О взглядах сократа известно прежде всего из сочинений

Афинский
философ Сократ (469-399 гг. до н.э.) – одна
из интереснейших и популярнейших фигур
в духовной истории человечества. Он жил
и творил в период расцвета Афин: Сократ
родился в год, когда Кимон разбил персов,
а умер в тюрьме уже после окончания
Пелопоннесской войны. Родителями Сократа
были коренные афиняне – скульптор
Софрониск и повитуха Фенарета. Таким
образом, Сократ не происходил из
аристократической среды и не скрывал
этого. По аналогии с ремеслом матери он
называл спой философский метод
«майевтикой» (повивальным искусством),
помогая собеседнику как бы самому
«родить» истину, но не навязывая ее и
готовом виде. По недостоверным преданиям,
Сократ даже работал в качестве скульптора,
причем ему приписывали несколько статуй,
установленных на акрополе.

Однако
уже в юношеском возрасте Сократ проявил
склонность к философии, и некоторые
богатые афиняне помогли ему, чтобы он
смог учиться. Сам Сократ, нужно отметить,
так и не стал богатым человеком. Огромное
влияние на него оказало в молодости
посещение общегреческого святилища —
храма Аполлона в Дельфах. Надпись па
его фронтоне—«познай самого себя»—Сократ
считал девизом своей философии. Не
случайно впоследствии пифия
(пророчица) Дельфийского храма признала
Сократа мудрейшим из эллинов.

Учителями
Сократа, очевидно, были софисты—мудрецы
и наемные учителя красноречия. Наиболее
известными среди них были Протагор,
Продик, Горгий. Перикловы Афины стали
центром софистического движения в
Греции. Сократа привлекало в софистах
то, что они от проблем природы первыми
перешли к изучению проблем человека.
«Человек есть мера всех вещей —
существующих в том, что они существуют,
и не существующих в том, что они не
существуют»,— учили они. Но неприемлемым
для Сократа был сам способ изучения
мудрости, философии («философия»
по-гречески — любовь к мудрости) —
софисты брали плату за обучение, а Сократ
считал, что это абсурдно. К тому же
софисты проповедовали относительность
морали, условность нравственных
установлений. Сократ же основал именно
этическую философию, и вопрос нравственного
долга был для него наиважнейшим.

Однако
для большинства афинских граждан не
было разницы между софистами и Сократом.
Сократ сделался удобной фигурой для
насмешек толпы. Это уже происходило в
20-е годы V
в., когда после смерти Перикла характер
афинской демократии стал резко меняться.
Во главе государства появляются демагоги
— авантюристические политики «нового
стиля». Мудрость Сократа стала объектом
насмешек в комедиях. Хор в комедии
Аристофана «Лягушки» поет:

Не сидеть у ног
Сократа,

Не болтать, забыв
про Муз,

Позабыть про
высший смысл

Трагедийного
искусства,—

В этом верный,
мудрый путь.

(перевод А.
Пиотровского).

В 423 г. до н.э. на
афинской сцене была поставлена другая
комедия Аристофана «Облака», в которой
философ представлен в виде человека,
сбивавшего с пути истинного афинское
юношество, навязывавшего ему бесплодные
и ненужные с точки зрения обывателя
умствования. Такая репутация в глазах
общественного мнения впоследствии
дорого обойдется Сократу.

Но эта репутация
не имела ничего общего с тем, чему учил
Сократ юношество. «Главная добродетель
юноши—ничего сверх меры»,— любил
повторять Сократ. «Самое крепкое
государство — то, которое имеет добрых
людей», — учил он. Сократ отвергал
всяческие излишества и говорил: «Другие
люди живут для того, чтобы есть, а я ем
для того, чтобы жить». Сам Сократ всегда
исполнял свои гражданские обязанности
и других призывал делать то же. В качестве
гоплита он участвовал в осаде Потидеи
в 432 г. и в сражениях при Делии в 424 г. и
Амфиполе в 422 г., причем проявлял личное
мужество и представлялся к наградам.

В 406 г. Сократ был
членом Совета пятисот и председательствовал
на народном собрании, которое решало
судьбу стратегов-победителей в битве
при Аргинусских островах. В это время
Афины находились уже на грани поражения
в войне со Спартой, но, собрав последние
силы и средства, снарядили большой флот.
В битве при Аргинусских островах,
недалеко от острова Лесбос, афиняне
одержали блестящую победу над спартанским
флотом, но и сами понесли тяжелые потери:
20 кораблей и около 2 тысяч человек. Сразу
после сражения разыгралась страшная
буря, и возглавлявшие флот афинские
стратеги (и среди них сын Перикла и
Аспазии Перикл Младший) не смогли оказать
помощь терпевшим бедствие согражданам.
Под воздействием родственников погибших
народное собрание Афин, подстрекаемое
демагогами, осудило стратегов-победителей
на смерть. Единственным, кто открыто
выступил против этого несправедливого
и чудовищного решения, был Сократ. Он
как мог увещевал сограждан, призывал
их опомниться, указывал на незаконность
и несправедливость их суда. Но невозможно
переубедить взвинченную толпу. Стратеги
были казнены, а после этого их преемники
уже не проявляли никакой инициативы,
пуще врагов опасаясь собственных
сограждан. Уже в следующем, 405 г. афинский
флот был разгромлен, а в 404 г. Афины
капитулировали; так закончилась
Пелопоннесская война. Афиняне впоследствии
признали, что их решение по делу
стратегов-победителей было неправильным
и даже осудили его инициаторов, но было
слишком поздно. Воспоминание о мудром
совете Сократа вызывало у них лишь
раздражение…

Сократ не уклонялся
от гражданских обязанностей, но не
стремился участвовать в политической
деятельности. Он посвятил себя полностью
изучению философии. Каковы были его
философские взгляды? Это нелегкий
вопрос. Дело в том, что Сократ ничего не
записывал и не оставил никаких сочинений.
Его метод— выяснение истины через
диалог с собеседником, «сократическую
беседу», предполагал особое значение
устного слова. О взглядах Сократа мы
можем судить только по сочинениям его
учеников, Платона и Ксенофонта.

Сократ во всех
предметах искал полезную, практическую
сторону и думал, что ничто бесполезное
не может быть справедливым, хорошим или
честным. Сократ постоянно спрашивал:
«Для чего это может служить?» Он осуждал
всякое знание, не имевшее отношения к
пользе. При выяснении нравственных
понятий он отождествлял справедливость
с пользой. Так же он смотрел на добро и
красоту.

Однако мы будем
несправедливы, если на этом основании
отнесем Сократа к поклонникам морали,
исключительно основанной на пользе.
Сократ никогда не отделял пользы от
добра и справедливости и самая польза
имела для него значение по причине се
тождества со справедливостью.
Справедливость он имел постоянно в виду
и в жизни, и в учении и стремился никогда
не отступать от нее ни в поступках, ни
в чувствах.

Сократ не призывал
вступать в конфликт с традиционными
религиозными представлениями: он учил
почитать и воздавать установленные
жертвы богам своего полиса. Сократ
считал, что каждый человек имеет душу
божественного происхождения, и верил,
что в нем самом есть «внутренний голос»
(демоний), предостерегающий его от дурных
поступков.

Философ являлся
сторонником такого государственного
устройства, при котором господствуют
справедливые по своей природе законы,
причем граждане безусловно должны
повиноваться законам. Однако философ
не считал законом всякое произвольное
распоряжение властей. Для Сократа
добродетель—это знание, и править
должны добродетельные, т.е. знающие
люди. Если этот принцип мог еще соблюдаться
в перикловых Афинах, в период «золотого
века» афинской демократии, то в современных
ему Афинах, когда у власти зачастую были
некомпетентные демагоги, этот принцип
постоянно нарушался.

Главный недостаток
демократии Сократ видел в некомпетентности
высших должностных лиц. Особенно
отрицательно он относился к порядку,
согласно которому некоторые должности
занимались путем жеребьевки. Да и к
решениям народного собрания у него не
было особых оснований относиться с
пиететом. Иронизируя над всевластием
афинского демоса, который своим решением
превращал незнающих людей в стратегов,
Сократ, когда был поднят вопрос о нехватке
лошадей, посоветовал и этот вопрос
решить на народном собрании и превратить
ослов в лошадей путем голосования.

Однако если враги
афинской демократии, олигархи, приписывали
все внутренние и внешние неудачи Афин
демократическому устройству полиса,
то позиция Сократа была иной. В основе
постигших Афины неурядиц он видел прежде
всего нравственную порчу своих сограждан,
самоуверенность и легкомысленность в
делал военных и гражданских. А сократовский
призыв к согражданам внимательно
присмотреться к достижениям своих
врагов не означал перехода Сократа па
враждебные Афинам позиции. Философ
стремился к совершенствованию
государственной системы Афин, но это
не нравилось многим его согражданам.

После поражения
в Пелопоппесской войне, спартанской
оккупации и внутренних смут демократия
в Афинах была восстановлена, но она была
лишь слабой тенью перикловой демократии.
И в этой атмосфере новые демократические
лидеры начали поиск врагов. Наиболее
подходящей фигурой оказался Сократ,
против которого и было возбуждено
обвинение: «Сократ повинен в отрицании
богов, признанных городом, и во введении
новых божественных существ; повинен он
и в совращении молодежи. Предлагается
смертная казнь». Процесс состоялся в
399 г. до н.э.

Сократа судил суд
присяжных заседателей—гелиэя. Пятьсот
судей-гелиастов сначала должны были
определить, виновен ли Сократ, а затем
назначить меру наказания. Судебная
коллегия избиралась но жребию (не зря
против этого так протестовал Сократ!)
для того, чтобы судьи не были подкуплены.
Но судьи не были знакомы с содержанием
дела и выносили решение «на слух»,
основываясь на выступлениях обвинителя
и подсудимого. Знаменитый афинский
судебный оратор написал для Сократа
речь, но философ решил защищать себя
сам по собственному разумению. Обычно
подсудимые приводили па заседание суда
жену и детей, стремясь разжалобить
судей. Двое из трех сыновей Сократа были
малолетними, но он запретил жене
появляться на суде с детьми. В своей
защитительной речи Сократ подчеркивал,
что главной его целью было служение
истине, что он воспитывал молодых афинян
в уважении к закону и справедливости,
сам всегда добросовестно исполнял
гражданский долг.

Обвинителям
удалось настоять на своем. Голосов за
осуждение было подано больше, но встал
вопрос о мере наказания. Если бы Сократ
согласился на большой штраф или изгнание,
суд, очевидно; счел бы свою задачу
выполненной. Но философ стал говорить
о том, что по его жизни он больше
заслуживает награды, нежели наказания.
Озлобленные судьи в результате
большинством осудили его на смерть.

Когда был вынесен
смертный приговор, Сократ сказал:
«Афиняне, придет время и оно недалеко,
когда те люди, которые захотят о нашем
городе выразиться дурно, поставят вам
в упрек и вину то, что вы приговорили к
смерти мудрого Сократа. Мудрым меня

назовут не потому,
что я действительно был им, по чтобы
сделать оскорбление для вас чувствительнее.
Нет, не недостаток во мне красноречия
погубил меня, а то, что во мне мало
дерзости и бесстыдства. Я гибну от того,
что не хотел говорить с вами тем языком,
слышать который вы привыкли».

И после этого, в
тюрьме, Сократ не изменил своим моральным
принципам. Когда ему сказали: «Афиняне
осудили тебя на смерть»,— он ответил:
«А природа осудила их самих». «Ты умираешь
безвинно»,— говорила ему жена, на что
Сократ возразил: «А ты хотела, чтобы
заслуженно?» Сократ отказался бежать
из тюрьмы, хотя ученики подготовили
побег. Он предпочел подчиниться законному,
хотя и несправедливому решению суда.
Своей смертью он как бы подтвердил
принципы разработанной им этической
философии, Сократ выпил яд и умер на
руках у преданных учеников.

Сократ оказал
огромное влияние на развитие греческой
философии. Все последующие философы
были либо его учениками, либо тюниками
его учеников. Сократ повернул философию
лицом к человеку. И Платон, и Аристотель
были сократиками. Личность Сократа как
бы осветила дальнейшее развитие греческой
философии.

Перикл и Сократ
были непохожими людьми. Совершенно
по-разному сложился и их жизненный путь.
Объединили их Афины. Афинская демократия
при всех ее недостатках была тем
непременным условием, той основой, на
которой развивалась и политическая, и
духовная жизнь. Благодаря Периклу Афины
стали политической и культурной столицей
Эллады, благодаря Сократу — ее духовным
центром. Демократия—далеко не идеальный
государственный строй, а просто наилучший
из возможных. И жизненные пути Перикла
и Сократа дают для подобного утверждения
достаточно веские основания.

Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]

• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #

Сократ (469-399 гг. до н. э.) – один из величайших представителей античной политикоправовой мысли. Сократ не оставил письменных произведений.

О его взглядах известно по записям его учеников и современников, прежде всего Платона и Ксенофонта. Уже при жизни Сократ был признан в Дельфах в храме Аполлона мудрейшим из всех людей.

Как мыслитель Сократ сформировался в противостоянии софистам. Софисты (от греческого «софос» – мудрый) – философы, которые обучали ораторскому искусству, правилам ведения спора, доказывания, выступления в суде и на народном собрании.

Основателем школы софистов считается Протагор. Содержание его взглядов отображается в двух выражениях: «явление есть истина» и «человек есть мерило всех вещей». Абсолютной истины не существует, поскольку об одном и том же предмете может быть высказано два противоположных мнения, и ни одно из них не будет более истинным, чем другое. Например, больному человеку еда покажется горькой, а здоровому – сладкой и вкусной.

Какое из них истинно? Протагор учил, что истинно то, что нам кажется в данное мгновение. Таким образом, общепризнанной истины не существует, а человек воспринимается софистами не как разумное существо, а как существо чувственное. В отличие от софистов, которые утверждали, что истины не существует, Сократ верил в возможность постижения истины.

В центре сократовской философии – человек. «Познай самого себя», – призывал Сократ. В основе любого знания лежит самопознание. Смысл жизни Сократ видел в достижении морального идеала через разум, знания, добродетель. Однако познание является ограниченным.

Сократ эту мысль выразил так: «Я знаю только то, что ничего не знаю».

Это означало, что человек может познать лишь малую долю всего сущего. Однако если человек знает о своем незнании, то он знает больше, чем все остальные, которые полагают, что они что-то знают.

Сократ впервые заговорил о самообладании и возможности следовать только тому, что разум видит как наилучшее. Сократ возлагает на индивида ответственность за нравственное совершенствование души.

Впервые именно в сократовском учении судьба перестает быть ответственной за все человеческие деяния, ибо афинский мудрец утверждает автономию человеческого разума, видя возможность свободы в силе человеческого интеллекта, которая определяется степенью приближения к области знания.

Знания у Сократа являются критерием правления и законодательства. Править и законодательствовать должны знающие.

Сократ отличался своеобразным отношением к религии и богу. Сократ отходил от традиционной религии, о чем свидетельствует Ксенофонт. Вера Сократа в промысел богов о людях была не такова, как вера простых людей, которые думают, что боги одно знают, другого не знают.

В отличие от мифологических образов народной религии сократовский бог не обладал индивидуальным обликом и не имел собственного имени. Бог Сократа – это безличный вселенский разум, сверхчеловеческая мудрость, а отдельные боги, о которых он говорил, были для него проявлениями этого универсального разума. В боге как высшем разуме Сократ видел источник мирового порядка и мироправящую силу.

Сократ различал естественное право и законы полиса. И те и другие восходят к разумному началу. Неписаные божественные законы имеют силу повсеместно и не зависят от воли людей. Неписаные законы представляют основу законов полиса. К естественным законам относятся обязанности почитать богов, уважать родителей, а также повиноваться писаным законам.

Сократ был ярым сторонником законности. Поэтому когда его приговорили к смертной казни, обвинив в безбожии, он отказался от побега, подготовленного его друзьями. Тем самым Сократ не нарушил принцип, который считал основным в государстве – строгое соблюдение законов.

Учение Сократа имело крайне важное значение для последующей мировой политико-правовой мысли.

Содержание:

Введение

Большинство исследователей единодушны в том, что философия как целостное культурное явление — это прежде всего творение гения древних греков. Зачатки философии можно найти у самых примитивных народов, но они не образуют самостоятельного культурного феномена. 

Как философы древние греки превосходили всех, в том числе древних китайцев и индийцев, которые во многом также стояли у истоков философии.

Именно в древнегреческом мире философия была самостоятельным культурным образованием, существовавшим вместе с искусством и религией, а не как их незаметный компонент.

Именно в Греции появились профессиональные философы, прославившие себя веками.

В эпоху рабства и даже в благодатном средиземноморском климате у части греков было достаточно времени для глубоких размышлений. Греки достигли и жили в городах-государствах определенных политических свобод, что также способствовало развитию философии. Эти аргументы необходимо иметь в виду.  

При этом следует учитывать, что философия — это результат творчества. Но любое творчество — это, помимо прочего, случайное явление, неожиданное изобретение, догадка. Сами древние греки очень удивлялись философии. Великий Аристотель недаром утверждал: Философия начинается с неожиданности.   

Знакомство с античной философией показывает, что философия, по сути, является первой сознательной формой человеческой деятельности на той стадии ее развития, когда начинают формироваться культурные сообщества людей.

В отличие от конкретных наук, истины которых еще не открыл бы тот или иной ученый, личность философа, его характер и отношение к миру имеют большое значение в философском мышлении.

Философский смысл учения Сократа

Сократ — (ок. 470 / 469-399 до н.э.), афинский философ, удостоенный поистине вечного памятника — диалогов Платона, в которых Сократ выступает в роли главного героя. Родителями Сократа были скульпторы Софрониск и Фенарет. Его отец был зажиточным гражданином, но сам Сократ нисколько не заботился о своем имуществе и к концу жизни стал крайне бедным.    

О жизни и взглядах Сократа известно многое, но, поскольку Сократ ничего не писал, он изложил свое учение только устно. Мы судим о нем по книгам его учеников. Ксенофонт в своих Мемуарах Сократа пишет, что Сократ обладал больше, чем кто-либо другой в мире воздержания в любовных утехах и в употреблении пищи, затем способностью переносить холод, жару и все виды труда и, более того, таковой. привычка к умеренности в потребностях, которая с незначительными средствами, он довольно легко имел все в достаточном для него количестве. Он сказал, что легкое времяпрепровождение и удовольствия получены немедленно, без труда, ни тело не может дать сил, ни душа не доставлять любые ценные знания; напротив, учеба в сочетании с упорным трудом ведет к достижению нравственного совершенства.     

Современники отмечали силу влияния Сократа на других. Один из собеседников вспомнил, что онемел от выступлений Сократа. Слушателям казалось, что они уже не могут жить так, как жили.  

О Сократе можно сказать, что он был последним из софистов, несмотря на то, что большинство его практических действий было направлено против учений софистов, которые к тому времени были очень распространены в Афинах. Вопреки мнению софистов, считавших истину относительной, то есть каждой нации и даже отдельной личности, Сократ подчеркивал универсальность истин философии. Софисты были правы, утверждая, что боги у разных народов разные, но моральные ценности, как считал Сократ, должны быть одинаковыми для всех людей. Если для софистов мерой вещей является отдельная личность, то для Сократа это личность как родовое существо. Софисты подвергли старые религиозные верования и моральные нормы анализу и критике, но Сократ пошел дальше. Его позиция была конструктивной, так как он заложил основы новой морали, основанной на мудрости и развивающей универсально значимые ценности.      

На протяжении всей своей жизни Сократ задавался вопросом, почему люди так много внимания уделяют вещам, которые очень далеки от них (пространство, материя, основа бытия, сущность), в то время как вещам, непосредственно связанным с их личным бытием (душой, чувствами, разумом, волей, потребности), почти не обращаю внимания. Сократ, вслед за софистами, рассматривал человека как последний и последний критерий для измерения политического и социального порядка. 

Поэтому Сократ стремился переориентировать человека на себя в соответствии с известной поговоркой Дельфийского оракула: познай себя, и ты откроешь тайну всего.

Особый интерес с точки зрения этики представляет взгляд Сократа на сопротивление злу. Лучше терпеть несправедливость, чем вызывать ее, хотя и то, и другое плохо, — говорит Сократ. В пользу добродетельной жизни Сократ, помимо этических, приводит космогонические (без справедливости не было бы космоса как порядок) и теологические (посмертная судьба зависит от того, как человек жил на Земле) аргументы. Многие мотивы сократовского диалога Горгия — необходимость ограничивать потребности и т. д. — затем будут повторяться на протяжении всей истории философии, достигая высшей точки в дебатах о ницшеанстве с его идеей воли к власти как движущей причины человеческие устремления.      

Этический этап в развитии философии начинается с Сократом, потому что он выдвинул формальные основания для создания новой науки и разработал свой метод. Науки существуют постольку, поскольку их истины верны для всех. Если бы для одного 2×2 были равны 4, для другого — 5, для третьего — 6, не было бы математики. То же самое и в сфере морали. И здесь нужно узнать, сколько будет 2х2, и, узнав, все люди будут вести себя так, как считал Сократ, в соответствии с этим. Согласно Сократу, общепринятые нормы человеческих действий существуют потому, что есть общепринятые знания. Это знание нужно донести до людей, точнее, помочь им прийти к этому самим, и тогда все будут вести себя так же и перестанут ссориться друг с другом. Знание добродетели присуще человеку, и его отождествление ведет к всеобщему счастью.           

Идея о том, что одни и те же ценности существуют для всех людей, — главная заслуга Сократа. Сегодня об этом много говорят, но 2500 лет назад философ задал вопрос: что нужно для того, чтобы общественная жизнь была гармоничной? И он ответил: чтобы самые сокровенные духовные ценности были для всех одинаковы.  

Противоречие в том, что, с одной стороны, человек есть мера всего, а с другой стороны, моральные нормы универсальны. Сократ преодолевает это, создавая свой собственный метод. Сократ отличался от софистов тем, что не просто учил, т.е. передавал знания, а использовал метод приведения людей к истине, благодаря которому каждый приходит к ней сам. Сократовский метод майовтики был призван привнести в сознание человека дремлющее в нем знание. Сократ считал, что нужно рассуждать таким образом, чтобы через последовательные рациональные шаги мышления человек сам пришел к истине, поскольку истину нельзя внушить, а можно только открыть для себя. Главное в учении Сократа заключалось в том, что каждый приходит, как говорится, своим умом к добру, которое дается универсально значимыми знаниями. Никакие внешние предписания не могут заставить человека вести себя хорошо, и в этом Сократ соглашался с Конфуцием. Человек сам должен понимать, что он должен поступать таким образом, но ему нужно помочь родить плод добродетели. Отвечая на обвинения, Сократ сказал, что никогда никого ничему не учил, а только не мешал другим задавать ему вопросы и задавал вопросы сам. В этом заключалась суть метода диалога и доведения до истины, который исповедовал Сократ.              

Чтобы знания, дремлющие в душе человека, проявились, необходимо, чтобы он сделал над собой усилие познать то, что ему присуще. Сократ обратил человека к себе, призвал к самопознанию. Отсюда афоризм, который он часто повторял:  Познай себя. Это самый важный принцип, из которого берет свое начало этика как практическая философия, отражающая не то, как устроен мир, а то, что человек должен делать в этом мире и кем он является. Все основные направления учения Сократа взаимосвязаны, раскрывая своеобразную структуру его духа.      

Утверждение Познай себя пришло из утверждения, что добродетель — это знание, а значит, нравственное совершенствование человека невозможно без знания своих способностей и сил.

Сократ имел обыкновение просить людей ответить на вопросы, которые считались угнетающими и неприятными, чтобы опровергнуть обычные поверхностные объяснения и инициировать критическое знание. Сократ заставил собеседника четко и однозначно сформулировать свою мысль. Сократ признал, что сам не знал ответа на некоторые вопросы, однако, как он считал, имел преимущество перед теми, кто не знал ответа на вопросы, полагая, что он обладал такими знаниями. В связи с этим известна поговорка Сократа:  Я знаю, что ничего не знаю. Познание себя было кредо Сократа. Привычка Сократа критиковать общепринятые и единодушные мнения своего поколения привела к судебному преследованию в 399 г. до н.э. и его смерть.        

У Сократа было много учеников, которые основали школы. Можно сказать, что вся античная философия возникла из Сократа: из его разума — академики и перипатетики, из его чувств — циники и киренаики, из его иронии — скептики, из его смерти — стоики. 

Учеников Сократа называли сократковами. Они делятся на тех, кто развивал все основные направления философии Сократа, и тех, кто занимался одним направлением. Первые называются полными сокращениями и включают Платона и Аристотеля; второй — с неполными сокращениями, ориентированный на этику, с одной стороны, и логику — с другой.   

Учение Платона

Самым известным учеником Сократа был Платон (427–347 гг. до н.э.). Сократ разработал принцип единства понятий, позволивший Платону создать особый мир идей. Ему остается выделить эти понятия в особое место, отделив их от чувственного мира. Платон, по сути, был первым древнегреческим философом, о деятельности которого можно судить по его собственным трудам. А о взглядах и деятельности самого Сократа мы узнаем, прежде всего, из произведений Платона. В диалогах Платона именно Сократ — главный герой.          

Сократ отождествлял законы, принятые в афинском государстве, с истиной, а незаслуженные обвинения и казни доказывали как его смелость и верность своим взглядам, так и их уязвимость. В этом смысле можно сказать, что смерть Сократа стала источником озарения для его последователей, и прежде всего для Платона, который понимал, что даже законы, принятые большинством населения, могут быть неправильными, а истина имеет значение. персонаж, не зависящий от мнения людей. Платон тоже посвятил свою жизнь поиску истины и достиг в этом совершенства.  

Нонконформизм и осуждение Сократа на смерть привели Платона, как он сам свидетельствует в одном из посланий, составленных в конце своей жизни, к острому и критическому интересу к государственному устройству. Платон, отвечая на вопрос: как случилось, что государство, приговорившее Сократа, самого просвещенного из людей к смерти, подошло к поискам идеального государства, которое было воплощено в книге Государство. 

Настоящее имя Платона — Аристокл. Он был сыном афинского гражданина и принадлежал к аристократии. Его воспитали в соответствии с древними представлениями об идеальном человеке, сочетающем внешнюю физическую красоту и внутреннее нравственное благородство.  

Платон в молодости много путешествовал, в том числе по Италии и Египту; Вернувшись в Афины после неудачной и опасной поездки на Сицилию к местному тирану Дионисию, он купил себе дом в афинском предместье, названный в честь героя Академии, и основал там школу. Она прославила не только самого Платона, но и слово академия, которое сейчас называют самыми престижными научными учреждениями. Платоновская Академия, представлявшая собой союз единомышленников, посвященных философии и изучению всех наук того времени, просуществовала 1000 лет и была закрыта византийским христианским императором Юстинианом в 529 году. С ее закрытием прекратилась и античная философия. существовать.      

Платон изложил свою систему философских взглядов в сократовских диалогах, в произведениях Государство и Законы. Он утверждал, что государство должно стремиться к лучшей форме общественной жизни — к воплощению идеи добра на земле. Тем не менее попытка Платона применить свои идеалистические взгляды в политической и социальной сферах жизни привела его к обоснованию и защите авторитарных и патерналистских принципов. Эти принципы оправдывали иерархию в обществе и отрицали способность обычных граждан участвовать в управлении или влиять на принятие политических решений.   

Социальная философия Платона представляет большой интерес. Фактически, он был первым из греческих мыслителей, систематически изложившим доктрину государства и общества, которую он, по-видимому, на самом деле идентифицировал. Развивая концепцию идеального государства, Платон исходит из соответствия, которое, по его мнению, существует между космосом в целом, государством и отдельной человеческой душой.  

В государстве и в душе каждого отдельного человека действуют одни и те же принципы. Три принципа человеческой души, а именно: рациональное, яростное и похотливое в государстве, соответствуют трем аналогичным принципам — консультативному, защитному и деловому, а последний, в свою очередь, образует три сословия — философов-правителей, воинов-защитников и производителей. (ремесленники и фермеры).  

Государство, согласно Платону, можно считать справедливым только в том случае, если каждое из трех его сословий ведет в нем свои дела и не вмешивается в дела других. Это предполагает иерархическое подчинение этих принципов во имя сохранения целого. 

Платон — пример мечтателя-теоретика, который хотел практически применить свои концепции в масштабе небольшого государства. С этой целью он трижды ездил на Сицилию к тиранам Дионисию Старшему и Дионисию Младшему, чтобы построить идеальное общество в их стране. После казни Сократа Платон понял, что демократическое правительство, убившее его учителя, не было идеальным, и создал первую в истории социальную утопию. Однако добиться его реализации ему не удалось.   

Интерес Платона к философии природы был отнюдь не эмпирическим и не материалистическим. Платон, увлеченный натурфилософией, вовсе не стремился объективно исследовать окружающий человека мир. Платон принял сократовский метод аргументации, доведя его до совершенства, и использовал доктрину универсальной человеческой истины для решения основных проблем бытия: как устроен мир, каковы причины развития и т. д.  

Термин диалектика происходит от Платона (от dialegomai — говорю), а также от основного философского направления — идеализма. По мнению Диогена Лаэрта, Платон, помимо физического и этического типа рассуждений, ввел третий — диалектический, и тем завершил формирование философии. Правда, диалектика скорее относится к методу, а этика и физика — к содержанию рассуждения.          

В одном из диалогов Платона диалектик назван умеющим задавать вопросы и давать ответы.

Но главное достижение Платона состоит в том, что он разработал концепцию, согласно которой, помимо нашего чувственного мира, который мы видим, слышим и т. д., существует еще сверхчувственный мир — мир идей. Понятия, которые употребляются, когда говорят: дерево, дом, человек и т. д., являются лишь отпечатками невидимого мира, не данными нам в ощущениях. То есть есть не только отдельные дома, но и дом как таковой, идея дома.       

Платон в своем учении противопоставлял мир идей и материальный мир. Он утверждал, что определенные вещи существуют независимо от нашего разума, восприятия и идей. Таким образом, Платон метафизически отождествлял объективность с миром форм (идей).  

Термин объективность в этом случае относится к точке зрения, согласно которой правда об объекте не зависит от наблюдающего субъекта. Платон утверждал, что все, что существует в нашем мире, существует только потому, что оно является копией универсальной неизменной формы (идеи) и что существует иерархия идей. Утверждая этот постулат своего учения, Платон оказал значительное влияние на европейскую эстетику.  

Платону нужен был мир идей, чтобы обосновать возможность познания вещей в мире, в котором все течет и все меняется (Платон соглашался с Гераклитом, что невозможно войти в одну и ту же реку дважды). Платон сочетал диалектику Гераклита с концепциями Сократа и атомами-идеями Демокрита. Выделив чувственный и понятный миры, Платон наделил первый свойством становления, а вторым — подлинным существованием.   

Синтез Платона показал, что предыдущие философы не только спорили, но и способствовали созданию определенной целостности в будущем, оправдывая пословицу о том, что истина рождается в спорах. Не во всех, конечно, спорах, а в тех, которые вдохновлены именно поиском истины как высшим благом, а не желанием победить врага и прославиться. Мир идей был нужен еще и потому, что этим Платон объяснил убежденность Сократа в том, что все люди приходят к одним и тем же мыслям — в конце концов, идеи по своей природе одинаковы для всех и содержатся в одном месте, откуда люди их берут.       

Наконец, есть еще одна причина потребности в мире идей. Для учения Платона характерно страстное влечение к идеальному сверхчувственному миру (платоническая любовь) и стремление сделать реальность как можно более полным отражением идеала. 

Философия Аристотеля

Наше понимание древнегреческой философии было бы неполным без анализа философского наследия Аристотеля (384–322 до н.э.), одного из величайших мыслителей в истории человеческой цивилизации.

Аристотель был прямым учеником Платона. В отличие от Платона, который был афинянином по рождению, Аристотель прибыл в Афины с севера. Он родился в городе Стагира — во Фракии, недалеко от Македонии, в частности из столицы Македонии Пеллы. Как иностранец, он никогда не был гражданином Афин, а был только метеком. Отец Аристотеля Никомах был врачом по профессии и, вероятно, видным, поскольку числился врачом македонского царя Аминты. Таким образом, Аристотель жил в семье, где с юных лет он мог проявить интерес к изучению физической природы человека, а также завязать некоторые связи в македонских придворных кругах.     

В 367 г. до н. э. Аристотель уехал в Афины, чтобы завершить свое образование и поступил в Академию — школу Платона; в нем он пробыл двадцать лет до смерти Платона. Среди учеников и друзей Платона Аристотель резко выделялся своей огромной эрудицией и выдающимися умственными способностями.   

Научная и философская продуктивность Аристотеля была чрезвычайно высока. По сути, в его трудах освещены все отрасли современного философского и научного знания. Аристотель охватывал практически все отрасли знания, доступные для его времени. Аристотель не только создал философскую систему, которая просуществовала много веков и оказала огромное влияние на историю человеческой мысли и европейской философии, но также заложил основы для развития таких научных дисциплин, как логика, биология и психология.   

Философия Аристотеля делится на три типа: теоретическая, изучающая проблемы бытия, различные сферы бытия, происхождение всех вещей, причины различных явлений; практический — о человеческой деятельности, государственном устройстве; поэтический. Считается, что Аристотель выделил логику как четвертую часть философии.    

Традиционно сочинения Аристотеля делятся на семь групп:  

1. логические работы, потому что сам Аристотель отделил логику от философии и признал ее необходимым инструментом и основой любой науки (Категории, Об интерпретации, Аналитика первая и вторая, Топика);
2. работы из области физики, то есть науки о природе (Физика, О происхождении и разрушении, О небе, По вопросам метеорологии);
3. биологические труды (История животных, О частях животных, О появлении животных, О передвижении животных, а также трактат О душе);
4. очерки из области психологии о первой философии, рассматривающей существование как таковое и позднее названной метафизикой;
5. труды по так называемой первичной философии, помещенные Андроником после книг по физике и потому получившие название Ta meta Physika (постфизические сочинения, метафизика);
6. так называемые практические эссе по этике, политике, экономике, теории государства и права (Никомахова этика, посвященная Никомаху, сыну Аристотеля, и Этика Евдема, посвященная Евдему, ученику Аристотеля; социо- политические и исторические произведения: Политика, Афинский политический строй);
7. произведения из области риторики и поэтики (Риторика и Поэтика, не дошедшая до конца).

Его логические сочинения представляют собой сборник его логических трактатов, получивших название  Органон  (органон — инструмент). Это название указывает на то, что логика, как ее понимал Аристотель, является доктриной инструмента научного исследования и в этом смысле является как бы введением в философию, в частности и особенно в философию науки. В Органон входят:    

1. Категории — произведение, не совсем достоверно приписываемое Аристотелю;
2. О толковании (трактат о суждениях);
3. Аналитики — первая и вторая, каждая по две книги. Это основная логическая работа Аристотеля. В нем излагаются: доктрина вывода (силлогизм) — в первой Аналитике и доктрина доказательства — во второй;  
4. Топика — обширный трактат о вероятных свидетельствах и о диалектике — в аристотелевском понимании этого термина;
5. Опровержение софистических свидетельств.

Целью логических трактатов Аристотеля (Органон) было разработать универсальный метод рассуждений, с помощью которого можно было бы получить все знания о реальности. Таким образом, категории предлагают схему описания конкретных вещей с точки зрения их свойств и действий. Предшествующая аналитика и следующая аналитика исследуют природу дедуктивного вывода, обрисовывая в общих чертах систему силлогистических рассуждений на основе истинных суждений, которая позже стала известна как категориальная логика. Хотя это одна из логических работ, Физика продвигает универсальный метод, выделяя четыре причины, которые можно использовать для объяснения всего.   

В других трактатах Аристотель применял этот метод с его характерным акцентом на целенаправленное объяснение к астрономическим и биологическим исследованиям мира природы. Поскольку, согласно Аристотелю, логические связи являются отражением связей бытия, Органон в определенном смысле является не только системой логики Аристотеля, но и частично введением в его учение о бытии. 

Этому учению специально посвящено одно из самых известных произведений Аристотеля — собственно философский труд —  Метафизика, где автор ставит фундаментальный вопрос: существует ли помимо чувственных сущностей еще какие-то другие — неподвижные и вечные или нет, и если он существует, то в чем он. По его мнению, философия изучает не природу, которая является лишь отдельным видом существующего, а эту независимую причину, сверхъестественную сущность, то есть божественные объекты.    

По своему современному составу и тексту Метафизика представляет собой сборник из нескольких трактатов. В Метафизике Аристотель пытался оправдать все действия, основываясь на абстрактном исследовании того, что называется качеством. В своей первой философии (метафизике) Аристотель подверг критике учение Платона об идеях и дал решение вопроса о соотношении в бытии общего и индивидуального. Хотя Аристотель отвергал платоновскую теорию формы, он защищал свое собственное видение конечной реальности, включая вечное существование материи. Единственное — это то, что существует только где-то и сейчас, оно ощутимо ощутимо. Общее — это то, что существует в любом месте и в любое время (везде и всегда), проявляясь при определенных условиях в единственном, через которое оно познается. Общее является предметом науки и постигается разумом.      

Для объяснения того, что существует, Аристотель принял 4 причины: сущность и сущность бытия, в силу которых все вещи такие, как есть (формальная причина); материя и предмет (субстрат) — то, из чего что-то возникает (материальная причина); причина вождения, начало движения; целевая причина — ради чего что-то делается.   

Хотя Аристотель признавал материю одной из первых причин и считал ее определенной сущностью, он видел в ней только пассивное начало (способность стать чем-то), он приписывал всю деятельность другим трем причинам, а сущность бытия — форме — приписывал вечность и неизменность, а источником Он считал каждое движение неподвижное, но движущееся начало — Бог. Бог Аристотеля — первооткрыватель мира, высшая цель всех форм и образований, развивающихся по их собственным законам. Учение Аристотеля о форме — это учение объективного идеализма. Движение, по Аристотелю, — это переход чего-либо от возможности к реальности. Аристотель различал 4 типа движения: качественное или изменение; количественные — увеличение и уменьшение; движение — пробелы, движение; возникновение и разрушение, сводимые к первым двум типам.       

Согласно Аристотелю, каждая реально существующая единичная вещь является единством материи и формы, а форма — это форма, присущая самой субстанции, принимаемой ею. Один и тот же объект чувств. мир можно рассматривать и как материю, и как форму. Медь — это материя по отношению к шару (форме), отлитому из меди. Но та же медь является формой по отношению к физическим элементам, состав которых, согласно Аристотелю, является субстанцией меди. Вся реальность оказалась, то есть последовательностью переходов от материи к форме и от формы к материи.     

В учении о знании и его типах Аристотель различал диалектическое и аподиктическое знание. Область первого — это мнение, полученное из опыта, второго — достоверные знания. Аристотель видел цель науки в полном определении предмета, достигаемом только путем объединения дедукции и индукции:   

1. знания о каждом отдельном имуществе должны быть приобретены на опыте;
2. вера в существенность этого свойства должна быть доказана выводом особой логической формы — категории, силлогизма.

Работы по этике занимают видное место в литературном наследии Аристотеля. Аристотель предпринял несколько попыток объяснить, как моральное поведение способствует благополучной жизни людей, включая этику, но наиболее полное сохранившееся изложение его взглядов на этику содержится в Этике Никомаха. Там он исследовал естественное желание достичь счастья, описал деятельность человеческой воли и нравственного обдумывания и разработал теорию каждой добродетели.      

В этике Аристотеля идеал поведения — чувство меры — не роскошь, но и не бедность. Однако недостойно только знать, что такое добродетель, нужно действовать и жить в соответствии с добродетелью. Также Аристотель различал хорошего человека и хорошего гражданина, особенно в регрессивном режиме. Таким образом, этическое учение Аристотеля было существенным дополнением к древней традиции определения нравственного действия.   

Историческое значение философии Аристотеля состоит в том, что он: внес существенные корректировки в ряд положений философии Платона, критикуя доктрину чистых идей; дал материалистическое толкование происхождения мира и человека; определены 10 философских категорий; дал определение бытия через категории; определила сущность материи; выделил шесть типов государства и дал понятие идеального типа — государственного устройства; внес значительный вклад в развитие логики (дал понятие дедуктивного метода — от частного к общему, обосновал систему силлогизмов — вывод из двух и более предпосылок заключения).        

Заключение

Подводя итоги этой работы, отметим, что в становлении и развитии философии выдающееся место принадлежит Сократу. Сократ предпочитал устно излагать свои идеи ученикам, слушателям и оппонентам. Сократ был одним из величайших и самых загадочных философов Древней Греции. Он был Учителем философа, определившего основные проблемы западной философии на многие столетия вперед. Сократ также отказался от монологического постулирования философских взглядов, характерного для предыдущих философов, и перешел к диалогическому, живому способу философствования, который внес неоценимый вклад в последующее развитие философии.       

В философии Сократ руководствовался двумя принципами: необходимостью для каждого знать себя и тем фактом, что никто ничего не знает наверняка, и только истинный мудрец знает, что он ничего не знает.

Вклад Сократа в развитие диалектики огромен. Он завершает натурфилософский период в истории древнегреческой философии и начинает новый, философский этап, который получает свое дальнейшее развитие в трудах Платона и Аристотеля. 

Платон создал философское учение об идеях, которое легло в основу дальнейшего развития философского направления — идеализма. Согласно Платону, это действительно существует мир идей, а феноменальный мир является лишь его отражением, копией. Развитая философская система Платона позволила в идеалистической форме объяснить человеческий мир и мир природы, в том числе взаимосвязь логики и интуиции в процессе познания. Благодаря этим достижениям Платон стал одним из выдающихся философов в истории европейской цивилизации.     

Характеризуя взгляды Аристотеля, следует сказать, что сначала он находился под сильным влиянием учения Платона, но постепенно избавился от него, затем подвергает его критическому анализу и создает собственное философское учение. Масштаб деятельности древнегреческого мыслителя поражает. В тот период практически не было науки, которой бы Аристотель не касался и в развитие которой он не участвовал бы. Дошедшие до нас сочинения Аристотеля можно разделить на несколько групп: логические произведения под названием Органон, в который входят Категории, Об интерпретации, Аналитика, Топика, О софистических опровержениях; книга о бытии Метафизика; естественнонаучные труды — Физика, О небе, О частях животных и др.; этические труды — Никомахова этика; трактат Политика; работы по риторике и поэтике — Искусство риторики, О поэтике.           

Так, школа Сократа-Платона разработала концепцию идей, на основе которых можно было объяснить не только природу, но и человека и общество, Аристотель разработал учение о форме, которое позволило лучше понять суть отдельная вещь.

Список литературы

1. Асмус В.Ф. Платон. — М.: Наука, 1996.  
2. Бахтин М.В. История философии в синопсисе. — СПб: Нива, 2001.  
3. Голубинцев В.О. Философия. Учебник для технических вузов. — К.: ЯРГТУ (НПИ), 2014.   
4. Мыслители Греции. От мифа к логике: Сочинения (Платон, Аристотель, Эпикур). — М.: ЭКСМО-Пресс, 1991.  
5. Шевчук Д.А. Философия: конспект лекций. — М.: Эксмо, 2002.  
6. Якушев А.В. Философия (конспект лекций). — М.: Приор-издательство, 2011.    

В 399 г. до н.э. в Афинах умер семидесятилетний старик по имени Сократ: признанный виновным в совершении тяжких государственных преступлений, он выпил по приговору суда гелиастов (присяжных афинского полиса) смертельную дозу яда. Это было очень давно, двадцать четыре века назад, и, казалось бы, столь давнее событие не может и не должно вызывать острых переживаний у современного человека.

Да, Сократ — яркая личность, да, умер он трагически, но сколько за многие столетия, прошедшие с тех пор, трагически ушло из жизни замечательных людей, пламенных подвижников! Сотни и сотни тысяч, всех не упомнишь и не оплачешь.

И всё же светлая личность Сократа не потускнела на безбрежном фоне других славных личностей прошлого и настоящего. Более того, её место — одно из самых почётных, и С. Н. Трубецкой имел полное право заявить, что «в истории трудно найти образ философа, образ великой человеческой личности, который был бы запечатлён в памяти потомства так ярко и так живо во всех своих индивидуальных особенностях, как образ Сократа» [i]. Афинский философ, подчёркивает Г. В. Ф. Гегель, представляет собой не только «в высшей степени важную фигуру», но и «всемирно-историческую личность» [ii]. В нём, однако, нет никакой солидности, монументальности, и А. Ф. Лосев рисует его с улыбкой: Сократ — «гениальный клоун», «он весь плавает, млеет, дурачится, сюсюкает, хихикает, залезает в глубину человеческих душ, чтобы потом незаметно выпрыгнуть, как рыба из открытого садка, у которой вы только и успели заметить мгновенно мелькнувший хвост» [iii]. Как не обратить внимание на такого философа, как не ощутить его обаяние и как не удивиться той лёгкости, с какой сочетаются в его колоритном облике взаимоисключающие черты!

«Сократом интересовались и увлекались во все времена, — отмечает В. С. Нерсесянц, автор одного из последних исследований жизни и творчества великого афинского философа. — От века к веку аудитория его собеседников изменялась, но не убывала. И сегодня она, несомненно, многолюднее, чем когда бы то ни было» [iv]. В общем, констатирует швейцарский историк А. Боннар, Сократ «всё ещё продолжает оделять нас своими открытиями, своим знанием и своим бесценным незнанием» [v].

1. Загадка Сократа

В чём состоит непреходящая ценность сократовского знания и почему бесценно сократовское незнание? На этот вопрос ещё в древности отвечали по-разному. Например, киники почитали Сократа как борца против мешающих естественной жизни общественных условностей, мегарцы — как логика, киренаики — как основоположника этических учений о рациональном достижении блаженства. По-разному оценивают личность Сократа и в наши дни, причём разнобой настолько велик, что сбивает с толку. В современной философии, иронизирует Р. С. Брамбо, можно встретить изображение Сократа «как экзистенциалиста, политического либерала и индийского гуру» [vi].

Единственное, в чём практически все единодушны, стараясь объяснить магическое обаяние Сократа, — так это в том, что, будучи признанным мастером философствования, он никогда не навязывал собеседникам какое бы то ни было готовое знание. «В отличие от подавляющего большинства мыслителей, — пишет, например, Н. В. Попкова, — Сократ не излагал собственную философскую систему, не пытался навязать своих взглядов» [vii]. А было ли, что навязывать?

Гегель считает, что не было и, более того, не могло быть в силу присущей Сократу установки на полное слияние теоретического и практического бытия: «Так как философия Сократа не является уходом из интересов данного дня в свободные, чистые области мысли, а представляет собою неразрывное, единое целое с его жизнью, то она не развивается в систему… Главным его занятием было его философское преподавание или, вернее, его философская жизнь в общении (ибо это не было настоящим преподаванием) со всеми и каждым, которая внешне ничем не отличалась от жизни афинян вообще, обыкновенно проводивших большую часть дня на рынке без настоящего дела, в праздности, или бродивших в публичных гимназиях, где занимались телесными упражнениями, или, как это и было преимущественно, болтали здесь друг с другом. Этот способ бесед был возможен лишь в условиях афинской жизни, где большинство работ … выполнялось рабами, так как они считались недостойными свободных людей» [viii].

Не все исследователи согласны рассматривать бессистемность сократовского философствования как нормальное отражение характерных особенностей афинского полиса. Некоторые считают, что нежелание Сократа открыто и стойко занимать ту или иную философскую позицию свидетельствует о наличии в его психике существенной аномалии. У него-де был комплекс теоретической неполноценности, заставлявший во всём сомневаться, не верить в свою способность добраться до истины. И это притом, что его незаурядный ум отмечали все, кто его знал, — и друзья, и враги. Подтверждение психической ненормальности афинского мыслителя видят в посещавшем его «демоне». Загадочный для всех, включая самого Сократа, он, однако, имел такую огромную власть, что его советы философ неукоснительно выполнял.

Прозрачный намёк на хроническую, патологическую неуверенность Сократа в своих силах делает, к примеру, Диоген Лаэртский, когда пишет, что афинский философ «с увлечением спорил с кем попало не для того, чтобы переубедить их, а для того, чтобы доискаться до истины» [ix]. Дело, вроде бы, обстояло так: Сократ затевал бесконечные теоретические споры по вине присущего ему комплекса философской (а может, и не только философской) неполноценности, тщетно пытаясь избавиться от него с помощью других, порой совершенно случайных и некомпетентных, людей.

Если Диоген Лаэртский лишь намекает на психическую неполноценность афинского философа, то современный психотерапевт Д. Г. Трунов прямо заявляет о наличии у него психоза: «Сократ не мог не замечать своего несоответствия античным эстетическим стандартам и не мог не придавать этому значения, поскольку жил в обществе, где внешняя красота выступала одним из базовых идеалов. Вероятнее всего, напротив, он испытывал сильный психологический дискомфорт, по крайней мере, в молодости» [x]. «…Было бы слишком упрощённо, — продолжает Трунов, — истолковывать специфику сократовских диалогов, исходя исключительно из его чувства социальной неполноценности… Если перевести внимание с формы сократовского философствования, с риторики, на содержание философии Сократа, то следовало бы, наряду с чисто социальной неполноценностью, разглядеть и что-то более значимое — экзистенциальное. Если в первом случае мы имеем дело с проблемами в оппозиции «Сократ и люди», то во втором — с проблемами в оппозиции «Сократ и мир»» [xi].

Какова же главная экзистенциальная проблема афинского мыслителя? «Он смутно осознавал, — предполагает Трунов, — что в оппозиции «Сократ и мир» один — лишний. Кто-то должен «погибнуть» — либо Сократ, либо мир. И поэтому он разрушал мир по мере своих риторических возможностей. Но ещё более глубинным было понимание того, что лишний именно он — Сократ, а не мир» [xii]. И вот — психиатрический диагноз, поставленный Труновым Сократу и его философии: «Философско-риторическая деструкция мира — это не столько защита от чувства неполноценности, сколько постепенная подготовка к встрече со своей настойчивой потребностью в самодеструкции» [xiii]. Короче: в основе жизни и творчества Сократа лежит непреодолимое желание умереть, т.е. ярко выраженный суицидальный синдром, а сокровенный смысл всей сократовской философии — «апология смерти» [xiv]. И это заключение о тяжёлой психической болезни, терзавшей афинского философа на протяжении всей его сознательной жизни, сделал исследователь-психотерапевт, убеждавший в начале своей статьи, что он относится к личности Сократа «с искренним восхищением и уважением», что случай Сократа «особый», но «отнюдь не клинический» [xv]. Как тут не задаться вопросом о психическом благополучии самого автора статьи!

Типичную сократовскую беседу ярко изобразил А. Боннар. Встретив на площади какого-нибудь известного оратора, любящего выступать перед народом от имени закона и справедливости, Сократ вступает с ним в разговор. «Важное лицо полно уверенности. «Закон? Справедливость? Что может быть проще!» Он даёт своё определение. Сократ его взвешивает. Одно выражение в нём неясно. Определим теперь его» [xvi]. Сократ ведёт весь разговор, задавая вопрос за вопросом. «Беседа продолжается, не уходя от земли, полная неожиданностей и очевидностей, строгая при кажущихся отклонениях в сторону, пока не настанет момент, когда перед этим человеком, чьи вопросы поставлены так, что на них надо отвечать лишь да или нет, красноречивому говоруну, вынужденному под угрозой договориться до нелепости отступать на каждом шагу, … приходится неожиданно заключить, что закон — это беззаконие. И что справедливость — это… Но он предпочитает отступиться. Это даёт возможность Сократу показать, что его собеседник говорил в собрании о вещах, о которых не имел ни малейшего представления…» [xvii]

«Собеседник, — пишет о Сократе Орлов, — был для него прежде всего больной пациент, которого надлежит вылечить во что бы то ни стало — даже вопреки его нежеланию, и извивается ли он от боли под клинической сталью, протестует ли он всеми фибрами своего окровавленного сердца, вырывается ли вместе с мёртвым и живое мясо — до всего этого Сократу нет дела: он продолжает оперировать, подобно хирургу, безжалостно и бесстрастно вырезывая мнения и верования, которые кажутся ему вредными и ложными» [xviii]. «Он что-то сокровенное и секретное знал о каждом человеке, и знал особенно скверное в нём, — отмечает Лосев. — Правда, он не пользовался этим, а, наоборот, покрывал это своим добродушием. Но это — тягостное добродушие. Иной предпочитает прямой выговор или даже оскорбление, чем эти знающие ужимки Приапа, от которых неизвестно чего ждать в дальнейшем» [xix]. Вот каким был человек, который, по мнению Трунова, хронически страдал от комплекса неполноценности!

Однако версию о патологическом недоверии Сократа к своим знаниям и теоретическим способностях подтверждает, вроде бы, сам афинский философ. Ему, как свидетельствует Платон, было свойственно изображать себя невеждой. Например, в платоновском диалоге «Менон» Сократ, известный своим искусством рассуждать о нравственности, искренне сетует на своё незнание того, что такое добродетель [xx], а в диалоге «Феаг» заявляет, будто он «полный неуч во всём, кроме разве одной совсем небольшой науки — науки любви» [xxi]. «Милый Гиппий, — жалуется он известному софисту в диалоге «Гиппий Больший», — ты счастлив, потому что знаешь, чем следует заниматься человеку, и занимаешься этим как должно — ты сам говоришь. Мною же как будто владеет какая-то роковая сила, так как я вечно блуждаю и не нахожу выхода…» [xxii]

В диалоге «Теэтет» выясняется, что Сократ находит в невежестве немалую пользу: «…Если … ты окажешься пуст, — говорит он своему собеседнику, — то меньше будешь в тягость окружающим, будешь кротким и рассудительным и не станешь считать, что знаешь то, чего ты не знаешь. Ведь моё искусство умеет добиваться только этого, а больше ничего, да я и не знаю ничего из того, что знают прочие великие и удивительные мужи, сколько их есть и сколько их было» [xxiii]. В этой цитате смущает сократовское зачисление себя как в лигу невежд, так и в лигу «великих и удивительных мужей». А не лукавит ли философ, заявляя о своём невежестве? И, вглядевшись в эти заявления, мы не можем не обнаружить иронию Сократа — то слабую, едва уловимую, то явную, озорную.

Вместо психиатрического диагноза она позволяет выдвинуть другое, психологическое, объяснение сократовской манеры не предлагать для обсуждения готовую систему философских знаний. Правда, по мнению Трунова, ирония в силу присущей ей деструктивности является одним из признаков болезненной склонности человека к разрушению [xxiv], но вряд ли этот явный психоаналитический перегиб заслуживает серьёзного внимания.

Ирония не только деструктивна, разрушительна, отрицательна, но и конструктивна, созидательна, положительна. Об этом никогда не надо забывать, особенно в нашем случае — при анализе сократовской манеры философского общения. «…У Платона, — подчёркивает А. Ф. Лосев, — образ Сократа и понятие иронии отличаются большим положительным содержанием. Нужно только остерегаться от сведения всей этой иронии к одному лишь положительному содержанию… В сократовской иронии, по Платону, очень много словесного задору, много эристики. Платоновский Сократ всегда находится в окружении «сообщников вакхического восторга, любящего мудрость» (218b), и сам этим восторгом упивается» [xxv]. Эту бурлящую, сверкающую всеми цветами радуги жизнерадостность сократовской иронии труновский анализ тенденциозно игнорирует.

Свидетельства Платона и Ксенофонта, двух самых талантливых учеников Сократа, являются основными источниками наших знаний о жизни и творчестве их наставника. Несмотря на то, что ксенофонтовский Сократ в некоторых существенных моментах заметно отличается от платоновского, оба главных свидетеля, изображая своего учителя, дружно отмечают такую черту его характера, как стремление начинать философский разговор не с какого-то своего утверждения, а с обращённого к собеседнику вопроса.

Ксенофонт преподносит эту особенность учителя довольно-таки однообразно: «Скажи мне, Аристодем, есть ли люди, талантом которых ты восхищаешься?» [xxvi], «Скажи мне, Критобул, если бы нам понадобился хороший друг, как стали бы мы решать этот вопрос?» [xxvii] и т.д. и т.п. В отличие от Ксенофонта, Платон, изображая сократовские привычки, старается избегать однообразности, однако и он свидетельствует о явной склонности Сократа к тому, чтобы сперва разговорить собеседника, а потом уже высказаться самому. Причём Платоново свидетельство, в силу наличия у автора не только публицистического, но и художественного таланта, гораздо убедительней, чем свидетельство Ксенофонта, который выступает в своих философских сочинениях только как даровитый публицист.

В качестве характерного примера возьмём завязку платоновского диалога «Гиппий Больший» [xxviii] и проведём краткий анализ её психологического содержания.

«Сократ. Гиппий, славный и мудрый, наконец-то ты прибыл к нам в Афины!» Сократ, неутомимый критик софизма, приветствует видного представителя этого философского течения с такой радостью, будто встретил лучшего друга, и с таким почтением, будто софист Гиппий — его кумир.

«Гиппий. Всё недосуг, Сократ. Всякий раз, как Элиде нужно бывает вести переговоры с каким-нибудь государством, она обращается ко мне прежде, чем к кому-нибудь другому из граждан, и выбирает меня послом…» С первых же слов Гиппия видны его самодовольство, хвастливость и тщеславие.

«Сократ. Вот что значит, Гиппий, быть поистине мудрым и совершенным человеком… Однако, Гиппий, какая причина того, что древние мужи, прославившие свои имена мудростью, — и Питтак, и Биант, и последователи милетянина Фалеса, да и позднее жившие, вплоть до Анаксагора, — все или большинство из них, по-видимому, держались в стороне от государственных дел?» Сократ поддел Гиппия на крючок: подыграв его тщеславному виденью себя как безусловно мудрого человека («славный», «мудрый», «совершенный»), афинский философ противопоставил ему всех или, по меньшей мере, бóльшую часть мудрецов прошлых времён, и тем самым вовлёк софиста в разговор на философские темы. Их диалог, начавшись легко и непринуждённо, постепенно перешёл в тяжелейшую дискуссию о сущности прекрасного.

Опираясь на этот пример, можно предположить, что в серьёзных спорах Сократ любил использовать хитрый тактический приём: прикидываясь озадаченным простаком и объявляя себя невеждой, он, во-первых, усыплял бдительность оппонента, а во-вторых, освобождался от бремени первым формулировать истину по трудному вопросу. Однако, чтобы такая уловка сработала, нужно быть искусным обманщиком, а был ли им Сократ?

По мнению Аристофана, был. В его комедии «Облака» Сократ — философствующий проходимец, или, как удачно выразился Брамбо, «жуликоватый шарлатан» [xxix].

Платон и Ксенофонт, знавшие и понимавшие Сократа гораздо лучше Аристофана, категорически не согласны с точкой зрения писателя-комедиографа. Платоновский Федон характеризует Сократа как «самого разумного и самого справедливого» человека [xxx]. В том же духе даёт оценку личности учителя Ксенофонт. Сократ, утверждает он, «никогда не сказал и не сделал ничего нечестного» [xxxi], а своими беседами «так воздействовал на своих друзей, что они удалялись от всяких нечестивых, несправедливых и предосудительных поступков, не только когда их видели люди, но и когда они были одни…» [xxxii] То, что характеристика Сократа как живого воплощения высочайших духовных ценностей не просто восторженный отзыв преданных учеников, а отражение реального положения вещей, подтверждает поведение афинского философа на роковом для него суде.

«Мне думается, — говорит Сократ в платоновском диалоге «Горгий», — что я в числе немногих афинян (чтобы не сказать — единственный) подлинно занимаюсь искусством государственного управления и единственный среди нынешних граждан применяю это искусство к жизни. И раз я никогда не веду разговоров ради того, чтобы угодить собеседнику, но всегда, о чём бы ни говорил, — ради высшего блага, а не ради особого удовольствия, — раз я не хочу … прибегать к хитрым уловкам, мне невозможно будет защищаться в суде» [xxxiii]. И, действительно, «когда Мелет привлёк его к суду, — свидетельствует Ксенофонт, — он не захотел прибегнуть к обычным в судебной практике противозаконным приёмам: обыкновенно подсудимые говорят судьям что-нибудь приятное, льстят, обращаются к ним с просьбами, что воспрещается законом, и благодаря таким уловкам часто получают оправдание; но Сократ, которого судьи оправдали бы без затруднения, если бы он хоть в малой степени воспользовался этими средствами, предпочёл соблюдать законы и умереть, чем преступать их и жить» [xxxiv].

Комментатор «Воспоминаний о Сократе» С. И. Соболевский отмечает, что «противозаконные приёмы», о которых говорит Ксенофонт, «были нередки. Только в суде Ареопага закон воспрещал воздействовать на судей просьбами или слезами; по отношению к суду присяжных (Гелиэе), где судили Сократа, такого воспрещения не было; но, вероятно, Сократ видел в этом уловку, противную духу законов» [xxxv]. Таким образом, формальных препятствий для использования на суде присяжных разного рода хитростей не было, но философ не стал хитрить даже под угрозой смерти. И это тот человек, которого Аристофан изобразил как беспринципного шарлатана!

«Ну как же не хитрил! — возразит кое-кто из тех, кто знает, как проходил суд над Сократом. — Да он же явно прибеднялся! Именно на суде, описывая своё недавнее прошлое, т.е. время, в котором у него давно уже было громкое имя выдающегося философа и даже мудреца, Сократ высказал свои знаменитые слова: «Про себя я знал, что я попросту ничего не знаю…» [xxxvi] По свидетельству Платона, не кто иной, как сам Сократ, называл величайшей бессмыслицей признание возможности «знать то, чего ты не знаешь» [xxxvii], и если в его знаменитых словах, несмотря на их явную противоречивость, есть хоть какой-то смысл, то он примерно такой: «Я сознавал своё совершенное невежество». Что это, как не попытка увильнуть от ответственности, прикинувшись дурачком?»

Так кто же такой Сократ: мудрец или невежда, гений или психопат, добряк или обидчик, правдолюбец или хитрец? Его, отмечает А. Ф. Лосев, «трудно уложить в какую-нибудь ясную и простую характеристику» [xxxviii], и, более того, он — «одно из самых загадочных явлений античного духа» [xxxix].

Попробуем разгадать эту древнюю загадку.

2. Новаторство сократовской философии

Теоретическую деятельность Сократа часто — и вполне справедливо — считают поворотным пунктом в развитии античной философии, но суть поворота, осуществлённого афинским мыслителем, описывают, как правило, неточно, а иногда и просто ошибочно.

О. Г. Данильян и В. М. Тараненко подчёркивают, что, с точки зрения Сократа, «основная задача познания не теоретическая, а практическая — искусство жить» [xl]. Может, в этом и состоит специфика сократовской философии? Вовсе нет: поскольку предмет философии — мудрость как жизненно необходимая способность (а именно такой предмет изучения предполагает само слово «философия»), любой философ, чтобы быть философом, обязан не столько разрабатывать теорию, сколько учиться жить, как подобает мудрецу.

«Неоценимая заслуга Сократа, — пишет А. Г. Спиркин, — состоит в том, что в его практике диалог стал основным методом нахождения истины. Если прежде принципы просто постулировались, то Сократ критически и всесторонне обсуждал всевозможные подходы. Его антидогматизм выражался, в частности, в отказе от претензий на обладание достоверным знанием» [xli].

Действительно, Сократ был первым философом, который формировал свои взгляды в диалоге, в беседах и спорах с самыми разными людьми. Отсюда — ненасытная жажда общения и безмерное уважение к любому, кто, как и он, ищет истину. Вот прекрасная иллюстрация: когда Эсхин, желая стать учеником Сократа, сказал ему: «Я беден, ничего другого у меня нет, так возьми же меня самого», философ воскликнул: «Разве ты не понимаешь, что нет подарка дороже?!» [xlii]

Сократ искал общения с другими людьми не ради развлечения, а ради истины. «…Подо льдом сократовской мысли … текла горячая лава страсти. То была страсть его к истине — именно не любовь, а страсть, всепоглощающая, жгучая и ненасытная…» [xliii]

Однако, согласно Спиркину, главная ценность диалога не в том, что он помогает прийти к истине, а в том, что он не допускает догматизма. Получается, что новизна сократовской философии как раз и состоит в её принципиальном антидогматизме. Ну, а как же софизм? Разве он не антидогматичен?

«Софисты, — уточняет свою позицию Спиркин, — претендовали на всезнание, а Сократ твердил: он знает только то, что он ничего не знает» [xliv]. Однако софисты любое знание о мире (в том числе и знание о невозможности знания) сводили к мнению, а Сократ говорил именно о знании, а не о мнении, утверждая, что ничего не знает. Значит, его ничегонезнание догматичнее софистического всезнания, и не случайно трагическая смерть Сократа вызывает ассоциации со смертью Иисуса Христа — библейского основоположника христианских догматов. Косвенным образом догматичность сократовской философии признаёт и Спиркин, характеризуя афинского философа как «провозвестника идеи единого личного Бога, т.е. монотеизма» [xlv].

Ростовская «История философии» считает главной особенностью сократовских размышлений о мире поиск объективной истины: «Софисты развивают субъективизм и конвенционализм (истина по соглашению). Сократ же стремится найти объективную истину и справедливость» [xlvi]. Сходной точки зрения придерживаются О. А. Донских и А. Н. Кочергин. По их мнению, афинский философ был убеждённым сторонником объективного существования нравственных категорий [xlvii]. А вот, что пишет А. А. Радугин: «Сократ выступил с требованием выработать такие истины, которые имели бы общее и объективное значение» [xlviii]. О сократовском желании выявить «независимый от субъекта», т.е. объективный, смысл общих понятий говорит и А. В. Разин [xlix]. В тех же тонах рисует афинского философа С. Р. Аблеев. Сократ, утверждает он, «стремится показать, что человеческое сознание неоднородно: в нём есть сфера субъективного, с которой связано мнение, и сфера объективного, с которой соотносится знание» [l].

Казалось бы, ход мысли строго логичный: поскольку софисты — субъективисты, то критиковавший их за это самое Сократ не кто иной, как сторонник объективной истины. Однако дело гораздо сложнее. Древней философии субъект-объектное отношение неизвестно, ибо расщепление мира на субъект и объект ещё не состоялось.

В своей критике софизма Сократ выступает с позиций подлинно субъективной, а не объективной истины, т.е. истины, на деле, а не на словах, соответствующей интересам субъекта — самостоятельного, свободного творца. При этом афинский философ страстно изобличает субъективистскую, мнимо субъективную, истину, которой обучают нечистые на руку софисты и которая представляет собой иллюзорную свободу ловкого угодника-приспособленца. Сократ, подчёркивает Гегель, осознал субъективность мышления «более определённым, более глубоко проникающим образом», что позволило ему уловить «в форме философской мысли» ускользнувший от взгляда софистов «поворотный пункт духа, обращение его к самому себе» [li].

Поворот, осуществлённый Сократом в теоретической сфере, есть возвращение на новом уровне познания к изучению нравственных проблем — тех проблем, которые ранее интересовали только мифологию и которые философия, создавая свой собственный, немифологический образ мира, пыталась игнорировать. Когда игнорирование нравственных вопросов поставило под угрозу само существование философии, — а это произошло в результате деятельности софистов, — тогда и появилась сократовская идея о том, что нравственности присуще долженствование, и, стало быть, добро по существу своему, а не в силу случайного стечения обстоятельств, чуда, прихоти богов законно, правомерно, правдиво.

Софизм, возникший как оригинальное и яркое учение, вершинное для всей ранней философии, манящее к себе прекрасным гуманистическим лозунгом «Человек есть мера всех вещей», быстро превратился в бессовестную и бесчестную болтовню, дискредитирующую любое — и практическое, и теоретическое — исследование мира, а вместе с тем и статус мудреца как идеальной личности. «Софисты, сопоставляя противоречивые этические нормы, господствующие у разных народов, сделали вывод, что не существует единого морального закона, — освещает эту тему Н. В. Попкова. — Гиппий противопоставлял законы природы и человеческие постановления: одни вечны, другие — случайны. Незыблемы лишь законы природы, а законы человеческие произвольны, добро и зло относительны: например, болезнь — зло для больных, добро для врачей» [lii]. Отсюда, подчёркивает Попкова, оставался всего лишь «шаг до объявления необязательности соблюдения законов морали» [liii], но не следует упускать из виду, что под угрозой полной дискредитации помимо сферы морали оказалась и смежная с ней сфера долга, т.е. прав и обязанностей, теоретическим выражением которой является философия.

Таким образом, в V веке до н.э. софизм, высшая форма тогдашней философской мысли, поставил под вопрос целесообразность существования всей сферы античного общественного сознания, включая саму философию. Нужно было осадить зарвавшихся софистов, показать несостоятельность их безнравственной и бесчестной диалектики. Одним из первых взялся за решение этой нелёгкой задачи афинский гражданин Сократ.

Главной целью его диалектических бесед, считает В. Ф. Асмус, было «подчинение философского исследования нравственной задаче, нравственной проблеме» [liv]. Получается, что афинский мыслитель стремился придать философии нравственный характер. На наш взгляд, дело обстояло иначе. В сократовских рассуждениях не философия становилась нравственной, а, напротив, нравственность со всеми её добродетелями превращалась в раздел философии. «…Сократ думал, — отмечает Аристотель, — что добродетели — это [верные] суждения…» [lv]

Игнорируя необходимость нравственного отношения к миру, философы создали для себя серьёзнейшую проблему, и Сократ взялся философски, т.е. рассудочно, разрешить её, или, выражаясь в стиле Асмуса, задался целью подчинить эту и любую другую нравственную проблему философскому исследованию. Нравственность интересовала афинского мыслителя лишь постольку, поскольку от неё зависела судьба философии, рассудочного познания мира. «Нравственность, по Сократу, — отмечает А. Н. Чанышев, — следствие знания» [lvi].

Как и софисты, Сократ исходит из того, что всякий человек стремится к чему-то полезному для себя, т.е. к какому-то благу («полезное есть благо» [lvii]). Одним из необходимых для жизни благ является знание, ибо, по убеждению Сократа, «глупо воображать, будто без ученья можно отличать полезное от вредного» [lviii]. Прежде всего следует познавать самого себя: «Кто знает себя, тот знает, что для него полезно, и ясно понимает, что он может и чего он не может» [lix].

Таким образом, познав самого себя, человек попадает в разряд мудрецов — тех немногих людей, которые «всегда имеют истинное мнение» [lx]. Но достигший мудрости обретает не только высшую истину (правду), но и «высшее благо» [lxi] (добро), ибо знание себя, утверждает афинский мыслитель, есть качество, противоположное любому пороку [lxii].

Этот этический рационализм резко отличает сократовскую гносеологию от софистической. Характерному для софиста хитроумному жонглированию словами и мыслями с целью убедить общество в собственной, личной правоте Сократ противопоставил диалектику, направленную не на манипулирование обществом, а на согласование личного и общественного мнений, с точки зрения должной, правомерной нравственности, т.е. нравственности не традиционной, стихийной, интуитивной, а философски обработанной, рассудительной, строго логичной.

Афинский мыслитель, подчёркивает Аристотель, «приравнивал добродетели к знаниям» [lxiii], но важно уточнить, что, по Сократу, знание может быть только рассудочным. С его точки зрения, нравственное, интуитивное знание — не знание, а всего лишь мнение. В сократовской философии, чтобы быть добродетельным в какой-то конкретной ситуации, мало что-то знать про эту ситуацию, полагаясь только на совесть, на нравственную интуицию, — необходимо знать правду, рассудочно добываемую истину. Совесть оказалась в зависимости от чести, добро — от правды, интуитивное знание — от доводов рассудка.

«Сократ не находит цель познания в готовом виде», — подчёркивает Б. Т. Григорьян [lxiv]. Ещё в древности эту особенность сократовской философии зафиксировал Аристотель: «…Сократ ставил вопросы, но не давал ответов, ибо признавал, что он [их] не знает» [lxv]. «Вся его оригинальность, — отмечает П. С. Гуревич, — состоит в том, как он ищет истину. Он не учит, так как не обладает истиной. Он не болтает попусту, так как жаждет истины. Он спрашивает и испытывает, ибо надеется найти истину» [lxvi].

Истина виделась Сократу как должное, законное, справедливое, честное добро, но оказалось, что утвердить эту истину чрезвычайно трудно — и на словах, и на деле. Особенно — на деле. Убедительным подтверждением сократовского представления об истине могла бы стать только реальная личность, достигшая идеального блаженства (счастья) исключительно за счёт знания самой себя, т.е., по Сократу, за счёт знания того добра, которое должно ей принадлежать, на которое она имеет полное право.

К концу жизни Сократу стало казаться, что он уже на грани превращения в такую мудрую личность — личность, свободную в выборе действий, как боги, что ему почти удалось реализовать его идеал человека, что ещё немного — и афинянин по имени Сократ явится миру как живое воплощение правдивого, законного добра, но трагическая гибель философа наглядно показала, как жестоко он ошибался.

3. Смертный бой за свободу философии

В 399 г. до н.э. философская деятельность Сократа оказалась предметом судебного разбирательства, и именно за неё, а не за что-то ещё, афинский суд присяжных с соблюдением всех демократических процедур вынес подсудимому смертный приговор. Несмотря на яркие сократовские речи, в которых обвинение было представлено как надуманное и даже абсурдное, за казнь высказалось подавляющее большинство гелиастов (361 из 501). Чем объяснить чрезвычайно жёсткий приговор и чрезвычайно жёсткий настрой судей, разбиравших дело семидесятилетнего философа?

Сократа вызвали в суд гелиастов по обвинению в неуважении к богам и развращении юношества. Трое обвинявших философа сограждан — владелец кожевенных мастерских Анит, ритор Ликон и поэт Мелет — давно имели на него зуб: «Анит был в обиде за ремесленников и политиков, Ликон — за риторов, Мелет — за поэтов, ибо Сократ высмеивал и тех, и других, и третьих» [lxvii]. Поскольку за спиной Анита стояли богатые торговцы, Ликона — влиятельные политики, а Мелета — творческая интеллигенция, эта троица обиженных граждан представляла собой всю верхушку афинской демократии, весь её бомонд, что в купе с серьёзностью вменяемых философу преступлений представляло для его жизни огромнейшую опасность, не видеть которую он не мог.

И он прекрасно видел нависшую над ним угрозу. Более того: Сократ знал, что решение суда будет неблагоприятным для него. Почему же, предвидя своё поражение, он всё-таки пошёл на судебное разбирательство, а не попытался его избежать? Это отлично объяснил сам философ накануне рокового для него суда. «У меня, — сказал он своему другу Гермогену, — было сознание — чувство в высшей степени приятное, — что вся жизнь мною прожита благочестиво и справедливо; таким образом, я и сам был доволен собою и находил, что окружающие меня — такого же мнения обо мне. …Если судьям неприятно слушать мои объяснения о том, сколько прекрасных даров, по моему мнению, выпало мне на долю и от богов, и от людей и какое мнение я имею сам о себе, то я предпочту умереть, чем, униженно выпрашивая, как нищий, прибавку к жизни, иметь в барышах гораздо худшую жизнь вместо смерти» [lxviii].

За что Сократ считал свою жизнь счастливой? За то, что в поисках истины он имел возможность свободно судить, т.е. публично и беспрепятственно рассуждать на любую тему. Эту необходимую для истинного философа свободу дало ему афинское общество — самое демократичное в те времена. Теперь оно вознамерилось отнять её у Сократа, лишить его по суду права на его собственный суд, в силу чего в ходе судебного процесса сцепились в жёстком единоборстве два несовместимых суда — общественный (афинский) и личный (сократовский), государственный и философский, выборный и элитарный.

«Что касается процесса Сократа, — пишет об этом Гегель, — то мы в нём должны различать две стороны: одной стороной является содержание обвинения и осуждение судом; другой стороной является отношение Сократа к суверенному народу. В ходе процесса есть, следовательно, два аспекта: отношение обвиняемого к содержанию того, в чём он обвинялся, и его отношение к компетенции народа или признание верховенства последнего» [lxix].

Б. Рассел считает, что, выступая перед гелиастами, Сократ, судя по платоновской «Апологии», вёл себя в высшей степени достойно — как «уверенный в себе, великодушный, равнодушный к земному успеху, верящий, что им руководит божественный голос, и убеждённый в том, что для добродетельной жизни самым важным условием является ясное мышление» [lxx]. Более точную характеристику сократовского поведения на суде дал А. Ф. Лосев. В условиях судебного разбирательства, отмечает он, Сократ, «мягкий и обходительный человек, иной раз, может быть, несколько юродствующий, всегда ироничный и насмешливый, но зато всегда добродушнейший и скромнейший», ведёт себя необычно — «как человек, уверенный в невежестве и моральной низкопробности своих судей, даже как человек, достаточно гордый и самоуверенный, который не прочь несколько бравировать своей философской свободой, своим бесстрашием перед судом и обществом и своей уверенностью в наличии у него особого вещего голоса его гения (δαίμων), всегда отвращающего его от недостойных поступков» [lxxi].

По мнению Лосева, сократовская бравада объясняется «официальной обстановкой суда»: «В такой обстановке Сократу никогда не приходилось выступать, почему для него и оказалось необходимым сменить своё обычное добродушие и благожелательность на более твёрдый и самоуверенный тон» [lxxii]. На наш взгляд, дело тут не столько в официальной судебной обстановке, сколько в стремлении Сократа показать гелиастам, что их суд ниже, чем его, философский. Защите он предпочёл нападение, и, решительно отбросив навязанную обществом роль подсудимого, сразу же, как только получил право произнести речь, выступил в роли судьи. «Они, — объявил философ присяжным, указывая на обвинителей, — … не сказали ни слова правды, а от меня вы услышите её всю. Только уж, клянусь Зевсом, афиняне, вы не услышите речи разнаряженной, украшенной, как у этих людей, изысканными выражениями, а услышите речь простую, состоящую из первых попавшихся слов. Ибо я верю, что то, что я буду говорить, — правда, и пусть никто из вас не ждёт ничего другого…» [lxxiii]

Коротко смысл цитаты можно передать так: в моих, сократовских, устах — правда, в устах обвинителей — ложь, а вы, присяжные, склонны путать правду и ложь. Это слова не подсудимого, а судьи. На лицо явное неуважение Сократа к суду гелиастов, выборных представителей афинского общества, сделавшее в их глазах неубедительными и даже подозрительными все слова подсудимого и тем самым предрешившее обвинительный приговор. «В общем он признавал суверенитет народа, — отмечает Гегель, — но не признал его в данном единичном случае. Но этот суверенитет должен быть признан не только в общем, но и в каждом единичном случае» [lxxiv].

Чем объяснить откровенное неуважение к суду, которое проявил Сократ — этот добродушный старик, а по утверждению Платона — «самый разумный и самый справедливый человек»? Согласно Гегелю, виновата совесть афинского философа: «Сократ … объявил себя оправданным перед судом своей совести» [lxxv]. Однако, добавляет Гегель, государственный суд «тоже обладает совестью и должен постановлять решения согласно с нею; суд, больше того, есть привилегированная совесть. Если противоречие права в процессе состоит в том, что каждая совесть желает чего-то другого, то лишь совесть судебного учреждения считается всеобщей законной совестью, не обязанной признавать особую совесть обвиняемого. Слишком часто люди убеждены, что они исполнили свой долг, но дело судьи исследовать, на самом ли деле исполнен долг, хотя бы те люди, которые подлежат его суду, и определённо сознавали это» [lxxvi].

Гегель говорит о совести, а надо бы — о чести. Ведь, строго говоря, совесть не судит, не разбирает чьи-то права и обязанности, а всего лишь стремится понять что к чему. Суд — дело не совести, а чести, т.е. совести, возведённой в ранг закона, или, выражаясь гегелевским языком, «законной совести». Простая, неузаконенная совесть — это личная нравственность, нрав (норов), способность личности непосредственно ориентироваться в обществе, понимать его, интуитивно выделять в нём существенно хорошее (доброе) и существенно плохое (злое). Другое дело — честь. Это — личный долг, способность личности рассуждать. Честному человеку мало понимать, ему нужно судить, т.е. определять понимание, разделять и связывать понятия так, чтобы получилась чёткая, логически безупречная иерархическая картина.

Умел ли судить Сократ? Безусловно. Ведь если человек — философ, он только и делает, что рассуждает. Умение судить в высшей степени грамотно, логически стройно — это честность философа, его философский долг. Сократ, всю свою жизнь сознательно сводивший к философии, был преисполнен этого долга.

А умел ли судить гелиаст — средний, обычный присяжный афинского полиса? Несомненно. Но нет сомнений и в том, что уровень его суждений был значительно ниже философского. Вот это-то и объясняет явное неуважение Сократа к его судьям. Объясняет, но не оправдывает.

В самом деле, имея преимущество в умении судить, т.е. рассудочно оценивать ситуацию, Сократ проигрывал гелиастам в умении понимать, т.е. оценивать ситуацию интуитивно. Постоянно упражняясь в рассуждениях, философ загнал свою совесть с присущими ей интуитивными оценками в такое глубокое подполье, что она лишь изредка напоминала о себе голосом его демона, повелительного, но не сующего нос в область философских исследований. Сократ — человек-философ, живое воплощение философии. И на суде он бился не за свободу гражданина по имени Сократ, а за свободу философии.

Зацикленность Сократа на философии искажала, перекашивала его личность, неотвратимо превращая его в человека высочайшей, идеальной чести, но при этом — невероятно уродливой, чахлой совести. Он презирал афинских судей и афинских политиков, не понимая, что в его демократическом государстве других представителей власти просто не могло быть и что именно эта афинская власть со всеми её яркими достоинствами и столь же яркими, кричащими недостатками, эта высокая и низкая, благородная и подлая демократия сделала его великим философом, определила достоинства и недостатки его философии.

Судьба Сократа, подчёркивает Гегель, «подлинно трагична» [lxxvii]. Подлинная трагедия — это столкновение двух равноправных, но непримиримо враждебных социальных сил, в котором стареющая, уходящая сила губит зреющую, приходящую ей на смену. Согласно Гегелю, в жизни и философии Сократа в роли первой силы выступил принцип объективной свободы, связанный с «наивными нравами, законы которых тождественны с волей, живущей в них, как в своей собственной сущности», а в роли второй силы — принцип субъективной свободы [lxxviii], но, как мы уже отмечали, в древности ещё не сложилось противостояние субъективного и объективного, поэтому гегелевскую точку зрения следует скорректировать. По-видимому, в данном случае правильней говорить не о борьбе объективной свободы против субъективной, а о борьбе между совестью, контролирующей честь, и честью, контролирующей совесть. Борьба этих сил достигла своего пика на судебном процессе 399 г. до н.э., когда из сократовской души она шумно выплеснулась вовне, и гелиасты от имени первой силы приговорили Сократа как носителя второй силы к смерти.

«…Сократ пришёл в столкновение с … умонастроением афинского народа, — пишет на эту тему Гегель, — и поэтому должна была иметь место получившаяся реакция, ибо принцип греческого мира ещё не мог перенести принципа субъективной рефлексии. Афинский народ, следовательно, не только имел право, но был даже обязан реагировать на него согласно законам, ибо он рассматривал этот принцип как преступление. Таково вообще во всемирной истории положение героев, зачинающих новый мир, принцип которого находится в противоречии с прежним принципом и разрушает его: они представляются насильственными разрушителями законов. Индивидуально поэтому они находят свою гибель, но лишь индивидуум, а не принцип уничтожается в наказании… Неправильная форма индивидуальности сбрасывается и сбрасывается насильственно, как наказание, но сам принцип позднее продолжит себе путь, хотя и в другой форме…» [lxxix]

Сократ принял героическую смерть во имя главенства чести над совестью, долга над нравственностью, суждения над пониманием, а стало быть, и во имя главенства философии по отношению к мифологии, так как философия — теоретическая форма долга, а мифология — нравственности. Гибель героя-философа не была случайной. Даже Афинам, самой демократической стране древнего мира, не нужны были граждане, строящие своё поведение только на основании личного суда, не признавая законность суда общественного при нестыковке его с личным, а именно таким гражданином был Сократ и именно таких граждан воспитывал он до последнего своего вздоха. «Сократ пытался найти в самом сознании человека такую прочную и твёрдую опору, на которой могло бы стоять здание нравственности, права и государства после того, как старый — традиционный — фундамент был уже подточен индивидуалистической критикой софистов. Но Сократа не поняли и не приняли ни софисты-новаторы, ни традиционалисты-консерваторы: софисты увидели в Сократе «моралиста» и «возродителя устоев», а защитники традиций — «нигилиста» и разрушителя авторитетов» [lxxx].

Однако принцип свободного суждения, который мужественно отстаивал афинский философ, не умер вместе с ним. Правда, после гибели Сократа речь больше не шла об абсолютной свободе суждения, о полном сведении нравственности к долгу, интуиции — к рассудку, но представление о главенстве рассудочного решения над интуитивным обрело широкое признание.

Примечания

[i] Трубецкой С.Н. История древней философии. — Жуковский; М., 2005. — С. 247.

[ii] Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. Книга вторая. — СПб., 1994. — С. 33.

[iii] Лосев А.Ф. История античной эстетики. СОФИСТЫ. СОКРАТ. ПЛАТОН. — М., 1994. — С. 82.

[iv] Нерсесянц В.С. Сократ. — М., 1977. — С. 3.

[v] Боннар А. Греческая цивилизация. Т. 1. — Ростов-на-Дону, 1994. — С. 55.

[vi] Брамбо Р.С. Философы Древней Греции. — М., 2002. — С. 178.

[vii] Попкова Н.В. Философия: курс лекций. — Брянск, 2008. — С. 26.

[viii] Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. Книга вторая. — СПб., 1994. — С. 42.

[ix] Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979. С. 110.

[x] Трунов Д.Г. Сократ «деструктивный» (психоаналитическая фантазия) // Московский психотерапевтический журнал, 2007, 1. — С. 153.

[xi] Там же. С. 154.

[xii] Там же. С. 156.

[xiii] Там же. С. 157.

[xiv] Там же.

[xv] Там же. С. 151.

[xvi] Боннар А. Греческая цивилизация. Т. 1. — Ростов-на-Дону, 1994. — С. 69.

[xvii] Там же.

[xviii] Орлов Е.Н. Сократ // Сократ. Платон. Аристотель. Сенека. Бруно: Биогр. Очерки. — СПб., 1994. — С. 16.

[xix] Лосев А.Ф. История античной эстетики. СОФИСТЫ. СОКРАТ. ПЛАТОН. — М., 1994. — С. 79 — 80.

[xx] Платон. Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 1. — М., 1990. — С. 575.

[xxi] Там же. С. 121.

[xxii] Там же. С. 416.

[xxiii] Платон. Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 2. — М., 1993. — С. 274.

[xxiv] Трунов Д.Г. Сократ «деструктивный» (психоаналитическая фантазия) // Московский психотерапевтический журнал, 2007, 1. — С. 151.

[xxv] Лосев А.Ф. История античной эстетики. СОФИСТЫ. СОКРАТ. ПЛАТОН. — М., 1994. — С. 77.

[xxvi] Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. — М., 1993. — С. 26.

[xxvii] Там же. С. 56.

[xxviii] Платон. Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 1. — М., 1990. — С. 386.

[xxix] Брамбо Р.С. Философы Древней Греции. — М., 2002. — С. 178.

[xxx] Платон. Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 2. — М., 1993. — С. 80.

[xxxi] Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. — М., 1993. — С. 9.

[xxxii] Там же. С. 30.

[xxxiii] Платон. Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 1. — М., 1990. — С. 568.

[xxxiv] Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. — М., 1993. — С. 132.

[xxxv] Соболевский С.И. Комментарии // Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. — М., 1993. — С. 333.

[xxxvi] Платон. Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 1. — М., 1990. — С. 75.

[xxxvii] Там же. С. 370.

[xxxviii] Лосев А.Ф. История античной эстетики. СОФИСТЫ. СОКРАТ. ПЛАТОН. — М., 1994. — С. 51.

[xxxix] Там же.

[xl] Данильян О.Г., Тараненко В.М. Философия: Учебник. — М., 2006. — С. 44.

[xli] Спиркин А.Г. Философия: Учебник. — М., 2006. — С. 50. Чуть ли не дословно эти же суждения высказаны И.Д. Рожанским: «Важнейшая заслуга Сократа в истории философии состояла в том, что в его практике диалог сделался основным методом нахождения истины. Если ранние мыслители догматически постулировали основные принципы своих учений, то Сократ стремился критически обсудить все возможные точки зрения, заранее не присоединяясь ни к одной из них. Антидогматизм Сократа выражался, в частности, в его отказе от претензий на обладание позитивным знанием…» (Философский энциклопедический словарь. — М., 1989. — С. 599.)

[xlii] Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979. С. 114.

[xliii] Орлов Е.Н. Сократ // Сократ. Платон. Аристотель. Сенека. Бруно: Биогр. Очерки. СПб., 1994. С. 16.

[xliv] Спиркин А.Г. Философия: Учебник. — М., 2006. — С. 51.

[xlv] Там же. С. 53.

[xlvi] История философии: Учебное пособие. — Ростов-на-Дону, 2007. — С. 88.

[xlvii] Донских О.А., Кочергин А.Н. Античная философия. Мифология в зеркале рефлексии. — М., 1993. — С. 147.

[xlviii] Радугин А.А. Философия: курс лекций. — М., 1997. — С. 42.

[xlix] Философия: учебник. — М., 2009. — С. 85.

[l] Аблеев С.Р. История мировой философии: Учебник. — М., 2005. — С. 24.

[li] Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. Книга вторая. — СПб., 1994. — С. 33.

[lii] Попкова Н.В. Философия: курс лекций. — Брянск, 2008. — С. 26.

[liii] Там же.

[liv] Асмус В.Ф. Античная философия. — М., 2001. — С. 78.

[lv] Аристотель. Сочинения в 4-х томах. Т. 4. — М., 1984. — С. 189.

[lvi] Чанышев А.Н. Философия Древнего мира: Учебник для вузов. — М., 1999. — С. 289.

[lvii] Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. — М., 1993. — С. 145.

[lviii] Там же. С. 115.

[lix] Там же. С. 123.

[lx] Платон. Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 2. — М., 1993.— С. 255.

[lxi] Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. — М., 1993. — С. 139.

[lxii] Платон. Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 3. — М., 1994. — С. 55.

[lxiii] Аристотель. Сочинения в 4-х томах. Т. 4. — М., 1984. — С. 297.

[lxiv] Григорьян Б.Т. На путях философского познания человека // Проблема человека в современной философии. — М., 1969. — С. 19.

[lxv] Аристотель. Сочинения в 4-х томах. Т. 2. — М., 1978. — С. 592.

[lxvi] Гуревич П.С. Философия: учебник для студентов вузов. — М., 2005. — С. 49.

[lxvii] Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. — М., 1979. — С. 116.

[lxviii] Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. — М., 1993. — С. 153 — 154.

[lxix] Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. Книга вторая. — СПб., 1994. — С. 70.

[lxx] Рассел Б. История западной философии: В 2 т. Т. 1. — Новосибирск, 1994. — С. 99.

[lxxi] Лосев А.Ф. Критические замечания к диалогу // Платон. Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 1. — М., 1990. — С. 688 — 689.

[lxxii] Там же. С. 689.

[lxxiii] Платон. Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 1. — М., 1990. — С. 70.

[lxxiv] Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. Книга вторая. — СПб., 1994. — С. 79.

[lxxv] Там же. С. 80.

[lxxvi] Там же.

[lxxvii] Там же. С. 82.

[lxxviii] Там же. С. 83.

[lxxix] Там же. С. 81.

[lxxx] Введение в философию: Учебник. Ч. 1. — М., 1989. — С. 108.

1. Философия в понимании Сократа

Говорят, что Херефонт, который в молодости был другом и последователем Сократа, прибыв однажды в Дельфы, святилище бога Аполлона, осмелился обратиться к пифии, устами которой якобы вещал бог, с таким вопросом: «… Есть ли кто на свете мудрее Сократа?» Ответ пророчицы гласил: «Никого нет мудрее» (Платон, Апология, 21а). Об исторической достоверности этого эпизода судить трудно, но и безоговорочно зачислять его в разряд легенд и мифов о Сократе также нет достаточных оснований. Несомненно лишь то, что Платон, изобразивший защитительную речь Сократа на суде, считал этот эпизод важным для оправдания Сократа и его деятельности. Дело в том, что Херефонт – один из активных демократов – был незадолго до окончания Пелопоннесской войны изгнан из Афин олигархией. Ссылка на Херёфонта служила гарантией объективности его свидетельства, как для обвинителей Сократа, так и для его судей. Поэтому было бы слишком опрометчивым со стороны Платона измышлять заведомую ложь о Херефонте, выдумывать эпизод из его жизни. Возможно, Платон, который стремился к художественному изображению личности Сократа, приукрасил в какой-то мере рассказ Херефонта. Ведь Сократ неустанно проповедовал дельфийское изречение «Познай самого себя», а Дельфы, как известно, играли огромную роль в культурной и политической жизни греческих полисов. Поэтому нет ничего невероятного в том, что Сократ, сделавший основным принципом своего учения знаменитое изречение, мог стать «избранником» Дельф и быть объявленным мудрейшим из людей.

Если следовать платоновскому описанию (в котором историческая правда нередко облекается в форму правды искусства), Сократ был немало озадачен столь высокой оценкой, какой была удостоена его персона дельфийской прорицательницей: он не считал себя мудрым, но вместе с тем не мог допустить, чтобы бог лгал, ибо это «не пристало ему» (21b). Далее Платон живо рассказывает, как Сократ после долгих раздумий и колебаний решил наконец проверить истинность прорицания. Он прибегнул, хотя и неохотно, к своеобразному эксперименту, состоящему в сравнительном анализе, точнее, в «испытании» (elenchos) себя самого и других людей, слывущих мудрыми и сведущими в чем-либо. Так, подойдя к одному из государственных мужей, считавшемуся весьма мудрым человеком, он вступил с ним в беседу о справедливости, законе, власти и т. п. Результат беседы оказался довольно неожиданным: Сократ убедился в том, что «этот человек только кажется мудрым и многим другим людям, и особенно самому себе, но на самом деле не мудр». «Уходя оттуда, – продолжает Сократ у Платона, – я рассуждал сам с собою, что этого-то человека я мудрее, потому что мы с ним, пожалуй, оба ничего хорошего и дельного не знаем, но он, не зная, воображает, будто что-то знает, а я, если уж не знаю, то и не воображаю» (21d).

После встреч с государственными деятелями Сократ обратился к поэтам. Из бесед с ними он узнал, что они творят не благодаря мудрости, но вследствие некоей природной способности, как бы в исступлении – в состоянии неосознанного вдохновения, происхождения которого никто из них не может толком объяснить. Тем не менее это не мешает им считать себя «мудрейшими из людей и во всем прочем», хотя на деле это не так. Аналогичное впечатление вынес Сократ и из бесед с ремесленниками, с людьми ручного труда. Он замечает, что они сведущи в своем деле и знают много полезного. Однако, подобно поэтам, каждый из них считает себя «мудрым и во всем прочем, даже в самых важных вопросах».

В результате этого «испытания» Сократ пришел к выводу, что смысл прорицания сводится, собственно, к следующему: «… Мудрым-то оказывается бог, и своим изречением он желал сказать, что человеческая мудрость стоит немногого или вовсе даже ничего, и, кажется, при этом он не имеет в виду именно Сократа, а пользуется моим именем ради примера, все равно как если бы он сказал: «Из вас, люди, всего мудрее тот, кто, подобно Сократу, знает, что ничего поистине не стоит его мудрость» (23а-b). Иначе говоря, по Сократу, человеческая мудрость состоит в осознании своего неведения относительно «важнейших вопросов». И если пифия назвала его мудрейшим из людей, то это только потому, что он обладает знанием своего незнания, т. е. «знает, что ничего не знает», – в то время как остальные не ведают о своем незнании и мнят себя мудрыми. В действительности же мудр лишь бог, а человеку дано быть только любителем мудрости – философом» (см. Платон. Федр, 278d). «… Философ занимает промежуточное положение между мудрецом и невеждой», – говорит Сократ в «Пире» (204b) Платона.

Идея о том, что мудрость, как таковая, – прерогатива божества, а достояние человека – любовь к мудрости, влечение к ней, высказывалась до Сократа Пифагором, который, возможно, впервые употребил термин «философ», а также Гераклитом Эфесским, у которого (судя по дошедшим до нас отрывкам его сочинения) «философ» – это «исследователь природы вещей». Понимание философии как изучения «космоса» и наблюдаемых явлений природы было характерным и для других предшественников Сократа. Переориентация же философии и космологии на антропологию, как мы уже знаем, была начата софистами.

В чем же заключалось в таком случае то новое, что было внесено Сократом в понятия «философия» и «философ», – то новое, что сделало его воззрения одним из поворотных пунктов истории греческой философии?

Прежде всего следует сказать, что, хотя софистам и принадлежит приоритет в постановке антропологических проблем, главным объектом их интереса оставались все же риторика и диалектическое (полемическое) искусство. Они увлекались также многими другими областями знаний и выступали в качестве всесторонне осведомленных людей. В отличие от них Сократ концентрировал свое внимание на человеке и его поведении, считая эти проблемы важнейшими для философии. Это и дало возможность Цицерону говорить, что Сократ «спустил» философию с «неба на землю» (иначе говоря, Сократ поднял философию «с земли на небо»). По свидетельству Ксенофонта, Сократ в первую очередь исследовал этические проблемы, касающиеся того, что «благочестиво и что нечестию, что прекрасно и что безобразно, что справедливо и что несправедливо» (Воспоминания, I, 1, 16).

Это и понятно: начавшийся в последней четверти V в. до н. э. острый кризис полисной системы и всей культурной жизни греков сопровождался распространением субъективистских и релятивистских учений софистов. Эти новые учения, будившие мысль и укреплявшие авторитет знаний и просвещения, наносили вместе с тем серьезный удар по правовым и политическим устоям общества, подрывали традиционные верования народа, его нравственные ориентиры и ценностные установки. В данных условиях Сократ в отличие от консервативно настроенных деятелей своего времени, например Аристофана, видел средство укрепления общества, его духовных устоев не в ограждении традиций и заветов отцов от критики, от «посягательства» на них со стороны софистов и кого бы то ни было, а в познании «человеческих дел», в осмыслении внутреннего мира человека, в поиске «первоначала» его поступков и поведения. «Кто изучает дела человеческие, надеется сделать то, чему научится, как себе, так и другим», – говорит Сократ у Ксенофонта (там же, I, 1, 15).

Для Сократа знания и поступки, теория и практика едины: знание (слово) определяет ценность «дела», а «дело» – ценность знания. Отсюда и его уверенность в том, что истинные знания и подлинная мудрость (философия), доступные человеку, неотделимы от справедливых дел и других проявлений добродетели. С точки зрения Сократа, нельзя назвать философом того, кто обладает знаниями и мудростью, но, судя по его образу жизни, лишен добродетели. В диалоге Платона «Менексен» (247а) он утверждает: «И всякое знание, отделенное от справедливости и другой добродетели, представляется плутовством, а не мудростью».

Таким образом, одним из отличительных признаков истинной философии и подлинного философа является, по Сократу, признание единства знания и добродетели. И не только признание, но также стремление к реализации этого единства в жизни. Сообразно с этим философия, в понимании Сократа, не сводится к чисто теоретической деятельности, но включает в себя также практическую деятельность – правильный образ действия, благие поступки, то, что ксенофонтовский Сократ определил термином eupraxia (буквально – «благая деятельность») (см. Ксенофонт. Воспоминания, III, 9, 14). Словом, мудрость есть добродетель, т. е. знание о добре, которое включает в себя внутреннее переживание добра и потому побуждает к благим поступкам и удерживает от дурных.

Ориентация на этические проблемы и новое содержание, внесенное Сократом в понятие «философия», определили его отношение к натурфилософии, к изучению «космоса» и явлений внешней природы вообще. Исследование природы он считал бесполезным занятием, ибо познание того, по «каким законам происходят небесные явления», не позволяет ни изменять эти законы, ни создать явления природы, такие, как «ветер, дождь, времена года и тому подобное» (I, 1, 15; см. также: Платон. Апология, 19с). Неудовлетворительность прошлых философских учений, занятых натурфилософскими (космологическими) проблемами, Сократ видел также в полном расхождении этих учений в вопросе о «естестве мира». Имея в виду монистов (милетских космологов, Пифагора и Ксенофонта) и плюралистов (Левкиппа, Демокрита, Эмпедокла и Анаксагора), а также Гераклита и его последователей, с одной стороны, и элейцев (Парменида, Зенона и Мелисса) – с другой, ксенофонтовский Сократ замечает, что одним из них кажется, что сущее едино, другим, – что оно беспредельно в своей множественности; одним кажется, что все вечно движется, – другим, – что ничто никогда не может двинуться; одним кажется, что все рождается и погибает, другим, – что ничто никогда не может ни родиться, ни погибнуть» (Ксенофонт. Воспоминания. I, 1, 14). Впрочем, по словам Ксенофонта, Сократ не оспаривал (в известных границах) полезность и необходимость знаний из области математики (счета), геометрии, астрономии, медицины и других наук. Он рекомендовал только не увлекаться ими чрезмерно, не посвящать им всю свою жизнь, пренебрегая изучением многих других полезных наук (там же, 17, 7, 5-6), т. е. гуманитарных областей знания, как сказали бы мы сегодня.

В глазах Сократа науки о человеке обладают огромным преимуществом перед науками о природе: изучая человека, они дают ему то, в чем он более всего нуждается, – познание самого себя и своих дел, определение программы и цели деятельности, ясное осознание того, что есть добро и зло, прекрасное и безобразное, истина и заблуждение. Знание (осознание) этого, согласно Сократу, делает людей благородными (см. там же, I, 1, 16). Аналогичную мысль мы находим в диалоге Платона «Хармид» (174b-с), где Сократ в беседе с Критием доказывает, что без знания добра и зла все иные (т. е. практические, специальные) знания и навыки немногого стоят.

По мысли Сократа, правильный выбор, благой образ действий возможны лишь на пути познания добра и зла, а также самопознания и определения своего места и назначения в мире. Главную ценность знаний о добре и зле, о хорошем и плохом Сократ видел в их непосредственной действенности и активности, в их прямом воздействии на человека. По словам платоновского Сократа, знание, которое относится к области добродетели, «способно управлять человеком, так что того, кто познал хорошее и плохое, ничто уже не заставит поступать иначе, чем велит знание» (Платон. Протагор, 352с).

Предметом философии, ее основной задачей и главной целью Сократ сделал познание «естества» человека, первоисточника его поступков и дел, его образа жизни и мышления. Такое познание он считал возможным лишь на пути самопознания, на пути следования дельфийскому призыву «Познай самого себя». В осуществлении этого девиза Сократ усматривал свое жизненное назначение и призвание.

Исходя из того, что философ – это тот, кто на деле осуществляет свою философию, Сократ стал, как было сказано, испытывать «самого себя и других». Основным средством «испытания» он избрал диалог, живую беседу, вопросно-ответный метод исследования проблем.