Неподходящий жених рассказ на дзен

— Она умерла… Она таблеток наглоталась, врачам не удалось спасти её…

• Истории из жизни
• 0 Комментарий

— Дашка! Иди сюда!- позвал жену Денис, а когда она появилась на пороге комнаты, недовольно проворчал. — Скоро ты свои котлеты дожаришь? Уже вся квартира провоняла! — Денис, милый, — улыбнулась Даша, — ну потерпи немного, я уже заканчиваю. Третья партия почти готова. Осталось только упаковать всё и отвезти. Ты поможешь мне? — Извини, не …

— Папа, папка, папочка! — шептал парень на могиле, — Отец, прости меня за всё !

• Истории из жизни
• Aрина
• 0 Комментарий

За спиной Андрея глухо лязгнула тяжелая железная дверь. От этого звука Андрей вздрогнул и обернулся – всё, он на свободе! От звонка до звонка отсидел три года… И, казалось бы, за что? Просто связался Андрюха после школы с дурной компанией. И однажды они взяли его с собой на дело. Он даже ничего не делал – …

— Я знаю, как доставить мужчине настоящее удовольствие. Тебе понравится

• Истории из жизни
• Aрина
• 0 Комментарий

Антон взглянул на Романа, склонившегося над компьютером и, улыбнувшись, позвал его: — Ромка, пошли пообедаем. Все ушли на перерыв… Или перед Пал Палычем выслуживаешься? Думаешь, шеф за это тебе премию подкинет? Роман никак не отреагировал на его слова, он был полностью погружён в работу и очнулся только тогда, когда Антон хлопнул его по плечу: — …

— Мы ничего не можем сделать, ваша девочка умрёт в течение года, — сообщил врач

• Истории из жизни
• Aрина
• 0 Комментарий

Анна с Сергеем мечтали о большой и дружной семье — чтобы детей не менее трёх, а лучше четверо. Два мальчика и две девочки… А что? Финансы им позволяют! У Сергея автомобильный бизнес, приносящий неплохой доход. У Анны отец — владелец небольшого мясоперерабатывающего комбината. Когда Анна с Сергеем поженились, Владимир Николаевич им подарил шикарный особняк в …

— Вот скажи, зачем девочке такая большая квартира? А нам самый раз

• Истории из жизни
• Aрина
• 0 Комментарий

— Ну и что будем делать? — Что-что. Ты уверена, что получится всё с квартирой? — Да тут даже не переживай. Нинка сразу завещание написала. В случае, если я удочеряю Валентину, то квартира переходит мне. — Неплохо. То есть накладок никаких быть не должно? — Вроде нет. — Тогда нечего и думать, а то найдётся …

Наталья Нестерова
Неподходящий жених

Андрею Смирнову следовало родиться в девятнадцатом веке в богатой дворянской семье. Он отлично проводил бы время на скачках, на балах, остроумничал в салонах, резался в карты, постреливал на дуэлях, кутил у цыган, бездельничал летом в поместье, треская крыжовник и портя дворовых девушек. Послереволюционная Россия двадцатого века Андрею была бы противопоказана, а Франция вполне подошла. Мюсье Смирнов-рантье жил бы с шиком и удовольствием, посещая модные курорты, слывя заядлым театралом и меценатствуя по мелочи. В Америке наследником в четвертом поколении большого бизнеса ему бы тоже понравилось: предки набили банки под завязку валютой – трать не хочу, покупай автомобили-яхты-самолеты, води знакомства со звездами Голливуда и топ-моделями, швыряй капиталами на аукционах, мелькай на страницах журналов, занимай первые строчки в рейтингах самых выгодных женихов. Андрей был прирожденным светским львом: мягким, обаятельным, в меру остроумным. У светских львов харизматичность – основной видовой признак. Но есть один малюсенький недостаток – они не умеют, не хотят и никогда не будут толком работать. Тратить они мастера высшего класса, тратят они красиво – с блеском, с талантом, восхищая окружающих. А способность зарабатывать в них не заложена от природы, как бывают не заложены способности к пению или рисованию.

В России образца две тысячи двенадцатого года настоящие светские львы встречались реже, чем один на десять миллионов. Эти штучные юноши были наследниками дедушек, мощно хапнувших народного добра в начале девяностых. Дедули наворовали очень много, но число дедуль было невелико, многодетных среди них не наблюдалось, кроме того, в наследниках значились особы женского пола и молодые люди, которые светскому безделью предпочитали активное умножение капиталов. В то же время, оно же наше время, почему-то пошла в рост порода липовых светских львов – без гроша за душой, но с большими самомнением и претензиями. Мою единственную и горячо любимую дочь Александру угораздило влюбиться в такого липового аристократа, в Андрея Смирнова.

– Маруся, тут ничего не поделаешь, – успокаивала меня Варвара.

Варя – подруга с детства, мы с ней как сестры, которые ссорятся-мирятся, но друг без друга жить не могут.

– Вспомни себя, – продолжала Варвара, – когда ты влюбилась в Игоря, никакая сила не могла тебя оторвать от него. Тетя Ира (так звали мою маму) чего только ни предпринимала. Она рта не закрывала, понося Игоря.

– Мама и виновата в том, что я вышла за Игоря.

– Как? – выпучила глаза подруга. – Тетя Ира говорила, что повесится, если вы распишитесь.

– Но ведь не повесилась. Чем больше хулила Игоря, тем сильнее я его любила. Долюбила до полного забвения. А потом, когда у нас все пошло наперекосяк, мама все время твердила: я говорила, я предупреждала.

– Выходит, тетя Ира была права?

– На сто процентов.

– Но с тобой ничего поделать было нельзя, как сейчас нельзя заставить твою дочь Сашку разлюбить Андрея.

– Можно!

– Как?

– Не знаю, но я придумаю. В этом мире можно добиться всего, если сильно захочешь и выберешь правильную последовательность действий. Ничего нельзя исправить только в другом мире, в загробном. Перед теми, кто ушел, даже повиниться невозможно.

Мы замолчали на несколько минут, упрекая себя мысленно за те горести, что доставили родителям, за невысказанную любовь, за недостаток внимания и заботы. Теперь не исправишь – наши родители умерли. Почему-то с годами о личной черствости задумываешься все чаще и чаще. Наверное, потому что перед глазами собственные дети.

– Значит, всего можно добиться? – Варвара прицепилась к моим последним словам. – Вот, например, мы с тобой: девушки нехрупкого телосложения, предпенсионного возраста – решили стать солистками балета Большого театра. Наша последовательность действий?

– Не доводи до абсурда, ты еще в цирковые акробатки запишись. Возможно все в пределах разумного. Реально молоденькой девушке увидеть истинный характер своего избранника? Реально! Значит, возможно.

Варя покачала головой в сомнении и зашла с другой стороны:

– Маруся! Но ведь Андрей очень милый…

– Не то слово! – перебила я. – Обаятельный, мягкий, воспитанный.

– И красивый.

– Стройный, высокий, лицо приятное, фигура спортивная.

– Влюбиться в него легко.

– С пол-оборота. Нужно быть слепой, чтобы не влюбиться в такого парня.

– Сашка не слепая.

– Ага, дура зрячая.

– Она дура не потому что глупая, а потому что неопытная. Свой опыт мы детям в голову не засунем.

– Да, – согласилась я, – у них еще понималки не выросли. Женилки сформировались, гормоны забурлили, а понималки спят.

– Нет таких слов, Маруся, которые бы ты сказала дочери, и она послушалась.

– Нет, – опять признала я. – Слова тут бесполезны. Если я ей скажу, что Андрей – это Обломов наших дней, она вообразит себя Ольгой Ильинской, которая пытается сделать из Облова активного члена общества. И то, что у Ольги ничего не вышло, Сашку не остановит. В молодости мы все считаем, что легко возьмем высоты, с которых скатились предыдущие спортсменки. Кроме того, относительно Обломова есть один важный аспект. Обломов – человек исключительно чистой души, абсолютной нравственности, без рефлексии в чем-то подобных героев Достоевского – князя Мышкина и Алеши Карамазова. Меня всегда интересовало, как бы повел себя Илья Ильич Обломов, окажись в доме Епанчиных или погрузись в проблемы семейства Карамазовых – извращенца-отца, неистового брата Дмитрия, болезненно-умного Ивана? Да и как Обломов справился бы с физиологической страстью, что возбуждали Настасья Филипповна и Грушенька?

– Литература – это замечательно, – перебила меня Варя, – но в жизни я не встречала ни одного князя Мышкина или Алеши Карамазова.

– Зато Обломовых избыток.

Я испытывала некоторое сожаление, потому что подруга не дала мне выговориться. В своей обычной манере она вернула меня с неба на землю. Варвара – человек исключительно практичный и приземленный, и профессия у нее нетворческая. Варя трудилась в коммерческом проектном бюро, отпочковавшемся в свое время от государственного проектного института. Варя тиражировала схемы водоснабжения и пожаротушения, внося минимальные изменения в шаблон, заложенный в компьютере. Восемьдесят процентов рабочего времени Варя проводила за чаепитиями и сплетнями по актуальным (читай – полученным из телевизора) проблемам с сослуживцами. Я работала в оазисе для гуманитариев, в академическом институте языкознания. Телевизора большинство моих коллег либо не имели, либо включали, чтобы узнать сводку погоды.

Много лет назад моя мама, презрительно кривя губ у, спрашивала:

– Почему ты дружишь с этой девочкой Варей? Она ведь… – мама подыскивала слово, мама умела словом убить, – травоядная.

– Да, Варя звезд с неба не хватает и учится на нетвердую «тройку», и книжек, в отличие от меня, не заглатывает. Но я твердо знаю, что если бы мне пришлось переливать кровь, Варя отдала бы свою до капельки.

– У нас в стране много почетных доноров, – пожала плечами мама.

Когда Варя познакомила меня с женихом – Павлом Малининым, среднестатистическим инженером без проблесков оригинальности, – я (верная мамина дочь!) не нашла ничего лучшего, как сказать:

– Ты бы еще истопника из кочегарки себе нашла.

Павел, естественно, узнал о моей оценке и долго дулся. И тем не менее во время моего кошмарного развода именно Павел выступил единственным нашим с дочкой защитником: и кулаками перед алчной родней бывшего мужа размахивал и самому Игорю мозги вправлял посредством легких телесных повреждений. А потом Павел попал в страшную автомобильную аварию, ему делали несколько операций, потребовалась кровь – в прямом смысле слова, а не фигурально, как в детской манифестации о дружбе с Варей. Моя кровь идеально подошла Павлу, я сдавала ее пять или шесть раз. Когда все страхи были позади, муж стал на ноги, в моменты семейных перебранок Варя говорила ему: «Это в тебе Марусина кровь дурит». А дети спрашивали: «Кто из вас Маугли?» Дикий мальчик, как известно, приручал зверей кодовой фразой: «Мы с тобой одной крови». А еще раньше беременная Варя сидела с моей новорожденной Сашкой, когда я сдавала экзамены в аспирантуру. Через два года, родив второго сына, Варя снова забрала Сашку. Мини-ясли в их малогабаритной квартире напоминали детский сумасшедший дом. Но это было все-таки лучше, чем моя квартира, где умирали папа и мама. Папа угасал тихо и безысходно. Мама, сжираемая изнутри раком, бесновалась в нежелании прощаться с этим миром. Она вопила от боли, постоянно закатывала истерики, обвиняла меня в нежелании и в неспособности найти правильных врачей. Она могла сходить по большому в постель, а потом бросать в меня и папу какашками. Мама была уже не мама. Но это было не так страшно и больно, как папа – не папа, стремительно превращавшийся из остроумного интеллектуала-балагура в трусливого глупого старикашку.

С Варей и Павлом Малиниными я пережила столь много, что любые рассуждения о несовпадении наших духовных интересов кажутся смешными. Одно время мы мечтали, что наши дети вырастут и поженятся. Тому были предпосылки.

На даче у Малининых. Сашке моей пять лет, Лехе Малинину четыре с половиной, младшему Вовке три.

Прибегает Вовка и, немилосердно картавя, что-то возбужденно доносит. Наконец мы разбираем детское косноязычие:

– Они там язычками играют, а мне Сашка не дает!

Мы подхватываемся и несемся за сарай. Сидят голубчики! Оба, Саша и Леша, пунцовые, чмокают, пытаются в засос целоваться. Павел вдруг озверел. Схватил сыновей, почему-то обоих, Лешку и Вовку, непричастного к детскому разврату, и лупил подвернувшимся прутом нешуточно.

– Она девочка! – кричал. – Ублюдки! Мои сыновья ублюдки! Я вас своими руками! Она девочка, чтоб вы понимали!

Варя затолкала кулачки в рот и беззвучно плакала. Мы с дочкой, обнявшись, наблюдали за экзекуцией скорее с недоуменным интересом, чем с ужасом. Еще неизвестно, думала я, кто первым предложил «язычками поиграть», моя Сашка или Малинин Леша.

– Ублюдки? – дернула меня вопросительно за руку дочь. – Это кто тарелки облизывает?

– Нет, – автоматически ответила я, – так называли незаконнорожденных… – во время оборвалась, потом пойди объясни, почему дядя Павел сомневается в отцовстве собственных детей. – Не смей повторять бранных слов!

Равно как для меня Варя и Павел были сестрой и братом, так для Сашки Малинины младшие стали братьями. Когда я заговаривала о них как о спутниках жизни, Сашка насмешливо морщила носик: «Фи, мама! Инцест – это предосудительно».

…В кошмарные, нищие, переломные девяностые мы как-то выкрутились и неплохо устроились. Варя втиснулась в коммерческое проектное бюро, Павел пошел работать в компанию по установке пластиковых окон. Малинины даже улучшила жилищные условия – из хрущевской двушки переехали в том же доме в трешку. Который год ждут сноса дома. Меня выручило наследство – родительская квартира на Кутузовском проспекте. Специализированная фирма ее отремонтировала, превратив в чудо дизайнерской фантазии, и сдает дипломатам иностранных государств. Мне перепадает немало – пять тысяч долларов в месяц. Сколько забирает себе фирма, даже представить не могу, главное – у меня нет никакой головной боли с арендаторами, ремонтом, налогами. Капают чистые денежки, позволяя нам с дочерью не экономить на основном – на одежде, белье, косметике. Мы живем в двухкомнатной квартире недалеко от метро «Авиамоторная». Обстановка нашего жилища весьма скромная. Но мы всегда одеты с иголочки – модно, красиво, достойно. Мы никогда не покупаем дешевой косметики, не пользуемся сомнительными шампунями или гелями для душа. Женщине обидно прожить жизнь, одеваясь и обуваясь во что попадя, орошаясь сомнительными духами, натягивая на кисти дешевые перчатки, забрасывая на плечо сумки кустарного производства. В этом мы глубоко убеждены и имеем возможность потакать своим капризам в конкретно-исторических и личных обстоятельствах.

Аренда позволяет Сашке учиться на филологическом факультете МГУ, лучшем языковом институте страны, а мне работать среди умнейших гуманитариев, отгороженных от внешнего мира с его сиюминутными всплесками пошлых сенсаций прозрачной и прочной броней. Так, наверное, было всегда: избранная, очень маленькая, часть общества существовала в колбе. Мне повезло – я в колбе.

С личной жизнью тоже все в порядке. Роман выходного дня длиною в пятнадцать лет – так я называю наши отношения с Евгением Ивановичем. Для меня он, конечно, Женя. Но солидного, академически лысоватого и бородатого, похожего на портреты русских ученых позапрошлого века профессора никому не придет в голову величать по имени. Мы не поженились, потому что Сашка находилась в периоде детско-юношеского собственнического максимализма.

– Он тебе не нужен! – вопила дочь. – У тебя есть я! Нам никто больше не нужен! Он лысый! Он говорит «извольте», он называет меня барышней! Он допотопный!

Если бы она только вопила, я бы переступила. Моя собственная мама, дворянка чистых кровей, вопила такое, что не снилось крестьянам-пролетариям.

Но Сашка еще и тихо скулила:

– Мамочка! Не надо Евгения Ивановича! Я знаю, чувствую, что все изменится: ты будешь другой, и я буду другой. Пожалуйста!

Детство Сашки было вовсе не безоблачным. Я отдала Сашке жизнь, лучшие годы, но и ломала дочь безжалостно. «Ты должна» – это основное. Должна заниматься иностранными языками: хоть тресни, не спи, не ешь, но выполни задания по английскому и французскому перед уроками с репетирами. Ты должна усвоить основы музыкальной грамоты и живописи. Ты будешь ходить на бальные танцы, чтобы научиться двигаться изящно, потому что ты передвигаешься как биндюжник. Кто такой биндюжник? Посмотри в словаре. Ты поедешь на каникулы с бойскаутами в Крым, научишься ставить палатки, разводить костер и перестанешь падать в обморок при виде безобидного комара.

Я была строгой мамой, но всегда чувствовала, что в данный момент по-настоящему требуется моей дочери: живопись или французский, бойскауты или бальные танцы. Евгений Иванович, я чувствовала, не годится нашей маленькой семейке ни с какой стороны. Я могла ломать дочь ради ее блага, но для собственного? Не решилась.

В итоге все устроилось славно. С Женей мы виделись по выходным, вместе проводили отпуск. Мы не надоедали друг другу, мы ждали нашего общения, скучали. К каждому свиданию, а ведь их были тысячи, наверное, накапливалось: у меня – это я расскажу ему, у него – это расскажу ей. После развода с женой Евгений как-то устроил быт, стирку-уборку-глажку. Я была счастливо лишена созерцания грязных мужских носков у кровати, пританцовывания с переполненным мочевым пузырем у туалета, где мужчины обожают устраивать читальный зал, мелких щетинок на раковине, которые они не смывают после бриться, чрезмерного алкогольного возбуждения вечером и утреннего злого похмелья – всего того, что замечаешь, что раздражает, когда проходит угар первой влюбленности. Евгений Иванович, в свою очередь, не видел меня растрепой с головной болью, мымрой с предменструальным синдромом или просто хнычущей модницей, которой не удалось купить заветную сумочку. Не вникал в ежедневные проблемы воспитания юной леди в условиях развитого социализма, застоя, дикого капитализма и черт-знает-какой формации, когда все летело вверх тормашками.

Сашка, негодница, в последние каникулы перед одиннадцатым классом, когда мы вместе отдыхали в Турции, ничтоже сумяшеся, выслушав на пляже интереснейший рассказ Евгения Ивановича о параллельных сюжетах в мифах народов мира, спросила:

– Мама? Почему ты не вышла за Евгения Ивановича?

Поднялась и пошла к морю.

– Я не вышла? – икнув от возмущения, потеряв голос, просипела я в спину дочери.

Женя хохотнул и ласково погладил меня по руке. Мы смотрели, как движется моя дочь – практически обнаженная, две узкие полоски ткани не в счет. Бронзово-загорелая, стройная, пропорционально сложенная, точно ее тело высчитали и нарисовали на компьютере – ни сантиметра добавить или убавить. Вот она поднимает руки, чтобы собрать волосы в узел на затылке. При этом плавные перекатывание ягодиц, покачивание бедер сохраняют ритм, но к ним добавляется легкое напряжение мышц рук и талии. Невозможно оторвать глаз и скрыть восхищения. Так думает весь пляж.

– Она ведь еще и умная, – говорю я Жене.

– Конечно, – легко соглашается он.

Его интонации я знаю наперечет. «Конечно» подразумевало «но». У Жени великолепное чувство юмора, подчас настолько парадоксальное, что я не могу разгадать вторую часть шутки.

– Конечно, но? – спрашиваю я.

– У бегемота плохое зрение.

– При чем здесь бегемот? – возмущаюсь.

– С его габаритами хорошее зрение необязательно.

Женя и Малинины были посвящены в мою проблему: у дочки недостойный избранник. И все считали эту проблему вне моей компетенции, стремление развести Александру и Андрея – невыполнимой задачей, да и попросту блажью. С их точки зрения, не существовало достойных вербальных способов развеять пылкую любовь, как не существует технических возможностей остановить тайфун, цунами или землетрясение. Кроме того, действовать открыто я не могла, значит, нужно конспирировать, а в тайных происках против родной дочери, которые неизбежно доставят ей боль, имелся душок жестокости и подлости. Я не спала ночами, терзалась – имею ли право коверкать жизнь Александры по своему разумению? Я находила сотни аргументов «за» и «против». Я была сама себе противна в этих внутренних спорах, потому что побеждала та сторона, которая призывала действовать. Если бы моей дочери угрожала реальная физическая опасность, разве я устранилась бы? Убежала, закрыла глаза ладонями, спрятала голову под подушкой? Ни в коем случае! Я бы царапалась, дралась, бросалась на амбразуру, ни секунды не раздумывая, пожертвовала бы собой. Забреди Саша на минное поле, я бросилась бы выводить ее на безопасный участок. А сейчас моя дочь подкладывает под свою судьбу мину замедленного действия. И я должна смиренно наблюдать?

Первое впечатление от Андрея у меня было самое благожелательное. Симпатичный воспитанный молодой человек. Отдельной строкой – удовольствие видеть дочь, которая светится от любви, звенит как струнка, поет как соловей, излучает счастье, как излучает радиацию месторождение тория. Установку: «был бы человек хорошей» – я считаю правильной и мудрой. Потому что жить с хорошим человеком много приятнее, чем с вруном, подлецом или пьяницей. И хороший человек не обязан иметь семь пядей во лбу или неиссякаемый счет в банке. Конечно, я мечтала о том, чтобы Сашка вышла замуж за обеспеченного и перспективного молодого человека. Но при выборе: гений, богач или просто хороший человек – я бы выбрала последнее. Андрей не был ни первым, ни вторым, ни третьим. Чистой воды паразит – в биологическом смысле. Особь, которая существует за счет других, вампирствует.

Когда Саша сказала, что они с Андреем хотят жить вместе, мое сердце болезненно сжалось и прыгнуло в горло. Не потому что я придерживаюсь патриархальных взглядов на брак. Напротив. Если и было что-то хорошее в сексуальной революции, то это укрепившаяся тенденция совместного проживания молодых мужчин и женщин без юридических обязательств. В прежние времена девяносто восемь процентов юношей и девушек отправлялись в ЗАГС не с сознательным решением строить семью, рожать детей, а чтобы получить возможность предаваться законному сексу. Как следствие – кошмарные разводы и безотцовщина. Чем цивилизованнее общество, тем терпимее оно относится к гражданским союзам. Пара, которая после трех лет совместного проживания, оформляет свои отношения, играет свадьбу, с большой долей вероятности будет прочной, ведь она уже преодолела многие пороги и подводные камни, будущее ей ясно и понятно.

Словом, моя трепетная реакция объяснялась не старорежимным ужасом – девочка без штампа в паспорте, но в постели с мужчиной, а сознанием того, что девочка моя совсем большая, выросла. Трепет быстро растаял.

– Знаешь, мамочка, – щебетала Александра, – мы подумали, что лучше нам будет отдельно жить. Правда? Ты могла бы переехать к Евгению Ивановичу. Или вы вдвоем в бабушкину квартиру на Кутузовском, а его квартиру сдавать.

– Кого «его»? – тупо переспросила я.

– Евгения Ивановича.

Моя дочь не могла этого предложить! «Мы подумали» – это не Сашка, это Андрей. Дочь знает, что я ненавижу переезды, что я привязываюсь к месту как улитка к раковине, что мое жилище – моя крепость во всех отношениях и смыслах. Десять с лишним лет я вила гнездышко по веточке, по перышку, по былинке, и выдернуть меня отсюда может только стихийное бедствие вроде пожара, тьфу, тьфу.

Я онемела, проглотила язык, но, очевидно, выражение моего лица говорило лучше всяких слов. Александра ойкнула – до нее дошел смысл высказанного предложения. Порывисто обняла меня с сюсюканьем и извинениями. Это ее детское оружие борьбы с моим праведным гневом: броситься на шею, щекотаться, канючить, обещать «никогда-никогда больше…» В зависимости от тяжести Сашкиного проступка я оттаивала через пять секунд или десять минут, но обязательно сдавалась. Последний раз дочь вот так подлизывалась ко мне в шестом классе, когда вместо художественной школы отправилась с подружками в подмосковную Малаховку к гадалке – узнавать свою дальнейшую судьбу. Гадалка, как ни странно, оказалась порядочной женщиной, потребовала телефоны родителей, позвонила, и мы помчались за юными невеждами.

– Отпусти! Хватит! – пресекла я попытки дочери задушить меня в объятиях. – Все в порядке, все забыли, проехали.

– Ты не обиделась? – заглядывала мне в лицо Саша.

– Нет.

– Сильно?

– Не очень. Вы бы меня еще в дом престарелых отправили!

Это тоже из арсенала нашего общения с дочерью, что-то вроде игры в правду-неправду.

– Сашка! Ты разбила вазу!

– Ничего я не разбивала!

– Но ты хорошо собрала осколки?

– Я даже пропылесосила.

Теперь Сашка будет обмениваться шутками с Андреем. У них появятся свои словечки, истории, понятные только им намеки. Дочка выросла.

И все-таки после неуклюжей попытки выселить меня, обиды и злости я на Андрея не затаила. Молодости свойственно ошибаться, и следовать закостенелым принципам старшего поколения дети не обязаны. И если я что-то прощаю своей дочери, то почему не должна это же прощать Андрею?

Однако Женя, когда я рассказала ему о сорвавшихся планах молодых, не поверил в мою искренность. Вначале благородно заверил, что, мол, всегда готов меня принять, ехать со мной на Кутузовский и вообще согласится на любой вариант переселений.

– Вот еще! – хмыкнула я. – Тебе из своей берлоги выбраться еще страшней, чем мне из собственного гнездышка. Да и не должны пожилые люди жертвовать своим комфортом в ситуации далекой от стихийного бедствия. Молодым полагается рай в шалаше, а нам – честно завоеванные удобства.

– Смотри! – шутливо погрозил пальцем Женя. – Не превратись в классическую тещу из анекдотов, которая всегда найдет недостатки у зятя.

– Все анекдоты про тещ глупые и не смешные!

– Так говорят тещи.

– Расскажи мне хоть один забавный.

– Теща дарит зятю на день рождения два галстука. Зять тут же надевает один галстук на шею. «Ага! – восклицает теща. – Значит, второй тебе не понравился!»

Я невольно расхохоталась. Женя знал тысячи анекдотов. Как филолог я понимала, что в истории фольклора анекдотических сюжетов всего несколько десятков, меняются только действующие лица: Александр Македонский на Рузвельта, Рузвельт на Хрущева, Хрущев на Брежнева, Брежнев на Штирлица, еврей на милиционера, милиционер на чукчу, чукча на зятя, зять на Вовочку и так далее, всегда есть в запасе представители фауны и национальностей. И тем не менее сама я не могла запомнить ни одного анекдота, хотя обожала их слушать в Женином исполнении.

В быту Андрей оказался худшим представителем мужского племени. Он ни разу не заправил постель, не помыл за собой тарелки или кофеварки, не повесил полотенце после душа на полотенцесушитель, а уж про классику жанра: разбросанные грязные носки, щетинки на раковине в ванной, часовое сиденье в туалете – и говорить не приходится. Меня это барство раздражало, но ни одного упрека Андрей от меня не услышал. Сильнее нелюбви к беспорядку во мне отвращение к упрекам и поучениям. Этим я обязана свекрови. Когда мы жили вместе, свекровь ходила за мной хвостом и поучала: как шинковать овощи в суп, утюжить белье, вытирать пыль, кормить ребенка. Точно я была умственно отсталой, никогда не державшей в руках тряпки, ножа или утюга. От постоянных «уроков» мне хотелось завыть в голос или запустить в дорогую свекровь картошкой, которую чистила. Свекровь я не обрывала, плакалась супругу, он недоуменно пожимал плечами: мама ведь от чистого сердца. Новообретенные родственники способны от чистого сердца довести вас до психоза. Советы, твердо усвоила я, следует давать, когда о них просят. Во всех остальных случаях надо хранить свой бытовой опыт как хранят нажитые драгоценности – в ларце под замочком.

Дочери, которая порхала на крыльях любви, я не могла жаловаться на Андрея. Испортить девочке счастье! Отводила душу с подругой Варварой.

– Он целыми днями валяет дурака. Сашка убегает в университет к девяти, мне на работу к одиннадцати, Андрей еще спит. Последние месяцы я большей частью работаю дома, пишу статьи в энциклопедию. Андрей встает к полудню, принимает душ, завтракает и уходит в свою комнату. Включает телевизор или сидит за компьютером, судя по звукам, играет. Я отправляюсь убирать за ним – навести порядок в ванной и на кухне. Он никогда не положит обратно в холодильник колбасу и сыр, а хлеб – в хлебницу. После четырех приходит Сашка, мы обедаем, вечером, как правило, ребята куда-то уходят – в кино, в клуб, в гости.

– Чем Андрей занимается-то? – спросила Варя.

– Я тебе говорю: занимается тем, что спит или играет на компьютере. Сдает на пожарного.

– Он пожарный?

– Нет же! Присказка есть такая: продрых человек двенадцать часов подряд – сдал на пожарного.

– Кто Андрей по профессии? – уточнила Варя свой вопрос.

– Насколько я понимаю, института он не закончил. Вроде бы решил сменить вуз, да не получилось. На самом деле, думаю, его выгнали за неуспеваемость. По профессии он менеджер и программист. То есть никто. Менеджерами сейчас называют и кладовщиков, а программистами тех, кто учит пенсионеров включать и выключать компьютер. Это как в старое время, когда доярок переименовали в операторов машинного доения. О! – поразилась я точной аналогии. – Андрей и есть превосходный оператор машинного доения, сосет из окружающих с промышленной мощью.

– Маруся, – в сомнении качает головой подруга, – может, ты чего-то не знаешь.

– Возможно, и не знаю. По официальной версии Андрей сейчас ищет работу, рассылает резюме и ходит на собеседования. Уже полгода рассылает и ходит. Якобы.

– Кто его родители?

– Понятия не имею. И это тоже весьма странно. Родители имеются, они иногда звонят. Если беру трубку я, то слышу: «Позовите Андрея!» Ни «здравствуйте», ни «пожалуйста», не представляются, не извиняются за беспокойство. Я не могу сказать, что жажду познакомиться с людьми, которые не научили сына писать точно в унитаз, а не орошать его. Но, с другой стороны, ваш сын ушел в другую семью, у него гражданская жена. Разве это нормально – не познакомиться с Александрой, со мной?

– Наверное, они армяне, или грузины, или какие-нибудь осетины, – высказала предположение Варя.

У нее было фантастическое отношение к национальному делению. По убеждению Вари, русские национальности не имели, они были просто люди, а все остальные народы обладали национальной принадлежностью. Женя не может забыть, как Варвара однажды брякнула:

– У меня нет национальности, я же русская.

– Вот! – рассмеялся Женя. – Пример великорусского шовинизма.

Я с ним не согласилась:

– Никакого шовинизма у Вари отродясь не было. Русских она считает обычными, стандартными, отчасти скучными. А представителей других национальностей – уникальными, с особенными воспитанием, обычаями, традициями. К ним, учитывая национальный багаж, надо относиться с пониманием и терпением.

– И как это называется? – спросил Женя. – Явление того же порядка, что отношение добрых плантаторов к черным рабам или великодушных помещиков к крепостным.

– Но они, действительно, почти рабы, – подала голос Варя. – Раньше у нас был один дворник тетя Валя, а сейчас пять киргизов. Сколько они получают? Копейки. И живут в подвале, спят на нарах.

– Слышала? – обратился ко мне Женя.

Я ринулась защищать подругу, которая по недомыслию не понимала, на чью мельницу воду льет. Мы с Женей углубились в проблемы происхождения ксенофобии и форм ее проявления. Варя переводила взгляд с меня на Женю, потом не выдержала:

– Приятно, конечно, послушать умных людей. И воспитанных – тебя при тебе же обсуждают. Только я все равно останусь при своем мнении: киргиз – это не русский.

– А киргиз – это не таджик? – насмешливо уточнил Женя.

Предположив, что родители Андрея «с национальностью», Варя рассказала о своей коллеге по работе, молодой женщине до тридцати.

– Когда она сошлась с армянином, вместе стали жить, – повествовала Варвара, – мать армянина в глаза девушку не видела, как к мебели относилась, сквозь зубы разговаривала. А потом девушка забеременела, они расписались, свадьбу сыграли. И свекровь точно подменили: пылинки с невестки сдувает, жемчуга и шубы дарит. Понимаешь? Раньше девушка была вроде проходного варианта, таких доступных у сына десяток может быть. И каждой внимание оказывать?

– Иными словами, – уточнила я, – ты считаешь, что родители Андрея относятся к моей Саше как доступной девушке, своего рода проститутке?

– Нет! – Варя испугалась тому, что оболгала неизвестных ей людей. – Я просто хотела тебя успокоить.

– Тебе это удалось в высшей степени. Впрочем, исходя из моих планов, даже лучше, что мы не знакомы с родителями нахлебника.

– Не оставила мысли развести Сашу с Андреем?

– С каждым днем утверждаюсь в этой необходимости все больше и больше. Противно говорить, но добавился еще и финансовый аспект. У нас заведено, что деньги за аренду квартиры лежат в шкатулке в моей комнате на стеллаже. Я, естественно, беру из шкатулки безо всяких уведомлений. Саша всегда спрашивала: «Мама, я возьму на джинсы?» Или на билеты в театр, или на подарок подруге – не важно. Но дочь всегда спрашивала позволения или ставила в известность: взяла столько-то, на то-то и то-то. А сейчас она перестала спрашивать и ставить в известность.

– Маруся, вы всегда очень безалаберно относились к деньгам!

– Что есть, то есть, – согласилась я. – Но мне крайне неприятно, что безо всяких-яких еще и Андрей стал запускать руку в нашу шкатулку.

Папа шутит
Рассказ

— Теперь нарезать соленый огурец?

Будущая свекровь задрала брови:

— Как? В салат с крабовыми палочками — соленый огурец?

Точно я предложила нечто совершенно несусветное, вроде керосина в чай.

— В салат с крабовыми палочками идет только свежий огурец!

— Да, конечно. Забыла!

Я постаралась изобразить самую очаровательную из своих улыбок. И снова почувствовала себя растяпой и неумехой.

Это продолжается уже больше часа. Саша привел меня знакомиться с мамой, Елизаветой Григорьевной. Приняла она меня исключительно доброжелательно. Но я чувствую, что подвергаюсь череде маленьких экзаменов и проверок.

На экзаменах я никогда не умела достойно выглядеть. В институте, даже если знала материал на «отлично», мямлила и путалась, в лучшем случае получала «хорошо». А теперь на «тройку» с минусом отвечаю?

Хотя мы с Сашей опоздали к условленному времени, у Елизаветы Григорьевны обед не был готов. Наверное, специально, чтобы увидеть меня на поле боя, то есть на кухне.

Саша оставил нас одних, накрывает стол в комнате. Подозрительно долго отсутствует. Наверняка сел за компьютер. А я отдувайся! Или это маленькая месть за визит к моим родителям в прошлые выходные?

К моим мы тоже опоздали. Но у мамы уже ломился стол, а папа принял рюмочку-другую. Когда он в подпитии, то становится, мягко говоря, балагуром. «Бес в пьяного дурня вселяется», — считает моя мама.

— О! Александер! — воскликнул папа и потряс Саше руку. — Жених! Дочка, какой это у нас жених по счету?

Саша покраснел и поджал губы.

— Папа шутит, — сказала я.

— Принцесса! — Папа театрально прижал руки в груди и умилительно кривился. — Моя дочь — принцесса! — повернулся он к Саше. — Усекаешь, почему?

— Она прекрасна и красива, — ответил Саша и заработал улыбку благодарности от моей мамы.

— Не усекаешь, — продолжал паясничать папа. — Если она принцесса, то я кто?

— Насколько знаю, отец.

— Точнее!

— Мне неизвестно точнее.

— Если моя Маша принцесса, то я?.. — выдержал паузу отец и сообщил: — То я — король. Так и зови меня попросту — Король.

— Как скажете. Король Воробейчик — это звучит.

Наша фамилия Воробейчик. Мы с мамой прыснули. Нам понравилось, что Саша в пределах вежливости показывает нетрезвому папаше зубки. Если моему батюшке даль волю, он обсмеет вас с головы до ног. С ним долго не разговаривал муж его родной сестры, к которому папа прицепился на семейном торжестве: будто от дяди Коли странно пахнет. Весь вечер: «Коль, ты бы одеколоном пользовался! Коля, может, у тебя газы? Сестра, отведи мужа к врачу, у него кишечник пропускает». Дядя Коля чуть не побил моего папу. Тетка и мама разнимали.

Такой он, мой родитель, в трезвом состоянии вполне культурный.

Во время обеда, после тоста за знакомство, под салаты и прочие закуски, папочка продолжил терзать Сашу.

— Принц Александер…

Это «Александер», я видела, корежило Сашу. Но заткнуть моего папу можно, только стукнув по голове и отправив в нокаут. С колеи, в которую его швырнуло хмельное сознание, не вытащишь. Сегодня его заклинило на сказочных мотивах, на принцессе, которую домогаются женихи.

— Положено отгадать три загадки. Отгадаешь — отдам тебе дочь.

— И полцарства в придачу? — пробормотал Саша.

Папа его не услышал, потребовал от меня:

— Загадывай!

— Не лает, не кусает, а в дом не пускает, — покорно выдохнула я и тихо пояснила Саше: — С ним лучше не спорить.

— Замо́к, — ответил Саша.

— Поддавки! — возмутился папа.

— Давайте, Сашенька, положу вам заливное рыбное, — предложила мама с извинительной улыбкой.

Мол, мы понимаем, как вам все это не нравится, но уж потерпите.

— Маня! Вторая загадка.

— Без окон, без дверей, полна горница людей.

Удивительно, но Саша не знал этой детской загадки. Посмотрел на меня растерянно:

— Интернет?

— Ох-хо-хо! — рассмеялся довольный папа. — Счет один один! Арбуз, он же огурец!

— Что? — насупился Саша, который не любил проигрывать. — Какой арбуз-огурец?

— Отгадка: арбуз или огурец, — с торжествующим видом заявил папа. — Семечки — фигурально люди. В тесноте да не в обиде. Выпьем за это. Маня! Третья загадка, решающая. Не посрамись, дочка, посложнее задай.

Ну, держись, папочка! Еще посмотрим, кто сообразительнее: ты или «Александер»!

— В подвале установлены три лампочки, а выключатели от них в комнате. Как за один поход в подвал определить, какая лампочка соответствует каждому из выключателей?

— Интересно, — оценил задачку Саша.

У папы забегали глаза, он явно не мог решить задачу.

Мама под видом перестановки блюд на столе повернулась ко мне и прошептала:

— Ты зачем головоломку выдала? За один поход в подвал никак нельзя определить!

— Спокойно! — так же тихо ответила я.

Саша покрутил задумчиво вилку в руках и через несколько секунд сказал:

— Готово. Вы, конечно, — обратился он к моему папе, — знаете правильный ответ?

— Так… это… само собой… как же, — заюлил папа. Но потом вскинулся: — Кто тут жених? Я или ты?

— Я жених, — спокойно согласился Саша. — Нужно повернуть один из выключателей и отправиться покурить.

— Зачем? — хором спросили папа и мама.

— Сейчас поясню. Итак, покурив, вернуть выключатель в исходное положение и повернуть другой. Затем спуститься в подвал. Потрогать лампочки. Та, что нагрелась, будет соответствовать первому выключателю. Та, что горит, — второму. Соответственно третьему выключателю — оставшаяся лампочка.

— Гениально! — закричал папа.

Мама с облегчением выдохнула и широко улыбнулась. Саша ей нравился.

— Отдаете мне дочь? — спросил Саша.

— Бери! — широким жестом позволил папа. — Надо выпить, сговорились.

— Принесу горячее, — поднялась мама. — Маняша, собери маленькие тарелки.

Мы с мамой переглянулись: рано! Рано папу отправлять на боковую, еще не взял норму. У него должен наступить момент, когда начинает икать, безостановочно и громко. Тут мама подхватывает его и провожает в спальню: «Дорогой, тебе надо полежать несколько минут, чтобы прошло. Отдохни до чая». «С коньячком!» — сквозь икание напоминает папа. До чая и коньяка, как правило, дело не доходит. Папа засыпает и храпит так, что у соседей внизу люстра раскачивается.

Папа шутит
Рассказ

– Теперь нарезать соленый огурец?

Будущая свекровь задрала брови:

– Как? В салат с крабовыми палочками – соленый огурец?

Точно я предложила нечто совершенно несусветное, вроде керосина в чай.

– В салат с крабовыми палочками идет только свежий огурец!

– Да, конечно. Забыла!

Я постаралась изобразить самую очаровательную из своих улыбок. И снова почувствовала себя растяпой и неумехой.

Это продолжается уже больше часа. Саша привел меня знакомиться с мамой, Елизаветой Григорьевной. Приняла она меня исключительно доброжелательно. Но я чувствую, что подвергаюсь череде маленьких экзаменов и проверок.

На экзаменах я никогда не умела достойно выглядеть. В институте, даже если знала материал на «отлично», мямлила и путалась, в лучшем случае получала «хорошо». А теперь на «тройку» с минусом отвечаю?

Хотя мы с Сашей опоздали к условленному времени, у Елизаветы Григорьевны обед не был готов. Наверное, специально, чтобы увидеть меня на поле боя, то есть на кухне.

Саша оставил нас одних, накрывает стол в комнате. Подозрительно долго отсутствует. Наверняка сел за компьютер. А я отдувайся! Или это маленькая месть за визит к моим родителям в прошлые выходные?

К моим мы тоже опоздали. Но у мамы уже ломился стол, а папа принял рюмочку-другую. Когда он в подпитии, то становится, мягко говоря, балагуром. «Бес в пьяного дурня вселяется», – считает моя мама.

– О! Александер! – воскликнул папа и потряс Саше руку. – Жених! Дочка, какой это у нас жених по счету?

Саша покраснел и поджал губы.

– Папа шутит, – сказала я.

– Принцесса! – Папа театрально прижал руки в груди и умилительно кривился. – Моя дочь – принцесса! – повернулся он к Саше. – Усекаешь, почему?

– Она прекрасна и красива, – ответил Саша и заработал улыбку благодарности от моей мамы.

– Не усекаешь, – продолжал паясничать папа. – Если она принцесса, то я кто?

– Насколько знаю, отец.

– Точнее!

– Мне неизвестно точнее.

– Если моя Маша принцесса, то я?.. – выдержал паузу отец и сообщил: – То я – король. Так и зови меня попросту – Король.

– Как скажете. Король Воробейчик – это звучит.

Наша фамилия Воробейчик. Мы с мамой прыснули. Нам понравилось, что Саша в пределах вежливости показывает нетрезвому папаше зубки. Если моему батюшке даль волю, он обсмеет вас с головы до ног. С ним долго не разговаривал муж его родной сестры, к которому папа прицепился на семейном торжестве: будто от дяди Коли странно пахнет. Весь вечер: «Коль, ты бы одеколоном пользовался! Коля, может, у тебя газы? Сестра, отведи мужа к врачу, у него кишечник пропускает». Дядя Коля чуть не побил моего папу. Тетка и мама разнимали.

Такой он, мой родитель, в трезвом состоянии вполне культурный.

Во время обеда, после тоста за знакомство, под салаты и прочие закуски, папочка продолжил терзать Сашу.

– Принц Александер…

Это «Александер», я видела, корежило Сашу. Но заткнуть моего папу можно, только стукнув по голове и отправив в нокаут. С колеи, в которую его швырнуло хмельное сознание, не вытащишь. Сегодня его заклинило на сказочных мотивах, на принцессе, которую домогаются женихи.

– Положено отгадать три загадки. Отгадаешь – отдам тебе дочь.

– И полцарства в придачу? – пробормотал Саша.

Папа его не услышал, потребовал от меня:

– Загадывай!

– Не лает, не кусает, а в дом не пускает, – покорно выдохнула я и тихо пояснила Саше: – С ним лучше не спорить.

– Замо́к, – ответил Саша.

– Поддавки! – возмутился папа.

– Давайте, Сашенька, положу вам заливное рыбное, – предложила мама с извинительной улыбкой.

Мол, мы понимаем, как вам все это не нравится, но уж потерпите.

– Маня! Вторая загадка.

– Без окон, без дверей, полна горница людей.

Удивительно, но Саша не знал этой детской загадки. Посмотрел на меня растерянно:

– Интернет?

– Ох-хо-хо! – рассмеялся довольный папа. – Счет один один! Арбуз, он же огурец!

– Что? – насупился Саша, который не любил проигрывать. – Какой арбуз-огурец?

– Отгадка: арбуз или огурец, – с торжествующим видом заявил папа. – Семечки – фигурально люди. В тесноте да не в обиде. Выпьем за это. Маня! Третья загадка, решающая. Не посрамись, дочка, посложнее задай.

Ну, держись, папочка! Еще посмотрим, кто сообразительнее: ты или «Александер»!

– В подвале установлены три лампочки, а выключатели от них в комнате. Как за один поход в подвал определить, какая лампочка соответствует каждому из выключателей?

– Интересно, – оценил задачку Саша.

У папы забегали глаза, он явно не мог решить задачу.

Мама под видом перестановки блюд на столе повернулась ко мне и прошептала:

– Ты зачем головоломку выдала? За один поход в подвал никак нельзя определить!

– Спокойно! – так же тихо ответила я.

Саша покрутил задумчиво вилку в руках и через несколько секунд сказал:

– Готово. Вы, конечно, – обратился он к моему папе, – знаете правильный ответ?

– Так… это… само собой… как же, – заюлил папа. Но потом вскинулся: – Кто тут жених? Я или ты?

– Я жених, – спокойно согласился Саша. – Нужно повернуть один из выключателей и отправиться покурить.

– Зачем? – хором спросили папа и мама.

– Сейчас поясню. Итак, покурив, вернуть выключатель в исходное положение и повернуть другой. Затем спуститься в подвал. Потрогать лампочки. Та, что нагрелась, будет соответствовать первому выключателю. Та, что горит, – второму. Соответственно третьему выключателю – оставшаяся лампочка.

– Гениально! – закричал папа.

Мама с облегчением выдохнула и широко улыбнулась. Саша ей нравился.

– Отдаете мне дочь? – спросил Саша.

– Бери! – широким жестом позволил папа. – Надо выпить, сговорились.

– Принесу горячее, – поднялась мама. – Маняша, собери маленькие тарелки.

Мы с мамой переглянулись: рано! Рано папу отправлять на боковую, еще не взял норму. У него должен наступить момент, когда начинает икать, безостановочно и громко. Тут мама подхватывает его и провожает в спальню: «Дорогой, тебе надо полежать несколько минут, чтобы прошло. Отдохни до чая». «С коньячком!» – сквозь икание напоминает папа. До чая и коньяка, как правило, дело не доходит. Папа засыпает и храпит так, что у соседей внизу люстра раскачивается.

Пока отец не принялся икать, он успеет еще попортить кровь «Александеру» рассуждениями о «свадебке».

– Сколько вам нужно? – спрашивал щедрый спьяну папа. – Не поскуплюсь! Машину продам, кредит возьму!

– Отдайте лучше наличными, – усмехнулся Саша.

– Мы не собираемся устраивать пышную свадьбу, – сказала я.

– Что? – качнулся на стуле папа. – Моя дочь как залежалый товар шито-крыто распишется? Не будет на то нашего благословения! Грех родне и друзьям не представить женишка, который Интернет с арбузами путает.

Наконец наступила последняя стадия перед иканием – циклический повтор одного и того же. Папа что-нибудь рассказывает, мгновенно забывает и начинает историю заново.

Нынче после требования, чтобы мы с Сашей принялись немедленно рожать, плодились неукротимо, папа вспомнил, как я маленькой увидела беременную женщину. Спросила, почему тетя такая толстая. Мне объяснили, что внутри живота у нее ребеночек. Я подошла к женщине и спросила: «Тетя, зачем вы съели ребеночка?».

Рассказал папа один раз, все посмеялись. Папа еще выпил и «вспомнил»:

– Да! Вы с детьми не тяните. Маня, когда была маленькой, увидела беременную…

Мы дослушали и слабо улыбнулись. Папа икнул, тряхнул головой и погрозил нам пальцем:

– Внуков требую! Маняша как-то увидела беременную…

Никто не отреагировал. Папа стал икать чаще, мама изготовилась транспортировать его в спальню.

– Маня! – ик. – Ты, – ик, – не на сносях, – ик? Хорошо бы, – ик. – Ты, – ик, – когда была маленькой… – ик. – Увидела, – ик, – беременную, – ик…

Он доикал историю, от которой нас уже тошнило, и мама решительно потянула его из-за стола:

– Пойдем, мне нужно с тобой поговорить.

Мы слышали, как по пути в спальню она уговаривает его полежать. А папа требует коньяка к десерту.

– Он такой только пьяненький, – оправдывалась я перед Сашей. – Да и пьет не часто. Папа умный, добрый, молчаливый, но под градусом…

– Все понимаю, – обнял меня Саша, – не переживай!

Воскресным утром папе, терзаемому похмельем и провалами памяти, мама устроила разбор полетов.

– Ты что творил! Ты что нес! Папа шутит! Папа у нас шутник! Мы со стыда чуть не умерли, дочь едва не рыдала. Я думала, сквозь землю провалюсь. Мальчик первый раз в дом пришел, а ты ему – Александер! Наплел про женихов бывших. Короля из себя корчил! Король Воробейчик!

– Что, так плохо все было? – робко спросил папа.

– Хуже не придумаешь! Зачем ты Сашу заставил загадки отгадывать?

– Про загадки смутно помню.

– Кстати, папочка, – вставила я свое слово, – ты обещал продать машину, взять кредит и подарить нам большую сумму денег.

– Да?! – пораженный папа схватился за больную голову. – Много обещал?

Мы еще некоторое время песочили его на два голоса, пока праведный гнев не улетучился и не взяла верх жалость к больному и убитому стыдом папе. Он без наших требований дал слово не пить. После того случая, когда обвинил дядю Колю в вонючести, папа не брал в рот спиртного целый год.

Мы встречались с Сашей давно, вместе ездили в отпуск и пользовались квартирой приятеля, который часто уезжал в командировки. Знакомство с родителями было телефонным: «Здравствуйте, это Саша! Можно Марию к телефону?», «Добрый день, Елизавета Григорьевна! Могу я поговорить с Сашей?» Приятель вернулся, устроился на работу без командировок. Мы решили пожениться и, конечно, не могли оставаться в подполье.

И вот теперь будущая свекровь тестирует меня на доблести хозяйки.

Улучив момент, я шепнула Саше:

– Катастрофа! Кажется, совершенно не нравлюсь твоей маме!

Когда сели за стол, Саша не нашел ничего лучшего, как заявить:

– Мама! А Маняша думает, что тебе не понравилась.

Я подавилась куском, закашлялась и метнула на Сашу гневный взгляд. Он похлопал меня по спине.

– Почему же? – спокойно ответила Елизавета Григорьевна. – Вы, Маша, на первый взгляд вполне симпатичная девушка.

И на том спасибо!

Светскую беседу на отвлеченные темы опускаю. Но у меня снова встал поперек горла кусочек крабовой палочки, когда Елизавета Григорьевна спросила:

– Надеюсь, жить вы собираетесь у нас? Места достаточно.

Я похолодела. Несколько раз сглотнула и испуганно смотрела на Сашу. Мы так не договаривались!

– Нет, мамочка! – ответил он и протянул мне стакан с водой. – Мы хотим снимать квартиру.

– Но тогда вам не удастся накопить на свое жилье!

– Как-нибудь выкрутимся.

Елизавета Григорьевна обиженно поджала губы:

– Не думаю, что я бы вас стеснила. А какие условия у ваших родителей, Маша?

– Двухкомнатная квартира. Они бы тоже нас с радостью приняли. Но мы мечтаем жить самостоятельно.

– Хозяин барин. Еще один вопрос, надеюсь, он не покажется вам неуместным. Я имею право знать. Когда вы планируете детей, Маша?

– Мы планируем, – промямлила я, – но не в ближайшее время.

– Иногда дети заводятся неожиданно, – строго сказала Елизавета Григорьевна, словно речь шла о тараканах. – Последствием аборта может стать абсолютное бесплодие. Вы, Маша, должны отдавать себе в этом отчет!

– Я отдаю, я понимаю, я не буду…

– Когда Маня была маленькой, – пришел на выручку Саша, – она увидела беременную женщину…

– О, нет! – тихо простонала я. – Ты еще икать начни!

Выслушав знаменитую историю из моего детства, Елизавета Григорьевна без тени улыбки резюмировала:

– Очень смешно.

И до конца вечера мы с ней изображали двух космонавтов, которых судьба забросила на орбитальную станцию. Младший космонавт изо всех сил старался понравиться и потому смотрелся неумно, дурковато. Космонавт постарше видел-перевидел всяких летунов и не обольщался.

Только центр управления полетом, то есть Саша, чувствовал себя отлично, внутренне подтрунивая над нашими зажатостью и церемониями. Пытался развлекать, шутил, но юмор был нам недоступен, и над своими остротами Саша смеялся в одиночестве.

Когда пытка закончилась и Саша поехал меня провожать, я картинно смахнула пот со лба. Но сказала совершенно серьезно:

– Лучше пять экзаменов по математической физике, чем одно знакомство со свекровью.

– Хорошо, что ты это понимаешь, – Саша привычно обнял меня за талию. – У тебя будет только одна свекровь. И соответственно единственный муж на всю оставшуюся жизнь. Что касается моей мамы, то с ней все просто. Во-первых, она не пьет и не просит называть ее «ваше величество». Тихо! Тихо! – он сжал меня покрепче, потому что я дернулась. – Во-вторых, мама полюбит тебя неземной любовью, потому что обожает все, что нравится мне. Даже пыталась компьютерное программирование освоить, но быстро сломалась. В-третьих, с моей мамой надо соглашаться. Она советует, рекомендует, предлагает – ты соглашаешься, но поступаешь по-своему.

– Ты же не согласился, чтобы мы с ней жили, – напомнила я.

– Любой конформизм удобен, пока не доходит до абсурда, то есть своей противоположности. Мамина атака с аргументами за общее жилье еще впереди. Придется пообещать ей…

– Что?!

– Не перебивай. Поиски квартиры не отменяются. Скажем потом, что нашли вариант исключительно дешевый и выгодный.

Я остановилась как вкопанная, потому что по мозгам ударила очевидная мысль:

– И со мной будешь так? Двойная жизнь, мораль, политика? На словах одно, на деле – другое?

– Никогда! – со смешком и потому недостаточно искренне заверил Саша. – С тобой на деле будет по-другому. Сейчас малую толику этого дела продемонстрирую.

Он затащил меня в темную подворотню, где мы долго целовались, и я забыла о своих опасениях.

Родителей решили знакомить на нейтральной территории, в ресторане.

По тому, как тщательно были уложены волосы у мамы и у Елизаветы Григорьевны, по их новым, магазинно-свежим платьям можно было догадаться, что готовились серьезно. Папа, у которого к вечеру обычно вырастает темная щетина, был выбрит, закован в костюм, придавлен галстуком и белой рубашкой. Для родителей этот ужин – важное событие. Для меня и Саши – вынужденное мероприятие.

Смущение первых минут скрасило долгое выбирание блюд. Всем хотелось проявить щедрость и размах, но мешало осознание, что столько не съесть. Официант стоял около нашего столика и нетерпеливо постукивал карандашом по блокноту.

– Не вибрируйте, молодой человек! – велел ему Саша.

Все-таки мой муж, пока жених, станет большим человеком и начальником! Он умеет короткой фразой, взглядом, движением бровей навести порядок вещей и указать человеку на его место. Если он научится достойно проигрывать, не тушеваться, не бояться остаться в дураках, ему цены не будет! Я обязана ему в этом помочь. И как же мне повезло, что я встретила Сашу! Боженька, спасибо!

– Не пью, – накрыл папа рюмку ладонью, когда принесли спиртное.

– Давно? – спросил Саша.

– Как язва открылась, – выступила моя мама.

– Язва передается по наследству? – насторожилась Елизавета Григорьевна.

– Папина не передается, – успокоила я.

Застолье покатило мирно и культурно. Беседуя о политике, погоде, обсуждая телевизионные передачи и телеведущих, родители умудрялись исподволь выуживать необходимую информацию. Откуда родом, образование, профессии, наличие близко и далеко живущей родни, уровень материального достатка, наличие автотранспорта, дачных участков, долгов и приработков.

«Им бы дипломатами служить или разведчиками», – подумала я. Подмигнувшему мне Саше, похоже, пришла та же мысль. Мы часто ловим себя на одинаковых мнениях.

Испортил все Саша. Потом говорил мне, что из мужской солидарности уговорил папу выпить. На мой же взгляд, солидарность должна заключаться в том, чтобы не провоцировать непьющего человека. Играть на слабостях – подло! Мы даже поссорились. Полчаса, наверное, ссорились. Пока не помирились известным способом с помощью поцелуев.

Тогда, в ресторане, Саша призывал моего папу:

– Рюмку водки, а? Такое событие, помолвка, можно сказать. Язву продезинфицировать?

Под столом я изо всех сил стукнула каблуком Сашу по ступне. Он крякнул и убрал ногу, но уговоры продолжил. Мама испуганно округлила глаза, я заерзала на стуле. Нам обеим прекрасно известно, что папа не переносит насилия над его волей с нашей стороны. Если мы будем им командовать, то добьемся противоположного результата. Папа принимает только те ограничения, которые сам на себя взял, а наши с мамой воспринимает как шантаж.

Но тут мы забыли о мудрой семейной политике.

– Тебе нельзя! – строго заявила мама.

– Ты обещал! – напомнила я.

Папа посмотрел на нас, усмехнулся и обратился к Саше:

– Наливай!

Елизавета Григорьевна явно заподозрила, что мой папа – хронический алкоголик, чью пагубную страсть скрывают жена и дочь. Елизавете Григорьевне и досталось.

Через несколько минут папа за нее принялся:

– Значит, вы преподаете в школе детям великую русскую литературу? Тогда ответьте, любезный филолог! В названии романа «Война и мир» Лев Толстой какой мир имел в виду? Мир – как отсутствие войны или мир – как вселенную?

– Многозначность слова «мир», – покровительственно улыбнулась Елизавета Григорьевна, – придает названию этого великого эпоса особое значение.

– Точнее, какой все-таки «мир»?

Мой папа так просто не отстанет.

– Оба. Оба значения этого слова.

– Неверно! – громко обрадовался папа, и люди за соседними столиками повернули к нам головы.

– Ты хоть тише, – обреченно попросила мама.

– Ошибочка, «двойка»! – выставил папа оценку Елизавете Григорьевне.

– Почему же? – вспыхнула та. – Да, в девятнадцатом веке существовало два написания: «мир» через «i» с точкой и современное. Они действительно отличались по смыслу…

– Теплее, теплее, – кивнул папа, словно они в загадки играли, и Елизавета Григорьевна была близка к правильному ответу.

– Родную мать на растерзанье подсунул! – процедила я Саше.

– И поскольку осталось единственное написание, – продолжила Елизавета Григорьевна, – ваш вопрос не имеет смысла.

– Но Толстой-то как озаглавил? Выпьем за классика!

После того как выпили, мама попыталась сменить тему:

– Не хотите ли, Елизавета Григорьевна, в следующие выходные поехать с нами на дачу? Клубника поспела…

– Толстой отдельно, – папа не давал себя сбить, – клубника отдельно. Ну, филолог?

– В литературоведении эта проблема не освещена, – пошла на попятную Елизавета Григорьевна.

Я, забыв все приличия, схватила папу за галстук, притянула к своему лицу и отчетливо сказала:

– Или ты заткнешься, или я тебе не дочь!

– Почему же, Маша? – неожиданно стала на защиту моего батюшки Елизавета Григорьевна. – Мы обсуждаем интересный литературоведческий вопрос.

А папа понял, что я не шучу. Да и выпил он еще немного, до стадии циклических рассказов и икания еще не хватало пол-литра.

– Маняша, дочка! Я же ничего! Это Толстой написал через «i» с точкой, земной шар, а не отсутствие войны.

– Официант! Официант! – замахала, призывая, мама. – Пожалуйста, побыстрее, чаю, пирожных и…

– Коньяка! – добавил Саша.

Так мой папа впервые за многие застолья получил десерт с коньяком.

2008 г.

Тихий ангел
Рассказ

Дарья была не первой, у кого разошлись родители. Когда учились в пятом классе, отец Мишки Купцова сделал семье ручкой. Через два года мама Наташи Суворовой влюбилась в хирурга, который удалил ей бородавку, и ушла жить к бородавочнику. Мишка и Наташка очень переживали. У Мишки появился тик, дергался глаз и прозвище Моргало приклеилось. Наташа закурила, яростно и много смолила – назло врачам и всему Минздраву, который предупреждает.

Они сидели на бульваре. Наташа, задрав голову, практиковалась в пускании колечек дыма. Мишка чертил прутиком на дорожке. У него эта привычка с детства. Даша помнила, как он рисовал кораблики и танки, а теперь его абстрактные художества сильно смахивали на женский торс.

– Мои предки разбежались, – сказала Даша максимально спокойным голосом. – Развод оформили.

– Добро пожаловать в клуб! – усмехнулся Мишка.

И насупился. Дарья знала: старается сдержать тик.

– Кто? – спросила Наташа. – Фазер или мазер соскочил?

– Фазер. Папочка полюбил другую женщину. А мамочка от благородства чуть не лопается: ты должна понять чувства своего отца! – передразнила Даша. – Гады!

– Подонки! – согласился Мишка.

– Особенно врачи, – подтвердила Наташа.

– Как так можно? – Дарья шмыгнула носом, маскируя предательские слезы. – Как можно любить их безумно и одновременно ненавидеть?

Наташа и Мишка, прошедшие через горнило подобных испытаний, заверили: можно!

И еще сказали: сейчас больнее всего, потом легче станет, но полностью не пройдет никогда. Это как вирус в компьютере, для которого антивирусной программы не придумали и придумать невозможно. И жесткий диск, то есть предков, на свалку не выбросишь.

Наташа и Миша говорили без пафоса, сострадания, просто и жестоко, почти равнодушно, как и говорят подростки о проблемах, над которыми ночами слезы льют.

Родители Даши и папочкина новая жена, носившая сырное имя Виола, были людьми образованными, наслышанными про травму, которую наносит ребенку развод. Поэтому вели себя до тошнотворности оптимистично и деликатно. Неестественно предупреждали любое желание Даши, закрывали глаза на плохие оценки в школе, на Дашкины капризы. Их заискивание как нельзя лучше демонстрировало – в ее жизни случилась трагедия. Почти такая же страшная, как смерть ее старшего братика с условным именем Костя.

Братик родился за пять лет до Даши и прожил две недели, зарегистрировать его, получить свидетельство о рождении не успели. Умер ночью по причине СВСМ – синдрома внезапной смерти младенца. Это когда младенец засыпает вечером и больше не просыпается. Никто в мире не может раскрыть тайну СВСМ, хотя дети гибнут и гибнут.

О том, что у нее был братик, Даша узнала, когда ей было десять лет, и это произвело на нее громадное впечатление. Ее мучили кошмары ночью и дикие фантазии днем. Казалось, что этот Костя незримо присутствует в ее жизни, наблюдает, критикует, комментирует, упрекает за каждую мелкую провинность или ошибку и постоянно напоминает: ты-то жива, а я умер, где справедливость? Он представлялся вредным детиной, вроде старшеклассников, которые врывались в раздевалку перед физкультурой, наровили мимоходом ущипнуть ниже спины или тискались в гардеробе. Сильные, здоровые и все как на подбор агрессоры.

Дарья приставала с расспросами к родителям: какой он был, мой братик? Но у мамы и папы по прошествии лет боль утраты притупилась, они редко вспоминали первенца, от которого даже фото не осталось. Зато смешно рассказывали, как все: две бабушки, два дедушки, папа и мама стерегли Дарью по ночам, чтобы не случился ужасный СВСМ. У них был скользящий график ночных дежурств, то есть кто-то постоянно сидел рядом с ее кроваткой, не спал и караулил ее дыхание. Одна бабушка вязала на спицах, другая читала дамские романы, один дедушка разгадывал кроссворды, другой при свете слабой лампы корпел над служебными бумагами. Маму и папу от ночных дежурств освободили, потому что папе нужно было работать, а мама за день до изнеможения уматывалась. Но оба они, папа и мама, – в этом юмор – несколько раз за ночь вскакивали, не продрав глаза, неслись в детскую, проверять, дышит ли Дарья, не уснул ли караульщик.

Наверное, это были очень счастливые месяцы ее жизни. Но Даша их не помнит. Самое раннее из воспоминаний – полет к потолку, дыхание перехватывает, приземление в теплые папины руки. Он снова ее подбрасывает, полет, счастье, радость, визг – ах, я уже в мягких, надежных папиных ладонях. И еще из раннего – сознание абсолютной, волшебной маминой власти. Больно, упала, стукнулась – подует мама, и боль с коленки уходит. Ночью к ней прибежишь, потому что мертвый братик пригрезился, мама руками укутает, и становится благостно. Они спали на боку: Даша, мама, папа – обнявшись, уютно вписавшись друг в друга. Дарья чувствовала мамино и папино тепло, с которым ничего не могло сравниться.

И чего бы им не жить и дальше? Маме и папе! Чего бы им совместно не радоваться, глядя на дочь, во младенчестве не погибшую, а теперь по внешним данным на первую девушку в классе претендующую? Успеваемость средняя, от «четверки» до «тройки», – то, что и нужно, чтобы не прослыть ботаником или тупицей. Братик умерший помучил воображение и благополучно сгинул. При необходимости память о нем можно было призвать – когда требовалось слезу пустить или загадочной особой с тайным прошлым предстать перед новой подружкой или незнакомым парнем.

Если Дашу спросить, какой стала мама после развода, ответ был бы – стерильной. В это слово Даша вкладывала смысл: ровной, спокойной, безучастной, сдержанной, будто у нее сильно голова болит, но врачи сказали – это до конца жизни, терпите и сосуществуйте с мигренью. Мама не смеялась над смешным, а слабо улыбалась, не кипятилась, не орала, как бывало, когда Даша что-нибудь выкинет, а стерильным голосом изрекала: «Подумай над своим поступком, он неблаговиден» или: «Подумай над своим поведением, оно оставляет желать лучшего».

– Чего думать? Чего думать? – заводилась Дарья. – Чего ты со мной общаешься как из телевизора, как из передачи про психов? Я нормальная! А ты! Ты стала амебой стерильной, как монашка пристукнутая. В церковь не ходишь?

– Нет. У тебя есть ко мне претензии?

– Вагон и маленькая тележка.

– Конкретнее.

– Почему ты не сражаешься за папу, не бьешься, не рыдаешь, не ставишь вопрос ребром?

– Зачем? – мама с легким удивлением пожала плечами.

– Чтобы он к нам вернулся!

– Зачем? – с тем же выражением лица повторила она.

– Чтобы у меня был отец, у тебя – муж, а все мы вместе – прекрасная семья.

– Отца у тебя никто не отнимал. Прежней семьи никогда не будет. Выкинь из головы глупые планы.

– Ага! Я – выкинь! Вслед за тобой? Ты так легко перечеркнула вашу с ним любовь, нашу семью, мое детство, братика умершего…

– Стоп! Тебя уносит. Прошлое не зачеркивается и не девальвируется. Братик… ты до сих пор о нем думаешь, это мучает тебя?

– Давно не мучает, – вынуждена была признаться Даша. – Так, к слову пришлось. Но меня бесит твое абсолютное спокойствие! И преступное бездействие!

– Успокойся. Объясняю тебе по пунктам и надеюсь, в дальнейшем не возникнет потребности еще в одном подобном разговоре, они психического здоровья не прибавляют. Первое. Ты моя дочь, и обсуждать с тобой свои душевные переживания я не стану. Потому что, во-первых, не желаю обременять тебя недетскими знаниями. А во-вторых, вообще не приемлю женской дружбы взасос между матерью и дочерью. Следующее…

Мама хотела быть строго логичной, но запуталась.

– Второе, – подсказала Дарья. – У «первого» было два подпункта.

– Да, второе. По складу характера я интроверт, поэтому мне легче и проще переваривать проблемы внутри себя, ни с кем не делясь, не советуясь, не плача на груди у сердобольных подруг. Знаю, проверено на опыте, процесс переваривания когда-нибудь закончится, и я смогу дышать полной грудью, восстановлюсь. Тебе надо потерпеть. Пожалуйста, потерпи!

– Это как я суп варила? Помнишь? Хотела вас с папой порадовать, после ангины выздоравливала. Бросила все имеющиеся продукты в кастрюлю, они кипели и кипели, я уснула. Суп превратился в мутную густую жижу, которую отправили в унитаз. Так и ты перевариваешь?

– Похоже, – согласилась мама.

– Но я так не могу! У меня все клокочет! Мне хочется действовать!

– Запишись в спортивную секцию или в бассейн.

– В четырнадцать лет? – возмутилась Даша. – У нас все, кто спортом занимаются, уже асы, я буду позориться на скамье запасных?

– Хорошо, спорт отменяется. Дай подумать.

Мама нашла решение – купила Дарье боксерскую грушу.

Два грузчика, надрываясь и пыхтя, втащили в Дарьину комнату аппарат – на полу тяжеленная круглая станина, от нее идет металлическая палка, далее тугая толстая пружина, и все венчает груша, покрытая кожей в красно-черную полосочку. Такого не было ни у кого из Дашиных друзей!

Она приклеила на грушу фото новой жены папы и дубасила по нему утром и вечером. Фото попросила в очередную «папскую субботу», как она называла выходные, проводимые с отцом и Виолой. Папа гордо улыбался, когда Виола протягивала снимок. Девочки начинают дружить. Как же! Знал бы, для чего фотка. Еще узнает.

Даша никогда прежде не делала зарядку и вообще физические упражнения терпеть не могла. Но теперь с удовольствием скакала вокруг груши, пыталась даже ногой заехать по Виоле, повторяя приемы восточных единоборств и издавая возгласы киношного ниндзя.

– Ты вопишь как резаная, – говорила мама Дарье, потной и возбужденной, идущей в душ.

– Ага! Надо было папочке нам ластами помахать, смыться, чтобы заставить меня физкультурой заниматься.

Однажды, возвращаясь из душа, вытирая полотенцем мокрые волосы, Даша застукала в своей комнате маму. Она медленными слабыми движениями ударяла в уже изрядно потрепанную фотографию Виолы. Мама била легонько, точно разведуя, пробуя на прочность грушу или сам метод на эффективность. Когда колотила Дарья, груша моталась из стороны в сторону, а у мамы лишь покачивалась.

– Сильнее бей, – посоветовала Даша.

Мама смутилась, покраснела.

– Глупости все это, – сказала она и мелко потрясла головой, будто отгоняя ненужные вредные мысли и желания. – Детский сад. Пожалуйста, не показывай этот аппарат папе, когда придет.

– А то! – ответила Даша.

«А то» было любимым словечком Наташи Суворовой, Дарьиной подруги. И обозначало оно согласие или отказ – в зависимости от того, что хотели услышать. Ведь мама могла подумать, что дочь имеет в виду: «А то я не понимаю, что папе будет неприятно, зачем его обижать». На самом же деле расшифровка абсолютно противоположная. «А то я упущу момент, – думала Даша, – когда вытянется лицо фазера!»

Бабушки и дедушки, конечно, переживали развод Дарьиных родителей. Но, как и мама, покорились судьбе. Мол, всякое в жизни случается, люди сходятся и расходятся, теперь такое сплошь и рядом, главное – чтобы все обстояло интеллигентно – без истерик, проклятий, выцарапываний глаз и прочих некультурных явлений. Повлиять на решения взрослых детей мы уже не в силах, поэтому принимаем положение вещей и стараемся облегчить переживания страдающих, то есть Даши и ее мамы.

Мама сразу пресекла попытки участливых родителей, указала на дистанцию – не приближайтесь со своими соболезнованиями, хотите помочь – не говорите со мной о разводе. Бабушки испытали разочарование – им хотелось обмусоливания (конечно, интеллигентно возвышенного) страстей и пороков зятя и сына. Дедушки облегченно вздохнули, потому что им совершенно не хотелось полоскать кости сыну и зятю. И все сошлись во мнении, высказываемом в качестве предположения: возможно, все проблемы Дашиных родителей заключаются в излишней бесстрастности и холодности ее мамы.

Дарье аккуратненько и деликатненько донесли эту мысль. Она же безо всякой деликатности прямо заявила маме:

Неподходящий жених

О чем мечтает каждая девушка? Конечно, о принце на белом коне, но вовсе не надеется встретить липового аристократа. И как узнать о своей промашке, когда все так прекрасно и бабочки порхают в животе? На это есть мама. Мама, которая для любимой дочери ничего не жалко и которая положив всю свою жизнь на ее воспитание. Но как этой маме не скатиться в анекдотический образ злой тещи? Как раскрыть глаза дочери, не потеряв ее?..

Но она же мама, которая найдет выход из любой ситуации, ведь все поправимо, когда этого хочешь.

В этот сборник вошли как ранее выходившие рассказы и повести, так и совсем новые повести «Лялька, или Квартирный вопрос» и «Неподходящий жених».

Отрывок из произведения:

— Теперь нарезать соленый огурец?

Будущая свекровь задрала брови:

— Как? В салат с крабовыми палочками — соленый огурец?

Точно я предложила нечто совершенно несусветное, вроде керосина в чай.

— В салат с крабовыми палочками идет только свежий огурец!

— Да, конечно. Забыла!

Я постаралась изобразить самую очаровательную из своих улыбок. И снова почувствовала себя растяпой и неумехой.

Это продолжается уже больше часа. Саша привел меня знакомиться с мамой, Елизаветой Григорьевной. Приняла она меня исключительно доброжелательно. Но я чувствую, что подвергаюсь череде маленьких экзаменов и проверок.

Неподходящий жених скачать fb2, epub, pdf, txt бесплатно

Рекомендуем почитать

Другие книги автора Наталья Владимировна Нестерова

Популярные книги в жанре Современная проза

Оставить отзыв

Еще несколько интересных книг

— Катя, пойдём вечером на танцы? — спросил Николай.

— Да, конечно!

— Я заеду за тобой, поедем ко мне в клуб, — улыбнулся парень, и завел мотоцикл.

От неожиданности и растерянности, я покраснела. Коля, был как говорится — первым парнем на деревне. Только он у нас, был на две деревне. Многие девушки бегали за ним, мечтая женить на себе.

Это и понятно, парень был настоящий красавец, к тому же работал комбайнером, и не злоупотреблял спиртными напитками.

— Ты чего довольная такая весь день? — спросила меня мать.

— Коля, пригласил меня на танцы!

— Ну и что? Ты знаешь, скольких девчонок этот ловелас приглашал до тебя? Хоть на одной женился? Ты будь поумнее, и не подпускай его к себе. Потанцевали, и домой. Парни любят скромных девушек, а на доступных редко женятся!

— Хорошо, мамуля. Сделаю так, как ты говоришь.

Вечер наш не удался. Как только начались танцы, в зал залетела разъяренная девица и набросилась на моего жениха.

— Как тебе не стыдно? Обрюхатил меня, и с другой уже танцуешь? — кричала девушка.

— Марина, успокойся и не позорь меня! Это не мой, ребёнок! У тебя ничего не получится! — сказал Коля.

— Не советую связываться с ним, поиграет с тобой, и бросит как и меня! — сказала мне девушка.

Мне стало неприятно, что я оказалась в центре скандала, поэтому я решила уйти.

— Николай, будь любезен, отвези меня домой! — сказала я и вышла на улицу.

Следом за мной, выбежал перепуганный Коля.
— Катя, не слушай ты её, она всё врет!

— Мне безразлично, просто отвези меня.

Через месяц, Николай, сделал мне предложения. Я не ожидала от него такого шага и с радостью согласилась. Не скажу, что я сильно любила парня, но мне было уже 20 лет, а женихов достойных в нашей деревне не было.

В день свадьбы, меня ждал очередной сюрприз. В самый разгар гуляния, во двор зашла беременная девушка со своими родителями. Как оказалось, она тоже бывшая невеста моего мужа.

Поднялся сильный скандал. Отец обманутой девицы, требовал, что бы Николай отменил нашу свадьбу и женился на его дочери, которая ждет от него ребёнка. Разъяренную семейку, еле угомонили и выгнали с нашего двора.

Праздник был испорчен, и я проревела весь вечер. Николай ушел куда-то со своим другом, а я заперлась в своей комнате. В дверь постучала моя сестра. Я пустила Таню, и стала изливать ей душу. Она было на два года старше меня, и всегда давала мне мудрые советы.

— Жаль мне тебя Катюха! Зря ты вышла за него замуж. Знаешь, что мне его товарищ рассказал по пьянке? — спросила Таня.

— Откуда мне знать? Расскажи!

— Николай, женился на тебе от безысходности. Он натворил дел у себя в деревне, что не мог уже днем на улице показаться, вот и решил жениться на тебе дурехе, что бы сбежать от своих невест.

— Неправда! Он любит меня!

— Думай как хочешь! Тем более, ты уже видела сегодня одну из его девушек. Выгони его, пока не поздно. Зачем тебе такой позор?

— Таня, вот скажи мне честно, ты мне просто завидуешь? Сама сидишь в старых девах, и мне того же желаешь? По мне, пусть уж лучше такой муж будет, чем никакого, как у тебя!

Таня, рассердилась на меня и выбежала из комнаты. Через пару минут, я пожалела, что обидела свою сестру. Ведь она действительно была одинока, даже не встречалась ни с кем. Сидела днями за своими книгами и мечтала о каком-то принце.

Постепенно, свадебный скандал забылся, и мы с Колей стали неплохо жить. После работы, он ехал сразу домой, нигде не задерживаясь. Я поверила, что мой муж остепенился и стал порядочным семьянином.

— Ох, дочка! Всё равно не нравится мне твой Николай! Не искренний он какой-то, и смотрит постоянно виновато, как шкодливый щенок, — сказала как-то моя мать.

— Мама, что ты выдумываешь? Ты же сама видишь, как мой Коля преобразился.

— Вижу, вот только чувствую, что это затишье перед бурей! Вот, припомнишь мои слова!

Как-то, я возвращалась с работы, и еще из далека услышала крики моей матери. Испугавшись, я побежала домой, думая, что она скандалит с моим мужем. Я ошиблась, мама ругалась с Таней.

— Что у вас происходит? На всю деревню слышно ваши крики, — спросила я.

— Полюбуйся на свою сестру тихоню!

— А что с ней не так? — удивилась я.

— Посмотри на её живот! Она на шестом месяце, всё это время утягивалась, пытаясь скрыть от нас беременность! Как я теперь людям в глаза буду смотреть?

— Таня, это правда? Но, кто отец твоего ребенка? Ты же днями дома сидишь? — удивилась я.

— Вот и я говорю о том же! Не признается она! — кричала мать.

— Катя, вы его не знаете. Смысл вам рассказывать о нем? Это только мой ребёнок! Вам этого мало?! Как же вы достали меня все! — заплакала Таня и ушла, к себе.

— Таня, Танюша, открой! Не расстраивайся, прости меня! — я стучала сестре в дверь, но она не открыла мне.

Мне стало жаль сестру, и обидно за неё. Мать набросилась на неё, а ведь она была уже довольно взрослым и самостоятельным человеком. Она была вправе, распоряжаться своей судьбой.

Единственное, я не понимала, почему сестра не рассказала мне о случившемся. Ведь у нас никогда не было секретов друг от друга. Я решила поговорить с матерью, чтобы она не думала, что скажут люди, а поддержала свою дочь.

Со временем, мама успокоилась и стала поддерживать сестру. Таня родила мальчика. Я радовалась за неё, ведь если ей не суждено было выйти замуж, то пусть хоть ребенок будет.

Как- то, сестра попросила меня покупать сына. Вытирая племянника, я увидела у него на спинке родимое пятно овальной формы. На какой-то момент, у меня закружилась голова и пересохло во рту. Такое же пятно, было у моего мужа, и на том же месте, под левой лопаткой.

Я внимательно присмотрелась к малышу. Он был брюнет с голубыми глазами, как и мой Николай. Я даже заметила, схожие черты лица…

— Катя, что с тобой? Вытирай быстрее Сашеньку, он же замерзнет! — сказала Таня.

— Танюша, родная моя, за что ты так со мной? Что я тебе плохого сделала? — я стояла в ступоре и не могла прийти в себя.

— Догадалась? В принципе, я ждала этого… Ты думала, что можешь обижать меня, обзывая старой девой и тебе это просто так с рук сойдет? Всю жизнь, родители любили тебя больше чем меня! Я ненавижу тебя, с самого детства!

— Таня, ты о чем? Ты в своем уме?

— Выйди вон с моей комнаты! И не подходи больше к Сашеньке! Беги, доложи всё мамочке, неудачница! — кричала сестра в ярости.

В тот момент, в моей душе не было никаких чувств, одна пустота. Складывалось впечатление, что меня растоптали. Зайдя в комнату, я увидела как Николай собирает свои вещи. Он слышал наш разговор, и решил не дожидаться, пока его выгонят в шею из нашего дома.

Всю ночь, я размышляла, что мне дальше делать, как поступить в этой ситуации. Утром, я собрала вещи и написала записку матери: » Мама, прости меня. Я разошлась с мужем и уезжаю с нашей деревни. Мне нужно сменить обстановку, и начать жизнь заново. Люблю. Целую.»

Я не стала рассказывать матери о жестоком предательстве сестры. Зачем? Им жить в одном доме. Будет лучше, если моя мать, не узнает о всей этой грязи. Я села в полупустой автобус и поехала в новую жизнь. Я не знала, что ждет меня впереди, но надеялась, что больше не встречу таких низких людей, как Николай и Татьяна.

Буду очень рада, если подпишитесь на мой канал!