Однажды в олениче рассказ все части

Одна история в Олениче. Воля отца.

Инцест

Глава I.

И как по Вашему должна выглядеть встреча матери и сына, которые не виделись всё лето и половину осени? Учитывая, что сын, — молодой отрок осьмнадцати зим и всё это время находился в своём первом походе в оленической дружине где-то в половецкой степи, в очередном ответном набеге, рискуя то и дело быть сражённым поганой стрелой или саблей. А мать всю жизнь души не чаяла в своём любимом и ненаглядном первенце, могучем красавце – богатыре, пылинки с него сдувавшая. И теперь, когда родное чадо где-то в далёкой тьму-таракани головой своей рискует, каждый день она кручинится, слёзки льёт, да в церковь бегает испросить у Боженьки, чтоб вернулся сыночек любимый в родные места целым и невридимым.

Это как раз про Яра и Настеньку. Яр мой старший брат. Огромный могучий, словно дуб, али медведь, но добродушный и улыбчивый, с малых лет его хвалили оленические учителя нашей школы боя для отроков, ибо равных ему в рубке мечом или секирой среди ровесников равных не было.

Я любил брата и во всё мечтал походить на него.

Старейшины-то всё мнили меня в учёные писари, — мне легко давались грамоты, что греческая, тьфу, значит византийская, что нашенская, что арабская косновязь, да и со сложением и вычитанием у меня проблем не было.. Но глядя на брата, я просто с утра до вечера пропадал в школе воинского боя, упражняясь с мечом и копьём, — хоть за то, и не раз, был нещадно порот отцом по наущенью нашего старейшины.

И нынче, конечно, я дождаться не мог, когда и мне через зиму (целая зима!) минёт шестнадцать и настанет и мой черёд в рядах дружины идти в поход. Эх.. как отчаянно я завидовал брату и до слёз жалел, что не могу с ним плечом к плечу оказаться в этом походе!

Настёна, Настенька, ну, или Настя, — так звали маму. Хрупкая, миниатюрная, с ладным стройным, словно у юной девицы телом, длинными аккуратными ножками и высокой упругой грудью и чудесными длинными густыми пушистыми чёрными, словно смоль волосами, мамочка по характеру была, словно родник в лесу, вечно бойкой и весёлой. Лицом она была совсем не из нашего народа. Черноокая, с пухлыми сочными губами и детскими ямочками на щёчках, — в ней явственно, как говаривали старики, проглядывались черты тавричанки.

Впрочем, того мама о себе не помнила. Ещё в детстве, лет в пять, её продали торговцам людьми. В Олениче её купил сердобольный священник отец Алексий, и долго мать в нашей церкви готовили для служения Богу,- но что-то после Чёрного года старейшины уже были не так ретивы умилостивлять небеса, — и так она стала женой нашего с Яром отца.

Отец никогда не жалел, что взял мать в жёны. Дело у неё просто само как будто спорилось, и хозяйкой она была справной.. А судя по звукам и стонам, что мы с Яром частенько слышали из их опочивальни и в постели мама была пылкой и нежной любовницей. Впрочем, наверное, женщина с таким телом не может быть другой в постели.

В общем, я отвлёкся..

Как должна выглядеть встреча матери и сына после долгой разлуки? Известно, как трогательно и нежно. Всплеск радостного удивления, а потом долгие разговоры за столом с чаем и мёдом. До самой глубокой ночи. Ну, где-то так.. Так должно было быть.. Ну, наверное, так.. Да?

Но начну сначала.

… Дружина вернулась ночью. Конечно, весь Оленич знал, что со дня на день вернётся дружина, — вот и я ждал брата и позапрошлым днём до глубокой ночи, и вчера также.. Потому сегодня так бездарно заснул едва свечерело.

Во сне я отчётливо слышал радостные крики и восклицания, что прокатились по селению, а где-то заголосил чей-то громкий плач. Но всё это было как будто во сне.

Вроде, в нашем доме бухнула дверь, прогрохотали в сенях чьи-то тяжёлые сапоги, громкий радостный рокот, очень напоминающий голос брата.

— Сынку!!, — взвизгнула мать. Тихие быстрые шлепки её босых ножек по деревянному полу. Смех брата. Наверное, они долго обнимались. Я слышал тихий плач матери. Но горя в нём не было.

Потом бухнуло железо о пол, — видать брат скинул с себя бронник, а может щит, — в селение дружина всегда входила в полной выправке.

Вдруг мама вскрикнула, засмеялась, что-то горячо приглушённо зашептала. Звуки какой-то возни, словно, кто-то боролся друг с другом, опять горячий шёпот матери.

— Отец где? – пророкотал вновь голос Яра..

-На Дубравой Заставе, — каким-то обречённым голосом тихо произнесла мама, -ты же знаешь.. Старейшины дали ему строгий обет.

Она вдруг снова взвизгнула. Опять звуки кокой-то непонятной возни. Шорох одежды. Горячий быстрый шёпот. Треск разрываемой ткани.. И тихие тихие мужеские стоны.. Не от боли, нет.. Тот кто стонал, испытывал без сомнения наслаждение..

В конце концов я вырвался из этого плена грёз полусна-полуяви и порывисто сел на кровати. В единый миг я осознал, что всё это не сон, — что дружина вернулась! Яр вернулся!!!

Как ошпаренный кипятком вскочил я с кровати и со всех ног бросился к двери своей почивальни..

В дверях, ошарашенный я так и замер… Мама и мой братец Яр были настолько увлечены друг другом, что даже не заметили меня…

Бронник и щит Яра стояли в горничной у стены, у самой печи. Здесь же на полу валялся его меч в ножнах. Рядом валялась разбросанная в беспорядке его одежда, а поверх неё белоснежная разорванная до половины длинная рубашка мамы..

А мама была голая… И никак не могла она меня сейчас увидеть.. Потому, что глаза её были закрыты. И стояла она на коленях, посредине сеней, на шкуре медведя, коего завалил отец ещё в позапрошлую осень. Мама стояла ко мне полубоком, я видел, как на её упругой попке играют ямочки, когда она чересчур уж напрягается.. А напрягаться, к слову, ей приходилось по виду изрядно..

Волосы мамы, чудесные пушистые и чёрные, словно, крыло ворона были безжалостно собраны огромной братовой рукой в огромный пучок и крепко сжаты в кулаке. Яр стоял перед матерью обнажённый. Хотя, правильнее будет сказать, что это мать стояла на коленях перед ним.. На торсе и плечах Яра так и бугрились медвежьи мышцы. Его рука крепко держала в кулаке волосы мамы.

Какой-то миг я не мог понять, почему брат голый? И почему и мама голая, да ещё стоит перед ним на коленях… Я словно лишился речи, и стоял, немой, как рыба и только беспомощно взирал на мать и брата…

Член Яра был огромен.. Он торчал из середины его бёдер, толстый разбухший, и устремлялся вверх, ввысь, — так что мощная булава, что венчала большой ствол едва не касалась пупка Яра..

И тут мне всё разом стало понятно.. Когда свободной рукой Яр отогнул свой член вниз, так чтобы он смотрел прямо в лицо мамы, а другой рукой, сжимавшей мамины волосы в кулаке, толкнул голову мамы навстречу своему богатырю..

Я вздрогнул.. Я ждал, что мать засопротивляется.. Ведь эта возня.. Её разорванная рубашка на полу.. и то как держал её за волосы брат, — всё это не вызывало никаких сомнений, что Яр принуждает мать… Принуждает, аки какой тать, быть голой и стоять перед ним на коленях.. Как рабыню перед хозяином.. Я ждал, что мать его ща цапнет.. Прям зубами за его похабное естество.

Но я чуть не вскрикнул от неожиданности, когда её розовые уста, — после она с невероятным трудом смогла поглотить эту огромную возбуждённую голову, — послушно распахнулись и пухленькие губки мамы наползли на член моенго брата…

Его член почти до половины вошёл в мамины уста. Я ясно видел слезинки, застывшие в уголках глаз мамы. Рука брата работала, словно, маятник, — чётко и размеренно… Член входил и выходил изо рта матери.. Она совсем не сопротивлялась этому!!!

Мало того, вскоре её руки послушно воспарили и обхватили мощный бугристый ствол брата, теребя, оглаживая, лаская его у основания и нежно перебирая большие тугие яйца брата.

Яр всё также крепко держал мать за волосы, но теперь она сама послушно наплывала без всякого понуждения ртом на его член, тщательно вылизывала его, посасывала головку или по очереди водружала. ..в свой рот его яйца…

Это длилось долго и дьявольски изощрённо! Я видел как мерно покачиваются её груди, то и дело прижимаясь к ногам Яра, как раздуваются её щёки, когда член входит в неё до конца и из её глаз от натуги текут слёзы.. Я не знал, что и подумать.. И я совсем не мог понять поведения матери… Что она делает?? А Яр? Он всегда был к маме так нежен, так ласков…Но что это?!

Среди моих ровесников ходило немало слухов и россказней о девицах из хмельного дома.. Воины не забывали в Киеве побывать в сим примечательном месте.. Но то, что сейчас делал Яр с матерью.. О таком я раньше только мог слышать. А слышал я то, что только самые развратные шлюхи из хмельного дома умеют ласкать мужское достоинство своим ртом… Господи, я не мог поверить, что Яр пользует нашу маму, как последнюю шлюху… А она совсем не противится этому…

Яр, как мне показалось, было повернул голову в мою сторону, — и я тут же торопливо юркнул обратно за дверь и замер здесь, прижавшись к стене с глухо бьющимся сердцем.

За дверью ещё долго раздавались тихие стоны Яра, влажные причмокивания, сосущие звуки, а иногда мама давилась и громко откашливалась..

Когда я вновь выглянул из-за двери, Яр всё так же держал маму за волосы в кулаке, и притягивая голову мамы навстречу к себе, во всю целовал её в губы. Он нависал всей своей громадой над стоящей на коленях хрупкой и маленькой мамой, — его поцелуй был требователен и горяч. Так целует хозяин свою наложницу…

Целовались они тоже очень долго.

Когда я выглянул в горничную в третий раз, брат лежал вытянувшись на медвежьей шкуре, ногами в мою сторону, развалив в стороны свои широченные ступни.. А сверху на нём, словно маленькая гибкая лань на огромном бесформенном медведе, восседала мама.. Она была ко мне спиной и я ясно видел, как выгибается её точёная спинка, как играют ямочки на её ягодицах и ходуном ходят её бёдра, когда она снова и снова, верх-вниз, насаживалась на толстенный член Яра.. Я видел, как растягивается её раскрасневшаяся от усилий маленькая киска, принимая в себя яровского богатыря. Он едва только наполовину входил в маму, но иногда Яр, рыча, обхватывал ладонями мамкины бёдра, и вгонял своего жеребца ей на полную… Мама только охала, стонала, замирала, насаженная на этот живой кол. А я видел, как её попка тесно прижимается к бёдрам брата.. А брат ещё теснее прижимал её к себе, притягивал мамино лицо к своему и страстно целовал её в губы.

Мама долго и быстро прыгала вот так верх-вниз на его члене, вскрикивая и постанывая.. А я Яр тихо рокоча, мял её большие груди..

Я слышал, как мама просила его громким прерывающимся шёпотом, чтобы он не изливал своё семя в неё, но Яр её не послушался..

Он резко опрокинул мать на спину, и положив её ножки себе на плечи, снова, со всей мощью, словно корабельный таран, вонзился в неё, вдавливая маму в пол… и стал бурно и громогласно кончать.. И маме ничего не оставалось делать, кроме того как вцепиться в его плечи и принять в себя его семя..

И на этом ничего не закончилось.. Яр был неутомим, словно разбуженный вулкан.. Он довольно таки скоро поднялся на ноги, легко, словно пушинку поднял маму на руки и отнёс её в их с отцом опочивальню.

Скоро я уже был несказанно рад тому, что наши холопы не ночуют в доме с нами. Потому, как то, что сейчас творилось в отцовской опочивальне словами в полной мере не изречь.. Но было сразу ясно и понятно.. Там страстно, яростно, пылко и изощрённо имеют женщину… Яр стонал, словно иерихонская труба, кровать скрипела так громко, что я ждал, что вот-вот раздастся треск и она попросту сломается. Мама тонко постанывала, иногда громко вскрикивала под могучими любовными ударами своего сына. А ещё эти шлепки.. Шлепки бёдер матери и брата друг о дружку.. А может бёдер брата о её ягодицы.. Я же не знал, что он там с ней вытворяет..

Вся эта непотребщина разносилась по всему дому. Впрочем, подозреваю, что и за его пределы..

Я сидел в горничной на отцовском треножнике и не спускал глаз с полуприкрытой двери в их опочивальню.. Спать я не мог. Да, и как можно спать, когда в доме такой дьявольский шум? Мама снова что-то там заскулила, — вроде опять просила, чтобы Яр не орошал её своим семенем.. Но видимо, сегодня Яр мог думать только одним местом. Он снова взревел, словно, раненный бык, с шумом изливаясь в мать…

Но лишь на какое-то время всё затихло в блаженной тишине.. Я слышал, как они о чём-то там вяло зашептались.. Яр вроде что-то рассказывал маме про поход. А потом, снова раздался его возбуждённый полурык-полурокот и Яр снова набросился на маму.. И опять всё началось сначала.

Яр взрывался бурным экстазом ещё дважды. А потом кровать всё-таки сломалась.. Я понял это по громкому треску дерева.. Но Яр всё-равно не остановился, пока не взорвался в мать ещё раз, утолив свою звериную похоть…

Когда мама наконец, шатаясь, показалась из опочивальни на неё было жалко смотреть. Волосы безжалостно всклочены и спутаны. Она была вся мокрая от пота. А её ножки предательски дрожали, словно, от дикой усталости. И, господи, когда она вышла в свет сеней, — я увидел, что она просто с головы до ног залита семенем Яра. Её лицо, шея, грудь, живот, бёдра! Семя Яра стекало даже по её ногам.. Впрочем, по по маминому лицу я бы не назвал её несчастной.

Увидев меня, мама остановилась. Потупилась на месте, словно приводя мысли в порядок и с трудом останавливая блуждающий взор на мне..

— Кир..Что ты не спишь?, — она улыбнулась мне так, будто была в стельку пьяна.

Я нарочито удивлённо воззрился на неё:

— Мама? Спать? Это как? Когда, вы с Яром подняли такой грохот? Да, тут не точно спать, — тут оглохнуть можно!

Мама смущённо опустила взор. Господи, она стояла голенькая передо мной, вся заляпанная семенем моего брата и краснела, словно, монашка. Я с вожделением разглядывал её тело.. Скоро я уже отлично понимал отчего братом овладело это безумие. Один вид тяжёлых упругих грудей мамы с большими тёмными сосками мог свести с ума. .

— Прости, Кир..- тихо произнесла она, не поднимая глаз, — я тут не виновата. Яр столько месяцев был в степи… Он очень соскучился..

— Мама.., — простонала я, поднимаясь с места, — ты что меня за дурака держишь? Ты думаешь, я не знаю, чем вы тут занимались?

Мой голос задрожал и на миг, мама подняла на меня глаза. В них не было ни сожаления, ни раскаяния.

— Не сомневаюсь, что знаешь, – с какой-то едва заметной усмешкой произнесла она, — ты думаешь, что я не чувствовала, как ты пялишься на нас?

Я так и остолбенел.

— Я пытаюсь тебе это и сказать.. Яр был долго в походе. Все эти месяцы у него не было женщины.. А кровь в его жилах молодая, горячая…

— Мам, господи! Ну, а ты-то здесь причём?!, — уже не в силах сдержаться воскликнул я, — ему уже шестнадцать! Жените его! Купите ему наложницу!! Какого ляда ты то должна ублажать его!?

Плечи мамы дёрнулись:

— Это уж не ко мне вопрос, сынок… Это поди у старейшин спроси.. Ты ещё многого не знаешь, — слишком молод, — но в нашем роду у женщин много обязанностей.. В том числе и по отношению к своим сыновьям.. И многие из этих обязанностей с материнством имеют мало общего.. Яр получил то, на что имел право. Он знал это и он это потребовал. Я не имела права ему отказать..

Я не был в силах что-то сказать. Я чуть не плакал от обиды и боли.

— Ты много не знаешь, сын.., — тихо молвила мать, — твоего отца на год старейшины услали нести караул на Дубраву Заставу не просто так..

— Я знаю это!, — резко выпалил я, — в прошлом торговом караване в Киеве, он проигрался в хмельном доме в кости в пух и прах!! И за это был наказан Старейшинами! Но причём здесь это!!

Мать всхлипнула:

— Это лишь малая часть, сынок… Отец всегда был отважным воином и имел в роду немало наград. Ещё в при воеводе Свенельде он стал десятником, а потом и правой рукой Второго сотника оленической дружины, — мать всё это произнесла с самой настоящей неподдельной гордостью,…

— и только эти заслуги спасли отца от гораздо более суровой кары.. Ведь Игры в Олениче под запретом Старейшин.. Бывали случаи, когда за такое люди головы не сносили, сын. Так мало того, что отец проигрался в пух и прах двум киевсим купцам, — Старейшинам даже пришлось вносить за отца часть долга, чтобы отца не потащили в долговую яму и этот позор не лёг на весь род, — отец ещё и попал на суд вече Старейшин..

Я терпеливо слушал мать, хотя и не понимал к чему она клонит.

— Старейшины повелели ему на два года отправится на Заставу и а рядах дружины нести там дозор.. Все заработанные деньги отходят в счёт его долга Оленичу.., — голос мамы дрожал и я понял, что она очень волнуется говоря всё это мне, — и поверь сын, по меркам суда Старейшин, это очень лёгкое наказание.. Отцу зачли его прежние заслуги.

Я и исподлобья глянул на неё, с трудом заставляя себя не задерживать взор на её слегка покачивающихся грудях и красивых бёдрах:

— Мам, я всё понял.. Но в целом я и без того всё это знал. Поверь, я очень переживаю за отца и скучаю по нему. Но я верю, отец выкарабкается и вернётся к нам..

Мама улыбнулась мне.. А я почувствовал, как глядя на неё меня всё более распирает желание. Я с усилием отводил глаза в сторону, — не хватало ещё, чтобы он заметила растущий бугор на моих портках.

— Но причём здесь долг и ссылка отца и то, что Яр дерёт тебя, как последнюю девку из хмельного двора? — сурово добавил я.

Мать обожгла меня взглядом:

— Не смей так разговаривать со своей матерью, щенок!, — выдохнула она, — или я немедленно уйду!

Я потупил взор:

— Прости меня, мам.. Слишком многое на меня сегодня свалилось..

— Будь терпелив, сын, — тихо вымолвила мать, — ты знаешь, что полагается в нашем роду старшим сыновьям в семье?

Я нетерпеливо кивнул, мол, да знаю.. А чего тут не знать? Полагался наследный лён, – как наследнику семьи. Кусок земли в окрестностях Оленича да кошель золота, — которого хватало, чтобы и дом отстроить, и скотину завести и оружие доброе прикупить, и главное, — жениться.. В семьях, что страдали от нужды и не могли дать свои отпрыскам достойное наследие, — наследный лён был единственным подспорьем и надеждой создать новую сильную крепкую семью..

— Твой брат продал свой наследный лён, Кир.., — глухо промолвила мать, — и внес его в счёт долга отца.. И теперь отец вернётся уже всего-то через три месяца.. Яр сделал это перед самым походом. Я узнала обо всё этом, когда он уже ушёл вместе с дружиной.

Это требовалось переварить. Я не знал, что сказать на это. Кроме того, что брат поистине великодушный и истинный сын, которым мать и отец могут действительно им гордится.

— Твоему брату шестнадцать зим, Кир.. А у нас нет лишних денег ни на то, чтобы женить его, и ни на то, чтобы купить ему рабыню-наложницу, сынок..

— Я понял, мам.. И, вот молодой отрок возвращается из дальнего похода. Его кровь бурлит. Ему нужна женщина. Да, мам? И, как ты тут теперь откажешь ему, когда, почитай он, сам себя в жертву принёс? Ты это хочешь молвить?

Мама не стала мне отвечать.

— Мне нужно искупаться, сын.., — наконец тихо сказала мама.

Я только слабо кивнул. Мама тихонько скользнула мимо меня к дверям дома.

— Мам! – окрикнул я её, — накинь ты что-нибудь на себя! Ты ж голая!

Мама даже удивлённо ойкнула, совсем уж густо покраснела, торопливо подняла с пола свою разорванную рубашку и запахнувшись в неё выскользнула из дома, оставив меня в горницкой одного один на один со своими мыслями и возбуждённым естеством.

Вернулась она скоро. Вся раскрасневшаяся от горячей воды, так что от тела пар валил, закутанная в льняное полотенце с огромным тюрбаном на голове. Я ничего не успел сказать ей, потому что из опочивальни отца показался Яр.

— Кир!, — радостно вскрикнул он и я мгновенно обо всём позабыв, бросился к нему. Яр стоял едва не касаясь головой потолка, в одной набёдренной повязке. Я прижался к его разгорячённому телу вне себя от радости. Пускай с матерью они сами разбираются, а брата я любил.

Особенно когда Яр вручил мен подарок. И ни какой-нибудь, а трофей! Настоящий дамасский кинжал!!! Я аж охнул от благовейного счастья, принимая это в подарок.

— Ладно, поздно уже, — Яр потрепал мне голову,- спать уже пора. Завтра обо всём поговорим..

Но я-то видел, как он пожирает глазами мать, которая с улыбкой взирает на нас.

— Мам, постели нам, наверное, в моей опочивальне, — сказал он матери, — а кровать я утром починю..

Мама послушно кивнула и шмыгнула мимо нас в Ярову комнату.

Яр подмигнул мне, сладко потянулся, словно огромный кот:

— Пойду водой ополоснусь…, — сказал он, — ложись спать, братку, завтра обо всё поговорим.

У себя в опочивальне уселся на кровать. Но спать я не мог.. Какой тут может быть сон.. Слишком уж многое обрушилось на меня. И.. Я был невероятно возбуждён..

Обнажённое тело мамы всё стояло предо мной. Я до сих пор не мог поверить в то, что без всякого стеснения она стояла голой передо мной и позволяла себя рассматривать.

Не в силах себя сдерживать я спустил свои портки, — мой член был неимоверно возбуждён, — и я сжал его ладонью.. Господи, как я сейчас мечтал оказаться на месте Яра. Почему, ему дозволено обладать матерью, а мне нет? Я не мог справиться со своим желанием.. Если бы сейчас мать вошла в мою опочивальню, я уверен,- я бы немедля набросился на неё и овладел бы ей, даже если бы она была бы против и сопротивлялась этому. Её грудь.. Стройные бёдра.. Всё стояли перед моими глазами.

Но вошла не мать, а брат. Его волосы были влажными, а на бронзовой коже блестели капельки пота. Его глаза округлились и он присвистнул:

— Ничего себе, братец! Эко тебя так?

Я густо покраснел, торопливо оправил портки, — правда, предательский бугор всё-равно сильно выступал на паху, — и вскочил на ноги, не смея что-то сказать..

Но вдруг злость кольнула мою душу и, наверное, впервые за всю свою жизнь, я зло посмотрел на брата и яростно прошипел:

— Поверить, не могу, что ты такое творишь с нашей матерью, охальник!, — я весь аж дрожал от гнева, внезапно охватившего меня, — нет в тебе совести! Она твоя мать, а не твоя шлюха!!!

Яр нахмурился:

— Кир, брось.. Ты ревнуешь? Я же твой брат! Я столько месяцев был в походе… Неужели ты не можешь отдать мне маму хотя бы на одну ночь?!

— Что?! Да, что ты такое говоришь?! Она же наша мама!!, — вскричал я..

И вдруг губы Яра тронула улыбка.

— Кажется, я понял..,- сказал он, — наша мама, похоже, нуждается в хорошей порке…

Я аж поперхнулся… Но Яр был абсолютно серьёзен:

— Ну, эт, я, конечно, шучу.. Хотя.., — он хмыкнул, — скажи, брат.. Когда тебе стукнуло n лет, — нас-то с отцом здесь не было, предлагала ли мать себя тебе?

Я удивлённо воззрился на него.

— Понятно.., — протянул он,- а приходила ли к тебе ночью? Может быть, ты сам отказался от неё? Может ты захотел, чтобы она и дальше была тебе только матерью?

— Яр..- пробормотал я, — я ничего не понимаю…

Брат тихо выругался..

— Ну, мама! Хоть бы мне сказала, окаянная! Представляю, что ты думал обо всё этом, братец! Чуть не перегрызлись из-за собственной матери..

Я ничего не понимал и ошарашено смотрел на него.

— Я сам бы мог подумать.., — вдруг заоправдывался брат, — но недели две назад наша дружина ночевала на Дубравой Заставе. Я с отцом там виделся и он мне сам сказал, что, когда уходил из дома, ещё по зиме, не только разрешил матери, — но даже велел,- на твой пятнадцатый день рождения лечь с тобой в постель…

У меня аж челюсть отвисла. А Яр, глянув на меня, расхохотался…

— Ну-ну, братец, это называется взрослая жизнь.. Отрочество позади уже..

— Но.. Но, я не понимаю, брат.., — заплетающимся языком проблеял я, — почему она должна была ложиться со мной?

Яр подошёл ко мне, потрепал по щеке и сел рядом на мою кровать..

— Потому, что тебе уже 15 зим, брат.. Родители должны. ..

купить тебе наложницу. Потому, что в n лет, — после твоего первого похода, тебя уже надлежит женить, — и ты уже должен быть опытным мужчиной.. Но не все семьи могут себе этого позволить.. И тогда, но только с разрешения отца –главы семьи, с сыном может возлечь мать и сделать его мужчиной, и научить его любви.

Я молчал и Яр продолжил:

— В нашем роду издревле бытует поверье, что едва отрок, — на свой 15 день рождения становится мужчиной, — он должен в ту же ночь стать мужчиной.. Ибо мужчины-девственники, не защищённые рясой монаха, особое лакомство для адских фурий.. Говорят, ещё не один девственник не пережил свой первый бой, — мерзкие фурии удерживают его руки и ноги, не дают размахнутся и всё норовят поставить подножку, а потом утаскивают его душу в своё мерзкое логово.

Я ойкнул от ужаса. Кто ж не боится этих дьявольских фурий?

Я прижался к плечу брата щекой:

— Прости меня, Яр за то, что злился на тебя. Я не имел на это никакого права.., — мне и впрямь было отчаянно стыдно, — я знаю, что как ты поступил со своим наследным леном. Я горжусь тобой!

Яр обнял меня одной рукой, взъерошил волосы на моей голове:

— Спасибо, брат.., Но, кажется, ты кое-чего не уразумел. Видишь ли, — то, что я помог отцу, отдав свой лен за него и то, что взял мать, как женщину, — это совсем разные вещи.. Они не имеют друг к другу никакого отношения, пойми! Отец сам захотел, чтобы мать легла и с тобой и со мной, Кир! Он сам мне это сказа на Заставе..

— Отец? Но зачем ему это? Я думал, что мама отдалась тебе, — она сама так сказала!, — потому, что ты помог отцу! А у них теперь нет денег ни на твою женитьбу, ни на женщину для тебя!!

Яр снов расхохотался:

— Поверь мне, нет! Она ошибается! Тем паче, что в походе наша дружина взяла на щит куманскую вежу, — и добычу мы взяли знатную. Тот кинжал, что я подарил тебе, — коли продашь его, — тебе на полный доспех и знатный меч хвати, брат..

Я ничего уже не разумел. А как тут что-то можно уяснить?

— Видишь ли нас у отца всего двое, — вымолвил Яр, — понимаешь, как мужчина в постели он может всё с женщиной, а вот зачать сына или дочь уже нет.. Отец сам рассказал мне. Когда-то в бою с ватажниками на Днепре получил древком копья между ног. И, такое бывает вот.., — вздохнул Яр, — в бою всякое может случиться… — мне на это оставалось только согласно кивнуть головой, — а закон Оленича суров, брат.. Только те старики получают из казны Оленича кормление, кто дал Оленичу трёх сыновей. И дело тут не только в обеспеченной спокойной старости, брат.. Наказание Старейшин отец искупит, а там со временем, — кто знает, — он станет сотником, а там глядишь, и Старейшиной. Ведь среди воинов он имеет большое уважение. Но это невозможно, если он не даст Оленичу трёх сыновей.. Это закон.

— Он хочет, чтобы мы сделали матери ребёнка?, — я был несказанно поражён.

Яр усмехнулся:

— Вообще-то, когда я разговаривал с ним, он думал, что мать уже тяжела. И отцом его внука от его жены будешь ты. Он ведь долго ждал. Ждал, когда мы подрастём. Не хотел отдавать мать в чужие руки, – для этого отец слишком ревнив. Хотя, законы Оленича допускают и это, лишь бы отцом был оленич. Но отец хочет, чтобы все думали, что этот ребёнок его. Меня он тоже просил не жениться до его возвращения и.., — он кашлянул, — и помочь тебе, скажем так, если мать окажется ещё не беременной..

Яр тихо выругался по- иноземному, потом сказал:

— Отец, с нас шкуру спустит, если к его приезду мать не будет тяжела.. И ей самой достанется по самое не могу..

Мои мысли были в полном смятении. Оказывается, я давно мог иметь в своей постели роскошное и красивое тело матери. Но.. Эта мысль возбудила во мне невероятное возбуждение.

Но пришли ещё злость и обида.. Почему? Почему, тогда мать не легла со мной? Почему не отдалась мне? Или я совсем не люб ей?

— Мама!, — громко прикрикнул Яр, чтобы мать его услышала¸- а ну-ка, ступай сюда!

Когда мать неслышной лебедью вплыла в мою опочивальню, даже в темноте, было видно как горят румянцем её щёки. Её голова была понуро опущена. Она уже успела переодеться, на ней была новая узкая белоснежная рубаха до пят, выгодно очертавшая её стройный стан.

Я также не смел поднять на неё глаз.

— А, ну мать, объясни-ка мне.. – грозно вымолвил Яр, — отца не во что не поставила? Али Кир тебе не люб?

У меня затаило дыхание. Мать молчала.

— Ну!, — грозно прикрикнул Яр.

— Люб.. Люб, Кирушка.., — тихо-тихо молвила мать, — не решилась я, сынки. Тяжела эта ноша бывает. Быть матерью, а после лечь с ним в постель, как с мужчиной.. Кабы отец то и Киру наказание дал такое же.. Не решилась, я.. Да, и думала, что не люба я, Киру.. Как наложница..

Она не говорила, а всхлипывала. Яр крякнул, покачал головой. И вдруг, рывком, откинул с меня мои портки. Я и ахнуть не успел, как взору матери представилось моя возбуждённая налившаяся башня. Красный, словно, рак я искоса покосился на мать. В темноте я только видел, как широко распахнулись её глаза.

— Чего стоишь, глупая баба?, — пробурчал Яр, — не видишь, как родной сыночек любит тебя?, — он усмехнулся, — давай, скидывай рубашонку-то, да иди и приголубь, да приласкай сына.. Мужчиной уж стал..

Продолжение следует..

Глава II.

Я не мог поверить, что брат позволяет ТАК и ТАКИМ тоном разговаривать с матерью. Прежде и за куда меньшее давно б получил от неё по губам. Впрочем, сегодня Яр уже делала с мамой вещи и похуже..

Мало того, мама послушно стащила через голову сво

ю рубаху и откинув её в сторону, всё так же с опущенной вниз головой, шагнула ко мне. Её груди восхитительно заколыхались. Я с вожделением вперил взор в её бёдра.. И просто не мог поверить в происходящее..

— На колени, мама.., — прошептал уже каким-то другим властным, но не злым, голосом Яр, — поцелуй, своего мальчика..

Я готов был умереть со стыда, хоть моё естество и разрывало от желания. Господи..

Мама ни на миг не заколебавшись, опустилась передо мной на колени.. Я вздрогнул, когда её мягкие тёплые ладошки коснулись моих колен и медленно раздвинули их в стороны. Мама сидела между моих ног, моя напряжённая булава смотрела ей прямо в лицо..

— Кирушка.., — прошептала мама, широко распахнутыми глазами глядя на мой разбухший вздыбленный член — прости меня, сынок. Я ведь и не мыслила, что тебе так сильно нужна женщина..

Я охнул от этих слов. Невыносимо хотелось схватить мамину голову, податься бёдрами вперёд и насадить её рот на своё возбуждённое мужское естество. Но что-то во мне ещё упорно сопротивлялось этому..

— Господи, брат, да разве потребно это? Разве можно собственную мать в рот, словно, гулящую девку какую? – выдавил я со вздохом.

Яр потрепал меня по щеке:

— Ну, может и нет.. Но не думай об этом. Она ж тем более, что очень уж провинилась перед тобой, пускай теперь исправляется. Да и, поверь, уста её больно сладкие.. Не пожалеешь.. Умеет, чертовка, ублажать губками и языком, — он хмыкнул, — да и, неужто, тебе не хочется засунуть матери в рот член?

Я промолчал. А что тут говорить? Конечно, хотелось..

Мама меж тем, не дожидаясь конца нашего разговора, нежно поцеловала меня в живот, провела языком по коже, так что я задрожал. Потом поцеловала ещё раз, потом уже ниже, а после её мягкие влажные губы коснулись возбуждённой головки моего копья. Это было подобно вспышки молнии. И словами этого не рассказать..

Я не мог в это поверить.. Не мог. Мама медленно покрывала моё древко мягкими влажными поцелуями.. И я сатанел от желания. Меня просто распирало от вожделения.

Яр с улыбкой наблюдал за мной. Он был прав, мамины уста были очень очень сладкими.

Словно заправская шлюха из хмельного дома, мама принялась нежно и тщательно вылизывать мой член и яйца. Я дрожал от сладострастия, чувствуя теплоту её губ и языка. А когда её маленькие пальчики принялись осторожно массировать моё древко и перебирать мои яички, мне показалось, что я оказался на седьмом небе.

— Вот видишь, — добродушно хохотнул Яр, — настоящая кудесница, да? Чего ты ждёшь, Кир? Обхвати её голову и насади на своего богатыря.. . Не жалей её!

Я замешкался, осмысливая его слова и Яр нетерпеливо добавил:

— Да, пойми ты, Кир, — она же женщина! Это её обязанность! Тебе уже 15! Ты уже не мальчик, а отрок! И это значит, что теперь её материнский долг перед тобой иной, чем прежде! Старайся более не думать о ней, как о матери, Кир!, — он усмехнулся, — во всяком случае ночью..

Но всё-равно я колебался.. Это же была моя мать!

Яр хохотнул:

— Ладно, братец.. Если уж ты такой хороший добрый сын, то сделаем так.., — он вздохнул, — пойми.. Отныне, и днём вы обязаны быть добропорядочными сыном и матерью, согласно всем обычаям, но ночью долг матери лечь в твою постель твоей наложницей!! И это уже тебе решать, а не ей, как ты будешь её брать, как добропорядочную матрону или продажную девку, — он похлопал меня по плечу, — и в конце концов, отрок, ты что, не можешь доказать своей матери, что стал настоящим мужчиной, а не слюнтяем-евнухом?, — Яр расхохотался.

Его слова меня несказанно распалили. Хотя, нет… Что его речи? Губы и язык матери, вот что утопило во мне остатки разума..

Уже не думая ни о чём, кроме её мягких и нежных уст и того наслаждения, что могут они подарить, я схватил голову матери, утопая пальцами в пушистых густых волосах, прижимая её голову к своим бёдрам.

Я почувствовал, как пухленькие аккуратные губки мамы податливо разомкнулись, скользя по моему древку.. Мама и не думала сопротивляться моему напору.. Её нос упёрся в мой пах. На несколько мгновений, находясь на седьмом небе от наслаждения, я так и замер, прижимая голову матери к своим бёдрам, со своим членом глубоко в её горле.

— Мама.. Мама.., — сорвалось с моих губ, — я люблю тебя, мама..

Мама поперхнулась, сдавленно всхлипнула и дёрнулась на члене.

Я отпустил её. Со смачным чмокающим звуком мой член, мокрый от маминой слюны, выскользнул из её рта. Мама закашлялась, судорожно задышала. Я милостливо позволил ей отдышаться.

— Ну, как он тебе, мам? Как, по-твоему, Кир уже стал мужчиной, а? – хмыкнул Яр, нежно поглаживая маму по волосам.

Я более не понуждал маму. Она всё делала сама. Её голова равномерно поднималась и опускалась между моих ног, её глаза были закрыты, а язычок проворно бегал по всему возбуждённому древку.

Сосала мама медленно, неподдельно нежно, что называется с душой, иногда вынимая мою булаву изо рта и старательно облизывала ствол и головку. Одной рукой она гладила моё бедро, второй ласково перебирала мои яйца. Я был наверху блаженства.

Яр с улыбкой взирал на меня:

— Да, братец, это женщина. Эт тебе не с молодками зажиматься по углам, да щупать их за тити, — весело приговаривал он, — господи, Кир, да перестань ты уже себя сдерживать! Не церемонься ты с ней! Возьми ты её за голову, да засади ей по самые гланды, посмотрим заодно сколько она может заглотить.

Не знаю, что заставило меня последовать совету брата. Замирая от благовейного ужаса, но с невероятным удовольствием я взял мать за голову и удерживая её за затылок, с силой насадил её алый ротик на свою возбуждённую булаву. Мама смиренно распахнула свои уста мне навстречу, и не помышляя сопротивлении.

Она застонала.

Всё что она теперь могла делать, так это лишь тихо мычать, ибо я крепко держал обеими руками её за голову, с силой насаживая её горячий податливый рот на свой возбуждённый член.

Я даже закатил глаза от блаженства. Рот взрослой красивой и опытной женщины.. Рот моей матери.. Я всё никак не мог поверить в то, что это происходит со мной наяву. Особенно в то, что мать совсем не противится этому, а послушно исполняет все мои прихоти.

Дрожь прошла по моему телу и я почувствовал, что, словно вулкан, готов мощной струёй излиться в материнский рот.

— «Брат,, — простонал я, брат, а мне можно излить своё семя ей в рот?»

Яр тихо рассмеялся:

— Да, Кир.. Тебе теперь можно делать с ней всё, что угодно.. Но не сейчас..

Внезапно, он взял мать за волосы, потянул её голову назад и снял её рот с моего члена. Я недовольно посмотрел на него.

Яр покачал головой:

— Ты дико возбуждён, братец! Думаю, не стоит тратить столько семени впустую.. Это семя должно принять материнское лоно.. Мама, стоявшая на коленях, казалось, была готова расплакаться:

— Яр,- взмолилась она, — уже второй мой сын собирается оросить моё лоно своим семенем.. А как же Таинство? Это грех!

Я недоумённо воззрился на брата. Меня начинала разбирать злость, — возбуждение было невероятным, я просто изнывал. Моя мать, которая могла утолить эту жажду, голенькая и доступная, сидела на коленях у моих ног.. Я не хотел вернутся в её рот немедленно.

— Обряд Таинства, брат.., — пожав плечами, проговорил Яр, — без этого обряда её лоно по-прежнему священно и неприкосновенно для тебя. Это лоно твоей матери.. И этот грех, не бойся, ложится не на мать, а на тебя., — он хмыкнул, — я, думаю, наш батюшка тебе его отпустит.. Но если ты хочешь ждать, конечно..

Нет, ждать более я не мог!

— Мама..Мама.. – зашептал я, потянувшись к её телу.

Мама испуганно отпрянула было назад, но Яр оказался быстрее. Он догнал мать, и легко повалил её на пол, на мягкую шкуру, прижимая её запястья к полу.

— Давай, братец, — горячо прошептал он мне, — иди и возьми свою мамочку! Подари ей свою невинность!

Я склонился над лежащей матерью, бессильно трепыхавшейся, словно бабочка, удерживаемая Яром.

Она попыталась свести ноги вместе, — и это отняло у меня какое-то время, — вдобавок, ко всему она двигала из стороны в сторону бёдрами, всячески мне противясь. Но это только меня распалило. Яр снисходительно мне посоветовал закинуть её ноги себе на плечи..

Я с силой раздвинул бёдра мамы в сторону, и сжав её лодыжки, поместил мамины ножки на своих плечах. Мать снова с мольбой посмотрела на меня.. Но мне уже было наплевать, что она там молит у меня. Я вожделел только одного, наконец-то слиться с ней воедино в любовной схватке.

Я навалился на мать всем телом, прижимая её своим весом к полу, чувствуя, как она подо мной беспомощно дрожит и всхлипывает. Я потянулся губами к её устам, но она отвернула голову в сторону..

Сжимая в кулаке своё любовное орудие, я направил его в трепещущее материнское лоно.. И через миг мать познала плоть своего младшего сына..

Она вскрикнула, принимая меня, забилась подо мной раненной птицей, ибо слишком уж был я возбуждён и нетерпелив. Но я не нашёл в себе сил остановиться и всё протискивался в её нежную горячую узкую щель, пока не достиг дна.. Мои яички тихо шлёпнулись о бёдра матери. Ножки матери на моих плечах напряглись, её бёдра потрясала дрожь.. На несколько мгновений мы так и замерли, в объятиях друг друга, тяжело дыша.

— Какой ты огромный!, — прошептала мать, глядя мне в глаза широко распахнутыми глазами, — настоящий богатырь! Мой младший сын вырос и стал настоящим мужчиной!

Я чуть не застонал от желания, настолько возбудили меня эти слова. Медленно, с чавкающим звуком, я извлёк член из матери и тотчас, снова, с резким мощным толчком вновь вогнал его в лоно матери. Она снова вскрикнула. Пронзительно и жалобно..

— О, господи, мой мальчик.. Да..Да..Да.. Ты стал, наконец, мужчиной! Да, ты доказал это своей мамочке.. Ох.. Ещё как доказал, моё солнышко ясное..Но остановись.. Я не хочу, чтобы грешил из-за своей страсти ко мне.. Сначала, Таинство, сокол мой ясный..

Но я её не слушал. Всё быстрее и быстрее я качал своими бёдрами, сотрясая тело матери мощными короткими толчками, так что шлепки от ударов наших бёдер друг от друга раздавались на всю комнату. Я был слишком возбуждён, чтобы продолжать так долго..

Громко застонав, я обрушился на мать со всей силы, изливая в её податливое лоно потоки семени.. Мама только тихонько всхлипывала, подаваясь бёдрами навстречу мне.. Это длилось, наверное, долго.

— Поздравляю, Кир, — прервал меня весёлый голос Яра, — ты стал мужчиной! Теперь поцелуй за это свою мамочку!

Я послушно потянулся к маминым устам. По-моему, у неё просто не было сил, чтобы мне сопротивляться. Её мягкие влажные губы приоткрылись и я впился в них долгим пылким поцелуем..Она не ответила мне, но и не сопротивлялась.

Насладившись своим первым поцелуем с женщиной, я без сил свалился на бок, развалившись рядом с мамой на медвежьей шкуре.

Всё в моей душе ликовало! Да! Я стал мужчиной! Я был несказанно горд собой! Подобного блаженства я в жизни не испытывал! Каждая клеточка тела просто сочилась истомой. Заложив руки за голову, я развалился на спине, уставившись в высокий потолок.

Яр взъерошил мне волосы. Матери отдохнуть он не дал:

— Мам, давай, отблагодари что ли теперь сына за обильное возлияние в твоё лоно.., — он взял её за волосы, заставляя сесть передо мной на колени между моих ног, и склонил её голову к моему поникшему мужскому орудию, — давай, поиграй, с ним язычком..

Мать послушно взяла мою уставшую булаву и принялась её нежно вылизывать. По моему телу пробежала приятная дрожь.

Яр улёгся на боку рядом, лицом ко мне:

-Ну, теперь, ты понял для чего нужна мужающему отроку мать?

Я счастливо кивнул, с благодарностью посмотрев на неё.

— То-то.., — добродушно хмыкнул Яр, — старшего брата надо слушать.. А то мямлил тут, — мама, да мама..

Мы вместе весело рассмеялись. Мама меж тем самозабвенно трудилась между моих ног, обеими ручками оглаживая и лаская мои яички и обмякший ствол, тщательно вылизывая и обсасывая мою вялую булаву. Я чувствовал, как её юркий проворный язычок гуляет по моей коже.

Преисполненный блаженства я расслабленно лежал, тихо перебрасываясь с братом ничего не значащими фразами, глядя, как пушистая головка матери мерно поднимается и опускается между моих ног.

Очень скоро я почувствовал, как моё копьё, благодаря материнской ласке, вновь наливается кровью, на глазах разбухая и поднимаясь в ручках мамы.

— Да, ты любвеобильный, братец! – снова рассмеялся Яр, — видишь, какая мать кудесница, а? Повезло всё-таки отцу с женой! А, ну-ка, мам, давай, оседлай-ка, Кира, да объезди этого молодого жеребца!

Мама оторвалась от моего члена и приподнялась надо мной, не выпуская мой член из своих рук. Она развела в стороны ножки и медленно принялась опускаться вниз, направляя мой член в своё лоно. Я притянул её к себе..

Опять насадив мать на свой член, насколько это было вообще возможно, я притянул её голову к себе и долго целовал мать, смакуя на вкус её губы. Мама покорно позволяла себя целовать. Её губы мелко подрагивали.

Не знаю, чем я сейчас наслаждался более, — её покорностью моим ласкам, податливости её горячего лона, или вкусу её губ. Моё сердце сжало острое чувство неподдельной любви и нежности к маме.

— Мамочка, я очень-очень люблю тебя.., — прошептал я, — тебе хорошо со мной? Я не причиняю тебе боли?

Мама ничего не ответила. Только закрыла глаза. Я плавно покачнул бёдрами, мама вздрогнула, насаженная на моё копьё..

— Да..да.. сынок.., — наконец тихо вымолвила она, — ты хороший мужчина. Твоя жена будет счастлива иметь такого мужчину в своей постели..

Я снова поцеловал её, очень нежно. Её большая упругая грудь была прижата к моей груди так плотно, что я почувствовал какие у неё большие шершавые соски.

Чуть отстранив мать от себя, я с упоением взялся за материнскую грудь. Это длилось долго, — я мял и сжимал сочную плоть, целовал и кусал их, посасывал затвердевшие соски. Раньше, я даже и предположить не мог какое удовольствие может доставить женская грудь. Мама, распираемая изнутри с каждым мигом всё более разбухающим моим членом, только тяжело дышала.

В конце концов, не в силах более сдерживаться, я принялся двигать бёдрами, покачивая мать на себе и не отпуская из своих ладоней её груди.. Мама послушно скакала на мне, двигаясь навстречу мне. Это было неописуемо.. Я сжал её пухленькие ягодицы в своих руках, с силой при каждом своём толчке, прижимая её бёдра к себе. Я чувствовал, как её горячее лоно истекает соками.

Но продолжалось это не долго. В конце концов Яр, конечно, не выдержал вида открывшегося ему зрелища.. А кто бы выдержал? Как тут остаться спокойным, когда перед тобой такое зрелище?

Я увидел, как за спиной матери в темноте выросла его мощная фигура а через миг сильные руки брата придавили мать к моей груди.

Мама испуганно вздрогнула и попыталась оглянуться, но Яр не дал ей этого сделать.

— Лет с тринадцати мечтал трахнуть эту попку, — проговорил он, смачно шлёпая мать по заднице.

— Ярушка, ну, нет.., — жалобно прохныкала мать, — и так уже имеете меня, как шлюху в хмельном доме. Я ж всё-таки мать Вам..

Яр снова громко шлёпнул её по ягодице:

— Ну-ну, мать.. Судьба твоя такая женская.. Другая бы радовалась, что сынки у неё богатыри выросли такие сильные да пригожие, а ты только хнычешь.., — руками Яр выпячил назад попку матери и смачно несколько раз плюнул в мамкину заднюю дырочку, — всё, мама, сынки выросли.. И теперь ночью от нас одной колыбельной на ночь ты уже не отделаешься.., — он шлёпнул её по попке ещё раз, — мам, ты расслабь попку, расслабь..

Мама, по-моему, готова была расплакаться.

— Ярушка, яхонтовый мой. Сынок.. Бог с тобой, бери меня, как хочешь.. Но хотя бы по очереди.. Ну, не вдвоём же сразу на мать залезите?

Яр даже не удостоил её ответом. Он прерывисто сопел, пристраиваясь сзади к маминой попке.

— Кир, — сказал он только мне, — обними её и сильно держи, а ещё лучше и целуй её крепко-крепко, если ныть начнёт..

Я сделала всё дословно, как сказал брат, с силой прижал мать к себе и снова впился в её губы долгим поцелуем. Мама, казалось, смирилась и сдалась на нашу с братом милость, обмякнув в моих руках. Я жадно целовал её, когда почувствовал, как её тело напряглось в моих руках, словно, струна гусель, — то брат, сжав в ладонях пышные бёдра матери, принялся медленно-медленно ввинчиваться в девственную попку матери.

Мама оторвалась от моих губ и, уткнувшись мне в шею, тихо вскрикнула. Я принялся покрывать её лицо и губы горячими поцелуями.

Брат медленно, видимо, стараясь не причинить маме излишнюю боль, натянул мать на свой член.

Я взял голову матери в руки и приблизив её лицо к своёму, жадно приник к её губам пылким поцелуем. Мать вяло мне отвечала.

Яр медленно качал бёдрами, постепенно увеличивая темп и силу своих ударов. Мама только тихо постанывала, двигаясь под толчками брата по мне туда-сюда. В конце концов, и я оторвался от её сладких губ, и принялся двигать бёдрами навстречу толчкам брата, подбрасывая мать на себе.

Мы долго вот так вот накачивали мать с двух строн. Яр то и дело хватал её за волосы и тянул её голову назад, грубо мял её тяжёлые груди. Или поворачивал её голову набок и накрывал губы матери своими губами.

Мы долго двигались в теле матери практически одновременно, в едином порыве. Мама только тихо постанывала. Но это уже не был стон боли или обиды..

В порыве страсти она жарко отвечала на наши поцелуи, из последних сил двигалась навстречу нам, стараясь сильнее и глубже насадиться на наши члены и.. текла..текла обильными горячими любовными соками.

Я уже был на грани извержения, когда Яр громко застонав, схватил мать за плечи и потянув её с силой на себя, стал долбить её со всего размаха с невероятной скоростью.. Мама закричала, сотрясаясь в любовном экстазе. Её грудь прыгала прямо перед моим лицом и я не удержался и впился в неё губами, вгрызаясь в упругую сочную плоть..

Волна страсти унесла нас в блаженные дали почти одновременно.. Первой не выдержала мать.. Громко вскрикнув, затрепетав в сладострастных конвульсиях, она обессилено упала мне на грудь…

В следующий миг, взорвался и я, изливая в лоно матери щедрую порцию семени..

Яр опять обхватив высокие бёдра матери своими лапищами, сделал ещё несколько могучих ударов, словно, хотел проткнуть насквозь недвижимое поникшее тело матери и излившись в мамину попку, обессилено упал на бок.

Мы так и лежали, тяжело дыша, — мать на мне, и Яр рядом, медленно приходя в себя. Незаметно я провалился в глубокий сон..

Проснулся я поздно утром.. Лежал на кровати, и долго, не мог поверить в то, что случившиеся этой ночью не сон.. А ещё он совсем не мог себе представить, как теперь вести себя с матерью..

Когда мама вошла в комнату, она улыбалась. И на ней была та же самая белоснежная рубашка. Она подошла к кровати и взъерошила мои волосы:

— Вставай уже, любовничек. Почти полдень как-никак, иди кушать..

Красный от смущения, как рак, я порывисто сел на постели, не в силах поднять взор на мать:

— Мам, ты не серчаешь?.., — еле выдавил я из себя

Мама легко и тихо рассмеялась:

— Ну-ну, я всё понимаю, мой хороший.. Молодость, горячая кровь, — мне ж радоваться даже, наверное, надо, что моё тело вызывает у моих сыновей такие бурные страсти. Да и отец разгневается, если к его приезду, я ещё не буду тяжела сыном…

Мама застенчиво потупилась:

— Всё хорошо, сынок. Это мой долг матери.. Тебе не за что стыдиться передо мной.. Так определено законами Оленича. Это твоё право. И так решил глава нашей семьи, Ваш отец и мой муж.

С тяжело бьющимся сердцем, счастливый, я потянулся к ней, чтобы заключить её гибкий стан в свои объятия. Но мама совершенно для меня внезапно вдруг отпрянула назад и помахала перед моим носом пальчиком:

— Но-но, сын.. Никто из Вас больше не притронется ко мне без обряда Таинства! Даже и не думайте. Хватит уже грешить! Да и после Таинства не забывай, — днём я для тебя добропорядочная и честная мать, и только ночью ты вправе от меня требовать, чтобы я разделила с тобой твоё ложе!

Я только грустно вздохнул и с любовью взглянул в её красивые бездонные глаза:

— Ничего, мама, я подожду до вечера..

Мама в ответ только застенчиво потупилась.

Глава III.

Но вечера я не дождался…

Я лежал в бане, на нижней полке, закинув руки за голову, и жмурил глаза от удовольствия. Ну, ещё бы.. Мамка-то ведь старалась во всю..

Голая, она стояла на четвереньках на полке, между моих широко разваленных в стороны ног, и старательно ласкала языком и губами мою возбуждённую булаву, не забывая и о яичках..

Да, я был на верху блаженства..

Чёрт, а ведь мой брат во всём был прав.. С матерью мне давно уже следовало везти себя, как зрелому мужу с женщиной, а не отроком.. И надо сказать, в своей новой ипостаси мама была мне люба гораздо более, чем раньше..

Началось всё утром.

Я мылся в бане, когда скрипнула дверь и вошла мать с тюком нестиранной одежды в руках. Я так и замер, голый и мокрый, с мочалкой в руках, а мать, увидев меня, отчего-то густо покраснела и застенчиво, словно невинная девица, опустила глаза в пол. Она была босиком, и на ней был только простенький домашний сарафанчик с расстегнутым до груди воротом. Со струящимися по плечам волосам и алым румянцем на щеках, мама была удивительно хороша.. И я почувствовал, как кровь забурлила в моих жилах, а моё мужское естество наливается возбуждением.

А ещё я удивился своим мыслям. Но надо сказать удивился приятно.. Ещё вчера, я бы, конечно, непременно засмущался и торопливо повернулся к матери спиной.. Но сегодня.. Сегодня я хотел эту красивую женщину и более не собирался этого скрывать. Мало того, я собирался ей овладеть. И более я не видел преград между мной и матерью для своих желаний.

Я пристально смотрел на мать.

— Мам, не смущайся, положи ты свой тюк, — я широко ей улыбнулся, — это очень хорошо, что ты зашла.. Как раз мне нужно, чтобы кто-нибудь потёр мне спинку.

Я подмигнул ей, но мой тот был жёстким:

— Я жду тебя мама!

Я помахал мочалкой, бросил её на лавку и отворив низенькую дверь парилки, шагнул во влажный жар парилки истопленной бани, бросив матери через плечо, нарочито, строго:

— Мам, и не заставляй себя ждать.. У меня ещё сегодня полно дел!

Ждать она себя не заставила.

Я только успел опрокинуть на себя деревянную кадку с водой, как дверца парилки снова скрипнула. Я лишь мельком глянул на мать. Ну, конечно, же она осталась в своём сарафанчике.

— Мам, ну, ты чего?- насмешливо ухмыльнулся я, — здесь ж жарища! Взмокнешь ведь вся..

Она не смотрела на меня. Её щёки просто пылали. Моё древко было настолько напряжённым, что едва не касалось разбухшей головкой пупка. Да, всё это дико возбуждало меня. А мама упорно не поднимала на меня глаз..

— Ничего-ничего.., — быстро и еле слышно пролепетала мама.

— Ну, мам.., — протянул я, — сарафан-то ведь свой попортишь! Что у нас добра, что ли, в доме полна чаша? А ну, давай, сымай живо! – строго прикрикнул я, отметая все её попытки к сопротивлению. И не удержавшись-таки, усмехнулся, — или ты меня стесняешься, что ли?

Она едва робко взглянула на меня и, вздохнув, послушно через голову стянула с себя свой сарафан. Я смотрел, как заколыхалась её грудь и на лёгкий светлый пушок у неё между ног. Повернувшись, ко мне спиной, ма выскользнула из парилки.

Когда она вернулась, уже без своего одеяния, я с вожделением оглядел её ладное стройное тело. Я знал, что сейчас овладею им.. По-моему, она тоже это понимала.

Смачивая мочалку в большой деревянной бадье у полок парилки, мама принялась натирать мне плечи, спину и грудь. Моё возбуждённое копьё то и дело касалось её, но мама упорно делала вид, что не замечает его. Она лишь только всё более краснела, — красные пятна уже проступали даже на её тонкой шее и упругой молочно-белой груди.

Почему-то с каким-то злорадством я вспомнил, каким для меня мучением было раньше, когда мать вдруг решала помочь мне помыться. Возбуждение было невероятным, я весь краснел от стыда и смущался, лёжа на животе, на полке и моля всех богов, чтобы она не заметила моё состояние.

Теперь настал её черёд..

Когда она встала на колени и принялась мыть мои ноги, одну, потом другую, я уже не мог удержаться.

— Иди ко мне, голуба.., — прошептал я, склоняясь к матери.

Она испуганно подняла ко мне лицо..

— Нет, сынок, нет, — что-то там в этом духе лепетала она, пытаясь отстраниться от моих рук, — как же Таинство? Нет, ты не должен брать на себя такой грех..

— К бесу!!, — процедил я, тяжело дыша, — священник грехи отпустит..

Я легко подавил мамкино сопротивление и подмял под себя её упругое стройное тело. И через мгновение, закинув её ножки себе на плечи, разжигаемый пылом и страстью, со всей возможной скоростью и силой, вверзался в свою мать, пронзая её своим любовным орудием. Мама только вскрикивала подо мной, крепко вцепившись в мои плечи. А я тяжело дыша, покрывал горячими поцелуями её лицо и уста.

Страсть повергла мои мысли в пучину, но одно я всё же помню. Уже на самом пике блаженства, готовый низвергнуть в материнское лоно совё семя, я почувствовал, как тело мамы напряглось и через миг забилось в экстазе в моих объятиях..

И теперь, после долгого и бурного нашего соития, я лежал на деревянной полке, закинув руки за голову, и жмурил глаза от удовольствия, чувствуя, как мягкие и влажные губы и язык матери нежно ласкают моё мужское естество. Изредка, я лишь гладил её по густым русым волосам и в порыве нежности шептал ей ласковые слова..

Второй экстаз был сокрушительней первого. Громко вздыхая от удовольствия, я извергал потоки семени в нежный рот матери..

Когда я очнулся, в парилке матери уже не было.

Она была в предбаннике. Румяная, распаренная, повязанная в лёгкое полотено по грудь на мокрое тело, в кадке выстирывала бельё спиной ко мне.

Не удержавшись я потянулся к ёё аппетитной попке.. Но едва мои пальцы коснулись мамы, как она стремительно обернулась и со злостью больно шлёпнула мокрой рубахой меня по лицу. Я так и остолбенел испуганно. Признаться, после всего произшедшего между нами я менее всего ожидал подобного. И так и замер перед матерью, словно нашкодивший щенок.

— Кир! – глаза матери были злы, — я, кажется, уже вам обоим вразумила, что более без Таинства не дам к себе прикоснуться и пальцем никому из вас! Я проявила слабость.. Но более всё!

В тот же вечер мы с братом свершили над матерью обряд Таинства. Мать ещё долго после обряда стоя на коленях, голая, просила у небес прощения за то, что мы овладели ей до Таинства.

А мы с Яром, распалённые, с возбуждёнными копьями наперевес, не спускали с её тела глаз, с трудом дождавшись, когда она, наконец, завершит свои бесконечные молитвы. И уж тут не успела мама и дух перевести после молитвы, как мы овладели ею прямо здесь же на полу, и до утра она уж глаз с нами не сомкнула. Много в нас с братом страсти к ней было..

Так оно и пошло дальше. В хозяйстве дел было много. Готовились к зиме, как — никак. Днём с матерью мы, конечно, вели себя, как самые верные добропорядочные сыновья, какими только может гордиться мать. Но ночью..

Ночь принадлежала плотской любви и страсти. Мы с Яром сноровили огромную отцовскую кровать и ложились теперь спать здесь. Мать приходила к нам прямо из баньки, на пороге опочивальни скидывала с себя ночную рубаху и голая приходила к нам в постель. Наша рабыня, наша наложница..

Отец вернулся на месяц раньше положенного срока, прощённый Старейшинами и восстановленный в звании сотника. Оно и не могло быть иначе с отцом. Дюже крепок был его авторитет среди воинов Оленича, да и на Дубравой Заставе даже простым воином раз за разом отличался отец храбростью и удалью в стычках с ватажниками и прочим разбойным людом. Мать тогда была уже второй месяц тяжела.

Явился отец неожиданно, мы и не ждали его вовсе. Помню, как скрипнула дверь мы с Яром как раз в светлице, прямо на полу на медвежьих шкурах напяливали мать вдвоём сразу, зажав её меж нашими телами.

Так мы и замерли.

Отец-великан с усмешкой, обопрясь о дверной костяк смотрел на нас, мать, хлопая глазами, насаженная на возбуждённые копья своих сыновей и растерянные мы с Яром.

Даже помню страх взял. Характер-то у отца суровый. Понятно, что с матерью его наказ-то вроде как исполняли. Сына ему ещё одного делали. Да только.. Как объяснишь теперь ему, почём вот так вдвоём залазили на мать? Да тем паче, что мать то тяжела уже ведь была ребёнком?

Но злости во взгляде отца не было. Его губы растянулись в улыбке.

— Оскучал по Вам, родные..- пророкотал он, делая шаг к нам, — особенно по тебе, родная..

Глухо брякнулся о пол бронник (щит и копьё отец видать ещё в сенях оставил), рядом походная торба, отец торопливо скидывал с себя портки и рубаху.

Раскрыв рот, мама недоумённо и растерянно взирала на него.

— Потом, милая, поговорим, потом.. – тихо молвил отец, подходя к нам с огромным возбуждённым членом наперевес,- ну, что сынки хорошие замерли? Последнюю ночь даю Вам с мамкой побаловаться! Наслаждайтесь крайнюю ночь..

Запустив руки в пушистые волосы матери, он притянул её к своему возбуждённому клинку. Мать, насаженная теперь уже на три члена, только глухо застонала.

Архив историй и порно рассказов

Она стояла в заброшенном здании и прислушивалась к каждому шороху.
 

Солнце было уже низко и в здание проникали лишь косые лучи.
 

Полумрак, царивший вокруг, создавал причудливые образы.
 

Ей казалось, что за каждым углом притаилось что-то жуткое.
 

Чувства были обострены до предела, мурашки бегали вдоль позвоночника.
 

Птица, неожиданно взлетевшая из темного угла, заставила
 

сердце пропустить удар и она с трудом сдержала крик.
 

Они забрались сюда просто ради любопытства: ее всегда привлекали здания
 

заброшенные людьми и ей всегда было интересно как природа забирает себе то, что оставил человек.
 

А он бродил где то в соседнем помещении. От страха она замерла и ждала пока он присоединится к ней.
 

Без него она и шагу дальше не сделает – ей было жутко и страшно.
 

она стояла и пыталась успокоить выпрыгивающее сердце. У слышав его шаги, она с облегчением вздохнула – ну на конец-то он догнал ее.
 

Он вошел и увидел как она стоит у окна, даже со спины он чувствовал ее
 

напряжение и страх, который окутал ее облаком и чувствовался во всем – в том как она стоит, как держит голову слегка наклонив, как сжаты ее руки.
 

Ему захотелось ее успокоить, обнять и сказать, что они здесь одни.
 

Не стоит ни кого бояться – в темных углах ни кто не прячется, разве что птицы залетевшие
 

сюда случайно. Но что-то мешало ему это сделать: ему нравилось видеть ее испуганной, ее страх будил в нем животное желание.
 

Он видел как она вздрогнула и обернулась, когда он задел какую-то банку под ногами.
 

Желание овладеть ее прямо сейчас заполнило его целиком, ни о чем другом он больше не мог думать.
 

Только о том, как он возьмет ее в этом пыльном, уродливом здании наполненым тенями
 

и непонятными шорохами, среди мусора скопившегося здесь.
 

Обернувшись, она увидела его взгляд, что-то то опасное было в нем. Она еще не осознала что именно, н о почувствовала как холодок пробежал по спине – его взгляд пугал ее больше, чем все опасности поджидающие за углом этого жуткого здания.
 

А он подходил все ближе, его взгляд как будто гипнотизировал ее и она не могла пошевелиться, и не могла отвести взгляд от его темных глаз. То что она в них увидела заставило ее сердце биться еще быстрее: он шел медленно и как будто расслабленно, но в этом чувствовалась сила и готовность хищника броситься на жертву.
 

Ему не хотелось сейчас нежности, нет. Он хотел сейчас, чтобы она боялась его,
 

он хотел чтобы она подчинялась ему, ее страх возбуждал его.
 

Он подошел близко к ней, глядя прямо в глаза, он видел, что пугал ее и от этого его желание становилось сильнее.
 

Он впился в ее губы и почувствовал как она сопротивляется
 

Он держал ее голову и его язык проникал все глубже в ее рот.
 

Она пыталась вырваться но у нее не получалось – он прижал ее к стене,
 

коленом раздвинул ее ноги, сжал грудь так, что она вскрикнула от боли.
 

Почувствовал через тонкую ткань футболки, как твердые соски упираются в ладонь,
 

опустил руку и пощупал ее между ног. В ее глазах он видел испуг, недоумение,
 

она попыталась что-то возразить, но он снова впился в ее губы заставив замолчать.
 

Оторвавшись он посмотрел на нее – она стояла перед ним опустив глаза,
 

ее грудь поднималась от частого дыхания – Смотри на меня – она подняла вверх влажные глаза с большими черными зрачками.
 

Положив руку ей на затылок и собрав в кулак волосы, он заставил встать ее
 

на колени, почувствовал как ее трясет – Смотри на меня. Рот.. рот открой – прохрипел он.
 

Его член коснулся ее губ и скользнул по влажному языку уперевшись в гортань. Она же попыталась оттолкнуть его, но он крепко держал ее голову – Соси.
 

Она послушно выполнила его приказ. взяла его член рукой, обхватила губами и провела языком по головке…..
 

Он нбольше е мог сдерживать себя: поднял ее с колен и, развернув, положил грудью на подоконник, спустил с нее шорты и трусики,
 

сжал ягодицы, так что остались красные пятна.
 

Он вошел в нее сразу и глубоко. Она была мокрая, мокрая на столько,
 

что его член легко скользил в ней. Он входил снова и снова и в какой то момент
 

почувствовал, как ее тело стало двигаться ему на встречу. он остановился,
 

а она в нетерпении продолжала двигаться, тогда он взял ее грудь, сжал сосок и она застонала.
 

Не останавливайся, только не сейчас – едва слышно прошептала она.
 

Она упиралась руками в грязный подоконник, солнце почти село и вокруг
 

стало совсем темно, но сейчас ей было все равно – Только не останавливайся.
 

И он снова начал двигаться в ней, сначала медленно как бы дразня ее, а потом все быстрее и быстрее,
 

пока горячая струя не взорвалась в ней.
 

Он целовал ее спину и шею, а ее тело продолжало вздрагивать от мощного оргазма.
 

Когда они выбрались из здания, то было уже совсем темно.
 

Текст книги «Однажды в деревне. Сборник рассказов»

Автор книги: Наталья Мозилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

СЕЛЬСКАЯ ИРОНИЯ СУДЬБЫ

1.

Семьдесят седьмую годовщину революции семья Расторгуевых и их гости встречали в бане. Это не было традицией. Каждый год седьмого ноября они не собирались на скамейках и пологах. Они не ходили в простынях, как в тогах и не цитировали под пиво Ленина. Так распорядился случай.

Седьмое ноября – большой праздник в деревне. Кто не бывал в селе на Октябрьскую, считай, жил зря. После распада Союза её отмечали с особым настроением: истинные коммунисты и их дети садились у телевизора, ругали власть и вспоминали резко посветлевшее прошлое. Отныне натуральные хозяйства крестьян-единоличников и горожан, сбежавших от надвигающегося капитализма, держались только именами Ленина и Сталина. А кого ещё можно было противопоставить Горбачёву, Ельцину и своре косноязычных жутко далёких от народа политиков? В Бога ещё верить не привыкли, а в вождей не отвыкли.

Дата резкого исторического разворота перестала быть выходным днём. Новые власти чурались любой связи с советским прошлым. А что делать русскому народу, если три поколения его в начале ноября праздновали и веселились?

Сергей и Людмила Воробьёвы вырвались в деревню на выходные, а на седьмое, которое выпало на понедельник, взяли отгул. По этому случаю глава семейства Расторгуевых – дядя Егор – заколол барашка, его жена Марина напекла пирогов, и все готовились праздновать с выпечкой, самолепными пельменями и бутылкой самогона. Но тут дядя Егор, хозяйство которого всегда строилось по принципу «что хромает – то идёт», вдруг вспомнил, что он не убрал на зимовку пчёл. Надеялся достроить омшаник, но осенние хлопоты навалились все разом, морозить стало уже с конца сентября, а в середине октября выпал снег. До сего дня улей стоял в предбаннике, но это же не по-хозяйски, помёрзнут. Решили перенести его в подвал.

– Давай-давай, – кричал Сергей, подгоняя Егора. Улей хоть и весит не более 60 килограммов, нести его неудобно, прихватиться не за что.

– Что давай? – огрызался Егор. – На вот, иди вперёд, я тебе место уступлю! Не чуешь что ли, какую гробину тащим?

Сергей, конечно, не чуял. Его рост сантиметров на двадцать превышал рост Егора. По законам физики вся тяжесть ложилась на руки хозяина. Гость пожал плечами и поменялся с Егором местами. У крыльца Сергей поскользнулся и упал. Следом на него улей. Мужчина выругнулся. В ящике послышался тревожный гул. Егор упал на улей следом.

– Чай, смотреть под ноги надо!

– А я не смотрел что ли? – отозвался Сергей и поспешил поменять тему. – Ого они там! я думал спят…

– Ага, спят. Они там мёд жрут, да «интернационал» поют. Всё! Хватит валяться, понесли уже!

И мужчины снова поменялись местами, преодолели крыльцо, сени, внесли в дом. Но в подвал улей влезать не хотел никак. Крыша застряла в проёме. Сергей развернул ящик и стукнул по ней кулаком.

– Раз, два, три! Давай, тащи! – улей погрузился в подвал. Егор стал тянуть его изо всех сил. Крышу пчелиного домика приподняло. Несчастные насекомые, разбуженные падением улья, а затем ударами Сергея, полетели на свет. Сотнями.

Женщины побросали пельмени и с криками побежали на улицу. Дети играли в комнате,

– Костя! Света! Юля! Быстро из дома! – кричала Марина, из дверного проёма. У неё с детства аллергия на пчёл. Вынести своих детёнышей из избы, захваченной полосатыми разбойниками, она не могла. Женщина открыла дверь и ждала, когда дети сообразят, что произошло. Дети выбегали одетые, как при пожаре: у первого валенки обуты неправильно, другой – без штанов, у третьего – вообще одна нога босая.

Тем временем пчёлы разлетелись по всему дому. Как пьяные матросы, разбуженные выстрелом «Авроры», они бились о стёкла, тыкались в стены, падали на пол и, конечно, жалили всех, кто попадался на пути. Кошка Муська, ждавшая на кухне кусочек мяса, сначала было решила, что вот он – её звёздный час. Женщины убежали и оставили фарш с уже слепленными пельмени на столе. Кошка прыгнула на стол и с теста прикатила к морде начинку. Но потом две пчелы поочерёдно сели ей на нос. Муська мяукнула и пулей понеслась в подвал. Пока Сергей отбивался от насекомых, Егор протолкнул улей на кухню, выскочил, накрыл его крышей, и вместе с товарищем побежал из дома. Да, освободить избу от пчёл, это не Зимний дворец от матросов, но, безусловно, годовщина революции приобрела героическую окраску.

– Ну, у тебя и рожа! – смеялся под дверью, взглянув на Сергея, Егор. Один глаз его мгновенно закрылся от укуса, щека распухла, на лбу набухала шишка.

– Рожа-рожа – передразнивал Сергей. – А ты, сучий потрох, не видел, что у тебя улей в подвал не пролезает?

– А ты на что?

– Да, хороший хозяин, померил бы сначала! – Сергей снял с рукава сонную пчелу и прижал её к щеке Егора. Егор вскрикнул.

– Дурак что ли? – Он сжал кулаки и грозно двинулся на гостя.

– Теперь и ты понял, что такое пчёлы, – Сергей отбежал на безопасное расстояние.

– Дебил, – уже мирно сказал Егор, вытаскивая из щеки пчелиное жало. Сергей потрогал глаз, пощупал лоб, затем щёку и начал хохотать. Егор рассмеялся, глядя на его.

– Чёрт! Надо же так!

– Да, чуток не рассчитали.

– И что теперь?

– А хрен его знает. Надо к пчеловоду идти, у которого я пороек брал.

– Может, дихлофосом их? – предложил Сергей.

– Вот своих заведёшь – и дихлофось. А мне пчёл сохранить надо. Знаешь, сколько я мёда накачал?!

Сергей поправил шапку и вслед за хозяином вышел на улицу. Он зачерпнул в пригоршню снега, слепил комок, приложил его к брови. Сразу стало немного легче.

2.

Сосед-пчеловод – дядя Миша – выспросил все детали ЧП, а потом начал безудержно смеяться.

– Хорош ржать! – возмущался Егор. – Не вижу ничего смешного! – Сергей всё это время вовсе стоял в стороне, чтобы не показывать старику опухшей физиономии.

– Всё, всё! – говорил сквозь слёзы дядя Миша. – Только один вопрос. Слушай, так ты реально в подвал их хотел убрать?

– Да. Ты же сам мне сказал!

– Ой, не могу! – дядя Миша залился смехом пуще прежнего. – Держите меня семеро!

– Дядя Миша, я тебе сейчас по морде дам, – обиделся Егор. – Сам научил, а теперь ещё и издевается. Может, ты специально эту диверсию продумал?! – дядя Миша сел на приступки и закрыл лицо руками, хохоча и вытирая слёзы, выступившие от смеха. -Сраный Троцкий! Щас я тебя проучу.

– Всё, всё! – дядя Миша примирительно вытянул вперёд руки. – У тебя дымарь-то сохранился?

– Сохранился.

– Надо их сейчас в одно место согнать, а потом на совок и в улей. Только ты это… сначала окна покрывалами закрой. Надо им ночь устроить.

– А ты опять не шутишь?

– Да, что я, белены объелся?

– Одевайся! Вместе пошли, – дядь Миша вздохнул, исчез за дверями, потом через пять минут появился в фуфайке с пчеловодческой сеткой и дымарём. Дойдя до Сергея, который мялся посередине тропинки, он пожал ему руку, но говорить о его внешнем виде не стал. Не пчеловод что ли? И с самим всякое бывало.

Проникнув в дом, мужчины первым делом вынесли оттуда съестное, электроплитку и недоделанные пельмени. Женщины и дети сидели в бане. Стало ясно, что до полной победы над противником семейство будет ютится там. Пчёлы всё ещё зверствовали. В тепле они проснулись и сновали из комнаты в комнату в поисках пыльцы. На то, чтобы их собрать, мужчинам потребовалось около трёх часов. Всех-не всех, но большую часть поройка собрали и вернули под крышу улья. К счастью, Егор вовремя закрыл её, и матка не успела вылететь и вывести за собой остальных.

– Ну, что дальше, дядь Миш? – Егор присел на табурет и смотрел на одинокую пчелу, застывшую на покрывале.

– Дальше убирать их надо. Хочешь, ко мне в омшаник отнесём?

– Не, а весной снова их волочить? Тяжело же. А, может, в подвал?

– Можно и в подвал. Только как же туда убрать? Вы же уже пытались.

– Осторожно.

В этот раз в подвале сидел Сергей. Егор аккуратно поворачивал улей, и ящик всё-таки убрался, не задев краёв окошка. Пчелиную революцию подавили три покусанных диктатора. Дядя Миша ушёл, Сергей и Егор посмотрели по сторонам – требовалась изрядная уборка. Выпуская дым, которым собирали пчёл, открыли двери, и в избе стало не больше трёх градусов тепла.

– Мужики! Вы всё? – заглянула в избу Людмила. – Есть пошли. Уже три раза всё остыло.

– И то, правда, – отозвался Егор. – Жрать хочетсяяя!

Мужчины встали и вышли.

3.

В бане было тепло и пахло едой и вениками. В нескольких половицах зияли дыры, прогрызенные крысами. На пологе расстелили белый мешок из-под сахара и устроили целую поляну: соленья, пироги и пельмени. Три скамейки расставили по бане так, чтобы каждый мог подойти к яствам. Дети уже наелись и играли на полу.

– Марин, а дай бутылочку. Ты же прятала. Знаю, где-то в бане лежит, – Егор жалобно посмотрел на жену. Она встала, достала из-за печи бутылку самогона и подала мужу.

– Смотри, только в честь праздника.

Самогон налили в литровый ковш, которым Марина обычно черпала кипяток.

– Ну, за успешный исход дела! – сказал Егор, отхлебнул и передал свою чашу Сергею. Сергей зачем-то левой рукой перекрестил самогон, отхлебнул и передал Людмиле.

– Закусывай, закусывай! – торопила Марина. Все дружно навалились на еду, повеселели, глаза стали добрые и посоловевшие. Через пять минут в бане зазвучал «Интернационал».

– Вставай, проклятьем заклеймённый,

Весь мир голодных и рабов! – пел Егор. К его баритону подключился бас Сергея.

– Кипит наш разум возмущённый

И в смертный бой вести готов.

Дальше уже и женщины не стерпели и продолжали вместе с мужьями:

– Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем

Мы наш, мы новый мир построим,

Кто был ничем, тот станет всем! – дружно пели собравшиеся.

– Вот, Егор, хорошо вам, – прервался Сергей, – сидите в деревне не видите, что в стране творится. Вот это вот – «кто был никем, тот станет всем» – задолбался смотреть! Всякий третий безмозглый урод, двоечник, новым русским становится, «Жигуль» покупает.

– А тебе-то что, Серёг, завидно? – откусывая огурец, подзадорил гостя Расторгуев. Сергей отхлебнул из ковша, занюхал рукавом и сквозь слёзы продолжил.

– Я, Егор, честный работяга. Ты знаешь. Двадцать лет на одном заводе, пока его эти суки не распродали. Мне за державу обидно, Родину дербанят! – женщины переглянулись и, точно по команде, затянули:

– С чего начинается Родина?

С картинки в твоём букваре.

С хороших и верных товарищей,

Живущих в соседнем дворе…, – мужчины тоже подключились и дружно подвывали. Не всегда к месту, но всегда старательно. На колени залезли дети и тоже запели. Каждый из этого кружка чувствовал себя подпольщиком, надеясь, что однажды коммунизм победит и всё, что с ними происходило, приобретёт особый смысл. Под потолком качалась паутина. В печке трещали дрова. Из тёмных углов выглядывали длинноногие поганки, которым в бане было и тепло, и влажно.

декабрь 2017 г.

ВЕЛЕСОВ ХУТОР

1.

Максим не отрывал глаз от дороги. Каждый шаг давался с трудом. Прошлогодняя трава спутывала ноги, а грязь скользила и хлюпала. Это летом здесь сухо и можно рассматривать синие и туманные дали. В мае путь до Велесова хутора осилит лишь тот, кому это действительно нужно. Максиму – четырнадцать. И ему нужно. Их корова пропала два дня назад. После безрезультатных поисков родители решили, что найти её может только колдун с болот. В одиночку на хутор не пройдёшь: нужно знать заповедные тропы. Вот и Максима отправили с тёткой Агрофеной. Эта красивая сорокалетняя вдова часто бывала у Петра Ивановича. То погадать сходит, то по доброте душевной продуктов ему отнесёт. Говорили, что упрашивала старика передать ей дар, только он баб в ученицы не брал. Дескать, тяжесть его знаний достойно вынесет только мужчина.

Ветер шумел клейкой молодой листвой. Щебетали иволга и певчий дрозд, а в чаще леса между молодых берёз перекликались зяблики. Под старой коренастой сосной тётка Агрофена предложила отдохнуть. Максим заметил, что это место не однажды использовали для привала: к осиновым пням была приколочена ива, образуя что-то вроде скамейки. В траве под берёзой он увидел скомканную пачку из-под «Беломора» и битые бутылки.

Путники сели и поставили в ногах корзинки с подарками.

– А, расскажи мне про колдуна? – начал Максим. – Какой он?

– Какой…, – Агрофена задумалась. – Он другой. Таких людей давно не стало. – Максим пожал плечами.

– Ну, представь, что на землю нашу напал враг. Что ты сделаешь?

– Чё думать-то? Возьму автомат и пойду воевать, – Агрофена улыбнулась.

– Вот. А Пётр Иванович такие слова знает, которые могут страх нагнать на любого врага и оружие не потребуется. И не то что воевать, они к нашим границам даже не приблизятся, – женщина подняла лицо к солнцу и от удовольствия прикрыла глаза. Ветер обдувал пряди волос, выпавшие из-под платка. По фуфайке ползла божья коровка.

– Что-то сказки какие-то…, – Максим недоверчиво посмотрел на Агрофену. Она открыла глаза и с раздражением в голосе спросила.

– Вот видишь. Ты не веришь. А раньше в этом никто не сомневался, и потому это работало.

– Ну, допустим. А как он видит про людей всё?

– Это совсем просто. Сам поймёшь. А, если не поймёшь, я тебе на обратной дороге расскажу. Только смотри за ним внимательнее, – Максим вошёл в азарт.

– И что, он всё знает?

– Всё.

– И обмануть его нельзя?

– Ещё никому это не удавалось.

Агрофена вынула из корзинки банку с водой, отпила. Предложила Максиму, но он отказался. Очень ему захотелось колдуна провести. Быть такого не может, чтобы старик всё про всех знал. Под предлогом, что ему надо отлить, Максим забежал за сосну и во мху под корягой спрятал десяток яиц. Он решил, что для старого колдуна много двадцать штук, и на обратной дороге он их прихватит. Если же Пётр Иванович каким-то волшебным образом про это прознает – в чём Максим сильно сомневался – то не такой уж это и грех.

Остаток дороги тётка Агрофена с жаром рассказывала про чудеса лесного колдуна, и Максим уже не сомневался: каждое её слово – чистый вымысел.

2.

Дом Петра Ивановича возник внезапно, точно выскочил из-под земли. Всё ёлки, да берёзы, берёзы, да ёлки. И вдруг на пригорке за плотной стеной деревьев появилась поляна с лесной избёнкой. У неё, как в сказке, даже курьи ножки имелись: жилые ярусы находились на семиметровых металлических сваях. Назначение конструкции для Максима осталось тайной: то ли весной вода заливала поляну, то ли от грызунов. Колдун перед избой сидел на солнцепёке и рубанком сглаживал бока новенькой лодки. Это был коренастый мужик лет шестидесяти. Выглядел он совершенно заурядно, если не считать густой седой бороды и разноцветных глаз – один серый, а другой зелёный. Из-под фуфайки торчала клетчатая рубаха. Рабочие тёмно-синие брюки, какие носили мужики с фермы, и обычные резиновые сапоги. В них, уткнувшись носом, спала молодая красивая лайка. Она попыталась вскочить и принять гостей, как это у собак положено, но дед прикрикнул на неё. Псина послушно положила голову на лапы и хитро сощурила глаза, как бы намекая, что следит за пришедшими и расслабляться нельзя.

«Интересно, – подумал Максим, – куда ему лодка? Здесь же до реки километров пять. Или есть другая река? Ладно, потом спрошу». Старик даже не взглянул на Максима. Недолго обсудили с Агрофеной деревенские новости, потом ушли в избу.

– Подожди здесь, – сказал колдун. – Мы недолго.

Максим обошёл всю поляну. За избой он нашёл кострище, выложенное камнями и черепа животных, на кольях. Похоже, что коровьи, поскольку торчали рога солидной длинны. На берегу маленького пруда лежали белые кости, напоминающие человеческие. Всё было странным, но не пугающим. Максим сел на скамейку под ракитовым кустом и стал слушать птиц. Слева, в лесу, точно суетливая баба, причитала кукушка. Справа, с болота, слышался нервный стук чёрного дятла. Шелестели сухие травы. По ним перелетали бабочки-крапивницы. Очень скоро парень погрузился в сон, но минут через двадцать его разбудили шаги тётки Агрофены.

– Зовёт, – сказала она с блаженной улыбкой на устах. «Вот, сумасшедшая, – подумал Максим. – Она серьёзно верит в эти бредни?».

Поднявшись по сухой скрипучей лестнице на высокое крыльцо, Максим впервые за день увидел невероятную прелесть этих мест. За жидкими верхушками болотных деревьев в каком-то километре от хутора разлилось огромное озеро. Оно было синим-синим, и, судя по всему, питалось мелкими ручьями и речушками. С севера озеро закрывал высокий сине-зелёный холм с жидкой растительностью, а по берегам стелился розоватый кустарник. Про это озеро не знали ни родители парня, ни охотники, ни даже дед, который жил километрах в пяти отсюда.

Максим открыл дверь в избу. На него пахнуло травами и вощиной. В полумраке у печи в рубашке и чёрном войлочном жилете сидел Пётр Иванович. На столе стоял медный таз, а рядом – кувшин с родниковой водой. Под потолком на верёвках висели травы и снадобья. Они почти перекрывали мутное зеркало в простенке между окнами. Лежанка на печи была прикрыта заячьим тулупом, а в углу над сундуком висело охотничье ружьё.

– Садись, – приказал старик. – Давай руки.

– Как давать? – не понял Максим.

– Протягивай их ладонями вверх над тазом.

Максим подчинился. «Любопытно, – думал парень. – Он что же, по ладоням моим читать будет?». Колдун закатал парню рукава и взял кувшин с водой. Затем он стал медленно лить из него на ладони, нашёптывая заговор.

«Вода-водица, небесная царица,

С неба пришла, в землю ушла,

Вода-водица, земляная царица,

Из земли пришла, на небо ушла…»

Струйки воды стекали по рукам и мелодично ударялись о стенки таза. Максим рассматривал старика. Суровый дед. Табаком несёт от него, как от Тараса Бульбы. Ручищи большие, жилистые. На правой – татуировка. «Эх, неудобно кувшин держит, не рассмотреть, что там. Вроде, летописец, а, может, и нет», – Максим следил за каждым действием колдуна, стараясь понять побольше и про него, и про его метод. По рукам было заметно, что колдовством Пётр Иванович занимался не всю жизнь, было в ней место и физическому труду. Наконец, вода закончилась. «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь!» – старик перекрестил воду. Затем подал Максиму полотенце с колен, и тот вытер руки. Пётр Иванович склонился над тазом и стал смотреть на дно. Парень сделал то же самое, но видел только воду и отдельные капли на красно-коричневых стенках.

– Стоит ваша корова на брошенной ферме возле кучи старой соломы. Там найдёте и её, и телёнка.

– Ничего себе! А как вы это увидели?

– Посмотрел и увидел, – ответил старик.

– Так я тоже смотрел, но ничего не увидел, – не отступался Максим.

– А ты и не хотел увидеть.

Максим хотел ещё много всего спросить, но вместо этого встал, поблагодарил колдуна и подал ему корзину с яйцами и пирогами. Он слегка поклонился и поставил корзину на скамейку к печи.

– Ещё передай отцу, чтобы ногу правую берёг. Смотрел, куда вступает. А тебе…, – Пётр Иванович помолчал. – тебе желаю остерегаться своего неверия. Следует его оставить там, где положил.

Максим ещё раз поблагодарил и вышел на улицу. На крыльце он снова задержался, чтобы посмотреть на озеро. По небу плыли кучевые облака. Заметно похолодало. Колдун вышел следом и встал тут же, опершись локтем на перила. В руках у него была трубка, из которой он вычищал и бросал по ветру перегоревший табак.

– Понял, зачем лодка?

– Понял. А там хорошо клюёт?

– У меня всегда хорошо клюёт, – улыбнулся старик, показав парню свой желтозубый рот.

– А что это там такое по берегу?

– Багульник цветёт. Чувствуешь воздух сладкий? Это из-за него.

Из-за дома вышла тётка Агрофена. Ветер, как парус, раздувал её цветную юбку. Женщина остановилась, чтобы перевязать платок. Рука с гребнем собирала непослушные пряди и укладывала их в пучок. Старик обернулся на тётку Агрофену, чуть заметно свернул глазами и сглотнул.

– Ну, что Максимка, всё узнал?

– Всё, – отозвался парень и спустился с крыльца. Пётр Иванович, не торопясь, так же сошёл на землю. Он достал кожаный кисет, набил трубку и стал раскуривать. Тётка Агрофена стояла молча, глядя на колдуна, как добыча на ястреба. Максима тем временем атаковала лайка. Она ластилась, легонько кусала, пыталась уронить парня с ног. Вероятно, она считала его большим щенком, который любит играть в догонячки.

Колдун глубоко затянулся. Тётка Агрофена протянула руку.

– Пойдём мы. Спасибо, Пётр Ива…, – старик стиснул её ладонь. Тётка Агрофена покраснела и прикрыла глаза. – …ныч. Только ты всегда всё знаешь.

– Кхе-кхе-кхе, – колдун закашлялся. – Я ничего не знаю, – сказал он еле слышно и отпустил руку женщины.

– Максим! – неестественно громко крикнула она. – Пошли.

Парень вырвался из объятий собаки, поправил фуфайку и подбежал к проводнице. Тётка Агрофена, ни разу не оглянувшись, скорым шагом пошла по тропинке. Старик долго стоял на поляне и разбавлял пряную весну горечью табачного дыма.

3.

До места привала Максим, не умолкая, расспрашивал Агрофену про колдуна. Она напротив – была молчалива и задумчива. И всё-таки парень сумел выпытать, что в роду Петра Ивановича все мужчины – колдуны. Тайную силу он получил от деда, а тот от своего деда. Вот только передать оказалось некому – семьи Пётр Иванович не создал, поскольку полжизни мотался по лагерям. Впрочем, сметённый дух Максима пока не знал, поверил он в эту чертовщину или сомневается. Корову ещё не нашли, про яйца старик не догадался, то, что про лодку поговорили, так это и совпасть могло…

Пока Агрофена отдыхала под сосной, Максим отошёл к коряге, где сделал схрон. Он поспешно отодвинул сухие ветки и в ужасе отпрыгнул назад! По яйцам ползали гадюки. Они лежали под ветками, прижавшись к скорлупкам холодными чёрными животами. На крик парня прибежала тётка Агрофена. Она увидела змей и сразу всё поняла. Женщина обматерила Максима, взяла его, как маленького, за руку и повела в сторону деревни.

4.

Корову нашли в указанном месте. Телёнок за три дня подрос и сам бежал до дома.

март 2018 г.

Баба Маня жизнь прожила долгую, трудную. Девяносто восемь, почитай, исполнилось, когда на погост её понесли. Пятерых детей подняла, семнадцать внуков вынянчила, да правнуков с десяток. Все на её коленях пересидели до единого, ступени крыльца стёрты были добела от множества ног и ножек, что бегали и ступали по нему за все эти годы, всех принимала старая изба, которую ещё до войны поставил муж бабы Мани — Савелий Иваныч.

В сорок первом ушёл он на фронт да там и сгинул, пропал без вести в сорок третьем, где-то под Сталинградом, холодной суровою зимою. Баба Маня, тогда ещё просто Маня, вдовой осталась, с детьми мал-мала меньше. До последнего дня своей жизни, однако, ждала она своего Савоньку, не теряла надежды, что он жив, часто выходила к палисаднику и стояла, всматриваясь вдаль, за околицу — не спускается ли с пригорка знакомая фигура. Но не пришёл Савелий Иваныч, теперь уж там, чай, встретились.

Но не только мужа проводила на войну баба Маня, а и старшего сына своего — Витеньку. Ему об тот год, как война началась, восемнадцатый годок пошёл. В сорок втором ушёл добровольцем, а в сорок пятом встретил Победу в Берлине. Домой вернулся живым на радость матери. Ну а младшей Иринке тогда всего два годика исполнилось, последышем была у родителей. Мане под сорок уж было, как Ирка народилась.

Война шла по земле…Всяко бывало, и голодно, и холодно, и тоска душу съедала и неизвестность. Однако выстояли, все живы остались, окромя отца.

Когда пришла пора бабе Мане помирать, то ехать в город в больницу она категорически отказывалась.

— Сколь мне той жизни-то осталось? Сроду в больницах не бывала, дайте мне в родной избе Богу душу отдать.

Дети о ту пору сами уже стариками стали, внуки тоже в делах да заботах, ну и вызвалась за прабабкой доглядывать правнучка Мила. Больно уж она прабабушку свою любила, да и та её среди других правнуков выделяла, хоть и старалась не показывать того.

Приехала Мила, которой тогда девятнадцать исполнилось, в деревню, в бабыманин дом. Ну и остальная родня чем могла помогала, кто продуктов им привезёт, кто на выходных приедет с уборкой помочь. Так и дело пошло. Баба Маня не вставала, лежала на подушках строгая, задумчивая, ровно что тревожило её.

Подойдёт к ней Милочка, постоит, поглядит, спросит:

— Чего ты, бабуленька? Что тебе покоя не даёт? О чём всё думаешь?

— Да что, милая, я так… Жизнь вспоминаю.

— Ну вот что, давай-ка чаю пить.

Принесёт Мила чашки, варенье да печенья, столик подвинет ближе и сама тут же пристроится. Потечёт у них разговор задушевный, повеселеет бабушка, и Миле спокойно.

Но с каждым днём всё больше бабушка слабела, всё чаще молчала, да думала о чём-то, глядя в окно, за которым стоял старый колодец. Выкопал его тоже Савелий, муж её, тогда же, когда и избу поднимали. Теперь-то уж не пользовались им, вода в избе была нынче, все удобства. Но засыпать колодец не стали, на добрую память о прадедушке оставили.

И вот в один из весенних дней, когда приближался самый великий из праздников — День Победы, подозвала баба Маня правнучку к себе и рукой на стул указала, садись, мол. Присела Мила.

— Что ты, бабонька? Хочешь чего? Может кашки сварить?

Помотала баба Маня головой, не хочу, мол, слушай.

— Праздник скоро, — с придыханием начала баба Маня, — Ты знаешь, Мила, что для меня нет его важнее, других праздников я и не признаю, окромя него. Так вот, вчерась Савонька ко мне приходил. Да молчи, молчи, мне и так тяжело говорить-то, болит в груди, давит чего-то. Приходил молодой, такой каким на фронт уходил. Скоро, бает, увидимся, Манюша. Знать недолго мне осталось.

И вот что хочу я тебе поведать, Милочка, ты слушай внимательно. Никому в жизни я этой истории не рассказывала доселе. А теперь не могу молчать, не хочу я, Милочка, с собой эту тяжесть уносить. Не даёт она мне покоя. Вот как дело, значит, было…

У Савелия в лесу заимка была, охотился он там бывало, ну и избушка небольшая имелась. Как на войну я сына да мужа проводила, так и сама научилась на зайцев да на птиц силки ставить. Уходила в лес с утра, в избушке всё необходимое хранила для разделки, а на другой день проверять силки ходила.

И вот однажды прихожу я как обычно к избушке, захожу, и чую — есть кто-то там. Ой, испужалась я до чего! Может беглый какой, дезертир. Тогда были и такие. А то вдруг медведь, а у меня ничего с собой и нет. Нащупала я в углу избы лопату, выставила её вперёд себя да пошла тихонько в тот тёмный угол, где копошилось что-то.

Вижу, тёмное что-то, грязное, а оконце в избе махонькое, да и то света почти не пропускает, под самым потолком оно. Замахнулась я лопатой-то, и тут гляжу, а это человек. Ба, думаю, чуть не убила, а самой страшно, кто ж такой он. Может из наших партизан кто?

— Ты кто такой? — спрашиваю я у него.

Молчит.

— Кто такой, я тебе говорю? — а сама снова лопату подняла и замахнулась.

А он в угол зажался, голову руками прикрывает. Вижу, руки у него все чёрные, в крови что ли. И лицо не лучше.

— А ну, — говорю, — Вылазь на свет Божий.

Он, как сидел, так и пополз к выходу, а сам всё молчит. И вот вышли мы так за дверь и вижу я, Господи помилуй, да это ж никак немец? Откуда ему тут взяться? А молоденький сам, мальчишка совсем, волосы светлые, белые почти, как у нашего Витюши, глаза голубые, худой, раненый. Стою я так напротив него и одна мысль в голове:

— Прикончить его тут же, врага проклятого.

А у самой защемило что-то на сердце, не смогу. Годков-то ему и двадцати нет поди, ровно как и моему сыну, который тоже где-то воюет. Ой, Мила, ой, тяжко мне сделалось, в глазах потемнело. А этот вражина-то, значит, сидит, сил нет у него, чтобы встать, и твердит мне на своём варварском наречьи:

— Не убивайт, не убивайт, фрау!

И не смогла я, Мила, ничего ему сделать. Больше того скажу я тебе. Взяла я грех на душу — выхаживать его принялась. Ты понимаешь, а? Мои муж с сыном там на фронте врага бьют, а я тут в тылу выхаживаю его проклятого! А во мне тогда материнское сердце говорило, не могу я этого объяснить тебе, дочка, вот появятся у тебя детушки и может вспомнишь ты свою прабабку старую, дурную, и поймёшь…

Тайком стала я ему носить еды маленько, картошину, да молока кружку. Раны его перевязала. Наказала из избушки носу не казать. Приволокла соломы из дому да тулупчик старенький, ночи уже холодные совсем стояли, осень ведь. Благо ни у кого подозрений не вызвало, что в лес я хожу, я ведь и до того ходила на заимку.

А на душе-то кошки скребут, что я творю? Сдать надо мне его, пойти куда следует.

— Всё, — думаю с вечера, — Завтра же пойду к председательше Клавдии.

А утром встану и не могу, Милка. Не могу, ноги нейдут…

Дни шли, немец болел сильно, горячка была у него, раны гноились. Так я что удумала. В село соседнее пошла, там фельшерица была, выпросила у ей лекарство, мол, дочка вилами руку поранила, надо лечить. И ведь никто не проверил, не узнал истины. А я тому немцу лекарство унесла. Пока ходила эдак-то к нему, говорили мы с ним. Он по нашему сносно балакал, не знаю уж где научился.

Звали его Дитер. И рассказывал он про их хозяйство там, в Германии ихней, про мать с отцом, про младших братьев. Ведь всё как у нас у них. Зачем воевали?… Слушала я его и видела их поля, семью его, как будто вживую. И так мне мать его жалко стало. Ведь она тоже сына проводила, как и я, и не знает где-то он сейчас.

Может и мой Витенька сейчас вот так лежит где-то, раненый, немощный. Может и ему поможет кто-то, как я этому Дитеру помогаю. Ох, Мила, кабы кто узнал тогда, что я делала, так пошла бы я под расстрел. Вот какой грех на мне, доченька. Тряслась я что лист осиновый, а ноги сами шли на заимку.

И вот в один из дней в деревню к нам партизаны пришли. Вот тогда я по-настоящему испугалась. Задками, огородами, вышла я из деревни, да бегом на заимку, в избушку свою.

— Вот что, Дитер, — говорю я своему немцу, — Уходить тебе надо! Иначе и меня с детьми погубишь и сам погибнешь. Что могла, сделала я для тебя, уходи.

А он слабый ещё совсем, жар у его, сунула я ему с собой еды немного да и говорю:

— Сначала я уйду, а потом ты тихонько выходи и уходи, Дитер.

А он глядел на меня, глядел, а потом за пазуху полез. Я аж похолодела вся.

— Ну, — думаю, — Дура ты, Маня, дура, у него ведь оружие есть наверняка. Порешит он тебя сейчас.

А он из-за пазухи достал коробочку, навроде шкатулки махонькой и говорит:

— Смотри, фрау.

И мне показывает. Я ближе подошла, а там бумажка с адресом и фотография.

— Мама, — говорит он мне, и пальцем на женщину тычет, что на фото.

Потом сунул мне в руки эту коробочку и говорит:

— Адрес тут. Когда война закончится, напиши маме. Меня убьют. Не приду домой. А ты напиши, фрау. Мама знать будет.

Взяла я эту коробчонку, а сама думаю, куда деть её, а ну как найдут? Постояли мы с ним друг напротив друга, поглядели. А после, уж не знаю, как это получилось, само как-то вышло, подняла я руку и перекрестила его. А он заревел. Горько так заревел. Руку мою взял и ладонь поцеловал. Развернулась я и побежала оттуда. Бегу, сама ничего от слёз не вижу.

— Ах ты ж , — думаю, — Война проклятая, что ж ты гадина наделала?! Сколько жизней покалечила. Сыновья наши, мальчишки, убивать идут друг друга, вместо того, чтобы хлеб растить, жениться.

Тут слышу, хруст какой-то, ветки хрустят, за кустами мужики показались, и узнала я в них наших, тех, что в деревню пришли недавно.

— Что делать?

И я нож из кармана вытащила, да ногу себе и резанула. Тут и они подошли.

— Что тут делаешь? Чего ревёшь?

— Да на заимку ходила, силки проверяла, да вот в потёмках в избе наткнулась на железку, порезалась, больно уж очень.

— Так чего ты бежишь? Тут перевязать надобно, — говорит один из них и ближе подходит.

— Да я сама, сама, — отвечаю. С головы платок сняла да и перемотала ногу-то.

Ну и бегом от них в деревню. А они дальше, в лес пошли.

Мила слушала прабабушку, раскрыв рот, и забыв про время. Ей казалось, что смотрит она фильм, а не про жизнь настоящую слушает. Неужели всё это с её бабой Маней произошло?

— А дальше что, бабуля? Что с Дитером стало?

— Не знаю, дочка, может и ушёл, а может наши его тогда взяли. Он больно слабый был, вряд ли смог уйти. Да и я тогда выстрелы слышала, когда из леса-то на опушку вышла. Думаю, нет его в живых.

— А что же стало с той шкатулкой? Ты написала его матери?

— Нет, дочка, не написала. Времена тогда были страшные, боялась я. Ну а после, когда много лет прошло, порывалась всё, да думала, а надо ли прошлое бередить? Так и лежит эта шкатулка с тех пор.

— Так она цела? — подскочила Мила, — Я думала, ты уничтожила её.

— Цела, — ответила бабушка, — И спрятала я её на самом видном месте. Долго я думала куда мне её деть, а потом и вспомнила, как мне ещё отец мой говорил, мол хочешь что-то хорошо укрыть — положи на видное место. Вот у колодца я её и закопала ночью. Там много ног ходило, землю быстро утоптали, отполировали даже. А я до сих пор помню, где именно она лежит.

— А покажешь мне?

— Покажу.

В тот же день Мила принялась копать. Было это нелегко. Земля и вправду была отполирована и тверда, словно бетон. Но мало-помалу дело шло, и через какое-то время Мила с трепетом достала на свет , завёрнутую в тряпицу, небольшую деревянную коробочку. Ночью, когда бабушка уже спала, Мила сидела за столом и разглядывала тронутую временем, но всё же довольно хорошо сохранившуюся фотографию женщины средних лет и жёлтый сложенный кусочек бумаги с адресом.

Бабы Мани не стало десятого мая. Она встретила свой последний в жизни Праздник Победы и тихо отошла на заре следующего дня. Душа её теперь была спокойна, ведь она исповедала то, что томило её многие годы. Невыполненное обещание, данное врагу.

Мила нашла Дитера. Невероятно, но он был жив, и все эти годы он помнил фрау Марию, которая спасла ему жизнь. Жил он по тому же адресу, что был указан на клочке бумаги, отданной бабе Мане в том далёком сорок третьем. У него было четверо детей, два сына и две дочери, одну из дочерей он назвал Марией, в честь русской женщины. Милу пригласили в гости и она, немного посомневавшись, всё же поехала. Она увидела вживую и Дитера, и его детей, и внуков.

Теперь над их головами было мирное небо, они были не врагами, но сердца помнили то, что забыть нельзя, чтобы никогда больше не повторилось то, что было. Говорят, что воюют политики, а гибнут простые люди, наверное так оно и есть. Многое минуло с той поры, поросло травой, стало памятью. Наши Герои всегда будут живы в наших сердцах.

А жизнь идёт. И надо жить. И никогда не знаешь, где встретит тебя твоя судьба. Любовь не знает слова «война». Милу она встретила в доме Дитера. Спустя год она вышла замуж за его внука Ральфа. Вышло так, что тогда на лесной глухой заимке её прабабушка Мария решила судьбу своей правнучки..

Почему с возрастом у мудрого человека не должно остаться друзей: 3 мудрые цитаты Юрия Левитанского

Молодость дружбе располагает, а старость избегает ✔️

Дети заводят друзей по щелчку пальца, им достаточно узнать имя своего «‎нового лучшего друга» и принять его в объятья без задней мысли. Со временем человек лишается части друзей, а к пожилому возрасту и вовсе не должен их иметь. Почему? Юрий Левитанский считал, что дружба таит большую опасность, чем явный враг: «‎От явного врага мы ждем самого худшего, а от друга лишь прекрасного, лучшего» но каждый наш друг — простой человек, у которого есть свои интересы, свои слабости и желания, мы не хотим думать, что друг может предать или пожелать плохого, но человеческая природа всегда берет верх: «‎Больше всего нас ранят самые близкие, потому что наши души открыты для них».
[Spoiler (click to open)] [more]

С возрастом список тех людей, которых мы считали друзьями, сокращается до единиц: «‎Где понимание было, там оно уйдет, где было доверие, не останется и следа, кто был назван другом, придя однажды, уйдет навсегда». Таков закон жизни: чем дольше мы дружим с кем-то, тем больше встречаем непонимания, зависти, подлости и лицемерия, нужно лишь время, чтобы это проявилось: «‎Не давай свою руку своему лучшему другу, сегодня она спас тебя, потому что не сложно, но завтра подойдешь ты к колодцу и он скажет: прыгай, так нужно». Это не значит, что люди вокруг плохие, виноваты мы сами в том, что назвали их такими: «‎Разве можно назвать волка теленком и ждать, что он будет есть одну травку, а потом считать его предателем, если он съест стадо? Лишь потому, что мы назвали его теленком?». Волк остается волком, как его не называй: «‎Назови человека другом и не будь разочарован, помни: «Человек — это человек, как его ни называй» ».

Как относиться к людям вокруг, чтобы избежать разочарований в жизни? ✔️

Юрий Левитанский считал, что называя человека «другом», мы пытаемся приручить его, как бы это странно не звучало, сделать безопасным и дружественным, хотя до конца сделать это невозможно, человека невозможно приручить, как верного пса. Проблема заключается не в плохих друзьях, а в наших ожиданиях: люди не плохие и не хорошие, но назвав кого-то другом, мы ждем, что он пройдет с нами огонь и воду. Нам так хочется. Мы рады обманываться, но однажды придет час расплаты за нашу иллюзию: человек остался человеком, ни плохим ни хорошим, но мы то ждали лучшего. Именно поэтому взрослый, мудрый человек, не заводит друзей: «‎Мудрый человек делает добро и не ждет того же в ответ, а значит не будет разочарован».

Суть человеческих отношений всегда остается в том, что в них участвует два человека. Как не называй отношения: дружеские, супружеские, родственные, рано или поздно дадут о себе знать именно человеческие отношения, со своими интересами и целями, корыстью и мотивами. Обезопасить себя можно лишь одним: делать добро, если хочется, общаться, если интересно, помогать, если есть возможность и желание, но никогда не ждать, что тот, с кем вы хорошо общались и дружили, будет к вам благосклонен всегда: «‎Каждый может посочувствовать вашей неудаче, но мало кто может порадоваться вашему успеху». Люди меняются — это в человеческой природе, не нужно держать у себя «‎друзей» которые стали неприятны, как и воротить нос от тех, на кого раньше внимание не обращали: «‎Друзья становятся другими, тебя избавив от всего, а ты запомнил их лик такими, который был… До этого всего».

https://zen.yandex.ru/media/id/5aa6ba0857906a16ad6dfaba/pochemu-s-vozrastom-u-mudrogo-cheloveka-ne-doljno-ostatsia-druzei-3-mudrye-citaty-iuriia-levitanskogo-60b62d223efca05eed75c103

Этот рассказ надолго выбил меня из колеи… Прочтите до конца, не пожалейте времени. Возможно, он крепко и навсегда утвердит вас в мысли, что жить надо здесь и сейчас…

У мамы в серванте жил хрусталь. Салатницы, фруктовницы, селедочницы. Все громоздкое, непрактичное. И ещё фарфор. Красивый, с переливчатым рисунком цветов и бабочек.

Набор из 12 тарелок, чайных пар и блюд под горячее.

Мама покупала его еще в советские времена, и ходила куда-то ночью с номером 28 на руке. Она называла это: «Урвала». Когда у нас бывали гости, я стелила на стол кипенно белую скатерть. Скатерть просила нарядного фарфора.

— Мам, можно?

— Не надо, это для гостей.

— Так у нас же гости!

— Да какие это гости! Соседи да баб Полина…

Я поняла: чтобы фарфор вышел из серванта, надо, чтобы английская королева бросила Лондон и заглянула в спальный район Капотни, в гости к маме.

Раньше так было принято: купить и ждать, когда начнется настоящая жизнь. А та, которая уже сегодня — не считается. Что это за жизнь такая? Сплошное преодоление. Мало денег, мало радости, много проблем. Настоящая жизнь начнется потом.

Прямо раз — и начнется. И в этот день мы будем есть суп из хрустальной супницы и пить чай из фарфоровых чашек. Но не сегодня.

Когда мама заболела, она почти не выходила из дома. Передвигалась на инвалидной коляске, ходила с костылями, держась за руку сопровождающего.

— Отвези меня на рынок, — попросила мама однажды.

Последние годы одежду маме покупала я, и всегда угадывала. Хотя и не очень любила шоппинг для нее: у нас были разные вкусы. И то, что не нравилось мне — наверняка нравилось маме. Поэтому это был такой антишоппинг — надо было выбрать то, что никогда не купила бы себе — и именно эти обновки приводили маму в восторг.

— Мне белье надо новое, я похудела.

У мамы хорошая, но сложная фигура, небольшие бедра и большая грудь, подобрать белье на глаз невозможно. В итоге мы поехали в магазин. Он был в ТЦ, при входе, на первом этаже. От машины, припаркованной у входа, до магазина мы шли минут сорок. Мама с трудом переставляла больные ноги. Пришли. Выбрали. Примерили.

— Тут очень дорого и нельзя торговаться, — сказала мама. — Пойдем еще куда-то.

— Купи тут, я же плачу, — говорю я. — Это единственный магазин твоей шаговой доступности.

Мама поняла, что я права, не стала спорить. Выбрала белье.

— Сколько стоит?

— Не важно, — говорю я.

— Важно. Я должна знать.

Мама фанат контроля. Ей важно, что это она приняла решение о покупке.

— Пять тысяч, — говорит продавец.

— Пять тысяч за трусы?????

— Это комплект из новой коллекции.

— Да какая разница под одеждой!!!! — мама возмущена.

Я изо всех сил подмигиваю продавцу, показываю пантомиму. Мол, соври.

— Ой, — говорит девочка-продавец, глядя на меня. — Я лишний ноль добавила. Пятьсот рублей стоит комплект.

— То-то же! Ему конечно триста рублей красная цена, но мы просто устали… Может, скинете пару сотен?

— Мам, это магазин, — вмешиваюсь я. — Тут фиксированные цены. Это не рынок.

Я плачу с карты, чтобы мама не видела купюр. Тут же сминаю чек, чтобы лишний ноль не попал ей на глаза. Забираем покупки. Идем до машины.

— Хороший комплект. Нарядный. Я специально сказала, что не нравится, чтоб интерес не показывать. А вдруг бы скинули нам пару сотен. Никогда не показывай продавцу, что вещь тебе понравилась.

Иначе, ты на крючке.

— Хорошо, — говорю я.

— И всегда торгуйся. А вдруг скинут?

— Хорошо.

Я всю жизнь получаю советы, которые неприменимы в моем мире. Я называю их пейджеры. Вроде как они есть, но в век мобильных уже не надо.

Читать также: «Нужно копить деньги и все делать качественно” — это незыблемые родительские истины… позавчерашнего дня.

Однажды маме позвонили в дверь. Она долго-долго шла к двери. Но за дверью стоял терпеливый и улыбчивый молодой парень. Он продавал набор ножей. Мама его впустила, не задумываясь. Неходячая пенсионерка впустила в квартиру широкоплечего молодого мужика с ножами. Без комментариев. Парень рассказывал маме про сталь, про то, как нож может разрезать носовой платок, подкинутый вверх, на лету.

— А я без мужика живу, в доме никогда нет наточенных ножей, — пожаловалась мама.

Проявила интерес. Хотя сама учила не проявлять. Это было маленькое шоу. В жизни моей мамы было мало шоу. То есть много, но только в телевизоре. А тут — наяву. Парень не продавал ножи. Он продавал шоу. И продал. Парень объявил цену. Обычно этот набор стоит пять тысяч, но сегодня всего 2,5. И еще в подарок кулинарная книга. «Ну надо же! Еще и кулинарная книга!» — подумала мама, ни разу в жизни не готовившая по рецепту: она чувствовала продукт и знала, что и за чем надо добавлять в суп. Мама поняла: ножи надо брать. И взяла.

Пенсия у мамы — 9 тысяч. Если бы она жила одна, то хватало бы на коммуналку и хлеб с молоком. Без лекарств, без одежды, без нижнего белья. И без ножей. Но так как коммуналку, лекарства ,продукты и одежду оплачивала я, то мамина пенсия позволяла ей чувствовать себя независимой. На следующий день я приехала в гости. Мама стала хвастаться ножами. Рассказала про платок, который прям на лету можно разрезать. Зачем резать платки налету и вообще зачем резать платки? Я не понимала этой маркетинговой уловки, но да Бог с ними. Я знала, что ей впарили какой-то китайский ширпотреб в нарядном чемоданчике. Но молчала. Мама любит принимать решения и не любит, когда их осуждают.

— Так что же ты спрятала ножи, не положила на кухню?

— С ума сошла? Это на подарок кому-то. Мало ли в больницу загремлю, врачу какому. Или в Собесе, может, кого надо будет за путевку отблагодарить…

Опять на потом. Опять все лучшее — не себе. Кому-то. Кому-то более достойному, кто уже сегодня живет по-настоящему, не ждет.

Мне тоже генетически передался этот нелепый навык: не жить, а ждать. Моей дочке недавно подарили дорогущую куклу. На коробке написано «Принцесса». Кукла и правда в шикарном платье, с короной и волшебной палочкой. Дочке — полтора годика. Остальных своих кукол она возит за волосы по полу, носит за ноги, а любимого пупса как-то чуть не разогрела в микроволновке. Я спрятала новую куклу.

Потом как-нибудь, когда доделаем ремонт, дочка подрастет, и наступит настоящая жизнь, я отдам ей Принцессу. Не сегодня.

Но вернемся к маме и ножам. Когда мама заснула, я открыла чемоданчик и взяла первый попавшийся нож. Он был красивый, с голубой нарядной ручкой. Я достала из холодильника кусок твердого сыра, и попыталась отрезать кусочек. Нож остался в сыре, ручка у меня в руке. Такая голубая, нарядная.

— Это даже не пластмасса, — подумала я.

Вымыла нож, починила его, положила обратно в чемодан, закрыла и убрала. Маме ничего, конечно, не сказала. Потом пролистала кулинарную книгу. В ней были перепутаны страницы. Начало рецепта от сладкого пирога — конец от печеночного паштета. Бессовестные люди, обманывающие пенсионеров, как вы живете с такой совестью?

В декабре, перед Новым годом маме резко стало лучше, она повеселела, стала смеяться. Я вдохновилась ее смехом. На праздник я подарила ей красивую белую блузку с небольшим деликатным вырезом, призванную подчеркнуть ее большую грудь, с резным воротничком и аккуратными пуговками. Мне нравилась эта блузка.

— Спасибо, — сказала мама и убрала ее в шкаф.

— Наденешь ее на новый год?

— Нет, зачем? Заляпаю еще. Я потом, когда поеду куда-нибудь…

Маме она очевидно не понравилась. Она любила яркие цвета, кричащие расцветки. А может наоборот, очень понравилась. Она рассказывала, как в молодости ей хотелось наряжаться. Но ни одежды, ни денег на неё не было. Была одна белая блузка и много шарфиков. Она меняла шарфики, повязывая их каждый раз по-разному, и благодаря этому прослыла модницей на заводе. К той новогодней блузке я
тоже подарила шарфики. Я думала, что подарила маме немного молодости. Но она убрала молодость на потом.

В принципе, все её поколение так поступило. Отложило молодость на старость. На потом. Опять потом. Все лучшее на потом. И даже когда очевидно, что лучшее уже в прошлом, все равно — потом.
Синдром отложенной жизни.

Мама умерла внезапно. В начале января. В этот день мы собирались к ней всей семьей. И не успели. Я была оглушена. Растеряна. Никак не могла взять себя в руки. То плакала навзрыд. То была спокойна как танк. Я как бы не успевала осознавать, что происходит вокруг. Я поехала в морг. За свидетельством о смерти. При нем работало ритуальное агентство. Я безучастно тыкала пальцем в какие-то картинки с гробами, атласными подушечками, венками и прочим. Агент что-то складывал на калькуляторе.

— Какой размер у усопшей? — спросил меня агент.

— Пятидесятый. Точнее сверху пятьдесят, из-за большой груди, а снизу …- зачем-то подробно стала отвечать я.

— Это не важно. Вот такой набор одежды у нас есть для нее, в последний путь. Можно даже 52 взять, чтобы свободно ей было. Тут платье, тапочки, белье…

Я поняла, что это мой последний шоппинг для мамы. И заплакала.

— Не нравится ? — агент не правильно трактовал мои слезы: ведь я сидела собранная и спокойная еще минуту назад, а тут истерика. — Но в принципе, она же сверху будет накрыта вот таким атласным покрывалом с вышитой молитвой…

— Пусть будет, я беру.

Я оплатила покупки, которые пригодятся маме в день похорон, и поехала в её опустевший дом. Надо было найти ее записную книжку, и обзвонить друзей, пригласить на похороны и поминки.

Я вошла в квартиру и долга молча сидела в ее комнате. Слушала тишину. Мне звонил муж. Он волновался. Но я не могла говорить. Прямо ком в горле. Я полезла в сумку за телефоном, написать ему сообщение, и вдруг совершенно без причин открылась дверь шкафа. Мистика. Я подошла к нему. Там хранилось мамино постельное белье, полотенца, скатерти. Сверху лежал большой пакет с надписью «На смерть». Я открыла его, заглянула внутрь.

Там лежал мой подарок. Белая блузка на новый год. Белые тапочки, похожие на чешки. И комплект белья. Тот самый, за пять тысяч. Я увидела, что на лифчике сохранилась цена. То есть мама все равно узнала, что он стоил так дорого. И отложила его на потом. На лучший день её настоящей жизни. И вот он, видимо, наступил. Её лучший день. И началась другая жизнь…

Дай Бог, она настоящая.

Сейчас я допишу этот пост, умоюсь от слёз и распечатаю дочке Принцессу. Пусть она таскает её за волосы, испачкает платье, потеряет корону. Зато она успеет. Пожить настоящей жизнью уже сегодня.

Настоящая жизнь — та, в которой много радости. Только радость не надо ждать. Её надо создавать самим. Никаких синдромов отложенной жизни у моих детей не будет.

Потому что каждый день их настоящей жизни будет лучшим.

Давайте вместе этому учиться — жить сегодня.

Ольга Савельева

Источник:  goodday.su

  • Однажды в кино у меня произошла странная встреча сочинение рассуждение
  • Одна дача на две семьи рассказ 3 часть
  • Одиннадцать как правильно пишется на английском
  • Однажды в кино у меня произошла странная встреча сочинение нравственный выбор
  • Одна голова хорошо а две лучше как правильно пишется