Решила испортить репутацию семьи
В юности у меня была подружка – хорошая девушка из глухого горного кишлака в Узбекистане. В тот год она только устроилась к нам на работу, была робкой и какой-то запуганной.
Понятно, мы, коллеги, попытались тут же вовлечь её в коллектив. Приглашали попить чайку в обеденное время, после работы вместе шли до автобусной остановки. Оказалось, Сабина вполне компанейская девчонка, только немного зажатая. Родители у неё строгие, да и старшие братья спуску ни в чём не давали, следили не только за поведением, но и, похоже, за образом мыслей сестрёнки.
Со временем Сабина освоилась, угощала нас выпечкой собственного приготовления – свежими лепёшками и вкусной самсой.
– Ох, Сабинка, жениха бы тебе хорошего, – улыбались сотрудницы постарше. – Руки у тебя золотые, всё умеешь, да и сама красавица.
Сабина застенчиво улыбалась в ответ.
А потом я на несколько лет упустила её из виду. Вышла замуж, на время декретного отпуска переехала в другой город – муж уговорил временно пожить со свекровью.
В свой коллектив я вернулась только спустя три года. Интернета и мобильных телефонов тогда не было, писать бумажные письма я не любила. Так что меня ждало много новостей.
В первый же день я обомлела, увидев Сабину. Раньше она была крепко сбитым пончиком с тугими косами до пояса. Сейчас же передо мной стояла коротко остриженная девица в драных джинсах. Я с трудом признала в ней прежнюю подружку.
– Сабина! – ахнула я. – Как же твои родители с братьями разрешили тебе постричься и ходить в таком виде?
– А меня их мнение больше не интересует! – с какой-то злостью выпалила девчонка. – Ты правда хочешь узнать, что произошло со мной за эти три года? Тогда слушай.
То, что она поведала, повергло меня в шок. В голове не укладывалось, как такое вообще могло произойти с тихой, скромной Сабиной.
Рассказ будет от её лица.
– Я ещё со школы мечтала выйти замуж по любви. Научилась у мамы готовить, печь, шить, вышивать. Очень хотелось стать не только примерной женой, которой бы муж гордился, но и образцовой мамой будущим детям.
А уже через несколько месяцев после того, как я устроилась на эту работу, братья стали нудить отцу: мол, негоже, что сестра ходит на работу, надо её поскорее выдать замуж. Жениха нашли быстро. Наши отцы оба люди состоятельные и решили породниться, чтобы «не упускать деньги из семей». Равшану было всё равно, на ком жениться, он и после свадьбы продолжал жить в своё удовольствие.
А мне пришлось стать самой настоящей батрачкой в большой семье мужа. Вставала в пять утра, мела двор, доила корову, чистила и убирала хлев. Затем пекла лепёшки, накрывала стол к завтраку. И далее целый день, до поздней ночи – готовила, убирала, мыла. Учёбу на заочном пришлось бросить, не успевала читать учебники. А ведь я так мечтала получить высшее образование!
Дальше – больше. Муж продолжал таскаться по своим многочисленным девкам. Поскольку парень он видный, да ещё с большими деньгами, отбоя от подружек не было. Я же продолжала мыть, скоблить, готовить, шить, убирать и выполнять массу другой работы. В душе потихоньку ненавидела отца и братьев: за что они мне уготовили такую участь, в чём провинилась? Своего супруга, само собой, не любила – мы были почти не знакомы до свадьбы, а позже он мне и вовсе опостылел.
И тогда я придумала выход. Родственники испортили мне жизнь, а я решила испортить репутацию семьи – что обо мне самой скажут люди, по большому счёту уже не волновало.
Я научилась курить, причём сама ходила за сигаретами в местный магазинчик. Слухи о курящей невестке семьи Алиевых моментально разлетались по кишлаку. Через неделю я купила бутылку шампанского и демонстративно распивала её, сидя у калитки дома. Свекровь попробовала оттаскать меня за косы – я на её глазах демонстративно их остригла. Мужа, попытавшегося поднять на меня руку, ударила первой: успела вовремя схватить сковороду.
Приезжали отец с братьями, пытались призвать меня к порядку, но я внезапно осознала, что больше никого не боюсь. Они растоптали моё будущее, насильно отдали за нелюбимого человека. Я теперь даже детей иметь не могу: будучи беременной, подняла тяжеленную плиту, случился выкидыш. Просто так развестись мне бы никто не дал, поэтому единственное, что оставалось, – спровоцировать родню мужа на изгнание меня из дома. Это и произошло.
Отец отрёкся от меня, сказав, что ему не нужна такая непутёвая дочь – мол, я их всех опозорила. Пришлось перебраться в город, снимать жильё, благо без особых проблем приняли на прежнюю работу. Но зарплата у нас сама знаешь какая, к тому же её часто задерживали. На остатки денег, сохранившихся от семейной жизни, сходила в парикмахерскую, покрасилась в яркий цвет, сделала стильную стрижку, накупила модных вещей.
Понимала, что прожить самостоятельно вряд ли смогу. Но при мне были молодость и привлекательность, главные козыри одинокой девушки. Замуж за достойного человека я бы уже не вышла – кому нужна бесплодная разведёнка с сомнительной репутацией? Поэтому пустилась во все тяжкие. Тусовалась по вечерам в клубах, курила, выпивала.
В нашем городе полно иностранцев, так что проблем со спонсорами не возникает. Живу за их счёт, они мне дают деньги на расходы, на квартиру. У меня тут у одной из первых появился мобильник. Даже позволила себе занятия с персональным тренером по теннису. А на корте с мужчинами познакомиться ещё легче: тогда многие толстосумы начали заниматься этим спортом.
Иногда по ночам реву в подушку, но понимаю, что обратного пути нет: ничего общего с семьёй у меня уже не осталось. Никогда не смогу простить их за сломанную жизнь.
– Но что с тобой будет дальше? – спросила я. – Сама знаешь, если репутация безнадёжно испорчена, хорошую семью создать трудно. Может, тебе уехать туда, где никто не знает? А что? Устроишься на работу, восстановишься на заочном. Глядишь, всё ещё и придёт в норму.
– Ну уж нет, – невесело улыбнулась Сабина. – Отец устроил мне ад на земле, пусть получит то же в ответ. Понимаю, что поступаю плохо, но не могу остановиться. Маму разве что жалко, она часто плачет, видимся с ней тайком в какой-нибудь кафешке. Если отец узнает, ей тоже несдобровать.
Сабина продолжала ходить на работу, но своими пирогами уже давно никого не угощала. Да и мы, поняв, что уговоры и наставления бесполезны, постепенно оставили её в покое.
Ещё через несколько лет мы переехали в Крым, и я окончательно потеряла приятельницу из виду. Но вот недавно ко мне в одной из соцсетей «постучалась» пожилая женщина, наш бывший бухгалтер. Поговорили о том о сём, и я спросила, как дела у Сабины.
– А ты ничего не знаешь? – ахнула собеседница. – Сабинка хлебнула горя – хватит не на одну судьбу. Пока путалась с иностранцами, всё как-то сходило с рук. А когда завела шашни с местными мужиками, их жёны как только не сводили с ней счёты! И за волосы таскали, и унижали прилюдно, и порчу пытались навести. Если бы смогла родить ребёнка, наверное, ей было бы легче, но бог не дал. Зато когда заболели родители, она безоговорочно стала за ними ухаживать. И лекарства покупает, и продукты, уборка и стирка тоже на ней. А несколько лет назад её старший брат погиб в автокатастрофе, осталось трое детей. Сабинка не колеблясь продала свою большую квартиру в центре города, отдала деньги снохе, той сейчас нужнее – надо ставить на ноги ребят. Сама ютится в крохотной съёмной комнатушке. Жалко её. И родителей понять не могу: зачем они безжалостно исковеркали ей судьбу? Ведь ты же помнишь, какой она девушкой была – скромная, хозяйственная, всё мечтала, как будет растить детей. Ну, может, хоть с племянниками обретёт счастье, продолжает им помогать. Да и с младшим братом понемногу начала общаться. Дай бог, чтобы всё у неё дальше сложилось.
К чему я вспомнила эту историю? Недавно ездила в гости к двоюродному брату. У него три дочки-красавицы, одна другой лучше. Старшую, как и Сабинку когда-то, отдали замуж за богатого в надежде, что стерпится-слюбится. Не стерпелось и не слюбилось, уже через год девчонка вернулась обратно вместе с новорождённым сыном. Сейчас ему 12 лет, вместе с мамой живёт у бабушки и дедушки. Молодая женщина больше не хочет замуж, говорит, что первого раза хватило с лихвой.
Родители полностью осознали свою ошибку, поэтому, когда средняя дочь заявила, что выходит замуж по любви, да ещё и за парня другой национальности, не стали перечить. Мариша счастливо живёт с мужем, месяц назад в семье родился второй ребёночек. И младшей дочери родители сразу сказали: доучишься в институте, устраивай свою судьбу с кем сама захочешь.
Эх, если бы и родители Сабинки сумели вовремя остановиться, кто знает, какой была бы её нынешняя судьба! Жила бы сейчас, любимая мужем и детьми, окружённая многочисленными внучатами, которым пекла бы свои вкусные пирожки и читала сказки на ночь.
Хочется надеяться, что, когда племянники вырастут и женятся, тётушка Сабина будет жить в семье одного из них, даря домочадцам всю свою нерастраченную любовь, заботу и нежность.
Мария САНИНА,
Крым
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru
Опубликовано в №26, июль 2021 года
Написать отклик
|
|
Стерпится — слюбится?
История, которую я хочу поведать дорогому моему читателю берет свое начало в конце ХIХ, начале ХХ века… хотя, нет – она началась задолго до этого времени, но мне она известна с этого периода. Именно в это время древний город Карс, уже в который раз, переходя «из рук в руки» (Армения, Византия, Грузия, Османская империя, Турция), стал принадлежать России (1878-1917гг Карс – центр Карсской области Российской империи). Окрестности города активно заселяли русские переселенцы – в частности, молокане, которые в православной России считались неблагонадежными, раскольниками, сектантами. Российское правительство, высылая молокан в Закавказье, можно сказать, «убивало двух зайцев»: удаляло из центра страны «проблемный» слой населения и укрепляло за собой приобретенные территории на юге. Когда в 1921 году Карс (по Карсскому договору) вошел в состав Турции, русское население стало покидать город. Часть русских вернулась, тогда уже, в Советскую Россию, часть осела в Грузии, многие уехали в США, Канаду, Мексику… Не берусь судить правильность политики России того времени. Я не историк, не политик и, соответственно, не мое это дело. Но, так или иначе, все эти перемены в мировой истории коснулись судеб родных мне людей.
Семья Кобзевых была многодетной. Двое сыновей и старшая дочь уже обзавелись своими семьями и решили уехать в Штаты. Пожилые же родители с двумя незамужними дочерьми перебрались в Грузию. Обустроились в селе Богдановка, основанном русскими ссыльными переселенцами духоборами.
В 1924 году Грузия была советизирована. Тогда и был командирован в Богдановку тридцативосьмилетний коммунист Жабин Иван Ермилович с заданием от партии: ликвидировать безграмотность и организовать русскую школу. Сын рыбопромышленника средней руки, выходца из Пензенской губернии, живущего в Саратове, он получил университетское образование в Москве. В возрасте тридцати лет, поддавшись революционному веянию, вступил в компартию и оставался верным ей до конца своих дней. Здесь, в Богдановке, Иван познакомился с семьей Кобзевых, и впоследствии женился на Евдокии – старшей из дочерей. Вскоре родители девушек умерли и младшая – Татьяна осталась жить в семье Евдокии и Ивана, которые впоследствии станут моими бабкой и дедом по материнской линии.
У супругов родилось трое детей: сын Владимир и две дочери – Татьяна (моя мама) и Надежда. Третьи роды Евдокии были тяжелыми. С ней случился инсульт, её парализовало, и она до конца своих недолгих дней осталась прикованной к постели. Все хлопоты по хозяйству, уходу за больной сестрой и малолетними детьми легли на плечи младшей сестры Евдокии – Татьяны. Когда детям было семь, шесть и три года, их мать скончалась.
Молодая тетушка души не чаяла в своих племянниках. Детки всегда были обихожены, обласканы, сыты, чисто и красиво одеты. Чистоплотная, рукодельница и большая затейница, она с легкостью справлялась со всеми делами по хозяйству и воспитанию, теперь уже её, детей. Своими руками она пряла пряжу, ткала, вязала, шила и вышивала. Вместе с детьми читала, придумывала для них игры, сочиняла незамысловатые стишки и песенки. Они отвечали взаимностью Татьяне и вскоре стали звать её мамой.
К ней, девушке с весьма привлекательной внешностью и добрым нравом, не раз сватались молодые люди. От одной только мысли, что придется оставить детей, Татьяна всем категорически отказывала, хотя и был среди них парень, нравившийся ей. Но она отказала и ему, не желая расставаться с детьми.
Шли годы. Иван Ермилович работал директором школы и преподавал русский язык и историю. Дети росли веселыми и здоровыми, хорошо учились. Татьяна исправно вела хозяйство. И все бы хорошо, но однажды отец семейства пришел домой в плохом расположении духа. От обеда отказался, но попросил налить себе водки. Трезвенником он, конечно же, не был, но никогда в одиночестве и без повода не выпивал. Затем услал детей во двор, посадил за стол напротив себя удивленную свояченицу и категорически произнес:
— Завтра идем в сельсовет расписываться.
От неожиданности Татьяна расплакалась. Долго не могла подобрать слова, только твердила:
— Нет, нет… не хочу… не могу… не пойду…
Иван стукнул кулаком по столу:
— И я не хочу! Не могу! Но должен, понимаешь, должен! Иначе меня из партии выпрут. Сегодня партсобрание было. Так там мне устроили взбучку. Слухи, говорят, Иван, про тебя ходят, будто ты со свояченицей любовники. Ты, говорят, позоришь облик коммуниста, — потом, слегка успокоившись, добавил, — Одному мне детей трудно будет поднимать. Ну, женюсь я на ком-нибудь. Как дети с чужой женщиной будут? Ну, подумай, Таня, ради детей хотя бы.
Татьяна долго плакала, она понимала, что детям нужна мать. Но какой будет им матерью чужая тетка? А тут, все уже слажено. Дети её любят, она их обожает. Но не любит она Ивана… Как же с этим быть? Да и его жалко: один с детьми не справится, из партии исключат, карьера пойдет под откос и Бог знает, чем это всё закончится… Наревевшись от души, встала, вытянулась струной, гордо вскинула голову и твердо сказала:
— Ладно, распишемся. Только спать я с тобой не буду.
На следующий день Иван Ермилович и Татьяна Андреевна оформили официальный брак в сельсовете. Для убедительности пригласили близких соседей и сотрудников Ивана на, так называемую, свадьбу. Одна из соседок, пожилая женщина, Галина Федоровна, дружившая с Таней, несмотря на большую разницу в возрасте, и иногда помогавшая ей по хозяйству, отозвала новобрачную в сени и, смотря ей прямо в глаза, сказала:
— Что-то ты, Танюша, не выглядишь счастливой невестой.
Не стала Татьяна утаивать от старшей своей подруги, что не в радость ей это замужество, не любит она Ивана. Как жить с ним, не представляет, но и без детей жизни своей не представляет.
— Ничего, милочка, не ты первая, не ты и последняя, кто не по любви замуж выходит. Стерпится – слюбится, — и Галина Федоровна по-матерински обняла, вновь расплакавшуюся Таню.
Так и стали жить в супружестве Иван и Татьяна… Прошло немало времени, пока «стерпелось». И родились у них ещё двое ребятишек: Любочка и Шурик. Ивана партия перебрасывала на работу в самые проблемные районы Грузии, где надо было организовывать школы и проводить коллективизацию. В конце концов, вся семья перебралась жить в Тбилиси. Ивана направили работать комендантом парка культуры и отдыха на горе Мтацминда (Фуникулер). Старшие дети учились в школе, Люба ходила в детский сад, а маленький Шурик — в ясли.
Когда началась Великая Отечественная Война, Ивану было пятьдесят пять лет и, при всем его желании воевать за Родину, в военкомате ему было отказано в мобилизации. Зато его старший сын Володя, не дождавшись окончания школы, переделав в свидетельстве о рождении пятерку на тройку, ушел на фронт. Ни у кого не возникло никаких сомнений, что парню на тот момент было всего шестнадцать: он был рослым, широкоплечим, крупным молодым человеком. Как ни просила, ни умоляла мать его остаться, он был непреклонен в своем решении. В сорок третьем, закончив курсы медсестер, на фронт ушла и Таня – старшая из девочек. Дома с родителями остались школьницы Надя и Люба и маленький Шурик, который в том же сорок третьем умер от дифтерии в трехлетнем возрасте. Горю несчастной матери не было предела. Познав боль утраты, Татьяна, несмотря на категорический запрет атеиста мужа, с исступлением молилась за Володю и Таню. Но, видимо, не все молитвы доходят до Бога или в то время их было столько, что услышать все Он просто не смог. Володя пропал без вести. Позже в 1968 году венгерские пионеры нашли братскую могилу, в которой он был захоронен. Таня вернулась живой и невредимой, если не считать подорванной нервной системы.
После окончания войны жизнь стала налаживаться. Времена были трудные, денег хронически не хватало, и Татьяна Андреевна устроилась на работу в ТТУ (трамвайно-троллейбусное управление) кондуктором. Дочери, одна за другой, вышли замуж. И остались они с Иваном Ермиловичем вдвоем. Когда у дочерей родились дети, все они прошли через заботливые бабушкины руки. Я была первой. Нет на земле человека, который был так ласков и любвеобилен по отношению к внукам, чем моя дорогая бабушка Таня. Она обучила меня и всех моих родных и двоюродных сестер всем, необходимым для женщины, навыкам. Как же все мы любили собираться в её чистой и уютной квартире. День рождения её был 9 мая. И пока она была жива, мы, всей огромной семьей собирались у неё дома: поздравляли её и поминали дядю Володю. До конца своих дней она носила траур по своему старшему сыну.
В 1968 году, после посещения могилы сына в Венгрии, у дедушки случился инсульт, его парализовало и он слег на долгие восемь лет. Бабушка ухаживала за ним, как за младенцем. В любое время, когда бы мы ни пришли, он лежал на безупречно белой, накрахмаленной, выглаженной постели, всегда гладко выбрит, пострижен и причесан. А ведь постельное белье тогда было льняным, тяжелым, и машин стиральных, как нынче, не было. Памперсов тогда тоже не было, но никаких неприятных запахов от такого тяжелого больного не исходило. И что удивительно – бабушка никого из нас не подпускала к деду.
— У вас и без того достаточно дел и хлопот, а со своим стариком я пока и сама справляюсь, — говаривала она.
Дочери и внуки каждый день приходили к Ивану и Татьяне. Благо, их было к тому времени уже много и никому не составляло труда навестить стариков. Как-то помню, была моя очередь посещения. На тот момент у меня уже был мой первенец. Пришла я, как и полагается, с вкусностями. Попыталась предложить свою помощь:
— Ба, давай я хоть покормлю деда, если ты мне не доверяешь более сложные и трудоемкие процедуры.
— Ему привычней из моих рук принимать пищу, — ответила она мне и устроилась на краю кровати, держа в руках небольшую плошку с фруктовым пюре.
Я, молча, стала наблюдать за умилительной сценой: аккуратно зачерпывая чайной ложечкой, очередную порцию пюре, приговаривая ласковые слова, она кормила умирающего старика. Я невольно прослезилась.
— Бабуль, как же ты его любишь, однако, — почти шепотом сказала я.
Бабушка сразу не ответила. Потом, когда мы с ней вышли на кухню, она мне говорит:
— Нет, детка, никогда я его не любила, более того, я его побаивалась, несмотря на то, что он никогда меня не обижал, наверное, в силу разницы в возрасте, и неприятен он был мне всегда. Однако, видишь, прожили мы с ним считай пятьдесят лет, из них сорок в официальном браке. И неправду говорят, что стерпится – слюбится. Стерпится, но не слюбится, если сердце не примет…
— Это, каким же ангельским терпением нужно обладать, чтобы пройти столько испытаний! – подумала тогда я.
Дедушки не стало в 1976 году, бабушка пережила его всего на два года, и ушла, так же никого не беспокоя, как и прожила всю свою жизнь. А в моей памяти она осталась маленькой хрупкой, аккуратной старушкой в черном платочке, из-под которого струились ей на плечи и грудь две шикарные, туго заплетенные, темные, без единого седого волоска, косы. Она никогда не сидела без дела даже в моменты, когда, бывало, присядет отдохнуть, её руки были заняты
| Оценка произведения: | |
| Разное: |
Марина стояла на кухне и смотрела в окно, не включая свет.
Она так стояла уже давно, за окном наступили осенние сумерки, пошёл мелкий, моросящий дождь, Марина так любила раньше такую погоду, а теперь…
А теперь она даже не заметила, она вообще ничего не замечала, просто стояла и смотрела в окно, сигарета давно потухла, она истлела, прикуренная и положенная на край пепельницы.
А Марина всё смотрела и смотрела, смотрела и смотрела… И о чём -то думала, думала, думала
Она не заметила, что с улицы пришёл промокший и грязный сын, четырнадцатилетний Васька,
Он порвал новый кроссовок, и спрятал в самый дальний угол шкафа
На цыпочках, не включая света, он прокрался к себе в комнату, включил лампу и сел за стол.
Если, что, он давно делает уроки, просто мама не заметила, он видел её тёмный силуэт, мама смотрела в окно и о чём-то думала…
Пришла недовольная чем-то Полинка старшая восемнадцатилетняя дочь, она скинула грязные боты, повесила мокрый плащ и хлюпая носом, пробежала к себе в комнату, опять никто не тронул Марину, не вывел её из этого странного транса.
В прихожей заухало, включился свет, потом на кухне ярко вспыхнула лампочка
-Мамулька наша, а ты что в темноте стоишь? Мариша, — муж укоризненно указал на пепельницу мы же бросили, ты что?
-Да-да, — сказала отрешенно, — есть будешь?
И вдруг вспомнила, ведь она…она ничего не приготовила…
-Не, Мариш, я к маме заезжал, она пирожков с собой положила, — смущается, выкладывая обмотанные пропитавшейся газетой пирожки, — вот с картошкой, с мясом и капустой, а тут, сладкие, с яблоком.
Марина с облегчением вздохнула
На звуки пришедшего отца из комнаты вышел Васька
-О, папка, привет. А это что? Пирожкиии, мммм, — Васька схватил сладкий пирожок, и прихватив ещё парочку убежал в комнату.
Раньше Марина заругалась бы на мальчишку, есть стол, едят на кухне, сейчас же она безучастно посмотрела на сына и опустила голову.
-Мариш, мама говорит, надо ехать на дачу, закрывать всё, помидоры там остатки собрать, потом капусту прикрыть, по снегу уже срубим, там Сидоровы ещё остаются, так что если что, шуганут, ели кто за капустой полезет…
Марина посмотрела на мужа и отвернулась, закрыв глаза.
На кухню зашла Полинка
-Доча привет, -муж будто стесняется выросшей дочери, вроде вот только была малышка, каталась на папке верхом, любила свернувшись калачиком лежать возле папки, когда он читает или смотрит телевизор.
А теперь, она какая-то взрослая стала, не делится с папкой своими тайнами и секретиками.
Смотрит на всех свысока, чуть что закатывает глаза и кажется ей, что она -то знает всё на свете, все тайны мира, и весь этот мир у её, когда-то, маленьких ног…
-Доча? Ты чего?
-Ничего — буркнула зло и грубо и открыв холодильник, со злостью захлопнула его
-Доча, вот…пирожки…бабушка…
-Папа! Ну какие пирожки посмотри на меня, я и так жирная корова, ууу, — Марина понимала, все слёзы рассчитаны на неё, она, как мама, должна пожалеть, посочувствовать, утешить…
Но Марина смотрела в окно отрешённо, мыслями она была где-то далеко…
-Марина..
-Ааа…, — женщина повернула голову, — ой, вы наверное есть хотите, — и она опять села на стул…
-Мариша ты заболела?
-Нет она качнула головой,- нет, нет, нет….
Господи, как тяжело-то.
Если бы муж был алкоголик, лентяй гуляка, ей было бы легче, им обоим было бы легче, но он идеальный.
Даже слишком идеальный.
Они все любят её.
Муж, его мама, его братья и их жёны, они все…все любят её.
У них большая, положительная семья. у них всё весело и дружно, вот надо ехать, укрывать капусту и собирать помидоры….
А ещё…ещё, у неё дети. Надо проверить у Васьки дневник, спросить у Полинки, что с ней творится, Марина опять отвернулась к окну.
Ей было восемнадцать, столько, сколько сейчас Полинке, её дочери, когда она переступила порог большой и дружной семьи.
-Иди, сказали мать с бабкой — будешь как у Христа за пазухой
-Я же не люблю его…
-Ничего, стерпится, слюбится, — сказала бабка, -зато, вон..как у Христа…
Так и жила…
Подруги завидовали, красивый, умный, надёжный. Семья хорошая опять же, живёт, как у Христа…
Самое тяжёлое, это решиться…
Решиться сказать эти слова, эти ужасные слова…
-Олег, я ухожу…
-Что Мариш?
Она замолчала, вжала голову в плечи, ещё есть время сказать, что пошутила, расхохотаться и всё…
Всё пойдёт по- старому, и она поедет спокойно собирать помидоры и укрывать капусту…Ещё можно всё переиграть, всё всё, и будет, как всегда…
Нет!
Она не хочет она не может как всегда…
-Я ухожу
-Да? И когда вернёшься?
-Ты не понял, Олег. Я ухожу от тебя….
-Куда? Мариш…
Она пожала плечами, она действительно не знала куда…
-Не стерпелось, не слюбилось, прости…
-Что? Мариш…Это…это..такая глупая шутка? Да?
И опять ей давался шанс, шанс сказать “Да”, и всё встало бы на свои места…
Но она упрямо молчала, а потом сказала непривычно грубо
-НЕТ
Он отшатнулся, так грубо прозвучало это нет, так холодно, будто кто-то чужой, не родная и тёплая Маришка, а чья-то чужая, холодная женщина…кто она?
Где его тёплая, мягкая, уютная Маришка…
-Мариш
-Я ухожу, Олег, — теперь слова давались ей без труда, она почувствовала небывалое облегчение, такое было с ней, когда в семнадцать лет закончила школу и поехала поступать в Москву, одна…
Она поступила, но заболела бабушка и мама уговорила Маришку перевестись в родной город…
А в восемнадцать, Маришку отдали замуж, за надёжного, за того самого, у которого, как у Христа за пазухой
И свадьба была, и лебеди на капоте машины, и платье белое, воздушное, всё было, как у людей.
И бабка, та самая, которая заболела, отплясывала на свадьбе под “Розовые розы оооо” и “Синий туман, что похож на обман”
-Я ухожу, прости, — говорит и чуть улыбается, не может не улыбаться. Знает, плохая гадкая, дрянь, но ей так хорошо, так легко.
-Мариш, я чем-то обидел тебя? Если ты узнала про Ленку, так там ничего особенного, так пофлиртовали… Я же мужик, Мариш…Я не изменял тебе, честно, ты не думай… мы даже не целовались…
А мы целовались, думает Марина и заливается краской.
Целовались, целовались, целовались, мстительно думает Марина, целовались. И ей нравилось это, и она летала.
Это вам не стерпится — слюбится, это другое.
-Мариш, я не понимаю, что не так?
Кажется Олег понял, что она не шутит
-Всё так, милый,- она погладила его по щеке, — всё так…
Скажи, вот если я скажу тебя, а давай завтра рванём в горы или поедем на рыбалку, а давай на выходные пойдём в лес, и будем там целый день искать осенние, маленькие опята?
Если бы он сказал если бы…подхватил бы её Маришку на руки, закружил бы и сказал, что готов с ней хоть куда… И тогда она позвала бы его в Исландию
Зачем?
Смотреть китов…
Тогда ещё можно было бы остановить этот маховик этот невероятный, раскачивающийся маятник…
Но этого не произошло…
-Мариш…ну ты же знаешь…мы поедем на дачу, это не обсуждается…Рыбалка, надо же…придумала тоже
И вообще какой лес, какие опята, ну что ты…Ты меня напугала, я думал ты…
-А что ты там говорил про Ленку? Она наверное мечтает собирать последние помидоры и укрывать капусту, ты пригласи её…А я устала…Я ухожу Олег…
-Мама, — на кухне стояла Полина и смотрела на мать широко открытыми глазами, — мама, в чём дело?
-Вот, — сказал отец — она уходит
-В смысле? Куда уходишь? Ты чего?Па, скажи ей
-Не знаю дочь, — голос у Олега дрожит, -не знаю, наверное мама нашла другого мужчину, — сказал он, и обиженно поджал губы
-Чего? Какого мужчину, ты чего, она..она …она же старая..
-Ах вот как, старая говоришь, ну спасибо, доченька, спасибо.
Марина вдруг, почувствовала какую -то звериную мощь. Это как старый лев в прайде, спорит с молодым, так и сейчас Марина почувствовала свою силу , она встала и с улыбкой смотрела на дочь
Та встала в позу, выдвинула вперёд подбородок
-Старая говоришь? Ну- ну, значит, ты уже взрослая дочь. Вот и посмотрим, как ты будешь справляться…
-Мама, — Васька заплакал и бросился к матери, — мамочка не уходи
-Малыш, я не брошу вас, — она обняла его и посмотрела на дочь, — я никогда не брошу вас, ты что? Просто сейчас, тебе нужно остаться дома, с папой и сестрой.
Я с тобой, я с тобой мой мальчик. Подожди немного, я обязательно заберу тебя, верь мне.
-Ма-ма, ма-маааа, — заревела Полинка и обняла мать с братом, — прости мамочка
-Всё всё, хорошо, детка. Всё хорошо, я с вами.
-Мариш, это…куда ты..на ночь глядя…Давай утром решим…
-Хорошо, да…
Утром, муж с детьми, как ни в чём не бывало, шутили, смеялись, разве только немного наигранно.
И только Вася украдкой посматривал на маму будто боясь, что она пропадёт, исчезнет.
Уходя, Олег хотел поцеловать её в лоб, как всегда, но она отшатнулась…
Она собиралась на работу в приподнятом настроении…Так хорошо на душе у Марины не было…да никогда.
Он ждал её у арки, смазано поцеловал, попросил выслушать
-Опаздываю, — смеётся Маришка
-Ничего, подожди..нам нужно поговорить…Марина…
-Да? — стоит, улыбается, в осеннем утреннем багрянце, красивая, молодая, будто сама осень…
-Марина, понимаешь…Я… Я не могу ..сейчас оставить жену, понимаешь…я поговорил, честно…но она…
-Она наверное заболела, да? Или нет, она беременна.. или …она смертельно больна беременностью, да?Я угадала?
-Марина…
-Прощщщаааай, — крикнула Марина и зашагала в сторону автобусной остановки
-Марина…
-Забудь про меня, прощай, иди к своей вечно беременной больной жене, — она вдруг развернулась и опрометью кинулась к нему, — а знаешь что?
Тебе никогда, никогда не обладать такой женщиной , как я, понял?
Тебе ничего не светит, понял? Ни с кем, а то что мы целовались, ннуууу за это спасибо..
.Не фонтан конечно, но всё же разнообразие, всё пока милый…
И Марина пошла, не торопясь, а так хотелось убежать…
Она ехала в автобусе и плакала, беззвучно, просто плакала
Какая-то малышка, сидела у мамы на руках, она сползла с коленок матери подошла и протянула ей пупсика, маленького голыша, каким в детстве играла Марина
-На, возьми, не плачь. Не надо
Марина подняла голову и посмотрела на маму девочки
-Возьмите, Маришка просто так ни с чем не расстается, вы ей понравились
-Спасибо. Тебя звать Маришка?
-Дя
-Меня тоже
-Ого, -девочка сделал губки буквой О, — ого, Маишкааа?Мама, тётя тозе Маишка…
Марина вечером долго не хотела заходить домой, в итоге решилась.
Она обдумывала свою жизнь, думала, что она будет делать, решила уходить, сил так жить больше не было…И дело ни в том, любит или не любит она Олега, Марина устала быть крупинкой, частичкой той большой семьи.
Она хотела отдельно отдыхать, не делится ни с кем планами, делать то, что ей нравится.
За всё время, за все эти годы, они не были с Олегом вдвоём нигде…
Спросит детей, Вася точно пойдёт с ней, а Полинка? А вот Полинка…
И с Олегом нужно честно поступить, зачем ему такая жена? Пусть вон, с Ленкой…
А она, она будет работать, и хоть по десять рублей, но откладывать на мечту…
Она поедет в Исландию, и увидит китов…
Марина тихонько прошла на кухню.
Не включая свет, поставила чайник
-Мам, там котлетки, мы с Полиной пожарили и картошка
-Спасибо, сынок. А где Полина?
-У неё свидание
-Серьёзно?
-Ага
-Поешь со мной?
-Давай
-Вы чего в темноте? -Зашёл Олег, включил свет, — вы что? В темноте трескаете котлеты? Ну вы даёте
-Па, ты чё так долго?
-Дела были, сын
-Родственники, я дома, — пришла весёлая и счастливая Полинка, — мамуль, как котлетки? Это мы с Васильком сами сделали…
Мамуля, Василёк, да она сто лет так не говорила.
Марина смотрела на свою семью, так жаль…
Она всё разрушила…
Своими руками…
Уже ничего нельзя вернуть, и быть такой, как раньше, жить той жизнью, она уже не могла…
Дети поужинав, разошлись по комнатам, они были веселы и счастливы или делали вид, что ничего не произошло.
Олег нарочито медленно ел, потом они пили чай болтали ни о чём…
Когда сидеть дольше не было уже смысла Марина встала
-Ну…я пойду эээ, помоюсь
-Ага
Надо начать разговор, думает она, надо, надо. Зачем продолжать эту агонию, зачем давать надежду. Она вышла из ванной он также сидел на кухне
-Мариш..
-Да
-Знаешь, я тут подумал…Ну её эту дачу, с их помидорами и капустой…Поедем в лес, за осенними опятами, а ещё…я с коллегой договорился, мы на рыбалку поедем, он с женой всегда ездит, так рассказывает, ммм. в общем они нас приглашают.
Надо с ними подружиться, хорошие ребята, весёлые
Марина помолчала
-И вообще, нам пора уже жить своей семьёй, как ты думаешь?
Мы никогда одни не отдыхали, всегда все вместе, всем шалманом…И знаешь, я тут подумал, надо наверное начинать копить на китов
-На каких китов?
-Ну этих, которые в Исландии
***
-Олег, Олег, смотри…
-Ого, какой же он …огромный
-Ага
-Не замёрзла?
-Неее, давай ещё постоим…
-Давай конечно, мы для этого сюда и прилетели, в твою Исландию
Иногда так легко всё разрушить, ведь правда? Но и встряска тоже иногда бывает необходима.
источник
Всех-всех с постом и молитвой! выкладываю рабочую версию рассказа для критики
— Выходи за меня замуж?
Вера даже не удивилась: ждала, всем сердцем чуяла – неспроста подарок был. Подарки она любила, но всегда принимала их с опаской и сомнением. Если дарят, то и тебе в ответ придется когда-нибудь дарить. А посторонний человек так и вообще без умысла ничего от себя не оторвет. Вот и тут сразу поняла: неспроста такая щедрость. Подарок был роскошным, поистине царским, — расшитый, алого шелка поясок, — и откуда только взял такой? Отказаться от дивного рукоделья было сверх ее сил, потому продолжения ждала с нетерпением – кажется, готова была на любые жертвы ради такого подарка.
И вот свершилось! Захотелось как-то съязвить, огреть едким словом, чтобы оглох от ее горячности, но сдержалась. Иван, конечно, не красавец да красота-то ведь мужику и не нужна, мешает только. Сила и сноровка – вот истинно мужские достоинства: такой и защитник и добытчик, семья за ним как за каменной горой. Иван силен: грудь щитом стальным, богатырская, плечи вразлет, кажется, все небо загородить могут. Нос сломан? так ведь с лица воду не пить. Да и серые горящие глаза, кучерявая русая голова – при нужном настрои и залюбоваться можно. А имя, имя какое! русское родное ласкающее, что еще надо? Ей ли выбирать: по молодости и горячности сколько женихов отвадила, а теперь в старые девки вот-вот запишут, осенью все двадцать пять стукнет. Зовет замуж – так иди.
Появился он у них где-то с месяц. Первый раз вместо дядьки Петро приехал за молоком на ферму с молокозавода. Тогда только словом с ним перемолвились, он бы может и охочь был до большого разговора, да уж больно не понравилось Вере как глаза у парня горели, постно-маслянным отливом – так и гляди руки измараешь, не отмоешь. Потом исчез и появился с неделю назад. Подкараулил ее, когда возвращалась с фермы домой, перегородил тропинку, там, где она меж двух сараев стискивается; стоит улыбается.
— Ты чего? – испугалась Вера.
— Да так просто, — а сам ближе придвинулся и руками цап ее за бока, а улыбка еще шире, гляди лопнет от натуги.
Обомлела от неожиданности, но быстро оправилась, толкнула так, шмякнулся о стену и упал.
— Ох, погляжу, горяча девка!
— А то!
После этого их дорожки не переплетались, и вот тебе объявился вдруг с пояском шелковым.
— Ну что? Пойдешь за меня?
— А не боишься, добрый молодец? – смотрит с ехидцей, лукавым огоньком глаза горят, — Я ведь девка горячая, сам знаешь, и убить могу, если что не так.
— Да уж как-нибудь сладим, сам не лыком шит.
На том и порешили: свадьбу осенью сыграют после всех покосов, уборочных, тогда и поспокойнее будет, посытнее – за весну-лето пообвыкнуться, пооботрутся. Да и родных подготовить надо, все-таки не та семья, чтобы с улицы мужа приводить. Что подумают по деревне-то, если без году неделю знакома, а сразу расписываться? Нет, лучше в невестах походить, и чтобы никаких вольностей-шалостей, времена хоть может и новые да воспитания она старого, временем выверенного.
Ночью Вера не спала, крутилась с боку на бок, ругала себя на чем свет стоит – дала слабину ты, девка, ох как дала; как жить с таким будешь, без любви, без интереса, на голом то расчете. Да и кто он? Кого не спроси – никто даже и не слышал откуда да какие отец с матерью, приехал говорят не пойми то ли с Урала, то ли с юга. А зачем приехал? Что ему не сиделось на месте-то? Чем уральско-южные девки хуже тутошних. Так и лежала гладила под одеялом поясок шелковый. «Эх, купил он тебя, Верка, — думала, — привязал к себе пояском туго, не отвяжешься»
Утром было решилась пойти и назад вернуть и поясок и данное слово, но в сенях поймала ее мать. Зоркое материнское сердце еще с вечера учуяло неладное.
— Ты, Верка, не глупи. Обещалась — иди. Любовь – глупости это, для кино, для книжек, а жизнь она, доченька, как газета сухая и лживая. Лишь бы в дом деньги носил, а детей родишь, так полегче станет.
Так и осталась Вера в невестах: Ивана не бегала, но и особо не ластилась к нему; перед людьми тоже не выпячивалась новым положением, но и не скрывалась – старалась сама привыкнуть к будущему. Жила ведь изо дня в день не своей жизнью, чужой: родителей, брата, колхоза – в клуб идти надо, шла; на ферму – так на ферму. Замуж? Что ж и замуж, не для себя, а потому как надо, — знала только, что не сейчас, но когда-то там в далеком туманном завтра. А тут разом это завтра обрисовалось четко, нахально, нахраписто, и все сломало-переиначило. Приноравливайся по-новому, пристраивайся, да не привыкать, приноровилась – встречи с Иваном заняли место где-то между утренней дойкой, а по воскресеньям между вечерней, и домом. Пешком по выходным приходил ради нее из города, благо всего каких-то семнадцать километров наискосок через лес, и гуляли вдоль берега, сидели на пригорке и больше молчали – он не умел говорить много, а она и не любитель была. Зачем сидели, зачем молчали? Наверное, надо было так, чтобы как у всех, чтобы как у людей.
И все бы так и пришло своим ходом к разудалой обычной свадьбе «как у людей», если бы не отец.
Арестовали его в начале июня, только Вера с утренней дойки воротилась. Отец всегда отличался несдержанностью да горячностью на язык, на кулаки был холоден, а вот языком мог нарубить дров: не смотрел ни на что, замахивался с плеча как думал. Правда больше как-то не по злому, все по мелочи, а тот вдруг ляпнул что-то на людях да не по делу. Ляпнул и забыл, но кто нужно и где нужно не забыли, все ему припомнили: и как в колхоз с неохотой пошел, и как горячился в коллективе не по-разуму.
— Индивидуалистически, мелкобуржуазно мыслите, товарищ Свиридов, — сказал следователь, — времена у нас другие теперь, страна счастливая, думать больше надо о народе, о партии, на товарища Сталина равняться надо!
Вежливо так говорил, по-интеллегентному, затягивался и выпускал сигаретные кольца дыма, а затем энергично тыкал окурок о пепельницу и добровольно предлагал раскаяться, все подписать как положено, по чину, а там Родина не забудет своего сына, перевоспитает, выправит. Да заартачился товарищ Свиридов, стиснул кулаки, побелел:
— Не для того я всю жизнь горбатился, чтобы вы меня перевоспитывали! Вот вам, видели, — и вскинул руки в неприличном жесте, и в следующее мгновение лежал он, здоровый мужик с огромными сбитыми кулачищами на холодном полу и до блеска вычищенные сапоги оттанцевывали по его бокам и кадриль и чечетку.
С отцовым арестом все пошло наперекосяк: люди враз помрачнели, смотрели с опаской, кое-кто и с ненавистью, и со злорадством. Ждали вороны крови, словно радовались не они сами на месте Свиридова, пронесло. Не любили все-таки отца за язык его, не любили. Вопрос только умели ли они вообще любить? Знакомо ли им было это красивое простое слово – Лю-бо-вь.
Вера работала в эти дни споро, пуще прежнего, словно хотела спрятаться в работе, искала чем занять руки, и все выглядывала не идет ли Иван. А он как назло не появлялся – чуял видать как пес неладное и обходил стороной. Вместо него приезжал за молоком опять дядька Петро, а подходить к нему и допрашивать Вера побоялась – подумает будто она, девка, за парнем бегает. А вскоре, как отчаялась уже ждать, Иван и появился.
— Вот что, Верка, ты меня не знаешь и я тебя тоже. Ни я тебя замуж не звал, ни ты мне слово не давала, — и складно так заговорил, прям по книжному, ученому, словно все это время только и делал как репетировал. – Ты пойми, Вера, мне неприятности не нужны. Я с врагами народа дел не имею и иметь не желаю!
Вера все слушала молча, шурудила в печи кочергой неистово, как молотком шахтерским, словно самое нутро печное расковырять хотела.
— Ишь ты, как! не поймали, а уже общипали, — с ненавистью швырнула на пол кочергу, пошла на Иван медведем, — убирайся, с глаз моих долой убирайся, встречу вот этими руками придушу, гадину!
Выскочил Иван с перепугу и бежать – до того глаза бешенные у Веры были, никак ополоумела девка. А она рухнула на лавку и разревелась.
Так и не знамо, как и вышло бы, если не война. Можно ли сказать, что стала она спасением для их семьи? Вера не знала. Но немцы шибко нажали на отступающую советскую армию, и кто-то там где-то сжалился и отца вместо лагеря, вместо клейма отправили на фронт. Впрочем, и брата тоже и почти всех деревенских мужиков. И остались одни бабы и старики с детьми. Вести с фронтов приходили тревожные, но странно — полегчало на сердце, словно Вера чуяла, что и отец и брат теперь в безопасности, как ни глупо это звучало. Там, на войне, судьба человека зависит не от капризной воли следователя, не от пересудов соседей и не от подарков, которым нет сил противиться; там все по честному, там судьбу вершит пуля, осколок, везение, а не твои слова. И потому Вера была спокойна за отца: наедине со смертью лицом к лицу как-нибудь сдюжит, как-нибудь выживет. Да и не могла война быть долгой, сегодня немцы жмут, так завтра наши соберутся силами и обязательно дадут отпор – в это все верили, а потому и она верила.
Иван быстро забылся в заботах – покос выдался тяжелым, изнуряющим, такой же изнуряющей обещала быть жатва. Но как только хлеб налился золотистой спелостью, произошло совсем неожиданное. В тот день они впервые вышли убирать дальнее поле. Солнце уже поднялось над иссиня-черной кромкой леса, тянущегося вдоль переливающейся серебром ленты реки; обильная роса подсохла: день обещал быть необычно жарким, как и вся неделя до него. Несмотря на это работалось споро: бодрое тарахтение трактора, мелодичный звон косы, стрекотание кузнечиков – все сливалось в дивную песню, которая проникала в самое сердце и от него кровотоком отзывалось в кончиках натруженных пальцев. Вся усталость от ранней зоревой дойки ушла, растаяла, и Вера как мифический богатырь словно срослась с полем, так и ходили загорелые руки, сжимались и разжимались мышцы бодрыми пружинами. И от натуги рождался от запястий странный гул, подымался и опадал, зудел, и казалось вот-вот дойдет до самых плеч и напряженно лопнет.
Все в этом гуле было неестественным, чуждым растекающейся вокруг песни, и Вере показалось что это от усталости, от ее неуемной жажды забыться в рабочем угаре, но как только она остановилась передохнуть гул стал еще четче и теперь исходил не от рук, а откуда-то со стороны реки, от моста. Прикрывшись ладонью от солнца, Вера вглядывалась вдаль, пока не смогла различить черную точку натужно подымающуюся в гору по извилистой дороге.
— Никак к нам гости пожаловали, — бабы побросали работу, сгрудились и молчали, словно боялись пропустить нечто важное.
Машина с лету вылетела к полю, лишь слегка сбавив ход, из окна высунулся водитель – помятый лысый мужичонка в кепке набекрень.
— Немец у Плещеевки! Гоните быстрее скот на область, — прибавил газу и, подняв облако пыли, скрылся.
А следом от леса догнала и ударила еще одна волна гула, срывающегося, то тонко-комаринного, то тяжелого шмелино-утробного дребезжания. Одна, вторая, третья нарастающие точки жуками выползали из леса и направлялись к мосту.
— Повоевали бабыньки, — услышала Вера голос сухонькой в синем платочке бабы, и звучал он так жалко и так чуждо, что захотелось от него зарыться поглубже в хрустящую золотую солому и лежать так до скончания века.
Немцы обосновались на селе по будничному тихо, словно это не была русская деревня, и все происходило где-нибудь под Берлином в расово правильном немецком краю. Заняли лучшие дома офицеры, в правлении колхоза обосновался штаб, и деревня зажила особой непонятной жизнью. Фашисты вели себя удивительно мирно, если не принимать в расчет, конечно, добровольно-принудительное поедание птицы и скота. И все ж в воздухе накапливалась, всем телом чувствовалась, напряженность, словно реальность переместилась в зыбучие сны и вот-вот прорвется кровавым фурункулом обратно. На Веру это действовало таинственно, гипнотически, она стала проваливаться в непонятно тревожные думки, вспоминала Ивана, отца, по долгу смотрела, как копошились немцы у своих мотоциклов, или плескались под водой – они до надоедливости любили купаться, облепливали единственный колодец на улице, гремели ведрами, гортанно кричали, фыркали, обливали друг друга, и порой казалось, что вместо них свора диких собак сбежалась в деревню и лает и грызется и катается по траве, то отряхиваясь так что брызги летят в разные стороны, то вновь окунаясь в тихую русскую воду, смешивая, отравляя ее своим потом.
— Вылитые ироды, — плевалась в такие минуты мать, и это толчком ударяло Веру и выводило из раздражительной задумчивости.
Немцы же в свою очередь на Веру вообще не обращали внимания, так будто ее и вовсе не существовало в селе и даже, если кто-то заходил в их двор, то всегда обращались только к матери. Поначалу это было странно и удивительно, но потом она обвыклась, и когда однажды на улице к ней обратился русоволосый офицер от неожиданности едва не бросилась наутек.
— Фройлен, — его голос, казалось, идет сквозь туманную пелену, такую вязкую, она даже не сразу поняла, что ее зовут помыть пол в какой-то избе.
Он привел ее в избу председателя, где жил с другим офицером. Председателя, одинокого старика, они еще с первых дней выгнали жить на сеновале, и с тех пор его почти не было видно. Она мыла полы, подоткнув подол, а немец стоял, оперевшись о стену у окна, и смотрел, как солнце лениво передвигается по ее загорелым ляжкам. С тех пор несколько раз в неделю она приходила и мыла полы, а он вот так стоял и смотрел. Все проходило в полном молчании, и как только пол начинал блестеть первозданной чистотой, офицер говорил «Данке» и порой, видимо в приливе арийской щедрости, дарил ей немного шоколада.
— Фот, фройлен всегда любить сладость, — говорил он на странной смеси русского и немецкого.
Вера принимала шоколад, но как только отходила от дома незаметно роняла его в траву. Это ей казалось необычно смелым поступком, сродни солдатской атаке против оккупантов.
Так продолжалось несколько недель, она уже знала в какие дни приходить и делала это без напоминания, ненавидя себя за эту рабскую покорность. Пришла она и в тот день, который, как и многие до него начался с холодного осеннего утра, промозглого, но солнечного. Вера мыла полы, а офицер вопреки сложившемуся порядку сидел за столом и что-то писал. Она украдкой поглядывала на него и почему-то старалась растянуть помывку как можно дольше. Наконец, он оторвался от бумаг и пристально посмотрел в ее сторону.
— Фви знаете, Вера, — начал он, на удивление чисто, — у фас великий культура. Фви читали русский писатель Достоевский? а Толстой, Лескоф? Удивляет какой великий культура и какой скотский жизнь в ваша страна.
Вера замерла от неожиданности, бросила тряпку на пол, и мокрой рукой оттерла лицо. Она словно впервые увидела этого человека. В нем не было ничего примечательного, пожалуй, он был даже невзрачным – русые волосы, глаза непонятного цвета, легкий шрам над верхней губой и изможденное лицо уставшего офицера, которому давно уже минуло тридцать и которого впереди ждала только война и неопределенность. Удивительно, как раньше она не замечала его инаковость, отличность от других немцев, топтавших ее землю. Словно сейчас здесь был совсем другой офицер, не тот, который позвал ее мыть полы, и не тот, что стоял и смотрел на ее ляжки, и угощал ее шоколадом. Ей ли было знать, что он и правда неправильный немец – правильный немец не мог читать Достоевского, не мог восхищаться культурой диких азиатов-недочеловеков. Что может быть сейчас своими словами он выносит себе приговор, потому как фюрер всему русскому давно уже сказал «нет».
— Фви так смотреть на меня, я что-то не так говорить?
Вера не ответила, лишь бросила тряпку в ведро и вышла. Он ее не остановил. На следующий день она поймала себя на мысли, что постоянно думает о нем; и еще на следующий и еще. В положенный день она не пошла мыть полы, и к вечеру вдруг в окне ей показалось будто мелькнул его силуэт, но оказалось это какой-то молоденький немчик шел с корзинкой в лес. «Удивительно, — подумала тогда Вера, — как он похож на моего брата». Ее вдруг обожгла ужасная мысль: ведь немцы тоже обычные люди, у них две ноги и две руки, и смеются они хоть слишком громко и гортанно, но смеются, и тоже видимо думают о чем-то своем людском – о еде, о сне, о любви, о победе. Неужели они такие как она, как ее отец и ее брат. Но тогда зачем они здесь? Что делают и что хотят?
Утром Вера пошла и вымыла пол в председательской избе. Офицер не сказал ей не слова, почему она не была в положенный срок, он вообще ее кажется не замечал, молчал и постоянно куда-то выходил, хлопал дверью, напуская зябкий колючий сквозняк. А потом, когда она уже собралась уходить, подошел и протянул небольшую потертую книжечку, умещавшуюся в ладони.
— Фот, это фвам, подарок, Достоевский в немецком, — и улыбнулся.
Тогда Вере показалось будто в окно ударил сноп света и заиграл его улыбкой. Она оттерла руку о платье и неуверенно взяла книгу, а он уже снова умчался по своим невиданным делам.
Вечером немцы покинули деревню, вместо них, конечно, вскоре пришли совсем иные, и начался непонятный хоровод оккупационной жизни – голодный, вшивый, грязный, с изнурительно выматывающим копанием окопов и расчисткой снега. Отупляющая жизнь, настолько однообразная, что нет ей конца и края. И когда отчаяние предательски хватало за горло, Вера вдруг вспоминала о той книжке с ладошку, которую непонятно почему берегла и укрывала от всяческих невзгод. Она ныряла рукой за пазуху, нащупывала шероховатую поверхность обложки и вспоминала это смешное слово «фройлен», которое она снова услышит только в далеком-далеком семидесятом, когда будет отдыхать в санатории, в Крыму. Вера пойдет гулять по городу, и ветер донесет до нее это щемящие смешение немецких звуков, и на мгновение ей покажется что она снова моет пол и снова он сидит за столом, а потом вдруг говорит про Достоевского и Лескова.
Но это были редкие минуты отдохновения от отупляющего однообразия, настолько отупляющего, что она даже не испытала радости, когда в один из блеклых дней тяжелый силуэт с красными звездами промчался над их деревней, проскользнул над самими головами, махнул крыльями и скрылся за лесом. А вслед за ним, не успело солнце склониться к закату, земля ухнула, задрожала, заходила ходуном, небо вспорол тянущийся свист – свист смерти и наступающей свободы.
Отец вернулся с фронта живым и даже непокалеченным, вслед за ним пришел брат. Война осталось вчерашним сном, но сном незавершенным, недосказанным. Вера непонятно чего ждала, сжималась внутри при каждом скрипе калитки, каждом хлопке двери. В начале августа гибкая тень пробежала по окнам, и в радостном замирании Вера выскочила во двор. У сарая спиной к ней в уже догорающем закате, бьющем в глаза, прорисовывался мужской силуэт. Она силилась рассмотреть кто это, что ему надо, и молчала – ждала, и он ждал. А потом шагнул на встречу, и Вера увидела Ивана в потертой, но чистой гимнастерке, с болтающемся, подоткнутым левым рукавом – рука заканчивалась чуть ниже локтя.
— Вот и я, Вера, — сказал он, — давай начнем все сначала.
Осенью они расписались, и Вера была хорошей женой, а потом и хорошей матерью. Они никогда не говорили о прошлом, и не вспоминали его. Только изредка, в самые тяжелые минуты, Вера позволяла себе достать из затаенного уголка пожелтевшую постаревшую книжку, гладила пальцем бурую обложку и вновь прятала на долгие-долгие дни.
Текст книги «Ее страшная сказка или стерпится слюбится (СИ)»
Автор книги: Алина Гемиберу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Гемиберу Алина
Ее страшная сказка или стерпится слюбится.
ПРОЛОГ
Говорят, когда – то везде царила Пустота, не было ни чего, что можно было бы назвать хоть чем-то. Когда это было? Сложно сказать ведь в пустоте не было даже времени. Ее обитателями были безымянные сущности лишенные формы и обладающие лишь безграничным сознанием. И вот однажды один из безымянных пришел к выводу, что смысл пустоты в том, чтобы ее заполнить. Так среди безымянных появился первый обладающий именем и имя ему было – ТВОРЕЦ.
Превращая ничто в нечто, он принялся творить мириады миров. Многие из его собратьев увидев результат, тоже стали избирать себе имена находя вместе с ними свой неповторимый путь. Но таковыми были не все, некоторые из обитателей пустоты пришли в ужас от действий Творца и посчитали – кощунством превращение совершенного ничего в Мир. Они поставили своей целью уничтожить творение вернув Пустоте ее первозданный вид. Так началась бесконечная война между Жизнью и Смертью, Пустотой и Миром. Больше всего в этой войне страдали пограничные миры, одним из которых был Нимуэ – мир в котором родилась Я.
ГЛАВА 1
‘Когда дела обстоят – черней некуда,
я просто говорю себе: ‘Выше нос, могло быть и хуже’.
И, само собой, дела становятся еще хуже’.
Сегодняшний день не задался с самого утра. Мой завтрак выглядел просто ужасно, нечто буро-серого цвета со странными вкраплениями явно твердой белой крошки. Поковырявшись ложкой в мало аппетитном месиве, я отчетливо поняла, если спрошу у Урха из чего это, с позволения сказать, блюдо состоит, то есть его точно не смогу. Впрочем, другого мне явно не светило так что крепко зажмурившись я отправила первую ложку в рот. На вкус месиво оказалось еще противнее чем на вид. С грехом пополам заставив себя съесть еще несколько ложек решительно отодвинула от себя тарелку.
– Почему не ешь, – глядя на меня с подозрением спросил Урх, – не вкусно?
– Господи Уршик, что это вообще? – глубоко дыша и отчаянно борясь с рвотными позывами спросила я.
– Вареные яйца – ответил овражный орк и засиял как начищенный пятак.
– Яйца? – не поверила я, но заметив, как начала меркнуть его улыбка поспешила уверить его что все было просто, очень вкусно.
Наверное, вам покажется странным, что кто – то может жить под одной крышей с овражным орком. Но у меня знаете ли выбор не богат, либо он, либо одиночество. А его за свои 22 года жизни я уже нахлебалась. Причина моему одиночеству то что меня все боятся. Нет не так меня все БОЯТСЯ. И дело тут не в том, что я темный маг с силой вне категорий с лихвой, хватившей бы на целый ковен, тут на одну меня светлых навалом чтобы приструнить. И не в том, что я Некромант, кстати весьма посредственный, и этого добра у нас много. Причина в сути моего дара, стоит мне разозлится или впасть в депрессию и лишь на секунду перестать себя контролировать все в радиусе полутора лиг начинает превращается в ничто.
Последнее воспоминание о моей семье – это трясущиеся руки матери, которыми она безуспешно пыталась меня обнять на прощание дабы не выглядеть бездушной стервой перед явившимися по мою душу магами из школы. Про мою учебу в академии тоже романов не напишешь. Соседей у меня не было даже по корпусу не то что по комнате. Поселили меня в отдельном заброшенном флигеле в конце парка во избежание, так сказать. Так же у меня не было и одногруппников обучалась я отдельно от остальных студиозов и по большей части не столько магии, сколько медитации и самоконтролю. Даже пережить первую влюбленность я и то не смогла поскольку при виде меня даже ректор превращался в вечно заикающиеся и трясущееся желе. Единственным утешением в моей унылой школьной жизни была Мирида с факультета проклятий, по каким-то причинам она считала мое вынужденное одиночество привилегией и страшно завидовала. Выступать открыто она не решалась из-за боязни магистров, зато уж в тихую перепробовала на мне все проклятья да которых только смогла дотянутся. Правда к ее величайшему сожалению умом Мирида не блистала, особыми академическими успехами тоже, так что за все время нашего противостояния только и смогла, что на проклясть мне татушку на плече, кстати довольно симпатичную.
Почему же меня не прибили в тихую, при таком раскладе, спросите Вы? О этим я обязана исключительно хозяину леса, что мрачно возвышался за стенами нашего форпоста и которого прозвали Кровавым королем. Когда-то Играсил был одним из прекраснейших эльфийских лесов, пока его властителю одному из величайших светлых магов, главе светлого ковена, вечно молодому, обожаемому своим и не только народом не приспичило перерезать половину подданных, дабы призвать в наш мир одного из самых мерзких демонов Пустоты. Чего ему для счастья не хватало и чего ему безымянный вообще мог предложить не знает никто, но зато все знают, что плата Демону всегда одна, тотальное истребление, чего надо сказать Кровавому королю весьма неплохо удается. Поэтому по задумке моих учителей я должна была заняться отловом и упокоением этого доморощенного поклонника демонологии. К их величайшему сожалению великого воителя из меня не вышло. Примерно к 10 годам на меня махнул рукой учитель фехтования с прискорбием сообщив: – единственное что я могу сделать с мечом это по отрубать себе ноги. В Некромантии я тоже сильных успехов не добилась с грехом по полам могу поднять за валящегося зомби, но выходят они у меня какие-то безопасные и жутко медлительные так что бойцы из них курам на смех. Единственное что меня выручает это мой пресловутый талант, которым я и развоплощаю местную нежить, клепаемую хозяином Играсила в огромном количестве в основном из гарнизонов местных форпостов.
С Урхом я познакомилась 2 года назад в первый же свой патруль заприметив несколько гулей радостно пытающихся его разорвать. Правда в процессе спасения я едва сама не прикончила бедолагу, но всеобщий страх передо мной и общая установка не злить ни при каких обстоятельствах сыграла ему на руку, и местный лекарь согласился поставить его на ноги хотя при других обстоятельствах никогда не стал бы тратить время на подобное ему существо. С тех пор Урх обитает со мной в моей хибарке на отшибе. Единственный соглашающейся иметь со мной дело. Правда, как я подозреваю причиной тому скорее его непроходимая тупость нежели благодарность, но в моем случае выбирать не приходится.
Неожиданно по форпосту разнесся протяжный глухой звук гарнизонного рога, возвративший меня к реальности и возвещающий, о том, что я безнадежно опоздала и в довершение к мерзкому завтраку получу скорее всего в патрулирование район болот. Вскочив со стула и кивнув на прощание орку, я понеслась к главным воротам. Разумеется, я могла бы перескочить сразу на место через портал, вот только направить его в нужное место в непосредственной близости к лесу было для меня практически невозможно. Так что болота мне все-таки достались.
Вечером возвращаясь домой мокрая, усталая, местами погрызенная, местами вываленная в грязи я искренне верила, что хуже уже быть просто не может, а нет, дома еще ждет ужин, заботливо приготовленный Урхом.
– Дани, – раздался мне в спину голос заставивший меня изумленно обернутся. Ко мне подошел караульный, чьего имени я не знала.
– Тут того этого муж к тебе приехал. Я его в таверну отправил, ну вдруг ему не понравится, что ты с орком живешь. – затем немного погрустнев добавил. – Только ему там, наверное, все равно расскажут.
– Кто прости? – решилась уточнить я, не поверив своим ушам. В моей жизни было слишком мало людей и нелюдей, чьи имена я знала, какой уж тут муж.
– Муж. – Уверенно повторил караульный.
– А с чего ты взял, что он муж? – от изумления я даже забыла, что вообще-то мне запрещено говорить с кем-то из гарнизона дабы не деморализовать.
– Так он сам сказал. Что приехал к своей жене, которую зовут Иллидан, тут только тебя так зовут. – продолжил он, заметно смутившись, видимо вспомнил, что полное мое имя им вроде как знать не полагалось. – Ты бы поторопилась, пока местные сплетницы ему чего лишнего про тебя не наговорили.
Окончательно растерявшись я медленно побрела к таверне, с грустью подумав, что скорее всего он просто ошибся форпостом. При моем появлении всяческое веселье в данном заведении прекратилось. Тяжело вздохнув я обвела взглядом общий зал. Затем подошла к молоденькой подавальщице, которая по малости лет не так сильно меня боялась и спросила не спрашивал ли меня кто ни будь. Та радостно закивала и указала на столик находившийся на небольшом возвышении в самом углу зала. Кивнув Трикси, я начала медленно двигаться к столику одновременно рассматривая сидевших за ним. Им оказались молодой человеческий парень не многим старше меня и лесной эльф.
– Доброй ночи господа, – поздоровалась я, подходя к их столику. – Боюсь я единственная Иллидан на этом форпосте, так что скорее всего вы просто ошиблись.
Оба мужчины повернулись ко мне одновременно, причем человек начал критически меня осматривать, а эльф неожиданно и очень искренне мне улыбнулся. Затем поднялся и отодвинул мне стул. От подобного обращения я окончательно выпала в осадок, а в голове стала усиленно перебирать всю встреченную мною сегодня нежить на предмет галлюциногенного яду. Однако на стул все же присела.
– Доброй ночи, – наконец нарушил тишину человек. – Меня зовут Арен, а это мой друг Никоууутр…
– Можно просто Нико, – перебил его эльф. – Доброй ночи, леди Иллидан.
– Дани! – машинально поправила я. – не люблю полного имени.
– Как вам угодно. – продолжил Арен. – Дело в том, что мы с Нико не совсем представляем кого мы собственно ищем. После этих слов моя челюсть откровенно отпала, а размеру моих глаз позавидовал бы и Нико. Пересчет нежити начался по новой, но в обратном порядке, как назло ни одной хоть сколько-то магической твари мне сегодня не попадалось. И я начала подозревать причину в утреннем ‘Кулинарном шедевре’ Урха.
– Не могли бы вы… – Нет не так, не имеется ли у Вас татуировки на плече с похожим рисунком? – протянул он мне рисунок в точности отображавший поделку Мириды.
Утвердительно кивнув, я вопросительно взглянула в сторону Арена, все еще не понимая к чему тот клонит. Из дальнейшего его рассказа следовало что с татушкой попала я крепко. Каким-то невероятным образом к этой придурковатой Мириде попал весьма могущественный артефакт, с помощью которого можно было провести ритуал на связывания: – Ашер атан. Или единение душ если по-простому. Вообще – то ритуал очень сложный и не всегда удается даже Магистрам, но дурочкам везет, и она с первого раза на мертво привязала меня к этому парню. Слушая рассказ, я неожиданно поймала себя на мысли, что довольно быстро зверею, хотя скорее не столько почувствовала, сколько увидела, как от посуды, стоящей на столе начали подниматься черные хлопья материи медленно растворяясь в воздухе. Резко вскочив со стула и открыв портал, шагнула в Пустоту запоздало поняв, что умудрилась открыть его практически в самый центр проклятого леса.
С моим сегодняшним везением не упасть в болото я просто не могла, впрочем, в этом была и положительная сторона жидкая холодная грязь мигом остудила мой пыл. С грехом пополам выбравшись из вязкой трясины осмотрелась на предмет своего местонахождения и начала пересчет встреченной нежити по третьему кругу. Примерно в 10 шагах от меня стоял и все так же лучезарно улыбался эльф из таверны. Слегка сместила зрение, чтобы увидеть ауру. Эльф ожидаемо заискрился, и так: – топи почти в центре проклятого леса, передо мной светлый маг явно чувствующий себя здесь как дома. Мда…
– Арен это не он, Арен это ты! Аренутривель, владыка Играсила – прошептала я осипшим голосом и отключилась.
ГЛАВА 2
. – Мне это сказал кактус!
Не может быть, у кактусов нет рта
Вот – вот и я ей это твержу последние 2 сотни лет.
поддакнул кактус, стоящий на подоконнике.
Верба юная ведьма.
В себя приходила с трудом все тело ломило, голова раскалывалась, а горло саднило. Веки были страшно тяжёлыми и открываться отказывались.
– Проснулась на конец? – раздался совсем рядом певучий голос. – Давай ка выпьем вот это тебе сразу станет легче.
Так Урху голос принадлежать никак не может, кто тогда? И тут лавиной нахлынули воспоминания о вчерашнем вечере. Резко подскочив на кровати и узрела Нико. Нет! Арена восседавшего на ее краю. А он все с той же лучезарной улыбкой протягивает мне бокал с какой-то жидкостью. Демонстративно обхватываю себя руками за плечи и отрицательно качаю головой, отчего ее пронзает острая боль. Улыбка на его лице потихоньку начинает угасать, ненавижу, когда так происходит. Мне так редко улыбаются в жизни, что для меня терять улыбку даже Урха верх расточительства, а уж за эту я бы и стакан яда выпила в легкую! Вырываю стакан из рук и пока еще есть решимость начинаю быстро пить. И тут же зажмуриваюсь от удовольствия, жидкость оказалась божественной на вкус, с пряным ароматом трав, но главное это то что она исцеляла. Я с сожалением посмотрела на пустой бокал и протянула его эльфу. Такс надо выбираться, подумала я, прикидывая хватит ли сил на направленный портал. Но тут моего носа достиг божественный запах выпечки и желудок недвусмысленно заявил, что я могу валить хоть в Пустоту, а лично он остается здесь. Тут же как будто угадав мои мысли раздался насмешливый голос: – Позавтракаешь? Я тут кое-что принес не знал, что конкретно ты любишь.
Мда интересно откуда столько заботы у парня, перебившего половину своих подданных. Ну да ладно главное поесть наконец э, а где собственно моя одежда. Ну кто меня раздевал и ежу понятно, правда особых эмоций это не вызывает, ибо на Урховой диете на меня позарилась бы разве что древняя мумия. Вопросительно смотрю на Арена демонстративно теребя угол одеяла. Тот задумчиво кивнул и исчез прямо там, где сидел даже без портала, не слабо я не знаю никого кто бы так мог. Не утерпев и потуже замотавшись в одеяло, я подскочила к столику и начала уплетать все что попадалось под руку, в какой-то момент я даже подумала, а стоит ли убегать? Но нет нельзя быть такой продажной, да и кормит он меня не зря, небось демона своего дожидается, чтобы тот меня схарчил и костями не подавился. Дверь распахнулась как раз в тот момент, когда я отправила в рот последнюю булочку, вошел Арен неся в руках ворох каких-то разноцветных тряпок. Окинув столик одобрительным взглядом, положил одежду на кровать.
– Одевайся я буду ждать тебя в соседней комнате. – сказал он и вышел за дверь.
Долго же тебе придется ждать ехидно подумала я, схватив первую попавшуюся тряпку и быстро натянув ее прямо на голое тело. Это была видимо туника, но с учетом разницы в росте между мной и представительницами остроухого племени вид был вполне приличный. Резко шагнув в сторону призвала портал и… ничего не произошло. Я попробовала еще раз с тем же результатом, впервые на моей памяти Пустота наотрез отказывалась отзываться. Вот тут-то меня и охватила самая настоящая паника, такого не может быть, просто не может быть. Ну ладно направленный портал, магию заблокировать можно, но как он умудрился блокировать мой дар? Тут меня ждала еще одна неожиданность несмотря на то что мое текущие состояние было куда хуже вчерашнего вокруг ничего не происходило. Наконец пришлось признать мой дар тут не работает.
– Пустоте тут не место, и она видимо это знает. – Раздался довольный голос эльфа за спиной. – Не думал я, что вы предпочтете общаться в спальне особенно с учетом нравов вашего общества.
– Поздновато думать о морали с учетом того, кто меня укладывал в постель и потом ты вроде бы убеждал вчера, что мы женаты?
Вместе с воспоминанием о вчерашнем разговоре всплыло и другое караульный у ворот, как и Трикси говорили о человеке и в единственном числе, сильно удивленная и расстроенная я не обратила на это внимание, но сейчас память услужливо подкинула мне этот факт.
– Вчера ты был под мороком. Но как? В Форте понатыкано столько развеивающих чары заклятий и артефактов, что тот единственный раз, когда я пыталась сотворить нечто подобное моих сил хватило едва ли на полчаса?
После этих слов эльф внимательно на меня посмотрел и произнес со вздохом, – Сила не всегда выход, есть ситуации, в которых предпочтительнее мастерство.
Неожиданно на меня накатила апатия, мы тратим кучу сил таскаемся на все эти патрули каждый день рискуем умереть если ни что похуже, а он ходит к нам как к себе домой не особо то и напрягаясь. Его улыбка больше не вызывала восхищения и радости скорее страх и осознание собственного бессилия. Я без сил опустилась на пол, что теперь делать как дать знать своим что наша защита на него не работает? Из черных мыслей меня вырвала его рука, опустившаяся мне на плечо.
– Не стоит так переживать. Я не собираюсь причинять вреда твоим соседям и друзьям. Все чего я хочу это обсудить сложившуюся между нами ситуацию.
– А какая между нами ситуация? – упавшим голосом проговорила я. – Ты отдашь меня своему демону. Непонятно только зачем ты так изощрялся послал бы парочку умертвий покруче и все дела.
Арен тяжело вздохнул и достал прямо из воздуха огромную старинную книгу раскрыл ее и подсунул мне под нос.
– Вот описание Ашер атан, можешь прочесть и убедится сама что я тебя не обманываю.
– Я не умею по-эльфийски читать! – буркнула себе под нос даже не глядя на фолиант.
– Вот уж во истину сила есть ума не надо, что же ты делала 16 лет в академии? – ехидно уточнил Арен.
– Медитировала и медитировала. И что же еще? А вспомнила снова медитировала. – пробормотала я с ужасом понимая, что голос начинает предательски дрожать от застарелой обиды. – Между прочим меня даже бытовой магии не учили и истории, так некромантии немного им же надо было чтобы я не магистром стала, а не прибила кого ненароком, в особенности их самих.
– Даааа, я конечно знал, что Корнелиус дурак, но что до такой степени это, пожалуй, новость. В любом случае книга на всеобщем его то ты надеюсь знаешь?
Резко поднявшись взяла книгу из рук эльфа, одарив его при этом уничижительным взглядом. Начав читать, я не заметила, как увлеклась. Согласно книги выходило, что в определенный момент для эльфов и не просто абы каких, а для эльдаров или проще говоря перворожденных, изготавливался артефакт, замкнутый на их душу и именно благодаря ему можно было провести этот сложный ритуал создания связи. Как правило это была чаша реже кубок. Так вот суть ритуала в том, что тот, кто претендует на эту связь должен убедить артефакт в искренности своих намерений и страстном желании, достаточным на всю оставшуюся вечность, поскольку обратить ритуал не могли даже боги. Против воли в памяти всплыл тот вечер, когда Мирида неожиданно позвала меня на вечеринку, а также странного вида кубок выпив из которого я должна была доказать, что действительно хочу туда попасть. А я хотела, о как же я этого хотела видать моего хотения на целую вечность набралось, только вот помимо разных хотелок необходимо было еще и его согласие, так что не стыковочка выходит Ваше кровавое величество.
Я закрыла книгу с громким хлопком и уставилась перед собой.
– И что ты пытался доказать этой книгой? Помимо того, чтобы захотеть попить из какой-то там чашки надо еще и твое согласие, а тебя там даже не было!
– А мне и не надо было там быть, Дани – это же не ритуал в деревенском храме, это древнейшая эльфийская магия мой кубок передал мне твое желание, и я согласился.
– Ччто ты сделал? – я резко повернулась в сторону эльфа и уставилась на него во все глаза.
– Брось Дани ты так сильно этого хотела, я не нашел в себе силы отказать.
Боже да он же надомной издевается, ну не мог же он или мог… Вообще-то из-за всей его напускной вежливости и приветливости я как-то подзабыла что передо мной ненормальный перебивший бездну народа и который увлекается разведением весьма разнообразной нежити. От такого всего можно ожидать. Отступившая было паника, вернулась с новой силой, и я благополучно провалилась в блаженную Пустоту.
ГЛАВА 3
– Анька, где тут гвоздь лежал куда дела?
Да выкинула я его, он был ржавый
и погнутый в трех местах, да еще и тупой как валенок.
– Вот же дура беги ищи теперь, я его для крючка в туалете берег
Случай из жизни.
Начальник форпоста ‘Роза ветров’ первой линии обороны стражей Играсила мерил шагами свой кабинет в ожидании хоть каких ни будь известий. Вчера в форте произошел вопиющий случай, во-первых, караульные пустили на территорию не известного человека, не уточнив кто он, не сказав ему и просто отправив того в таверну даже без сопровождения. Во-вторых, вместе с этим самым человеком прямо из таверны, перед тем едва ее не уничтожив, шагнула в портал его сильнейший маг. Положа руку на сердце особо расстраивается из-за ее исчезновения он бы не стал, но совесть неумолимо напоминала, что она была единственной кто по ночам добровольно шастал в проклятый лес за непутевыми стражами, не вернувшимися вовремя с патруля. Так что долг чести требовал от него сделать все возможное. Не говоря уже о том, что вот уже несколько часов к ряду под окнами его кабинета дурным голосом выл ее орк и ни какие угрозы, ни какие уговоры не могли его заткнуть. Известие о ее исчезновении застигло его вчера у самых ворот и ему пришлось тащится к ней домой дабы удостоверится, что она действительно пропала, а не сбежала порталом домой дабы ускорить процесс воссоединения семьи, так сказать. Первая ‘радостная новость’ поджидала его во дворе в виде огромного медвежьего капкана избежать которого он смог лишь благодаря своей истинно оборотнической реакции, на капкане большими кривыми буквами было нацарапано ‘НА УПЫРЯ’. Добравшись наконец до двери чудом умудрившись не попасть еще в несколько таких же на пути, рывком открыл дверь и … его тут же окатило ведром помоев и пришибло огромным бревном, после чего отлетев назад он таки попал в один из капканов причем самым унизительным местом. Но мало того следом за бревном из дома выскочил орк и с криком: – Сдохни проклятая упырина, принялся лупить его огрызком полена по голове. Отшвырнув орка назад в дом и избавившись от капкана, Оран немедленно потребовал ответа, что собственно тут происходит. Гордо расправив плечи, орк доложил, что пока хозяйка исполняет его, Орана жутко важные приказания он охраняет дом от наглых упырей, которые все лезут и лезут и всю картошку ему на заднем дворе потоптали. Присев на стул, благо регенерация уже успела избавить от последствий неудачного приземления, оборотень стал подбирать слова. Вот как сказать орку, что никаких приказов он не отдавал, а хозяйка его просто куда-то пропала? Пока обдумывал сложившуюся ситуацию он машинально отхлебнул из чашки, заботливо подсунутой ему Урхом и тут же воззрился на ее содержимое. Внутри щербатой деревянной кружки плескалось нечто буро-серого цвета со странными вкраплениями явно твердой белой крошки к его ужасу точно такое же месиво только в более твердой консистенции лежало и на тарелке стоявшей с другого края стола.
– Господи, да что это вообще?
– Это? Салимский отвар из трав его хозяйка очень любит! – ответил орк и заулыбался.
– А то вон в тарелке?
– То? А вареные яйца! – гордость в голосе прямо-таки удвоилась.
Примерно в тот момент Орана и посетила четкая мысль, что Дани сбежала с тем парнем абсолютно добровольно, по крайней мере он бы на ее месте так и поступил, о чем он и сообщил все еще лыбящемуся орку. Вот с той поры этот Урк или Урп или как его там ходит за ним и голосит. Из воспоминаний о прошедшей ночи его вырвал робкий стук в дверь едва различимый среди раздающихся за окном воплей.
– Войдете.
Дверь распахнулась, пропуская в комнату Трикси молоденькую работницу таверны, общавшуюся с Дани непосредственно перед исчезновением.
– Здрасте. Мне Сэлем сказал, чтоб пришла. – и немного помолчав добавила. – Ну я вот и пришла.
– Да, здравствуй присаживайся пожалуйста. – сказал Оран и указал на стул стоящий с другой стороны его стола.
– А вы пошто так орчика то мучаете ведь орет так мочи нет терпеть. Дюже жалко. Не уж то это он Данку сгубил? – выдала девица, едва расположившись на стуле.
– Да никто его не мучает, это он так наш моральный дух поднимает, чтобы быстрее искали. – проскрипел оборотень сквозь сжатые зубы. – А теперь будь – те любезны рассказать о вчерашнем происшествии.
Девушка, задумчиво глядя в окно, из чего Оран стал подозревать, что в скорости к орочьим воплям добавятся еще и ее, начала свой рассказ.
– Вечером еще до заката в таверну пришел значится молодой человек. Из себя тёмненький такой, глаза голубые, меня повыше будет на пол руки представился Ареном, и говорит, что он мол к своей жене приехал, а зовут ее Иллидан и караульный на воротах отправил его сюда, ее дожидаться. Он как сказал я так сразу же на Данку и подумала других то так никого не зовут. Ну я честь по чести ради подружкиного мужика расстаралась, усадила за столик, принесла лучшего сока из викарики не того что в таверне, а что сама делала.
– А скажи-ка мне Трикси, с каких это пор, ты вдруг в Данины подруги заделалась? – перебил ее Оран глядя на девушку с подозрением. – Что-то я не помню, чтобы видел вас хоть раз вместе.
– Так как с каких? С тех самых, когда она Сэлима моего из упыриных лап выцарапала! – возмутилась девушка. – Не уж то не помните?
Да этот случай Оран помнил хорошо, так хорошо будто это было вчера несмотря на то что прошло уже больше полутора лет. Помнил, как сквозь казавшимися неприступными стены проплыла призрачная фигура нивлита, как величественно он подплыл к Сэлу как начал поглощать саму его суть. Из ступора их тогда вывел крик Дани, что ж вы стоите сволочи. И вот она уже подлетает к твари и не смотря на то что сквозь тьму, медленно заволакивающую ее глаза в процессе некро – трансформации, еще проглядывают белки, вгоняет руку в его грудь по самый локоть, рискуя пропасть, утонуть в нем. И ведь смогла, достала, очухался Сэлем. Она потом еще всю ночь с ним в камере просидела, отпаивая его отварами что ее орк наготовил. Неожиданно вспомнив вкус вчерашнего пойла, оборотень не без удовольствия представил, как корёжило тварь от орочьего кулинарного искусства. Видать сам от такого разносола развоплотился потому как больше нивлита они даже из далека не видели.
– Ну а по прошлой весне, когда Вакулка братец мой ни путевый ушел за викарикой и сгинул. – продолжила свой рассказ Трикси. – Я к ней бегом, так мол и так выручай. Сожрут его в лесу то. Ну она то его домой и вывела.
– Так стоп, а с чего это ты к ней побежала, а не в цитадель? – возмутился Оран.
– А чего к вам бежать? От вас помощи то не дождешься, вон Дани маг каких поискать, да и орк ее вопит старается! Это самое мотивирует, и то не чешитесь, куда уж вам до ребятёнка то деревенского.
– Вы продолжайте рассказ, не отвлекайтесь – проскрипел оборотень, пойдя красными пятнами от несправедливого обвинения.
– Потом Данка пришла, уставшая сильно, сразу видно, с болот. А вам то че вон мужики здоровущие, что вы, что некромансер ваш, а по болотам да буреломам ее без конца гоняете, одно слово совести не на грош.
– Уважаемая, мы некого специально не гоняем. – сорвался капитан. – Распределение патрулей идет по единым правилам для всех.
– Ага для всех как же, сами то небось с колдуном этим в хоромах посередь форта обитаете, а ее в лачугу на отшибе засунули оттуда пока добежишь еще че похуже болот достанется. Совести у вас нету, чтоб вас Бездна пожрала.
Оран обиженно засопел, но промолчал, да и что тут скажешь хибарка и правда находилась от главных ворот на максимальном удалении.
– Подходит ко мне значится и спрашивает, меня никто не искал? Вот до чего довели вы ее козлы, ведь страшно сказать, даже мужа родного не признала, до того вы ее загоняли. Ну я ей и указала на столик где значит Арен ейный сидит. А она и говорит: – Я пойду с ними поговорю тогда, ну и пошла к столику.
– Стоп. Что значит с ними, вы же сказали, что Арен был один?
– Вот и я про че вам толкую загоняли вы ее совсем сволочи ужо в глазах двоится!
– Ладно допустим продолжайте. – махнул рукой Оран и крепко задумался.
– Да че там продолжать. Ну подошла, он ей что-то говорить начал. Потом она подскочила как ужаленная, таверна вся аж затряслась, а потом она пропала, ни ее ни мужика ейного.
– А портал вы видели портал какой он был?
– Дык не видела я ничего говорю же просто были и раз нету.
– Это все? – уточнил на всякий случай Оран.
– Вы искать то ее будете? А то если нет, так и скажите я мужиков с деревни позову, они ей дюже за деток благодарны.
– Да что ты себе позволяешь! -заорал оборотень. – А ну вон отсюда, и чтобы в лес не ногой найдем мы твою подругу!
Подскочив Трикси почти мгновенно покинула комнату даже забыв закрыть за собой дверь, а спустя несколько минут к мерзким воплям овражного орка добавились, как и опасался Оран, еще и ее причитания.
Спустя некоторое время в комнату вошел второй маг Розы ветров, Релит Файт.
– Ну что есть что ни будь, а Рел? – спросил оборотень с надеждой глядя на вошедшего.
– Нету ничего, как сквозь землю канула, я ловчую сеть от Аркхайма до самого центра леса раскинул и ничего. – с грустью ответил маг. – Она конечно могла и к черту на рога убежать силищи то, что в демоне. Но тогда хоть бы отголосок от маяка был.
– Может маскируется? Ты же прячешься как-то, Корнелиус вечно мне жалуется, что ты от него закрываешься. А она, вот сам говоришь, как демон.
– Чтобы маскироваться от ловчей сети не сила нужна, а мастерство, только вот она в этом смысле как первогодка, ты в курсе, что ее орк вокруг дома капканы на нежить ставит?
– Теперь в курсе. – сухо сказал Оран незаметно поглаживая пострадавшую вчера часть тела. – А мог до нее этот из леса добраться?
– Мог конечно, если человек ее для него выманил. Только вот где ж он человека то в лесу своем найдет? – произнес после некоторых раздумий некромант.
– Видишь ли… – Начал было оборотень, но тут его прервали особо забористые причитания Трикси рассказывающий всем и каждому, что они с Релом за душегубы и как они буквально святую Дани со свету сжили понятное дело сугубо из – за личной подлости и зависти к верности и кулинарным талантам Урха.
– Приглуши, а? – попросил Оран скривившись.
Маг слегка щелкнул пальцами и в комнате наконец наступила блаженная тишина. Оборотень аж зажмурился от удовольствия.
Я удивляюсь, как некоторым людям удается вступить в брак (то есть совершить что-то новое, чему нигде не учат) и как-то умудриться в этом браке жить. Не просто долго, но и счастливо.
Это ж сколько нужно иметь опыта, чтобы распознавать все грабли, даже сильно замаскированные, и обходить их.
Это ж сколько нужно мудрости, чтобы прощать себе те грабли, на которые ты наступаешь раз за разом, несмотря на весь опыт!
Сколько нужно иметь великодушия, чтобы принимать человека как есть, со всеми недостатками и не пытаться вымести их из него поганой метлой!
А если учесть, что многие вступают в брак в молодом возрасте, то я вообще ничего не понимаю. Откуда они все такие умные?
Или первый брак — это пробный брак? Из которого нужно рано или поздно выйти, вовремя сохранившись?
Ведь если ты выходишь замуж/женишься, не зная ничего про то, как это все работает, если ты предполагаешь, что брак — это когда один дает денег, а вторая варит борщи и все, то рано или поздно ты наломаешь столько дров, что сохраниться и начать с прежнего уровня уже будет невозможно. Ну или в какой-то момент от брака останется просто оболочка, без какого-то внутреннего наполнения.
Мы оба делали много ошибок в предыдущих браках, но именно понимание этих ошибок как раз и делает нашу нынешнюю семейную жизнь несколько лучше.
Ошибка № 1: «Стерпится-слюбится»
Самое главное, я поняла: замуж надо выходить тогда, когда уже невмоготу. Когда ты понимаешь, что ты настолько не можешь жить без этого мужчины, что хрен с ним с замужем, я готова и на это, лишь бы с ним рядом быть — вот тогда и только тогда стоит это делать. Если же ты думаешь, что он в принципе неплох, да и возраст уже поджимает, то это не вариант.
Говорят, что от продолжительной совместной жизни чувства теряют остроту. Так вот, это ложь и провокация. Острота ощущений только нарастает, но только это острота вашего раздражения от его недостатков. Если раньше он противно шаркал ногами и имел привычку есть чеснок перед сексом, но это компенсировалось его достоинствами, то через пару-тройку лет семейной жизни эти недостатки затмят собой все притянутые за уши достоинства. Я не знаю что, кроме огромной любви к человеку, способно примирить с его раздражающими привычками. И что, кроме огромной любви к человеку, может заставить меня отказаться от моих, таких милых и любимых привычек.
Ошибка № 2: «Он изменится. Я изменюсь»
Почему-то мы думаем, что в ЗАГС с нами идет некий полуфабрикат. В принципе хорош, но вот тут подкрасить, там закрасить, слегка разогреть — и будет вообще супер. Говорят, что люди не меняются. Это неправда. Они таки меняются. Но они меняются не туда, куда тебе нужно! Мой бывший муж считал, что я обязательно изменюсь и стану с удовольствием гладить ему рубашки и стирать носки. Я же была уверена, что он обязательно изменится и начнет говорить мне комплименты. Мы, конечно, оба изменились с годами. Но совершенно в других областях, не имеющих ничего общего с нашими отношениями. Просто каждый ждал, что изменится другой, а себя менять не считал нужным. Недостаточно мотивации. Ради кого менять? Ради той, кто даже рубашки не может погладить? Ради кого менять? Ради того, от которого слова доброго не дождешься?
Ошибка № 3: Упреки
Вот это, люди, самая адова жесть!
Многие думают, что браки рушатся из-за измен. Нет! Браки рушатся из-за упреков! Это такой вирус, который выедает семью изнутри. Подтачивает основы, причем незаметно. Да, ты делаешь это только тогда, когда на 100% прав, не пилишь по пустякам конечно же. Но просто, один раз встав на этот путь, ты не заметишь как такая манера общения войдет в привычку. Если нет установки, что это недопустимое поведение, если не одергивать себя, то это затягивает.
«А что, коробки нельзя было разобрать?» — вместо «разбери пожалуйста коробки»
«Сметаны ты конечно же не купила…» — вместо: «Кажется, ты забыла сметану».
«Кто так гвозди прибивает вообще?» — вместо «Что-то тут криво прибито по-моему».
«У тебя тут хрен что найдешь в этом сраче!» — вместо: «Я не могу найти документы, ты не видел?»
«Ну наконец-то догадался кран починить. А раньше нельзя было.» — вместо: «спасибо, что починил кран»
и так далее.
Со стороны смотрится ужасно. А изнутри не замечается, только если не установлен специальный фильтр. А именно это постепенно подогревает в партнере отвращение к тебе. В какой-то момент он сорвется на какое-то невинное, брошенное вскользь замечание.
Или не сорвется. А пойдет оттаивать к той, которая смотрит на него, (пока еще) улыбаясь, и говорит: «Я так тебя ждала. Спасибо, что ты пришел».
Могла бы говорить это и сама, вместо того, чтобы кудахтать о несовершенствах.
Фото — фотобанк Лори.
С моим Сашкой я познакомилась на следующий день после дня рождения. Тогда мы жили с подругой.Она была беременна, материальное положение наше оставляло желать лучшего т.к. такси в котором мы работали выперли нас без зп. Эта подруга в соц сетях познакомилась с Максом.виделась с ним пару раз и Саша был приглашен отвлечь меня.чтоб не мешалась. Парень мне и понравился и не понравился сразу. Он был высокий… с большими накачанными руками… Ооочень красивыми глазами и длинющими ресницами. Если честно мне кажется моя подруга немного завидовала тому что не познакомилась с ним. А С другой стороны у него был большой нос и квадратный подбородок. А это я в мужчинах ну очень не люблю.
Ребята позвали нас прогуляться.У друга Саши была Калина и мы поехали в ближайшую шоколадницу.Сашка таак смешно пялился на меня весь вечер, смущался, отводил взгляд и пытался шутить.А я откровенно издевалась над этим наивным мальчиком.То крем с ложки слизну то пальцем по губам проведу.А он краснел))) Аяяй.как мне не стыдно. По дороге домой он как бы невзначай спросил как добавить меня в соц сетях.Мы стали общаться и в один прекрасный день он заявил мне что ему я нравлюсь и отношения не нужны а только секс.За что был послан. Чуть позже он обьяснил что оч меня стеснялся и его друг посоветовал его сказать мне так.Мол таким как я не нравятся серьезные отношения))
А на следующие выходные он приехал в гости.По хозяйски залез в холодильник (давай я чтото приготовлю сказал он) увидел что там висит хладный труп мыши и молча ушел. Странный тип-подумала я. Через час он вернулся с полными пакетами еды, порошками, вкусняшками и роллами)) И тогда я поняла что этот парень не даст мне пропасть
Тяжелые отношения были у меня до него… И я решила дать Саше шанс.он был разным. Лелеял меня как ангела, обожал, боготворил… Заботился как о принцеске. А потом в нашей жизни появлялся его друг и неслось.Сашу как меняли. Он часто молчал, обижался, срывался, уходил с головой в игры. Я решила расстаться, я его не так любила что б терпеть эти заскоки!
Просто для информации-секса Саша от меня не требовал. месяц мы ходили за руки и целовались а потом выпили вина и я решила что пора)))
Вечером мне стало не по себе.Я задумалась что м почему то задерживаются. Сделала тест. 2 полоски….
Если интересно я дальше гапишу)))