Неожиданная встреча рассказ на дзен глава 26

Тьма сгущалась над густым еловым лесом и если бы не огромные сугробы, ничего бы не смог разглядеть одетый в какой-то овчинный тулуп, да вязаную шапочку бородатый мужчина.

Снега в этом году намело столько, что местами по пояс проваливался Иван, однако упорно продолжал идти вперёд, ведь там его ждало самое ценное, что только может быть у человека — его жизнь! Да и следы свои похоже он всё-таки запутал, наверняка преследователи подумали, что он уехал с маленькой железнодорожной станции, где совсем недавно как раз проходила электричка, но перехитрил бандитов Ваня.

Всё бы ничего конечно было, если бы к глубокому снегу не добавился жуткий мороз, который пробирал мужчину до костей, всё-таки уже несколько часов брёл он по лесу и даже костёр не мог развести, чтобы согреться, так как спички остались в его повседневной куртке висящей на самом виду у сторожившего его бандита, а тулуп этот за ненадобностью давно уж валялся в погребе, в котором его и держали. Словно чувствовал он, что когда-нибудь ему пригодиться так называемый запасной выход, который он благополучно вырыл много лет назад, ещё тогда когда только поселился в здешних местах, бросив в городе хорошую работу.

Потерял Иван смысл в своей жизни, потому то и решил уехать подальше от людей, чтобы никто более не напоминал ему о той боли, которая жила в его сердце даже сейчас, когда прошло уже много лет. Золотые руки были у него, поэтому найдя в чаще старый полуразвалившийся домик егеря, который давно уж был списан лесничеством, он своими руками восстановил его и даже несколько модернизировал, превратив во вполне уютное жилище. Конечно полностью от мирского ему избавиться не удалось, но всё же старался Иван в основном справляться своими силами: занимался охотой, рыбной ловлей, сбором грибов и ягод, а за домом он расчистил небольшой участок на котором посадил немного овощей.

Так и прожил Ваня отшельником целых 15 лет, но теперь похоже ему как минимум придётся сменить место дислокации, если конечно он вообще выживет и не околеет в этой глуши, где похоже ещё не ступала нога человека.

Из последних сил, сквозь бурелом пробивался мужчина, чувствуя что ещё немного и ноги его обутые в кирзовые сапоги откажутся делать очередной шаг и тогда это конец, а ведь жить Ване по-прежнему хотелось, хотелось вновь просыпаться под пение соловья, а засыпать под уханье филина. Однако шансов на спасение фактически не было у него, но вдруг чуткий нос отшельника уловил едва различимый запах свежей сдобы, который принёс лёгкий северо-западный ветерок.

За годы проведённые в глуши его обоняние стало едва ли ни как у волка, оно и спасло его, ведь будь он обычным человеком ему бы точно не сдобровать. Почувствовав запах улыбнулся бедняга и тут же сменил направление, так как судя по всему где-то рядом была деревня.

Спустя 10 минут он действительно увидел тусклый огонёк, а запах выпечки стал мучительно сладким.

***

В столь поздний час Катерина действительно пекла булочки, но не только для себя, а ещё и для своих пациентов, ведь работала девушка медсестрой в больнице до которой добиралась на той самой электричке в которой и искали бандиты Ивана, лично Катя видела как несколько крепких парней рыскали по вагонам внимательно вглядываясь в лица пассажиров.

Очень добрым она была человеком, а в больницу, особенно в её травматологическое отделение часто попадали люди одинокие и обездоленные, которым некому было и чашку с водой подать, вот и брала она таких под свою опеку, что невероятно радовало бедолаг, а в особенности стариков, словно у малых детей сияли тогда у них от счастья глаза, а это и была для нее лучшая благодарность. И сама Катерина была не из здешних мест, приехала она сюда из города, в котором у неё была однокомнатная квартирка, которую она получила несколько лет назад как сирота, ведь выросла девушка в детском доме, в который попала в десятилетнем возрасте после смерти матери — волевой и очень жестокой женщины.

Но и она оказалась не застрахованной от страшной болезни, которая за несколько месяцев свалила её с ног. Так и оказалась её дочь, ввиду отсутствия других родственников, которые могли бы позаботиться о ней в казённом доме. Пришлось государству о ней позаботиться, оно же и квартиру ей выделило, в которой некоторое время после окончания медицинского колледжа и жила она, но теперь туда ей хода не было, а сгубила девушку как раз её доброта.

Как то раз в церкви познакомилась она после молитвы с одной доброй пожилой женщиной, которая и рассказала ей о своей горькой судьбе. Совсем недавно продали они с сыном дом в деревне, потому как тяжело ей стало управляться с хозяйством, а Василий её сын, целыми днями пропадал на работе в городе добираясь туда на поезде, ходил который ну очень уж редко, создавая работяге крайние неудобства, тогда и решили они продать свой сельский дом, вложить некоторые сбережения да и купить квартиру в городе, чтобы любимому сыночку было легко добираться до работы.

Но к сожалению связались мать с сыном с мошенниками, которые обманули их присвоив все деньги. А они то люди простые, деревенские по судам ходить не привыкшие, потому и оказались на улице, живут вот теперь на вокзале. Конечно же просто не могла Катерина бросить бедняжек оказавшихся в такой сложной жизненной ситуации, поэтому и предложила она им пожить временно у неё, пока не заработает Вася своими золотыми руками на новое жилище.

Вот только доброта её боком вышла девушке. Тогда, в церкви буквально просияла старушка и даже прослезившись бросилась обнимать и целовать свою спасительницу, которая даже уступила им свою комнату, а сама решила спать на маленьком диванчике в прихожей. Странным ей показался так называемый рабочий человек, который днями пропадал на работе, уж больно он не был похож на того скромного мужчину, которым представила его мать. Сама старушка принесла их с сыном пожитки, разместив их в спальне, Вася же должен был подойти после работы, но та по всей видимости у него была крайне ночной, так как явился Василёк далеко за полночь. Давно уже спала Катерина скорчившись на своем диванчике, когда неожиданно ее разбудил громкий стук ногами в дверь.

— Катюша, открой! Это наверное Вася пришёл, наработался бедняга,- раздался из спальни голос старушки.

И хоть время для возвращения было уже довольно поздним, а стук в дверь больно навязчивым, но девушка гостеприимно отправилась открывать. На пороге она увидела настоящего пролетария, который едва стоял при этом на ногах. Дыхнув на неё ароматом перегара в перемешку со смрадным дымом, верзила представился:

— Ну привет красавица! Так значит теперь у тебя мы с мамой жить будем? Ну хоромы конечно у тебя не ахти, но спасибо и на этом! Меня кстати Василем зовут, но для такой красотки как ты я просто Васёк! Тяжко то небось без мужика тебе? Некому и приголубить и полюбить, но я то слава богу мужчина свободный!

Сказав это, Василий неожиданно шлёпнул Катю пониже спины своей огромной пятернёй, весёло заржав при этом, словно жеребец.

Отстранилась от нахала девушка, но в силу своего мягкого характера не смогла достойно ответить, чтобы раз и навсегда поставить нахала на место.

И это было её пожалуй самой большой ошибкой в жизни. С этого самого дня и перестала она быть хозяйкой в собственном доме и сама того не заметив. Совсем скоро узнала Катя, что руки у Василия были заточены для другого места, как оказалось нигде он не работал, предпочитая жить за счёт матери или таких вот добрых людей, как она. Поначалу просто одалживал тот деньги, а после и вовсе стал требовать, особенно после того, как перебирал лишнего с дружками, добавки то всегда хотелось.

Но хуже всего было то, что по-прежнему распускал Вася руки, да еще и пуще прежнего буквально не давая девушке прохода. Терпеть подобное было нельзя, иначе все это могло кончиться весьма печально. И это ещё Катя не знала, что история с продажей дома была выдуманной прозороливой и весьма находчивой старушкой.

На самом деле у неё с сыном был дом, только находился он в таком запущенном состоянии, что давно уж был признан аварийным, жить в нём просто опасно было. Тогда-то и переехала Клавдия Павловна вместе с сыном к своей двоюродной сестре. Пустила старушка крокодилью слёзу, та их и приютила, но как стали гости становиться хозяевами, так живо им было указано на дверь, всё-таки сестрица её была не робкого десятка.

Но несказанно повезло Клавдии Павловне, уже на исходе недели, которая была отведена матери с сыном, чтобы съехать с квартиры решила она попытать счастье в церкви, где как известно часто бывают добрые люди.

Но и у Кати был предел терпения. Целых 3 месяца безмятежно прожили гости на всем готовеньком, но однажды за столом, продукты для которого были куплены на её деньги, девушка решила завести серьёзный разговор, не ловко ей было, но она всё же начала:

— Клавдия Павловна, вы с Васей живёте у меня уже давно и даже не думаете о том, чтобы что-то изменить. Как же вы намереваетесь купить квартиру, если Вася не работает? Мне тяжело об этом говорить, но я вынуждена просить, что бы вы в ближайшее время оставили мой дом. Я и дальше буду вам помогать продуктами, но так дальше жить невозможно. К тому же ваш сын по отношению ко мне позволяет лишнее.

Тут же изменилась в лице старушка, а сидящий рядом Василий, так и вовсе побагровел от ярости.

— Ты, что же это не благодарная такое говоришь? Я столько вложила в эту квартиру, а теперь ты просто выгоняешь нас?! Сын мой видишь ли прохода не даёт! Так он взрослый мужчина и имеет право на любовь! И не подумаем мы с Васей никуда уезжать, пока не вернёшь нам все деньги потраченные на тебя.

— А если вздумаешь кому-то пожаловаться, то я живо сверну твою тощую шею!- поддержал мать Вася.

Просто в шоке была бедняжка, а ещё страшно перепугалась, ведь от бывшего уголовника можно было чего угодно ожидать. Не посмела она перечить, опасаясь за своё здоровье, в Вася видя, что бедняжка совсем уж попала в их сети, ещё больше принялся распускать руки, приходя к Кате даже по ночам, требуя от неё известных услуг.

В отчаянии была девушка, ведь по рассказам Клавдии Павловны сидел её сын в своё время именно за душегубство, поэтому даже в полицию боялась она обратится, а после на радость мошенникам однажды и вовсе исчезла.

Всё дело было в том, что рассказала она о своей беде одной старушке, которая попала в их отделение. К счастью у той было все в порядке в жизни. Была у неё большая и дружная семья, которая и забрала старушку к себе а город, как тяжело ей стало жить одной на селе. Был у неё в глухой деревне, где проживало уже лишь только несколько стариков ещё добротный дом, вот и предложила бабушка Кате пожить пока там, тем более и электричка до города оттуда ходила несколько раз в день. Конечно же согласилась на это предложение девушка, в один день собрав свои вещи и съехав из собственной квартиры. Поразительным это было конечно явлением, но как оказалось в жизни и такое случается, а всему виной доброта человеческая, сработала в случае Кати известная истина:

«Не делай добра и не получишь зла».

Вот только ей по-прежнему не собиралась девушка следовать, пуще прежнего продолжая помогать людям.

***

Лёгкий стук в окошко очень испугал Катерину, ведь она было подумала, что это Василий выследил где она теперь живёт и вновь пришёл к ней со своими гнустными предложениями, но выглянув в окошко девушка увидела, что у него стоит какой-то мужчина бороду которого покрывал густой слой инея. Похоже было что страшно тот замёрз и судя по всему и устал, ведь сам он даже идти уже не мог, пришлось девушке помочь путнику добраться до тёплого очага, да предложить поскорее горячего чаю со сдобой.

Когда же подавала она мужчине чашку, едва не ошалел тот во все глаза уставившись на её руку. С трудом, как будто зная ее ответ спросил Иван:

— Мне кажется такую добрую девушку родители могли назвать только Катериной?

— Да, а откуда вы узнали? Я ведь не говорила вам об этом. Если честно, назвать то они назвали, вот только мама моя забрала меня от отца, когда мне было всего 10 лет, а я так любила своего папочку. Но маму интересовали только деньги, поэтому мы и уехали вместе с каким-то дядей на машине. Мой папа часто был в командировках, а все это время в дом и приходил человек который мог стать моим отчимом, но не стал. Наобещал он маме золотые горы, что будет она за ним, как за каменной стеной, но в итоге все равно бросил, я то взрослой уже была и всё понимала. А потом мама умерла и я оказалась в детском доме. Моего папу тогда искали, но найти не смогли… А теперь меня выжили из собственной квартиры люди, которым я помогла, потому я и живу в этой глуши. Не знаю зачем я вам это всё рассказала, вы наверное подумаете, что я глупая, часто мне повторяют, что моя доброта меня и погубит. Ну кто в наше время пускает в дом столь странную личность в овчинном тулупе?! — весело рассмеялась она.

Даже не нашёлся с ответом отшельник, лихорадочно пытаясь переварить в голове события последнего дня. Да так обессилев и уснул на диванчике у печи, укрытый одеялом, которое принесла ему добрая девушка.

Проснувшись поутру Катя не обнаружила в доме своего вечернего гостя, видимо тот ушёл ещё затемно, а когда она выглянула в окно то едва не лишилась чувств увидев сидящего на снегу огромного плюшевого мишку. О таком она мечтала на своё десятилетие и отец обещал ей привезти его из командировки, но жизнь сыграла с ней по другому.

Через секунду в окошко напротив вновь раздался стук, а из-за букета цветов она увидела какого-то мужчину, в котором не сразу признала вчерашнего отшельника. А когда же вошёл он в дом и рассказал кто же он на самом деле, то и вовсе она сознание потеряла, едва не рухнув на пол. Хорошо ещё, что Иван успел подхватить её.

Как оказалось был он ей никем иным, как родным отцом. Дочь он узнал по большой родинке в форме сердечка на её правой руке, точно такая же была и у него. Вот только не хотелось ему представать перед Катей в образе нищего отшельника, потому и решил он сделать дочери сюрприз.

Ранним утром отправившись за деньгами бандитов и прикупив гостинцев предстал перед ней всё тем же любящим папочкой.

Несколько дней назад гуляя по лесу и любуясь природой стал он свидетелем, как какой-то человек спрятал большой свёрток в дупле дерева, после чего бросился бежать прочь, но уйти далеко не смог, настигли его два плечистых бугая вооружённых до зубов. После этого они уволокли несчастного за собой, а через несколько дней явились и за Иваном, который ничем не мог помочь белолаге, требуя отдать деньги, которыми был набит спрятанный свёрток.

Целое состояние там было и он действительно забрал их, спрятав в надёжном месте, ведь там были не только купюры, но и доказательства, что принадлежали они хорошему человеку, жизнь которого и отняли бандиты. Хотел он было отнести находку в полицию , но не успел, незваные гости пожаловали раньше. Прекрасно понимал Иван, что его ждёт одна участь, даже если и отдаст он деньги, бандиты свидетелей не оставляют. Но к счастью сумел он сбежать и теперь его планы изменились.

Первым делом рухнул он на колени перед дочерью, умоляя простить его за то, что из-за своей слабости ей пришлось столько лет провести в детском доме, да и после ещё научаться в жизни. Конечно же простила отца девушка, ведь она была самым добрым человеком на свете.

Прошло несколько месяцев.

В одной из глухих деревень над пепелишем собственнного дома причитала Клавдия Павловна. Сгорело её единственное имущество, а вместе с ним и непутёвый сын, который перебрав уснул в постели не затушив вонючую самокрутку.

Весьма удивлены были мать с сыном, когда убраться с незаконно занимаемой жилплощади им приказали государственные чиновники, ведь Катя отказалась от квартиры, потому как нашла своего отца, какая же она теперь сиротка, поэтому и пришлось прохиндеям вернуться на родину, где они и погорели. А Клавдии Павловне в пристанище для бездомных будет достаточно времени, чтобы подумать о жизни которую она прожила.

Иван же с дочерью уехали далеко из этих мест, туда где их не достанут руки бандитов. На найденные деньги они купили небольшой домик, который в скором времени прилично разросся, но уже на заработанные мужчиной средства, руки то у него и впрямь были золотыми. Катя вновь вернулась на работу в больницу, ведь в её заботе по-прежнему нуждались. В отделении познакомилась она с молодым доктором, которого полюбила всей душой и сердцем, так как и он её.

Оставшиеся же деньги ушли на благотворительность, вернув к жизни многих так нуждающихся в них людей. Лишь крохи взяли себе отец с дочерью, но и их оказалось более чем достаточно для счастья.

Этот рассказ надолго выбил меня из колеи… Прочтите до конца, не пожалейте времени. Возможно, он крепко и навсегда утвердит вас в мысли, что жить надо здесь и сейчас…

У мамы в серванте жил хрусталь. Салатницы, фруктовницы, селедочницы. Все громоздкое, непрактичное. И ещё фарфор. Красивый, с переливчатым рисунком цветов и бабочек.

Набор из 12 тарелок, чайных пар и блюд под горячее.

Мама покупала его еще в советские времена, и ходила куда-то ночью с номером 28 на руке. Она называла это: «Урвала». Когда у нас бывали гости, я стелила на стол кипенно белую скатерть. Скатерть просила нарядного фарфора.

— Мам, можно?

— Не надо, это для гостей.

— Так у нас же гости!

— Да какие это гости! Соседи да баб Полина…

Я поняла: чтобы фарфор вышел из серванта, надо, чтобы английская королева бросила Лондон и заглянула в спальный район Капотни, в гости к маме.

Раньше так было принято: купить и ждать, когда начнется настоящая жизнь. А та, которая уже сегодня — не считается. Что это за жизнь такая? Сплошное преодоление. Мало денег, мало радости, много проблем. Настоящая жизнь начнется потом.

Прямо раз — и начнется. И в этот день мы будем есть суп из хрустальной супницы и пить чай из фарфоровых чашек. Но не сегодня.

Когда мама заболела, она почти не выходила из дома. Передвигалась на инвалидной коляске, ходила с костылями, держась за руку сопровождающего.

— Отвези меня на рынок, — попросила мама однажды.

Последние годы одежду маме покупала я, и всегда угадывала. Хотя и не очень любила шоппинг для нее: у нас были разные вкусы. И то, что не нравилось мне — наверняка нравилось маме. Поэтому это был такой антишоппинг — надо было выбрать то, что никогда не купила бы себе — и именно эти обновки приводили маму в восторг.

— Мне белье надо новое, я похудела.

У мамы хорошая, но сложная фигура, небольшие бедра и большая грудь, подобрать белье на глаз невозможно. В итоге мы поехали в магазин. Он был в ТЦ, при входе, на первом этаже. От машины, припаркованной у входа, до магазина мы шли минут сорок. Мама с трудом переставляла больные ноги. Пришли. Выбрали. Примерили.

— Тут очень дорого и нельзя торговаться, — сказала мама. — Пойдем еще куда-то.

— Купи тут, я же плачу, — говорю я. — Это единственный магазин твоей шаговой доступности.

Мама поняла, что я права, не стала спорить. Выбрала белье.

— Сколько стоит?

— Не важно, — говорю я.

— Важно. Я должна знать.

Мама фанат контроля. Ей важно, что это она приняла решение о покупке.

— Пять тысяч, — говорит продавец.

— Пять тысяч за трусы?????

— Это комплект из новой коллекции.

— Да какая разница под одеждой!!!! — мама возмущена.

Я изо всех сил подмигиваю продавцу, показываю пантомиму. Мол, соври.

— Ой, — говорит девочка-продавец, глядя на меня. — Я лишний ноль добавила. Пятьсот рублей стоит комплект.

— То-то же! Ему конечно триста рублей красная цена, но мы просто устали… Может, скинете пару сотен?

— Мам, это магазин, — вмешиваюсь я. — Тут фиксированные цены. Это не рынок.

Я плачу с карты, чтобы мама не видела купюр. Тут же сминаю чек, чтобы лишний ноль не попал ей на глаза. Забираем покупки. Идем до машины.

— Хороший комплект. Нарядный. Я специально сказала, что не нравится, чтоб интерес не показывать. А вдруг бы скинули нам пару сотен. Никогда не показывай продавцу, что вещь тебе понравилась.

Иначе, ты на крючке.

— Хорошо, — говорю я.

— И всегда торгуйся. А вдруг скинут?

— Хорошо.

Я всю жизнь получаю советы, которые неприменимы в моем мире. Я называю их пейджеры. Вроде как они есть, но в век мобильных уже не надо.

Читать также: «Нужно копить деньги и все делать качественно” — это незыблемые родительские истины… позавчерашнего дня.

Однажды маме позвонили в дверь. Она долго-долго шла к двери. Но за дверью стоял терпеливый и улыбчивый молодой парень. Он продавал набор ножей. Мама его впустила, не задумываясь. Неходячая пенсионерка впустила в квартиру широкоплечего молодого мужика с ножами. Без комментариев. Парень рассказывал маме про сталь, про то, как нож может разрезать носовой платок, подкинутый вверх, на лету.

— А я без мужика живу, в доме никогда нет наточенных ножей, — пожаловалась мама.

Проявила интерес. Хотя сама учила не проявлять. Это было маленькое шоу. В жизни моей мамы было мало шоу. То есть много, но только в телевизоре. А тут — наяву. Парень не продавал ножи. Он продавал шоу. И продал. Парень объявил цену. Обычно этот набор стоит пять тысяч, но сегодня всего 2,5. И еще в подарок кулинарная книга. «Ну надо же! Еще и кулинарная книга!» — подумала мама, ни разу в жизни не готовившая по рецепту: она чувствовала продукт и знала, что и за чем надо добавлять в суп. Мама поняла: ножи надо брать. И взяла.

Пенсия у мамы — 9 тысяч. Если бы она жила одна, то хватало бы на коммуналку и хлеб с молоком. Без лекарств, без одежды, без нижнего белья. И без ножей. Но так как коммуналку, лекарства ,продукты и одежду оплачивала я, то мамина пенсия позволяла ей чувствовать себя независимой. На следующий день я приехала в гости. Мама стала хвастаться ножами. Рассказала про платок, который прям на лету можно разрезать. Зачем резать платки налету и вообще зачем резать платки? Я не понимала этой маркетинговой уловки, но да Бог с ними. Я знала, что ей впарили какой-то китайский ширпотреб в нарядном чемоданчике. Но молчала. Мама любит принимать решения и не любит, когда их осуждают.

— Так что же ты спрятала ножи, не положила на кухню?

— С ума сошла? Это на подарок кому-то. Мало ли в больницу загремлю, врачу какому. Или в Собесе, может, кого надо будет за путевку отблагодарить…

Опять на потом. Опять все лучшее — не себе. Кому-то. Кому-то более достойному, кто уже сегодня живет по-настоящему, не ждет.

Мне тоже генетически передался этот нелепый навык: не жить, а ждать. Моей дочке недавно подарили дорогущую куклу. На коробке написано «Принцесса». Кукла и правда в шикарном платье, с короной и волшебной палочкой. Дочке — полтора годика. Остальных своих кукол она возит за волосы по полу, носит за ноги, а любимого пупса как-то чуть не разогрела в микроволновке. Я спрятала новую куклу.

Потом как-нибудь, когда доделаем ремонт, дочка подрастет, и наступит настоящая жизнь, я отдам ей Принцессу. Не сегодня.

Но вернемся к маме и ножам. Когда мама заснула, я открыла чемоданчик и взяла первый попавшийся нож. Он был красивый, с голубой нарядной ручкой. Я достала из холодильника кусок твердого сыра, и попыталась отрезать кусочек. Нож остался в сыре, ручка у меня в руке. Такая голубая, нарядная.

— Это даже не пластмасса, — подумала я.

Вымыла нож, починила его, положила обратно в чемодан, закрыла и убрала. Маме ничего, конечно, не сказала. Потом пролистала кулинарную книгу. В ней были перепутаны страницы. Начало рецепта от сладкого пирога — конец от печеночного паштета. Бессовестные люди, обманывающие пенсионеров, как вы живете с такой совестью?

В декабре, перед Новым годом маме резко стало лучше, она повеселела, стала смеяться. Я вдохновилась ее смехом. На праздник я подарила ей красивую белую блузку с небольшим деликатным вырезом, призванную подчеркнуть ее большую грудь, с резным воротничком и аккуратными пуговками. Мне нравилась эта блузка.

— Спасибо, — сказала мама и убрала ее в шкаф.

— Наденешь ее на новый год?

— Нет, зачем? Заляпаю еще. Я потом, когда поеду куда-нибудь…

Маме она очевидно не понравилась. Она любила яркие цвета, кричащие расцветки. А может наоборот, очень понравилась. Она рассказывала, как в молодости ей хотелось наряжаться. Но ни одежды, ни денег на неё не было. Была одна белая блузка и много шарфиков. Она меняла шарфики, повязывая их каждый раз по-разному, и благодаря этому прослыла модницей на заводе. К той новогодней блузке я
тоже подарила шарфики. Я думала, что подарила маме немного молодости. Но она убрала молодость на потом.

В принципе, все её поколение так поступило. Отложило молодость на старость. На потом. Опять потом. Все лучшее на потом. И даже когда очевидно, что лучшее уже в прошлом, все равно — потом.
Синдром отложенной жизни.

Мама умерла внезапно. В начале января. В этот день мы собирались к ней всей семьей. И не успели. Я была оглушена. Растеряна. Никак не могла взять себя в руки. То плакала навзрыд. То была спокойна как танк. Я как бы не успевала осознавать, что происходит вокруг. Я поехала в морг. За свидетельством о смерти. При нем работало ритуальное агентство. Я безучастно тыкала пальцем в какие-то картинки с гробами, атласными подушечками, венками и прочим. Агент что-то складывал на калькуляторе.

— Какой размер у усопшей? — спросил меня агент.

— Пятидесятый. Точнее сверху пятьдесят, из-за большой груди, а снизу …- зачем-то подробно стала отвечать я.

— Это не важно. Вот такой набор одежды у нас есть для нее, в последний путь. Можно даже 52 взять, чтобы свободно ей было. Тут платье, тапочки, белье…

Я поняла, что это мой последний шоппинг для мамы. И заплакала.

— Не нравится ? — агент не правильно трактовал мои слезы: ведь я сидела собранная и спокойная еще минуту назад, а тут истерика. — Но в принципе, она же сверху будет накрыта вот таким атласным покрывалом с вышитой молитвой…

— Пусть будет, я беру.

Я оплатила покупки, которые пригодятся маме в день похорон, и поехала в её опустевший дом. Надо было найти ее записную книжку, и обзвонить друзей, пригласить на похороны и поминки.

Я вошла в квартиру и долга молча сидела в ее комнате. Слушала тишину. Мне звонил муж. Он волновался. Но я не могла говорить. Прямо ком в горле. Я полезла в сумку за телефоном, написать ему сообщение, и вдруг совершенно без причин открылась дверь шкафа. Мистика. Я подошла к нему. Там хранилось мамино постельное белье, полотенца, скатерти. Сверху лежал большой пакет с надписью «На смерть». Я открыла его, заглянула внутрь.

Там лежал мой подарок. Белая блузка на новый год. Белые тапочки, похожие на чешки. И комплект белья. Тот самый, за пять тысяч. Я увидела, что на лифчике сохранилась цена. То есть мама все равно узнала, что он стоил так дорого. И отложила его на потом. На лучший день её настоящей жизни. И вот он, видимо, наступил. Её лучший день. И началась другая жизнь…

Дай Бог, она настоящая.

Сейчас я допишу этот пост, умоюсь от слёз и распечатаю дочке Принцессу. Пусть она таскает её за волосы, испачкает платье, потеряет корону. Зато она успеет. Пожить настоящей жизнью уже сегодня.

Настоящая жизнь — та, в которой много радости. Только радость не надо ждать. Её надо создавать самим. Никаких синдромов отложенной жизни у моих детей не будет.

Потому что каждый день их настоящей жизни будет лучшим.

Давайте вместе этому учиться — жить сегодня.

Ольга Савельева

Источник:  goodday.su

Баба Маня жизнь прожила долгую, трудную. Девяносто восемь, почитай, исполнилось, когда на погост её понесли. Пятерых детей подняла, семнадцать внуков вынянчила, да правнуков с десяток. Все на её коленях пересидели до единого, ступени крыльца стёрты были добела от множества ног и ножек, что бегали и ступали по нему за все эти годы, всех принимала старая изба, которую ещё до войны поставил муж бабы Мани — Савелий Иваныч.

В сорок первом ушёл он на фронт да там и сгинул, пропал без вести в сорок третьем, где-то под Сталинградом, холодной суровою зимою. Баба Маня, тогда ещё просто Маня, вдовой осталась, с детьми мал-мала меньше. До последнего дня своей жизни, однако, ждала она своего Савоньку, не теряла надежды, что он жив, часто выходила к палисаднику и стояла, всматриваясь вдаль, за околицу — не спускается ли с пригорка знакомая фигура. Но не пришёл Савелий Иваныч, теперь уж там, чай, встретились.

Но не только мужа проводила на войну баба Маня, а и старшего сына своего — Витеньку. Ему об тот год, как война началась, восемнадцатый годок пошёл. В сорок втором ушёл добровольцем, а в сорок пятом встретил Победу в Берлине. Домой вернулся живым на радость матери. Ну а младшей Иринке тогда всего два годика исполнилось, последышем была у родителей. Мане под сорок уж было, как Ирка народилась.

Война шла по земле…Всяко бывало, и голодно, и холодно, и тоска душу съедала и неизвестность. Однако выстояли, все живы остались, окромя отца.

Когда пришла пора бабе Мане помирать, то ехать в город в больницу она категорически отказывалась.

— Сколь мне той жизни-то осталось? Сроду в больницах не бывала, дайте мне в родной избе Богу душу отдать.

Дети о ту пору сами уже стариками стали, внуки тоже в делах да заботах, ну и вызвалась за прабабкой доглядывать правнучка Мила. Больно уж она прабабушку свою любила, да и та её среди других правнуков выделяла, хоть и старалась не показывать того.

Приехала Мила, которой тогда девятнадцать исполнилось, в деревню, в бабыманин дом. Ну и остальная родня чем могла помогала, кто продуктов им привезёт, кто на выходных приедет с уборкой помочь. Так и дело пошло. Баба Маня не вставала, лежала на подушках строгая, задумчивая, ровно что тревожило её.

Подойдёт к ней Милочка, постоит, поглядит, спросит:

— Чего ты, бабуленька? Что тебе покоя не даёт? О чём всё думаешь?

— Да что, милая, я так… Жизнь вспоминаю.

— Ну вот что, давай-ка чаю пить.

Принесёт Мила чашки, варенье да печенья, столик подвинет ближе и сама тут же пристроится. Потечёт у них разговор задушевный, повеселеет бабушка, и Миле спокойно.

Но с каждым днём всё больше бабушка слабела, всё чаще молчала, да думала о чём-то, глядя в окно, за которым стоял старый колодец. Выкопал его тоже Савелий, муж её, тогда же, когда и избу поднимали. Теперь-то уж не пользовались им, вода в избе была нынче, все удобства. Но засыпать колодец не стали, на добрую память о прадедушке оставили.

И вот в один из весенних дней, когда приближался самый великий из праздников — День Победы, подозвала баба Маня правнучку к себе и рукой на стул указала, садись, мол. Присела Мила.

— Что ты, бабонька? Хочешь чего? Может кашки сварить?

Помотала баба Маня головой, не хочу, мол, слушай.

— Праздник скоро, — с придыханием начала баба Маня, — Ты знаешь, Мила, что для меня нет его важнее, других праздников я и не признаю, окромя него. Так вот, вчерась Савонька ко мне приходил. Да молчи, молчи, мне и так тяжело говорить-то, болит в груди, давит чего-то. Приходил молодой, такой каким на фронт уходил. Скоро, бает, увидимся, Манюша. Знать недолго мне осталось.

И вот что хочу я тебе поведать, Милочка, ты слушай внимательно. Никому в жизни я этой истории не рассказывала доселе. А теперь не могу молчать, не хочу я, Милочка, с собой эту тяжесть уносить. Не даёт она мне покоя. Вот как дело, значит, было…

У Савелия в лесу заимка была, охотился он там бывало, ну и избушка небольшая имелась. Как на войну я сына да мужа проводила, так и сама научилась на зайцев да на птиц силки ставить. Уходила в лес с утра, в избушке всё необходимое хранила для разделки, а на другой день проверять силки ходила.

И вот однажды прихожу я как обычно к избушке, захожу, и чую — есть кто-то там. Ой, испужалась я до чего! Может беглый какой, дезертир. Тогда были и такие. А то вдруг медведь, а у меня ничего с собой и нет. Нащупала я в углу избы лопату, выставила её вперёд себя да пошла тихонько в тот тёмный угол, где копошилось что-то.

Вижу, тёмное что-то, грязное, а оконце в избе махонькое, да и то света почти не пропускает, под самым потолком оно. Замахнулась я лопатой-то, и тут гляжу, а это человек. Ба, думаю, чуть не убила, а самой страшно, кто ж такой он. Может из наших партизан кто?

— Ты кто такой? — спрашиваю я у него.

Молчит.

— Кто такой, я тебе говорю? — а сама снова лопату подняла и замахнулась.

А он в угол зажался, голову руками прикрывает. Вижу, руки у него все чёрные, в крови что ли. И лицо не лучше.

— А ну, — говорю, — Вылазь на свет Божий.

Он, как сидел, так и пополз к выходу, а сам всё молчит. И вот вышли мы так за дверь и вижу я, Господи помилуй, да это ж никак немец? Откуда ему тут взяться? А молоденький сам, мальчишка совсем, волосы светлые, белые почти, как у нашего Витюши, глаза голубые, худой, раненый. Стою я так напротив него и одна мысль в голове:

— Прикончить его тут же, врага проклятого.

А у самой защемило что-то на сердце, не смогу. Годков-то ему и двадцати нет поди, ровно как и моему сыну, который тоже где-то воюет. Ой, Мила, ой, тяжко мне сделалось, в глазах потемнело. А этот вражина-то, значит, сидит, сил нет у него, чтобы встать, и твердит мне на своём варварском наречьи:

— Не убивайт, не убивайт, фрау!

И не смогла я, Мила, ничего ему сделать. Больше того скажу я тебе. Взяла я грех на душу — выхаживать его принялась. Ты понимаешь, а? Мои муж с сыном там на фронте врага бьют, а я тут в тылу выхаживаю его проклятого! А во мне тогда материнское сердце говорило, не могу я этого объяснить тебе, дочка, вот появятся у тебя детушки и может вспомнишь ты свою прабабку старую, дурную, и поймёшь…

Тайком стала я ему носить еды маленько, картошину, да молока кружку. Раны его перевязала. Наказала из избушки носу не казать. Приволокла соломы из дому да тулупчик старенький, ночи уже холодные совсем стояли, осень ведь. Благо ни у кого подозрений не вызвало, что в лес я хожу, я ведь и до того ходила на заимку.

А на душе-то кошки скребут, что я творю? Сдать надо мне его, пойти куда следует.

— Всё, — думаю с вечера, — Завтра же пойду к председательше Клавдии.

А утром встану и не могу, Милка. Не могу, ноги нейдут…

Дни шли, немец болел сильно, горячка была у него, раны гноились. Так я что удумала. В село соседнее пошла, там фельшерица была, выпросила у ей лекарство, мол, дочка вилами руку поранила, надо лечить. И ведь никто не проверил, не узнал истины. А я тому немцу лекарство унесла. Пока ходила эдак-то к нему, говорили мы с ним. Он по нашему сносно балакал, не знаю уж где научился.

Звали его Дитер. И рассказывал он про их хозяйство там, в Германии ихней, про мать с отцом, про младших братьев. Ведь всё как у нас у них. Зачем воевали?… Слушала я его и видела их поля, семью его, как будто вживую. И так мне мать его жалко стало. Ведь она тоже сына проводила, как и я, и не знает где-то он сейчас.

Может и мой Витенька сейчас вот так лежит где-то, раненый, немощный. Может и ему поможет кто-то, как я этому Дитеру помогаю. Ох, Мила, кабы кто узнал тогда, что я делала, так пошла бы я под расстрел. Вот какой грех на мне, доченька. Тряслась я что лист осиновый, а ноги сами шли на заимку.

И вот в один из дней в деревню к нам партизаны пришли. Вот тогда я по-настоящему испугалась. Задками, огородами, вышла я из деревни, да бегом на заимку, в избушку свою.

— Вот что, Дитер, — говорю я своему немцу, — Уходить тебе надо! Иначе и меня с детьми погубишь и сам погибнешь. Что могла, сделала я для тебя, уходи.

А он слабый ещё совсем, жар у его, сунула я ему с собой еды немного да и говорю:

— Сначала я уйду, а потом ты тихонько выходи и уходи, Дитер.

А он глядел на меня, глядел, а потом за пазуху полез. Я аж похолодела вся.

— Ну, — думаю, — Дура ты, Маня, дура, у него ведь оружие есть наверняка. Порешит он тебя сейчас.

А он из-за пазухи достал коробочку, навроде шкатулки махонькой и говорит:

— Смотри, фрау.

И мне показывает. Я ближе подошла, а там бумажка с адресом и фотография.

— Мама, — говорит он мне, и пальцем на женщину тычет, что на фото.

Потом сунул мне в руки эту коробочку и говорит:

— Адрес тут. Когда война закончится, напиши маме. Меня убьют. Не приду домой. А ты напиши, фрау. Мама знать будет.

Взяла я эту коробчонку, а сама думаю, куда деть её, а ну как найдут? Постояли мы с ним друг напротив друга, поглядели. А после, уж не знаю, как это получилось, само как-то вышло, подняла я руку и перекрестила его. А он заревел. Горько так заревел. Руку мою взял и ладонь поцеловал. Развернулась я и побежала оттуда. Бегу, сама ничего от слёз не вижу.

— Ах ты ж , — думаю, — Война проклятая, что ж ты гадина наделала?! Сколько жизней покалечила. Сыновья наши, мальчишки, убивать идут друг друга, вместо того, чтобы хлеб растить, жениться.

Тут слышу, хруст какой-то, ветки хрустят, за кустами мужики показались, и узнала я в них наших, тех, что в деревню пришли недавно.

— Что делать?

И я нож из кармана вытащила, да ногу себе и резанула. Тут и они подошли.

— Что тут делаешь? Чего ревёшь?

— Да на заимку ходила, силки проверяла, да вот в потёмках в избе наткнулась на железку, порезалась, больно уж очень.

— Так чего ты бежишь? Тут перевязать надобно, — говорит один из них и ближе подходит.

— Да я сама, сама, — отвечаю. С головы платок сняла да и перемотала ногу-то.

Ну и бегом от них в деревню. А они дальше, в лес пошли.

Мила слушала прабабушку, раскрыв рот, и забыв про время. Ей казалось, что смотрит она фильм, а не про жизнь настоящую слушает. Неужели всё это с её бабой Маней произошло?

— А дальше что, бабуля? Что с Дитером стало?

— Не знаю, дочка, может и ушёл, а может наши его тогда взяли. Он больно слабый был, вряд ли смог уйти. Да и я тогда выстрелы слышала, когда из леса-то на опушку вышла. Думаю, нет его в живых.

— А что же стало с той шкатулкой? Ты написала его матери?

— Нет, дочка, не написала. Времена тогда были страшные, боялась я. Ну а после, когда много лет прошло, порывалась всё, да думала, а надо ли прошлое бередить? Так и лежит эта шкатулка с тех пор.

— Так она цела? — подскочила Мила, — Я думала, ты уничтожила её.

— Цела, — ответила бабушка, — И спрятала я её на самом видном месте. Долго я думала куда мне её деть, а потом и вспомнила, как мне ещё отец мой говорил, мол хочешь что-то хорошо укрыть — положи на видное место. Вот у колодца я её и закопала ночью. Там много ног ходило, землю быстро утоптали, отполировали даже. А я до сих пор помню, где именно она лежит.

— А покажешь мне?

— Покажу.

В тот же день Мила принялась копать. Было это нелегко. Земля и вправду была отполирована и тверда, словно бетон. Но мало-помалу дело шло, и через какое-то время Мила с трепетом достала на свет , завёрнутую в тряпицу, небольшую деревянную коробочку. Ночью, когда бабушка уже спала, Мила сидела за столом и разглядывала тронутую временем, но всё же довольно хорошо сохранившуюся фотографию женщины средних лет и жёлтый сложенный кусочек бумаги с адресом.

Бабы Мани не стало десятого мая. Она встретила свой последний в жизни Праздник Победы и тихо отошла на заре следующего дня. Душа её теперь была спокойна, ведь она исповедала то, что томило её многие годы. Невыполненное обещание, данное врагу.

Мила нашла Дитера. Невероятно, но он был жив, и все эти годы он помнил фрау Марию, которая спасла ему жизнь. Жил он по тому же адресу, что был указан на клочке бумаги, отданной бабе Мане в том далёком сорок третьем. У него было четверо детей, два сына и две дочери, одну из дочерей он назвал Марией, в честь русской женщины. Милу пригласили в гости и она, немного посомневавшись, всё же поехала. Она увидела вживую и Дитера, и его детей, и внуков.

Теперь над их головами было мирное небо, они были не врагами, но сердца помнили то, что забыть нельзя, чтобы никогда больше не повторилось то, что было. Говорят, что воюют политики, а гибнут простые люди, наверное так оно и есть. Многое минуло с той поры, поросло травой, стало памятью. Наши Герои всегда будут живы в наших сердцах.

А жизнь идёт. И надо жить. И никогда не знаешь, где встретит тебя твоя судьба. Любовь не знает слова «война». Милу она встретила в доме Дитера. Спустя год она вышла замуж за его внука Ральфа. Вышло так, что тогда на лесной глухой заимке её прабабушка Мария решила судьбу своей правнучки..

Случайная встреча

Ехала в электричке. Народу много. С трудом нашла свободное место и успела занять его до того, как на него собирался плюхнуться моложавый мужчина. Поняв, что его опередили, он демонстративно встал рядом, упираясь в моё плечо спортивной сумкой. Я сделала вид, что не замечаю неудобства. Зато соседка тут же отреагировала:

— Молодой человек, не соизволите ли убрать вашу сумку на верхнюю полку? Вы же её на плечо женщине положили!

Сказала она это так громко, что на  нас  обернулось сразу несколько человек. Мужчина смутился и торопливо стал пробираться в другой вагон. А соседка, обращаясь ко мне, констатировала:

— Измельчали нынче мужчины!  В наше время благородных было побольше.

Мы разговорились. Она рассказала о себе, о том, что недавно похоронила мужа и никак не может отойти от стресса. Лицо ее еще сохраняло черты было красоты, густые седые волосы пышной шапкой обрамляли скулы, подчеркивая  их смуглый цвет, а серо-голубые глаза были аккуратно подкрашены тушью в тон нешироким темно-серым бровям. Неглубокие морщины у глаз и краев губ не портили ее лица. Однако затаенная скорбь читалась во всем её облике. Я тоже рассказала соседке о себе, о детях и внуках. Но разговор вскоре снова вернулся к мужчинам.

— А хотите, я расскажу вам, как познакомилась со своим мужем? – предложила она. Я усердно закивала головой,  и рассказ начался.

— Мы с подругами по институту решили на Новый год подарить молодожёнам, Светлане и Алексею, нашим однокурсникам, стиральную машину-автомат. Тогда это было в диковинку. Вот и решили удивить. Тайком собрали деньги  и отправились в магазин за покупкой. Привезли это чудо техники ко мне. Договорились, что часов в 11 вечера  некий Дима из параллельного курса  придет ко мне домой и поможет доставить подарок по нужному адресу.  Я ближе всех жила к влюбленным. А в 12, то бишь к 24-00,  туда соберутся  и все заинтересованные лица.

Прибежала  домой, вымыла и накрутила волосы на бигуди, поработала с фейсом, надела новое платье.  То и дело  смотрю на часы.  Опаздываю.  И тут звонок в дверь. Открываю. На пороге высокий молодой человек приятной наружности с цветами и тортом в руках.

— Вы Дима? – спрашиваю.

— Дима, — подтверждает он.

—  А торт-то зачем? Да и цветы мы уже купили. Положи их пока на стол и помоги  спустить машинку к подъезду. Да, давай быстрей. Мы уже опаздываем.

На лице Димы  явное недоумение, но он безропотно потащил коробку с машинкой к лифту. Когда это громоздкое сооружение оказалось на тротуаре, я взвилась до крика:

—  Машина где? Зачем отпустил? Как мы повезем эту громадину?

И снова Дима странно посмотрел на меня, однако быстро убежал в арку и вскоре подъехал на такси. Вдвоем с шофером погрузили коробку в багажник.

— Ну, куда ехать? – спрашивает водитель.

—  У него спрашивайте, — сердито говорю я. – Пусть сам оправдывается за опоздание!

— Так куда ехать? – снова задает вопрос  человек за рулем.

— Не знаю куда.

Дима  поворачивается ко мне и спрашивает:

— Вы Наташа?

— Наташа.

—  Строителей 17 корпус 2 кв. 16?

—  Да, только корпус 1.

— Вот  осел! То-то я ничего не понимаю. Познакомился по телефону с девушкой. Пришел по адресу, а тут вы! Да еще с коробкой! Да еще сердитая такая!

— Так вы поедете или выгружаться будете? —  начал терять терпение шофёр.

Быстро говорю адрес. Подъезжаем, выгружаем машинку. Нас окружают ребята, орут, упрекают за опоздание, хватают под руки и волокут вслед за коробкой в открытую дверь, где уже звучат куранты и слышится звон бокалов.

Дальше вы уже догадываетесь, чем закончилось наше неожиданное знакомство.

Рассказ соседки меня заинтересовал. Я еще повыспрашивала  детали, посмеялась над стечением событий.  Выяснила, что союз оказался удачным, что именно поэтому  тяжелее переносится утрата. Единственный сын уехал за границу и встречи с ним слишком редки. Зато уже второй год у нее живет внучка  Анита, скрашивая её одиночество.

Мы расставались добрыми подругами, обменялись адресами, договорись приезжать в гости. Этим летом жду ее к себе.

Нина Тихомирова

 

 

 

 

Материалы, размещенные на данной странице, носят информационный характер и предназначены для образовательных целей. Посетители сайта не должны использовать их в качестве медицинских рекомендаций. Определение диагноза и выбор методики лечения остается исключительной прерогативой вашего лечащего врача! Компания не несёт ответственности за возможные негативные последствия, возникшие в результате использования информации, размещенной на сайте womplanet.ru

Политика конфиденциальности персональных данных  Пользовательское Соглашение