Не загладится ли одно крошечное преступление тысячами добрых дел ф м достоевский сочинение

В романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» есть важный эпизод, когда безымянный студент спрашивает у своего друга офицера: «Не загладится ли одно, крошечное преступленьице тысячами добрых дел?». Этот вопрос имеет судьбоносное значение для главного героя, который хочет убить старуху-процентщицу, чтобы направить ее деньги на пользу нуждающимся. И ответ на него автор выразил в финале произведения, когда Родион не смог пойти по стезе добродетели в окровавленных башмаках. Я солидарен с автором и считаю, что такие благие намерения могут привести только в ад, ибо не искупает благородная цель ужасные и подлые средства. Это утверждение можно доказать с помощью литературных примеров.

Вспомним роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Раскольников, как уже было сказано, убил ростовщицу и ее сестру, думая, что это деяние искупится его добрыми делами. Он хотел стать «право имеющим», чтобы вершить справедливый суд над порочным миром и сделать жизнь людей лучше. Не ради себя Родион пошел на преступление. Его волновала участь бедняков, которые страдали от жадности и алчности таких паразитов, как Алена Ивановна. Он сделал этот роковой шаг, переступил грань дозволенного, и что же? Совершил ли он те добрые поступки, ради которых осуществил преступление? Нет, он ничего не смог сделать, потому что злодеяние меняет жизненный путь человека и его психику. Родион едва не сошел с ума от мук совести. Он не мог смотреть на проклятые деньги и драгоценности, не то что направить их на удовлетворение потребностей бедняков! Тысячи добрых дел так и не последовали за «преступленьицем», потому что тот, кто на самом деле хочет улучшить мир, не может жить с таким грузом на душе. Зло и благородные порывы — вещи несовместные.

То же самое доказал Н.А. Некрасов в поэме «Кому на Руси жить хорошо?». Ермил Гирин был человеком честным и благонравным. Все доверяли ему, потому что знали о его порядочности. Он служил бургомистром и направлял все силы во благо простых людей. Однако и его обуял соблазн высокого положения: он не пустил брата в рекруты, заменил его фамилию на другую и обрек чужого родственника на двадцатипятилетнюю службу в армии. Казалось бы, что за пустяк? Это ведь и не преступление по большому счету, а превышение полномочий. Сколько добрых дел совершил Ермил, неужели ему нельзя получить хоть что-то взамен? Но он не смог утешить себя этими размышлениями. Ермил не справился с муками совести, хотел даже наложить на себя руки. Его спасло лишь чистосердечное раскаяние. Он исправил свою ошибку и больше никогда не совершал преступления, даже ради благого дела. Ведь сколько бы они ни замаливал этот грех, его никак не вытеснить из памяти и сердца. Он неминуемо исказил бы его жизненный путь и нравственный кодекс.

Таким образом, преступление нельзя оправдать положительным моральным обликом преступника или его будущими достижениями на стезе добродетели. Зло точно не совместимо с добром, одно не следует из другого, потому что данные понятия всегда противопоставлены друг другу. И нельзя тешить себя иллюзиями, что хорошие поступки могут искупить грех на душе.

Предыдущая

Сочинения404. Обязательно к прочтению (прослушиванию, просмотру)!

Следующая

Сочинения109. Свидетелем какого исторического события Вы бы хотели оказаться, путешествуя во времени?

На чтение 3 мин Просмотров 429

В романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» есть важный эпизод, когда безымянный студент спрашивает у своего друга офицера: «Не загладится ли одно, крошечное преступленьице тысячами добрых дел?». Этот вопрос имеет судьбоносное значение для главного героя, который хочет убить старуху-процентщицу, чтобы направить ее деньги на пользу нуждающимся. И ответ на него автор выразил в финале произведения, когда Родион не смог пойти по стезе добродетели в окровавленных башмаках. Я солидарен с автором и считаю, что такие благие намерения могут привести только в ад, ибо не искупает благородная цель ужасные и подлые средства. Это утверждение можно доказать с помощью литературных примеров.

Вспомним роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Раскольников, как уже было сказано, убил ростовщицу и ее сестру, думая, что это деяние искупится его добрыми делами. Он хотел стать «право имеющим», чтобы вершить справедливый суд над порочным миром и сделать жизнь людей лучше. Не ради себя Родион пошел на преступление. Его волновала участь бедняков, которые страдали от жадности и алчности таких паразитов, как Алена Ивановна. Он сделал этот роковой шаг, переступил грань дозволенного, и что же? Совершил ли он те добрые поступки, ради которых осуществил преступление? Нет, он ничего не смог сделать, потому что злодеяние меняет жизненный путь человека и его психику. Родион едва не сошел с ума от мук совести. Он не мог смотреть на проклятые деньги и драгоценности, не то что направить их на удовлетворение потребностей бедняков! Тысячи добрых дел так и не последовали за «преступленьицем», потому что тот, кто на самом деле хочет улучшить мир, не может жить с таким грузом на душе. Зло и благородные порывы — вещи несовместные.

То же самое доказал Н.А. Некрасов в поэме «Кому на Руси жить хорошо?». Ермил Гирин был человеком честным и благонравным. Все доверяли ему, потому что знали о его порядочности. Он служил бургомистром и направлял все силы во благо простых людей. Однако и его обуял соблазн высокого положения: он не пустил брата в рекруты, заменил его фамилию на другую и обрек чужого родственника на двадцатипятилетнюю службу в армии. Казалось бы, что за пустяк? Это ведь и не преступление по большому счету, а превышение полномочий. Сколько добрых дел совершил Ермил, неужели ему нельзя получить хоть что-то взамен? Но он не смог утешить себя этими размышлениями. Ермил не справился с муками совести, хотел даже наложить на себя руки. Его спасло лишь чистосердечное раскаяние. Он исправил свою ошибку и больше никогда не совершал преступления, даже ради благого дела. Ведь сколько бы они ни замаливал этот грех, его никак не вытеснить из памяти и сердца. Он неминуемо исказил бы его жизненный путь и нравственный кодекс.

Таким образом, преступление нельзя оправдать положительным моральным обликом преступника или его будущими достижениями на стезе добродетели. Зло точно не совместимо с добром, одно не следует из другого, потому что данные понятия всегда противопоставлены друг другу. И нельзя тешить себя иллюзиями, что хорошие поступки могут искупить грех на душе.

Беликова Ирина

Учитель физики, информатики и вычислительной техники. Победитель конкурса лучших учителей Российской Федерации в рамках Приоритетного Национального Проекта «Образование».

метки: Преступление, Необыкновенный, Человек, Загладиться, Крошечный, Тысяча, Добрый, Жизнь

ИДЕЯ «КРОВИ ПО СОВЕСТИ»

В РАССУЖДЕНИЯХ РАСКОЛЬНИКОВА (Ф. М. Достоевский. «Преступление и наказание»)

Для читателя романа «Преступление и наказание» идея «крови по совести» впервые является отнюдь не от главного героя. Ее высказывает некий безымянный студент, разговаривавший с офицером в трактире. «Не загладится ли одно крошечное преступленьице тысячами добрых дел? За одну жизнь — тысячи жиз­ней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен — да ведь тут арифмети­ка!» И эти горячие слова особенно сильно восприни­маются Раскольниковым оттого, что он сам немногим ранее написал статью, где выдвигал те же самые идеи в отношении всего человечества. Да, «кровь по совес­ти» — это не изобретение одного человека, эта мысль хотя бы раз в жизни посещала каждого, и хотя бы раз она вызывала согласие. Но согласие еще не означает личной готовности претворить идею в жизнь и про­лить кровь. Так уж заведено, что думать значительно легче, нежели действовать. Раскольников сумел под­твердить теорию практикой; что из этого получилось, мы узнали, прочтя «Преступление и наказание». «Кровь по совести», даже если принять ее за истин­ную, стоящую идею, все равно останется слишком тяжким бременем, и далеко не каждый человек смо­жет это бремя нести. Раскольников, например, не смог. Хотя материальных улик своего преступле­ния, по большому счету, он не оставил, и значит, за­кон не способен настичь своего нарушителя. То есть можно сполна почувствовать гордость за то, что твоя идея воплотилась в жизнь и восторжествовала. Тем не менее Родион Романович сломался.

Однако идея получила оформление и даже нашла себе приют на страницах раскольниковской статьи. Значит, ее нужно рассмотреть и оценить с позиции людей, живущих на полтора столетия позже, чем ге­рой Ф. М. Достоевского. Лучше всего сделать это на примере рассуждений Раскольникова при его первой встрече с Порфирием Петровичем. Там все наиболее ясно и полно, там лихорадочный норов Родиона Рома­новича не слишком сильно вносит путаницу в цепоч­ку мыслей.

«В ихней статье все люди как-то разделяются на «обыкновенных» и «необыкновенных». Обыкновенные должны жить в послушании и не имеют права пересту­пать закон, потому что они, видите ли, обыкновенные. А необыкновенные имеют право делать всякие преступ­ления и всячески преступать закон, собственно потому, что они необыкновенные». Порфирий Петрович доста­точно прямо и жестко формулирует идею Раскольнико­ва. Сам Родион Романович может к этому добавить только то, что вовсе не настаивает, «чтобы необыкно­венные люди непременно должны и обязаны были тво­рить всегда всякие бесчинства… я просто-запросто на­мекнул, что «необыкновенный» человек имеет право… разрешить своей совести перешагнуть через… иные препятствия, и единственно в том случае, если исполне­ние его идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества) того потребует». В качестве приме­ра Раскольников приводит Ньютона и Кеплера, Магоме­та, Ликурга и Наполеона. Действительно, каждый из них был человеком необыкновенным, отдельные и вправду переступали общечеловеческие законы ради своей идеи. Но давайте соотнесем между собой количе­ство таких людей и количество тех, кто прожил жизнь, не преступив черты закона. У Раскольникова и на этот случай готов аргумент — дескать, так и должно быть по некоему еще не открытому закону природы. Мол, вели­ких людей единицы, «необыкновенных» чуть больше, а прочие — только материал.

11 стр., 5401 слов

Роль искусства в жизни человека по произведениям Пушкина, Гоголя, Куприна

… он полезен людям в удовлетворении «нужд низ­кой жизни». Моцарт противопоставляет нужды низкой жизни и вольное искусство; труд, заботы и счастливую праздность творца. Но мир не … необходимо учитывать различную жанровую природу трагедии и повести, следовательно, сравнивать можно концептуальный и образный уровни, историко-культурные модели и представления, послужившие структурной базой, ставшие …

Не правда ли, очень удобная теория для «крови по совести»? Как-то сразу становится незаметным гнет преступлений, лежащих на плечах каждого такого «вершителя судеб». А в самом-то деле, чего пережи­вать? Расходный материал есть расходный материал, он для того и нужен, чтобы быть фундаментом истинно великим делам. Каждый человек так или иначе начи­нает с малого. Значит, можно сперва переступить через одного, двух человек, добиться за счет этого некоторых успехов и получить возможность манипулировать мно­гими людьми. То есть, если исходить из теории Рас­кольникова, обрести власть над большим количеством материала. И, опять же по этой теории, страшного в этом ничего нет — все равно людей «необыкновенных» гораздо меньше, чем «обыкновенных».

«Кровь по совести» — это не только собственно кровь. Данная идея прекрасно толкуется и в перенос­ном смысле. Можно обманывать, подставлять людей, оскорблять их и унижать. Лишь бы это шло во благо идее, которая может быть хорошей, а зачастую и спа­сительной для человечества. Но кто из людей так про­сто признает свои идеи неверными? Не те маленькие идейки, которые из нас лезут постоянно, а настоящие, глобальные идеи, которые есть у всех, без исключения. Даже тот человек, который совершенно не интересует­ся устройством жизни в мире и отношениями людей в обществе, хоть раз задумывался о методах улучше­ния всеобщего благосостояния. И то, что он придумал, казалось ему мудрым и правильным. Значит, каждый человек, в принципе, имеет право на преступление во имя идей, рождающихся в его голове.

Раскольников, конечно, утверждает, что совершен­но не любой, а только необыкновенный человек. Одна­ко он же говорит: «Порядок зарождения людей всех этих разрядов и подразделений, должно быть весьма верно и точно определен каким-нибудь законом приро­ды. Закон этот, разумеется, теперь неизвестен, но я верю, что он существует и впоследствии может стать и известным». Так скажите, пожалуйста, как опреде­лить необыкновенность человека объективно и тем са­мым оправдать его преступления? Закон ведь до сих пор неизвестен! А значит, каждый сам творит этот за­кон для себя. То есть, количество «необыкновенных» людей может оказаться примерно сравнимым с чис­ленностью человечества. И все они могут творить, что хотят, во имя собственных идей, которые кажутся им правильными. Вся та статистика, которую представля­ет Раскольников, рассказывая о количестве «необык­новенных», в условиях отсутствия объективного закона летит кувырком. И место «крови по совести» занимает обыкновенный закон джунглей.

9 стр., 4138 слов

Раскольников и его теория о праве на кровь «по совести»

… он видит в самой природе человека, а закон, дающий право сильным мира сего творить зло, считает извечным. … и несправедливости в мире. Такие сны не снятся людям, утратившим всякую совесть и примирившимся с вековечной и всеобщей неправдой мирового порядка. Раскольников … других. Счастье нельзя построить на крови, жестокости и насилии. Раскольников в романе приходит к переосмыслению нравственных …

В общем-то, в жизни так и случалось. На верхушке неизменно оказывались люди, способные мостить себе дорогу жизнями и судьбами остальных. И Раскольни­ков опять же это подтверждает: «Одним словом, я вы­вожу, что и все, не то что великие, но и чуть-чуть из колеи выходящие люди, то есть чуть-чуть даже спо­собные сказать что-нибудь новенькое, должны, по при­роде своей, быть непременно преступниками, — более или менее, разумеется». Но если исходить из его же мнения, что «необыкновенные» люди созданы вершить судьбами остальных, возникает вопрос: а все ли из тех, кто вознесся над людьми, достойны такого положения? И получится, что далеко не все. Зачастую такие состо­явшиеся «необыкновенные» не блещут ни особым умом, ни мудростью, ни талантом. Они просто готовы драться за место под солнцем с другими и нисколько не счи­таться с соразмерностью целей и средств. Кстати, а не в этом ли суть того самого закона, по которому стоит определять «необыкновенный» ли перед нами человек? И если необыкновенный, то насколько? В самом де­ле все просто. Чем больше крови готов пролить претен­дент на «необыкновенность», чем больше людей пре­вратить в расходный материал он способен, тем выше степень «необыкновенности», которой он достигнет.

Что же получается? Тот самый закон, который Рас­кольников объявлял еще не найденным, на самом деле существует ровно столько, сколько на Земле идет борьба за существование, естественный отбор! Только так мож­но объяснить это деление на обыкновенных и необыкно­венных — одни из них сильные, а другие — слабые. И «кровь по совести» — это кровь слабых или недоста­точно сильных, пролитая теми, у кого сил в избытке.

В то же время идея Раскольникова не так уж и не­верна. Было бы несправедливым промолчать о том, что на самом деле порою нужно уметь преступить законы общества. Только вовсе не обязательно при этом со­вершать убийство или другое уголовное преступление. Нужно просто ломать застарелые стереотипы и не бо­яться ответной реакции застывшего в неподвижности общества. Не бояться сплетен и домыслов, возможного людского неприятия и презрения. Ведь те, кто скован стереотипами, кто не может вырваться из рамок обы­денности, кто успокоился, достигнув некоего уров­ня, они более ничего не могут сделать. Ни для себя, ни для общества.

И если мы будем именно так воспринимать теорию Раскольникова, то она перестанет быть вредной и опас­ной. Она становится великолепным руководством к дей­ствию. Но, напоминаем, не надо забывать, что пролитая кровь и сломанная чужая жизнь — это чересчур доро­гая цена за осуществление своих теорий.

Раскольников, оказавшись в плену своих рассужде­ний о крови и преступлении, не заметил альтернативы. Собственная теория оказалась не рассмотренной им до конца, не понятой в той степени, как следовало бы. Де­ло кончилось трагедией. Хотя, если бы он в нужный момент просто сумел подумать трезво, не поддаться своей вечной лихорадочности в мыслях и действиях, то смог бы найти выход из положения, в котором ока­зался. И для этого не понадобилось бы убивать про­центщицу. Тем более, что посеянное зло неспособно по­родить что бы то ни было, кроме зла.

17 стр., 8141 слов

Раскольников есть истинно русский человек

… Герои пьесы «Горе от ума», написанной А.С. Грибоедовым, также смогли испытать «Раскольников есть истинно русский человек» В литературе жанр трагедии всегда предполагает конфликт героя с окружающим миром, и … убийстве и понести наказание. Но, это принесло ему облегчение. К тому же он нашёл свою любовь Соню Мармеладову. Образ Раскольникова в романе Преступление и наказание Популярные сочинения …

И вообще, Родион Романович, кажется, немного прогадал, определяя свой статус в этом разделении на категории. «Ведь вот-с, когда вы вашу статейку-то со­чинили, — ведь уж быть того не может, хе, хе! чтобы вы сами себя не считали, — ну хоть на капельку, — тоже «необыкновенным» и говорящим новое слово, — в вашем то есть смысле-с… Ведь так-с? — Очень может быть, — презрительно ответил Раскольников».

Да, безусловно, он считал себя необыкновенным. И жил с болезненным ощущением того, что находится не на своем месте, что ему полагается быть значи­тельно выше. Наверное, оттого он не смог совершить медленное восхождение со дна вверх и предпочел сделать попытку рывка. А точкой опоры для этого рывка стало убийство.

«Кровь по совести»? Да — если смотреть с позиции Раскольникова. Но готов ли он понять, что «необыкно­венность» — это не только привилегия избранной ка­тегории людей, но и тяжкое бремя. И действительно, шагать по мостовой из людей — это очень непросто, особенно на первых порах, когда ты мостишь ее своими руками. Раскольников шел на убийство, представляя себе, сколько судеб он спасает от долгового ига. Подхо­дила ли эта идея под его рассуждения о преступлении во имя блага? Да. Но убивать ему пришлось самому. Именно его руки опускали смертельное железо топора на беззащитные женские головы. И наверняка, куда легче тому самому «пророку», который «ставит где-ни­будь поперек улицы хор-р-рошую батарею и дует в правого и виноватого». Этот пророк загребает жар чужими руками. И жертвы для него — не более, чем статистика.

Таким образом, Раскольников, рассуждая о «крови по совести» и определяя свое место в жизни в качестве человека «необыкновенного», попал в ловушку. Готов­ность проливать «кровь по совести» не отменяет нали­чие совести, которая способна четко определить — кто же на самом деле человек. Но самое главное: если есть совесть — то и человек — необыкновенный. А кровь проливать не нужно.

На этой странице искали :

• сочинение на тему рассуждение
• преступление и наказание сочинение рассуждение
• кровь по совести
• какие умозаключения раскольникова приводят его к оправданию крови по совести
• сочинение рассуждение преступление и наказание

Сохрани к себе на стену!

Обновлено: 09.01.2023

Для читателя романа “Преступление и наказание” идея “крови по совести” впервые является отнюдь не от главного героя. Ее высказывает некий безымянный студент, разговаривавший с офицером в трактире. “Не загладится ли одно крошечное преступленьице тысячами добрых дел? За одну жизнь – тысячи жиз­ней, спасенных от гниения и разложения.

Одна смерть и сто жизней взамен – да ведь тут арифмети­ка!” И эти горячие слова особенно сильно восприни­маются Раскольниковым оттого, что он сам немногим ранее написал статью, где выдвигал

те же самые идеи в отношении всего человечества. Да, “кровь по совес­ти” – это не изобретение одного человека, эта мысль хотя бы раз в жизни посещала каждого, и хотя бы раз она вызывала согласие. Но согласие еще не означает личной готовности претворить идею в жизнь и про­лить кровь.

Так уж заведено, что думать значительно легче, нежели действовать. Раскольников сумел под­твердить теорию практикой; что из этого получилось, мы узнали, прочтя “Преступление и наказание”. “Кровь по совести”, даже если принять ее за истин­ную, стоящую идею, все равно останется слишком тяжким бременем, и далеко

не каждый человек смо­жет это бремя нести. Раскольников, например, не смог. Хотя материальных улик своего преступле­ния, по большому счету, он не оставил, и значит, за­кон не способен настичь своего нарушителя.

То есть можно сполна почувствовать гордость за то, что твоя идея воплотилась в жизнь и восторжествовала. Тем не менее Родион Романович сломался.

Однако идея получила оформление и даже нашла себе приют на страницах раскольниковской статьи. Значит, ее нужно рассмотреть и оценить с позиции людей, живущих на полтора столетия позже, чем ге­рой Ф. М. Достоевского. Лучше всего сделать это на примере рассуждений Раскольникова при его первой встрече с Порфирием Петровичем.

Там все наиболее ясно и полно, там лихорадочный норов Родиона Рома­новича не слишком сильно вносит путаницу в цепоч­ку мыслей.

“В ихней статье все люди как-то разделяются на “обыкновенных” и “необыкновенных”. Обыкновенные должны жить в послушании и не имеют права пересту­пать закон, потому что они, видите ли, обыкновенные. А необыкновенные имеют право делать всякие преступ­ления и всячески преступать закон, собственно потому, что они необыкновенные”. Порфирий Петрович доста­точно прямо и жестко формулирует идею Раскольнико­ва.

Сам Родион Романович может к этому добавить только то, что вовсе не настаивает, “чтобы необыкно­венные люди непременно должны и обязаны были тво­рить всегда всякие бесчинства… я просто-запросто на­мекнул, что “необыкновенный” человек имеет право… разрешить своей совести перешагнуть через… иные препятствия, и единственно в том случае, если исполне­ние его идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества) того потребует”. В качестве приме­ра Раскольников приводит Ньютона и Кеплера, Магоме­та, Ликурга и Наполеона. Действительно, каждый из них был человеком необыкновенным, отдельные и вправду переступали общечеловеческие законы ради своей идеи. Но давайте соотнесем между собой количе­ство таких людей и количество тех, кто прожил жизнь, не преступив черты закона.

У Раскольникова и на этот случай готов аргумент – дескать, так и должно быть по некоему еще не открытому закону природы. Мол, вели­ких людей единицы, “необыкновенных” чуть больше, а прочие – только материал.

Не правда ли, очень удобная теория для “крови по совести”? Как-то сразу становится незаметным гнет преступлений, лежащих на плечах каждого такого “вершителя судеб”. А в самом-то деле, чего пережи­вать? Расходный материал есть расходный материал, он для того и нужен, чтобы быть фундаментом истинно великим делам.

Каждый человек так или иначе начи­нает с малого. Значит, можно сперва переступить через одного, двух человек, добиться за счет этого некоторых успехов и получить возможность манипулировать мно­гими людьми. То есть, если исходить из теории Рас­кольникова, обрести власть над большим количеством материала.

И, опять же по этой теории, страшного в этом ничего нет – все равно людей “необыкновенных” гораздо меньше, чем “обыкновенных”.

“Кровь по совести” – это не только собственно кровь. Данная идея прекрасно толкуется и в перенос­ном смысле. Можно обманывать, подставлять людей, оскорблять их и унижать.

Лишь бы это шло во благо идее, которая может быть хорошей, а зачастую и спа­сительной для человечества. Но кто из людей так про­сто признает свои идеи неверными? Не те маленькие идейки, которые из нас лезут постоянно, а настоящие, глобальные идеи, которые есть у всех, без исключения. Даже тот человек, который совершенно не интересует­ся устройством жизни в мире и отношениями людей в обществе, хоть раз задумывался о методах улучше­ния всеобщего благосостояния.

И то, что он придумал, казалось ему мудрым и правильным. Значит, каждый человек, в принципе, имеет право на преступление во имя идей, рождающихся в его голове.

Раскольников, конечно, утверждает, что совершен­но не любой, а только необыкновенный человек. Одна­ко он же говорит: “Порядок зарождения людей всех этих разрядов и подразделений, должно быть весьма верно и точно определен каким-нибудь законом приро­ды. Закон этот, разумеется, теперь неизвестен, но я верю, что он существует и впоследствии может стать и известным”.

Так скажите, пожалуйста, как опреде­лить необыкновенность человека объективно и тем са­мым оправдать его преступления? Закон ведь до сих пор неизвестен! А значит, каждый сам творит этот за­кон для себя. То есть, количество “необыкновенных” людей может оказаться примерно сравнимым с чис­ленностью человечества.

И все они могут творить, что хотят, во имя собственных идей, которые кажутся им правильными. Вся та статистика, которую представля­ет Раскольников, рассказывая о количестве “необык­новенных”, в условиях отсутствия объективного закона летит кувырком. И место “крови по совести” занимает обыкновенный закон джунглей.

В общем-то, в жизни так и случалось. На верхушке неизменно оказывались люди, способные мостить себе дорогу жизнями и судьбами остальных. И Раскольни­ков опять же это подтверждает: “Одним словом, я вы­вожу, что и все, не то что великие, но и чуть-чуть из колеи выходящие люди, то есть чуть-чуть даже спо­собные сказать что-нибудь новенькое, должны, по при­роде своей, быть непременно преступниками, – более или менее, разумеется”. Но если исходить из его же мнения, что “необыкновенные” люди созданы вершить судьбами остальных, возникает вопрос: а все ли из тех, кто вознесся над людьми, достойны такого положения?

И получится, что далеко не все. Зачастую такие состо­явшиеся “необыкновенные” не блещут ни особым умом, ни мудростью, ни талантом. Они просто готовы драться за место под солнцем с другими и нисколько не счи­таться с соразмерностью целей и средств.

Кстати, а не в этом ли суть того самого закона, по которому стоит определять “необыкновенный” ли перед нами человек? И если необыкновенный, то насколько? В самом де­ле все просто.

Чем больше крови готов пролить претен­дент на “необыкновенность”, чем больше людей пре­вратить в расходный материал он способен, тем выше степень “необыкновенности”, которой он достигнет.

Что же получается? Тот самый закон, который Рас­кольников объявлял еще не найденным, на самом деле существует ровно столько, сколько на Земле идет борьба за существование, естественный отбор! Только так мож­но объяснить это деление на обыкновенных и необыкно­венных – одни из них сильные, а другие – слабые.

И “кровь по совести” – это кровь слабых или недоста­точно сильных, пролитая теми, у кого сил в избытке.

В то же время идея Раскольникова не так уж и не­верна. Было бы несправедливым промолчать о том, что на самом деле порою нужно уметь преступить законы общества. Только вовсе не обязательно при этом со­вершать убийство или другое уголовное преступление.

Нужно просто ломать застарелые стереотипы и не бо­яться ответной реакции застывшего в неподвижности общества. Не бояться сплетен и домыслов, возможного людского неприятия и презрения. Ведь те, кто скован стереотипами, кто не может вырваться из рамок обы­денности, кто успокоился, достигнув некоего уров­ня, они более ничего не могут сделать.

Ни для себя, ни для общества.

И если мы будем именно так воспринимать теорию Раскольникова, то она перестанет быть вредной и опас­ной. Она становится великолепным руководством к дей­ствию. Но, напоминаем, не надо забывать, что пролитая кровь и сломанная чужая жизнь – это чересчур доро­гая цена за осуществление своих теорий.

Раскольников, оказавшись в плену своих рассужде­ний о крови и преступлении, не заметил альтернативы. Собственная теория оказалась не рассмотренной им до конца, не понятой в той степени, как следовало бы. Де­ло кончилось трагедией.

Хотя, если бы он в нужный момент просто сумел подумать трезво, не поддаться своей вечной лихорадочности в мыслях и действиях, то смог бы найти выход из положения, в котором ока­зался. И для этого не понадобилось бы убивать про­центщицу. Тем более, что посеянное зло неспособно по­родить что бы то ни было, кроме зла.

И вообще, Родион Романович, кажется, немного прогадал, определяя свой статус в этом разделении на категории. “Ведь вот-с, когда вы вашу статейку-то со­чинили, – ведь уж быть того не может, хе, хе! чтобы вы сами себя не считали, – ну хоть на капельку, – тоже “необыкновенным” и говорящим новое слово, – в вашем то есть смысле-с… Ведь так-с? – Очень может быть, – презрительно ответил Раскольников”.

Да, безусловно, он считал себя необыкновенным. И жил с болезненным ощущением того, что находится не на своем месте, что ему полагается быть значи­тельно выше. Наверное, оттого он не смог совершить медленное восхождение со дна вверх и предпочел сделать попытку рывка.

А точкой опоры для этого рывка стало убийство.

“Кровь по совести”? Да – если смотреть с позиции Раскольникова. Но готов ли он понять, что “необыкно­венность” – это не только привилегия избранной ка­тегории людей, но и тяжкое бремя. И действительно, шагать по мостовой из людей – это очень непросто, особенно на первых порах, когда ты мостишь ее своими руками.

Раскольников шел на убийство, представляя себе, сколько судеб он спасает от долгового ига. Подхо­дила ли эта идея под его рассуждения о преступлении во имя блага? Да.

Но убивать ему пришлось самому. Именно его руки опускали смертельное железо топора на беззащитные женские головы. И наверняка, куда легче тому самому “пророку”, который “ставит где-ни­будь поперек улицы хор-р-рошую батарею и дует в правого и виноватого”. Этот пророк загребает жар чужими руками.

И жертвы для него – не более, чем статистика.

Таким образом, Раскольников, рассуждая о “крови по совести” и определяя свое место в жизни в качестве человека “необыкновенного”, попал в ловушку. Готов­ность проливать “кровь по совести” не отменяет нали­чие совести, которая способна четко определить – кто же на самом деле человек. Но самое главное: если есть совесть – то и человек – необыкновенный.

А кровь проливать не нужно.

Глоссарий:

– сочинение на тему рассуждение

– преступление и наказание сочинение рассуждение

– кровь по совести

– какие умозаключения раскольникова приводят его к оправданию крови по совести

Однако идея получила оформление и даже нашла себе приют на страницах раскольниковской статьи. Значит, ее нужно рассмотреть и оценить с позиции людей, живущих на полтора столетия позже, чем ге­рой Ф. М. Достоевского. Лучше всего сделать это на примере рассуждений Раскольникова при его первой встрече с Порфирием Петровичем. Там все наиболее ясно и полно, там лихорадочный норов Родиона Рома­новича не слишком сильно вносит путаницу в цепоч­ку мыслей.

В то же время идея Раскольникова не так уж и не­верна. Было бы несправедливым промолчать о том, что на самом деле порою нужно уметь преступить законы общества. Только вовсе не обязательно при этом со­вершать убийство или другое уголовное преступление. Нужно просто ломать застарелые стереотипы и не бо­яться ответной реакции застывшего в неподвижности общества. Не бояться сплетен и домыслов, возможного людского неприятия и презрения. Ведь те, кто скован стереотипами, кто не может вырваться из рамок обы­денности, кто успокоился, достигнув некоего уров­ня, они более ничего не могут сделать. Ни для себя, ни для общества.

И если мы будем именно так воспринимать теорию Раскольникова, то она перестанет быть вредной и опас­ной. Она становится великолепным руководством к дей­ствию. Но, напоминаем, не надо забывать, что пролитая кровь и сломанная чужая жизнь — это чересчур доро­гая цена за осуществление своих теорий.

Раскольников, оказавшись в плену своих рассужде­ний о крови и преступлении, не заметил альтернативы. Собственная теория оказалась не рассмотренной им до конца, не понятой в той степени, как следовало бы. Де­ло кончилось трагедией. Хотя, если бы он в нужный момент просто сумел подумать трезво, не поддаться своей вечной лихорадочности в мыслях и действиях, то смог бы найти выход из положения, в котором ока­зался. И для этого не понадобилось бы убивать про­центщицу. Тем более, что посеянное зло неспособно по­родить что бы то ни было, кроме зла.

Да, безусловно, он считал себя необыкновенным. И жил с болезненным ощущением того, что находится не на своем месте, что ему полагается быть значи­тельно выше. Наверное, оттого он не смог совершить медленное восхождение со дна вверх и предпочел сделать попытку рывка. А точкой опоры для этого рывка стало убийство.

Однако мысли эти его очень пугают, ему отвратно думать, что он может опуститься до такого пошлого, грязного дела, как убийство ради денег. Сердце Раскольникова отвергает то, что пытается навязать его разум, но, в конце концов, уступает доводам последнего. Это противоречие мыслей и чувств по их поводу мучает его, унижает его страшно, и единственный способ, который он находит, чтобы избавиться от этого унижения – это наконец-таки свершить задуманное.

Преступление занимает только небольшую часть в начале романа, наказание – всю остальную его часть. Ведь под наказанием имеется в виду не только и не столько каторга, сколько душевные муки, невыносимые страдания, которые испытывает герой из-за содеянного им. Раскольникову хватило решимости только на сам поступок, но после него решимость как ветром унесло. В коматозном, полуобморочном состоянии он бродит по Сенной, теряет сознание в полицейском участке, кричит на своих друзей, просыпается в своей каморке в холодном поту, опасаясь, не обнаружил ли кто следов крови или драгоценностей в его тайнике. Из-за его абсолютно неадекватного поведения Порфирию Петровичу было довольно легко раскрыть его преступление, потому как он был опытный следователь и прежде всего обращал внимание именно на психологию подозреваемого, на то, как он себя ведет. Раскольников некоторое время пытается сопротивляться, но довольно скоро осознает, что он смертельно устал от своего вранья, от греховности своей, и что этому всему надо положить конец.

Преступление и наказание – это роман о крестном пути человека, который приходит к жизни через смерть, к счастью через страдания, к свету через беспросветную тьму, к Богу – через искушения Дьявола. И свет, в конце концов, одерживает победу над мраком – за горизонтом открывается новая, совсем иная жизнь, в которую еще только предстоит вступить Раскольникову после каторги.

Семь лет, только семь лет! В начале своего счастия, в иные мгновения, они оба готовы были смотреть на эти семь лет, как на семь дней. Он даже и не знал того, что новая жизнь не даром же ему достается, что ее надо еще дорого купить, заплатить за нее великим, будущим подвигом.

Однако мысли эти его очень пугают, ему отвратно думать, что он может опуститься до такого пошлого, грязного дела, как убийство ради денег. Сердце Раскольникова отвергает то, что пытается навязать его разум, но, в конце концов, уступает доводам последнего. Это противоречие мыслей и чувств по их поводу мучает его, унижает его страшно, и единственный способ, который он находит, чтобы избавиться от этого унижения – это наконец-таки свершить задуманное.

Преступление занимает только небольшую часть в начале романа, наказание – всю остальную его часть. Ведь под наказанием имеется в виду не только и не столько каторга, сколько душевные муки, невыносимые страдания, которые испытывает герой из-за содеянного им. Раскольникову хватило решимости только на сам поступок, но после него решимость как ветром унесло. В коматозном, полуобморочном состоянии он бродит по Сенной, теряет сознание в полицейском участке, кричит на своих друзей, просыпается в своей каморке в холодном поту, опасаясь, не обнаружил ли кто следов крови или драгоценностей в его тайнике. Из-за его абсолютно неадекватного поведения Порфирию Петровичу было довольно легко раскрыть его преступление, потому как он был опытный следователь и прежде всего обращал внимание именно на психологию подозреваемого, на то, как он себя ведет. Раскольников некоторое время пытается сопротивляться, но довольно скоро осознает, что он смертельно устал от своего вранья, от греховности своей, и что этому всему надо положить конец.

Преступление и наказание – это роман о крестном пути человека, который приходит к жизни через смерть, к счастью через страдания, к свету через беспросветную тьму, к Богу – через искушения Дьявола. И свет, в конце концов, одерживает победу над мраком – за горизонтом открывается новая, совсем иная жизнь, в которую еще только предстоит вступить Раскольникову после каторги.

Семь лет, только семь лет! В начале своего счастия, в иные мгновения, они оба готовы были смотреть на эти семь лет, как на семь дней. Он даже и не знал того, что новая жизнь не даром же ему достается, что ее надо еще дорого купить, заплатить за нее великим, будущим подвигом.

Читайте также:

  

• Мое отношение к душечке сочинение

  

• Сочинение на тему виды образования

  

• Сочинение про монстра кальмара

  

• Как раскрывается в романе а с пушкина евгений онегин русская душа татьяны сочинение

  

• Гедике медленный вальс сочинение 58 12 ноты для фортепиано