Образ поэта в лирике серебряного века сочинение

Нет ничего удивительного в том, что в этот непростой переломный период русская земля стала рожать огромное количество выдающихся поэтов, настоящих творцов. В эти годы творили Блок, Гумилев, Соловьев, Гиппиус, Есенин, Ахматова, Цветаева, Белый, Дягилев, Бердяев, Брюсов, Маяковский и многие другие. Ощущение надвигающейся бури очень хорошо передал Блок в своем произведении «Возмездие». Творчество всех поэтов «серебряного века» содержит в себе нравственные искания и посыл к духовному совершенствованию личности в преддверии грядущих перемен.
Именно в период «серебряного века» в русской литературе появляются такие направления, как символизм, футуризм и акмеизм. Поэты-символисты в основу своего творчества вложили образ-символ (Блок, Гиппиус). Сильнейшее влияние на них оказала философия Соловьева о вечной Женственности в качестве спасительного начала. В акмеизме же заложена наивысшая степень чего-либо (Мандельштам, Ахматова). Его приверженцы принимают реальный мир и возводят в абсолют простые, обыденные вещи. Самым эпатажным из этих направлений считается футуризм (Маяковский). Это неоднозначное и очень интересное направление.
«Серебряный век», несомненно, обогатил русскую литературу. Он подарил миру массу бессмертных имен, произведения которых звучат до сих пор и все так же трогают сердца. Для себя я тоже нашел в этой эпохе поэтов, творчество которых оказалось мне близко.

(Анна Ахматова)
Тематика акмеизма полностью соответствовала этим принципам, основными были: тема земной красоты, тема духовного мира человека (его переживаний, чувств, эмоций). Акмеисты нередко обращались к библейским и мифологическим образам и сюжетам.
(Владимир Маяковский)
Следующее течение – футуризм – особенно полюбилось современникам. Это было авангардное направление, которое заявляло: «Границ не существует!» Основными образами футуризма были образ своего высшего «я», мотив поклонения разрушению, образ презренной буржуазии и образ человека тонкой душевной организации. Поскольку футуризм тяготел к живописи, то поэты (Маяковский, Северянин, Хлебников, Крученых, Каменский) придавали большое значение форме: появлялись авторские неологизмы, устаревшая система построения фраз и рифмы жестко критиковались.
(Сергей Есенин)
Новокрестьянская поэзия в качестве направления заняла одну из лидирующих позиций в литературе Серебряного века. Поэты этого направления (Есенин, Клюев, Клычков) особое внимание уделяли образам и тематике, а именно теме деревенской России, образу матери-природы, фольклорным образам и мотивам.
Серебряный век русской поэзии по праву можно назвать выразительным и ослепительным временем. Этот период подарил литературе чувственного, смелого и яркого лирического героя в условиях неспокойной атмосферы. На поэзию Серебряного века оказали большое внимание революция, война, кризис личности. Поэзия этого времени неординарная, непредсказуемая, главный образ Серебряного века – человек, лишившийся всего, но с гордо поднятой головой преодолевающий невзгоды.

ПОЭЗИЯ “СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА”
ОСНОВНЫЕ ТЕЧЕНИЯ И ВЗГЛЯДЫ НА НИХ.
“Серебряный век “русской поэзии — это название стало устойчивым для обозначения русской поэзии конца XIX — начала XX века. Оно дано было по аналогии с золотым веком — так называли начало XIX века, пушкинское время. О русской поэзии “серебряного века” существует обширная литература — о ней очень много писали и отечественные, и зарубежные исследователи, в т. ч. такие крупные ученые, как В.М. Жирмунский , В. Орлов, Л.К. Долгополов, продолжают писать М.Л. Гаспаров, Р.Д. Тименчик, Н.А. Богомолов и многие другие. Об этой эпохе изданы многочисленные воспоминания — например, В. Маяковского ( “ На Парнасе серебряного века”), И Одоевцевой (“ На берегах Невы”) , трехтомные воспоминания А. Белого; издана книга “Воспоминания о серебряном веке”.
Русская поэзия “серебряного века” создавалась в атмосфере общего культурного подъема как значительнейшая его часть . Характерно, что в одно и то же время в одной стране могли творить такие ярчайшие таланты, как А.Блок и В.Маяковский, А.Белый и В.Ходасевич. Этот список можно продолжать и продолжать. В истории мировой литературы это явление было уникальным.
Конец XIX — начало XX в. в России — это время перемен, неизвестности и мрачных предзнаменований, это время разочарования и ощущения приближения гибели существующего общественно-политического строя. Все это не могло не коснуться и русской поэзии. Именно с этим связано возникновение символизма.
Символизм был явлением неоднородным, объединившим в своих рядах поэтов, придерживавшихся самых разноречивых взглядов. Одни из символистов, такие, как Н.Минский, Д.Мережковский, начинали свой творческий путь как представители гражданской поэзии, а затем стали ориентироваться на идеи “богостроительства” и “ религиозной общественности”. “Старшие символисты” резко отрицали окружающую действительность, говорили миру “нет”:
Я действительности нашей не вижу,
Я не знаю нашего века…
(В.Я.Брюсов)
Земная жизнь лишь “сон”, ” тень” Реальности противопоставлен мир мечты и творчества — мир, где личность обретает полную свободу:
Есть одна только вечная заповедь — жить.
В красоте, в красоте несмотря ни на что.
(Д.Мережковский )
Реальная жизнь изображается как безобразная, злая, скучная и бессмысленная. Особое внимание проявляли символисты к художественному новаторству — преобразованию значений поэтического слова, развитию ритмики, рифмы и т.д. “старшие символисты” еще не создают систему символов ; Они — импрессионисты, которые стремятся передать тончайшие оттенки настроений, впечатлений. Слово как таковое для символистов утратило цену. Оно стало ценным только как звук, музыкальная нота, как звено в общем мелодическом построении стихотворения.
Новый период в истории русского символизма (1901— 1904) совпал с началом нового революционного подъема в России. Пессимистические настроения, навеянные эпохой реакции 1980-х — начала 1890-х гг. и философией А.Шопенгауэра, уступают место предчувствиям “неслыханных перемен”. На литературную арену выходят “младшие символисты” — последователи философа-идеалиста и поэта Вл.Соловьева., представлявшего, что старый мир на грани полной погибели, что в мир входит божественная Красота (Вечная Женственность, Душа Мира) , которая должна “спасти мир”, соединив небесное (божественное)начало жизни с земным, материальным, создать “царство божие на земле”:
Знайте же: Вечная Женственность ныне
В теле нетленном на землю идет.
В свете немеркнущем новой богини
Небо слилося с пучиною вод.
(Вл.Соловьев)
Особенно привлекают любовь , — эротика во всех ее проявлениях , начиная с чисто-земного сладострастия и кончая романтическим томлением о Прекрасной Даме, Госпоже, Вечной Женственности, Незнакомке… Эротизм неизбежно переплетен с мистическими переживаниями. Любят поэты-символисты и пейзаж ,но не как таковой , а опять-таки как средство , как средство выявить свое настроение .Поэтому так часто в их стихотворениях русская, томительно-грустная осень, когда нет солнца, а если есть, то с печальными блеклыми лучами, тихо шуршат падающие листья, все окутано дымкой чуть-чуть колышущегося тумана. Излюбленным мотивом “младших символистов” является город. Город — живое существо с особой формой, особым характером, зачастую это “город-Вампир” , “Спрут”, сатанинское наваждение, место безумия, ужаса ; город — символ бездушия и порока. (Блок,Сологуб, Белый, С.Соловьев, в значительной степени Брюсов) .
Годы первой русской революции (1905-1907) вновь существенно изменяют лицо русского символизма. Большинство поэтов откликаются на революционные события. Блок создает образы людей нового, народного мира. В.Я. Брюсов пишет знаменитое стихотворение “Грядущие гунны”, где прославляет неизбежный конец старого мира, к которому, однако, причисляет и себя, и всех людей старой, умирающей культуры. Ф.К.Сологуб создает в годы революции книгу стихотворений “Родине” (1906), К.Д. Бальмонт — сборник “Песни мстителя”(1907), изданные в Париже и запрещенные в России, и т.д.
Еще важнее то, что годы революции перестроили символическое художественное миропонимание. Если раньше Красота понималась как гармония, то теперь она связывается с хаосом борьбы, с народными стихиями. Индивидуализм сменяется поисками новой личности, в которой расцвет “я” связан с жизнью народа. Изменяется и символика: ранее связанная в основном с христианской, античной, средневековой и романтической традицией, теперь она обращается к наследию древнего “общенародного” мифа ( В.И. Иванов), к русскому фольклору и славянской мифологии (А.Блок, М.М.Городецкий) Другим становится и настроение символа. Все большую роль в нем играют его земные значения: социальные, политические, исторические.
К концу первого десятилетия XX века символизм ,как школа, приходит в упадок. Появляются отдельные произведения поэтов-символистов, но влияние его, как школы, утрачено. Все молодое, жизнеспособное, бодрое уже вне его. Символизм не дает уже новых имен.
Символизм изжил себя самого и изживание это пошло по двум направлениям. С одной стороны, требование обязательной “мистики”, “раскрытия тайны”, “постижения” бесконечного в конечном привело к утрате подлинности поэзии; “религиозный и мистический пафос “корифеев символизма оказался подмененным своего рода мистическим трафаретом, шаблоном. С другой — увлечением “музыкальной основой” стиха привело к созданию поэзии, лишенной всякого логического смысла, в которой слово низведено до роли уже не музыкального звука, а жестяной, звенящей побрякушки.
Соответственно с этим и реакция против символизма, а в последствии борьба с ним, шли по тем же двум основным линиям.
С одной стороны, против идеологии символизма выступили “акмеисты” . С другой — в защиту слова, как такового, выступили так же враждебные символизму по идеологии “футуристы”.
В 1912 г. среди множества стихов, опубликованных в петербургских журналах, читатель не мог не задержать внимания на таких, например, строчках:
Я душу обрету иную,
Все, что дразнило, уловя.
Благословлю я золотую
Дорогу к солнцу от червя.
( Н.С.Гумилев)
И часы с кукушкой ночи рады,
Все слышней их четкий разговор.
В щелочку смотрю я: конокрады
Зажигают под холмом костер.
(А.А.Ахматова)
Но я люблю на дюнах казино,
Широкий вид в туманное окно
И тонкий луч на скатерти измятой.
(О.Э. Мандельштам)
Эти трое поэтов, а так же С.М.Городецкий, М.А.Зенкевич, В.И.Набурт в том же году назвали себя акмеистами (от греческого akme — высшая степень чего-либо, цветущая пора) . Приятие земного мира в его зримой конкретности, острый взгляд на подробности бытия, живое и непосредственное ощущение природы, культуры, мироздания и вещного мира, мысль о равноправии всего сущего — вот, что объединяло вту пору всех шестерых. Почти все они прошли ранее выучку у мастеров символизма, но в какой-то момент решили отвергнуть свойственные символистам устремленность к “мирам иным” и пренебрежение к земной, предметной реальности.
Отличительной чертой поэзии акмеизма является ее вещественная реальность, предметность. Акмеизм полюбил вещи такой же страстной, беззаветной любовью, как символизм любил “соответствия”, мистику, тайну, Для него все в жизни было ясно. В значительной степени он был таким же эстетством, как и символизм и в этом отношении он, несомненно, находится с ним в преемственной связи, но эстетизм акмеизма уже иного порядка, чем эстетизм символизма.
Акмеисты любили производить свою генеалогию от символиста Ин. Анненского и в этом они , несомненно, правы. Ин.Анненский стоял особняком среди символистов. Отдав дань раннему декадентству и его настроениям, он почти совсем не отразил в своем творчестве идеологии позднего московского символизма и в то время, как Бальмонт, а за ним и многие другие поэты-символисты заблудились в “словесной эквилибристике”, — по меткому выражению А.Белого, захлебнулись в потоке бесформенности и “духа музыки”, залившем символическую поэзию, он нашел в себе силы пойти по другому пути. Поэзия Ин.Анненского знаменовала собой переворот от духа музыки и эстетствующей мистики к простоте, лаконичности и ясности стиха, к земной реальности тем и какой-то поземному амистичной тяжелости настроения.
Ясность и простота построения стиха Ин.Анненского была хорошо усвоена акмеистами. Их стих приобрел четкость очертаний, логическую силу и вещественную весомость. Акмеизм был резким и определенным поворотом русской поэзии ХХ века к классицизму. Но именно только поворотом, а не завершением — это необходимо иметь все время в виду, так как акмеизм носил в себе все же много черт еще не окончательно изжитого романтического символизма.
В целом поэзия акмеистов была образцами в большинстве случаев уступающего символизму, но все же очень высокого мастерства. Это мастерство, в противоположность пламенности и экспрессии лучших достижений символизма, носило в себе налет какого-то замкнутого в себе, утонченного аристократизма, чаще всего ( за исключением поэзии Ахматовой, Нарбута и Городецкого) холодного, спокойного и бесстрастного.
Среди акмеистов особенно был развит культ Теофиля Готье, а его стихотворение “Искусство” , начинающееся словами “Искусство тем прекрасней, чем взятый материал бесстрастней”, звучало для старшего поколения “Цеха поэтов” своего рода поэтической программой.
Так же , как символизм, акмеизм вобрал в себя много разнообразных влияний и в его среде наметились разнообразные группировки.
Объединяла всех акмеистов в одно их любовь к предметному, реальному миру — не к жизни и ее проявлениям, а к предметам, к вещам. Любовь эта проявлялась у различных акмеистов по различному.
Прежде всего мы видим среди акмеистов поэтов, отношение которых к окружающим их предметам и любование ими носит на себе печать того же романтизма. Романтизм этот, правда , не мистический, а предметный, и в этом его коренное отличие от символизма. Такова экзотическая позиция Гумилева с Африкой, Нигером, Суэцким каналом, мраморными гротами, жирафами и слонами., персидскими миниатюрами и Парфеноном, залитым лучами заходящего солнца… Гумилев влюблен в эти экзотические предметы окружающего мира чист по-земному, но любовь эта насквозь романтична. Предметность встала в его творчестве на место мистики символизма. Характерно, что в последний период своего творчества, в таких вещах , как “Заблудившийся трамвай”, “Пьяный дервиш”, “Шестое чувство” он становится вновь близким к символизму.
Во внешней судьбе русского футуризма есть что-то, напоминающее судьбы русского символизма . Такое же яростное непризнание на первых шагах, шум при рождении (у футуристов только значительно более сильный, превращающийся в скандал). Быстрое вслед за этим признание передовых слоев литературной критики, триумф, огромные надежды. Внезапный срыв и падение в пропасть в тот момент, когда казалось, небывалое доселе в русской поэзии возможности и горизонты.
Что футуризм – течение значительное и глубокое – не подлежит сомнению. Также несомненно его значительное внешнее влияние (в частности Маяковского) на форму пролетарской поэзии, в первые годы ее существования. Но так же несомненно, что футуризм не вынес тяжести поставленных перед ним задач и под ударами революции полностью развалился. То обстоятельство, что творчество нескольких футуристов – Маяковский, Асеев и Третьяков – в последние годы проникнуто революционной идеологией, говорит только о революционности этих отдельных поэтов: став певцами революции, эти поэты утратили свою футуристическую сущность в значительной степени, и футуризм в целом от этого не стал ближе к революции, как не стали революционными символизм и акмеизм оттого, что членами РКП и певцами революции стали Брюсов, Сергей Городецкий и Владимир Нарбут, или оттого, что почти каждый поэт-символист написал одно или несколько революционных стихотворений.
В основе, русский футуризм был течением чисто-поэтическим. В этом смысле он является логическим звеном в цепи тех течений поэзии XX века, которые во главу своей теории и поэтического творчества ставили чисто эстетические проблемы. В футуризме была сильна бунтарская Формально-революционная стихия, вызвавшая бурю негодования и «эпатировавшая буржуа». Но это «эпатирование» было явлением того же порядка, как и «эпатирование», которое вызывали в свое время декаденты. В самом «бунтарстве», в «эпатировании буржуа», в скандальных выкриках футуристов было больше эстетических эмоций, чем эмоций революционных».
Исходная точка технических исканий футуристов – динамика современной жизни, стремительный ее темп, стремление к максимальной экономии средств, «отвращение к кривой линии, к спирали, к турникету, Склонность к прямой линии. Отвращение к медленности, к мелочам, к многословным анализам и объяснениям. Любовь к быстроте, к сокращению, к резюмированию и к синтезу: «Скажите мне поскорее в двух словах!» Отсюда – разрушение общепринятого синтаксиса, введение «беспроволочного воображения», то есть «абсолютной свободы образов или аналогий, выражаемых освобожденными словами, без проводов синтаксиса и без всяких знаков «препинания», «конденсированные метафоры», «телеграфические образы», «движения в двух, трех, четырех и пяти темпах», уничтожение качественных прилагательных, употребление глаголов в неопределенном наклонении, опущение союзов и так далее – словом все, направленное к лаконичности и увеличению «быстроты стиля».
Основное устремление русского «кубо-футуризма» – реакция против «музыки стиха» символизма во имя самоценности слова, но слова не как оружия выажения определенной логической мысли, как это было у классических поэтов и у акмеистов, а слова, как такового, как самоцели. В соединении с признанием абсолютного индивидуализма поэта (футуристы придавали огромное значение даже почерку поэта и выпускали рукописные литографические книги и с признанием за словом роли «творца мифа»,— это устремление породило небывалое словотворчество, в конечном счете приведшее к теории «заумного языка». Примером служит нашумевшее стихотворение Крученных:
Дыр, бул, щыл,
убещур
скум
вы со бу,
р л эз.
Словотворчество было крупнейшим завоеванием русского футуризма, его центральным моментом. В противовес футуризму Маринетти, русский «кубо-футуризм» в лице наиболее ярких его представителей мало был связан с городом и современностью. В нем была очень сильна та же романтическая стихия.
Сказалась она и в милой, полудетской, нежной воркотне Елены Гуро, которой так мало идет «страшное» слово «кубо-футуристка», и в ранних вещах Н. Асеева, и в разухабистой волжской удали и звенящей солнечности В. Каменского, и мрачной «весне после смерти » Чурилина, но особенно сильно у В. Хлебникова. Хлебникова даже трудно поставить в связь с западным футуризмом. Он сам упорно заменял слово «футуризм» словом «будетляне». Подобно русским символистам, он ( так же как Каменский, Чурилин и Божидар) вобрал в себя влияние предшествующей русской поэзии, но не мистической поэзии Тютчева и Вл. Соловьева, а поэзии «Слова о полку Игореве» и русского былинного эпоса. Даже события самой непосредственной, близкой современности – война и НЕП – находят свое отражение в творчестве Хлебникова не в футуристических стихотворениях, как в «1915г.» Асеева, а в романтически-стилизованных в древнерусском духе замечательной «Боевой» и «Эх, молодчики, купчики».
Одним «словотворчеством», однако, русский футуризм не ограничился. На ряду с течением, созданным Хлебниковым, в нем были и другие элементы. Более подходящие под понятие «футуризм», роднящие русский футуризм с его западным собратом.
Прежде чем говорить об этом течении, необходимо выделить в особую группу еще одну разновидность русского футуризма – «Эго-футуристов», выступавших в Петербурге несколько раньше московских «кубо-футуристов». Во главе этого течения стояли И. Северянин, В. Гнедов, И. Игнатьева К.Олимпов Г. Ивнов (в последствии акмеист) и будущий основатель «имажинзма» В. Шершеневич.
«Эго-футуризм» имел по существу очень мало общего с футуризмом. Это течение было какой-то смесью эпигонства раннего петербургского декаденства, доведения до безграничных пределов «песенности» и «музыкальности» стиха Бальмонта (как известно, Северянин не декламировал, а пел на «поэзоконцертах» свои стихи), какого-то салонно-парфюмерного эротизма, переходящего в легкий цинизм, и утверждения крайнего солипсизма – крайнего эгоцентризма («Эгоизм – индивидуализация, осознание, преклонение и восхваление «Я»… «Эго-футуризм – непрестанное устремление каждого эгоиста к достижению будущего в настоящем»). Это соединялось с заимствованным у Маринеттипрославленим современного города, электричества, железной дороги, аэропланов, фабрик, машин (у Северянина и особенно у Шершеневича). В «эго-футуризме таким образом, было все: и отзвуки современности, и новое, правда робкое, словотворчество («поэза», «окалошить», «бездарь», «олилиен» и так далее), и удачно найденные новые ритмы для передачи мерного колыханья автомобильных рессор(«Элегантная коляска» Северянина), и странное для футуриста преклонение перед салонными стихами М. Лохвицкой и К. Фофанова, но больше всего влюбленность в рестораны, будуары сомнительного роста, кафе-шантаны, ставшие для Северянина родной стихией. Кроме Игоря Северянина (вскоре, впрочем от эго-футуризма отказавшегося) это течение не дало ни одного сколько-нибудь яркого поэта.
Значительно ближе к Западу, чем футуризм Хлебникова и «эго-футуризм» Северянина, был уклон русского футуризма, обнаружившейся в творчестве Маяковского, последнего периода Асеева и Сергея Третьякова. Принимая в области техники свободную форму стиха, новый синтаксис и смелые ассонансы вместо строгих рифм Хлебникова, отдавая известную, порой значительную дань, словотворчеству эта группа поэтов дала в своем творчестве некоторые элементы подлинно-новой идеологии. В их творчестве отразилась динамика, огромный размах и титаническая мощь современного индустриального – города с его шумами, шумиками, шумищами, светящимися огнями заводов, уличной суматохой, ресторанами, толпами движущихся масс.
В последние годы Маяковский и некоторые другие футуристы освобождаются от истерики и надрыва. Маяковский пишет свои «приказы», в которых все — бодрость, сила, призывы к борьбе, доходящие до агрессивности. Это настроение выливается в 1923 году в декларации вновь организованной группы «Леф» («Левый фронт искусства»).
Не только идеологически, но и технически все творчество Маяковского (за исключением первых его лет), так же, как и последний период творчества Асеева и Третьякова, является уже выходом из футуризма, вступлением на пути своеобразного нео-реализма. Маяковский, начавший под несомненным влиянием Уитмэна, в последнем периоде вырабатывает совершенно особые приемы, создав своеобразный плакатно-гипперболический стиль, беспокойный, выкрикивающий короткий стих, неряшливые, «рваные строки», очень удачно найденные для передачи ритма и огромного размаха современного города, войны, движения многомиллионных революционных масс. Это большое достижение Маяковского, переросшего футуризм, и вполне естественно, что на пролетарскую поэзию первых лет ее существования, то есть именно того периода, когда пролетарские поэты фиксировали свое внимание на мотивах революционной борьбы, технические приемы Маяковского оказали значительное влияние.
Последней сколько-нибудь заметно нашумевшей школой в русской поэзии ХХ века был имажинизм. Это направление было создано в 1919 году (первая «Декларация» имажинизма датирована 30 января), следовательно, через два года после революции, но по всей идеологии это течение с революцией не имело.
Главой «имажинистов» стал Вадим Шершеневич – поэт, начавший с символизма, со стихов, подражающих Бальмонту, Кузмину и Блоку, в 1912 году выступавший, как один из вождей эго-футуризма и писавший «поэзы» в духе Северянина и только в послереволюционные годы создавший свою «имажинистскую» поэзию.
Так же, как и символизм и футуризм, имажинизм зародился на Западе и лишь оттуда был пересажен Шершеневичем на русскую почву. И так же, как символизм и футуризм, он значительно отличался от имажинизма западных поэтов.
Имажинизм явился реакцией, как против музыкальности поэзии символизма, так и против вещественности акмеизма и словотворчества футуризма. Он отверг всякое содержание и идеологию в поэзии, поставив во главу угла образ. Он гордился тем, что у него «нет философии» и «логики мыслей».
Свою апологию образа имажинисты ставили в связь так же с быстротой темпа современной жизни. По их мнению образ – самое ясное, лаконичное, наиболее соответствующее веку автомобилей, радиотелеграфа, аэропланов. «Что такое образ ? – кратчайшее расстояние с наивысшей скоростью». Во имя «скорости» передачи художественных эмоций имажинисты, вслед за футуристами, – ломают синтаксис – выбрасывают эпитеты, определения, предлоги сказуемые, ставят глаголы в неопределенном направлении.
По существу, в приемах, так же как и в их «образности», не было ничего особенно нового. «Имажинизм», как один из приемов художественного творчества широко использовался не только футуризмом, но и символизмом ( например, у Иннокентия Анненского: «Еще не властвует весна, но снежный кубок солнцем выпит» или у Маяковского: «Лысый фонарь сладострастно снимал с улицы черный чулок»). Новым было лишь упорство, с которым имажинисты выдвигали образ на первый план и сводили к нему все в поэзии – и содержание и форму.
Наряду с поэтами, связанными с определенными школами, русская поэзия ХХ века дала значительное число поэтов, не примыкающих к ним или примыкающих на некоторое время, но с ними не слившихся и пошедших в конечном счете своим путем.
Увлечение русского символизма прошлым – XVIII веком – и любовь к стилизации нашло свое отражение в творчестве М. Кузмина, увлечение романтическими 20 и 30 годами – в милой интимности и уютности самоваров и старинных уголков Бориса Садовского. То же увлечение «стилизацией» лежит в основе восточной поэзии Константина Липскерова, Мариэты Шагинян и в библейских сонетах Георгия Шенгели, в сафических строфах Софии Парнок и тонких стилизованных сонетах из цикла «Плеяды» Леонида Гроссмана.
Увлечение славянизмами и древнерусским песенным складом, тяга к «художественному фольклору» отмеченные выше, как характерный момент русского символизма, нашедший свое отражение в сектантских мотивах А. Добролюбова и Бальмонта, в лубках Сологуба и в частушках В. Брюсова, в древнеславянских стилизациях В. Иванова и во всем первом периоде творчества С. Городецкого, – наполняют собой поэзию Любовь Столицы, Марины Цветаевой и Пимена Карпова. Так же легко улавливается отзвук поэзии символистов в истерично-экспрессивных, нервных и неряшливо, но сильно сделанных строках Ильи Эренбурга – поэта, в первом периоде своего творчества так же состоявшего в рядах символистов.
Особое место в русской лирике ХХ века занимает поэзия И. Бунина. Начав с лирических стихотворений, написанных под влиянием Фета, являющихся единственными в своем роде образцами реалистического отображения русской деревни и небогатой помещичьей усадьбы, в позднейшем периоде своего творчества Бунин стал большим мастером стиха и создавал прекрасные по форме, классически четкие, но несколько холодные стихотворения, напоминающие, – как он сам характеризует свое творчество, – сонет, вырезанный на снеговой вершине стальным клинком. Близок к Бунину по сдержанности, четкости и некоторой холодности рано умерший В. Комаровский. Творчество этого поэта, первые выступления которого относятся к значительно позднему периоду – к 1912 году, носит на себе в известной части черты как и акмеизма. Так и начавшего играть приблизительно с 1910 года довольно заметную роль в поэзии классицизма или, как его принято называть «пушкинизма».
Около 1910 года, когда обнаружилось банкротство школы символистов, наступила, как это было отмечено выше, реакция против символизма. Выше были намечены две линии, по которым были направлены главные силы этой реакции – акмеизм и футуризм. Этим, однако протест против символизма не ограничился. Он нашел свое выражение в творчестве поэтов, не примыкающих ни к акмеизму, ни к футуризму, но выступивших своим творчеством в защиту ясности, простоты и прочности поэтического стиля.
Несмотря на противоречивые взгляды со стороны множества критиков, каждое из перечисленных течений дало немало превосходных стихотворений, которые навсегда останутся в сокровищнице русской поэзии и найдут своих почитателей среди последующих поколений.
СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1. «Антология русской лирики первой четверти ХХ века».
И.С. Ежов, Е.И. Шамурин . « Амирус», 1991 год.
«Русская поэзия 19- начала 20 веков.»
П. Николаев, А. Овчаренко…
Издательство «Художественная литература», 1987 год.
«Энциклопедический словарь юного литературоведа».
Издательство «Педагогика», 1987 год.
«Методическое пособие по литературе для поступающих в вузы».
И.В. Великанова, Н.Е. Тропкина. Издательство «Учитель»

Литературная эпоха начала XX века, названная «Серебряным веком», была создана как антипод другой эпохи, созданной Пушкином, под названием «Золотой век». Она характеризуется наличием большого количество философских течений, направлений, а также точек зрения. Главной задачей являлось возвращение мировой литературе признаков угасающего искусства наперекор зеркалу реальности. Поэзия и проза ыли основными направлениями «золотого века», в то время как «серебряный век» был полностью сосредоточен на поэтическом творчестве писателей того времени.
Реализм и модернизм – две основные группы, на которые разделились многие известные и неизвестные литераторы. Л. Толстой, А. Чехов, М. Горький, А. Куприн, И. Бунин, а также многие другие авторы отразили в своих произведениях влияние реалистического направления. В отличие от классического реализма, они не стремятся объединять и обобщать привычный всем быт простого народа, а стараются привлечь внимание к переменчивости настроения и его краскам.
Франция – родина появления модернизма. Это понятие было совершенно новым и непонятным в литературе русского общества. Он представлялся ветвлением с совершенно разными течениями. Символизм был одним из первых ветвей модернизма, где действительности уделялось меньше внимания, нежели каким-то глубоким фантазиям и мечтам. Появились обычаи искать второе дно и переносный смысл в образах произведений, тем самым оставляя некие подсказки, отсылки и так далее.
1910 год примечателен угасанием эры символизма, тогда в ход вступила другая ветвь модернизма – акмеизм. Он примечателен отклонениями от символистов. Теперь образы не имеют двойного смысла, а имеют точность и краткость в понимании. Так стала ясна связь этих образов с реальным миром, а не с духовными и мечтательными порывами.
Параллельно с акмеизмом начал развиваться футуризм, который полностью отличался от него. Уничтожение связей со всем, что даровали предки, желание создать что-то новое, чего до этого свет не видел, а также избавиться от старого «хлама» – все это заслуга знаменитых писателей футуристов: В. Маяковского, И. Северянина, Б. Пастернака и других. Это течение характеризовалось наличием революционных движений, эстетического урбанизма. Начали появляться неологизмы, так же уничтожились многие ограничения, поэтому писатели не брезговали и нецензурной лексикой.

Начало XX столетия вошло в историю литературы под красивым именем “серебряного века”. На этот период пришелся великий взлет русской культуры, обогативший поэзию новыми именами. Начало “серебряного века” пришлось на 90-е годы XIX столетия, его связывают с появлением таких замечательных поэтов, как В. Брюсов, И. Анненский, К. Бальмонт. Расцветом этого периода в русской культуре считают 1915 год — время его наивысшего подъема.
Нам известны тревожные исторические события этого времени. Поэты, как и политики, пытались открыть для себя что-то новое. Политики добивались социальных перемен, поэты искали новые формы художественного отображения мира. На смену классике XIX века приходят новые литературные течения: символизм, акмеизм, футуризм.
Одним из первых альтернативных литературных течений стал символизм, объединивший таких поэтов, как К. Бальмонт, В. Брюсов, А. Белый и других. Символисты считали, что новое искусство должно передавать настроения, чувства и мысли поэта при помощи образов-символов. При этом художник познает окружающий мир не в результате раздумий, а в процессе литературного творчества — в момент ниспосланного ему свыше творческого экстаза.
Тень несозданных созданий
Колыхается во сне,
Словно лопасти латаний
На эмалевой стене…
Полусонно чертят звуки
В звонко-звучной тишине…
Так описывал ощущение зарождения творческой идеи наиболее яркий представитель символизма В. Брюсов. Он сформулировал в своем творчестве идеи этого литературного направления. В стихотворении “Юному поэту” мы находим такие строки:
Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета.
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее — область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздумно, бесцельно.
Но эти заветы не означают, что поэт не должен видеть жизни, создавать искусство ради искусства. Это доказывает многогранная поэзия самого Брюсова, отображающая жизнь во всем ее разнообразии. Поэт находит удачное сочетание формы и содержания. Он пишет:
И я хочу, чтоб все мои мечты,
Дошедшие до слова и до света,
Нашли себе желанные черты.
Для символистов характерна сосредоточенность на внутреннем мире поэта. У К. Бальмонта, например, внешний мир существовал лишь для того, чтобы поэт мог выразить в нем свои собственные переживания:
Я ненавижу человечество,
Я от него бегу, спеша.
Мое единое отечество —
Моя пустынная душа.
Это видно и на примере следующих строк, где обращенность Бальмонта к внутреннему миру отражена не только содержанием, но и формой (частое использование местоимения “я”):
Я мечтою ловил уходящие тени,
Уходящие тени погасавшего дня,
Я на башню всходил, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
В поэзии К.Бальмонта можно найти отражение всех его душевных переживаний. Именно они, по мнению символистов, заслуживали особого внимания. Бальмонт старался запечатлеть в образе, в словах любое, пусть даже мимолетное, ощущение. Поэт пишет:
Я не знаю мудрости, годной для других,
Только мимолетности я влагаю в стих.
В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой радужной игры.
В споре с символизмом родилось новое литературное течение “серебряного века” — акмеизм. Поэты этого направления — Н.Гумилев, А.Ахматова, О.Мандельштам — отвергали тягу символизма к неизведанному, чрезмерную сосредоточенность поэта на внутреннем мире. Они проповедовали идею отображения реальной жизни, обращения поэта к тому, что можно познать. А посредством отображения реальности художник-акмеист становится причастным к ней.
И действительно, в творчестве Николая Гумилева мы находим в первую очередь отражение окружающего мира во всех его красках. В его поэзии мы находим экзотические пейзажи и обычаи Африки. Поэт глубоко проникает в мир легенд и преданий Абиссинии, Рима, Египта. Об этом говорят такие строки:
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав.
Ты плачешь? Послушай… далеко, на озере
Чад Изысканный бродит жираф.
Каждое стихотворение Гумилева открывает новую грань взглядов поэта, его настроений, видения мира. Например, в стихотворении “Капитаны” он предстает перед нами как певец отваги, риска, смелости. Поэт поет гимн людям, бросающим вызов судьбе и стихиям:
Быстрокрылых ведут капитаны —
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстремы и мель.
Чья не пылью затерянных хартий —
Сольто моря пропитана грудь,
Кто иглой на разорванной карте
Отмечает свой дерзостный путь.
Содержание и изысканный стиль стихов Гумилева помогают нам ощутить полноту жизни. Они являются подтверждением того, что человек сам может создать яркий, красочный мир, уйдя от серой будничности.
К миру прекрасного приобщает нас и поэзия Анны Ахматовой. Ее стихи поражают внутренней силой чувства. Поэзия Ахматовой — это и исповедь влюбленной женской души, и чувства человека, живущего всеми страстями XX века. По словам О. Мандельштама, Ахматова “принесла в русскую лирику всю огромную сложность и психологическое богатство русского романа XIX века”. И действительно, любовная лирика Ахматовой воспринимается как огромный роман, в котором переплетаются многие человеческие судьбы. Но чаще всего мы встречаем образ женщины, жаждущей любви, счастья:
Настоящую нежность не спутаешь
Ни с чем, и она тиха.
Ты напрасно бережно кутаешь
Мне плечи и грудь в меха.
И напрасно слова покорные
Говоришь о первой любви.
Как я знаю эти упорные
Несытые взгляды твои!
Пришедшее на смену акмеизму новое литературное течение “серебряного века” — футуризм — отличалось агрессивной оппозиционностью традиционным стихам поэтов-классиков. Первый сборник футуристов назывался “Пощечина общественному вкусу”. С футуризмом было связано раннее творчество Владимира Маяковского. В ранних стихах поэта чувствуется желание поразить читателя необычностью своего видения мира. Например, в стихотворении “Ночь” Маяковский использует неожиданное сравнение. У поэта освещенные окна ночного города вызывают ассоциацию с веером карт. В представлении читателя возникает образ города-игрока:
Багровый и белый отброшен и скомкан,
В зеленый бросали горстями дукаты,
А черным ладоням сбежавшихся окон
Раздали горящие желтые карты.
Поэты-футуристы В. Маяковский, В. Хлебников, В. Каменский противопоставляли себя классической поэзии, они старались найти новые поэтические ритмы и образы, создать поэзию будущего.
Поэзия “серебряного века” открывает нам неповторимый и удивительный мир красоты и гармонии. Она учит нас видеть прекрасное в обыденном, глубже понимать внутренний мир человека. А поиски поэтами “серебряного века” новых стихотворных форм, переосмысление ими роли творчества дают нам более глубокое понимание поэзии.

Появление новых направлений, течений, стилей в искусстве и литературе всегда связано с пониманием места и роли человека в мире, во Вселенной, с изменением самосознания человека. Один из таких переломов пришелся на конец XIX — начало XX века. Художники того времени выступали за новое видение действительности, искали оригинальные художественные средства. Выдающийся русский философ Н. А. Бердяев назвал этот недолгий, но удивительно яркий период Серебряным веком. Это определение прежде всего относится к русской поэзии начала XX века. Золотой век — это век Пушкина и русской классики. Он стал основой для раскрытия талантов поэтов Серебряного века. У Анны Ахматовой в «Поэме без героя» находим строки:
И серебряный месяц ярко
Над серебряным веком плыл.
Хронологически Серебряный век продолжался полтора-два десятилетия, но по насыщенности его смело можно назвать веком. Он оказался возможен благодаря творческому взаимодействию людей редких дарований. Художественная картина Серебряного века многослойна и противоречива. Возникли и переплелись различные художественные течения, творческие школы, индивидуальные нетрадиционные стили. Искусство Серебряного века парадоксально соединяло старое и новое, уходящее и нарождающееся, превращаясь в гармонию противоположностей, образуя культуру особого рода. В то бурное время произошло уникальное наложение реалистических традиций уходящего золотого века и новых художественных направлений. А. Блок писал: «Солнце наивного реализма закатилось». Это было время религиозных исканий, фантазии и мистики. Высшим эстетическим идеалом признавался синтез искусств. Возникли символистская и футуристическая поэзия, музыка, претендующая на философию, декоративная живопись, новый синтетический балет, декадентский театр, архитектурный стиль «модерн». Поэты М. Кузмин и Б. Пастернак сочиняли музыку. Композиторы Скрябин, Ребиков, Станчинский упражнялись кто в философии, кто в поэзии и даже в прозе. Развитие искусства происходило ускоренно, с большим «накалом», рождая сотни новых идей.
Уже к концу XIX века громко заявили о себе поэты-символисты, которых позже стали именовать «старшими» символистами, — 3. Гиппиус, Д. Мережковский, К. Бальмонт, Ф. Сологуб, Н. Минский. Позднее возникла группа поэтов «младосимволис- тов» — А. Белый, А. Блок, Вяч. Иванов. Образовалась группа поэтов-акмеистов — Н. Гумилев, О. Мандельштам, С. Городецкий, А. Ахматова и другие. Появляется поэтический футуризм (А. Крученых, В. Хлебников, В. Маяковский). Но при всей пес- гроте и многообразии проявлений в творчестве художников той поры наблюдаются сходные тенденции. В основе перемен лежали общие истоки. Распадались остатки феодальной системы, наблюдалось «брожение умов» в предреволюционную эпоху. Это создавало совершенно новую среду для развития культуры.
В поэзии, музыке, живописи Серебряного века одной из главных тем была тема свободы человеческого духа перед лицом Вечности. Художники стремились разгадать вечную тайну мироздания. Одни подходили к этому с религиозных позиций, другие восторгались красотой сотворенного Богом мира. Многие художники воспринимали смерть как инобытие, как счастливое избавление от мук страдающей человеческой души. Необычайно силен был культ любви, опьянение чувственной красотой мира, стихиями природы, радостью жизни. Понятие «любовь» было глубоко выстраданным. Поэты писали о любви к Богу, к России. В поэзии А. Блока, Вл. Соловьева, В. Брюсова несутся скифские колесницы, языческая Русь отражена на полотнах Н. Рериха, пляшет Петрушка в балетах И. Стравинского, воссоздается русская сказка («Аленушка» В. Васнецова, «Леший» М. Врубеля).
Валерий Брюсов в начале XX века стал общепризнанным теоретиком и вождем русского символизма. Он был поэтом, прозаиком, литературным критиком, ученым, энциклопедически образованным человеком. Началом творческой деятельности Брюсова было издание трех сборников «Русские символисты». Он восхищался поэзией французских символистов, что отразилось в сборниках «Шедевры», «Это — я», «Третья стража», «Городу и миру».
Брюсов проявлял огромный интерес к другим культурам, к древней истории, к античности, создавал универсальные образы. В его стихах как живые предстают ассирийский царь
Ассаргадон, проходят римские легионы и великий полководец Александр Македонский, показаны средневековая Венеция, Данте и многое другое. Брюсов руководил крупным журналом символистов «Весы». Хотя Брюсов считался признанным мэтром символизма, принципы письма этого направления более сказались на ранних стихах, таких как «Творчество», «Юному поэту».
Идеалистическое мышление скоро уступило место земным, объективно значимым темам. Брюсов первым увидел и предсказал наступление жестокого индустриального века. Он воспевал человеческую мысль, новые открытия, интересовался авиацией, предсказывал полеты в космос. За потрясающую работоспособность Цветаева называла Брюсова «героем труда». В стихотворении «Работа» он сформулировал свой жизненные цели:
Я хочу изведать тайны
Жизни мудрой и простой.
Все пути необычайны,
Путь труда, как путь иной.
Брюсов до конца жизни оставался в России, в 1920 году основал Институт литературы и искусства. Брюсов перевел произведения Данте, Петрарки, армянских поэтов.
Константин Бальмонт был широко известен как поэт, пользовался огромной популярностью последние десять лет XIX века, был кумиром молодежи. Творчество Бальмонта продолжалось более 50 лет и в полной мере отразило состояние переходности рубежа веков, брожение умов того времени, желание замкнуться в мире особом, вымышленном. В начале творческого пути Бальмонт писал множество политических стихотворений, в которых создал жестокий образ царя Николая II. Их тайно передавали из рук в руки, как листовки.
Уже в первом сборнике «Под северным небом» стихи поэта приобретают изящество формы и музыкальность.
Тема солнца проходит через все творчество поэта. Образ животворящего солнца у него — символ жизни, живой природы, органическую связь с которой он всегда ощущал:
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце
И синий кругозор.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце.
И выси гор.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Море
И пышный цвет долин.
Я заключил миры. В едином взоре,
Я властелин…
В стихотворении «Безглагольность» Бальмонт гениально подмечает особое состояние русской природы:
Есть в русской природе усталая нежность,
Безмолвная боль затаенной печали,
Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,
Холодная высь, уходящие дали.
Само название стихотворения говорит об отсутствии действия, о погружении души человека в состояние мудрой созерцательности. Поэт передает различные оттенки грусти, которая, нарастая, изливается слезами:
И сердце простило, но сердце застыло,
И плачет, и плачет, и плачет невольно.
Поэты Серебряного века умели яркими мазками придать емкость и глубину содержанию стихотворений, в которых отражался поток чувств и эмоций, сложная жизнь души.

Начало XX столетия вошло в историю литературы под красивым именем “серебряного века”. На этот период пришелся великий взлет русской культуры, обогативший поэзию новыми именами. Начало “серебряного века” пришлось на 90-е годы XIX столетия, его связывают с появлением таких замечательных поэтов, как В. Брюсов, И. Анненский, К. Бальмонт. Расцветом этого периода в русской культуре считают 1915 год — время его наивысшего подъема.
Нам известны тревожные исторические события этого времени. Поэты, как и политики, пытались открыть для себя что-то новое. Политики добивались социальных перемен, поэты искали новые формы художественного отображения мира. На смену классике XIX века приходят новые литературные течения: символизм, акмеизм, футуризм.
Одним из первых альтернативных литературных течений стал символизм, объединивший таких поэтов, как К. Бальмонт, В. Брюсов, А. Белый и других. Символисты считали, что новое искусство должно передавать настроения, чувства и мысли поэта при помощи образов-символов. При этом художник познает окружающий мир не в результате раздумий, а в процессе литературного творчества — в момент ниспосланного ему свыше творческого экстаза.
Тень несозданных созданий
Колыхается во сне,
Словно лопасти латаний
На эмалевой стене…
Полусонно чертят звуки
В звонко-звучной тишине…
Так описывал ощущение зарождения творческой идеи наиболее яркий представитель символизма В. Брюсов. Он сформулировал в своем творчестве идеи этого литературного направления. В стихотворении “Юному поэту” мы находим такие строки:
Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета.
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее — область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздумно, бесцельно.
Но эти заветы не означают, что поэт не должен видеть жизни, создавать искусство ради искусства. Это доказывает многогранная поэзия самого Брюсова, отображающая жизнь во всем ее разнообразии. Поэт находит удачное сочетание формы и содержания. Он пишет:
И я хочу, чтоб все мои мечты,
Дошедшие до слова и до света,
Нашли себе желанные черты.
Для символистов характерна сосредоточенность на внутреннем мире поэта. У К. Бальмонта, например, внешний мир существовал лишь для того, чтобы поэт мог выразить в нем свои собственные переживания:
Я ненавижу человечество,
Я от него бегу, спеша.
Мое единое отечество —
Моя пустынная душа.
Это видно и на примере следующих строк, где обращенность Бальмонта к внутреннему миру отражена не только содержанием, но и формой (частое использование местоимения “я”):
Я мечтою ловил уходящие тени,
Уходящие тени погасавшего дня,
Я на башню всходил, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
В поэзии К.Бальмонта можно найти отражение всех его душевных переживаний. Именно они, по мнению символистов, заслуживали особого внимания. Бальмонт старался запечатлеть в образе, в словах любое, пусть даже мимолетное, ощущение. Поэт пишет:
Я не знаю мудрости, годной для других,
Только мимолетности я влагаю в стих.
В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой радужной игры.
В споре с символизмом родилось новое литературное течение “серебряного века” — акмеизм. Поэты этого направления — Н.Гумилев, А.Ахматова, О.Мандельштам — отвергали тягу символизма к неизведанному, чрезмерную сосредоточенность поэта на внутреннем мире. Они проповедовали идею отображения реальной жизни, обращения поэта к тому, что можно познать. А посредством отображения реальности художник-акмеист становится причастным к ней.
И действительно, в творчестве Николая Гумилева мы находим в первую очередь отражение окружающего мира во всех его красках. В его поэзии мы находим экзотические пейзажи и обычаи Африки. Поэт глубоко проникает в мир легенд и преданий Абиссинии, Рима, Египта. Об этом говорят такие строки:
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав.
Ты плачешь? Послушай… далеко, на озере
Чад Изысканный бродит жираф.
Каждое стихотворение Гумилева открывает новую грань взглядов поэта, его настроений, видения мира. Например, в стихотворении “Капитаны” он предстает перед нами как певец отваги, риска, смелости. Поэт поет гимн людям, бросающим вызов судьбе и стихиям:
Быстрокрылых ведут капитаны —
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстремы и мель.
Чья не пылью затерянных хартий —
Сольто моря пропитана грудь,
Кто иглой на разорванной карте
Отмечает свой дерзостный путь.
Содержание и изысканный стиль стихов Гумилева помогают нам ощутить полноту жизни. Они являются подтверждением того, что человек сам может создать яркий, красочный мир, уйдя от серой будничности.
К миру прекрасного приобщает нас и поэзия Анны Ахматовой. Ее стихи поражают внутренней силой чувства. Поэзия Ахматовой — это и исповедь влюбленной женской души, и чувства человека, живущего всеми страстями XX века. По словам О. Мандельштама, Ахматова “принесла в русскую лирику всю огромную сложность и психологическое богатство русского романа XIX века”. И действительно, любовная лирика Ахматовой воспринимается как огромный роман, в котором переплетаются многие человеческие судьбы. Но чаще всего мы встречаем образ женщины, жаждущей любви, счастья:
Настоящую нежность не спутаешь
Ни с чем, и она тиха.
Ты напрасно бережно кутаешь
Мне плечи и грудь в меха.
И напрасно слова покорные
Говоришь о первой любви.
Как я знаю эти упорные
Несытые взгляды твои!
Пришедшее на смену акмеизму новое литературное течение “серебряного века” — футуризм — отличалось агрессивной оппозиционностью традиционным стихам поэтов-классиков. Первый сборник футуристов назывался “Пощечина общественному вкусу”. С футуризмом было связано раннее творчество Владимира Маяковского. В ранних стихах поэта чувствуется желание поразить читателя необычностью своего видения мира. Например, в стихотворении “Ночь” Маяковский использует неожиданное сравнение. У поэта освещенные окна ночного города вызывают ассоциацию с веером карт. В представлении читателя возникает образ города-игрока:
Багровый и белый отброшен и скомкан,
В зеленый бросали горстями дукаты,
А черным ладоням сбежавшихся окон
Раздали горящие желтые карты.
Поэты-футуристы В. Маяковский, В. Хлебников, В. Каменский противопоставляли себя классической поэзии, они старались найти новые поэтические ритмы и образы, создать поэзию будущего.
Поэзия “серебряного века” открывает нам неповторимый и удивительный мир красоты и гармонии. Она учит нас видеть прекрасное в обыденном, глубже понимать внутренний мир человека. А поиски поэтами “серебряного века” новых стихотворных форм, переосмысление ими роли творчества дают нам более глубокое понимание поэзии.

Начало XX столетия вошло в историю литературы под красивым именем «серебряного века». На этот период пришелся великий взлет русской культуры, обогативший поэзию новыми именами. Начало «серебряного века» пришлось на 90-е годы XIX столетия, его связывают с появлением таких замечательных поэтов, как В. Брюсов, И. Анненский, К. Бальмонт. Расцветом этого периода в русской культуре считают 1915 год — время его наивысшего подъема.
Нам известны тревожные исторические события этого времени. Поэты, как и политики, пытались открыть для себя что-то новое. Политики добивались социальных перемен, поэты искали новые формы художественного отображения мира. На смену классике XIX века приходят новые литературные течения: символизм, акмеизм, футуризм.
Одним из первых альтернативных литературных течений стал символизм, объединивший таких поэтов, как К. Бальмонт, В. Брюсов, А. Белый и других. Символисты считали, что новое искусство должно передавать настроения, чувства и мысли поэта при помощи образов-символов. При этом художник познает окружающий мир не в результате раздумий, а в процессе литературного творчества — в момент ниспосланного ему свыше творческого экстаза.
Тень несозданных созданий
Колыхается во сне,
Словно лопасти латаний
На эмалевой стене…
Полусонно чертят звуки
В звонко-звучной тишине…
Так описывал ощущение зарождения творческой идеи наиболее яркий представитель символизма В. Брюсов. Он сформулировал в своем творчестве идеи этого литературного направления. В стихотворении «Юному поэту» мы находим такие строки:
Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета.
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее — область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздумно, бесцельно.
Но эти заветы не означают, что поэт не должен видеть жизни, создавать искусство ради искусства. Это доказывает многогранная поэзия самого Брюсова, отображающая жизнь во всем ее разнообразии. Поэт находит удачное сочетание формы и содержания. Он пишет:
И я хочу, чтоб все мои мечты,
Дошедшие до слова и до света,
Нашли себе желанные черты.
Для символистов характерна сосредоточенность на внутреннем мире поэта. У К. Бальмонта, например, внешний мир существовал лишь для того, чтобы поэт мог выразить в нем свои собственные переживания:
Я ненавижу человечество,
Я от него бегу, спеша.
Мое единое отечество —
Моя пустынная душа.
Это видно и на примере следующих строк, где обращенность Бальмонта к внутреннему миру отражена не только содержанием, но и формой (частое использование местоимения «я»):
Я мечтою ловил уходящие тени,
Уходящие тени погасавшего дня,
Я на башню всходил, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
В поэзии К. Бальмонта можно найти отражение всех его душевных переживаний. Именно они, по мнению символистов, заслуживали особого внимания. Бальмонт старался запечатлеть в образе, в словах любое, пусть даже мимолетное, ощущение. Поэт пишет:
Я не знаю мудрости, годной для других,
Только мимолетности я влагаю в стих.
В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой радужной игры.
В споре с символизмом родилось новое литературное течение «серебряного века» — акмеизм. Поэты этого направления — Н. Гумилев, А. Ахматова, О. Мандельштам — отвергали тягу символизма к неизведанному, чрезмерную сосредоточенность поэта на внутреннем мире. Они проповедовали идею отображения реальной жизни, обращения поэта к тому, что можно познать. А посредством отображения реальности художник-акмеист становится причастным к ней.
И действительно, в творчестве Николая Гумилева мы находим в первую очередь отражение окружающего мира во всех его красках. В его поэзии мы находим экзотические пейзажи и обычаи Африки. Поэт глубоко проникает в мир легенд и преданий Абиссинии, Рима, Египта. Об этом говорят такие строки:
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав.
Ты плачешь? Послушай… далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Каждое стихотворение Гумилева открывает новую грань взглядов поэта, его настроений, видения мира. Например, в стихотворении «Капитаны» он предстает перед нами как певец отваги, риска, смелости. Поэт поет гимн людям, бросающим вызов судьбе и стихиям:
Быстрокрылых ведут капитаны —
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстремы и мель.
Чья не пылью затерянных хартий —
Солью моря пропитана грудь,
Кто иглой на разорванной карте
Отмечает свой дерзостный путь.
Содержание и изысканный стиль стихов Гумилева помогают нам ощутить полноту жизни. Они являются подтверждением того, что человек сам может создать яркий, красочный мир, уйдя от серой будничности.
К миру прекрасного приобщает нас и поэзия Анны Ахматовой. Ее стихи поражают внутренней силой чувства. Поэзия Ахматовой — это и исповедь влюбленной женской души, и чувства человека, живущего всеми страстями XX века. По словам О. Мандельштама, Ахматова «принесла в русскую лирику всю огромную сложность и психологическое богатство русского романа XIX века». И действительно, любовная лирика Ахматовой воспринимается как огромный роман, в котором переплетаются многие человеческие судьбы. Но чаще всего мы встречаем образ женщины, жаждущей любви, счастья:
Настоящую нежность не спутаешь
Ни с чем, и она тиха.
Ты напрасно бережно кутаешь
Мне плечи и грудь в меха.
И напрасно слова покорные
Говоришь о первой любви.
Как я знаю эти упорные
Несытые взгляды твои!
Пришедшее на смену акмеизму новое литературное течение «серебряного века» — футуризм — отличалось агрессивной оппозиционностью традиционным стихам поэтов-классиков. Первый сборник футуристов назывался «Пощечина общественному вкусу». С футуризмом было связано раннее творчество Владимира Маяковского. В ранних стихах поэта чувствуется желание поразить читателя необычностью своего видения мира. Например, в стихотворении «Ночь» Маяковский использует неожиданное сравнение. У поэта освещенные окна ночного города вызывают ассоциацию с веером карт. В представлении читателя возникает образ города-игрока:
Багровый и белый отброшен и скомкан,
В зеленый бросали горстями дукаты,
А черным ладоням сбежавшихся окон
Раздали горящие желтые карты.
Поэты-футуристы В. Маяковский, В. Хлебников, В. Каменский противопоставляли себя классической поэзии, они старались найти новые поэтические ритмы и образы, создать поэзию будущего.
Поэзия «серебряного века» открывает нам неповторимый и удивительный мир красоты и гармонии. Она учит нас видеть прекрасное в обыденном, глубже понимать внутренний мир человека. А поиски поэтами «серебряного века» новых стихотворных форм, переосмысление ими роли творчества дают нам более глубокое понимание поэзии.

19 век

Древнерусская литература

Как я провел лето

Картины

О Великой Отечественной Войне

Обзорные темы по произведениям русской литературы XX века

Песни

Поэты античной литературы

Русская литература конца 20 столетия

Сатирическая проза 20—30-х годов
Серебряный век русской поэзии
Cеребряный век русской поэзии
«Я люблю Родину, я очень люблю Родину» (По страницам лирики С.Есенина и А.Блока)
Любимый поэт серебряного века (Анна Ахматова).
Мое открытие поэтов Серебряного века
Мое отношение к Серебряному веку русской поэзии
Мой Серебряный век
Музыка поэзии серебряного века
Особенности творчества одного из поэтов Серебряного века (И. Анненский)
Петербург в русской классической поэзии
Поиски и находки поэтов Серебряного века
Поиски и находки поэтов Серебряного века
Поэзия начала века
Поэзия Серебряного века (на примере лирики М. Цветаевой)
Поэзия Серебряного века (на примере лирики М. Цветаевой)
Поэты «серебряного века» (Николай Гумилев)
Россия в творчестве поэтов Серебряного века (Блок, Есенин, Маяковский)
Русская литература конца 19 – начала 20 века
Своеобразие творчества одного из поэтов Серебряного века (Н. Гумилев)
Серебряный век русской поэзии
Серебряный век русской поэзии
Серебряный век русской поэзии
Творчество поэта Серебряного века (Н. С. Гумилёв)
Тема любви в поэзии Серебряного века (на примере творчества А.А. Блока)
Только влюбленный имеет право на звание человека (тема любви в поэзии Серебряного века)

Слово о полку Игореве

Современная авторская песня

Современные поэты

Сочинения на английском

Тема любви

Тема сталинизма в литературе

Теория литературы

Фольклор

Поэзия конца девятнадцатого века и начала двадцатого века называется серебряным веком поэзии в России. Этот период был значимым для развития литературы. Его отметили на только отечественные литераторы, но и иностранные эксперты. В этот период в стране творили множество великих поэтов, такие как А.Блок и А.Белый, В.Ходасевич и В.Маяковский. Даже в мировой литературе этот период был уникальным.
Для истории России это время было неспокойным. Взгляды общества после долгого застоя консерватизма значительно менялись. И в дворянстве, и в народных массах то там то здесь вспыхивали недовольства. Приближалась гибель политического строя и этот факт отображался и в поэзии тоже.
В этот период появляются поэты-символисты. Одни не мыслили общественный строй без религии, другие наоборот отрицали существование действительности, считая, что реальная жизнь всего лишь сон. Жизнь изображали как скучное существование, злую и бессмысленную. Меняется и построение стихотворения. Поэты работают над звучанием и рифмой. Мало внимания уделяют слову, больший вес приобретает мелодичность, ценность звука повышается.
Очередной революционный подъем веял унылым настроением, основанным на философии В.Соловьева. Мир рассматривался как погибель, рождаются очередные теории о конце света. Все чаще образ города использовался как символ порока. Первая революция вдохновила творческих людей, послужила источником вдохновения.
Происходит и переоценка художественных взглядов. Красоту рассматривают как источник хаоса, а индивидуальность заменяет поиск себя. Большую роль начинают играть вполне реальные проблемы. Проблемы в обществе, в политическом строе и исторические споры. Просуществовав на взлете первое десятилетие двадцатого века, символизм практически перестает существовать.
Больше не появляются громкие имена, связанные с этим течением. Из-за отсутствия популярности и понимания как такового, много творческих произведений было безвозвратно потеряно.
Символизм разделился на два абсолютно не похожих друг на друга течения. Одно окутано мистикой и религией, а другое и вовсе практически лишенное смысла, но зато мелодичное и музыкальное.

ПОЭЗИЯ “СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА”
ОСНОВНЫЕ ТЕЧЕНИЯ И ВЗГЛЯДЫ НА НИХ.
“Серебряный век “русской поэзии — это название стало устойчивым для обозначения русской поэзии конца XIX – начала XX века. Оно дано было по аналогии с золотым веком — так называли начало XIX века, пушкинское время. О русской поэзии “серебряного века” существует обширная литература — о ней очень много писали и отечественные, и зарубежные исследователи, в т. ч. такие крупные ученые, как В.М. Жирмунский , В. Орлов, Л.К. Долгополов, продолжают писать М.Л. Гаспаров, Р.Д. Тименчик, Н.А. Богомолов и многие другие. Об этой эпохе изданы многочисленные воспоминания — например, В. Маяковского ( “ На Парнасе серебряного века”), И Одоевцевой (“ На берегах Невы”) , трехтомные воспоминания А. Белого; издана книга “Воспоминания о серебряном веке”.
Русская поэзия “серебряного века” создавалась в атмосфере общего культурного подъема как значительнейшая его часть . Характерно, что в одно и то же время в одной стране могли творить такие ярчайшие таланты, как А.Блок и В.Маяковский, А.Белый и В.Ходасевич. Этот список можно продолжать и продолжать. В истории мировой литературы это явление было уникальным.
Конец XIX — начало XX в. в России — это время перемен, неизвестности и мрачных предзнаменований, это время разочарования и ощущения приближения гибели существующего общественно-политического строя. Все это не могло не коснуться и русской поэзии. Именно с этим связано возникновение символизма.
Символизм был явлением неоднородным, объединившим в своих рядах поэтов, придерживавшихся самых разноречивых взглядов. Одни из символистов, такие, как Н.Минский, Д.Мережковский, начинали свой творческий путь как представители гражданской поэзии, а затем стали ориентироваться на идеи “богостроительства” и “ религиозной общественности”. “Старшие символисты” резко отрицали окружающую действительность, говорили миру “нет”:
Я действительности нашей не вижу,
Я не знаю нашего века…
(В.Я.Брюсов)
Земная жизнь лишь “сон”, ” тень” Реальности противопоставлен мир мечты и творчества — мир, где личность обретает полную свободу:
Есть одна только вечная заповедь — жить.
В красоте, в красоте несмотря ни на что.
(Д.Мережковский )
Реальная жизнь изображается как безобразная, злая, скучная и бессмысленная. Особое внимание проявляли символисты к художественному новаторству — преобразованию значений поэтического слова, развитию ритмики, рифмы и т.д. “старшие символисты” еще не создают систему символов ; Они — импрессионисты, которые стремятся передать тончайшие оттенки настроений, впечатлений. Слово как таковое для символистов утратило цену. Оно стало ценным только как звук, музыкальная нота, как звено в общем мелодическом построении стихотворения.
Новый период в истории русского символизма (1901– 1904) совпал с началом нового революционного подъема в России. Пессимистические настроения, навеянные эпохой реакции 1980-х — начала 1890-х гг. и философией А.Шопенгауэра, уступают место предчувствиям “неслыханных перемен”. На литературную арену выходят “младшие символисты” — последователи философа-идеалиста и поэта Вл.Соловьева., представлявшего, что старый мир на грани полной погибели, что в мир входит божественная Красота (Вечная Женственность, Душа Мира) , которая должна “спасти мир”, соединив небесное (божественное)начало жизни с земным, материальным, создать “царство божие на земле”:
Знайте же: Вечная Женственность ныне
В теле нетленном на землю идет.
В свете немеркнущем новой богини
Небо слилося с пучиною вод.
(Вл.Соловьев)
Особенно привлекают любовь , — эротика во всех ее проявлениях , начиная с чисто-земного сладострастия и кончая романтическим томлением о Прекрасной Даме, Госпоже, Вечной Женственности, Незнакомке… Эротизм неизбежно переплетен с мистическими переживаниями. Любят поэты-символисты и пейзаж ,но не как таковой , а опять-таки как средство , как средство выявить свое настроение .Поэтому так часто в их стихотворениях русская, томительно-грустная осень, когда нет солнца, а если есть, то с печальными блеклыми лучами, тихо шуршат падающие листья, все окутано дымкой чуть-чуть колышущегося тумана. Излюбленным мотивом “младших символистов” является город. Город — живое существо с особой формой, особым характером, зачастую это “город-Вампир” , “Спрут”, сатанинское наваждение, место безумия, ужаса ; город — символ бездушия и порока. (Блок,Сологуб, Белый, С.Соловьев, в значительной степени Брюсов) .
Годы первой русской революции (1905-1907) вновь существенно изменяют лицо русского символизма. Большинство поэтов откликаются на революционные события. Блок создает образы людей нового, народного мира. В.Я. Брюсов пишет знаменитое стихотворение “Грядущие гунны”, где прославляет неизбежный конец старого мира, к которому, однако, причисляет и себя, и всех людей старой, умирающей культуры. Ф.К.Сологуб создает в годы революции книгу стихотворений “Родине” (1906), К.Д. Бальмонт — сборник “Песни мстителя”(1907), изданные в Париже и запрещенные в России, и т.д.
Еще важнее то, что годы революции перестроили символическое художественное миропонимание. Если раньше Красота понималась как гармония, то теперь она связывается с хаосом борьбы, с народными стихиями. Индивидуализм сменяется поисками новой личности, в которой расцвет “я” связан с жизнью народа. Изменяется и символика: ранее связанная в основном с христианской, античной, средневековой и романтической традицией, теперь она обращается к наследию древнего “общенародного” мифа ( В.И. Иванов), к русскому фольклору и славянской мифологии (А.Блок, М.М.Городецкий) Другим становится и настроение символа. Все большую роль в нем играют его земные значения: социальные, политические, исторические.
К концу первого десятилетия XX века символизм ,как школа, приходит в упадок. Появляются отдельные произведения поэтов-символистов, но влияние его, как школы, утрачено. Все молодое, жизнеспособное, бодрое уже вне его. Символизм не дает уже новых имен.
Символизм изжил себя самого и изживание это пошло по двум направлениям. С одной стороны, требование обязательной “мистики”, “раскрытия тайны”, “постижения” бесконечного в конечном привело к утрате подлинности поэзии; “религиозный и мистический пафос “корифеев символизма оказался подмененным своего рода мистическим трафаретом, шаблоном. С другой — увлечением “музыкальной основой” стиха привело к созданию поэзии, лишенной всякого логического смысла, в которой слово низведено до роли уже не музыкального звука, а жестяной, звенящей побрякушки.
Соответственно с этим и реакция против символизма, а в последствии борьба с ним, шли по тем же двум основным линиям.
С одной стороны, против идеологии символизма выступили “акмеисты” . С другой – в защиту слова, как такового, выступили так же враждебные символизму по идеологии “футуристы”.
В 1912 г. среди множества стихов, опубликованных в петербургских журналах, читатель не мог не задержать внимания на таких, например, строчках:
Я душу обрету иную,
Все, что дразнило, уловя.
Благословлю я золотую
Дорогу к солнцу от червя.
( Н.С.Гумилев)
И часы с кукушкой ночи рады,
Все слышней их четкий разговор.
В щелочку смотрю я: конокрады
Зажигают под холмом костер.
(А.А.Ахматова)
Но я люблю на дюнах казино,
Широкий вид в туманное окно
И тонкий луч на скатерти измятой.
(О.Э. Мандельштам)
Эти трое поэтов, а так же С.М.Городецкий, М.А.Зенкевич, В.И.Набурт в том же году назвали себя акмеистами (от греческого akme — высшая степень чего-либо, цветущая пора) . Приятие земного мира в его зримой конкретности, острый взгляд на подробности бытия, живое и непосредственное ощущение природы, культуры, мироздания и вещного мира, мысль о равноправии всего сущего — вот, что объединяло вту пору всех шестерых. Почти все они прошли ранее выучку у мастеров символизма, но в какой-то момент решили отвергнуть свойственные символистам устремленность к “мирам иным” и пренебрежение к земной, предметной реальности.
Отличительной чертой поэзии акмеизма является ее вещественная реальность, предметность. Акмеизм полюбил вещи такой же страстной, беззаветной любовью, как символизм любил “соответствия”, мистику, тайну, Для него все в жизни было ясно. В значительной степени он был таким же эстетством, как и символизм и в этом отношении он, несомненно, находится с ним в преемственной связи, но эстетизм акмеизма уже иного порядка, чем эстетизм символизма.
Акмеисты любили производить свою генеалогию от символиста Ин. Анненского и в этом они , несомненно, правы. Ин.Анненский стоял особняком среди символистов. Отдав дань раннему декадентству и его настроениям, он почти совсем не отразил в своем творчестве идеологии позднего московского символизма и в то время, как Бальмонт, а за ним и многие другие поэты-символисты заблудились в “словесной эквилибристике”, — по меткому выражению А.Белого, захлебнулись в потоке бесформенности и “духа музыки”, залившем символическую поэзию, он нашел в себе силы пойти по другому пути. Поэзия Ин.Анненского знаменовала собой переворот от духа музыки и эстетствующей мистики к простоте, лаконичности и ясности стиха, к земной реальности тем и какой-то поземному амистичной тяжелости настроения.
Ясность и простота построения стиха Ин.Анненского была хорошо усвоена акмеистами. Их стих приобрел четкость очертаний, логическую силу и вещественную весомость. Акмеизм был резким и определенным поворотом русской поэзии ХХ века к классицизму. Но именно только поворотом, а не завершением — это необходимо иметь все время в виду, так как акмеизм носил в себе все же много черт еще не окончательно изжитого романтического символизма.
В целом поэзия акмеистов была образцами в большинстве случаев уступающего символизму, но все же очень высокого мастерства. Это мастерство, в противоположность пламенности и экспрессии лучших достижений символизма, носило в себе налет какого-то замкнутого в себе, утонченного аристократизма, чаще всего ( за исключением поэзии Ахматовой, Нарбута и Городецкого) холодного, спокойного и бесстрастного.
Среди акмеистов особенно был развит культ Теофиля Готье, а его стихотворение “Искусство” , начинающееся словами “Искусство тем прекрасней, чем взятый материал бесстрастней”, звучало для старшего поколения “Цеха поэтов” своего рода поэтической программой.
Так же , как символизм, акмеизм вобрал в себя много разнообразных влияний и в его среде наметились разнообразные группировки.
Объединяла всех акмеистов в одно их любовь к предметному, реальному миру — не к жизни и ее проявлениям, а к предметам, к вещам. Любовь эта проявлялась у различных акмеистов по различному.
Прежде всего мы видим среди акмеистов поэтов, отношение которых к окружающим их предметам и любование ими носит на себе печать того же романтизма. Романтизм этот, правда , не мистический, а предметный, и в этом его коренное отличие от символизма. Такова экзотическая позиция Гумилева с Африкой, Нигером, Суэцким каналом, мраморными гротами, жирафами и слонами., персидскими миниатюрами и Парфеноном, залитым лучами заходящего солнца… Гумилев влюблен в эти экзотические предметы окружающего мира чист по-земному, но любовь эта насквозь романтична. Предметность встала в его творчестве на место мистики символизма. Характерно, что в последний период своего творчества, в таких вещах , как “Заблудившийся трамвай”, “Пьяный дервиш”, “Шестое чувство” он становится вновь близким к символизму.
Во внешней судьбе русского футуризма есть что-то, напоминающее судьбы русского символизма . Такое же яростное непризнание на первых шагах, шум при рождении (у футуристов только значительно более сильный, превращающийся в скандал). Быстрое вслед за этим признание передовых слоев литературной критики, триумф, огромные надежды. Внезапный срыв и падение в пропасть в тот момент, когда казалось, небывалое доселе в русской поэзии возможности и горизонты.
Что футуризм – течение значительное и глубокое – не подлежит сомнению. Также несомненно его значительное внешнее влияние (в частности Маяковского) на форму пролетарской поэзии, в первые годы ее существования. Но так же несомненно, что футуризм не вынес тяжести поставленных перед ним задач и под ударами революции полностью развалился. То обстоятельство, что творчество нескольких футуристов – Маяковский, Асеев и Третьяков – в последние годы проникнуто революционной идеологией, говорит только о революционности этих отдельных поэтов: став певцами революции, эти поэты утратили свою футуристическую сущность в значительной степени, и футуризм в целом от этого не стал ближе к революции, как не стали революционными символизм и акмеизм оттого, что членами РКП и певцами революции стали Брюсов, Сергей Городецкий и Владимир Нарбут, или оттого, что почти каждый поэт-символист написал одно или несколько революционных стихотворений.
В основе, русский футуризм был течением чисто-поэтическим. В этом смысле он является логическим звеном в цепи тех течений поэзии XX века, которые во главу своей теории и поэтического творчества ставили чисто эстетические проблемы. В футуризме была сильна бунтарская Формально-революционная стихия, вызвавшая бурю негодования и «эпатировавшая буржуа». Но это «эпатирование» было явлением того же порядка, как и «эпатирование», которое вызывали в свое время декаденты. В самом «бунтарстве», в «эпатировании буржуа», в скандальных выкриках футуристов было больше эстетических эмоций, чем эмоций революционных».
Исходная точка технических исканий футуристов – динамика современной жизни, стремительный ее темп, стремление к максимальной экономии средств, «отвращение к кривой линии, к спирали, к турникету, Склонность к прямой линии. Отвращение к медленности, к мелочам, к многословным анализам и объяснениям. Любовь к быстроте, к сокращению, к резюмированию и к синтезу: «Скажите мне поскорее в двух словах!» Отсюда – разрушение общепринятого синтаксиса, введение «беспроволочного воображения», то есть «абсолютной свободы образов или аналогий, выражаемых освобожденными словами, без проводов синтаксиса и без всяких знаков «препинания», «конденсированные метафоры», «телеграфические образы», «движения в двух, трех, четырех и пяти темпах», уничтожение качественных прилагательных, употребление глаголов в неопределенном наклонении, опущение союзов и так далее – словом все, направленное к лаконичности и увеличению «быстроты стиля».
Основное устремление русского «кубо-футуризма» – реакция против «музыки стиха» символизма во имя самоценности слова, но слова не как оружия выажения определенной логической мысли, как это было у классических поэтов и у акмеистов, а слова, как такового, как самоцели. В соединении с признанием абсолютного индивидуализма поэта (футуристы придавали огромное значение даже почерку поэта и выпускали рукописные литографические книги и с признанием за словом роли «творца мифа»,– это устремление породило небывалое словотворчество, в конечном счете приведшее к теории «заумного языка». Примером служит нашумевшее стихотворение Крученных:
Дыр, бул, щыл,
убещур
скум
вы со бу,
р л эз.
Словотворчество было крупнейшим завоеванием русского футуризма, его центральным моментом. В противовес футуризму Маринетти, русский «кубо-футуризм» в лице наиболее ярких его представителей мало был связан с городом и современностью. В нем была очень сильна та же романтическая стихия.
Сказалась она и в милой, полудетской, нежной воркотне Елены Гуро, которой так мало идет «страшное» слово «кубо-футуристка», и в ранних вещах Н. Асеева, и в разухабистой волжской удали и звенящей солнечности В. Каменского, и мрачной «весне после смерти » Чурилина, но особенно сильно у В. Хлебникова. Хлебникова даже трудно поставить в связь с западным футуризмом. Он сам упорно заменял слово «футуризм» словом «будетляне». Подобно русским символистам, он ( так же как Каменский, Чурилин и Божидар) вобрал в себя влияние предшествующей русской поэзии, но не мистической поэзии Тютчева и Вл. Соловьева, а поэзии «Слова о полку Игореве» и русского былинного эпоса. Даже события самой непосредственной, близкой современности – война и НЕП – находят свое отражение в творчестве Хлебникова не в футуристических стихотворениях, как в «1915г.» Асеева, а в романтически-стилизованных в древнерусском духе замечательной «Боевой» и «Эх, молодчики, купчики».
Одним «словотворчеством», однако, русский футуризм не ограничился. На ряду с течением, созданным Хлебниковым, в нем были и другие элементы. Более подходящие под понятие «футуризм», роднящие русский футуризм с его западным собратом.
Прежде чем говорить об этом течении, необходимо выделить в особую группу еще одну разновидность русского футуризма – «Эго-футуристов», выступавших в Петербурге несколько раньше московских «кубо-футуристов». Во главе этого течения стояли И. Северянин, В. Гнедов, И. Игнатьева К.Олимпов Г. Ивнов (в последствии акмеист) и будущий основатель «имажинзма» В. Шершеневич.
«Эго-футуризм» имел по существу очень мало общего с футуризмом. Это течение было какой-то смесью эпигонства раннего петербургского декаденства, доведения до безграничных пределов «песенности» и «музыкальности» стиха Бальмонта (как известно, Северянин не декламировал, а пел на «поэзоконцертах» свои стихи), какого-то салонно-парфюмерного эротизма, переходящего в легкий цинизм, и утверждения крайнего солипсизма – крайнего эгоцентризма («Эгоизм – индивидуализация, осознание, преклонение и восхваление «Я»… «Эго-футуризм – непрестанное устремление каждого эгоиста к достижению будущего в настоящем»). Это соединялось с заимствованным у Маринеттипрославленим современного города, электричества, железной дороги, аэропланов, фабрик, машин (у Северянина и особенно у Шершеневича). В «эго-футуризме таким образом, было все: и отзвуки современности, и новое, правда робкое, словотворчество («поэза», «окалошить», «бездарь», «олилиен» и так далее), и удачно найденные новые ритмы для передачи мерного колыханья автомобильных рессор(«Элегантная коляска» Северянина), и странное для футуриста преклонение перед салонными стихами М. Лохвицкой и К. Фофанова, но больше всего влюбленность в рестораны, будуары сомнительного роста, кафе-шантаны, ставшие для Северянина родной стихией. Кроме Игоря Северянина (вскоре, впрочем от эго-футуризма отказавшегося) это течение не дало ни одного сколько-нибудь яркого поэта.
Значительно ближе к Западу, чем футуризм Хлебникова и «эго-футуризм» Северянина, был уклон русского футуризма, обнаружившейся в творчестве Маяковского, последнего периода Асеева и Сергея Третьякова. Принимая в области техники свободную форму стиха, новый синтаксис и смелые ассонансы вместо строгих рифм Хлебникова, отдавая известную, порой значительную дань, словотворчеству эта группа поэтов дала в своем творчестве некоторые элементы подлинно-новой идеологии. В их творчестве отразилась динамика, огромный размах и титаническая мощь современного индустриального – города с его шумами, шумиками, шумищами, светящимися огнями заводов, уличной суматохой, ресторанами, толпами движущихся масс.
В последние годы Маяковский и некоторые другие футуристы освобождаются от истерики и надрыва. Маяковский пишет свои «приказы», в которых все — бодрость, сила, призывы к борьбе, доходящие до агрессивности. Это настроение выливается в 1923 году в декларации вновь организованной группы «Леф» («Левый фронт искусства»).
Не только идеологически, но и технически все творчество Маяковского (за исключением первых его лет), так же, как и последний период творчества Асеева и Третьякова, является уже выходом из футуризма, вступлением на пути своеобразного нео-реализма. Маяковский, начавший под несомненным влиянием Уитмэна, в последнем периоде вырабатывает совершенно особые приемы, создав своеобразный плакатно-гипперболический стиль, беспокойный, выкрикивающий короткий стих, неряшливые, «рваные строки», очень удачно найденные для передачи ритма и огромного размаха современного города, войны, движения многомиллионных революционных масс. Это большое достижение Маяковского, переросшего футуризм, и вполне естественно, что на пролетарскую поэзию первых лет ее существования, то есть именно того периода, когда пролетарские поэты фиксировали свое внимание на мотивах революционной борьбы, технические приемы Маяковского оказали значительное влияние.
Последней сколько-нибудь заметно нашумевшей школой в русской поэзии ХХ века был имажинизм. Это направление было создано в 1919 году (первая «Декларация» имажинизма датирована 30 января), следовательно, через два года после революции, но по всей идеологии это течение с революцией не имело.
Главой «имажинистов» стал Вадим Шершеневич – поэт, начавший с символизма, со стихов, подражающих Бальмонту, Кузмину и Блоку, в 1912 году выступавший, как один из вождей эго-футуризма и писавший «поэзы» в духе Северянина и только в послереволюционные годы создавший свою «имажинистскую» поэзию.
Так же, как и символизм и футуризм, имажинизм зародился на Западе и лишь оттуда был пересажен Шершеневичем на русскую почву. И так же, как символизм и футуризм, он значительно отличался от имажинизма западных поэтов.
Имажинизм явился реакцией, как против музыкальности поэзии символизма, так и против вещественности акмеизма и словотворчества футуризма. Он отверг всякое содержание и идеологию в поэзии, поставив во главу угла образ. Он гордился тем, что у него «нет философии» и «логики мыслей».
Свою апологию образа имажинисты ставили в связь так же с быстротой темпа современной жизни. По их мнению образ – самое ясное, лаконичное, наиболее соответствующее веку автомобилей, радиотелеграфа, аэропланов. «Что такое образ ? – кратчайшее расстояние с наивысшей скоростью». Во имя «скорости» передачи художественных эмоций имажинисты, вслед за футуристами, – ломают синтаксис – выбрасывают эпитеты, определения, предлоги сказуемые, ставят глаголы в неопределенном направлении.
По существу, в приемах, так же как и в их «образности», не было ничего особенно нового. «Имажинизм», как один из приемов художественного творчества широко использовался не только футуризмом, но и символизмом ( например, у Иннокентия Анненского: «Еще не властвует весна, но снежный кубок солнцем выпит» или у Маяковского: «Лысый фонарь сладострастно снимал с улицы черный чулок»). Новым было лишь упорство, с которым имажинисты выдвигали образ на первый план и сводили к нему все в поэзии – и содержание и форму.
Наряду с поэтами, связанными с определенными школами, русская поэзия ХХ века дала значительное число поэтов, не примыкающих к ним или примыкающих на некоторое время, но с ними не слившихся и пошедших в конечном счете своим путем.
Увлечение русского символизма прошлым – XVIII веком – и любовь к стилизации нашло свое отражение в творчестве М. Кузмина, увлечение романтическими 20 и 30 годами – в милой интимности и уютности самоваров и старинных уголков Бориса Садовского. То же увлечение «стилизацией» лежит в основе восточной поэзии Константина Липскерова, Мариэты Шагинян и в библейских сонетах Георгия Шенгели, в сафических строфах Софии Парнок и тонких стилизованных сонетах из цикла «Плеяды» Леонида Гроссмана.
Увлечение славянизмами и древнерусским песенным складом, тяга к «художественному фольклору» отмеченные выше, как характерный момент русского символизма, нашедший свое отражение в сектантских мотивах А. Добролюбова и Бальмонта, в лубках Сологуба и в частушках В. Брюсова, в древнеславянских стилизациях В. Иванова и во всем первом периоде творчества С. Городецкого, – наполняют собой поэзию Любовь Столицы, Марины Цветаевой и Пимена Карпова. Так же легко улавливается отзвук поэзии символистов в истерично-экспрессивных, нервных и неряшливо, но сильно сделанных строках Ильи Эренбурга – поэта, в первом периоде своего творчества так же состоявшего в рядах символистов.
Особое место в русской лирике ХХ века занимает поэзия И. Бунина. Начав с лирических стихотворений, написанных под влиянием Фета, являющихся единственными в своем роде образцами реалистического отображения русской деревни и небогатой помещичьей усадьбы, в позднейшем периоде своего творчества Бунин стал большим мастером стиха и создавал прекрасные по форме, классически четкие, но несколько холодные стихотворения, напоминающие, – как он сам характеризует свое творчество, – сонет, вырезанный на снеговой вершине стальным клинком. Близок к Бунину по сдержанности, четкости и некоторой холодности рано умерший В. Комаровский. Творчество этого поэта, первые выступления которого относятся к значительно позднему периоду – к 1912 году, носит на себе в известной части черты как и акмеизма. Так и начавшего играть приблизительно с 1910 года довольно заметную роль в поэзии классицизма или, как его принято называть «пушкинизма».
Около 1910 года, когда обнаружилось банкротство школы символистов, наступила, как это было отмечено выше, реакция против символизма. Выше были намечены две линии, по которым были направлены главные силы этой реакции – акмеизм и футуризм. Этим, однако протест против символизма не ограничился. Он нашел свое выражение в творчестве поэтов, не примыкающих ни к акмеизму, ни к футуризму, но выступивших своим творчеством в защиту ясности, простоты и прочности поэтического стиля.
Несмотря на противоречивые взгляды со стороны множества критиков, каждое из перечисленных течений дало немало превосходных стихотворений, которые навсегда останутся в сокровищнице русской поэзии и найдут своих почитателей среди последующих поколений.
СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1. «Антология русской лирики первой четверти ХХ века».
И.С. Ежов, Е.И. Шамурин . « Амирус», 1991 год.
«Русская поэзия 19- начала 20 веков.»
П. Николаев, А. Овчаренко…
Издательство «Художественная литература», 1987 год.
«Энциклопедический словарь юного литературоведа».
Издательство «Педагогика», 1987 год.
«Методическое пособие по литературе для поступающих в вузы».
И.В. Великанова, Н.Е. Тропкина. Издательство «Учитель»

…Большое видится на расстоянье…
С.А. Есенин.
Жаль, что это правда. Но ведь действительно только теперь, через много лет, мы потихоньку начинаем понимать, чем была наша поэзия серебряного века — конца девятнадцатого и начала двадцатого веков. И, понимая, мы заново открываем для себя страницы со словами, близкими каждому.
Художественное своеобразие поэзии того времени обусловлено многими факторами. В первую очередь — знаменитый кризис рубежа веков, переоценка ценностей, появление интереса к неведомому. Поэзия Серебряного века в большинстве случаев не аполитична, а интуитивна. Слово звало авторов от реального мира в неведомые дали — это направление развивали поэты-символисты, одним из которых был Александр Блок.
Предчувствую Тебя. Года проходят мимо —
Всё в облике одном предчувствую Тебя.
Весь горизонт в огне — и ясен нестерпимо,
И молча жду,— тоскуя и любя.
писал Александр Блок в одном из своих стихотворений, уходя в неизвестность от обыденной жизни. Поэты-символисты, как и другие авторы Серебряного века, проводили эксперименты с размером стиха, с различными его формами, с рифмой и звукописью. Иллюстрацией этому могут послужить строки из стихотворения Константина Бальмонта:
Полночной порою в болотной глуши
Чуть слышно, бесшумно, шуршат камыши.
Многие авторы искали принципиально новые формы для выражения своих идей. В основном это были поэты-футуристы, крупнейший из которых — В.Маяковский. Возвращаясь к истокам народной поэзии, он разработал акцентный стих:
Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают –
значит – это кому-нибудь нужно?
Значит – кто-то хочет, чтобы они были?
Значит – кто-то называет эти плевочки
жемчужиной?
Технические эксперименты Маяковского привели к появлению нетрадиционных форм записи (знаменитая «лесенка»). Экспериментировали поэты и с русской пунктуацией. Огромную роль играет расстановка знаков препинания в лирике Марины Цветаевой:
Мало — тебе — дня,
Солнечного огня!
В стихах Цветаевой тире словно придает строке стремительную резкость, создавая ту самую, неповторимо-цветаевскую интонацию. Мягче и, на мой взгляд, теплее лирика Анны Ахматовой — поэта школы акмеизма. В стихах Ахматовой любовь — состояние столь естественное и органичное, что само слово «любить» практически и не употребляется.
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.
Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Всё, что было. Уйдешь, я умру.»
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру»
Множество ярких имен дал нашей литературе Серебряный век. Множество давно забытых приемов (стилизации под античную литературу — Мандельштам, раешный стих — Цветаева, экзотическая восточная поэзия — Гумилёв), различные школы и направления… Чем же это было вызвано?
Поэт — как творческая личность — наиболее восприимчив к переменам, проходящим в обществе. Новое и страшное, витавшее в воздухе, диктовало стихи авторам Серебряного века. «Мне на плечи кидается век-волкодав» — писал Осип Мандельштам, удивительно точно передавая чувство страха своего времени. Наверное, то же самое ощущение было и у других — Ахматовой и Цветаевой, Блока и Бальмонта, Есенина, Пастернака… Всех их объединяло время, всех их объединяла Россия, всех их связывало pyсскoe слово. Слово, мастером которого был каждый из поэтов Серебряного века. Слово, которое они нам оставили.
Слово, которые мы, может быть, понимаем…

Один из соратников Н. Гумилева, Н. А. Одуп, ввел удивительно точное определение небольшого (с начала 1880-х по 1917 год) периода развития русской литературы: серебряный век. «По силе и энергии», «по обилию удивительных созданий» поэзия этого времени была провозглашена достойной продолжательницей величайших художественных открытий русской классической литературы XIX века. Но поэты серебряного века не только развили традиции предшественников, но и создали неповторимые шедевры. На мой взгляд, поэзия этого периода — явление феноменальное даже для русской культуры.
Источники столь удивительного явления помогают найти статьи И. Ф. Анненского, которого можно с уверенностью назвать предтечей акмеизма. По мнению этого мыслителя, мастера стиха прошлого столетия жили чувством гармонии между человеческой душой и природой. В современности же он видел трагедию человеческого «я», замученного «сознанием своего безысходного одиночества, неизбежного конца и бесцельного существования». Исходом такого мироощущения становится то, что постепенно стираются грани между реальным и фантастическим, а поэзия становится «все индивидуальное и сосредоточеннее». Не случайно А. Блок уподобил раздвоенную и одинокую душу поэта врубелевскому Ангелу-Демону, «заломившему руки, познавшему сладострастие тоски, обладателю всего богатства мира, но — нищему, ничем не прикрытому, не ведающему, где приклонить голову». Общественные катаклизмы начала столетия рождали в душе художников ощущение того, что мир перевернулся, а потому возникало стремление разгадать причины дисгармонии мира и души и найти пути исцеления.
На поэзию серебряного века огромное влияние оказали учения таких религиозных философов, как В. Соловьев, Н. Федоров, Н. Бердяев и П. Флоренский, которые выдвигали идеи вечной, божественной красоты и видели спасение мира в слиянии с Душой Мира, Вечной Женственностью.
Идеи эти были особенно близки творчеству символистов (Д. Белый, К. Бальмонт, В. Брюсов, ранний А. Блок). Д. Мережковский, идеолог так называемых старших символистов, считал, что новое мистическое искусство с помощью символов, вытекающих из тайных глубин души художника, должно открыть людям пути к постижению Божественной сущности мира. А. Белый полагал, что искусство существует в тесной связи с религией, и его задача — «передавать в субъективно-лирических излияниях» голос Мировой Души. Эстетические принципы символистов складывались в соответствии со стремлением открыть незримое и спасти мир. Вот, например, как формулирует идею своей книги «Пепел» д. Белый: «Пепел» — книга самосожжения и смерти, но сама смерть есть только завеса, закрывающая горизонты дальнего, чтобы найти их в ближнем».
Позже в русской поэзии выделилось направление, названное акмеизмом («расцвет, высшая степень») или адамизмом («мужественно-твердый и ясный взгляд на жизнь»). Н. Гумилев, организатор этой группы поэтов, в которую входили С. Городецкий, В. Кузьмин и, в ранний период творчества, А. Ахматова, О. Мандельштам, настаивал на иных, нежели чем у символистов, ценностях. Акмеисты утверждали чувство реальности, необходимость обращения к земному бытию и отточенное мастерство его воплощения. Гумилев считал необходимым признание «самоценности каждого явления», вытеснение культа «неведомого» «детски мудрым, до боли сладким ощущением собственного незнания». Однако ярко выражено и стремление привлечь внимание читателей не только к миру внешних явлений, но и к области более глубоких пластов человеческого бытия. Ассоциативный строй в стихах этих поэтов предметен, символистская многозначность образов отвергается. Вот, к примеру, как описывает А. Ахматова атмосферу древних русских городов:
Там белые церкви и звонкий, светящийся лед,
Над городом древних алмазные русские ночи
И серп поднебесный желтее, чем липовый мед.
Одновременно с акмеистами на литературную арену выходят футуристы (В. Маяковский, В. Хлебников, Д. Бурлюк, Ранний Б. Пастернак), позиция которых была скандально- эпатирующей: сбросить художников прошлого в «парохода современности», отстаивать красоту «самоценного слова». Футуристы отрицали всю предшествующую культуру, в том Числе старые ритмы и рифмы, грамматику языка, прежние темы. Футуристы — художники города, и они стремятся материализовать слово, воплотить в стихе стихию цвета (недаром многие из них были художниками) и звука, озвучить «безъязыкую» улицу. Работа над словом, звуками становилась самоцелью, иногда даже в ущерб смыслу. Взять, например, стихотворение В. Хлебникова «Перевертень», каждая строчка которого — палиндром:
Кони, топот, инок.
Но не речь, а черен он.
Идем молод, долом меди…
Развитие различных течений вело к ожесточению борьбы между ними. Но сравнить ее можно с соперничеством разных голосов в общем хоре, так как духовные запросы представителей всех направлений вытекали из общих мотивов. Гумилев, к примеру, выступал против богоискательства символистов, но считал, что лишь поэзия в союзе с религией способна переродить человека. В цикле «Огненный столп» Гумилев вообще как бы протягивает руку отвергаемому и теоретически обличаемому символизму, погружаясь в мистическую стихию, причудливо переплетая вымысел с реальностью, делая поэтический образ многомерным и неоднозначным. Главное же сближение символистов и акмеистов в том, что смысл творчества они видят в поиске истины и красоты, живя постоянным ощущением пути. Символисты стремились силой творчества пробудить Божественное начало в земном существовании, акмеисты поклонялись таланту, «растворяющему» в творении искусства несовершенную жизнь.
Даже в творчестве футуристов отразились не только стремления создать искусство будущего, но и ощущение трагизма современной жизни. Отсюда возникают картины больного города, в котором властвуют вещи, и появляется стремление «перекроить» Землю («Облако в штанах»).
Само понятие серебряный век, на мой взгляд, еще не достаточно точно определено. Традиционно в его рамки не укладываются такие поэты-реалисты, как И. Бунин. М. Цветаева вообще стоит особняком, так как ее творчество не было связано ни с одним из течений. Значительно переросли свои направления А. Ахматова, Б. Пастернак, О. Мандельштам. Все это, впрочем, говорит лишь об одном: поэзия серебряного века удивительна, но русская поэзия всего века двадцатого — явление еще более многогранное, неповторимое и загадочное.

Имя твое — птица в руке,
Имя твое — льдинка на языке.
Одно-единственное движенье губ.
Имя твое — пять букв.
М. Цветаева
Марина Ивановна Цветаева — замечательный русский поэт, сохранившая на всем протяжении своего творчества самобытность и оригинальность. Ее стихи невозможно спутать с другими. Они прорываются, как лава, кипящая энергией, искрометные и неповторимые. Цветаева с колыбели, кажется, знает о том, что награждена “душой, не знающей меры”. Принято считать, что со стихов 1916 года начинается “настоящая Цветаева”, все ранее написанное лишь разбег к этому важному этапу. С этого времени зазвучала “стихийная Цветаева”, словно некая сила вдруг пробилась из глубины и нашла свой собственный стиль. В стихи поэтессы ворвались шквальные ветры и ритмы, заклятия, причитания и стоны, сменяющиеся внезапным покоем и просветлением. Ее поэзия необузданных страстей словно антипод “тишайшей поэзии” Анны Ахматовой, в любви к которой пылко и открыто признавалась Цветаева.
В стихах 1916-1917 годов много пространства, дорог, быстро бегущих туч и солнца, чьих-то осторожных теней, шорохов, криков полночных птиц, багровых закатов, предвещающих неминуемую бурю, и лиловых беспокойных зорь…
К вам всем — что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?! —
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто — слишком грустно
И только двадцать лет.
Стихи этого периода и позднее написанные вошли в сборники “Версты”, “Версты I” и “Версты II”. Годы революции и гражданской войны явились страшным испытанием для Цветаевой, но она не была бы большим поэтом, если бы не отозвалась на разыгравшуюся “вьюгу”.
Если душа родилась крылатой —
Что ей хоромы — и что ей хаты!
Что Чингис-хан ей и что — Орда!
Два на миру у меня врага,
Два близнеца, неразывно-слитых:
Голод голодных — и сытость сытых!
Свою жизнь Цветаева воспринимает как предначертанную “книгу судеб”. Свой крестный путь она прошла, воплотив его в стихи,— это по плечу лишь великим.
Пригвождена к позорному столбу
Славянской совести старинной.
С змеею в сердце и с клеймом на лбу,
Я утверждаю, что — невинна.
Я утверждаю, что во мне покой
Причастницы перед причастьем.
Что не моя вина, что я с рукой
По площадям стою — за счастьем.
А как беспечна и даже легкомысленна, хотя и в философском настрое, Цветаева предвидит или скорее предсказывает свою судьбу:
Идешь на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала — тоже!
Прохожий, остановись!
Прочти — слепоты куриной
И маков набрав букет.
Что звали меня Мариной
И сколько мне было лет…
А ведь поэту нет еще и двадцати лет. В молодости можно быть беспечной и озорной. Впереди жизнь, полная тайн и прекрасных неожиданностей:
Никто ничего не отнял —
Мне сладостно, что мы врозь!
…Целую вас — через сотни
Разъединяющих верст…
А потом придут первые разочарования, обиды и горести. И уже почти интимно, с чисто женской интонацией зазвучит вопрос:
Вчера еще в глаза глядел,
А нынче все косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел —
Все жаворонки нынче — вороны!
Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О вопль женщин всех времен:
“Мой милый, что тебе я сделала?!”
Особенной доверительности Цветаева достигает тем, что большинство ее стихотворений написано от первого лица. Это “я” делает ее близкой и понятной, почти родной читателям. Марина Ивановна Цветаева узнала великую любовь и боль утраты. За мужем, белым офицером, она едет в эмиграцию. Не Родину она покидала, а ехала облегчить любимому жизнь на чужбине. Он был ее родиной и смыслом жизни. Такая уж она родилась, что не могла ничего вполовину, а только всей открытой душой и до конца. Перед самой войной Марина с мужем вернулись в Россию, но она их встретила “мачехой”. Муж и дочь оказались в тюрьме, об их судьбе Цветаевой ничего не было известно, а главное, не было сил бороться. Она потеряла не только веру в грядущее, но и “стержень”, на котором держалась жизнь. А зачем жизнь, если жить уже нечем. Она добровольно отказалась от жалкого прозябания, на которое ее обрекли, может быть, совершив свой последний подвиг.
Мы спим — и вот, сквозь каменные плиты.
Небесный гость в четыре лепестка.
О мир, пойми! Певцом — во сне — открыты
Закон звезды и формула цветка.

Лирика серебряного века многообразна и очень музыкальна. Сам эпитет “серебряный век” звучит как колокольчик. Серебряный век подарил нам целое созвездие поэтов. Поэтов-музыкантов. Стихи серебряного века – это музыка слов. В этих стихах не было ни одного лишнего звука, ни одной ненужной запятой, не к месту поставленной точки.
В начале XX века существовало множество литературных направлений. Это и символизм, и футуризм, и даже эгофутуризм Игоря Северянина. Все эти направления очень разные, имеют разные идеалы, преследуют разные цели, но сходятся в одном: необходимо исступленно работать над ритмом, словом, чтобы довести ифу, манипулирование звуками до совершенства. Особенно, на мой взгляд, в этом преуспели футуристы Футуризм напрочь отказался от старых литературных традиций, “старого языка”, “старых слов”, провозгласив основой стихосложения поиск новой формы слов, независимой от содержания, то есть, иначе говоря, изобретение нового языка. Работа над словом, над “приручением” звуков становилась самоцелью, иногда даже в ущерб смыслу. Взять, например, стихотворение В.Хлебникова “Перевертень”, каждая строчка которого – палиндром:
Кони, топот, инок.
Но не речь, а черен он.
Идем молод, долом меди.
Чин зван мечем навзничь.
Голод чем мед долог?
Пал а норов худ и дух ворона лап…
Появлялись, изобретались, сочинялись новые слова. Из одного лишь слова “смех” родилось целое стихотворение “Заклятие смехом”:
О, рассмейтесь смехачи!
О, засмейтесь смехачи!
Что смеются смехахами, что смеянствуют смеяльно,
О, засмейтесь усмеяльно!
Культ формы долго не просуществовал, футуризм быстро изжил себя. Но работа футуристов не пропала даром. В их стихах к почти совершенному владению словом добавился смысл, и они зазвучали, как прекрасная музыка. Вспомним стихотворение Бориса Пастернака “Метель”:
В посаде, куда ни одна нога
Не ступала, лишь ворожеи да вьюги
Ступала нога, в бесноватой округе,
Где и то, как убитые, спят снега, –
Постой, в посаде, куда ни одна
Нога не ступала, лишь ворожеи
Да вьюги ступала нога, до окна
Дохлестнулся обрывок шальной шлеи…
Песня метели слышна уже в первых строках Всего одно предложение, а тебя закружила, понесла метель… Борис Пастернак начинал как футурист. Талант Б.Пастернака и футуристическое владение формой дали потрясающий результат.
В отличие от футуризма символизм провозглашал не только культ формы стиха, но и культ символов: отвлеченность и конкретность необходимо легко и естественно слить в поэтичном символе, как “в летнее утро реки воды гармонично слиты солнечным светом”. Это и происходит в стихах К.Бальмонта, похожих на шелест листвы. Например, его таинственное, загадочное стихотворение “Камыши”:
Полночной порою в болотной глуши
Чуть слышно, бесшумно кричат камыши.
В ‘каждом слове этого стихотворения употребляется шипящий звук. Из-за этого все стихотворение как будто шелестит, шуршит.
О чем они шепчут? О чем говорят?
Зачем огоньки между нами горят?
Мелькают, мигают – и снова их нет.
И снова забрезжит блуждающий свет…
Разговор камышей, мигание, мелькание огоньков, трясина, сырость, запах тины – все создает ощущение таинственности, загадки. И в то же время от строк
В болоте дрожит умирающий лик.
То месяц багровый печально поник…
И, вздох повторяя погибшей души,
Тоскливо, бесшумно шуршат камыши… –
веет дыханием смертной тоски. Так рождается таинственная, жутковато-притягательная музыка стихотворения…
Еще одно стихотворение К.Бальмонта, “Я мечтою ловил уходящие тени…”, построено на повторении слов в каждых двух строчках, что создает как бы переливающийся, журчащий ритм:
Я мечтою ловил уходящие тени,
Уходящие тени погасавшего дня,
Я на башню всходил, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
В повторении слов “и дрожали ступени, и дрожали ступени”, “тем ясней рисовались, тем ясней рисовались”, “вокруг раздавались, вокруг раздавались” и т.д. употребляются звуки “р” и “л”, за счет чего стихотворение получается похожим на переливы ручья.
Я перехожу к акмеизму и к моим любимым поэтам: Николаю Гумилеву и Анне Ахматовой. Акмеизм – стиль, придуманный и созданный Н.С.Гумилевым, подразумевал отражение реальности легкими и емкими словами. Сам Н.С.Гумилев относился к своим стихам критически, работал над формой и над содержанием. Николай Гумилев, как известно, много путешествовал по Африке, Турции, странам Востока. Впечатления от путешествий отразились в его стихах, диких экзотических ритмах. В его стихах звучат и музыка заморских стран, и песни России, и смех, и слезы любви, и трубы войны. Одни из самых прекрасных стихотворений об Африке – это “Жираф” и “Озеро Чад”.
“Жираф” – это изысканная музыка “таинственных стран”. Все стихотворение особенное:
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко на озере
Чад Изысканный ходит жираф.
И начинается особенно таинственная и грустная сказка “про черную деву, про страсть молодого вождя, … про тропи ческий сад, про стройные пальмы и запах немыслимых трав…”. Потрясают необычные сравнения:
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Это стихотворение настолько мелодично, что в наше время на него написана музыка и оно стало песней. А вот еще одна таинственная сказка: “Озеро Чад”. Она похожа на любовный роман в стихах. Сюжет его банален и грустен, но язык стихотворения придает ему красоту и необычайность:
На таинственном озере Чад
Посреди вековых баобабов
Вырезные фигурки стремят
На заре величавых арабов.
По лесистым его берегам
И в горах, у зеленых подножий
Поклоняются странным богам
Девы-жрицы с эбеновой кожей.
Таинственное озеро, величавые арабы, странные боги, девы-жрицы – все это создает загадочную и величественную атмосферу, в которую погружается читатель. Вот он видит прекрасную пару, дочь властителя Чада и ее мужа – могучего вождя, и красивого, но лицемерного европейца. Он видит красивый, простой мир Чада и “цивилизованный” грустный мир Европы, где кабаки, пьяные матросы и грязная жизнь. “Озеро Чад” написано столь ярким и выразительным языком, что кажется, перед нами проходит целая жизнь…
Н.С.Гумилев пережил первую мировую войну. В своих стихах он показал бессмысленность этой войны, которая принесла только горе, траур в города и села, печальную песнь заупокойных… Интересны сравнения войны с образами из мирной жизни:
Как собака на цепи тяжелой,
Тявкает за лесом пулемет,
И жужжат пули, словно пчелы,
Собирая ярко-красный мед.
А “ура” вдали – как будто пенье
Трудный день окончивших жнецов.
О музыке гумилевских стихов можно говорить бесконечно долго и много. Поэзия Николая Гумилева – это вся его жизнь, занятая поисками красоты. Стихи его отразили “не только искание красоты, но и красоту исканий”.
Анна Ахматова. Русская Сапфо, жрица любви… Ее стихи – это песни любви. Всем известна ее потрясающая поэма “У самого моря”, в которой слышится шум прибоя и крики чаек…
Смешно называть “врагом народа”, “пошлой мещанкой”, человека, который создал “Реквием” – страшную правду о России – и который написал стихотворение, в котором выражена красота старинных городов Святой Руси. В двенадцати строчках А.Ахматова смогла описать всю ту благостную, умиротворяющую атмосферу древних русских городов:
Там белые церкви и звонкий, светящийся лед,
Над городом древним алмазные русские ночи
И серп поднебесный желтее, чем липовый мед.
Там вьюги сухие взлетают с заречных полей,
И люди, как ангелы, этому празднику рады,
Прибрали светлицу, зажгли у киота лампады,
И книга благая лежит на дубовом столе…
Все стихотворение наполнено рождественским звоном колоколов. Все оно пахнет медом и печеным хлебом, напоминает древнюю православную Русь.
Безусловно, во всех стихах А.А.Ахматовой можно найти ту или иную мелодию (некоторые ее стихи даже называются “песнями”, “песенками”). Например, в “Песне последней встреч” слышна тревожная, растерянная музыка:
Так беспомощно грудь холодела…
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
Между кленов шепот осенний
Попросил: “Со мною умри!
Я обманут своей унылой,
Переменчивой, злой судьбой”.
Я ответила: “Милый, милый!
И я тоже умру с тобой…”
А в другом стихотворении, “Широк и желт вечерний свет…”, звучит мелодия счастья, спокойствия после бури исканий:
Ты опоздал на много лет, Но все-таки тебе я рада. .
Прости, что я жила скорбя И солнцу радовалась мало.
Прости, прости, что за тебя Я слишком многих принимала.
Говоря о музыке в поэзии серебряного века, нельзя не остановиться на стихах Игоря Северянина, короля поэтов, основателя эгофутуризма В манифесте эгофутуризма провозглашалась борьба со стереотипами, поиски новых, смелых образов, разнообразных ритмов и рифм. Доказательством этому служит потрясающее стихотворение “Чары Лючинь”, где в каждом слове, начиная с названия, есть буква “ч” Приведу только первые строки:
Лючинь печальная читала вечером ручисто-вкрадчиво,
Так чутко чувствуя журчащий вычурно чужой ей плач…
“Кензель” напоминает своеобразной ритмикой и повторениями блюз:
В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом
По аллее огненной вы проходите морево…
Ваше платье изысканно, ваша тальма лазорева,
А дорожка песочная от листвы разузорена –
Точно лапы паучные, точно лик ягуаровый…
Стихотворение “Серенада”, имеющее второе название “Хоровод рифм”, – это действительно хоровод, удивительно гармоничный: “в вечернем воздухе – в нем нежных роз духи!”, “над чистым озером – я стану грез пером”, “перепел – росу всю перепил”, “по волнам озера – как жизнь без роз сера”, и т.д.
Уже говорилось о музыке в стихах серебряного века, но ведь были и стихи о музыке, и их очень много. Это северянинские “Медальоны”, где есть сонеты о композиторах- “Шопен”, “Григ”, “Визе”, “Россини”, где И.Северянин говорит: “из всех богов наибожайших бог – бог музыки…” и “мир музыки переживет века, когда природа глубока”. Это ахматовская “Песенка о песенке”, которая . .сначала обожжет, Как ветерок студеный, А после в сердце упадет Одной слезой соленой.
Это гумилевские “Абиссинские песни” с их дивными напевами. Это экзотический “Кек-уок на цимбалах” И.ФАнненского, дробный, гулкий, торопливый:
Пали звоны топотом, топотом,
Стали звоны ропотом, ропотом,
То сзываясь,
То срываясь,
То дробя кристалл.
И наконец, поразительное стихотворение В.Маяковского “Скрипка и немножко нервно”, где музыкальные инструменты олицетворены и представлены как люди, разные, с разными характерами. В.Маяковский предлагает скрипке, как девушке: “Знаете что, скрипка, давайте – будем жить вместе! А?”
Как много нового внес серебряный век поэзии в музыку слова, какая огромная проведена работа, столько создано новых слов, ритмов, что кажется, произошло единение музыки и поэзии.