассказа, а 20 октября Хрущев объявил Твардовскому об этом решении Президиума. Позже в своей мемуарной книге «Бодался теленок с дубом» Солженицын признался, что без участия Твардовского и Хрущева книга «Один день Ивана Денисовича» не вышла бы в СССР. И в том, что она все-таки вышла, было еще одно «литературное чудо».
Басинский П. 50 лет «Ивана Денисовича». Российская газета, 16 ноября 2012 г.
«Щ-854. ОДИН ДЕНЬ ОДНОГО ЗЭКА»
Я в 50-м году, в какой-то долгий лагерный зимний день таскал носилки с напарником и подумал: как описать всю нашу лагерную жизнь? По сути, достаточно описать один всего день в подробностях, в мельчайших подробностях, притом день самого простого работяги, и тут отразится вся наша жизнь. И даже не надо нагнетать каких-то ужасов, не надо, чтоб это был какой-то особенный день, а — рядовой, вот тот самый день, из которого складываются годы. Задумал я так, и этот замысел остался у меня в уме, девять лет я к нему не прикасался и только в 1959, через девять лет, сел и написал.Писал я его недолго совсем, всего дней сорок, меньше полутора месяцев. Это всегда получается так, если пишешь из густой жизни, быт которой ты чрезмерно знаешь, и не то что не надо там догадываться до чего-то, что-то пытаться понять, а только отбиваешься от лишнего материала, только-только чтобы лишнее не лезло, а вот вместить самое необходимое. Да, заглавие Александр Трифонович Твардовский предложил вот это, нынешнее заглавие, свое. У меня было «Щ-854. Один день одного зэка».
Из радиоинтервью Александра Солженицына Би-Би-Си к 20-летию Выхода «Одного дня Ивана Денисовича»
АХМАТОВА ОБ «ИВАНЕ ДЕНИСОВИЧЕ» И СОЛЖЕНИЦЫНЕ
«Эту повесть обязан прочитать и выучить наизусть — каждый гражданин изо всех двухсот миллионов граждан Советского Союза».
«Приезжал ко мне автор «Ивана Денисовича»… Учил меня, как писать стихи».
«Славы не боится. Наверно, не знает, какая она страшная и что влечёт за собой».
Исторические анекдоты
«ДОРОГОЙ ИВАН ДЕНИСОВИЧ…!» (ПИСЬМА ЧИТАТЕЛЕЙ)
«Уважаемый товарищ Солженицын! <…> Прочитал Вашу повесть «Один день Ивана Денисовича» и от души благодарю Вас за матушку-правду. <…> Я работаю на шахте. Вожу электровоз с вагонетками коксующего угля. Наш уголь имеет тысячеградусное тепло. Пусть это тепло через посредство моего уважения согреет Вас».
«Уважаемый товарищ А.Солженицын (к сожалению, не знаю имени и отчества). Примите с далекой Чукотки горячее поздравление с Вашим первым общепризнанным литературным успехом — выходом в свет повести «Один день Ивана Денисовича». Прочел ее с необычайным интересом. Восхищен оригинальностью языка, глубоким, рельефным, правдивым изображением всех деталей лагерной жизни. Ваша повесть очищает наши души и совесть за все беззакония и произвол, которые чинились в годы культа личности Сталина. <…> Кто я? Был на фронте от командира батареи до ПНШ <помощника начальника штаба.> артполка. В связи с ранением осенью 1943 г. на фронт не вернулся. После войны — на партийной и советской работе…».
«Многоуважаемый Александр Исаевич! Только что прочел Вашу Повесть (пишу с большой буквы). Прошу простить меня за несвязность письма, я не литератор и, наверное, даже не очень грамотный человек, а Ваша Повесть так взбудоражила меня и разбудила столько горестных воспоминаний, что мне не до подбора стиля и слога письма. Вы описали один день одного зэка, Ивана Денисовича, понятно, что это день тысяч и сотни тысяч таких же зэков, причем день этот не так уж плохой. Иван Денисович, подводя итоги дня, во всяком случае, доволен. А вот такие морозные дни, когда к разводу, на вахту дневальные сносят из бараков умерших и складывают в штабель (но были и такие, что не приносили мертвеца сразу, а получали на них паек несколько дней), а мы, несчастные зэки, 58-я, окутанные всякими мыслимыми и немыслимыми тряпками, стояли в строю по пять, ждали вывода за зону, а баянист, обеспечивающий мероприятия КВЧ <культурно-воспитательной части.>, играет “Катюшу”. Крики нарядчиков «в консервные банки обую, а пойдешь на работу» и пр., пр., пр. Потом 7-8 км в лес, норма заготовки 5 кбм…».
«Несмотря на весь ужас этого обычного дня <…> в нем нет и одного процента тех ужасных, нечеловеческих преступлений, какие видел я, пробыв в лагерях более 10 лет. Я был свидетелем, когда на прииск осенью поступило 3000 «оргсилы» (так называли заключенных), а к весне, т.е. через 3-4 месяца, живых осталось 200 человек. Шухов спал на вагонке, на матраце, хотя и набитом опилками, а мы спали на болотных кочках, под дождем. А когда натянули дырявые палатки, сами себе сделали из неотесанных жердей нары, подстилали ветки хвои и так, сырые, во всем, в чем ходили на работу, ложились спать. Утром сосед слева или справа отказывался от «сталинской пайки» навсегда…».
«Многоуважаемый… (чуть было не написал: Иван Денисович; к сожалению, не знаю Вашего имени-отчества) многоуважаемый писатель Солженицын! Пишу Вам потому, что не могу удержаться и не написать. Сегодня я прочел в журнале Вашу повесть и — потрясен. Больше того, я счастлив. Счастлив тем, что такая изумительная вещь написана и напечатана. Она неотразима. Она с огромной силой подтверждает великую истину о несовместимости искусства и лжи. После появления такой повести, по-моему, любой писатель устыдится лить розовую водичку. И ни один прохвост не сможет обелить необелимое. Я убежден, что миллионы читателей прочтут «Один день Ивана Денисовича» с чувством глубочайшей признательности автору».
«Дорогой Иван Денисович!..»: Письма читателей: 1962–1964. Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына
50 лет Ивана Денисовича. Журнал «Коммерсантъ Weekend», №45(290), 23 ноября 2012 г.
| Один день Ивана Денисовича | |
|---|---|
 |
|
| Автор: | Александр Солженицын |
| Жанр: | повесть |
| Язык оригинала: | русский |
| Электронная версия |
Оди́н день Ива́на Дени́совича — первое опубликованное произведение Александра Солженицына, принёсшее ему мировую известность.
Рассказывается об одном дне из жизни заключённого, русского крестьянина и солдата, Ивана Денисовича Шухова, в январе 1951 года.
Анна Андреевна Ахматова, прочитав повесть, сказала Лидии Корнеевне Чуковской:
Эту повесть о-бя-зан про-чи-тать и выучить наизусть — каждый гражданин изо всех двухсот миллионов граждан Советского Союза[1].
Содержание
- 1 История создания и публикации
- 1.1 В редакции «Нового мира»
- 1.2 Первые отзывы. Редакционная работа
- 1.3 «Иван Денисович», Твардовский и Хрущёв
- 1.4 «Иван Денисович» вышел в свет
- 2 Краткий анализ
- 3 Критика и отзывы
- 4 На сцене и экране
- 5 Издания
- 5.1 На русском языке
- 5.2 На других языках
- 5.2.1 На английском языке
- 5.2.2 На болгарском языке
- 5.2.3 На венгерском языке
- 5.2.4 На датском языке
- 5.2.5 На немецком языке
- 5.2.6 На польском языке
- 5.2.7 На румынском языке
- 5.2.8 На сербохорватском языке
- 5.2.9 На французском языке
- 5.2.10 На чешском языке
- 5.2.11 На шведском языке
- 6 Литература
- 7 Ссылки
- 8 Примечания
- 9 См. также
История создания и публикации
Рассказ был задуман в лагере в Экибастузе, северный Казахстан, зимой 1950—1951 годов, написан в 1959 году (начат 18 мая, закончен 30 июня)[2] в Рязани, где в июне 1957 года Александр Исаевич окончательно поселился по возвращении из вечной ссылки. Работа заняла меньше полутора месяцев.
Я в 50-м году, в какой-то долгий лагерный зимний день таскал носилки с напарником и подумал: как описать всю нашу лагерную жизнь? По сути, достаточно описать один всего день в подробностях, в мельчайших подробностях, притом день самого простого работяги, и тут отразится вся наша жизнь. И даже не надо нагнетать каких-то ужасов, не надо, чтоб это был какой-то особенный день, а — рядовой, вот тот самый день, из которого складываются годы. Задумал я так, и этот замысел остался у меня в уме, девять лет я к нему не прикасался и только в 1959, через девять лет, сел и написал. … Писал я его недолго совсем, всего дней сорок, меньше полутора месяцев. Это всегда получается так, если пишешь из густой жизни, быт которой ты чрезмерно знаешь, и не то что не надо там догадываться до чего-то, что-то пытаться понять, а только отбиваешься от лишнего материала, только-только чтобы лишнее не лезло, а вот вместить самое необходимое[3].
В 1961 году создан «облегчённый» вариант, без некоторых наиболее резких суждений о режиме.
В редакции «Нового мира»
После речи Хрущёва на XXII съезде КПСС машинописный экземпляр[4] рассказа 10 ноября 1961 года был передан Солженицыным через Раису Орлову, жену друга по камере на «шарашке» Льва Копелева,— в отдел прозы редакции журнала «Новый мир», Анне Самойловне Берзер. На рукописи автор указан не был, по предложению Копелева Берзер вписала на обложку — «А. Рязанский» (по месту жительства автора).
8 декабря Берзер предложила ознакомиться с рукописью появившемуся после месячного отсутствия главному редактору «Нового мира» Александру Твардовскому: «Лагерь глазами мужика, очень народная вещь».
В ночь с 8 на 9 декабря Твардовский читал и перечитывал рассказ. 12 декабря в рабочей тетради он записал:
…Сильнейшее впечатление последних дней — рукопись А. Рязанского (Солонжицына)…[5]
9 декабря Копелев сообщил телеграммой Солженицыну: «Александр Трифонович восхищён статьёй[6]».
11 декабря Твардовский телеграммой попросил Солженицына срочно приехать в редакцию «Нового мира».
12 декабря Солженицын приехал в Москву, встретился с Твардовским, Берзер, Кондратовичем, Заксом, Дементьевым в редакции «Нового мира» (на встрече присутствовал и Копелев). Рассказ, который изначально назывался «Щ-854. Один день одного зэка», было предложено назвать повестью[7][8] под названием «Один день Ивана Денисовича»[9][10]. Между редакцией и автором был заключён договор[11].
Первые отзывы. Редакционная работа
В декабре 1961 года Твардовский дал рукопись «Ивана Денисовича» для прочтения Чуковскому, Маршаку, Федину, Паустовскому, Эренбургу. По просьбе Твардовского они написали свои письменные отзывы о рассказе. Твардовский планировал использовать их при продвижении рукописи к печати.
Чуковский назвал свой отзыв «Литературное чудо»:
Шухов — обобщённый характер русского простого человека: жизнестойкий, «злоупорный», выносливый, мастер на все руки, лукавый — и добрый. Родной брат Василия Тёркина. Хотя о нём говорится здесь в третьем лице, весь рассказ написан ЕГО языком, полным юмора, колоритным и метким.[12]
В то же время «Иван Денисович» начал распространяться в рукописных и машинописных списках-копиях.
Члены редакционной коллегии «Нового мира», в частности, Дементьев, а также высокопоставленные деятели КПСС, которым текст был также представлен для ознакомления (заведующий сектором художественной литературы Отдела культуры ЦК КПСС Черноуцан), высказали автору произведения ряд замечаний и претензий. В основном они были продиктованы не эстетическими, а политическими соображениями. Предлагались и поправки непосредственно к тексту. Как указывает Лакшин, все предложения тщательно фиксировались Солженицыным:
Солженицын тщательно записал все замечания и предложения. Сказал, что делит их на три разряда: те, с которыми он может согласиться, даже считает, что они идут на пользу; те, о которых он будет думать, трудные для него; и наконец, невозможные — те, с которыми он не хочет видеть вещь напечатанной[13].
Солженицын позже с иронией писал об этих требованиях:
И, самое смешное для меня, ненавистника Сталина, — хоть один раз требовалось назвать Сталина как виновника бедствий. (И действительно — он ни разу никем не был в рассказе упомянут! Это не случайно, конечно, у меня вышло: мне виделся советский режим, а не Сталин один.) Я сделал эту уступку: помянул «батьку усатого» один раз…[14]
«Иван Денисович», Твардовский и Хрущёв
В июле 1962 года Твардовский, чувствуя цензурную непроходимость рассказа в печать по политическим мотивам, составил краткое предисловие к рассказу и письмо на имя Первого секретаря ЦК КПСС, Председателя Совета Министров СССР Н. С. Хрущёва с краткой оценкой произведения[15]. 6 августа Твардовский передал письмо и рукопись «Ивана Денисовича» помощнику Хрущёва В. Лебедеву:
<…> Речь идёт о поразительно талантливой повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Имя этого автора до сих пор никому не было известно, но завтра может стать одним из замечательных имён нашей литературы.
Это не только моё глубокое убеждение. К единодушной высокой оценке этой редкой литературной находки моими соредакторами по журналу «Новый мир», в том числе К. Фединым, присоединяются и голоса других видных писателей и критиков, имевших возможность ознакомиться с ней в рукописи.
<…> Никита Сергеевич, если Вы найдёте возможность уделить внимание этой рукописи, я буду счастлив, как если бы речь шла о моём собственном произведении. [16]
В сентябре Лебедев в часы отдыха стал читать рассказ Хрущёву. Хрущёв был потрясён и распорядился предоставить в ЦК КПСС 23 экземпляра «Ивана Денисовича» для ведущих деятелей КПСС.
15 сентября Лебедев передал Твардовскому, что рассказ Хрущёвым одобрен.[17]
12 октября 1962 года под давлением Хрущёва Президиум[18] ЦК КПСС принял решение о публикации рассказа, а 20 октября Хрущёв объявил Твардовскому об этом решении Президиума.[19]
В период с 1 по 6 ноября появилась первая журнальная корректура рассказа.
В 1982 году в радиоинтервью к 20-летию выхода «Одного дня Ивана Денисовича» для Би-би-си Солженицын вспоминал:
Совершенно ясно: если бы не было Твардовского как главного редактора журнала — нет, повесть эта не была бы напечатана. Но я добавлю. И если бы не было Хрущёва в тот момент — тоже не была бы напечатана. Больше: если бы Хрущёв именно в этот момент не атаковал Сталина ещё один раз — тоже бы не была напечатана. Напечатание моей повести в Советском Союзе, в 62-м году, подобно явлению против физических законов <…> теперь, по реакции западных социалистов, видно: если б её напечатали на Западе, да эти самые социалисты говорили бы: всё ложь, ничего этого не было, и никаких лагерей не было, и никаких уничтожений не было, ничего не было. Только потому у всех отнялись языки, что это напечатано с разрешения ЦК в Москве, вот это потрясло.[20]
«Иван Денисович» вышел в свет
18 ноября 1962 года тираж журнала «Новый мир» № 11 с «Одним днём»[21] был отпечатан и стал распространяться по стране[22][23]. Вечером 19 ноября около 2 000 экземпляров журнала были завезены в Кремль для участников очередного пленума ЦК КПСС. Первоначально тираж журнала составлял 96 900 экземпляров, но по разрешению ЦК КПСС было отпечатано ещё 25 000.[24]
Весть об этой публикации облетает весь мир. Солженицын сразу становится знаменитостью[25].
30 декабря 1962 года Солженицын был принят в члены Союза писателей СССР.
Первое издание отдельной книгой
Через довольно короткое время — в январе 1963 года — рассказ был переиздан «Роман-газетой» (№ 1/277, январь 1963; тираж 700 тысяч экземпляров) и — летом 1963 года — отдельной книгой в издательстве «Советский писатель» (тираж 100 тысяч экземпляров)[26].
Потоком поступали Солженицыну письма читателей:
…когда напечатался «Иван Денисович», то со всей России как взорвались письма ко мне, и в письмах люди писали, что они пережили, что у кого было. Или настаивали встретиться со мной и рассказать, и я стал встречаться. Все просили меня, автора первой лагерной повести, писать ещё, ещё, описать весь этот лагерный мир. Они не знали моего замысла и не знали, сколько у меня уже написано, но несли и несли мне недостающий материал.[27]
…так я собрал неописуемый материал, который в Советском Союзе и собрать нельзя, — только благодаря «Ивану Денисовичу». Так что он стал как пьедесталом для «Архипелага ГУЛАГа»[28]
28 декабря 1963 года редакция журнала «Новый мир» и Центральный государственный архив литературы и искусства выдвинули «Один день Ивана Денисовича» на соискание Ленинской премии по литературе за 1964 год. Выдвижение на столь высокую премию литературного произведения «малой формы» было воспринято многими «литературными генералами» по меньшей мере как кощунственное, такого в СССР ещё никогда не бывало. Обсуждение рассказа на заседаниях Комитета по премиям принимало форму жёстких споров.[29] 14 апреля 1964 года при голосовании в Комитете кандидатура была провалена[30].
После отставки Хрущёва тучи над Солженицыным стали сгущаться, оценки «Ивана Денисовича» стали приобретать иные оттенки. Примечателен отклик первого секретаря ЦК КП Узбекистана Рашидова, выраженный в форме записки в ЦК КПСС 5 февраля 1966 года, где Солженицын прямо назван клеветником и врагом «нашей замечательной действительности»:
Его повесть «Один день Ивана Денисовича» под видом развенчания культа личности дала пищу буржуазным идеологам для антисоветской пропаганды[31].
Окончательно Солженицын отредактировал текст в апреле 1968 года.
В 1971—1972 годах все издания «Ивана Денисовича», включая журнальное, негласно изымались из публичных библиотек и уничтожались. Из журнала страницы с текстом рассказа просто вырывали, фамилию автора и название рассказа в оглавлении — замазывали. Официально Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР по согласованию с ЦК КПСС приняло решение изъять произведения Солженицына из библиотек массового пользования и книготорговой сети 28 января 1974 года[32]. 14 февраля 1974 года, после изгнания писателя из СССР, вышел специально посвящённый Солженицыну приказ Главлита № 10, где были перечислены подлежащие изъятию из библиотек общественного пользования номера журнала «Новый мир» с произведениями писателя (№ 11, 1962; № 1, 7, 1963; № 1, 1966) и отдельные издания «Одного дня Ивана Денисовича», включая перевод на эстонский язык и книгу «для слепых». Приказ был снабжён примечанием: «Изъятию подлежат также иностранные издания (в том числе газеты и журналы) с произведениями указанного автора»[33]. Запрет снят запиской Идеологического отдела ЦК КПСС от 31 декабря 1988 года[34].
Снова «Один день Ивана Денисовича» издаётся на родине с 1990 года.
Краткий анализ
Впервые в советской литературе читателям были правдиво, с огромным художественным мастерством показаны сталинские репрессии.
Рассказывается об одном дне из жизни заключённого Ивана Денисовича Шухова:
Ивана Денисовича я с самого начала так понимал, что не должен он быть такой, как вот я, и не какой-нибудь развитой особенно, это должен быть самый рядовой лагерник. Мне Твардовский потом говорил: если бы я поставил героем, например, Цезаря Марковича, ну там какого-нибудь интеллигента, устроенного как-то в конторе, то четверти бы цены той не было. Нет. Он должен был быть самый средний солдат этого ГУЛАГа, тот, на кого всё сыпется.
Повесть начинается со слов:
В пять часов утра, как всегда, пробило подъём — молотком об рельс у штабного барака.
и заканчивается словами:
Прошёл день, ничем не омрачённый, почти счастливый.
Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три.
Из-за високосных годов — три дня лишних набавлялось…
Критика и отзывы
Вокруг публикации развернулась острая полемика.
Первая рецензия, написанная Константином Симоновым, «О прошлом во имя будущего», появилась в газете «Известия» буквально в день публикации «Ивана Денисовича»:
<…> Лаконичная и отточенная проза больших художественных обобщений <…> Повесть «Один день Ивана Денисовича» написана рукой зрелого, своеобычного мастера. В нашу литературу пришел сильный талант.[35]
22 ноября — статья Г. Бакланова «Чтоб никогда не повторилось» в «Литературной газете»:
Среди ежемесячного, ежедневного потока литературных произведений, в разной степени талантливых, отвечающих различным читательским вкусам, являются вдруг книги, знаменующие собой гораздо большее, чем даже появление нового выдающегося писателя. <…> Верится, однако, что человеку этому предстоит многое сказать людям.[36]
23 ноября — статья В. Ермилова «Во имя правды, во имя жизни» в газете «Правда»:
В нашу литературу пришел писатель, наделенный редким талантом. <…> …как это свойственно истинным художникам, рассказал нам такую правду, о которой невозможно забыть и о которой нельзя забывать, правду, которая смотрит нам прямо в глаза. <…> Повесть А. Солженицына, порою напоминающая толстовскую художественную силу в изображении народного характера, особенно значительна в том, что автор целиком сливается со своим изображаемым героем и мы видим все изображаемое в произведении глазами Ивана Денисовича.[37]
Характер споров вокруг рассказа обозначен Чуковским. 24 ноября он записал в дневнике:
…встретил Катаева. Он возмущён повестью «Один день», которая напечатана в «Новом Мире». К моему изумлению, он сказал: повесть фальшивая: в ней не показан протест. — Какой протест? — Протест крестьянина, сидящего в лагере. — Но ведь в этом же вся правда повести: палачи создали такие условия, что люди утратили малейшее понятие справедливости и под угрозой смерти не смеют и думать о том, что на свете есть совесть, честь, человечность. Человек соглашается считать себя шпионом, чтобы следователи не били его. В этом вся суть замечательной повести — а Катаев говорит: как он смел не протестовать хотя бы под одеялом. А много ли протестовал сам Катаев во время сталинского режима? Он слагал рабьи гимны, как и все.[38]
Неприятие рассказа «литературными генералами» было обозначено в аллегорическом стихотворении Николая Грибачёва «Метеорит», опубликованном в газете «Известия» 30 ноября.
В ноябре под свежим впечатлением от «Одного дня Ивана Денисовича» Варлам Шаламов писал в письме автору:
Повесть — как стихи — в ней всё совершенно, всё целесообразно. Каждая строка, каждая сцена, каждая характеристика настолько лаконична, умна, тонка и глубока, что я думаю, что «Новый мир» с самого начала своего существования ничего столь цельного, столь сильного не печатал. И столь нужного — ибо без честного решения этих самых вопросов ни литература, ни общественная жизнь не могут идти вперёд — всё, что идёт с недомолвками, в обход, в обман — приносило, приносит и принесёт только вред.
Есть ещё одно огромнейшее достоинство — это глубоко и очень тонко показанная крестьянская психология Шухова. Столь тонкая высокохудожественная работа мне ещё не встречалась, признаться, давно.
Вообще детали, подробности быта, поведение всех героев очень точны и очень новы, обжигающе новы. <…> Таких подробностей в повести — сотни — других, не новых, не точных, вовсе нет.
Вся Ваша повесть — это та долгожданная правда, без которой не может литература наша двигаться вперёд.[39]
8 декабря в статье «Во имя будущего» в газете «Московская правда» И. Чичеров написал, что Солженицын неудачно выбрал в качестве главного героя повести крестьянина Шухова, нужно было бы усилить «линию» Буйновского, «настоящих коммунистов, партийных вожаков». «Трагедия таких людей почему-то мало интересовала писателя».[40]
На историческое литературное событие живо откликнулась эмигрантская печать и критика: 23 декабря в «Новом русском слове» появилась статья Мих. Корякова «Иван Денисович», а 29 декабря «Один день Ивана Денисовича» вышел впервые за рубежом на русском языке (в газете «Новое русское слово»; газета печатала рассказ частями, вплоть до 17 января 1963 года). 3 января 1963 года Г. Адамович пишет статью о Солженицыне под рубрикой «Литература и жизнь» в газете «Русская мысль» (Париж).
В январе 1963 года появляются статьи И. Друцэ «О мужестве и достоинстве человека» (в журнале «Дружба народов», № 1):
Небольшая повесть — и как просторно стало в нашей литературе![41]
Ф. Кузнецова «День, равный жизни» (в журнале «Знамя», № 1):
За внешней сдержанностью ощущается огромная нравственная сила автора[42]
в марте — В. Бушина «Насущный хлеб правды» (в журнале «Нева», № 3), Н. Губко «Человек побеждает» (в журнале «Звезда», № 3):
Лучшие традиционные черты русской прозы XIX века соединились с поисками новых форм, которые можно назвать как полифоничность, синтетичность[43]
В 1964 года издана книга С. Артамонова «Писатель и жизнь: Историко-литературные, теоретические и критические статьи», куда была оперативно включена статья «О повести Солженицына».
В январе 1964 года в журнале «Новый мир» опубликована статья В. Лакшина «Иван Денисович, его друзья и недруги»:
Если бы Солженицын был художником меньшего масштаба и чутья, он, вероятно, выбрал бы самый несчастный день самой трудной поры лагерной жизни Ивана Денисовича. Но он пошёл другим путём, возможным лишь для уверенного в своей силе писателя, сознающего, что предмет его рассказа настолько важен и суров, что исключает суетную сенсационность и желание ужаснуть описанием страданий, физической боли. Так, поставив себя как будто в самые трудные и невыгодные условия перед читателем, который никак не ожидал познакомиться со «счастливым» днём жизни заключённого, автор гарантировал тем самым полную объективность своего художественного свидетельства…[44]
30 января — статья С. Маршака «Правдивая повесть» в газете «Правда»:
Повесть написана с тем чувством авторского достоинства, которое присуще только большим писателям… Эта повесть не о лагере — о человеке.[45]
11 апреля под заглавием «Высокая требовательность» «Правда» опубликовала обзор писем читателей о повести «Один день…», в то же время из «Нового мира» (№ 4) была изъята подборка писем читателей «Ещё раз о повести А. Солженицына „Один день Ивана Денисовича“».
С декабря 1962 по октябрь 1964 года рассказам Солженицына (включая «Один день…», «Матрёнин двор», «Случай на станции Кочетовка», «Для пользы дела») в периодической печати были посвящены более 60 рецензий и статей[46].
Осенью 1964 года в «самиздате» стал распространяться анонимный (написанный В. Л. Теушем) анализ основных идей повести. Этот анализ очень точно был оценён «литераторами в штатском»:
В анонимном документе автор стремится доказать, что повесть «Один день Ивана Денисовича» имеет важное значение, так как раскрывает не только жизнь конкретного исправительно-трудового лагеря, а является по существу отражением одного дня жизни советского общества. Он проводит прямую аналогию взаимоотношений, с одной стороны, между руководителями лагеря и заключенными, а с другой — между руководящими деятелями страны и населением; между положением заключенных и жизнью советских людей, непосильным трудом заключенных и «рабским» трудом советских трудящихся и т. д. Все это маскируется под изображение периода культа личности, хотя фактически налицо — явная критика социалистической системы[47].
Писатель в ответ на издание получил большое число писем читателей:[48].
Когда бывшие зэки из трубных выкликов всех сразу газет узнали, что вышла какая-то повесть о лагерях и газетчики её наперехлёб хвалят, — решили единодушно: «опять брехня! спроворились и тут соврать». Что наши газеты с их обычной непомерностью вдруг да накинутся хвалить правду — ведь этого ж, всё-таки, нельзя было вообразить! Иные не хотели и в руки брать мою повесть. Когда же стали читать — вырвался как бы общий слитный стон, стон радости — и стон боли. Потекли письма.[49]
Значительное количество исследований и воспоминаний появилось в 2002 году, к 40-летию первой публикации[50].
На сцене и экране
- Телеспектакль по мотивам рассказа[51] был впервые показан английской телекомпанией Джейсон Робардс-младший.
- Фильм «Один день Ивана Денисовича» (Норвегия — Англия) был снят в 1970 году финским режиссёром Каспаром Ридом (Caspar Wrede), иной вариант прочтения фамилии — Вреде. В роли Ивана Денисовича — Том Кортни (Tom Courtenay).
- В 1975 году в США была выпущена грампластинка (ISBN 0694502626), на которой перевод повести читает актёр Элай Уоллак.
- Спектакль «Один день Ивана Денисовича» был поставлен в 2003 году украинским режиссёром Андреем Жолдаком в Харьковском драматическом театре им. Шевченко. Солженицын был возмущен «дикостью и наглостью харьковской труппы, укравшей название моего произведения для своего действа». Этот спектакль был показан в Москве в рамках театрального фестиваля NET (Новый европейский театр) в ноябре 2003 года.[52]
- Моноспектакль Александра Филиппенко «Один день Ивана Денисовича» был поставлен в 2006 году совместно с театральным художником Давидом Боровским.[53][54]
- Существуют две записи повести в авторском чтении: 1982 года (к двадцатилетию выхода повести) для Би-би-си (выпущена на кассетах) и 2000 года.[50]
- Мировая премьера оперы Александра Чайковского по мотивам рассказа (либретто Георгия Исаакяна и Александра Чайковского) состоялась[55] 16 мая 2009 года в Пермском академическом театре оперы и балета имени Петра Ильича Чайковского. Музыкальный руководитель постановки — Валерий Платонов, режиссёр-постановщик — Георгий Исаакян, хормейстер — Владимир Никитенков, художник-постановщик — Эрнст Гейдебрехт.
Издания
В связи с большим количеством изданий, перечень которых существенно влияет на объём статьи, здесь приведены лишь первые или отличные от других издания.
На русском языке
- А. Солженицын. Один день Ивана Денисовича. — М.: Советский писатель, 1963. — Первое издание рассказа отдельной книгой. Библиотека Конгресса США: 65068255.
- А. Солженицын. Один день Ивана Денисовича. — London: Flegon press, [196-?]. — Первое пиратское издание на русском языке за рубежом.
- Солженицын А. Рассказы. — М.: Центр «Новый мир» — 1990. (Библиотека журнала «Новый мир») ISBN 5-85060-003-5 (Репринтное издание. Печатается по тексту Собрания сочинений А. Солженицына, Вермонт-Париж, YMCA-PRESS, т. 3. Восстановлены подлинные доцензурные тексты, заново проверенные и исправленные автором). Тираж 300000 экз. — Первое издание книги в СССР после длительного перерыва, вызванного изгнанием писателя в 1974 году.
- Солженицын А. И. Собрание сочинений в 30 томах. Т. 1. Рассказы и Крохотки. — М.: Время, 2006. ISBN 5-94117-168-4. Тираж 3000 экз. — Текст, выверенный автором. (С тщательными комментариями Владимира Радзишевского).
На других языках
На английском языке
Обложка английского издания книги
Выдержал, по меньшей мере, четыре перевода на английский[56].
- англ. One day in the life of Ivan Denisovich. [Translated from the Russian by Ralph Parker] With an introd. by Marvin L. Kalb. Foreword by Alexander Tvardovsky. [1st ed.] New York, Dutton, 1963. — Перевод Ральфа Паркера. Библиотека Конгресса США: 63012266
- англ. One day in the life of Ivan Denisovich / translated by Max Hayward and Ronald Hingley; introduction by Max Hayward and Leopold Labedz. New York: Praeger, 1963. — Перевод Макса Хейуорда и Рональда Хингли. Библиотека Конгресса США: 6301276
- англ. One day in the life of Ivan Denisovich / Alexander Solzhenitsyn; translated by Gillon Aitken. New York: Farrar, Straus and Giroux, 1971. — Перевод Гиллона Айткена. Библиотека Конгресса США: 90138556
- англ. Alexander Solzhenitsyn’s One day in the life of Ivan Denisovich: a screenplay, by Ronald Harwood from the translation by Gillon Aitken. London, Sphere, 1971. ISBN 0-7221-8021-7 — Сценарий кинофильма. Автор сценария — Рональд Харвуд, по переводу Гиллона Айткена.
- англ. One day in the life of Ivan Denisovich / Aleksandr Solzhenitsyn; translated by H.T. Willetts. 1st ed. New York: Farrar, Straus, Giroux, 1991. ISBN 0-374-22643-1 — Перевод Гарри Виллетса, авторизован Солженицыным.
На болгарском языке
- болг. Александър Солженицин. Един ден на Иван Денисович: Повест: Разкази. — София: Интерпринт, 1990.
На венгерском языке
- венг. Alekszandr Szolzsenyicin. Ivan Gyenyiszovics egy napja. Ford. Wessely László. — 2. kiad. — Budapest: Európa, 1989. ISBN 963-07-4870-3.
На датском языке
- датск. Solzjenitsyn, Aleksandr. En dag i Ivan Denisovitjs liv. Gyldendal, 2003. ISBN 8-702-01867-5.
На немецком языке
- нем. Ein Tag im Leben des Iwan Denissowitsch: Erzählung / Alexander Solschenizyn. [Dt. von Wilhelm Löser, Theodor Friedrich u.a.] — Berlin-Grunewald: Herbig, 1963. — Перевод Вильгельма Лёзера, Теодора Фридриха и других.
- нем. Ein Tag im Leben des Iwan Denissowitsch: Roman / Alexander Solschenizyn. [Aus d. Russ. übers. von Max Hayward u. Leopold Labedz. Dt. Bearb. von Gerda Kurz u. Siglinde Summerer] — München — Zürich: Droemer/Knaur, 1963. — Перевод Макса Хейуорда и Леопольда Лабедзя под редаукцией Герды Курц и Зиглинде Зуммерер. Выдержал, по меньшей мере, двенадцать изданий.
- нем. Ein Tag des Iwan Denissowitsch und andere Erzählungen / Alexander Solschenizyn. Mit e. Essay von Georg Lukács. [Aus d. Russ. von Mary von Holbeck u. a.] — Frankfurt (Main): Büchergilde Gutenberg, 1970. ISBN 3-7632-1476-3. — Перевод Мэри фон Хольбек. Очерк Дьёрдя Лукача.
- нем. Ein Tag des Iwan Denissowitsch: Erzählung / Alexander Solschenizyn. [Aus d. Russ. übertr. von Kay Borowsky u. Gisela Reichert] — Husum (Nordsee): Hamburger-Lesehefte-Verlag, 1975 (?). ISBN 3-87291-139-2. — Перевод Кая Боровски и Гизелы Райхерт.
- нем. Ein Tag des Iwan Denissowitsch: Erzählung / Alexander Solschenizyn. Dt. von Christoph Meng. — München: Deutscher Taschenbuch-Verlag, 1979. ISBN 3-423-01524-1 — Перевод Христофа Менга. Выдержал, по меньшей мере, двенадцать изданий.
- нем. Ein Tag im Leben des Iwan Denissowitsch [Tonträger] / Alexander Solschenizyn. Gelesen von Hans Korte. Regie und Bearb.: Volker Gerth. — München: Herbig, 2002. ISBN 3-7844-4023-1. — Аудиокнига на 4 компакт-дисках.
На польском языке
- польск. Aleksander Sołzenicyn. Jeden dzień Iwana Denisowicza. Przekł. Witold Dąbrowski, Irena Lewandowska. — Warszawa: Iskry, 1989. ISBN 83-207-1243-2.
На румынском языке
- рум. Alexandr Soljeniţîn. O zi din viaţa lui Ivan Denisovici. În rom. de Sergiu Adam şi Tiberiu Ionescu. — Bucureşti: Quintus, 1991. ISBN 973-95177-4-9.
На сербохорватском языке
- сербохорв. Aleksandar Solženjicin. Jedan dan Ivana Denisoviča; prev. sa rus. Mira Lalić. — Beograd: Paideia, 2006. ISBN 86-7448-146-9.
На французском языке
- фр. Une journée d’Ivan Denissovitch. Paris: Julliard, 1969. Библиотека Конгресса США: 71457284
- фр. Une journée d’Ivan Denissovitch / par Alexandre Soljenitsyne; trad. du russe par Lucia et Jean Cathala; préf. de Jean Cathala. — Paris: Julliard, 2003. ISBN 2-264-03831-4. — Перевод Люси и Жана Катала.
На чешском языке
- чешск. Alexandr Solženicyn. Jeden den Ivana Děnisoviče. Praha: Nakladatelství politické literatury, 1963.
- чешск. Alexandr Solženicyn. Jeden den Ivana Děnisoviče a jiné povídky. Z rus. orig. přel. Sergej Machonin a Anna Nováková. — Praha: Lid. nakl., 1991. ISBN 80-7022-107-0. — Перевод Сергея Махонина и Анны Новаковой.
На шведском языке
- швед. Solzjenitsyn, Aleksandr. En dag i Ivan Denisovitjs liv [översättning av Hans Björkegren]. 1963.
- швед. Solzjenitsyn, Aleksandr. En dag i Ivan Denisovitjs liv. Arena, 1963, översättning av Rolf Berner. Trådhäftad med omslag av Svenolov Ehrén — Перевод Рольфа Бернера.
- швед. Solzjenitsyn, Aleksandr. En dag i Ivan Denisovitjs liv. Wahlström & Widstrand, 1970. Nyöversättning av Hans Björkegren. Limhäftad med omslag av Per Åhlin — Перевод Ханса Бьёркегрена.
Литература
- Фоменко Л. Большие ожидания: Заметки о художественной прозе 1962 года // Литературная Россия. 1963. 11 января.
- Сергованцев Н. Трагедия одиночества и «сплошной быт» // Октябрь. 1963. № 4.
- Твардовский А. Убеждённость художника // Литературная газета, 1963, 10 августа.
- Чалмаев В. «Святые» и «бесы» // Октябрь. 1963. № 10.
- В. Паллон. «Здравствуйте, кавторанг» // Известия, 1964, 15 января.
- Карякин Ю. Ф. Эпизод из современной борьбы идей. // «Проблемы мира и социализма», 1964, № 9. Статья перепечатана в «Новом мире» (1964, № 9).
- Geoffrey Hosking. Beyond socialist realism: Soviet fiction since Ivan Denisovich. — London etc.: Granada publ., 1980. ISBN 0-236-40173-4.
- Латынина А. Крушение идеократии. От «Одного дня Ивана Денисовича» к «Архипелагу ГУЛАГ». // Литературное обозрение. 1990. № 4.
- Мурин Д. Н. Один день, один час, одна жизнь человека в рассказах А. И. Солженицына // Литература в школе. 1990. № 5.
- Из истории общественно-литературной борьбы 60-х годов: Твардовский, Солженицын, «Новый мир» по документам Союза писателей СССР. 1967—1970. Публикация подготовлена Ю. Буртиным и А. Воздвиженской // Октябрь. 1990. № 8-10.
- Лифшиц М. О повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича»; О рукописи А. И. Солженицына «В круге первом». / Публ. Л. Я. Рейнгардт. // Вопросы литературы. 1990. № 7.
- Научная конференция «А. Солженицын. К 70-летию выхода в свет повести „Один день Ивана Денисовича“» // Русская литература, 1993, № 2.
- Молько А. Повесть А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» на уроке литературы // Изучение литературы XIX—XX веков по новым школьным программам. — Самара, 1994.
- Муромский В. П. Из истории литературной полемики вокруг повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». // Литература в школе. 1994. № 3.
- Ячменева Т. Лагерная проза в русской литературе (А. И. Солженицын и В. Шаламов). // Литература. Приложение к газете «Первое сентября». 1996. № 32.
- Г. Ю. Карпенко. Литературная критика 1960-х годов о повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» // В сборнике «Литература „третьей волны“ русской эмиграции», издательство «Самарский университет», 1997, ISBN 5-230-06063-8.
- Газизова А. А. Конфликт временного и вечного в повести А.Солженицына «Один день Ивана Денисовича». // Литература в школе. 1997. № 4.
- Темпест Р. Геометрия ада: поэтика пространства и времени в повести «Один день Ивана Денисовича». // Звезда. 1998. № 12.
- А. Н. Семенов. Картина мира прозы А. И. Солженицына: Рассказ «Один день Ивана Денисовича». Учебное пособие. — Ханты-Мансийск: [Югорский государственный университет], 2003. ISBN 5-9611-0002-2.
- «Один день Ивана Денисовича» А. И. Солженицына: Художественный мир. Поэтика. Культурный контекст. Сборник научных статей. — Благовещенск: Издательство Благовещенского государственного педагогического университета, 2003. ISBN 5-8331-0052-6.
Ссылки
- Радиоинтервью А. И. Солженицына, данное Барри Холланду к 20-летию выхода «Одного дня Ивана Денисовича» для Би-Би-Си в Кавендише 8 июня 1982. Проверено 7 марта 2009 г.
- Олег Павлов. Русский человек в XX веке. Александр Солженицын в зазеркалье каратаевщины Проверено 7 марта 2009 г.
- Савельзон И. В. Повесть А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича»: пространство, время, идея Проверено 7 марта 2009 г.
- Никита Хрущёв. Отзыв на «Один день Ивана Денисовича»
Примечания
- ↑ Лидия Чуковская. Записки об Анне Ахматовой: В 3 т. — М.: 1997 Т. 2. — С. 521.. Разбивка по слогам и курсив — Лидии Чуковской.
- ↑ Солженицын А. И. Рассказы и Крохотки. // Собрание сочинений в 30 томах.. — М.: Время, 2006. — Т. 1. — С. 574. — ISBN 5-94117-168-4
- ↑ Солженицын А. И. Радиоинтервью, данное Барри Холланду к 20-летию выхода «Одного дня Ивана Денисовича» для Би-Би-Си в Кавендише 8 июня 1982. // Публицистика: В 3 т.. — Ярославль: Верхняя Волга, 1997. — Т. 3: Статьи, письма, интервью, предисловия. — ISBN 5-7415-0478-7.
- ↑ Рукопись рассказа сожжена. — Солженицын А. И. Собрание сочинений в 30 томах. Т. 1. Рассказы и крохотки / [Комм. — Владимир Радзишевский]. — М.: Время, 2006. — С. 574. — ISBN 5-94117-168-4
- ↑ Александр Твардовский. Рабочие тетради 60-х годов. 1961 год. Запись от 12.ХII.61. // Знамя. — 2000. — № 6. — С. 171. Твардовский пишет фамилию автора с голоса, на слух, искажая её.
- ↑ Друзья договорились при переписке именовать рассказ «статьёй» в целях конспирации
- ↑ По настоянию Твардовского и вопреки авторской воле. Биография Солженицына (С. П. Залыгин, при участии П. Е. Спиваковского)
- ↑ Предложили мне для весу назвать рассказ повестью… Зря я уступил. У нас смываются границы между жанрами и происходит обесценение форм. «Иван Денисович» — конечно, рассказ, хотя и большой, натруженный. (Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом // Новый мир. — 1991. — № 6. — С. 20.
- ↑ …заглавие Александр Трифонович Твардовский предложил вот это, нынешнее заглавие, своё. У меня было «Щ-854. Один день одного зэка». И очень хорошо он предложил, так это хорошо легло… — Солженицын А. И. Радиоинтервью, данное Барри Холланду к 20-летию выхода «Одного дня Ивана Денисовича» для Би-Би-Си в Кавендише 8 июня 1982. // Публицистика: В 3 т.. — Ярославль: Верхняя Волга, 1997. — Т. 3: Статьи, письма, интервью, предисловия. — ISBN 5-7415-0478-7.
- ↑ …не допуская возражений, сказал Твардовский, что с названием «Щ-854» повесть никогда не сможет быть напечатана. Не знал я их страсти к смягчающим, разводняющим переименованиям, и тоже не стал отстаивать. Переброской предположений через стол с участием Копелева сочинили совместно: «Один день Ивана Денисовича». — Солженицын А. И. Бодался телёнок с дубом // Новый мир. — 1991. — № 6. — С. 20.
- ↑ <…> по высшей принятой у них ставке (один аванс — моя двухлетняя зарплата)<…> — А. Солженицын. Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни.. — Париж: YMCA-PRESS, 1975.
- ↑ Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой : В 3 т.. — М.: Время, 2007. — Т. 2. — С. 768. — ISBN 978-5-9691-0209-5
- ↑ Владимир Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущёва: Дневник и попутное. 1953—1964. — М.: 1991. — С. 66—67.
- ↑ А. Солженицын. Бодался телёнок с дубом: Очерки литературной жизни. — М.: 1996. — С. 41.
- ↑ ЦХСД. Ф.5. Оп.30. Д.404. Л.138.
- ↑ Цит. по: Документы из архива ЦК КПСС по делу А. И. Солженицына. // Континент. — 1993. — № 75 (январь—февраль—март). — С. 162.
- ↑ А. Твардовский. Рабочие тетради 60-х годов // Знамя. — 2000. — № 7. — С. 129.
- ↑ Не Политбюро, как указывают некоторые источники, в частности, краткие пояснения к произведению в конце каждого издания. Политбюро в то время ещё не существовало.
- ↑ А. Твардовский. Рабочие тетради 60-х годов // Знамя. — 2000. — № 7. — С. 135.
- ↑ Солженицын А. Радиоинтервью к 20-летию выхода «Одного дня Ивана Денисовича» для Би-би-си [Кавендиш, 8 июня 1982] / Солженицын А. И. Публицистика: В 3 т. Т. 3: Статьи, письма, интервью, предисловия. — Ярославль: Верхняя Волга, 1997. — С. 21–30. — ISBN 5-7415-0478-7
- ↑ Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича // Новый мир. — 1962. — № 11. — С. 8—71.
- ↑ Александр Твардовский написал для этого номера журнала специальную статью «Вместо предисловия».
- ↑ По свидетельству Владимира Лакшина, рассылка начата 17 ноября.
- ↑ Солженицын А. И. Собрание сочинений в 30 томах. Т. 1. Рассказы и крохотки / [Комм. — Владимир Радзишевский]. — М.: Время, 2006. — С. 579. — ISBN 5-94117-168-4
- ↑ Нива Жорж. Солженицын / Перевёл с французского Симон Маркиш в сотрудничестве с автором. — М.: Художественная литература, 1992.
- ↑ 11 июня 1963 года в своём дневнике Владимир Лакшин записал: «Солженицын подарил мне выпущенный «Советским писателем» на скорую руку «Один день…» Издание действительно позорное: мрачная, бесцветная обложка, серая бумага. Александр Исаевич шутит: «Выпустили „в издании ГУЛАГа“» — В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущёва. — С. 133.
- ↑ Телеинтервью Уолтеру Кронкайту для компании CBS 17 июня 1974 года в Цюрихе. — Солженицын А. И. Из телеинтервью компании CBS (17 июня 1974) // Публицистика: В 3 т.. — Ярославль: Верхняя Волга, 1996. — Т. 2: Общественные заявления, письма, интервью. — С. 98. — ISBN 5-7415-0462-0.
- ↑ Солженицын А. И. Радиоинтервью, данное Барри Холланду к 20-летию выхода «Одного дня Ивана Денисовича» для Би-Би-Си в Кавендише 8 июня 1982. // Публицистика: В 3 т.. — Ярославль: Верхняя Волга, 1997. — Т. 3: Статьи, письма, интервью, предисловия. — С. 92—93. — ISBN 5-7415-0478-7.
- ↑ В информации идеологического отдела ЦК КПСС о результатах рассмотрения кандидатур на соискание Ленинской премии 1964 года в области литературы и искусства от 20 апреля 1964 года говорилось: «В ходе работы Комитета обнаружились весьма существенные недостатки. Они проявились особенно резко при обсуждении повести А. Солженицына „Один день Ивана Денисовича“. В дискуссиях на секционных и пленарных заседаниях с большой активностью навязывались односторонние суждения об этой повести, делались попытки противопоставить повесть всей советской литературе как действительное выражение главной линии её развития в настоящий период. Такую точку зрения особенно активно проводил А. Твардовский. В выступлениях А. Твардовского, Н. Зарьяна, М. Ульянова выразилось стремление придать дискуссии определённый политический характер. Необходимо заметить, что ход обсуждения стал известен за пределами Комитета, породив различного рода кривотолки и инсинуации среди некоторой части художественной интеллигенции. Споры вокруг повести А. Солженицына приняли ненужную остроту и затянулись <…> Обзор откликов был составлен тенденциозно, особенно по отношению к повести А. Солженицына». — ЦХСД. Ф.5. Оп.55. Д.99. Л. 31—32. Цит. по: Документы из архива ЦК КПСС по делу А. И. Солженицына // Континент. — 1993. — № 75 (январь—февраль—март). — С. 163—164..
- ↑ Кто на К[омите]те был активно, открыто за или против кандидатуры Солженицына? (из литераторов).
За. — Крупнейшие писатели нац[иональных] литератур: Айтматов, Гамзатов, Стельмах, Токомбаев, Н. Зарьян, М. Карим, Марцинкявичюс, Лупан — из них трое — лауреаты Лен[инской] премии (всего — 4).
Против. — Бездарности или выдохнувшиеся, опустившиеся нравственно, погубленные школой культа чиновники и вельможи от лит[ерату]ры: Грибачёв, Прокофьев, Тихонов, Ив[ан] Анисимов, Г. Марков (полтора лауреата — Прокофьев и Грибачёв).
Н. Тихонов имел возможность увенчать свою пустопорожнюю старость поступком, который окрасил бы всю его литературную и гражданскую жизнь самым выгодным образом, но этот «седой беспартийный гусь» предпочёл другое — поделом ему презрение, в лучшем случае — забвение.
Что говорить о роли чиновников от искусства — министре Романове, Т. Хренникове или постыдной роли бедняги Титова, выступившего «от космонавтов», как Павлов «от комсомола». О последнем не речь, но Титов сказал нечто совершенно ужасное (во втором выступлении) с милой улыбкой «звёздного брата»: — «Я не знаю, м.б., для старшего поколения память этих беззаконий так жива, и больна, но я скажу, что для меня лично и моих сверстников она такого значения не имеет» (не букв[ально] но точно). — Александр Твардовский. Рабочие тетради 60-х годов. 1964 год. (Запись от 14.IV.64.) // Знамя. — 2000. — № 11. - ↑ Записка первого секретаря ЦК КП Узбекистана Ш. Р. Рашидова о наказании А. Солженицына 5 февраля 1966 г. — ЦХСД. Ф.5. Оп.36. Д. 155. Л. 104. Цит. по: Документы из архива ЦК КПСС по делу А. И. Солженицына. // Континент. — 1993. — № 75 (январь—февраль—март). — С. 165—166.
- ↑ ЦХСД. Ф.5. Оп.67. Д.121. Л.21—23. — Цит. по: Документы из архива ЦК КПСС по делу А. И. Солженицына. // Континент. — 1993. — № 75 (январь—февраль—март). — С. 203.
- ↑ Арлен Блюм. Запрещённые книги русских писателей и литературоведов. 1917—1991: Индекс советской цензуры с комментариями. — СПб.: 2003. — С. 168.
- ↑ Солженицын А. И. Собрание сочинений в 30 томах. Т. 1. Рассказы и крохотки / [Комм. — Владимир Радзишевский]. — М.: Время, 2006. — С. 584. — ISBN 5-94117-168-4
- ↑ Симонов К. О прошлом во имя будущего // Известия. 1962. 18 ноября.
- ↑ Бакланов Г. Чтоб никогда не повторилось // Литературная газета. 1962. 22 ноября.
- ↑ Ермилов В. Во имя правды, во имя жизни // Правда. 1962. 23 ноября.
- ↑ Корней Чуковский. Дневник. 1930—1969. — М.: 1994. — С. 329.
- ↑ Варлам Шаламов. Новая книга: Воспоминания; Записные книжки; Переписка; Следственные дела. — М.: 2004. — С. 641—651.
- ↑ Чичеров И. Во имя будущего // Московская правда. — 1962. — 8 дек. — С. 4. — Цит. по: Г. Ю. Карпенко. Литературная критика 1960-х годов о повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича»
- ↑ Друцэ И. О мужестве и достоинстве человека // Дружба народов. 1963. № 1.
- ↑ Кузнецов Ф. День, равный жизни // Знамя. 1963. № 1.]
- ↑ Губко Н. Человек побеждает. // Звезда. 1963. № 3. С. 214.
- ↑ Лакшин В. Иван Денисович, его друзья и недруги // Новый мир. 1964. № 1. С. 225—226.
- ↑ Маршак С. Правдивая повесть // Правда. 1964. 30 января.
- ↑ Кузьмин В. В. Поэтика рассказов А. И. Солженицына. Монография. Тверь: ТвГУ, 1998, 160 с, без ISBN.
- ↑ Записка Прокуратуры СССР и КГБ при СМ СССР О мерах в связи с распространением анонимного документа с анализом повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» от 20 августа 1965 г. — ЦХСД. Ф.5. Оп.47. Д.485. Л. 40-41. Цит. по: Континент, № 75, январь-февраль-март 1993, с. 165—166
- ↑ Читают «Ивана Денисовича» (Обзор писем) — Александр Солженицын. Собрание сочинений в шести томах. Том пятый. Пьесы. Рассказы. Статьи. — Frankfurt/Main: Possev-Verlag, V. Gorachek KG, 2-ое издание, 1971.
- ↑ Александр Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ. Том 3 (части 5, 6 и 7). YMCA-PRESS, Paris, 1973. — Часть седьмая. Глава 1.
- ↑ 1 2 «40 лет как Один день Ивана Денисовича» Интервью с Наталией Солженицыной. //Российская Газета, 19.11.2002
- ↑ Режиссёр Дениэл Петри, рассказ подготовлен к постановке на сцене Марком Роджерсом. Продолжительность — 60 минут.
- ↑ И дольше века длится день Ивана Денисовича //Новая Газета, 17 ноября 2003
- ↑ Лагерные чтения // КоммерсантЪ — Weekend, 06.10.2006
- ↑ Василий Геросин Один транс «Ивана Денисовича». В театре «Практика» текст «Ивана Денисовича» прочёл актёр Александр Филиппенко (рус.). Взгляд: Деловая газета (31 октября 2008). Проверено 13 декабря 2008.
- ↑ Марина Гайкович. Случилось! Мировая премьера оперы «Один день Ивана Денисовича» в Перми // Независимая газета. — 18 мая 2009. — С. 7. (Проверено 21 мая 2009)
- ↑ Ralph Parker (1963); Ron Hingley and Max Hayward (1963); Gillon Aitken (1970); H. T. Willetts (1991, этот перевод смотри здесь) — авторизован Солженицыным
См. также
- Один день Ивана Денисовича (фильм)
- Архипелаг ГУЛАГ
Wikimedia Foundation.
2010.
Эта редакция является истинной и окончательной.
Никакие прижизненные издания её не отменяют.
А. Солженицын Апрель 1968 г.
В пять часов утра, как всегда, пробило подъем — молотком об рельс у штабного барака. Перерывистый звон слабо прошел сквозь стекла, намерзшие в два пальца, и скоро затих: холодно было, и надзирателю неохота было долго рукой махать.
Звон утих, а за окном все так же, как и среди ночи, когда Шухов вставал к параше, была тьма и тьма, да попадало в окно три желтых фонаря: два — на зоне, один — внутри лагеря.
И барака что-то не шли отпирать, и не слыхать было, чтобы дневальные брали бочку парашную на палки — выносить.
Шухов никогда не просыпал подъема, всегда вставал по нему — до развода было часа полтора времени своего, не казенного, и кто знает лагерную жизнь, всегда может подработать: шить кому-нибудь из старой подкладки чехол на рукавички; богатому бригаднику подать сухие валенки прямо на койку, чтоб ему босиком не топтаться вкруг кучи, не выбирать; или пробежать по каптеркам, где кому надо услужить, подмести или поднести что-нибудь; или идти в столовую собирать миски со столов и сносить их горками в посудомойку — тоже накормят, но там охотников много, отбою нет, а главное — если в миске что осталось, не удержишься, начнешь миски лизать. А Шухову крепко запомнились слова его первого бригадира Кузёмина — старый был лагерный волк, сидел к девятьсот сорок третьему году уже двенадцать лет и своему пополнению, привезенному с фронта, как-то на голой просеке у костра сказал:
— Здесь, ребята, закон — тайга. Но люди и здесь живут. В лагере вот кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму <Кум — по-лагерному — оперуполномоченный, — прим.автора> ходит стучать.
Насчет кума — это, конечно, он загнул. Те-то себя сберегают. Только береженье их — на чужой крови.
Всегда Шухов по подъему вставал, а сегодня не встал. Еще с вечера ему было не по себе, не то знобило, не то ломало. И ночью не угрелся. Сквозь сон чудилось — то вроде совсем заболел, то отходил маленько. Все не хотелось, чтобы утро.
Но утро пришло своим чередом.
Да и где тут угреешься — на окне наледи наметано, и на стенах вдоль стыка с потолком по всему бараку — здоровый барак! — паутинка белая. Иней.
Шухов не вставал. Он лежал на верху вагонки, с головой накрывшись одеялом и бушлатом, а в телогрейку, в один подвернутый рукав, сунув обе ступни вместе. Он не видел, но по звукам все понимал, что делалось в бараке и в их бригадном углу. Вот, тяжело ступая по коридору, дневальные понесли одну из восьмиведерных параш. Считается, инвалид, легкая работа, а ну-ка, поди вынеси, не пролья! Вот в 75‑й бригаде хлопнули об пол связку валенок из сушилки. А вот — и в нашей (и наша была сегодня очередь валенки сушить). Бригадир и помбригадир обуваются молча, а вагонка их скрипит. Помбригадир сейчас в хлеборезку пойдет, а бригадир — в штабной барак, к нарядчикам.
Да не просто к нарядчикам, как каждый день ходит, — Шухов вспомнил: сегодня судьба решается — хотят их 104‑ю бригаду фугануть со строительства мастерских на новый объект «Соцбытгородок». А Соцбытгородок тот — поле голое, в увалах снежных, и прежде чем что там делать, надо ямы копать, столбы ставить и колючую проволоку от себя самих натягивать — чтоб не убежать. А потом строить.
Там, верное дело, месяц погреться негде будет — ни конурки. И костра не разведешь — чем топить? Вкалывай на совесть — одно спасение.
Бригадир озабочен, уладить идет. Какую-нибудь другую бригаду, нерасторопную, заместо себя туда толкануть. Конечно, с пустыми руками не договоришься. Полкило сала старшему нарядчику понести. А то и килограмм.
Испыток не убыток, не попробовать ли в санчасти косануть, от работы на денек освободиться? Ну прямо все тело разнимает.
И еще — кто из надзирателей сегодня дежурит?
Дежурит — вспомнил: Полтора Ивана, худой да долгий сержант черноокий. Первый раз глянешь — прямо страшно, а узнали его — из всех дежурняков покладистей: ни в карцер не сажает, ни к начальнику режима не таскает. Так что полежать можно, аж пока в столовую девятый барак.
Вагонка затряслась и закачалась. Вставали сразу двое: наверху — сосед Шухова баптист Алешка, а внизу — Буйновский, капитан второго ранга бывший, кавторанг.
Старики дневальные, вынеся обе параши, забранились, кому идти за кипятком. Бранились привязчиво, как бабы. Электросварщик из 20‑й бригады рявкнул:
— Эй, фитили! — и запустил в них валенком. — Помирю!
Валенок глухо стукнулся об столб. Замолчали.
В соседней бригаде чуть буркотел помбригадир:
— Василь Федорыч! В продстоле передернули, гады: было девятисоток четыре, а стало три только. Кому ж недодать?
Он тихо это сказал, но уж, конечно, вся та бригада слышала и затаилась: от кого-то вечером кусочек отрежут.
А Шухов лежал и лежал на спрессовавшихся опилках своего матрасика. Хотя бы уж одна сторона брала — или забило бы в ознобе, или ломота прошла. А то ни то ни сё.
Пока баптист шептал молитвы, с ветерка вернулся Буйновский и объявил никому, но как бы злорадно:
— Ну, держись, краснофлотцы! Тридцать градусов верных!
И Шухов решился — идти в санчасть.
И тут же чья-то имеющая власть рука сдернула с него телогрейку и одеяло. Шухов скинул бушлат с лица, приподнялся. Под ним, равняясь головой с верхней нарой вагонки, стоял худой Татарин.
Значит, дежурил не в очередь он и прокрался тихо.
— Ще — восемьсот пятьдесят четыре! — прочел Татарин с белой латки на спине черного бушлата. — Трое суток кондея с выводом!
И едва только раздался его особый сдавленный голос, как во всем полутемном бараке, где лампочка горела не каждая, где на полусотне клопяных вагонок спало двести человек, сразу заворочались и стали поспешно одеваться все, кто еще не встал.
— За что, гражданин начальник? — придавая своему голосу больше жалости, чем испытывал, спросил Шухов.
С выводом на работу — это еще полкарцера, и горячее дадут, и задумываться некогда. Полный карцер — это когда без вывода.
— По подъему не встал? Пошли в комендатуру, — пояснил Татарин лениво, потому что и ему, и Шухову, и всем было понятно, за что кондей.
На безволосом мятом лице Татарина ничего не выражалось. Он обернулся, ища второго кого бы, но все уже, кто в полутьме, кто под лампочкой, на первом этаже вагонок и на втором, проталкивали ноги в черные ватные брюки с номерами на левом колене или, уже одетые, запахивались и спешили к выходу — переждать Татарина на дворе.
Если б Шухову дали карцер за что другое, где б он заслужил — не так бы было обидно. То и обидно было, что всегда он вставал из первых. Но отпроситься у Татарина было нельзя, он знал. И, продолжая отпрашиваться просто для порядка, Шухов, как был в ватных брюках, не снятых на ночь (повыше левого колена их тоже был пришит затасканный, погрязневший лоскут, и на нем выведен черной, уже поблекшей краской номер Щ‑854), надел телогрейку (на ней таких номера было два — на груди один и один на спине), выбрал свои валенки из кучи на полу, шапку надел (с таким же лоскутом и номером спереди) и вышел вслед за Татарином.
Вся 104‑я бригада видела, как уводили Шухова, но никто слова не сказал: ни к чему, да и что скажешь? Бригадир бы мог маленько вступиться, да уж его не было. И Шухов тоже никому ни слова не сказал, Татарина не стал дразнить. Приберегут завтрак, догадаются.
Так и вышли вдвоем.
Мороз был со мглой, прихватывающей дыхание. Два больших прожектора били по зоне наперекрест с дальних угловых вышек. Светили фонари зоны и внутренние фонари. Так много их было натыкано, что они совсем засветляли звезды.
Скрипя валенками по снегу, быстро пробегали зэки по своим делам — кто в уборную, кто в каптерку, иной — на склад посылок, тот крупу сдавать на индивидуальную кухню. У всех у них голова ушла в плечи, бушлаты запахнуты, и всем им холодно не так от мороза, как от думки, что и день целый на этом морозе пробыть.
А Татарин в своей старой шинели с замусленными голубыми петлицами шел ровно, и мороз как будто совсем его не брал.
Они прошли мимо высокого дощаного заплота вкруг БУРа <БУР — барак усиленного режима> — каменной внутрилагерной тюрьмы; мимо колючки, охранявшей лагерную пекарню от заключенных; мимо угла штабного барака, где, толстой проволокою подхваченный, висел на столбе обындевевший рельс; мимо другого столба, где в затишке, чтоб не показывал слишком низко, весь обметанный инеем, висел термометр. Шухов с надеждой покосился на его молочно-белую трубочку: если б он показал сорок один, не должны бы выгонять на работу. Только никак сегодня не натягивало на сорок.
Вошли в штабной барак и сразу же — в надзирательскую. Там разъяснилось, как Шухов уже смекнул и по дороге: никакого карцера ему не было, а просто пол в надзирательской не мыт. Теперь Татарин объявил, что прощает Шухова, и велел ему вымыть пол.
Мыть пол в надзирательской было дело специального зэка, которого не выводили за зону, — дневального по штабному бараку прямое дело. Но, давно в штабном бараке обжившись, он доступ имел в кабинеты майора, и начальника режима, и кума, услуживал им, порой слышал такое, чего не знали и надзиратели, и с некоторых пор посчитал, что мыть полы для простых надзирателей ему приходится как бы низко. Те позвали его раз, другой, поняли, в чем дело, и стали дергать на полы из работяг.
В надзирательской яро топилась печь. Раздевшись до грязных своих гимнастерок, двое надзирателей играли в шашки, а третий, как был, в перепоясанном тулупе и валенках, спал на узкой лавке. В углу стояло ведро с тряпкой.
Шухов обрадовался и сказал Татарину за прощение:
— Спасибо, гражданин начальник! Теперь никогда не буду залеживаться.
Закон здесь был простой: кончишь — уйдешь. Теперь, когда Шухову дали работу, вроде и ломать перестало. Он взял ведро и без рукавичек (наскорях забыл их под подушкой) пошел к колодцу.
Бригадиры, ходившие в ППЧ — планово-производственную часть, — столпились несколько у столба, а один, помоложе, бывший Герой Советского Союза, взлез на столб и протирал термометр.
Снизу советовали:
— Ты только в сторону дыши, а то поднимется.
— Фуимется! — поднимется!… не влияет.
Тюрина, шуховского бригадира, меж них не было. Поставив ведро и сплетя руки в рукава, Шухов с любопытством наблюдал. А тот хрипло сказал со столба:
«Один день Ивана Денисовича»: как Хрущёв сделал Солженицына звездой
60 лет назад в журнале «Новый мир» была впервые опубликована повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Она была первым опубликованным произведением писателя и сразу принесла ему всемирную известность. Ни много, ни мало, но историки и литературоведы, считают что эта повесть повлияла на весь дальнейший ход истории СССР.
Но если бы не стечение обстоятельств и действия людей, принимавших решения, звезда писателя могла бы загореться гораздо позднее.
GettyImages
В повести рассказывается об одном дне из жизни советского заключённого, русского крестьянина и солдата Ивана Денисовича Шухова.
Она начинается со слов:
«В пять часов утра, как всегда, пробило подъём — молотком об рельс у штабного барака» и заканчивается словами:
Прошёл день, ничем не омрачённый, почти счастливый.
Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три.
Из-за високосных годов — три дня лишних набавлялось…»
Долгая дорога к славе
Все началось для Солженицына во время войны. Начинающий писатель всегда интересовался общественной жизнью и, как говорят сейчас, занимал активную жизненную позицию, но стал критически относиться к Сталину (за «искажение ленинизма»). В письмах старому другу Николаю Виткевичу он ругательно высказывался о «Пахане», под которым угадывался Сталин, хранил в личных вещах составленную вместе с Виткевичем «резолюцию», в которой сравнивал сталинские порядки с крепостным правом.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Без сомнения каждое письмо в военные годы читалось. Переписка Солженицына вызвала подозрение военной цензуры. 2 февраля 1945 года последовало телеграфное распоряжение начальника Главного управления контрразведки «Смерш» о немедленном аресте Солженицына и доставке его в Москву. Солженицын был лишен воинского звания и помещен в Лубянскую тюрьму. Допросы продолжались на протяжении трех месяцев. 7 июля 1945 года Александр Исаевич был заочно приговорён Особым совещанием к 8 годам исправительно-трудовых лагерей и вечной ссылке по окончании срока заключения.
Он сменил невероятное количество лагерей, начав отбывать наказание в лагере Новый Иерусалим в Подмосковье. Затем был лагерь в Москве, закрытое конструкторское бюро («шарашка») при авиамоторном заводе в Рыбинске, «шарашка» в Загорске, затем — в Марфине, откуда из-за размолвки с тамошним начальством был этапирован в Бутырскую тюрьму, а в августе 1950 года был направлен в Степлаг — в особый лагерь в Экибастузе, в Северном Казахстане.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Именно там Александр Солженицын задумал описать один день зэка. Было это почти за десять лет до того, как он осуществил задуманное. За это время он был освобожден и реабилитирован. По возращении из ссылки в 1957 году, Александр Исаевич поселился Рязани. Там он и написал рассказ, начав его 18 мая, и закончив 30 июня. Как обычно, он писал в стол и переживал творческий кризис, не видя возможность опубликовать свои произведения.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
«Я в 50-м году, в какой-то долгий лагерный зимний день таскал носилки с напарником и подумал: как описать всю нашу лагерную жизнь? По сути, достаточно описать один всего день в подробностях, в мельчайших подробностях, притом день самого простого работяги, и тут отразится вся наша жизнь. И даже не надо нагнетать каких-то ужасов, не надо, чтоб это был какой-то особенный день, а — рядовой, вот тот самый день, из которого складываются годы. Задумал я так, и этот замысел остался у меня в уме, девять лет я к нему не прикасался и только в 1959, через девять лет, сел и написал. … Писал я его недолго совсем, всего дней сорок, меньше полутора месяцев. Это всегда получается так, если пишешь из густой жизни, быт которой ты чрезмерно знаешь, и не то что не надо там догадываться до чего-то, что-то пытаться понять, а только отбиваешься от лишнего материала, только-только чтобы лишнее не лезло, а вот вместить самое необходимое», — вспоминал Солженицын.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Почти все герои произведения имеют своих прототипов. Так, главный персонаж, Иван Шухов, списан отчасти с самого автора, отчасти с его знакомого, солдата Ивана Шухова (никогда не сидевшего). Собирательным также является образ капитана Буйновского — его прототипами являлись капитан Борис Васильевич Бурковский и морской офицер, атлет Георгий Павлович Тэнно. Фельдшера Колю Вдовушкина в реальности звали Николай Боровиков, а Цезарь Маркович списан с режиссёра Льва Алексеевича Гросмана.
«Ивана Денисовича я с самого начала так понимал, что не должен он быть такой, как вот я, и не какой-нибудь развитой особенно, это должен быть самый рядовой лагерник. Мне Твардовский потом говорил: если бы я поставил героем, например, Цезаря Марковича, ну там какого-нибудь интеллигента, устроенного как-то в конторе, то четверти бы цены той не было. Нет. Он должен был быть самый средний солдат этого ГУЛАГа, тот, на кого всё сыпется», — говорил писатель.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Обстановка в стране
В 1961 году состоялся XXII съезде КПСС. Первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев обратился к проблеме дальнейшего развенчания культа личности: повторно были раскритикованы действия как Сталина, так и участников «антипартийной группы». Съезд вынес решение вынести тело Сталина из мавзолея и захоронить у кремлевской стены. Началось массовое переименование городов и улиц, носивших отца народов.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
На этой волне 10 ноября 1961 года Александр Исаевич передал машинописный экземпляр рассказа «Щ-854. Один день одного зэка» Раисе Орловой, жене друга по камере на «шарашке» Льва Копелева,— в отдел прозы редакции журнала «Новый мир», Анне Берзер. На рукописи автор указан не был, по предложению Копелева Берзер вписала — «А. Рязанский» (по месту жительства автора).
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
8 декабря на работу после месячного отпуска вышел главный редактор журнала, знаменитый писатель Александр Твардовский. Анна Берзер сопроводила рукопись своей ремаркой: «Лагерь глазами мужика, очень народная вещь» и предложила Твардовскому ознакомиться с произведением. В ту ночь Александр Трифонович не спал, он читал и перечитывал рассказ.
Далее события начали разворачиваться почти молниеносно. 9 декабря Лев Копелев сообщил телеграммой Солженицыну: «Александр Трифонович восхищён статьёй». 11 декабря Твардовский телеграммой попросил Солженицына срочно приехать в редакцию «Нового мира». Уже на следующий день Солженицын приехал в Москву, встретился с Твардовским, Берзер и другими сотрудниками редакции «Нового мира».
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
«Предложили мне для весу назвать рассказ повестью… Зря я уступил. У нас смываются границы между жанрами и происходит обесценение форм, конечно, рассказ, хотя и большой, натруженный, — вспоминал много лет позднее Александр Исаевич. — Александр Трифонович Твардовский предложил вот это, нынешнее заглавие, своё. И очень хорошо он предложил, так это хорошо легло…». Между редакцией и автором был заключён договор.
Члены редколлегии «Нового мира», а также высокопоставленные деятели КПСС, которым текст был также представлен для ознакомления, высказали Солженицыну ряд замечаний и претензий. В основном они были продиктованы не эстетическими, а политическими соображениями. Солженицын тщательно записал все замечания и предложения. Он разделил их на три разряда: те, с которыми он может согласиться, даже считает, что они идут на пользу; те, о которых он будет думать, трудные для него; и наконец, невозможные — те, с которыми он не хочет видеть вещь напечатанной.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Солженицын позже с иронией писал об этих требованиях: «И, самое смешное для меня, ненавистника Сталина, — хоть один раз требовалось назвать Сталина как виновника бедствий. (И действительно — он ни разу никем не был в рассказе упомянут! Это не случайно, конечно, у меня вышло: мне виделся советский режим, а не Сталин один.) Я сделал эту уступку: помянул «батьку усатого» один раз».
Забавно, но неофициально Солженицыну говорили, что повесть стала бы значительно лучше, если бы он сделал своего Шухова не невинно пострадавшим колхозником, а невинно пострадавшим секретарём обкома.
В декабре 1961 года Твардовский дал рукопись «Ивана Денисовича» для прочтения Корнею Чуковскому, Самуилу Маршаку, Константину Федину, Константину Паустовскому, Илье Эренбургу. По просьбе Твардовского они написали свои письменные отзывы о рассказе. Твардовский планировал использовать их при продвижении рукописи к печати.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
«Шухов — обобщённый характер русского простого человека: жизнестойкий, «злоупорный», выносливый, мастер на все руки, лукавый — и добрый. Родной брат Василия Тёркина. Хотя о нём говорится здесь в третьем лице, весь рассказ написан ЕГО языком, полным юмора, колоритным и метким», — написал Корней Чуковский, назвав свой отзыв «Литературное чудо».
«Иван Денисович» и Хрущёв
В июле 1962 года Твардовский, чувствуя, что произведение политическую цензуру не пройдет, составил краткое предисловие к рассказу и письмо на имя Первого секретаря ЦК КПСС с краткой оценкой произведения и сопроводил запиской Хрущеву: «Речь идёт о поразительно талантливой повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Имя этого автора до сих пор никому не было известно, но завтра может стать одним из замечательных имён нашей литературы.
Это не только моё глубокое убеждение. К единодушной высокой оценке этой редкой литературной находки моими соредакторами по журналу «Новый мир», в том числе К. Фединым, присоединяются и голоса других видных писателей и критиков, имевших возможность ознакомиться с ней в рукописи. Никита Сергеевич, если Вы найдёте возможность уделить внимание этой рукописи, я буду счастлив, как если бы речь шла о моём собственном произведении».
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Экземпляр повести был передан через личного помощника Хрущева Владимира Лебедева. Он же в часы отдыха стал читать рассказ Никите Сергеевичу. Хрущёв был взволнован услышанным и распорядился предоставить в ЦК КПСС 23 экземпляра «Ивана Денисовича» для ведущих деятелей КПСС. 20 октября 1962 года Хрущёв объявил Твардовскому об решении Президиума напечатать произведение.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
«Совершенно ясно: если бы не было Твардовского как главного редактора журнала — нет, повесть эта не была бы напечатана. Но я добавлю. И если бы не было Хрущёва в тот момент — тоже не была бы напечатана, — говорил Александр Солженицын в 1982 году в интервью BBC, посвященному 20-летию выхода «Ивана Денисовича». — Больше: если бы Хрущёв именно в этот момент не атаковал Сталина ещё один раз — тоже бы не была напечатана. Напечатание моей повести в Советском Союзе, в 62-м году, подобно явлению против физических законов. Это было напечатано с разрешения ЦК в Москве, вот это потрясло».
«Иван Денисович» шагает по планете
Еще до печати «Иван Денисович» начал распространяться в рукописных и машинописных списках-копиях. 18 ноября 1962 года тираж журнала «Новый мир» № 11 с «Одним днём» был отпечатан и стал распространяться по стране.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Первоначально тираж журнала составлял 96 900 экземпляров, но по разрешению ЦК КПСС было отпечатано ещё 25 000. В январе 1963 года рассказ был переиздан «Роман-газетой» тиражом 700 000 экземпляров, и летом 1963 года — отдельной книгой в издательстве «Советский писатель» (еще 100 тысяч экземпляров). Тем не менее в библиотеках появились огромные очереди желающих прочитать повесть.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Московский культурный и научно-образовательный центр
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Впервые в советской литературе читателям была правдиво, с огромным художественным мастерством показана жизнь в лагерях ГУЛАГА эпохи сталинских репрессий. Весть об этом историческом произведении облетела весь мир. Солженицын после первой же публикации своего произведения стал знаменитостью. Под занавес 1962 года он был принят в члены Союза писателей СССР.
Вокруг публикации развернулась острая полемика. Первая рецензия, написанная Константином Симоновым, «О прошлом во имя будущего», появилась в газете «Известия» буквально в день публикации «Ивана Денисовича»: «Лаконичная и отточенная проза больших художественных обобщений. Повесть «Один день Ивана Денисовича» написана рукой зрелого, своеобычного мастера. В нашу литературу пришел сильный талант» .
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
В ноябре под свежим впечатлением от «Одного дня Ивана Денисовича» Варлам Шаламов писал в письме автору: «Повесть — как стихи — в ней всё совершенно, всё целесообразно. Каждая строка, каждая сцена, каждая характеристика настолько лаконична, умна, тонка и глубока, что я думаю, что «Новый мир» с самого начала своего существования ничего столь цельного, столь сильного не печатал. Вообще детали, подробности быта, поведение всех героев очень точны и очень новы, обжигающе новы. Таких подробностей в повести — сотни — других, не новых, не точных, вовсе нет. Вся Ваша повесть — это та долгожданная правда, без которой не может литература наша двигаться вперёд».
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Анна Ахматова, прочитав «Один день Ивана Денисовича», сказала Лидии Чуковской: «Эту повесть о-бя-зан про-чи-тать и выучить наизусть — каждый гражданин изо всех двухсот миллионов граждан Советского Союза».
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Тем временем к Александру Исаевичу потек поток писем читателей с историями их семей.
«Когда бывшие зэки из трубных выкликов всех сразу газет узнали, что вышла какая-то повесть о лагерях и газетчики её наперехлёб хвалят, — решили единодушно: «опять брехня! спроворились и тут соврать». Что наши газеты с их обычной непомерностью вдруг да накинутся хвалить правду — ведь этого ж, всё-таки, нельзя было вообразить! Иные не хотели и в руки брать мою повесть. Когда же стали читать — вырвался как бы общий слитный стон, стон радости — и стон боли. Потекли письма», — рассказывал Солженицын.
И барский гнев, и барская любовь
Рассказы Солженицына резко выделялись на фоне произведений того времени своими художественными достоинствами и гражданской смелостью. Это подчёркивали в то время многие, в том числе писатели и поэты.
После отставки Хрущёва тучи над Солженицыным стали сгущаться, оценки «Ивана Денисовича» стали приобретать иные оттенки. Солженицына начала называть клеветником чудесной советской действительности.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
К 1970 году произведения Солженицына вышли в 28 странах, причём больше всего переводов появилось в Западной Германии и в США. На русском языке к этому времени было опубликовано за границей 17 отдельных изданий и собрание сочинений в шести томах.
В 1970 году Солженицын был выдвинут на Нобелевскую премию по литературе в числе 75 кандидатов, и в итоге премия была присуждена ему, с формулировкой «За нравственную силу, с которой он следовал непреложным традициям русской литературы». От первой публикации произведения Солженицына до присуждения одной из самых почетных мировых наград прошло всего восемь лет — такого в истории Нобелевских премий по литературе не было ни до, ни после.
В 1971—1972 годах все издания «Ивана Денисовича», включая журнальное, стали негласно изыматься из публичных библиотек и уничтожаться. Из журнала страницы с текстом рассказа просто вырывали, фамилию автора и название рассказа в оглавлении — замазывали.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Советские власти предлагали Солженицыну уехать из страны, но он отказался. В 1970-х годах в Москве проживал в квартире 169 дома № 12 по улице Горького. В августе — сентябре 1973 года отношения между властью и диссидентами обострились, что затронуло и Солженицына.
Официально Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР приказало изъять произведения Солженицына из библиотек массового пользования и книготорговой сети 28 января 1974 года. Через две недели после этого Солженицын был арестован, обвинён в измене Родине и лишён советского гражданства. 13 февраля он был выслан из СССР в ФРГ.
РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Запрет на произведения Солженицына были сняты в СССР лишь 31 декабря 1988 года. Через два года после этого «Один день Ивана Денисовича» был снова издан.
Приблизительное время чтения: 6 мин.
Когда рукопись знаменитого рассказа Александра Солженицына, – публикации которого нынче исполняется пятьдесят пять лет, – оказалась в редакции «Нового мира», на заглавной странице было начертано иное название: «Щ-854». Лагерный номер. При первой же встрече с автором, Александр Твардовский сказал Солженицыну, что с таким названием рассказ (который в журнале назвали повестью) – выйти не сможет.
Тогда коллективно, «переброской предположений через стол», сложили – «Один день Ивана Денисовича». С этим названием он вошел в отечественную и мировую литературу.
В нынешнем ноябре о рассказе будут много писать и говорить.
Будет вспомянуто и написанное о нем раньше. Обязательно.
Но вот удивительная вещь – сила художественного слова: перечитывая это великое сочинение сегодня, я неотступно думаю об его герое, как о живом человеке, который действительно был. …Знаю, что образ его сложен из нескольких реальных зэков; помню, что фамилия и внешность взяты от армейского сослуживца автора (тот Шухов не сидел ни дня); не забываю и о замысле Солженицына – непременно вывести простого, совсем не «продвинутого», как бы сейчас сказали человека…
Он – был. Он и сейчас еще здесь, только не прячет свой мастерок подальше от шмона, не экономит пайку и не продумывает тщательно, как следует предохраниться от завтрашнего убийственного мороза.
Он еще жив, к счастью, во многих из нас – этот малозаметный, сметливый, осторожный, добросердечный мужик. И многие из нас еще – родные ему, даже если и не догадываются об этом.
Это про такие произведения мы еще можем сказать: народное.
Их действительно очень мало.
Чехов записывает в книжку: «Кто глупее и грязнее нас, те народ [а мы не народ]. Администрация делит на податных и привилегированных… Но ни одно деление не годно, ибо все мы народ и все то лучшее, что мы делаем, есть дело народное».
Солженицын сделал народное дело, вот что произошло.
Есть такое «обывательско-интеллигентское» мнение: мол, «Иван Денисович» – это лучшее, что он написал. А ведь рассказ о Шухове – только зернышко, из которого вырос «Архипелаг ГУЛАГ», – Солженицын и писал и говорил, что после публикации в «Новом мире» к нему потекли письма с рассказами о пережитом. Эти послания и стали невидимыми сваями для фундамента будущей величественной постройки.
А люди, которые подобное говорят, они, увы, не вполне свободны, – ибо, заглядывая в последующие произведения А.С., они в той, или иной мере уже были заражены тем, что я называю «синдромом Марьи Алексеевны» – по Грибоедову. Но это совсем иная тема.
Как известно, Твардовский готовился к выстрелу «Иваном Денисовичем» обстоятельно: давал читать рукопись именитым литераторам, ждал отзывов, медленно складывал и собственное будущее предисловие к журнальной публикации.
…Так восьмидесятилетний Корней Чуковский написал своё «Литературное чудо» – первый в мире отзыв на рассказ, количество читателей которого менее чем через год станет исчисляться миллионами. Автора он именовал «А. Рязанский», то есть тем именем, которое и было – из осторожности – начертано на первой странице рукописи.
«Другой более слабый автор непременно ударился бы в публицистику, стал бы проклинать и вопить. Но А. Рязанский – и в этом его величайшая сила – ничем не выражает своего страстного гнева. Он не публицист, а летописец. Ровным голосом, неторопливо, спокойно он изображает час за часом все поступки и мысли Шухова, который, благодаря своему цепкому, гениально-злоупорному характеру, чувствует себя даже счастливым среди ежеминутных беззаконий, насилий, глумлений над его человеческой личностью. В сущности, рассказ можно бы назвать “Счастливый день Ивана Денисовича”. Впрочем, трагическая ирония автора и без того ощутима на каждой странице».
Вспомним и кавторанга, и баптиста Алёшку (редкое изображение религиозного человека в ранней послевоенной литературе; его дивный, обращенный к Ивану Денисовичу монолог о силе и действенности веры).
Вспомним шуховского бригадира – Андрея Прокофьевича Тюрина, который так и не научился есть в шапке, вспомним его рассказ зэкам у печки.
Летом 1982 года, к двадцатилетию «Одного дня…» Солженицын напомнил – в интервью Би-Би-Си – как этот тюринский монолог чуть не вышибли из рукописи. Слава Богу, уже было получено разрешение на публикацию, и автор не дрогнул под последним цензурным наездом: «А самого главного, надо сказать, как-то не заметили ни в ре¬дакции, ни даже когда Хрущёву уже прочли и Хрущёв утвердил эту вещь к печати. И вдруг спохвати¬лись, что там есть такое совсем страшное место. Это бригадир Тюрин в рассказе своём говорит, что однаж¬ды он встретил на пересылке бывшего своего ко¬мандира взвода и узнал от него, что командир пол¬ка, который с ним расправился, и комиссар полка — оба в 37-м году расстреляны. И Тюрин говорит: “Всё ж Ты есть, Создатель, на небе. Долго терпишь, да больно бьёшь”. Спохватились, что это удар уже не по сталинскому “культу личности”, а удар в самое сердце советской власти; получается, что они, они это сделали собственными руками, и вот наказание Божье. Схватились, и тогда мне из ЦК звонили, чтоб я снял это место одно. А я и тут сказал – нет, я уже знал, что Хрущёв разрешил. Да я это место ни за что бы не уступил, мне без него не надо…»
При маловерии нашем, но всё же – думаем ведь мы иногда о Промысле. Помним о том, как открывалась – вопреки всему – перед нашими глазами Божья милость.
Всё, всё было против встречи нашей с Иваном Шуховым полвека тому назад. А вот ведь – встретились.
«Засыпал Шухов, вполне удоволенный. На дню у него выдалось сегодня много удач: в карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу, бригадир хорошо закрыл процентовку, стену Шухов клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся.
Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый».
Там, в самом конце есть и – кода: про количество дней.
И вот я думаю ещё: дожил ли, дотянул ли свою невольничью лямку Шухов, доехал ли домой, до жены, до её мечты – совместно красить на продажу ковры через трафаретки, – она ему в письме о промысле этом доходном всю душу разбередила.
Прочитайте, пожалуйста, последнюю в этих юбилейных заметках цитату.
«Хоть бы глазом одним посмотреть Шухову на те ковры…
По лагерям да по тюрьмам отвык Иван Денисович раскладывать, что завтра, что через год да чем семью кормить. Обо всем за него начальство думает – оно, будто, и легче. А как на волю ступишь?…
Из рассказов вольных шоферов и экскаваторщиков видит Шухов, что прямую дорогу людям загородили, но люди не теряются: в обход идут и тем живы.
В обход бы и Шухов пробрался. Заработок, видать, легкий, огневой. И от своих деревенских отставать вроде обидно… Но, по душе, не хотел бы Иван Денисович за те ковры браться. Для них развязность нужна, нахальство, милиции на лапу совать. Шухов же сорок лет землю топчет, уж зубов нет половины и на голове плешь, никому никогда не давал и не брал ни с кого и в лагере не научился.
Легкие деньги – они и не весят ничего, и чутья такого нет, что вот, мол, ты заработал. Правильно старики говорили: за что не доплатишь, того не доносишь. Руки у Шухова еще добрые, смогают, неуж он себе на воле верной работы не найдет».
Заканчивая, рука сама собою к томику Некрасова потянулась: «Эту привычку к труду благородную / Нам бы не худо с тобой перенять… / Благослови же работу народную
И научись мужика уважать. // Да не робей за отчизну любезную… / Вынес достаточно русский народ, / Вынес и эту дорогу железную – / Вынесет всё, что Господь ни пошлет! // Вынесет всё – и широкую, ясную / Грудью дорогу проложит себе. Жаль только – жить в эту пору прекрасную….»
Оборвём, не станем загадывать. Может, и доживём.
Слова какие: благородная, благослови, любезная.
Иван Шухов такими словами, наверное, и не пользовался никогда, а все – его.
На заставке фрагмент фото: Александр Солженицын с сыном Ермолаем во время путешествия из Владивостока в Москву. На снимке: перед отправлением. Фото Владимира Саяпина /ИТАР-ТАСС/
Читайте также:
Игра на струнах пустоты
«Маленький подмастерье» под небом Бога
Солженицын и будущее. Мнение студентов
«Надчерпнувши воды живой» Стихи А. Солженицына
«Молитва» Стихотворение А. Солженицына