Новая мама рассказ люси клиффорд

Начало

II

— Доброго дня, — кивнула деревенская девчушка, чуть завидев Синеглазку и Индюшку. И снова она сидела средь груды камней, спрятав мандолину под старую шаль. Казалось, со вчерашнего дня она не сдвинулась ни на дюйм.

— Доброго дня, — ее голосок был все так же весел. — До чего чудная погода.

— Тут ли маленькие человечки? — завыли дети, не обратив никакого внимания на ее слова.

— Да, спасибо, что поинтересовались, — ответила селянка. — Они оба здесь и в добром здравии. Маленький мужчина учится звенеть монетами, а маленькая женщина узнала секрет — рассказывает его, когда танцует.

— О, позволь же нам увидеть! — взмолились они.

— Уверяю вас, это решительно невозможно, — отрезала девчушка. — Поймите, вы слишком послушные.

— Ох, — грустно буркнула Синеглазка, — но Матушка говорит, что если бы не будем слушаться, она уйдет и пришлет нам новую Мать со стеклянными глазами и деревянным хвостом.

— Ну, конечно же, — беззаботно протянула селянка. — Они все так говорят.

— Что это значит? — спросила Индюшка.

— Это самая заурядная угроза. Разумеется, на самом деле не бывает никаких Матерей со стеклянными глазами и деревянными хвостами — это же очень дорого!

То прозвучало так здраво, что девочки тут же поверили — особенно, Индюшка — но в ответ сказали только лишь:

— Нам кажется, что ты позволишь нам посмотреть, как танцуют маленькие мужчина и женщина.

Голоса их дрожали от слез.

— Не сомневаюсь, что вам так кажется, — отметила селянка.

— А если мы будем непослушными? — девочки, казалось, совсем отчаялись.

— Боюсь, вы не сможете быть по‑настоящему непослушными. Даже если бы очень постарались, — презрительно скрипнула девчушка.

— Но мы постараемся. Мы очень‑очень постараемся! — все надрывались дети. — Покажи нам их!

— Не сейчас. Ни в коем случае. — Она поднялась и собралась, было, уйти восвояси.

— А если мы сегодня будем непослушными, покажешь ли ты их завтра?

— Всегда лучше завтра отвечать на вопросы, заданные сегодня. Доброго дня, — беспечно бросила селянка. — Мне нужно немного поиграть для себя. Доброго дня. — Повторила она и вдруг запела:

Как прекрасен тот жучок

И эта пчелка,

Но подружиться только смог

С этой милой обезьянкой,

С этой милой обезьянкой,

С этой милой…

— Прошу прощения, — девочка замолкла и обернулась. — До чего невежливо петь, не спросив разрешения. Этого больше не повторится.

— Пожалуйста, продолжай! — принялись просить дети.

— Я уже ухожу. — И вновь она отвернулась.

— Нет, ну что ты, мы ведь про пение! — объяснились сестры. — И позволь нам послушать, как ты играешь. — Они поняли вдруг, что до сих пор с ее волшебной мандолины не сорвалось ни звука.

— Решительно невозможно, — девчушка не замедлила шагу. — Вы хорошие, как я и говорила. Прелесть добродетели в самой добродетели, прелести озорства же многочисленны и разнообразны. Доброго дня! — прокричала она, почти скрывшись из виду.

Сестры, было, смотрели ей вслед, но не выдержали и расплакались.

— Она не дала нам поглядеть на них! — в унисон захлюпали носы.

Индюшка первая утерла щеки.

— Давай пойдем домой и будем очень непослушными, — предложила она. — Тогда, может, мы увидим их завтра.

— Но что же мы будем делать? — Синеглазка вскинула подбородок.

Всю дорогу домой они думали, как бы им пошалить. Тем вечером Матушка была безутешна: вместо того, чтобы прилежно сесть за стол и выпить с нею чай, а после помочь с уборкой, они разбили все кружки, разбросали по полу масло и ошметки хлеба, а на каждую просьбу Матушки отвечали тем, что делали все наоборот; они и пальцем не шевельнули, чтобы убрать за собой, и только затопали ножками, когда Матушка наказала им идти наверх и не спускаться, «пока она не станут вести себя хорошо».

— Мы не будем вести себя хорошо! — завизжали они. — Мы терпеть не можем вести себя хорошо и всегда будем непослушными. Нам ужасно нравится быть непослушными.

— Неужто вы не помните, о чем я говорила? Что мне придется сделать, если вы будете очень‑очень непослушными? — опечалилась Матушка.

— Помним, но это все неправда! — захохотали сестры. — Не бывает Матери с деревянным хвостом и стеклянными глазами, а если бы и была, мы бы закололи ее булавками, и она бы от нас убежала!

Тогда Матушка разозлилась и отправила их спать, но дети не заплакали, не попросили прощения, а только засмеялись пуще прежнего, а ночью принялись во весь голос распевать песни.

Наутро, едва взошло солнце, сестры, не спросив разрешения, убежали из дому — через поля к мосту, что облюбовала деревенская девчушка. Она точно не уходила. Мандолину все так же укрывала шаль.

— О, пожалуйста, покажи нам маленьких мужчину и женщину, — заумоляли они. — И позволь нам послушать мандолину. Вчера мы были очень непослушными.

Но девчушка не торопилась достать волшебную мандолину.

— Мы были очень‑очень непослушными!

— Разумеется. — Тон ее ничуточки не поменялся.

— Это правда! — настаивали дети. — Мы были непослушными!

— Как скажете, — пробормотала она. — Вы были и вполовину не так непослушны, как я просила.

— Нас отправили спать!

— Как же, — девочка резко одернула край шали. — Если бы вы были по‑настоящему непослушными, вы бы не пошли. Ничего не поделаешь. Я говорила: нужно очень постараться, чтобы научиться толково озорничать.

— Но мы разбили все кружки, разбросали по полу масло и хлеб. Мы все сделали, чтобы досадить Матушке.

— Какой пустяк! — усмехнулась она. — Разве вы окатили водой огонь в камине? Разве сломали часы? Скинули на пол всю посуду?

— Нет! — ужаснулись дети. — Ничего такого мы не сделали.

— Так я и думала, — селянка покачала головой. — Люди часто путают дурачество и настоящее озорство. Для этого нужен талант. Что ж, доброго дня.

И прежде, чем сестры успели ответить, она испарилась.

— Мы будем вести себя еще хуже. Гораздо хуже, — решили они. — Мы сделаем все, что она говорила.

Дети тут же отправились домой и принялись за работу. Они окатили водой огонь в камине, скинули на пол форму для пирога и все жестянки, рыбные лопатки и крышку от кастрюли; они сломали часы и истоптали масло, перевернули все вверх дном, а после уселись средь обломков и задумались — а достаточно ли они наозорничали? Когда Матушка увидела, что они натворили, она не стала бранить их, как намедни, и не отправила в постель — только горько заплакала и пробормотала:

— Если вы не будете хорошо вести себя завтра, бедные мои Синеглазка и Индюшка, мне и впрямь придется уйти, уйти навсегда, а за вами придет новая Мать.

Дети ей не поверили, но сердца их болели за Матушку, за ее горе, и они решили, что бросят не слушаться сразу, как станцуют маленькие человечки, и всегда‑всегда будут хорошими. Разве могли они быть по‑настоящему хорошими, не услышав, как играет мандолина, не увидев, как танцуют маленькие мужчина и женщина, не узнав, что за секрет они прячут?

Еще не зашелестели в пышных кронах птицы, не взошло солнце, вплетаясь лучами в оконное стекло, не раскрылись бутоны цветов, как дети хлопнули дверью и направились к мосту. Они и не думали, что деревенская девчушка появится так рано, но так скверно было у них на душе, так больно вспоминать исказившееся болью лицо Матушки, что они всю ночь не сомкнули глаз и очень уж хотели узнать, достаточно ли наозорничали, можно ли им, наконец, услышать мандолину, увидеть маленьких человечков, а потом пойти домой и всегда‑всегда быть хорошими.

Как ни странно, девчушка уже сидела у камней, точно б для нее не было места краше. Сестры понеслись пуще прежнего и приметили, что коробок, в котором танцевали маленькие мужчина и женщина был открыт, но селянка, едва заметив их, тотчас захлопнула крышку. Только и было слышно, что щелчок крохотного замочка.

— Мы были ужасно непослушными, — начали дети. — Мы сделали все, что ты говорила. Теперь ты покажешь нам маленьких человечков?

Девчушка поглядела на них с любопытством и достала из кармана желтый платок, что носила порой кругом головы; принялась разглаживать складки на шелковой ткани.

— Вы, кажется, несколько взволнованы, — ровно сказала она. — Вам стоит научиться держать себя в руках. Спокойствие растекается волной и прячет секреты, точно толстый плащ. Или как моя шаль. — Взгляд ее опустился на рваную, неопрятную шерсть, укрывающую мандолину.

— Мы сделали все, что ты говорила, — залепетали дети. — И мы так хотим услышать секрет маленькой женщины.

Но девчушка лишь перебирала пальцами желтый шелк.

— Я очень обстоятельно подхожу к своей одежке, — протянула она. Сестры едва ли слышали ее — такой их одолел восторг.

— Пожалуйста, скажи, можем ли мы посмотреть на маленьких человечков? — принялись просить дети. — Мы были такими непослушными, что Матушка сказала, что уйдет от нас и пришлет нам новую маму, если бы не будем вести себя хорошо.

— Ну конечно, — в ее голосе робко проступил интерес. — Люди иногда говорят такие странные, такие забавные вещи! Все же язык столь разнообразен.

Но дети не понимали, о чем она говорит, лишь заклинали показать им коробок, снова и снова.

— Дайте подумать, — наконец, смилостивилась девчушка, точно б ее растрогали их мольбы. — Когда ваша Матушка грозилась уйти?

— Что же мы будем делать, если она уйдет? — возопили сестры. — Мы не хотим, чтобы она уходила, мы ее очень любим. Ох! Что же мы будем делать, если она уйдет?

— Люди приходят и уходят. Сначала уходят, а потом приходят. Может, она уйдет, прежде чем придет. Она не сможет прийти, если не уйдет. Лучше бы вам бежать домой и начинать ее слушаться, — селянка замолчала, но тут же добавила, будто одумавшись. — Право, вам ума не хватит делать что‑то еще. А ведь секрет маленькой женщины очень важен, она не рассказывается его тем, кто только притворяется непослушным.

— Но мы сделали все, что ты просила! — В голосах их звенело отчаяние.

— Вы не выбросили из окна зеркало. И не поставили Кроху на голову.

— Нет, мы этого не сделали. — Ахнули дети.

— Так я и думала, — кивнула девчушка со странным триумфом. — Ну‑с, доброго дня. Завтра меня здесь не будет. Доброго дня.

— Ох, нет, не уходи! — закричали сестры. — Мы так несчастны. Позволь поглядеть на них хоть разок.

— Что ж, я буду проходить мимо вашего дома в одиннадцать часов утра, — селянка точно б задумалась. — Быть может, я даже сыграю на мандолине.

— И ты покажешь нам маленьких человечков? — С надеждой взглянули на нее дети.

— Это решительно невозможно. Если только вы, конечно, не сможете достойно выслужиться: фальшивое озорство — то же, что попорченная добродетель. Но разбей вы зеркало и сделай остальное…

— Мы сделаем. Мы все сделаем! — уверяли сестры. — Мы будем очень непослушными, пока не услышим, как ты играешь.

— Боюсь, это пустая трата времени, — вежливо возразила селянка. — Но я, конечно, не вправе вмешиваться. Понимаете, маленькие мужчина и женщина очень привередливы к публике. Доброго дня, — привычно простилась она и торопливо отвернулась. Воскликнула вдруг. — Одиннадцать часов. Я очень пунктуальна и скрупулезно подхожу к делам такого рода.

И вновь дети отправились домой и вновь были непослушны, о, так, так непослушны, что сердце их дражайшей Матушки обливалось кровью, а по щекам катились слезы. Наконец, она поднялась наверх, надела свое лучшее платье и новую соломенную шляпу, вырядила Кроху в воскресную одежку и спустилась в ту самую секунду, как Индюшка выбросила из окна зеркало. Стекло с оглушающим звоном разбилось оземь.

— Прощайте, дети мои, — горько прошептала Матушка, поцеловав сестер. — Прощай, моя Синеглазка. Прощай, моя Индюшка. Новая Мать совсем скоро вас навестит. О, мои бедные, несчастные дети!

С этими словами она взяла Кроху на руки и, смаргивая злые слезы, повернулась к двери.

— Матушка, но… — начали, было, сестры, но сломанные часы пробили половину одиннадцатого, и они вспомнили, что через полчаса деревенская девчушка будет играть на мандолине прямо у них под окнами. — Матушка, мы будем хорошо себя вести уже в половину двенадцатого! Вернись в половину двенадцатого, и мы снова будем хорошими. Самыми хорошими, обещаем. Нам нужно озорничать только до одиннадцати.

Но Матушка лишь подхватила сверток с хлопковым фартуком и парой старых туфель и вышла за порог. Казалось, детей зачаровали, и они не могли открыть дверь, не могли пойти следом за Матушкой. Они распахнули окна и возопили:

— Матушка! Матушка! Ох, дорогая матушка, вернись! Мы будем хорошими, мы теперь будем хорошими, всегда‑всегда будем хорошими, если ты к нам вернешься!

Матушка обернулась и покачала головой, смаргивая слезы.

— Вернись, матушка! — кричала Синеглазка, но Матушка уже ступила в поле.

— Вернись, вернись! — кричала Индюшка, но Матушка не останавливалась. У распутья она обернулась вновь и помахала им шелковым платком, сжала пухлую ладошку Крохи, и мгновение спустя они растворились в воздухе.

Сестры заплакали — точно как Матушка. Сердца их надрывались горем, и все равно они не могли до конца поверить, что Матушка оставила их. «Конечно, она вернется, — думали они — Она бы их не бросила. Не насовсем. Но, боже, а что, если насовсем? Что, если…»

Пробило одиннадцать. И вдруг появился звук — скорый, резкий, нестройный звук, будто б лязганье. Сестры посмотрели друг на друга, боясь сделать вдох — они точно знали, что это мандолина. Волшебная мандолина. Они бросились к окну, а там, мерно шагая к полю, пела деревенская девчушка. За ней тяжело ступал старик, что спал в окружении собак близь от Синего Льва в тот день, когда они впервые увидели девочку с мандолиной. Он играл на флейте, пение ее было по‑странному высоким и резким, надрывистым, совсем не похожим на бой мандолины. За стариком следовали две собаки, вальсируя кругом него на задних лапах.

— Мы сделали все, что ты говорила, — загалдели дети, оправившись от изумления. — Все‑все, сама погляди! И покажи нам маленьких человечков.

Девчушка ни на секунду не прервала ни игры, ни танца, но вскинула голову и пропела в такт мандолине:

— Вы сделали все неправильно. Вы окатили водой огонь не на той стороне камина, опрокинули оловянную посуду не совсем посреди комнаты, недостаточно поломали часы и не поставили Кроху на голову.

Тогда дети, по‑прежнему зачарованные, закричали громче, заламывая руки:

— Ох, но мы сделали все, о чем ты нас спросила, и Матушка нас оставила. Покажи нам маленьких человечков и дай услышать их секрет!

А девчушка тем временем была почти на пороге и продолжала играть. Бой тугих струн, казалось, отдавался прямо в их сердцах. Селянка все танцевала и вот — миновала домик. Она не замолкала; ее слова точно сами собой вплетались в эту чудовищную песню. Старик не отставал, сохраняя дистанцию одинаковую до дюйма, как послушная марионетка. Визгливо надрывалась флейта, собаки все вальсировали, вальсировали, вальсировали. Их хвосты были неподвижны, лапы неестественно прямы, ошейники белы и туги.

— Ох, остановись же! — молили дети. — И покажи нам маленьких человечков!

Девчушка запела громче; звон натянутых струн фальшиво вился над ее голосом.

— Маленькие мужчина и женщина сейчас далеко. Смотрите, их короб пуст!

И дети увидели, что короб был распахнут настежь, а внутри не было ни следа маленьких человечков.

— Я ухожу восвояси, — пропела селянка. — На землю, откуда я родом.

И шаги ее труппы зашелестели по длинной прямой дороге, что вела к городу за много, много миль.

— Но наша Матушка ушла. Наша дорогая Матушка. Она вернется к нам?

— Нет, она никогда не вернется. Я видела ее у моста: она плывет вниз по реке, к морю. Там она встретит вашего отца, и они отправятся в путешествие. Далеко‑далеко.

Дети ничегошеньки не могли ответить и заплакали — их сердца были разбиты.

Голос девчушки становился все тише. Она обернулась вдруг. Не навостри им уши страх, дети бы ни в жизнь ее не услышали — так она была далеко, так чудовищна была музыка.

— Ваша новая Мать уже близко. Она ходит медленно — все‑таки у нее очень длинный хвост, — но она уже близко. Близко, близко, близко…

Последнее ее слово унес с собою ветер. Последнее слово, что они слышали от деревенской девчушки. Она шагала по широкой дороге. За ней — старичок с флейтой. Он все играл, но флейты было больше не слышно. За ним танцевали собаки. Они шли, и шли, и шли, пока их силуэты не слились воедино, пока не стали мешаниной блеклых цветов, пока цветы не померкли, и в тумане стало видно лишь чернь, пока они совсем не исчезли. Вместе и навсегда.

Тогда дети оглядели друг друга, оглядели дом, где еще с неделю было так тепло и светло, уютно и чисто. Огонь потух, а меж угольков блестела вода; форма для пирога и жестянки, рыбные лопатки и крышку от кастрюли, которую Матушка так часто мыла, терла до блеска, грудой олова пылились на полу. А вот часы — испорченные, сломанные; крохотная картинка у циферблата совсем истерлась, и, хотя они по‑прежнему отбивали час‑другой, то был бой часов, чьи дни были сочтены. Вот стульчик Крохи — сидеть в нем больше некому, вот буфет, где больше не сыщешь свежего румяного хлеба, вот разбитые чашки, вот куски зачерствевшего хлеба, вот замасленная столешница, до которой никому больше нет дела. И посреди этого стояли дети, стояли и смотрели на развалины своей прежней жизни. С тяжелым сердцем, красными от слез глазами и потными маленькими ручками, сцепленными меж собой.

— Что же нам делать? — прошептала Синеглазка. — Вот бы мы никогда не встречали эту девчонку с дурацкой, дурацкой мандолиной.

— Наверняка матушка вернется, — вторила ей Индюшка. — Мы умрем, если она не вернется. Совершенно точно умрем.

— А что нам делать, когда придет новая мать? — всхлипнула Синеглазка. — Я никогда‑никогда не полюблю никакую другую мать. Что же нам делать с этой ужасной новой матерью?

— Мы ее не пустим. — Пробормотала Индюшка.

— А если она к нам вломится?

Индюшка вдруг перестала плакать и задумалась.

— Мы заколотим дверь, — сказала она. — И закроем все окна. А когда она постучит, мы сделаем вид, что ничего не слышим.

Так что они заколотили дверь и закрыли все окна. А затем, как будто забыв, что с ними приключилось, сестры снова решили быть непослушными. Они тосковали по маленьким человечкам, которых никогда не видели, гораздо сильнее, чем по Матушке, которая любила их всю жизнь. Может, они просто до конца не верили, что Матушка не вернется, что какая-то новая Мать займет ее место.

Когда пришло время ужинать, дети были очень голодны, но не нашли ничего съедобного, кроме старого хлеба, раскиданного по полу. Им и пришлось довольствоваться.

«The New Mother» is a short story written by Lucy Clifford and first published in her collection of children’s stories, The Anyhow Stories, Moral and Otherwise in 1882. The story has been reprinted in anthologies, including The Dark Descent, and was rewritten for the Scary Stories to Tell in the Dark series.

Summary[edit]

The story concerns two well-behaved sisters, Blue-Eyes and Turkey, living with their mother and their baby brother, Arthur, in the forest while their father is far away at sea. One day, the sisters meet a strange girl, who tells them that she has a tiny man and woman in a compartment on her peardrum (a musical instrument described as «like a guitar in shape; it had three strings, but only two pegs by which to tune them. The third string was never tuned at all, and thus added to the singular effect produced by the village girl’s music»), and will only show them to naughty children. The children return home, and do their best to be naughty despite their love for their mother. The mother, despondent, tells the girls that if they don’t behave she will have to go away with their infant sibling, , and be replaced by a «new mother» with «glass eyes and a wooden tail». When the children next meet the girl, she tells them they haven’t been nearly naughty enough, and suggests ways for them to be more naughty. This cycle repeats three times, at the end of which the mother takes the infant child and leaves. Shortly afterward, the strange girl marches past the sisters’ house, taunting them that they will never be naughty enough to see the little people and the sisters’ mother has left to be with their father at sea and will never return. The sisters do not believe the girl and clean up the house and await their mother’s return. The new mother shows up but the sisters try not to let her in. Turkey spies through the front window and see that the new mother does indeed have glass eyes and a wooden tail. The new mother threatens to break down the door with her wooden tail, and the sisters flee into the woods where they live on what they can forage. They occassionally revist the house in search of their real mother, but the house is now under the ownership of the new mother.

Adaptations and legacy[edit]

The story was rewritten by Alvin Schwartz as «The Drum» for More Scary Stories to Tell in the Dark in 1984, the second installment of Scary Stories to Tell in the Dark. In Schwartz’s version, the sisters (renamed Delores and Sandra) attempt to obtain a drum that contains a dancing mechanical man and woman from a gypsy girl. And at the end, when the mother and baby leave, the sisters go in search of them. But they do not find them and head back home. Only to find the new mother waiting for them inside their hut. Schwartz misattributed the original story as an anonymous folktale entitled «The Pear Drum».

In his 1997 collection More Short & Shivery, Robert D. San Souci rewrote the tale, retaining the basic plot structure but revising the ending. The girl and her guitar are changed to an old beggar woman at the market with a music box, where the figures of a boy and a girl come out and dance. The two sisters (Blue-Eyes and the renamed Red-Skirts) misbehave to come into possession of the box, only for the new mother with the glass eyes and wooden tail to be revealed as the beggar woman, who was in disguise. The children are swallowed by the woman’s handbag that grows to a large size when she arrives at their house. The story ends sometime later with two brothers approaching the woman in the market, who opens the box to reveal the dancing figures of two girls, one with blue eyes and one with red skirts.

«The New Mother» was adapted into the 2008 short film «Music Box», where the sisters are lured into misbehaving by a homeless woman to claim her music box. Unlike the original story, the eponymous new mother is not featured and the sisters’ mother simply leaves them at the end. The short film was written and directed by Brian Lange and starred Abi McKenzie and Shelby Howe as the sisters, Dana DeLorenzo as the homeless woman, and Danielle Brothers as the girls’ mother.^[1]

Neil Gaiman has acknowledged «The New Mother» as one of two major influences on his 2002 novella Coraline.^[2]

See also[edit]

• «The Father-thing»
• Coraline

References[edit]

External links[edit]

• «The New Mother» at WeirdFictionReview.com.

«The New Mother» is a short story written by Lucy Clifford and first published in her collection of children’s stories, The Anyhow Stories, Moral and Otherwise in 1882. The story has been reprinted in anthologies, including The Dark Descent, and was rewritten for the Scary Stories to Tell in the Dark series.

Summary[edit]

The story concerns two well-behaved sisters, Blue-Eyes and Turkey, living with their mother and their baby brother, Arthur, in the forest while their father is far away at sea. One day, the sisters meet a strange girl, who tells them that she has a tiny man and woman in a compartment on her peardrum (a musical instrument described as «like a guitar in shape; it had three strings, but only two pegs by which to tune them. The third string was never tuned at all, and thus added to the singular effect produced by the village girl’s music»), and will only show them to naughty children. The children return home, and do their best to be naughty despite their love for their mother. The mother, despondent, tells the girls that if they don’t behave she will have to go away with their infant sibling, , and be replaced by a «new mother» with «glass eyes and a wooden tail». When the children next meet the girl, she tells them they haven’t been nearly naughty enough, and suggests ways for them to be more naughty. This cycle repeats three times, at the end of which the mother takes the infant child and leaves. Shortly afterward, the strange girl marches past the sisters’ house, taunting them that they will never be naughty enough to see the little people and the sisters’ mother has left to be with their father at sea and will never return. The sisters do not believe the girl and clean up the house and await their mother’s return. The new mother shows up but the sisters try not to let her in. Turkey spies through the front window and see that the new mother does indeed have glass eyes and a wooden tail. The new mother threatens to break down the door with her wooden tail, and the sisters flee into the woods where they live on what they can forage. They occassionally revist the house in search of their real mother, but the house is now under the ownership of the new mother.

Adaptations and legacy[edit]

The story was rewritten by Alvin Schwartz as «The Drum» for More Scary Stories to Tell in the Dark in 1984, the second installment of Scary Stories to Tell in the Dark. In Schwartz’s version, the sisters (renamed Delores and Sandra) attempt to obtain a drum that contains a dancing mechanical man and woman from a gypsy girl. And at the end, when the mother and baby leave, the sisters go in search of them. But they do not find them and head back home. Only to find the new mother waiting for them inside their hut. Schwartz misattributed the original story as an anonymous folktale entitled «The Pear Drum».

In his 1997 collection More Short & Shivery, Robert D. San Souci rewrote the tale, retaining the basic plot structure but revising the ending. The girl and her guitar are changed to an old beggar woman at the market with a music box, where the figures of a boy and a girl come out and dance. The two sisters (Blue-Eyes and the renamed Red-Skirts) misbehave to come into possession of the box, only for the new mother with the glass eyes and wooden tail to be revealed as the beggar woman, who was in disguise. The children are swallowed by the woman’s handbag that grows to a large size when she arrives at their house. The story ends sometime later with two brothers approaching the woman in the market, who opens the box to reveal the dancing figures of two girls, one with blue eyes and one with red skirts.

«The New Mother» was adapted into the 2008 short film «Music Box», where the sisters are lured into misbehaving by a homeless woman to claim her music box. Unlike the original story, the eponymous new mother is not featured and the sisters’ mother simply leaves them at the end. The short film was written and directed by Brian Lange and starred Abi McKenzie and Shelby Howe as the sisters, Dana DeLorenzo as the homeless woman, and Danielle Brothers as the girls’ mother.^[1]

Neil Gaiman has acknowledged «The New Mother» as one of two major influences on his 2002 novella Coraline.^[2]

See also[edit]

• «The Father-thing»
• Coraline

References[edit]

External links[edit]

• «The New Mother» at WeirdFictionReview.com.

I came across The New Mother via Alan Garner and Neil Gaiman, a promising route to the uncanny. Garner includes a version of it in his Collected Folk Tales, published last year (with an introduction that states, firmly: «We need to be scared. It is healthy and good for us»). Reviewing the collection, Gaiman explains how Garner strips the story, also known as «The Pear Drum», down to its elements, weaving in a mournful refrain: «Iram, biram, brendon, bo, / Where did all the children go?»

Garner’s spare, incantatory tale of how two children are tempted into naughtiness for the sake of a magical pear drum is unsettling in an almost wistful way: the fuller version, written in 1882 by Lucy Clifford and widely available online, is a tangle of nightmarish horror.

Two children, Turkey and Blue-Eyes, live with their mother and baby sibling in a lonely cottage on the edge of the forest, the tall fir trees «so close that their big black arms stretched over the little thatched roof». Danger is pressing in from the start on their nursery idyll, presided over by their loving mother, a classic angel of the hearth. When she sends them off to the village warning them not to talk to strangers, we are on the lookout for a wolf by the path, but the danger they meet with is wonderfully perplexing. «A strange wild-looking girl» sits by the side of the road holding a curious musical instrument with a box on its side. The children «were most anxious to see inside the box, or to know what it contained, but they thought it might look curious to say so» – yet their careful respectability crumbles when they hear that there are little people inside, who might come out to dance and tell them secrets, if only the girl will open it.

«‘Let you see!’ she said slowly. ‘Well, I am not sure that I can. Tell me, are you good?’ ‘Yes, yes,’ they answered eagerly, ‘we are very good!'» But this turns out, for once, to be the wrong answer: only naughty children are allowed to peep inside the box. So the children begin a campaign of bad behaviour, much to the sorrow of their angelic mother, who warns them that if they can’t return to their better selves, «I should have to go away and leave you, and to send home a new mother, with glass eyes and wooden tail».

The idea horrifies the children as much as the reader, but as the wild girl carelessly reassures them: «They all threaten that kind of thing. Of course really there are no mothers with glass eyes and wooden tails; they would be much too expensive to make.» It’s this strange mixture of wordliness with the otherworldly, realism with fairytale, that makes the eerie charge of a mother with glass eyes and a tail – imagine it dragging along the floor! – so powerful. Those eyes, that tail combine the inanimate with the animalistic in an economically horrible manner: the bric-a-brac of Victoriana stirring something deep in the subconscious.

It’s no surprise that this story chimed with Gaiman, whose similarly creepy children’s book Coraline features an «Other Mother», modelled on Coraline’s real mother, but with buttons for eyes. The other mother: the concept combines two primal horrors, the loss of love and the imposition of the wrong kind of love. «The New Mother» is not just Freudian, and it’s certainly much weirder than the average Victorian cautionary tale. The children destroy their idyll from the inside out, and not even by accident; being naughty takes effort. They let horror in precisely by being too sensible to believe in it, and there is no redemption. I certainly wouldn’t read this story to children.

I came across The New Mother via Alan Garner and Neil Gaiman, a promising route to the uncanny. Garner includes a version of it in his Collected Folk Tales, published last year (with an introduction that states, firmly: «We need to be scared. It is healthy and good for us»). Reviewing the collection, Gaiman explains how Garner strips the story, also known as «The Pear Drum», down to its elements, weaving in a mournful refrain: «Iram, biram, brendon, bo, / Where did all the children go?»

Garner’s spare, incantatory tale of how two children are tempted into naughtiness for the sake of a magical pear drum is unsettling in an almost wistful way: the fuller version, written in 1882 by Lucy Clifford and widely available online, is a tangle of nightmarish horror.

Two children, Turkey and Blue-Eyes, live with their mother and baby sibling in a lonely cottage on the edge of the forest, the tall fir trees «so close that their big black arms stretched over the little thatched roof». Danger is pressing in from the start on their nursery idyll, presided over by their loving mother, a classic angel of the hearth. When she sends them off to the village warning them not to talk to strangers, we are on the lookout for a wolf by the path, but the danger they meet with is wonderfully perplexing. «A strange wild-looking girl» sits by the side of the road holding a curious musical instrument with a box on its side. The children «were most anxious to see inside the box, or to know what it contained, but they thought it might look curious to say so» – yet their careful respectability crumbles when they hear that there are little people inside, who might come out to dance and tell them secrets, if only the girl will open it.

«‘Let you see!’ she said slowly. ‘Well, I am not sure that I can. Tell me, are you good?’ ‘Yes, yes,’ they answered eagerly, ‘we are very good!'» But this turns out, for once, to be the wrong answer: only naughty children are allowed to peep inside the box. So the children begin a campaign of bad behaviour, much to the sorrow of their angelic mother, who warns them that if they can’t return to their better selves, «I should have to go away and leave you, and to send home a new mother, with glass eyes and wooden tail».

The idea horrifies the children as much as the reader, but as the wild girl carelessly reassures them: «They all threaten that kind of thing. Of course really there are no mothers with glass eyes and wooden tails; they would be much too expensive to make.» It’s this strange mixture of wordliness with the otherworldly, realism with fairytale, that makes the eerie charge of a mother with glass eyes and a tail – imagine it dragging along the floor! – so powerful. Those eyes, that tail combine the inanimate with the animalistic in an economically horrible manner: the bric-a-brac of Victoriana stirring something deep in the subconscious.

It’s no surprise that this story chimed with Gaiman, whose similarly creepy children’s book Coraline features an «Other Mother», modelled on Coraline’s real mother, but with buttons for eyes. The other mother: the concept combines two primal horrors, the loss of love and the imposition of the wrong kind of love. «The New Mother» is not just Freudian, and it’s certainly much weirder than the average Victorian cautionary tale. The children destroy their idyll from the inside out, and not even by accident; being naughty takes effort. They let horror in precisely by being too sensible to believe in it, and there is no redemption. I certainly wouldn’t read this story to children.

«The New Mother» is a short story written by Lucy Clifford and first published in her collection of children’s stories, The Anyhow Stories, Moral and Otherwise in 1882. The story has been reprinted in anthologies, including The Dark Descent, and was rewritten for the Scary Stories to Tell in the Dark series.

SummaryEdit

The story concerns two well-behaved sisters, Blue-Eyes and Turkey, living with their mother and their baby brother, Arthur, in the forest while their father is far away at sea. One day, the sisters meet a strange girl, who tells them that she has a tiny man and woman in a compartment on her peardrum (a musical instrument described as «like a guitar in shape; it had three strings, but only two pegs by which to tune them. The third string was never tuned at all, and thus added to the singular effect produced by the village girl’s music»), and will only show them to naughty children. The children return home, and do their best to be naughty despite their love for their mother. The mother, despondent, tells the girls that if they don’t behave she will have to go away with their infant sibling, , and be replaced by a «new mother» with «glass eyes and a wooden tail». When the children next meet the girl, she tells them they haven’t been nearly naughty enough, and suggests ways for them to be more naughty. This cycle repeats three times, at the end of which the mother takes the infant child and leaves. Shortly afterward, the strange girl marches past the sisters’ house, taunting them that they will never be naughty enough to see the little people and the sisters’ mother has left to be with their father at sea and will never return. The sisters do not believe the girl and clean up the house and await their mother’s return. The new mother shows up but the sisters try not to let her in. Turkey spies through the front window and see that the new mother does indeed have glass eyes and a wooden tail. The new mother threatens to break down the door with her wooden tail, and the sisters flee into the woods where they live on what they can forage. They occassionally revist the house in search of their real mother, but the house is now under the ownership of the new mother.

Adaptations and legacyEdit

The story was rewritten by Alvin Schwartz as «The Drum» for More Scary Stories to Tell in the Dark in 1984, the second installment of Scary Stories to Tell in the Dark. In Schwartz’s version, the sisters (renamed Delores and Sandra) attempt to obtain a drum that contains a dancing mechanical man and woman from a gypsy girl. And at the end, when the mother and baby leave, the sisters go in search of them. But they do not find them and head back home. Only to find the new mother waiting for them inside their hut. Schwartz misattributed the original story as an anonymous folktale entitled «The Pear Drum».

In his 1997 collection More Short & Shivery, Robert D. San Souci rewrote the tale, retaining the basic plot structure but revising the ending. The girl and her guitar are changed to an old beggar woman at the market with a music box, where the figures of a boy and a girl come out and dance. The two sisters (Blue-Eyes and the renamed Red-Skirts) misbehave to come into possession of the box, only for the new mother with the glass eyes and wooden tail to be revealed as the beggar woman, who was in disguise. The children are swallowed by the woman’s handbag that grows to a large size when she arrives at their house. The story ends sometime later with two brothers approaching the woman in the market, who opens the box to reveal the dancing figures of two girls, one with blue eyes and one with red skirts.

«The New Mother» was adapted into the 2008 short film «Music Box», where the sisters are lured into misbehaving by a homeless woman to claim her music box. Unlike the original story, the eponymous new mother is not featured and the sisters’ mother simply leaves them at the end. The short film was written and directed by Brian Lange and starred Abi McKenzie and Shelby Howe as the sisters, Dana DeLorenzo as the homeless woman, and Danielle Brothers as the girls’ mother.^[1]

Neil Gaiman has acknowledged «The New Mother» as one of two major influences on his 2002 novella Coraline.^[2]

See alsoEdit

• «The Father-thing»
• Coraline

ReferencesEdit

External linksEdit

• «The New Mother» at WeirdFictionReview.com.