Немецкая сказка гензель и гретель

Сказка о детях лесника, которых родители оставляют в лесу, чтобы самим не умереть с голоду. Первый раз им удается вернуться домой, т.к. Гензель разбрасывал по дороге белые камушки. Во второй раз у них были только хлебные крошки, которые склевали птицы. Дети заблудились в лесу и набрели на пряничный домик, полный сладостей. Они набросились на лакомства и попадали в плен к ведьме, которая собиралась их откормить и съесть. Однако дети оказались хитрее ведьмы и сбежали от нее…

Гензель и Гретель читать

В большом лесу на опушке жил бедный дровосек со своею женою и двумя детьми: мальчишку-то звали Гензель, а девчоночку — Гретель.

У бедняка было в семье и скудно и голодно; а с той поры, как наступила большая дороговизна, у него и насущного хлеба иногда не бывало.

И вот однажды вечером лежал он в постели, раздумывая и ворочаясь с боку на бок от забот, и сказал своей жене со вздохом: «Не знаю, право, как нам и быть! Как будем мы детей питать, когда и самим-то есть нечего!»

— «А знаешь ли что, муженек, — отвечала жена, — завтра ранешенько выведем детей в самую чащу леса; там разведем им огонек и каждому дадим еще по кусочку хлеба в запас, а затем уйдем на работу и оставим их там одних. Они оттуда не найдут дороги домой, и мы от них избавимся».

— «Нет, женушка, — сказал муж, — этого я не сделаю. Невмоготу мне своих деток в лесу одних оставлять — еще, пожалуй, придут дикие звери да и растерзают».

— «Ох ты, дурак, дурак! — отвечала она. — Так разве же лучше будет, как мы все четверо станем дохнуть с голода, и ты знай строгай доски для гробов».

И до тех пор его пилила, что он наконец согласился. «А все же жалко мне бедных деток», — говорил он, даже и согласившись с женою.

А детки-то с голоду тоже заснуть не могли и слышали все, что мачеха говорила их отцу. Гретель плакала горькими слезами и говорила Гензелю: «Пропали наши головы!»

— «Полно, Гретель, — сказал Гензель, — не печалься! Я как-нибудь ухитрюсь помочь беде».

И когда отец с мачехой уснули, он поднялся с постели, надел свое платьишко, отворил дверку, да и выскользнул из дома.

Месяц светил ярко, и белые голыши, которых много валялось перед домом, блестели, словно монетки. Гензель наклонился и столько набрал их в карман своего платья, сколько влезть могло.

Потом вернулся домой и сказал сестре: «Успокойся и усни с Богом: он нас не оставит». И улегся в свою постельку.

Чуть только стало светать, еще и солнце не всходило — пришла к детям мачеха и стала их будить: «Ну, ну, подымайтесь, лентяи, пойдем в лес за дровами».

Затем она дала каждому по кусочку хлеба на обед и сказала: «Вот вам хлеб на обед, только смотрите, прежде обеда его не съешьте, ведь уж больше-то вы ничего не получите».

Гретель взяла хлеб к себе под фартук, потому что у Гензеля карман был полнехонек камней. И вот они все вместе направились в лес.

Пройдя немного, Гензель приостановился и оглянулся на дом, и потом еще и еще раз.

Отец спросил его: «Гензель, что ты там зеваешь и отстаешь? Изволь-ка прибавить шагу».

— «Ах, батюшка, — сказал Гензель, — я все посматриваю на свою белую кошечку: сидит она там на крыше, словно со мною прощается».

Мачеха сказала: «Дурень! Да это вовсе и не кошечка твоя, а белая труба блестит на солнце». А Гензель и не думал смотреть на кошечку, он все только потихонечку выбрасывал на дорогу из своего кармана по камешку.

Когда они пришли в чащу леса, отец сказал: «Ну, собирайте, детки, валежник, а я разведу вам огонек, чтобы вы не озябли».

Гензель и Гретель натаскали хворосту и навалили его гора-горой. Костер запалили, и когда огонь разгорелся, мачеха сказала: «Вот, прилягте к огоньку, детки, и отдохните; а мы пойдем в лес и нарубим дров. Когда мы закончим работу, то вернемся к вам и возьмем с собою».

Гензель и Гретель сидели у огня, и когда наступил час обеда, они съели свои кусочки хлеба. А так как им слышны были удары топора, то они и подумали, что их отец где-нибудь тут же, недалеко.

А постукивал-то вовсе не топор, а простой сук, который отец подвязал к сухому дереву: его ветром раскачивало и ударяло о дерево.

Сидели они, сидели, стали у них глаза слипаться от усталости, и они крепко уснули.

Когда же они проснулись, кругом была темная ночь. Гретель стала плакать и говорить: «Как мы из лесу выйдем?» Но Гензель ее утешал: «Погоди только немножко, пока месяц взойдет, тогда уж мы найдем дорогу».

И точно, как поднялся на небе полный месяц, Гензель взял сестричку за руку и пошел, отыскивая дорогу по голышам, которые блестели, как заново отчеканенные монеты, и указывали им путь.

Всю ночь напролет шли они и на рассвете пришли-таки к отцовскому дому. Постучались они в двери, и когда мачеха отперла и увидела, кто стучался, то сказала им: «Ах вы, дрянные детишки, что вы так долго заспались в лесу? Мы уж думали, что вы и совсем не вернетесь».

А отец очень им обрадовался: его и так уж совесть мучила, что он их одних покинул в лесу.

Вскоре после того нужда опять наступила страшная, и дети услышали, как мачеха однажды ночью еще раз стала говорить отцу: «Мы опять все съели; в запасе у нас всего-навсего полкаравая хлеба, а там уж и песне конец! Ребят надо спровадить; мы их еще дальше в лес заведем, чтобы они уж никак не могли разыскать дороги к дому. А то и нам пропадать вместе с ними придется».

Тяжело было на сердце у отца, и он подумал: «Лучше было бы, кабы ты и последние крохи разделил со своими детками». Но жена и слушать его не хотела, ругала его и высказывала ему всякие упреки.

«Назвался груздем, так и полезай в кузов!» — говорит пословица; так и он: уступил жене первый раз, должен был уступить и второй.

А дети не спали и к разговору прислушивались. Когда родители заснули, Гензель, как и в прошлый раз, поднялся с постели и хотел набрать голышей, но мачеха заперла дверь на замок, и мальчик никак не мог выйти из дома. Но он все же унимал сестричку и говорил ей: «Не плачь, Гретель, и спи спокойно. Бог нам поможет».

Рано утром пришла мачеха и подняла детей с постели. Они получили по куску хлеба — еще меньше того, который был им выдан прошлый раз.

По пути в лес Гензель искрошил свой кусок в кармане, часто приостанавливался и бросал крошки на землю.

«Гензель, что ты все останавливаешься и оглядываешься, — сказал ему отец, — ступай своей дорогой».

— «Я оглядываюсь на своего голубка, который сидит на крыше и прощается со мною», — отвечал Гензель. «Дурень! — сказала ему мачеха. — Это вовсе не голубок твой: это труба белеет на солнце».

Но Гензель все же мало-помалу успел разбросать все крошки по дороге.

Мачеха еще дальше завела детей в лес, туда, где они отродясь не бывали.

Опять был разведен большой костер, и мачеха сказала им: «Посидите-ка здесь, и коли умаетесь, то можете и поспать немного: мы пойдем в лес дрова рубить, а вечером, как кончим работу, зайдем за вами и возьмем вас с собою».

Когда наступил час обеда, Гретель поделилась своим куском хлеба с Гензелем, который свою порцию раскрошил по дороге.

Потом они уснули, и уж завечерело, а между тем никто не приходил за бедными детками.

Проснулись они уже тогда, когда наступила темная ночь, и Гензель, утешая свою сестричку, говорил: «Погоди, Гретель, вот взойдет месяц, тогда мы все хлебные крошечки увидим, которые я разбросал, по ним и отыщем дорогу домой».

Но вот и месяц взошел, и собрались они в путь-дорогу, а не могли отыскать ни одной крошки, потому что тысячи птиц, порхающих в лесу и в поле, давно уже те крошки поклевали.

Гензель сказал сестре: «Как-нибудь найдем дорогу», — но дороги не нашли.

Так шли они всю ночь и еще один день с утра до вечера и все же не могли выйти из леса и были страшно голодны, потому что должны были питаться одними ягодами, которые кое-где находили по дороге. И так как они притомились и от истомы уже еле на ногах держались, то легли они опять под деревом и заснули.

Настало третье утро с тех пор, как они покинули родительский дом. Пошли они опять по лесу, но сколько ни шли, все только глубже уходили в чащу его, и если бы не подоспела им помощь, пришлось бы им погибнуть.

В самый полдень увидели они перед собою прекрасную белоснежную птичку; сидела она на ветке и распевала так сладко, что они приостановились и стали к ее пению прислушиваться. Пропевши свою песенку, она расправила свои крылышки и полетела, и они пошли за нею следом, пока не пришли к избушке, на крышу которой птичка уселась.

Подойдя к избушке поближе, они увидели, что она вся из хлеба построена и печеньем покрыта, да окошки-то у нее были из чистого сахара.

«Вот мы за нее и примемся, — сказал Гензель, — и покушаем. Я вот съем кусок крыши, а ты, Гретель, можешь себе от окошка кусок отломить — оно, небось, сладкое». Гензель потянулся кверху и отломил себе кусочек крыши, чтобы отведать, какова она на вкус, а Гретель подошла к окошку и стала обгладывать его оконницы.

Тут из избушки вдруг раздался пискливый голосок:

Стуки-бряки под окном?
Кто ко мне стучится в дом?

А детки на это отвечали:

Ветер, ветер, ветерок.
Неба ясного сынок!

— и продолжали по-прежнему кушать.

Гензель, которому крыша пришлась очень по вкусу, отломил себе порядочный кусок от нее, а Гретель высадила себе целую круглую оконницу, тут же у избушки присела и лакомилась на досуге — и вдруг распахнулась настежь дверь в избушке, и старая-престарая старуха вышла из нее, опираясь на костыль.

Гензель и Гретель так перепугались, что даже выронили свои лакомые куски из рук. А старуха только покачала головой и сказала: «Э-э, детушки, кто это вас сюда привел? Войдите-ка ко мне и останьтесь у меня, зла от меня никакого вам не будет».

Она взяла деток за руку и ввела их в свою избушечку. Там на столе стояла уже обильная еда: молоко и сахарное печенье, яблоки и орехи. А затем деткам были постланы две чистенькие постельки, и Гензель с сестричкой, когда улеглись в них, подумали, что в самый рай попали.

Но старуха-то только прикинулась ласковой, а в сущности была она злою ведьмою, которая детей подстерегала и хлебную избушку свою для того только и построила, чтобы их приманивать.

Когда какой-нибудь ребенок попадался в ее лапы, она его убивала, варила его мясо и пожирала, и это было для нее праздником. Глаза у ведьм красные и не дальнозоркие, но чутье у них такое же тонкое, как у зверей, и они издалека чуют приближение человека. Когда Гензель и Гретель только еще подходили к ее избушке, она уже злобно посмеивалась и говорила насмешливо: «Эти уж попались — небось, не ускользнуть им от меня».

Рано утром, прежде нежели дети проснулись, она уже поднялась, и когда увидела, как они сладко спят и как румянец играет на их полных щечках, она пробормотала про себя: «Лакомый это будет кусочек!»

Тогда взяла она Гензеля в свои жесткие руки и снесла его в маленькую клетку, и приперла в ней решетчатой дверкой: он мог там кричать сколько душе угодно, — никто бы его и не услышал.

Потом пришла она к сестричке, растолкала ее и крикнула: «Ну, поднимайся, лентяйка, натаскай воды, свари своему брату чего-нибудь повкуснее: я его посадила в особую клетку и стану его откармливать. Когда он ожиреет, я его съем».

Гретель стала было горько плакать, но только слезы даром тратила — пришлось ей все, то исполнить, чего от нее злая ведьма требовала.

Вот и стали бедному Гензелю варить самое вкусное кушанье, а сестричке его доставались одни только объедки.

Каждое утро пробиралась старуха к его клетке и кричала ему: «Гензель, протяни-ка мне палец, дай пощупаю, скоро ли ты откормишься?» А Гензель просовывал ей сквозь решетку косточку, и подслеповатая старуха не могла приметить его проделки и, принимая косточку за пальцы Гензеля, дивилась тому, что он совсем не жиреет.

Когда прошло недели четыре и Гензель все попрежнему не жирел, тогда старуху одолело нетерпенье, и она не захотела дольше ждать. «Эй ты, Гретель, — крикнула она сестричке, — проворней наноси воды: завтра хочу я Гензеля заколоть и сварить — каков он там ни на есть, худой или жирный!»

Ах, как сокрушалась бедная сестричка, когда пришлось ей воду носить, и какие крупные слезы катились у ней по щекам! «Боже милостивый! — воскликнула она. — Помоги же ты нам! Ведь если бы дикие звери растерзали нас в лесу, так мы бы, по крайней мере, оба вместе умерли!»

— «Перестань пустяки молоть! — крикнула на нее старуха. — Все равно ничто тебе не поможет!»

Рано утром Гретель уже должна была выйти из дома, повесить котелок с водою и развести под ним огонь.

«Сначала займемся печеньем, — сказала старуха, — я уж печь затопила и тесто вымесила».

И она толкнула бедную Гретель к печи, из которой пламя даже наружу выбивалось.

«Полезай туда, — сказала ведьма, — да посмотри, достаточно ли в ней жару и можно ли сажать в нее хлебы».

И когда Гретель наклонилась, чтобы заглянуть в печь, ведьма собиралась уже притворить печь заслонкой: «Пусть и она там испечется, тогда и ее тоже съем».

Однако же Гретель поняла, что у нее на уме, и сказала: «Да я и не знаю, как туда лезть, как попасть в нутро?»

— «Дурища! — сказала старуха. — Да ведь устье-то у печки настолько широко, что я бы и сама туда влезть могла», — да, подойдя к печке, и сунула в нее голову.

Тогда Гретель сзади так толкнула ведьму, что та разом очутилась в печке, да и захлопнула за ведьмой печную заслонку, и даже засовом задвинула.

Ух, как страшно взвыла тогда ведьма! Но Гретель от печки отбежала, и злая ведьма должна была там сгореть.

А Гретель тем временем прямехонько бросилась к Гензелю, отперла клетку и крикнула ему: «Гензель! Мы с тобой спасены — ведьмы нет более на свете!»

Тогда Гензель выпорхнул из клетки, как птичка, когда ей отворят дверку.

О, как они обрадовались, как обнимались, как прыгали кругом, как целовались! И так как им уж некого было бояться, то они пошли в избу ведьмы, в которой по всем углам стояли ящики с жемчугом и драгоценными каменьями. «Ну, эти камешки еще получше голышей», — сказал Гензель и набил ими свои карманы, сколько влезло; а там и Гретель сказала: «Я тоже хочу немножечко этих камешков захватить домой», — и насыпала их полный фартучек.

«Ну, а теперь пора в путь-дорогу, — сказал Гензель, — чтобы выйти из этого заколдованного леса».

И пошли — и после двух часов пути пришли к большому озеру. «Нам тут не перейти, — сказал Гензель, — не вижу я ни жердинки, ни мосточка». — «И кораблика никакого нет, — сказала сестричка. — А зато вон там плавает белая уточка. Коли я ее попрошу, она, конечно, поможет нам переправиться».

И крикнула уточке:

Уточка, красавица!
Помоги нам переправиться;
Ни мосточка, ни жердинки,
Перевези же нас на спинке.

Уточка тотчас к ним подплыла, и Гензель сел к ней на спинку и стал звать сестру, чтобы та села с ним рядышком. «Нет, — отвечала Гретель, — уточке будет тяжело; она нас обоих перевезет поочередно».

Так и поступила добрая уточка, и после того, как они благополучно переправились и некоторое время еще шли по лесу, лес стал им казаться все больше и больше знакомым, и наконец они увидели вдали дом отца своего.

Тогда они пустились бежать, добежали до дому, ворвались в него и бросились отцу на шею.

У бедняги не было ни часу радостного с тех пор, как он покинул детей своих в лесу; а мачеха тем временем умерла.

Гретель тотчас вытрясла весь свой фартучек — и жемчуг и драгоценные камни так и рассыпались по всей комнате, да и Гензель тоже стал их пригоршнями выкидывать из своего кармана.

Тут уж о пропитании не надо было думать, и стали они жить да поживать, да радоваться.

15. Гензель и Гретель

Жил на опушке дремучего леса бедный дровосек со своей женой и двумя детьми; мальчика звали Гензель, а девочку — Гретель. Жил дровосек впроголодь; вот наступила однажды в той земле такая дороговизна, что не на что было ему купить даже хлеба на пропитание.

И вот, под вечер, лежа в постели, стал он раздумывать, и все одолевали его разные мысли и заботы; повздыхал он и говорит жене:

— Что же теперь будет с нами? Как нам прокормить бедных детей, нам-то ведь и самим есть нечего!

— А знаешь что, — отвечала жена, — давай-ка пораньше утром, только начнет светать, заведем детей в лес, в самую глухую чащу; разведем им костер, дадим каждому по куску хлеба, а сами уйдем на работу и оставим их одних. Дороги домой они не найдут, вот мы от них и избавимся.

— Нет, жена, — говорит дровосек, — этого я не сделаю; ведь сердце-то у меня не камень, я детей одних бросить в лесу не могу, там нападут на них дикие звери и их разорвут.

— Эх ты, простофиля! — говорит жена. — Ведь иначе мы все вчетвером с голоду пропадем, и останется только одно: гробы сколачивать. — И она донимала его до тех пор, пока он с ней согласился.

— А все-таки жалко мне моих бедных детей! — сказал дровосек.

Дети от голода не могли уснуть и слыхали все, что говорила мачеха отцу. Залилась Гретель горькими слезами и говорит Гензелю:

— Видно, нам теперь пропадать придется.

— Тише, Гретель, — сказал Гензель, — не горюй, я уж что-нибудь да придумаю.

И вот когда родители уснули, он встал, надел свою курточку, отворил дверь в сени и тихонько выбрался на улицу. На ту пору ярко светила луна, и белые камешки, лежавшие перед избушкой, блестели, словно груды серебряных монет.

Гензель нагнулся и набил ими полный карман. Потом вернулся он домой и говорит Гретель:

— Утешься, милая сестрица, спи себе теперь спокойно, Господь нас не оставит. — И с этими словами он снова улегся в постель.

Только стало светать, еще и солнышко не всходило, а мачеха уже подошла и стала будить детей:

— Эй вы, лежебоки, пора подыматься, собирайтесь-ка с нами в лес за дровами!

Дала она каждому из них по кусочку хлеба и говорит:

— Вот это будет вам на обед; да смотрите, не съешьте его раньше времени, больше ничего не получите.

Гретель спрятала хлеб в свой передник, — ведь у Гензеля карман был полон камней. И они собрались идти вместе в лес. Прошли они немного, вдруг Гензель остановился, оглянулся назад, посмотрел на избушку, — так он все время оглядывался назад и останавливался. А отец ему и говорит:

— Гензель, чего это ты все оглядываешься да отстаешь? Смотри не зевай, иди побыстрей.

— Ах, батюшка, — ответил ему Гензель, — я все гляжу на свою белую кошечку, вон сидит она на крыше, будто хочет сказать мне «прощай».

А мачеха и говорит:

— Эх, дурень ты, это вовсе не твоя кошечка, это утреннее солнце блестит на трубе.

А Гензель вовсе и не на кошечку смотрел, а доставал из кармана и бросал на дорогу блестящие камешки.

Вот вошли они в самую чащу леса, а отец и говорит:

— Ну, дети, собирайте теперь хворост, а я разведу костер, чтобы вы не озябли.

Гензель и Гретель собрали целую кучу хворосту. Разожгли костер. Когда пламя хорошо разгорелось, мачеха говорит:

— Ну, детки, ложитесь теперь у костра да отдохните как следует, а мы пойдем в лес дрова рубить. Как кончим работу, вернемся назад и возьмем вас домой.

Сели Гензель и Гретель у костра, и когда наступил полдень, каждый из них съел по кусочку хлеба. Они все время слышали стук топора и думали, что их отец где-то поблизости. Но то был совсем не стук топора, а чурбана, который привязал дровосек к сухому дереву, и он, раскачиваясь под ветром, стучал о ствол.

Долго сидели они так у костра, от усталости стали у них глаза закрываться, и они крепко-крепко уснули. А когда проснулись, была уже глухая ночь. Заплакала Гретель и говорит:

— Как же нам теперь выбраться из лесу?

Стал Гензель ее утешать.

— Погоди маленько, скоро взойдет луна, и мы уж найдем дорогу.

Когда взошла луна, взял Гензель сестрицу за руку и пошел от камешка к камешку, — а сверкали они, словно новые серебряные денежки, и указывали детям путь-дорогу. Они шли всю ночь напролет и подошли на рассвете к отцовской избушке.

Они постучались, мачеха открыла им дверь; видит она, что это Гензель и Гретель, и говорит:

— Что же это вы, скверные дети, так долго спали в лесу? А мы уж думали, что вы назад вовсе не хотите возвращаться.

Обрадовался отец, увидя детей, — было у него на сердце тяжело, что бросил он их одних.

А вскоре опять наступили голод и нужда, и дети услыхали, как мачеха ночью, лежа в постели, говорила отцу:

— У нас опять все уже съедено, осталось только полкраюхи хлеба, видно, нам скоро конец придет. Надо бы нам от детей избавиться: давай заведем их в лес подальше, чтоб не найти им дороги назад, — другого выхода у нас нету.

Тяжко стало на сердце у дровосека, и он подумал: «Уж лучше бы мне последним куском с детьми поделиться». Но жена и слышать о том не хотела, стала его бранить и попрекать. И вот — плохое начало не к доброму концу, — уступил он раз, пришлось ему и теперь согласиться.

Дети еще не спали и слышали весь разговор. И только родители уснули, поднялся Гензель опять и хотел было выйти из дому, чтобы собрать камешки, как и в прошлый раз, но мачеха заперла дверь, и Гензель выбраться из хижины не смог. Он стал утешать свою сестрицу и говорит:

— Не плачь, Гретель, спи спокойно, уж Бог нам как-нибудь да поможет.

Ранним утром пришла мачеха и подняла детей с постели. Дала им кусок хлеба, он был еще меньше, чем в первый раз. По дороге в лес Гензель крошил хлеб в кармане, все останавливался и бросал хлебные крошки на дорогу.

— Что это ты, Гензель, все останавливаешься да оглядываешься, — сказал отец, — ступай своей дорогой.

— Да это я смотрю на своего голубка, вон сидит он на крыше дома, будто со мной прощается, — ответил Гензель.

— Дурень ты, — сказала мачеха, — это вовсе не голубь твой, это утреннее солнце блестит на верхушке трубы.

А Гензель все бросал и бросал по дороге хлебные крошки. Вот завела мачеха детей еще глубже в лес, где они ни разу еще не бывали. Развели опять большой костер, и говорит мачеха:

— Детки, садитесь вот тут, а устанете, так поспите маленько; а мы пойдем в лес дрова рубить, а к вечеру, как кончим работу, вернемся сюда и возьмем вас домой.

Когда наступил полдень, поделилась Гретель своим куском хлеба с Гензелем, — ведь он весь свой хлеб раскрошил по дороге. Потом они уснули. Но вот уж и вечер прошел, и никто за бедными детьми не приходил. Проснулись они темной ночью, и стал Гензель утешать сестрицу:

— Погоди, Гретель, вот скоро луна взойдет, и станут видны хлебные крошки, что я разбросал по дороге, они укажут нам дорогу домой.

Вот взошла луна, и дети отправились в путь-дорогу, но хлебных крошек не нашли, — тысячи птиц, что летают в лесу и в поле, все их поклевали. Тогда Гензель и говорит Гретель:

— Мы уж как-нибудь да найдем дорогу.

Но они ее не нашли. Пришлось им идти целую ночь и весь день, с утра и до самого вечера, но выбраться из лесу они не могли. Дети сильно проголодались, ведь они ничего не ели, кроме ягод, которые собирали по пути. Они так устали, что еле-еле передвигали ноги, и вот прилегли они под деревом и уснули.

Наступило уже третье утро с той поры, как покинули они отцовскую избушку. Пошли они дальше. Идут и идут, а лес все глубже и темней, и если бы вскоре не подоспела помощь, они выбились бы из сил.

Вот наступил полдень, и они заметили на ветке красивую белоснежную птичку. Она пела так хорошо, что они остановились и заслушались ее пеньем. Но вдруг птичка умолкла и, взмахнув крыльями, полетела перед ними, а они пошли за ней следом, и шли, пока, наконец, не добрались до избушки, где птичка уселась на крыше. Подошли они ближе, видят — сделана избушка из хлеба, крыша на ней из пряников, а окошки все из прозрачного леденца.

— Вот мы за нее и примемся, — сказал Гензель, — и то-то будет у нас славное угощенье! Я отъем кусок крыши, а ты, Гретель, возьмись за окошко, — оно, должно быть, очень сладкое.

Взобрался Гензель на избушку и отломил кусочек крыши, чтоб попробовать, какая она на вкус, а Гретель подошла к окошку и начала его грызть.

Вдруг послышался изнутри чей-то тоненький голосок:

Дети ответили:

И, не обращая внимания, они продолжали объедать домик.

Гензель, которому очень понравилась крыша, оторвал от нее большой кусок и сбросил вниз, а Гретель выломала целое круглое стекло из леденца и, усевшись около избушки, стала им лакомиться.

Вдруг открывается дверь, и выходит оттуда, опираясь на костыль, старая-престарая бабка. Гензель и Гретель так ее испугались, что выронили из рук лакомство. Покачала старуха головой и говорит:

— Э, милые детки, кто это вас сюда привел? Ну, милости просим, входите в избушку, худо вам тут не будет.

Она взяла их обоих за руки и ввела в свою избушку. Принесла им вкусной еды — молока с оладьями, посыпанными сахаром, яблок и орехов. Потом она постелила две красивые постельки и накрыла их белыми одеялами. Улеглись Гензель и Гретель и подумали, что попали, должно быть, в рай.

Но старуха только притворилась такою доброй, а была она на самом деле злой ведьмой, что подстерегает детей, и избушку из хлеба построила для приманки. Если кто попадал к ней в руки, она того убивала, потом варила и съедала, и было это для нее праздником. У ведьм всегда бывают красные глаза, и видят они вдаль плохо, но зато у них нюх, как у зверей, и они чуют близость человека.

Когда Гензель и Гретель подходили к ее избушке, она злобно захохотала и сказала с усмешкой:

— Вот они и попались! Ну, уж теперь им от меня не уйти!

Рано поутру, когда дети еще спали, она встала, посмотрела, как они спят спокойно да какие у них пухлые и румяные щечки, и пробормотала про себя: «То-то приготовлю я себе лакомое блюдо».

Она схватила Гензеля своею костлявой рукой, унесла его в хлев и заперла там за решетчатой дверью — пусть кричит себе сколько вздумается, ничего ему не поможет. Потом пошла она к Гретель, растолкала ее, разбудила и говорит:

— Вставай, лентяйка, да притащи мне воды, свари своему брату что-нибудь вкусное, — вон сидит он в хлеву, пускай хорошенько откармливается. А когда разжиреет, я его съем.

Залилась Гретель горькими слезами, но — что делать? — пришлось ей исполнить приказание злой ведьмы.

И вот были приготовлены для Гензеля самые вкусные блюда, а Гретель достались одни лишь объедки.

Каждое утро пробиралась старуха к маленькому хлеву и говорила:

— Гензель, протяни-ка мне свои пальцы, я хочу посмотреть, достаточно ли ты разжирел.

Но Гензель протягивал ей косточку, и старуха, у которой были слабые глаза, не могла разглядеть, что это такое, и думала, что то пальцы Гензеля, и удивлялась, отчего это он все не жиреет.

Так прошло четыре недели, но Гензель все еще оставался худым, — тут старуха потеряла всякое терпенье и ждать больше не захотела.

— Эй, Гретель, — крикнула она девочке, — пошевеливайся живей, принеси-ка воды: все равно — жирен ли Гензель, или тощ, а уж завтра утром я его заколю и сварю.

Ох, как горевала бедная сестрица, когда пришлось ей таскать воду, как текли у ней слезы ручьями по щекам!

— Господи, да помоги же ты нам! — воскликнула она. — Лучше бы нас растерзали дикие звери в лесу, тогда хотя бы погибли мы вместе.

— Ну, нечего хныкать! — крикнула старуха. — Теперь тебе ничего не поможет.

Рано поутру Гретель должна была встать, выйти во двор, повесить котел с водой и развести огонь.

— Сначала мы испечем хлеб, — сказала старуха, — я уже истопила печь и замесила опару. — Она толкнула бедную Гретель к самой печи, откуда так и полыхало большое пламя.

— Ну, полезай в печь, — сказала ведьма, — да погляди, хорошо ли она натоплена, не пора ли хлебы сажать?

Только полезла было Гретель в печь, а старуха в это время хотела закрыть ее заслонкой, чтобы Гретель зажарить, а потом и съесть. Но Гретель догадалась, что затевает старуха, и говорит:

— Да я не знаю, как это сделать, как мне туда пролезть-то?

— Вот глупая гусыня, — сказала старуха, — смотри, какое большое устье, я и то могла бы туда залезть, — и она взобралась на шесток и просунула голову в печь.

Тут Гретель как толкнет ведьму, да так, что та очутилась прямо в самой печи. Потом Гретель прикрыла печь железной заслонкой и заперла на задвижку. У-ух, как страшно завыла ведьма! А Гретель убежала; и сгорела проклятая ведьма в страшных мученьях.

Бросилась Гретель поскорей к Гензелю, открыла хлев и крикнула:

— Гензель, мы спасены: старая ведьма погибла!

Выскочил Гензель из хлева, словно птица из клетки, когда откроют ей дверку. Как обрадовались они, как кинулись друг другу на шею, как прыгали они от радости, как крепко они целовались! И так как теперь им нечего уже было бояться, то вошли они в ведьмину избушку, а стояли там всюду по углам ларцы с жемчугами и драгоценными каменьями.

Конец ознакомительного фрагмента.

Hansel and Gretel
The witch welcomes Hansel and Gretel into her hut. Illustration by Arthur Rackham, 1909.
Folk tale
Name	Hansel and Gretel
Aarne–Thompson grouping	ATU 327A
Region	German
Published in	Kinder- und Hausmärchen, by the Brothers Grimm

«Hansel and Gretel» (; German: Hänsel und Gretel [ˈhɛnzl̩ ʔʊnt ˈɡʁeːtl̩])^[a] is a German fairy tale collected by the German Brothers Grimm and published in 1812 in Grimm’s Fairy Tales (KHM 15).^[1][2] It is also known as Little Step Brother and Little Step Sister.

Hansel and Gretel are a brother and sister abandoned in a forest, where they fall into the hands of a witch who lives in a house made of gingerbread, cake, and candy. The cannibalistic witch intends to fatten Hansel before eventually eating him, but Gretel pushes the witch into her own oven and kills her. The two children then escape with their lives and return home with the witch’s treasure.^[3]

«Hansel and Gretel» is a tale of Aarne–Thompson–Uther type 327A.^[4][5] It also includes an episode of type 1121 (‘Burning the Witch in Her Own Oven’).^[2][6] The story is set in medieval Germany. The tale has been adapted to various media, most notably the opera Hänsel und Gretel (1893) by Engelbert Humperdinck.^[7][8]

Origin[edit]

Sources[edit]

Although Jacob and Wilhelm Grimm credited «various tales from Hesse» (the region where they lived) as their source, scholars have argued that the brothers heard the story in 1809 from the family of Wilhelm’s friend and future wife, Dortchen Wild, and partly from other sources.^[9] A handwritten note in the Grimms’ personal copy of the first edition reveals that in 1813 Wild contributed to the children’s verse answer to the witch, «The wind, the wind,/ The heavenly child,» which rhymes in German: «Der Wind, der Wind,/ Das himmlische Kind.»^[2]

According to folklorist Jack Zipes, the tale emerged in the Late Middle Ages Germany (1250–1500). Shortly after this period, close written variants like Martin Montanus’ Garten Gesellschaft (1590) began to appear.^[3] Scholar Christine Goldberg argues that the episode of the paths marked with stones and crumbs, already found in the French «Finette Cendron» and «Hop-o’-My-Thumb» (1697), represents «an elaboration of the motif of the thread that Ariadne gives Theseus to use to get out of the Minoan labyrinth».^[10] A house made of confectionery is also found in a 14th-century manuscript about the Land of Cockayne.^[7]

Editions[edit]

From the pre-publication manuscript of 1810 (Das Brüderchen und das Schwesterchen) to the sixth edition of Kinder- und Hausmärchen (Grimm’s Fairy Tales) in 1850, the Brothers Grimm made several alterations to the story, which progressively gained in length, psychological motivation, and visual imagery,^[11] but also became more Christian in tone, shifting the blame for abandonment from a mother to a stepmother associated with the witch.^[1][3]

In the original edition of the tale, the woodcutter’s wife is the children’s biological mother,^[12] but she was also called «stepmother» from the 4th edition (1840).^[5][13] The Brothers Grimm indeed introduced the word «stepmother», but retained «mother» in some passages. Even their final version in the 7th edition (1857) remains unclear about her role, for it refers to the woodcutter’s wife twice as «the mother» and once as «the stepmother».^[2]

The sequence where the duck helps them across the river is also a later addition. In some later versions, the mother died from unknown causes, left the family, or remained with the husband at the end of the story.^[14] In the 1810 pre-publication manuscript, the children were called «Little Brother» and «Little Sister», then named Hänsel and Gretel in the first edition (1812).^[11] Wilhelm Grimm also adulterated the text with Alsatian dialects, «re-appropriated» from August Ströber’s Alsatian version (1842) in order to give the tale a more «folksy» tone.^[5][b]

Goldberg notes that although «there is no doubt that the Grimms’ Hänsel und Gretel was pieced together, it was, however, pieced together from traditional elements,» and its previous narrators themselves had been «piecing this little tale together with other traditional motifs for centuries.»^[6] For instance, the duck helping the children cross the river may be the remnant of an old traditional motif in the folktale complex that was reintroduced by the Grimms in later editions.^[6]

Plot[edit]

Hansel and Gretel are the young children of a poor woodcutter. When a famine settles over the land, the woodcutter’s second wife tells the woodcutter to take the children into the woods and leave them there to fend for themselves, so that she and her husband do not starve to death. The woodcutter opposes the plan, but his wife claims that maybe a stranger will take the children in and provide for them, which the woodcutter and she simply cannot do. With the scheme seemingly justified, the woodcutter reluctantly is forced to submit to it. They are unaware that in the children’s bedroom, Hansel and Gretel have overheard them. After the parents have gone to bed, Hansel sneaks out of the house and gathers as many white pebbles as he can, then returns to his room, reassuring Gretel that God will not forsake them.

The next day, the family walk deep into the woods and Hansel lays a trail of white pebbles. After their parents abandon them, the children wait for the moon to rise and then follow the pebbles back home. They return home safely, much to their stepmother’s rage. Once again, provisions become scarce and the stepmother angrily orders her husband to take the children further into the woods and leave them there. Hansel and Gretel attempt to gather more pebbles, but find the front door locked.

The following morning, the family treks into the woods. Hansel takes a slice of bread and leaves a trail of bread crumbs for them to follow to return back home. However, after they are once again abandoned, they find that the birds have eaten the crumbs and they are lost in the woods. After days of wandering, they follow a beautiful white bird to a clearing in the woods, and discover a large cottage built of gingerbread, cookies, cakes, and candy, with window panes of clear sugar. Hungry and tired, the children begin to eat the rooftop of the house, when the door opens and a «very old woman» emerges and lures the children inside with the promise of soft beds and delicious food. They enter without realizing that their hostess is a bloodthirsty witch who built the gingerbread house to waylay children to cook and eat them.

The next morning, the witch locks Hansel in an iron cage in the garden and forces Gretel into becoming a slave. The witch feeds Hansel regularly to fatten him up, but serves Gretel nothing but crab shells. The witch then tries to touch Hansel’s finger to see how fat he has become, but Hansel cleverly offers a thin bone he found in the cage. As the witch’s eyes are too weak to notice the deception, she is fooled into thinking Hansel is still too thin to eat. After weeks of this, the witch grows impatient and decides to eat Hansel, «be he fat or lean«.

She prepares the oven for Hansel, but decides she is hungry enough to eat Gretel, too. She coaxes Gretel to the open oven and asks her to lean over in front of it to see if the fire is hot enough. Gretel, sensing the witch’s intent, pretends she does not understand what the witch means. Infuriated, the witch demonstrates, and Gretel instantly shoves her into the hot oven, slams and bolts the door shut, and leaves «the ungodly witch to be burned in ashes«. Gretel frees Hansel from the cage and the pair discover a vase full of treasure, including precious stones. Putting the jewels into their clothing, the children set off for home. A swan ferries them across an expanse of water, and at home they find only their father; his wife having died from an unknown cause. Their father had spent all his days lamenting the loss of his children, and is delighted to see them safe and sound. With the witch’s wealth, they all live happily ever after.

Variants[edit]

Folklorists Iona and Peter Opie indicate that «Hansel and Gretel» belongs to a group of European tales especially popular in the Baltic regions, about children outwitting ogres into whose hands they have involuntarily fallen.^[7]

ATU 327A tales[edit]

«Hansel and Gretel» is the prototype for the fairy tales of the type Aarne–Thompson–Uther (ATU) 327A. In particular, Gretel’s pretense of not understanding how to test the oven («Show Me How») is characteristic of 327A, although it also appears traditionally in other sub-types of ATU 327.^[15] As argued by Stith Thompson, the simplicity of the tale may explain its spread into several traditions all over the world.^[16]

A closely similar version is «Finette Cendron», published by Marie-Catherine d’Aulnoy in 1697, which depicts an impoverished king and queen deliberately losing their three daughters three times in the wilderness. The cleverest of the girls, Finette, initially manages to bring them home with a trail of thread, and then a trail of ashes, but her peas are eaten by pigeons during the third journey. The little girls then go to the mansion of a hag, who lives with her husband the ogre. Finette heats the oven and asks the ogre to test it with his tongue, so that he falls in and is incinerated. Thereafter, Finette cuts off the hag’s head. The sisters remain in the ogre’s house, and the rest of the tale relates the story of «Cinderella».^[7][10]

In the Russian Vasilisa the Beautiful, the stepmother likewise sends her hated stepdaughter into the forest to borrow a light from her sister, who turns out to be Baba Yaga, a cannibalistic witch. Besides highlighting the endangerment of children (as well as their own cleverness), the tales have in common a preoccupation with eating and with hurting children: The mother or stepmother wants to avoid hunger, and the witch lures children to eat her house of candy so that she can then eat them.^[17]

In a variant from Flanders, The Sugar-Candy House, siblings Jan and Jannette get lost in the woods and sight a hut made of confectionary in the distance. When they approach, a giant wolf named Garon jumps out of the window and chases them to a river bank. Sister and brother ask a pair of ducks to help them cross the river and escape the wolf. Garon threatens the ducks to carry him over, to no avail; he then tries to cross by swimming. He sinks and surfaces three times, but disappears in the water on the fourth try. The story seems to contain the «child/wind» rhyming scheme of the German tale.^[18]

In a French fairy tale, La Cabane au Toit de Fromage («The Hut with the Roof made of Cheese»), the brother is the hero who deceives the witch and locks her up in the oven.^[19]

In the first Puerto Rican variant of «The Orphaned Children,» the brother pushes the witch into the oven.^[20]

Other folk tales of ATU 327A type include the French «The Lost Children», published by Antoinette Bon in 1887,^[21][22] or the Moravian «Old Gruel», edited by Maria Kosch in 1899.^[22]

The Children and the Ogre (ATU 327)[edit]

Structural comparisons can also be made with other tales of ATU 327 type («The Children and the Ogre»), which is not a simple fairy tale type but rather a «folktale complex with interconnected subdivisions» depicting a child (or children) falling under the power of an ogre, then escaping by their clever tricks.^[23]

In ATU 327B («The Brothers and the Ogre»), a group of siblings come to an ogre’s house who intends to kill them in their beds, but the youngest of the children exchanges the visitors with the ogre’s offspring, and the villain kills his own children by mistake. They are chased by the ogre, but the siblings eventually manage to come back home safely.^[24] Stith Thompson points the great similarity of the tales types ATU 327A and ATU 327B that «it is quite impossible to disentangle the two tales».^[25]

ATU 327C («The Devil [Witch] Carries the Hero Home in a Sack») depicts a witch or an ogre catching a boy in a sack. As the villain’s daughter is preparing to kill him, the boy asks her to show him how he should arrange himself; when she does so, he kills her. Later on, he kills the witch and goes back home with her treasure. In ATU 327D («The Kiddlekaddlekar»), children are discovered by an ogre in his house. He intends to hang them, but the girl pretends not to understand how to do it, so the ogre hangs himself to show her. He promises his kiddlekaddlekar (a magic cart) and treasure in exchange for his liberation; they set him free, but the ogre chases them. The children eventually manage to kill him and escape safely. In ATU 327F («The Witch and the Fisher Boy»), a witch lures a boy and catches him. When the witch’s daughter tries to bake the child, he pushes her into the oven. The witch then returns home and eats her own daughter. She eventually tries to fell the tree in which the boy is hiding, but birds fly away with him.^[24]

Further comparisons[edit]

The initial episode, which depicts children deliberately lost in the forest by their unloving parents, can be compared with many previous stories: Montanus’s «The Little Earth-Cow» (1557), Basile’s «Ninnillo and Nennella» (1635), Madame d’Aulnoy’s «Finette Cendron» (1697), or Perrault’s «Hop-o’-My-Thumb» (1697). The motif of the trail that fails to lead the protagonists back home is also common to «Ninnillo and Nennella», «Finette Cendron» and «Hop-o’-My-Thumb»,^[26] and the Brothers Grimm identified the latter as a parallel story.^[27]

Finally, ATU 327 tales share a similar structure with ATU 313 («Sweetheart Roland», «The Foundling», «Okerlo») in that one or more protagonists (specifically children in ATU 327) come into the domain of a malevolent supernatural figure and escape from it.^[24] Folklorist Joseph Jacobs, commenting on his reconstructed proto-form of the tale (Johnnie and Grizzle), noticed the «contamination» of the tale with the story of The Master Maid, later classified as ATU 313.^[28] ATU 327A tales are also often combined with stories of ATU 450 («Little Brother and Sister»), in which children run away from an abusive stepmother.^[3]

Analysis[edit]

According to folklorist Jack Zipes, the tale celebrates the symbolic order of the patriarchal home, seen as a haven protected from the dangerous characters that threaten the lives of children outside, while it systematically denigrates the adult female characters, which are seemingly intertwined between each other.^[8][29] The mother or stepmother indeed dies just after the children kill the witch, suggesting that they may metaphorically be the same woman.^[30] Zipes also argues that the importance of the tale in the European oral and literary tradition may be explained by the theme of child abandonment and abuse. Due to famines and lack of birth control, it was common in medieval Europe to abandon unwanted children in front of churches or in the forest. The death of the mother during childbirth sometimes led to tensions after remarriage, and Zipes proposes that it may have played a role in the emergence of the motif of the wicked stepmother.^[29]

Linguist and folklorist Edward Vajda has proposed that these stories represent the remnant of a coming-of-age, rite of passage tale extant in Proto-Indo-European society.^[31][32] Psychologist Bruno Bettelheim argues that the main motif is about dependence, oral greed, and destructive desires that children must learn to overcome, after they arrive home «purged of their oral fixations». Others have stressed the satisfying psychological effects of the children vanquishing the witch or realizing the death of their wicked stepmother.^[8]

Cultural legacy[edit]

Stage and musical theater[edit]

The fairy tale enjoyed a multitude of adaptations for the stage, among them the opera Hänsel und Gretel by Engelbert Humperdinck—one of the most performed operas.^[33] It is principally based upon the Grimm’s version, although it omits the deliberate abandonment of the children.^[7][8]

A contemporary reimagining of the story, Mátti Kovler’s musical fairytale Ami & Tami, was produced in Israel and the United States and subsequently released as a symphonic album.^[34][35]

Literature[edit]

Several writers have drawn inspiration from the tale, such as Robert Coover in «The Gingerbread House» (Pricks and Descants, 1970), Anne Sexton in Transformations (1971), Garrison Keillor in «My Stepmother, Myself» in «Happy to Be Here» (1982), and Emma Donoghue in «A Tale of the Cottage» (Kissing the Witch, 1997).^[8] Adam Gidwitz’s 2010 children’s book A Tale Dark & Grimm and its sequels In a Glass Grimmly (2012), and The Grimm Conclusion (2013) are loosely based on the tale and show the siblings meeting characters from other fairy tales.
Terry Pratchett mentions gingerbread cottages in several of his books, mainly where a witch had turned wicked and ‘started to cackle’, with the gingerbread house being a stage in a person’s increasing levels of insanity. In The Light Fantastic the wizard Rincewind and Twoflower are led by a gnome into one such building after the death of the witch and warned to be careful of the doormat, as it is made of candy floss.

Film[edit]

• Hansel and Gretel: An Opera Fantasy, a 1954 stop-motion animated theatrical feature film directed by John Paul and released by RKO Radio Pictures.
• A 1983 episode of Shelley Duvall’s Faerie Tale Theatre starred Ricky Schroder as Hansel and Joan Collins as the stepmother/witch.
• Hansel and Gretel, a 1983 TV special directed by Tim Burton.
• Hansel and Gretel, a 1987 American/Israeli musical film directed by Len Talan with David Warner, Cloris Leachman, Hugh Pollard and Nicola Stapleton. Part of the 1980s film series Cannon Movie Tales.
• Elements from the story were used in the 1994 horror film Wes Craven’s New Nightmare for its climax.
• «Hänsel und Gretel»^[36] by 2012 German Broadcaster RBB released as part of its series Der rbb macht Familienzeit.
• Hansel & Gretel: Witch Hunters (2013) by Tommy Wirkola with Jeremy Renner and Gemma Arterton, (USA, Germany). The film follows the adventures of Hansel & Gretel who became adults.
• Gretel & Hansel, a 2020 American horror film directed by Oz Perkins in which Gretel is a teenager while Hansel is still a little boy.
• Secret Magic Control Agency (2021) is an animated retelling of the fairy tale by incorporating comedy and family genres^[37]

Computer programming[edit]

Hansel and Gretel’s trail of breadcrumbs inspired the name of the navigation element «breadcrumbs» that allows users to keep track of their locations within programs or documents.^[38]

Video games[edit]

• Hansel & Gretel and the Enchanted Castle (1995) by Terraglyph Interactive Studios is an adventure and hidden object game. The player controls Hansel, tasked with finding Prin, a forest imp, who holds the key to saving Gretel from the witch.^[39]
• Gretel and Hansel (2009) by Mako Pudding is a browser adventure game. Popular on Newgrounds for its gruesome reimagining of the story, it features hand painted watercolor backgrounds and characters animated by Flash.^[40]
• Fearful Tales: Hansel and Gretel Collector’s Edition (2013) by Eipix Entertainment is a HOPA (hidden object puzzle adventure) game. The player, as Hansel and Gretel’s mother, searches the witch’s lair for clues.^[41]
• In the online role-playing game Poptropica, the Candy Crazed mini-quest (2021) includes a short retelling of the story. The player is summoned to the witch’s castle to free the children, who have been imprisoned after eating some of the candy residents.^[42]

See also[edit]

• «Brother and Sister»
• «Esben and the Witch»
• Gingerbread house
• «Hop-o’-My-Thumb» (French fairy tale by Charles Perrault)
• «The Hut in the Forest»
• «Jorinde and Joringel»
• «Molly Whuppie»
• «Thirteenth»
• The Truth About Hansel and Gretel

Footnotes[edit]

References[edit]

Citations[edit]

Bibliography[edit]

Primary sources[edit]

Further reading[edit]

• de Blécourt, Willem. «On the Origin of Hänsel und Gretel». In: Fabula 49, 1-2 (2008): 30-46. doi: https://doi.org/10.1515/FABL.2008.004
• Böhm-Korff, Regina (1991). Deutung und Bedeutung von «Hänsel und Gretel»: eine Fallstudie (in German). P. Lang. ISBN 978-3-631-43703-2.
• Freudenburg, Rachel. «Illustrating Childhood—»Hansel and Gretel».» Marvels & Tales 12, no. 2 (1998): 263-318. www.jstor.org/stable/41388498.
• Gaudreau, Jean. «Handicap et sentiment d’abandon dans trois contes de fées: Le petit Poucet, Hansel et Gretel, Jean-mon-Hérisson». In: Enfance, tome 43, n°4, 1990. pp. 395–404. [DOI: https://doi.org/10.3406/enfan.1990.1957]; www.persee.fr/doc/enfan_0013-7545_1990_num_43_4_1957
• Harshbarger, Scott. «Grimm and Grimmer: “Hansel and Gretel” and Fairy Tale Nationalism.» Style 47, no. 4 (2013): 490-508. www.jstor.org/stable/10.5325/style.47.4.490.
• Mieder, Wolfgang (2007). Hänsel und Gretel: das Märchen in Kunst, Musik, Literatur, Medien und Karikaturen (in German). Praesens. ISBN 978-3-7069-0469-8.
• Taggart, James M. «»Hansel and Gretel» in Spain and Mexico.» The Journal of American Folklore 99, no. 394 (1986): 435-60. doi:10.2307/540047.
• Zipes, Jack (1997). «The rationalization of abandonment and abuse in fairy tales: The case of Hansel and Gretel». Happily Ever After: Fairy Tales, Children, and the Culture Industry. Routledge. ISBN 978-1-135-25296-0.

External links[edit]

• Hansel and Gretel at Project Gutenberg
• The complete set of Grimms’ Fairy Tales, including Hansel and Gretel at Standard Ebooks
• Hansel and Gretel fairy tale
• Original versions and psychological analysis of classic fairy tales, including Hansel and Gretel
• The Story of Hansel and Gretel
• Collaboratively illustrated story on Project Bookses
• https://www.grimmstories.com/en/grimm_fairy-tales/hansel_and_gretel

Hansel and Gretel
The witch welcomes Hansel and Gretel into her hut. Illustration by Arthur Rackham, 1909.
Folk tale
Name	Hansel and Gretel
Aarne–Thompson grouping	ATU 327A
Region	German
Published in	Kinder- und Hausmärchen, by the Brothers Grimm

«Hansel and Gretel» (; German: Hänsel und Gretel [ˈhɛnzl̩ ʔʊnt ˈɡʁeːtl̩])^[a] is a German fairy tale collected by the German Brothers Grimm and published in 1812 in Grimm’s Fairy Tales (KHM 15).^[1][2] It is also known as Little Step Brother and Little Step Sister.

Hansel and Gretel are a brother and sister abandoned in a forest, where they fall into the hands of a witch who lives in a house made of gingerbread, cake, and candy. The cannibalistic witch intends to fatten Hansel before eventually eating him, but Gretel pushes the witch into her own oven and kills her. The two children then escape with their lives and return home with the witch’s treasure.^[3]

«Hansel and Gretel» is a tale of Aarne–Thompson–Uther type 327A.^[4][5] It also includes an episode of type 1121 (‘Burning the Witch in Her Own Oven’).^[2][6] The story is set in medieval Germany. The tale has been adapted to various media, most notably the opera Hänsel und Gretel (1893) by Engelbert Humperdinck.^[7][8]

Origin[edit]

Sources[edit]

Although Jacob and Wilhelm Grimm credited «various tales from Hesse» (the region where they lived) as their source, scholars have argued that the brothers heard the story in 1809 from the family of Wilhelm’s friend and future wife, Dortchen Wild, and partly from other sources.^[9] A handwritten note in the Grimms’ personal copy of the first edition reveals that in 1813 Wild contributed to the children’s verse answer to the witch, «The wind, the wind,/ The heavenly child,» which rhymes in German: «Der Wind, der Wind,/ Das himmlische Kind.»^[2]

According to folklorist Jack Zipes, the tale emerged in the Late Middle Ages Germany (1250–1500). Shortly after this period, close written variants like Martin Montanus’ Garten Gesellschaft (1590) began to appear.^[3] Scholar Christine Goldberg argues that the episode of the paths marked with stones and crumbs, already found in the French «Finette Cendron» and «Hop-o’-My-Thumb» (1697), represents «an elaboration of the motif of the thread that Ariadne gives Theseus to use to get out of the Minoan labyrinth».^[10] A house made of confectionery is also found in a 14th-century manuscript about the Land of Cockayne.^[7]

Editions[edit]

From the pre-publication manuscript of 1810 (Das Brüderchen und das Schwesterchen) to the sixth edition of Kinder- und Hausmärchen (Grimm’s Fairy Tales) in 1850, the Brothers Grimm made several alterations to the story, which progressively gained in length, psychological motivation, and visual imagery,^[11] but also became more Christian in tone, shifting the blame for abandonment from a mother to a stepmother associated with the witch.^[1][3]

In the original edition of the tale, the woodcutter’s wife is the children’s biological mother,^[12] but she was also called «stepmother» from the 4th edition (1840).^[5][13] The Brothers Grimm indeed introduced the word «stepmother», but retained «mother» in some passages. Even their final version in the 7th edition (1857) remains unclear about her role, for it refers to the woodcutter’s wife twice as «the mother» and once as «the stepmother».^[2]

The sequence where the duck helps them across the river is also a later addition. In some later versions, the mother died from unknown causes, left the family, or remained with the husband at the end of the story.^[14] In the 1810 pre-publication manuscript, the children were called «Little Brother» and «Little Sister», then named Hänsel and Gretel in the first edition (1812).^[11] Wilhelm Grimm also adulterated the text with Alsatian dialects, «re-appropriated» from August Ströber’s Alsatian version (1842) in order to give the tale a more «folksy» tone.^[5][b]

Goldberg notes that although «there is no doubt that the Grimms’ Hänsel und Gretel was pieced together, it was, however, pieced together from traditional elements,» and its previous narrators themselves had been «piecing this little tale together with other traditional motifs for centuries.»^[6] For instance, the duck helping the children cross the river may be the remnant of an old traditional motif in the folktale complex that was reintroduced by the Grimms in later editions.^[6]

Plot[edit]

Hansel and Gretel are the young children of a poor woodcutter. When a famine settles over the land, the woodcutter’s second wife tells the woodcutter to take the children into the woods and leave them there to fend for themselves, so that she and her husband do not starve to death. The woodcutter opposes the plan, but his wife claims that maybe a stranger will take the children in and provide for them, which the woodcutter and she simply cannot do. With the scheme seemingly justified, the woodcutter reluctantly is forced to submit to it. They are unaware that in the children’s bedroom, Hansel and Gretel have overheard them. After the parents have gone to bed, Hansel sneaks out of the house and gathers as many white pebbles as he can, then returns to his room, reassuring Gretel that God will not forsake them.

The next day, the family walk deep into the woods and Hansel lays a trail of white pebbles. After their parents abandon them, the children wait for the moon to rise and then follow the pebbles back home. They return home safely, much to their stepmother’s rage. Once again, provisions become scarce and the stepmother angrily orders her husband to take the children further into the woods and leave them there. Hansel and Gretel attempt to gather more pebbles, but find the front door locked.

The following morning, the family treks into the woods. Hansel takes a slice of bread and leaves a trail of bread crumbs for them to follow to return back home. However, after they are once again abandoned, they find that the birds have eaten the crumbs and they are lost in the woods. After days of wandering, they follow a beautiful white bird to a clearing in the woods, and discover a large cottage built of gingerbread, cookies, cakes, and candy, with window panes of clear sugar. Hungry and tired, the children begin to eat the rooftop of the house, when the door opens and a «very old woman» emerges and lures the children inside with the promise of soft beds and delicious food. They enter without realizing that their hostess is a bloodthirsty witch who built the gingerbread house to waylay children to cook and eat them.

The next morning, the witch locks Hansel in an iron cage in the garden and forces Gretel into becoming a slave. The witch feeds Hansel regularly to fatten him up, but serves Gretel nothing but crab shells. The witch then tries to touch Hansel’s finger to see how fat he has become, but Hansel cleverly offers a thin bone he found in the cage. As the witch’s eyes are too weak to notice the deception, she is fooled into thinking Hansel is still too thin to eat. After weeks of this, the witch grows impatient and decides to eat Hansel, «be he fat or lean«.

She prepares the oven for Hansel, but decides she is hungry enough to eat Gretel, too. She coaxes Gretel to the open oven and asks her to lean over in front of it to see if the fire is hot enough. Gretel, sensing the witch’s intent, pretends she does not understand what the witch means. Infuriated, the witch demonstrates, and Gretel instantly shoves her into the hot oven, slams and bolts the door shut, and leaves «the ungodly witch to be burned in ashes«. Gretel frees Hansel from the cage and the pair discover a vase full of treasure, including precious stones. Putting the jewels into their clothing, the children set off for home. A swan ferries them across an expanse of water, and at home they find only their father; his wife having died from an unknown cause. Their father had spent all his days lamenting the loss of his children, and is delighted to see them safe and sound. With the witch’s wealth, they all live happily ever after.

Variants[edit]

Folklorists Iona and Peter Opie indicate that «Hansel and Gretel» belongs to a group of European tales especially popular in the Baltic regions, about children outwitting ogres into whose hands they have involuntarily fallen.^[7]

ATU 327A tales[edit]

«Hansel and Gretel» is the prototype for the fairy tales of the type Aarne–Thompson–Uther (ATU) 327A. In particular, Gretel’s pretense of not understanding how to test the oven («Show Me How») is characteristic of 327A, although it also appears traditionally in other sub-types of ATU 327.^[15] As argued by Stith Thompson, the simplicity of the tale may explain its spread into several traditions all over the world.^[16]

A closely similar version is «Finette Cendron», published by Marie-Catherine d’Aulnoy in 1697, which depicts an impoverished king and queen deliberately losing their three daughters three times in the wilderness. The cleverest of the girls, Finette, initially manages to bring them home with a trail of thread, and then a trail of ashes, but her peas are eaten by pigeons during the third journey. The little girls then go to the mansion of a hag, who lives with her husband the ogre. Finette heats the oven and asks the ogre to test it with his tongue, so that he falls in and is incinerated. Thereafter, Finette cuts off the hag’s head. The sisters remain in the ogre’s house, and the rest of the tale relates the story of «Cinderella».^[7][10]

In the Russian Vasilisa the Beautiful, the stepmother likewise sends her hated stepdaughter into the forest to borrow a light from her sister, who turns out to be Baba Yaga, a cannibalistic witch. Besides highlighting the endangerment of children (as well as their own cleverness), the tales have in common a preoccupation with eating and with hurting children: The mother or stepmother wants to avoid hunger, and the witch lures children to eat her house of candy so that she can then eat them.^[17]

In a variant from Flanders, The Sugar-Candy House, siblings Jan and Jannette get lost in the woods and sight a hut made of confectionary in the distance. When they approach, a giant wolf named Garon jumps out of the window and chases them to a river bank. Sister and brother ask a pair of ducks to help them cross the river and escape the wolf. Garon threatens the ducks to carry him over, to no avail; he then tries to cross by swimming. He sinks and surfaces three times, but disappears in the water on the fourth try. The story seems to contain the «child/wind» rhyming scheme of the German tale.^[18]

In a French fairy tale, La Cabane au Toit de Fromage («The Hut with the Roof made of Cheese»), the brother is the hero who deceives the witch and locks her up in the oven.^[19]

In the first Puerto Rican variant of «The Orphaned Children,» the brother pushes the witch into the oven.^[20]

Other folk tales of ATU 327A type include the French «The Lost Children», published by Antoinette Bon in 1887,^[21][22] or the Moravian «Old Gruel», edited by Maria Kosch in 1899.^[22]

The Children and the Ogre (ATU 327)[edit]

Structural comparisons can also be made with other tales of ATU 327 type («The Children and the Ogre»), which is not a simple fairy tale type but rather a «folktale complex with interconnected subdivisions» depicting a child (or children) falling under the power of an ogre, then escaping by their clever tricks.^[23]

In ATU 327B («The Brothers and the Ogre»), a group of siblings come to an ogre’s house who intends to kill them in their beds, but the youngest of the children exchanges the visitors with the ogre’s offspring, and the villain kills his own children by mistake. They are chased by the ogre, but the siblings eventually manage to come back home safely.^[24] Stith Thompson points the great similarity of the tales types ATU 327A and ATU 327B that «it is quite impossible to disentangle the two tales».^[25]

ATU 327C («The Devil [Witch] Carries the Hero Home in a Sack») depicts a witch or an ogre catching a boy in a sack. As the villain’s daughter is preparing to kill him, the boy asks her to show him how he should arrange himself; when she does so, he kills her. Later on, he kills the witch and goes back home with her treasure. In ATU 327D («The Kiddlekaddlekar»), children are discovered by an ogre in his house. He intends to hang them, but the girl pretends not to understand how to do it, so the ogre hangs himself to show her. He promises his kiddlekaddlekar (a magic cart) and treasure in exchange for his liberation; they set him free, but the ogre chases them. The children eventually manage to kill him and escape safely. In ATU 327F («The Witch and the Fisher Boy»), a witch lures a boy and catches him. When the witch’s daughter tries to bake the child, he pushes her into the oven. The witch then returns home and eats her own daughter. She eventually tries to fell the tree in which the boy is hiding, but birds fly away with him.^[24]

Further comparisons[edit]

The initial episode, which depicts children deliberately lost in the forest by their unloving parents, can be compared with many previous stories: Montanus’s «The Little Earth-Cow» (1557), Basile’s «Ninnillo and Nennella» (1635), Madame d’Aulnoy’s «Finette Cendron» (1697), or Perrault’s «Hop-o’-My-Thumb» (1697). The motif of the trail that fails to lead the protagonists back home is also common to «Ninnillo and Nennella», «Finette Cendron» and «Hop-o’-My-Thumb»,^[26] and the Brothers Grimm identified the latter as a parallel story.^[27]

Finally, ATU 327 tales share a similar structure with ATU 313 («Sweetheart Roland», «The Foundling», «Okerlo») in that one or more protagonists (specifically children in ATU 327) come into the domain of a malevolent supernatural figure and escape from it.^[24] Folklorist Joseph Jacobs, commenting on his reconstructed proto-form of the tale (Johnnie and Grizzle), noticed the «contamination» of the tale with the story of The Master Maid, later classified as ATU 313.^[28] ATU 327A tales are also often combined with stories of ATU 450 («Little Brother and Sister»), in which children run away from an abusive stepmother.^[3]

Analysis[edit]

According to folklorist Jack Zipes, the tale celebrates the symbolic order of the patriarchal home, seen as a haven protected from the dangerous characters that threaten the lives of children outside, while it systematically denigrates the adult female characters, which are seemingly intertwined between each other.^[8][29] The mother or stepmother indeed dies just after the children kill the witch, suggesting that they may metaphorically be the same woman.^[30] Zipes also argues that the importance of the tale in the European oral and literary tradition may be explained by the theme of child abandonment and abuse. Due to famines and lack of birth control, it was common in medieval Europe to abandon unwanted children in front of churches or in the forest. The death of the mother during childbirth sometimes led to tensions after remarriage, and Zipes proposes that it may have played a role in the emergence of the motif of the wicked stepmother.^[29]

Linguist and folklorist Edward Vajda has proposed that these stories represent the remnant of a coming-of-age, rite of passage tale extant in Proto-Indo-European society.^[31][32] Psychologist Bruno Bettelheim argues that the main motif is about dependence, oral greed, and destructive desires that children must learn to overcome, after they arrive home «purged of their oral fixations». Others have stressed the satisfying psychological effects of the children vanquishing the witch or realizing the death of their wicked stepmother.^[8]

Cultural legacy[edit]

Stage and musical theater[edit]

The fairy tale enjoyed a multitude of adaptations for the stage, among them the opera Hänsel und Gretel by Engelbert Humperdinck—one of the most performed operas.^[33] It is principally based upon the Grimm’s version, although it omits the deliberate abandonment of the children.^[7][8]

A contemporary reimagining of the story, Mátti Kovler’s musical fairytale Ami & Tami, was produced in Israel and the United States and subsequently released as a symphonic album.^[34][35]

Literature[edit]

Several writers have drawn inspiration from the tale, such as Robert Coover in «The Gingerbread House» (Pricks and Descants, 1970), Anne Sexton in Transformations (1971), Garrison Keillor in «My Stepmother, Myself» in «Happy to Be Here» (1982), and Emma Donoghue in «A Tale of the Cottage» (Kissing the Witch, 1997).^[8] Adam Gidwitz’s 2010 children’s book A Tale Dark & Grimm and its sequels In a Glass Grimmly (2012), and The Grimm Conclusion (2013) are loosely based on the tale and show the siblings meeting characters from other fairy tales.
Terry Pratchett mentions gingerbread cottages in several of his books, mainly where a witch had turned wicked and ‘started to cackle’, with the gingerbread house being a stage in a person’s increasing levels of insanity. In The Light Fantastic the wizard Rincewind and Twoflower are led by a gnome into one such building after the death of the witch and warned to be careful of the doormat, as it is made of candy floss.

Film[edit]

• Hansel and Gretel: An Opera Fantasy, a 1954 stop-motion animated theatrical feature film directed by John Paul and released by RKO Radio Pictures.
• A 1983 episode of Shelley Duvall’s Faerie Tale Theatre starred Ricky Schroder as Hansel and Joan Collins as the stepmother/witch.
• Hansel and Gretel, a 1983 TV special directed by Tim Burton.
• Hansel and Gretel, a 1987 American/Israeli musical film directed by Len Talan with David Warner, Cloris Leachman, Hugh Pollard and Nicola Stapleton. Part of the 1980s film series Cannon Movie Tales.
• Elements from the story were used in the 1994 horror film Wes Craven’s New Nightmare for its climax.
• «Hänsel und Gretel»^[36] by 2012 German Broadcaster RBB released as part of its series Der rbb macht Familienzeit.
• Hansel & Gretel: Witch Hunters (2013) by Tommy Wirkola with Jeremy Renner and Gemma Arterton, (USA, Germany). The film follows the adventures of Hansel & Gretel who became adults.
• Gretel & Hansel, a 2020 American horror film directed by Oz Perkins in which Gretel is a teenager while Hansel is still a little boy.
• Secret Magic Control Agency (2021) is an animated retelling of the fairy tale by incorporating comedy and family genres^[37]

Computer programming[edit]

Hansel and Gretel’s trail of breadcrumbs inspired the name of the navigation element «breadcrumbs» that allows users to keep track of their locations within programs or documents.^[38]

Video games[edit]

• Hansel & Gretel and the Enchanted Castle (1995) by Terraglyph Interactive Studios is an adventure and hidden object game. The player controls Hansel, tasked with finding Prin, a forest imp, who holds the key to saving Gretel from the witch.^[39]
• Gretel and Hansel (2009) by Mako Pudding is a browser adventure game. Popular on Newgrounds for its gruesome reimagining of the story, it features hand painted watercolor backgrounds and characters animated by Flash.^[40]
• Fearful Tales: Hansel and Gretel Collector’s Edition (2013) by Eipix Entertainment is a HOPA (hidden object puzzle adventure) game. The player, as Hansel and Gretel’s mother, searches the witch’s lair for clues.^[41]
• In the online role-playing game Poptropica, the Candy Crazed mini-quest (2021) includes a short retelling of the story. The player is summoned to the witch’s castle to free the children, who have been imprisoned after eating some of the candy residents.^[42]

See also[edit]

• «Brother and Sister»
• «Esben and the Witch»
• Gingerbread house
• «Hop-o’-My-Thumb» (French fairy tale by Charles Perrault)
• «The Hut in the Forest»
• «Jorinde and Joringel»
• «Molly Whuppie»
• «Thirteenth»
• The Truth About Hansel and Gretel

Footnotes[edit]

References[edit]

Citations[edit]

Bibliography[edit]

Primary sources[edit]

Further reading[edit]

• de Blécourt, Willem. «On the Origin of Hänsel und Gretel». In: Fabula 49, 1-2 (2008): 30-46. doi: https://doi.org/10.1515/FABL.2008.004
• Böhm-Korff, Regina (1991). Deutung und Bedeutung von «Hänsel und Gretel»: eine Fallstudie (in German). P. Lang. ISBN 978-3-631-43703-2.
• Freudenburg, Rachel. «Illustrating Childhood—»Hansel and Gretel».» Marvels & Tales 12, no. 2 (1998): 263-318. www.jstor.org/stable/41388498.
• Gaudreau, Jean. «Handicap et sentiment d’abandon dans trois contes de fées: Le petit Poucet, Hansel et Gretel, Jean-mon-Hérisson». In: Enfance, tome 43, n°4, 1990. pp. 395–404. [DOI: https://doi.org/10.3406/enfan.1990.1957]; www.persee.fr/doc/enfan_0013-7545_1990_num_43_4_1957
• Harshbarger, Scott. «Grimm and Grimmer: “Hansel and Gretel” and Fairy Tale Nationalism.» Style 47, no. 4 (2013): 490-508. www.jstor.org/stable/10.5325/style.47.4.490.
• Mieder, Wolfgang (2007). Hänsel und Gretel: das Märchen in Kunst, Musik, Literatur, Medien und Karikaturen (in German). Praesens. ISBN 978-3-7069-0469-8.
• Taggart, James M. «»Hansel and Gretel» in Spain and Mexico.» The Journal of American Folklore 99, no. 394 (1986): 435-60. doi:10.2307/540047.
• Zipes, Jack (1997). «The rationalization of abandonment and abuse in fairy tales: The case of Hansel and Gretel». Happily Ever After: Fairy Tales, Children, and the Culture Industry. Routledge. ISBN 978-1-135-25296-0.

External links[edit]

• Hansel and Gretel at Project Gutenberg
• The complete set of Grimms’ Fairy Tales, including Hansel and Gretel at Standard Ebooks
• Hansel and Gretel fairy tale
• Original versions and psychological analysis of classic fairy tales, including Hansel and Gretel
• The Story of Hansel and Gretel
• Collaboratively illustrated story on Project Bookses
• https://www.grimmstories.com/en/grimm_fairy-tales/hansel_and_gretel

Vor einem grossen Walde wohnte ein armer Holzhacker mit seiner Frau und seinen zwei Kindern; das Bübchen hiess Hänsel und das Mädchen Gretel.

В большом лесу на опушке жил бедный дровосек со своею женою и двумя детьми: мальчишку-то звали Гензель, а девчоночку — Гретель.

Er hatte wenig zu beissen und zu brechen, und einmal, als grosse Teuerung ins Land kam, konnte er auch das tägliche Brot nicht mehr schaffen.

У бедняка было в семье и скудно и голодно; а с той поры, как наступила большая дороговизна, у него и насущного хлеба иногда не бывало.

Wie er sich nun abends im Bette Gedanken machte und sich vor Sorgen herumwälzte, seufzte er und sprach zu seiner Frau: „Was soll aus uns werden? wie können wir unsere armen Kinder ernähren, da wir für uns selbst nichts mehr haben?“

И вот однажды вечером лежал он в постели, раздумывая и ворочаясь с боку на бок от забот, и сказал своей жене со вздохом: «Не знаю, право, как нам и быть! Как будем мы детей питать, когда и самим-то есть нечего!»

„Weisst du was, Mann,“ antwortete die Frau, „wir wollen morgen in aller Frühe die Kinder hinaus in den Wald führen, wo er am dicksten ist: da machen wir ihnen ein Feuer an und geben jedem noch ein Stückchen Brot, dann gehen wir an unsere Arbeit und lassen sie allein. Sie finden den Weg nicht wieder nach Haus und wir sind sie los.“

«А знаешь ли что, муженёк, — отвечала жена, — завтра ранёшенько выведем детей в самую чащу леса; там разведём им огонёк и каждому дадим ещё по кусочку хлеба в запас, а затем уйдём на работу и оставим их там одних. Они оттуда не найдут дороги домой, и мы от них избавимся».

„Nein, Frau,“ sagte der Mann, „das tue ich nicht; wie sollt ichs übers Herz bringen, meine Kinder im Walde allein zu lassen, die wilden Tiere würden bald kommen und sie zerreissen.“

«Нет, жёнушка, — сказал муж, — этого я не сделаю. Невмоготу мне своих деток в лесу одних оставлять — ещё, пожалуй, придут дикие звери да и растерзают».

„O du Narr,“ sagte sie, „dann müssen wir alle viere Hungers sterben, du kannst nur die Bretter für die Särge hobeln,“ und liess ihm keine Ruhe, bis er einwilligte. „Aber die armen Kinder dauern mich doch,“ sagte der Mann.

«Ох, ты, дурак, дурак! — отвечала она. — Так разве же лучше будет, как мы все четверо станем дохнуть с голода, и ты знай строгай доски для гробов». И до тех пор его пилила, что он, наконец, согласился. «А всё же жалко мне бедных деток», — говорил он, даже и согласившись с женою.

Die zwei Kinder hatten vor Hunger auch nicht einschlafen können und hatten gehört, was die Stiefmutter zum Vater gesagt hatte. Gretel weinte bittere Tränen und sprach zu Hänsel: „Nun ist’s um uns geschehen.“

А детки-то с голоду тоже заснуть не могли и слышали всё, что мачеха говорила их отцу. Гретель плакала горькими слезами и говорила Гензелю: «Пропали наши головы!»

„Still Gretel,“ sprach Hänsel, „gräme dich nicht, ich will uns schon helfen.“

«Полно, Гретель, — сказал Гензель, — не печалься! Я как-нибудь ухитрюсь помочь беде».

Und als die Alten eingeschlafen waren, stand er auf, zog sein Röcklein an, machte die Untertüre auf und schlich sich hinaus.

И когда отец с мачехой уснули, он поднялся с постели, надел своё платьишко, отворил дверку, да и выскользнул из дома.

Da schien der Mond ganz helle, und die weissen Kieselsteine, die vor dem Haus lagen, glänzten wie lauter Batzen. Hänsel bückte sich und steckte so viel in sein Rocktäschlein, als nur hinein wollten.

Месяц светил ярко, и белые голыши, которых много валялось перед домом, блестели, словно монетки. Гензель наклонился и столько набрал их в карман своего платья, сколько влезть могло.

Dann ging er wieder zurück, sprach zu Gretel: „Sei getrost, liebes Schwesterchen, und schlaf nur ruhig ein, Gott wird uns nicht verlassen,“ und legte sich wieder in sein Bett.

Потом вернулся домой и сказал сестре: «Успокойся и усни с Богом: он нас не оставит». И улёгся в свою постельку.

Als der Tag anbrach, noch ehe die Sonne aufgegangen war, kam schon die Frau und weckte die beiden Kinder: „Steht auf, ihr Faulenzer, wir wollen in den Wald gehen und Holz holen.“

Чуть только стало светать, ещё и солнце не всходило — пришла к детям мачеха и стала их будить: «Ну, ну, подымайтесь, лентяи, пойдём в лес за дровами».

Dann gab sie jedem ein Stückchen Brot und sprach: „Da habt ihr etwas für den Mittag, aber essts nicht vorher auf, weiter kriegt ihr nichts.“

Затем она дала каждому по кусочку хлеба на обед и сказала: «Вот вам хлеб на обед, только смотрите, прежде обеда его не съешьте, ведь уж больше-то вы ничего не получите».

Gretel nahm das Brot unter die Schürze, weil Hänsel die Steine in der Tasche hatte. Danach machten sie sich alle zusammen auf den Weg nach dem Wald.

Гретель взяла хлеб к себе под фартук, потому что у Гензеля карман был полнёхонек камней. И вот они все вместе направились в лес.

Als sie ein Weilchen gegangen waren, stand Hänsel still und guckte nach dem Haus zurück und tat das wieder und immer wieder.

Пройдя немного, Гензель приостановился и оглянулся на дом, и потом ещё и ещё раз.

Der Vater sprach: „Hänsel, was guckst du da und bleibst zurück, hab acht und vergiss deine Beine nicht.“

Отец спросил его: «Гензель, что ты там зеваешь и отстаёшь? Изволь-ка прибавить шагу».

„Ach, Vater,“ sagte Hänsel, „ich sehe nach meinem weissen Kätzchen, das sitzt oben auf dem Dach und will mir Ade sagen.“

«Ах, батюшка, — сказал Гензель, — я всё посматриваю на свою белую кошечку: сидит она там на крыше, словно со мною прощается».

Die Frau sprach: „Narr, das ist dein Kätzchen nicht, das ist die Morgensonne, die auf den Schornstein scheint.“ Hänsel aber hatte nicht nach dem Kätzchen gesehen, sondern immer einen von den blanken Kieselsteinen aus seiner Tasche auf den Weg geworfen.

Мачеха сказала: «Дурень! Да это вовсе и не кошечка твоя, а белая труба блестит на солнце». А Гензель и не думал смотреть на кошечку, он всё только потихонечку выбрасывал на дорогу из своего кармана по камешку.

Als sie mitten in den Wald gekommen waren, sprach der Vater: „Nun sammelt Holz, ihr Kinder, ich will ein Feuer anmachen, damit ihr nicht friert.“

Когда они пришли в чащу леса, отец сказал: «Ну, собирайте, детки, валежник, а я разведу вам огонёк, чтобы вы не озябли».

Hänsel und Gretel tragen Reisig zusammen, einen kleinen Berg hoch. Das Reisig ward angezündet, und als die Flamme recht hoch brannte, sagte die Frau: „Nun legt euch ans Feuer, ihr Kinder, und ruht euch aus, wir gehen in den Wald und hauen Holz. Wenn wir fertig sind, kommen wir wieder und holen euch ab.“

Гензель и Гретель натаскали хворосту и навалили его гора-горой. Костёр запалили, и когда огонь разгорелся, мачеха сказала: «Вот, прилягте к огоньку, детки, и отдохните; а мы пойдём в лес и нарубим дров. Когда мы закончим работу, то вернёмся к вам и возьмём с собою».

Hänsel und Gretel sassen am Feuer, und als der Mittag kam, ass jedes ein Stücklein Brot. Und weil sie die Schläge der Holzaxt hörten, so glaubten sie, ihr Vater wäre in der Nähe.

Гензель и Гретель сидели у огня, и когда наступил час обеда, они съели свои кусочки хлеба. А так как им слышны были удары топора, то они и подумали, что их отец где-нибудь тут же, недалеко.

Es war aber nicht die Holzaxt, es war ein Ast, den er an einen dürren Baum gebunden hatte, und den der Wind hin- und herschlug.

А постукивал-то вовсе не топор, а простой сук, который отец подвязал к сухому дереву: его ветром раскачивало и ударяло о дерево.

Und als sie so lange gesessen hatten, fielen ihnen die Augen vor Müdigkeit zu, und sie schliefen fest ein.

Сидели они, сидели, стали у них глаза слипаться от усталости, и они крепко уснули.

Als sie endlich erwachten, war es schon finstere Nacht. Gretel fing an zu weinen und sprach: „Wie sollen wir nun aus dem Wald kommen!“ Hänsel aber tröstete sie: „Wart nur ein Weilchen, bis der Mond aufgegangen ist, dann wollen wir den Weg schon finden.“

Когда же они проснулись, кругом была тёмная ночь. Гретель стала плакать и говорить: «Как мы из лесу выйдем?» Но Гензель её утешал: «Погоди только немножко, пока месяц взойдёт, тогда уж мы найдём дорогу».

Und als der volle Mond aufgestiegen war, so nahm Hänsel sein Schwesterchen an der Hand und ging den Kieselsteinen nach, die schimmerten wie neu geschlagene Batzen und zeigten ihnen den Weg.

И точно, как поднялся на небе полный месяц, Гензель взял сестричку за руку и пошёл, отыскивая дорогу по голышам, которые блестели, как заново отчеканенные монеты, и указывали им путь.

Sie gingen die ganze Nacht hindurch und kamen bei anbrechendem Tag wieder zu ihres Vaters Haus. Sie klopften an die Tür, und als die Frau aufmachte und sah, dass es Hänsel und Gretel war, sprach sie: „Ihr bösen Kinder, was habt ihr so lange im Walde geschlafen, wir haben geglaubt, ihr wolltet gar nicht wiederkommen.“

Всю ночь напролёт шли они и на рассвете пришли-таки к отцовскому дому. Постучались они в двери, и когда мачеха отперла и увидела, кто стучался, то сказала им: «Ах вы, дрянные детишки, что вы так долго заспались в лесу? Мы уж думали, что вы и совсем не вернётесь».

Der Vater aber freute sich, denn es war ihm zu Herzen gegangen, dass er sie so allein zurückgelassen hatte.

А отец очень им обрадовался: его и так уж совесть мучила, что он их одних покинул в лесу.

Nicht lange danach war wieder Not in allen Ecken, und die Kinder hörten, wie die Mutter nachts im Bette zu dem Vater sprach:

Вскоре после того нужда опять наступила страшная, и дети услышали, как мачеха однажды ночью ещё раз стала говорить отцу:

„Alles ist wieder aufgezehrt, wir haben noch einen halben Laib Brot, hernach hat das Lied ein Ende. Die Kinder müssen fort, wir wollen sie tiefer in den Wald hineinfahren, damit sie den Weg nicht wieder herausfinden; es ist sonst keine Rettung für uns.“

«Мы опять всё съели; в запасе у нас всего-навсего полкаравая хлеба, а там уж и песне конец! Ребят надо спровадить; мы их ещё дальше в лес заведём, чтобы они уж никак не могли разыскать дороги к дому. А то и нам пропадать вместе с ними придётся».

Dem Mann fiel’s schwer aufs Herz und er dachte: „Es wäre besser, dass du den letzten Bissen mit deinen Kindern teiltest.“ Aber die Frau hörte auf nichts, was er sagte, schalt ihn und machte ihm Vorwürfe.

Тяжело было на сердце у отца, и он подумал: «Лучше было бы, кабы ты и последние крохи разделил со своими детками». Но жена и слушать его не хотела, ругала его и высказывала ему всякие упрёки.

Wer A sagt, muss auch B sagen, und weil er das erstemal nachgegeben hatte, so musste er es auch zum zweitenmal.

«Назвался груздем, так и полезай в кузов!» — говорит пословица; так и он: уступил жене первый раз, должен был уступить и второй.

Die Kinder waren aber noch wach gewesen und hatten das Gespräch mit angehört. Als die Alten schliefen, stand Hänsel wieder auf, wollte hinaus und Kieselsteine auflesen wie das vorigemal, aber die Frau hatte die Tür verschlossen, und Hänsel konnte nicht heraus. Aber er tröstete sein Schwesterchen und sprach: „Weine nicht, Gretel, und schlaf nur ruhig, der liebe Gott wird uns schon helfen.“

А дети не спали и к разговору прислушивались. Когда родители заснули, Гензель, как и в прошлый раз, поднялся с постели и хотел набрать голышей, но мачеха заперла дверь на замок, и мальчик никак не мог выйти из дома. Но он всё же унимал сестричку и говорил ей: «Не плачь, Гретель, и спи спокойно. Бог нам поможет».

Am frühen Morgen kam die Frau und holte die Kinder aus dem Bette. Sie erhielten ihr Stückchen Brot, das war aber noch kleiner als das vorigemal.

Рано утром пришла мачеха и подняла детей с постели. Они получили по куску хлеба — ещё меньше того, который был им выдан прошлый раз.

Auf dem Wege nach dem Wald bröckelte es Hänsel in der Tasche, stand oft still und warf ein Bröcklein auf die Erde.

По пути в лес Гензель искрошил свой кусок в кармане, часто приостанавливался и бросал крошки на землю.

„Hänsel was stehst du und guckst dich um,“ sagte der Vater, „geh deiner Wege.“

«Гензель, что ты всё останавливаешься и оглядываешься, — сказал ему отец, — ступай своей дорогой».

„Ich sehe nach meinem Täubchen, das sitzt auf dem Dache und will mir Ade sagen,“ antwortete Hänsel. „Narr,“ sagte die Frau, „das ist dein Täubchen nicht, das ist die Morgensonne, die auf den Schornstein oben scheint.“

«Я оглядываюсь на своего голубка, который сидит на крыше и прощается со мною», — отвечал Гензель. «Дурень! — сказала ему мачеха. — Это вовсе не голубок твой: это труба белеет на солнце».

Hänsel aber warf nach und nach alle Bröcklein auf den Weg.

Но Гензель всё же мало-помалу успел разбросать все крошки по дороге.

Die Frau führte die Kinder noch tiefer in den Wald, wo sie ihr Lebtag noch nicht gewesen waren.

Мачеха ещё дальше завела детей в лес, туда, где они отродясь не бывали.

Da ward wieder ein grosses Feuer angemacht, und die Mutter sagte: „Bleibt nur da sitzen, ihr Kinder, und wenn ihr müde seid, könnt ihr ein wenig schlafen: wir gehen in den Wald und hauen Holz, und abends, wenn wir fertig sind, kommen wir und holen euch ab.“

Опять был разведён большой костёр, и мачеха сказала им: «Посидите-ка здесь, и коли умаетесь, то можете и поспать немного: мы пойдём в лес дрова рубить, а вечером, как кончим работу, зайдём за вами и возьмём вас с собою».

Als es Mittag war, teilte Gretel ihr Brot mit Hänsel, der sein Stück auf den Weg gestreut hatte.

Когда наступил час обеда, Гретель поделилась своим куском хлеба с Гензелем, который свою порцию раскрошил по дороге.

Dann schliefen sie ein, und der Abend verging, aber niemand kam zu den armen Kindern.

Потом они уснули, и уж завечерело, а между тем никто не приходил за бедными детками.

Sie erwachten erst in der finsteren Nacht, und Hänsel tröstete sein Schwesterchen und sagte: „Wart nur, Gretel, bis der Mond aufgeht, dann werden wir die Brotbröcklein sehen, die ich ausgestreut habe, die zeigen uns den Weg nach Haus.“

Проснулись они уже тогда, когда наступила тёмная ночь, и Гензель, утешая свою сестричку, говорил: «Погоди, Гретель, вот взойдёт месяц, тогда мы все хлебные крошечки увидим, которые я разбросал, по ним и отыщем дорогу домой».

Als der Mond kam, machten sie sich auf, aber sie fanden kein Bröcklein mehr, denn die viel tausend Vögel, die im Walde und im Felde umherfliegen, die hatten sie weggepickt.

Но вот и месяц взошёл, и собрались они в путь-дорогу, а не могли отыскать ни одной крошки, потому что тысячи птиц, порхающих в лесу и в поле, давно уже те крошки поклевали.

Hänsel sagte zu Gretel: „Wir werden den Weg schon finden,“ aber sie fanden ihn nicht.

Гензель сказал сестре: «Как-нибудь найдём дорогу», — но дороги не нашли.

Sie gingen die ganze Nacht und noch einen Tag von Morgen bis Abend, aber sie kamen aus dem Wald nicht heraus, und waren so hungrig, denn sie hatten nichts als die paar Beeren, die auf der Erde standen. Und weil sie so müde waren, dass die Beine sie nicht mehr tragen wollten, so legten sie sich unter einen Baum und schliefen ein.

Так шли они всю ночь и ещё один день с утра до вечера и всё же не могли выйти из леса и были страшно голодны, потому что должны были питаться одними ягодами, которые кое-где находили по дороге. И так как они притомились и от истомы уже еле на ногах держались, то легли они опять под деревом и заснули.

Nun war’s schon der dritte Morgen, dass sie ihres Vaters Haus verlassen hatten. Sie fingen wieder an zu gehen, aber sie gerieten immer tiefer in den Wald, und wenn nicht bald Hilfe kam, so mussten sie verschmachten.

Настало третье утро с тех пор, как они покинули родительский дом. Пошли они опять по лесу, но сколько ни шли, всё только глубже уходили в чащу его, и если бы не подоспела им помощь, пришлось бы им погибнуть.

Als es Mittag war, sahen sie ein schönes schneeweisses Vöglein auf einem Ast sitzen, das sang so schön, dass sie stehen blieben und ihm zuhörten.

В самый полдень увидели они перед собою прекрасную белоснежную птичку; сидела она на ветке и распевала так сладко, что они приостановились и стали к её пению прислушиваться.

Und als es fertig war, schwang es seine Flügel und flog vor ihnen her, und sie gingen ihm nach, bis sie zu einem Häuschen gelangten, auf dessen Dach es sich setzte, und als sie ganz nah herankamen, so sahen sie, dass das Häuslein aus Brot gebaut war und mit Kuchen gedeckt; aber die Fenster waren von hellem Zucker.

Пропевши свою песенку, она расправила свои крылышки и полетела, и они пошли за нею следом, пока не пришли к избушке, на крышу которой птичка уселась.
Подойдя к избушке поближе, они увидели, что она вся из хлеба построена и печеньем покрыта, да окошки-то у неё были из чистого сахара.

„Da wollen wir uns dran machen,“ sprach Hänsel, „und eine gesegnete Mahlzeit halten. Ich will ein Stück vom Dach essen, Gretel, du kannst vom Fenster essen, das schmeckt süss.“ Hänsel reichte in die Höhe und brach sich ein wenig vom Dach ab, um zu versuchen, wie es schmeckte, und Gretel stellte sich an die Scheiben und knusperte daran.

«Вот мы за неё и примемся, — сказал Гензель, — и покушаем. Я вот съем кусок крыши, а ты, Гретель, можешь себе от окошка кусок отломить — оно, небось, сладкое». Гензель потянулся кверху и отломил себе кусочек крыши, чтобы отведать, какова она на вкус, а Гретель подошла к окошку и стала обгладывать его оконницы.

Da rief eine feine Stimme aus der Stube heraus:

Тут из избушки вдруг раздался пискливый голосок:

„Knusper, knusper, kneischen, Wer knuspert an meinem Häuschen?“

Стуки-бряки под окном —
Кто ко мне стучится в дом?

Die Kinder antworteten:

А детки на это отвечали:

„Der Wind, der Wind, das himmlische Kind,“

Ветер, ветер, ветерок.
Неба ясного сынок!

und assen weiter, ohne sich irre machen zu lassen. Hänsel, dem das Dach sehr gut schmeckte, riss sich ein grosses Stück davon herunter, und Gretel stiess eine ganze runde Fensterscheibe heraus, setzte sich nieder und tat sich wohl damit.

— и продолжали по-прежнему кушать.
Гензель, которому крыша пришлась очень по вкусу, отломил себе порядочный кусок от неё, а Гретель высадила себе целую круглую оконницу, тут же у избушки присела и лакомилась на досуге.

Da ging auf einmal die Türe auf, und eine steinalte Frau, die sich auf eine Krücke stützte, kam herausgeschlichen.

И вдруг распахнулась настежь дверь в избушке, и старая-престарая старуха вышла из неё, опираясь на костыль.

Hänsel und Gretel erschraken so gewaltig, dass sie fallen liessen, was sie in den Händen hielten. Die Alte aber wackelte mit dem Kopfe und sprach: „Ei, ihr lieben Kinder, wer hat euch hierher gebracht? kommt nur herein und bleibt bei mir, es geschieht euch kein Leid.“

Гензель и Гретель так перепугались, что даже выронили свои лакомые куски из рук. А старуха только покачала головой и сказала: «Э-э, детушки, кто это вас сюда привёл? Войдите-ка ко мне и останьтесь у меня, зла от меня никакого вам не будет».

Sie fasste beide an der Hand und führte sie in ihr Häuschen. Da ward gutes Essen aufgetragen, Milch und Pfannekuchen mit Zucker, Äpfel und Nüsse. ’Hernach wurden zwei schöne Bettlein weiss gedeckt, und Hänsel und Gretel legten sich hinein und meinten, sie wären im Himmel.

Она взяла деток за руку и ввела их в свою избушечку. Там на столе стояла уже обильная еда: молоко и сахарное печенье, яблоки и орехи. А затем деткам были постланы две чистенькие постельки, и Гензель с сестричкой, когда улеглись в них, подумали, что в самый рай попали.

Die Alte hatte sich nur so freundlich angestellt, sie war aber eine böse Hexe, die den Kindern auflauerte, und hatte das Brothäuslein bloss gebaut, um sie herbeizulocken.

Но старуха-то только прикинулась ласковой, а в сущности была она злою ведьмою, которая детей подстерегала и хлебную избушку свою для того только и построила, чтобы их приманивать.

Wenn eins in ihre Gewalt kam, so machte sie es tot, kochte es und ass es, und das war ihr ein Festtag. Die Hexen haben rote Augen und können nicht weit sehen, aber sie haben eine feine Witterung, wie die Tiere, und merken’s, wenn Menschen herankommen.

Когда какой-нибудь ребёнок попадался в её лапы, она его убивала, варила его мясо и пожирала, и это было для неё праздником. Глаза у ведьм красные и не дальнозоркие, но чутьё у них такое же тонкое, как у зверей, и они издалека чуют приближение человека.

Als Hänsel und Gretel in ihre Nähe kamen, da lachte sie boshaft und sprach höhnisch: „Die habe ich, die sollen mir nicht wieder entwischen.“

Когда Гензель и Гретель только ещё подходили к её избушке, она уже злобно посмеивалась и говорила насмешливо: «Эти уж попались — небось, не ускользнуть им от меня».

Frühmorgens, ehe die Kinder erwacht waren, stand sie schon auf, und als sie beide so lieblich ruhen sah, mit den vollen roten Backen, so murmelte sie vor sich hin: „Das wird ein guter Bissen werden.“

Рано утром, прежде нежели дети проснулись, она уже поднялась, и когда увидела, как они сладко спят и как румянец играет на их полных щёчках, она пробормотала про себя: «Лакомый это будет кусочек!»

Da packte sie Hänsel mit ihrer dürren Hand und trug ihn in einen kleinen Stall und sperrte ihn mit einer Gittertüre ein; er mochte schreien, wie er wollte, es half ihm nichts. Dann ging sie zu Gretel, rüttelte sie wach und rief:

Тогда взяла она Гензеля в свои жёсткие руки и снесла его в маленькую клетку, и припёрла в ней решётчатой дверкой: он мог там кричать сколько душе угодно, — никто бы его и не услышал. Потом пришла она к сестричке, растолкала её и крикнула:

„Steh auf, Faulenzerin, trag Wasser und koch deinem Bruder etwas Gutes, der sitzt draussen im Stall und soll fett werden. Wenn er fett ist, so will ich ihn essen.“

«Ну, поднимайся, лентяйка, натаскай воды, свари своему брату чего-нибудь повкуснее: я его посадила в особую клетку и стану его откармливать. Когда он ожиреет, я его съем».

Gretel fing an bitterlich zu weinen, aber es war alles vergeblich, sie musste tun, was die böse Hexe verlangte. Nun ward dem armen Hänsel das beste Essen gekocht, aber Gretel bekam nichts als Krebsschalen.

Гретель стала было горько плакать, но только слёзы даром тратила — пришлось ей всё то исполнить, чего от неё злая ведьма требовала.
Вот и стали бедному Гензелю варить самое вкусное кушанье, а сестричке его доставались одни только объедки.

Jeden Morgen schlich die Alte zu dem Ställchen und rief: „Hänsel, streck deine Finger heraus, damit ich fühle, ob du bald fett bist.“ Hänsel streckte ihr aber ein Knöchlein heraus, und die Alte, die trübe Augen hatte, konnte es nicht sehen, und meinte, es wären Hänsels Finger, und verwunderte sich, dass er gar nicht fett werden wollte.

Каждое утро пробиралась старуха к его клетке и кричала ему: «Гензель, протяни-ка мне палец, дай пощупаю, скоро ли ты откормишься?» А Гензель просовывал ей сквозь решётку косточку, и подслеповатая старуха не могла приметить его проделки и, принимая косточку за пальцы Гензеля, дивилась тому, что он совсем не жиреет.

Als vier Wochen herum waren und Hänsel immer mager blieb, da übernahm sie die Ungeduld, und sie wollte nicht länger warten. „Heda, Gretel“, rief sie dem Mädchen zu, „sei flink und trag Wasser: Hänsel mag fett oder mager sein, morgen will ich ihn schlachten und kochen.“

Когда прошло недели четыре, и Гензель всё по-прежнему не жирел, тогда старуху одолело нетерпенье, и она не захотела дольше ждать. «Эй ты, Гретель, — крикнула она сестричке, — проворней наноси воды: завтра хочу я Гензеля заколоть и сварить — каков он там ни на есть, худой или жирный!»

Ach, wie jammerte das arme Schwesterchen, als es das Wasser tragen musste, und wie flossen ihm die Tränen über die Backen herunter! „Lieber Gott, hilf uns doch“, rief sie aus, „hätten uns nur die wilden Tiere im Wald gefressen, so wären wir doch zusammen gestorben.“

Ах, как сокрушалась бедная сестричка, когда пришлось ей воду носить, и какие крупные слёзы катились у ней по щекам! «Боже милостивый! — воскликнула она. — Помоги же ты нам! Ведь если бы дикие звери растерзали нас в лесу, так мы бы, по крайней мере, оба вместе умерли!»

„Spar nur dein Geplärre“, sagte die Alte, „es hilft dir alles nichts.“

«Перестань пустяки молоть! — крикнула на неё старуха. — Всё равно ничто тебе не поможет!»

Frühmorgens musste Gretel heraus, den Kessel mit Wasser aufhängen und Feuer anzünden.

Рано утром Гретель уже должна была выйти из дома, повесить котелок с водою и развести под ним огонь.

„Erst wollen wir backen“, sagte die Alte, „ich habe den Backofen schon eingeheizt und den Teig geknetet.“

«Сначала займёмся печеньем, — сказала старуха, — я уж печь затопила и тесто вымесила».

Sie stiess das arme Gretel hinaus zu dem Backofen, aus dem die Feuerflammen schon herausschlugen.

И она толкнула бедную Гретель к печи, из которой пламя даже наружу выбивалось.

„Kriech hinein“, sagte die Hexe, „und sieh zu, ob recht eingeheizt ist, damit wir das Brot hineinschieben können.“

«Полезай туда, — сказала ведьма, — да посмотри, достаточно ли в ней жару и можно ли сажать в неё хлебы».

Und wenn Gretel darin war, wollte sie den Ofen zumachen, und Gretel sollte darin braten, und dann wollte sie’s auch aufessen.

И когда Гретель наклонилась, чтобы заглянуть в печь, ведьма собиралась уже притворить печь заслонкой: «Пусть и она там испечётся, тогда и её тоже съем».

Aber Gretel merkte, was sie im Sinn hatte, und sprach: „Ich weiss nicht, wie ich’s machen soll; wie komm ich da hinein?“

Однако же Гретель поняла, что у неё на уме, и сказала: «Да я и не знаю, как туда лезть, как попасть в нутро?»

„Dumme Gans“, sagte die Alte, „die Öffnung ist gross genug, siehst du wohl, ich könnte selbst hinein“, krabbelte heran und steckte den Kopf in den Backofen.

«Дурища! — сказала старуха. — Да ведь устье-то у печки настолько широко, что я бы и сама туда влезть могла», — да, подойдя к печке, и сунула в неё голову.

Da gab ihr Gretel einen Stoss, dass sie weit hineinfuhr, machte die eiserne Tür zu und schob den Riegel vor.

Тогда Гретель сзади так толкнула ведьму, что та разом очутилась в печке, да и захлопнула за ведьмой печную заслонку, и даже засовом задвинула.

Hu! da fing sie an zu heulen, ganz grauselig; aber Gretel lief fort, und die gottlose Hexe musste elendiglich verbrennen.

Ух, как страшно взвыла тогда ведьма! Но Гретель от печки отбежала, и злая ведьма должна была там сгореть.

Gretel aber lief schnurstracks zum Hänsel, öffnete sein Ställchen und rief: „Hänsel, wir sind erlöst, die alte Hexe ist tot.“

А Гретель тем временем прямёхонько бросилась к Гензелю, отперла клетку и крикнула ему: «Гензель! Мы с тобой спасены — ведьмы нет более на свете!»

Da sprang Hänsel heraus, wie ein Vogel aus dem Käfig, wenn ihm die Türe aufgemacht wird.

Тогда Гензель выпорхнул из клетки, как птичка, когда ей отворят дверку.

Wie haben sie sich gefreut, sind sich um den Hals gefallen, sind herumgesprungen und haben sich geküsst! Und weil sie sich nicht mehr zu fürchten brauchten, so gingen sie in das Haus der Hexe hinein, da standen in allen Ecken Kasten mit Perlen und Edelsteinen.

О, как они обрадовались, как обнимались, как прыгали кругом, как целовались! И так как им уж некого было бояться, то они пошли в избу ведьмы, в которой по всем углам стояли ящики с жемчугом и драгоценными каменьями.

„Die sind noch besser als Kieselsteine“, sagte Hänsel und steckte in seine, Taschen, was hinein wollte, und Gretel sagte: „Ich will auch etwas mit nach Hause bringen“, und füllte sich sein Schürzchen voll.

«Ну, эти камешки ещё получше голышей», — сказал Гензель и набил ими свои карманы, сколько влезло; а там и Гретель сказала: «Я тоже хочу немножечко этих камешков захватить домой», — и насыпала их полный фартучек.

„Aber jetzt wollen wir fort“, sagte Hänsel, „damit wir aus dem Hexenwald herauskommen.“

«Ну, а теперь пора в путь-дорогу, — сказал Гензель, — чтобы выйти из этого заколдованного леса».

Als sie aber ein paar Stunden gegangen waren, gelangten sie an ein grosses Wasser. „Wir können nicht hinüber“, sprach Hänsel, „ich seh keinen Steg und keine Brücke.“

И пошли — и после двух часов пути пришли к большому озеру. «Нам тут не перейти, — сказал Гензель, — не вижу я ни жердинки, ни мосточка».

„Hier fährt auch kein Schiffchen“, antwortete Gretel, „aber da schwimmt eine weisse Ente, wenn ich die bitte, so hilft sie uns hinüber.“ Da rief sie:

«И кораблика никакого нет, — сказала сестричка. — А зато вон там плавает белая уточка. Коли я её попрошу, она, конечно, поможет нам переправиться».
И крикнула уточке:

„Entchen, Entchen, Da steht Gretel und Hänsel. Kein Steg und keine Brücke, nimm uns auf deinen weissen Rücken.“

Уточка, красавица!
Помоги нам переправиться;
Ни мосточка, ни жердинки,
Перевези же нас на спинке.

Das Entchen kam auch heran, und Hänsel setzte sich auf und bat sein Schwesterchen, sich zu ihm zu setzen. „Nein“, antwortete Gretel, es wird dem Entchen zu schwer, es soll uns nacheinander hinüber bringen.“

Уточка тотчас к ним подплыла, и Гензель сел к ней на спинку и стал звать сестру, чтобы та села с ним рядышком. «Нет, — отвечала Гретель, — уточке будет тяжело; она нас обоих перевезёт поочерёдно».

Das tat das gute Tierchen, und als sie glücklich drüben waren und ein Weilchen fortgingen, da kam ihnen der Wald immer bekannter und immer bekannter vor, und endlich erblickten sie von weitem ihres Vaters Haus.

Так и поступила добрая уточка, и после того, как они благополучно переправились и некоторое время ещё шли по лесу, лес стал им казаться всё больше и больше знакомым, и наконец они увидели вдали дом отца своего.

Da fingen sie an zu laufen, stürzten in die Stube hinein und fielen ihrem Vater um den Hals.

Тогда они пустились бежать, добежали до дому, ворвались в него и бросились отцу на шею.

Der Mann hatte keine frohe Stunde gehabt, seitdem er die Kinder im Walde gelassen hatte, die Frau aber war gestorben.

У бедняги не было ни часу радостного с тех пор, как он покинул детей своих в лесу; а мачеха тем временем умерла.

Gretel schüttete sein Schürzchen aus, dass die Perlen und Edelsteine in der Stube herumsprangen, und Hänsel warf eine Handvoll nach der andern aus seiner Tasche dazu.

Гретель тотчас вытрясла весь свой фартучек — и жемчуг и драгоценные камни так и рассыпались по всей комнате, да и Гензель тоже стал их пригоршнями выкидывать из своего кармана.

Da hatten alle Sorgen ein Ende, und sie lebten in lauter Freude zusammen.

Тут уж о пропитании не надо было думать, и стали они жить да поживать, да радоваться.

Mein Märchen ist aus, dort läuft eine Maus, wer sie fängt, darf sich eine grosse, grosse Pelzkappe daraus machen.

Моей сказочке конец.
По лесу бежит песец.
Кто поймать его сумеет,
Тот и шубу заимеет.

	Сказки народов мира — Явись мой слуга Шведская сказка инсценировка М. Краковской	00:24:25
С	Сказки народов мира — Как заяц повалил слона и бегемота Читает Р. Плятт	00:05:35
С	Сказки народов мира — Профессор и блоха Инсц	00:16:03
	Сказки народов мира — Злачо и Зурка Цыганская сказка	00:04:10
С	Сказки народов мира — Синяя борода Инсц	00:12:41
	Сказки народов мира — Золотое веретено Японская сказка	00:09:54
	Сказки народов мира — Король Палитра Первый По мотивам кубинских сказок с уч. А. Лившица и А. Левенбука	00:41:37
	Сказки народов мира — Дамдин-музыкант Монгольская	00:06:34
С	Сказки народов мира — Улитка В пересказе Г. Снегирева, В. Глоцера читает Р. Плятт	00:14:12
	Сказки народов мира — Кот и лиса Читает Муравьева И. Ларионов Вс 1989	00:41:39