Он писал романы повести рассказы очерки стихи пьесы философские трактаты

В. В. Вересаев и его публицистические повести

Его называли писателем-общественником. В произведениях писателя все внимание обычно сосредоточивалось на идейных исканиях героев, а излюбленной формой повествования оказывался диалог, жаркий спор героев о жизни, о политике, о проблемах социально-экономических. Такая всепоглощающая устремленность на решение социальных проблем приводила иногда даже к тому, что философ, общественник, публицист побеждал в его творчестве художника. Произведения В. Вересаева порой привлекали внимание не столько яркостью образов и языка, тонкостью психологического рисунка, сколько остротой и глубиной постановки социальных проблем.

С этим же ярко выраженным социально-политическим пафосом его произведений связано и тяготение В. Вересаева к документально точному изображению жизни, к использованию реальных фактов, свидетелем которых он был сам или о которых слышал от близких людей. Показательно, что уже его первая повесть, «Без дороги» (1894), написанная в форме дневника героя, включила немало эпизодов из личного дневника писателя, причем с той же датой. Да и вообще большинство героев вересаевских произведений обычно имело вполне определенных прототипов. [4]

Однако столь очевидная документальность произведений В. Вересаева объяснялась не только его нацеленностью на анализ социально-политической проблематики, но и тем, как он понимал долг писателя. Отношение В. Вересаева к литературе лучше всего пожалуй, характеризуется несколько старомодным словом — «служение». Литература была для него «дороже жизни», за нее он бы «самое счастье отдал» (31 декабря 1894 г.){1}. В ней — совесть и честь человечества. И поэтому всякий идущий в литературу возлагает на себя святую обязанность пером своим помогать людям жить лучше, счастливее. Посвятивший себя служению литературе не имеет права ни сомнительным поступком в быту, ни единой фальшивой строкой запятнать ее и тем самым скомпрометировать, поколебать к ней доверие читателей. «…Только величайшая художественная честность перед собою, благоговейно-строгое внимание к голосу художественной своей совести» дает право работать в литературе, говорил В. Вересаев много позже в лекции «Что нужно для того, чтобы быть писателем?». А по его дневнику 90-х годов видно, с каким самозабвенным упорством он воспитывал в себе эту художническую честность, так как «нужно громадное, почти нечеловеческое мужество, чтоб самому себе говорить правду в глаза» (1 апреля 1890 г.).

И действительно, во имя правды он всегда был беспощаден. «Лжи не будет, — я научился не жалеть себя» — эта дневниковая запись от 8 марта 1890 года стала одним из его главных литературных заветов. В воспоминаниях о детстве и юности, стремясь на собственном примере детально разобраться в становлении духовного мира молодого человека конца прошлого века, он не побоялся рассказать о самых интимных движениях души, о том, что редко рассказывают даже близким друзьям. В «Записках врача» смело поднял завесу над той стороной деятельности врачей, которую его коллеги относили к области профессиональных тайн. В лекции о М. Горьком, оставшейся неопубликованной, писатель говорил: «…Такова должна быть философия всякого настоящего революционера: если какое-нибудь движение способно умереть от правды, то это — движение нежизнеспособное, гнилое, идущее неверными путями, и пускай умирает!»

Испытания жизни, а они бывали суровыми, не смогли заставить В. Вересаева хоть раз сфальшивить. С полным правом он мог заявить в одном из писем 1936 года, когда большая часть пути была уже позади: «Да, на это я имею претензию, — считаться честным писателем». [5]

Именно в силу неприятия любой фальши, «писательства», как говорил В. Вересаев, он стремился изображать в своих произведениях только то, что знал досконально. Отсюда и склонность к документализму. Нередко этот сознательно отстаиваемый им принцип встречал скептическое отношение критики, которая порой склонялась к мысли, что В. Вересаев не художник, а просто добросовестный протоколист эпохи, умеющий сгруппировать факты и в беллетристической форме пропагандирующий определенные теории. Критика явно заблуждалась. В искусстве есть два пути к правде: обобщение многочисленных фактов в вымышленном образе и выбор для изображения какого-то реального факта, однако содержащего в себе широкий типический смысл. Оба эти способа типизации достаточно ярко представлены в истории литературы, оба закономерны и оправданны. Таланту В. Вересаева был ближе второй.

Путь этот, конечно, имеет свои плюсы и минусы. Произведения такого рода, будучи художественным обобщением явлений действительности, приобретают к тому же и силу документа. Не случайно Л. Толстой и А. Чехов отметили великолепные художественные достоинства «Лизара», и одновременно В. И. Ленин в «Развитии капитализма в России» при характеристике положения русского крестьянства сослался на тот же рассказ В. Вересаева как на живую и типическую иллюстрацию.

Но эта творческая позиция В. Вересаева рождала и определенные противоречия. Досконально он, выросший в интеллигентской среде, знал ее быт и думы — интеллигенции в основном и посвящены его ранние произведения, написанные в период учебы на историко-филологическом факультете Петербургского университета (1884–1888 гг.) и медицинском факультете Дерптского университета (1888–1894 гг.), в первые годы после окончания учебы: рассказы «Загадка» (1887), «Порыв» (1889), «Товарищи» (1892), уже упоминавшаяся повесть «Без дороги» и ее эпилог «Поветрие» (1897). Однако чем явственнее обозначалась революционная ситуация в России, тем яснее молодой писатель понимал, что волнующие его социальные проблемы эпохи будет решать простой народ. Обойти его в своих исполненных социальных исканий произведениях он не мог, а художническая честность не позволяла писать о том, что знал хуже.

Попыткой преодолеть это противоречие явилась серия рассказов о крестьянстве, написанная в самом конце 90-х — начале 900-х гг. Если в произведениях об интеллигенции писатель рисовал своих героев «изнутри», используя внутренние монологи, дневниковые записи и письма, детально анализируя психологическое [6] состояние персонажа, а зачастую и все повествование строя как исповедь героя-интеллигента, то в рассказах о крестьянстве В. Вересаев всячески набегает подобных форм. Рассказ, как правило, ведется от третьего лица, чаще всего это сам автор, «Викентьич», случайно встретившийся с человеком из народа. Тем самым подчеркивалось, что крестьяне изображаются так, как их видит и представляет себе интеллигент. Иногда В. Вересаев стремится еще больше усилить это впечатление, ставя подзаголовок — «рассказ приятеля» («Ванька», 1900).

Причем в этих рассказах порой резко разграничивались два стилевых пласта: рассуждения автора по социально-экономическим вопросам перемежались примерами-случаями из крестьянской жизни. Поэтому рассказы нередко выглядели своего рода иллюстрациями к различным социально-экономическим тезисам марксистской теории. «Лизар» (1899) был посвящен процессу обезземеливания крестьянства, «В сухом тумане» (1899) — перераспределению сил между городом и деревней, «Об одном доме» (1902) написан в пику народникам: община — одно из средств закабаления крестьянина, одна из причин его быстрого разорения. В дальнейшем, при переизданиях рассказов, В. Вересаев сокращал публистические куски. Они были явно лишними, опасения же писателя, что он не вправе браться за художественные произведения о простом народе, — напрасными. Жизнь простого народа он наблюдал достаточно много, а его художнический глаз был зорким. И возница Лизар, «молчаливый, низенький старик», с его страшной философией «сокращения человека» («Лизар»); и литейщик, бросивший родную деревню в поисках заработка, лишенный семьи и простого человеческого счастья («В сухом тумане»); и герои рассказа «Об одном доме» — все они сами, без авторских комментариев, достаточно убедительно доказывали, что процесс разорения крестьянства, классового расслоения деревни идет в России стремительно, а люди искалечены.

Тем не менее писатель настойчиво ищет такой жанр, где бы, казалось, разнородные элементы — публицистика и собственно художественное описание — совместились органически. Результатом этих поисков и стала в его творчестве публицистическая повесть.

* * *

«Записки врача» и записки «На японской войне» сближает, однако, не только жанровое сходство, их роднит пафос революционных настроений, источником которого служило общественное движение в России накануне 1905 г. и сама первая русская революция. [7] Для того чтобы понять место этих произведений в идейно-художественных исканиях В. Вересаева, нужно вернуться несколько назад — к истокам его творчества и жизненного пути.

Редкое творческое долголетие выпало на долю В. Вересаева. 23 ноября (5 декабря) 1885 года он восемнадцатилетним юношей впервые выступил в печати с художественным произведением — журнал «Модный свет» опубликовал его стихотворение «Раздумье» — и никогда уже не оставлял пера. 3 июня 1946 года, в последний день своей жизни, писатель редактировал сделанный им перевод «Илиады». Шестьдесят лет проработал В. Вересаев в литературе. И каких лет! Современник М. Салтыкова-Щедрина и В. Гаршина, В. Короленко и Л. Толстого, А. Чехова и М. Горького, он был и нашим современником, современником М. Шолохова, А. Твардовского, Л. Леонова… Крах народничества, три русские резолюции, русско-японская, империалистическая, гражданская, Великая Отечественная войны, исторические свершения социализма… Как говорил сам писатель в 1935 году на вечере, посвященном пятидесятилетию его литературной деятельности, прошлое не знало «ничего подобного тому бешеному ходу истории, подобно курьерскому поезду мчавшемуся, который на протяжении моей сознательной жизни мне пришлось наблюдать». Но, несмотря на долгую жизнь в литературе бурной эпохи социальных сломов, несмотря на многоплановость литературной деятельности, В. Вересаев — писатель удивительно цельный. Двадцати двух лет, 24 октября 1889 года, он записал в дневнике: «…пусть человек во всех кругом чувствует братьев, — чувствует сердцем, невольно. Ведь это — решение всех вопросов, смысл жизни, счастье… И хоть бы одну такую искру бросить!» В. Вересаев порой менял свое отношение к тем или иным социальным силам России, подчас ошибался, но никогда не расставался с мечтой о гармоническом человеке, об обществе людей-братьев. Весь его жизненный и литературный путь — это поиски ответа на вопрос, как сделать реальностью такое общество. Борьбе за этот идеал писатель отдавал весь свой труд, свой талант, всего себя.

Мечта об обществе людей-братьев родилась еще в детстве, и первый ответ на вопрос, как ее достичь, дала семья.

Викентий Викентьевич Смидович (Вересаев — это псевдоним писателя) родился 4 (16) января 1867 года в семье тульского врача, в семье трудовой, демократической, но религиозной. Его отец, Викентий Игнатьевич, воспитывал детей на лучших произведениях родной литературы, научил «читать и перечитывать» А. Пушкина и Н. Гоголя, А. Кольцова и И. Никитина, Н. Помяловского [8] и М. Лермонтова. Проводя лето в крохотном имении родителей Владычня, В. Вересаев пахал, косил, возил сено и снопы — отец стремился привить детям уважение к любому труду, ибо считал, что «цель и счастье жизни — труд» («Воспоминания»). Политические же взгляды Викентия Игнатьевича были весьма умеренными. Либеральные реформы и истая религиозность — вот те средства, с помощью которых, по его мнению, можно было добиться всеобщего благоденствия.

На первых порах сын свято чтил идеалы и программу отца. Его дневник и первые литературные опыты красноречиво об этом свидетельствуют. В стихах — а именно поэтом он твердо решил стать еще в тринадцать-четырнадцать лет — юный лирик звал следовать «трудною дорогой», «без страха и стыда», защищать «братьев меньших» — бедный люд, крестьянство. Жизнь будет легче, светлей и чище, когда люди станут лучше. А в моральном облагораживании людей могущественнейшими и единственными факторами являются труд и религия.

В. Вересаев уже в гимназии чувствовал безоружность своих идеалов и в дневнике мучительно размышлял над вопросом: для чего жить? Он занимается историей, философией, физиологией, изучает христианство и буддизм и находит все больше и больше противоречий и несообразностей в религии. Это был тяжелый внутренний спор с непререкаемым авторитетом отца. Юноша то «положительно отвергает всю… церковную систему» (24 апреля 1884 г.), то с ужасом отказывается от столь «безнравственных» выводов…

Полный тревог и сомнений, отправляется В. Вересаев в 1884 году учиться в Петербургский университет, поступает на историко-филологический факультет. Здесь, в Петербурге, со всей самозабвенностью молодости отдается популярным тогда в студенческой среде народническим теориям, с ними связывает надежды на создание общества людей-братьев.

Однако, как впоследствии вспоминал писатель, «в начале восьмидесятых годов окончился героический поединок кучки народовольцев с огромным чудовищем самодержавия… Самодержавие справляло свою победу… Наступили черные восьмидесятые годы. Прежние пути революционной борьбы оказались не ведущими к цели, новых путей не намечалось. Народ безмолвствовал. В интеллигенции шел полный разброд». Настроение «бездорожья» охватило ее большую часть.

Правда, в 80-е годы достигает сокрушительной силы сатира М. Салтыкова-Щедрина; своими очерками о деревне протестует против бесправия народа Глеб Успенский; усиливаются обличительные тенденции в творчестве В. Гаршина; о стремлении даже [9] самых последних бродяг к «вольной волюшке» рассказывает В. Короленко. Но многие из тех, кто еще вчера увлекался народническими идеями, впадают в отчаяние и растерянность, отказываются от общественной борьбы, ищут забвения в поэтических грезах Н. Минского и С. Надсона, популярность которых стремительно растет.

Под впечатлением угасания народнического движения В. Вересаеву начинает казаться, что надежд на социальные перемены нет, и он, еще недавно радовавшийся обретенному «смыслу жизни», разочаровывается во всякой политической борьбе. «…Веры в народ не было. Было только сознание огромной вины перед ним и стыд за свое привилегированное положение… Борьба представлялась величественною, привлекательною, но трагически бесплодною…» («Автобиография»). «Не было перед глазами никаких путей», — признавался писатель в мемуарах. Появляется даже мысль о самоубийстве.

С головой уходит студент В. Вересаев в занятия и пишет, пишет стихи, прочно замкнутые в круге личных тем и переживаний. Лишь здесь, в любви, думается ему теперь, возможны чистота и возвышенность человеческих отношений. Да еще в искусстве: оно, как и любовь, способно облагородить человека.

Именно в это трудное для В. Вересаева время и начался его литературный путь. Вскоре после «Раздумья» В. Вересаев обращается к прозе, первое опубликованное стихотворение было и одним из последних. «…Во мне что-то есть, но… это «что-то» направится не на стихи, а на роман и повесть», — отмечал он в дневнике еще 8 мая 1885 года. В 1887 году В. Вересаев пишет рассказ «Загадка», который как бы подвел итоги юношескому периоду творчества и свидетельствовал о начале зрелости.

На первый взгляд «Загадка» мало чем отличалась от стихов юного поэта: тот же молодой герой со своими чуть грустными, чуть нарочитыми раздумьями, не идущими дальше сугубо личного и интимного. Однако писатель не случайно именно с «Загадки» исчислял годы жизни в литературе, именно ею открывал свои собрания сочинений: в этом рассказе намечены многие мотивы, волновавшие В. Вересаева на протяжении всей его литературной деятельности. Писатель славил человека, способного силою своего духа сделать жизнь прекрасною, спорил, по сути дела, с модной тогда философией, утверждавшей, что «счастье в жертве». Призывал не терять веры в завтрашний день («Пускай нет надежды, мы и самую надежду отвоюем!»). Правда, ему все еще казалось, что только искусство может превратить человека в Человека. [10]

Скромный и застенчивый студент Петербургского университета становился писателем. В 1888 году, уже кандидатом исторических наук, он поступает в Дерптский университет, на медицинский факультет. «…Моею мечтою было стать писателем; а для этого представлялось необходимым знание биологической стороны человека, его физиологии и патологии; кроме того, специальность врача давала возможность близко сходиться с людьми самых разнообразных слоев и укладов» — так позднее объяснял В. Вересаев свое обращение к медицине («Автобиография»). В тихом Дерпте, вдали от революционных центров страны, провел он шесть лет, занимаясь наукой и литературным творчеством, по-прежнему охваченный мрачными настроениями.

Как и в «Загадке», в первых произведениях, последовавших за ней, тему борьбы за человеческое счастье, за большого и прекрасного человека, борьбы со всем, что мешает утвердиться такой личности в жизни, В. Вересаев решает в плане морально-этическом. Переделка общества с помощью одного лишь искусства либо морального совершенствования людей — надежда, не менее иллюзорная, чем ставка на религию. Ощущая это, В. Вересаев настойчиво продолжает поиски ответов на вопрос, почему благие порывы интеллигенции столь беспомощны, так мало способствуют созданию общества людей-братьев. И заявленная в ранних рассказах тема судеб русской интеллигенции, ее заблуждений и надежд получает новое решение — писатель заговорил об общественном «бездорожье».

«В «большую» литературу вступил повестью «Без дороги»…» Это слова из автобиографии В. Вересаева, написанной на склоне лет. Но и тогда, в 1894 году, именно с повестью «Без дороги» связывал он определение своего жизненного пути.

«Без дороги» — повесть о пережитом и передуманном. Это отповедь поколению, «ужас и проклятие» которого в том, что «у него ничего нет». «Без дороги, без путеводной звезды оно гибнет невидно и бесповоротно…».

Повесть написана в форме исповеди-дневника молодого врача Дмитрия Чеканова, не сумевшего претворить в жизнь свои мечты о служении народу. Он отказался от научной карьеры, от обеспеченного и уютного дома, бросил все и пошел на земскую службу. Но его деятельность и деятельность подобных ему подвижников мало что меняла в положении народа, который, привыкнув ненавидеть барина, отвечал Чекановым недоверием и глухой враждебностью.

В. Вересаев отверг народническую программу создания общества людей-братьев. Но взамен ничего предложить не мог. Фраза [11] из дневника: «Истина, истина, где же ты?..» — стала в те годы лейтмотивом его жизни. Этой мыслью он жил в Дерпте, эта мысль не оставляла его в Туле, куда он приехал заниматься врачебной практикой после окончания Дерптского университета в 1894 году; с этой мыслью он отправился в том же году в Петербург, где устроился сверхштатным ординатором в Боткинскую больницу. В. Вересаеву необходимо было найти те реальные общественные силы, которые в состоянии построить общество людей-братьев.

Набиравшее силу рабочее движение в России не могло оставаться вне поля зрения В. Вересаева, столь упорно искавшего тех, кто в состоянии построить общество людей-братьев. «Летом 1896 года вспыхнула знаменитая июньская стачка ткачей, поразившая всех своею многочисленностью, выдержанностью и организованностью. Многих, кого не убеждала теория, убедила она, — меня в том числе», — вспоминал позднее писатель. В пролетариате ему «почуялась огромная прочная новая сила, уверенно выступающая на арену русской истории».

В. Вересаев одним из первых среди крупных русских писателей поверил в революционеров-марксистов. И повесть «Без дороги» получила продолжение — рассказ «Поветрие». Наташа, которая не отставала от Чеканова с вопросом «Что мне делать?», теперь «нашла дорогу и верит в жизнь». Вместе с Наташей В. Вересаев приветствует развитие промышленности в России, вместе с нею он радуется: «Вырос и выступил на сцену новый, глубоко революционный класс».

«Поветрием» завершается второй, после юношеского, период творчества писателя. Начав в «Загадке» поиски той социальной силы, которая бы смогла построить в России общество людей-братьев, В. Вересаев к концу 90-х годов приходит к выводу, что будущее — за пролетариатом, марксизм — единственно верное учение.

«Безоговорочно становлюсь на сторону нового течения» — так писатель сформулировал в «Воспоминаниях» итоги своих исканий тех лет, определенно заявляя, что примкнул к марксистам. Из весьма достоверных мемуаров В. Вересаева и его автобиографии известно, что писатель помогал агитационной работе ленинского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса»: в больничной библиотеке, которой он заведовал, был устроен склад нелегальных изданий, в его квартире «происходили собрания руководящей головки» организации, «печатались прокламации, в составлении их» он «сам принимал участие».

В эти годы активного сближения В. Вересаева с революционным пролетарским движением он и пишет «Записки врача». [12]

* * *

Мысль написать «Дневник студента-медика», который позже вылился в «Записки врача», возникла у В. Вересаева в конце 1890 — начале 1891 года, когда писатель учился на третьем курсе медицинского факультета Дерптского университета. Однако загруженность учебой и болезнь руки не позволили тогда ему вплотную заняться книгой. Тем не менее он не оставляет своего намерения, считая, что эта книга может иметь большое общественное значение: «И вот я — врач… кончил я одним из лучших, а между тем, с какими микроскопическими знаниями вступаю в жизнь! И каких невежественных знахарей выпускает университет под именем врачей! Да, уж «Дневник студента-медика» я напишу и поведаю миру много-много, чего он не знает и о чем даже не подозревает…» (18 мая 1894 г.). Но кратковременная врачебная практика В. Вересаева в Туле (летом 1894 г.), а затем служба в Барачной больнице в память Боткина в Петербурге (октябрь 1894 — апрель 1901 года) превратили замысел «Дневника студента-медика» в книгу «Записки врача». В это время в записной книжке писателя появляются новые разделы — «Больница» и «Дежурство», — куда он тщательно записывает примечательные случаи из своей собственной практики и практики коллег-врачей.

Повесть написана от первого лица, основные вехи биографии героя почти полностью совпадают с биографией самого В. Вересаева. Его герой, как и автор, «кончил курс на медицинском факультете», затем «в небольшом губернском городе средней России» занимался частной практикой и, поняв, что для самостоятельной работы еще не подготовлен, уехал в Петербург учиться: устроился в больницу «сверхштатным». Многие рассуждения героя, эпизоды дословно переписаны из личного дневника писателя 1892–1900 годов. В. Вересаев прямо свидетельствовал, что в «Записках врача» отразились его личные «впечатления от теоретического и практического знакомства с медициной, от врачебной практики». Но вместе с тем и подчеркивал: «Книга эта — не автобиография, много переживаний и действий приписано мною себе, тогда как я наблюдал их у других» («Воспоминания»). А в одном из ранних вариантов предисловия к книге обращал внимание читателя, что «в беллетристической части «Записок» не только фамилии, но и самые лица и обстановка — вымышлены, а не сфотографированы с действительности». Однако он настойчиво возражал и против восприятия «Записок врача» как чисто художественного произведения: «Сухое описание опытов, состоящее почти сплошь из цитат, занимает в моей книге больше тридцати страниц». [13]

Органически объединяя художественные зарисовки, элементы очерка, публицистики и научной статьи, В. Вересаев развивал традиции шестидесятников, традиции народнической литературы, которая, особенно очерками Гл. Успенского, утверждала подобный синтез. Но «Записки врача» отражали качественно новый этап революционной борьбы. Да и для самого В. Вересаева повесть тоже стала новым шагом в его идейных исканиях.

«Поветрие» рассказывало о спорах марксистов с народниками. «Записки врача» — об исторической неизбежности объединения сил пролетариата и передовой интеллигенции. В «Поветрии» В. Вересаев скорее просто декларировал свою увлеченность марксистскими идеями, а его героиня Наташа чисто теоретически доказывала их истинность. В публицистической повести «Записки врача» писатель уже скрупулезно прослеживает, как сама логика жизни превращает честного и ищущего интеллигента в сторонника пролетарского движения.

В книге этой снова возникает излюбленная вересаевская тема — история «обыкновеннейшего, среднего» трудового интеллигента, история о том, как формировалось его мировоззрение. Герой-интеллигент В. Вересаева впервые изображен на столь широком фоне жизни общества царской России. Молодой врач, в поисках куска хлеба занятый частной практикой, встречается с самыми разными людьми, и встречи эти раскрывают перед ним мрачную картину бесправного положения народа, классового неравенства, деградации общества, где «бедные болеют от нужды, богатые — от довольства». Он понял, что наука, власть, закон — все на службе лишь у людей обеспеченных. Пользуясь темнотой, бесправием бедноты, врачи нередко ставят на своих пациентах чреватые смертельным исходом опыты. Но даже тогда, когда больной попадает в руки честного медика, настоящее лечение невозможно.

Страдающему от обмороков мальчишке-сапожнику Ваське врач вынужден прописывать железо и мышьяк, хотя на самом деле единственное спасение для него вырваться «из… темного, вонючего угла», каким была «мастерская, где он работает». А «прачке с экземой рук, ломовому извозчику с грыжей, прядильщику с чахоткой», «стыдясь комедии, которую разыгрываешь», приходится говорить, «что главное условие для выздоровления — это то, чтобы прачка не мочила себе рук, ломовой извозчик не поднимал тяжестей, а прядильщик избегал пыльных помещений».

Герой повести приходит к выводу, что обязанность врача «прежде всего бороться за устранение тех условий», которые делают [14] молодых стариками, сокращают и без того короткую человеческую жизнь. Поначалу эта борьба представляется ему чисто профессиональной борьбой: «Мы, врачи, должны объединиться» для совместных действий. Однако он вскоре понимает, что общественная деятельность врачей немногое меняет в судьбе народа, Сам же народ меньше всего рассчитывает на помощь добрых интеллигентов, он не ждет, он поднимается на борьбу. Бастуют рабочие. Финальная встреча молодого врача с литейщиком окончательно рассеивает иллюзии: «…выходом тут не может быть тот путь, о каком я думал. Это была бы не борьба отряда в рядах большой армии, это была бы борьба кучки людей против всех окружающих, и по этому самому она была бы бессмысленна и бесплодна». Лишь коренной слом существующего общественного строя, лишь революция способны изменить условия жизни народа; рабочий-революционер — вот тот, кто сумеет наконец осуществить заветные идеалы человечества, — таков результат тех идейных исканий, к которому пришел герой «Записок врача», а вместе с ним и автор.

Правда, литейщик по меди, пролетарий, появляющийся лишь в одном, хоть и кульминационном, эпизоде, не показан в условиях своей революционной деятельности, не стал в повести полнокровным человеческим характером. Это была пока робкая попытка создать образ нового героя, но уже само появление его — принципиальное завоевание В. Вересаева.

Социальная заостренность творчества В. Вересаева, стремление говорить с читателями о самых злободневных вопросах общественной жизни страны постоянно рождали в прессе страстные опоры вокруг его произведений. Но дискуссия о «Записках врача» по количеству участников и страстности тона ни с чем не сравнима. Появление книги в печати вызвало поистине взрыв. Позднее, в «Записях для себя», В. Вересаев вспоминал: «…»Записки врача» дали мне такую славу, которой без них я никогда бы не имел и которой никогда не имели многие писатели, гораздо более меня одаренные… Успех «Записок» был небывалый… Общей прессой… книга была встречена восторженно… Врачебная печать дружно встретила книгу мою в штыки… Кипели всюду споры «за» и «против». В обществах врачебных и литературных читались доклады о книге».

В эти дискуссии включился и сам автор. В петербургской газете «Россия» 7 декабря 1901 г. он напечатал небольшую заметку «Моим критикам. (Письмо в редакцию)». Непосредственным поводом для письма явился опубликованный в газетах отчет о речи профессора Н. А. Вельяминова, произнесенной им на годовом собрании [15] медико-хирургического общества и посвященной разбору «Записок врача». Речь профессора, как и большинство других критических выступлений в связи с «Записками врача», страдала, по мнению В. Вересаева, одним общим недостатком: все описанное в книге считали присущим лишь одному В. Вересаеву, а он-де «человек крайне легкомысленный, невдумчивый, сентиментальный, развратный, вырождающийся, обуянный самомнением, погрязший в «эгоизме» и т. п. Но при этом критик проходит полным молчанием тех, — может быть невольных, — моих союзников, свидетельства которых я привожу в своей книге», — отмечает В, Вересаев.

«Записки врача» вызвали одобрение Л. Толстого, а Л. Андреев писал о них в московской газете «Курьер» 6 декабря 1901 г. прямо-таки восторженно: «По редкому бесстрашию, по удивительной искренности и благородной простоте книга г. Вересаева «Записки врача» принадлежит к числу замечательных и исключительных явлений не только в русской, но и европейской литературе… нельзя не уважать г. Вересаева как смелого борца за правду и человечность. И если после книжки г. Вересаева вы полюбите его и поставите его в ряды тех, перед которыми всегда следует снимать шапку, — вы отдадите ему только должное».

Однако реакционная пресса продолжала нападки на книгу. Видя в ней документ огромной обличительной силы, пресса эта пыталась изобразить дело так, будто «Записки врача» не отражают действительного положения вещей, а явились следствием «неврастенического копания» В. Вересаева в «собственных ощущениях». Тогда писатель решил дать достойный и аргументированный отпор попыткам снизить общественную значимость книги. В 1902 году журнал «Мир божий» (№ 10) публикует его статью «По поводу «Записок врача», с подзаголовком — «Ответ моим критикам». В 1903 году в Петербурге эта статья, значительно дополненная, вышла отдельной брошюрой (она включена в настоящее издание и дает ясное представление о характере дебатов вокруг «Записок врача»).

В. Вересаев отстаивал и пропагандировал свою точку зрения не только путем споров с критиками-оппонентами. В 1903 г. в Москве он выпускает со своим предисловием и в собственном переводе с немецкого работу д-ра Альберта Молля «Врачебная этика. Обязанности врача во всех проявлениях его деятельности» — книгу, в известной мере перекликающуюся с «Записками врача». В том же году В. Вересаев ведет переговоры об участии в «Сборнике рассказов и очерков об условиях жизни и деятельности фельдшеров, фельдшериц и акушерок». [16]

Несмотря на нападки известной части критики, «Записки врача» неизменно пользовались огромным читательским спросом, одно издание за другим расхватывалось моментально. При жизни писателя они выходили четырнадцать раз, не считая журнальной публикации; широко издавались и за границей.

Именно в конце 90-х — начале 900-х годов В. Вересаев уточняет и свои представления о роли искусства. В «Прекрасной Елене» (1896) и «Матери» (1902) он, как и в «Загадке», отстаивает могучую силу художественного образа, облагораживающего и возвышающего человека. Но в рассказе 1900 года «На эстраде» появляется еще и новый, весьма существенный мотив: счастье искусства — ничто в сравнении со счастьем жизни, «в жизни оно гораздо более шероховато и более жгуче»; только то искусство оправдывает свое назначение, которое помогает борьбе, и, напротив, оно становится вредным, коль скоро выливается в простую гамму «чудных звуков», в «наслаждение», усыпляющее жизненную активность человека. Писатель выступал против эстетических принципов декадентов.

А написанная в 1901 году повесть «На повороте» вновь свидетельствовала, что марксизм для В. Вересаева отнюдь не был «поветрием». Недаром В. И. Ленин так одобрительно встретил публикацию ее первых глав (В. И. Ленин. Поля. собр. соч., т. 55, с. 219), а известная революционерка-народница В. Фигнер рассказывала писателю, что политические заключенные Шлиссельбургской крепости из попавшей к ним повести «На повороте» узнали о надвигавшейся революции.

Один из героев повести «На повороте», Владимир Токарев, пройдя через ссылку, отказывается от былых революционных убеждений, видя в них дань обычному безрассудству молодости. У Токарева и ему подобных нет будущего. Оно за такими, как Таня. Эта девушка из интеллигенции стала «пролетарием до мозга костей», «никакие условности для нее не писаны, ничем она не связана». «С нею можно было говорить только о революции, все остальное ей было скучно, чуждо и представлялось пустяками».

Наташа в повести «Без дороги» восставала против политического пессимизма Чеканова, но ясной программы действий не имела. Наташа в «Поветрии» вступала в бескомпромиссный спор с народниками, отстаивая марксизм. Таня в повести «На повороте» рвется к практической деятельности, к сближению с рабочими, смело отстаивающими свои права. А ее завязывающаяся дружба с мастеровым — пример того союза рабочих и революционной интеллигенции, на который теперь ориентируется В. Вересаев. [17]

Идейные искания разных слоев интеллигенции уже безоговорочно оцениваются автором с позиции рабочего-революционера. «Сильный своею неотрывностью от жизни», Балуев изображен в прямой и открытой схватке с колеблющейся и растерявшейся интеллигенцией. После встречи с ним Токарев ощущает «смутный стыд за себя». Даже Таня признает его превосходство.

Близость В. Вересаева к революционному движению обращает на себя внимание властей. В апреле 1901 года у него на квартире производят обыск, его увольняют из больницы, а в июне постановлением министра внутренних дел ему запрещают в течение двух лет жить в столичных городах.

В. Вересаев уезжает в родную Тулу, где находится под надзором полиции. Но и там активно участвует в работе местной социал-демократической организации. Сближается с Тульским комитетом РСДРП, который возглавлялся рабочим С. И. Степановым (после Октября он был председателем Тульского губисполкома), врачом-хирургом П. В. Луначарским, братом А. В. Луначарского, и другими твердыми «искровцами», впоследствии, когда произошел раскол партии, ставшими большевиками. Ряд заседаний комитета проходил в доме В. Вересаева. Осенью 1902 года, как раз в период наиболее тесных контактов В. Вересаева с комитетом РСДРП, был выбран от Тулы делегатом на II съезд партии брат В. И. Ленина Д. И. Ульянов. Писатель помогал комитету деньгами, устраивал литературно-художественные вечера, денежные сборы от которых шли на революционную работу. Он активно участвует в подготовке первой рабочей демонстрации в Туле, происшедшей 14 сентября 1903 года. Написанную им по заданию комитета РСДРП прокламацию «Овцы и люди» разбрасывали во время демонстрации. В ней В. Вересаев писал: «Братья, великая война началась… На одной стороне стоит изнеженный благами, облитый русской кровью самодержец, прячась за нагайки и заряженные ружья… На другой стороне стоит закаленный в нужде рабочий с мускулистыми, мозолистыми руками… Царь земли тот, кто трудится… Мы не отступим, пока не завоюем себе свободы… Долой самодержавие! Да здравствует Социал-Демократическая Республика!»

В годы, предшествующие первой русской революции, В. Вересаев все больше связывает мечты об обществе людей-братьев с судьбой рабочего класса. Образы вчерашних крестьян, едва-едва приобщающихся к жизни городского пролетариата, с бесправным положением которых писатель призывал бороться русскую интеллигенцию («Ванька», «В сухом тумане»), постепенно вытесняются в его произведениях рабочими совсем иного плана — революционно [18] настроенными пролетариями, указывающими интеллигенция путь борьбы («Записки врача», «На повороте»). В записной книжке писателя, строго поделенной на рубрики, именно в этот период появляется новый, густо исписанный раздел «Рабочие», а в 1899–1903 годах он пишет повесть «Два конца», где впервые центральными персонажами оказались не интеллигенты, а пролетарии.

И в этой повести В. Вересаев разрешил себе писать только о том, что знал досконально, «изнутри». Поэтому революционные рабочие — Барсуков, Щепотьев, — хоть, несомненно, рассматриваются автором как главные герои эпохи, не стали главными героями повествования. «Два конца» прежде всего изображали ту часть рабочего класса, которая осознала ужас своего существования, но до революционной борьбы еще не поднялась. Эту среду В. Вересаев знал лучше, ему довелось ее близко наблюдать. В 1885–1886 годах он снимал комнату у переплетчика Александра Евдокимовича Караса и внимательно присматривался к жизни его семьи и его окружения, вел записи. Хозяева квартиры и явились прототипами героев повести, даже их фамилию В. Вересаев не выдумал, а дал ту, что носил дед переплетчика — Колосов.

Андрей Иванович Колосов сочувственно слушает разговоры о равноправии женщин и вместе с тем не хочет признать свою жену полноценным человеком, бьет ее, запрещает учиться и работать, потому что ее дело — хозяйство, ее дело — о муже заботиться. У него «есть в груди вопросы, как говорится… — насущные», он соглашается, «что нужно стремиться к свету, к знанию… к прояснению своего разума», но утешение находит в трактире.

Знакомство с революционерами — «токарем по металлу из большого пригородного завода» Барсуковым и его товарищем Щепотьевым — убеждает его, «что в стороне от него шла особая неведомая жизнь, серьезная и труженическая, она не бежала сомнений и вопросов, не топила их в пьяном угаре, она сама шла им навстречу и упорно добивалась разрешения». Но он ничего не делает, чтобы приобщиться к «бодрой и сильной» жизни. Так и тянулось это постылое существование без будущего, без борьбы, без «простора», и больной, никому не нужный, кроме жены, Андрей Иванович умирает от чахотки.

Жизнь его жены еще безотраднее. В переплетной мастерской, той самой, где работал Андрей Иванович, а после его смерти Александра Михайловна, к девушкам и женщинам относились совсем иначе, чем к переплетным подмастерьям. «С подмастерьями считались, их требования принимались во внимание. Требования же девушек вызывали лишь негодующее недоумение». За то, чтоб жить, жить хоть впроголодь, женщине приходилось продавать себя [19] мастеру, хозяину мастерской — всем, от кого зависит, быть ли женщине сытой или умереть в нищете. Писатель показывает, как рушатся надежды Александры Михайловны на «честный путь».

Революционный подъем накануне 1905 года, властно захвативший В. Вересаева, определил пафос и записок «На японской войне», а также примыкающего к нему цикла «Рассказы о японской войне» (1904–1906).

В июне 1904 года как врач запаса В. Вересаев был призван на военную службу и вернулся с японской войны лишь в начале 1906 года.

М. Горький был прав: события русско-японской войны нашли в В. Вересаеве «трезвого, честного свидетеля». Об этой, по словам В. И. Ленина, «глупой и преступной колониальной авантюре» (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 9, с. 155) написано в русской литературе довольно много. Только в одних сборниках «Знание», где печатались записки В. Вересаева, были опубликованы и «Красный смех» Л. Андреева, и «Путь» Л. Сулержицкого, и «Отступление» Г. Эрастова. Авторы этих произведений с гневом писали о бессмысленности и ужасах бойни, устроенной царским правительством на полях Маньчжурии, но лишь В. Вересаев увидел в бесславной для России войне свидетельство краха всей самодержавно-крепостнической системы. Записки «На японской войне» явились великолепным подтверждением мысли В. И. Ленина о том, что в этой войне «не русский народ, а самодержавие пришло к позорному поражению» (там же, с. 158). «Поразительно прекрасный в своем беззаветном мужестве, в железной выносливости» русский солдат не мог принести новой славы русскому оружию.

Тема двух властей — власти самодержавной и власти народной, — одна из центральных в записках «На японской войне» и «Рассказах о японской войне». Первую отличает «бестолочь». В трудную минуту проверяется духовная сила людей, в трудную минуту проверяется и жизнеспособность общества или государства. В напряженные дни войны, когда государственная машина должна бы работать предельно слаженно, «колесики, валики, шестерни» царской системы управления «деятельно и сердито вертятся, суетятся, но друг за друга не цепляются, а вертятся без толку и без цели», «громоздкая машина шумит и стучит только для видимости, а на работу неспособна».

В. Вересаев рисует картину царящей на фронте неразберихи. Так, инспектором госпиталей был назначен бывший полицмейстер генерал-майор Езерский. В начальники санитарной части армии попал генерал Трепов, он «отличался разве только своею поразительною нераспорядительностью, в деле же медицины был круглый [20] невежда». «В бою под Вафангоу массу раненых пришлось бросить на поле сражения, потому что Штакельберг загородил своим поездом дорогу санитарным поездам; две роты солдат заняты были в бою тем, что непрерывно поливали брезент, натянутый над генеральским поездом, — в поезде находилась супруга барона Штакельберга, и ей было жарко». Военное начальство думало исключительно о себе, занималось добыванием наград и наживой, — жертвуя жизнями тысяч людей, грело руки. «…В Мукдене китайские лавочки совершенно открыто» торговали «фальшивыми китайскими расписками в получении какой угодно суммы». Главный врач госпиталя, где служил В. Вересаев, прибрал казенные деньги к рукам, а пустой денежный ящик и охранявшего солдата пытался оставить японцам. Самодержавие наглядно доказывало свое полное банкротство.

Подлинный героизм и человечность встречались лишь среди солдат. Готов рисковать собой Алешка, спасая раненого товарища. И делает он это просто, как само собой разумеющееся: ведь солдат солдату — брат (рассказ «Издали»). Прошла горячка боя, и заботливыми друзьями выглядят солдаты: японец и русский, еще недавно шедшие друг на друга, чтобы убивать (рассказ «Враги»).

Больше того, В. Вересаев с удовлетворением отмечает рост самосознания народа, который начинает понимать, что его главные враги — совсем не японцы, а правители страны. Вызревала глухая ненависть к «продавшим Россию», зрел протест: шли «страшные… расправы солдат с офицерами», с жадностью ловились слухи о «великой октябрьской забастовке», «о волнениях в России…, о громадных демонстрациях». Солдаты уже чувствовали себя их участниками. «Дай мы придем, то ли еще будет!» — откровенно заявляли они. Писатель целиком в согласии с настроениями народа, одетого в шинели, констатирует, что истинное поле для «подвига и самопожертвования» не здесь, в Маньчжурии, а «внутри России — на работе революционной». Дорога домой, по местам, где к власти пришли стачечные комитеты, окончательно это подтвердила.

В последних главах записок, которые в свое время изрешетила цензура, В. Вересаев рассказал, как разительно отличались два мира — старый мир бюрократического равнодушия к человеку и мир новый, мир свободы. В местах, где распоряжались стачечные комитеты, «сильные не принуждением, а всеобщим признанием», быстро менялся стиль жизни. Преображался человек. Беглые портретные зарисовки людей, «до краев» полных «тем неожиданно новым и светлым», что раскрывалось перед ними в последние месяцы, удивительно похожи — и не случайно. Поражали «ясные молодые [21] глаза» мелкого железнодорожного служащего, «хорошие, ясные глаза» проводника, и даже старик помолодел, — «будто живою водою вспрыснуло его ссохшуюся, старческую душу, она горела молодым, восторженным пламенем, и этот пламень неудержимо рвался наружу». Да, это были люди совсем «из другой породы, чем два года назад» — им вернула молодость революция.

Но стоило эшелону, в котором ехал В. Вересаев, попасть в районы, где хозяйничало военное командование, как начиналась знакомая «бестолочь», хамское отношение к человеку.

И снова в печати разгорелась жаркая полемика вокруг имени В. Вересаева. Записки «На японской войне» и «Рассказы о японской войне», в которых отразились революционные настроения 1905 года, были встречены охранительной критикой враждебно. Она усматривала в этих произведениях один из примеров общего похода литературы против существующего положения дел в русском обществе и стремилась приглушить тот резонанс, который получали записки и рассказы у читателя, показать их незначительность. В. Вересаева обвиняли в искажении действительности, непонимании смысла происходящих событий, из-за чего серьезную разработку темы он подменяет анекдотами и фельетонами, а записки «На японской войне» выдавались просто за нехудожественное произведение. Пресса подобного рода не останавливалась и перед грубой бранью, недостойными, грязными выпадами в адрес писателя.

Критика прогрессивного лагеря, напротив, отмечала огромную идейно-художественную ценность записок и рассказов В. Вересаева, видела в них лучшие и наиболее правдивые произведения о войне.

Вернувшись на родину, В. Вересаев задумывает в 1906 году большую вещь о революции. Эта повесть осталась незаконченной. Но сохранившиеся в архиве писателя наброски позволяют судить о его замысле. И в канун 1905 года вересаевские герои были захвачены мыслями о революции, однако сюжеты его повестей и рассказов развивались вдали от мест революционных боев. Теперь же писатель намеревался обратиться к самой гуще событий: он рисует сцены митингов, политических собраний, баррикадных боев, черносотенных погромов, — именно тут должно было развернуться действие.

В произведениях В. Вересаева, написанных до 1905 года, герой-пролетарий никогда не изображался в обстановке практической революционной деятельности. Это касается даже наиболее удавшегося писателю образа Балуева из повести «На повороте». В последних главах записок «На японской войне» В. Вересаев [22] показал ту конкретную революционную работу, которую вели Балуевы, но здесь не было психологически разработанного образа пролетария, были бегло намеченные эпизодические персонажи. Эти два плана в изображении нового героя — его внутренний мир и его революционное дело — так и не совместились в едином образе.

Теперь, в произведении о 1905 годе, судя по всему, такой герой должен был возникнуть, да и интеллигент превращался у В. Вересаева в революционера-практика. Ряд набросков посвящен Тане — одной из героинь повести «На повороте», что рвалась к революционному делу еще в 1901 году, — она духовно выросла и возмужала; Таня стала подлинной революционеркой, возглавила отряды вооруженных рабочих-дружинников. Плечом к плечу с Таней первый план повести заняли образы восставших пролетариев: ничего подобного никогда ранее не было в рассказах и повестях В. Вересаева. Здесь появлялся и старый рабочий, который «потерял веру в бога 9 января, когда на его глазах пули забили по иконам», когда «полилась по улицам кровь»; здесь появлялся и другой рабочий — он, привыкший молчаливо сидеть в уголке, в дни 1905 года вдруг вырос в «могучего трибуна, владевшего толпою, как рабом». И еще один — приговоренный к расстрелу рабочий, который, прощаясь с сыном, сказал пророческие слова: «Ну, что ж, мне не удалось, может быть, удастся тебе».

Как художник В. Вересаев испытывал заметное влияние И. Тургенева, А. Чехова, Л. Толстого, однако шел дальше критических реалистов в поисках путей борьбы с существующим общественным злом, искоренить которое, на его взгляд, могла лишь пролетарская революция. В этом смысле он оказался прозорливее многих писателей — своих сверстников. И. Бунина, А. Куприна, Л. Андреева. В. Вересаев примкнул к горьковскому направлению в литературе. В начале века пресса неизменно ставила рядом два имени — М. Горького и В. Вересаева, двух «властителей дум русского читателя», особенно молодого, писателей одной и той же «школы и закваски» — подобными высказываниями пестрели тогда критические статьи.

М. Горький и В. Вересаев ощутили себя единомышленниками еще в конце 90-х годов прошлого века. В 1899 году журнал «Жизнь», где М. Горький вел литературный отдел, опубликовал первую часть повести В. Вересаева о рабочем классе — «Конец Андрея Ивановича». М. Горький дал повести высокую оценку, Судя по сохранившимся в архиве мемуарным наброскам В. Вересаева, именно в это время и он почувствовал интерес к творчеству М. Горького: «…он ударил в какую-то самую нужную [23] точку и явился самым нужным для того времени писателем… У Горького… была и жадная влюбленность в жизнь, в сильных, богатых волею людей, пренебрежение к нытикам, которых таким ореолом окружила предшествующая литература. И был восторженный культ «безумства храбрых», как высшей мудрости жизни». М. Горький, решив тогда помочь Петербургскому комитету РСДРП деньгами, обратился за посредничеством именно к В. Вересаеву, зная о его связях с революционными организациями. Вскоре после первых встреч, в декабре 1899 года, М. Горький написал В. Вересаеву: «С Вами, более чем с кем-либо, я хотел бы иметь близкие отношения, хотел бы говорить Вам и слушать Вас». И в 1900 году: «…всей душою чувствую душу Вашу — прямую, святочестную, смелую. Поверьте мне, что я этим письмом отнюдь не лезу в дружбу к Вам, а просто и искренне хочу засвидетельствовать мое глубокое уважение к Вам — человеку, мою любовь к Вам — писателю». В. Вересаев тоже признавался, что отношения с М. Горьким ему «страшно дороги» (письмо М. Горькому от 16 сентября 1900 г.).

М. Горький неизменно привлекал В. Вересаева ко всем своим литературно-общественным начинаниям. Как правило, они и сотрудничали в одних и тех же журналах, преимущественно — марксистских или близких марксистам. И если порывали с тем или иным периодическим органом, то делали это сообща.

Много позже, в 1925 году, М. Горький писал В. Вересаеву: «…Всегда ощущал Вас человеком более близким мне, чем другие писатели нашего поколения. Это — правда. Это — хорошая правда; думаю, что я могу гордиться ею».

Громкая слава В. Вересаева не случайная прихоть литературной моды тех лет. Русскому обществу, шедшему в страстной идейной борьбе к своей первой революции, остро необходим был именно такой писатель, как В. Вересаев, чутко ощущавший биение пульса общественной жизни.

* * *

Отражением настроений революции 1905 года завершился третий период творчества В. Вересаева. Начинался новый период, противоречивый и сложный.

Размышлениям о причинах поражения первой русской революции посвящена повесть В. Вересаева «К жизни» (1908). И в ней симпатии писателя, бесспорно, на стороне восставших рабочих, крестьян и революционно настроенной интеллигенции, отстаивающей интересы трудового народа. Однако ему теперь кажется, что надежда достичь общества людей-братьев с помощью прежде всего [24] классовой борьбы, социальной революции — это излишне узкий взгляд. Поиски В. Вересаевым нового «смысла жизни» олицетворяет главный герой повести Константин Чердынцев, от лица которого ведется рассказ. В 1905 году он, не щадя себя, шел с восставшим пролетариатом. Но революция потерпела поражение, и растерявшийся Чердынцев мучительно размышляет о причинах неудачи, хочет понять, зачем и как жить дальше. И приходит к выводу, что теоретики и практики пролетарского движения недооценивают роль природного, биологического в человеке, на мироощущение которого в равной мере влияют и социальные обстоятельства жизни и иррациональные силы его души. Чтобы быть счастливым, человеку необходимо научиться побеждать своего Хозяина, то есть темные инстинкты. И помочь в этом больше всего может «живая жизнь»: умение радоваться пустяку повседневности, занятия физическим трудом, общение с вечно юной природой. Культивируя эту «живую жизнь», человек и будет нравственно совершенствоваться. Все это сильно отдавало толстовством.

Нет, Чердынцев вовсе не отказывается от революции. Однако успех этой борьбы за освобождение народа будет зависеть, с его точки зрения, не только от социальной революции, но и от того, насколько людям удастся, проникнувшись идеями «живой жизни», духовно вырасти.

Убежденный в необходимости революционного переустройства общества, В. Вересаев и раньше, до 1905 года, опасался, что революционеры-ленинцы, пожалуй, чересчур идеализируют человека. Писатель радовался, замечая, сколько в людях героизма и человеколюбия; он был уверен, что эти лучшие качества будут развиваться, но вместе с тем пока нельзя забывать и другого: «человек… — потомок дикого, хищного зверья» («Записи для себя»), животное начало в нем будет давать себя знать еще долго. Врач В. Вересаев считал необходимым напомнить читателю, что биологические инстинкты в людях сильны. Они подчеркивались и в Чеканове («Без дороги»), и в Токареве («На повороте»), и в образах героев «Двух концов». О силе биологического, «природного» в человеке шла речь и в одном из «японских рассказов» — «Ломайло» и в записках «На японской войне». Биологический инстинкт в человеке, по мнению В. Вересаева, подчас побеждает. все, даже инстинкт классовый.

Первые дни революции 1905 года увлекли В. Вересаева, он готов уже был позабыть свои сомнения, но дальнейшие события, думалось ему, подтвердили его старые опасения: человек, по его мнению, оказался нравственно к революции не готовым. Едва почувствовали [25] люди свободу, как в них проснулся «потомок дикого, хищного зверья», особенно в самой темной части населения — в крестьянстве. В набросках к повести о 1905 г. немало сцен, рисующих крестьян, а порой и рабочих, погромщиками-анархистами.

Анализируя события первой русской революции, писатель склоняется к мысли, что главной задачей дня является воспитание человека, моральное его совершенствование. Только после этого будет возможно революционное изменение действительности.

Своим оптимизмом, своей верой в революцию и созидательные возможности человечества В. Вересаев противостоял реакционерам. Но он спорил и с теми, кто продолжал считать революцию первоочередным условием создания нового общества. В итоге повесть не приняли оба борющихся лагеря.

Писатель тяжело воспринял это всеобщее осуждение, он счел себя непонятым. «Я увидел, что у меня ничего не вышло, — писал он позднее в «Записях для себя», — и тогда все свои искания и нахождения изложил в другой форме — в форме критического исследования». В. Вересаев имеет в виду «Живую жизнь» (1909–1914) — работу, в которой он, исследуя философию Достоевского, Л. Толстого и Ницше, развивал идеи своей новой концепции.

Как и раньше, В. Вересаев считает себя социал-демократом, марксистом. Держится резко оппозиционно к самодержавной власти. В конце 1907 года с радостью принимает предложение М. Горького стать одним из редакторов сборника, в котором предполагалось участие В. И. Ленина и А. В. Луначарского. Будучи председателем правления и редактором «Книгоиздательства писателей в Москве», стремится сделать из него центр, противостоящий литературе буржуазного упадка. Вместе с ленинцами провозглашает: «Конец войне! Никаких аннексий, никаких контрибуций. Полное самоопределение народов!» Его рассказ 1915 года «Марья Петровна» — горячий протест против антинародной империалистической войны.

Таким образом, и после повести «К жизни» В. Вересаев не сомневается, что продолжает ту же борьбу, которой отдал годы, просто ведет ее более верным, с его точки зрения, способом. Он по-прежнему верит в пролетарскую революцию, но полагает, что ей должен предшествовать период длительной воспитательной работы с народом. Теория «живой жизни», по его мнению, никоим образом не отменяла революции, она ее только откладывала.

И когда в 1917 году Россию потряс новый революционный взрыв, В. Вересаев не остался в стороне: он принимает на себя обязанности председателя художественно-просветительной комиссии при Совете рабочих депутатов в Москве, задумывает издание [26] дешевой «Культурно-просветительной библиотеки». В 1919 году, с переездом в Крым, становится членом коллегии Феодосийского наробраза, заведует отделом литературы и искусства. Позже, при белых, 5 мая 1920 года, на его даче проходила подпольная областная партийная конференция большевиков. По доносу провокатора она была обнаружена белогвардейцами. В газетах даже появились сообщения, что В. Вересаев расстрелян.

Вернувшись в 1921 году в Москву, он много сил отдает работе в литературной подсекции Государственного ученого совета Наркомпроса, созданию советской литературной периодики (был редактором художественного отдела журнала «Красная новь», членом редколлегии альманаха «Наши дни»). Его избирают председателем Всероссийского союза писателей. В. Вересаев выступает с лекциями перед молодежью, в публицистических статьях изобличает старую мораль и отстаивает новую, советскую.

Переломные моменты развития вересаевского творчества всегда сопровождались стремлением писателя определить для себя задачи искусства. И теперь он пишет рассказ «Состязание» (1919), весьма существенный для уяснения его нынешних эстетических позиций. Состязание на лучшую картину, «изображающую красоту женщины», по единодушному решению толпы, выиграл не убеленный сединами Дважды-Венчанный, исходивший полсвета в поисках идеальной «высшей красоты», а его ученик Единорог, для которого подлинно прекрасной оказалась «обыкновенная девушка, каких везде можно встретить десятки». Истинное искусство видит наивысшую красоту жизни в простом народе, оно обращено к народу, главный судья для художника — народ. Таков теперь «символ веры» В. Вересаева.

Отношение его к революции было вместе с тем по-прежнему сложным. Роман «В тупике» (1920–1923) подтверждает это.

В тупик, по мнению В. Вересаева, зашла та часть старой русской интеллигенции, которая в служении народу видела смысл своей жизни, но Октябрь 1917 года не поняла и не приняла. Эта интеллигенция была В. Вересаеву дорога и потому он тяжело воспринял ее социальный крах.

В. Вересаев приветствует Октябрь, давший народу свободу, он понимает, что большевиков «сиянием… окружит история» за их самоотверженное служение социалистическим идеям. Но и опасается, что разбушевавшееся море народных страстей, порою страстей жестоких, может утопить социалистические идеалы, ибо от «взрыва огромных подземных сил» «вся грязь полетела вверх, пепел перегорелый, вонь, смрад». Порой дают себе волю темные [27] начала в человеке, нравственно не всегда готовом к строительству нового мира!

После романа «В тупике» начинается последний этап творчества В. Вересаева. И в этот период у него случались неудачи, но никогда раньше он не достигал такой поистине философской глубины в анализе действительности и чисто художнической тонкости в ее изображении, никогда он не работал столь активно в самых разных литературных жанрах.

Революция победила, создавалось общество, которого, как сказал В. Вересаев на вечере, посвященном пятидесятилетию его литературной деятельности, «никогда в истории не было». Стремясь глубже понять новую жизнь, шестидесятилетний писатель поселился невдалеке от завода «Красный богатырь» (в селе Богородском за Сокольниками), чтобы иметь возможность ближе познакомиться с молодыми рабочими. Ежедневно бывал в комсомольской ячейке завода, ходил по цехам, в общежитие. Результатом явилась целая серия произведений о советской молодежи, где симпатии автора несомненно на стороне новой интеллигенции, — рассказы «Исанка» (1927), «Мимоходом» (1929), «Болезнь Марины» (1930), роман «Сестры» (1928–1931). В произведениях о молодежи В. Вересаев сумел уловить многие острейшие проблемы дня, включился в шедший тогда спор о новой морали — любви, семье.

В 20-е и 30-е годы В. Вересаев отдает много сил литературоведческой и публицистической работе. Он стремился говорить с самым широким читателем. Статья о мужском эгоизме в семье — «Разрушение идолов», — напечатанная в 1940 году «Известиями», породила горячую дискуссию. А с заметками «О культурности в быту» и «О культурности на производстве» писатель выступал по радио.

Огромный читательский интерес и жаркие споры среди пушкинистов вызвал «Пушкин в жизни» (1926). В этом своеобразном монтаже свидетельств современников великого поэта В. Вересаев стремился дать представление о «живом Пушкине, во всех сменах его настроений, во всех противоречиях сложного его характера, — во всех мелочах его быта». В. Вересаев писал не монографию о жизни и творчестве А. С. Пушкина, а воссоздавал «пушкинскую легенду», рисующую образ «невыразимо привлекательного и чарующего человека». Строгому анализу биографии великого поэта В. Вересаев посвятил другую книгу — «Жизнь Пушкина» (1936), тоже неоднократно переиздававшуюся.

В 1933 г. писатель заканчивает еще один «свод подлинных свидетельств современников» — «Гоголь в жизни». Продолжает [28] заниматься и Пушкиным, в 1934 году издает «дополнение» к книге «Пушкин в жизни» — «Спутники Пушкина». В статье «Великим хочешь быть — умей сжиматься» (1939) дает советы молодым писателям, опираясь на поэтическую практику Пушкина. А когда началась Великая Отечественная война, В. Вересаев в своей антифашистской публицистике широко использует патриотические стихи великого поэта («Пушкин о борьбе за родину»).

С увлечением занимался В. Вересаев и переводами, среди которых особенно значительны сделанные им в 1930–1940-е годы переводы «Илиады» и «Одиссеи» Гомера.

Последней книгой В. Вересаева, своего рода книгой итогов, стало весьма своеобразное в жанровом отношении произведение, названное им «Без плана». Замысел книги возник в середине 20-х годов. В. Вересаев отдал ей двадцать лет из шестидесяти, посвященных литературе, и вложил в нее весь свой писательский опыт. «Без плана» — по сути, книга всей его жизни: многие страницы почти дословно воспроизводят заметки из дневников и записных книжек еще 80–90-х годов прошлого века, а последние строки относятся к 1945 году, к году смерти писателя.

Книга состоит из трех циклов: «Невыдуманные рассказы о прошлом», «Литературные воспоминания» и «Записи для себя». Ее жанр определен в подзаголовке так: «Мысли, заметки, сценки, выписки, воспоминания, из дневника и т. п.». Их сотни, сотни документальных новелл и миниатюр — от довольно крупных мемуарных очерков до совсем коротеньких рассказов, просто отдельных наблюдений и замечаний автора порой всего в несколько строк, — спаянных в единое произведение. Появление такого жанра в творческой биографии В. Вересаева вполне логично, больше того — это снова итог, итог в определении писателем своей художнической индивидуальности.

В. Вересаев всегда стремился класть в основу своих произведений точные факты жизни. Теперь и этого ему кажется мало. Если удалось подметить действительно существенные факты жизни, то, как писал он в предисловии к «Невыдуманным рассказам», совсем не обязательно их «развивать», обставлять «психологией, описаниями природы, бытовыми подробностями, разгонять листа на три, на четыре, а то и на целый роман». В таких «невыдуманных» миниатюрах не меньше типического, чем в вымышленном образе. А объединенные вместе определенным композиционным замыслом, они составили целостное полотно, проникнутое единой авторской идеей, полотно поистине эпическое: многочисленные миниатюры «Невыдуманных рассказов» стали мозаикой огромной [29] картины, доказывающей закономерность движения России к революции.

Есть своя тема и у «Литературных воспоминаний». Конечно, мемуары В. Вересаева — это прежде всего серия портретов крупных русских писателей и общественных деятелей, картины литературной жизни предоктябрьского двадцатилетия. Но вместе с тем очерки, собранные воедино, превратились в повесть В. Вересаева о самом себе. «Невыдуманные рассказы» — о вызревании революционных настроений народа; «Литературные воспоминания» — о формировании революционных взглядов писателя. Кстати, в это же время, в 1925–1935 годы, он написал и мемуары о детстве, юности, студенческой поре, в которых тема становления его мировоззрения была одной из главных.

Если циклами «Невыдуманные рассказы о прошлом» и «Литературные воспоминания» писатель подводил итоги своим социально-общественным исканиям, то в «Записях для себя» — результаты долгих философских раздумий о природе человека, о любви, смерти и, конечно, об искусстве. Вместе с тем «Записи для себя» — это и размышления о самом дорогом для В. Вересаева: об обществе людей-братьев. Прогресс в области этической, естественно, идет медленнее прогресса социального: революция победила, а люди пока еще отягощены пережитками старого. Но уже и достигнутое сегодня позволяет В. Вересаеву оптимистически смотреть в будущее — годы строительства социализма приблизили человечество к заветному обществу людей-братьев.

В молодости В. Вересаев, увлекаясь народничеством, надеялся достичь общества людей-братьев путем морального совершенствования человечества. Позже он пришел к выводу, что без революционного слома действительности не обойтись, но ему должен предшествовать долгий период воспитания народа. В своей последней книге писатель, признавая историческую прогрессивность Октября, продолжает считать, что создание общества людей-братьев еще потребует огромных усилий: мало изменить государственный строй, надо изменить человека, его отношение к ближнему. На первый взгляд это та же теория «живой жизни», где просто переставлены компоненты, — теперь уже сначала революция, а потом совершенствование человека. Но, по существу, писатель вставал на подлинно марксистскую позицию, согласно которой революционный переворот не финал борьбы, а только начало строительства нового общества.

Несмотря на старость и резкое ухудшение здоровья, последние годы в творчестве В. Вересаева очень продуктивны. Его плодотворная литературная деятельность в 1939 году отмечена орденом [30] Трудового Красного Знамени, а в 1943-м — присуждением Государственной премии первой степени.

Вплоть до дня смерти он поглощен работой! переводит, продолжает заниматься книгой «Без плана», полон новых замыслов.

* * *

Как-то на склоне лет, перечитав свою юношескую неопубликованную повесть «Моя первая любовь», В. Вересаев заметил: «Главная ошибка, — что многое выдумано, что много беллетристики. Как долго нужно учиться, чтоб научиться рассказывать правду!» На длинном и трудном писательском пути он порой ошибался, но никогда не лгал, не заключал сделок с совестью, а упорно искал правду. «Писательская моя сила — именно в связанности с жизнью», — отметил он в дневнике незадолго до смерти. Две публицистические повести, которые вы сейчас прочтете, — великолепный пример бескомпромиссной честности художника, мужественного служения истине.

Ю. Фохт-Бабушкин

Источник

Автор книги: Викентий Вересаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 32 страниц)

Викентий Викентьевич Вересаев
Собрание сочинений в пяти томах
Том 1. Повести и рассказы. Записки врача

В. Вересаев

Редкое творческое долголетие выпало на долю В.Вересаева. Ему не было и девятнадцати лет, когда 23 ноября (5 декабря) 1885 года журнал «Модный свет» напечатал его стихотворение «Раздумье», и с тех пор вплоть до последнего дня своей жизни – 3 июня 1945 года, – он никогда не оставлял пера. Современник М.Салтыкова-Щедрина и В.Гаршина, В.Короленко и Л.Толстого, А.Чехова и М.Горького, он был и нашим современником, современником М.Шолохова, А.Твардовского, Л.Леонова… Крах народничества, три русские революции, русско-японская, империалистическая, гражданская и Великая Отечественная войны – таковы исторические вехи, которые определили судьбы вересаевских персонажей. Как говорил сам писатель в 1935 году на вечере, посвященном пятидесятилетию его литературной деятельности, прошлое не знало «ничего подобного тому бешеному ходу истории, подобно курьерскому поезду мчавшемуся, который на протяжении моей сознательной жизни мне пришлось наблюдать».

Талант В.Вересаева был на редкость многогранен. Кажется, нет ни одной области литературного творчества, в которой бы он не работал. Он писал романы, повести, рассказы, очерки, стихи, пьесы, литературно-философские трактаты, выступал как литературовед, литературный критик, публицист, переводчик. Но, несмотря на долгую жизнь в литературе бурной эпохи социальных сломов, несмотря на многоплановость литературной деятельности, В.Вересаев – писатель удивительно цельный. Двадцати двух лет, 24 октября 1889 года, он записал в дневнике: «…пусть человек во всех кругом чувствует братьев, – чувствует сердцем, невольно. Ведь это – решение всех вопросов, смысл жизни, счастье… И хоть бы одну такую искру бросить!» Весь жизненный и литературный путь В.Вересаева – это поиски ответа на вопрос, как сделать реальностью общество людей-братьев. Оно неизменно оставалось тем идеалом, борьбе за который писатель отдавал весь свой груд, свой талант, всего себя.

Мечта об обществе людей-братьев родилась еще в детстве, и первый ответ на вопрос, как ее достичь, дала семья.

Викентий Викентьевич Смидович (Вересаев – это псевдоним писателя) родился 4 (16) января 1867 года в семье тульского врача, в семье трудовой и демократической. Его отец, Викентий Игнатьевич, воспитывал детей на лучших произведениях родной литературы, научил «читать и перечитывать» Пушкина и Гоголя, Кольцова и Никитина, Помяловского и Лермонтова. Политические же взгляды Викентия Игнатьевича были весьма умеренными. Либеральные реформы и истая религиозность – вот те средства, с помощью которых, по его мнению, можно было добиваться общественного прогресса. На первых порах сын свято чтил идеалы и программу отца. Жизнь будет легче, светлей и чище, думалось ему, когда люди станут лучше. А в моральном облагораживании людей могущественнейшими и единственными факторами являются труд и религия.

В.Вересаев уже в гимназии чувствовал безоружность своих идеалов и в дневнике мучительно размышлял над вопросом: для чего жить? Он занимается историей, философией, физиологией, изучает христианство и буддизм и находит все больше и больше противоречий и несообразностей в религии. Это был тяжелый внутренний спор с непререкаемым авторитетом отца.

Полный тревог и сомнений отправляется В.Вересаев в 1884 году учиться в Петербургский университет, поступает на историко-филологический факультет. Здесь он рассчитывает найти ответы, без которых жизнь бессмысленна. Поначалу В.Вересаев со всей самозабвенностью молодости отдается народническим теориям, с ними связывает надежды на создание общества людей-братьев.

Но под впечатлением угасания народнического движения В.Вересаеву начинает казаться, что надежд на социальные перемены нет, и он, еще недавно радовавшийся обретенному «смыслу жизни», разочаровывается во всякой политической борьбе. С головой уходит студент В.Вересаев в занятия и пишет, пишет стихи, прочно замкнутые в кругу личных тем и переживаний. Лишь здесь, в любви, думается ему теперь, возможна чистота и возвышенность человеческих отношений. Да еще в искусстве: оно, как и любовь, способно облагородить человека.

В эти годы достигает сокрушительной силы сатира М.Салтыкова-Щедрина, своими очерками о деревне протестует против бесправия народа Глеб Успенский, усиливаются обличительные тенденции в творчестве В.Гаршина, о стремлении даже самых последних бродяг к «вольной волюшке» рассказывает В.Короленко. Но многие из тех, кто еще вчера увлекался народническими идеями, впадают в растерянность, отказываются от общественной борьбы, ищут забвения в поэтических грезах Н.Минского и С.Надсона, популярность которых стремительно растет.

В 1888 году, уже кандидатом исторических наук, В.Вересаев поступает в Дерптский университет, на медицинский факультет. «…Моею мечтою было стать писателем; а для этого представлялось необходимым знание биологической стороны человека, его физиологии и патологии; кроме того, специальность врача давала возможность близко сходиться с людьми самых разнообразных слоев и укладов», – так позднее в автобиографии объяснял В.Вересаев свое обращение к медицине. В тихом Дерпте, вдали от революционных центров страны, провел он шесть лет, занимаясь наукой и литературным творчеством, по-прежнему охваченный мрачными настроениями.

Напряженная духовная жизнь, поиски смысла человеческого бытия и своего места в нем очень рано – по сути уже в детстве – отодвинули у В.Вересаева на второй план обычные мальчишеские развлечения. Если первые опыты девятилетнего гимназиста, пытавшегося сочинять сказки, еще были скорее литературной шалостью, то через пять лет, подростком, страстно увлекшись поэзией, он связывает с литературой все свои планы на будущее. Много пишет и много читает, стремясь овладеть «секретами» творчества. В гимназические и первые студенческие годы им было написано около восьмидесяти оригинальных стихотворений и переведено свыше сорока поэтических произведений И.Гете, Г.Гейне, Ф.Шиллера, Т.Кернера, Ф.Горация и др. Время от времени юноша посылал свои стихи в редакции журналов, но неизменно получал отказ, стихи не печатали. Однако первое увидевшее свет стихотворение было одновременно и одним из последних. Вскоре после появления в печати «Раздумья» В.Вересаев записывает в дневнике: «…Во мне что-то есть, но… это «что-то» направится не на стихи, а на роман и повесть». В.Вересаев решительно обращается к прозе.

В рассказах студенческого периода («Загадка», «Порыв», «Товарищи» и др.) тему борьбы за человеческое счастье, за большого и прекрасного человека, борьбы со всем, что мешает утвердиться такой личности в жизни, В.Вересаев поначалу, как и в своих стихах, трактует с позиций лишь морально-этических. Но ааявленная в ранних рассказах тема судеб русской интеллигенции, ее заблуждений и надежд получает вскоре новое решение – писатель заговорил об общественном «бездорожье». «Без дороги» (1894) – это повесть о поколении, «ужас и проклятие» которого в том, что «у него ничего нет». «Без дороги, без путеводной звезды оно гибнет невидимо и бесповоротно…»

Повесть написана в форме исповеди-дневника молодого врача Дмитрия Чеканова, тщетно пытающегося претворить в жизнь свои мечты о служении народу. Он отказался от научной карьеры, от обеспеченного и уютного дома, бросил все и пошел на земскую службу. Земское начальство, однако, невзлюбило гордого и независимого доктора, и он «должен был уйти, если не хотел», чтобы ему «плевали в лицо…»

Больной туберкулезом, сломленный и растерявшийся, мечется Чеканов по жизни, не находя применения своим силам. И когда газеты принесли весть о катастрофическом распространении холерной эпидемии, он отправился на борьбу с нею. Чеканов уже не верит в народнические теории о «природной революционности русского мужика», о святой миссии интеллигенции, просветительная работа которой среди народа якобы может коренным образом улучшить его жизнь. Он просто истомился бессмысленным своим существованием, просто не мог сидеть сложа руки, когда темные и забитые трудовые люди России бедствовали. Но, несмотря на самоотверженную работу Чеканова, связанную с риском для жизни, народ в массе своей ни в коей мере не проникается гуманистическими идеалами честных интеллигентов, хуже того: он видит в них своих врагов. Избитый толпой, одинокий и отчаявшийся, герой умирает.

Общество людей-братьев оставалось целью, к которой звал молодой писатель, но все предлагавшиеся русской действительностью начала 90-х годов средства изменения жизни были им категорически отвергнуты. В этом смысле он тоже остался «без дороги» в вслед за Чекановым мог бы воскликнуть: «Я не знаю! – в этом вся мука». Фраза из дневника В.Вересаева: «Истина, истина, где же ты?..» – стала в те годы лейтмотивом его жизни.

Этой мыслью он жил в Дерпте, эта мысль не оставляла его в Туле, куда он приехал заниматься врачебной практикой после окончания Дерптского университета в 1894 году, с этой мыслью он отправился в том же году в Петербург, где поступил работать сверхштатным ординатором в Боткинскую больницу. В.Вересаеву необходимо было найти те реальные общественные силы, которые смогли бы претворить в жизнь его идеалы.

Еще в повести «Без дороги» он рассказал о деревенском парне Степане Бондареве, тянущемся к знанию, ставшем первым помощником Чеканова во время холерной эпидемии. В.Вересаев видел, что и в среде интеллигенции появляется молодежь, которую, как и Чеканова, не удовлетворяют «малые дела», но которая верит, что истинная дорога есть, не отчаивается и упорно, страстно ищет эту дорогу. Такова Наташа. В финале именно Степан и Наташа стоят у постели умирающего Чеканова. Символика очевидна: будущее за народом и передовой интеллигенцией. Вместе с тем характерна одна деталь. Когда в 1892 году В.Вересаев заведовал холерным бараком на юге России, лучшим его помощником был шахтер Степан Бараненко, ставший прообразом Степана Бондарева. Но в повести он не шахтер, а «деревенский парень». Писатель продолжает считать крестьянство главным союзником революционно настроенной интеллигенции.

Однако набиравшее силу рабочее движение в России не могло остаться вне поля зрения В.Вересаева, столь настойчиво искавшего тех, кто в состоянии построить общество людей-братьев. «Летом 1896 года вспыхнула знаменитая июньская стачка ткачей, поразившая всех своею многочисленностью, выдержанностью и организованностью. Многих, кого не убеждала теория, убедила она, – меня в том числе, – писал он в автобиографии. – «Общественное настроение было теперь совсем другое, чем в 80-х годах. Пришли новые люди – бодрые и верящие. Отказавшись от надежд на крестьянство, они указывали на быстро растущую и организующуюся силу в виде фабричного рабочего… Кипела подпольная работа, шла широкая агитация на заводах и фабриках, велись кружковые занятия о рабочими, яро дебатировались вопросы тактики». В пролетариате ему «почуялась огромная прочная новая сила, уверенно выступающая на арену русской истории». В. Вересаев отмечает в дневнике, что у духовной истории человечества две вершины: в искусстве – Л.Толстой, в науке – К.Маркс. Марксизм стал для него «самым дорогим… учением», как признавался он в одном из писем 1900 года.

В. Вересаев был среди первых русских писателей, поверивших в революционеров-марксистов. В 1897 году он пишет рассказ «Поветрие» – своего рода продолжение повести «Без дороги». Та самая Наташа, которая растерянно задавала Чеканову вопрос «Что мне делать?», теперь «нашла дорогу и верит в жизнь». Для нее стали врагами и прекраснодушные интеллигенты вроде Сергея Андреевича Троицкого, и выродившиеся народники. Вместе с Наташей В.Вересаев приветствует развитие промышленности в России, вместе с нею он радуется: «Вырос и выступил на сцену новый, глубоко революционный класс».

В. Вересаев активно сближается с людьми, делавшими революцию. Из весьма достоверных мемуаров писателя и его автобиографии известно, что он помогал агитационной работе ленинского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса»: в больничной библиотеке, которой заведовал В.Вересаев, был устроен склад нелегальных изданий, в его квартире «происходили собрания руководящей головки» организации, «печатались прокламации, в составлении их» он «сам принимал участие». Близко стоявший к революционным организациям В.Вересаев помог М.Горькому в конце 90-х годов наладить связь с Петербургским комитетом социал-демократической партии. Деятельность В.Вересаева обращает на себя внимание властей. В апреле 1901 года его увольняют из больницы, на квартире у писателя производят обыск, а в июне постановление министра внутренних дел запрещает ему в течение двух лет жить в столичных городах. Он уезжает в родную Тулу, где находится под надзором полиции. Но и там активно участвует в деятельности местной социал-демократической организации. Сближается с Тульским комитетом РСДРП, который возглавлялся рабочим С.И.Степановым (после Октября он был председателем Тульского губисполкома), врачом-хирургом П.В.Луначарским, братом А.В.Луначарского, и другими твердыми «искровцами», впоследствии, когда произошел раскол партии, ставшими большевиками. Ряд заседаний комитета проходил в доме В.Вересаева. Писатель помогал комитету деньгами, устраивал литературно-художественные вечера, денежные сборы от которых тоже шли на революционную работу. Департамент полиции установил тщательное наблюдение за В.Вересаевым, но, несмотря на это, он активно участвует в подготовке первой рабочей демонстрации в Туле, происшедшей 14 сентября 1903 года. По заданию комитета РСДРП он пишет прокламацию «Овцы и люди», ее разбрасывали во время демонстрации.

Да и в его творчестве – в «Записках врача» (1895 – 1900), в повести «Два конца» (1899 – 1903) – симпатии явно на стороне революционно настроенных рабочих. А написанная в 1901 году повесть «На повороте» определенно свидетельствовала, что марксизм отнюдь не был для В.Вересаева «поветрием». Известная революционерка-народница В.Фигнер рассказывала, что политические заключенные Шлиссельбургской крепости из попавшей к ним повести «На повороте» узнали о надвигавшейся революции.

Повесть написана в то время, когда В.И.Ленин развернул работу по созданию марксистской партии, призванной возглавить социалистическую революцию, когда В.И.Ленин вел жестокую полемику с умеренностью либералов, оппортунизмом бернштейнианцев, пытавшихся заменить революцию мирными экономическими реформами. И В.Вересаев своей повестью включался в спор политических направлений.

Один из центральных героев, Владимир Токарев, пройдя через ссылку, отказывается от былых революционных убеждений, относя их за счет обычного безрассудства молодости. Лозунг борьбы за экономическое улучшение жизни народа, а фактически борьба «по возможности» и в обход коренных пороков самодержавной государственной системы вполне устраивает бывшего революционера. Слова о революционном деле теперь только прикрывают тайные мечты о благополучной и спокойной жизни. Дом «великолепных либералов» Будиновских становится идеалом Токарева. В этом есть своя закономерность. Исходные принципы их житейской философии едины: «хочется жить для одного себя» и «чтоб все это покрывалось широким общественным делом», не требующим «слишком больших жертв…» Но существование под флагом: «Ни герой, ни подлец», приводит Токарева к душевному опустошению, к попытке самоубийства.

Основной полемический заряд повести направлен против откровенного ренегатства «экономистов» и обывательского благоразумия либералов. Однако картина эпохи, воссозданная писателем, куда шире: он дал характеристику разнообразным настроениям и веяниям в среде интеллигентской молодежи накануне 1905 года. В повести нарисована воистину панорама идейной борьбы тех лет.

В начале века марксизм стал модой. В революцию хлынули люди, подчас мало подготовленные к практической политической работе. И для многих из них, кто не сумел найти свое место в революционной борьбе, жизнь оборачивалась тяжелейшим духовным кризисом, трагедией. Убивает себя Варвара Васильевна, которой когда-то «на минуту… показалось было, что что-то есть», почудился просветляющий душу «революционный прилив», «но это оказалось миражом». И она ищет забвения то в теории «малых дел», то в рассуждениях о спасительной роли могучей стихийности, способной увлечь человека на подвиги. Варвара Васильевна намеренно заражается сапом – смерть ей кажется единственным выходом из того тупика, в который она зашла. Духовно сломлен и другой герой повести – Сергей, не сумевший подняться выше анархического протеста.

Писатель утверждает, что будущее не за Владимиром Токаревым и не за Варварой Васильевной или Сергеем, оно за такими, как Таня Токарева. Эта девушка из интеллигенции стала «пролетарием до мозга костей», – «с нею можно было говорить только о революции, все остальное ей было скучно, чуждо и представлялось пустяками». Таня рвалась в бой. Бой этот изображается писателем в аллегорической сцене грозы. Когда двинулись тучи, засверкала молния и послышалось «глухое ворчание грома», раскололась интеллигенция. «Я… устал, присядем», – заявил Токарев. – «Ну, что ж, присядем», – согласилась Варвара Васильевна. «И все сели». Только неугомонная Таня пыталась расшевелить «ползучих людей», боящихся «промочить ноги»: «Вперед, господа, вперед!» И, увлекая за собой Шеметова и Сергея, Таня пошла «по дороге навстречу ветру». «Я хочу идти полным шагом, и плевать мне на все и на всех. Кто отстанет, догоняй…»

Таня стремится к практической деятельности, к сближению с рабочими. Теперь уже идейные искания разных слоев интеллигенции безоговорочно оцениваются автором с позиции рабочего-революционера. «Сильный своею неотрывностью от жизни», Валуев изображен в прямой и открытой схватке с колеблющейся и растерявшейся интеллигенцией. После встречи с ним Токарев ощущает «смутный стыд за себя». Даже Таня признает его превосходство.

Как художник В.Вересаев испытывал заметное влияние И.Тургенева, А.Чехова, Л.Толстого, однако в отличие от них считал, что искоренить существующее общественное зло способна лишь пролетарская революция. Ставкой на революцию он решительно отличался и от многих писателей – своих сверстников; И.Бунина, А.Куприна, Л.Андреева.

В начале века неизменно ставились рядом два имени – М.Горького и В.Вересаева, двух «властителей дум русского читателя», художников одной и той же «школы и закваски», как писала, например, газета «Россия» 4/17 апреля 1900 года. Громкая слава В.Вересаева, которой, по его собственным словам, «никогда не имели многие писатели, гораздо более меня одаренные» («Записи для себя»), – не случайная прихоть литературной моды. Русскому обществу, шедшему в страстной идейной борьбе к своей первой революции, остро необходим был именно такой писатель, как В.Вересаев, чутко ощущавший биение пульса общественной жизни.

Сближение М.Горького и В.Вересаева произошло на рубеже двух веков. Еще в 90-е годы М.Горький отметил тяготение В.Вересаева к острейшим социальным проблемам дня, уловил созвучность настроений автора «Без дороги» и «Конца Андрея Ивановича» некоторым собственным настроениям. М.Горький включает произведения В.Вересаева в издания, в которых сам принимает участие, привлекает к сотрудничеству в издательстве «Знание», объединившем наиболее прогрессивных русских писателей. В.Вересаев, в свою очередь, признавался, что отношения о М.Горьким ему «страшно дороги». Вероятно, эти годы прежде всего и имел в виду М.Горький, когда четверть века спустя писал В.Вересаеву: «…всегда ощущал Вас человеком более близким мне, чем другие писатели нашего поколения. Это – правда. Это – хорошая правда; думаю, что я могу гордиться ею».

Понимая, что только революция может избавить Россию от пут царизма, В.Вересаев вместе с тем сомневался в подготовленности народа к строительству нового мира. Писателю думалось, что марксисты-ленинцы идеализируют человека. В.Вересаев радовался, замечая, сколько в людях самопожертвования, героизма, человеколюбия; он убежден: эти лучшие качества будут развиваться. Но пока в человеке еще сильны животные начала, а с другой стороны – цивилизация и рожденная ею рассудочность подавили в нем многие здоровые инстинкты, данные природой. Сегодня человек слишком несовершенен, чтобы в ближайшем будущем построить общество людей-братьев. Требуется время и немалое на «усовершенствование» людей. Так казалось В.Вересаеву.

События 1906 года поначалу властно захватили его. Писатель было совсем уже отказался от своих недавних сомнений. В заключительных главах записок «На японской войне» (1906 – 1907) он рассказал, как революция преображала жизнь. А по возвращении на родину из Маньчжурии с полей русско-японской войны В.Вересаев задумывает повесть о 1905 годе. Но поражение революции усилило его опасения. Причину неудачи он увидел в том, что восставший народ не умел распорядиться переходящей о его руки властью: едва почувствовали люди свободу, как в них проснулся «потомок дикого, хищного зверья».

И В.Вересаев оставляет повесть о 1905 годе, он пишет другую повесть – «К жизни» (1908). В автобиографии, оценивая этот период своего творческого пути, он подчеркнул: «…отношение мое к жизни и задачам искусства значительно изменилось. Ни от чего в прошлом я не отказываюсь, но думаю, что можно было быть значительно менее односторонним».

Что же осталось неизменным в его мировоззрении, а что появилось нового? Несомненно, повесть «К жизни» очень типична для В.Вересаева – это еще одна страница в создававшейся им летописи исканий русской интеллигенции. Прочная связь с предыдущими произведениями подчеркнута даже такими деталями: действие происходит в том же Томилинске, где разворачивались события повести «На повороте», читатель вновь сталкивается и с некоторыми ее персонажами – председателем земской управы Будиновским и бывшим ссыльным революционером, а ныне директором слесарско-томилинского банка Токаревым. Да и Наташа здесь, похоже, та самая, с которой мы познакомились в повести «Без дороги» и рассказе «Поветрие». Она печатает прокламации, выступает на митингах, словом, полностью отдалась революционной работе.

Но еще больше связывает повесть «К жизни» со всем предшествующим творчеством В.Вересаева отношение писателя к борющимся в России социальным силам и политическим партиям. Он с сарказмом рисует кадетов, черносотенцев, либералов. Высмеивает манерничающих декадентов, за изящной фразой которых, намеренно далекой, казалось бы, от социальных бурь, нередко скрывается хищник-эксплуататор. Злобной собственницей оказывается в итоге «прекрасная» Катра, едва крестьяне заявили о своих правах на ее помещичье достояние.

Симпатии В.Вересаева, бесспорно, на стороне восставших рабочих, крестьян и революционно настроенной интеллигенции, отстаивающей интересы трудового народа.

Однако ему теперь кажется, что надежда достичь общества людей-братьев о помощью прежде всего классовой борьбы, социальной революции – это излишне узкий взгляд. Поиски В.Вересаевым нового «смысла жизни» олицетворяет главный герой повести Константин Чердынцев, от лица которого ведется рассказ. В 1905 году он, не щадя себя, шел с восставшим пролетариатом. Но революция потерпела поражение, и растерявшийся Чердынцев мучительно размышляет о причинах неудачи, хочет понять, зачем и как жить дальше. И приходит к выводу, что теоретики и практики пролетарского движения недооценивают роль природного, биологического в человеке, на мироощущение которого в равной мере влияют и социальные обстоятельства жизни и иррациональные силы его души. «Там, глубоко под сознанием, есть что-то свое, отдельное от меня… в глубине души у каждого лежит, клубком свернувшись в темноте, бесформенный хозяин… Могучий Хозяин моего сознания, он раб неведомых мне сил». Чтобы быть счастливым, человеку необходимо научиться побеждать своего Хозяина, то есть темные инстинкты. И помочь в этом больше всего может «живая жизнь»: умение радоваться пустяку повседневности, занятия физическим трудом, общение с вечно юной природой. Культивируя эту «живую жизнь», человек и будет нравственно совершенствоваться. Все это сильно отдавало толстовством.

Нет, Чердынцев вовсе не отказывается от революции: «О, я верю и знаю, воротятся волны, взмоют еще выше и падут наконец проклятые твердыни мира». Да и разрыв его с Катрой во многом объясняется тем, что герой остается верен идеалам освобождения народа от эксплуатации. Однако успех этой борьбы будет зависеть не только от социальной революции, но и от того, насколько людям удастся, проникнувшись идеями «живой жизни», духовно вырасти.

Персонажи повести оцениваются именно в этих позиций. Не мог победить своего Хозяина Алексей и под тяжестью темных инстинктов гибнет – кончает с собой. В отличие от Алексея Иринарх научился радоваться жизни, но совершенно равнодушен к идеям о ее социальном переустройстве – и герой осуждается автором как обыватель. Точно так же несостоятельным оказывается Турман, который, напротив, весь поглощен революционной борьбой, но пренебрегает «живой жизнью». Он перерождается в «великолепнейшего хищного зверя», грабит и кутит. И даже доктор Розанов, возглавляющий революционное движение в Томилинске, хоть и не страдает свойственным Турману слепым фанатизмом, мыслит и чувствует прямолинейно-плоско, говорит «мертвыми словами» – и все потому же: не замечает «живой жизни» вокруг, смотрит «выше людей», так как для него «каждый человек – лишь материал». А наиболее одобрительную оценку получает в повести рабочий Дядя-Белый. В нем органически сочетаются преданность идеям революции и ощущение радости повседневной жизни.

Убежденный в необходимости революционного переустройства общества, В.Вересаев, однако, считает, что пока еще люди сплошь и рядом бессильны перед своими темными биологическими инстинктами и потому революционные схватки так часто оборачиваются кровавой и бессмысленной жестокостью, в море которой могут погибнуть лучшие идеалы человечества. Анализируя события первой русской революции, он склоняется к мысли, что главной задачей дня является воспитание человека, моральное его совершенствование. Только после этого будет возможно революционное изменение действительности. Былые сомнения писателя перерастают в концепцию жизни.

Своим оптимизмом, своей верой в революцию и созидательные возможности человечества В.Вересаев противостоял реакционерам. Но он спорил и с теми, кто продолжал считать революцию первоочередным условием создания нового общества. В итоге повесть не приняли оба борющихся лагеря.

Писатель тяжело воспринял это всеобщее осуждение, он счел себя непонятым. «Я увидел, что у меня ничего не вышло, – писал он позднее в «Записях для себя», – и тогда все свои искания и нахождения изложил в другой форме – в форме критического исследования». В.Вересаев имеет в виду «Живую жизнь» (1909 – 1914) – работу, в которой он, исследуя философию Достоевского, Л.Толстого и Ницше, развивал идеи своей новой концепции.

Как и раньше, В.Вересаев считает себя социал-демократом, марксистом. Держится резко оппозиционно к самодержавной власти. В конце 1907 года с радостью принимает предложение М.Горького стать одним из редакторов сборника, в котором предполагалось участие В.И.Ленина и А.В.Луначарского. Будучи председателем правления и редактором «Книгоиздательства писателей в Москве», стремится сделать из него центр, противостоящий литературе буржуазного упадка. Приглашая М.Горького участвовать в сборниках, выпускаемых издательством, В.Вересаев писал ему в 1912 году: «…Сборники должны объединяться не одной общей идеей, а одним общим отношением к жизни: «верность земле», вера в светлое и радостное существо жизни, ненависть к тому, что ее портит и уродует; вера в человека… Мне чуется, что атмосфера сейчас насыщена именно жаждой утверждения жизни…»

Таким образом, и после повести «К жизни» В.Вересаев не сомневается, что продолжает ту же борьбу, которой отдал годы, просто ведет ее более верным, с его точки зрения, способом. Он по-прежнему верит в революцию, но полагает, что ей должен предшествовать период длительной воспитательной работы с народом. Теория «живой жизни», по его мнению, никоим образом не отменяла революции, она ее только откладывала.

И когда в феврале 1917 года в Россия вновь начались революционные потрясения, В.Вересаев не остался в стороне: он принимает на себя обязанности председателя художественно-просветительной комиссии при Совете рабочих депутатов в Москве, задумывает издание дешевой «Культурно-просветительной библиотеки». В 1919 году, с переездом в Крым, становится членом коллегии Феодосийского наробраза, заведует отделом литературы и искусства. Позже, при белых, 5 мая 1920 года, на его даче проходила подпольная областная партийная конференция большевиков. По доносу провокатора она была обнаружена белогвардейцами. В газетах даже появились сообщения, что В.Вересаев расстрелян.

* * *

Еще находясь в Крыму В.Вересаев начал писать роман «В тупике» (1920 – 1923), которому была суждена столь трудная судьба. Роман клеймили по-разному, система обвинений бывала и многозначительна и даже иногда по-своему ловка, но истинную подоплеку нагнетавшихся словесных туманов обнажил однажды с удивительной непосредственностью рецензент, скрывшийся за псевдонимом из двух букв-инициалов – Г.Р.: «Общественное значение роман может иметь среди интеллигентских кругов… Что же касается читателя из рабочих, то вряд ли его может привлечь такое распределение света и тени, рассуждений и антирассуждений, какое имеется в романе Вересаева. Для него важно чтение более актуального и живого характера. И такому требованию больше удовлетворяет, например, роман-гротеск Мих.Козырева «Неуловимый враг», о том, как русский мальчик помогает англичанам произвести социальную революцию» («Петроградская правда», 1923, 12 августа). Вот так вот: рабочим нужна политиканская клюква вместо литературы. И подобная плоская ерунда произносилась каждый раз без смущения не иначе как от лица народа.

В.Вересаев был одним из первых, кто обратился к многоплановому отражению еще совсем недавних революционных событий. И «Железный поток» А.Серафимовича, и «Разгром» А.Фадеева, и «Тихий Дон» М.Шолохова появились позже. Несмотря на долгое отсутствие, роман В.Вересаева жив, больше того – прямо-таки остроактуален. Писатель предсказал в нем многое.

Источник

Викентий Викентьевич Вересаев

Собрание сочинений в пяти томах

Том 1. Повести и рассказы. Записки врача

В. Вересаев

Редкое творческое долголетие выпало на долю В.Вересаева. Ему не было и девятнадцати лет, когда 23 ноября (5 декабря) 1885 года журнал «Модный свет» напечатал его стихотворение «Раздумье», и с тех пор вплоть до последнего дня своей жизни — 3 июня 1945 года, — он никогда не оставлял пера. Современник М.Салтыкова-Щедрина и В.Гаршина, В.Короленко и Л.Толстого, А.Чехова и М.Горького, он был и нашим современником, современником М.Шолохова, А.Твардовского, Л.Леонова… Крах народничества, три русские революции, русско-японская, империалистическая, гражданская и Великая Отечественная войны — таковы исторические вехи, которые определили судьбы вересаевских персонажей. Как говорил сам писатель в 1935 году на вечере, посвященном пятидесятилетию его литературной деятельности, прошлое не знало «ничего подобного тому бешеному ходу истории, подобно курьерскому поезду мчавшемуся, который на протяжении моей сознательной жизни мне пришлось наблюдать».

Талант В.Вересаева был на редкость многогранен. Кажется, нет ни одной области литературного творчества, в которой бы он не работал. Он писал романы, повести, рассказы, очерки, стихи, пьесы, литературно-философские трактаты, выступал как литературовед, литературный критик, публицист, переводчик. Но, несмотря на долгую жизнь в литературе бурной эпохи социальных сломов, несмотря на многоплановость литературной деятельности, В.Вересаев — писатель удивительно цельный. Двадцати двух лет, 24 октября 1889 года, он записал в дневнике: «…пусть человек во всех кругом чувствует братьев, — чувствует сердцем, невольно. Ведь это — решение всех вопросов, смысл жизни, счастье… И хоть бы одну такую искру бросить!» Весь жизненный и литературный путь В.Вересаева — это поиски ответа на вопрос, как сделать реальностью общество людей-братьев. Оно неизменно оставалось тем идеалом, борьбе за который писатель отдавал весь свой груд, свой талант, всего себя.

Мечта об обществе людей-братьев родилась еще в детстве, и первый ответ на вопрос, как ее достичь, дала семья.

Викентий Викентьевич Смидович (Вересаев — это псевдоним писателя) родился 4 (16) января 1867 года в семье тульского врача, в семье трудовой и демократической. Его отец, Викентий Игнатьевич, воспитывал детей на лучших произведениях родной литературы, научил «читать и перечитывать» Пушкина и Гоголя, Кольцова и Никитина, Помяловского и Лермонтова. Политические же взгляды Викентия Игнатьевича были весьма умеренными. Либеральные реформы и истая религиозность — вот те средства, с помощью которых, по его мнению, можно было добиваться общественного прогресса. На первых порах сын свято чтил идеалы и программу отца. Жизнь будет легче, светлей и чище, думалось ему, когда люди станут лучше. А в моральном облагораживании людей могущественнейшими и единственными факторами являются труд и религия.

В.Вересаев уже в гимназии чувствовал безоружность своих идеалов и в дневнике мучительно размышлял над вопросом: для чего жить? Он занимается историей, философией, физиологией, изучает христианство и буддизм и находит все больше и больше противоречий и несообразностей в религии. Это был тяжелый внутренний спор с непререкаемым авторитетом отца.

В 1888 году, уже кандидатом исторических наук, В.Вересаев поступает в Дерптский университет, на медицинский факультет. «…Моею мечтою было стать писателем; а для этого представлялось необходимым знание биологической стороны человека, его физиологии и патологии; кроме того, специальность врача давала возможность близко сходиться с людьми самых разнообразных слоев и укладов», — так позднее в автобиографии объяснял В.Вересаев свое обращение к медицине. В тихом Дерпте, вдали от революционных центров страны, провел он шесть лет, занимаясь наукой и литературным творчеством, по-прежнему охваченный мрачными настроениями.

Напряженная духовная жизнь, поиски смысла человеческого бытия и своего места в нем очень рано — по сути уже в детстве — отодвинули у В.Вересаева на второй план обычные мальчишеские развлечения. Если первые опыты девятилетнего гимназиста, пытавшегося сочинять сказки, еще были скорее литературной шалостью, то через пять лет, подростком, страстно увлекшись поэзией, он связывает с литературой все свои планы на будущее. Много пишет и много читает, стремясь овладеть «секретами» творчества. В гимназические и первые студенческие годы им было написано около восьмидесяти оригинальных стихотворений и переведено свыше сорока поэтических произведений И.Гете, Г.Гейне, Ф.Шиллера, Т.Кернера, Ф.Горация и др. Время от времени юноша посылал свои стихи в редакции журналов, но неизменно получал отказ, стихи не печатали. Однако первое увидевшее свет стихотворение было одновременно и одним из последних. Вскоре после появления в печати «Раздумья» В.Вересаев записывает в дневнике: «…Во мне что-то есть, но… это «что-то» направится не на стихи, а на роман и повесть». В.Вересаев решительно обращается к прозе.

В рассказах студенческого периода («Загадка», «Порыв», «Товарищи» и др.) тему борьбы за человеческое счастье, за большого и прекрасного человека, борьбы со всем, что мешает утвердиться такой личности в жизни, В.Вересаев поначалу, как и в своих стихах, трактует с позиций лишь морально-этических. Но ааявленная в ранних рассказах тема судеб русской интеллигенции, ее заблуждений и надежд получает вскоре новое решение — писатель заговорил об общественном «бездорожье». «Без дороги» (1894) — это повесть о поколении, «ужас и проклятие» которого в том, что «у него ничего нет». «Без дороги, без путеводной звезды оно гибнет невидимо и бесповоротно…»

Источник

Donatien Alphonse François de Sade, best known as the Marquis de Sade, was a French aristocrat, revolutionary and author of philosophical and sadomasochistic novels exploring such controversial subjects as rape, bestiality and necrophilia. His works evidence a philosophical mind advocating a materialist philosophy in which Nature dictates absolute freedom, unrestrained by morality, religion or law, with the pursuit of personal pleasure as its foremost principle. Besides novels, he wrote philosophical tracts, novellas, short stories, and a number of plays (many of which are no longer extant). Publication, dissemination, and translation of his works have long been hindered by censorship: not until 1983 were his works allowed unfettered distribution in the UK, for instance.^[1]

Fiction[edit]

Illustration of a Dutch printing of the book Juliette by the Marquis de Sade, c. 1800

Justine and Juliette Series[edit]

Justine (Les Infortunes de la vertu, novel, 1st version of Justine, 1787, pub. 1930)
Justine, or Good Conduct Well-Chastised (Justine ou les Malheurs de la vertu, novel, 2nd version of Justine, 1788, pub. 1791)
One hundred and eleven notes on the New Justine (1791)
The New Justine (La Nouvelle Justine, ou les Malheurs de la vertu, novel, 3rd version of Justine, pub. 1797-1801 with Juliette) — untranslated as of yet
Juliette, or Vice Amply Rewarded (Histoire de Juliette, ou les Prospérités du vice, novel, sequel of La Nouvelle Justine, pub. 1797-1801)
Juliette et Raunai, ou la Conspiration d’Amboise, nouvelle historique published in Les Crimes de l’amour, Nouvelles héroïques et tragiques, novellas, pub. 1800) — untranslated as of yet

Novels and Novella[edit]

Dialogue Between a Priest and a Dying Man (Dialogue entre un prêtre et un moribond, 1782, pub. 1926)
The 120 Days of Sodom, or the School of Licentiousness (Les 120 journées de Sodome, ou l’École du libertinage, 1785, pub. 1904)
Dorci, ou la Bizarrerie du sort (novella, 1788, pub. 1881)
Aline and Valcour (Aline et Valcour, ou le Roman philosophique, epistolary novel, 1788, pub. 1795; English translation pub. 2019)
Philosophy in the Bedroom (La Philosophie dans le boudoir, novel in dialogues, pub. 1795)
La Marquise de Gange (1807–1812, pub. 1813)
Adélaïde de Brunswick, princesse de Saxe (1812, pub. 1964)
Histoire secrète d’Isabelle de Bavière, reine de France (1813, pub. 1953)

Collections[edit]

The Crimes of Love (Les Crimes de l’amour, Nouvelles héroïques et tragiques, novellas, pub. 1800)
- Introduction
  - Une Idée sur les romans
- Vol. I
  - Juliette et Raunai, ou la Conspiration d’Amboise, nouvelle historique
  - La Double Épreuve
- Vol. II
  - Miss Henriette Stralson, ou les Effets du désespoir, nouvelle anglaise
  - Faxelange, ou les Torts de l’ambition
  - Florville et Courval, ou le Fatalisme
- Vol. III
  - Rodrigue, ou la Tour enchantée, conte allegorique
  - Laurence et Antonio, nouvelle italienne
  - Ernestine, nouvelle suedoise
- Vol. IV
  - Dorgeville, ou le Criminel par vertu
  - La Comtesse de Sancerre, ou la Rivale de sa fille, anecdote de la Cour de Bourgogne
  - Eugénie de Franval. (in 2003, an English translation was published by Hesperus Classics under the title of Incest)

Historiettes, Contes et Fabliaux (1788, pub. 1926)
- Historiettes
  - Le Serpent
  - La Saillie Gasconne
  - L’Heureuse Feinte
  - Le M… puni
  - L’Évêque embourbé
  - Le Revenant
  - Les Harangueurs Provençaux
  - Attrapez-moi toujours de même
  - L’Époux complaisant
  - Aventure incompréhensible
  - La Fleur de châtaignier
- Contes et Fabliaux
  - L’Instituteur philosophe
  - La Prude, ou la Rencontre imprévue
  - Émilie de Tourville, ou la Cruauté fraternelle
  - Augustine de Villeblanche, ou le Stratagème de l’amour
  - Soit fait ainsi qu’il est requis
  - Le Président mystifié
  - La Marquise de Thélème, ou les Effets du libertinage
  - Le Talion
  - Le Cocu de lui-même, ou le Raccommodement imprévu
  - Il y a place pour deux
  - L’Époux corrigé
  - Le Mari prêtre
  - La Châtelaine de Longeville, ou la Femme vengée
  - Les Filous
- Appendice
  - Les Dangers de la bienfaisance

Plays[edit]

Oxtiern, The Misfortunes of Libertinage (1800) (Le Comte Oxtiern ou les Effets du Libertinage)
Les Jumelles ou le /choix difficile
Le Prevaricateur ou le Magistrat du temps passe
Jeanne Laisne, ou le Siege de Beauvais
L’Ecole des jaloux ou la Folle Epreuve
Le Misanthrope par amour ou Sophie et Desfrancs
Le Capricieux, ou l’Homme inegal
Les Antiquaires
Franchise et Trahison
Fanny, ou les Effets du desespoir
La Tour mysterieuse
L’Union des arts ou les Ruses de l’amour
Les Fetes de l’amitie

Destroyed / Lost Works[edit]

Miscellaneous[edit]

Le Portefeuille d’un homme de lettres
Les Journees de Florbelle, ou la Nature devoilee, suivies des Memoires de l’abbe de Modose et des Adventures d’Emilie de Volnange servant de preuves aux assertions
- Les Conversations du chateau de Charmelle (First Draft of Les Journees Florbelle
Les Delassements du libertin, ou la Neuvaine de Cythere
La Fine Mouche
L’Heureux Echange
Les Inconvenients de la pitie
Les Reliques
Le Cure de Prato
Les Caprices, ou un peu de tout

Short Stories[edit]

La Liste du Suisse
La Messe trop chere
L’Honnete Ivrogne
N’y allez jamais sans lumiere
La justice venitienne
Adelaide de Miramas, ou le Fanatisme protestan

Plays[edit]

Henriette et Saint-Clair, ou la Force du Sang
La Fille malheureuse
Divertissement
L’Egarement de l’infortune
Tancrede

Non-Fiction[edit]

The following works were written between 1764 and 1869

Le Philosophe soi-disant

Travelogues[edit]

Voyage d’Italie
Voyage de Hollande

Essays[edit]

Reflections on the Novel (Idee sur les romans, introductory text to Les Crimes de l’Amour)
The Author of Les Crimes de l’Amour to Villeterque, Hack Writer (1803) (L’Auteur de «Les Crimes de l’Amour» a Villeterque, folliculaire)

Political pamphlets[edit]

Addresse d’un citoyen de Paris, au roi des Français (1791)
Section des Piques. Observations presentées à l’Assemblee administrative des hopitaux (28 octobre 1792)
Section des Piques. Idée sur le mode de la sanction des Lois; par un citoyen de cette Section (2 novembre 1792)
Pétition des Sections de Paris à la Convention nationale (1793)
Section des Piques. Extraits des Registres des déliberations de l’Assemblée générale et permanente de la Section des Piques (1793)
La Section des Piques à ses Frères et Amis de la Société de la Liberté et de l’Égalite, à Saintes, département de la Charente-Inferieure (1793)
Section des Piques. Discours prononcé par la Section des Piques, aux manes de Marat et de Le Pelletier, par Sade, citoyen de cette section et membre de la Société populaire (1793)
Petition de la Section des Piques, aux representants de peuple français (1793)

Letters and personal notes posthumously published[edit]

Letters From Prison
Correspondance inédite du Marquis de Sade, de ses proches et de ses familiers, publiée avec une introduction, des annales et des notes par Paul Bourdin (1929)
L’Aigle, Mademoiselle…, Lettres publiées pour la première fois sur les manuscrits autographes inédits avec une Préface et un Commentaire par Gilbert Lely (1949)
Le Carillon de Vincennes. Lettres inédites publiées avec des notes par Gilbert Lely (1953)
Cahiers personnels (1803–1804). Publiés pour la première fois sur les manuscrits autographes inédits avec une préface et des notes par Gilbert Lely (1953)
Monsieur le 6. Lettres inédites (1778–1784) publiées et annotées par Georges Daumas. Préface de Gilbert Lely (1954)
Cent onze Notes pour La Nouvelle Justine. Collection «La Terrain vague,» no. IV (1956)

Uncertain/misattributions[edit]

Theory of Libertinage
Zoloé

References[edit]

^ Sade, Marquis de (1992). David Coward (ed.). The Misfortunes of Virtue and Other Early Tales. New York: Oxford UP. p. xliv. ISBN 9780192836953.

Источник

Fiction[edit]

Illustration of a Dutch printing of the book Juliette by the Marquis de Sade, c. 1800

Justine and Juliette Series[edit]

Justine (Les Infortunes de la vertu, novel, 1st version of Justine, 1787, pub. 1930)
Justine, or Good Conduct Well-Chastised (Justine ou les Malheurs de la vertu, novel, 2nd version of Justine, 1788, pub. 1791)
One hundred and eleven notes on the New Justine (1791)
The New Justine (La Nouvelle Justine, ou les Malheurs de la vertu, novel, 3rd version of Justine, pub. 1797-1801 with Juliette) — untranslated as of yet
Juliette, or Vice Amply Rewarded (Histoire de Juliette, ou les Prospérités du vice, novel, sequel of La Nouvelle Justine, pub. 1797-1801)
Juliette et Raunai, ou la Conspiration d’Amboise, nouvelle historique published in Les Crimes de l’amour, Nouvelles héroïques et tragiques, novellas, pub. 1800) — untranslated as of yet

Novels and Novella[edit]

Dialogue Between a Priest and a Dying Man (Dialogue entre un prêtre et un moribond, 1782, pub. 1926)
The 120 Days of Sodom, or the School of Licentiousness (Les 120 journées de Sodome, ou l’École du libertinage, 1785, pub. 1904)
Dorci, ou la Bizarrerie du sort (novella, 1788, pub. 1881)
Aline and Valcour (Aline et Valcour, ou le Roman philosophique, epistolary novel, 1788, pub. 1795; English translation pub. 2019)
Philosophy in the Bedroom (La Philosophie dans le boudoir, novel in dialogues, pub. 1795)
La Marquise de Gange (1807–1812, pub. 1813)
Adélaïde de Brunswick, princesse de Saxe (1812, pub. 1964)
Histoire secrète d’Isabelle de Bavière, reine de France (1813, pub. 1953)

Collections[edit]

The Crimes of Love (Les Crimes de l’amour, Nouvelles héroïques et tragiques, novellas, pub. 1800)
- Introduction
  - Une Idée sur les romans
- Vol. I
  - Juliette et Raunai, ou la Conspiration d’Amboise, nouvelle historique
  - La Double Épreuve
- Vol. II
  - Miss Henriette Stralson, ou les Effets du désespoir, nouvelle anglaise
  - Faxelange, ou les Torts de l’ambition
  - Florville et Courval, ou le Fatalisme
- Vol. III
  - Rodrigue, ou la Tour enchantée, conte allegorique
  - Laurence et Antonio, nouvelle italienne
  - Ernestine, nouvelle suedoise
- Vol. IV
  - Dorgeville, ou le Criminel par vertu
  - La Comtesse de Sancerre, ou la Rivale de sa fille, anecdote de la Cour de Bourgogne
  - Eugénie de Franval. (in 2003, an English translation was published by Hesperus Classics under the title of Incest)

Historiettes, Contes et Fabliaux (1788, pub. 1926)
- Historiettes
  - Le Serpent
  - La Saillie Gasconne
  - L’Heureuse Feinte
  - Le M… puni
  - L’Évêque embourbé
  - Le Revenant
  - Les Harangueurs Provençaux
  - Attrapez-moi toujours de même
  - L’Époux complaisant
  - Aventure incompréhensible
  - La Fleur de châtaignier
- Contes et Fabliaux
  - L’Instituteur philosophe
  - La Prude, ou la Rencontre imprévue
  - Émilie de Tourville, ou la Cruauté fraternelle
  - Augustine de Villeblanche, ou le Stratagème de l’amour
  - Soit fait ainsi qu’il est requis
  - Le Président mystifié
  - La Marquise de Thélème, ou les Effets du libertinage
  - Le Talion
  - Le Cocu de lui-même, ou le Raccommodement imprévu
  - Il y a place pour deux
  - L’Époux corrigé
  - Le Mari prêtre
  - La Châtelaine de Longeville, ou la Femme vengée
  - Les Filous
- Appendice
  - Les Dangers de la bienfaisance

Plays[edit]

Oxtiern, The Misfortunes of Libertinage (1800) (Le Comte Oxtiern ou les Effets du Libertinage)
Les Jumelles ou le /choix difficile
Le Prevaricateur ou le Magistrat du temps passe
Jeanne Laisne, ou le Siege de Beauvais
L’Ecole des jaloux ou la Folle Epreuve
Le Misanthrope par amour ou Sophie et Desfrancs
Le Capricieux, ou l’Homme inegal
Les Antiquaires
Franchise et Trahison
Fanny, ou les Effets du desespoir
La Tour mysterieuse
L’Union des arts ou les Ruses de l’amour
Les Fetes de l’amitie

Destroyed / Lost Works[edit]

Miscellaneous[edit]

Le Portefeuille d’un homme de lettres
Les Journees de Florbelle, ou la Nature devoilee, suivies des Memoires de l’abbe de Modose et des Adventures d’Emilie de Volnange servant de preuves aux assertions
- Les Conversations du chateau de Charmelle (First Draft of Les Journees Florbelle
Les Delassements du libertin, ou la Neuvaine de Cythere
La Fine Mouche
L’Heureux Echange
Les Inconvenients de la pitie
Les Reliques
Le Cure de Prato
Les Caprices, ou un peu de tout

Short Stories[edit]

La Liste du Suisse
La Messe trop chere
L’Honnete Ivrogne
N’y allez jamais sans lumiere
La justice venitienne
Adelaide de Miramas, ou le Fanatisme protestan

Plays[edit]

Henriette et Saint-Clair, ou la Force du Sang
La Fille malheureuse
Divertissement
L’Egarement de l’infortune
Tancrede

Non-Fiction[edit]

The following works were written between 1764 and 1869

Le Philosophe soi-disant

Travelogues[edit]

Voyage d’Italie
Voyage de Hollande

Essays[edit]

Reflections on the Novel (Idee sur les romans, introductory text to Les Crimes de l’Amour)
The Author of Les Crimes de l’Amour to Villeterque, Hack Writer (1803) (L’Auteur de «Les Crimes de l’Amour» a Villeterque, folliculaire)

Political pamphlets[edit]

Addresse d’un citoyen de Paris, au roi des Français (1791)
Section des Piques. Observations presentées à l’Assemblee administrative des hopitaux (28 octobre 1792)
Section des Piques. Idée sur le mode de la sanction des Lois; par un citoyen de cette Section (2 novembre 1792)
Pétition des Sections de Paris à la Convention nationale (1793)
Section des Piques. Extraits des Registres des déliberations de l’Assemblée générale et permanente de la Section des Piques (1793)
La Section des Piques à ses Frères et Amis de la Société de la Liberté et de l’Égalite, à Saintes, département de la Charente-Inferieure (1793)
Section des Piques. Discours prononcé par la Section des Piques, aux manes de Marat et de Le Pelletier, par Sade, citoyen de cette section et membre de la Société populaire (1793)
Petition de la Section des Piques, aux representants de peuple français (1793)

Letters and personal notes posthumously published[edit]

Letters From Prison
Correspondance inédite du Marquis de Sade, de ses proches et de ses familiers, publiée avec une introduction, des annales et des notes par Paul Bourdin (1929)
L’Aigle, Mademoiselle…, Lettres publiées pour la première fois sur les manuscrits autographes inédits avec une Préface et un Commentaire par Gilbert Lely (1949)
Le Carillon de Vincennes. Lettres inédites publiées avec des notes par Gilbert Lely (1953)
Cahiers personnels (1803–1804). Publiés pour la première fois sur les manuscrits autographes inédits avec une préface et des notes par Gilbert Lely (1953)
Monsieur le 6. Lettres inédites (1778–1784) publiées et annotées par Georges Daumas. Préface de Gilbert Lely (1954)
Cent onze Notes pour La Nouvelle Justine. Collection «La Terrain vague,» no. IV (1956)

Uncertain/misattributions[edit]

Theory of Libertinage
Zoloé

References[edit]

^ Sade, Marquis de (1992). David Coward (ed.). The Misfortunes of Virtue and Other Early Tales. New York: Oxford UP. p. xliv. ISBN 9780192836953.

Источник

В. В. Вересаев и его публицистические повести

* * *

* * *

* * *

* * *

Автор книги: Викентий Вересаев

Викентий Викентьевич ВересаевСобрание сочинений в пяти томахТом 1. Повести и рассказы. Записки врача

В. Вересаев

Fiction[edit]

Justine and Juliette Series[edit]

Novels and Novella[edit]

Collections[edit]

Plays[edit]

Destroyed / Lost Works[edit]

Miscellaneous[edit]

Short Stories[edit]

Plays[edit]

Non-Fiction[edit]

Travelogues[edit]

Essays[edit]

Political pamphlets[edit]

Letters and personal notes posthumously published[edit]

Uncertain/misattributions[edit]

References[edit]

Fiction[edit]

Justine and Juliette Series[edit]

Novels and Novella[edit]

Collections[edit]

Plays[edit]

Destroyed / Lost Works[edit]

Miscellaneous[edit]

Short Stories[edit]

Plays[edit]

Non-Fiction[edit]

Travelogues[edit]

Essays[edit]

Political pamphlets[edit]

Letters and personal notes posthumously published[edit]

Uncertain/misattributions[edit]

References[edit]

Викентий Викентьевич Вересаев
Собрание сочинений в пяти томах
Том 1. Повести и рассказы. Записки врача