Образ поэта и тема творчества в поэзии н гумилева сочинение

Анализируя поэзию серебряного века, хочется подробнее остановиться на лирике Н. Гумилева. Н. С. Гумилев начал свой путь в литературе в период расцвета символистской поэзии. Его первое стихотворение было опубликовано в 1902 году, а первый сборник стихов «Путь конквистадоров» вышел в свет в 1905 году. Неудивительно, что в его ранней лирике (кроме первого сборника к раннему периоду творчества относят следующие два) весьма ощутима зависимость от символизма. Интересно, что будущий акмеист следует в своем творчестве не за хронологически ближайшим себе поколением младосимволистов, а ориентируется на поэтическую практику старших символистов, прежде всего К. Бальмонта и В. Брюсова. От первого в ранних стихах Гумилева – декоративность пейзажей и общая тяга к броским внешним эффектам, со вторым начинающего поэта сближала апология сильной личности, опора на твердые качества характера.

Однако даже на фоне брюсовской лирической героики позиция раннего Гумилева отличалась особой энергией. Для его лирического героя нет пропасти между действительностью и мечтой. Будто споря со своим царскосельским учителем, сделавшим слово «невозможно» музыкальным ключом лирики, Гумилев утверждает приоритет дерзкой мечты, причудливых грез, вольной фантазии. Его ранняя лирика лишена нот трагизма, столь свойственных поэзии И. Анненского, А. Блока, А. Белого. Более того, Гумилеву присуща сдержанность в проявлении любых эмоций: сугубо личный, исповедальный тон он оценивает в это время как неврастению. Лирическое переживание в его поэтическом мире непременно объективируется, настроение передается зрительными образами, упорядоченными в стройную «живописную» композицию.

Символисты исходили из идеи слитности разных сторон и граней жизни, принцип сплошных соответствий подразумевал малоценность единичного, отдельного. По отношению к конкретным проявлениям реальности как бы намеренно культивировалась оптическая дальнозоркость: окружающее лирического героя «земное» пространство становилось бегло прорисованным, намеренно размытым фоном, на который проецировались «космические» интуиции. Гумилев и поэты его поколения гораздо больше доверяли чувственному восприятию, прежде всего зрительному. Эволюция раннего Гумилева – постепенное закрепление именно этого стилевого качества: использование визуальных свойств образа, реабилитация единичной вещи, важной не только в качестве знака душевных движений или метафизических прозрений, но и (а порой и в первую очередь) в качестве красочного компонента общей декорации.

В начале 1910-х годов Гумилев стал основателем новой литературной школы – акмеизма. Во многом принципы акмеизма родились в результате теоретического осмысления Гумилевым собственной поэтической практики. Более того, как показала недолгая история этого течения, из крупных поэтов только Гумилев и оказался «настоящим» акмеистом (помимо дореволюционной лирики принципы акмеизма воплотились в стихотворениях предпоследнего сборника поэта «Шатер»).

Ключевыми в акмеизме оказались категории автономии, равновесия, конкретности. «Место действия» лирических произведений акмеистов – земная жизнь, источник событийности – деятельность самого человека. Лирический герой акмеистического периода творчества Гумилева – не пассивный созерцатель жизненных мистерий, но устроитель и открыватель земной красоты. Поэт верит в созидательную силу слова, в котором ценит не летучесть, а постоянство семантических качеств. В стихотворениях сборника «Чужое небо» (вершина Гумилевского акмеизма) – умеренность экспрессии, словесная дисциплина, равновесие чувства и образа, содержания и формы.

От пышной риторики и декоративной цветистости первых сборников Гумилев постепенно переходит к эпиграмматической строгости и четкости, к сбалансированности лиризма и эпической описательности. «Его стихи бедны эмоциональным и музыкальным содержанием; он редко говорит о переживаниях интимных и личных; … избегает лирики любви и лирики природы, слишком индивидуальных признаний и слишком тяжелого самоуглубления, — писал в 1916 году В. Жирмунский. – Для выражения своего настроения поэт создает объективный мир зрительных образов, напряженных и ярких, он вводит в свои стихи повествовательный элемент и придает им характер полуэпический – балладную форму. Искание образов и форм, по своей силе и яркости соответствующих его мироощущению, влечет Гумилева к изображению экзотических стран, где в красочных и пестрых видениях находит зрительное, объективное воплощение его греза. Муза Гумилева – это «муза дальних странствий»…

Поэтика поздней лирики Гумилева характеризуется отходом от формальных принципов акмеизма и нарастанием интимно-исповедального лиризма. Его стихи наполняются чувством тревоги, эсхатологическими видениями, ощущениями экзистенциального трагизма. Пафос покорения и оптимистических дерзаний сменяется позицией трагического стоицизма, мужественного восприятия. Чувственно воспринимаемые образы в его стихотворениях преображаются смелыми метафорами, неожиданными сравнениями. Часто стихотворная композиция строится на развертывании ключевой метафоры, которая к финалу перерастает в символ. Поэт не довольствуется теперь красочной предметностью описаний, прозревает жизнь гораздо глубже ее наружных примет. Поздняя лирика Гумилева по своему тону и глубинному содержанию значительно ближе символизму, чем акмеизму.

МОТИВЫ И ОБРАЗЫ ЛИРИКИ Н. С. ГУМИЛЕВА

Мотивы и образы лирики Н. С. Гумилева

Отличительной характеристикой от произведений большинства поэтов состоит в том, что в стихах Гумилева практически нет патриотизма и политики.

Основной чертой творчества Гумилева является экзотика. И лирический герой Гумилева, — самоуверенный, отважный, задорный, как и сам поэт.

Гумилев, в сознании читателей воспринимается великим путешественником, но его любовные стихотворения столь же тонки и полнокровны, хоть и находится немного в тени по сравнению с остальными его произведениями. Анна Ахматова была его первой женой, матерью его детей. Стихотворение «Она» посвящено ей.

Любовная лирика поэта навевает дикой страстью и волей. Некоторые его стихотворения настолько мелодичные, что близки к романсу. А в стихотворении «Из логова змиева», Гумилев использует форму былин и былинные образы.

В отличие от, например, стихотворений Сергея Есенина у Гумилева любовь — это чувство, которое включает в себя стихию природы. И эта стихия недоступна человеческой воле, она всегда грозная. Стихия кого хочет милует, кого хочет казнит. Таким же свойством обладает и любовь. В любовных стихотворениях Гумилева нет грубости, неуважения к женщине, пошлости. Наоборот, полное преклонение перед женщиной. Благородный рыцарь с розой и мечом. Герой доходит до жертвенности и самоуничтожения, как это ярко выражено в стихотворении «Отравленный».

Даже на Венеру, на эту необитаемую планету, Гумилев забрасывает своего героя-любовника. В этом стихотворении заложен практически тройной смысл: Венера-планета реальная, Венера — судьба, Венера — богиня любви.

Лирика Гумилева ближе всего к стихотворениям Александра Блока, который любовь боготворил. В поэзии Гумилева образ женщины-это образ «вечной женственности», как это проявляется в стихотворении «Я и Вы». «Земное» и «божественное» — два этих начала тесно переплетены в стихах поэта о любви. В стихотворении «О тебе», Гумилев как будто бы обращается к земной женщине, подруге, жене.

Через мотив стихии происходит принадлежность женщине к божественному:

«Тогда я воскликну: «Где же

Ты, созданная из огня?»

В произведении «Шестое чувство», поэт хочет сказать о том, влюбленность — это «желание», а вот любовь-истинное интимное и глубокое чувство.

Иногда в поэзии Гумилева, герой благородный, смелый, прыткий. Поэт пишет о неразделенной любви, но не очерняет возлюбленную при этом. Он благодарит ее за проведенное вместе время, и в стихотворении «Прощанье» показывает это чувство.

Стихи Гумилева о любви — это целый мир, яркий, тонкий, интересный, через которую читатель видит не только душу и настроение поэта, но и характер и настроение эпохи.

Я конквистадор в панцире железном, Я весело приветствую звезду, Я прохожу по пропастям и безднам И отдыхаю в радостном саду.

Лирический герой раннего Гумилева видит себя конквистадором-завоевателем, весело идущим, «то отдыхая в радостном саду, то наклоняясь к пропастям и безднам». Он готов к смерти («Я с нею биться буду до конца»), но перед мечтой не отступит («Я лилию добуду голубую»).

Завоевать весь мир означает для поэта – увидеть фантастическое озеро Чад, жирафов, пиратов, океанские корабли, познакомиться с настоящими капитанами – потомками Лаперуза и Колумба, о которых он напишет прекрасные строки в знаменитой балладе «Капитаны». Именно в стихотворении «Капитаны» проявилось умение Гумилева вырваться из тисков книжной романтики на простор истинной и вольной поэзии. Свою поэзию Гумилев называл Музой дальних странствий. Неистребимая жажда странствий владела им всю жизнь.

Еще мальчишкой он увлекался зоологией и географией, дома завел разных животных: белку, морских свинок, белых мышей, птиц. А когда дома читали описание какого-нибудь путешествия, всегда следил по карте за маршрутом путешественников. Рассказы отца, корабельного врача, его дяди, контр-адмирала, увлечение приключенческой литературой оказали влияние на формирование мировосприятия Николая Гумилева.

Военная тема нашла отражение в сборнике «Колчан», изданном в 1916 году. В «Колчане» начинает рождаться новая для Гумилева тема – о России. Она лишь намечается в таких стихотворениях, как «Старая усадьба», раскрывается в вышедшем после революции сборнике «Костер». «Золотое сердце России мерно бьется в груди моей» – строки, трогающие до слез, до сердечной боли…

Октябрьская революция застала Гумилева за границей, куда он был командирован в мае 1917 года. Он жил в Лондоне, Париже, переводил, занимался восточной литературой, работал над драмой «Отравленная туника».

В мае 1918 года Гумилев вернулся в революционный Петроград. Его захватила напряженная литературная атмосфера. Гумилев, вместе с Блоком, Чуковским и другими работает в созданном Горьким издательстве «Всемирная литература». Под редакцией Гумилева выходят баллады о Робине Гуде. Он читает лекции в литературных студиях, в институте истории искусства и литературы, много занимается с молодыми поэтами.

В 1918 году выходит шестой сборник Гумилева «Костер» и сборник переводов восточной поэзии «Фарфоровый павильон».

Николай Гумилев знал, что жизнь его трагична. Он сам сделал свою жизнь такой меняющейся, насыщенной событиями до краев, пульсирующей мыслью и болью, такой, что ее хватило на несколько жизней. Он пытался «создать» и свою смерть. Ему казалось, что он умрет в 53 года; что»смерть нужно заработать и что природа скупа и с человека все соки выжмет и выбросит», а этих соков он чувствовал в себе на 53 года. Особенно любил он говорить об этом во время войны: «Меня не убьют, я еще нужен».

Но не в 53 года умер Гумилев. Судьба, с которой он любил играть, тоже сыграла с ним злую шутку, поменяв цифры местами. Смерть он встретил в расцвете отпущенных ему сил, в 35 лет. В остальном же умер, как и предсказывал:

И умру я не на постели, При нотариусе и враче, А в какой-нибудь дикой щели, Потонувшей в густом плюще.

«В чем секрет поздних стихов Гумилева»

Николай Степанович Гумилев родился в Кронштадте 3(15) апреля 1886 года. Отец его служил военным врачом на флоте. Детские года писатель провел в Царском Селе, потом вместе с родителями жил некоторое время в Тифлисе (именно там 8 сентября 1902 года в газете «Тифлисский листок» появилось его первое напечатанное стихотворение). В 1906 году, закончив гимназию, он уехал в Париж. К этому времени он уже был автором книги «Путь конкистадоров», замеченной не только в кругу знакомых, но и одним из законодателей русского символизма В. Бросовым. В январе 1908 года вышла вторая книга стихов Гумилева «Романтические цвета», о которой сочувственно писали Брюсов и Анненский, увидевшие в сборнике не только «искания красоты, но и красоту исканий». За внешней бутафорией стихов внимательные читатели замечали ту «иронию, которая, по словам Гумилева, составляет сущность романтизма и в значительной степени обусловила название всей книга».

Покинув Париж, Гумилев поселился в Царском Селе и был зачислен в Петербургский университет на юридический факультет. С весны 1909 года он принимает активное участие в подготовке к изданию журнала «Аполлон», где становится одним из основных сотрудников, ведя регулярный раздел «Письма о русской поэзии». Осенью 1911 года он вместе с С. М. Городецким организует «Цех поэтов», в недрах которого зародилась программа нового литературного направления акмеизма, впервые продекларированного в феврале 1912 года. Акмеистические тенденции творчества Гумилева ощущались уже в сборнике «Чужое небо» (1912), но окончательно они утвердились, пожалуй, в цикле итальянских стихов, написанных во время путешествия по этой стране весной 1912 года.

В 1918—1921 года Гумилев был одной из наиболее заметных фигур в литературной жизни Петрограда. Он много печатается, работает в издательстве «Всемирная литература», читает лекции, руководит воссозданным «Цехом поэтов», а в 1921 году Петроградским отделением Союза поэтов. Под руководством Гумилева работала переводческая студия, он был наставником молодых поэтов из студии «Звучащая раковина», редактировал многие переводы. Стихи этих лет собраны в сборнике «Огненный столп», вышедшем в августе 1921 года и почти единодушно был признан лучшей книгой его стихов. 3 августа 1921 года Гумилев был арестован по обвинению в участии в антисоветском заговоре.

Постановление Петроградской губчека о расстреле 61 человека за участие в так называемом «Таганцевском заговоре» датировано 24 августа 1921 года; точная дата расстрела неизвестна; по словам А. А. Ахматовой, казнь произошла близ Бернгар-довки под Петроградом.

Среди образов, объединяющих поэзию Гумилева и его непосредственных предшественников — символистов, особенно заметны астральные, космические — звезды, планеты и их «сад» (иногда «зоологический» — сад «небесных зверей», как они названы в прозе Гумилева), Млечный Путь, кометы. Уместно поэтому будет заимствовать из этой же области уподобление для того, чтобы охарактеризовать поэтическую судьбу самого Гумилева, развитие его дара. Оно напоминает взрыв звезды, перед своим уничтожением внезапно ярко вспыхнувшей и пославшей поток света в окружающие ее пространства.

Гумилев удивительно поздно раскрывается как большой поэт. Это надо иметь в виду и теперь, когда с ним начинают заново знакомиться и знакомить. Итак, предложенное сравнение со вспыхнувшей звездой не лестно для раннего Гумилева, в чьих сборниках мы найдем только материал для того, что потом взорвется. Многие теперь согласятся с тем, что «Огненный столп» и непосредственно примыкающие к этому сборнику стихи неизмеримо выше всего предшествующего. Он учился у Блока, как все крупные поэты его поколения, и.у этих последних, но это стало видно лишь в поздних стихах, Гумилев одновременно и акмеист, и футурист (притом крайний), и имажинист.

В чем секрет поздних стихов Гумилева? Они отличаются необычайной мощью, притом такой, которая смещает все привычные представления и внутри каждого стихотворения. Посмотрим на то, как изменились повседневные категории пространства и времени в стихотворении «Заблудившийся трамвай». Лучше всего смещение пространственно-временных представлений видно в строфе, где возникают события недавнего прошлого:

И, промелькнув у оконной рамы, Бросив нам вслед пытливый взгляд Нищий старик,— конечно, тот самый, Что умер в Бейруте год назад.

Предвидение собственной смерти в «Заблудившемся трамвае», где он сам собирается отслужить в Исаакиевском соборе панихиду по себе, сопровождается удивительным открытием:

Понял теперь я: наша свобода — Только оттуда бьющий свет…

Исследователя русской поэзии XX века в этих строках поражает перекличка с Блоком. В цитированных строках — при разнице темперамента — прямой отзвук блоковских мотивов:

И к вздрагиваниям медленного хлада Усталую ты душу приучи, Чтоб бычо здесь ей ничего не надо, Когда оттуда ринутся лучи.

Подобные бесспорные совпадения именно у позднего Гумилева делают очевидным возраставшее влияние на него Блока. Его собственная смерть, о которой Гумилев заранее пишет в стихах («Костер», «Я и вы»),— не такая, как у других: И умру я не на постели, При нотариусе и враче, А в какой-нибудь дикой щели. Утонувшей в густом пяюще, Чтоб войти не во всем открытый Протестантский, прибранный рай, А туда, где разбойник, мытарь И блудница крикнут: вставай!

Тема романтического отъединения поэта в этом стихотворении относится не только к смерти, но и ко всей жизни, к художественным вкусам, занятиям, любви. Гумилев неожиданно противостоит буржуазной прибранности и правильности: …Имне нравится не гитара, А дакарский напев зурны.

Отчуждение от «нормального» европейского быта увело поэта на Восток не просто в мечтах, айв его кипучей жизни. Оттого и экзотичность такого позднего его африканского цикла, как стихи, вышедшие в сборнике «Шатер». Его последние стихи об Африке, как и все, что написано в поздний период творчества, отличаются достоверностью и деталей, и самого отношения к Африке:

Как картинка из книжки старинной, Услаждавшей мои вечера. Изумрудные эти равнины И раскидистых пальм веера. И каналы, каналы, каналы, Что несутся вдоль глиняных стен, Орошая Дамьетские скалы Розоватыми брызгами пен.

Одним из первых Гумилев увидел в своем Египте то, что в то время еще далеко не всем было заметно: Пусть хозяева здесь англичане. Пьют вино и играют в футбол И халифа в высоком Диване Уж не властен святой произвол. Пусть, но истинный царь над страною Не араб, и не белый, а тот, Кто с сохою иль с бороною Черных буйволов в поле ведет.

Одно из поздних стихотворений Гумилева «Память» (из «Огненного столпа») посвящено как бы общему обзору биографии поэта. Он обозревает срезы своей жизни, называя их «душами», меняющимися, притом единым остается только тело:

Только змеи сбрасывают кожи,

Чтоб душа старела и росла. Мы, увы, со змеями не схожи, Мы меняем души, не тела. Начинает Гумилев с самых ранних воспоминаний своего детства: Самый первый: некрасив и тонок, Полюбивший только сумрак рощ, Лист опавший, колдовской ребенок, Словом останавливавший дождь. Дерево да рыжая собака, Вот кого он взял себе в друзья…

Детство, проведенное наедине с собакой и растениями, сменяется совершенно отличным от него срезом жизни, изображенным иронично и отчужденно. Этот следующий образ поэта, или «душа», сменяющая душу ребенка, зрелому Гумилеву несимпатичен: Он совсем не нравится мне, это Он хотел стать Богом и царем. Он повесил вывеску поэта Над дверьми в мой молчаливый дом. Романтизация боя, подвига была особенностью творчества Гумилева. Современники называли его поэтом-воином. В сборнике «Колчан» начинает рождаться новая для Гумилева тема — тема России. И залитые кровью недели Ослепительны и легки, Надо мною рвутся шрапнели, Птиц быстрей взлетают клинки, Я кричу, и мой голос дикий, Это медь ударяет в медь. Я, носитель мысли великой, Не могу, не могу умереть. Словно молоты громовые Или воды гневных морей, Золотое сердце России Мерно бьется в груди моей.

Опыт лет, проведенных Гумилевым — бесстрашным бойцом на фронтах первой мировой войны, куда он ушел добровольцем, подготовил его и для последующих испытаний. В поздних стихах Гумилев подходил к выработке совершенно нового стиля, быть может, предугадывая и будущий путь развития тех больших поэтов, с которыми вместе основал акмеизм. Среди напечатанных посмертно «Отрывков 1920—1921 гг.» есть такие строки:

А я уже стою в саду иной земли, Среда кровавых роз и влажных лилий, И повествует мне гекзаметром Виргилий О высшей радости земли.

Если ранний Гумилев интересен как материал, из которого родится вспышка звезды, то затем нельзя не видеть и постепенного увеличения воздействия тех поэтов, которые искали новые формы. Его манит верлибр, путь которого наметил Блок:

Я не оскорбляю их неврастений, Не унижаю душевной теплотой, Не надоедаю многозначительными намеками На содержимое выеденного яйца, Но когда вокруг свищут пули, Когда волны ломают борта, Я учу их, как не бояться, Не бояться и делать, что надо.

Среди символистов, оказавших воздействие на поэтику Гумилева, наряду с Брюсовым и Вяч. Ивановым, не говоря уже о Блоке, следует назвать и Андрея Белого. Его влияние сказалось в подходе Гумилева к ритмике: Неведомых материков Мучительные очертанья…

Однако от откровенных ритмических экспериментов в духе Андрея Белого Гумилев постепенно уходил. Символисты и особенности их поэтических сочинений для Гумилева были школой, пройдя которую он шел дальше. Гумилев ощущал себя сыном своего века и наследником многих, бывших задолго до него. Тема слова — центральная в творчестве Гумилева: и его жиз-нестроительство в конечном счете подчинено Слову. Поэтому стихотворение «Слово» с его несколько неожиданным концом остается одним из завещаний Гумилева.

В оный день, когда над миром новым Бог склоняч лицо свое, тогда Солнце останавливали Словом, Словом разрушали города. Но забыли мы, что осиянно Только слово средь земных дорог И в Евангелии от Иоанна Сказано, что Слово — это Бог. Мы ему поставили пределом Скудные пределы естества, И, как пчелы в улье опустелом, Дурно пахнут мертвые слова.

Несомненно, что Николай Гумилев оставил нам интересное наследие, оказал огромное влияние на многих поэтов разных поколений. Считая преданность искусству превыше всего, он сумел подняться над обыденностью мира и увидеть истинную его красоту. До сей поры он остается в русской литературе великим мастером слова.

Творческий и жизненный путь Гумилева Николая Степановича

Творчество выдающегося поэта начала XX в. Николая Степановича Гумилева (1886-1921) — пример преодоления эстетической доктрины акмеизма. Н.С.Гумилев родился в Кронштадте в семье морского врача 3 (15) апреля 1886 г. Детство будущего поэта прошло в Царском Селе, где он учился в царскосельской гимназии, директором которой был И.Ф.Анненский. В конце 1903 г. познакомился с гимназисткой Аней Горенко (будущей Анной Ахматовой). В 1905 г. в Петербурге опубликовал первый сборник стихов «Путь конквистадоров». Провел около трех лет в Париже, где издавал журнал «Сириус» и опубликовал сборник стихов «Романтические цветы» (1908). По возвращении в Россию Гумилев поступил в Петербургский университет, активно сотрудничал в газетно-журнальной периодике, основал «Академию стиха» для молодых поэтов. В 1909-1913 гг. совершил три путешествия в Африку. В 1910 г. он женился на А. А.Горенко (разрыв с ней произошел в 1913 г., официальный развод — в 1918 г.). На 1911-1912 гг. пришелся период организационного сплочения и творческого расцвета акмеизма. Гумилев издал в это время свой самый «акмеистический» сборник стихов — «Чужое небо» (1912). С началом первой мировой войны поэт поступил добровольцем в уланский полк, за участие в боевых действиях был награжден двумя Георгиевскими крестами. В 1916 г. вышел в свет новый сборник стихов «Колчан». Гумилев в это время находился за границей в составе экспедиционного корпуса. Там он встретил события 1917 г. и возвратился в Петербург лишь в 1918 г. В последние три года жизни активно занимался творческой, организаторской и преподавательской работой, издал сборники стихотворений «Костер», «Фарфоровый павильон», «Шатер», «Огненный столп». 3 августа 1921 г. Гумилев был арестован по обвинению в участии в контрреволюционном заговоре, а 25 августа 1921 г. — расстрелян. Гумилев начал свой путь в литературе в период расцвета символистской поэзии. Не удивительно, что в его ранней лирике весьма ощутима зависимость от символизма. Интересно, что будущий акмеист следовал в своем творчестве не за хронологически ближайшим себе поколением младосимволистов, но ориентировался на поэтическую практику старших символистов, прежде всего К.Д.Бальмонта и В.Я.Брюсова. От первого в ранних стихах Гумилева — декоративность пейзажей и общая тяга к броским внешним эффектам, со вторым начинающего поэта сближала апология сильной личности, опора на твердые качества характера. Однако даже на фоне брюсовской лирической героики позиция раннего Гумилева отличалась особой энергией. Для его лирического героя нет пропасти между действительностью и мечтой: Гумилев утверждает приоритет дерзких грез, вольной фантазии. Его ранняя лирика лишена трагических нот, столь свойственных поэзии Анненского, Блока, Андрея Белого. Более того, Гумилеву присуща сдержанность в проявлении любых эмоций: сугубо личный, исповедальный тон он оценивал в это время как неврастению. Лирическое переживание в его поэтическом мире непременно объективируется, настроение передается зрительными образами, упорядоченными в стройную «живописную» композицию. Символисты исходили из идеи слитности разных сторон и граней жизни, принцип сплошных соответствий подразумевал малоценность единичного, отдельного. По отношению к конкретным проявлениям реальности как бы намеренно культивировалась оптическая дальнозоркость: окружающее лирического героя «земное» пространство становилось бегло прорисованным, намеренно размытым фоном, на который проецировались «космические» интуиции. Гумилев и поэты его поколения гораздо больше доверяли чувственному восприятию, прежде всего зрительному. Эволюция раннего Гумилева — постепенное закрепление именно этого стилевого качества: использование визуальных свойств образа, реабилитация единичной вещи, важной не только в качестве знака душевных движений или метафизических прозрений, но и (а порой и в первую очередь) в качестве красочного компонента общей декорации.

В начале 1910-х гг. Гумилев стал основателем нового литературного течения — акмеизма. Принципы акмеизма во многом были результатом теоретического осмысления Гумилевым собственной поэтической практики. Ключевыми в акмеизме оказались категории автономии, равновесия, конкретности. «Место действия» лирических произведений акмеистов — земная жизнь, источник событийности — деятельность самого человека. Лирический герой акмеистического периода творчества Гумилева — не пассивный созерцатель жизненных мистерий, но устроитель и открыватель земной красоты. Поэт верит в созидательную силу слова, и котором ценит не летучесть, а постоянство семантических качеств. И стихотворениях сборника «Чужое небо» (вершина гумилевской акмеистической поэтики) — умеренность экспрессии, словесная дисциплина, равновесие чувства и образа, содержания и формы. От пышной риторики и декоративной цветистости первых сборников Гумилев постепенно переходит к эпиграмматической строгости и четкости, к сбалансированности лиризма и эпической описательности. «Его стихи бедны эмоциональным и музыкальным содержанием; он редко говорит о переживаниях интимных и личных; … избегает лирики любви и лирики природы, слишком индивидуальных признаний и слишком тяжелого самоуглубления, — писал в 1916 г. В.М.Жирмунский. — Для выражения своего настроения он создает объективный мир зрительных образов, напряженных и ярких, он вводит в свои стихи повествовательный элемент и придает им характер полуэпический — балладную форму. Искание образов и форм, по своей силе и яркости соответствующих его мироощущению, влечет Гумилева к изображению экзотических стран, где в красочных и пестрых видениях находит зрительное, объективное воплощение его греза. Муза Гумилева — это «муза дальних странствий»… Поэтика поздней лирики Гумилева характеризуется отходом от формальных принципов акмеизма и нарастанием интимно-исповедального лиризма. Его стихи наполняются чувством тревоги, эсхатологическими видениями, ощущениями экзистенциального трагизма. Пафос «покорения» и оптимистических дерзаний сменяется позицией трагического стоицизма, мужественного неприятия. Чувственно воспринимаемые образы в его стихотворениях преображаются смелыми метафорами, неожиданными сравнениями. Часто стихотворная композиция строится на развертывании ключевой метафоры, которая к финалу перерастает в символ. Поэт не довольствуется теперь красочной предметностью описаний, прозревает жизнь гораздо глубже ее наружных примет. Поздняя лирика Гумилева по своему тону и глубинному содержанию значительно ближе символизму, чем акмеизму. Среди других поэтов «серебряного века» Гумилев выделяется значительностью свершившейся в его лирике эволюции. Не случайно многие мемуаристы, оставившие воспоминания о нем, и большинство критиков и исследователей поэзии Гумилева писали прежде всего о заметном качественном росте его творчества, о тематической и стилевой трансформации поэзии. Параллельно с расширением тематического содержания лирика Гумилева последовательно углублялась, а рост формального мастерства поэта был лишь внешним выражением духовного роста его лирического героя. Между стихотворениями первых трех сборников Гумилева и шедеврами его последней поэтической книги — не только преемственность (она, конечно, ощутима), но и контраст. Порой этот контраст даже абсолютизируется, интерпретируется как разрыв или неожиданная метаморфоза. Так, по мнению Вяч.Вс.Иванова, поэтическая судьба Гумилева «напоминает взрыв звезды, перед своим уничтожением внезапно ярко вспыхнувшей… …«Огненный столп» и непосредственно примыкающие… к этому сборнику стихи неизмеримо выше всего предшествующего». Сопоставим первое стихотворение цикла «Капитаны», опубликованное в первом номере журнала «Аполлон» в 1909 г., и «Канцону вторую», вошедшую в последний сборник Гумилева «Огненный столп». Стихотворение «Капитаны» стало для читателей 1910-х гг. своего рода визитной карточкой поэта. На первом плане в нем — созданный воображением поэта образ капитанов, живописная проекция представлений поэта об идеале современного человека. Этот человек, близкий лирическому герою раннего Гумилева, обретает себя в романтике странствий. Его влечет линия отступающего горизонта и призывное мерцание далекой звезды — прочь от домашнего уюта и будней цивилизации. Мир открывается ему, будто первому человеку, в своей первозданной свежести, обещая череду приключений, радость открытий и пьянящий вкус побед. Герой Гумилева охвачен жаждой географической новизны, для него «как будто не все пересчитаны звезды». Он пришел в этот мир не мечтательным созерцателем, но волевым участником творящейся на его глазах жизни. Потому действительность кажется ему сменяющими друг друга моментами преследования, борьбы, преодоления. Характерно, что центральные четвертая и пятая строфы стихотворения представляют обобщенного «капитана» в момент противоборства — сначала с разъяренной морской стихией («трепещущий мостик», «клочья пены»), а потом с матросской командой («бунт на борту»).

Автор так захвачен поэтизацией волевого импульса, что не замечает, как грамматическое множественное число («ведут капитаны») в пределах одного сложного предложения меняется на единственное число («кто… отмечает… вспоминает… или… рвет»). В этой синтаксической несогласованности проявляется присущее раннему Гумилеву колебание между «общим» и «крупным» планами изображения. С одной стороны, общий «морской» фон стихотворения создается размашистыми условно-романтическими контрастами («полярные — южные», «базальтовые — жемчужные», «мальстремы — мель»). С другой — крупным планом подаются «изысканные» предметные подробности («клочья пены с высоких ботфорт», «золото… с розоватых брабантских манжет»). Хотя стихотворение было написано Гумилевым еще за два года до организационного оформления акмеизма, в нем уже заметны тенденции акмеистической стилевой реформы. Это прежде всего установка на пробуждение у читателя пластических, а не музыкальных (как у символистов) представлений. В противоположность символизму, проникнутому «духом музыки», акмеизм будет ориентироваться на перекличку с пространственными искусствами — живописью, архитектурой, скульптурой. «Капитаны» построены как поэтическое описание живописного полотна. Морской фон прописан на нем при помощи стандартных приемов художественноймаринистики(«скалы», «ураганы», «клочья пены», «гребни волн»). В центре живописной композиции — вознесенный над стихией и толпой статистов-матросов сильный человек, будто сошедший со страниц прозы Р.Киплинга (Гумилев увлекался творчеством этого английского писателя). Однако во внешнем облике этого человека больше аксессуаров театральности, нарочитого дендизма, чем конкретных примет рискованной профессии. В нем — никакого намека на тяготы корабельного быта, даже метонимия «соль моря», попадая в один ряд с модной «тростью», эффектными «высокими ботфортами» и декоративными «кружевами», воспринимается как живописное украшение. Декоративным целям служат в стихотворении и лексическая экзотика («мальстремы», «фелуки»), и акустические эффекты. В звуковом составе стиха ощутимы попеременно накатывающиеся волны аллитераций на «з» («изгибы зеленых зыбей»), «р» («на разорванной карте… дерзостный»), «б» («бунт на борту обнаружив»).

Одним из принципиальных тезисов акмеистических манифестов станет тезис о доверии к трехмерному миру, о художественном освоении многообразного и яркого земного мира. Действительно, на фоне символистской образности ранние стихотворения Гумилева выглядят намного более конкретными и сочными. Они выстроены по законам риторической ясности и композиционного равновесия (ясность и равновесие — еще один из важных стилевых принципов акмеизма). Однако большая степень предметности, которая заметна в «Капитанах», сама по себе не гарантировала приближения поэта к социально-исторической реальности и тем более — содержательного углубления лирики. Менялся лишь тип лиризма: на смену интимно-исповедально-му лиризму приходила манера опосредованного выражения, когда поэт избегал открытой рефлексии, как бы «переводя» свое настроение на язык зримых, графически четких образов. Сами же эти образы чаще ассоциировались с образами других видов искусства (театра, живописи) и наследием прежних литературных эпох, чем с исторической реальностью предреволюционного десятилетия в России. Ранний Гумилев отчетливо стремится к формальному совершенству стиха, он сторонится трудноуловимого, летучего, сложновыразимого — всего того, чему, по словам его бывшего учителя Анненского, «в этом мире ни созвучья, ни отзвука нет». Такое самоограничение поначалу сыграло свою положительную роль: он миновал участь стихотворцев-эпигонов символистской поэзии, сумел найти свою тему и постепенно выработать свой собственный стиль. Однако его позднее творчество обнаруживает «тайное родство» с наследием символистской эпохи — тем более замечательное, что «преодоление символизма» поначалу как будто придавало главный смысл его поэтической работе. Стихотворение «Канцона вторая» из сборника «Огненный столп» выдержано в совсем иной тональности, чем «Капитаны». Вместо романтического жизнеутверждения — интонация скорбных разуверений, вместо яркой экзотики — приметы «проклятого захолустья ». Если ранний Гумилев чуждался индивидуальных признаний и слишком личного тона, то в сборнике «Огненный столп» именно жизнь души и тревоги сознания составляют содержательное ядро стихотворений. Слово «канцона» (в переводе с итальянского — «песня») в заголовке использовано не в стиховедческом, а в самом общем значении: обозначено лирическое, исповедальное качество стихотворения. Сам характер заголовков у позднего Гумилева значительно разнообразней, чем прежде: помимо географической или зоологической экзотики («Гиена», «Ягуар», «Жираф», «Озеро Чад» и т. п.) и называния героев стихотворений ( «Дон-Жуан», «Капитаны» и т. п.) все чаще используются прямые или метафорические обозначения чувств, эмоциональных состояний, высших ценностей («Память», «Слово», «Душа и тело», «Шестое чувство», «Заблудившийся трамвай», «Звездный ужас»). Такая эволюция названий отражает изменения в самом тематическом репертуаре поздней лирики. Главный мотив «Канцоны» — ощущение двоемирия, интуиция о жизни иной, исполненной смысла и красоты, в отличие от «посюстороннего» мира — мира «гниющего водоема» и пыльных дорог. Центральная оппозиция стихотворения задана парой местоименных наречий «здесь — там». Организующее начало «здешнего» теневого мира — грубая власть времени. Развертывая метафору «плена времени», поэт использует вереницу олицетворений: лето механически листает «страницы дней», маятник оказывается палачом «заговорщиц-секунд», придорожные кусты одержимы жаждой смерти. Здесь на всем — печать повторяемости, безжизненности, томительной безысходности. Даже в слове «пыльна» благодаря фонетическому сходству с глаголом «полонил» возникают неожиданные семантические отзвуки: пыль соотносится с пленом. Самый экспрессивный образ «теневой» жизни создается неожиданной «материализацией» категории времени во второй строфе. В качестве составных частей единого образа использованы семантически и стилистически разнородные элементы: физиологически конкретные «головы» принадлежат абстрактным «секундам», движение маятника проливает кровь. Метафора будто стремится «забыть» о том, что она метафора, и обрасти неметафорической плотью. Такие сочетания логически не сочетаемых предметов и признаков — характерная черта сюрреалистического стиля. Сюрреалистический стиль использует зрелищно яркие, но необъяснимые, алогичные сочетания образов, сталкивает обыденное и чудесное. Как самостоятельное литературное течение сюрреализм существовал в 1920-е гг. во Франции. В русской литературе после Гумилева элементы сюрреализма проявились в творчестве поэта русской эмиграции Б.Поплавского. Такой же тип образности — в знаменитом «Заблудившемся трамвае». В мире наличной реальности невозможно подлинное чудо и подлинная красота — в этом смысл нового неожиданного сочетания в третьей строфе «Канцоны» («не приведет единорога / Под уздцы к нам белый серафим»).

Как видим, если прежде стилю Гумилева была свойственна эстетизированная, декоративная предметность, то в стихах последнего сборника материальность, фактурность тех или иных деталей служит совсем не орнаментальным целям. Вместо праздничной пестроты лирическому герою открывается теперь ограниченность земной жизни. Земное существование утратило для него самоценность. Важно, что монолог лирического героя в «Канцоне» обращен к родственной ему душе. Более того, именно интимная связь двух душ оказывается источником метафизической интуиции героя. Обещание «подлинного мира» он видит в «сокровенной грусти» возлюбленной. Место предметной конкретности в финале стихотворения занимает «символистский» способ выражения — образы-символы «огненного дурмана» и «ветра из далеких стран», предельно развеществленные сочетания «все сверканье, все движенье», интонация недоговоренности. При всей яркости образов и продуманности композиции в «Канцоне второй» нет самоцельной живописности. Изобразительные задачи уступили здесь место выразительным: стихотворение воспринимается как «пейзаж души», как непосредственная лирическая исповедь поэта. Поздняя поэзия Гумилева замечательно подтвердила один из тезисов, высказанных им в статье «Читатель»: «Поэзия и религия — две стороны одной и той же монеты. И та, и другая требуют от человека духовной работы. Но не во имя практической цели, как этика и эстетика, а во имя высшей, неизвестной им самим».

Тематика и своеобразие поэзии Гумилева, Лирический герой Гумилева

3.6

(5)

В творчестве Николая Гумилева прослеживается эволюция от символизма к акмеизму, предполагающему реалистическое мировосприятие. Пережив период ученичества, Гумилев очень скоро нашел свою тему, своего героя. Стремясь к ясности, точности, психологической достоверности и объективности, Гумилев создает героя, воплощенного в разных образах-масках. Он часто использует вечные образы мировой литературы и мифологии (Дон Жуан, Адам, Синдбад, Одиссей) и трактует их оригинально.

В поэзии, как и в жизни, Гумилев стремился воплотить идеал совершенной мужественности, заявленный акмеистами. Составляющие этого идеала — три образа-маски: воин, путешественник, любовник. Эти разные ипостаси лирического героя наиболее приближены к автору.

В гумилевской системе персонажей значительное место занимают и персонажи, далекие от автора, в частности: животные, мифические и абстрактные существа, женщины. Поэт часто использует образы животных в создании развернутой метафоры, например, в стихотворениях «Слоненок», «Носорог», «Леопард».

Мир Гумилева — это мир красочный, яркий, населенный экзотическими существами и растениями, а также узнаваемый мир уездного городка или среднерусского уголка природы, свидетельствующий о неизменной любви поэта к жизни, к родине, к женщине, к Богу. Его жизненное кредо выражено в строчках стихотворения:

Есть Бог, есть мир, они живут вовек, А жизнь людей мгновенна и убога, Но всё в себе вмещает человек, Который любит мир и верит в Бога.

Лирический герой Гумилева воплощает жизнеутверждающую суть его Поэзии. Это, как правило, волевой, сильный, отважный человек. Три ипостаси гумилевского идеала совершенной мужественности диктуют темы его поэзии: тема путешествия или странствия, военная тема и тема любви. Они, разумеется, не исчерпывают тематику поэзии Гумилева, но дают объемное представление о его лирическом герое.

В зрелой философской лирике поэта появляется еще одна, высшая ипостась лирического героя, которая связана с его пониманием сути творчества.

3.6 / 5. 5

.

МОТИВЫ И ОБРАЗЫ ЛИРИКИ Н. С. ГУМИЛЕВА

Мотивы и образы лирики Н. С. Гумилева

Отличительной характеристикой от произведений большинства поэтов состоит в том, что в стихах Гумилева практически нет патриотизма и политики

.

Основной чертой творчества Гумилева является экзотика

. И лирический герой Гумилева, — самоуверенный, отважный, задорный, как и сам поэт.

Гумилев, в сознании читателей воспринимается великим путешественником, но его любовные стихотворения столь же тонки и полнокровны, хоть и находится немного в тени по сравнению с остальными его произведениями. Анна Ахматова была его первой женой, матерью его детей. Стихотворение «Она» посвящено ей.

Любовная лирика

поэта навевает дикой страстью и волей. Некоторые его стихотворения настолько мелодичные, что близки к романсу. А в стихотворении «Из логова змиева», Гумилев использует форму былин и былинные образы.

В отличие от, например, стихотворений Сергея Есенина у Гумилева любовь — это чувство, которое включает в себя стихию природы. И эта стихия недоступна человеческой воле, она всегда грозная. Стихия кого хочет милует, кого хочет казнит. Таким же свойством обладает и любовь. В любовных стихотворениях Гумилева нет грубости, неуважения к женщине, пошлости. Наоборот, полное преклонение перед женщиной. Благородный рыцарь с розой и мечом. Герой доходит до жертвенности и самоуничтожения, как это ярко выражено в стихотворении «Отравленный».

Даже на Венеру, на эту необитаемую планету, Гумилев забрасывает своего героя-любовника. В этом стихотворении заложен практически тройной смысл: Венера-планета реальная, Венера — судьба, Венера — богиня любви.

Лирика Гумилева ближе всего к стихотворениям Александра Блока, который любовь боготворил. В поэзии Гумилева образ женщины-это образ «вечной женственности», как это проявляется в стихотворении «Я и Вы». «Земное» и «божественное» — два этих начала тесно переплетены в стихах поэта о любви. В стихотворении «О тебе», Гумилев как будто бы обращается к земной женщине, подруге, жене.

Через мотив стихии происходит принадлежность женщине к божественному:

«Тогда я воскликну: «Где же

Ты, созданная из огня?»

В произведении «Шестое чувство», поэт хочет сказать о том, влюбленность — это «желание», а вот любовь-истинное интимное и глубокое чувство.

Иногда в поэзии Гумилева, герой благородный, смелый, прыткий. Поэт пишет о неразделенной любви, но не очерняет возлюбленную при этом. Он благодарит ее за проведенное вместе время, и в стихотворении «Прощанье» показывает это чувство.

Стихи Гумилева о любви — это целый мир, яркий, тонкий, интересный, через которую читатель видит не только душу и настроение поэта, но и характер и настроение эпохи.

Я конквистадор в панцире железном, Я весело приветствую звезду, Я прохожу по пропастям и безднам И отдыхаю в радостном саду.

Лирический герой раннего Гумилева видит себя конквистадором-завоевателем, весело идущим, «то отдыхая в радостном саду, то наклоняясь к пропастям и безднам». Он готов к смерти («Я с нею биться буду до конца»), но перед мечтой не отступит («Я лилию добуду голубую»).

Завоевать весь мир означает для поэта – увидеть фантастическое озеро Чад, жирафов, пиратов, океанские корабли, познакомиться с настоящими капитанами – потомками Лаперуза и Колумба, о которых он напишет прекрасные строки в знаменитой балладе «Капитаны». Именно в стихотворении «Капитаны» проявилось умение Гумилева вырваться из тисков книжной романтики на простор истинной и вольной поэзии. Свою поэзию Гумилев называл Музой дальних странствий. Неистребимая жажда странствий владела им всю жизнь.

Еще мальчишкой он увлекался зоологией и географией, дома завел разных животных: белку, морских свинок, белых мышей, птиц. А когда дома читали описание какого-нибудь путешествия, всегда следил по карте за маршрутом путешественников. Рассказы отца, корабельного врача, его дяди, контр-адмирала, увлечение приключенческой литературой оказали влияние на формирование мировосприятия Николая Гумилева.

Военная тема

нашла отражение в сборнике «Колчан», изданном в 1916 году. В «Колчане» начинает рождаться новая для Гумилева тема – о России. Она лишь намечается в таких стихотворениях, как «Старая усадьба», раскрывается в вышедшем после революции сборнике «Костер». «Золотое сердце России мерно бьется в груди моей» – строки, трогающие до слез, до сердечной боли…

Октябрьская революция застала Гумилева за границей, куда он был командирован в мае 1917 года. Он жил в Лондоне, Париже, переводил, занимался восточной литературой, работал над драмой «Отравленная туника».

В мае 1918 года Гумилев вернулся в революционный Петроград. Его захватила напряженная литературная атмосфера. Гумилев, вместе с Блоком, Чуковским и другими работает в созданном Горьким издательстве «Всемирная литература». Под редакцией Гумилева выходят баллады о Робине Гуде. Он читает лекции в литературных студиях, в институте истории искусства и литературы, много занимается с молодыми поэтами.

В 1918 году выходит шестой сборник Гумилева «Костер» и сборник переводов восточной поэзии «Фарфоровый павильон».

Николай Гумилев знал, что жизнь его трагична. Он сам сделал свою жизнь такой меняющейся, насыщенной событиями до краев, пульсирующей мыслью и болью, такой, что ее хватило на несколько жизней. Он пытался «создать» и свою смерть. Ему казалось, что он умрет в 53 года; что»смерть нужно заработать и что природа скупа и с человека все соки выжмет и выбросит», а этих соков он чувствовал в себе на 53 года. Особенно любил он говорить об этом во время войны: «Меня не убьют, я еще нужен».

Но не в 53 года умер Гумилев. Судьба, с которой он любил играть, тоже сыграла с ним злую шутку, поменяв цифры местами. Смерть он встретил в расцвете отпущенных ему сил, в 35 лет. В остальном же умер, как и предсказывал:

И умру я не на постели, При нотариусе и враче, А в какой-нибудь дикой щели, Потонувшей в густом плюще.

Основные темы и мотивы творчества гумилева

Как и у любого поэта у Николая Гумилёва существуют определенные темы, какие-то из них встречаются на протяжении всего творчества, какие-то виды изменяются. Но лицом его творчества, визитной карточкой Гумилёва является героическая тема и, конечно же, экзотика. В первом сборнике «Путь конквистадоров» он создает свой романтический мир, страну только его мечты, куда рванулись и где живут его герои. Прекрасно иллюстрирует эту тему стихотворение «Я конквистадор в панцире железном…»

Я конквистадор в панцире железном, Я весело преследую звезду, Я прохожу по пропастям и безднам И отдыхаю в радостном саду. Как смутно в небе тихом и беззвездном! Растет туман,… но я молчу и жду И верю, я любовь свою найду… Я конквистадор в панцире железном. И если нет полдневных слов звездам, Тогда я сам мечту свою создам И песней битв любовно зачарую. Я пропастям и бурям вечный брат, Но я вплету в воинственный наряд Звезду долин, лилею голубую

Конквистадор – это человек, открывающий необычный романтический мир. Конквистадор Гумилёва не только создатель этого мира, но и его завоеватель, поэтому он и конквистадор. Человек действия, ищущий, его мужество неиссякаемо. Эта тема получила развитие в более позднем стихотворном цикле «Капитаны» Гумилёв преклоняется перед подвигами моряков – первооткрывателей: Гонзальво и Кука, Лаперуза и де Гамы, перед несгибаемой силой духа всех «кто дерзает, кто хочет, кто ищет». Автору самому хочется:

Метко пулей, острогой железной Настигать исполинских китов И приметить в ночи многозвездной Охранительный свет маяков.

На себе почувствовать все «ураганы, мальстремы, и мели». И в конце концов, найти далекую страну, «где ни ступала нога человеческая, где в солнечных рощах живут великаны и светят в прозрачной воде жемчуга». Героизм Гумилева в его поступках: добровольное вступление в армию, проявленный на фронте героизм, два Георгиевских креста, что, конечно, нашло отражение в творчестве и как подтверждение этому стихотворения «Война», «Наступление» и другие. Гумилёв воспевает войну:

И воистину светло и свято Дело величавое войны. Серафимы, ясны и крылаты За плечами воинов видны.

Он сравнивает поле битвы с «мирным селеньем в самый благостный из вечеров»:

Как собака на цепи тяжелой, Тявкает за лесом пулемет И жужжат шрапнели словно пчелы, Собирая ярко-красный мед А «ура» вдали – как будто пенье Трудный день окончивших жнецов

Но в войне должен быть победитель, и Гумилёв хочет, чтобы победитель тот, кто поверженному скажет: «милый, вот, прими мой братский поцелуй!». В стихотворении «Наступление» все меняется теперь это не святое дело. Война приносит людям много горя.

Та страна, что могла быть раем, Стала логовищем огня. Человек хочет выжить в этом аду. Я, носитель мысли великой, Не могу, не могу умереть. Но несмотря на это Победа Сладка и приятна. И так сладко рядить Победу, Словно девушку, в жемчуга, Проходя по дымному следу Отступающего врага.

Следующая тема – тема экзотики. В сборнике «Романтические цветы» появляется стихотворение «Жираф».

Сегодня я вижу, особенно грустен твой взгляд И руки особенно тонки, колени обняв. Послушай далеко, далеко на озере Чад Изысканный бродит жираф Ему грациозная стройность и нега дана. И шкуру его украшает волшебный узор, С которым равняться осилится только луна, Дробясь и качаясь на влаге широких озер. Вдали он подобен цветным парусам корабля, И бег его плавен как радостный птичий полет. Я знаю, что много чудесного видит земля, Когда на закате он прячется в мраморный грот. Я знаю веселые сказки таинственных стран Про черную деву, про страсть молодого вождя, Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман, Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя И как я тебе расскажу про тропический сад, Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав… Ты плачешь? Послушай. далеко, на озере Чад Изысканный бродит жираф.

Гумилёв рассказывает о далекой Африке, он понимает реальная обыденная жизнь сера и скучна, но он старается показать девушке иную жизнь, где живут великолепные грациозные жирафы «с которыми равняться осмелится только луна», «где стройные пальмы и запах немыслимых трав». Но она «слишком долго вдыхала туман и верить не хочет во что-нибудь, кроме дождя». С этого стихотворения появляется тема Африки, которая есть почти во всех последующих сборниках, а «Шатер» полностью посвящен Африке. Почему Африка? Потому что это что-то уж совершенно необычное, чуждое, далекое, совсем не отсюда, постоянно живущая мечта. Стоит отметить, что Николай Степанович трижды был в Африке, изучал традиции, обычаи, фольклор африканских народов. «Абиссинские песни» интересны тем, что он пишет не об абиссинцах, а от имени воина, раба, и так далее.

Кто добудет в битве больше ружей Кто зарежет больше итальянцев Люди назовут того ашкером Самой белой лошади негуса. И слова нашему хозяину – европейцу! Он храбр, но он не догадлив. У него такое нежное тело, Его сладко будет пронзить ножом.

Но не только Африка влекла Николая Степановича, он очень любил Италию, на этом перечень стран не заканчивается его можно продолжать и продолжать. Следующая тема – тема смерти она была актуальна для Гумилева на начальном этапе творчества. Хотелось бы рассмотреть стихотворение «Невеста льва». Молодую женщину приговорили к смертной казни и она готовится к смерти:

Мне не страшно, я ли скроюсь от грозящего врага? Я надела алый пояс, Янтари и жемчуга.

Она ждет смерти и принимает её как нечто ниспосланное свыше, смакует, как дорогое вино:

Вот в пустыне я и кличу: «Солнце – зверь, я заждалась, Приходи терзать добычу Человеческую, князь! Дай мне вздрогнуть в тяжких лапах, Пасть и не подняться вновь, Дай услышать страшный запах Темный, пьяный, как любовь?

Еще одна тема России, появилась не сразу поэту понадобилось время для того, чтобы понять и осмыслить свою Родину.

О, Русь, волшебница суровая. Повсюду ты свое возьмешь Бежать? Но разве любишь новое Иль без тебя да проживешь?

В стихотворении «Городок» Гумилёв описывает обыкновенный провинциальный городок

Над широкою рекой, Пояском – мостом перетянутый, Городок стоит небольшой, Летописцем не раз упомянутый. Здесь все так же как и в других городах. На базаре всякий люд – Мужики, цыгане, прохожие – Покупают и продают, Проповедуют слово Божие И над всем этим, крест взнесен, символ власти ясной, отеческой

По моему мнению, автор считает православие основой «настоящей человечьей жизни». Гумилев очень любит свою Родину, сколько любви и теплоты в его стихах.

Знаю, в этом городке – Человечья жизнь настоящая, Словно лодочка на реке, К цели ведомый уходящая

И в стихе «Старые усадьбы» описывается Русь обветшавшая, пришедшая в упадок.

В садах настурции и розаны, В прудах зацветших караси Усадьбы старые разбросаны По всей таинственной Руси.

И последняя тема любви.

О тебе, о тебе, о тебе, Ничего, ничего обо мне! В человеческой темной судьбе Ты крылатый призыв к высоте. Благородное сердце твое – Словно герб отошедших времен. Освящается им бытие Всех земных, всех бескрылых племен Если звезды, ясны и горды, Отвернутая от нашей земли, У нее есть две лучших звезды: Это смелые очи твои. И когда золотой серафим Протруби, что исполнился срок, Мы поднимем тогда перед ним, Как защиту свой белый платок. Звук замрет в задрожавшей трубе, Серафим пропадет в вышине… О тебе, о тебе, о тебе, Ничего, ничего обо мне!

Источник