Мы стояли в местечке ***. Жизнь армейского офицера известна. Утром ученье, манеж; обед у полкового командира или в жидовском трактире; вечером пунш и карты. В *** не было ни одного открытого дома, ни одной невесты; мы собирались друг у друга, где, кроме своих мундиров, не видали ничего.
Один только человек принадлежал нашему обществу, не будучи военным. Ему было около тридцати пяти лет, и мы за то почитали его стариком. Опытность давала ему перед нами многие преимущества; к тому же его обыкновенная угрюмость, крутой нрав и злой язык имели сильное влияние на молодые наши умы. Какая-то таинственность окружала его судьбу; он казался русским, а носил иностранное имя. Некогда он служил в гусарах, и даже счастливо; никто не знал причины, побудившей его выйти в отставку и поселиться в бедном местечке, где жил он вместе и бедно и расточительно: ходил вечно пешком, в изношенном черном сюртуке, а держал открытый стол для всех офицеров нашего полка. Правда, обед его состоял из двух или трех блюд, изготовленных отставным солдатом, но шампанское лилось притом рекою. Никто не знал ни его состояния, ни его доходов, и никто не осмеливался о том его спрашивать. У него водились книги, большею частию военные, да романы. Он охотно давал их читать, никогда не требуя их назад; зато никогда не возвращал хозяину книги, им занятой. Главное упражнение его состояло в стрельбе из пистолета. Стены его комнаты были все источены пулями, все в скважинах, как соты пчелиные. Богатое собрание пистолетов было единственной роскошью бедной мазанки, где он жил. Искусство, до коего достиг он, было неимоверно, и если б он вызвался пулей сбить грушу с фуражки кого б то ни было, никто б в нашем полку не усумнился подставить ему своей головы. Разговор между нами касался часто поединков; Сильвио (так назову его) никогда в него не вмешивался. На вопрос, случалось ли ему драться, отвечал он сухо, что случалось, но в подробности не входил, и видно было, что таковые вопросы были ему неприятны. Мы полагали, что на совести его лежала какая-нибудь несчастная жертва его ужасного искусства. Впрочем, нам и в голову не приходило подозревать в нем что-нибудь похожее на робость. Есть люди, коих одна наружность удаляет таковые подозрения. Нечаянный случай всех нас изумил.
Однажды человек десять наших офицеров обедали у Сильвио. Пили по-обыкновенному, то есть очень много; после обеда стали мы уговаривать хозяина прометать нам банк. Долго он отказывался, ибо никогда почти не играл; наконец велел подать карты, высыпал на стол полсотни червонцев и сел метать. Мы окружили его, и игра завязалась. Сильвио имел обыкновение за игрою хранить совершенное молчание, никогда не спорил и не объяснялся. Если понтеру случалось обсчитаться, то он тотчас или доплачивал достальное, или записывал лишнее. Мы уж это знали и не мешали ему хозяйничать по-своему; но между нами находился офицер, недавно к нам переведенный. Он, играя тут же, в рассеянности загнул лишний угол. Сильвио взял мел и уравнял счет по своему обыкновению. Офицер, думая, что он ошибся, пустился в объяснения. Сильвио молча продолжал метать. Офицер, потеряв терпение, взял щетку и стер то, что казалось ему напрасно записанным. Сильвио взял мел и записал снова. Офицер, разгоряченный вином, игрою и смехом товарищей, почел себя жестоко обиженным и, в бешенстве схватив со стола медный шандал, пустил его в Сильвио, который едва успел отклониться от удара. Мы смутились. Сильвио встал, побледнев от злости, и с сверкающими глазами сказал: «Милостивый государь, извольте выйти, и благодарите бога, что это случилось у меня в доме».
Мы не сомневались в последствиях и полагали нового товарища уже убитым. Офицер вышел вон, сказав, что за обиду готов отвечать, как будет угодно господину банкомету. Игра продолжалась еще несколько минут; но чувствуя, что хозяину было не до игры, мы отстали один за другим и разбрелись по квартирам, толкуя о скорой ваканции.
На другой день в манеже мы спрашивали уже, жив ли еще бедный поручик, как сам он явился между нами; мы сделали ему тот же вопрос. Он отвечал, что об Сильвио он не имел еще никакого известия. Это нас удивило. Мы пошли к Сильвио и нашли его на дворе, сажающего пулю на пулю в туза, приклеенного к воротам. Он принял нас по-обыкновенному, ни слова не говоря о вчерашнем происшествии. Прошло три дня, поручик был еще жив. Мы с удивлением спрашивали: неужели Сильвио не будет драться? Сильвио не дрался. Он довольствовался очень легким объяснением и помирился.
Это было чрезвычайно повредило ему во мнении молодежи. Недостаток смелости менее всего извиняется молодыми людьми, которые в храбрости обыкновенно видят верх человеческих достоинств и извинение всевозможных пороков. Однако ж мало-помалу все было забыто, и Сильвио снова приобрел прежнее свое влияние.
Один я уже не мог к нему приблизиться. Имея от природы романтическое воображение, я всех сильнее прежде сего был привязан к человеку, коего жизнь была загадкою и который казался мне героем таинственной какой-то повести. Он любил меня; по крайней мере со мной одним оставлял обыкновенное свое резкое злоречие и говорил о разных предметах с простодушием и необыкновенною приятностью. Но после несчастного вечера мысль, что честь его была замарана и не омыта по его собственной вине, эта мысль меня не покидала и мешала мне обходиться с ним по-прежнему; мне было совестно на него глядеть. Сильвио был слишком умен и опытен, чтобы этого не заметить и не угадывать тому причины. Казалось, это огорчало его; по крайней мере я заметил раза два в нем желание со мною объясниться; но я избегал таких случаев, и Сильвио от меня отступился. С тех пор видался я с ним только при товарищах, и прежние откровенные разговоры наши прекратились.
Рассеянные жители столицы не имеют понятия о многих впечатлениях, столь известных жителям деревень или городков, например об ожидании почтового дня: во вторник и пятницу полковая наша канцелярия бывала полна офицерами: кто ждал денег, кто письма, кто газет. Пакеты обыкновенно тут же распечатывались, новости сообщались, и канцелярия представляла картину самую оживленную. Сильвио получал письма, адресованные в наш полк, и обыкновенно тут же находился. Однажды подали ему пакет, с которого он сорвал печать с видом величайшего нетерпения. Пробегая письмо, глаза его сверкали. Офицеры, каждый занятый своими письмами, ничего не заметили. «Господа, – сказал им Сильвио, – обстоятельства требуют немедленного моего отсутствия; еду сегодня в ночь; надеюсь, что вы не откажетесь отобедать у меня в последний раз. Я жду и вас, – продолжал он, обратившись ко мне, – жду непременно». С сим словом он поспешно вышел; а мы, согласясь соединиться у Сильвио, разошлись каждый в свою сторону.
Я пришел к Сильвио в назначенное время и нашел у него почти весь полк. Все его добро было уже уложено; оставались одни голые, простреленные стены. Мы сели за стол; хозяин был чрезвычайно в духе, и скоро веселость его соделалась общею; пробки хлопали поминутно, стаканы пенились и шипели беспрестанно, и мы со всевозможным усердием желали отъезжающему доброго пути и всякого блага. Встали из-за стола уже поздно вечером. При разборе фуражек Сильвио, со всеми прощаясь, взял меня за руку и остановил в ту самую минуту, как собирался я выйти. «Мне нужно с вами поговорить», – сказал он тихо. Я остался.
Гости ушли; мы остались вдвоем, сели друг противу друга и молча закурили трубки. Сильвио был озабочен; не было уже и следов его судорожной веселости. Мрачная бледность, сверкающие глаза и густой дым, выходящий изо рту, придавали ему вид настоящего дьявола. Прошло несколько минут, и Сильвио прервал молчание.
– Может быть, мы никогда больше не увидимся, – сказал он мне, – перед разлукой я хотел с вами объясниться. Вы могли заметить, что я мало уважаю постороннее мнение; но я вас люблю и чувствую: мне было бы тягостно оставить в вашем уме несправедливое впечатление.
Он остановился и стал набивать выгоревшую свою трубку; я молчал, потупя глаза.
– Вам было странно, – продолжал он, – что я не требовал удовлетворения от этого пьяного сумасброда Р***. Вы согласитесь, что, имея право выбрать оружие, жизнь его была в моих руках, а моя почти безопасна: я мог бы приписать умеренность одному моему великодушию, но не хочу лгать. Если б я мог наказать Р***, не подвергая вовсе моей жизни, то я б ни за что не простил его.
Я смотрел на Сильвио с изумлением. Таковое признание совершенно смутило меня. Сильвио продолжал.
– Так точно: я не имею права подвергать себя смерти. Шесть лет тому назад я получил пощечину, и враг мой еще жив.
Любопытство мое сильно было возбуждено.
– Вы с ним не дрались? – спросил я. – Обстоятельства, верно, вас разлучили?
– Я с ним дрался, – отвечал Сильвио, – и вот памятник нашего поединка.
Сильвио встал и вынул из картона красную шапку с золотою кистью, с галуном (то, что французы называют bonnet de police[3]В полицейской шапке (фр.). ); он ее надел; она была прострелена на вершок ото лба.
– Вы знаете, – продолжал Сильвио, – что я служил в *** гусарском полку. Характер мой вам известен: я привык первенствовать, но смолоду это было во мне страстию. В наше время буйство было в моде: я был первым буяном по армии. Мы хвастались пьянством: я перепил славного Бурцова, воспетого Денисом Давыдовым. Дуэли в нашем полку случались поминутно: я на всех бывал или свидетелем, или действующим лицом. Товарищи меня обожали, а полковые командиры, поминутно сменяемые, смотрели на меня, как на необходимое зло.
Я спокойно (или беспокойно) наслаждался моею славою, как определился к нам молодой человек богатой и знатной фамилии (не хочу назвать его). Отроду нe встречал счастливца столь блистательного! Вообразите себе молодость, ум, красоту, веселость самую бешеную, храбрость самую беспечную, громкое имя, деньги, которым не знал он счета и которые никогда у него не переводились, и представьте себе, какое действие должен был он произвести между нами. Первенство мое поколебалось. Обольщенный моею славою, он стал было искать моего дружества; но я принял его холодно, и он безо всякого сожаления от меня удалился. Я его возненавидел. Успехи его в полку и в обществе женщин приводили меня в совершенное отчаяние. Я стал искать с ним ссоры; на эпиграммы мои отвечал он эпиграммами, которые всегда казались мне неожиданнее и острее моих и которые, конечно, не в пример были веселее: он шутил, а я злобствовал. Наконец однажды на бале у польского помещика, видя его предметом внимания всех дам, и особенно самой хозяйки, бывшей со мною в связи, я сказал ему на ухо какую-то плоскую грубость. Он вспыхнул и дал мне пощечину. Мы бросились к саблям; дамы попадали в обморок; нас растащили, и в ту же ночь поехали мы драться.
Это было на рассвете. Я стоял на назначенном месте с моими тремя секундантами. С неизъяснимым нетерпением ожидал я моего противника. Весеннее солнце взошло, и жар уже наспевал. Я увидел его издали. Он шел пешком, с мундиром на сабле, сопровождаемый одним секундантом. Мы пошли к нему навстречу. Он приближался, держа фуражку, наполненную черешнями. Секунданты отмерили нам двенадцать шагов. Мне должно было стрелять первому, но волнение злобы во мне было столь сильно, что я не понадеялся на верность руки и, чтобы дать себе время остыть, уступал ему первый выстрел: противник мой не соглашался. Положили бросить жребий: первый нумер достался ему, вечному любимцу счастия. Он прицелился и прострелил мне фуражку. Очередь была за мною. Жизнь его наконец была в моих руках; я глядел на него жадно, стараясь уловить хотя бы одну тень беспокойства… Он стоял под пистолетом, выбирая из фуражки спелые черешни и выплевывая косточки, которые долетали до меня. Его равнодушие взбесило меня. Что пользы мне, подумал я, лишить его жизни, когда он ею вовсе не дорожит? Злобная мысль мелькнула в уме моем. Я опустил пистолет. «Вам, кажется, теперь не до смерти, – сказал я ему, – вы изволите завтракать; мне не хочется вам помешать». – «Вы ничуть не мешаете мне, – возразил он, – извольте себе стрелять, а впрочем, как вам угодно; выстрел ваш остается за вами; я всегда готов к вашим услугам». Я обратился к секундантам, объявив, что нынче стрелять не намерен, и поединок тем и кончился.
Я вышел в отставку и удалился в это местечко. С тех пор не прошло ни одного дня, чтобы я не думал о мщении. Ныне час мой настал…
Сильвио вынул из кармана утром полученное письмо и дал мне его читать. Кто-то (казалось, его поверенный по делам) писал ему из Москвы, что известная особа скоро должна вступить в законный брак с молодой и прекрасной девушкой.
– Вы догадываетесь, – сказал Сильвио, – кто эта известная особа. Еду в Москву. Посмотрим, так ли равнодушно примет он смерть перед своей свадьбой, как некогда ждал ее за черешнями!
При сих словах Сильвио встал, бросил об пол свою фуражку и стал ходить взад и вперед по комнате, как тигр по своей клетке. Я слушал его неподвижно; странные, противуположные чувства волновали меня.
Слуга вошел и объявил, что лошади готовы. Сильвио крепко сжал мне руку; мы поцеловались. Он сел в тележку, где лежали два чемодана, один с пистолетами, другой с его пожитками. Мы простились еще раз, и лошади поскакали.
- Полный текст
- От издателя
- Выстрел
- Метель
- Гробовщик
- Станционный смотритель
- Барышня-крестьянка
- Примечания
Г‑жа Простакова.
То, мой батюшка, он еще сызмала к историям охотник.
Скотинин.
Митрофан по мне.
Недоросль
От издателя
Взявшись хлопотать об издании Повестей И. П. Белкина, предлагаемых ныне публике, мы желали к оным присовокупить хотя краткое жизнеописание покойного автора и тем отчасти удовлетворить справедливому любопытству любителей отечественной словесности. Для сего обратились было мы к Марье Алексеевне Трафилиной, ближайшей родственнице и наследнице Ивана Петровича Белкина; но, к сожалению, ей невозможно было нам доставить никакого о нем известия, ибо покойник вовсе не был ей знаком. Она советовала нам отнестись по сему предмету к одному почтенному мужу, бывшему другом Ивану Петровичу. Мы последовали сему совету, и на письмо наше получили нижеследующий желаемый ответ. Помещаем его безо всяких перемен и примечаний, как драгоценный памятник благородного образа мнений и трогательного дружества, а вместе с тем, как и весьма достаточное биографическое известие.
Милостивый Государь мой ****!
Почтеннейшее письмо ваше от 15-го сего месяца получить имел я честь 23 сего же месяца, в коем вы изъявляете мне свое желание иметь подробное известие о времени рождения и смерти, о службе, о домашних обстоятельствах, также и о занятиях и нраве покойного Ивана Петровича Белкина, бывшего моего искреннего друга и соседа по поместьям. С великим моим удовольствием исполняю сие ваше желание и препровождаю к вам, милостивый государь мой, все, что из его разговоров, а также из собственных моих наблюдений запомнить могу.
Иван Петрович Белкин родился от честных и благородных родителей в 1798 году в селе Горюхине. Покойный отец его, секунд-майор Петр Иванович Белкин, был женат на девице Пелагее Гавриловне из дому Трафилиных. Он был человек не богатый, но умеренный, и по части хозяйства весьма смышленый. Сын их получил первоначальное образование от деревенского дьячка. Сему-то почтенному мужу был он, кажется, обязан охотою к чтению и занятиям по части русской словесности. В 1815 году вступил он в службу в пехотный егерский полк (числом не упомню), в коем и находился до самого 1823 года. Смерть его родителей, почти в одно время приключившаяся, понудила его подать в отставку и приехать в село Горюхино, свою отчину.
Вступив в управление имения, Иван Петрович, по причине своей неопытности и мягкосердия, в скором времени запустил хозяйство и ослабил строгий порядок, заведенный покойным его родителем. Сменив исправного и расторопного старосту, коим крестьяне его (по их привычке) были недовольны, поручил он управление села старой своей ключнице, приобретшей его доверенность искусством рассказывать истории. Сия глупая старуха не умела никогда различить двадцатипятирублевой ассигнации от пятидесятирублевой; крестьяне, коим она всем была кума, ее вовсе не боялись; ими выбранный староста до того им потворствовал, плутуя заодно, что Иван Петрович принужден был отменить барщину и учредить весьма умеренный оброк; но и тут крестьяне, пользуясь его слабостию, на первый год выпросили себе нарочитую льготу, а в следующие более двух третей оброка платили орехами, брусникою и тому подобным; и тут были недоимки.
Быв приятель покойному родителю Ивана Петровича, я почитал долгом предлагать и сыну свои советы и неоднократно вызывался восстановить прежний, им упущенный, порядок. Для сего, приехав однажды к нему, потребовал я хозяйственные книги, призвал плута старосту и в присутствии Ивана Петровича занялся рассмотрением оных. Молодой хозяин сначала стал следовать за мною со всевозможным вниманием и прилежностию; но как по счетам оказалось, что в последние два года число крестьян умножилось, число же дворовых птиц и домашнего скота нарочито уменьшилось, то Иван Петрович довольствовался сим первым сведением и далее меня не слушал, и в ту самую минуту, как я своими разысканиями и строгими допросами плута старосту в крайнее замешательство привел и к совершенному безмолвию принудил, с великою моею досадою услышал я Ивана Петровича крепко храпящего на своем стуле. С тех пор перестал я вмешиваться в его хозяйственные распоряжения и предал его дела (как и он сам) распоряжению всевышнего.
Сие дружеских наших сношений нисколько, впрочем, не расстроило; ибо я, соболезнуя его слабости и пагубному нерадению, общему молодым нашим дворянам, искренно любил Ивана Петровича; да нельзя было и не любить молодого человека столь кроткого и честного. С своей стороны Иван Петрович оказывал уважение к моим летам и сердечно был ко мне привержен. До самой кончины своей он почти каждый день со мною виделся, дорожа простою моею беседою, хотя ни привычками, ни образом мыслей, ни нравом мы большею частию друг с другом не сходствовали.
Иван Петрович вел жизнь самую умеренную, избегал всякого рода излишеств; никогда не случалось мне видеть его навеселе (что в краю нашем за неслыханное чудо почесться может); к женскому же полу имел он великую склонность, но стыдливость была в нем истинно девическая.[1]
Кроме повестей, о которых в письме вашем упоминать изволите, Иван Петрович оставил множество рукописей, которые частию у меня находятся, частию употреблены его ключницею на разные домашние потребы. Таким образом прошлою зимою все окна ее флигеля заклеены были первою частию романа, которого он не кончил. Вышеупомянутые повести были, кажется, первым его опытом. Они, как сказывал Иван Петрович, большею частию справедливы и слышаны им от разных особ.[2] Однакож имена в них почти все вымышлены им самим, а названия сел и деревень заимствованы из нашего околодка, отчего и моя деревня где-то упомянута. Сие произошло не от злого какого-либо намерения, но единственно от недостатка воображения.
Иван Петрович осенью 1828 года занемог простудною лихорадкою, обратившеюся в горячку, и умер, несмотря на неусыпные старания уездного нашего лекаря, человека весьма искусного, особенно в лечении закоренелых болезней, как то мозолей и тому подобного. Он скончался на моих руках на тридцатом году от рождения и похоронен в церкви села Горюхина близ покойных его родителей.
Иван Петрович был росту среднего, глаза имел серые, волоса русые, нос прямой; лицом был бел и худощав.
Вот, милостивый государь мой, все, что мог я припомнить касательно образа жизни, занятий, нрава и наружности покойного соседа и приятеля моего. Но в случае, если заблагорассудите сделать из сего моего письма какое-либо употребление, всепокорнейше прошу никак имени моего не упоминать; ибо хотя я весьма уважаю и люблю сочинителей, но в сие звание вступить полагаю излишним и в мои лета неприличным. С истинным моим почтением и проч.
1830 году. Ноября 16.
Село Ненарадово
Почитая долгом уважить волю почтенного друга автора нашего, приносим ему глубочайшую благодарность за доставленные нам известия и надеемся, что публика оценит их искренность и добродушие.
А. П.
Выстрел
Стрелялись мы.
Баратынский
Я поклялся застрелить его по праву дуэли (за ним остался еще мой выстрел).
Вечер на бивуаке
I
Мы стояли в местечке ***. Жизнь армейского офицера известна. Утром ученье, манеж; обед у полкового командира или в жидовском трактире; вечером пунш и карты. В *** не было ни одного открытого дома, ни одной невесты; мы собирались друг у друга, где, кроме своих мундиров, не видали ничего.
Один только человек принадлежал нашему обществу, не будучи военным. Ему было около тридцати пяти лет, и мы за то почитали его стариком. Опытность давала ему перед нами многие преимущества; к тому же его обыкновенная угрюмость, крутой нрав и злой язык имели сильное влияние на молодые наши умы. Какая-то таинственность окружала его судьбу; он казался русским, а носил иностранное имя. Некогда он служил в гусарах, и даже счастливо; никто не знал причины, побудившей его выйти в отставку и поселиться в бедном местечке, где жил он вместе и бедно и расточительно: ходил вечно пешком, в изношенном черном сюртуке, а держал открытый стол для всех офицеров нашего полка. Правда, обед его состоял из двух или трех блюд, изготовленных отставным солдатом, но шампанское лилось притом рекою. Никто не знал ни его состояния, ни его доходов, и никто не осмеливался о том его спрашивать. У него водились книги, большею частию военные, да романы. Он охотно давал их читать, никогда не требуя их назад; зато никогда не возвращал хозяину книги, им занятой. Главное упражнение его состояло в стрельбе из пистолета. Стены его комнаты были все источены пулями, все в скважинах, как соты пчелиные. Богатое собрание пистолетов было единственной роскошью бедной мазанки, где он жил. Искусство, до коего достиг он, было неимоверно, и если б он вызвался пулей сбить грушу с фуражки кого б то ни было, никто б в нашем полку не усумнился подставить ему своей головы. Разговор между нами касался часто поединков; Сильвио (так назову его) никогда в него не вмешивался. На вопрос, случалось ли ему драться, отвечал он сухо, что случалось, но в подробности не входил, и видно было, что таковые вопросы были ему неприятны. Мы полагали, что на совести его лежала какая-нибудь несчастная жертва его ужасного искусства. Впрочем, нам и в голову не приходило подозревать в нем что-нибудь похожее на робость. Есть люди, коих одна наружность удаляет таковые подозрения. Нечаянный случай всех нас изумил.
Однажды человек десять наших офицеров обедали у Сильвио. Пили по-обыкновенному, то есть очень много; после обеда стали мы уговаривать хозяина прометать нам банк. Долго он отказывался, ибо никогда почти не играл; наконец велел подать карты, высыпал на стол полсотни червонцев и сел метать. Мы окружили его, и игра завязалась. Сильвио имел обыкновение за игрою хранить совершенное молчание, никогда не спорил и не объяснялся. Если понтеру случалось обсчитаться, то он тотчас или доплачивал достальное, или записывал лишнее. Мы уж это знали и не мешали ему хозяйничать по-своему; но между нами находился офицер, недавно к нам переведенный. Он, играя тут же, в рассеянности загнул лишний угол. Сильвио взял мел и уравнял счет по своему обыкновению. Офицер, думая, что он ошибся, пустился в объяснения. Сильвио молча продолжал метать. Офицер, потеряв терпение, взял щетку и стер то, что казалось ему напрасно записанным. Сильвио взял мел и записал снова. Офицер, разгоряченный вином, игрою и смехом товарищей, почел себя жестоко обиженным и, в бешенстве схватив со стола медный шандал, пустил его в Сильвио, который едва успел отклониться от удара. Мы смутились. Сильвио встал, побледнев от злости, и с сверкающими глазами сказал: «Милостивый государь, извольте выйти, и благодарите бога, что это случилось у меня в доме».
:
5 историй: о затянувшейся на годы дуэли; о невесте, удачно перепутавшей жениха; о гробовщике и его гостях-мертвецах; о девушке, ради богатства бросившей отца; и о барышне, притворявшейся крестьянкой.
От издателя
К первому изданию повестей издатель решил приложить «краткое жизнеописание покойного автора», Ивана Петровича Белкина. Он связался с его другом, и тот поведал, что отец Белкина был секунд-майором и небогатым помещиком. Сам Белкин тоже служил в армии, но вышел в отставку после смерти родителей.
Иван Петрович был человеком мягким и неопытным, крестьяне его не боялись и безбожно обманывали. Жизнь он вёл умеренную, имел сильную склонность к женскому полу, но ему мешала «истинно девичья» стыдливость. Умер Иван Петрович холостяком на тридцатом году жизни от горячки.
Эти повести были первым его литературным опытом. Они большей частью правдивы: Белкин записывал истории, услышанные им от разных особ. Остальными рукописями Ивана Петровича ключница заклеила окна.
Выстрел
Офицеры армейского полка, расквартированного в провинциальном местечке, познакомились с таинственным человеком по имени Сильвио.
Сильвио — 35 лет, угрюмый, с крутым нравом, злым языком и таинственным прошлым.
Когда-то он служил в гусарском полку и очень метко стрелял, но участия в дуэлях не принимал. Больше о нём ничего не было неизвестно.
Однажды Сильвио собрался уезжать. Перед отъездом он рассказал одному из офицеров, как в годы службы позавидовал молодому графу и вызвал его на дуэль. Во время дуэли граф показал, что совершенно не боится и не дорожит своей жизнью. Взбешённый Сильвио не стал стрелять и оставил за собой право воспользоваться этим выстрелом, когда ему вздумается. Теперь Сильвио узнал, что граф собрался жениться, и решил продолжить дуэль, ведь его врагу было что терять.
Несколько лет спустя вышедший в отставку офицер познакомился с графом и его молодой женой. В их гостиной он увидел картину, простреленную «двумя пулями, всаженными одна в другую». Этот меткий выстрел напомнил ему о Сильвио. Оказалось, что граф — его враг.
Пять лет назад Сильвио явился к графу и принудил его тянуть жребий. Первый выстрел снова достался графу, но от волнения тот промахнулся и попал в картину. Тут появилась испуганная графиня, граф тоже пришёл в смятение, и Сильвио не стал стрелять. Ему хватило того, что граф испугался. Выходя из комнаты, Сильвио почти не целясь выстрелил в картину и попал в простреленное графом место.
Позже офицер узнал, что Сильвио погиб, участвуя в греческом восстании.
Метель
Дочь богатого помещика Марья Гавриловна Р. была влюблена в бедного соседа, прапорщика.
Марья Гавриловна Р** — дочь богатого помещика, 17 лет, стройная, бледная, романтичная.
Родители Маши не были рады такому жениху, и прапорщик уговорил девушку венчаться тайно. Он подготовил венчание в соседнем селе и должен был встретиться с невестой у церкви, но проплутал из-за метели всю ночь, и, добравшись до села, нашёл церковь запертой.
Оказалось, что Машу обвенчали со случайно заблудившимся в метели офицером, который уехал сразу после обряда. К вечеру следующего дня с Машей случилась горячка. Из бреда дочери родители подумали, что она влюблена в соседа, и решили выдать её за него замуж. Они отправили прапорщику приглашение, но тот ответил, что ноги его не будет в их доме, уехал в армию, был ранен под Бородином и умер.
Вскоре скончался и Машин отец. Девушка стала богатой наследницей, но отказывала всем женихам. После войны у Маши появился новый сосед — Бурмин.
Бурмин — гусарский полковник, 26 лет, черноглазый, милый, в меру умный, тихий и скромный.
Между ними возникла симпатия.
Бурмин признался Маше, что любит её, но сам женат и не знает, кто его жена. Однажды во время сильной метели он сбился с дороги, наехал на открытую церковь и легкомысленно обвенчался с незнакомой девушкой, которая упала в обморок, увидев его после обряда. Побледнев, Маша призналась, что это была она, и Бурмин бросился к её ногам.
Гробовщик
Гробовщик Адриан Прохоров переехал в новый дом и познакомился с соседом, немцем-сапожником Шульцем.
Адриан Прохоров — гробовщик, старый вдовец, угрюмый, задумчивый и молчаливый, ворчливый, мелочный, скупой.
Тот пригласил его на праздник по случаю своей серебряной свадьбы. Во время застолья немцы стали пить за своих клиентов и предложили Адриану выпить за здоровье мертвецов, что показалось тому обидным.
Домой Адриан вернулся пьяным и сердитым. Ночью за ним прислали: умерла богатая купчиха. Возвращаясь, гробовщик увидел, как в его калитку входят какие-то люди. Зайдя в дом, гробовщик с ужасом обнаружил, что комната полна мертвецов — его клиентов.
Один из покойников попытался обнять Адриана, тот оттолкнул его, покойник упал и рассыпался. Остальные увидели это, с угрозами обступили гробовщика, и тот лишился чувств.
Утром Адриан узнал, что купчиха не умирала, и покойники к нему не приходили. Вернувшись от сапожника, гробовщик сразу уснул, и всё это ему приснилось.
Станционный смотритель
Застигнутый дождём рассказчик остановился на почтовой станции, где познакомился со станционным смотрителем Самсоном Выриным и его четырнадцатилетней дочерью-красавицей Дуней.
Самсон Вырин — станционный смотритель, лет 50, вдовец, свежий и бодрый, очень любит единственную дочь.
Дуня (Авдотья Вырина) — дочь Самсона Вырина, на момент знакомства с рассказчиком ей 14 лет, очень красивая, приветливая, кокетливая и легкомысленная.
Через несколько лет рассказчик снова оказался на этой станции, но Дуни уже не застал. Вырин рассказал ему историю её исчезновения.
Однажды на станцию прибыл молодой офицер, заболел и пролежал у Вырина несколько дней. Собравшись уезжать, офицер взялся подвезти Дуню до церкви. Вскоре выяснилось, что офицер увёз девушку с собой.
Вырин слёг в горячке, а поправившись, отправился в Петербург и разыскал офицера. Тот поклялся, что любит Дуню и сделает её счастливой, дал смотрителю денег и выпроводил его на улицу. Затем Вырин разыскал дочь, которая жила в роскошном особняке. Увидев отца, Дуня упала в обморок, а офицер вытолкал старика из дому.
Вновь оказавшись на той станции, рассказчик узнал, что год назад Вырин умер. Потом сюда приезжала «прекрасная барыня» с тремя детьми и долго рыдала на его могиле.
Барышня-крестьянка
Два соседа-помещика не ладили из-за разных взглядов на ведение хозяйства. К одному из них приехал окончивший университет сын Алексей.
Алексей Берестов — единственный сын богатого помещика, высокий, стройный, красивый, любит охоту и девушек, немного наивный.
Об этом узнала дочь их соседа-англомана, Лиза.
Лиза Муромская — единственная дочь помещика-англомана, 17 лет, черноглазая, смуглолицая, хорошенькая, избалованная, резвая, любит проказничать.
Она захотела увидеть Алексея. Рассказ горничной, побывавшей в гостях у соседей, ещё больше разжёг любопытство Лизы. Она переоделась крестьянкой и встретилась с Алексеем в лесу, назвавшись дочерью кузнеца.
Алексей влюбился в смышлёную и хорошенькую «крестьяночку», и молодые люди начали тайком встречаться. Через два месяца их отцы помирились. Алексей с отцом приехали в гости к отцу Лизы, но девушка так накрасилась, что парень её не узнал.
Затем помещики решили поженить своих детей. Алексей отказался жениться на Лизе и решил связать свою судьбу с дочерью кузнеца. Он отправился к соседям объясниться, увидел Лизу без косметики и узнал в ней свою ненаглядную «крестьяночку».
Александр Пушкин — Повести Белкина
Список сказок и рассказов:
Отзывы: 13
-
Полина
25.09.2020 в 16:40
Помню, мне они очень нравились лет в 12, как раз когда мы их проходили в школе. И недавно перечитала. Вообще другие ощущения. Герои воспринимаются по-другому. Лично мое мнение, но такие произведения лучше читать в более зрелом возрасте. Хотя, повторюсь, в школе тоже хорошо «зашло».
Ответить
-
Мне понравилось. Особенно «Станционный смотритель». Спасибо! Написано всё точно, хорошо и удобно!)
Ответить
-
Очень оригинально
Ответить
-
Нейштадт А
29.07.2021 в 20:12
Блин задали на лето читать 22 произведения. вот читаю очень классно.(А я весь «изнылся»,что буду долго буду читать).
Р.S.чуваки которые меня знают привет!
Ответить
-
************* много но
хорошие повестиОтветить
-
Ярослав
17.08.2021 в 07:00
Мне не нравится в этом сайте то что нельзя смотреть страницы.А так всё здорово
Ответить
-
Ярослав, эти повести не разделены на страницы, так как они и так небольшие.
Ответить
-
Василиса
22.08.2021 в 12:13
Мне понравилось!!! Оч прикольно люблю этот сайт
Ответить
-
Спасибо очень понравилось
Ответить
-
Айзенет
12.11.2021 в 22:05
Очень понравилось!
Ответить
-
Софа Т
06.11.2022 в 14:42
Мне тоже «Стационный строитель» больше понравился. А так всё повести прикольные! Я сейчас ещë буду читать «Барышня-крестьянка». Надеюсь, что она не подведëт.
Ответить
-
Софа Т
06.11.2022 в 17:09
Александр Пушкин — Повести Белкина: читать онлайн популярные, лучшие народные сказки для детей, мальчиков и девочек, и их родителей о любви и Родине, природе, животных. Если вы не нашли желаемую сказку или тематику, рекомендуем воспользоваться поиском вверху сайта.
Краткое содержание «Повести Белкина»
4.2
Средняя оценка: 4.2
Всего получено оценок: 3059.
Обновлено 21 Сентября, 2022
О произведении
Цикл «Повести Белкина» Пушкина был написан в 1830 году. В него вошли 5 повестей покойного Ивана Петровича Белкина – выдуманного персонажа, за именем которого скрывался сам Пушкин. Каждый рассказ цикла посвящен жизни представителей разных социальных слоев.
Для лучшей подготовки к уроку литературы в 4 классе рекомендуем читать онлайн краткое содержание «Повестей Белкина» по главам. Проверить полученные знания можно при помощи теста на нашем сайте.
Опыт работы учителем русского языка и литературы — 30 лет.
Место и время действия
События повестей происходят в начале XIX века в разных уголках Российской империи.
Главные герои
- Сильвио – меткий стрелок, в прошлом гусар, вспыльчивый, но благородный человек.
- Марья Гавриловна – богатая невеста, романтическая девушка, пострадавшая из-за своего легкомыслия.
- Адриан Прохоров – гробовщик, скаредный мужчина, который нередко обманывал своих клиентов.
- Самсон Вырин – станционный смотритель, любящий и заботливый отец.
- Лиза Муромская – юная барышня, большая выдумщица и проказница.
- Алексей Берестов – образованный юноша, который превыше всего ценил искренность и простоту.
Другие персонажи
- Граф – обидчик Сильвио, который с уважением относился к своему противнику.
- Владимир – бедный прапорщик, несостоявшийся жених Марьи Гавриловны.
- Бурмин – гусарский полковник, муж Марьи Гавриловны.
- Шульц – немец-сапожник, сосед Прохорова, трудолюбивый и веселый мужчина.
- Дуня – дочь Вырина, красивая, хозяйственная девушка.
- Минский – гусар, похитивший Дуню.
- Иван Петрович Берестов – толковый, рачительный помещик.
- Григорий Иванович Муромский – барин-англоман, сосед Берестова.
Краткое содержание
Выстрел
Глава 1
В небольшом провинциальном местечке был расквартирован армейский полк. В компании молодых офицеров особенно выделялся мужчина «около тридцати пяти лет»
, которого все почитали стариком. Сильвио в прошлом был гусаром, и его «угрюмость, крутой нрав и злой язык»
имели большое влияние на молодые неокрепшие умы. Он любил читать, но истинной его страстью была стрельба из пистолета.
Перед отъездом из местечка Сильвио рассказал свою историю одному из офицеров. Однажды он принял участие в дуэли. Его противник, молодой и надменный аристократ, во время поединка стал демонстративно есть черешню. Сильвио решил отомстить и оставил за собой право выстрела. Узнав, что его соперник намерен жениться, он решил, что настало подходящее время для реванша.
Глава 2
Спустя несколько лет вышедший в отставку офицер узнал продолжение этой истории. Выяснилось, что Сильвио явился к графу, который только женился на прекрасной девушке. Узнав о намерении своего давнишнего противника, граф попросил его «выстрелить скорее, пока жена не воротилась»
. Они вновь кинули жребий. Граф промазал и попал в картину. Сильвио готов был уже отомстить своему обидчику, но этому помешало появление молодой супруги графа. Сильвио взглянул на простреленную «картину, выстрелил в нее, почти не целясь, и скрылся»
.
Подробное краткое содержание «Выстрел».
Метель
Семнадцатилетняя Марья Гавриловна была завидной невестой: стройная, красивая, прекрасно образованная, но главное – богатая. Воспитанная «на французских романах»
, девушка влюбилась в бедного армейского прапорщика Владимира, гостившего по соседству. Узнав об этом, родители «запретили дочери о нем и думать»
.
Владимир предложил Марье Гавриловне тайно обвенчаться. Он был уверен, что родители девушки не устоят перед их чувством и обязательно простят за своеволие. Решение сбежать с возлюбленным далось Маше непросто – ее страшила мысль «навсегда оставить родительский дом, свою комнату, тихую девическую жизнь»
. В ночь побега началась сильная метель. Во дворе Марью Гавриловну ждал кучер Владимира, который должен был отвезти ее в церковь в соседнем селе.
Однако Владимир так и не появился в назначенный час – всю ночь он проплутал в метели и добрался до села только под утро, когда церковь была уже заперта.
В ту же ночь у Маши началась «сильная горячка, и бедная больная две недели находилась у края гроба»
. Из ее бреда родители поняли, что она влюблена в соседа, и решили дать согласие на их брак. Они написали письмо Владимиру, но тот решительно отказался, «просил забыть о несчастном»
, а вскоре вернулся в армию и умер в битве под Бородиным.
После смерти отца за богатой невестой вовсю увивались женихи, но она «никому не подавала и малейшей надежды»
. Марье Гавриловне пришелся по сердцу только «раненый гусарский полковник Бурмин»
.
Между молодыми людьми вспыхнуло чувство, но Бурмин был вынужден признаться, что женат, хотя и не знает, кто его супруга. Он рассказал, что однажды в сильную метель сбился с пути, оказался в церкви, где по легкомыслию обвенчался с девушкой. Марья Гавриловна побледнела и призналась, что в ту ночь невестой была она.
Подробное краткое содержание «Метель».
Гробовщик
Гробовщик Адриан Прохоров осуществил свою заветную мечту, переехав из ветхой лачужки в новый желтый домик. Вскоре он получил приглашение от своего соседа-сапожника Шульца на годовщину свадьбы. Во время застолья кто-то предложил выпить за своих клиентов. Прохорову не понравилась идея пить «за здоровье своих мертвецов»
, и его настроение было испорчено.
Ночью гробовщик получил известие о смерти богатой клиентки и поспешил к ее дому. Уладив дела, Адриан вернулся и с ужасом заметил, что «комната полна была мертвецами»
. Они напомнили испуганному гробовщику о его жульничестве и кинулись на него. Прохоров, «оглушенный их криком и почти задавленный, потерял присутствие духа»
и лишился чувств.
Утром Адриан узнал, что купчиха не собиралась умирать, и никто из покойников не приходил к нему в дом. Все это лишь приснилось гробовщику.
Подробное краткое содержание «Гробовщик».
Станционный смотритель
Во время путешествия рассказчик остановился на почтовой станции, где свел знакомство со станционным смотрителем Самсоном Выриным и его четырнадцатилетней дочкой Дуней – писаной красавицей и большой умницей.
Спустя несколько лет судьба вновь привела рассказчика «на тот самый тракт, в те самые места»
. Дуни он уже не застал, и Вырин рассказал молодому человеку историю ее исчезновения.
На Дуню многие заглядывались, и подобное внимание очень льстило ее отцу. Однажды на станцию приехал молодой гусар, которого в тот же вечер свалила жестокая лихорадка. В течение нескольких дней Дуня неотлучно находилась возле больного, ухаживая за ним.
Когда «гусар совсем оправился»
, он тайком увез Дуню с собой. Узнав об этом, «старик не снес своего несчастия»
и слег в горячке. Когда же он выздоровел, первым делом отправился в Петербург и отыскал похитителя – ротмистра Минского. Вырин надеялся вернуть «домой заблудшую овечку»
, но Минский заверил, что дочь его счастлива и ни в чем не нуждается. При виде отца Дуня упала в обморок, а Минский «вытолкнул его на лестницу»
.
Когда спустя время рассказчик вновь оказался на этой станции, он узнал, что старик Вырин умер, а на его могилу приезжала «прекрасная барыня»
с тремя детьми.
Подробное краткое содержание «Станционный смотритель».
Барышня-крестьянка
После окончания учебы в родовое имение приехал Алексей – сын Ивана Петровича Берестова. Его появление вызвало настоящий переполох среди местных барышень. Не стала исключением и Лиза Муромская, которая захотела познакомиться с интересным соседом. Но это было невозможно – Берестов и Муромский находились в давней вражде.
Рассказ горничной Насти еще больше разжег любопытство барышни. Переодевшись крестьянкой, она пошла гулять в лес, где встретила молодого Берестова. Лиза представилась Акулиной, дочерью кузнеца. «Алексей был в восхищении»
от Акулины, и вскоре молодые люди стали тайком встречаться.
Спустя время Берестов и Муромский помирились. Григорий Иванович пригласил соседей в гости, и Лиза была вынуждена сильно набелить лицо и представиться жеманницей, чтобы Алексей не узнал ее.
Когда же юноша узнал, что отец намерен женить его на соседской дочери, он решительно отказался – его сердце принадлежало крестьянке Акулине. Алексей отправился «к Муромскому, дабы откровенно с ним объясниться»
. Когда же он увидел Лизу без грима, он остолбенел – перед ним стояла его ненаглядная Акулина…
Подробное краткое содержание «Барышня-крестьянка».
И что в итоге?
Выстрел
Сильвио — пощадил соперника, не выстрелив в него; по прошествии лет убит в сражении под Скулянами.
Метель
Марья Гавриловна — узнаёт в Бурмине человека, с которым их обвенчали по ошибке.
Бурмин — узнаёт в Марье девушку, с которой обвенчался четыре года назад, бросается к её ногам.
Владимир Николаевич — уезжает в армию, позже его имя числится в списке раненных под Бородино и умерших.
Гробовщик
Адриан Прохоров — утром узнаёт, что купчиха жива, и понимает, что покойники приходили к нему только во сне.
Станционный смотритель
Самсон Вырин — умирает, спившись из-за потери дочери.
Дуня — замужем за Минским, у них трое детей, становится богатой дамой; посетила могилу отца.
Ротмистр Минский — живёт в браке с Дуней.
Барышня-крестьянка
Иван Берестов и Григорий Муромский — враги постепенно становятся хорошими друзьями, решают поженить своих детей.
Алексей Берестов — узнав, что Лиза и есть Акулина, женится на ней.
Лиза Муромская — выходит замуж за Алексея.
Заключение
Все повести Пушкина объединены общей идеей – влияние судьбы на жизнь человека. Ничто не случается «просто так», но за каждый свой поступок человек должен держать ответ перед близкими людьми и Богом.
Краткий пересказ «Повестей Белкина» пригодится для читательского дневника и подготовки к уроку литературы.
Тест по повести
Проверьте запоминание краткого содержания тестом:
Доска почёта
Чтобы попасть сюда — пройдите тест.
-
Кирилл Гордеев
7/10
-
Мусаев Мусаев
10/10
-
Maxim Lapko
6/10
-
Галиночка Иванова
10/10
-
Вера Федотова
9/10
-
Эльдар Муртазаев
10/10
-
Никита Мешков
10/10
-
Deni Denzel
10/10
-
Евгений Серёгов
10/10
-
Александр Тихообразов
9/10
Рейтинг пересказа
4.2
Средняя оценка: 4.2
Всего получено оценок: 3059.
А какую оценку поставите вы?