3 РГАЛИ. Ф. 1547. Оп. 1. Ед. хр. 88. Л. 48 об., 49 ; Государственный литературный музей (ГЛМ). Ф. 392 (Фонд П. Г. Богатырева). Ед. хр. 90. Инв. № 392. Л. 68 об., 69.
4 См.: РГАЛИ. Ф. 1547. Оп. 1. Ед. хр. 88. Л. 85.
5 ГЛМ. Ф. 392. Ед. хр. 90. Л. 111, 117.
6 См.: ГЛМ. Ф. 392. Ед. хр. 90, 91. Первое указание: Сорокина С. Синхронно-функциональный метод исследования фольклорной традиции в трудах П. Г. Богатырева : автореф. дис. … канд. филол. наук. М., 1994. С. 8-9.
7 ГЛМ. Ф. 392. Ед. хр. 90. Л. 116.
8 Там же. Л. 116, 7 об.
9 См.: СамоделоваЕ. Сказки и сказочники Центральной России в конце ХХ — начале XXI веков : Наблюдение-исследование // Рязанский этнографический вестн. Вып. 51 : в 2 т. / гл. ред. В. В. Коростылев. Рязань, 2013. Т. 2. С. 41-42.
10 ГЛМ. Ф. 392. Ед. хр. 90. Л. 116.
11 ГЛМ. ФА. Инв. № 23/1. Ед. хр. 1 — Протоколы Комиссии по народной словесности при этнографическом отделе ОЛЕАЭ. 1911-1916. Л. 36-36 об. XXI. № 29.
УДК 821.161.1.09-1
ФАНТАСТИЧЕСКОЕ В СОДЕРЖАНИИ «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»
С. С. Александров
Саратовский национальный исследовательский государственный университет имени Н. Г Чернышевского E-mail: sereza-1988@mail.ru
В статье рассматривается проявление фантастического в «Слове о полку Игореве» на сюжетно-композиционном и образном уровнях текста.
Ключевые слова: «Слово о полку Игореве», фантастика, древнерусская литература, фольклор, вымысел, реальность.
The Fantastic in The Tale of Igor’s Campaign Content
S. S. Aleksandrov
The article regards how the fantastic constituent is revealed on the plot, composition, and image levels of the text of The Tale of Igor’s Campaign.
Key words: The Tale of Igor’s Campaign, fantastic, Old Russian literature, folklore, fiction, reality.
DOI: 10.18500/1817-7115-2016-16-2-160-164
За более чем двухвековую историю изучения «Слова о полку Игореве» накоплена огромная научная литература. Порою даже кажется, что выдающееся произведение XII в. настолько всесторонне изучено, что и сказать о нём что-то новое весьма затруднительно. Однако, по словам Д. С. Лихачёва, «этот памятник вечно свеж», а значит, всегда можно найти угол зрения, под которым в послании из глубины веков высветятся
12 Там же. Л. 37 об.-38.
13 ГЛМ. Ф. 392. Ед. хр. 90. Л. 111.
14 См.: Этнографическое обозрение. 1915. N° 3-4. С. 147148.
15 Фольклорные темы на заседаниях Московского лингвистического кружка (вступ. ст. и подг. текста А. Л. Топоркова ; коммент. А. Л. Топоркова и А. А. Панченко) // Неизвестные страницы русской фольклористики / отв. ред. А. Л. Топорков. М., 2015. С. 138 ; ИРЯ РАН. РО. Ф. 20. Ед. хр. 16. Л. 403.
16 См.: Фольклорные темы на заседаниях Московского лингвистического кружка. С. 139.
17 ГЛМ. Ф. 392. Ед. хр. 92. Л. 4.
18 См.: Самоделова Е. Сказки Московской земли (По данным государственных архивов г. Москвы) // Москва в русской и мировой литературе : сб. М., 2000. С. 257-294.
19 Богатырев П. Магические действия, обряды и верования Закарпатья // Богатырев П. Народная культура славян. М., 2007. С. 284. (Сер. Семиотика.)
новые, подчас неожиданные смыслы, в частности, связанные с ролью фантастического в «Слове».
Д. С. Лихачёв предлагает рассматривать «Слово» в историко-литературном контексте. Результатом подобного рассмотрения является тезис: «»Слово о полку Игореве» не выходит за пределы художественных возможностей своего времени, но эти возможности оно использует в полной мере, до предела»1. Однако если рассматривать это произведение с точки зрения художественного вымысла, оно всё-таки неординарно. Далее исследователь пишет: «Оно [«Слово»] создаёт обобщения, образы на основе разнообразного исторического материала, и в ограниченной мере, но всё же, пользуется вымыслом»2 (курсив наш. -С. А.). Вымысел, в свою очередь, является одним из средств создания «фантастической реальности» в «Слове»: «…»Слово о полку Игореве» вводит фантастический элемент в характеристику действующих лиц своего повествования. Это по преимуществу относится к лицам, представляющим историческое прошлое Руси: к Бояну и Всеславу Полоцкому. Вымысел играет существенную роль в создании этих образов. При этом автор не выдаёт своего вымысла за действительность. Он чисто литературный, условный»3 (курсив наш. — С. А.). Эта особенность поэтики выделяет «Слово» из
© Александров С. С., 2016
С. С. Александров. Фантастическое в содержании «Слова о полку Игореве»
ряда других произведений древнерусской словесности. В нём фантастика, имеющая народные истоки, представляется игрой воображения, тогда как в житиях и воинских повестях чудесное — это проявление фантастического, непосредственно связанного с христианско-религиозным мировоззрением людей той эпохи. Д. С. Лихачёв отмечает: «Вымысел — чудеса, видения, сбывающиеся пророчества (древнерусский. — С. А.) писатель выдаёт за реальные факты и сам в огромном большинстве случаев верит в их реальность»4. В этой связи наше обращение к фантастическим эпизодам «Слова» вполне закономерно.
В специальной литературе (работы Д. С. Лихачёва, Т. М. Акимовой, А. С. Дёмина) есть лишь отдельные наблюдения над природой фантастического в «Слове» (основательнее всего изучена образная сторона). В изучении рассматриваемой темы существуют две крайности: исследователи либо недооценивают значимость фантастических элементов, например В. П. Адрианова-Перетц5, либо, напротив, преувеличивают её. В частности, А. С. Дёмин считает фантастическим всё, что сближает «Слово» с героическим эпосом. Так, в характеристике воинов-курян («А мои ти куряне сведоми къмети») исследователь видит «фантастический изобразительный мотив постоянной окружённости курян оружием с самого их рождения, причём вооружением, находящимся в идеальном состоянии»6, что, обратим внимание, свойственно для героического эпоса с его идеализацией и героизацией. Мы на этот счёт как раз придерживаемся точки зрения В. П. Адриано-вой-Перетц: «…это идеальные воины, с самого рождения воспитанные в воинских обычаях, и воинская удача их описывается в преувеличенных очертаниях, половецкими богатствами, отнятыми у бегущего врага.»7 В этой связи для нас важным представляется замечание В. П. Автономовой: «Не всякое невозможное будет являться фантастическим»8. Само же понятие «фантастика» исследовательница определяет следующим образом: «…фантастика. — нарочитая, подчёркиваемая самим художником невероятность измышленных им образов и мотивов, условно применяемых в качестве художественного средства»9, с чем нельзя не согласиться. Она размышляет также над соотношением реального и фантастического: «.фантастическое всегда содержит зерно действительности, но отражает последнюю опосредованной сознанием субъекта»10.
В соответствии с обозначенным аспектом мы обратимся к эпизодам солнечного затмения, выезда войска князя Игоря в поход, сражений, сна киевского князя Святослава, рассказа о Всеславе Полоцком, плача Ярославны, побега Игоря из плена с целью выявления художественной значимости фантастических элементов на сюжетном и образном уровнях. Причём некоторые эпизоды интересны не только как элементы сюжетно-компо-зиционной структуры, но и как самостоятельные
явления, поскольку именно в них фантастическое начало проявляется наиболее отчётливо (побег Игоря из плена и рассказ о Всеславе Полоцком). Начнём с эпизода солнечного затмения.
Прежде чем вести речь о «Слове о полку Игореве», обратимся к двум летописным рассказам о походе князя Игоря на половцев 1185 г. (Ипатьевская летопись) и 1186 г. (Лаврентьевская летопись).
В рассказе Ипатьевской летописи сообщается лишь о факте затмения — «солнце стояще, яко месяць»11. Можно предположить, что в данном случае для летописца важнее было зафиксировать факт солнечного затмения в его значимости, а не описать явление природы, что вполне согласуется с летописной традицией. Летописец не только сообщает о факте затмения, но и показывает реакцию князя и бояр на это явление: «.братья и дружино! Тайны Божия никто же не весть, а знамению творець Бог и всему миру своему, а нам что створит Бог или на добро или на наше зло, а то же намъ видети»12. Обращение князя к боярам не остаётся без ответа: «.. .княже, есть ни на добро знамение се»13. Бояре с уверенностью говорят Игорю, что поход обречён на неудачу, чего в «Слове» мы не наблюдаем, можно уловить лишь тревожное ощущение его творца, выраженное через символическую картину. В летописи отважный князь, несмотря на это предостережение, ссылаясь на Божий промысел, принимает решение идти в поход. И, таким образом, дальнейшее сюжетное движение летописного повествования подчёркивает неправоту князя Игоря, особенно сильно ощущаемую в его покаянной речи. В «Слове» же мы не находим того христианско-религиозного назидания, какое присуще летописи.
В рассказе Лаврентьевской летописи описание солнечного затмения более развёрнуто: «.в среду на вечери бысть знамение солнци и морочно бысть велми, яко и звезды видети человеком к огню, яко землею бяше и солнце ученися, яко месяц из рогъ, яко угль жаровъ исхожаше: страшно бевидети человеком знамение Божье»14.
Отметим, что помимо выразительного описания явления есть ещё и авторская оценка: «страшно». Это наречие усиливает и без того яркое впечатление.
В «Слове» же затмение изображается (термин А. С. Дёмина) несколькими фразами, рисующими яркую картину, из которой читателю становится понятно, что печальный итог будущего сражения неизбежен: «.тогда Игорь възре на светлое солнце и виде от него тьмою вся своя воя прикрыты»15. На сюжетно-композиционном уровне этот эпизод можно соотнести с завязкой. О роли природы в «Слове» очень точно написал Д. С. Лихачёв: «Говоря о природе, он [автор] не рисует пейзажей в нашем смысле этого слова, а повествует о действиях природы, о реакции природы на события. Событиям у людей соответствуют события в природе. Природа в «Слове» не
фон событий и не декорация для них — она сама действующее лицо или, может быть, нечто вроде античного хора. Природа откликается на события как своеобразный помощник рассказчика, выражающий авторское мнение, авторские чувства»16.
Но природа интересует нас не только как активное действующее лицо повествования. Одухотворённость природы в духе народного творчества (Т. М. Акимова)17 даёт нам возможность рассматривать её как фантастическую силу, ведь затмение солнца — это тоже природное явление. Природа принимает активное участие и в эпизоде выезда Игорева войска в поход: «Тогда въступи Игорь князь въ златъ стремень и поеха по чистому полю. Солнце ему тьмою путь заступаше; нощь, стонущи ему грозою, птичь убуди; свист зверин въста; збися Див, кличет верху древа -велит послушати земли незнаеме, Влъзе, и По-морию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебе, тьмутораканьскый блъван!» (12). Даже в эпизоде после первого удачного сражения в голосе природы звучат тревожные интонации: «Дремлетъ въ поле Ольгово хороброе гнездо. Далече залетело! Не было оно обиде порождено ни соколу, ни кречету, ни тебе, черный ворон, поганый половчине» (14). Природа очень выразительно передаёт ощущение тревоги за русских воинов перед вторым неудачным сражением: «Другаго дни велми рано кровавыя зори свет поведають; черныя тучя с моря идуть, хотят прикрыти 4 солнца, а в них трепещуть синии молнии. Быти грому великому! Идти дождю стрелами с Дону великаго! Ту сякопием приламати, ту ся саблям потручяти о шеломы половецкыя, на реце на Каяле, у Дону великаго. О Руская земле, уже за шеломянем еси!» (12). В этом описании А. С. Дёмин усматривает изобразительный мотив, что по его логике является проявлением фантастики. Он пишет: «.предметы как бы без людей участвуют в битве, показывая её «техническую» бесчеловечность, о какой раньше и «не слышано» было»18. Мы, однако, солидарны с В. П. Адриановой-Пе-ретц, считавшей, что здесь мы снова сталкиваемся с былинной идеализацией, а не с проявлением фантастического: «Гиперболизируя воинскую доблесть и политическую власть своих героев, «Слово о полку Игореве», подобно героическому эпосу, не выходит за границы правдоподобия, не делает людей сверхъестественными существами, не наделяет их ни необычным ростом, ни небывалой физической силой; их идеализированная доблесть, как и у героев народного эпоса, проявляется лишь в моменты схватки с врагом. Только на поле битвы они «кликом плъки побеждают» <.> Идеализация определённых сторон действительности в «Слове» — поэтический способ передачи отношения к ней автора: в центре внимания его люди, которые, как и в устном героическом эпосе, своими силами будут бороться с врагом, не взывая к помощи потустороннего мира»19.
На момент встречи двух войск природа откликается следующим образом: «Се ветри, Стри-божи внуци, веют с моря стрелами на храбрыя полкы Игоревы. Земля тутнет, рекы мутно текуть; пороси поля прикрывають; стязи глаголют — по-ловци идуть от Дона и от моря; и от всех стран Рускыя полкы оступиша. Дети бесови кликом поля прегородиша, а храбрии русици преградиша черлеными щиты» (14-15). Итог битвы выражен по-летописному кратко: «Бишася день, бишася другый; третьяго дни к полуднию падоша стязи Игоревы» (14-15).
Ещё один эпизод, в котором проявляется действенность предсказания неизбежности трагического исхода похода, — это сон киевского князя Святослава. Уже первые его строки настраивают читателя на минорный лад: «А Святославь му-тенъ сонъ виде в Киеве на горахъ» (19). Мутный сон — неясный сон, тревожный сон. Главная тема сна — тема смерти: «Си ночь, с вечера, одевахуть мя — рече — чьрною паполомою на кроваты тисо-ве; черпахуть ми синее вино, с трудомь смешено; сыпахуть ми тощими тулы поганых толковин великый женчюгь на лоно и неговахуть мя. Уже доскы без кнеса в моемъ тереме златоверсемъ; всю нощь с вечера босуви врани възграяху у Плеснеска на болони, беша дебрь Кисаню и не сошлю к синему морю» (19). В ответе бояр звучит известие о сбывшемся предопределении судьбы князей Игоря и Всеволода: «Уже, княже, тугаумь полонила: се бо два сокола слетеста съ отня стола злата поискати града Тьмутороканя, а любо испити шеломомь Дону. Уже соколома крильца припешали поганыхъ саблями, а самаю опуташа в путины железны» (19). В этом, на наш взгляд, очевидно проявление фантастического, как и в том, что увиденное во сне реализуется в действительности. На сюжетном уровне сон Святослава поддерживает и подтверждает значимость предопределения, обнаруживаемого в эпизоде солнечного затмения.
Эпизод, подготавливающий быструю, стремительную развязку, — это плач Ярославны. На мольбу жены Игоря, обращённую к трём стихиям, откликаются и бог, и природа, помогая Игорю бежать из половецкого плена.
Побег Игоря из плена интересен нам не только как развязка повествования, но и отдельно, как самостоятельный эпизод, так как в нём ощущается близость «Слова о полку Игореве» к фантастике русской волшебной сказки. Д. С. Лихачёв писал: «Динамические свойства той «модели мира», которую создал в своём произведении автор «Слова», чрезвычайно близки к народной сказке. Там также события совершаются как бы без физического усилия; об этом свидетельствуют и обычные сказочные присказки: «сказано — сделано», «близко ли — далеко ли, низко ли — высоко ли», а также различные сказочные «орудия», облегчающие действия сказочных персонажей: ковёр-самолёт, скатерть-самобранка, шапка-невидимка, волшебные слова,
162
Научный отдел
С. С. Александров. Фантастическое в содержании «Слова о полку Игореве»
по которым всё исполняется, помощные звери и волшебные помощники людей. Сказочные персонажи не знают сопротивления физической среды, они знают только препятствия в виде посторонней персонифицированной злой воли — так же, как в «Слове»»20. Этим же действием, совершающимся без усилий, учёный объясняет персонификацию и овеществление отвлечённых понятий обиды, славы и др.: «Эти отвлечённые понятия материализуются, приобретают способность действовать, как физическая материя: они текут, сеются, растут, разливаются, пробуждаются, усыпляются, куются. Веселие поникает, «туга» полоняет ум, «жирная печаль» течёт по Русской земле»21.
Продолжает линию соотнесения «Слова» с волшебной сказкой Н. С. Демкова. Она отмечает сюжетно-композиционные узлы, общие для произведений литературы и фольклора: «Для изучения композиции и художественной структуры важно отметить, что схема волшебной сказки, использованная в «Слове» в связи с изображением судьбы князя Игоря, отразилась не только в эпизоде бегства Игоря из плена: элементы её обнаруживаются в разных фрагментах текста — и в плаче Ярославны (выкликанье из смерти), и в описании пленения князя (семантика упоминания отдельных деталей в «Слове» напоминает о царстве мёртвых), и в описании выезда в поход (Игорь нарушает «запрет» — выезжает вопреки солнечному затмению)»22. Подобное «переключение» читателя с одной традиции на другую исследовательница объясняет особенностями изображения в средневековой литературе: «…тема определяет художественные средства изображения»23. В роли волшебного помощника в этом эпизоде «Слова» выступает природа: «Кликну; стукну земля, въшуме трава, вежи ся половецкии подвизашася. А Игорь князь поскочи горнастаем к тростию и белым гоголем на воду. Въвержеся на борз комонь и скочи с него босым волком. И потече к лугу Донца и полете соколом под мьглами, избивая гуси и лебеди завтроку и обеду и ужине. Коли Игорь соколом полете, тогда Влур волком потече, труся собою студеную росу; преторгостабо своя борзая комоня… Донец рече: «Княже Игорю! Не малоти величия, а Кон-чаку нелюбия, а Руской земли веселиа!» Игорь рече: «О, Донче! Не мало ти величия, лелеявшу князя на волнах, стлавшу ему зелену траву на своих сребреных брезех, одевавшу его теплыми мглами подъ сению зелену древу; стрежаше его гоголемъ на воде, чайцами на струяхъ, чернядьми на ветрехъ»» (27-29). Д. С. Лихачёв отмечает, что туманные ночи теплее, поэтому ночь «одевает» в туманы беглеца24.
В «Слове о полку Игореве» содержится рассказ о Всеславе Полоцком: «Всеслав князь лю-демъ судяше, князем грады рядяше, а сам в ночь влъкомъ рыскаше: изъ Кыева дорыскаше до куръ Тьмутороканя: великому Хръсов и влъкомъ путь прерыскаше» (26), в котором также обнаружива-
ется близость рассматриваемого произведения к сказочной фантастике. На эту мысль нас навели суждения Д. С. Лихачёва: «.. .оборотничество Всеслава Полоцкого — такая же литературная условность, необходимая для создания яркого образа князя-вотчинника, как и оборотничество Бояна, необходимое для создания искусного и вдохновенного певца-поэта. Всеслав сравнивается с лютым зверем, он волком рыскает ночью, пере-рыскивает путь великому Хорсу. Но это вовсе не значит, что автор «Слова» действительно считал Всеслава Волхвом, что он верил в его оборотничество. Автор «Слова» также мало верил в способность Всеслава перевоплотиться в волка, как и в языческого бога Хорса, которому Всеслав якобы перерыскивал при этом путь, или в способность Бояна носиться серым волком и летать сизым орлом»25. Не менее ценными представляются нам и замечания В. П. Автономовой, отметившей отличия эпической фантастики от сказочной. По её мнению, фантастика в былине воспринимается как часть реальности, тогда как «превращение в сказке — типичное проявление волшебства, выполняющее функцию мотивировок общей фантастической атмосферы в её сюжете.»26 В былине же колдовство и оборотничество даны «как реальные, имеющие широкое распространение, а потому не вызывающие удивления»27.
В заключение отметим, что Д. С. Лихачёв называет волшебником не только певца Баяна, но и автора «Слова», ведь он, с одной стороны, повествует о событиях, которые хорошо известны читателю, а с другой — искусно держит того в напряжённой тревоге за судьбу войска Игоря. Это даёт нам основание считать проявления фантастики средством беллетризации повествования.
Таким образом, следует подчеркнуть, что фантастика в «Слове о полку Игореве», обнаруживаясь на разных уровнях текста: сюжетно-компо-зиционном и образном, имеет преимущественно народную (сказочную) основу. Нельзя отрицать, что фантастические элементы выполняют сюжетную функцию, поскольку весь сюжет представляет собой реализацию предопределения, уловимого уже в картине солнечного затмения и проявившемся наиболее отчётливо в тягостном сне князя Святослава. Немаловажно отметить, что фантастика в «Слове» несёт еще и эмоционально-эстетическую нагрузку, так как она используется автором для создания общего колорита произведения, атмосферы необычайного.
Примечания
1 Лихачёв Д. «Слово о полку Игореве» — героический пролог русской литературы. Л., 1967. С. 46.
2 Там же.
3 Там же.
4 Лихачёв Д. Человек в литературе Древней Руси. М., 1970. С. 108.
5 См.: Адрианова-ПеретцВ. «Слово о полку Игореве» и устная народная поэзия // Слово о полку Игореве. М. ; Л., 1950. С. 291-319.
6 Дёмин А. Автор «Слова о полку Игореве» : героические мотивы // Дёмин А. Поэтика древнерусской литературы XI-XIII вв. М., 1998. С. 43.
7 Адрианова-Перетц В. Указ. соч. С. 299.
8 Автономова В. Художественное своеобразие фантастики в русском героическом эпосе. Саратов, 1981. С. 4.
9 Там же.
10 Там же. С. 5.
11 Памятники литературы Древней Руси. XII век. М., 1980. С. 352.
12 Там же.
13 Там же.
14 Памятники литературы Древней Руси. XII век. С. 366.
15 Слово о полку Игореве. М. ; Л., 1950. С. 10. Далее текст «Слова» цитируется по этому изданию с указанием страниц в скобках.
16 Лихачёв Д. Произведения XI-XIII вв., стоящие вне
УДК 821.161.1.09-31+929[Окуджава+Карамзин]
КАРАМЗИНСКИЙ КОД В РОМАНЕ Б. О «СВИДАНИЕ С БОНАПАРТОМ». СТАТЬЯ 1: «АРИНА ИЗ ДЕВИЧЬЕЙ»
В. В. Биткинова
Саратовский национальный исследовательский государственный университет имени Н. Г Чернышевского E-mail: bitkinova@mail.ru
В двух статьях предполагается рассмотреть карамзинские реминисценции (в основном — повести «Бедная Лиза») в романе Б. Ш. Окуджавы «Свидание с Бонапартом». Первая статья посвящена сюжетным линиям романа, связанным с образом крепостной Арины. В них реализуется одна из важнейших исторических проблем произведения (крепостное право) и содержатся выходы на актуальные вопросы взаимоотношений интеллигенции и народа, внешней и внутренней свободы. Ключевые слова: Б. Ш. Окуджава, Н. М. Карамзин, реминисценции, сюжет «Бедной Лизы».
Karamzin’s Code in B. Okudzhava’s Novel A Date with Bonaparte. Article 1. Arina from the Maidservants’ Room
V. V. Bitkinova
In two articles we propose to consider Karamzin’s reminiscences (predominantly from the novel Poor Liza) in the novel by B. Sh. Okudzhava A Date with Bonaparte. The first article is dedicated to the plot lines of the novel related to the image of the serf Arina. One of the most important historic problems of the novel is actualized in them (serfdom); they also contain links to the up-to-date issues of the relationships between the intelligentsia and the people, inner and outer freedom. Key words: B. Sh. Okudzhava, N. M. Karamzin, reminiscences, plot of Poor Liza.
DOI: 10.18500/1817-7115-2016-16-2-164-173
жанровых систем // Истоки русской беллетристики : Возникновение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе. М. ; Л. 1970. С. 205.
17 См.: Акимова Т. Призыв к единению // Волга. 1985. N° 6.
18 Дёмин А. Указ. соч. С. 43.
19 Адрианова-Перетц В. Указ. соч. С. 300.
20 Лихачёв Д. Произведения Х1-ХШ вв., стоящие вне жанровых систем. С. 201.
21 Там же. С. 202.
22 Демкова Н. Проблемы изучения «Слова о полку Игореве» // Демкова Н. С. Средневековая русская литература. СПб, 1997. С. 62.
23 Там же.
24 См.: Лихачёв Д. Произведения Х1-ХШ вв., стоящие вне жанровых систем.
25 Лихачёв Д. «Слово о полку Игореве» — героический пролог русской литературы. С. 46.
26 Автономова В. Указ. соч. С. 61.
27 Там же.
Значительная роль реминисценций русской классической литературы в исторических романах Б. Ш. Окуджавы отмечалась неоднократно. М. И. Назаренко, выявляя связующие принципы окуджавовской «исторической тетралогии» («Бедный Авросимов» (1965-1968), «Похождения Шипова, или Старинный водевиль» (1969-1970), «Путешествие дилетантов» (1971-1977), «Свидание с Бонапартом» (1979-1983)), называет среди них и «тему русской литературы». Интерпретируя своеобразный приём анахронизма — цитирование, опережающее не только время создания прецедентного произведения, но и породившую его ситуацию (например, лермонтовское «Скажи-ка, дядя» ещё до входа французов в Москву), На-заренко высказывает предположение, что такие случаи «оказываются предвестниками будущего превращения истории в литературу», и даже (на наш взгляд, всё же несколько увлекаясь) что «для Окуджавы литература является едва ли не главной целью истории»1.
Э. М. Зобнина в диссертации, посвящённой традициям русской литературы XIX в. в романах Окуджавы, предлагает использовать по отношению к ним термин «культурологический роман», ссылаясь в том числе на впечатление критиков-современников2. По мнению Зобниной, основным предметом изображения писателя является «русская дворянская культура XIX в., увиденная глазами человека XX в.»3 И этот «образ куль-
© Биткинова В. В., 2016
Гибель рукописи «Слова о полку Игореве» московском пожаре 1812 года создают существенные трудности при ее атрибуции, то есть определении места и времени написания произведения, а также определение ее автора.
Признание подлинности «Слова о полку Игореве» закономерно выдвигает вопрос о времени его написания. Несомненно, проблема датировки поэмы теснейшим образом связана с определением тех целей и задач, которые ставил перед собой безымянный автор. Слушателей можно познакомить с двумя наиболее распространенными гипотезами.
Академик Б. А. Рыбаков1´ в книге «Русские летописцы и автор “Слова о полку Игореве”» (1972)2´ полагает, что это произведение было откликом на конкретные события лета 1185 году и содержало призыв к защите Руси от нависшей угрозы. Оно могло быть написано только в 1185, так как в 1186 году было уже бесполезно – о половцах ничего не было слышно.
1187 гож также следует исключить, потому что в поэме нет обращения к Владимиру Глебовичу Переяславскому, который в мае-июне 1185 года был тяжело ранен. В неспокойном 1187 году этот князь почувствовал себя в силах принять участие в походе против половцев, но неожиданно 18 апреля скончался. «Слово» не содержат призыва к Владимиру Глебовичу как к участнику похода, Б. А. Рыбаков полагает, что поэма исполнялась «в Киеве при дворе великого князя по случаю приема необычного гостя, нуждавшегося во всеобщей поддержке, – князя Игоря, только что вернувшегося из плена». «Слово» заключало в себе призыв к консолидации сил в борьбе с общим врагом.
Вторая гипотеза основана на той же методологической позиции страстной публицистичности автора и приуроченности поэмы каким-то важным политическим событиям. Автор этой гипотезы Н. С. Демкова3´ обратила внимание на гиперболизированное изображение киевского князя Святослава, его мощи, которой тот на самом деле не обладал. Этот образ по общим принципам создания сближается с посмертной княжеской похвалой в летописях.
Исследовательница предполагает, что «Слово» было создано после смерти Святослава в июле 1194, но не позднее мая 1196 года, когда умер брат Игоря Всеволод, которому в конце памятника провозглашается здравица.
Автор спустя десятилетие вспоминает поход Игоря, потому что призыв к единению русских князей был необыкновенно актуальной темой в 1194-1196 годах. В это время разразилась распря; между Рюриком Ростиславичем и Ольговичами за киевский престол, причем Рюрик призывает на помощь кочевников. Неудивительно, что вопрос половецкой опасности волнует русского книжника.4´
«Слово с полку Игореве» ярко и глубоко отражает личность своего создателя, его политическое, историческое мировоззрение, эстетические представления, даже социальное происхождение. Очевидно, автор поэмы не был князем, так как он обращается к князьям как к «господам» («Стреляй, господине, Кончака, поганого кощея»). Он очень хорошо знает воинское вооружение, приемы ведения боя. Это выдает в нем «сведомого къметя» – опытного воина, который, судя по всему, принадлежал к старшей дружине, то есть к боярству. В пользу этого свидетельствует его свобода обращения к князьям-современникам и к их предкам.
Автор поэмы не может быть представителем духовенства, потому что для его мировоззрения характерна так называемая религиозная индифферентность. По вероисповеданию он явно христианин, но мыслит не так, как церковные писатели. Автор наполняет поэму анимистическим одухотворением природы, все события прошлого и настоящего он объясняет реальными причинами, а не божественным предопределением. «Слово» широко использует образы богов языческого пантеона. Но автор и не язычник. Хорс, Стрибог, Жля, Карна и др. лишь олицетворяют силы природы.
Создатель поэмы был человеком широко образованным. Содержание памятника позволяет говорить о знакомстве автора с первой русской летописью – Повестью временных лет. Он широко осведомлен в области народных преданий и, в частности, в историческом эпосе, ибо только из былин и исторических песен автор мог почерпнуть сведения о событиях, не зафиксированных в летописи, только народная память могла сохранить их.
Автор «Слова» – плоть от плоти народной. Он выражает взгляды и стремления массы тружеников-русичей, «ратаев», которые страдали от княжеских усобиц и связанных с ними половецких набегов. Идеи единения объективно больше отвечали стремлениям простых людей, чем интересам феодалов в обстановке быстро развивающегося процесса дробления Киевского государства. С болью в сердце говорит автор о бедах, постигших Русь после поражения Игоря, гневно обличает он зачинщиков усобиц, не поддерживая ни одну из враждующих сторон. Ссорящиеся князья виноваты в том, что «ретко ратаеве кикахуть, но часто врани граяхуть, трупиа себе деляче, а галици свою речь говоряхуть, хотять полетети на уедие», «погибашеть жизнь Даждьбожа внука».
Автор видит выход из создавшегося положения в укреплении сильной централизованной власти. Это вовсе не идеи самодержавного централизма, это ностальгия по прошедшим временам Владимира Святого и Ярослава Мудрого и одновременно выражение народного политического мышления. Сильная княжеская власть нужна была народу, потому что только так можно было создать надежный щит на границе Руси с Диким полем и ограничить произвол мелких феодалов, которые нещадно эксплуатировали крестьян.
Киевский князь в конце XII в. уже утратил былое могущество. Но автор поэмы обращается именно к нему как к великому и грозному повелителю, ибо Киев оставался историческим центром Руси, с которым были связаны народные чаяния о восстановлении прежнего единства, Киев и великие киевские князья идеализировались и воспевались в былинах.
Многие исследователи «Слова о полку Игореве» пытались найти конкретное историческое лицо – автора поэмы.
Н. Головин еще в 1846 г. называл автором Галицкого книжника Тимофея, упоминаемого в летописи под 1205 г.
Орловец И. Новиков полагал, что «Слово» мог написать только человек, знавший Игоря по половецкому плену. Рассматривая лиц, находившихся вместе с Игорем в плену (Овлур, сын тысяцкого, конюший, поп), писатель отдает предпочтение сыну тысяцкого и моделирует книжника Тимофея Рагуйловича.
А. Югов в качестве создателя поэмы называл некоего «словутьнаго певца Митусу», упоминаемого в Галицкой летописи под 1241 г.
Н. П. Сидоров критиковал эти гипотезы и отверг их. Тимофей не может быть автором «Слова», так как он был церковным начетчиком и известен как автор притч об антихристе, то есть его мировоззрение не тождественно мировоззрению создателя поэмы. Слово же «митуса» переводится как певец, регент и именем человека не является.
В. Г. Федоров отдал авторство тысяцкому Рагуилу Добрыничу, который тоже находился вместе с Игорем в плену.
В качестве автора «Слова» называли и самого Игоря Святославича, и князя Владимира Святославича и даже дочь князя Святослава Всеволодовича по имени Болеслава.
Все эти гипотезы нельзя воспринимать всерьез, так как неизвестны ни взгляды этих людей, ни наличие у них литературных способностей.
Наиболее основательна гипотеза академика Б. А. Рыбакова. Ученый задается вопросом: кому симпатизирует автор, на чьей стороне он выступает в своих взволнованных размышлениях? Еще Н. К. Гудзий отмечал, что автор «Слова» не был сторонником или апологетом Игоря. Он защищал его лишь потому, что «Игоря невыгодно было изображать с явно отрицательной стороны» при выполнении задачи организации общего похода против половцев. «Чтобы успешнее, объединить князей, нужно было внушить им жалость к разгромленному Игорю». Б. А. Рыбаков соглашается с точкой зрения Н. К. Гудзия и конкретизирует ее. Он считает, что «Слово» было исполнено в Киеве, куда Игорь приехал просить помощи. По мысли ученого, автор был киевлянином, и поэма прозвучала на пиру у Святослава.
Б. А. Рыбаков высказывает предположение об идентификации автора поэмы с летописцем Петром Бориславичем.5´ Этому лицу приписывают ряд летописных фрагментов, на основании которых можно судить о его политических взглядах, особенностях языка и стиля. Между автором «Слова» и Петром Бориславичем ученый находит определенную общность. Однако, заканчивает свои рассуждения Б. А. Рыбаков напоминанием о том, что его предположение нуждается в дополнительной проверке, достоверно доказать его истинность невозможно. Надо сказать, что эта точка зрения была признана достаточно убедительной в научном сообществе.
__________
1 ’ Рыбаков Борис Александрович (1908 – 2001) – советский и российский археолог, исследователь славянской культуры и истории Древней Руси. Академик РАН (1991; действительный член АН СССР с 1958 года). Герой Социалистического Труда (1978). Один из самых влиятельных деятелей советской историографии. Б. А. Рыбаков был крупным археологом. Его научная деятельность началась с раскопок вятических курганов в Подмосковье. Он проводил масштабные раскопки в Москве, Великом Новгороде, Звенигороде, Чернигове, Белгороде Киевском, Тмутаракани, Путивле, Александрове и многих других местах. Им были целиком раскопаны древнерусские замки Любеч и Витичев, что дало возможность реконструировать облик небольшого древнерусского города. На этих раскопках учились «ремеслу» сотни будущих историков и археологов. Всю свою жизнь Рыбаков придерживался антинорманистских убеждений. К числу наиболее спорных построений Рыбакова относятся попытки произвести славян от скифов-пахарей, живших в Причерноморье ещё во времена «отца истории» Геродота (V век до н. э.). В монографии «Киевская Русь и русские княжества XII–XIII веков» (1982) он отнёс начало истории славян к XV веку до нашей эры. В Змиевых валах историк видел свидетельство столкновения славян с киммерийцами, которые, по общепринятой точке зрения, покинули Причерноморье за тысячу лет до появления там славян.
2 ’ Рыбаков Б.А. Русские летописцы и автора «Слова о полку Игореве – М., 1972.
3 ’ Демкова Наталья Сергеевна (1932 – 2018) – советский и российский литературовед, палеограф, археограф, автор более 100 научных работ, посвященных проблемам истории и текстологии древнерусской литературы. Доктор филологических наук, профессор кафедры русской литературы филологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета.
4 ’ Демкова Н.С. К вопросу о времени написания «Слова о полку Игореве» // Вестник ЛГУ. №14. Серия: История, язык и литература. 1973. Вып.3. С.72 – 77.
5 ’ Рыбаков Б.А. Петр Бориславич. Поиск автора «Слова о полку Игореве». – М., 1991.
Содержание
Введение………………………………………………………………….. 3
1.
История открытия ……………………………………………………. 5
2.
Изучение «Слова о полку Игореве…………………………………… 6
3.
Время написания……………………………………………………… 8
4.
Проблема авторства………………………………………………….. 13
Заключение………………………………………………………………. 23
Список литературы……………………………………………………… 24
Введение
«Слово о полку Игореве» посвящено походу 1185 года на половцев
новгород-северского князя Игоря Святославича и написано, очевидно, под свежим
впечатлением от его поражения. Но, по существу, настоящим героем этого
произведения является вся Русская земля, взятая в широчайших географических и
исторических пределах. Вот в этом широком охвате Русской земли и заключена
конкретность призыва автора к единству всех русских княжеств: автор сознает реальное
и художественное их единство, их историческую общность и, следовательно,
трагичность разрыва между печальной действительностью Руси, ввергнутой в
раздоры князей, и идеальным и возможным величием ее истории, ее природы,
находящейся в сочувственном единении с русским народом.
Повествование в «Слове о полку Игореве» непрерывно переходит из
одного географического пункта в другой. Автор «Слова» постоянно охватывает
крайние географические точки своими призывами к единению, обращениями к
отдельным князьям. «Золотое слово» Святослава Киевского обходит всю Русскую
землю по окружности — ее самые крайние точки. Мифическое существо «Див» кличет
на вершине дерева, велит послушать земле неведомой, Волге, и Поморию, и Сурожу,
и Корсуню, и Тмутороканскому болвану на Черном море. Жена Игоря Ярославна
плачет на самой высокой точке Путивля, в котором она скрывалась во время
пленения Игоря, — на крепостной стене, над заливными лугами Сейма, обращаясь к
солнцу, ветру, Днепру. Девицы после возвращения Игоря из плена поют на далеком
Дунае, их голоса вьются через море до
Киева. Каждое действие воспринимается как бы с огромной высоты. Благодаря этому
и сама битва Игоря с половцами приобретает всесветные размеры: черные тучи,
символизирующие врагов Руси, движутся от самого моря. Дождь идет стрелами с
Дона великого. Ветры веют стрелами с моря. Битва как бы наполняет собой всю
степь.
«Слово» постоянно говорит о «славе» князей — нынешних и умерших —
и также в этих широчайших пределах. От войска Романа и Мстислава дрогнула земля
и многие страны — Хинова, Литва, Ятвяги, Деремела, и половцы копья свои
склонили под те мечи булатные. Князю Святославу киевскому поют славу немцы и
венецианцы, греки и моравы. Пространственные формы приобретают в «Слове» и
такие понятия, как «тоска», «печаль», «грозы»: они текут по Русской земле,
воспринимаются в широких географических пределах, почти как нечто материальное
и ландшафтное.
Для того, чтобы опоэтизировать события, современные походу Игоря,
автор привлекает русскую историю XI века. Свои поэтические сопоставления автор
«Слова» делает с историей Олега Святославича и Всеслава Полоцкого, с битвой
Бориса Вячеславича на Нежатиной Ниве, с гибелью в реке Стугне юноши князя
Ростислава, с поединком Мстислава Тмутороканского и Редеди. Это все события XI
века — «дедовские» по времени. Автор вспоминает певца Бояна — также XI века.
«Слово о полку Игореве» не было одиноким памятником своего
времени. Это ясно не только потому, что оно принадлежало к тому же стилю
монументального историзма, к которому принадлежали и все другие произведения
того же времени. Это ясно и не потому также, что в нем отразилось то же
сознание единства Руси, которым жили все русские произведения XII — первой
трети XIII веков.
В
«Слове о полку Игореве» есть и прямые совпадения с летописью (главным образом с
Киевской в составе Ипатьевской) и с отдельными произведениями.
1. История открытия
«Слово о полку
Игореве» было открыто собирателем древнерусских рукописей А. И.
Мусиным-Пушкиным в конце 80-х – 90-х годов XVIII века. Он приобрел у архимандрита Иоля, настоятеля упраздненного
Екатериной II Спасо-Ярославского
монастыря, рукописный сборник, который, судя по описанию, был написан в XVI веке на северо-западе Руси (в районе
Пскова или Новгорода). В состав сборника входили произведения светского характера:
«Хронограф»; «Временник, еже нарицается летописание русских князей и земля
Русьскыя»; «Слово о полку Игореве» и «Девгениево деяние».
Первое упоминание
о находке Мусина-Пушкина сделал в 1792 году журналист и драматург П. А.
Плавильщиков.
Для работы над
рукописью Мусин-Пушкин привлек ученых А. Ф. Малиновского, Н. Н.
Бантыш-Каменского и в качестве консультанта Н. М. Карамзина. Благодаря их труду
в 1800 году был опубликован текст «Слова» с переводом на современный русский
язык, вступительной статьей и примечаниями.
Очевидно, в
1795-1796 годах была сделана писарская копия с текста рукописи для Екатерины II. Копия эта затем затерялась в архиве
и была обнаружена лишь в 1864 году П. П. Пекарским.
В 1812 году
рукописное собрание Мусина-Пушкина погибло в огне московского пожара. В руках
исследователей остались лишь печатный текст и выписки, сделанные из рукописи ее
первыми издателями.
2. Изучение «Слова о полку
Игореве»
После гибели в
огне рукописного собрания Мусина-Пушкина, в науке сразу же раздались голоса
скептиков, которые начали отрицать подлинность «Слова». Профессор М. Т.
Каченовский и писатель О. Сенковский утверждали, что в нашей древней литературе
нет ни одного произведения, которое бы по своему художественному уровню
приближалось к «Слову». Язык «Слова» не находит, зявляли они, себе соответствий
в языке других памятников письменности.
Точка зрения
скептиков вызвала горячую отповедь со стороны передовых ученых и писателей.
Страстно отстаивал подлинность «Слова» А. С. Пушкин, который хотел сделать поэтический
перевод гениальной поэмы и собирал материалы для критической статьи.
В 1813 году К. Ф.
Калайдовичем была найдена приписка на Псковском апостоле 1307 года, которая
обнаружила следы влияния «Слова». В приписке говорилось о распрях московского
князя Юрия Даниловича и Михаила Тверского в начале XIV века: «При сих князях сеяшется и
ростяше усобицами, гыняше жизнь наша, в князех которы ,и веци скоротишася
человеком».
В 30-е годы М. А.
Максимович установил связь «Слова» с народной украинской поэзией. В 1838 году
было опубликовано «Поведание и сказание о побоище великого князя Дмитрия
Ивановича», в котором было ощутимо влияние «Слова». В 1852 году найдена
«Задонщина», в тексте которой обнаруживаются прямые заимствования из «Слова о
полку Игореве».
Все эти факты
свидетельствовали о подлинности «Слова» и доказывали несостоятельность точки
зрения скептиков.
Важную роль в
истории изучения «Слова» сыграло его издание в 1844 году Д. Н. Дубенским.
Отстаивая подлинность «Слова», Дубенский снабдил свое издание обстоятельным
историко-литературным комментарием.
Большое значение
в истории изучения текста поэмы имели издания «Слова», предпринятые в 1866 и
1868 годах Н. С. Тихонравовым. На основании сличения Екатерининской копии с
печатным изданием Мусина-Пушкина Тихонравов внес в текст много исправлений, дал
интересный комментарий, в котором привел новые параллели из произведений
русского фольклора и древнерусской письменности.
Особенно большое
количество работ, посвященных «Слову», появляется в 70-е годы XIX века. П. П. Вяземский, В. Миллер, А.
Веселовский отвергали самостоятельность «Слова о полку Игореве», усматривая в
нем лишь отражение влияний либо древнегреческой литературы (П. П. Вяземский),
либо южнославянской (В. Миллер). С опровержением их точек зрения выступил в
1876 году А. А. Потебня. В книге «Слово о полку Игореве». Текст и примечания»
он доказал, что «Слово» не «сочинено по готовому византийско-болгарскому или
иному шаблону». Это произведение, по мнению исследователя, «оригинально и
самобытно, оно все проникнуто народно-поэтическими элементами».
Таким образом,
однозначной позиции о подлинности «Слова о полку Игореве» не существует.
3. Время написания
В.В. Кусков предлагает теорию о том, что «Слово о
полку Игореве» было написано между 1185 и 1187 годами. Эти даты устанавливаются
на основании самого текста произведения. В «Слове» говорится о переяславльском
князе Владимире Глебовиче как о живом, а в 1187 году, по сообщению летописи, он
умер.
Игорь Святославович бежал из плена в 1185 году,
следовательно, до его возвращения на Русь «Слово» появиться не могло. В 1187
году вернулся из плена Владимир Игоревич вместе с молодой супругой Кончаковной
и маленьким сыном, а «Слово» в заключительной части провозглашает здравицу и в
честь этого князя. Этими данными и определяются хронологические рамки написания
«Слова о полку Игореве». [1]
Но существует и другая версия. А. А. Горский в
своей статье «Проблема даты создания «Слова о полку Игореве», опираясь на
исследования ученых в советское время, выделял четыре точки зрения относительно
даты создания «Слова»:
1185;
1187;
1194-1196;
1198-1199.
Первая точка зрения принадлежит Б. А. Рыбакову и
обосновывается двумя аргументами. Один из них общего плана — актуальность
«Слова» в условиях половецкого нашествия 1185
г., явившегося результатом поражения Игоря. Аргумент
этот достаточно весом, но сам по себе, без подкрепления его конкретными
датирующими данными, он не может служить доказательством, поскольку тема борьбы
с половцами оставалась актуальной и в последующие годы. Конкретным же
аргументом является наименование в «Слове» рязанских князей Глебовичей
«шереширами» Всеволода Юрьевича Суздальского. Поскольку летом 1185
г. Глебовичи вышли из повиновения Всеволода, постольку позже 1185
г. их уже нельзя было изображать его вассалами. Между
тем исследователи поэмы давно уже отметили в тексте место, позволяющее
утверждать, что в 1185 г. «Слово», в том виде, в каком оно дошло до нас, не
могло быть написано. Это диалог Кончака и Гзака, едущих по следам Игоря. В этом
диалоге упоминается о возможном браке Владимира Игоревича с Кончаковной,
который можно было бы отнести к 1185 г. (поскольку они были сосватаны до
похода). Однако в диалоге есть фраза: «Аще его опутаевѣ красною
дѣвицею, ни нама будетъ сокольца, ни нама красны дѣвице», — которая содержится
явный намек на возвращение Владимира с Кончаковной из половецкого плена на
Русь, после которого половецкая княжна и ее ребенок от Владимира были крещены и
произошло венчание Владимира и Кончаковны. События эти относятся к 1188
г.
Версия о написании «Слова» в 1187 году тоже имеет
ряд несоответствий. В Ипатьевской летописи сообщения о смерти Ярослава и
возвращении Владимира действительно помещены под одним и тем же 6695 мартовским
годом. Смерть Ярослава датируется 1-м октября. О возвращении Владимира
говорится ниже, но датируется оно августом — сентябрем (по соотнесению с датами
заключения браков между Верхуславой, дочерью Всеволода Суздальского, и
Ростиславом Рюриковичем и Святослава Игоревича с дочерью Рюрика Ростиславича —
о возвращении Владимира сказано, что оно произошло «тогда же»). Однако
Н. Г. Бережков доказал, что в статье 6695
г. Ипатьевской летописи произошло совмещение статей 6695 и 6696 мартовских
годов, и часть статьи, содержащая рассказ о смерти Ярослава, говорит о событиях
1187/88 г., а часть статьи с рассказом о свадьбах и возвращении Владимира
излагает события 1188/89 г. (в Лаврентьевской летописи о Ярославе говорится под
6696, а о браке Верхуславы с Ростиславом — под 6697 ультрамартовскими годами). Таким
образом, единственный аргумент в пользу датировки «Слова» 1187 годом теряет
силу, поскольку Владимир Игоревич вернулся из половецкого плена в августе —
сентябре 1188 г., т. е. почти через год после смерти Ярослава Осмомысла.
По мнению Н. С. Демковой, «Слово» было написано в
период 1194—1196 гг. Автор считает, что поэма могла быть создана только после
смерти Святослава Киевского (1194 г.), поскольку в конце «Слова» ему не
провозглашается слава. Верхней датой написания «Слова», по Н. С. Демковой,
является дата смерти Всеволода Святославича, которому в поэме провозглашается
слава как живому, — май 1196 г. Выделив хронологические рамки 1194—1196 гг.,
автор связывает написание «Слова» с междоусобицей тех лет — войной Ольговичей с
Рюриком и Давыдом Ростиславичами. «Слово», по мнению Н. С. Демковой, создано в
черниговских кругах, как и летописная повесть о походе Игоря, написанная в
противовес версии Лаврентьевской летописи, осуждающей Игоря. Однако автор не
проводит текстологического анализа летописной повести. Между тем такой анализ
был проведен Б. А. Рыбаковым и привел к выводу, что повесть о походе Игоря,
дошедшая до нас в составе Ипатьевской летописи, была написана в период
1188—1190 гг. в Киеве, скорее всего, при дворе Рюрика. В статье
Н. С. Демковой не приводится ни аргументов против точки зрения Б. А. Рыбакова
(о ней даже не упоминается), ни текстологических аргументов в пользу своего
предположения, в силу чего оно остается недоказанным.
Точка зрения, согласно которой «Слово о полку
Игореве» написано в 1198—1199 гг., отстаивается Б. И. Яценко. Датировка «Слова»
первыми годами после описанных в нем событий отвергается автором в силу того,
что тогда поэт не мог «возводить князя, опозоренного неудачей, в ранг народного
героя». Однако
в советской науке утвердилось мнение, что отношение автора «Слова» к Игорю было
неоднозначным и противоречивым. Неубедительными представляются и конкретные
датирующие признаки, выделенные автором. Б. И. Яценко присоединяется к мнению
Н. С. Демковой о том, что «Слово» не могло быть написано ранее смерти Святослава
Всеволодовича (1194 г.). [3]
После потери оригинала «Слова о полку Игореве»
явились сообщения о его особенностях со слов владельца и других очевидцев.
Свидетельства эти противоречивы, так как никто не позаботился скопировать
образчик письма рукописи, описать её особенности. Считается вполне надёжно
установленным, что рукопись «Слова» относилась к XVI веку (орфография отражает второе южнославянское влияние), писана была скорописью без разделения слов, с надстрочными буквами, скорее
всего, вообще без буквы i,
без различия и и й (привнесённого издателями) и не
свободна была от описок, ошибок, а может быть, и от пропусков или от изменения
первоначальных выражений: такова судьба всех позднейших списков древнерусских
памятников литературы.
Некоторые исследователи считают, что «Слово о полку
Игореве» относится к более позднему периоду – XV – XVI векам, так как
утверждают, что образцом, послужившим для написания «Слова», стала «Задонщина»
— древнерусский памятник литературы, свидетельствующий о Куликовской битве, о
Дмитрии Донском. А как известно, наиболее вероятная дата написания «Задонщины»
— начало XV века.
В 1964 году в Отделении истории АН СССР
состоялось обсуждение некоторых вопросов, касающихся времени создания и
авторства «Слова о полку Игореве». Оно было проведено в связи с предпринятой
доктором исторических наук А. А. Зиминым попыткой в отличие от установившегося
в науке мнения, что «Слово» — памятник древнерусской литературы, датировать его
создание более поздним временем — XVIII веком. В ходе обсуждения было показано,
что концепция А. А. Зимина в своих главных чертах повторяет концепцию
французского исследователя А. Мазона. И тот и другой считают, что «Задонщина» в
ее Пространной редакции повлияла на «Слово», полагая при этом, что Пространная
редакция «Задонщины» написана значительно позже краткой редакции. Как А. А.
Зимин, так и А. Мазон утверждают, что «Слово» возникло в последней четверти
XVIII века. [5]
Как мы видим, единой позиции о
времени написания «Слова о полку Игореве» у исследователей этого памятника
древнерусской литературы нет.
4. Проблема
авторства
Относительно
автора поэмы учеными выдвигалось и выдвигается огромное количество гипотез,
предположений, догадок. Однако эти предположения и гипотезы не подкрепляются
достаточным количеством фактического материала, поскольку «Слово» дошло до нас
в единственном списке, да и тот не уцелел.
Хотя «Слово»
отличается неповторимостью и оригинальностью, оно вместе с тем самым тесным
образом связано с книжной культурой Руси XI—XII вв. Это свидетельствует о том,
что автор «Слова о полку Игореве» был человеком широкой начитанности, он был
хорошо знаком с исторической литературой своего времени, с памятниками книжной
культуры своей эпохи.
Лихачев
убедительно обосновывает предположение, впервые высказанное Приселковым, о
прекрасном знании автора Слова» «Повести
временных лет». В равной степени автор «Слова» пользуется материалом
устно-эпических преданий. С летописцами его объединяет стремление найти
первопричину всех происходящих в его время событий, прежде всего — княжеских
усобиц. Но, как отмечает Лихачев, «автор «Слова о полку Игореве» не историк и
не летописец, он не стремится хотя бы в какой-либо мере дать представление о
русской истории в целом. Он предполагает знание русской истории в самом
читателе. И вместе с тем его отношение к событиям современности в высшей
степени исторично».
Одни
исследователи считают, что автор «Слова о полку Игореве» был участником похода Игоря
Святославича и вместе с ним находился в плену;
другие источник сведений автора об обстоятельствах боя, пленения и бегства из
плена Игоря видят в устных рассказах об этом очевидцев событий и самого Игоря.
С уверенностью ответить на этот вопрос вряд ли удастся. Н. М. Карамзин в
своей «Истории государства Российского» высказал убеждение, что «Слово»
написано «без сомнения, мирянином, ибо монах не дозволил бы себе говорить о
богах языческих и приписывать им действия естественные». То, что автор «Слова о
полку Игореве» был лицом не духовным, признается подавляющим большинством
исследователей. Но Б. И. Зотов высказывал мнение, что автор — лицо
церковное. Он считает, что единственным церковным деятелем, который по своему
положению, эрудиции, поэтическому таланту мог бы быть автор «Слова», являлся в
80-е гг. XII в. Кирилл Туровский. Поучения, торжественные слова и молитвы
Кирилла Туровского отличаются высокой художественностью, но стиль и характер
этих памятников резко отличается от «Слова». Однако не только это делает данную
атрибуцию неприемлемой. Кирилл Туровский либо умер до 1182, либо принял в 1182
схиму, т. е. полностью отрекся от жизни, связанной с миром, и чисто
хронологически он не мог быть автором рассматриваемого памятника древнерусской
литературы, в котором описывается событие 1185.
Общепризнанным
следует считать и предположение о том, что автор принадлежал к высшему классу
тогдашнего общества. Аргументами для такого заключения служат отличное знание
им междукняжеских отношений, профессиональная осведомленность в военном деле,
независимость авторской позиции. Но есть и другая точка зрения. По мнению П. П. Охрименко,
независимость позиции автора «Слова» свидетельствует против его принадлежности
к феодальной верхушке. Охрименко считает, что создатель «Слова» был из людей
неимущих, но пользовавшихся определенной независимостью, такое положение в
феодальном обществе, в том числе Киевской Руси, в ряде случаев занимали
наставники, советники, учителя (в широком понимании этого слова) властителей…
Положение наставника, учителя, советчика позволяло говорить даже самым высоким
представителям феодальной верхушки откровенную, нередко горькую правду, что и
делал автор «Слова о полку Игореве» по отношению к Игорю и многим другим
князьям. При этом обычно не возникало большого риска для такого
наставника-учителя, ибо к нему, по многовековой традиции морального кодекса,
отношение даже высокопоставленного воспитанника было, как правило,
снисходительно простительным… Таким образом, наиболее вероятно, что автором
«Слова о полку Игореве» был наставник, учитель и советчик Игоря
Новгород-Северского.
Если большинство
исследователей более или менее сходится в вопросе о социальном лице авторе
памятника, то по вопросу о том, к какому из княжеств тяготеют его симпатии,
имеется несколько точек зрения. Автор «Слова о полку Игореве» осуждает
безрассудность похода Игоря, но нельзя не видеть, какую глубокую симпатию
питает он к своему герою, к его брату Всеволоду,
ко всему «гнезду» Ольговичей.
Эти черты «Слова» являются основой гипотезы, считающей А. С. черниговцем,
членом дружины Игоря Святославича. Многочисленные сторонники этой гипотезы
видят подтверждение ей и в некоторых языковых чертах памятника, и в ряде других
его особенностей. Многие исследователи предполагают, что автор «Слова» был
киевлянин, человек близкий к киевскому князю Святославу
Всеволодовичу. Основой этого предположения служит прежде всего то,
что автор осуждает поход Игоря и вместе с тем восхваляет киевского князя
Святослава; отображение в памятнике общерусских интересов, скорее всего, могло
иметь место в том случае, если он создавался в Киеве. Б. А. Рыбаков отмечает,
что А. С. смотрел на события как представитель Киева, но это был «политик и
историк, искавший причины явлений и смотревший на события с общерусской
позиции». Существует как бы средняя между этими двумя гипотезами точка зрения.
Сторонники ее (С. А. Адрианов,
Соловьев) считают, что автор — черниговец по происхождению, но произведение
свое написал в Киеве. Особенно тщательно рассмотревший этот вопрос Соловьев
предполагает, что автор «Слова» был придворным певцом Святослава Всеволодовича,
пришедшим вместе с князем в Киев из Чернигова (Святослав сел на киевский стол в
1180, а до этого княжил в Чернигове), он характеризует его как представителя
черниговско-тмутараканской поэтической школы вещего Бояна. Особая близость
автора к Святославу и его семейству подтверждается, как считает Соловьев, его
осведомленностью в делах Полоцкого княжества: жена Святослава была правнучкой Всеслава Полоцкого,
поэтому придворный певец был внимателен и к семейным полоцким традициям
княгини Марии Васильковны —
жены своего сюзерена. Автор «Слова о полку Игореве», по гипотезе Соловьева,
симпатизирует Ольговичам и недолюбливает Мономаховичей, но личные симпатии
сочетаются у него с широкой патриотичностью.
М. С. Грушевский выдвинул
гипотезу о двух авторах «Слова о полку Игореве»: до рассказа о бегстве Игоря из
плена (до слов «Прысну море полунощи…») автором был один человек —
представитель киевской дружины и сторонник Святослава, а с этих слов и до конца
— другой, близкий к Игорю, так как в этой части произведения, по мнению
Грушевского, идет явно преувеличенное восхваление Игоря, противоречащее
первонач. осуждению. Вопрос о «составном» характере текста «Слова» ставился
целым рядом исследователей. И. Франко в
1907 пытался обосновать свой взгляд на «Слово» как на дружинную песню,
составленную из нескольких песен, сложенных несколькими певцами в разное время
(Песня о походе Игоря, Песня о Всеславе Полоцком, Песня о смерти Изяслава Васильковича и
др.).
Сводом когда-то
существовавших отдельно песен, из которых две являются основными, считал
дошедший до нас текст «Слова» Е. Ляцкий. Он
считает, что «Слово» было сложено в два приема. Сначала поэт, сторонник Игоря и
участник похода, сложил первую песнь, чтобы показать доблесть князя и тем
оправдать в глазах современников его поход. В ответ на эту песнь просвещенный
боярин, близкий к Святославу, из песен, распевавшихся придворными певцами,
сложил особую поэму о Святославе. Вторая часть произведения (Плач Ярославны, плен и
возвращение Игоря) создавалась позже, по возвращении Игоря из плена — «первая
часть песни была сложена до возвращения Игоря, вторая под непосредственным
впечатлением его рассказа о возвращении, обе вместе — не позже 1187 года».
В науке
существует множество попыток отождествить автора «Слова о полку Игореве» с
каким-либо определенным лицом, известным по другим источникам кон. XII — нач.
XIII в.
В 1846 Н. Головин высказал
предположение, что создателем «Слова» был «премудрый книжник Тимофей»,
упоминаемый под 1205 в Ипатьевской летописи. Запись сообщает, что Тимофей родом
из Киева, и приводит текст сказанной им «притчи», из которой явствует, что это
был книжник с ярко выраженной церковно-религиозной направленностью и считать
его автором «Слова о полку Игореве» нет достаточных оснований.
В 1938
писатель И. Новиков выступил
со своей гипотезой об авторе «Слова о полку Игореве». В Ипатьевской летописи в
рассказе о походе Игоря сообщается, что вместе с ним в плену находился сын
тысяцкого и конюший, которые уговорили Игоря бежать из плена вместе с
половчанином Лавором (Овлуром). В «Истории
Российской» В. Н. Татищева сообщается,
что по возвращении из плена Игорь «учинил Лавора вельможею» и выдал за него
замуж «дочь тысяцкого Рагуила». Новиков, исходя из убеждения, что «Слово» было
написано участником похода Игоря в плену, наиболее возможным автором
произведения и считает сына тысяцкого. По его мнению, этот, нигде по имени не
названный, сын тысяцкого был сыном Рагуила, и «премудрый книжник Тимофей» есть
не кто иной, как упомянутый сын Рагуила. Таким образом, автор «Слова», по
Новикову, — Тимофей Рагуилов. Все эти догадки очень неубедительны и весьма
надуманны.
Писатель А. К. Югов,
стоявший на точке зрения галицко-волынского происхождения «Слова», в 1944
высказал предположение, что автором был «словутный певец Митуса», чье имя
названо под 1240 в Ипатьевской летописи Однако никаких данных, подтверждающих
авторство Митусы, нет.
В 1956 выдвинул
свою гипотезу, согласно которой автор «Слова» был тысяцкий Рагуил
Добрынич, В. Г. Федоров.
М. В. Щепкина в
статье 1960 на основе текста «Слова» пришла к выводу, что автор называет себя
внуком Бояна. Впервые такое
предположение высказал в 1878 А. А. Потебня.
Что автор был внуком или правнуком Бояна, считал А. Н. Робинсон.
В 1976 было
выдвинуто предположение В. Суетенко, согласно которому автор «Слова о полку
Игореве» — Софония Рязанец. Суетенко, основываясь на текстах «Задонщины», считает,
что упоминаемый в ней Софоний попал в «Задонщину» из «Слова».
В особую группу следует
выделить гипотезы о княжеском происхождении автора. В 1934 В. Ф. Ржига
отвергал возможность создания «Слова» дружинником какого-либо из князей XII в.,
писал: «…неизбежна мысль, что «Слово о полку Игореве» сложилось не в
дружинной среде, а в княжеской». Мысль о том, что автор «Слова» был княжеским
певцом-поэтом, поддерживаемая в настоящее время многими исследователями «Слова
о полку Игореве», была высказана задолго до Ржиги. В 1859 Д. И. Иловайский писал
о существовании в Древней Руси придворно-княжеской поэзии. В авторе он видел
представителя такого рода поэтов. Гипотезы же о конкретных князьях XII в.,
возможных авторах «Слова», особенно широкое распространение получили в
последнее время.
В 1967 в киевском
Доме ученых Н. В. Шарлемань сделал
доклад, в котором стремился доказать, что «Слово о полку Игореве» создал сам
Игорь (доклад этот был опубликован лишь в 1985). Шарлемань исходил из
положения, что автор был свидетелем всех событий, связанных с Игорем, а таким
единственным свидетелем мог быть только сам князь. В 1978 предположение об
авторстве Игоря высказал поэт И. И. Кобзев.
Наиболее подробно гипотеза об Игоре была рассмотрена В. А. Чивилихиным в
последних главах его романа-эссе «Память». Прежде всего Чивилихин стремился
доказать, что автор «Слова о полку Игореве» мог быть только князь. Приводимые
им аргументы в доказательство этого тезиса не могут быть признаны бесспорными.
Большое значение в системе доказательств придается Чивилихиным словам «брат»,
«братие», «князь», «княже»: он считает, что эти слова в том контексте, в каком
они употреблены в «Слове», могли принадлежать только лицу княжеского
происхождения. Однако аналогичные примеры из древнерусских текстов не дают оснований
для такого заключения.
В тезисах доклада
«Современное состояние проблемы авторства и места возникновения «Слова о полку
Игореве» П. П. Охрименко и В. К. Сиченко отмечено, что
князь или княжич не могли быть авторами «Слова» в ту эпоху в силу исторических
обстоятельств, в соответствии с социальным статусом князя. Кроме того, считают
авторы доклада, «Слово» настолько народно, что едва ли могло быть создано
представителем княжеского рода. Нельзя признать убедительными и доказательства
того, что автором мог быть сам Игорь. Приписывать создание «Слова» герою этого
произведения невозможно ни с точки зрения морально-этических оценок, которые
даются этому памятнику, ни с точки зрения политических концепций памятника, ни
с точки зрения авторской психологии того времени.
Переводчик «Слова
о полку Игореве» В. В. Медведев пытался
доказать, что автор был великий киевский князь Святослав Всеволодович. Эта
гипотеза еще менее вероятна, чем гипотеза об авторстве Игоря: совершенно
очевидно, что великий князь киевский никак не мог создать произведения,
посвященное вассальному по отношению к нему князю.
Некоторые исследователи
считают Ходыну автором «Слова» Все это построение искусственно и неубедительно.
Если Ходына был песнотворцем Святослава Ярославича, который умер в 1076, то в
1185 ему должно было быть не менее 125 лет (это в том случае, если Ходыне в
1076 было всего 16 лет). По словам Руделева, «случаи подобного долгожительства
и сохранения светлого разума в преклонные годы — для XI и XII веков не
диковина». Хотя скорее всего, для XI—XII вв. такое долгожительство было
диковиной, но, конечно, еще большая диковина — предположение, что столь древний
старец мог написать «Слово о полку Игореве».
Ходыну объявляет автором
«Слова» и переводчик С. А. Ю. Чернов.
Он не считает его непосредственным учеником Бояна и видит в упоминании имени
Ходыны в конце текста — средневековый лит. прием — скрытую авторскую «печать» —
«сфрагиду», в которой автор обозначает свое имя. Приводимые Черновым параллели
и высказываемые им соображения в пользу своей гипотезы представляют интерес.
Г. В. Сумаруков,
основываясь на гипотезе о Ходыне, предполагает, что в следующем за этим словом
«Святославля» находится ключ к раскрытию имени автора «Слова»: под «Ходыной»
имеется в виду женщина, связанная со Святославом. Это жена киевского князя
Святослава Всеволодовича Мария Васильковна. Сумаруков не учитывает смысла всей
фразы и даже не пытается объяснить, почему Мария Васильковна могла быть названа
«Ходыной».
Весьма любопытна
гипотеза Б. А. Рыбакова об авторе «Слова». Он подчеркивает, что автор осуждает
Игоря. В статье «Историческая канва «Слова о полку Игореве» Рыбаков перечисляет
шесть обвинений, выдвинутых им против князя: полки Игоря были собраны в апреле,
но не приняли участия в набеге киевского воеводы Романа Нездиловича, победа
была одержана ради захвата добычи, участие Игоря в битве изображено более чем
скупо, подчеркнута печаль русских женщин, потрясенных разорением своей земли и
гибелью мужей, осуждают Игоря иноземцы и сам Святослав.
Рыбаков выдвигает
и подробно рассматривает гипотезу о том, что автором «Слова» был киевский
боярин, старший дружинник князя Петр
Бориславич. Первоначально сам Рыбаков формулировал эту гипотезу с
некоторой осторожностью, признавая, что в этом вопросе «мы, вероятно, навсегда
останемся в области гипотез, но в книге «Петр Бориславич» ученый посчитал
возможным говорить об авторстве Петра Бориславича с большей уверенностью. [4]
Именно эта
гипотеза представляется наиболее аргументированной и подкрепляется
лингвистическим анализом текста летописи Петра Бориславича и «Слова о полку
Игореве».[1]
Самой последней
большой работой об авторе «Слова о полку Игореве» является книга Махновца,
вышедшая в свет в 1990. Работу над ней он начал в 1984 и уже в 1985 выступил с
кратким изложением сути своего исследования. Труд Махновца подытоживает
разыскания об авторе «Слова» и полемизирует с исследованиями Рыбакова и
Чивилихина. Махновец решительно отвергает возможность авторства Петра
Бориславича и Игоря, но считает абсолютно правильным тезис Чивилихина, согласно
которому автором мог быть только князь. На основе подробного и тщательного
анализа исторической обстановки времени «Слова», межкняжеских отношений и
связей всех князей той эпохи, Махновец приходит к выводу, что автором «Слова» был
князь Владимир Ярославич Галицкий.
Независимо от работы Махновца, гипотеза об авторстве Владимира Галицкого в
кратких газетных статьях была высказана С. Г. Пушиком и
В. Б. Семеновым. Предположения Пушика об авторстве Владимира
Галицкого поддерживает украинский филолог С. Пинчук. Пушик
считает, что Владимир Галицкий был и автором «Слова Даниила Заточника».
Отождествляет автора «Слова» с Даниилом Заточником А. Калинин.
Несмотря на то,
что почти одновременно и независимо друг от друга тремя разными исследователями
автором «Слова о полку Игореве» был назван галицкий князь, несмотря на
обстоятельное монографическое исследование Махновца, знатока археологии,
истории, литературы Киевской Руси, считать доказанной эту гипотезу нельзя.
Анализ
исследований, в которых делается попытка атрибутировать «Слово» определенному
лицу XII столетия, свидетельствует о том, что поиски имени автора, основанные
на данных самого «Слова» и тех источников, которыми мы сейчас располагаем, не
могут завершиться успехом. Обоснованными могут быть лишь общие соображения
типологического характера.
Мысль о том, что автор
«Слова о полку Игореве» был профессиональным поэтом-певцом, в последнее время
приобретает все большее число сторонников. Многие особенности «Слова», такие,
например, как прекрасное знание автором междукняжеских отношений, истрических
преданий, военного дела, охотничьего искусства и т. д., полностью
объяснимы, если признать автора не только профессиональным поэтом, но и
человеком, близким к какому-либо из князей того времени.
Разумеется,
предположение о том, что автор «Слова» был профессиональным поэтом-певцом,
приближенным Игоря и Святослава, такая же гипотеза, как и все остальные. Но
преимущество ее состоит в том, что она ничего не навязывает памятнику, не имеет
тех жестких рамок, которые неизбежны, когда автора ищут среди известных нам
конкретных лиц XII в. Гипотеза эта не отменяет существующих в науке
предположений о социальной принадлежности автора, о месте его происхождения, о
том, с каким князем он был связан: профессиональный поэт-певец мог происходить
из очень высокой и средней социальной среды, мог быть уроженцем любого
древнерусского княжества, мог быть близким к любому князю и, видимо, мог менять
князя-покровителя. [4]
А. Мазон
первоначально считал, что автором Слова» был А. И. Мусин-Пушкин или кто-то из
его современников; в связи с вопросом о времени создания «Слова» он проявлял
значительный интерес к деятельности ярославского архимандрита Иоиля Быковского,
предполагаемого первого владельца рукописи «Слова». А. А. Зимин прямо
утверждает, что этот архимандрит и был автором «Слова», а затем в написанный им
текст были сделаны некоторые вставки Мусиным-Пушкиным.[5]
Таким образом,
вопрос об имени автора «Слова о полку Игореве» до сих пор остается открытым и
ждет своего решения.
Заключение
Таким образом, существует несколько точек зрения о времени
создания «Слова о полку Игореве»:
1.
1185 г.;
2.
1187 г.;
3. 1194-1196;
4. 1198-1199.
Каждая из них
имеет свои доказательства и опровержения, сторонников и противников. Некоторые
исследователи считают, что имело место постепенное добавление в «Слово»
различных фрагментов в разные годы.
Также существует
несколько точек зрения на вопрос об авторстве «Слова о полку Игореве» и также
не существует достоверного ответа на этот вопрос.
Знание точной
даты написания могло бы помочь установить автора «Слова». Или наоборот, зная
имя автора, зная его годы жизни, возможно, другие его труды, ученым удалось бы
установить время написания «Слова».
Таким образом, вопрос о времени написания «Слова о полку Игореве»
и его авторе остается открытым.
Несмотря на фундаментальные исследования этого великого памятника
древнерусской литературы, до настоящего времени ученые спорят о том, кто мог бы
его написать, ищут любые зацепки в тексте «Слова» и в других текстах Древней
Руси, дошедших до наших дней, которые позволили бы хотя бы на шаг приблизиться
к разгадке этой тайны.
Список литературы:
1.
История древнерусской литературы: Учеб. Для филол. спец. вузов/
В.В. Кусков.- 7-е изд. – М.: Высш. шк., 2003. – 336 с.
2.
Отдел древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский
дом) [Электронный ресурс] // «Слово о полку Игореве» – Режим доступа: http://odrl.pushkinskijdom.ru
3.
Фундаментальная электронная библиотека «Русская литература и
фольклор» [Электронный ресурс] // А. А. Горский «Проблема даты создания «Слова
о полку Игореве»– Режим доступа: http://feb—web.ru
4.
Фундаментальная электронная библиотека «Русская литература и
фольклор» [Электронный ресурс] // «Энциклопедия «Слова о полку Игореве»– Режим
доступа: http://feb—web.ru
5.
Электронный ресурс // «Обсуждение одной концепции о времени
создания «Слова о полку Игореве» // «Вопросы истории», №9. – 1964. – Режим
доступа: http://annales.info/
А. А. Горский
ПРОБЛЕМА ДАТЫ СОЗДАНИЯ «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»
Величайшее произведение древнерусской литературы — «Слово о полку Игореве» — не донесло до нас ни имени своего создателя, ни даты своего появления. В настоящее время не вызывает сомнений, что поэма была создана вскоре после описанных в ней событий. Всякий поиск более точной датировки в силу отсутствия прямых данных остается гипотетичным. Тем не менее эта проблема занимает исследователей, поскольку то или иное ее решение может вызывать определенную корректировку как в трактовке политических взглядов автора, так и в осмыслении некоторых литературных образов поэмы. Вполне правомерным представляется использование при рассмотрении вопроса о дате создания «Слова о полку Игореве» его дошедшего до нас текста, поскольку особенности последнего свидетельствуют о том, что «Слово» было впервые записано во время своего создания или вскоре после него: в пользу этого говорит сохранение в списке, попавшем к А. И. Мусину-Пушкину, очень сильного авторского элемента и точности в описании фактической канвы событий 1185 г., чего бы не могло быть, если бы поэма была впервые записана после какого-то более или менее длительного бытования в устной передаче.
В советской науке сейчас можно выделить 4 точки зрения относительно даты создания «Слова», изложенные с развернутой аргументацией: 1) 1185 г.; 2) 1187 г.; 3) 1194-1196 гг.; 4) 1198-1199 гг.
Первая точка зрения (Б. А. Рыбаков) обосновывается двумя аргументами. Один из них общего плана — актуальность «Слова» в условиях половецкого нашествия 1185 г., явившегося результатом поражения Игоря [1]. Аргумент этот достаточно весом, но сам по себе, без подкрепления его конкретными датирующими данными, он не может служить доказательством, поскольку тема борьбы с половцами оставалась актуальной и в последующие годы. Конкретным же аргументом является наименование в «Слове» рязанских князей Глебовичей «шереширами» Всеволода Юрьевича Суздальского. Поскольку летом 1185 г. Глебовичи вышли из повиновения Всеволода, постольку позже 1185 г. их уже нельзя было изображать его вассалами [2]. Однако в «золотом слове» Святослава (где находится фраза о «шереширах») обращения к князьям не обязательно содержат упоминания только об их настоящем могуществе. К примеру, в обращении к Ярославу Галицкому говорится: «отворяеши Киеву врата». По убедительному предположению Б. А. Рыбакова, здесь имеется в виду помощь Ярослава Мстиславу Изяславичу в овладении Киевом в 1158 г. [3]. В 1185 г. Ярослав Осмомысл не имел возможности возводить на киевский стол союзных ему князей, следовательно, в «Слове» вспоминается его былая слава. То же может быть и в случае со Всеволодом: возможно, имеется в виду использование Глебовичей в качестве вассалов во время похода на Волжскую Болгарию в 1183 г. [4]. Во всяком случае, выход Глебовичей из повиновения не мог отменить характеристику Всеволода как распорядителя судьбами рязанских князей.
Таким образом, твердых конкретных аргументов в пользу написания «Слова» именно в 1185 г. пока не приведено. Между тем исследователи поэмы давно уже отметили в ее тексте место, позволяющее утверждать, что в 1185 г. «Слово», в том виде, в каком оно дошло до нас, не могло быть написано. Это диалог Кончака и Гзака, едущих по следам Игоря:
Млъвить Гзакъ Кончакови:
«Аже соколъ къ гнѣзду летитъ,
Соколича рострѣляевѣ своими злачеными стрѣлами».
Рече Кончакъ ко Гзѣ:
«Аже соколъ къ гнѣзду летитъ,
а вѣ соколца опутаевѣ красною дивицею».
И рече Гзакъ къ Кончакови:
«Аще его опутаевѣ красною дѣвицею,
ни нама будетъ сокольца,
ни нама красны дѣвице,
то почнутъ наю птици бити
въ полѣ Половецкомъ» [5].
Упоминание о возможном браке Владимира Игоревича с Кончаковной можно было бы отнести к 1185 г. (поскольку они были сосватаны до похода). Однако во вложенной автором в уста Гзака фразе: «Аще его опутаевѣ красною дѣвицею, ни нама будетъ сокольца, ни нама красны дѣвице» содержится явный намек на возвращение Владимира с Кончаковной из половецкого плена на Русь, после которого половецкая княжна и ее ребенок от Владимира были крещены и произошло венчание Владимира и Кончаковны. События эти относятся к 1188 г. [6].
Сторонники датировки написания «Слова» 1187 годом исходят из следующих посылок: в «Слове» есть обращение к Ярославу Осмомыслу, следовательно, к моменту написания поэмы он был жив; с другой стороны, в «Слове» провозглашается слава Владимиру Игоревичу, следовательно, ко времени написания «Слова» он должен был вернуться из плена. Смерть Ярослава и возвращение Владимира произошли, согласно датировке Ипатьевской летописи, в 1187 г., следовательно, это и есть год написания «Слова» [7]. В Ипатьевской летописи сообщения о смерти Ярослава и возвращении Владимира действительно помещены под одним и тем же 6695 мартовским годом. Смерть Ярослава датируется 1-м октября. О возвращении Владимира говорится ниже, но датируется оно августом — сентябрем (по соотнесению с датами заключения браков между Верхуславой, дочерью Всеволода Суздальского, и Ростиславом Рюриковичем и Святослава Игоревича с дочерью Рюрика Ростиславича — о возвращении Владимира сказано, что оно произошло «тогда же») [8]. Однако Н. Г. Бережков доказал, что в статье 6695 г. Ипатьевской летописи произошло совмещение статей 6695 и 6696 мартовских годов, и часть статьи, содержащая рассказ о смерти Ярослава, говорит о событиях 1187/88 г., а часть статьи с рассказом о свадьбах и возвращении Владимира излагает события 1188/89 г. (в Лаврентьевской летописи о Ярославе говорится под 6696, а о браке Верхуславы с Ростиславом — под 6697 ультрамартовскими годами) [9]. Таким образом, единственный аргумент в пользу датировки «Слова» 1187 годом теряет силу, поскольку Владимир Игоревич вернулся из половецкого плена в августе — сентябре 1188 г., т. е. почти через год после смерти Ярослава Осмомысла.
То, что «Слово» не могло быть написано в дошедшем до нас виде до возвращения Владимира, представляется, как уже говорилось выше, правильным. Не столь убедительно предположение, что оно не могло быть создано после смерти Ярослава Галицкого (поскольку автор «Слова» обращается к нему как к живому). В «Слове» обращение к Ярославу, как это уже отмечалось в литературе [10], вложено в уста Святослава Всеволодовича, следовательно, оно относится к 1185 г., когда Ярослав был жив. Таким образом, дата смерти Ярослава Осмомысла не может служить верхней временной границей создания «Слова».
По мнению Н. С. Демковой, «Слово» было написано в период 1194-1196 гг. Автор считает, что поэма могла быть создана только после смерти Святослава Киевского (1194 г.), поскольку в конце «Слова» ему не провозглашается слава, а характеристика этого князя представляет собой эпическое преувеличение, «гиперболизацию мощи» [11]. Но в заключительной части поэмы провозглашается слава только трем из множества упомянутых в ней князей — Игорю, Всеволоду «Буй-Туру» и Владимиру Игоревичу. Выбор совершенно ясен — это непосредственные участники похода. Святослава же следует подразумевать среди «старых князей», слава которым пропета ранее («Пѣвше пѣснь старымъ княземъ, а потомъ молодымъ пѣти»), — Святослав прославлен в «Слове» как победитель Кобяка. Что же касается «гиперболизации мощи», то она является литературным приемом (так же, как и погребальные мотивы в сне Святослава, предвещающие несчастье Русской земли), который автор «Слова» допускает и в отношении других князей — Всеволода «Буй-Тура», Всеволода Юрьевича Суздальского [12] (живых в 1194-1196 гг.), а также дружинников Ярослава Черниговского («Тии бо бес щитовъ съ засапожникы кликомъ плъкы побѣждаютъ»). Верхней датой написания «Слова», по Н. С. Демковой, является дата смерти Всеволода Святославича, которому в поэме провозглашается слава как живому, — май 1196 г. Выделив хронологические рамки 1194-1196 гг., автор связывает написание «Слова» с междоусобицей тех лет — войной Ольговичей с Рюриком и Давыдом Ростиславичами. «Слово», по мнению Н. С. Демковой, создано в черниговских кругах, как и летописная повесть о походе Игоря, написанная в противовес версии Лаврентьевской летописи, осуждающей Игоря [13]. Однако автор не проводит текстологического анализа летописной повести. Между тем такой анализ был проведен Б. А. Рыбаковым и привел к выводу, что повесть о походе Игоря, дошедшая до нас в составе Ипатьевской летописи, была написана в период 1188-1190 гг. в Киеве, скорее всего, при дворе Рюрика [14]. В статье Н. С. Демковой не приводится ни аргументов против точки зрения Б. А. Рыбакова (о ней даже не упоминается), ни текстологических аргументов в пользу своего предположения, в силу чего оно остается недоказанным. Что же касается предположения о создании «Слова» в 1194-1196 гг. сторонником Ольговичей, то против него существует аргумент в тексте произведения: это осуждение черниговского князя Ярослава Всеволодовича («А уже не вижду власти сильнаго, и богатаго, и многовоя брата моего Ярослава…»), которое не могло исходить из «черниговских кругов», тем более в 1194-1196 гг., когда Ярослав был старейшим среди Ольговичей.
Точка зрения, согласно которой «Слово о полку Игореве» написано в 1198-1199 гг., отстаивается Б. И. Яценко. Датировка «Слова» первыми годами после описанных в нем событий отвергается автором в силу того, что тогда поэт не мог «возводить князя, опозоренного неудачей, в ранг народного героя» [15]. Однако в советской науке утвердилось мнение, что отношение автора «Слова» к Игорю было неоднозначным и противоречивым [16]. Собственно, это очевидно: мотивы осуждения Игоря совершенно явственно читаются в тексте произведения рядом с прославлением его храбрости. Противоположное утверждение должно быть по крайней мере аргументировано. Однако за исключением того, что Игорь пренебрег затмением солнца, никаких аргументов в пользу того, что Игорь в поэме изображен однозначно «народным героем», в статье Б. И. Яценко не приводится [17].
Неубедительными представляются и конкретные датирующие признаки, выделенные автором. Б. И. Яценко присоединяется к мнению Н. С. Демковой о том, что «Слово» не могло быть написано ранее смерти Святослава Всеволодовича (1194 г.). Далее он считает, что недоброжелательное отношение к Ярославу Черниговскому не могло проявиться, пока он был сюзереном Новгород-Северского княжества, т. е. до 1198 г. [18]. Но это соображение верно, во-первых, только для периода 1194-1198 гг. (до этого верховным сюзереном Игоря и старейшим из Ольговичей был Святослав), во-вторых, только в случае, если автор «Слова» был близок к Игорю, что не доказано, а принимается априорно. Порицание Ярослава можно связать с его уклонением от военных действий против половцев, которое после похода Игоря имело место дважды: в 1185 и 1187 гг. Б. И. Яценко полагает, что «Слово» могло быть написано только во время черниговского княжения Игоря, поскольку в противном случае Чернигов в поэме не мог бы быть назван «отним златым столом» Игоря и Всеволода Святославичей [19]. «Отень злат стол» в «Слове» в отношении этих князей упоминается трижды. Первый раз — при изображении Всеволода в битве с половцами: «…забывъ чти и живота, и града Чрънигова отня злата стола…». Очевидно, что здесь Чернигов назван «отним златым столом» по отношению к Всеволоду, но Всеволод никогда впоследствии не становился черниговским князем (и умер прежде, чем черниговским столом завладел Игорь). Думается, не следует в данном случае ничего усложнять — Чернигов назван «отним столом» просто потому, что отец Всеволода (и Игоря) Святослав Ольгович княжил на этом самом черниговском столе. Второй раз данное выражение встречается в ответе бояр Святославу: «…се бо два сокола слѣтѣста съ отня стола злата…» Можно было бы подумать, что в этом случае имеется в виду Новгород-Северский, в котором Святослав Ольгович также княжил. Но, скорее всего, здесь также речь идет о Чернигове: Новгород-Северское княжество было составной частью Черниговского — отчины Ольговичей. Смысл выражения, вложенного в уста бояр, в том, что «соколы» вылетели из пределов своего родового княжества. То же самое — возвращение в свое княжество — имеется в виду, когда говорится, что Игорю «богъ путь кажетъ» «на землю Русскую, къ отню злату столу».
Следующий аргумент Б. И. Яценко — тот факт, что, судя по имеющимся в источниках данным, Роман Мстиславич не совершал походов на половцев ранее 1197 г., в то время как в «Слове» половцы упоминаются среди побежденных им народов [20]. В связи с этим необходимо обратить внимание на то, что обращение автора «Слова» (вложенное в уста Святослава), в котором присутствует перечень этих народов, относится не к одному Роману Мстиславичу, а к двум князьям — Роману и Мстиславу, под которым может иметься в виду либо Мстислав Всеволодович Городенский, либо (более вероятно) Мстислав Ярославич Немой, двоюродный брат Романа:
А ты, буй Романе, и Мстиславе!
Храбрая мысль носитъ вашъ умъ на дѣло.
Высоко плаваеши на дѣло въ буести,
Яко соколъ на вѣтрехъ ширяяся,
Хотя птицю въ буйстве одолѣти.
Суть бо у ваю желѣзныи папорзи (паробци — согласно конъектуре А. С. Орлова)
под шеломы латиньскыми.
Тѣми тресну земля, и многы страны —
Хинова, литва, ятвязи, деремела и половци —
Сулици своя повръгоша, а главы своя подклониша
Под тыи мечи харалужныи [21].
Здесь перечисляются народы, с которыми Роман и Мстислав успешно воевали. Трудно отрицать, что за 15 лет княжения Романа Мстиславича на Волыни (до 1185 г.) у него могли быть столкновения с непосредственными соседями — венграми и литовскими племенами, не упомянутые в киевской летописи. Что же касается половцев (борьбе с которыми, в отличие от литовцев, летопись уделяет значительное место), то и Мстислав Немой, и Мстислав Городенский в 1184 г. участвовали в походе против Кобяка, закончившемся крупной победой [22].
Таким образом, существующие точки зрения на время написания «Слова» не представляются достаточно убедительно обоснованными. Нижней датой написания поэмы (в дошедшем до нас виде) можно считать время возвращения из плена Владимира Игоревича (август — сентябрь 1188 г.). Верхней датой представляется смерть Всеволода Святославича, которому в поэме провозглашается слава (май 1196 г.) [23]. Дату эту можно снизить, исходя из того, что половцы во время написания «Слова» должны представлять значительную опасность, — нельзя не считаться с искренностью призыва автора к защите от них Русской земли. За 1194-1196 гг. сведений о военных действиях против половцев нет. Следовательно, «Слово» было, скорее всего, написано между 1188-1193 гг. Поиску более точной даты, при условии отсутствия априорного представления о принадлежности автора поэмы к сторонникам того или иного князя, может помочь рассмотрение его симпатий и антипатий. Автор «Слова», без сомнения, хорошо относится к Игорю, Святославу Киевскому, Всеволоду Большое Гнездо, Ярославу Осмомыслу, Роману Мстиславичу. Позитивным является и его отношение к Рюрику Ростиславичу — он назван храбрым («Ты, буй Рюриче…») и противопоставлен своему брату Давыду, уклонившемуся в 1185 г. от сражения с половцами: «сего бо ныне сташа стязи Рюриковы, а друзии — Давыдовы, нъ розно ся им хоботы пашутъ, копиа поютъ!» Симпатии автора одновременно к обоим соправителям — Святославу и Рюрику — могут быть датирующим признаком. Ипатьевская летопись сообщает о ссоре между этими князьями в 1190 г. (осенью или в начале зимы) [24]. Если автор «Слова» был жителем Южной Руси (а все современные исследователи сходятся на этом), он вряд ли мог бы (учитывая, что «Слово», вероятно, предназначалось для устного исполнения в княжеско-боярском кругу) положительно высказываться одновременно о главах двух крупнейших в этом регионе княжеских династий — Мономаховичей и Ольговичей — в период обострения отношений между ними. Правомерно предположить, что поэма создавалась тогда, когда эти князья были в хороших отношениях, т. е. до ссоры, имевшей место в 1190 г. Таким образом, хронологические рамки написания «Слова» сужаются до отрезка август — сентябрь 1188 — осень 1190 гг. Внутри этого периода наиболее вероятной предположительной датой является осень 1188 г. К этому времени вернулись из плена Владимир Игоревич и, по-видимому, Всеволод [25] — в «Слове» им (вместе с Игорем) провозглашается слава. В предыдущем, 1187 г., вновь обострились отношения с Кончаком (он воевал «по Роси» [26]) — в «Слове» Кончак изображен заклятым врагом Руси. В том же 1187 г. опять неблаговидно повел себя Ярослав Черниговский, уклонившись от военных действий против половцев [27] — он осуждается в поэме. К лету — осени 1188 г. относится заключение сразу нескольких династических браков — Верхуславы, дочери Всеволода Суздальского, с Ростиславом Рюриковичем, дочери Рюрика со Святославом Игоревичем, Владимира Игоревича с Кончаковной. Возможно, именно в это время, в условиях острой борьбы с половцами и хороших отношений между Святославом, Рюриком, Игорем и Всеволодом Юрьевичем (князьями, положительно изображенными в поэме) и было создано «Слово».
Это предположение, еще раз заметим, относится к «Слову о полку Игореве» в том виде, в котором оно известно в наше время. Однако уже давно высказывалось мнение о возможности разновременного появления разных частей поэмы. Некоторые исследователи полагали, что основная часть «Слова» была написана во время пребывания Игоря в плену, а заключительная часть (описание бегства из плена) — после его возвращения (но тоже в 1185 г.) [28]. Н. К. Гудзий, разделявший это мнение, считал также, что такие фрагменты, как диалог Кончака и Гзака и провозглашение славы Владимиру Игоревичу, были включены в «Слово» только после возвращения из плена Владимира [29]. По мнению А. Н. Робинсона, «Слово» в основном было написано в 1185 г. после бегства Игоря, а затем до начала XIII в. в него вносились добавления, связанные с возвращением Владимира Игоревича и походами Романа Мстиславича на ятвягов (1196 г.) и половцев (1202 и 1205 гг.) [30]. Предположение о более позднем появлении описания бегства Игоря (по отношению к основной части поэмы) вряд ли правомерно: против него говорит то обстоятельство, что главные символические образы «Слова» — свет и тьма — образуют целостную художественную картину только при единстве основной и заключительной частей. В результате поражения Игоря исчезает свет и опускается тьма («два солнца помѣркоста, оба багряная стлъпа погасоста и съ нима молодая мѣсяца… тъмою ся поволокоста и въ море погрузиста»; «На рѣцѣ на Каялѣ тьма свет покрыла»); с возвращением Игоря на Русь свет возвращается («соловии веселыми пѣсньми свѣтъ повѣдаютъ»; «солнце свѣтится на небесѣ — Игорь князь въ Руской земли») [31]. Что касается диалога Кончака и Гзака по поводу судьбы Владимира и «славы» молодым князьям с упоминанием его имени, то они действительно могут быть позднейшими добавлениями — исключение этих фрагментов не нарушает целостности поэмы. Не столь убедительно предположение о позднейшем включении в перечень побежденных Романом народов ятвягов и половцев. Во-первых, перечень в этом случае оказывался бы слишком кратким и не вписывался бы в ритмику поэмы; во-вторых, возникает вопрос: если могут быть упомянуты в тексте 1185 г. литовцы, хотя о войнах Романа с ними нет сведений по отношению ко времени ни до, ни после 1185 г., то почему ятвяги не могут быть упомянуты одновременно с ними? Получается, что только потому, что известно о походе на них Романа в более позднее время. Что касается половцев, то, как сказано выше, их упоминание в конце перечня может относиться к Мстиславу, князю, к которому наравне с Романом обращается автор.
Таким образом, вряд ли есть основания видеть в дошедшем до нас тексте «Слова о полку Игореве» намеки на какие-либо события, происшедшие позже середины 1188 г., и относительно времени создания поэмы могут быть высказаны два предположения: 1) «Слово» было создано целиком осенью 1188 г.; 2) «Слово» было создано в 1185 г., а в 1188 г., после возвращения из плена Владимира Игоревича и Всеволода Святославича, в него были включены диалог Кончака и Гзака и провозглашение «славы» молодым князьям.
Литература
1. Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве» и его современники. М., 1971, с. 8-9, 277-282.
2. Там же, с. 277-278.
3. Там же, с. 117-121.
4. См.: ПСРЛ. М., 1962, т. 1, стб. 388-389; Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950, с. 277.
5. Слово о полку Игореве. М.; Л., 1950, с. 30. В дальнейшем цитаты из «Слова» даются по тексту этого издания (с. 9-31) без ссылок.
6. См.: Бережков Н. Г. Хронология русского летописания. М., 1963, с. 75-76, 83-84, 196, 198, 203-204.
7. История русской литературы / Под ред. В. А. Десницкого. М., 1941, т. 1, с. 75; Слово о полку Игореве. М.; Л., 1950, с. 249; Лихачев Д. С. Слово о полку Игореве: Историко-литературный очерк. М.; Л., 1965, с. 143-144. Необходимо отметить, что в новейшем издании своей книги «Слово о полку Игореве: Историко-литературный очерк» (М., 1976) Д. С. Лихачев не высказался специально по поводу даты создания «Слова».
8. ПСРЛ. М., 1962, т. 2, стб. 656-659.
9. Бережков Н. Г. Хронология русского летописания, с. 75-76, 83-84, 196, 198, 203-204.
10. Демкова Н. С. К вопросу о времени написания «Слова о полку Игореве». — Вестн. Ленингр. ун-та, 1973, № 14. Сер. истории, языка, литературы, вып. 3, с. 72.
11. Там же, с. 73-74.
12. Панегирическую характеристику Всеволода Суздальского Н. С. Демкова считает иронической (там же, с. 76). Но эта характеристика ничуть не выбивается из ряда других восторженных княжеских характеристик «Слова». Конечно, нельзя в реальной жизни «Волгу веслы раскропити, а Дон шеломы выльяти», но нельзя также «взмутить реки и озера, иссушить потоки и болота» (характеристика Святослава), побеждать полки «кликом», вооружившись одними засапожными ножами (дружинники Ярослава Черниговского), слышать в Киеве звон колоколов полоцкого собора святой Софии (Всеслав Полоцкий). Аргументы автора не убеждают.
13. Демкова Н. С. К вопросу о времени написания «Слова о полку Игореве», с. 74-76.
14. См.: Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве» и его современники, с. 172-194.
15. Яценко Б. И. Солнечное затмение в «Слове о полку Игореве». — ТОДРЛ, Л., 1976, т. 31, с. 121.
16. См., напр.: Слово о полку Игореве. М.; Л., 1950, с. 252-254; Рыбаков Б. А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». М., 1972, с. 490-493.
17. Яценко Б. И. Солнечное затмение…, с. 121.
18. Там же, с. 121-122.
19. Там же, с. 122.
20. Там же, с. 122.
21. Обычно в изданиях «Слова» знаки препинания в этом месте расставляются так, что слова «сулици своя повръгоша, а главы своя подклониша» выглядят относящимися только к половцам, которые выделяются тем самым на первое место среди побежденных народов. На самом деле эти слова относятся ко всем пяти народам, список которых разрывает цельную фразу: «и многы страны… сулици своя повръгоша…».
22. См.: ПСРЛ, т. 2, стб. 631.
23. По мнению Б. И. Яценко, слава могла петься и умершему князю (Солнечное затмение…, с. 121). Но Всеволод в «Слове» прославляется вместе с Игорем и Владимиром Игоревичем. Объединение живых князей с умершим здесь вряд ли возможно.
24. ПСРЛ, т. 2, стб. 668-670.
25. О возвращении Всеволода в одном году с Владимиром есть упоминание у В. Н. Татищева (Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1964, т. 3, с. 145).
26. ПСРЛ, т. 2, стб. 653.
27. Там же, стб. 653-654.
28. Слово о полку Игореве / Древнерусский текст и переводы. М., 1981, с. 16-17. Первым обосновал мысль о появлении описания бегства позже основной части поэмы В. В. Каллаш (Каллаш В. В. Несколько догадок и соображений по поводу «Слова о полку Игореве». — В кн.: Юбилейный сборник в честь В. Ф. Миллера. М., 1900, с. 347).
29. Гудзий Н. К. История древней русской литературы. 7-е изд. М., 1966, с. 145-146. Автор считал временем возвращения Владимира 1187 г., поэтому относил окончание работы над «Словом» к концу 1187 — началу 1188 г.
30. Робинсон А. Н. О закономерностях развития восточнославянского и западноевропейского эпоса в раннефеодальный период. — В кн.: Славянские литературы: VII Международный съезд славистов. Варшава, август 1973 г.; М., 1973, с. 197.
31. О символике света и тьмы в «Слове» см.: Робинсон А. Н. Литература Киевской Руси в мировом контексте. — В кн.: Славянские литературы: IX Международный съезд славистов. Киев, сентябрь 1983 г.; М., 1983, с. 18-20.