О чем говорят русские сказки

Сказки неразрывно связаны с древними обрядами и обычаями. Их оригинальные версии, как правило, непосредственно отражают то, что делали наши предки. Возможно, вы заметили некоторые странности в поведении сказочных персонажей, которые часто противоречат логике и здравому смыслу. Мы нашли объяснения подобным поступкам.

Редакция изучила труд академика В. Я. Проппа «Исторические корни волшебной сказки» и несколько научных статей, а теперь делится с вами самыми необычными находками.

Мертвая царевна спала, потому что готовилась выйти замуж

Один из частотных сказочных сюжетов — это временная смерть. Девушка надевает запретную одежду, укалывается булавкой или съедает яблоко и падает замертво, а оживает только после поцелуя любви. В реальности был похожий обычай: прежде чем отдать девушку замуж, нужно было ее понарошку умертвить.

Главная часть церемонии была посвящена как раз этому: девица должна была умереть как невинная девушка и возродиться к жизни уже женщиной. Проделывали это играючи: укалывали невесту иголкой или булавкой, после чего она картинно падала на землю, будто мертвая. «Оживляли» героиню обычно песнями и плясками.

Баба-яга на самом деле охраняет вход в царство мертвых

На границе между царством живых и мертвых стоит избушка, в которой живет Баба-яга — этакий Харон на русский лад. Задача героя, добравшегося сюда, — назвать магическое слово или принести жертвоприношение, чтобы избушка повернулась к нему «передом, а к лесу задом». Когда же персонаж попадает внутрь, первое, что он слышит:

«Фу, фу, фу! Прежде русского духу слыхом не слыхано, видом не видано; нынче русский дух на ложку садится, сам в рот катится!»

На самом деле в изначальных вариантах сказки слова «русский» здесь не было. Вместо этого Баба-яга говорила «живым пахнет». Чтобы избавиться от этого аромата, герой должен был поесть местной пищи, и тогда другие мертвецы признали бы его за своего. Эта деталь тесно связана с таким обрядом, как поминки. Персонаж как бы устраивает поминки по самому себе и прощается со своей живой половиной, превращаясь в мертвеца.

Вообще исследователи выделяют три типа Яги: дарительница (дает Иванушке волшебный клубок, волшебного коня и т. п.), похитительница (крадет детей и пытается изжарить их в печке) и воительница (нападает на героев и вырезает из их кожи ремни). С царством мертвых может быть связана любая из них.

Иногда Баба-яга — буквально теща героя

В некоторых случаях сказка о Бабе-яге восходит к обряду посвящения перед свадьбой. Известно, что древнейшая традиция предполагала, что обряд должен проводить непосредственный родственник невесты, часто мама или тетя. Перед заключением брака она подвергала зятя различным испытаниям.

Интересно, что традиция восходит к матриархальному прошлому, когда главенствующим был род жены, а не мужа. Иногда обряд немного трансформировался: посвящаемому жениху приходилось наряжаться женщиной и некоторое время выполнять типично «женскую» работу. Свадьба могла состояться, только если жених достойно справлялся со своей задачей.

Девица, которая живет в доме с богатырями и ведет все хозяйство, им не сестра

Девица попадает в дом богатырей двумя способами: или приходит добровольно (выгнала мачеха, заблудилась и т. д.), или ее похитили и привели. Героиня пользуется почетом и ведет хозяйство в доме, где живут несколько братьев, — раньше это называлось мужским домом. Эти детали отражают историческую действительность. Третья деталь — что живет девица с ними как сестра — не исторична.

В реальности в мужском доме всегда присутствовала девушка или несколько девушек. Они занимались хозяйством и одновременно были женами всем членам общины. Как правило, для девиц это была «временная работа». Родители часто сами отправляли дочерей прислуживать в мужские дома, потому что это считалось почетным. Самые известные романтичные вариации этой традиции — русская сказка «О мертвой царевне и семи богатырях» и европейская «Белоснежка».

Герой, спасающий девушку от дракона, вовсе не герой

В старину существовал обычай приносить в жертву невинную девушку: ее топили в реке, от которой зависел урожай. Считалось, что тогда река будет благоволить людям и не пересохнет, а значит, местное племя не погибнет от голода. В сказках этот обычай трансформировался в драконов и других чудищ, которые крадут девиц. Дракон в этом случае олицетворяет сам обряд, а его злобное воплощение доказывает, что люди на самом деле не были согласны с таким раскладом дел.

Поэтому в сказаниях появляется храбрый юноша, который закалывает острым мечом чудище и спасает девушку. Если бы в той далекой реальности среди народа нашелся такой герой, то его мгновенно отправили бы вслед за девицей в речку. По таким сказочным трансформациям сюжетов исследователи изучают, как менялось отношение народов к тем обычаям, которые у них были.

В первоначальном варианте сказки «Репка» были отец и мать

Смысл этой сказки заключается в правильном взаимоотношений поколений. В изначальном варианте текста присутствовали отец и мать, которые символизировали защиту и заботу соответственно. Есть два возможных объяснения, почему этих персонажей изъяли из сказки:

С приходом христианства цифра 7 стала сакральной, а до этого времени особый почет был у числа 9. Без матери и отца в сказке оказывается ровно 7 персонажей, что соответствует новой символике. У христиан традиционно отцовскую защиту и опору представляет церковь, а материнскую заботу — Иисус Христос. Поэтому необходимость включать в сказку мать и отца сама собой отпала.

Сказка о Колобке не что иное, как урок по астрономии

По одной из версий, Колобок в изначальном варианте не что иное, как Луна. А сам текст сказки представляет собой лунный цикл:

Приготовление Колобка — это полнолуние. Потом месяц идет на убыль, и каждый из зверей, которых повстречал главный герой, откусывает от него кусочек. Лиса съедает Колобка, и месяц на небе скрывается полностью. Начинается новый цикл.

Василиса Прекрасная не кто иная, как ведьма

Василиса в юном возрасте лишается матери и приобретает магический артефакт — куклу: ее можно покормить, а она даст хороший совет. Исследователи считают, что кукла является типичным магическим атрибутом ведьмы, а поцелуй дочери и матери на смертном одре не просто передает девочке родительское благословение, но еще и магическое наследие. Однако полноценной колдуньей от этого Василиса не становится, и впереди ее ждут испытания, которые сравнимы с древними обрядами инициации для ведьм:

Физическое отделение от родителей — после гибели матери главная героиня отправляется жить к злой мачехе. Активация «тайной» жизни — Василиса с помощью куклы справляется со всеми мачехиными приказами и чувствует себя чужой этому миру, но постепенно приобщается к миру магическому. Испытание — героиня попадает в домик Бабы-яги и успешно выполняет все ее задания. Доведение ведьминых навыков до высшего уровня — сотканное Василисой полотно случайным образом попадает к царю, за чем непременно следует свадьба.
Сказка о Курочке Рябе на самом деле рассказывает нам о страхе перед смертью и реинкарнации
Считается, что в основе сюжета этой сказки лежит древний мотив мирового яйца, из которого произошла жизнь и весь наш мир. Золотое яйцо, снесенное курочкой, символизирует грядущую смерть, поэтому дед и бабка плачут. Обещание курочки снести обычное яйцо — это обещание грядущего перерождения, то есть новой жизни. Мышка в сюжете считается представителем преисподней, или, говоря проще, самой смертью.

Кощей крадет девиц, потому что он против матриархата

В обществе наших предков были сильны материнские культы: важнейшие решения принимались с согласия главной женщины племени, «матери». Имя Кощея, вероятно, произошло от слова «кош», что означает «господин, захвативший власть». Поэтому исследователи предполагают, что этот персонаж не кто иной, как мужчина, укравший у женщины ее социальную функцию.

Если это правда, то становится понятным, почему Кощей склонен похищать и порабощать девиц. А его отрицательная роль в сказке объясняется так же просто: он был воплощением силы, которая разрушила древние порядки родового равноправия. В глазах людей первые «кощеи» были не кто иные, как поработители.

Змей Горыныч — это символ страшных лесных пожаров

Отчество персонажа — Горыныч — происходит от слова «гора», однако в прошлом под горой понимали также и лес. Поэтому прозвище героя можно перевести как «лесной». Вероятно, в сознании древних славян Змей был воплощением лесных пожаров, которые вызывали молнии. Косвенным доказательством является описание появления Змея:

«поднимается буря, гром гремит, земля дрожит, дремучий лес долу клонится — летит трехголовый Змей».

На те же мысли фольклористов наталкивает небольшая деталь в сказке «Иван Быкович»: главный герой запрещает своим побратимам спать перед встречей со Змеем. Возможно, это отголоски памяти предков, которые не должны были засыпать у костра.

Иван-царевич сжигает шкурку Царевны-лягушки, потому что обладает типичными мужскими качествами, которые не годятся для создания крепкой семьи

Царевна пребывает в образе лягушки не по собственному желанию, а из-за колдовства. Чтобы прекратить эти превращения, героине требуется помощь извне. Спасителем выступает, конечно, суженый.

С житейской точки зрения Иван-царевич, женившийся на лягушке, не испытывает никаких неудобств: жена печет хлеб, ткет ковры и на балу выглядит лучше всех. Однако царевич сжигает шкурку лягушки, несмотря на запрет это делать. Считается, что героем в этом случае движет обыкновенная мужская прямолинейность.

Как следствие, Ивана наказывают: он вынужден идти за царевной за тридевять земель. Этот путь символичен в социальном смысле: герой должен вырасти духовно, отказаться от мужской твердолобости и голой рациональности. Только в этом случае возможен счастливый брак.

Нам удалось открыть для вас мир русских сказок с новой стороны? Если вы слышали о других интересных смыслах, которые лежат в основе сказочных текстов, расскажите нам о них.

Фото на превью Ivan Tsarevich and the Gray Wolf 3 / Melnitsa Animation Studio

Источник: chert-poberi.ru

Русский филолог и фольклорист Владимир Яковлевич Пропп в своей работе «Исторические корни волшебной сказки» развивал теорию о том, что структура, например, сказки русской народной удивительным образом повторяет инициационные обряды разных народов, и не обязательно индоевропейских. Пропп последовательно объясняет подспудные (и зачастую жестокие) смыслы сюжетов знакомых нам с детства и некогда являвшихся эталоном морали и доброты русских сказок. T&P рассказывает об их основных сюжетных моментах в свете теории Проппа.

Красавица в башне

Многие сказки начинаются с родительского запрета сыновьям или дочерям выходить на улицу. Часто (и не только в русских сказках) красавицу заключают в высокой башне, с которой она тоскливо любуется окружающим пейзажем до тех пор, пока ее оттуда не освободят. Эти сюжеты, как полагает Пропп, могут отсылать нас к исторической действительности: когда-то действительно был обычай изолировать царских детей или молодых девушек предбрачного возраста от окружающего мира. Джеймс Фрэзер в своей «Золотой ветви» подробно исследовал сотни обрядов «примитивных» культур, в которых царям или царским детям запрещается покидать дворец или видеть других людей, дневной свет и даже касаться земли (отсюда обычай строить башни для заключения царственных особ). Подавать пищу царям во многих культурах было принято через окошко, не прикасаясь к ним, и связано это было с сакральной природой царя как чего-то божественного, а оттого и одновременно опасного для простых смертных. Тщательно охраняя царя, народ охранял и свое благополучие. Если царь сбегал из заточения, его могли попросту убить.

«Велел он построить высокий столб, посадил на него Ивана-царевича и Елену Прекрасную и провизии им поклал туда на пять лет»

Другой важный для сказки сюжет — длинноволосая красавица, тоскующая в башне. Запрет стричь волосы в сочетании с изоляцией отсылает к древнему обряду, который применялся по отношению к впервые менструирующим девушкам. Девушки, входившие в брачный возраст (около 12 лет), подлежали изоляции и действию многочисленных табу — запрету стричься или расчесываться. Поэтому неслучайно за заключением сказочной царевны почти всегда следует ее скорое замужество.

«Перепугался отец, не велел свой любимой дочери даже на крыльцо выходить»

Сборы героя

Характерный для русской сказки момент — сборы героя, например Иванушки-дурачка, который должен спасти царевну, попасть в тридевятое царство или совершить другой подвиг. Где же находится это таинственное тридевятое царство? Чтобы прояснить значение этого сказочного топоса, Пропп предлагает обратить внимание на предметы, которые вручаются герою перед отправлением. Как правило, в его поклажу входят хлеб, посох и обувь, внешне, конечно, имеющие связь с предстоящим путешествием. Однако ровно эти же предметы опускали в могилу умершим людям, что отсылает нас к идее о символическом путешествии героя в загробный мир.

Избушка на курьих ножках

Герой сказки часто попадает в дремучий темный лес. Таинственный лес в мифе и литературе непременно является местом, в котором находится вход в иной мир: подобные упоминания можно найти в «Энеиде» Вергилия или «Божественной комедии» Данте. Однако в русской сказке герой находит в лесу избушку на курьих ножках (или, реже, избу, подпертую пирогом и крытую блинами). Избушка часто обнесена забором с черепами, а сама она обладает зооморфными или антропоморфными чертами. Происхождение образа избы на курьих ногах до сих пор обсуждается фольклористами и культурными антропологами. К примеру, Пропп думает, что птичьи ноги — это рудимент реальных зооморфных столбов, на которые ставили избу. Он считает, что такое здание могли выстраивать в лесу для специального обряда посвящения, при котором неофит, посвящаемый, символически умирал и возрождался в новом статусе. Так мы видим, как сходятся две линии сказки, обычно подспудно повествующей или о символическом путешествии на тот свет, или о походе туда же с возвращением (в случае посвящения, при котором происходят смерть и воскрешение героя).

«Забор вокруг избы из человеческих костей, на заборе торчат черепа людские с глазами; вместо дверей у ворот — ноги человечьи, вместо запоров — руки, вместо замка — рот с острыми зубами»

Встреча с Бабой-ягой

Избушку на курьих ножках стережет Баба-яга, которой не положено туда никого пускать. Избушку, по Проппу, можно рассматривать как границу двух миров, потустороннего и мира живых, а Бабу-ягу считать ее стражем, царицей мертвых. То, что Баба-яга имеет отчетливую связь с миром мертвых, доказывает, во-первых, то, что чаще всего в избушке она лежит, во-вторых, что у нее есть костяная нога (одной ногой она стоит в мире живых, другой — мертвых, пограничное существо). Наконец, необычно то, что обычно Баба-яга занимает почти всю площадь избушки, ведь известно, что она не была великаншей, а домик при этом подчеркнуто небольших размеров. «Следовательно, не она велика, а избушка мала. Яга напоминает собой труп, труп в тесном гробу», — пишет Пропп, отсылая читателей к сравнению избы с гробами-домовинами, возможно располагаемых в древности над землей.

«На печке лежит Баба-яга, костяная нога, из угла в угол, нос в потолок врос»

Испытания Бабы-яги

Обыкновенный для русской сказки возглас Бабы-яги «Фу-фу-фу, русским духом пахнет» означает, что существу из мира мертвых неприятно слышать запах живых. Живой не должен переступить через границу царства мертвых без соответствующих испытаний, и Баба-яга сперва топит баню (ритуальное омовение тела), а затем кормит героя (вот почему в русских сказках домик «ведьмы» часто подперт пирогом, а в европейских может быть полностью съедобным). Известно, что во многих мифах с помощью еды, которую человек ест в мире мертвых, он приобщается к жизни на том свете. Пища мертвецов в мифах Древнего Египта «отверзает уста умершего», в древнегреческих — мешает Персефоне вернуться из Аида, а Одиссею — уйти от Калипсо. Далее часто следует испытание героя сном, и это тоже имеет определенный смысл, ведь мертвые не спят.

«Фу-фу-фу! Прежде русского духу слыхом не слыхано, видом не видано. Нынче русский дух на ложку садится, сам в рот катится»

Смерть и возрождение

За приобщением героя к миру мертвых часто следует его ритуальное убийство. Иногда это зашивание в шкуру животного (такой обряд действительно существовал и был похоронным) или его долгий путь на корабле (мертвых часто хоронили в деревянных ладьях, что связано с представлением о реках загробного мира). Герою сказки иногда отрубают палец, героя могут варить, разрубать на части, сжигать в печи или вынимать у него внутренности. Ритуалы с имитацией таких действий проводились у многих народов мира при инициации неофита. Таким образом, Пропп приходит к выводу, что Баба-яга — это одновременно и страж потустороннего мира, и жрица, символически убивающая инициируемого неофита. Аллегория убийства посвящаемого в ритуале перехода означала его смерть в старом статусе и рождение в новом, более высоком. Как мы видим, во многих сказках этот процесс остался в редуцированном виде — в представлении о том, что погружение живого или разрубленного тела в кипяток или огонь дает омолаживающий эффект. Следы смертной природы человека уничтожаются огнем, подобно тому, как это происходит в древнегреческом мифе о Деметре и Демофонте, которого она кладет на ночь в печь в стремлении сделать человеческого сына бессмертным, или в аналогичном сюжете про Фетиду и Ахилла.

В некоторых сказках все вышеперечисленные ритуалы оцениваются положительно, но чаще всего они представляются как мучения, на которые Баба-яга пытается обречь главного героя. Согласно Проппу, из-за постепенного вытеснения охотничьих представлений землевладельческими вся «лесная магия» начинает ассоциироваться с чем-то недобрым, а значит, архаичные ритуалы инициации становятся табу. Так жрица превращается в злую колдунью, а символическая смерть, необходимая для посвящения мальчика в охотники, — в коварную казнь. Герой, попадающий к вратам смерти, теперь должен бороться со стражем врат, а не получать дары жрицы, что отражается в различных русских сказках, в которых Баба-яга предстает то помощником героя, то его заклятым врагом.

Лесной дом

В некоторых сказках приключения героя на этом не заканчиваются. После ритуала посвящения герой попадает в так называемый «мужской дом», помещение невиданных размеров в лесу. Герой часто оказывается в нем, когда там никого нет, иногда ему открывает дверь «сестрица», «мать» или «отец» всех мужчин (животных, разбойников, богатырей), которые непременно должны вскоре вернуться. Пропп видит в данном сюжете редукцию представлений о том, что после инициации новоиспеченный охотник должен был некоторое пожить вместе с себе подобными в специальном «мужском доме». Он обладал удивительными для молодого человека, который прежде жил с родителями в небольшой избе, размерами, так как должен был вмещать в себя большое количество воинственно настроенных юношей и их снаряжение. Часто в сказке такой дом или его забор украшены черепами, что также может свидетельствовать в пользу теории об охотничьих/военных целях живших в нем мужчин. Отсюда же и Серый Волк — частый спутник героя в его приключениях. Волк (пес) мог являться помощником охотников или их тотемом.

Далее герой может обнаружить внутри дома большой накрытый стол с равными порциями, что также приводит его в изумление: он «видит здесь иную подачу еды, чем та, к которой он привык. Здесь каждый имеет свою долю, и доли эти равны». С богатырями или разбойниками, как правило, живет их «сестрица», образ которой Пропп интерпретирует как своего рода общую полевую жену, или «мать» / «отец», которые также не являются родственниками, а выполняют определенные бытовые функции. В целом пребывание женщин, кроме «сестриц», в таких домах было строго запрещено: в секретных комнатах хранились воинские артефакты и реликвии, о чем повествует множество сказочных сюжетов, где герой может их наблюдать или похищать.

Спящая красавица

Иногда в сказке девушка, которая проживает вместе с богатырями или разбойниками (гномами, медведями и т. п.), умирает. Это может случиться из-за отравления, укола веретеном или по другим причинам. Тогда какое-то время она пребывает в гробу посреди леса, а потом внезапно воскресает и вступает в брак с героем сказки. Возможно, такой сюжет является отголоском обряда женского посвящения, происходившего перед замужеством.

Так, проанализировав набор сюжетных ходов, характерных для большинства русских народных сказок, Пропп конструирует их всеобъемлющее толкование. Цикл инициации, отраженный в русских сказках, по его мнению, является самой древней основой почти любой сказки или мифа. Другой цикл, цикл смерти и жизни, — параллельный, но в то же время связанный с идеей инициации. Ее ритуальный смысл, имеющий отношение к миру мертвых, в большинстве случаев остался в тех сказках, которые мы все так или иначе читали в детстве.

?