Николай берсенев кража тема рассказа

Наверно, нет такой страницы жизни Виктора Астафьева, которая была бы неизвестна литературоведам. Пристальное внимание вызывают не только художественное своеобразие его произведений, но и автобиографичность рассказов и повестей. Именно они дают исследователям пищу для поиска и размышлений. К таковым относится и повесть «Кража», о которой пойдет речь в этой статье.

Кто такой В. П. Астафьев?

Виктор Астафьев появился на свет в 1924 году в Красноярском крае, селе Овсянка. Рано остался без матери и после новой женитьбы отца оказался в детском доме. Окончил железнодорожную школу, а в 1943 году ушел на фронт.

В 1951-м стал литературным сотрудником в издании «Чусовской рабочий», где публиковал корреспонденции и очерки. В этой же газете был напечатан его первый рассказ «Сибиряк».

Что написал?

В 1953 году увидела свет дебютная книга «До будущей весны», затем ежегодно выходят произведения для детей и в 1958-м — роман «Тают снега». Внимание критиков творчество Астафьева привлекло в 1959 году, после публикации повестей «Перевал», «Прикамье», «Кража». Астафьев известен читателям по произведениям о войне, детстве и мире: «Пастух и пастушка», «Где-то гремит война», «Последний поклон», «Печальный детектив» и многие другие.

Как пишет?

В произведениях писателя 60-х годов обнаружился очевидный дар рассказчика, он умело увлекает читателя тонким лирическим чувством, солоноватым юмором и философской отрешенностью. Особое место в творчестве этого периода занимает повесть «Кража».

О чем пишет?

Его волновало становление личности в нелегких условиях. Это нашло отражение в «Звездопаде», «Краже». О людях села, о впечатлениях детства, о Сибири он пишет в «Царь-рыбе» и «Последнем поклоне». Рассказы наполнены описанием деревенских забав и игр, рыбалкой, описаниями природы и встречами с необыкновенными людьми.

Много произведений Астафьев посвятил взаимоотношениям природы и человека. Роман «Печальный детектив», повествующий о безнравственности и беззаконии, с которым пришлось столкнуться сотруднику милиции, В. Быков назвал «криком души». Писатель, прошедший войну, неоднократно возвращался к этой теме и рассказывал о событиях тех лет. В романе «Прокляты и убиты» он разрушает сложившийся стереотип тех трагических событий.

Автор повести «Кража» Астафьев на грани подцензурного изобразил неприглядную сторону советской жизни. Одним из первых он откровенно написал о том голодном времени, о криминализованном обществе и жестокости подростков и рассказал о людях, прозябавших в темноте и саморазрушении.

Здесь он пишет об изменениях в характере человека, оставшегося без родных и без поддержки близких людей в жуткие 30-е годы. Автобиографическое произведение знакомит читателя с героями с разными фамилиями и историями, но схожей судьбой и драматическим поиском жизни «по совести».

История создания

Черновиком для «Кражи» Астафьева послужил рассказ «Жил на свете Толька». Автор писал, что работает над произведением уже долгое время, и повествует оно о том, как у маленьких человечков украли детство и заставили кричать за это: «Спасибо любимому…» В 1965 году в письмах к друзьям он сообщал, что всю зиму и лето работал над произведением, «трижды прошелся по повести» и отдал в издательство «Молодая гвардия», где ее одобрили и рецензировали: «Нужная книжка. Молодые нуждаются в идеалах и должны знать о нашем трудном детстве». Впервые опубликована повесть «Кража» была в журнале «Сибирские огни» в 1966 году.

В 1967-м автор писал критику Макарову: «Неужели вы думаете, что я сам дал кастрировать повесть?» В его дневнике есть запись: «Вот и «Кражу» маринуют. Перелопачиваю ее после каждой правки». «Кражу» Астафьева назвали «Примечательной книгой года» и предметом жарких обсуждений. Только в 1967-м ей посвятили более 10 публикаций в различных газетах и журналах. В 1968 году в печать выходит сборник «Кража», в июне Астафьеву приходит письмо из Германии — повесть хотели опубликовать там.

Прототипы героев

Автор пишет тележурналистам Игарки и подробно рассказывает о работе над произведением, о реальности событий, прототипах героев: «Образ городка Краесветска в какой-то мере собирательный. Хотя старожилы и смогут узнать многое из того, что было в Игарке».

Наставник Астафьева Василий Иванович Соколов сыграл в его жизни большую роль, он стал прототипом педагога Репнина. В реальности был переведен на север, на остров Полярный, где и оставался до конца жизни. Уроженец Петербурга, он в годы Гражданской войны оказался на стороне белых, служил у Колчака и сопровождал эшелон с золотом Российской империи.

Соколову удалось уцелеть. Человек с цельным характером, выдержанный и умный, понял, что дальнейшая его жизнь будет зависеть от места обитания. Так и оказался в Игарке, где прошло детство писателя, который говорил, что Соколов — первый по-настоящему культурный и образованный человек, встретившийся ему на пути; он навсегда остался для него примером.

Не имея педагогического опыта, он стал наставником для детей, ему было невероятно трудно, но он настойчиво искал подход к своим подопечным. На примере заведующего детским домом Репнина в «Краже» Виктор Астафьев раскрыл его внутренние переживания и борьбу, человеческие качества.

Есть в повести и не менее примечательный персонаж из реальной жизни — председатель исполкома Ступинский. Он бережно относится к талантливым людям и отвечает практически за все, что происходит в детском доме, за деятельность бывшего белогвардейца. Прообразом стал комендант Игарки, его автор помнит не очень хорошо, но слышал, как замечательно о нем отзывались люди.

Герои из реальной жизни

Часть персонажей повести носят подлинные имена, те, с кем ему довелось вместе быть в детском доме. Завгороно Голикова выведена под своей фамилией в качестве назидания тем педагогам, которые безнаказанно угнетают, притесняют и унижают беззащитных детей.

Воспитанница Маруся Черепанова написана под своим настоящим именем, прототипом Попика стал Вася Петров, работавший одно время в Игарке заведующим зверофермой.

Повариха тетя Уля осталась тетей Улей. «На таких, как она, мир держится, — говорит писатель, — только мы этого не понимаем и слишком поздно замечаем».

Многие эпизоды рассказа Астафьева «Кража» взяты из жизни автора. Например, когда голодный мальчишка покупает билет на фильм «Большой вальс», на случайно оказавшийся у него в руках рубль. Музыка Штрауса растопила душу ребенка и вызвала добрые, светлые слезы. На экране разыгрывалась жизнь, далекая от детдомовской. А никому не нужный мальчик сидел в зале и плакал навзрыд от счастья.

О сюжете и героях

Центральный персонаж повести — Толя Мазов — из семьи раскулаченных крестьян. Все родные мальчика погибнут в сибирской ссылке. Последним под колесами коллективизации исчезнет прадед Яков, «витой кряж, от которого отскакивает топор», и оставит Толю на волю судьбы. Даже поверхностный анализ «Кражи» Астафьева выявит, что сцены детдомовской жизни автор воссоздал с состраданием и жестокостью и представил читателю множество изломанных судьбой и временем детских характеров. Они впадают в истерики, ввязываются в ссоры, издеваются над слабыми или совершенно неожиданно объединяются в сочувствии. При поддержке бывшего белогвардейского офицера Репина, директора детского дома, Толя начинает бороться за этот «народишко».

Краткое содержание

В «Краже» Астафьева действие происходит в 30-х годах. Трое мальчишек крадутся по заснеженному двору, чтобы под покровом ночи пробраться в помещение, где еще днем они все подготовили и открыли окно.

Ребята возвращаются в свою ночлежку. Все позади, и они предвкушают, как сейчас будут наслаждаться тем, что украли, и долго-долго читать. Объектом преступления стала местная библиотека. Мальчишки окружили своего товарища, завороженно слушают слова, слетающие с его губ, и погружаются в такой незнакомый и таинственный мир.

Утром следы, протоптанные ими, приводят в сюда участкового. И вот их уже окружают стены детского дома, где дети оказались по разным причинам: кого-то родители бросили, у кого-то — погибли. Находиться в этом ограниченном правилами пространстве ребятишкам тяжело, и они привыкают к нему и друг к другу.

Из краткого содержания «Кражи» Астафьева видно, что в повести с предельной искренностью и прямотой отражается не только жизнь мальчишек 30-х, но и самого писателя. Его победы и радости, утраты и огорчения. В ней горестные раздумья автора о судьбе Родины и ее многострадального народа, великой частичкой которого был и он сам.

Автор конспекта:
Автор(ы): — Трухина Татьяна Анатольевна

Место работы, должность: — Учитель русского языка и литературы высшей категории МОУ «Сош №28» г. Норильск

Регион: — Красноярский край

Характеристики урока (занятия) Уровень образования: — среднее (полное) общее образование

Целевая аудитория: — Учащийся (студент)

Класс(ы): — 7 класс

Предмет(ы): — Литература

Цель урока: — Задачи: 1. Продолжить знакомство с творчеством В.П. Астафьева.Выявить истоки его отзывчивости на чужую боль, готовности откликнуться на беду человеческую. 2. Побудить учащихся к размышлению над своей собственной судьбой, к поискам путей нравственного самоусовершенствования. 3. Воспитывать гражданскую и социальную активную личность.

Используемое оборудование: —

1. Портрет писателя.

2. Запись на доске темы урока, эпиграфов и вопросов к уроку по биографии писателя и повести «Кража».

Краткое описание: — Формы работы: 1. Слово учителя. 2 .Сообщения учащихся — «Биография В.П. Астафьева» — «Анализ детской преступности в регионе, городе» (по материалам центральной и местной периодики) 3.Словарная работа 4. Беседа по проблемным вопросам 5. Выразительное чтение эпизодов

Пояснительная записка

В последние годы возросла подростковая преступность, особенно среди учащихся образовательных школ. Подростки часто бывают ожесточенными, циничными, эмоционально глухими, не считаются с интересами и чувствами других людей. Причина такого поведения подростков – утрата духовных ценностей. Низкая культура поведения, потребительское отношение к жизни, отсутствие нравственных принципов заставляет меня при выборе произведений и авторов останавливаться на тех, чьё творчество более всего позволяет формировать навыки поведения в обществе, вызывает ответное желание у детей определить свою роль и место в жизни.

Эпиграфы:

1. В прозе В.П. Астафьева “размышление о нашей жизни, о назначении человека на земле и в обществе и его нравственных устоях…»

А. Макаров.

2. Вы живете среди людей… Проверяйте свои поступки сознанием: не причиняете ли вы зла, неприятностей, неудобств людям своими поступками. Делайте так, чтобы людям, которые окружают вас, было хорошо.

В.А. Сухомлинский.

3. Делать людям хорошее – хорошеть самому.

Л. Татьяничева.

Вопросы по биографии писателя и повести «Кража» (записанные на классной доске)

— Где истоки отзывчивости писателя на чужую боль, готовности откликнуться на беду человеческую, на страдания дерева или пичуги?

— Что можно сказать о человеке, так настойчиво задающего себе вопросы: «Все ли сделал для счастья других? Всегда ли был честен перед собой? Не рвал ли хлеб изо рта близких? Не оттирал ли с дороги локтями слабых?»

— Критик А. Макаров писал, что в Толе Мазове «… происходит бурный … процесс рождения в человеке человека». Как вы понимаете эту высказанную мысль?

— Что является для писателя, по вашему мнению, мерой оценки человеческих поступков? Какие высказывания выдающихся людей вы бы использовали, отвечая на этот вопрос?

ХОД УРОКА

I. Слово учителя, включающее лексическую работу.

1. Тема и задачи урока.

2. Лексическая работа.

Мораль – совокупность принципов и норм поведения людей по отношению друг к другу и к обществу.

Нравственность – (то же, что и мораль).

Нравственный – соблюдающий нормы общественного поведения.

Гуманизм – отношение к людям, проникнутое любовью к человеку, заботой о его благе, уважением к человеческому достоинству.

(Синонимом может быть слово милосердие – готовность оказать помощь, проявить снисхождение из сострадания, человеколюбия, а также сама помощь).

Бескорыстие – отсутствие стремления к личной выгоде.

Тлен – то, что непрочно, преходяще, не имеет истинной ценности.

3. Вступительное слово об Астафьеве.

В одной из миниатюр, а точнее «Чтобы боль каждого…»,

В.П. Астафьев рассказывает о местечке Гелати, что расположено в глубине Грузии. Здесь стоит древний собор, воздвигнутый еще Давидом – строителем в далекие времена. Собор был темен от копоти. С высокого купола по стенам собора скатывались тяжелые серые потеки. В разрывах черной копоти виднелись клочки фресок.

Автор объясняет, что по дикому обычаю завоеватели монголы в каждой православной церкви устраивали конюшни и разводили костры. Но царь Давид строил собор на века, и меж кровлей купола по велению Давида была налита прослойка свинца. От монгольских костров свинец расплавился, и потоки его обрушились на головы иноземных завоевателей. Они бежали из Гелати в панике, считая, что их карающим дождем облил православный бог.

(Далее читается отрывок миниатюры «Чтобы боль каждого…» от слов «Совсем уж тихо, с опущенной головой…» и до конца миниатюры).

Вопрос после прочтения:

— О чем нам с вами говорит «мудрая печаль нетленных слов»: «Пусть каждый входящий в этот храм наступит на мое сердце, чтобы слышал я боль его…»?

II. Сообщение учащегося о писателе и ответы на поставленные вопросы. (Материал о биографии писателя взят из статьи “Сопричастный всему живому” в журнале “Литература в школе” 1989 год № 2).

Вопросы перед сообщением о писателе:

— Где истоки отзывчивости писателя на чужую боль, готовности

откликнуться на беду человеческую, на страдания дерева или пичуги?

— Что можно сказать о человеке, так настойчиво задающего себе

вопросы: « Все ли сделал для счастья других? Всегда ли был честен

перед собой? Не рвал ли хлеб изо рта близких? Не оттирал ли с дороги

локтями слабых?»

Обращаем внимание на слова критика А. Макарова, взятые в качестве эпиграфа: « В прозе В.П. Астафьева размышление о нашей жизни, о назначении человека на земле и в обществе и его нравственных устоях…»

III. Беседа по повести В.П. Астафьева «Кража».

— Кратко передать содержание повести.

(Место действия – Краесветск, детский дом. По разным причинам оказались в нем дети. Ребята совершают преступление: они крадут деньги из кассы бани. Кассирша находится под следствием, а двое ее детей отправляются в детдом. Затем усилиями Толи Мазова и других ребят деньги были возвращены. Мать детей на свободе.)

— Обращение В.П. Астафьева к теме детства не случайно. Валериан Иванович Репнин – заведующий детским домом в разговоре со Ступинским привел слова великого немецкого поэта: «Если мир расколется – трещина прежде всего пройдет по душе поэта». А затем добавил еще от себя: «А я думаю: прежде всего пройдет она по судьбам детей». Как вы понимаете эти слова и справедливы ли они?

— Чтобы ответить на этот вопрос, вспомним, как оказались дети в детдоме, какова их судьба?

— Судьба Гошки Воробьева (глава 1)

— Судьба Саши Рагулина, Гали Косовой, Паралитика, Попика (глава 2)

— Судьба Деменкова, Борька Клин – голова (глава 2)

— Судьба Толи Мазова (глава 4)

— Судьба Зины Кондаковой (глава 6)

Совершена кража.

— Почему Толя Мазов решает вернуть деньги?

IV. Выразительное чтение учителем эпизода схватки Толи Мазова и Деменкова. Вопросы классу после прочтения:

— Какая сила помогла стать Толе Мазову против властного и почти

готового убийцы Деменкова?

— Чем опасен Деменков?

Итог. Помогли добрые люди, которые его окружали:

комендант города Ступинский, зав.детдомом Репнин, кочегар Ибрагим, профсоюзный дядька Махнев, т. Уля, сами ребята, которые объединились вокруг Толи Мазова (глава 8), и книги, которые он прочитал (глава 8).

— Толя Мазов одержал победу. Только ли Деменкова одолел Мазов?

Какую победу он еще одержал?

(Обратим внимание учащихся на следующие моменты. Не столько Деменкова одолел, сколько душу вывел из потерянности и сомнения. Уместно вспомнить афоризм философа Б. Кальдерона «Величайшая победа есть победа над самим собою».

(Глава 9) После признания Репину: «Я, может, никого так в жизни не уважал, как вас» Толя Мазов думает: «… каким застенчивым сделался Валериан Иванович, когда … сказал ему про уважение, как покраснел этот тяжеловатый, насупленный человек, как засуетился, отыскивая очки в кармане …»

«Толе было неловко и в то же время приятно, что решился сказать такое Валериану Ивановичу. Сказал и равно бы невесть какую работу важную сделал или дал кому-то подарок. И лицо побитое уже меньше болело. И вообще стало легче как-то, уютней на душе, и мысли ровнее пошли. Каким-то далёким, отмякшим проблеском сознания, еще не склеенным сном, Толя отметил: «Вот это, видать, и есть счастье: не болеет, теплынь под одеялом, и о деньгах можно не думать»).

V. Выразительное чтение эпизода – глава 13. Вопросы после прочтения:

— С какой целью в содержание повести автор включает эпизод поиска фамилии для Паралитика? Почему Паралитик плакал?

— Почему повесть называется «Кража»?

(Уточнить: украли деньги, украли мать у детей, украли у детей детство и т.д.)

VI. Сообщение о детской преступности в регионе, в городе

Вопросы классу:

— В чем вы видите причину детской преступности? Кто виноват? Как на

эти вопросы помогают ответить эпизоды (глава 13)

— Что является для писателя, по вашему мнению, мерой оценки

человеческих поступков? Какие высказывания выдающихся людей

вы бы использовали, отвечая на этот вопрос?

VII. Заключение — выразительное чтение эпизода «Толя Мазов на

кладбище у Гошки Воробьева» и слово учителя

Вопросы Толи Мазова не только к самому себе, но они и к нам.

Спешите, торопитесь, не опаздывайте с любовью к живым, им помогайте преодолеть заботы бесконечно текучих дней.

Файлы: Распутин В.Г.rar
Размер файла: 2087504 байт.

Ночью умер Гошка Воробьев.

Обнаружилось это не сразу, а после побудки. Но и побудка произошла не сразу. Сначала в мутных сумерках на стене зашуршал, как мышь под обоями, репродуктор, затем в нем прокашлялись, и лишь после этого диктор по фамилии Ширшун красивым голосом сказала: «Внимание!» — и замолкла. А все детдомовские ребятишки, и в четвертой комнате и в других, насторожили уши и спали уже вполглаза, ожидая, что скажет Ширшун, которая из-за мелодического голоса казалась не только ребятам, но и всем жителям города Краесветска женщиной молодой и очень красивой.

Ширшун еще пошуршала на стене, повторила снова:

«Внимание!» — и без обычной бодрости сонно сообщила, что сегодня пятница, а число восьмое апреля, а год одна тысяча девятьсот тридцать девятый. И дальше уже бодрее заговорила, проснулась, стало быть, окончательно. Про лесокомбинат говорила, много чего-то там перевыполнили и отличились какие-то рамщики и откатчики. Ребята слушали все без особого интереса, в проценты лесопилок не вникали. Они ждали сводку погоды. И дождались. В заключение утренней программы Ширшун весело так прочитала о том, что потепление, накатившее с юга, в ближайшие дни сохранится и, мало того, тронется дальше на север, и пока неизвестно, куда оно дойдет и что из этого получится. Ширшун и еще что-то там бормотала про погоду, цифры разные называла, прогнозы на ближайшее время, но ребята уже не слушали ее.

Они были удручены и раздосадованы. Вот зимою, бывало, совсем другое дело. Ширшун как скажет «минус сорок» — и сразу весь дом потрясет криком «ура!». Сорок — это значит в школу не идти. Это значит весь день можно ваньку валять, делать чего хочешь. А сейчас потепление…

Кому от этого польза? Да и потепление-то только на градуснике, а в комнате все равно хоть чертей морозь — выстыло.

Дежурные по детдому уже не раз грохали в дверь и кричали: «Подъем!» Но ребята, угревшиеся под одеялами, пытались еще минутку-другую побыть в сладкой сонной расслабленности. Наконец белоголовый Попик, дежурный четвертой комнаты в наступающем дне, храбро вскочил, поддернул трикотажные сиреневые исподники.

— У-ух, блин, и холодина! — передернулся он и, вложив два пальца в рот, пронзительно свистнул и заорал: — Кончай ночевать, шкеты! — Исподники тем временем сползли до колен. Попик изловил их и, напуская на себя гневность, проревел голосом офицера-беляка, недавно увиденного в кино: «Не подчиня-а-ааетесь, канальи!» — и принялся сбрасывать с парнишек одеяла.

Всколыхнулась четвертая комната, гвалт, шум, визг, хохот. От дежурного отбивались как могли, бросали в него подушками, учебниками, валенками. Но, смирясь с участью, вскакивали и, чтобы не быть в обиде, принимались помогать Попику, безжалостно зорили постельные гнезда, в которых еще подремывали и таились ребятишки.

С Толи Мазова сбросили одеяло, простыни, вытащили из-под него матрац и подушку — спит! На досках спит! Под матрацем оказалась толстая книжка «Капкан» Ефима Пермитина и еще одна книжка — «Человек-амфибия», со страшной картинкой на обложке. Когда все уснули, Толя включил свет и читал до позднего часа, если не до рассвета, эти где-то им раздобытые книжки. Случалось, он и по всей ночи не спал, на физзарядке потом запинался, дремал в столовой и во время уроков в школе. Большинство ребят, и особенно девчонок, вообще-то почтительно относились к книгочею.

Но подъем есть подъем! Раз всем вставать, значит, всем вставать!

Они сгребли Толю и посадили на холодный крашеный пол. Он на мгновение проснулся, сказал: «Задрыги!» — и скорчился на полу, подтянув колени к подбородку.

— Во, хмырь-богатырь! — поразился дежурный. — Волоки! Спиной по полу! Запор-р-рю каналью! — опять рявкнул Попик киношным голосом и приосанился даже. — Воды на него! Из графина!

— Велосипед поставить! — просунул голову в дверь житель соседней комнаты Паралитик. — Сразу вздыбает! А чего Воробей спит? Опять ему привилегия?!

И вдруг гвалт разом оборвался, будто отсекли его острым топором.

Попик сдернул одеяло с Гошки Воробьева.

Гошка лежал, затискав в кулаки простыню. Глаза его чуть приоткрыты, рот тоже. Лицо с тонкой и желтой кожей, сморщенное у рта и у глаз, было, как и при жизни, отчужденно. Все было как прежде, только вытянулись ноги, и сделалось особенно заметно, что сиреневое трикотажное белье не по Гошке. В белье этом можно было еще уместить одного мальчишку.

Попик попятился, молча бросил одеяло на старое лицо Гошки и ринулся в дверь. За ним дернули все остальные ребята. Застряв меж косяками, давнули кого-то, заорали и сорвали с крючка вторую створку двери. Толя Мазов тоже успел выскочить в коридор, но ничего со сна не понимал, крутил головою, у него мерзли ноги, он подпрыгивал на крашеном полу, студеном и гладком, как стекло.

Вопль шарахнул по детдому и разорвался во всех комнатах.

Еще ничего не зная, но чувствуя по крику, что произошло страшное, взвизгнули в комнатах девчонки. Гошка остался в четвертой один.

Из-под одеяла, комком брошенного на Гошку, торчали худые ноги, и чуть задравшаяся рубаха оголяла впалый живот.

Гошка уже ко всему был безразличен.

Тетя Уля, детдомовская повариха, привыкшая еще в крестьянстве относиться к смерти со скорбным спокойствием, прищипнула глаза Гошке.

— Отмучился, горюн, — молвила она с протяжным вздохом и тут же стала соображать и прикидывать работу, какую требовалось сделать для покойника. Паника детдомовская не касалась ее дел и мыслей, как что-то малозначительное по сравнению со смертью.

Заведующий детдомом Валериан Иванович Репнин тихо вошел в комнату, постоял возле Гошки, опустив голову, зачем-то надел очки, потом снял их и как бы сам себе молвил:

— Не дотянул ты, Воробьев, до парохода. Не дотянул…

Тетя Уля всхлипнула по бабьей привычке. Валериан Иванович опустил руку на ее плечо:

— Не надо, Ульяна Трофимовна. Не надо, чтобы ребята видели слезы, — и так же тихо и печально добавил: — Будьте здесь. В комнату никого не впускайте. Я пойду звонить. Нужно, чтоб Гошу увезли в городской морг. Здесь ему, к сожалению, нельзя… — Еще постоял, не зная, что сделать и что сказать, будто стеснялся просто уйти, а должен был, как всегда, распоряжаться всем тут, все направлять.

Видя, что у него побледнело межбровье, и бледность пошла по всему лбу, и что он снова лезет в карман и начинает вынимать футляр с очками, тетя Уля пришла ему на помощь:

— Идите с ребятами управляйтесь, а здесь дело бабье, — и кротко вздохнула: — Родить, хоронить да ранетых и обиженных оплакивать — наша женская работа. Господи, прости раба Твово малово, новопреставленного.

Под ручеистый, нервущийся говорок тети Ули, в котором ее женские мысли и мимоходные точные распоряжения смешивались с молитвами, Репнин вышел, тихо притворив дверь.

Ребят в коридоре не было. Все они толпились в столовой, кто в чем.

Валериан Иванович постоял, оглядел всех. Воспитательниц здесь не было — тоже куда-то схоронились.

— В нашем доме несчастье, — глухо начал Валериан Иванович. Никто не шелохнулся. Кучка ребят была тесна и кротка. «Мало детей почему-то? Когда врассыпную бегают, орут — больше кажется». — Нужно всем одеться, привести в порядок постели, прибрать в комнатах. Несчастье — это удел взрослых… Я хочу сказать — дело взрослых, — поправился Валериан Иванович и замолк. Так были нелепы слова, которые он говорил. Но куда деваться? Нужно было что-то делать, что-то предпринимать. — Друзья мои… — как будто сызнова начал Валериан Иванович, впервые в жизни назвав ребят друзьями, и заметил на лицах старших изумление. «Что я говорю? Зачем?»

Чувствуя, что запутался, Валериан Иванович рассердился на себя и сделал ту непоправимость, которую уже никогда не мог простить себе потом:

— Словом, всем завтракать и отправляться в школу. Воробьева отвезут в морг и похоронят. Вам бояться нечего. Думаю, так лучше. Считаю, так лучше.

— Н-нет!

Так и не мог потом вспомнить Валериан Иванович, кто это крикнул. И вдруг прорвало, и все разом закричали, одна девчонка уже закатилась в истерике. К Валериану Ивановичу подпрыгнул Паралитик и замахал костылем:

— Гошку резать не дадим!

— Не дади-и-им!

— Не дади-и-им!

— …а-ад-ы-ы-ы!

Это был тот самый момент, из-за которого слабонервные люди оставляли работу в детдоме. А те, что думали взбунтовавшуюся или, точнее, вмиг одичавшую толпу детдомовцев усмирять криком или кулаками, попадали на нож.

Валериан Иванович оторопело смотрел на ребят и не узнавал их.

Здесь уже не было Сашек, Борек, Мишек, Толек, Зинок. Было осатанелое лицо маленького человека, пережившего когда-то страшное потрясение, сделавшее его сиротой. Это потрясение осело в глубину, но не умерло и никогда не умрет. На самом дне души сироты, как затонувший корабль, всю жизнь лежит оно. И неважно, кто и почему тронет душу эту, отяжеленную вечной ношей.

Только тронь! Только ковырни!..

Среди этих ребят есть парнишка Малышок. На его глазах отец зарубил мать, и с тех пор лицо ребенка искривило припадочной судорогой и поселилась на нем вечная улыбка. Ребята бездумно и жестоко кличут Малышка Косоротиком.

Здесь где-то Зина Кондакова. Это именно с нею на глухом, занесенном снегом станке-деревушке случилось такое, что и взрослому человеку не всякому было бы по силам вынести.

А вот мечется по столовке на костыле Паралитик, человек без имени, без фамилии. Он не знает, когда и где умерли родители. Не помнит. Его избили за украденную краюшку хлеба так, что отнялись у парнишки левая нога и левая рука. Осталось полчеловека. Злобы на пятерых.

А Гоша? Гошка Воробьев!..

Валериан Иванович ожидал, что его ударят или бросят в него чем-нибудь. Думалось ему до этого: Воробьев надоел им, рады будут, если увезти его. Но они ж едины в своем несчастье…

Его никто не ударил. И как только поутихли плач, ругань, крики, Валериан Иванович произнес насколько мог спокойнее: — Будет все, как вы хотите, — и вышел из столовой.

И без того сутулый, он словно бы еще больше огруз и тяжело шаркал подшитыми валенками по крашеным половицам. На повороте коридора, за которым был отросток вроде кончика буквы Г, он поскользнулся и едва не упал. Прошел мимо кухни, двери кладовой и подержался за стену возле уборных для мальчишек и девчонок. Долго стоять здесь было нельзя, он добрел до своей комнаты и почти упал в дверь. Хорошо, что она открывалась внутрь.

Обхватив голову руками, Валериан Иванович минут десять сидел в комнате на койке и все твердил сам себе:

«Надо ж постель заправить. Надо ж в комнате прибрать. Непорядок. Нехорошо. Ребята могут войти…»

Внешне он хотя и огруз и ни в походке, ни в движениях его почти не угадывался военный человек, все же в нем, как металлический осколок войны, всажена была внутренняя вышколенность, способность быстро оценивать обстановку, брать себя в руки — словом, по-военному мобилизоваться и мыслить быстро и сообразно моменту. Поэтому он никогда не позволял входить в свою комнату ребятам, если в ней было не подметено, не заправлена кровать, не убрано на столе. Спрашивал он с ребят тоже строго. За безалаберность и неряшество подвергал их ехидству, которого они выносить не могли. Все могли, а это нет. Как увидит Валериан Иванович оторванную пуговицу, особенно на штанах, да скажет: «Не изображай из себя сапожника! Сапожник куда опрятней тебя и дурь свою на вид не выставляет!» — ну хоть проваливайся сквозь пол, и только.

Валериан Иванович накапал лекарства в стакан, выпил, прислушался к себе и позвал воспитательниц. Пришла одна Маргарита Савельевна. Она спасалась на кухне. Бочком протиснувшись в дверь, она прислонилась к косяку, прижав к груди узлистые, мужицкие руки.

Валериан Иванович хотел спросить, где вторая воспитательница, Екатерина Федоровна, но, поглядев на эти неуклюже сложенные на груди руки, спрашивать ничего не стал.

— Маргарита Савельевна, сегодня ребята в школу не пойдут, — заговорил заведующий, давая время воспитательнице опомниться. — Пусть ребята делают все, что считают нужным делать. Не мешайте им. — Репнин на минуту умолк. По лицу воспитательницы и по тому, что она все еще молитвенно держала на груди руки, нетрудно было догадаться — до нее так-таки ничего и не доходит, но со всем, что говорил заведующий, она согласна уже потому, что он старший и может сделать так, чтобы все это ужасное происшествие скорее кончилось. До детдома Маргарита Савельевна работала заведующей избой-читальней народов Севера и одновременно училась в вечерней школе. Избу-читальню передвинули на станок, поближе к народам Севера, а Маргариту Савельевну, как личность начитанную и оставшуюся не у дел, «бросили» на детдом, где не хватало воспитателей. Попав из почти никем не посещаемой избы-читальни в содомное заведение, к шумному и дерзкому народу, Маргарита Савельевна как перепугалась еще в первый день своей новой работы, так и боится ее до сих пор.

Репнин вздохнул, поморщился и уже больше сам для себя, а не для Маргариты Савельевны, прибавил:

— Есть такие вещи, в которых дети мудрее нас с вами, — и дотронулся двумя пальцами до бледной переносицы, будто поправил очки, хотя очков не было: он пользовался ими только по делу — читал, писал, а так обходился пока без очков. — Все! — Валериан Иванович выпрямился у стола. — Не раскисайте! — Он хотел сказать «держитесь», но побоялся, кабы не напугать женщину, и без того напуганную. Надо было приказать ей остаться на ночь здесь, да пожалел ее. Как-нибудь управится сам, не впервой ему проводить ночи в детдоме, один на один с ребятами.

Без лишних разговоров, без драк и споров ребята навели порядок в комнатах. Когда они хотели, могли сделать все, но хотение делать полезные дела находило на них редко, очень редко. Два человека с «крепкой кишкой» Лешка Деменков и Попик, не любящий и не привыкший чего-либо долго бояться или чему-либо удивляться, — дежурили возле Гошки Воробьева, накрытого простыней. Ребята почему-то решили, что покойнику полагается быть в пустой комнате, вытащили все кровати, тумбочки, стулья. На полу валялись клочья мочала из матрацев, рваные тетрадки, учебники, рогатки. Девчонки принесли зеркало, прибили его к стене, занавесили черным — кто-то еще по дому родному запомнил: при покойниках зеркало полагается завешивать черным. Попутно завесили лыжными штанами тщедушного человека — строго исполненный портрет знаменитого педагога, чтобы посторонний не глазел на Гошку.

В детдоме неслыханный мир: ни шума, ни беготни — траур. Все заняты делом или придумывают себе дело. А делать-то, оказывается, и нечего. Толя Мазов подал мысль собрать полуразбитые балалайки, гитары, мандолины, заново создать струнный оркестр и хоронить Гошку под марш, горячо убеждая себя и ребят, что они постараются к нужному сроку отрепетировать похоронную музыку. С этой идеей он обратился сначала к Маргарите Савельевне, и та быстро согласилась, радуясь тому, что и она чем-то может быть полезной детдому и что с ней вот уже советуются.

— Да, да, — сказала она, пряча руки под полушалок, в который она куталась: — Я и ноты могу принести. Марш Шопена. У меня с прежней работы остались. Я домой сбегаю. Быстро сбегаю, — и она уже поспешила одеваться, тихо радуясь тому, что нашла предлог хоть ненадолго, хоть на какое-то время выбраться из детдома, где умер мальчик, где ходят злые или заплаканные маленькие люди и, как ей кажется, вот-вот кого-нибудь пырнут ножом или зажгут чего-нибудь.

— Да мы в нотах этих ни бум-бум! — почесал затылок Толя и тут же обнадежил воспитательницу: — Мы и без нот сыграем — будь спок!

— Что такое?

— Будь спок-то? Будьте спокойны. Понятно?

— Понятно. Словечки эти ваши сведут меня с ума.

— Н-ну, какой у вас ум хрупкий! — У мальчишки у этого плутовская улыбка в глазах. Во всяком случае так показалось Маргарите Савельевне, и она сказала тем тоном, каким говорила в избе-читальне эвенкам, чтобы они не мусолили пальцы, листая книги, и не выдирали бы из них страниц на потребу:

— Надо говорить нормальным языком. Толя.

— Нормальным неинтересно. — Он сделал ручкой воспитательнице и побежал к Валериану Ивановичу, а она осталась в коридоре одна и, грея под полушалком руки, горько подумала: «Я всегда любила детей и люблю их сейчас. Но почему, почему они не принимают меня всерьез? Впрочем, я всегда любила детей послушных, аккуратных, отличников, а эти…»

Когда Толя доложил о своей идее Валериану Ивановичу, тот чуть за голову не схватился — такую распотеху доставить горожанам. Он по возможности деловито и спокойно начал втолковывать:

— Гоша еще ребенок. Понимаешь, ребенок! Не надо никакой музыки. Да и хоронят всегда с духовым оркестром. — Это был самый убедительный довод, и Толя, подумав, не сразу, но согласился с ним.

— Может, тогда стихи читать или песню спеть? — внес он новое предложение. — Молитвы ж читают над покойниками. А мы неверующие, атеисты.

«Вот еще атеиста Бог дал на мою голову!» — загоревал Валериан Иванович и мягко, деликатно стал разъяснять Толе, что и стихов-то тоже никаких не нужно, лучше сказать несколько добрых слов, и все.

— Не из хрестоматии, понимаешь?

— Н-ну, — неохотно согласился Толя и пошел было, но быстро вернулся. Если что сделать, Валериан Иванович, так все мы…

«Нужно этого голубчика из дома выпроваживать, а то он напридумывает!» Он послал Толю к поварихе тете Уле на квартиру за метром, надеясь еще какое-нибудь занятие подыскать ему потом.

Толя вмиг слетал к тете Уле, занимавшейся после работы швейным ремеслом, принес старый клеенчатый метр, свернутый в кружок.

Екатерина Федоровна, бывшая портниха, снимала мерку с Воробьева, тетя Уля помогала ей, а Деменков и Попик, чуть отодвинувшись, напряженно следили за ними. Этим парням дано тайное поручение: следить за тем, чтобы труп Гошки куда-нибудь не увезли.

Все пока шло нормально. Никто и никуда Воробьева не увозил. Гордые наложенной на них ответственностью, парни решили и ночью поста не покидать.

Часть ребят вовлечена в дело, которое им покажется хоть и не таким важным, как у Деменкова и Попика, но занятием все-таки более интересным, чем, например, уроки в школе.

Пять человек отправлены с меркой в лесокомбинатовскую мастерскую заказывать гроб. Десять человек — в лес за пихтовыми лапами. Кружком обступили девчата Екатерину Федоровну, шьющую на руках новые штаны Гошке и новую рубаху из сатина, помогают делом и словом воспитательнице, а больше учатся ремеслу. У Екатерины Федоровны волосы шишом на затылке, а на глазах круглые очки, и она смешно держит иголку, оттопырив мизинец. Так форсистые дамочки едят ложечкой варенье. Вид Екатерины Федоровны домовитый и простой, говор ее, грустно-умиротворяющий, размягчает девочек, они становятся послушными, тихими и старательными рядом с этой женщиной, стесняющейся, когда ее зовут воспитательницей.

— Шить на покойников полагается руками, а не на машинке, потому что в тихое место отправляется человек и сопровождать его надо тихо, достойно, без стука, без речей и пьянок. Я не люблю, когда голосят над покойником и когда оркестр играет. Усопший ничего-ничего не слышит, а тут в тарелки бьют. Для живых бьют, чтоб душа их шибче загоревала. Но люди, если горюют, им и без того горько, а если не горюют, зачем заставлять их горе изображать? — Екатерина Федоровна, перекусив нитку, опять шьет быстро-быстро, смешно оттопырив палец с длинным ногтем, и степенный ее говорок слушают девчонки.

Парнишки иные подбегают послушать, да неинтересна, видать, им бабья болтовня.

Ходят, бродят, болтаются по детдому из комнаты в комнату парнишки.

Ребята эти, свободные от дел, затевали разговоры все на одну и ту же тему: о Гошке Воробьеве. А потому как Гошку в доме не любили и знали о нем очень мало, то быстро перескакивали на воспоминания о том, как умирали папа, мама или дедушка.

Валериан Иванович, воспитатели — все взрослые люди — старались устроить жизнь детдомовских ребят так, чтобы они как можно реже занимались воспоминаниями, не бередили бы и без того больные души. Но сейчас им невозможно помешать. Память ребячья устроена, как замок: только поверни ключ и…

И вот уже то в одном, то в другом углу заведующий замечает сгорбленную фигурку: чаще всего это те, кто недавно прибыл в детдом или у кого здоровьишко неважное. Табунный народ, скопом отбивающийся от городской шпаны, толпою бредущий в школу и беглой рысцой из школы, гурьбой вваливающийся в кинотеатр, в столовую, в баню. Единые в шуме и в радости, в игре и в драке детдомовцы, как только нахлынет горе на них, начинают таиться.

Которые побольше — уходят в город, по опыту зная, какое ненадежное укрытие — угол.

Но это те, кто уже обжился в детдоме. А как быть с теми, что совсем недавно были дома, а потом проводили на кладбище родных, кому они были нужны и кто им еще больше был нужен? Они забываться уже стали. И вдруг умер Гошка. Опять шьют чего-то, ходят тревожные и непривычно скорбные люди опять разбередили больную детскую душу.

Сжимается сердце Валериана Ивановича. Опустить бы руку на стриженую голову, прижать ребенка к себе, но тогда он обязательно разрыдается, и его не вдруг успокоишь. Пройти мимо? Ноги не идут. Остаются слова, только слова, и заведующий говорит:

— Петя, ты уж большой. Подумай о малышах. Они увидят, что тогда…

Валериан Иванович на минуту заходит в свою комнату, плескает в стакан лекарство. Язык обожгло, отравлено все во рту. С трудом удерживая посудину, стучащую о зубы, расплескивая капли на галстук, он пьет, уже не чувствуя горечи, а задохнувшись оттого, что в стакан вылил, помимо нормы, еще одну длинную каплю. На минуту он опускается на кровать, не снимая обуви, лежит, чувствуя под валенками скользкую от краски половицу, слушает, готовый пружинисто вскочить, если в дверь постучат. Сердце набирает ход, а в теле и в руках появляется расслабленность, и липкая сонливость склеивает глаза. Поднять бы ноги с полу, разуться, выпрямиться и забыть обо всем, обо всем…

Но всякий раз, как только он опускался на узкую железную кровать, на мочальный матрац, на тощую казенную подушку, на эти детдомовские постельные принадлежности, его кругом обступали ребята со своими одинаковыми и в то же время такими непохожими судьбами. И во сне они не оставляли его. Они всегда были вокруг него и вместе с ним. И ему казалось порой, что не было у него иной жизни и что он вечно жил в этом доме, с этими неведомыми ему когда-то заботами и делами. Но не приходилось ему еще ни разу заботиться о мертвых детях.

Как нелепо — мертвый ребенок! Мертвый Гошка Воробьев, человек, не успевший даже вырасти!

«Гошка. Как же это будет по-людски-то? Георгий? Да, Георгий. Георгий Победоносец — святой, помнится, такой был, Фу, какие глупости в голову лезут!»

Где-то старательно выводят имя Георгия на фанерке детдомовские художники, навострившиеся писать лозунги к 7 Ноября и к Первому мая. Они, чего доброго, на дощечке напишут: «Гошка Воробьев» — и добавят еще какую-нибудь от сердца идущую чушь. Надо подняться и дать эскиз, нарисовать на бумаге. А то художники так изобразят, так разрисуют…

Пусть только перестанут дрожать руки, пусть немножко приотступит дрема. И тогда он напишет.

Чего же он напишет? Родился, умер никому не известный Георгий. И ребята будут удивляться — какое у Гошки звучное имя! Но не будут удивляться тому, что он так мало жил на свете, этот Георгий, Гошка Воробьев.

Воробьев появился в Краесветском детдоме осенью, с последним пароходом. И не один. Еще с пути следования капитан парохода известил краесветскую милицию телеграммой о том, что на борту его судна пиратничает группа беспризорников, и просил принять меры.

«Группа» вывалилась с парохода в составе шести человек. Первым шел, бодро постукивая костылем, Паралитик. За ним Лешка Деменков, Попик, Сашка Батурин и еще один парнишка. Среди этих изрядно подносивших казенную одежонку и довольно-таки одичавших «вольных людей» хоронился тонкошеий мальчишка, которому первоначально Валериан Иванович дал лет девять-десять.

«Вольные люди» убежали из одного уральского детприемника и почему-то решили податься на Крайний Север. Они, видите ли, там еще не бывали и хотели лично посмотреть на строительство нового города Краесветска, о котором молва катилась по всей стране.

Были у них и еще кое-какие «мотивы». О них, само собой, никому ничего не сообщалось. Главный «мотив» — пробраться на иностранный корабль и рвануть за границу — подивиться, как они там живут, буржуи. Говорят, большие ротозеи, деньги кладут куда попало, даже в наружные карманы, российских людей российские воришки давно уже отучили так делать.

Гошка на содержании. Был он когда-то мастер, да весь вышел. На базаре того самого города, где погибли отец и мать Гошки, поднимавшие из воды взорванный в гражданскую войну мост, и куда так тянуло все время парнишку, сдыбал его один дядька, и не в своем кармане вовсе сдыбал. Он поднял Гошку будто младенца, красуясь своей силой, ахнул, словно колол дрова, и посадил его на булыжник, как на горшок. У Гошки хрустнуло в спине, и показалось ему, что позвоночник уперся ему в затылок, а внутри пусто как-то сделалось, будто ни кишок, ни живота, ни печенок, ни селезенок в Гошке уже не осталось, и пронзило его по пустому нутру знобким сквозняком. Гошка сгоряча убежал за овощные ряды и там свалился меж отбросных ларей на капустные листья.

Ночью «вольные люди» перетащили Гошку с базара на станцию, засунули в вагон под скамейку и, решив, что Гошка к угру «прочухается», поехали смотреть Хакасию. Говорят, идолы какие-то в хакасской степи стоят. Надо идолов посмотреть. Не видели. Гошка в вагоне и на самом деле маленько оклемался, а может, водка его взгорячила, которой в пути разжился Паралитик, срезав флягу с пояса спавшего пассажира.

Словом, добрались они до Хакасии. Но земля эта «вольным людям» не поглянулась. Уныло в степи, однообразно, и люди совсем не остерегаются. У них даже красть как-то неловко. Идолы, правда, попадаются — не соврали люди. Но что они, эти камни со стертыми ушами и носами? «Вольные люди» и позанятней кое-чего видели.

Покинули Хакасию. Ночью по причальным канатам, как циркачи, забрались на старенький пароход «Улуг-хем» и поплыли куда глаза глядят. В дороге от нечего делать заметили, что с Гошкой все-таки неладно: без конца бегает парень в гальюн, синий сделался. Достали закрепительных пилюль, велели Гошке целую горсть проглотить — не помогло. Стали поговаривать о том, чтобы «подкинуть» Гошку в милицию, а там уж знают, кого куда девать.

Гошка не захотел отставать от компании, притворился, будто с животом у него все хорошо обстоит. Раз компания собирается на Север, уж не бросят же его. Ему на Севере быть позарез необходимо — Север пользителен при чахотке, а при других болезнях, наоборот, вреден.

Подействовало.

Собрались парни перезимовать на магистрали, по весне уж двинуть в Заполярье. Но попустились замыслом: раз необходимо для Гошкиного здоровья, поехали они холоду навстречу, тогда как беспризорники испокон веку поступают наоборот: бегут от зимы в теплые края.

Дорогой «вольные люди» нанесли немалый ущерб пассажирам парохода, держали в постоянном напряжении команду. Спали они на палубе, на дровах, возле кочегарки, на запасных трапах. Из коридоров первого и второго класса их прогоняли. Гошку помещали в середину — грели собой, но он все равно мерз. Решили лечить его.

Полностью исчезла судовая аптечка вместе с настенным ящиком. Фельдшер парохода остался не у дел, таскался за Паралитиком, деловито постукивавшим костылем, упрашивал вернуть хотя бы часть лекарств, за что обещал уход и лечение больному. На том и порешили: вернуть аптечку, но чтобы с Гошкиной головы и единый волос не упал, чтобы лечили его по всем правилам науки.

Остаток пути Гошка провел на кушетке медпункта парохода.

В Краесветске Гошка немедленно был определен в больницу. Остальные «вольные люди» из милиции были препровождены в детский дом и повели там жизнь с расчетом до весны, а там уж и в дальние страны двинут — на буржуев смотреть.

Через полтора месяца Гошку выписали из больницы. Главный врач больницы, чего-то стесняясь и не глядя в глаза Валериану Ивановичу, сказал:

— Мальчишка смертельно изувечен. Если он доживет до весны, с первым же пароходом направим его в южный санаторий, там его, может, и спасут. Я же… Его бил мастер… Опущение желудка, мочевого пузыря. Одним словом, как говорят в народе, все внутренности отбиты. — И без перехода добавил, сбиваясь со строгого тона на недовольный: — Берегите мальчишку! — и ушел, сердито ткнув растопыренными перстами в дугу своих очков.

Какое-то время Гошка еще ходил в школу, даже в игры и в драки встревал, а потом школьники начали поводить носами, сторониться его, и учителя спрашивали Гошку с места, к доске не вызывали. Ученики придумали Гошке грязное прозвище.

Бросил Гошка школу.

Сколько-то дней шатался он по улице, околачивался в столовых и кинотеатрах и возвращался домой вместе с ребятами, будто с уроков. После и таиться перестал. Он становился все более замкнутым, злым, то и дело лез в драку, но был уже настолько слабосильным, что даже с девчонками совладать не мог. Меньше силы, больше зла — он бил чем попало: молоток — так молотком, полено — так поленом, нож — так ножом.

Валериан Иванович твердил ребятам, что Гошка болен, просил не связываться с ним, уступать.

Да разве умеют ребята уступать? Гошка не ходил в школу, не тупел над уроками. Ему часто меняли белье, порой отдельно готовили еду. Капризам его потакали воспитательницы, заведующий, тетя Уля — и чтобы они, ребята, еще ему уступали! Нет уж, шиш с маслом этому Гошке! Видали, больной! Придуривается небось, учиться не хочет.

Валериан Иванович пытался снова определить Гошку в больницу. Мальчишка закатил истерику, порвал на себе рубаху, бился головой о стенку. После этого ребятишки окончательно решили; притворяется Гошка, волынит, и от зависти вконец невзлюбили его.

Валериан Иванович часто брал Гошку к себе, читал ему книги, рассказывал что-нибудь, и удивительно кротким, непривычно милым становился Гошка. Иногда он засыпал в комнате заведующего, по-птичьи уткнувшись подбородком в плечо. Валериан Иванович уже подумывал, не поставить ли вторую койку в своей комнате.

И вот весна как будто поспешила выручить Гошку, узнав, что он больной. Сначала она вломилась в окно ярким блеском солнца, срикошетившим от снега. Аж зажмурился Гошка от такого солнца, аж виски у него заломило, а внутри, где жил постоянный и уже привычный холодок, как будто что отмякло, нежным тополиным пушком все там обволокло.

Раз-другой капнуло с крыши — и зачастило, зачастило. Капли густели, как сера, и растягивались в сосульки, тонкие, ребристые, острохвостые. Так хотелось похрумкать Гошке сосульку, да не дотянуться до нее. Палкой бы сшибить, да нельзя сосульку есть — знобко телу. Вытаяла высокая завалина, запарила, обсохла. Гошка выползал на нее и сидел нахохлившись целыми днями, в валенках, в шапке, в простеньком детдомовском пальтишке — слушал, молчал, подремывал.

Солнце с каждым днем поднималось все выше и выше. Вытаяла еще одна сторона завалины, и Гошка стал передвигаться вслед за солнцем. Так в полусне, не размыкая глаз, и полз он по завалинке на ощупь к теплу. К нему никто не смел приблизиться. Стоило подойти и вывести парнишку из сонного состояния, он принимался визгливо кричать:

— Чё вам от меня надо? — и жутко, не по-мальчишески ругался.

Вокруг Гошки возились, почирикивали воробьи. Вид у них был козыристый, какой бывает у всех птах, переживших зиму, да еще к тому же заполярную.

Гошке оставляли на столе еду, и он ел, когда ему вздумается. Гошке выписывали лекарство. Он пил его сердито, как будто принудиловку отбывал. На прием в поликлинику сердобольная Маргарита Савельевна водила его за руку, почти силком.

И вот больной сам выпросил ложку, завернул ее в тряпицу и носил в кармане — сам начал пить лекарства. В четвертой комнате снова запахло больницей. Есть начал Гошка. Бывало, он выпивал компот, отщипывал немного хлеба, и все. А тут принялся суп хлебать, второе ковырял вилкой, уставал от такой работы и однажды шевельнул морщинами на лице, пробуя улыбнуться: «Ешь — потей, работай — мерзни!» Желтое лицо Гошки тронуло загаром, губы его зашелушились, он сделался покладистей характером. В доме поговаривали о том, что Гошка «вытаивает».

В эти ранновешние дни Гошка приходил спать после отбоя, жалея, что мало времени еще бывает на небе солнце. Но это заполярное, ярко слепящее солнце все же помнило о Гошке и расправлялось с глубоко засевшей заполярной зимой хотя и не очень уверенно, однако ж снега растапливало, как масло, и кое-где на буграх одряхли снега, сочили в лога светлою снеговицею. И все же были пока ручейки еще вялы, бесшумны, коротконоги. В логах даже не поголубело, и леса не окутало вдали сиреневым дымком. Студено еще было. Утром горела корка наста из края в край, нестерпимо обжигая глаза. До полудня держался этот наст, а потом отмякал, ронял хрусткие козырьки, и в низинах снова проступали потайки, снова в недолгий путь отправлялись ручейки, неслышные, вялые. Ночь смиряла их, вымораживала до сухоты.

Знали люди: будет еще всякой всячины. Что весна эта вроде девки, не вошедшей в лета, — нет у ней ни серьезности, ни крепкого огня, а так, улыбочки одни, заигрывание, баловство.

И все же заполярный житель есть заполярный житель. Он постоянно скучает по чудесам, он надеется на них, верит в них, ждет.

Нет, он не доходит до больших фантазий, например, насчет того, что жаркий климат переселится сюда, а холодный туда, и где была зима, там станет лето. Заполярный житель — стреляный воробей, и мечты его как кони с закушенными удилами: побегли бы, да…

И все же вдруг именно нынче будет оно, долгожданное чудо — эта ранняя весна не загаснет. Не обманет. Вон она, милая, как старается, пластает белые полога, нащупывает водою землю, подтачивает и режет ручейками глину в ярах и осыпях; шевелит коренья трав и кустов. Уж бугры за сараем маленько оголились, и на них выпрастываются из-под снега хилые березки; тропа, по которой ребята в школу бегают, горбатой сделалась. С крыши капель частит, и Гошке чудится, что это птицы долбят зиму в самое ледяное, нечуткое сердце.

Ночью, вернувшись на свою кровать, Гошка нетерпеливо ждал утро. Во сне ему слышался шум ручьев и речек. Речки гремели под окнами, под полом дома, поставленного на сваи. Гошка плыл на корабле в теплую землю, в какой-то южный санаторий, куда обещал его отправить доктор.

Бушуют, пенятся валы вокруг корабля, и необозримо разливается океан-море. Где-то там, из-за края земли, уже скоро появятся дальние страны, о которых ему читал Валериан Иванович, и на скале, под самым небом, — большой санаторий, похожий на крепость. Белый-белый он, как снег, и у входа в санаторий плавают в озере белые лебеди и кланяются всем. В санатории тихо, и тоже все белое-белое и много солнца. В нем никогда не бывает зимы, в санатории-то, и не шумит, не бегает горластая братва. Там не надо ни шапок, ни пимов, ни пальто. Лежи себе голый возле озера на белом чистом песке, гляди на белых лебедей, пуляй камни в воду, а тебя греет солнце со всех сторон.

Так греет, так греет!..

И в последнем сие Гошке виделся белый санаторий, виделись дальние страны с высокущими елками. На елках сидели красные попугаи и кричали: «Пиастры! Пиастры!», а может: «Здравствуй! Здравствуй!»

Огромное белое солнце сияло над миром.

Вдруг оно покатилось быстро-быстро за гребень лесов, за край земли.

Гошка приподнялся на кровати, пытаясь заглянуть туда, за стену этих высоких елок, увидеть солнце.

Но оно опрокинулось и полетело плашмя, как тарелка, которую однажды Гошка запустил в воспитательницу. Мальчишка замер, ожидая страшного звона.

Но солнце разбилось беззвучно, оно даже не разбилось, оно лопнуло, ослепительно сверкнув огненными брызгами.

Гошка упал на мятую подушку, затискал в горсти простыню…

— …Да-а! Не верили вот, шкеты. А он вот помер. Болел потому что, рассуждал караульщик Попик, сидя подле накрытого простыней совсем смирного Гошки Воробьева. — Если бы весна наступила бы после Нового года, он не помер бы. — И, не дождавшись никакого отзвука от Деменкова, задумчиво продолжал: — Зря мы его с магистрали увезли. Там солнце раньше выходит. А на солнце все оживает: и трава, и лес, и человеки тоже… Да-а, я вон деранул из хазы одной, совсем доходил на вокзалишках. Дуба дал бы, да попал в один поезд. Он повез меня, повез и в Крым привез. А там солнца-а! Народу-у! С ходу два скачка сделал. Нашамался — во! Спал после этого сутки, может, боле. На земле прямо, под кустом. Разморило. Купаться надо. А в чем? Трусов-то нету. Баба одна, курортница, сушить на забор трусы повесила. Я снял их. Розовые были, с кружевами зачем-то. Накупался. Загнал трусы и опять нашамался. Лафа! — Попик прервался вдруг, поглядел на тускло белеющую в углу на Гошкиной кровати простыню и непривычным для него жалостливым тоном закончил: — Без солнца у нас никуда…

Хотя и заказывали гроб пятеро, он все равно оказался велик. Гошка весь утонул в нем. Лишь остренький нос торчал одиноко из бумажных цветов и пихтовых лапок. Долго решали, как положить Гошке руки: на груди крестом или по-другому. Вмешалась тетя Уля, сложила Гошке руки на груди. Еще дольше решали, надевать или не надевать на Гошку пионерский галстук, поскольку в пионерах он не состоял. Все же галстук надели: пусть хоть на тот свет явится пионером Гошка Воробьев.

В новой рубахе цвета луковой шелухи, в черных сатиновых шароварах, в синих спортивных тапочках и при галстуке Гошка был совершенно всем чужой и на себя непохожий. Это больше всего и нагоняло на ребят трепета и благоговения.

Ребята вынесли Гошку из дому на руках, мешая друг другу. Затем, как принято у взрослых, взяли домовину на полотенца. Распределились, правда, не по двое, а по четыре человека на полотенце! Казенные, застиранные, с ляписными штампами на углах полотенца. И хотя от детдома до кладбища было недалеко, решили дать крюку, торжественно пройти по центральной улице, а потом уж свернуть на кладбищенскую дорогу.

Серьезные девочки шли впереди и бросали пихтовые лапки. Мальчишки несли неумело свитый венок, из которого то и дело выпадали бумажные цветы. Ребята постарше несли следом на головах крышку, еще дальше — неуклюжий гроб. Было все как надо, как полагается по древнему похоронному ритуалу.

И все-таки ошарашенно замерло движение на центральной улице Краесветска, хотя жители его видывали виды. Люди стояли обочь вытаявшей мостовой, по колено в мокром снегу. Пожилые женщины крестились. Один школьник с сумкой отдал пионерский салют и смутился. Шустроглазая старуха, выйдя из универмага, приблизилсь к домовине, заглянула в нее, побросала крестики щепотью на покойника. На нее угрюмо покосились ребята, несшие гроб, и она, ткнув себя троеперстием в грудь, засеменила в сторону. Из бараков все высыпал и высыпал народ. Появилась шпана из шайки Слепца заклятого врага детдомовцев. Прошли «слепцы» следом с квартал, заедаться не решились, один по одному отстали.

Валериан Иванович хотел одного: как можно скорее миновать главную улицу, но торопить ребят не смел. У горсовета к похоронной процессии присоединилась инспектор гороно, бывшая заведующая детдомом Ненила Романовна Хлобыст.

— Й-я-ж-же предлагала Воробьева отправить в морг! — задышливо шептала она Репнину. — Эт-то ж-же ужас! Спектакль какой-то! Пантомима!..

Валериан Иванович приотстал, вытряхнул из калош снег и сказал, глядя по-петушиному на инспекторшу:

— Прошу вас на кладбище не ходить. Ребята все сделают сами. М-да, сами. — И, по-чудному решительно выкидывая ноги, догнал процессию, прилаживаясь к ребячьему шагу, и приладился уж было, пошел размеренно, однако скоро сбился с ноги.

Воспитательниц он не взял на кладбище под предлогом, что надо кому-то и делами заниматься, приводить в порядок дом, а тут эта дамочка вылезла, как всегда, не ко времени.

Ненила Романовна сердито смотрела вслед Репнину, непроизвольно ссутулившемуся, старающемуся быть незаметней и все же гористо возвышавшемуся над малолетней процессией. Ненила Романовна собралась было настичь Валериана Ивановича, сказать ему что-то руководящее, категоричное, но тут поравнялся с нею отставший от процессии этот ужасный, с костылем, огрел ее взглядом и поковылял дальше. У Ненилы Романовны пропала охота идти с ребятами, она поспешила с глаз долой, чувствуя себя в чем-то виноватой, а в чем, понять она не умела. С нею это происходило часто.

За городом нести Гошку оказалось тяжелее. Тропинка узкая. По обочинам пропитанный водою снег. Шагать же с гробом было надо по обочинам. Парнишки по колено увязали в снегу, спотыкались. Из домовины выпадали цветы, веточки, галстук съехал набок, а руки Гошки как были сложены на груди крестом, так упрямо и держались. Девочки подбирали цветки, бережно отряхивали, пальцы их были в чернилах и в краске. Шли без разговоров, без ругани, без шума.

Наконец добрались до кладбища. Это заполярное кладбище чем-то напоминало хриплый человеческий вскрик. В болотах, меж озерин на хлябающих марях, среди березняка, на котором и белой-то коры почти нет, а одни черные заплаты по стволам, среди елочек, у которых и лап-то живых одна-две, расселены могилы. Ползучими кустами карликовых березок, будто колючей проволокой, затянуто кладбище. Там и сям видны разномастные кресты и деревянные пирамидки с деревянными звездами — навострились их выпиливать мастеровые люди на лесозаводе. И кресты, и пирамидки стоят, отшатнувшись назад, как от зуботычин, или сунувшись надписью к земле, которую и землей-то назвать трудно. Много крестов, досок, перекладинок валяется на снегу и торчит из-под снега, а бугорки могил просели, обнажая желтую, как мыло, мерзлоту. В просевших могилах вода и почерневший от нее багульник да спутанные нити тощих корней. В налитых снеговицею могилах болтаются облака и среди них, как яичный желток, солнце. А из кустов, из глубокого снега подгулявшей, раздерганной толпой выбредают и выбредают кресты с раскинутыми перекладинами. Перекладины будто руки, готовые к объятиям. Мерзлота «отдает» летом, не держит кресты, и они валятся, сползают с бугров в низины, а там, в рыхлом болоте, в ряске и трясине, затягивает их илом, болотной дурью, и вместе с ними навсегда исчезает память о человеке.

Петляют ребята по буграм, по просторному, кажется, бесконечному кладбищу без ограды и церкви, без сторожей и страшных сказок.

Вот и Гошкина могила. На самом высоком бугорке — хоть немножко ближе к солнцу. Ребята сами долбили ее и хотели угодить Гошке.

Облегченно поставили ребятишки гроб на мокрую комковатую глину в прожилках инея, в тусклых проблесках мерзлоты. Попик скатился в яму. Там уже скопилась болотная вода. Попик принялся вычерпывать ее шапкой. За Попиком спрыгнул Толя Мазов, потом Сашка Батурин. Пошли шапки конвейером. Веселее в работе стало. Кто-то засмеялся, но тут же испуганно смолк.

Отчерпали воду. Что теперь делать?

Валериан Иванович, не поднимая головы, сказал:

— Прощайтесь, ребята, с другом.

Как это — прощайтесь? — наморщены лбы, насуплены брови. Если до этой последней минуты похороны воспринимались многими, особенно малыми ребятами, как игра или представление, то вот сейчас наступило что-то другое, главное.

Все топчутся. Никто не знает, что и как делать. Попик бойко растолкал ребят, кинул мокрую шапку на голову, наклонился к Гошке, поцеловал его в полуоткрытый глаз:

— Прощай, наш боевой друг и соратник! Мы не забудем тебя! — бодро сказал он и секунду помедлил. — Мир праху твоему…

Поковылял к гробу Паралитик. Костыль застревал в глине, а он никак не мог его выдернуть. Паралитик отбросил костыль, попрыгал на одной ноге к гробу, упал на бок и боднул Гошку подбородком. Он долго не мог подняться с земли без костыля. Ребята помогали ему, и от этого Паралитик разозлился, оттолкнул их.

Близко к гробу стоял Малышок и прикрывал рукавом вечно улыбающийся рот. К Малышку прижалась Зина Кондакова, высокая, красивая девочка, и слизывала, слизывала с губ слезы. Толя Мазов хмурился, сжимал кулаки держался из последних сил, сглатывал воздух, а воздух, видно, твердел в горле. А может, полипы мешали ему дышать носом. Трудно держаться Толе чувствительный парнишка. Любопытно глядит из-за спин Маруська Черепанова и все запоминает. Женя Шорников переминается, пританцовывает, ему необходимо отбежать в кусты, но он не решается в такой момент делать такое дело. Новенький мальчишка из первого класса еще не понимает горя, но все равно стоит по команде «смирно». Одна девочка, тоже первоклассница, взяла палец в рот и забылась. И над всеми ребятами глыбится, как всегда, угрюмый Деменков. Он молча, деловито подталкивает ребят прощаться с Гошкой. Все у него идет чередом: нет толкучки, нет реву, нет разговоров. Полная дисциплина.

Но смотреть на все это уже невозможно. Валериан Иванович отошел в сторону, сел на упавший нетесаный крест, закрыл глаза рукой.

Его закачало, плавно понесло в полузабытьи. Сидел он в мокром снегу, на старом кресте, плотно закрыв глаза, и, даже когда его тряхнули за рукав, очнулся не сразу.

— Валериан Иванович, пора вам… — неуверенно позвал Толя Мазов.

— Что пора? Ах, да, да…

Калоши снялись в размешанной глине, ботинки вязли, под ними чавкало, чмокало. Валериан Иванович с трудом добрался до выжидательно растворенной могилы, встал коленями в жидкую грязь возле гроба, поправил галстук на мертвом мальчике, загладил ему набок чуть отросшие светло-русые волосы и поцеловал в наморщенный лоб долгим, родительским поцелуем. Не поднимаясь с колен, все глубже уходя ими в жидкую холодную грязь, Валериан Иванович сдавленным голосом заговорил, глядя поверх кустов захлестнутыми глазами:

— Ребята, когда вы станете взрослыми и у вас будут дети — любите их! Любите! Любимые дети не бывают сиротами. Не надо сирот!.. Не.. — Чувствуя, что вот-вот разрыдается и что делать этого ни в коем случае нельзя, Валериан Иванович резко поднялся из размешанной грязи и хрипло приказал: Крышку!

Ждавшие от Валериана Ивановича большой, продуманной речи, ребята разочарованно накрыли гроб крышкой. Тут оказалось то самое, что всегда оказывается у людей, не привыкших заниматься похоронными делами, — забыли молоток.

Стали искать камень. Но где же его найдешь в снегу, в болотах?

Деменков отломил перекладину от лиственничного креста, на котором недавно сидел Валериан Иванович. Гвозди гнулись, не шли в доски. Но покончили и с этим. Следующее, что всегда забывается, — это веревка. И ее, конечно, тоже забыли. Деменков, Попик, Толя Мазов охотно соскочили в яму, чтобы принять домовину и поставить на дно могилы. Но домовина была широкая, а могила узкая. Притиснуло домовиной ребят к ребристой от ломов и кирок стене могилы, и они держали Гошку на груди.

И ни они, ни те ребята, что были наверху, и даже Валериан Иванович, не знали, что теперь делать…

На лесозаводе вдруг запел гудок, сипло, протяжно, и поплыл он над городом Краесветском, достиг окраин, прошел над болотистым местом кладбища, где кучкою толпились ребятишки и Валериан Иванович. И когда гудок запал во мшистом редколесье, далеко за городом, ребята еще постояли над могилой большую минуту молча, а потом забросали Гошку землею и, закончив горькое дело, побрели домой.

В душе у каждого из них звучал и звучал прощальный гудок.

Слайд 1

Проблематика р ассказа В.П. Астафьева «Кража» Выполнил: Абдулазянов Алексей Иванович, ученик 10 класса МБОУ СОШ №8 Учитель: Сергеенко Людмила Вячеславовна 2020г

Слайд 2

План Слово об авторе Словарная работа Сюжет произведения Проблемы рассказа «Кража» О чём заставляет задуматься рассказ

Слайд 3

Цели Познакомить одноклассников с произведением Рассказать об авторе Выявить проблемы произведения Чему учит рассказ «Кража»?

Слайд 4

Слово об авторе Виктор Петрович Астафьев родился 2 мая 1924г в селе Овсянка ( ныне Красноярский край ) в семье Петра Павловича Астафьева (1899—1967) и Лидии Ильиничны Потылициной (1900—1931). Он был четвёртым ребёнком в семье, однако две его старшие сестры умерли во младенчестве. Через несколько лет после рождения сына Пётр Астафьев был осуждён к лишению свободы за «вредительство». В 1931 году во время очередной поездки Лидии Ильиничны к мужу, лодка, в которой среди прочих находилась она, перевернулась. Лидия Ильинична, упав в воду, зацепилась косой за сплавной бон и утонула. Виктору тогда было семь лет. Возвратившись домой, отец попал в больницу. Брошенный мачехой и родными, Виктор оказался на улице. Несколько месяцев он жил в заброшенном здании, однако после серьёзного проступка в школе получил направление в детский дом. Окончив школу ФЗО, работал на станции Енисей сцепщиком и составителем поездов, дежурным по станции. В 1942 году ушёл добровольцем на фронт, несмотря на то, что как железнодорожник, имел бронь. Военную подготовку получил в учебном автомобильном подразделении в Новосибирске. Весной 1943 года был направлен в действующую армию. Был шофёром, связистом в гаубичной артиллерии, после тяжёлого ранения в конце войны служил во внутренних войсках на Западной Украине. Был контужен. Был награждён орденом Красной звезды, медалями «За отвагу», «За освобождение Варшавы» и «За победу над Германией». Скончался 29 ноября 2001 года от инсульта в Красноярске. Похоронен на кладбище, расположенном на автодороге «Енисей» между родным селом Овсянкой и Усть-Маной.

Слайд 5

Словарная работа Детский дом — воспитательное учреждение для детей, лишившихся родителей или оставшихся без их попечения, а также детей, нуждающихся в помощи и защите государства. Обычно образовательная организация или организация, оказывающая социальные услуги . Бездомность — одна из глобальных проблем человечества, заключающаяся в отсутствии возможности обеспечения жильём большого количества жителей планеты и порождаемая различными причинами глобального, регионального и местного значения, как субъективного, так и объективного характера. Бездомность может иметь характер хронический или ситуационный; бездомность может быть добровольной либо вынужденной . Ответственность — качество человека, отвечать за свои поступки Безответственность — качество человека, при котором проявляется нежелание принимать участие в важных мероприятиях и самостоятельно принимать решения, как коллективные, так и личные. Ответственность – это готовность исполнять все свои обещания и выполнять все свои обязанности наилучшим образом.

Слайд 6

Сюжет произведения «Кража» В рассказе «Кража», написанном в 1965 году, описывается жизнь Краестветского детского дома в суровые довоенные 1930-е годы. И также поступок воспитанников этого детского дома, в честь которого был назван рассказ.

Слайд 7

В повести «Кража» Виктор Петрович рассказывает о своей жизни после ссылки его семьи в Игарку… г . Игарка в 30-е годы

Слайд 8

Валериан Иванович Репнин-прообраз Василия Ивановича Соколова «Заведующий детдомом Валериан Иванович Репнин тихо вошёл в комнату, постоял возле Гошки, опустив голову, зачем-то надел очки, потом снял их и как бы сам себе молвил…»

Слайд 9

Воспоминания Виктора Петровича Астафьева: «…Малыши были, гады — избалованы, не тронь пальцем! Вообще мы их всегда защищали. А так, если шутя заденешь, ой беда!… Он как запоёт, идёт к Василию Ивановичу и чем дальше идёт, тем больше голосу прибавляет. Василий Иванович как настрогает нам : «Маленьких детей бьют только негодяи! Накопили силищу, тётя Уля откормила вас, а вот её куда употреблять, не знаете, лучше бы дрова кололи!…Образованнейший человек был…Окончил Царскосельский лицей, как Пушкин. В костюме ходил из мешковины сшитом, но всегда элегантный…»

Слайд 10

Толя Мазов — прототип Виктора Петровича Астафьева «Зимой 30-го года увезли из села куда-то Светозара Семёновича Мазова-Толиного отца. Толя, конечно, не знал, за что взяли отца. Сказали: подкулачник, и увезли. Он был главной опорой большой и безалаберной семьи» Отец, мать, Витя

Слайд 11

Женька Шорников-герой повести и реально существовавший друг Витьки Астафьева. «Женька Шорников, хвативший ледяной воды из бочки, потерял голос, шептал второй день. Он взял за шапку Попика, наклонился к его уху, с тугим напряжением прохрипел…»

Слайд 12

Доказательство Да, действительно , Женька Шорников — это реальный герой повести. Женька жил с Толей Мазовым в детском доме. Сам В.П.Астафьев вспоминает о Женьке с теплотой, забавой и с мальчишеским озорством . Воспоминание Виктора Петровича Астафьева : «… Одного Женьку Шорникова не стригли. А почему ? У него были волосья, вот если взять для банального примера стружку из-под верстака хорошего столяра , а бросить на голову. Вот у него такая голова была. Ему чесали, мыли, в общем, что-то делали , но не стригли. Он, видимо, из благородных был. Родителей его расстреляли, он мне показывал , где-то за Медвежьим логом. И был он самым большим карманником. Однажды в магазине , в «Таймыре», женщина его одна увидела: « Ой, мальчик-то какой! Ангелочек !» А у него действительно были голубые глаза, скуластенький такой. Пока причитали — кошелёк уже у него … Вот такой вот «Ангелочек»!

Слайд 13

Маруська Черепанова-подруга детства «Маруська Черепанова надёрнула пальтишко и ринулась следом за парнишками, пытаясь подслушать разговор…»

Слайд 14

Доказательство Да, действительно, маленький Витя Астафьев рос в детдоме рядом с девочкой по имени Маруська Черепанова. Она была его маленькой подругой, ведь в своей повести он не изменил ни имени её героини, ни характер, ни любые другие, присущие ей, черты. В этом мы убеждаемся ,читая воспоминания Виктора Петровича : « Малышня у нас шпионами были, особенно Маруська Черепанова. Откуда она все про всех знала?.. Черненькая она, такая была, бурятского вида…»

Слайд 15

Детский дом в Игарке «Было это уже после того, как детдом наконец-то определили в постоянное помещение – отдали старое здание Четвертой школы, на окраине города, где вроде бы и полагалось быть детдому…»

Слайд 16

Проблемы рассказа «Кража» Проблема бездомности. Эту проблему автор затрагивает на протяжении всего рассказа, описывая тяжёлую, суровую жизнь в детском доме. В качестве аргумента я приведу пример из текста. Глава первая. Когда дежурный четвёртой комнаты- Попик, начал будить ребят, и все вставали кроме одного- Гошки Воробьёва, то дети заметили, что он лежит, ни на что не отвлекаясь и не слушаясь приказаний дежурного, его кожа была тонкой и жёлтой, глаза и рот были приоткрыты, трикотажное бельё было настолько велико, что туда можно было поместить ещё одного мальчишку, тогда поняли, что Гоша умер. «Гошка уже ко всему был безразличен». Проблема безответственности. Эту проблему автор затрагивает в эпизоде, когда трое воспитанников детского дома решили украсть из кассы местной бани. Из-за этого женщину-кассиршу арестовывают, а её детей отправляют в детский дом. Дети, укравшие деньги, понимают и принимают вину, после того, как участковый решает допросить их. Так они снова оказываются в нелюбимом месте — в детском доме . После этого детей и женщину отпустили.

Слайд 17

Чему учит произведение ? Данное произведение учит быть ответственным за свои поступки и действия, так ради своей собственной свободы, дети подвели совершенно чужих людей. Но стоят ли такие действия свободы? Поэтому прежде чем идти на рискованный шаг или опасное дело, лучше всего хорошо подумать, ведь тайное всегда становиться явным.

Творчество Николая Берсенева

На нашем сайте представлены 11 книг автора Николая Берсенева. Самая популярная по мнению наших читателей «».