Ольга рожнева тесный путь рассказы для души рожнева

• Полный текст
• В дождливый день я шел по улице
• Сколько раз у тебя перехватило дыхание
• Слёзы
• Восторг
• Растерянность
• Разочарование
• Горечь потери
• Одиночество
• Предчувствия и надежды
• Усталость
• Обида
• Перемены
• Восторг
• Приключения
• Звонок по сотовому телефону
• В дождливый день я шёл по улице
• Любовь к жизни
• Немного о котах
• История про то, как пёс Тиграша умным стал
• Истории про Костика
• История о том, как Костик боролся за права человека
• История о том, как Костик искал идеал
• Судьбы людские
• Короткая история о недолгой жизни Славы Чеха
• Рассказ отца Савватия
• Молитва Веры
• Мамина родня
• Папина родня
• Традиции гостеприимства
• Как Надю окрестили
• Детство
• Татаюрт
• Как сёстры друг друга спасали
• Младшая сестра
• Как Людмила стала верующей
• Как Катя пришла к вере
• Молитва Веры
• Радости Надежды
• Даст тебе Господь по сердцу твоему
• Время на покаяние
• Помощь преподобных
• О чадах и пастырях
• Истории отца Валериана
• Чужое послушание
• Про Винни Пуха и чудотворения
• Ленитесь, братия, ленитесь!
• Как отец Валериан с осуждением боролся
• Розпрягайте, хлопци, коней!
• Жареная картошка на зиму
• Квасота!
• Отец Валериан, Петенька-здоровяк и умиление
• Раздражительный Виталька
• Как отец Валериан участвовал в похищении старушки
• Где мой Мишенька?
• Вот такая рождественская история
• Дрова для отца Феодора
• И кому это такую красоту приготовили?
• Как отец Феодор к трапезе готовился
• Оптинские истории
• Участники вечной Пасхи
• Истории монастырского киоска
• Про пирожки
• Про Мишу, который не знает о кризисе
• Почти детективная история о щенках и конце света
• Про Сашу и его сокровища
• Про неслучайные случайности
• Про Гену, который потерял квартиру и работу, но чувствует себя счастливым человеком
• Как Таня собиралась выйти замуж, да не вышла
• Записки экскурсовода
• Небольшое вступление
• И чего я тут не видела ?!
• А ещё экскурсовод…
• Родительское пожелание
• Тихон сидит тихо
• И всё для того, чтобы…
• Деликатно и неделикатно
• Ум в голове сидит!
• Можно вам исповедаться?
• Тогда я тоже постою
• Девушка с голубыми волосами
• Вы знаете, что такое благодать?
• Вот это любовь!
• Обычный день обычного Оптинского отца
• Бестолковые послушницы
• Наконец-то помолюсь!
• Откровение помыслов
• Скорее покупайте!
• Ода бабушкам
• По святым местам
• Мир святых так близок!
• Назидательная беседа на ночь
• И кому мы это «Многая лета» поём ?!
• Как тебя зовут, благодетель ты мой ?!
• Неверующий Николай Иванович
• Как Николай Иванович в молодости на свадьбе гулял
• Главная драгоценность
• Об правой руке, правой ноге и голове на плечах
• «Есть только одно дело — спасение души, остальное — поделье»
• Паломничество
• Про Дашеньку
• Что же мешает нашему спасению?
• Чудаки с гостинцами
• Плащаница
• А сейчас в Оптиной есть старцы?
• Хозяева Оптиной пустыни
• Тесный путь. История одной семьи
• Иван-крестьянский сын
• Воспоминания
• Детство
• Радости и скорби
• Моя учёба
• Новая жизнь
• Я снова дома
• Начало взрослой жизни
• На курсах
• Малососновская школа
• Курсант Тюменского пединститута
• Трудный год
• Новая работа и новые чувства
• Семейная жизнь
• Служба в армии
• Так началась война
• Военные действия
• Ранение
• В госпитале
• Нестроевая служба и семья

В дождливый день я шел по улице

Сколько раз у тебя перехватило дыхание

Как сердцу выска­зать себя ?
Дру­гому как понять тебя ?
Пой­мёт ли он, чем ты живёшь?
Мысль изре­чён­ная есть ложь…

Зачем же люди делятся мыс­лями, вос­по­ми­на­ни­ями, пере­жи­тым? И сердца бьются чаще, и души обна­жа­ются, и льются слёзы? Как это нужно людям, чтобы их пони­мали… Пере­жи­тое пере­пол­няет душу и выплёс­ки­ва­ется в поры­вах откро­вен­но­сти слу­чай­ным попут­чи­кам, в ноч­ных испо­ве­дях, в бесе­дах по душам. В стро­ках, кото­рые ложатся стран­ными зна­ками на бело­снеж­ный лист и пре­вра­ща­ются в твою жизнь.

В кла­до­вой памяти не все вос­по­ми­на­ния рав­но­значны. Какие-то почти стёрты, дру­гие вспы­хи­вают жаром краски стыда на щеках, про­ли­ва­ются сле­зами рас­ка­я­ния или обиды, хму­рят брови неза­бы­тым гне­вом, зата­и­ва­ются в склад­ках губ скорбями.

Гово­рят, важно не то, сколько вздо­хов ты сде­лал в этой жизни, а сколько раз у тебя пере­хва­тило дыхание.

Слёзы

Дыха­ние пере­хва­ты­вает от слёз.

Ах, эти слёзы! С ними мы рож­да­емся и с ними ухо­дим. А почему? Разве наша жизнь не суета сует и том­ле­ние духа? Но наши горя­чие слёзы не согласны с этим. Они льются из сердца, и сердце болит. Оно живое и такое же горя­чее, как эти слёзы. И его боль и радость при­дают смысл бес­смыс­лен­ному и пре­вра­щают суще­ство­ва­ние в жизнь! А том­ле­ние духа—в его горе­ние! Звезда горит и сияет, и пуль­си­рует, как наше горя­чее сердце. Скажи звезде, что её сия­ние не имеет смысла! А если наша жизнь лишь суета и том­ле­ние духа, то почему эти слова гово­рятся с такой скор­бью, с таким про­ти­во­ре­чием, с таким страст­ным жела­нием опро­верг­нуть самих себя?

О чём я? Ах да, дыха­ние пере­хва­ты­вает от слёз. Это кто, я? Ребё­нок, забив­шийся под кро­вать? Малень­кая девочка. Очень худень­кая. Под гла­зами синяки. В дет­стве я сильно болела и не ходила в садик. Потому что не выле­зала из больницы.

Из-под кро­вати меня пыта­ется достать тол­стая тётка в белом халате. Я про­си­лась к маме и, видимо, надо­ела ей, потому что мне было убе­ди­тельно ска­зано басом: «Твоя мама оста­вила тебя здесь навсе­гда. Она больше нико­гда не при­дёт за тобой!» До сих пор помню чув­ство леде­ня­щего ужаса и оди­но­че­ства. За мной больше не при­дут. И я навсе­гда оста­нусь здесь, в этой холод­ной палате, окна кото­рой закра­шены отчего-то в ядо­вито-синий цвет, на этой желез­ной скри­пу­чей кро­вати. Совсем одна. Без сво­его мед­ве­жонка. Без потёр­того чемо­дан­чика пол­ного сокро­вищ. Без мамы.

Горе так велико, что я заби­ва­юсь под кро­вать в самый угол. Закры­ваю глаза, я не здесь. Я спря­та­лась. Раз­гне­ван­ная тётка с тру­дом заби­ра­ется под кро­вать. Мне нужно ста­вить капель­ницу, а достать меня оттуда — всё равно, что пой­мать мышонка. Тонень­кие ручонки выскаль­зы­вают из её пот­ной пятерни. Нако­нец меня ухит­ря­ются схва­тить за длин­ные волосы. Так за мой свет­лый хво­стик и вытас­ки­вают на белый свет.

Было очень больно. Я пла­кала. Дальше не помню — всё сти­ра­ется. Длин­ные боль­нич­ные кори­доры. Капель­ницы и уколы. Капель­ницы чаще всего ста­вили в ноги. Не знаю, почему. Может, руки были уже иско­лоты? После капель­ниц нош отни­ма­лись, немели.

Я не могла встать и пол­зала в туа­лет с помо­щью рук. Почему меня не сажали на гор­шок? Поня­тия не имею. Может, я не просилась?

Позже мама рас­ска­зы­вала, что я пере­несла четыре опе­ра­ции и почти не выле­зала из боль­ниц. Мне шёл чет­вёр­тый год. Врачи гово­рили моим роди­те­лям, что сильно сомне­ва­ются в том, что я вообще буду жить.

Их про­гноз, ско­рее всего, дол­жен был оправ­даться. Но мои нерод­ные дед Ваня и его мама, моя пра­ба­бушка Ульяна, с этим про­гно­зом были не согласны. Пра­ба­бушка меня любила и не соби­ра­лась отпус­кать на тот свет, тем более что дитя было некре­щё­ным. Разыг­рался целый детек­тив. Как мне позд­нее рас­ска­зы­вали, дед и пра­ба­бушка выпро­сили меня погу­лять. Ходить я уже не могла. Мои спа­си­тели попро­сту выкрали меня из боль­ницы, лихо пере­та­щив через забор. (Я поми­наю их в своих молит­вах каж­дый день.)

Пра­ба­бушка сразу же понесла меня в цер­ковь и окре­стила. Смутно помню купель. Вос­по­ми­на­ния зыб­кие, на грани. Где-то рядом уже был дру­гой мир, в кото­рый пра­бабка меня не отпу­стила. После кре­ще­ния я неожи­данно стала поправ­ляться. Справка о кре­ще­нии долго хра­ни­лась у меня в коро­бочке сокро­вищ, в ней зна­чи­лась синими чер­ни­лами напи­сан­ная цифра 3 (три рубля за кре­ще­ние). Но я знала, что на самом деле ценой была моя жизнь.

Восторг

Дыха­ние пере­хва­ты­вает от восторга.

В боль­шой ком­нате за дива­ном с плю­ше­выми подуш­ками есть уго­лок. Там на полу тёп­лое ста­рень­кое оде­яло, а на оде­яле неболь­шой потёр­тый чемо­дан­чик. В чемо­дане мои сокровища—мои пер­вые книги. Рядом сидит потрё­пан­ный медвежонок—друг дет­ства. А меня там точно нет. Я совсем не в этой обыч­ной ком­нате. Я в таин­ствен­ном мире. Путе­ше­ствую и пере­жи­ваю самые уди­ви­тель­ные при­клю­че­ния. Разве в реаль­ном мире воз­можно за час пере­плыть океан и найти сокро­вища? Пере­ле­теть в вол­шеб­ную страну? Ока­заться в Изу­мруд­ном городе и подру­житься с милым Дро­во­се­ком, муд­рым Стра­ши­лой, храб­рым Львом? Идти в вол­шеб­ных туфель­ках по чудес­ной дороге вме­сте с вер­ным Тотош­кой навстречу при­клю­че­ниям? А немного позд­нее ока­заться в «Зате­рян­ном мире»? Или рядом с пещер­ным маль­чи­ком, кото­рого выгнали из пле­мени? Как можно из этого уди­ви­тель­ного, яркого, свер­ка­ю­щего мира воз­вра­щаться в про­стой и обы­ден­ный, где время тянется так мед­ленно и уныло? И не про­ис­хо­дит ничего чудес­ного? Ах, книги! Сокро­вище и западня. Таин­ствен­ный мир и уход от реаль­но­сти. Где грань?

Не помню, как я научи­лась читать. Видимо, из уны­лых боль­нич­ных стен и закра­шен­ных в ядо­ви­тый цвет окон было только два выхода: в раз­но­цвет­ный чудес­ный мир книг и в серый туман уко­лов, капель­ниц и боли. Этот туман мог погло­тить созна­ние. Спа­сибо кни­гам, кото­рые не поз­во­лили ему это сделать.

Не помню, кто в пере­ры­вах между боль­ни­цами, пока­зал мне буквы. Мне было около четы­рёх лет, и в моём чемо­дан­чике — много ярких и кра­соч­ных кни­жек. Дол­гое время роди­тели счи­тали, что я рас­смат­ри­ваю кар­тинки. Ну что возь­мёшь с болез­нен­ного ребёнка? Под ногами не пута­ется — и ладно. Пока как-то раз кто-то из них, вечно заня­тых и спе­ша­щих по своим взрос­лым делам, слу­чайно не под­сел ко мне. Меня спро­сили: «Леночка, деточка бед­ная, тихая ты наша, всё кар­ти­ночки смот­ришь? А вот кто на этой кар­тинке? Ты пони­ма­ешь, кто на ней изображён?»

И бед­ная деточка тонень­ким голос­ком стала уве­ренно объ­яс­нять, кто же изоб­ра­жён на кар­тинке, попутно бегло зачи­ты­вая цитаты. В семье слу­чился пере­по­лох: «Ребё­нок читает! Кто научил ребёнка читать?!» Вече­ром, когда вся семья была в сборе, бабушка, дедушка, мама и папа устро­или рас­сле­до­ва­ние: кто же научил меня читать? Поти­хоньку вспом­нили, что я изредка под­хо­дила с книж­кой то к одному, то к дру­гому и спра­ши­вала буквы. Взрос­лые отве­чали, и тихий ребё­нок опять уеди­нялся с Миш­кой и потёр­тым чемоданчиком.

— Леночка, как ты научи­лась читать?

— Потому что это интересно.

И Леночка снис­хо­ди­тельно к непо­нят­ли­вым взрос­лым бегло читала всё, что ей под­со­вы­вали под нос.

— Слу­шайте, а может, это она на память рас­ска­зы­вает? Ну кто-нибудь из нас читал ей, а она запом­нила?! Дайте какую-нибудь взрос­лую книгу! Во—энциклопедию!

Бед­ная деточка бегло про­чи­тала ста­тью из энцик­ло­пе­дии про дино­зав­ров. Объ­яс­нила оне­мев­шим роди­те­лям, что уже читала о дино­зав­рах. Затем уто­мив­шись, молча взяла Мишку и отпра­ви­лась в свой уголок.

Я была неза­ви­си­мым ребёнком.

Растерянность

Дыха­ние пере­хва­ты­вает от растерянности.

Мне скоро семь. До школы оста­ётся пол­года. И меня решают отдать в дет­ский сад, чтобы я успела при­вык­нуть к детям и научи­лась с ними общаться. И вот я в под­го­то­ви­тель­ной группе садика. Это про­сто кош­мар! Так много детей! И они все бегают, что-то гово­рят и даже кри­чат. Под­хо­дят ко мне и пыта­ются зна­ко­миться. Но для меня их слиш­ком много, все лица рас­плы­ва­ются, я не могу никого запомнить.

Не знаю, о чём с ними можно гово­рить. И как нужно играть.

Думаю, что у меня был такой неболь­шой боль­нич­ный аутизм. И общаться со сверст­ни­ками для меня ока­за­лось труд­ной зада­чей. Ска­зы­ва­лась и раз­ница в инте­ре­сах: никто из них не умел читать, а я читала уже запоем. В моём мире царили Джек Лон­дон, Майн Рид, Жюль Верн, Конан Дойл, Дюма. И этот мир был гораздо инте­рес­нее, чем попытки дево­чек увлечь меня пласт­мас­со­вой посу­дой, кули­чами в песоч­нице и оде­ва­нием пуп­сов. Мой род­ной Мишка оста­вался дома и сидел у завет­ного чемо­дан­чика. А голые пупсы почему-то не вдохновляли.

Вос­пи­та­тель­ница ска­зала роди­те­лям, что я не по годам умный ребё­нок и ей даже страшно со мной разговаривать:

— Пони­ма­ете, у меня такое чув­ство, что я раз­го­ва­ри­ваю со взрос­лым чело­ве­ком. А вот играть с детьми она совер­шенно не умеет! Но вы не рас­стра­и­вай­тесь, может, она ещё научится. Зато она у вас хорошо стихи читает. На утрен­нике веду­щей будет.

С тех пор не по годам раз­ви­тый ребё­нок был бес­смен­ным чте­цом, декла­ма­то­ром, затем зве­нье­вой звёз­дочки, ста­ро­стой класса, ну и так далее. К сожа­ле­нию, этот раз­ви­тый ребё­нок не мог сопер­ни­чать с осталь­ными девоч­ками в их дет­ских хит­ро­стях и все­гда оста­вался обма­ну­тым. Хит­рили и обма­ны­вали не по годам раз­ви­того ребёнка все, кому не лень.

Моё про­сто­ду­шие и наив­ность не знали гра­ниц. Я верила всему, что мне гово­рили. И сама гово­рила только то, что чув­ство­вала. Эта­кий Ива­нушка-дура­чок в деви­чьем обли­чье. Искрен­ность — хорошо или плохо? Это каче­ство я до сих пор не изжила окон­ча­тельно, хотя «пере­мены к луч­шему», конечно, с годами происходили.

— Леночка, ну нельзя же так! Мы тебе дали новую куклу в садик, а ты вме­сто неё при­несла стекло от бутылки!

— А оно раз­но­цвет­ное. И Маше кукла очень нужна. У неё день рождения.

— У Маши день рож­де­ния через пол­года! А таких стё­кол мы тебе сей­час дадим целую кучу. Вон на свалке битые бутылки валяются!

В раз­го­вор всту­пает бабушка:

— Нет, с этим ребён­ком нужно что-то делать! Она вчера свою новую коф­точку отдала сосед­ской Иришке!

— Кофту зачем отдала?!

— Иришка ска­зала, что она мой луч­ший друг. А дру­зьям надо отда­вать самое лучшее.

— И долго она была твоим луч­шим дру­гом? Чего ты мол­чишь, чудо­вище тупое?! Ах, до самого вечера?! Пока Танька не при­е­хала с мороженкой?!

Бабушка пла­чет:

— Леночка, деточка бед­ная, как же ты жить-то будешь! Ну нельзя же быть такой бес­хит­рост­ной! Ну похит­рее нужно быть, похит­рее! Понимаешь?

— А зачем?

Немая сцена могла бы сопер­ни­чать с фина­лом гого­лев­ского «Реви­зора». Бабушка пони­мает, что бед­ная деточка без­на­дёжна. И бре­дёт на кухню. За ней ухо­дит мама. По дороге вор­чит: «Такой умный ребё­нок— и такая дура!»

Много лет спу­стя, на работе, моя при­я­тель­ница- пси­хо­лог спро­сила, какая в дет­стве у меня была люби­мая сказка. Она убеж­дала нас в том, что жиз­нен­ный сце­на­рий закла­ды­ва­ется в дет­стве. И часто люби­мая сказка выра­жает его суть. Я, недолго думая, отве­тила: «Вол­шеб­ник Изу­мруд­ного города». С удив­ле­нием узнала, что при­я­тель­ница эту сказку почти не помнит.

— Ну как же?! Ура­ган унёс Элли и её пёсика Тотош- ку в вол­шеб­ную страну. И теперь она меч­тает вер­нуться домой. Ей может помочь пра­ви­тель Изу­мруд­ного города, а по дороге она должна помо­гать всем, кто нуж­да­ется в её помощи. И тогда её жела­ние исполнится.

— А, вспом­нила! Должна тебе ска­зать, что согласно тво­ему жиз­нен­ному сце­на­рию, ты — девушка, у кото­рой есть что-то особенное.

— Это ещё что?!

— Забыла?! Вол­шеб­ные туфельки! И твой жиз­нен­ный сце­на­рий — помо­гать окру­жа­ю­щим, чтобы достичь своей мечты! Поняла?!

Да уж. В каж­дой шутке есть доля шутки. А потом я вспо­ми­нала: сколько шишек набито бес­хит­рост­ной деточ­кой… И как я меня­лась в тече­ние жизни. Обу­ча­ясь всему тому, что назы­ва­ется жизнь в кол­лек­тиве. Хорошо это было или плохо? Про­гресс или деградация?

Сей­час я бы хотела снова стать искрен­ним и про­сто­душ­ным ребён­ком из сво­его дет­ства. Ушла я в страну чужую. И дом мой далече. Нет давно того очага, к кото­рому можно стре­миться. И горьки рожки, кото­рыми питает меня моя жизнь. А я всё иду в свой Изу­мруд­ный город, а он всё дальше и дальше. Как мираж.

Разочарование

Дыха­ние пере­хва­ты­вает от разочарования.

В дет­ском саду, как это ни смешно зву­чит, уже есть влюб­лён­ные. Об этом все знают. Это, так ска­зать, офи­ци­аль­ный ста­тус. Типа: «Толя любит Ларису. Он её защи­щает». Правда, не совсем понятно, от кого он её защи­щает. Но это уже второстепенно.

Про­шёл фильм «Четыре тан­ки­ста и собака». И в нашей под­го­то­ви­тель­ной группе вовсю про­цве­тает роле­вая игра в тан­ки­стов. Глав­ный тан­кист —Толя, самый силь­ный маль­чик в группе. А его любимая—Лариса — глав­ная мед­сестра. И он её защи­щает вме­сте с тан­ком и осталь­ными тан­ки­стами. Осталь­ные девочки — пого­ловно медсёстры.

— Ты с ребя­тами когда играть научишься? Навер­ное, опять одна сидела, когда все играли?

— Нет, я играла.

— Играла?! И во что вы играли?!

— В тан­ки­стов и мед­се­стёр. Тан­ки­сты сра­жа­лись, а мед­сёстры спа­сали раненых.

— И кем же ты была? Медсестрой?

— Нет. Меня не при­няли в медсёстры.

— Что, танкистом?!

— Я была собакой.

— Вот чудо­вище-то тупое! Ну дура дурой! Вы только послу­шайте: она была собакой!

Но вот в группу при­во­дят новень­кого маль­чика Лёшу. Прямо во время про­гулки. Он дея­тельно вклю­ча­ется в игру и за корот­кое время ста­но­вится лиде­ром и глав­ным тан­ки­стом. Он недо­во­лен тем, как я изоб­ра­жаю вер­ного пса и помощ­ника танкистов.

А я про­сто не могу быстро бегать и пры­гать. Худень­кая, сла­бая. На мне тол­стое и тяжё­лое маль­чи­ше­ское пальто. На голове тоже маль­чи­ше­ская шапка-ушанка, кото­рая застё­ги­ва­ется на пуго­вицу под под­бо­род­ком. Шапка велика, она посто­янно спол­зает на глаза, и из-под шапки виден только мой нос. «Ребёнка нужно оде­вать тепло, а то опять в боль­ницу попа­дёт!» В этой одежде мне и ходить-то трудно, не то что бегать.

— Кого вы выбрали соба­кой! Он еле ходит! А нужно бегать впе­рёд танка! Вот так! Слы­шишь, парень!

Рез­кий тол­чок в спину, и я куба­рем лечу в сугроб. Пуго­вица отры­ва­ется, шапка-ушанка падает, и глав­ный тан­кист Лёша лихо сви­стит, глядя на мои длин­ные свет­лые волосы:

— Так вот это кто! А я думал, что ты парень!

Новый глав­ный тан­кист и, после драки с Толи­ком, новый лидер маль­чи­шек, видимо, так сра­жён моим пере­во­пло­ще­нием, что теперь у меня появ­ля­ется свой соб­ствен­ный заступ­ник. Мой ста­тус резко повышается.

Какое-то время я с удив­ле­нием пора­жа­юсь своей новой попу­ляр­но­сти. Теперь я уже не собака, а глав­ная мед­сестра. И меня любят. Это чув­ство так необычно. Неужели меня — кто-то любит? Я даже прошу маму купить мне новую шапку, шапку для девочки.

Вдох­нов­лён­ная, впер­вые при­ду­мы­ваю соб­ствен­ную игру. Она назы­ва­ется «Гуси-лебеди». Моя фан­та­зия, раз­ви­тая на мно­же­стве книг, изоб­ре­тает кучу сюжет­ных ходов. И под­го­то­ви­тель­ная группа с увле­че­нием играет в «Гуси- лебеди». Все, кроме оскорб­лён­ного Толика и оби­жен­ной Ларисы. Они ходят вме­сте. И смот­рят на меня сердито.

Пер­вой не выдер­жи­вает Лариса. Она под­хо­дит ко мне после тихого часа и спрашивает:

— А можно я тоже буду играть в вашу игру?

Глав­ная кра­са­вица группы раньше не обра­щала на меня ника­кого вни­ма­ния. И вдруг она про­сит меня при­нять её в игру! Мои радость и вели­ко­ду­шие не знают предела!

— Конечно! И Толя тоже может с нами играть!

— Толя? Обойдётся!

Через несколько дней обста­новка меня­ется. Лебедь—Лариса — всё чаще нуж­да­ется в помощи Лёши. И я всё реже ловлю на себе его вос­тор­жен­ный взгляд. Раз­вязка насту­пает быстро.

Во время игры лебеди пря­чутся от охот­ни­ков. Я пря­чусь за веран­дой и слышу чей-то горя­чий раз­го­вор. Это Лариса и Лёша.

— Я кра­си­вее, чем Ленка. У меня кра­си­вое пальто! И шапочка! А она на маль­чишку похожа в своей ушанке. И над тобой все сме­яться будут. Нашёл в кого влюб­ляться! Давай ты влю­бишься в меня! Чего мол­чишь? Согласен?

Я мед­ленно выхожу из укры­тия. И Лариса при виде меня гово­рит громко Лёше: — Скажи, кто из нас кра­си­вее?! Ведь я?! Ну, говори! Я вни­ма­тельно смотрю на Лёшу. Сей­час мой рыцарь защи­тит меня! По край­ней мере, в кни­гах, кото­рые я успела про­чи­тать, рыцарь все­гда защи­щал свою пре­крас­ную даму. Но мой рыцарь крас­неет и мямлит:

— Ты…

— И мы не возь­мём её больше играть!

— Не возьмём…

Из садика меня везут на сан­ках домой. Папа обо­ра­чи­ва­ется и смот­рит, как ушанка спол­зает на мой нос. А я рада, что она спол­зает. И никто не видит моих глаз. Дома папа вдруг гово­рит маме:

— Давай на самом деле купим ей новую шапку. А то она такая смеш­ная в этой ушанке…

— Зато тепло!

— Да ладно. Она же про­сила! Дочь, ты ведь хочешь новую шапочку? Такую с пом­пон­чи­ком? Для девочки?

— Нет. Не хочу.

И я мед­ленно иду в свой угол. К сво­ему род­ному Мишке и завет­ному чемоданчику.

Горечь потери

Дыха­ние пере­хва­ты­вает от горечи потери.

Моя семья живёт недружно. Бабушка в юно­сти очень любила сво­его одно­сель­ча­нина. Он, несмотря на моло­дость, был серьёз­ным, умным и ува­жа­е­мым чело­ве­ком в селе. Рабо­тал дирек­то­ром школы и пре­по­да­вал лите­ра­туру. (Не от него ли пере­пала мне любовь к кни­гам?) Они решили поже­ниться и подали заяв­ле­ние в загс, кото­рый нахо­дился в рай­цен­тре, в две­на­дцати кило­мет­рах от села.

Но когда они при­шли пеш­ком в рай­центр через поло­жен­ный месяц (или два?), чтобы рас­пи­саться, ока­за­лось, что бабушка забыла дома пас­порт. Срок про­длили ещё на месяц. А за этот месяц нача­лась война, и жениха забрали на фронт. С фронта он не вер­нулся, погиб в начале войны. И так нико­гда и не узнал, что у него роди­лась дочка. Моя мама.

После войны бабушка вышла замуж за моло­дого воен­ного. Как я сей­час пони­маю, дед Ваня очень любил жену, но рев­но­вал её к про­шлому. В трез­вом виде он был спо­кой­ным и доб­рым, но выпив, начи­нал буя­нить. Вспо­ми­нал, что взял жену с ребён­ком, что любила она дру­гого мужчину.

Это всё я в дет­стве до конца не пони­мала, так как была слиш­ком мала. Бабушка же часто уте­ша­лась соб­ствен­ными сло­вами: «Ванюшка про­спится — садись на него вер­хом и поез­жай». Или пого­вор­кой: «Пья­ница про­спится, дурак—никогда».

Сей­час, став старше, я думаю, что бабушке, навер­ное, сле­до­вало ска­зать мужу:

«Я люблю только тебя. Не рев­нуй меня к про­шлому». Но она начи­нала пла­кать и при­чи­тать, что её пер­вая любовь, Фёдор, был намного лучше, чем нынеш­ний муж. И что дед этому Фёдору в под­мётки не годится.

А пья­ный дед воз­вра­щался домой в хоро­шем настро­е­нии и с лест­ницы кри­чал: «Манюшка, твой Ванюшка при­шёл!» Но посте­пенно, слу­шая при­чи­та­ния бабушки, мрач­нел, при­хо­дил в ярость и начи­нал буя­нить. Делать вид, что он сей­час раз­не­сёт всё в щепки. Бабушка убегала.

Страшно это было только на пер­вый взгляд. Потому что дедушка ни разу не

догнал бабушку. И вообще ни разу не тро­нул её паль­цем. Тем не менее сцены разыг­ры­ва­лись дра­ма­ти­че­ские. И усми­рить дедушку могла только я. Бабушка отправ­ляла меня к деду:

— Деда, ложись спать!

— Алёнка, это ты?

— Я, деда, я! Спать пора! Баиньки! Сей­час я тебя спать положу!

— Да, Алёнка, хорошо! Я тебя слу­ша­юсь! Ты моя един­ствен­ная… Ты моя золо­тая… Вну­ченька род­ная! Уже иду…

И дед обни­мал внучку и успо­ка­и­вался. Во мне он души не чаял. В отли­чие от моей мамы.

Дед засы­пал. А на сле­ду­ю­щее утро про­сил про­ще­ния у бабушки. И она могла потре­бо­вать у него что угодно. До сле­ду­ю­щей выпивки. Воз­можно, эта игра где-то на под­со­зна­тель­ном уровне устра­и­вала их обоих. Навер­ное, она могла бы стать непло­хой иллю­стра­цией для книги Эрика Берна «Люди, кото­рые играют в игры. Игры, в кото­рые играют люди».

Мама с папой меч­тали о сыне. И даже при­ду­мали имя «Андрюшка» для буду­щего сыночка. А роди­лась дочка. Я каза­лась им стран­ным ребён­ком. Слиш­ком замкнута. Нико­гда не делится сво­ими мыс­лями и чув­ствами. Да и мысли-то у неё какие-то непо­нят­ные. Всё книжки читает. Дру­гие девочки как девочки. Любят наря­жаться. К роди­те­лям лас­ка­ются. Всё у них про­сто и понятно. А эта —чуд­ная какая-то…

— Ленка, брось свои книжки, а то с ума сой­дёшь! Чего ты там чита­ешь-то? Пона­пи­шут вся­кую ерунду!

Ком­ната у мамы с папой была в ком­му­налке. Не в про­стой ком­му­налке. Это была ком­ната в длин­ном кори­доре на шест­на­дцать сосе­дей. Общая кухня и вечно гряз­ный туа­лет. В кори­доре посто­янно про­ис­хо­дили какие-то раз­борки, и я чаще жила у бабушки, чем дома. А когда родился мой брат, я посе­ли­лась у бабушки окон­ча­тельно. Роди­те­лям стало совсем не до меня.

С дедом мы играли в прятки. До сих пор помню, как один раз долго не могла найти деда. И уже отча­я­лась. А потом услы­шала при­глу­шён­ное хихи­ка­нье. Оно доно­си­лось из узкого пла­тя­ного шкафа. Как он туда смог забраться — до сих пор удив­ля­юсь. Когда я его нашла, нашей вза­им­ной радо­сти не было пре­дела. Дед очень хотел, чтобы я счи­тала его родным.

Не знаю, зачем бабушка решила посвя­тить меня в тайну и рас­ска­зать, что дед мне нерод­ной. А мой род­ной дед был гораздо лучше, чем он. Такой пово­рот меня потряс до глу­бины души. Сей­час, я думаю, что это было пло­хое решение.

Я ходила в задум­чи­во­сти. Потом спро­сила у бабушки, как же погиб мой насто­я­щий дед. А дедушка услы­шал это. И при­шёл в ярость. Он кричал:

— Ведь я про­сил тебя, про­сил — не гово­рить ребёнку! Зачем ты это сделала?!

А потом дед запла­кал. Мне так странно было видеть его пла­чу­щим. Я попы­та­лась успо­ко­ить его. Но он не взял меня на колени, как обычно. Не назвал Алён­кой. Он смот­рел подо­зри­тельно и хмуро. Он не верил, что можно любить нерод­ного человека.

На этом наша дружба с дедом кон­чи­лась. И больше мы нико­гда не играли в прятки. Он про­сто пере­стал заме­чать меня и смот­рел на меня как на пустое место. А когда напи­вался и начи­нал буя­нить, я больше не бежала к нему на колени, а пря­та­лась в угол с Миш­кой. Так грустно закон­чи­лась моя дружба с дедом.

Много лет спу­стя я учи­лась в уни­вер­си­тете в чужом городе, посто­янно под­ра­ба­ты­вала и вдруг заболела.

Под­ра­ботка пре­рва­лась. Не было денег на еду, на лекар­ства. Мне никто не помогал.

И вдруг я полу­чила денеж­ный пере­вод на сорок руб­лей. Потом ещё один. Пере­воды шли несколько меся­цев и помогли мне пере­жить труд­ный период. Это были деньги деда Вани. Он ока­зался един­ствен­ным, кто, узнав о моих про­бле­мах, поде­лил свою пен­сию попо­лам, чтобы помочь своей Алёнке. Он не забыл обо мне. Пере­воды кон­чи­лись быстро и вне­запно. Дед больше ничем не мог помочь мне. Он умер от инфаркта.

Одиночество

Дыха­ние пере­хва­ты­вает от чув­ства одиночества.

Я росла. Моя внут­рен­няя жизнь была напол­нена встре­чами с кни­гами, увле­че­нием поэ­зией, фило­со­фией. А внеш­няя — довольно бедна впе­чат­ле­ни­ями. Ну, может быть, я непра­вильно выра­зи­лась. Вношу поправку: бедна при­ят­ными впе­чат­ле­ни­ями. И полна оди­но­че­ства. Когда мне было лет две­на­дцать, бабушка с дедуш­кой уехали в Под­мос­ко­вье, купив там дом. И до сем­на­дцати лет я жила с роди­те­лями. В сем­на­дцать уехала из дома, чтобы больше нико­гда в него не вер­нуться. А потом и воз­вра­щаться стало некуда.

Мама с папой раз­ве­лись, нашли новых спут­ни­ков жизни, разъ­е­ха­лись в раз­ные города. Они устра­и­вали свои лич­ные жизни, и совсем забыли обо мне. Навер­ное, они думали, что я уже взрос­лая. И не нуж­да­юсь больше в роди­тель­ской опеке. Я была очень одинока.

Впро­чем, в семье я тоже чув­ство­вала себя оди­но­кой. Мои бед­ные роди­тели не пони­мали меня. Они счи­тали меня слиш­ком заум­ной, раз­го­ва­ри­вать нам было не о чем, так как общих тем для раз­го­вора не находилось.

Папа тяжело забо­лел и стал надолго уез­жать на родину, к маме в деревню. Позд­нее он там и женился вто­рой раз.

Бед­ная мама, остав­шись без руко­вод­ства бабушки и мужа, по сла­бо­сти харак­тера стала выпи­вать. Пери­о­ди­че­ски появ­ля­лись пре­тен­денты на её руку и сердце. Эти пре­тен­денты выгля­дели всё хуже.

Поло­же­ние несколько улуч­ши­лось, когда в доме появился Сер­гей, отси­дев­ший боль­шой срок, на зоне пере­бо­лев­ший тубер­ку­лё­зом. Он был моложе мамы на две­на­дцать лет и не имел ни угла, ни работы, ни жела­ния эту работу найти. Он посто­янно каш­лял, много курил и часто пил чифир. Рецепт: пачка чая на кружку воды. По край­ней мере, он стал жить в нашем доме посто­янно, и коли­че­ство попоек и пья­ных пре­тен­ден­тов на руку и сердце мамы сократилось.

Правда, дела стали хуже с нашим жильём. Трёх­ком­нат­ная квар­тира, остав­лен­ная в наслед­ство от бабушки и деда, пре­вра­ти­лась в двух­ком­нат­ную, затем одно­ком­нат­ную, затем одно­ком­нат­ную на окра­ине города, одно­ком­нат­ную на окра­ине мень­шей пло­щади… Деньги, полу­чен­ные в резуль­тате этих обме­нов, про­пи­ва­лись быстро.

Сер­гей обла­дал спо­соб­но­стью уни­что­жать их стре­ми­тельно. Один раз, после выгод­ного обмена, он, забрав деньги, уехал, чтобы «купить домик в сель­ской мест­но­сти». Через неделю вер­нулся, уже без денег, но с синя­ком под гла­зом. По его вер­сии, покупка пре­крас­ного домика уже почти совер­ши­лась, но тут его обо­крали и избили. До сих пор не знаю, какая доля правды была в этих словах.

Послед­ний обмен совер­шился, когда я уже окон­чила уни­вер­си­тет. Сер­гей и мама поме­няли квар­тиру на ком­нату в ком­му­налке. Моего брата отпра­вили ко мне. Он жил у меня два года и окон­чил кол­ледж, в кото­ром я рабо­тала. Мама с люби­те­лем сель­ской жизни уехала в Казах­стан, где у Сер­гея жили какие-то род­ствен­ники. И след мамы зате­рялся на несколько лет.

Из Казах­стана она вер­ну­лась одна. Без денег, без зубов, без люби­теля путе­ше­ствий. Очень худая и при­тих­шая. Видимо, при­клю­че­ний, выпав­ших на её долю, уже хва­тало до конца жизни, потому что пить она почти пере­стала. Какое-то время они с бра­том жили у меня. Поти­хоньку из моей квар­тиры стали про­па­дать все мало-маль­ски цен­ные вещи: серёжки и цепочка, пода­рен­ные све­кро­вью, пухо­вая кофта, книги. На работе мне сооб­щали, что видели маму на рынке, тор­гу­ю­щую моими вещами.

Про­шло несколько лет, и мама с бра­том уехали в свою ком­нату в ком­му­налке. А я долго не могла себя заста­вить позво­нить им или съез­дить про­ве­дать. Правда, я всё чаще стала молиться за них, пода­вать записки на Литур­гию. Но сердце оста­ва­лось холод­ным. Я не хотела видеть род­ных людей.

Может, если бы я моли­лась за них раньше, в дет­стве, всё сло­жи­лось бы иначе? Может, им не хва­тало любви и молитвы? Я про­чи­тала в одной книге о печаль­ной судьбе чело­века. Там гово­ри­лось: «За него с дет­ства никто не молился». Теперь я моли­лась за них. Может, я опоздала?

Посте­пенно моё сердце стало смяг­чаться. Видимо, эти молитвы умяг­чали в первую оче­редь моё соб­ствен­ное сердце. Стали при­хо­дить вос­по­ми­на­ния. Вот бабушка рас­ска­зы­вает, как роди­лась мама в воен­ные годы. Как бабушка не хотела её рожать. Без мужа. В голод­ное воен­ное время. Роди­лась она «вели­чи­ной со сто­ло­вую ложку», и все гово­рили, что девочка не жилец. А бабушка пла­кала и выпа­ри­вала дочку на печке.

Вот мама рас­ска­зы­вает, как на послед­ние деньги поку­пала мне фрукты в боль­ницу. Вот она дарит мне розы на окон­ча­ние школы. Я думала, что она это моё окон­ча­ние и не заме­тит. Как не заме­чала мою отлич­ную учёбу и нико­гда не ходила на роди­тель­ские собра­ния. А она не только при­шла на выпуск­ной вечер, но и сидела в пер­вом ряду, при­на­ря­див­ша­яся, тихая. И по её лицу текли слёзы, когда меня вызвали пер­вой для вру­че­ния атте­стата, как луч­шую уче­ницу класса. А потом я при­шла домой, а на столе сто­яли розы. Их купила мне мама. Они так чудесно пахли и были такими пре­крас­ными! Я несколько раз за день под­хо­дила к ним и, зажму­рив­шись, вды­хала их неж­ный аро­мат. И этот аро­мат шеп­тал душе о пре­крас­ном буду­щем, о чудес­ной любви, о даль­них стран­ствиях и уди­ви­тель­ных приключениях.

Я вспом­нила эти розы и, неожи­данно для себя, начала пла­кать. Я пла­кала, и мне каза­лось, что эти слёзы ото­гре­вают моё холод­ное к маме сердце. Через несколько дней я купила билет на поезд и поехала в род­ной город. Я не была там много лет.

Мама поста­рела. Они с бра­том не пьют и не курят. Начали ходить в цер­ковь. На сте­нах иконы. Я пода­рила брату Псал­тирь. Они были мне так рады! На сле­ду­ю­щий день, соби­ра­ясь в мага­зин, я не нашла в кар­мане денег. Неужели опять? Я громко воз­му­ти­лась. И брат с мамой чуть не плача ска­зали: «Мы не брали твои деньги. Мы же теперь в Бога верим. Мы вот тебе решили пода­рить пода­рок: забери наш ОУО, будешь фильмы смот­реть. А то мы столько у тебя когда-то пере­тас­кали. Возьми наш пода­рок, а?»

Я вспом­нила, что пере­кла­ды­вала деньги в сумку. И они дей­стви­тельно были там. Посмот­рела на маму и брата— они сто­яли такие рас­те­рян­ные и рас­стро­ен­ные. Я обняла их и попро­сила про­ще­ния. Теперь я звоню им и соби­ра­юсь наве­стить снова. Хорошо, что они есть у меня. И хорошо, что я обрела их, пока не стало слиш­ком поздно.

Предчувствия и надежды

Дыха­ние пере­хва­ты­вает от пред­чув­ствий и надежд.

Школь­ная жизнь. Десять лет. Такой боль­шой период в жизни. Напря­гаю память: что сохра­ни­лось, пройдя через решето воспоминаний?

Учи­лась я легко. Осо­бенно дава­лись гума­ни­тар­ные пред­меты. Мне доста­точно было про­бе­жать гла­зами по пара­графу в учеб­нике исто­рии, гео­гра­фии, лите­ра­туры, и я уже могла отве­чать у доски. Не пони­мала тех, кто гово­рил, что не выучил урок. Ведь можно бегло про­чи­тать мате­риал, пока учи­тель задаёт вопрос. Я про­сто не могла понять, что читать так быстро, как я, извле­кать инфор­ма­цию из про­чи­тан­ного, ана­ли­зи­ро­вать, делать выводы —это на самом деле трудно для боль­шин­ства ребят. Поскольку мне это дава­лось без уси­лий, я не вос­при­ни­мала свои спо­соб­но­сти как способности.

Школа была с углуб­лён­ным изу­че­нием англий­ского языка. Изу­чали язык с пер­вого класса. Потом был ряд пред­ме­тов на англий­ском: зару­беж­ная лите­ра­тура, тех­ни­че­ский пере­вод, спец­курсы. Англий­ский давался мне так легко, как будто я знала его когда-то, а теперь только вспо­ми­нала. Я была побе­ди­те­лем все­воз­мож­ных кон­кур­сов и олим­пиад по языку. А также осо­бые успехи делала в лите­ра­туре. Мои сочи­не­ния зачи­ты­вали на уро­ках вслух и отправ­ляли в школь­ный музей.

Меня почему-то посто­янно выби­рали то зве­нье­вой, то ста­ро­стой. И я все­гда посту­пала так, как счи­тала пра­виль­ным. Один раз пре­гра­дила дорогу всему классу, пытав­ше­муся сбе­жать с урока тихой и боль­ной учи­тель­ницы. Про­сто встала у двери и заго­ро­дила её собой. Сей­час мне немножко смешно вспо­ми­нать об этом. Но тогда я чув­ство­вала свою правоту и готова была её отста­и­вать. Во главе жела­ю­щих удрать с урока был маль­чик, кото­рый мне очень нра­вился. Точ­нее, я любила его на про­тя­же­нии всей школь­ной жизни. Его тоже звали Лёшей. Но так как я была очень застен­чива в отно­ше­ниях с маль­чи­ками и уже имела опыт потери, то он нико­гда не узнал о моей влюблённости.

Лёша подо­шёл ко мне, сто­я­щей в про­ёме двери. Он был выше меня на голову. И я с зами­ра­нием сердца ждала, что он про­сто ото­дви­нет меня в сто­рону. И они сбе­гут. А учи­тель­ница потом сля­жет со своим боль­ным серд­цем. И я больше не смогу его любить.

Но Лёша постоял около меня в нере­ши­тель­но­сти, а потом улыб­нулся и басом ска­зал: «Братва, побег отме­ня­ется. Видите, ста­ро­ста про­тив. Надо слу­шать ста­ро­сту». Раз­дался зво­нок, и все пошли по местам. На меня почему-то никто не рас­сер­дился. Видимо, уже при­выкли к моей «пра­виль­но­сти».

С дру­гой сто­роны, я не была ни под­ли­зой, ни тихо­ней и не пыта­лась понра­виться учи­те­лям. Так я поспо­рила с учи­те­лем исто­рии, парт­ор­гом школы, по поводу исто­ри­че­ской роли Ленина. И учи­тель­ница заявила мне, что десять лет назад за мои слова меня отпра­вили бы в места не столь отдалённые:

— Ишь, какая нашлась! Сме­лая слиш­ком! Ты, кажется, в уни­вер­си­тет соби­ра­лась посту­пать?! Язы­чок-то при­держи, а то я тебе атте­стат-то испорчу!

Также у меня была при­вычка, неиз­жи­тая с годами, засту­паться за тех, кого оби­жают. Подруга удив­лённо спрашивала:

— Лен, ну что ты лезешь?! Ведь это совсем нас не каса­ется! Откуда ты зна­ешь, может, этому чело­веку за дело попало!

— А мне одни стихи нра­вятся. Сей­час тебе отры­вок прочитаю:

И если сотня, воя оголтело,

Кого-то бьёт, пусть даже и за дело!—

Сто пер­вым нико­гда не буду я!

— Лен, ты иде­а­листка. Так нельзя. Как ты будешь жить дальше?

— Где-то я это уже слышала…

Моя сме­лость и застен­чи­вость каким-то обра­зом соче­та­лись. Так, я стес­ня­лась тан­це­вать и не ходила на школь­ные дис­ко­теки. А наши дев­чонки эти самые дис­ко­теки ждали с нетер­пе­нием. И могла часами раз­го­ва­ри­вать о том, кто кому улыб­нулся, кто кого при­гла­сил на танец, кто в кого влю­бился. Я же не пони­мала, как можно об этом раз­го­ва­ри­вать. Потому что своей влюб­лён­но­стью в Лёшу мне ни с кем не хоте­лось делиться. Это было сокровенным.

Не участ­во­вала я в школь­ных вече­рин­ках и ещё по одной вес­кой при­чине: мне было нечего одеть. Кроме школь­ной формы у меня нали­че­ство­вали домаш­ний халат, спор­тив­ный костюм, ста­рый поли­няв­ший сви­тер и с тру­дом сши­тые на уроке труда брюки. Так что, даже если бы я поже­лала пойти на вече­ринку, мне это было сде­лать не в чем.

Пер­вое кра­си­вое пла­тье мне купили на выпуск­ной. Я долго смот­рела на себя в зер­кало. А когда при­шла в школу, подруга удив­лённо сказала:

— А ты кра­си­вая… И фигурка у тебя что надо…

И я впер­вые пой­мала на себе удив­лён­ный и заин­те­ре­со­ван­ный взгляд Лёши. Но этот взгляд запоз­дал: мы рас­ста­ва­лись. Все уез­жали учиться в раз­ные города. Прак­ти­че­ски все два­дцать восемь чело­век из нашего «гвар­дей­ского» класса полу­чили выс­шее обра­зо­ва­ние. У нас был очень силь­ный класс. А «гвар­дей­ским» его назы­вали потому, что дево­чек было только восемь чело­век, осталь­ные мальчишки.

На про­ща­ние мы писали друг другу стихи в аль­бомы. Лёша напи­сал мне:

У людей бывают сла­бо­сти разные,
Не ищи за их спи­нами крылышек.
Помни, люди — вовсе не ангелы!
У людей бывают ошибки!
И чтобы не уши­биться больно,
Столк­нув­шись с жиз­нен­ной трудностью,
Не витай в облаках—довольно, —
Спу­стись на греш­ную землю!

Вот с таким поже­ла­нием я и отпра­ви­лась во взрос­лую жизнь—учиться в уни­вер­си­тете. В кармане—какие-то гроши. Я ска­зала маме, что ведь мне будут пла­тить сти­пен­дию. Да если бы я и не наде­я­лась на сти­пен­дию, то всё равно денег у мамы не было. И как-то так сло­жи­лось в наших с ней отно­ше­ниях, что я все­гда была как бы старше и силь­нее, чем она. Она смот­рела на меня снизу вверх, как на более силь­ного чело­века. И, видимо, счи­тала, что я не пропаду.

Чемо­дана у меня не было, вме­сто него — ста­рая авоська. Почти пустая. На мне— един­ствен­ное хоро­шее пла­тье. На ногах—какие-то ста­рые босо­ножки. У меня не было мно­гих самых нуж­ных вещей: туфель, тёп­лой кофты. И ненуж­ных тоже— кос­ме­тики, напри­мер, и я не умела ею поль­зо­ваться. Без денег. Без род­ствен­ни­ков. Совсем одна в чужом городе. Сей­час, когда я вспо­ми­наю про­шлое, меня охва­ты­вает волна запоз­да­лого страха. Это потому что я при­ме­ряю ситу­а­цию на соб­ствен­ных детей.

Что было? Юность. Энту­зи­азм. Пред­чув­ствие чего-то необык­но­вен­ного: новой взрос­лой жизни. Успе­хов в учёбе. Я чув­ство­вала себя как Д’Ар­та­ньян, при­е­хав­ший в Париж. В кар­мане —пара гро­шей, но вызо­вет на дуэль любого, пред­по­ло­жив­шего, что он не в состо­я­нии купить Лувр.

Всту­пи­тель­ные экза­мены я сдала на одни пятёрки и посту­пила легко. Экза­ме­на­торы спра­ши­вали у меня ува­жи­тельно, какую школу я окон­чила. В то время мой факуль­тет стоял на вто­ром месте в рей­тинге уни­вер­си­тет­ских факуль­те­тов. Посту­пить было очень трудно. На пер­вом месте —юри­ди­че­ский факуль­тет. Мои баллы поз­во­ляли мне пройти по кон­курсу и на юри­ди­че­ский. Экза­мены совпадали.

И я, недолго думая, отпра­ви­лась в дека­нат юри­ди­че­ского факуль­тета. В дека­нате ска­зали, что согласны взять меня к себе, но нужно подо­ждать до зав­тра, чтобы под­пи­сал заяв­ле­ние декан, кото­рый в дан­ный момент отсут­ство­вал. А назав­тра я уже не пошла в дека­нат, решив, что, видимо, не судьба, раз сразу не получилось.

Вообще, уди­ви­тель­ные пово­роты бывают в нашей судьбе. Ино­гда вся жизнь при­ни­мает совер­шенно иное направ­ле­ние из-за пустяка.

Усталость

Дыха­ние пере­хва­ты­вает от усталости.

Учиться ока­за­лось не так инте­ресно, как я пред­по­ла­гала. После пер­вой сес­сии нам ска­зали, чтобы мы не мнили себя пере­вод­чи­ками, потому что ими ста­нут еди­ницы. А боль­шин­ство будет рабо­тать пре­по­да­ва­те­лями в шко­лах, учи­ли­щах и тех­ни­ку­мах. Хотя в дипломе у меня чёр­ным по белому напи­сано: «Фило­лог. Пере­вод­чик» и лишь потом «Пре­по­да­ва­тель ино­стран­ного языка».

На пер­вом курсе было много заня­тий в лин­га­фон­ном каби­нете, потом вся­кие пред­меты типа тео­рии пере­вода, зару­беж­ной лите­ра­туры, латынь, фран­цуз­ский язык, ну и куча дру­гих. Из учёбы вспо­ми­на­ются кур­со­вые работы по зару­беж­ной лите­ра­туре. Осо­бенно меня хва­лили за кур­со­вую по Эдгару По. Нужно было читать его стихи. Конечно, в ори­ги­нале. И ана­ли­зи­ро­вать, сопо­став­лять, рас­кры­вать тему кур­со­вой. Ещё вспо­ми­на­ются уроки фран­цуз­ского. Пре­по­да­ва­тель бла­го­во­лила ко мне, хотя мне трудно дава­лось про­из­но­ше­ние фран­цуз­ского «р», язы­чок упорно не хотел виб­ри­ро­вать и про­из­но­сить этот звук. Зато я пра­вильно скло­няла и спря­гала, раз­би­ра­лась во всех фран­цуз­ских вре­ме­нах. И когда никто не мог отве­тить, фран­цу­женка спра­ши­вала меня.

Также делала я успехи в пере­воде, и наш заве­ду­ю­щий кафед­рой пере­вода нередко гово­рил во все­услы­ша­ние, что у меня неза­у­ряд­ный талант линг­ви­ста и пере­вод­чика, что у меня есть чув­ство языка. И хорошо бы мне после окон­ча­ния уни­вер­си­тета заняться пере­во­дом худо­же­ствен­ной лите­ра­туры, так как я могу быть успешна на этом поприще.

Сей­час, когда я вспо­ми­наю то время, ока­зы­ва­ется, что в памяти лучше сохра­ни­лись вос­по­ми­на­ния о том, как я рабо­тала. А не о том, как учи­лась. Может, потому, что это про­из­вело на меня боль­шее впе­чат­ле­ние? Может, потому, что в то время передо мной стоял вопрос об эле­мен­тар­ном выживании?

Ока­за­лось, что сов­ме­щать учёбу на днев­ном отде­ле­нии с рабо­той не так просто.

А учиться на вечер­нем я не могла, потому что вечер­ни­кам не давали обще­жи­тия. Домой воз­вра­щаться я не соби­ра­лась. Заоч­ного отде­ле­ния по моей спе­ци­аль­но­сти не было.

Я пора­бо­тала на несколь­ких рабо­тах. Пер­вой была работа на заводе на стан­ках. Мы делали детали и полу­чали деньги за коли­че­ство сде­лан­ных дета­лей. Запом­ни­лось, как ста­рый мастер дал мне пять­де­сят копеек и сказал:

— Сходи-ка, детка, пообе­дай, что-то ты неважно выглядишь.

Обед в завод­ской сто­ло­вой был вкус­нее, чем в уни­вер­си­тет­ской, но дороже. Поэтому там я побы­вала всего пару раз. Со мной рабо­тать устро­и­лась моя новая подруга и соседка по ком­нате в обще­жи­тии, но она смогла про­ра­бо­тать только неделю. Пора­нила на станке палец, кото­рый сильно раз­бо­лелся, и уво­ли­лась. Через несколько меся­цев я тоже ушла, потому что при­хо­ди­лось посто­янно про­пус­кать две пары из четырёх.

Сей­час, вспо­ми­ная то время, удив­ля­юсь, как я, несо­вер­шен­но­лет­няя, ока­за­лась у станка. Видимо, как-то в обход пра­вил. Потому что, где бы я ни рабо­тала, будучи сту­дент­кой, тре­бо­вали только справку из дека­ната, что они не про­тив под­ра­ботки. Тру­до­вую книжку не заво­дили. И, видимо, оформ­ляли как уче­ницу. Может, вообще не оформляли?

Затем я устро­и­лась рабо­тать в баню ноч­ной убор­щи­цей. Нужно было при­хо­дить на работу около десяти вечера. Закан­чи­вала часа в два ночи. Потом меня ждала «про­гулка» до обще­жи­тия по ноч­ному городу. Видимо, Гос­подь убе­ре­гал меня от все­воз­мож­ных при­клю­че­ний, потому что эти про­гулки окан­чи­ва­лись все­гда бла­го­по­лучно. Хотя мы посто­янно слы­шали, что кого-то огра­били, раз­дели, изна­си­ло­вали. Уни­вер­си­тет­ское обще­жи­тие нахо­ди­лось неда­леко от вок­зала, и район был неспокойный.

Каза­лось бы, теперь можно совсем не про­пус­кать заня­тий. Очень удоб­ный гра­фик для учёбы: рабо­та­ешь только ночью. К сожа­ле­нию, я пере­оце­нила свои воз­мож­но­сти, так как опять про­пус­кала уроки. Теперь потому, что хоте­лось спать.

Дирек­тор бани, при­ни­мая меня на работу, спро­сил о воз­расте. Вздох­нул, услы­шав. И спел фаль­шиво: «Где мои сем­на­дцать лет? На Боль­шом Карет­ном!» Отпра­вил меня уби­рать самое лёг­кое отделение—детское. Кроме него были жен­ское и муж­ское отде­ле­ния. Л в дет­ском мылись мамочки с детьми, и оно счи­та­лось самым чистым.

Это досто­ин­ство обер­ну­лось для меня недо­стат­ком. Потому что дирек­тор взял меня на место пью­щей убор­щицы, кото­рую он пере­вёл на туа­леты. Она зло­би­лась и поста­вила перед собой цель — выжить меня с работы. Выгля­дела она доста­точно страшно: куря­щая, вечно пья­ная, с синя­ком то под одним, то под дру­гим гла­зом. Высо­кая, круп­ная, соро­ка­лет­няя жен­щина, она, конечно, рас­счи­ты­вала на лёг­кую победу. Но я была креп­ким ореш­ком. Пья­ных мне видеть уже при­хо­ди­лось. И доста­точно близко. Как и слы­шать мат. Этим испу­гать меня было трудно.

Тогда в ход пошли козни. Моя сопер­ница-убор­щица стала при­во­дить ком­па­нию своих пья­ных дру­зей. Сто­рож пил с ними. Они пря­тали мою швабру, тряпки, вёдра. Рас­ки­ды­вали мусор после того, как я, убрав­шись, ухо­дила домой. Это пор­тило настро­е­ние и отни­мало время. Дирек­тор вызвал меня и спро­сил, почему после уборки остался мусор. Я мол­чала, потому что с дет­ства не любила жаловаться.

Всё-таки она меня выжила. Как-то раз, когда я мылась в душе, закон­чив уборку в жар­ком бан­ном отде­ле­нии, ко мне зашёл пья­ный вер­зила, кава­лер моей «при­я­тель­ницы». Я начала виз­жать. А отве­том мне был друж­ный пья­ный смех всей её ком­па­нии, устро­ив­шейся в раз­де­валке. На мой визг при­бе­жала взрос­лая жен­щина, уби­рав­шая жен­ское отде­ле­ние. Она стала ругать весё­лую ком­па­нию, и вер­зила ушёл. Доб­рая жен­щина пред­ло­жила мне обра­щаться к ней за помо­щью. И посо­ве­то­вала пожа­ло­ваться директору.

Я побла­го­да­рила. Оде­лась и пошла домой. Вышла из бани совер­шенно спо­кой­ной. Но когда шла по пустын­ной ноч­ной улице, меня вдруг начала бить дрожь. И я зары­дала. От пере­жи­того страха. От уни­же­ния. Что я им сде­лала? Ведь эта жен­щина годи­лась мне по воз­расту в матери. А она и её ком­па­ния изде­ва­лись надо мной. Только потому, что я должна была рабо­тать и зара­ба­ты­вать деньги. И разве это я была вино­вата в том, что её пере­вели на туа­леты? Если бы не я, взяли бы кого-то другого…

Я шла и думала о нашей группе. О кра­са­ви­цах Ларисе и Наташе. Одна была гене­раль­ской доч­кой, дру­гая доче­рью извест­ного врача. Они меняли наряды каж­дый день. Думала о дру­гих дев­чон­ках, кото­рые сей­час спали мирно в своих уют­ных деви­чьих кро­ва­тях. А я шла одна по ноч­ному городу. И никому не было дела, вер­нусь ли я домой. И этот пья­ный вер­зила мог спра­виться со мной как с мла­ден­цем. Я шла и рыдала от жало­сти к себе.

Сей­час я думаю, что мне нужно было пере­жить и это уни­же­ние, и эти слёзы, и эту острую жалость к себе. Для чего? Может быть, для того чтобы зака­литься в труд­но­стях? Чтобы научиться испы­ты­вать сочув­ствие к дру­гим? Чув­ство­вать чужую боль? Потому что бла­го­по­луч­ному чело­веку труд­нее почув­ство­вать чужую боль. «Сытый голод­ного не разу­меет»… Нет, не так… Лучше:

И нам сочув­ствие даётся
Как нам даётся благодать…
И опять без­от­вет­ная любовь
Дыха­ние пере­хва­ты­вает от без­от­вет­ной любви.

Кроме Лёши из садика и Лёши из класса, люби­мых пар­ней у меня не наблю­да­лось. А те два Лёши нико­гда и близко ко мне не под­хо­дили. Так что в обще­нии с про­ти­во­по­лож­ным полом я была совер­шенно неопытна.

Но вот «пора при­шла, она влю­би­лась…» Когда я рабо­тала в бане, то как-то при­шла на работу пораньше. С тем чтобы пораньше и уйти. Ока­за­лось, что сто­рож впу­стила сво­его друга, ста­рика из сосед­него с баней дере­вян­ного домика, помыться бес­платно. Есте­ственно, когда никого не было. А я тут как раз и яви­лась — не запы­ли­лась. Ста­рик при­шёл мыться не один, а со сту­ден­том, кото­рый сни­мал у него комнату.

Ничего не подо­зре­вая, я про­скольз­нула мимо сто­ро­жихи, под­ня­лась к себе и при­сту­пила к уборке. Когда вошла в отде­ле­ние, то впала в состо­я­ние близ­кое к шоку: в моём дет­ском отде­ле­нии радостно намы­ли­ва­лись два совер­шенно раз­де­тых муж­чины. Они обер­ну­лись на моё ойка­нье и тоже впали в состо­я­ние сту­пора. Полом схва­тили в руки тазики, чтобы при­крыться. А я, вся крас­ная как свёкла, выбе­жала из отде­ле­ния в раздевалку.

Так необычно нача­лось моё зна­ком­ство с Воло­дей. Ему было два­дцать пять. Он успел отслу­жить в армии и теперь учился в меди­цин­ском инсти­туте. Необыч­ность зна­ком­ства, что ли, вдох­но­вила Володю? Уж я и не знаю… Только после этого на про­тя­же­нии при­мерно двух недель он встре­чал меня ночью с работы, про­во­жал до обще­жи­тия. Я впер­вые почув­ство­вала заботу и внимание.

Володя был умным, много знал и рас­ска­зы­вал. Он был очень оба­я­тель­ным и казался совсем взрос­лым. И деви­чье сердце таяло. Я чув­ство­вала себя как Золушка, кото­рая нако­нец-то встре­тила сво­его принца.

И принц пол­но­стью оце­нил все её досто­ин­ства. Какие именно досто­ин­ства, я не заду­мы­ва­лась, но наде­я­лась, что они точно были, раз в меня влю­бился такой заме­ча­тель­ный человек.

Я летала на кры­льях. Вне­запно всё кон­чи­лось. Володя при­гла­сил меня после работы к себе. Домик, где он жил, был ста­рин­ным дере­вян­ным домом, очень необыч­ным, с какой-то ска­зоч­ной лест­ни­цей, чудес­ными став­нями на окнах. Чем не дворец?

Время было около двух ночи. Я ожи­дала, что мы будем пить чай и раз­го­ва­ри­вать. И я, может быть, рас­скажу ему всё, что нако­пи­лось в душе. Что не рас­ска­зы­вала никому. Про оди­но­че­ство. И про Мишку с чемо­дан­чи­ком. И, может, даже про то, как плохи дела в моей семье.

Но мой принц был не рас­по­ло­жен раз­го­ва­ри­вать. Он начал цело­вать меня в тем­ноте ком­наты. Я ничего не испы­ты­вала, только разо­ча­ро­ва­ние. И досаду на свою глу­пость. Конечно, моло­дой муж­чина при­вёл меня к себе ночью не для того, чтобы слу­шать мои глу­пые рас­сказы о Мишке и чемо­дан­чике. Ну я ведь люблю его… Думала, как бы высво­бо­диться из неожи­дан­ных объ­я­тий и не оби­деть чело­века, но он вне­запно оста­но­вился сам и спро­сил довольно сурово:

— Ты что, ни с кем не цело­ва­лась? У тебя никого не было?

— Нет.

Я почув­ство­вала, как вино­вато зву­чит мой голос. Мой принц явно рассердился.

— Так, про­во­жать тебя уже поздно. Оста­нешься у меня. Иди, ложись спать. Вот кро­вать. А я пошёл спать на кухню. Спо­кой­ной ночи.

Я лежала на чужой кро­вати и пла­кала. Долго не могла уснуть. Я его рас­сер­дила. И теперь он меня раз­лю­бит. Но почему? Рано утром тихонько оде­лась и выскольз­нула из дома. Ночью мой принц не при­шёл меня встре­чать после работы. Не при­шёл и на сле­ду­ю­щую ночь. И тогда я сама под­ня­лась по сту­пень­кам этого домика-теремка. Володя был совсем дру­гим: чужим, холод­ным, отстра­нён­ным. А когда я запла­кала, смяг­чился. Погла­дил меня по голове, как ребёнка, и попро­сил прощения:

— Про­сти меня. Я тебя оби­деть не могу. Нам не нужно больше встре­чаться. Понимаешь?

— Нет. Почему?

— Я про­во­жал тебя и чув­ство­вал себя рыца­рем. Но долго быть рыца­рем я не спо­со­бен, про­сти. Я не соби­ра­юсь жениться. Пони­ма­ешь? Я не могу пока жениться. У меня ни кола, ни двора. Если бы у тебя была квар­тира… Я не хочу жить в нищете, пони­ма­ешь? И ещё — у меня есть девушка. Она не такая как ты. Мне с ней общаться очень тяжело. Очень. Она каприз­ная такая… Но у неё папа — началь­ник большой.

Мы с ней в ресто­раны ходим. И когда я с ней иду, на нас все обо­ра­чи­ва­ются. Пони­ма­ешь? А с тобой я даже пройти не смогу вме­сте днём. Про­сти, но ты выгля­дишь чуть лучше нищенки. Я мог бы про­сто тебе напри­ду­мы­вать вся­кой ерунды. И ты бы пове­рила. Ведь пове­рила бы? Но я хочу быть честным.

Мед­ленно спус­ка­юсь по чудес­ной лест­нице. И мне кажется, что сту­пеньки кача­ются под моими ногами. Как откро­венно мне объ­яс­нили: кто я. Почти нищенка. Без квар­тиры, без денег, без роди­те­лей и свя­зей. Но ведь всё это я и сама знала. Почему же так больно?

Может, потому что я верила в то, что могу кому-то понра­виться как лич­ность? Ведь я умная. Сама посту­пила на такой труд­ный факуль­тет в уни­вер­си­тете. Там ведь был кон­курс больше десяти чело­век на место. И у меня есть тру­до­лю­бие, энер­гич­ность. И ещё я, навер­ное, доб­рая. Стихи могу читать часами. Или исто­рии инте­рес­ные рас­ска­зы­вать. Почему это никому не нужно?

Видимо, Золушки встре­чают прин­цев только в сказ­ках. В реаль­ной жизни принцы женятся на прин­цес­сах, а Золушки уби­рают за ними дворец.

Обида

Дыха­ние пере­хва­ты­вает от обиды.

Несколько меся­цев я пора­бо­тала в поч­то­вом отде­ле­нии. Научи­лась быстро сор­ти­ро­вать почту, раз­но­сить её по адре­са­там. Район мой состоял из част­ных домов. Мне, как новичку, его и дали. Потому что быст­рее было остав­лять почту в мно­го­квар­тир­ном доме, чем раз­но­сить её по этим дво­рам. Но я тогда была лёг­кой на подъём.

Креп­кого здо­ро­вья, правда, у меня не наблю­да­лось нико­гда, ска­за­лись опе­ра­ции и дет­ство, про­ве­дён­ное в боль­ни­цах. Сер­дечко все­гда было боль­ным, одышка и тахи­кар­дия — посто­ян­ные спут­ники. Но я была тонень­кой и юной и, конечно, обойти эти мно­го­чис­лен­ные дома мне было легче, чем пожи­лым тётуш­кам, рабо­тав­шим рядом со мной. Носить почту людям мне нра­ви­лось. Это было весело. Но про­дол­жа­лось недолго. Из декрета вышла жен­щина, на месте кото­рой я рабо­тала, и мне снова при­шлось искать работу.

Попы­та­лась устро­иться на пол­дня в реги­стра­туру поли­кли­ники. Про­шла мед­осмотр, потра­тив уйму вре­мени. Но когда при­шла к заме­сти­телю глав­ного врача, ока­за­лось, что на обе­щан­ное место она уже наце­ли­лась взять свою род­ствен­ницу. Так мне шеп­нули в реги­стра­туре. Правда, род­ствен­ница ещё не про­шла мед­осмотр. И у меня была фора.

Солид­ная дама в белом халате попро­сила меня отдать ей кар­точку с резуль­та­тами мед­осмотра. Взяв доку­менты в руки, она зло­радно улыб­ну­лась и вдруг разо­рвала их. И бро­сила в кор­зину, сто­я­щую под сто­лом. Затем объ­явила мне: «Идите, мы вас не берём, у нас есть дру­гой кан­ди­дат». Ска­зать, что я была рас­те­ряна, — зна­чит ничего не ска­зать. Понятно, когда непри­лично ведёт себя опу­стив­ша­яся, вечно пья­ная убор­щица. Но когда так посту­пает солид­ная дама-врач… Я рас­те­рянно спросила:

— Зачем вы порвали мои доку­менты? Они бы мне при­го­ди­лись для дру­гой работы…

В ответ снис­хо­ди­тель­ный смешок:

— Надо будет — ещё раз прой­дёшь мед­осмотр. Иди отсюда! И не взду­май жало­ваться! Всё равно никто тебе не поверит!

Перемены

Дыха­ние пере­хва­ты­вает от соб­ствен­ных пере­мен. Как гово­рили дев­чонки, «смены имиджа».

Дольше всего — около двух лет—я про­ра­бо­тала на теле­фон­ном заводе. Моя работа назы­ва­лась «убор­щица про­из­вод­ствен­ных поме­ще­ний». Я мыла боль­шой цех, где рядами сидели жен­щины. Они сидели за сто­лом и зани­ма­лись сбор­кой теле­фо­нов, точ­нее, их частей.

Все знали, что я сту­дентка, и отно­ше­ние ко мне было непло­хим. Началь­ник цеха звал меня «юный фило­лог». А мне так и хоте­лось пере­драз­нить «юный фило­лух», но я молча улы­ба­лась. Мне здесь нра­ви­лось. У меня было своё место, где лежали мои вёдра, халат, пер­чатки, ну и всё осталь­ное. И на них никто не поку­шался. Не было ника­ких пья­ных ком­па­ний и убор­щиц с фин­га­лом под гла­зом. Я ни от кого не зави­села. При­хо­дила к шести утра, важно шла через про­ход­ную, потом в свою каморку. Нали­вала воду в ведро и быстро всё мыла. Когда мыла рабо­чие места, жен­щины веж­ливо отодвигались.

Воз­вра­ща­лась я в обще­жи­тие часов в девять-десять. Поку­пала по дороге кефир или молоко, хлеб. Как-то раз, когда я тяжело под­ни­ма­лась по сту­пень­кам на наш седь­мой этаж (лифт часто не рабо­тал), навстречу мне спус­кался парень с нашего факуль­тета. Он посмот­рел на меня с жало­стью и строго сказал:

— Лен, ты давай закан­чи­вай со своей рабо­той, а то ты совсем про­зрач­ная стала, так тебя скоро вет­ром унесёт!

Дев­чонки в ком­нате ещё спали. Все они жили на роди­тель­ские деньги и рабо­тать на заводе им не было необ­хо­ди­мо­сти. Про­сы­па­лись они радостно: «Кор­ми­лица пришла!»

В пол­ном смысле кор­ми­ли­цей я не была, потому что мы все дели­лись едой. И, бывало, уже за пол­ночь удобно устра­и­ва­лись за сто­лом, чтобы отве­дать сала, кото­рое при­везла Иринка (роди­тели свинку зако­лоли!) или жаре­ной кар­тошки от роди­те­лей Раи. Но гото­вила я на самом деле чаще дру­гих, про­сто потому что гото­вить любила.

На заводе мне пла­тили хорошо, я полу­чала там сто руб­лей, по тем вре­ме­нам это была зар­плата инже­нера или учи­тель­ницы. Если при­ба­вить сорок руб­лей сти­пен­дии, то можно понять, что я чув­ство­вала себя насто­я­щей богач­кой. Сти­пен­дию я поло­жила за пра­вило отправ­лять маме с бра­том. Брат ещё был школь­ни­ком, а мама либо не рабо­тала, либо рабо­тала, но полу­чала копейки.

Я про­бо­вала поку­пать брату вещи. Помню, как долго и при­дир­чиво выби­рала для него джинсы (их тогда только-только начи­нали про­да­вать в мага­зине, а не у фар­цов­щи­ков) и насто­я­щий шер­стя­ной пуло­вер. Но эти подарки впрок не пошли. Они были про­даны за копейки, когда у мамы и брата, как обычно, не было денег. А может, их унёс оче­ред­ной пья­ный кава­лер. У них в то время очень много всего про­па­дало и выно­си­лось из квартиры…

Помню, как дев­чонки, соседки по ком­нате, недо­уме­вали, почему я отправ­ляю деньги матери, и как она может брать эти деньги у дочери-сту­дентки. Но я не соби­ра­лась посвя­щать их в свои семей­ные тайны и отго­ва­ри­ва­лась какой-то важ­ной при­чи­ной. Не помню, какой, может, гово­рила о болезни родителей…

Я все­гда была довольно скрытна в том, что каса­лось моей лич­ной жизни, внут­рен­него мира. Не дели­лась пере­жи­ва­ни­ями, чув­ствами. Про Володю и свою любовь к нему никому не рас­ска­зы­вала, хотя пере­жила это очень тяжело.

Сама я пол­но­стью оде­лась. В основ­ном в комис­си­онке. В то время там можно было купить непло­хие вещи. Импорт­ные. И отно­си­тельно недо­рого. По срав­не­нию с тем, как я выгля­дела раньше, теперь я была про­сто моде­лью. Дев­чонки в группе одоб­ри­тельно кивали голо­вами: «Нако­нец-то и Ленка у нас при­ба­рах­ли­лась!» Соседки по ком­нате в обще­жи­тии научили меня под­кра­ши­вать глаза, зави­вать чёлку. Вме­сто веч­ного хво­стика я стала рас­пус­кать свои свет­лые волосы по пле­чам. И убе­ди­лась, что это гораздо красивее.

Когда я при­е­хала на вечер встречи выпуск­ни­ков, то от кава­ле­ров про­сто не было отбоя. Осо­бенно при­ста­вал парень, кото­рый слыл школь­ным дон­жу­а­ном и учился на год старше меня. Он спра­ши­вал, искренне недо­уме­вая: «Почему я тебя не помню? Где ты была раньше? В каком классе, гово­ришь, учи­лась? Нет, ты шутишь, не было тебя в этом классе! Я не мог тебя не заметить!»

А самая кра­си­вая дев­чонка нашего класса, рев­ниво улы­ба­ясь, ска­зала мне: «Что за пере­во­пло­ще­ния?!» От физи­че­ской работы я стала совсем тонень­кой. Смот­рела на себя в зер­кало и не узна­вала: уди­ви­тельно, как при­чёска, кра­си­вая одежда и мини­мум кос­ме­тики может изме­нить внеш­ность чело­века. Неужели это я?!

Как-то встре­тила на улице сво­его быв­шего принца — медика Володю. Про­шло два года с момента его объ­яс­не­ния. Володя про­хо­дит мимо. Оста­нав­ли­ва­ется, обо­ра­чи­ва­ется. А я узнаю его сразу. И стою полу­обер­нув­шись. Жду. Он воз­вра­ща­ется ко мне:

— Лен, ты?! Гла­зам не верю! Ты совсем дру­гая! Совсем… Какая ты кра­си­вая стала… И взрос­лая… А пом­нишь, как мы с тобой — по ноч­ной Перми? Ну, я тебя про­во­жал ещё, пом­нишь? Ты что, раз­бо­га­тела? Слу­шай, не хочешь со мной схо­дить на один класс­ный концерт?

— Нет, Володя, не хочу.

Восторг

Дыха­ние пере­хва­ты­вает от восторга.

На лето я рас­счи­та­лась с теле­фон­ного завода. Отпу­стили меня как сту­дентку легко, про­сили воз­вра­щаться осе­нью. Им нра­ви­лось, как я уби­раю цех. Я и, правда, делала это доб­ро­со­вестно и быстро. Наловчилась.

Рас­счи­та­лась я потому, что про­чи­тала объ­яв­ле­ние о наборе сту­ден­тов в гео­ло­ги­че­скую пар­тию на лет­ний сезон. Мне хоте­лось путе­ше­ство­вать. И меня все­гда влекла жизнь на природе.

Да уж, это ока­за­лась дей­стви­тельно жизнь на при­роде. Нас забро­сили на вер­то­лёте в тайгу Север­ного Урала. До бли­жай­шего насе­лён­ного пункта кило­мет­ров пять­де­сят. Вокруг тайга. Как в при­сказке: «Тайга —закон, мед­ведь — хозяин». Работа неква­ли­фи­ци­ро­ван­ная, а сту­ден­там можно было пла­тить немного. Сту­дента накормишь—он уже рад. Поэтому наш шеф и пред­по­чи­тал сту­ден­тов. Он рас­суж­дал так: «Взрос­лая жен­щина в тайгу не поедет. У неё посто­ян­ная работа, семья. Муж­чина, кото­рый такую сезон­ную работу ищет, чаще всего пьёт и курит. В тайге с таким могут быть про­блемы и очень боль­шие. А сту­денты — милое дело. При­крик­нешь на салагу — и вперёд!»

Мы гордо назы­ва­лись гео­ло­го­раз­ве­доч­ной пар­тией. В нашу пар­тию вхо­дил наш шеф — про­фес­си­о­наль­ный гео­лог Толя. Ему было за трид­цать. И мы счи­тали его не то чтобы совсем пожи­лым чело­ве­ком, но так… уже в годах. Ещё были два сту­дента-гео­лога Света и Лёня. И мы с подруж­кой и одно­курс­ни­цей Раей. Рая после этого гео­ло­ги­че­ского сезона, кстати, пере­ве­лась на гео­ло­ги­че­ский факуль­тет на курс ниже. Я тоже об этом поду­мы­вала. Но не решилась.

Были постав­лены две палатки, в одной жили шеф с Лёней, в дру­гой мы — дев­чонки. Света была очень круп­ной и рос­лой девуш­кой, года на три постарше нас. Ну а мы с Раей похо­дили на школьниц.

Вокруг тайга, и можно было насла­ждаться жиз­нью на лоне при­роды по пол­ной про­грамме. Ока­за­лось, что у этой жизни есть свои плюсы и минусы. К мину­сам, конечно, отно­си­лись раз­ные комары и мош­кара. Невоз­мож­ность тол­ком помыться.

И даже умыться. Умы­ваться мы стали, поль­зу­ясь водой из луж. Лужи в тайге — чистые и про­зрач­ные. В них мы и умы­ва­лись и чистили зубы. По мере загряз­не­ния луж, меняли их, поти­хоньку отходя дальше от лагеря.

Зато всё осталь­ное было сплош­ными плю­сами. Как опи­сать кра­соту дев­ствен­ной тайги?! Мно­же­ство птиц и малень­ких птах, боль­шого и мел­кого зве­рья. Тайга живая. Она живёт и дышит. Поёт и чири­кает, сви­стит и шумит. А чистей­шая вода в ручьях, от кото­рой так сладко ломило зубы в жару! А ягоды и грибы! Мы соби­рали спе­лую чер­нику в боль­шие кружки и добав­ляли сгу­щёнку. И ели эту вкус­ня­тину лож­ками, запи­вая креп­ким чаем, пах­ну­щим костром. Ничего вкус­нее я не ела с тех пор. А дикая малина, соч­ная, души­стая, кото­рая тает во рту?!

Шеф стре­лял глу­ха­рей, и я гото­вила их в котелке с клюк­вой и брус­ни­кой. Мясо туши­лось и было немного твер­до­ва­тым, но аро­мат­ным. Ещё я при­спо­со­би­лась стря­пать лан­до­рики. Так шеф назы­вал ола­дьи на сухом молоке. Толкла ягоды с саха­ром и мы, обли­зы­ва­ясь, уми­нали горя­чие под­жа­ри­стые лан­до­рики с души­стой ягод­ной толчёнкой.

Шеф брал меня с собой в тайгу. У него за пле­чами ружьё, в руках план­шетка. У меня на шее —при­бор, кото­рый назы­ва­ется радио­мет­ром. Через каж­дые пять­де­сят-сто мет­ров я его вклю­чала, стрелка пока­зы­вала цифры, кото­рые я доб­ро­со­вестно рапор­то­вала сво­ему началь­нику. Это назы­ва­лось: «Сде­лать замер». Радио­метр был довольно тяжё­лый. Мой началь­ник шутил: «Ничего, Лен, шея после сезона длин­ная будет! Бале­рины Боль­шого отдыхают!»

Идти по тайге тяжело: пере­ле­за­ешь через корни дере­вьев, через заросли травы и кустар­ни­ков. А то дерево упало, и нужно пере­ле­зать его сверху или про­пол­зать под ним снизу. Или буре­лом —не обойти. Я уставала.

Мы сади­лись, раз­во­дили костёр, доста­вали тушёнку, сухари, чай, сгу­щёнку. Как-то раз я осо­бенно сильно устала и попро­сила у Толика ещё время на отдых. Он спо­койно ска­зал: «Поси­деть, конечно, можно ещё… Но вот хозяин как на это отре­а­ги­рует?» Я огля­ну­лась, следя за его взгля­дом, и уви­дела мед­ведя. Надо ли гово­рить, что после этого мою уста­лость как рукой сняло? И я ска­кала домой, почти опе­ре­жая шефа и пере­ма­хи­вая через стволы упав­ших дере­вьев. Откуда и прыть взя­лась?! Мишка не при­бли­жался и не отста­вал, он про­во­дил нас, видимо, до гра­ниц своей тер­ри­то­рии и исчез.

Ещё шеф отправ­лял нас с Раей в марш­руты по окру­жа­ю­щим лагерь речуш­кам. И мы наби­рали песок со дна речек в лоток и про­мы­вали его долго в ледя­ной воде. Ухо­дили довольно далеко от лагеря, и Толя давал нам с собой ракет­ницу и компас.

Я нико­гда не могла запом­нить направ­ле­ние. Шеф назы­вал это жен­ским топо­гра­фи­че­ским кре­ти­низ­мом. Он гово­рил, что в древ­но­сти муж­чины ходили на охоту далеко от дома и должны были уметь ори­ен­ти­ро­ваться на мест­но­сти. А жен­щины сидели дома и ждали своих кор­миль­цев. Поэтому у них пло­хая ори­ен­та­ция на мест­но­сти. Гово­рил он это очень важно.

А я и сама знала, что могу заблу­диться в трёх сос­нах. Но с Раей мне страшно не было. У неё обна­ру­жи­лось уди­ви­тель­ное чув­ство направ­ле­ния. И она все­гда выво­дила меня домой, к лагерю, с точ­но­стью до несколь­ких мет­ров. Один раз, правда, мы с ней всё-таки заблу­ди­лись. Пани­ко­вать не стали. Больше нас, как мы позд­нее узнали, пани­ко­вал шеф, кото­рый уже собрался нас искать. Но Рая смогла сори­ен­ти­ро­ваться в глу­хой тайге, и уже к вечеру мы вышли к нашим палат­кам. Слу­ча­лись и моменты, кото­рые вре­за­лись в память на всю жизнь. Так, один раз, мы ушли из лагеря к самой высо­кой точке Север­ного Урала —горе Кон­жак. И несколько дней жили в охот­ни­чьей избушке. Были удив­лены, когда нашли в пустой избушке при­пасы. Шеф объ­яс­нил, что это таёж­ные пра­вила. Послед­ние, кто ноче­вали в избушке, все­гда остав­ляли для новых посто­яль­цев спички, соль, кон­сервы, сухари.

В избушке были нары, где мы спали, в одном углу шеф с Лёней, в дру­гом я, Рая и Света. Еду гото­вила в основ­ном я. А осталь­ные парами ухо­дили в марш­руты. Меня остав­ляли в избушке. Шеф объ­яс­нил, что на это есть две при­чины. Пер­вая: я вкус­нее всех готовлю. Вто­рая: физи­че­ски я была самой сла­бой, а марш­руты здесь слож­ные, с подъёмами.

Гото­вила я на костре или, если погода была пло­хой, прямо в печке-бур­жуйке. Научи­лась обра­щаться с топо­ром, соби­рать суш­няк, раз­во­дить быстро и в любую погоду костёр. Мне остав­ляли ракет­ницу. Как-то раз ребята ушли вчет­ве­ром. Со мной оста­ва­лись наши собаки. Это были две моло­дые лайки, почти щенки. Шеф звал их Кидус и Карус.

Дело шло к вечеру. Ребя­там пора было вер­нуться. Я уже при­го­то­вила еду, при­несла воды, насо­би­рала ягод. И ходила вокруг избушки кру­гами в ожи­да­нии. Но слышно было только жур­ча­ние ручья, шум дере­вьев, пти­чье пение. Вне­запно небо стало тем­неть на гла­зах. Птицы пере­стали петь. Тайга тре­вожно замол­чала в ожи­да­нии грозы. Несколько минут, и избушку оку­тал мрак. Я очень пере­жи­вала за своих геологов.

Нача­лась силь­ная гроза. Я залезла на нары в избушке и сидела, сжав­шись в комо­чек. А сна­ружи буше­вала сти­хия. Избушка скри­пела, тре­щала. И я чув­ство­вала себя Элли из дет­ской сказки. Только вме­сто Тотошки со мной Кидус и Карус. Вне­запно щенки начали ску­лить и лезть ко мне на нары. Это было очень странно, потому что они обычно дер­жа­лись дерзко и лаяли на всех пти­чек и мел­ких зве­рю­шек. Демон­стри­ро­вали, что они, охот­ни­чьи собаки, здесь, в тайге, глав­ные. Я вта­щила щен­ков на нары и при­жала к себе. Сна­ружи послы­ша­лись тяжё­лые шаги. Кто-то ходил вокруг избушки. Собаки скулили.

Я взяла в руки ракет­ницу, кото­рую обычно остав­лял мне шеф, чуть при­от­крыла дверь и выгля­нула. Лучше бы я этого не делала. При вспышке мол­нии я уви­дела почти рядом с собой здо­ро­вого мед­ведя с рас­кры­той пастью. И пасть у него была, я вам скажу, довольно непри­ят­ная. Он явно открыл её не для того, чтобы зев­нуть. Я закрыла дверь. Вер­ну­лась на нары. И сидела на них не знаю, сколько вре­мени. Помню, что одной рукой обни­мала и гла­дила обоих щен­ков, а вто­рая рука с заря­жен­ной ракет­ни­цей была настав­лена на дверь.

Когда дверь откры­лась, я чудом удер­жа­лась от того, чтобы не пустить своё ору­жие в ход. На пороге сто­яли про­дрог­шие и ляз­га­ю­щие зубами мои бро­дяги-гео­логи. Они заблу­ди­лись и плу­тали. Такое бывает в тайге даже с опыт­ными людьми.

Помню, как шеф мед­ленно, почти на цыпоч­ках подо­шёл ко мне. Он лас­ково уго­ва­ри­вал меня: «Леночка, сол­нышко, ты ракет­ницу-то отдай! Ну, отдай, а? Давай сюда ракет­ницу, тебе говорю!» А я бы рада отдать, но рука вце­пи­лась в неё намертво. И бед­ному шефу при­шлось раз­ги­бать мне пальцы по одному, чтобы достать ору­жие из ладони.

Потом, согрев­шись и наев­шись, после тре­тьей кружки чая, все начали смеяться.

— Лен, у тебя такой вид был угро­жа­ю­щий, дескать, враг не прой­дёт. Если бы мед­ведь сюда зашёл, он бы точно сразу раз­вер­нулся обратно. Тут такая тройка: непо­бе­ди­мые Кидус, Карус и Лена с ору­жием в руках!

И я нако­нец тоже начала сме­яться. А наутро—тайга, омы­тая гро­зой, и ручей, кото­рый стал реч­кой. И про­зрач­ная хру­сталь­ная вода в нём. И ожив­ший лес. И кружка чер­ники со сгу­щён­кой. Хорошо!

Приключения

Сердце пере­хва­ты­вает от приключений.

Много лет спу­стя я напишу: «Есть на Урале река Чусо­вая. Холод­ная река, север­ная. Течёт себе мимо бере­го­вых скал, отвесно обры­ва­ю­щихся в воду. Такие скалы назы­вают бой­цами. Течёт Чусо­вая среди гор­но­та­ёж­ных лесов.

Радуют глаз тёмно-зелё­ные ели и сосны, пихты и лист­вен­ницы, а среди них лёг­кие осинки и берёзки. А под ними кустар­ники: жимо­лость, малина, шиповник.

На полян­ках ждут вас в лет­нюю пору и брус­ника, и голу­бика с клюк­вой, и морошка с черникой.

А в лесах живут огром­ные лоси, малень­кие белочки и бурун­дучки, зайцы, бар­суки. Можно встре­тить и героев рус­ских ска­зок: серого волка и рыжую лису. Мишка косо­ла­пый редко, но прой­дёт, про­то­пает по тайге. Мно­же­ство птиц и кро­хот­ных пти­чек поют свои песни над бере­гами Чусо­вой, от огром­ного бер­кута с двух­мет­ро­вым раз­ма­хом кры­льев до кро­хот­ного, меньше стре­козы, жел­то­го­ло­вого королька. Пол­зают по травке ужи, медянки, ящерицы».

А тогда, в годы юно­сти, я стала дру­жить с тури­стами-вод­ни­ками. И мы сплав­ля­лись по рекам Урала. Пер­вой рекой была Чусо­вая. И я уви­дела сво­ими гла­зами всю кра­соту этой див­ной ураль­ской реки. Позд­нее были Вильва, Койва, Вижай, Сылва и дру­гие реки. Корен­ные жители этих мест назы­вают воду — «ва», отсюда назва­ния рек: тихая вода, про­зрач­ная вода, бур­ная вода и так далее. Позд­нее я буду жить в городе, в назва­нии кото­рого тоже будет «ва».

Это были уди­ви­тель­ные сплавы. Чув­ство дружбы, еди­ной команды, вза­и­мо­по­мощи и вза­и­мо­вы­ручки. Рыцар­ское отно­ше­ние юно­шей к девуш­кам. Чудес­ная таёж­ная природа.

В пер­вом походе я была лето­пис­цем и запи­сы­вала в свою лето­пись день за днём сплава, чтобы после похода, на «само­варе», за чаш­кой чая, про­чи­тать вслух все наши при­клю­че­ния и забав­ные слу­чаи. Были слу­чаи и не очень забавные.

Сплав­ля­лись мы на ката­ма­ра­нах и на бай­дар­ках. На май­ские празд­нике на бур­ной после весен­него поло­во­дья Вильве наша бай­дарка с дру­гом-тури­стом Витей пере­вер­ну­лась. Там был мост, под кото­рым обычно про­плы­вали тури­сты-вод­ники. Но уро­вень воды этой вес­ной так повы­сился, что про­плыть можно было только под одним про­лё­том. А мост появился из-за пово­рота реки вне­запно, и мы не успели сориентироваться.

По реке шёл лёд, и тем­пе­ра­тура воды была соот­вет­ству­ю­щей. Мой напар­ник очень хорошо пла­вал и, ока­зав­шись по дру­гую сто­рону бай­дарки, выплыл на дру­гой берег. А я думала, что его затя­нуло под бай­дарку, и отча­янно кри­чала: «Витька!

Витька!» Обычно мы наде­вали такие про­ре­зи­нен­ные фар­туки-юбки, кото­рые со всех сто­рон кре­пи­лись к лодке, чтобы ледя­ная вода вол­нами не зали­ва­лась в неё, и, когда бай­дарка пере­вер­ну­лась, отце­пить этот фар­тук, чтобы не остаться сидеть в лодке под водой, тре­бо­ва­лись время и сноровка.

Позд­нее Витя гово­рил, что тоже кри­чал мне, чтоб я плыла к берегу, но я его кри­ков не слы­шала. Дра­го­цен­ное время я поте­ряла на без­успеш­ные попытки докри­чаться и найти друга. Затем поняла, что Витю мне не спа­сти самой и отпу­стила бай­дарку. Попы­та­лась выгре­сти на берег, но не могла спра­виться с быст­рым тече­нием. И меня понесло по Вильве.

Год спу­стя так погиб наш одно­курс­ник. Он не смог выплыть на берег, а его дру­зья не успели быстро сори­ен­ти­ро­ваться. И потом его тело достали кило­мет­рах в два­дцати ниже по тече­нию, потому что при тем­пе­ра­туре весен­ней воды чело­век теряет созна­ние минут через пятнадцать-двадцать.

На мне был спа­сжи­лет, и меня про­сто несло по тече­нию вдоль бере­гов реки. Хорошо, что ребята быстро сооб­ра­зили, и меня догнала бай­дарка наших маль­чи­шек. Это было непро­сто, потому что на реке все нахо­дятся на раз­ном рас­сто­я­нии друг от друга, и нужно время, чтобы понять, что слу­чи­лось. Нужно было на высо­кой ско­ро­сти тече­ния суметь выгре­сти под един­ствен­ный про­хо­ди­мый про­лёт моста и догнать чело­века, кото­рого быстро несёт течение.

Я отчего-то не испу­га­лась. Может, низ­кая тем­пе­ра­тура воды ввела меня в такое чув­ство уми­ро­тво­рён­но­сти? А ребята, когда догнали меня и бро­сили мне верёвку, были очень испу­ганы. И повто­ряли только одно: «Леночка, доро­гая, только не лезь на бай­дарку, только не пытайся залезть на бай­дарку! А то она пере­вер­нётся — вме­сте будем пла­вать по Вильве!» Потом, на берегу, дев­чонки рас­тёрли меня спир­том, напо­или им же из фляжки. Ребята выпили тоже, и мы начали сме­яться. Прямо за живо­тики дер­жа­лись. Видимо, шок начал про­хо­дить. А тут ещё и спирт…

Помню, как Коля, дер­жась за живот от смеха, всё рас­ска­зы­вал в оче­ред­ной раз:

— Я, думал, всё! Щас она от испуга поле­зет на бай­дарку, и мы все пере­вер­нёмся! А у меня спа­сжи­лет кое-как надет! А она, вы пред­став­ля­ете, так спо­койно и хлад­но­кровно, руку достаёт из воды, машет нам при­вет­ственно и объ­яв­ляет: «Нор­мально! Всё в порядке! Гре­бите к берегу!» Ой, я не могу! Ой, дер­жите меня! И взгляд такой важ­ный! Прям Джейс Бонд! Не, Штир­лиц на задании!

В общем, героем дня стала Лена, а не её спа­са­тели. Я «скромно» не воз­ра­жала, хотя до сих пор не знаю, почему не запа­ни­ко­вала: от соб­ствен­ной сме­ло­сти или от про­хлады ледя­ной воды бур­ной весен­ней Вильвы. Я под­ни­мала руку, изоб­ра­жая, как я пома­хала дру­зьям- спа­са­те­лям, и все снова падали от смеха.

И каж­дый пытался надеть на меня ещё что-нибудь тёп­лое и плес­нуть мне ещё спирта в кружку В конце кон­цов я стала похожа на тюфяк. И меня транс­пор­ти­ро­вали в палатку. Спала я как сурок и утром даже не чихнула.

С этими же вод­ни­ками зимой мы ходили в лыж­ные походы. Осо­бой кре­по­сти и силы у меня с дет­ства не было. И сей­час я вспо­ми­наю, как смело ходила наравне с дру­гими и почти не отста­вала от дру­зей. Даже, наобо­рот, брала на себя и лиш­нее. Так, как-то раз мы отпра­ви­лись на лыжах на Кон­жак. Я хорошо знала эту самую высо­кую точку север­ного Урала ещё по сезону с гео­ло­гами. Поход ока­зался очень труд­ным. Морозы уда­рили вне­запно и дости­гали сорока гра­ду­сов. Несколько чело­век обмо­ро­зили, правда, легко, кон­чики паль­цев, носов.

Когда мы под­ня­лись в избушку на вер­шине Кон­жака и ноче­вали в ней, то стены избушки были в инее, несмотря на жарко натоп­лен­ную печку. Я в этом походе была меди­ком и ока­зы­вала меди­цин­скую помощь тем, кто обморозился.

Пер­вый день я шла хуже всех. Чаще всех падала. Само­сто­я­тельно встать не могла под тяже­стью сво­его рюк­зака. Пада­ешь лицом в снег и тебе нечем дышать, пока дру­зья тебя не под­ни­мут. Или пада­ешь на спину и тоже не можешь встать само­сто­я­тельно. Больше всех доста­ва­лось Сер­гею, кото­рый шёл за мной и помо­гал под­няться. Вече­ром он тихо ска­зал мне, что я шла хуже всех. Помню, как было мне стыдно, что я сла­бее осталь­ных. Но утром, когда Сер­гей под­нял мой рюк­зак, чтобы помочь мне его одеть, он начал громко воз­му­щаться и ругаться с руко­во­ди­те­лем похода Игорем:

— А я‑то думаю, почему она так плохо идёт?! А кто руко­во­дил упа­ков­кой рюк­за­ков?! Игорь, ты сам её рюк­зак под­ни­мал? Он тяже­лее тво­его! Ну, Игорь, ты даёшь! Что, пер­вый раз в походе, что ли?!

Выяс­ни­лось, что у меня в рюк­заке помимо лич­ных вещей ока­за­лись спаль­ник и кон­сервы. Когда рас­пре­де­ляли вещи и спра­ши­вали, кто поне­сёт, я в пол­ной уве­рен­но­сти, что каж­дый берёт себе, что потя­же­лее, нагру­зила свой рюк­зак по пол­ной про­грамме. А Игорь, обычно про­ве­ряв­ший рюк­заки, видел, что дев­чонки не берут почти ничего, кроме лич­ных вещей. И срав­нил только рюк­заки пар­ней, чтобы были оди­на­ко­выми по тяжести.

Игорь ото­брал у меня тяже­лен­ные кон­сервы, Сер­гей взял себе спаль­ник. И дальше я уже не падала носом в снег так часто, при­дав­ли­ва­е­мая весом соб­ствен­ного рюкзака.

Ещё я подру­жи­лась со спе­лео­ло­гами. Мы обла­зали боль­шин­ство пещер Урала: Геологов‑2, Дивью, Кизе­лов­скую, Мед­ве­жью, Дружбу и дру­гие. У меня появился свой ком­би­не­зон, каска, фона­рик, кото­рый при­креп­лялся к каске. Пещеры были гряз­ные, и выле­зали мы из них чума­зые, но доволь­ные собой. Наш руко­во­ди­тель Коля хорошо знал ходы в этих пеще­рах, в какой лаз или, по-нашему, шку­ро­дёр, можно про­лезть, а в какой лучше не соваться. Как-то раз он пред­ло­жил мне про­лезть в один слож­ный шкуродёр.

Помню, как долго я лезла по этой камен­ной норе. Нужно было несколько раз повер­нуться, упи­ра­ясь ботин­ками в стенки лаза. На мгно­ве­ние меня охва­тил ужас замкну­того про­стран­ства, чув­ство, что я не смогу выбраться из этого узкого камен­ного мешка. А вдруг он изме­нился с тех пор, как по нему лазал Коля? Вдруг теперь шку­ро­дёр пере­стал быть про­хо­ди­мым? Обру­шился какой-нибудь камень? И я не смогу вылезти назад, потому что и впе­рёд-то про­тис­ки­ва­юсь с тру­дом, упи­ра­ясь ботин­ками. Но сзади Коля еле слышно кри­чит что-то типа: «Спо­койно! Отдохни! Отды­шись! Всё в порядке! Так, отдох­нула? Впе­рёд! Лезь впе­рёд!» И я, спу­стя минут два­дцать, кото­рые пока­за­лись мне часами, бла­го­по­лучно пре­одо­ле­ваю этот шкуродёр.

А потом спуски и подъ­ёмы в абсо­лютно тём­ных пеще­рах, кото­рые осве­ща­лись только све­том наших фона­ри­ков. Мы лазали на спе­ци­аль­ных при­спо­соб­ле­ниях, когда ногами в креп­ле­ниях пере­би­ра­ешь, а руками под­тя­ги­ва­ешься. Под­ни­ма­лись на пещер­ные скалы и опус­ка­лись к под­зем­ным озёрам.

Один раз мы втроём: Коля, я и моя подруга Рая спу­сти­лись по верёвке с пещер­ной скалы. Потом нужно было под­ни­маться назад. Рая под­ня­лась пер­вой. Она была физи­че­ски силь­нее меня. А я на сере­дине подъ­ёма застряла. Нужно было пере­дви­гать кара­бин руками и пере­би­рать ногами в спе­ци­аль­ных пет­лях. А у меня руку под кара­би­ном при­жало к скале, и я никак не могла её выта­щить, потому что веревка при­жи­ма­лась под моим весом к камню. Не помню, как я всё-таки под­тя­ну­лась, но зато помню, как долго в этом бес­по­мощ­ном состо­я­нии бол­та­лась. И ни Рая сверху, ни Коля внизу не могли мне помочь. Когда я всё-таки вылезла, то ноги у меня дро­жали, и я опу­сти­лась на землю. Рука была вся в крови, потом болела.

В общем, при­клю­че­ния были. Сей­час я раз­мыш­ляю, что тянуло нас на сплав по рекам, в пещеры? Риск? При­клю­че­ния? Игра адре­на­лина в крови? Думаю, глав­ным было чув­ство еди­не­ния, дружбы, това­ри­ще­ства. Эти чув­ства невоз­можно было испы­тать в учеб­ной ауди­то­рии, где мои одно­курс­ницы демон­стри­ро­вали свои супер­мод­ные наряды, где каж­дый был сам за себя. А мне в ту пору очень хоте­лось пре­одо­леть своё оди­но­че­ство. И эти походы давали такую возможность.

Одно­курс­ницы не пони­мали нас с подру­гой. На нашем пре­стиж­ном факуль­тете учи­лись сливки обще­ства, с бога­тыми роди­те­лями, доро­гими авто. Лазать по гряз­ным пеще­рам? Тас­кать на спине тяжё­лый рюк­зак? Наши бога­тые девочки мазали доро­гими фран­цуз­скими кре­мами свои неж­ные личики. Демон­стри­ро­вали друг другу доро­гую кос­ме­тику и духи. И с ужа­сом смот­рели, как мы с Раей, иску­сан­ные таёж­ной мош­ка­рой, с облуп­лен­ными, сго­рев­шими под весен­ним солн­цем носами, при­хо­дили в ауди­то­рии после походов.

Много лет спу­стя, когда у меня погиб муж, и денег на похо­роны не было, мне помогли те самые сту­ден­че­ские дру­зья-тури­сты. Они при­е­хали в пол­ном составе. В том самом, как когда-то сплав­ля­лись по рекам. И они были те же, что два­дцать лет назад. Только дев­чонки не такие тонень­кие, как раньше, а виски у маль­чи­шек седые. И, не говоря лиш­них слов, они собрали мне пачку денег. Я, побла­го­да­рив, поло­жила эту пачку в сер­вант. После похо­рон, когда я пере­жи­вала, что не смогу отдать долги, я открыла дверцу сер­ванта и, пере­счи­тав деньги, поняла, что их хва­тает на покры­тие всех дол­гов и даже оста­ётся на пер­вое труд­ное время.

* * *

Вос­по­ми­на­ний много. Но все они раз­ные… Дет­ство и юность — ярко, в крас­ках, в зву­ках… А потом, с годами — всё тише, всё глуше… Как хорошо ска­зал об этом поэт:

Голу­бое основанье,
Золо­тое остриё…
Вспо­ми­наю зим­ний вечер,
Дет­ство ран­нее моё.
Засло­нив свечу рукою,
Снова вижу, как во мне
Жизнь руби­но­вою кровью
Нежно све­тит на огне.
Голу­бое основанье,
Золо­тое остриё…
Серд­цем помню только детство:
Всё дру­гое — не моё.

Звонок по сотовому телефону

Эта исто­рия слу­чи­лась со мной на днях, когда я ездила из Опти­ной пустыни в Козельск по послу­ша­нию. Послу­ша­ние выпол­нила. При­шла пора воз­вра­щаться в мона­стырь. А день уже закан­чи­ва­ется, марш­рутки пере­стают ходить. Вот и в Оптину послед­няя по рас­пи­са­нию пошла. Бегу я за ней, а сумка тяжё­лая. Нет, точно не успею… И не успела. Можно и пеш­ком, конечно, дойти, но вот поклажа моя… Да и устала под конец дня…

Под­хо­дит рей­со­вая марш­рутка, кото­рая по городу ездит. Пустая почти. Сажусь я в неё и спра­ши­ваю: «А вот только что оптин­ская марш­рутка ушла. Мы её не дого­ним на какой-нибудь из город­ских остановок?»

Води­тель обо­ра­чи­ва­ется ко мне не спеша. Смот­рит на меня тяжё­лым взгля­дом. Сам здо­ро­вый такой. Ручищи на руле огром­ные лежат. «Вот это здо­ро­вяк», — думаю…

А он отво­ра­чи­ва­ется и угрюмо так цедит сквозь зубы: «Не, не дого­ним». Достаёт из кар­мана сото­вый теле­фон и начи­нает кому-то назва­ни­вать. «Ну, — думаю, — конечно, если ты во время дви­же­ния своей марш­рутки ещё и по теле­фону будешь лясы точить, то точно не дого­ним». А он так спо­койно чего-то там бол­тает. Сижу я и злюсь на саму себя, что на марш­рутку опоз­дала, на погоду дожд­ли­вую, сля­кот­ную. На здо­ро­вяка невеж­ли­вого. Хотя знаю, что злиться —смысла нет. «Нико­гда не бегите за ухо­дя­щим авто­бу­сом: это был не ваш автобус…»

И осуж­дать ведь тоже нельзя. Сижу и пыта­юсь при­ду­мать доб­рый помы­сел об этом здо­ро­вяке. Я когда-то даже рас­сказ напи­сала «Фаб­рика доб­рых помыслов».

Там речь идёт о сло­вах Паи­сия Свято горца. Ста­рец писал о том, что необ­хо­димо тер­петь немощи окру­жа­ю­щих людей, покры­вать их любо­вью. Не под­да­ваться помыс­лам осуж­де­ния, недоверия.

А для этого при­ду­мы­вать доб­рые помыслы в отно­ше­нии окру­жа­ю­щих. Пытаться оправ­дать их, пожа­леть. Понять, что, воз­можно, у них были доб­рые наме­ре­ния, про­сто не полу­чи­лось вопло­тить их в жизнь. Пожа­леть, даже если этих доб­рых наме­ре­ний не было, при­ду­мать доб­рый помы­сел о таких людях. Ста­рец назы­вает эту мыс­лен­ную работу «фаб­ри­кой доб­рых помыслов».

Марш­рутка нако­нец-то с места сдви­ну­лась. Здо­ро­вяк набол­тался. Еду я и пыта­юсь доб­рый помы­сел о нём при­ду­мать. Чтоб не осу­дить его, а оправ­дать как-то. «Так,—думаю,—может, он маме зво­нит часто. Даже с дороги. Бес­по­ко­ится о матери… Или нет. Вот ему срочно нужно детям позво­нить. Про­ве­рить, что они там делают одни дома… А то, может, жена ждала звонка важ­ного…» Еду и чув­ствую, что раз­дра­же­ние ото­шло. Вот и здо­ро­вяк мне уже кажется не таким вред­ным. А что? Хоро­ший, навер­ное, чело­век… Про­сто вот оза­бо­чен сроч­ными делами…

Смотрю в окошко: луч сол­неч­ный сквозь тучи про­бился. Ура! Дождь кон­ча­ется! Хорошо-то как!

Подъ­ез­жаем мы к оста­новке. Тут здо­ро­вяк ко мне обо­ра­чи­ва­ется и гово­рит: «Догнали мы оптин­скую марш­рутку. Пере­са­жи­вай­тесь». Вот здо­рово-то! И с чего я взяла, что взгляд у него тяжё­лый? Обыч­ный такой взгляд… Можно ска­зать, даже добрый…

Быстро пере­са­жи­ва­юсь в оптин­скую марш­рутку. Она тоже полу­пу­стая. Про­тя­ги­ваю води­телю деньги. А он спра­ши­вает: «Ну что, чуть не опоз­дали?» Улы­ба­юсь в ответ: «Да, я уж настро­и­лась пеш­ком идти. Вот погода только сырая да сумка тяжёлая».

А води­тель, пар­нишка моло­дой, улы­ба­ется мне и гово­рит: «Да, при­шлось бы вам пеш­ком топать, если б не друг мой, води­тель город­ской марш­рутки, на кото­рой вы ехали. Он мне позво­нил и попро­сил при­тор­мо­зить немножко на оста­новке. Гово­рит: “Тут пас­са­жирка одна к тебе опоз­дала. С сум­кой боль­шой такой. Ты уж её подо­жди, ладно? Жалко сест­рёнку”. Я и притормозил».

Вот тебе и здо­ро­вяк угрю­мый! Сест­рён­кой меня назвал…

Бла­го­дарю тебя, отче Паи­сий, за твоё настав­ле­ние о фаб­рике доб­рых помыслов!

«Сердце чисто сози­жди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей!»

В дождливый день я шёл по улице

День начи­нался из рук вон плохо. Про­сто ужасно. Небо было хму­рым, пас­мур­ным, шёл дождь. И настро­е­ние было под стать погоде. Неделю назад Лена умуд­ри­лась сло­мать перед­ний зуб, отку­сы­вая яблоко. Хорошо, что она была в отпуске. Как на работе в таком виде появишься?

Сто­ма­то­лог пред­ло­жил поста­вить вме­сто сло­ман­ного зуба коронку и успокоил:

— Будет кра­сиво и прочно. Един­ствен­ный минус — время. Неделю при­дётся похо­дить так — со сло­ман­ным. Я его обточу, под­го­товлю, через неделю сде­лаем в луч­шем виде.

Лена с ужа­сом протянула:

— Целую неделю?! Со сло­ман­ным зубом?!

Врач засме­ялся:

— Неко­то­рые вообще без зубов ходят! И ничего — живут… Ну, пошу­тил, сде­лаю так быстро, как смогу.

Через неделю у Лены был день рож­де­ния. То есть вот уже зав­тра. И гости должны были к ним при­е­хать, три семей­ные пары. Дру­зья. Такие же моло­до­жёны, как и они с Сашей. Вме­сте росли, вме­сте учи­лись. Вот и поже­ни­лись почти одно­вре­менно. Друг у друга на сва­дьбе отгуляли.

Лена спра­ши­вала у Саши: «Кра­си­вые у меня подруги?» И ей было очень при­ятно, когда Саша серьёзно отве­чал: «Ты у меня самая кра­си­вая». И слово «муж» было тоже очень при­ятно про­из­но­сить вслух. Ска­жем: «Нет, дев­чонки, сего­дня не могу, мне ещё нужно мужу ужин приготовить».

И вот сего­дня утром, когда муж Саша, отвёз её в кли­нику, ока­за­лось, что врач забо­лел. И при­ёма нет. И это озна­чает, что она оста­ётся со сло­ман­ным перед­ним зубом ещё на неделю. А может, и дольше. Лена попро­сила у дру­гого врача:

— А можно поста­вить что-нибудь временное?

Моло­дой сто­ма­то­лог рас­ка­ти­сто захохотал:

— Вре­мен­ное?! До пер­вого зав­трака? Или до обеда? Ха-ха! Ну, девушка, ну, насмешила!

Назад ехали молча. Саша, спо­кой­ный и невоз­му­ти­мый, как все­гда, улыбался:

— Ничего страш­ного, Лен. Ты всё равно в отпуске.

— А день рож­де­ния?! А гости?!

— Не понял. При­чём тут день рож­де­ния? Будем празд­но­вать. Будут дру­зья, будут подарки. Вот сей­час в уни­вер­сам заско­чим, ты же хотела про­дукты купить. Ты ж у меня луч­ший кули­нар на свете!

— Саш, я не буду при­ни­мать гостей в таком виде. День рож­де­ния отменяется.

Саша не стал спо­рить. Он, несмотря на моло­дость, был умным и рас­су­ди­тель­ным. К пере­ме­нам настро­е­ния юной жены отно­сился снис­хо­ди­тельно. Чув­ство­вал себя силь­ным муж­чи­ной: «Ох, уж эти жен­ские сла­бо­сти и капризы! Сла­бый пол…» Он уже знал, что бурю лучше пере­ждать. А после бури бывает что? Пра­вильно! Солнышко!

— Лен, всё равно нужно заехать в мага­зин. Сама зна­ешь, что в холо­диль­нике пусто.

В мага­зине раз­де­ли­лись, Лена отпра­ви­лась за про­дук­тами, а Саша занял оче­редь в кассу.

Она шла между рядами. На глаза наво­ра­чи­ва­лись слёзы. Вот и день рож­де­ния испор­чен. Она даже рот рас­крыть стес­ня­ется. При­кры­вает ладо­шкой. Какое уж тут празд­нич­ное настро­е­ние — с таким ужас­ным, про­сто ужас­ным видом!

— Девушка, пожа­луй­ста, помо­гите мне достать конфеты!

Голос взрос­лой жен­щины исхо­дил из уст ребёнка. А ребё­нок был чуть выше Лени­ных колен. Лена накло­нила голову: прямо перед ней, на малень­кой тележке, сидела жен­щина. У неё не было ног. То есть совсем не было. Она сидела на тележке с колё­си­ками и при­вет­ливо смот­рела на Лену.

Лена сде­лала уси­лие над собой, чтобы голос не дрог­нул. Сглот­нула и всё-таки немного дро­жа­щим голо­сом спросила:

— А вам какие?

Жен­щина улыб­ну­лась. Она была ещё неста­рая, и лицо у неё было очень милым.

— Шоко­лад­ные. Может, «Белочка» есть? Я «Белочку» больше всего люблю.

Лена нашла ей кон­феты, а потом пря­ники. Потом они посо­ве­то­ва­лись, какая

сгу­щёнка вкус­нее, и решили, что самая вкус­ная — «Рога­чёвъ». Жен­щина весело побла­го­да­рила и поехала на своей тележке дальше. Вид у неё был деловой.

Когда она отъ­е­хала, Лена посто­яла несколько минут в этом отделе, пах­ну­щем вани­лью и шоко­ла­дом. Потом поняла, что раз­го­ва­ри­вая с жен­щи­ной, она впер­вые за неделю забыла, что нужно при­кры­вать ладо­шкой рот. Она обер­ну­лась. Саша стоял у кассы и смот­рел в её сторону.

Уса­жи­ва­ясь в машину, муж раз­ме­стил все Ленины покупки на зад­нем сиде­нии: и боль­шой торт, и тол­стую курицу в пакете, и овощи для сала­тов. И кон­феты «Белочка». Саша мол­чал. Лена взгля­нула на мужа и сказала:

— Зна­ешь, я где-то про­чи­тала фразу, кото­рая мне понра­ви­лась. Я забыла о ней. А вот сего­дня вспомнила.

— Какую?

— В дожд­ли­вый день я шёл по улице и гру­стил от того, что у меня не было новых боти­нок, пока не встре­тил на улице чело­века, у кото­рого не было ног.

И они улыб­ну­лись друг другу. И поехали домой. Шёл дождь, и капли били в лобо­вое стекло и рас­те­ка­лись по нему малень­кими лужицами.

Любовь к жизни

(почти по Джеку Лондону)

Дождись меня, пожа­луй­ста! Не уми­рай! Тёп­лое весен­нее сол­нышко так лас­ково при­гре­вает, и скоро будут про­та­лины. И зажур­чат ручьи. И звон­кая капель зазве­нит весё­лой песен­кой. А если ты не умрёшь, мы с тобой дождёмся лета. И пой­дём на травку. И она будет такая моло­день­кая, неж­ная, сладко пах­ну­щая. И ты най­дёшь свою осо­бен­ную коша­чью травку и будешь уми­нать вита­мин­чики и жму­риться на солнышке.

А я сяду рядом с тобой и тоже при­гре­юсь и почув­ствую себя моложе. Как будто позади нет череды этих дол­гих лет, будто ски­нула я их как тяжё­лую сумку с плеч. Мы пред­ста­вим с тобой, что мы совсем юные. И нас никто не оби­жал. Мы не знаем, что такое пре­да­тель­ство. И оди­но­че­ство нико­гда не сто­яло угрюмо за нашими пле­чами. И по нашим щекам не текли слёзы потерь, без­воз­врат­ных потерь. Я что, плачу? Нет, это про­сто ветер. От него сле­зятся глаза. Глав­ные слёзы — их не видно. Это когда пла­чет душа. Ты зна­ешь, что такое душа, Кот?

Я еду в поезде и вспо­ми­наю своё зна­ком­ство с одним оптин­ским котом. И наде­юсь встре­тить его по воз­вра­ще­нии. Вообще-то Оптин­ские коты — обра­зец неги и покоя. Их обычно никто не оби­жает, и они тол­стые, сытые и мед­ли­тель­ные. Кот, с кото­рым я позна­ко­ми­лась в про­шлый при­езд в Оптину, был исклю­че­нием из правил.

У меня было послу­ша­ние: помо­гать одной ста­рушке, духов­ному чаду Оптин­ского игу­мена Н., кото­рая жила рядом со сте­нами Опти­ной пустыни. В её неболь­шой ком­нате — тепло и уютно. Вме­сте с этой бабуш­кой жила бело­снеж­ная кошка Мурашка. Мурашка, под­верг­ну­тая в юные годы сте­ри­ли­за­ции, нико­гда не имела котят, была очень спо­кой­ной, покла­ди­стой и акку­рат­ной. Пита­лась она исклю­чи­тельно «Вис­ка­сом» и про­во­дила дни в сон­ном без­мол­вии. Каза­лось, мало что вол­нует Мурашку, ино­гда она больше напо­ми­нала мне рас­те­ние, а не кошку.

И вот как-то, когда в осо­бенно мороз­ный денёк я воз­вра­ща­лась с утрен­ней службы, в при­от­кры­тую мной дверь про­скольз­нул кто-то лох­ма­тый, нечё­са­ный, с опил­ками на спине. Кот! Как я его не заме­тила?! Кот казался очень боль­ным. Дышал он хрипло, с тру­дом. Смот­рел на меня без вся­кой надежды, как будто ждал, что сей­час я пну его ногой и он ока­жется за дверью.

Бабушка с тру­дом под­ня­лась с постели и, заме­тив кота, велела мне выгнать его вон. Объ­яс­нила, что это без­дом­ный кот. Живёт на улице уже много лет. Как до сих пор не умер — непо­нятно. В дра­ках ему порвали ухо, на силь­ном морозе он про­стыл и с тех пор дышит так тяжело и хрипло. Его все гоняют: кому нужен такой облез­лый страш­ный кот?! А он всё ещё не уми­рает и, судя по всему, про­дол­жает на что-то наде­яться. А на что ему наде­яться-то?! Уж лучше бы ско­рей сдох — отму­чился бы.

А он — смотри-ка — живёт! Вот это любовь к жизни!

И она тяжело вздох­нула. Раньше она любила кошек. А сей­час, тяжело болея, не обра­щала вни­ма­ния даже на люби­мицу Мурашку. И ино­гда гро­зи­лась выгнать её из дома. Что уж гово­рить про бро­дя­чего кота!

А меня заце­пили её слова о том, что кот этот всё про­дол­жает на что-то наде­яться. Когда надежды на луч­шее уже нет. И вдруг так странно заще­мило сердце. Ах, кот, как мы похожи! Ты тоже зна­ешь, как это —сто­ять под окном, в кото­ром так уютно, так при­зывно горит свет.

Но горит не для тебя. И не для тебя тепло его очага. Да и где он, этот дом? В каких краях его искать?

И вот теперь между мной и этим без­дом­ным котом про­тя­ну­лась какая-то тон­кая ниточка. И эта ниточка не поз­во­лила мне хлад­но­кровно выста­вить его за дверь на мороз.

Кот дышал хрипло и без вся­кой надежды смот­рел на меня. И я схит­рила. Ска­зала хозяйке, что сей­час выгоню кота, и даже при­от­крыла дверь. А потом закрыла её. Кот под­нял голову и смот­рел на меня с удив­ле­нием. Неужели он всё ещё в тепле? Бабушка, успо­ко­ив­шись, легла и, как все ста­рые люди, быстро уснула. А я разо­грела суп и дала коту тёп­лень­кого суп­чика. Поло­жила на бумажку свой кусо­чек рыбы из мона­стыр­ской трапезной.

Я думала, что он набро­сится на еду и сме­тёт её мгно­венно. Но кот вёл себя как вос­пи­тан­ный ари­сто­крат. Он ел очень акку­ратно и вни­ма­тельно посмат­ри­вал на меня. Закон­чив есть, тща­тельно умылся и только тогда подо­шёл ко мне. Он подо­шёл к моим ногам вплот­ную, и из его лох­ма­того и боль­ного тельца раз­да­лось неожи­данно лас­ко­вое и бла­го­дар­ное мур­лы­ка­нье. Оно пре­ры­ва­лось тяжё­лым и хрип­лым дыха­нием и от этого каза­лось ещё более трогательным.

Я пока­зала ему на стул рядом с печ­кой, и он вспрыг­нул на него и замер, всем своим видом демон­стри­руя, что готов слу­шаться меня и под­чи­няться. Я удивилась.

А потом поняла, что он был очень умным. Не знаю точно, кто умнее: коты или собаки. Вла­дельцы тех и дру­гих обычно спо­рят по этому поводу. Часто гово­рят, что кошки ничуть не глу­пее собак, про­сто не хотят под­чи­няться и выпол­нять при­казы хозяев.

Мой кот больше напо­ми­нал собаку. Когда он попы­тался пере­браться на мяг­кий диван, то вопро­си­тельно посмот­рел на меня и изго­то­вился к прыжку. Но я отри­ца­тельно пока­чала голо­вой и ска­зала тихонько: «Нельзя! Здесь твоё место — на стуле!» И он замер на стуле и больше не делал попы­ток пере­браться куда-нибудь ещё. А когда кот при­хо­дил потом в дру­гие дни, то, по моему слову: «На место», он вспры­ги­вал именно на пот стул.

Моя близ­кая подруга Люд­мила, доб­рей­шей души чело­век, рас­ска­зала мне, что хорошо знает этого кота. И тоже пора­жа­ется его воле и любви к жизни. Несколько раз в трес­ку­чие от мороза вечера она спа­сала его: зано­сила в тёп­лый домик обще­ствен­ного туа­лета. Но взять его ей некуда.

Так у меня появился Кот. Я пыта­лась при­ду­мать ему имя, но все коша­чьи имена, типа Бар­сик или Рыжик, каза­лись для него непод­хо­дя­щими, слиш­ком умный взгляд был у него для Пушка или Снежка. Я так и про­дол­жала звать его — Кот. Он согрелся и ушёл. И стал при­хо­дить ко мне. Как будто знал, когда я вер­нусь в келью.

Как-то у меня не полу­чи­лось накор­мить его обе­дом дома—хозяйка не уснула, как обычно, а сидела за сто­лом. И я вынесла тёп­лую еду в миске на улицу. Когда вер­ну­лась в ком­нату, услы­шала гром­кий лай. У дома оби­тали несколько собак, при­над­ле­жа­щих жите­лям барака. Они дружно носи­лись по улице и изоб­ра­жали охран­ни­ков и сто­ро­жей. На незна­ко­мых лаяли. Меня они при­знали быстро. Несколько раз я кор­мила их, и теперь они, встре­тив меня на улице, дружно изоб­ра­жали пре­дан­ность и вер­ность. Воз­можно, они напали на моего Кота из-за еды?! Я выско­чила на улицу в ожи­да­нии беды.

Гла­зам моим пред­стала сле­ду­ю­щая кар­тина: на ста­ром шкафу сидели два мест­ных домаш­них кота в ошей­ни­ках от блох. Они даже близко не реша­лись подойти

к моему Коту. Где там изне­жен­ным домаш­ним любим­цам тягаться с бродягой?!

Но ещё уди­ви­тель­нее было то, что неда­леко от Кота, спо­койно погло­ща­ю­щего обед с при­выч­ным хри­пом про­сту­жен­ных лёг­ких, сидели два здо­ро­вых мест­ных пса. Они тоже не реша­лись подойти к миске и делали вид, что они-то никого не боятся, тем более какого-то дра­ного и боль­ного кота. Про­сто на дан­ный момент они сыты и отды­хают. А что близко к миске—так про­сто любо­пытно: и чего там жрёт этот проходимец.

А про­хо­ди­мец ел, не торо­пясь, ино­гда оста­нав­ли­вался и под­ни­мал взгляд на собак. На домаш­них котов он даже не обра­щал вни­ма­ния. А во взгляде, обра­щён­ном на собак, чита­лось: «Ну, попро­буйте, кто сме­лый?! Кто попы­та­ется отнять мою пищу, кото­рую дала мне моя хозяйка?! Риск­ните здо­ро­вьем! Может, кто-то хочет полю­бо­ваться на мир одним гла­зом?! Давайте!» И собаки не реша­лись подойти близко.

Я оста­но­ви­лась как вко­пан­ная, уви­дев такое необыч­ное зре­лище: лох­ма­тый и дра­ный бро­дя­чий кот спо­койно и нето­роп­ливо обе­дает, и за этим обе­дом робко наблю­дают два здо­ро­вых домаш­них кота и два здо­ро­вых пса. А Кот, уви­дев меня, ещё и начи­нает своё тихое, такое неж­ное на фоне его хрип­лого дыха­ния мур­лы­ка­нье. Ах, Кот, да ты у меня самый храб­рый кот на свете! Моё храб­рое сердечко!

На сле­ду­ю­щий день бабушка мирно спит, и я кормлю Кота дома. Мурашка смот­рит на него как на чудо. И взгляд у неё сон­ный и глу­пый. А он не обра­щает на неё вни­ма­ния. Кот, навер­ное, твоей подру­гой могла бы стать та, кото­рая знает холод январ­ских ночей и оди­но­кую участь бродяги.

Как-то бабушка про­сы­па­ется вне­запно, и я не успе­ваю выста­вить Кота за дверь. Он пони­мает, что дело туго, и всё может закон­читься для него печально и вдруг — исче­зает. Кот, ты слу­чайно не род­ствен­ник Чешир­ского кота? Куда ты исчез? Я беру веник. Но не столько под­ме­таю, сколько пыта­юсь понять, куда делся Кот? Что за мистика такая?! Как сквозь землю про­ва­лился?! И хрип­лого дыха­ния не слышно… Бабушка, похо­див по ком­нате, ложится опять и засыпает.

И вдруг из глу­бин шифо­ньера пока­зы­ва­ется нос, ухо, и вот мой Кот мед­ленно и важно выле­зает на белый свет. На морде напи­сано: «Кто пря­тался?! Я не пря­тался! Про­сто немного отдох­нул в тем­ноте. Про­сти уж, что не на стуле. Но я ж тебя под­во­дить не хотел». Мурашка выгля­дит как при­двор­ная дама на балу: «Я сей­час упаду в обмо­рок!» Она тоже не успела раз­гля­деть мол­ние­нос­ных пере­ме­ще­ний бро­дяги. А он про­хо­дит мимо и нако­нец, будто в пер­вый раз, заме­чает её — бело­снеж­ную, крот­кую. И весь его вид, кажется, гово­рит: «Ну, что смотришь?!

Жить захо­чешь — и не такому научишься!»

Посте­пенно Кот начал выгля­деть лучше. Гуще стала шерсть, чище и яснее глаза, и даже обо­дран­ное ухо уже не каза­лось таким страш­ным. Бли­зи­лась весна. Это зна­чило, что зиму мы с Котом пере­жили, и теперь совсем скоро—и травка, и сол­нышко. Небо над оптин­скими хра­мами стало высо­ким и ярко-голу­бым. По утрам звон коло­ко­лов сопро­вож­дало бод­рое пение пта­шек: весна-весна, тепло-тепло!

Мне нужно съез­дить недели на две домой: ждут неот­лож­ные дела. Вот уже полу­чено бла­го­сло­ве­ние духов­ного отца. И собраны вещи. Кот, я не могу взять тебя с собой: у меня тяжё­лые сумки, ноут­бук, да и как мы поедем через пол страны с тобой на поезде? И я скоро вер­нусь, понимаешь?

Кот смот­рит вни­ма­тельно. Он не мур­лы­кает, как обычно. И не пыта­ется при­лас­каться у моих ног. Он что-то пони­мает? Отво­ра­чи­ва­ется от меня и ухо­дит. Спина напря­жена. И вид у него необычно несчаст­ный. Или мне это кажется?! Когда мы выхо­дим на улицу, Кота нет. А я хотела проститься…

Мы идём к авто­бусу, и я думаю: дождётся ли он меня? Может, умрёт? Кот, не уми­рай! Я ведь тоже больна и с тру­дом иду за Люд­ми­лой по таю­щей вяз­кой тро­пинке. Мне стыдно отста­вать от неё: она старше меня почти на два­дцать лет. И несёт мою тяжё­лую сумку. У меня в руке ещё пакет, а за спи­ной ноут­бук. Сердце частит, и я зады­ха­юсь. Оста­нав­ли­ва­юсь, чтобы отды­шаться. Люд­мила воз­вра­ща­ется, молча отни­мает у меня пакет и бодро шагает дальше. Оста­нав­ли­ва­ется, ждёт меня и взды­хает по-мате­рин­ски: «Оль, ну, как ты там одна в Москве пой­дёшь?! С твоим здо­ро­вьем нельзя тяже­сти носить! Нужно беречь себя!» Ничего, Кот! Я буду учиться у тебя — твоей воле и храбрости!

Я иду и думаю, что Кот может решить, что его пре­дали. Эта мысль не даёт мне покоя. Когда ты уже зна­ешь, что такое пре­да­тель­ство, бывает тяжело, невоз­можно дове­риться, открыть свою душу и впу­стить в неё любовь ещё раз. Когда не любишь, тебе не могут при­чи­нить такой боли. Самую силь­ную боль нам при­чи­няют те, кого мы любим. Кот пове­рил мне. Пове­рил в то, что у него появился кто-то, кто забо­тится о нём, кому он небез­раз­ли­чен. И я пред­став­ляю себе, как при­дёт он к двери, кото­рую никто перед ним не откроет. И он будет долго сидеть на сыром весен­нем ветру. Потому что теперь ему будет всё равно. И он рав­но­душно ляжет на снег и замёрз­нет, потому что не захо­чет воз­вра­щаться в ту жизнь, где он был так одинок.

Кот, дождись меня, пожа­луй­ста! Не уми­рай! Я вернусь!

Немного о котах

В 2009 году, в сырой и холод­ный весен­ний день, под стук колёс поезда даль­него сле­до­ва­ния, я напи­сала рас­сказ про кота: «Любовь к жизни (почти по Джеку Лон­дону)». Кот этот жил рядом с Опти­ной и пора­зил меня своей любо­вью к жизни, каким-то своим коша­чьим муже­ством. Я ехала в поезде, тре­во­жи­лась о его судьбе и свои пере­жи­ва­ния записала.

Конец исто­рии ока­зался доб­рым: вер­ну­лась я в Оп- тину через две недели, кот, кото­рого по моей просьбе под­карм­ли­вали, дождался меня, и про­жил со мной ещё два года. А потом умер. От ста­ро­сти. Всё-таки это был уже совсем немо­ло­дой и очень боль­ной кот. Думаю, эти два года были счаст­ли­выми в его коша­чьей жизни.

А рас­сказ я оста­вила таким, каким он был запи­сан в поезде, потому что гово­ри­лось в нём об оди­но­че­стве, о муже­стве и стой­ко­сти, о вер­но­сти и предательстве…

Недавно Оптин­ский игу­мен Т. рас­ска­зал мне забав­ную исто­рию, доба­вив, что мне можно её запи­сать, не назы­вая имён.

Один Оптин­ский отец несколько дней под­ряд был очень занят на послу­ша­нии и в келью воз­вра­щался уже ближе к ночи.

Зда­ние с брат­скими кельями ремон­ти­ро­вали, и сна­ружи всё было в стро­и­тель­ных лесах. В откры­тые фор­точки келий время от вре­мени запры­ги­вали Оптин­ские коты, выню­хи­вая что-нибудь съе­доб­ное. Ино­гда отец Н., вер­нув­шись с послу­ша­ния, про­го­нял осо­бенно навяз­чи­вого посе­ти­теля: голо­да­ю­щих среди этих котов не было, в мона­стыре их обычно подкармливают.

Как-то позд­ним вече­ром, вер­нув­шись в келью, чрез­вы­чайно устав­ший отец Н. заме­тил, что в фор­точку запрыг­нула боль­шая и кра­си­вая трёх­цвет­ная кошка.

Он попы­тался выста­вить вон непро­ше­ную гостью, но кошка ухо­дить не желала, вела себя совер­шенно по-хозяй­ски и сер­дито шипела на отца Н. Он очень уди­вился, насто­ро­жился и решил пона­блю­дать за стран­ной кошкой.

Та важно про­ше­ство­вала к полу­от­кры­тому шкафу и, недо­вольно бро­сив взгляд на оза­да­чен­ного хозя­ина кельи, ловко запрыг­нула внутрь. Отец Н. подо­шёл к шкафу, осто­рожно открыл дверцу и уви­дел сле­ду­ю­щую кар­тину: в глу­бине шкафа воз­ле­гало целое семей­ство коша­чьих — кошка и кро­шеч­ные, ещё сле­пые котята. Котята, почув­ство­вав мать, начали пищать и при­стра­и­ваться к ней в ожи­да­нии кор­мёжки. Сама же мамаша смот­рела на отца Н. крайне недо­вольно и в её взгляде явно читалось:

— Я тут важ­ным делом зани­ма­юсь, а ты меша­ешь только! Без­об­ра­зие какое-то: нет покоя кор­мя­щей матери!

Отец Н. пони­ма­юще кив­нул голо­вой кошке, бережно при­крыл дверцу шкафа. Постоял немного, поду­мал, а потом вздох­нул печально и пошёл в тра­пез­ную за ужи­ном для своей новой постоялицы.

История про то, как пёс Тиграша умным стал

Исто­рия эта нача­лась лет десять назад. При­хожу я как-то вече­ром домой с работы и вижу сле­ду­ю­щую кар­тину: детки мои — сынок и дочка — на полу сидят и бор­мо­чут что-то такое лас­ково-уми­ли­тель­ное. Послед­ний раз такую кар­тину я наблю­дала много лет назад, когда они малень­кими были. Поэтому их пол­за­нье по ковру мне как-то реши­тельно не понравилось.

Я, не раз­де­ва­ясь, захожу в ком­нату и вижу, что между ними, ока­зы­ва­ется, бегает на тон­ких длин­ных нож­ках стран­ное созда­ние. Бегает, спо­ты­ка­ется, но рез­вится вовсю. Щенок!

Сажусь на пол рядом с детьми, и вот мы уже втроём пол­заем вме­сте со щен­ком по полу и умильно лепе­чем: «Ах, ты — милый-то какой!» Щенок, не раз­ду­мы­вая долго, ковы­ляет ко мне и пыта­ется изо всех своих щеня­чьих сил уку­сить за руку. С зубами у него пока ещё про­блемы и уку­сить не полу­ча­ется, он злится и тас­кает меня за рукав. Но злится не по-насто­я­щему, видно, что играет.

Я при­хожу в себя и грозно спрашиваю:

— Это что ещё такое?

— Мамочка, это же про­сто чудо! И не что такое, а кто такой! Это наш пёс Тигр! Посмотри, какая у него шёрстка тиг­ри­ного окраса!

— А почему он такой стран­ный? Хво­ста почти нет, зато уши такие огром­ные! И ноги какие-то слиш­ком длин­ные и тон­кие? Что это за порода такая стран­ная? И где вы его взяли?

Сын важно отвечает:

— Я его купил тебе, мам, в подарок.

— И за сколько же ты купил мне этот подарок?

— Ну, если честно, мне его про­дали за десять руб­лей вме­сте с повод­ком и ошей­ни­ком. Хозя­ева, пред­став­ля­ешь, так обра­до­ва­лись, когда я решил его купить!

— Пред­став­ляю…

Щенок между тем рычит тоненько и рукав мой про­дол­жает тре­пать изо всех сил.

— Ну и что я буду делать с этим подарком?

— Мам, ну, я же уез­жаю учиться в уни­вер­си­тет, через год и сестра уедет. А Тигр с тобой оста­нется. Будет защи­щать тебя. И уте­шать, когда нас рядом нет. Тебе скучно не будет!

Сын ока­зался прав: скучно мне с Тиг­ром точно не было. Вырос он стре­ми­тельно. Пре­вра­тился в огром­ною пса с длин­ными и силь­ными лапами, тиг­ри­ной окрас­кой и огром­ными ушами. Выгля­дел очень экзо­тично и казался поро­ди­стым. Каж­дый вто­рой про­хо­жий зача­ро­ванно смот­рел нам вслед и спра­ши­вал о породе Тигра. Но вот какая у него порода —было совер­шенно непо­нятно. Устав от вопро­сов, я сна­чала в шутку, а потом маши­нально отвечала:

— Это… Это тиг­ри­ный бульдог!

— Что вы гово­рите?! Ред­кая порода! Мы тоже такого хотим!

Один раз про­хо­жий спросил:

— А это у вас слу­чайно не собака динго?

С тех пор на вопросы я отвечала:

— Это динго. Да-да, из лесов Бра­зи­лии, где много диких обезьян!

Мой ответ выслу­ши­вали недо­вер­чиво, улы­ба­лись и шли дальше, огля­ды­ва­ясь нам вслед. Так про­дол­жа­лось какое-то время, пока мой духов­ный отец не ска­зал мне при встрече:

— Ты там чего такое про сво­его пса сочи­ня­ешь? Нехо­рошо людей обманывать!

Как он узнал? Непо­нятно… Мои слова о пёсике мне и обма­ном не каза­лись, так, шутка. Всё же теперь на вопросы о породе я отве­чала: «Не знаю». Или грустно: «Бес­по­род­ные мы».

Бес­по­род­ный Тиг­раша отли­чался живо­стью харак­тера, поры­ви­сто­стью и задо­ром. Когда мы выхо­дили на про­гулку, Тигр увле­чённо осмат­ри­вался по сто­ро­нам. Вокруг было так много инте­рес­ного! И Тиг­раша бро­сался впе­рёд за котом, отвле­кался, уви­дев ворону, пово­ра­чи­вал в про­ти­во­по­лож­ную сто­рону при виде дру­гой собачки. При этом дёр­гал пово­док с такой силой, что я, как тря­пич­ная кукла, летела за ним, еле успе­вая пере­дви­гать ноги.

Уви­дев нас гуля­ю­щих, подруга задум­чиво сказала:

— Что-то я не пони­маю, кто из вас кого выгу­ли­вает? Нет, всё ясно: твой пёс выгу­ли­вает тебя! Только ты ему скажи, чтобы помед­лен­нее тебя выгу­ли­вал, у тебя ноги за туло­ви­щем не успевают!

Да, про­гулка с Тиг­ра­шей стала для меня чем-то типа прыжка с пара­шю­том. Такой же экс­т­рим. Как-то раз, дёр­нув пово­док осо­бенно сильно, пёс сло­мал мне мизи­нец. Когда я запла­кала от боли, мгно­венно оста­но­вился, поси­дел рядом, лиз­нул палец и всем своим видом выра­зил сочув­ствие. Сочув­ствие про­дол­жа­лось до пер­вой уви­ден­ной кошки —и мои кен­гу­ри­ные прыжки с повод­ком в руке воз­об­но­ви­лись. Уже со сло­ман­ным мизинцем.

В цен­тре нашего города есть боль­шой пруд. Зимой по нему ката­ются на лыжах, на сне­го­хо­дах. Через пруд по про­топ­тан­ной дороге люди спе­шат на работу, сокра­щая путь. Подруга, хорошо зная о том, как именно мы с Тиг­ра­шей гуляем, предложила:

— Оль, да тебе же надо на работу на сан­ках ездить! Пред­став­ля­ешь, запря­га­ешь ты сво­его пса как ездо­вую собаку, и мчит он тебя на пол­ном ходу до работы. А ты едешь, при­ро­дой зим­ней любу­ешься и песни поёшь. Как каюр-оле­не­вод. Представила?

Я пред­ста­вила. Бело­снеж­ный пруд, зим­ние дере­вья в инее по бере­гам, я —в сан­ках, летим мы с Тиг­ра­шей по льду, кра­со­той зим­ней при­роды наслаждаемся…

В бли­жай­ший выход­ной мы с подру­гой вспом­нили дет­ство, достали с антре­со­лей санки и пошли с Тиг­ра­шей на пруд. Тигр от радо­сти дёр­гал пово­док в раз­ные сто­роны, мы дер­жали пово­док вдвоём, пред­вку­шая ката­ние в санях. Запря­жён­ный в них, Тиг­раша смот­релся солидно —ну чем не ездо­вая собака?! Даль­ней­шее в памяти сохра­ни­лось отрыв­ками — я сажусь в санки, они летят, вокруг меня снеж­ные вихри, затем тем­нота. Подруга, отка­пы­вая меня из сугроба, от смеха делала это медленно.

— Ой, Оль, ха-ха-ха, вот это зре­лище, ха-ха-ха, да тебе с ним в цирке высту­пать надо! Вот это будет номер!

— Ага. В цирке. Кло­уном, —про­бор­мо­тала я, откаш­ли­ва­ясь от снега. Тигр носился рядом в вос­торге. Ему понра­ви­лась новая игра.

Да, сын как в воду гля­дел, скучно с Тиг­ра­шей мне не было. Ещё в доти­гра­шин период я сме­я­лась над рас­ска­зами кол­леги по работе про свою собаку. У её собачки мама была бок­сё­ром, а папа двор­няж­кой. «Дво­ро­вый роман», — ком­мен­ти­ро­вала кол­лега. Она рас­ска­зы­вала, что пёсик тер­петь не мог оста­ваться один дома. И, когда его всё-таки остав­ляли одного, он, ску­чая, отры­вался по пол­ной про­грамме. В про­грамму вхо­дило: обгры­за­ние обуви (любой), про­во­дов, книг. Выс­ший пило­таж: само­сто­я­тель­ное откры­ва­ние холо­диль­ника и поеда­ние того, что можно было съесть. То, что съесть было нельзя или невкусно, отно­си­лось в зал и ста­ра­тельно заво­ра­чи­ва­лось в ковёр.

Мы хохо­тали до слёз, слу­шая рас­сказы об этом пёсике- затей­нике. И мне каза­лось, что кол­лега пре­уве­ли­чи­вает спо­соб­но­сти своей собаки. Ради крас­ного словца, так ска­зать. Теперь я поняла, что это было не преувеличение.

Фан­та­зия Тиг­раши была такой же бога­той. Он начал с дивана и кре­сел. Два­жды мне при­шлось менять поро­лон в сиде­ньях мяг­кой мебели. Нако­нец я доду­ма­лась. Ход конём — уходя из дому, я ста­вила на диван жур­наль­ный сто­лик нож­ками кверху.

Среди про­каз Тиг­раши зна­чи­лись также: ото­рван­ный про­вод у утюга, рас­сы­пан­ный по паласу мешок кар­тошки, съе­ден­ный празд­нич­ный торт, ну, и про­чие мелочи, типа сумок и сапог.

Дочка окон­чила школу и тоже уехала учиться. Скучно мне не было — мы с Тиг­ра­шей не ску­чали. Я воз­вра­ща­лась с работы не в оди­но­кую, опу­стев­шую после отъ­езда детей квар­тиру — я воз­вра­ща­лась туда, где меня очень ждали. Тиг­раша ждал меня, взо­брав­шись на стул и глядя в окно. В любое время, когда бы я ни при­хо­дила, пёс чув­ство­вал мой при­ход. И, под­ходя к подъ­езду, я при­вет­ственно взма­хи­вала рукой. В ответ мне в окне махали длин­ными ушами. А когда я захо­дила в квар­тиру — вилялся куцый хво­стик, вокруг меня всё носи­лось, радо­ва­лось, уми­ля­лось. Меня ждали и любили. За это можно было про­стить спря­тан­ную под моей подуш­кой косточку.

Спал Тиг­раша обычно в кресле. А когда в квар­тире было холодно, даже умело заби­рался под накидку на кресло. И тогда, из-под тол­стой накидки тор­чал только чёр­ный нос с одной сто­роны и куцый хво­стик с другой.

Как-то дочка при­е­хала на кани­кулы. Отоп­ле­ние ещё не вклю­чили, и в квар­тире было холодно. Проснув­шись утром, я уви­дела, что Тиг­раши в кресле нет. Захожу в ком­нату к дочери — Тигр спит рядом с ней. Она на боку, кала­чи­ком, и он на боку, кала­чи­ком. Лапы в стенку дивана упи­ра­ются. Я воз­му­щённо шепчу:

— Ах, ты, наг­лец! Ну, такого нахаль­ства я не потерплю! Может, тебя ещё за стол с нами посадить?

Меня явно слы­шат эти длин­ные уши, потому что под оде­я­лом начи­нает быстро вилять куцый хво­стик. Но морда непо­движна, глаза закрыты — сплю я, хозяйка. И дочурка спит. Не будешь ведь ты нас будить обоих?!

— Ну, хорошо, хит­рец, проснётся дочка, я тебе скажу всё, что я думаю!

Иду на кухню и готовлю зав­трак. Через пол­часа раз­да­ётся гром­кий воз­му­щён­ный вопль дочки. Иду в комнату—она на полу, на оде­яле. Тиг­раша выспался, начал потя­ги­ваться и, упи­ра­ясь сво­ими длин­ными лапами в стенку дивана, столк­нул её на пол вме­сте с оде­я­лом. Сам понял, что дело неладно и спря­тался под кресло. Зале­зает он туда с тру­дом, кресло чуть под­ни­ма­ется. Дочка начи­нает сме­яться. Я с ней. Тиг­раша пони­мает, что гроза мино­вала и выле­зает — пора на прогулку.

Проснув­шись ночью, я обычно слы­шала Тиг­ра­шино похра­пы­ва­ние и пони­мала: всё в порядке. А одна­жды, по подъ­езду шата­лись пья­ные, и я услы­шала гром­кую брань и силь­ный стук в мою дверь. Мне стало страшно. Тиг­раша мед­ленно подо­шёл к двери и зары­чал угро­жа­юще. Рыча­нье было низ­ким и каким-то очень рас­ка­ти­стым. Я впер­вые поду­мала, что имя «Тигр» под­хо­дит моему псу не только из-за окраски.

За две­рью воца­ри­лось мол­ча­ние. Потом про­трез­вев­ший голос изви­нился, и пья­ные быстро рети­ро­ва­лись из нашего подъезда.

Так и жили мы с Тиг­ра­шей. При­ез­жая домой на выход­ные и кани­кулы, ребя­тишки лас­кали пёсика, и сын восклицал:

— Мам, ну посмотри, какой же я тебе хоро­ший пода­рок сделал!

Тиг­раша воз­му­жал, стал ещё более мощ­ным и силь­ным, но сохра­нил юно­ше­скую рез­вость и по-преж­нему тас­кал меня за собой на про­гулке, не давая поте­рять спор­тив­ную форму и вкус к экс­т­риму. В моё отсут­ствие про­дол­жал про­каз­ни­чать, и ино­гда, находя оче­ред­ную косточку под подуш­кой, или погры­зен­ные тапки, я вздыхала:

— И когда же ты поум­не­ешь, Тиг­раша? Когда остепенишься?

Мне в ответ радостно вилял куцый хво­стик, и жиз­не­ра­достно тре­пе­тали огром­ные уши.

В отпуск я часто отправ­ля­лась в палом­ни­че­ские поездки, а Тиг­раша оста­вался с сыном.

На этот раз мой духов­ный отец бла­го­сло­вил меня пожить и потру­диться на послу­ша­нии в Опти­ной пустыни в тече­ние дли­тель­ного вре­мени. Дети мои уже окон­чили уни­вер­си­тет в област­ном городе, оста­лись жить там же, рабо­тали, создали свои семьи. В наш малень­кий горо­док, уми­рав­ший после разо­ре­ния гра­до­об­ра­зу­ю­щего пред­при­я­тия, они воз­вра­щаться не собирались.

На семей­ном совете решили про­дать квар­тиру и на полу­чен­ные деньги улуч­шить жилищ­ные усло­вия сына и дочки. Поку­па­тели нашлись, и мне пред­сто­яло про­ща­ние с домом, где выросли мои дети. О себе и о том, где буду жить сама — бес­по­ко­и­лась мало. Тем паче что во время палом­ни­че­ской поездки в Псково- Печер­ский мона­стырь ста­рец схи­ар­хи­манд­рит Адриан (Кир­са­нов) твёрдо ска­зал мне о буду­щем послу­ша­нии в мона­стыре, чему, правда, сна­чала я была очень удив­лена. Пред­рёк также потерю работы и смену места житель­ства — и это уже сбы­ва­лось. Да, спу­стя несколько лет, нака­нуне отъ­езда в Оптину, слова старца уже не каза­лись мне такими неправдоподобными.

За Тиг­ром при­е­хал сын. С гру­стью соби­рала я Тиг­ра­шины миски, чашки, достала запасы его еды. Запа­сов ока­за­лось много, на пару недель. И вот надет пово­док и ошей­ник. Тиг­раша любит сво­его вто­рого по стар­шин­ству хозя­ина, любит гулять, он обер­нулся, посмот­рел на меня, я поки­вала голо­вой, и он охотно поехал в свою новую жизнь. А я ещё долго сло­ня­лась по опу­стев­шей квартире.

Ночью про­сы­па­лась несколько раз. Никто не сопел и не похра­пы­вал в кресле, и спа­лось мне плохо. Утром просну­лась рано — гулять с Тиг­ра­шей. А его нет.

Я лежала и отчего-то пла­кала. Потом встала и заня­лась упа­ков­кой поход­ной сумки: мне нужно было уез­жать в Оптину. Всё меня­лось в моей жизни, как меня­ется во время путе­ше­ствия рельеф мест­но­сти. Видимо, какой-то отре­зок моего жиз­нен­ного пути закон­чился. Так бывает: мы идём то в гору, то с горы, то по ров­ной дороге, а то —одни ухабы. Что ждало меня за пово­ро­том? Позади оста­вался горо­док, с кото­рым меня теперь свя­зы­вали только дру­зья и могила тра­ги­че­ски погиб­шего мужа.

Про­шёл месяц. Мне позво­нил сын и рас­ска­зал, что Тиг­раша сорвался с поводка и поте­рялся. Искали Тиг­рашу неделю. Я пере­жи­вала за пёсика. И вот, неделю спу­стя, звоню я, как обычно, вече­ром сыну, и он, радост­ный, откликается:

— Мам, я сего­дня нашёл Тиг­рашу! Поехал в оче­ред­ной раз на машине искать его и сразу, пред­став­ля­ешь, нашёл! Неда­леко от дома! Видимо, он уже сам меня искал… Он такой худой! А какой милый стал — спо­кой­ный, лас­ко­вый! Настра­дался, видать, бед­няга… Вокруг меня кру­гами ходит, от сча­стья весь све­тится. Даже зна­ешь, на про­гулке пово­док больше не дёр­гает, идёт рядом — к ноге жмётся.

Да уж, думаю, стра­да­ния и лише­ния, видимо, не только людей, но и собак умуд­ряют. А через несколько дней сын про­дол­жил рас­сказ о поум­нев­шем Тигре:

— Мам, Тигр больше не про­каз­ни­чает, ничего не гры­зёт, не рвёт… Послуш­ный стал — сил нет! И ещё… Пом­нишь, он раньше нико­гда не сидел спо­койно на улице, нельзя было при­вя­зать его и зайти в мага­зин. А сего­дня мы с ним вме­сте в мага­зин ходили! Еду для него заку­пали. Я его при­вя­зал к ограде газона поплот­нее, ближе к ошей­нику, так, чтобы он никому не мешал, пошёл в мага­зин, набрал быстро ему еду, а в кассу — оче­редь. Минут десять стоял. Пере­жи­вал, помня его рез­вость. Думаю: вдруг сорвётся, убежит.

Выйду из оче­реди, выгляну на улицу— сидит как при­ко­ван­ный, ждёт. Посмот­рел на меня вопро­си­тельно. Говорю ему: «Сиди, Тиг­раша, жди дальше!» А он хво­стом своим куцым виль­нул, дескать, понял и дальше сидит неподвижно—ждёт. Вот какой умный Тиг­раша стал!

Это уже 2-е издание книги, выпущенной впервые в 2014 году.

Сборник повестей и рассказов православной писательницы, члена Союза писателей России, Ольги Рожнёвой. Самобытные произведения Ольги Рожнёвой основаны на реальных событиях. Вошедшие в сборник повести и рассказы полны драматизма, лиричности и светлого юмора, что придаёт им особое обаяние. Герои рассказов — самые разные, но их объединяет стремление «в переплетении дней и событий разглядеть властную руку Творца». Книга адресована широкому кругу читателей.

Книга «Тесный путь. Рассказы для души» награждена Дипломом III степени в номинации «Лучшее художественное произведение» в рамках IX открытого конкурса «Просвещение через книгу».

Рекомендовано к публикации Издательским Советом Русской Православной Церкви.

Художник — Мария Камзелева.

Содержание

В дождливый день я шёл по улице
Сколько раз у тебя перехватило дыхание
Слёзы
Восторг
Растерянность
Разочарование
Горечь потери
Одиночество
Предчувствия и надежды
Усталость
И опять безответная любовь
Обида
Перемены
Восторг
Приключения
Звонок по сотовому телефону
В дождливый день я шёл по улице
Любовь к жизни (почти по Джеку Лондону)
Немного о котах
История про то, как пёс Тиграша умным стал

Истории про Костика
История о том, как Костик боролся за права человека
История о том, как Костик искал идеал

Судьбы людские
Короткая история о недолгой жизни Славы Чеха
Рассказ отца Савватия
Молитва Веры
Мамина родня
Папина родня
Традиции гостеприимства
Как Надю окрестили
Детство
Татаюрт
Как сёстры друг друга спасали
Младшая сестра
Как Людмила стала верующей
Как Катя пришла к вере
Молитва Веры
Радости надежды
Даст тебе Господь по сердцу твоему
Время на покаяние
Помощь преподобных
О чадах и пастырях

Истории отца Валериана
Чужое послушание
Про Винни Пуха и чудотворения
Ленитесь, братия, ленитесь!
Как отец Валериан с осуждением боролся
Розпрягайте, хлопцi, коней!
Жареная картошка на зиму
Квасота!
Отец Валериан, Петенька-здоровяк и умиление
Раздражительный Виталька
Как отец Валериан участвовал в похищении старушки
Где мой Мишенька?
Я и глаз не сомкнул
Дрова для отца Феодора
И кому это такую красоту приготовили?
Как отец Феодор к трапезе готовился

Оптинские истории
Участники вечной Пасхи
Истории монастырского киоска
Про пирожки
Про Мишу, который не знает о кризисе
Почти детективная история о щенках и конце света
Про Сашу и его сокровища
Про неслучайные случайности
Про Гену, который потерял квартиру и работу, но чувствует себя счастливым человеком
Как Таня собиралась замуж выйти, да не вышла
Записки экскурсовода
Небольшое вступление
И чего я тут не видела?!
А ещё экскурсовод…
Родительское пожелание
Тихон сидит тихо
И всё для того, чтобы…
Деликатно и неделикатно
Ум в голове сидит!
Можно вам исповедаться?
Тогда я тоже постою
Девушка с голубыми волосами
Вы знаете, что такое благодать?
Вот это любовь!
Обычный день обычного оптинского отца
Бестолковые послушницы
Наконец-то помолюсь!
Откровение помыслов
Скорее покупайте!
Ода бабушкам
По святым местам
Мир святых так близок!
Назидательная беседа на ночь
И кому мы это «Многая лета» поём?!
Как тебя зовут, благодетель ты мой?
Неверующий Николай Иванович
Как Николай Иванович в молодости на свадьбе гулял
Главная драгоценность
Об правой руке, правой ноге и голове на плечах
«Есть только одно дело — спасение души, остальное — поделье»
Паломничество
Про Дашеньку
Что же мешает нашему спасению?
Чудаки с гостинцами
Плащаница
А сейчас в Оптиной есть старцы?
Хозяева Оптиной пустыни

Тесный путь
История одной семьи
Иван-крестьянский сын
Воспоминания
Детство
Радости и скорби
Моя учёба
Новая жизнь
Я снова дома
Начало взрослой жизни
На курсах
Малососновская школа
Курсант Тюменского пединститута
Трудный год
Новая работа и новые чувства
Семейная жизнь
Служба в армии
Так началась война
Военные действия
Ранение
В госпитале
Нестроевая служба и семья

Завершает книгу глава «Тесный путь», которая посвящена протоиерею Вячеславу Пономарёву, матушке Надежде и их детям Сергею, Нине, Галине. Отец Вячеслав служил в храме во имя Спаса Нерукотворного в селе Скородум Ирбитского уезда. По воспоминаниям своего сына, «он был настоящим пастырем. Тем самым, который «душу свою полагает за овцы». К нему шли в любое время дня и ночи: звали к умирающим и тяжелобольным, он крестил, венчал, отпевал, служил литургию, молебны, панихиды… Обращались и просто так, за советом. Но кроме службы он ещё и занимался хозяйством. А ещё, после нескольких пожаров в селе, он организовал пожарную дружину, учил молодёжь. Несколько раз получал ожоги на сильных пожарах. Что ещё? А еще отец Вячеслав сам делал по чертежам ульи, рамки для пчёл, занимался пчеловодством. Желающим раздавал пчелиные рои, помогал начинающим пчеловодам. Любил читать. В свободные зимние вечера читал, играл в шахматы». И все его любили. А послушать его проповеди приезжали со всех местных деревень и из города Ирбита.

Матушка «была хрупкая, болезненная, быстро уставала. Они с батюшкой, по воспоминаниям сына, «были такие разные: мужество и нежность. Сила и хрупкость». Но отец Вячеслав «черпал силу в любви» матушки. «Он молился за такое огромное количество людей: за свою семью, за прихожан, за всех, кто нуждался в его молитве. И порой он, видимо, изнемогал под своей ношей. А матушка была его тихим пристанищем, его прибежищем, его женой. Молитвенница. Кроткая, терпеливая. Её вера тверда и глубока, физическая слабость не выдерживала состязания с силой духа». Их счастливая жизнь закончилась в 20 годы прошлого столетия. Сначала был арест отца Вячеслава, потом смерть матушки. Затем снова аресты отца и окончательный приговор – расстрел, который был приведён в исполнение 22 сентября 1937 года». Более подробно о семье священника Вячеслава Пономарёва читайте на страницах этой книги. 

***

По словам святителя Илия Минятия, «кто ходит, высоко подняв голову, кто гордится перед другими, тому не пройти здесь, если не наклонит головы, если не смирится: «тесны врата и узок путь!» Кто пресыщается земными благами, тому не пройти, если не изнурит своего тела постом и трудами: «тесны врата и узок путь!» У кого много всякого ненужного добра, кто не делится с ближними этим добром, тому не пройти здесь, если не уменьшит всего этого: «тесны врата и узок путь!» Много нужно пота пролить, много нужно труда приложить, много нужно потерпеть и пострадать, чтобы в рай пройти: «многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие» (Деян. 14:22). О людях, которые шли тесным путем, и которые еще им идут, рассказывает книга Ольги Рожневой с одноименным названием.

Тесный путь. Рассказы для души (fb2) — Тесный путь. Рассказы для души [calibre 1.48.0] 1149K скачать: (fb2) — (epub) — (mobi) — Ольга Леонидовна Рожнёва

Рожнёва Ольга Леонидовна

Тесный путь. Рассказы для души

Оглавление

В дождливыйдень я шёл по улице. 5

Сколько разу тебя перехватило дыхание. 5

Слёзы.. 6

Восторг. 8

Растерянность. 9

Разочарование. 10

Горечьпотери. 13

Одиночество. 15

Предчувствияи надежды.. 17

Усталость. 19

Обида. 24

Перемены.. 25

Восторг. 27

Приключения. 31

Звонок посотовому телефону. 35

В дождливыйдень я шёл по улице. 36

Любовь кжизни. 38

Немного окотах. 43

История прото, как пёс Тиграша умным стал. 44

Истории проКостика. 49

История отом, как Костик боролся за права человека. 50

История отом, как Костик искал идеал. 52

Судьбылюдские. 53

Короткаяистория о недолгой жизни Славы Чеха. 53

Рассказ отцаСавватия. 53

Молитва Веры.. 53

Мамина родня. 53

Папина родня. 53

Традициигостеприимства. 53

Как Надюокрестили. 53

Детство. 53

Татаюрт. 53

Как сёстрыдруг друга спасали. 53

Младшаясестра. 53

Как Людмиластала верующей. 53

Как Катяпришла к вере. 53

Молитва Веры.. 53

РадостиНадежды.. 53

Даст тебеГосподь по сердцу твоему. 53

Время напокаяние. 53

Помощьпреподобных. 53

О чадах ипастырях. 53

Истории отцаВалериана. 53

Чужоепослушание. 53

Про ВинниПуха и чудотворения. 53

Ленитесь,братия, ленитесь! 53

Как отецВалериан с осуждением боролся. 53

Розпрягайте,хлопци, коней! 53

Жаренаякартошка на зиму. 53

Квасота! 53

ОтецВалериан, Петенька-здоровяк и умиление. 53

РаздражительныйВиталька. 53

Как отецВалериан участвовал в похищении старушки. 53

Где мойМишенька?. 53

Вот такаярождественская история. 53

Дрова дляотца Феодора. 53

И кому этотакую красоту приготовили?. 53

Как отецФеодор к трапезе готовился. 53

Оптинскиеистории. 53

Участникивечной Пасхи. 53

Историимонастырского киоска. 53

Про пирожки. 53

Про Мишу,который не знает о кризисе. 53

Почтидетективная история о щенках и конце света. 53

Про Сашу иего сокровища. 53

Про

Текст книги » Тесный путь. Рассказы для души»

Автор книги: Ольга Рожнёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Тесный путь

Оглавление

Истории про Костика

Судьбы людские

Истории отца Валериана

Оптинские истории

Тесный путь

Ольга Рожнёва

Тесный путь

рассказы для души

Современная православная проза

Оглавление

дождливый день я шел по улице Сколько раз у тебя перехватило дыхание

Как сердцу высказать себя ?

Другому как понять тебя ?

Поймёт ли он, чем ты живёшь?

Мысль изречённая есть ложь…

Зачем же люди делятся мыслями, воспоминаниями, пережитым? И сердца бьются чаще, и души обнажаются, и льются слёзы? Как это нужно людям, чтобы их понимали… Пережитое переполняет душу и выплёскивается в порывах откровенности случайным попутчикам, в ночных исповедях, в беседах по душам. В строках, которые ложатся странными знаками на белоснежный лист и превращаются в твою жизнь.

В кладовой памяти не все воспоминания равнозначны. Какие-то почти стёрты, другие вспыхивают жаром краски стыда на щеках, проливаются слезами раскаяния или обиды, хмурят брови незабытым гневом, затаиваются в складках губ скорбями.

Г оворят, важно не то, сколько вздохов ты сделал в этой жизни, а сколько раз у тебя перехватило дыхание.

Слёзы

Дыхание перехватывает от слёз.

Ах, эти слёзы! С ними мы рождаемся и с ними уходим. А почему? Разве наша жизнь не суета сует и томление духа? Но наши горячие слёзы не согласны с этим. Они льются из сердца, и сердце болит. Оно живое и такое же горячее, как эти слёзы. И его боль и радость придают смысл бессмысленному и превращают существование в жизнь! А томление духа—в его горение! Звезда горит и сияет, и пульсирует, как наше горячее сердце. Скажи звезде, что её сияние не имеет смысла! А если наша жизнь лишь суета и томление духа, то почему эти слова говорятся с такой скорбью, с таким противоречием, с таким страстным желанием опровергнуть самих себя?

О чём я? Ах да, дыхание перехватывает от слёз. Это кто, я? Ребёнок, забившийся под кровать? Маленькая девочка. Очень худенькая. Под глазами синяки. В детстве я сильно болела и не ходила в садик. Потому что не вылезала из больницы.

Из-под кровати меня пытается достать толстая тётка в белом халате. Я просилась к маме и, видимо, надоела ей, потому что мне было убедительно сказано басом: «Твоя мама оставила тебя здесь навсегда. Она больше никогда не придёт за тобой!» До сих пор помню чувство леденящего ужаса и одиночества. За мной больше не придут. И я навсегда останусь здесь, в этой холодной палате, окна которой закрашены отчего-то в ядовито-синий цвет, на этой железной скрипучей кровати. Совсем одна. Без своего медвежонка. Без потёртого чемоданчика полного сокровищ. Без мамы.

Горе так велико, что я забиваюсь под кровать в самый угол. Закрываю глаза, я не здесь. Я спряталась. Разгневанная тётка с трудом забирается под кровать. Мне нужно ставить капельницу, а достать меня оттуда – всё равно, что поймать мышонка. Тоненькие ручонки выскальзывают из её потной пятерни. Наконец меня ухитряются схватить за длинные волосы. Так за мой светлый хвостик и вытаскивают на белый свет.

Было очень больно. Я плакала. Дальше не помню – всё стирается. Длинные больничные коридоры. Капельницы и уколы. Капельницы чаще всего ставили в ноги. Не знаю, почему. Может, руки были уже исколоты? После капельниц нош отнимались, немели.

Я не могла встать и ползала в туалет с помощью рук. Почему меня не сажали на горшок? Понятия не имею. Может, я не просилась?

Позже мама рассказывала, что я перенесла четыре операции и почти не вылезала из больниц. Мне шёл четвёртый год. Врачи говорили моим родителям, что сильно сомневаются в том, что я вообще буду жить.

Их прогноз, скорее всего, должен был оправдаться. Но мои неродные дед Ваня и его мама, моя прабабушка Ульяна, с этим прогнозом были не согласны. Прабабушка меня любила и не собиралась отпускать на тот свет, тем более что дитя было некрещёным. Разыгрался целый детектив. Как мне позднее рассказывали, дед и прабабушка выпросили меня погулять. Ходить я уже не могла. Мои спасители попросту выкрали меня из больницы, лихо перетащив через забор. (Я поминаю их в своих молитвах каждый день.)

Прабабушка сразу же понесла меня в церковь и окрестила. Смутно помню купель. Воспоминания зыбкие, на грани. Где-то рядом уже был другой мир, в который прабабка меня не отпустила. После крещения я неожиданно стала поправляться. Справка о крещении долго хранилась у меня в коробочке сокровищ, в ней значилась синими чернилами написанная цифра 3 (три рубля за крещение). Но я знала, что на самом деле ценой была моя жизнь.

Восторг

Дыхание перехватывает от восторга.

В большой комнате за диваном с плюшевыми подушками есть уголок. Там на полу тёплое старенькое одеяло, а на одеяле небольшой потёртый чемоданчик. В чемодане мои сокровища—мои первые книги. Рядом сидит потрёпанный медвежонок—друг детства. А меня там точно нет. Я совсем не в этой обычной комнате. Я в таинственном мире. Путешествую и переживаю самые удивительные приключения. Разве в реальном мире возможно за час переплыть океан и найти сокровища? Перелететь в волшебную страну? Оказаться в Изумрудном городе и подружиться с милым Дровосеком, мудрым Страшилой, храбрым Львом? Идти в волшебных туфельках по чудесной дороге вместе с верным Тотошкой навстречу приключениям? А немного позднее оказаться в «Затерянном мире»? Или рядом с пещерным мальчиком, которого выгнали из племени? Как можно из этого удивительного, яркого, сверкающего мира возвращаться в простой и обыденный, где время тянется так медленно и уныло? И не происходит ничего чудесного? Ах, книги! Сокровище и западня. Таинственный мир и уход от реальности. Где грань?

Не помню, как я научилась читать. Видимо, из унылых больничных стен и закрашенных в ядовитый цвет окон было только два выхода: в разноцветный чудесный мир книг и в серый туман уколов, капельниц и боли. Этот туман мог поглотить сознание. Спасибо книгам, которые не позволили ему это сделать.

Не помню, кто в перерывах между больницами, показал мне буквы. Мне было около четырёх лет, и в моём чемоданчике – много ярких и красочных книжек. Долгое время родители считали, что я рассматриваю картинки. Ну что возьмёшь с болезненного ребёнка? Под ногами не путается —и ладно. Пока как-то раз кто-то из них, вечно занятых и спешащих по своим взрослым делам, случайно не подсел ко мне. Меня спросили: «Леночка, деточка бедная, тихая ты наша, всё картиночки смотришь? А вот кто на этой картинке? Ты понимаешь, кто на ней изображён?»

И бедная деточка тоненьким голоском стала уверенно объяснять, кто же изображён на картинке, попутно бегло зачитывая цитаты. В семье случился переполох: «Ребёнок читает! Кто научил ребёнка читать?!» Вечером, когда вся семья была в сборе, бабушка, дедушка, мама и папа устроили расследование: кто же научил меня читать? Потихоньку вспомнили, что я изредка подходила с книжкой то к одному, то к другому и спрашивала буквы. Взрослые отвечали, и тихий ребёнок опять уединялся с Мишкой и потёртым чемоданчиком.

– Леночка, как ты научилась читать?

– Потому что это интересно.

И Леночка снисходительно к непонятливым взрослым бегло читала всё, что ей подсовывали под нос.

– Слушайте, а может, это она на память рассказывает? Ну кто-нибудь из нас

читал ей, а она запомнила?! Дайте какую-нибудь взрослую книгу! Во—энциклопедию!

Бедная деточка бегло прочитала статью из энциклопедии про динозавров. Объяснила онемевшим родителям, что уже читала о динозаврах. Затем утомившись, молча взяла Мишку и отправилась в свой уголок.

Я была независимым ребёнком.

Растерянность

Дыхание перехватывает от растерянности.

Мне скоро семь. До школы остаётся пол года. И меня решают отдать в детский сад, чтобы я успела привыкнуть к детям и научилась с ними общаться. И вот я в подготовительной группе садика. Это просто кошмар! Так много детей! И они все бегают, что-то говорят и даже кричат. Подходят ко мне и пытаются знакомиться. Но для меня их слишком много, все лица расплываются, я не могу никого запомнить.

Не знаю, о чём с ними можно говорить. И как нужно играть.

Думаю, что у меня был такой небольшой больничный аутизм. И общаться со сверстниками для меня оказалось трудной задачей. Сказывалась и разница в интересах: никто из них не умел читать, а я читала уже запоем. В моём мире царили Джек Лондон, Майн Рид, Жюль Верн, Конан Дойл, Дюма. И этот мир был гораздо интереснее, чем попытки девочек увлечь меня пластмассовой посудой, куличами в песочнице и одеванием пупсов. Мой родной Мишка оставался дома и сидел у заветного чемоданчика. А голые пупсы почему-то не вдохновляли.

Воспитательница сказала родителям, что я не по годам умный ребёнок и ей даже страшно со мной разговаривать:

– Понимаете, у меня такое чувство, что я разговариваю со взрослым человеком. А вот играть с детьми она совершенно не умеет! Но вы не расстраивайтесь, может, она ещё научится. Зато она у вас хорошо стихи читает. На утреннике ведущей будет.

С тех пор не по годам развитый ребёнок был бессменным чтецом, декламатором, затем звеньевой звёздочки, старостой класса, ну и так далее. К сожалению, этот развитый ребёнок не мог соперничать с остальными девочками в их детских хитростях и всегда оставался обманутым. Хитрили и обманывали не по годам развитого ребёнка все, кому не лень.

Моё простодушие и наивность не знали границ. Я верила всему, что мне говорили. И сама говорила только то, что чувствовала. Этакий Иванушка-дурачок в девичьем обличье. Искренность—хорошо или плохо? Это качество я до сих пор не изжила окончательно, хотя «перемены к лучшему», конечно, с годами происходили.

– Леночка, ну нельзя же так! Мы тебе дали новую куклу в садик, а ты вместо неё принесла стекло от бутылки!

– А оно разноцветное. И Маше кукла очень нужна. У неё день рождения.

– У Маши день рождения через полгода! А таких стёкол мы тебе сейчас дадим целую кучу. Вон на свалке битые бутылки валяются!

В разговор вступает бабушка:

– Нет, с этим ребёнком нужно что-то делать! Она вчера свою новую кофточку отдала соседской Иришке!

– Кофту зачем отдала?!

– Иришка сказала, что она мой лучший друг. А друзьям надо отдавать самое лучшее.

– И долго она была твоим лучшим другом? Чего ты молчишь, чудовище тупое?! Ах, до самого вечера?! Пока Танька не приехала с мороженкой?!

Бабушка плачет:

– Леночка, деточка бедная, как же ты жить-то будешь! Ну нельзя же быть такой бесхитростной! Ну похитрее нужно быть, похитрее! Понимаешь?

– А зачем?

Немая сцена могла бы соперничать с финалом гоголевского «Ревизора». Бабушка понимает, что бедная деточка безнадёжна. И бредёт на кухню. За ней уходит мама. По дороге ворчит: «Такой умный ребёнок– и такая дура!»

Много лет спустя, на работе, моя приятельница– психолог спросила, какая в детстве у меня была любимая сказка. Она убеждала нас в том, что жизненный сценарий закладывается в детстве. И часто любимая сказка выражает его суть. Я, недолго думая, ответила: «Волшебник Изумрудного города». С удивлением узнала, что приятельница эту сказку почти не помнит.

– Ну как же?! Ураган унёс Элли и её пёсика Тотош– ку в волшебную страну. И теперь она мечтает вернуться домой. Ей может помочь правитель Изумрудного города, а по дороге она должна помогать всем, кто нуждается в её помощи. И тогда её желание исполнится.

– А, вспомнила! Должна тебе сказать, что согласно твоему жизненному сценарию, ты —девушка, у которой есть что-то особенное.

– Это ещё что?!

– Забыла?! Волшебные туфельки! И твой жизненный сценарий – помогать окружающим, чтобы достичь своей мечты! Поняла?!

Да уж. В каждой шутке есть доля шутки. А потом я вспоминала: сколько шишек набито бесхитростной деточкой… И как я менялась в течение жизни. Обучаясь всему тому, что называется жизнь в коллективе. Хорошо это было или плохо? Прогресс или деградация?

Сейчас я бы хотела снова стать искренним и простодушным ребёнком из своего детства. Ушлая в страну чужую. И дом мой далече. Нет давно того очага, к которому можно стремиться. И горьки рожки, которыми питает меня моя жизнь. А я всё иду в свой Изумрудный город, а он всё дальше и дальше. Как мираж.

Разочарование

Дыхание перехватывает от разочарования.

В детском саду, как это ни смешно звучит, уже есть влюблённые. Об этом все знают. Это, так сказать, официальный статус. Типа: «Толя любит Ларису. Он её защищает». Правда, не совсем понятно, от кого он её защищает. Но это уже второстепенно.

Прошёл фильм «Четыре танкиста и собака». И в нашей подготовительной группе вовсю процветает ролевая игра в танкистов. Главный танкист —Толя, самый сильный мальчик в группе. А его любимая—Лариса – главная медсестра. И он её защищает вместе с танком и остальными танкистами. Остальные девочки – поголовно медсёстры.

– Ты с ребятами когда играть научишься? Наверное, опять одна сидела, когда все играли?

– Нет, я играла.

– Играла?! И во что вы играли?!

– В танкистов и медсестёр. Танкисты сражались, а медсёстры спасали раненых.

– И кем же ты была? Медсестрой?

– Нет. Меня не приняли в медсёстры.

– Что, танкистом?!

– Я была собакой.

– Вот чудовище-то тупое! Ну дура дурой! Вы только послушайте: она была собакой!

Но вот в группу приводят новенького мальчика Лёшу. Прямо во время прогулки. Он деятельно включается в игру и за короткое время становится лидером и главным танкистом. Он недоволен тем, как я изображаю верного пса и помощника танкистов.

А я просто не могу быстро бегать и прыгать. Худенькая, слабая. На мне толстое и тяжёлое мальчишеское пальто. На голове тоже мальчишеская шапка-ушан– ка, которая застёгивается на пуговицу под подбородком. Шапка велика, она постоянно сползает на глаза, и из-под шапки виден только мой нос. «Ребёнка нужно одевать тепло, а то опять в больницу попадёт!» В этой одежде мне и ходить-то трудно, не то что бегать.

– Кого вы выбрали собакой! Он еле ходит! А нужно бегать вперёд танка! Вот так! Слышишь, парень!

Резкий толчок в спину, и я кубарем лечу в сугроб. Пуговица отрывается, шапка-ушанка падает, и главный танкист Лёша лихо свистит, глядя на мои длинные светлые волосы:

– Так вот это кто! А я думал, что ты парень!

Новый главный танкист и, после драки с Толиком, новый лидер мальчишек, видимо, так сражён моим перевоплощением, что теперь у меня появляется свой собственный заступник. Мой статус резко повышается.

Какое-то время я с удивлением поражаюсь своей новой популярности. Теперь я уже не собака, а главная медсестра. И меня любят. Это чувство так необычно. Неужели меня – кто-то любит? Я даже прошу маму купить мне новую шапку, шапку для девочки.

Вдохновлённая, впервые придумываю собственную игру. Она называется «Гуси-лебеди». Моя фантазия, развитая на множестве книг, изобретает кучу сюжетных ходов. И подготовительная группа с увлечением играет в «Гуси– лебеди». Все, кроме оскорблённого Толика и обиженной Ларисы. Они ходят вместе. И смотрят на меня сердито.

Первой не выдерживает Лариса. Она подходит ко мне после тихого часа и спрашивает:

– А можно я тоже буду играть в вашу игру?

Главная красавица группы раньше не обращала на меня никакого внимания. И вдруг она просит меня принять её в игру! Мои радость и великодушие не знают предела!

– Конечно! И Толя тоже может с нами играть!

– Толя? Обойдётся!

Через несколько дней обстановка меняется. Лебедь—Лариса—всё чаще нуждается в помощи Лёши. И я всё реже ловлю на себе его восторженный взгляд. Развязка наступает быстро.

Во время игры лебеди прячутся от охотников. Я прячусь за верандой и слышу чей-то горячий разговор. Это Лариса и Лёша.

– Я красивее, чем Ленка. У меня красивое пальто! И шапочка! А она на мальчишку похожа в своей ушанке. И над тобой все смеяться будут. Нашёл в кого влюбляться! Давай ты влюбишься в меня! Чего молчишь? Согласен?

Я медленно выхожу из укрытия. И Лариса при виде меня говорит громко Лёше: – Скажи, кто из нас красивее?! Ведь я?! Ну, говори! Я внимательно смотрю на Лёшу. Сейчас мой рыцарь защитит меня! По крайней мере, в книгах, которые я успела прочитать, рыцарь всегда защищал свою прекрасную даму. Но мой рыцарь краснеет и мямлит:

– Ты…

– И мы не возьмём её больше играть!

– Не возьмём…

Из садика меня везут на санках домой. Папа оборачивается и смотрит, как ушанка сползает на мой нос. А я рада, что она сползает. И никто не видит моих глаз. Дома папа вдруг говорит маме:

– Давай на самом деле купим ей новую шапку. А то она такая смешная в этой ушанке…

– Зато тепло!

– Да ладно. Она же просила! Дочь, ты ведь хочешь новую шапочку? Такую с помпончиком? Для девочки?

– Нет. Не хочу.

И я медленно иду в свой угол. К своему родному Мишке и заветному чемоданчику.

Горечь потери

Дыхание перехватывает от горечи потери.

Моя семья живёт недружно. Бабушка в юности очень любила своего односельчанина. Он, несмотря на молодость, был серьёзным, умным и уважаемым человеком в селе. Работал директором школы и преподавал литературу. (Не от него ли перепала мне любовь к книгам?) Они решили пожениться и подали заявление в загс, который находился в райцентре, в двенадцати километрах от села.

Но когда они пришли пешком в райцентр через положенный месяц (или два?), чтобы расписаться, оказалось, что бабушка забыла дома паспорт. Срок продлили ещё на месяц. А за этот месяц началась война, и жениха забрали на фронт. С фронта он не вернулся, погиб в начале войны. И так никогда и не узнал, что у него родилась дочка. Моя мама.

После войны бабушка вышла замуж за молодого военного. Как я сейчас понимаю, дед Ваня очень любил жену, но ревновал её к прошлому. В трезвом виде он был спокойным и добрым, но выпив, начинал буянить. Вспоминал, что взял жену с ребёнком, что любила она другого мужчину.

Это всё я в детстве до конца не понимала, так как была слишком мала. Бабушка же часто утешалась собственными словами: «Ванюшка проспится – садись на него верхом и поезжай». Или поговоркой: «Пьяница проспится, дурак—никогда».

Сейчас, став старше, я думаю, что бабушке, наверное, следовало сказать мужу:

«Я люблю только тебя. Не ревнуй меня к прошлому». Но она начинала плакать и причитать, что её первая любовь, Фёдор, был намного лучше, чем нынешний муж. И что дед этому Фёдору в подмётки не годится.

А пьяный дед возвращался домой в хорошем настроении и с лестницы кричал: «Манюшка, твой Ванюшка пришёл!» Но постепенно, слушая причитания бабушки, мрачнел, приходил в ярость и начинал буянить. Делать вид, что он сейчас разнесёт всё в щепки. Бабушка убегала.

Страшно это было только на первый взгляд. Потому что дедушка ни разу не

догнал бабушку. И вообще ни разу не тронул её пальцем. Тем не менее сцены разыгрывались драматические. И усмирить дедушку могла только я. Бабушка отправляла меня к деду:

– Деда, ложись спать!

– Алёнка, это ты?

– Я, деда, я! Спать пора! Баиньки! Сейчас я тебя спать положу!

– Да, Алёнка, хорошо! Я тебя слушаюсь! Ты моя единственная… Ты моя золотая… Внученька родная! Уже иду…

И дед обнимал внучку и успокаивался. Во мне он души не чаял. В отличие от моей мамы.

Дед засыпал. А на следующее утро просил прощения у бабушки. И она могла потребовать у него что угодно. До следующей выпивки. Возможно, эта игра где-то на подсознательном уровне устраивала их обоих. Наверное, она могла бы стать неплохой иллюстрацией для книги Эрика Берна «Люди, которые играют в игры. Игры, в которые играют люди».

Мама с папой мечтали о сыне. И даже придумали имя «Андрюшка» для будущего сыночка. А родилась дочка. Я казалась им странным ребёнком. Слишком замкнута. Никогда не делится своими мыслями и чувствами. Да и мысли-то у неё какие-то непонятные. Всё книжки читает. Другие девочки как девочки. Любят наряжаться. К родителям ласкаются. Всё у них просто и понятно. А эта —чудная какая-то…

– Ленка, брось свои книжки, а то с ума сойдёшь! Чего ты там читаешь-то? Понапишут всякую ерунду!

Комната у мамы с папой была в коммуналке. Не в простой коммуналке. Это была комната в длинном коридоре на шестнадцать соседей. Общая кухня и вечно грязный туалет. В коридоре постоянно происходили какие-то разборки, и я чаще жила у бабушки, чем дома. А когда родился мой брат, я поселилась у бабушки окончательно. Родителям стало совсем не до меня.

С дедом мы играли в прятки. До сих пор помню, как один раз долго не могла найти деда. И уже отчаялась. А потом услышала приглушённое хихиканье. Оно доносилось из узкого платяного шкафа. Как он туда смог забраться – до сих пор удивляюсь. Когда я его нашла, нашей взаимной радости не было предела. Дед очень хотел, чтобы я считала его родным.

Не знаю, зачем бабушка решила посвятить меня в тайну и рассказать, что дед мне неродной. А мой родной дед был гораздо лучше, чем он. Такой поворот меня потряс до глубины души. Сейчас, я думаю, что это было плохое решение.

Я ходила в задумчивости. Потом спросила у бабушки, как же погиб мой настоящий дед. А дедушка услышал это. И пришёл в ярость. Он кричал:

– Ведь я просил тебя, просил – не говорить ребёнку! Зачем ты это сделала?!

А потом дед заплакал. Мне так странно было видеть его плачущим. Я попыталась успокоить его. Но он не взял меня на колени, как обычно. Не назвал Алёнкой. Он смотрел подозрительно и хмуро. Он не верил, что можно любить неродного человека.

На этом наша дружба с дедом кончилась. И больше мы никогда не играли в прятки. Он просто перестал замечать меня и смотрел на меня как на пустое место. А когда напивался и начинал буянить, я больше не бежала к нему на колени, а пряталась в угол с Мишкой. Так грустно закончилась моя дружба с дедом.

Много лет спустя я училась в университете в чужом городе, постоянно подрабатывала и вдруг заболела.

Подработка прервалась. Не было денег на еду, на лекарства. Мне никто не помогал.

И вдруг я получила денежный перевод на сорок рублей. Потом ещё один. Переводы шли несколько месяцев и помогли мне пережить трудный период. Это были деньги деда Вани. Он оказался единственным, кто, узнав о моих проблемах, поделил свою пенсию пополам, чтобы помочь своей Алёнке. Он не забыл обо мне. Переводы кончились быстро и внезапно. Дед больше ничем не мог помочь мне. Он умер от инфаркта.

Одиночество

Дыхание перехватывает от чувства одиночества.

Я росла. Моя внутренняя жизнь была наполнена встречами с книгами, увлечением поэзией, философией. А внешняя – довольно бедна впечатлениями. Ну, может быть, я неправильно выразилась. Вношу поправку: бедна приятными впечатлениями. И полна одиночества. Когда мне было лет двенадцать, бабушка с дедушкой уехали в Подмосковье, купив там дом. И до семнадцати лет я жила с родителями. В семнадцать уехала из дома, чтобы больше никогда в него не вернуться. А потом и возвращаться стало некуда.

Мама с папой развелись, нашли новых спутников жизни, разъехались в разные города. Они устраивали свои личные жизни, и совсем забыли обо мне. Наверное, они думали, что я уже взрослая. И не нуждаюсь больше в родительской опеке. Я была очень одинока.

Впрочем, в семье я тоже чувствовала себя одинокой. Мои бедные родители не понимали меня. Они считали меня слишком заумной, разговаривать нам было не о чем, так как общих тем для разговора не находилось.

Папа тяжело заболел и стал надолго уезжать на родину, к маме в деревню. Позднее он там и женился второй раз.

Бедная мама, оставшись без руководства бабушки и мужа, по слабости характера стала выпивать. Периодически появлялись претенденты на её руку и сердце. Эти претенденты выглядели всё хуже.

Положение несколько улучшилось, когда в доме появился Сергей, отсидевший большой срок, на зоне переболевший туберкулёзом. Он был моложе мамы на двенадцать лет и не имел ни угла, ни работы, ни желания эту работу найти. Он постоянно кашлял, много курил и часто пил чифир. Рецепт: пачка чая на кружку воды. По крайней мере, он стал жить в нашем доме постоянно, и количество попоек и пьяных претендентов на руку и сердце мамы сократилось.

Правда, дела стали хуже с нашим жильём. Трёхкомнатная квартира, оставленная в наследство от бабушки и деда, превратилась в двухкомнатную, затем однокомнатную, затем однокомнатную на окраине города, однокомнатную на окраине меньшей площади… Деньги, полученные в результате этих обменов, пропивались быстро.

Сергей обладал способностью уничтожать их стремительно. Один раз, после выгодного обмена, он, забрав деньги, уехал, чтобы «купить домик в сельской местности». Через неделю вернулся, уже без денег, но с синяком под глазом. По его версии, покупка прекрасного домика уже почти совершилась, но тут его обокрали и избили. До сих пор не знаю, какая доля правды была в этих словах.

Последний обмен совершился, когда я уже окончила университет. Сергей и мама поменяли квартиру на комнату в коммуналке. Моего брата отправили ко мне. Он жил у меня два года и окончил колледж, в котором я работала. Мама с любителем сельской жизни уехала в Казахстан, где у Сергея жили какие-то родственники. И след мамы затерялся на несколько лет.

Из Казахстана она вернулась одна. Без денег, без зубов, без любителя путешествий. Очень худая и притихшая. Видимо, приключений, выпавших на её долю, уже хватало до конца жизни, потому что пить она почти перестала. Какое-то время они с братом жили у меня. Потихоньку из моей квартиры стали пропадать все мало-мальски ценные вещи: серёжки и цепочка, подаренные свекровью, пуховая кофта, книги. На работе мне сообщали, что видели маму на рынке, торгующую моими вещами.

Прошло несколько лет, и мама с братом уехали в свою комнату в коммуналке. А я долго не могла себя заставить позвонить им или съездить проведать. Правда, я всё чаще стала молиться за них, подавать записки на Литургию. Но сердце оставалось холодным. Я не хотела видеть родных людей.

Может, если бы я молилась за них раньше, в детстве, всё сложилось бы иначе? Может, им не хватало любви и молитвы? Я прочитала в одной книге о печальной судьбе человека. Там говорилось: «За него с детства никто не молился». Теперь я молилась за них. Может, я опоздала?

Постепенно моё сердце стало смягчаться. Видимо, эти молитвы умягчали в первую очередь моё собственное сердце. Стали приходить воспоминания. Вот бабушка рассказывает, как родилась мама в военные годы. Как бабушка не хотела её рожать. Без мужа. В голодное военное время. Родилась она «величиной со столовую ложку», и все говорили, что девочка не жилец. А бабушка плакала и выпаривала дочку на печке.

Вот мама рассказывает, как на последние деньги покупала мне фрукты в больницу. Вот она дарит мне розы на окончание школы. Я думала, что она это моё окончание и не заметит. Как не замечала мою отличную учёбу и никогда не ходила на родительские собрания. А она не только пришла на выпускной вечер, но и сидела в первом ряду, принарядившаяся, тихая. И по её лицу текли слёзы, когда меня вызвали первой для вручения аттестата, как лучшую ученицу класса. А потом я пришла домой, а на столе стояли розы. Их купила мне мама. Они так чудесно пахли и были такими прекрасными! Я несколько раз за день подходила к ним и, зажмурившись, вдыхала их нежный аромат. И этот аромат шептал душе о прекрасном будущем, о чудесной любви, о дальних странствиях и удивительных приключениях.

Я вспомнила эти розы и, неожиданно для себя, начала плакать. Я плакала, и мне казалось, что эти слёзы отогревают моё холодное к маме сердце. Через несколько дней я купила билет на поезд и поехала в родной город. Я не была там много лет.

Мама постарела. Они с братом не пьют и не курят. Начали ходить в церковь. На стенах иконы. Я подарила брату Псалтирь. Они были мне так рады! На следующий день, собираясь в магазин, я не нашла в кармане денег. Неужели опять? Я громко возмутилась. И брат с мамой чуть не плача сказали: «Мы не брали твои деньги. Мы же теперь в Бога верим. Мы вот тебе решили подарить подарок: забери наш ОУО, будешь фильмы смотреть. А то мы столько у тебя когда-то перетаскали. Возьми наш подарок, а?»

Я вспомнила, что перекладывала деньги в сумку. И они действительно были там. Посмотрела на маму и брата– они стояли такие растерянные и расстроенные. Я обняла их и попросила прощения. Теперь я звоню им и собираюсь навестить снова. Хорошо, что они есть у меня. И хорошо, что я обрела их, пока не стало слишком поздно.

Предчувствия и надежды

Дыхание перехватывает от предчувствий и надежд.

Школьная жизнь. Десять лет. Такой большой период в жизни. Напрягаю память: что сохранилось, пройдя через решето воспоминаний?

Училась я легко. Особенно давались гуманитарные предметы. Мне достаточно было пробежать глазами по параграфу в учебнике истории, географии, литературы, и я уже могла отвечать у доски. Не понимала тех, кто говорил, что не выучил урок. Ведь можно бегло прочитать материал, пока учитель задаёт вопрос. Я просто не могла понять, что читать так быстро, как я, извлекать информацию из прочитанного, анализировать, делать выводы —это на самом деле трудно для большинства ребят. Поскольку мне это давалось без усилий, я не воспринимала свои способности как способности.

Школа была с углублённым изучением английского языка. Изучали язык с первого класса. Потом был ряд предметов на английском: зарубежная литература, технический перевод, спецкурсы. Английский давался мне так легко, как будто я знала его когда-то, а теперь только вспоминала. Я была победителем всевозможных конкурсов и олимпиад по языку. А также особые успехи делала в литературе. Мои сочинения зачитывали на уроках вслух и отправляли в школьный музей.

Меня почему-то постоянно выбирали то звеньевой, то старостой. И я всегда поступала так, как считала правильным. Один раз преградила дорогу всему классу, пытавшемуся сбежать с урока тихой и больной учительницы. Просто встала у двери и загородила её собой. Сейчас мне немножко смешно вспоминать об этом. Но тогда я чувствовала свою правоту и готова была её отстаивать. Во главе желающих удрать с урока был мальчик, который мне очень нравился. Точнее, я любила его на протяжении всей школьной жизни. Его тоже звали Лёшей. Но так как я была очень застенчива в отношениях с мальчиками и уже имела опыт потери, то он никогда не узнал о моей влюблённое.

Лёша подошёл ко мне, стоящей в проёме двери. Он был выше меня на голову. И я с замиранием сердца ждала, что он просто отодвинет меня в сторону. И они сбегут. А учительница потом сляжет со своим больным сердцем. И я больше не смогу его любить.

Но Лёша постоял около меня в нерешительности, а потом улыбнулся и басом сказал: «Братва, побег отменяется. Видите, староста против. Надо слушать старосту». Раздался звонок, и все пошли по местам. На меня почему-то никто не рассердился. Видимо, уже привыкли к моей «правильности».

С другой стороны, я не была ни подлизой, ни тихоней и не пыталась понравиться учителям. Так я поспорила с учителем истории, парторгом школы, по поводу исторической роли Ленина. И учительница заявила мне, что десять лет назад за мои слова меня отправили бы в места не столь отдалённые:

дождливый день я шел по улице Сколько раз у тебя перехватило дыхание

Как сердцу высказать себя ?

Другому как понять тебя ?

Поймёт ли он, чем ты живёшь?

Мысль изречённая есть ложь…

Зачем же люди делятся мыслями, воспоминаниями, пережитым? И сердца бьются чаще, и души обнажаются, и льются слёзы? Как это нужно людям, чтобы их понимали… Пережитое переполняет душу и выплёскивается в порывах откровенности случайным попутчикам, в ночных исповедях, в беседах по душам. В строках, которые ложатся странными знаками на белоснежный лист и превращаются в твою жизнь.

В кладовой памяти не все воспоминания равнозначны. Какие-то почти стёрты, другие вспыхивают жаром краски стыда на щеках, проливаются слезами раскаяния или обиды, хмурят брови незабытым гневом, затаиваются в складках губ скорбями.

Г оворят, важно не то, сколько вздохов ты сделал в этой жизни, а сколько раз у тебя перехватило дыхание.

Слёзы

Дыхание перехватывает от слёз.

Ах, эти слёзы! С ними мы рождаемся и с ними уходим. А почему? Разве наша жизнь не суета сует и томление духа? Но наши горячие слёзы не согласны с этим. Они льются из сердца, и сердце болит. Оно живое и такое же горячее, как эти слёзы. И его боль и радость придают смысл бессмысленному и превращают существование в жизнь! А томление духа—в его горение! Звезда горит и сияет, и пульсирует, как наше горячее сердце. Скажи звезде, что её сияние не имеет смысла! А если наша жизнь лишь суета и томление духа, то почему эти слова говорятся с такой скорбью, с таким противоречием, с таким страстным желанием опровергнуть самих себя?

О чём я? Ах да, дыхание перехватывает от слёз. Это кто, я? Ребёнок, забившийся под кровать? Маленькая девочка. Очень худенькая. Под глазами синяки. В детстве я сильно болела и не ходила в садик. Потому что не вылезала из больницы.

Из-под кровати меня пытается достать толстая тётка в белом халате. Я просилась к маме и, видимо, надоела ей, потому что мне было убедительно сказано басом: «Твоя мама оставила тебя здесь навсегда. Она больше никогда не придёт за тобой!» До сих пор помню чувство леденящего ужаса и одиночества. За мной больше не придут. И я навсегда останусь здесь, в этой холодной палате, окна которой закрашены отчего-то в ядовито-синий цвет, на этой железной скрипучей кровати. Совсем одна. Без своего медвежонка. Без потёртого чемоданчика полного сокровищ. Без мамы.

Горе так велико, что я забиваюсь под кровать в самый угол. Закрываю глаза, я не здесь. Я спряталась. Разгневанная тётка с трудом забирается под кровать. Мне нужно ставить капельницу, а достать меня оттуда — всё равно, что поймать мышонка. Тоненькие ручонки выскальзывают из её потной пятерни. Наконец меня ухитряются схватить за длинные волосы. Так за мой светлый хвостик и вытаскивают на белый свет.

Было очень больно. Я плакала. Дальше не помню — всё стирается. Длинные больничные коридоры. Капельницы и уколы. Капельницы чаще всего ставили в ноги. Не знаю, почему. Может, руки были уже исколоты? После капельниц нош отнимались, немели.

Я не могла встать и ползала в туалет с помощью рук. Почему меня не сажали на горшок? Понятия не имею. Может, я не просилась?

Позже мама рассказывала, что я перенесла четыре операции и почти не вылезала из больниц. Мне шёл четвёртый год. Врачи говорили моим родителям, что сильно сомневаются в том, что я вообще буду жить.

Их прогноз, скорее всего, должен был оправдаться. Но мои неродные дед Ваня и его мама, моя прабабушка Ульяна, с этим прогнозом были не согласны. Прабабушка меня любила и не собиралась отпускать на тот свет, тем более что дитя было некрещёным. Разыгрался целый детектив. Как мне позднее рассказывали, дед и прабабушка выпросили меня погулять. Ходить я уже не могла. Мои спасители попросту выкрали меня из больницы, лихо перетащив через забор. (Я поминаю их в своих молитвах каждый день.)

Прабабушка сразу же понесла меня в церковь и окрестила. Смутно помню купель. Воспоминания зыбкие, на грани. Где-то рядом уже был другой мир, в который прабабка меня не отпустила. После крещения я неожиданно стала поправляться. Справка о крещении долго хранилась у меня в коробочке сокровищ, в ней значилась синими чернилами написанная цифра 3 (три рубля за крещение). Но я знала, что на самом деле ценой была моя жизнь.

Восторг

Дыхание перехватывает от восторга.

В большой комнате за диваном с плюшевыми подушками есть уголок. Там на полу тёплое старенькое одеяло, а на одеяле небольшой потёртый чемоданчик. В чемодане мои сокровища—мои первые книги. Рядом сидит потрёпанный медвежонок—друг детства. А меня там точно нет. Я совсем не в этой обычной комнате. Я в таинственном мире. Путешествую и переживаю самые удивительные приключения. Разве в реальном мире возможно за час переплыть океан и найти сокровища? Перелететь в волшебную страну? Оказаться в Изумрудном городе и подружиться с милым Дровосеком, мудрым Страшилой, храбрым Львом? Идти в волшебных туфельках по чудесной дороге вместе с верным Тотошкой навстречу приключениям? А немного позднее оказаться в «Затерянном мире»? Или рядом с пещерным мальчиком, которого выгнали из племени? Как можно из этого удивительного, яркого, сверкающего мира возвращаться в простой и обыденный, где время тянется так медленно и уныло? И не происходит ничего чудесного? Ах, книги! Сокровище и западня. Таинственный мир и уход от реальности. Где грань?

Не помню, как я научилась читать. Видимо, из унылых больничных стен и закрашенных в ядовитый цвет окон было только два выхода: в разноцветный чудесный мир книг и в серый туман уколов, капельниц и боли. Этот туман мог поглотить сознание. Спасибо книгам, которые не позволили ему это сделать.

Не помню, кто в перерывах между больницами, показал мне буквы. Мне было около четырёх лет, и в моём чемоданчике — много ярких и красочных книжек. Долгое время родители считали, что я рассматриваю картинки. Ну что возьмёшь с болезненного ребёнка? Под ногами не путается —и ладно. Пока как-то раз кто-то из них, вечно занятых и спешащих по своим взрослым делам, случайно не подсел ко мне. Меня спросили: «Леночка, деточка бедная, тихая ты наша, всё картиночки смотришь? А вот кто на этой картинке? Ты понимаешь, кто на ней изображён?»

И бедная деточка тоненьким голоском стала уверенно объяснять, кто же изображён на картинке, попутно бегло зачитывая цитаты. В семье случился переполох: «Ребёнок читает! Кто научил ребёнка читать?!» Вечером, когда вся семья была в сборе, бабушка, дедушка, мама и папа устроили расследование: кто же научил меня читать? Потихоньку вспомнили, что я изредка подходила с книжкой то к одному, то к другому и спрашивала буквы. Взрослые отвечали, и тихий ребёнок опять уединялся с Мишкой и потёртым чемоданчиком.

— Леночка, как ты научилась читать?

— Потому что это интересно.

И Леночка снисходительно к непонятливым взрослым бегло читала всё, что ей подсовывали под нос.

— Слушайте, а может, это она на память рассказывает? Ну кто-нибудь из нас

читал ей, а она запомнила?! Дайте какую-нибудь взрослую книгу! Во—энциклопедию!

Бедная деточка бегло прочитала статью из энциклопедии про динозавров. Объяснила онемевшим родителям, что уже читала о динозаврах. Затем утомившись, молча взяла Мишку и отправилась в свой уголок.