Основные правила жизни поморов из рассказа устьянский правильник

«Устьянский правильник» представлял собой главу рукописной книжицы (или тетради), писанной почерком XVIII века.

* * *

Ежели переступил устав и учинил прошибку, не лги, но повинись перед товарищи и скажи: «Простите меня» — И огрех мимо идет.

Ежели кто сделал ошибку, и бедственную, но понял ее, и повинился, и исправился, не могите напомянуть ему о ней.

***

За которым человеком сыщется какое воровство, или татьба, или какое скаредное дело, кто сироту обидит или деньги в рост давал, того в промышленный поход не брать.

***

И хотя принятые бедственные люди промышляют из-за хлеба и доли не просят, но, по превосходному разуму, долю им дать.

***

…От веков повелено начатки промыслу нищим давать, мореходных и промышленных людей вдовам и сиротам. Зверя давать мерного, а не детыша. И кожа чтобы не резана, не колота.

Которые от многие службы морские пришли в глубокую старость, давать по тому же.

В бочках пропащую рыбу сиротам не давать, а добрую себе не оставлять. (Люта неистовая жадность. Сытости не имеет деньголюбивая душа и на последнее зло идет).

Кто свою братью, морскую сиротину, в пир созвать постыдится, того устыдится Христос на суде своем…

***

В который берег жилой придешь, где никого не знаешь, то и меньшим себя честь оказывай, как старшим.

В чужих берегах не летай глазами туда и сюда. В чужих берегах от баб будь воздержателен.

***

О, человече! Лучше тебе дома по миру ходити, куски собирати, нежели в море позориться, переступая вечную заповедь морскую.

Аще кто, радея о нищих, а самому подать нечем, и он украдет у богатого и даст убогому, то несть грех. Но с полдобра вменит Бог и богатому.

Которого богатого человека обокрадут. И утеря явится велика. Но он не потужит и не поклевещет, то утерю вменит ему Христос в милостыню.

Общая казна

Был дружинник — весь доход и пай клал в дружину, в общую казну. И некогда пришло на ум: «Стану откладывать на черный день. А то вклады у нас неравные, мне не больше людей надо».

Стал давать в общую казну, равняясь по маломочным.

Бывало, когда он все отдавал, дак и люди ему все отдавали. А он отскочил от людей, и люди не столь его жалеют.

Однажды не пошел на ловы: «С меня запасу хватит». Захворал. И, бывало, как он неможет, двое при нем останутся — знают его простертую руку. А теперь никто не остался.

Он в эти дни одумался, опомнился:

— Нет, лучше с людьми. Люди в старости меня не оставят.

Скоро товарищи вернулись. Они беспокоились о нем:

— Мы твое добро помним.

И опять он стал весел и спокоен: поживи для людей, поживут и люди для тебя. Сам себе на радость никто не живет.

Источник

Корабельные вожи

В устье Северной Двины много островов и отмелей. Сила вешних вод перемывает стреж-фарватер. Чтобы провести большое судно с моря к городу Архангельску или от города до моря, нужны опытные лоцманы. В старину эти водители судов назывались корабельными вожами. Когда Архангельский посад назвался городом, в горожане были вписаны корабельные вожи Никита Звягин и Гуляй Щеколдин. Звягин вел свой род от новгородцев, Щеколдин -от Москвы. Курс «Двинского знания» оба проходили вместе с юных лет. Всю жизнь делились опытом, дружбой украшали домашнее житье-бытье. Гостились домами: приглашали друг друга к пирогам, к блинам, к пиву.

Но вот пришло время, дошло дело – два старинных приятеля поссорились как раз на пиру.

Вожевая братчина сварила пиво к городскому празднику шестого сентября. Кроме братчиков в пир явились гости отовсюду. Обычно в таких пирах каждая «река» или «город» знали свое место: высокий стол занимала Новгородская Двина, середовый стол – Москва и Устюг, в низких столах сидели черные, или чернопахотные, реки.

После званого питья у праздника в монастыре Звягин поспешил веселыми ногами к вожевому пиву. Здесь усмотрел бесчинство. Братчина и гости сидели без мест. Молодшие реки залезли в большой стол. Великая Двина безмятежно пировала в низком месте.
– Прибавляйся к нам, Никита! – кричал Щеколдин из высокого стола. – Пинега, подвинь анбар, новгородец сядет.
– Моя степень повыше, – отрезал Звягин.
– Дак полезай на крышу, садись на князево бревно! – озорно кричал Щеколдин.
Чернопахотные реки бесчинно загремели-засмеялись.
Звягин осерчал:
– Ты сам-то по какому праву в высокий стол залез, московская щеколда?
– Я от царственного города щеколда, а вы мужичий род, крамольники новгородские!
– Не величайся, таракан московский! – орал Звягин. – Твой дедушко был карбасник, носник. От Устюга до Колмогор всякую наброду перевозил. По копейке с плеши брал!
– А твой дедко барабанщик был! Люди зверя промышляют – Звягин в бочку барабанит: «Пособите, кто чем может! По дворам ходил, снастей просил – не подали».
Поругались корабельные вожи, разобиделись и рассоветились. Три года сердились. Который которого издали увидит, в сторону свернет.

Звягин был мужик пожиточный, Щеколдин поскуднее: ребят полна изба. Звягин первый прираздумался и разгоревался: «Из-за чего наша вражда? За что я сердце на Щеколдина держу? Завидую ему? Нет, кораблей приходит много, живу в достатке».

Задумал Звягин старого приятеля на прежнюю любовь склонить. Он так начал поступать: за ним прибегут из вожевой артели или лично придет мореходец, иноземец или русский: «Сведи судно к морю», – у Звягина теперь ответ один:
– Я что-то занемог. Щеколдина зовите. Щеколдин первый между нами, корабельными вожами. Еще и так скажет:
– Нынче Двина лукавит, в устьях глубина обманная. Корабли у вас садкие. Доверьтесь опыту Щеколдина.
Корабельщики идут к Щеколдину. Он заработку и достатку рад. Одного понять не может: «За что меня судьба взыскала? Кто-нибудь в артели доброхотствует. Надобно сходить порасспросить».
В урочный день Щеколдин приходит в артель платить вожевой оброк. Казначей и говорит:
– Прибылей-то у тебя, Щеколдин, вдвое против многих. Недаром Звягин знание твое перед всеми превозносит. Мы думали, у вас остуда, но, видно, старая любовь не ржавеет.
У Щеколдина точно пелена с глаз спала: «Конечно, он, старый друг, ко мне людей посылал!»
Щеколдин прибежал к Никите Звягину, пал ему в ноги:
– Прости, Никита, без ума на тебя гневался!
Звягин обнял друга и торжественно сказал:
– Велика Москва державная!

Грумаланский песенник

В старые века живал-зимовал на Груманте посказатель, песенник Кузьма. Он сказывал и пел, и голос у него как река бежал, как поток гремел. Слушая Кузьму, зимовщики веселились сердцем. И все дивились: откуда у старого неутомленная сила к пенью и сказанью?

Вместе со своей дружиной Кузьма вернулся на Двину, домой. Здесь дружина позвала его в застолье, петь и сказывать у праздника. Трижды посылали за Кузьмой. Дважды отказался, в третий зов пришел. Три раза чествовали чашей – два раза отводил ее рукой, в третий раз пригубил и выговорил:
– Не стою я таких почестей.
Дружина говорит:
– Цену тебе знаем по Груманту.
Кузьма вздохнул:
– Здесь мне цена будет дешевле.
Хлебы со столов убрали, тогда Кузьма запел, заговорил. Его отслушали и говорят: – Память у тебя по-прежнему, только сила не по-прежнему. На зимовье ты как гром гремел.
Кузьма отвечал:
– На зимовье у меня были два великие помощника. Сам батюшка Грумант вам моими устами сказку говорил, а седой океан песню пел.

Круговая помощь

На веках в Мурманское становище, близ Танькиной губы, укрылось датское судно, битое непогодой. Русские поморы кряду принялись шить и ладить судно. Переправку и шитье сделали прочно и, за светлостью ночей, скоро. Датский шкипер спрашивает старосту, какова цена работе. Староста удивился:
– Какая цена! Разве ты, господин шкипер, купил что? Или рядился с кем?
Шкипер говорит:
– Никакой ряды не было. Едва мое бедное судно показалось в виду берега, русские поморы кинулись ко мне на карбасах с канатами, с баграми. Затем началась усердная починка моего судна.
Староста говорит:
– Так и быть должно. У нас всегда такое поведение. Так требует устав морской. Шкипер говорит:
– Если нет общей цены, я желаю раздавать поручно.
Староста улыбнулся:
– Воля ни у вас, ни у нас не отнята.
Шкипер, где кого увидит из работавших, всем сует подарки.
Люди только смеются да руками отмахиваются. Шкипер говорит старосте и кормщикам: – Думаю, что люди не берут, так как стесняются друг друга или вас, начальников. Кормщики и староста засмеялись:
– Столько и трудов не было, сколько у тебя хлопот с наградами. Но ежели такое твое желание, господин шкипер, положи твои гостинцы на дворе, у креста. И объяви, что может брать кто хочет и когда хочет.
Шкиперу эта мысль понравилась:
– Не я, а вы, господа кормщики, объявите рядовым, чтоб брали, когда хотят, по совести.
Шкипер поставил короба с гостинцами на тропинке у креста. Кормщики объявили по карбасам, что датский шкипер, по своему благородному обычаю, желает одарить всех, кто трудился около его судна. Награды сложены у креста. Бери, кто желает.
До самой отправки датского судна короба с подарками стояли середи дороги. Мимо шли промышленные люди, большие и меньшие. Никто не дотронулся до наград, пальцем никто не пошевелил.
Шкипер пришел проститься с поморами на сход, который бывал по воскресным дням. Поблагодарив всех, он объяснил:
– Если вы обязаны помогать, то и я обязан…
Ему не дали договорить. Стали объяснять:
– Верно, господин шкипер! Ты обязан. Мы помогли тебе в беде и этим крепко обязали тебя помочь нам, когда мы окажемся в морской беде. Ежели не нам, то помоги кому другому. Это все одно. Все мы, мореходцы, связаны и все живем такою круговою помощью. Это вековой морской устав. Тот же устав остерегает нас: «Ежели взял плату или награду за помощь мореходцу, то себе в случае морской беды помощи не жди».

Грумант-медведь

Зверобойная дружина зимовала на Груманте. Время стало ближе к свету, и двое промышленников запросились отойти в стороннюю избу:
– Поживем по своим волям. А здесь хлеб с мерки и сон с мерки.
Старосте они говорили:
– Мы там, на бережку, будем море караулить. Весна не за горами.
…Наконец староста отпустил их. Дал устав: столько-то всякий день делать деревянное дело, столько-то шить шитья. Не больше стольких-то часов спать. В становище повелено было приходить раз в неделю, по воскресеньям.

Оба молодца пришли в эту избу, край моря, и день-два пожили по правилу. До обеда поработают, часок поспят. Вылезут на улицу, окошки разгребут. В семь часов отужинают – и спать. В три утра встают и печь затопляют. И еду готовят. Все, как дома, на матерой земле.

День-два держались так. Потом разленились. Едят не в показанное время. Спят без меры. В воскресенье не пошли к товарищам. В понедельник этак шьют сидят, клюют носом.
– Давай, брат, всхрапнем часиков восемь?
К нарам подошли и вместо шкур оленьих видят белого медведя. Будто лежит, ощерил зубы, ощетинился…
Не упомнят молодцы, как двери отыскали да как до становища долетели. Из становой избы их издали увидели. Староста говорит:
– Им за ослушанье какой-нибудь грумаланский страх привиделся. Заприте двери. Их надо поучить.
Братаны в дверь стучат и в стену колотятся; их только к паужне пустили в избу. Они рассказывают:
– Мы обувь шьем, сзади кто-то дышит-пышет. Оглянулись – медведище белый с нар заподымался. Зубами скалит, глаза как свечки светят…
Староста говорит:
– Это Грумант вас на ум наводит. Сам Грумант-батюшка в образе медведя вас пугнул. Он не любит, чтобы люди порознь жили. Вы устав нарушили, Грумант вас за это постращал.

Общая казна

Был дружинник – весь доход и пай клал в дружину, в общую казну. И некогда пришло на ум: «Стану откладывать на черный день. А то вклады у нас неравные, мне не больше людей надо».

Стал давать в общую казну, равняясь по маломочным.
Бывало, когда он все отдавал, дак и люди ему все отдавали. А он отскочил от людей, и люди не столь его жалеют.

Однажды не пошел на ловы: «С меня запасу хватит». Захворал. И, бывало, как он неможет, двое при нем останутся – знают его простертую руку. А теперь никто не остался.
Он в эти дни одумался, опомнился:
– Нет, лучше с людьми. Люди в старости меня не оставят.
Скоро товарищи вернулись. Они беспокоились о нем:
– Мы твое добро помним.
И опять он стал весел и спокоен: поживи для людей, поживут и люди для тебя. Сам себе на радость никто не живет.

Болезнь

Опять было на Груманте. Одного дружинника, как раз в деловые часы, нача-ла хватать болезнь: скука, немогута, смертная тоска. Дружинник говорит сам себе:
«Меня хочет одолеть цинга. Я ей не поддамся. У нас дружина малолюдна. Моя работа грузом упадет на товарищей. Встану да поработаю, пока жив».

Через силу он сползал с нар и начинал работать. И чудное дело – лихая слабость начала отходить от него, когда он трудился. Дружинник всякий день и всякий час сопротивлялся немощи. Доброй мысли побеждал печаль и победил цингу: болезнь оставила его.

По уставу

Лодья шла вдоль Новой 3емли. Для осеннего времени торопилась в русскую сторону. От напрасного ветра зашли на отстой в пустую губицу. Любопытный детинка пошел в берег. Усмотрел, далеко или близко, избушку. Толкнул дверь – у порога нагое тело. Давно кого-то не стало. А уж слышно, что с лодьи трубят в рог. Значит, припала поветерь, детине надо спешить. Он сдернул с себя все, до последней рубахи, обрядил безвестного товарища, положил на лавку, накрыл лицо платочком, добро-честно простился и, сам нагой до последней нитки, в одних бахилах, побежал к лодье.

Кормщик говорит:
– Ты по уставу сделал. Теперь бы надо нам сходить его похоронить, но не терпит время. Надо подыматься на Русь.

Лодью задержали непогоды у Вайгацких берегов. Здесь она озимовала. Сказанный детина к весне занемог. Онемело тело, отнялись ноги, напала тоска. Написано было последнее прощанье родным. Тяжко было ночами: все спят, все молчат, только сальница горит-потрескивает, озаряя черный потолок.

Больной спустил ноги на пол, встать не может. И видит сквозь слезы: отворилась дверь, входит незнаемый человек, спрашивает больного:
– Что плачешь?
– Ноги не служат.
Незнакомый взял больного за руку:
– Встань!
Больной встал, дивяся.
– Обопрись на меня. Походи по избе.
Обнявшись, они и к двери сходили и в большой угол прошлись.
Неведомый человек встал к огню и говорит:
– Теперь иди ко мне один.
Дивясь и ужасаясь, детина шагнул к человеку твердым шагом:
– Кто ты, доброхот мой? Откуда ты?
Незнаемый человек говорит: – Ужели ты меня не узнаешь? Посмотри: чья на мне рубаха, чей кафтанец, чей держу в руке платочек?
Детина всмотрелся и ужаснулся:
– Мой плат, мой кафтанец…
Человек говорит:
– Я и есть тот самый пропащий промысловщик из Пустой губы, костье которого ты прибрал, одел, опрятал. Ты совершил устав, забытого товарища помиловал. За это я пришел помиловать тебя. А кормщику скажи – он морскую заповедь переступил, не схоронил меня. То и задержали лодью непогоды.

«Устьянский правильник»

В северо-русском промышленном мореходстве издревле существовало «обычное право», своеобразная юриспруденция, определяющая профессионально-деловые, а также морально-нравственные отношения промышленников друг к другу. Иногда эти жизненно деловые отношения закреплялись письменно. Таков «Морской устав» новоземельских промышленников. Как бы дополнением к нему может служить «Устьянский правильник».

«Устьянский правильник» представлял собой главу рукописной книжицы (или тетради), писанной почерком XVIII века. К пунктам правил, касающихся мореходно-промышленной среды, приписаны правила общечеловеческого поведения: о том, как молодой человек должен вести себя в присутствии стариков, о вреде пьянства. Подчеркивается, что если старший велит тебе идти с ним о правую руку или посадит тебя с правой стороны, то этим он оказывает тебе честь. Если женщина сидит, положив «нога на ногу», этим она навеки уронит себя в глазах общества.

Чрезвычайно интересна психология тех «устьянских» правил, где расцениваются поступки бедняков по отношению к богатым. Если ты, не стерпев вдовьих и сиротских слез, будешь красть для этих сирот у богатого, то в этом нет греха. Поступок похвальный, но половину хвалы пусть получит и невольно пострадавший богач.

Другое постановление: если горькие, нищие люди обокрадут богатого и он не только не подаст в суд, но даже не потужит об утере, то такое разумное поведение Христос зачтет богачу за добровольную милостыню.

Имеется любопытное объяснение, почему Никола (покровитель мореходства) имеет титул или прозвище – «скорый помощник». Оказывается, когда молишься богоматери и разным святым, они твою молитву понесут к богу и уже от бога ты получишь милость. Но Николе «вперед милость дана», то есть Николе отпущен от бога как бы лимит. Этим лимитом Никола распоряжается непосредственно, без докладов и волокиты.

В статье «О хмелю» упоминается Никодим Сийский, автор трактата о «разноличных художествах». Никодим был родом с Онеги, в XVII веке именит был по всей Северной Двине как искуснейший живописец.

Что касается заглавия «Устьянский правильник», то, не имея сейчас под рукою оригинала, трудно судить, все ли заглавие рукописи было мною списано. С другой стороны, и составитель (компилятор-копиист) XVIII века выписки свои озаглавливал очень кратко: «Никодимово» (правило), «Геннадиево», «Соловецких»…

Сия книга устав,
Помните добрый нрав,
Како у моря жити:
Чтобы бога не гневити
И люди не смешите.

Мореходством нашим промышляем прибыль всем гражаном… Не доведется таковую степень тратить… Держитеся гораздого сего обычая. Не разорите мореходства доброго уставы.
…Сказали Звенило Ластольцу:
– Три чина мореходца -когда придет морская напасть и бороться с нею веселяся. Второе -когда ходит в послушании доброму кормщику…
Собери умы свои и направи в путь. Горе, когда для домашних печалей ум мореходцу вспять зрит.
Ежели покоренье навклиру (кормщику) напоказ содержится, а внутрь молва и мятеж, то ждет нас беспромыслица. Когда дружина слушает слово твое всем сердцем, знай, что ты отвечаешь за них перед богом.

Ежели переступил устав и учинил прошибку, не лги, но повинись перед товарищи и скажи: «Простите меня!» – И огрех мимо идет. Ежели кто сделал ошибку, и бедственную, но понял ее, и повинился, и исправился, не могите напомянуть ему о ней.

…От веков повелено начатки промыслу нищим давать, мореходных и промышленных людей вдовам и сиротам. Зверя давать мерного, а не детыша. И кожа чтобы не резана, не колота.
Которые от многие службы морские пришли в глубокую старость, давать по тому же.
В бочках пропащую рыбу сиротам не давать, а добрую себе не оставлять. (Люта неистовая жадность. Сытости не имеет деньголюбивая душа и на последнее зло идет.)
Кто свою братью, морскую сиротину, в пир созвать постыдится, того устыдится Христос на суде своем.
Дочку или племянницу хромую или кривую подчиненным и меньшим людям не навязывать. Гораздых девок в господу [в сословие господ] не пихать.
В который берег жилой придешь, где никого не знаешь, то и меньшим себя честь оказывай, как старшим.
В чужих городах не летай глазами туда и сюда. В чужих берегах будь от баб воздержателен.
В пустых берегах, в становых избушках, где оследиться привелось, оставлять хлебов, муки и, по силе, всякого припасу на производящих людей. По изможенью печь поправить, дров собрать и наколоть. И огнивцев, и кудельки оставить. Что здесь о терящем человеке попечаловал, то о тебе в ином месте люди вдвое порадеют.
Когда идешь со старшим, не опережай его. Беседуя со старшим, не сядь, пока не повелит сесть. И, рассмеявшись, не кажи зубы.
О, человече! Лучше тебе дома по миру ходити, куски собирати, нежели в море позориться, переступая вечную заповедь морскую.
Аще кто, радея о нищих, а самому подать нечем, и он украдет у богатого и даст убогому, то несть грех. Но с полдобра вменит бог и богатому.

О хмелю

…Вняться надобно всякому мастеру, какова напасть пьянство. Ум художному человеку сгубит, орудие портит, добытки теряет. Пьянство дом опустошит, промысел обгложет, семью по миру пустит, в долгах утопит. Пьянство у доброго мастера хитрость отымает, красоту ума закоптит. А что скажешь – пьянство ум веселит, то коли бы так кнут веселит худую кобылу.

Поскольку вы здесь…

У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.

Сейчас ваша помощь нужна как никогда.

Источник

Экология помора. В.В. Лисниченко, Н.Б. Лисниченко. Архангельск: «Правда Севера», 2007.

Продолжение.

Отношение поморов к окружающей природной среде основано на определенных культурно-этических принципах. На Севере среди поморов широкое распространение имели духовные стихи, позволяющие понять внутренний мир человека. В Ветхом Завете человек, сотворенный по образу и подобию Божию, был поставлен господствовать над природой, а в духовных стихах «человек не царь земли, а сын ее», и лишь через мать свою Богородицу он носит печать божественности (Н.М. Теребихин). Это очень важный мировоззренческий принцип — «сын земли» относится к ней бережно и осторожно, не так, как самодостаточный «наместник» Бога на земле.

В поморской среде на протяжении веков сохраняется множество следов языческих традиций. Характерное для Руси двоеверие органично сочетается со строгим православным каноном. Даже элементы неживой природы у поморов приобретают антропоморфный характер.

М.М. Пришвин отмечает, что отношение к ветрам у поморов I выражается в ассоциациях, насыщенных глубоким духовным содержанием: «…обедник — хороший ветер, у него жена красивая: к вечеру стихает. Полуночник — тот злой: как начался, так и не стихнет. Шелоник — ярой: тот на море разбойник. Запад — тот не в счет, тот на дьявольском положении. Все равно что антихрист». Выходит, что за каждым ветром стоит вполне конкретная антропоморфная сила, характеризующаяся определенным отношением к человеку.

В Поморье, на краю земли, соучастие Бога, антихриста и их помощников выражено в языке более многолико и ярко, персонифицировано в облике добрых и злых существ.

Н.А. Афанасьев отмечал, что «времена года представлялись… живыми воплощениями стихийных богов и богинь, которые поочередно нисходят с небесных высот на землю и устраивают на ней свое владычество». Даже время суток имело свой образ, так как в его основе — борьба добрых и злых духов. Жизнь на краю земли породила совершенно особый тип людей (Н.М. Теребихин).

Парадоксально, но в поморской среде тяжелейший круглогодичный физический труд систематически сочетается с умственным трудом — любовью к книге, знанием морских карт, умением пользоваться навигационными приборами, проектировать и строить морские суда, ориентироваться в океане и в тайге. Как такое может быть, почему тяжелейший труд в условиях жесткой борьбы за существование не превратил людей в безынициативных исполнителей алгоритма самовыживания? Ведь именно многовековая циклограмма консервативного крестьянского самовыживания, освященная крепостничеством, породила «идиотизм деревенской жизни» в средней полосе России.

Для поморов Европейского Севера характерна высокая грамотность и предприимчивость (великий помор Михайло Ломоносов тому наглядное свидетельство), что в свою очередь находит выражение в тяге к новому, неизведанному. Поморские лодьи бороздят просторы Ледовитого океана. Поморы ведут промысел у берегов Новой Земли, ходят на Грумант (Шпицберген), первыми пробиваются через льды в устья сибирских рек.

В поморской среде на протяжении нескольких веков ведется своеобразный «естественный отбор» не только лучших мореходов и промышленников, но и наиболее высоконравственных людей. «Морской устав» промышленников Новой Земли и «Устьянский правильник» (правильник — от «правило») содержат свод правил общечеловеческого поведения во время промысла.

К участию в промысле допускались только самые лучшие и надежные люди. «За которым человеком сыщется какое воровство или татьба или какое скаредное дело, кто.сироту обидит или деньги в рост давал, того в промышленный поход не брать» («Устьянский правильник»). Не берут недостойного человека в поход — значит, не будет он иметь и права на дополнительные доходы от промысла, значит, будет беднее его род, не будет ему уважения в поморской среде, не сможет он своих дочерей достойно выдать замуж, не выделят промышленники ему долю «на старость» и т. д. (Вот он, «обратный отбор» будущих составов комбедов и комиссий по раскулачиванию, когда лучшие — в море, а недостойные — в доле.)

Морской промысел очень опасен. Гибель мореходов была обычным явлением. В сформированном в нашем сознании Б.В. Шергиным и К.П. Гемп облике помора фигурируют смелые мореходы на надежных карбасах, а ведь мы не задумываемся о том, что это описание — описание помора начала XX века. На самом деле все было намного тяжелее и опаснее. С XIV по XVIII века совсем другими были условия поморского промысла. «Суда употреблялись шитые ремнями, снасти ременные, паруса кожаные. Каковы сии орудия против мокроты и стужи?» (М.В. Ломоносов).

Как будет вести себя такое судно во льдах, когда во время промысла на борт обрушиваются клыки пятидесятипудового моржа, тянут в глубину, грозя опрокинуть, полярная акула или белуха? Очевидно, что крушения промысловых судов происходили достаточно часто. Оставшихся в живых «бедственных людей» иногда удавалось подобрать и спасти другим промышленникам. «Устьянский правильник» на их счет дает вполне конкретные рекомендации: «И хотя принятые бедственные люди промышляют из-за хлеба и доли не просят, но, по превосходному разуму, долю им дать». Очень гуманное правило.

Правилами оговаривается, что промышленники обязаны заботиться о вдовах и сиротах «промышленных людей», а также о старых поморах, не способных самостоятельно выходить на промысел.

«…От веков повелено начатки промыслу нищим давать, мореходных и промышленных людей вдовам и сиротам. Зверя давать мерного, а не детеныша. И кожа чтобы не резана, не колота.

Которые от многия службы морские пришли в глубокую старость, давать по тому же».

«О, человече! Лучше тебе дома по миру ходити, куски соби-рати, нежели в море позориться, переступая вечную заповедь морскую» («Устьянский правильник»).

Существующая до сих пор охотничья традиция, распространенная от Карелии до Дальнего Востока, оставлять в лесных охотничьих избушках дрова, спички и соль — тоже уходит корнями в одно из поморских правил. «В пустых берегах, в становых избушках, где оследиться привелось, оставлять хлебов, муки и, по силе, всякого припасу на произволящих людей. По измо-женью печь поправить, дров собрать и наколоть. И огнивцев, и кудельки оставить. Что здесь о терящем человеке попечаловал, то о тебе в ином месте люди вдвое порадеют».

Из Поморья традиция обустраивать становые избушки распространилась по всей Сибири.

«По взятии Ермаком Сибирского царства и по многих приращениях на восток Российской державы, произведенных больше приватными поисками, нежели государственными силами, где казаки, оставшиеся и размножившиеся после победителя в Сибире, также и поморские жители с Двины и из других мест, что около Белого моря, главное имеют участие…» (М.В. Ломоносов).

Трудно предположить, что донские казаки в своих степях имели большой опыт обустройства охотничьих избушек, да и охотники-кочевники Сибири до похода Ермака вместо охотничьих избушек имели чумы, юрты, шалаши или землянки. Так что можно утверждать, что именно поморы сформировали действующий до наших дней неписаный закон обустройства промысловых избушек и становищ в зоне тайги, которым стараются руководствоваться многие охотники, рыбаки и туристы.

Поморы первыми стали осваивать север Сибири. В 1594 году Баренц пытался пройти «Сибирским океаном» в Восточную Индию и встретил поморских промышленников: «…чаяли, что Сибирский океан открыт, и для того всячески стали сквозь Ваши пробиваться, а особливо что видели российских промышленников с моржовым салом, зубами и с солеными гусями, вышедшими из Карского моря, у коих выспросили нужные обстоятельства» (М.В. Ломоносов. Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу сибирским океаном в Восточную Индию).

В XVI—XVII веках начинается заселение русскими Сибири -и поморы вместе с казаками идут «встречь солнцу», доходят до Великого океана, изучают побережье северных морей, открывают Русскую Америку.

«Холмогорец Федот Алексеев… с казаком Иваном Дежневым предприняли путешествие из реки Ковыми на восток…»

«…На семи кочах с немалым числом народа, на каждом судне около тридцати человек Алексеев и Дежнев обогнули Чукотский нос» (М.В. Ломоносов).

Мыс Дежнева можно найти на любой карте Евразии, а вот имя холмогорца Федора Алексеева известно только специалистам, хотя очевидно, что в плавании по арктическим морям опыт поморского кормщика значил намного больше, чем воинские навыки казака.

В петровскую эпоху поморы составляли костяк Великой Северной экспедиции. Десятки славных имен поморов вписаны в историю арктических исследований. Заливы, острова, проливы на побережье Северного Ледовитого океана носят их имена.

Источник

Обновлено: 10.01.2023

Дмитрий Павлович Санин, помещик 52 лет, находит среди своих вещей гранатовый крестик и вспоминает историю с ним связанную. За 30 лет до этого он путешествовал по Европе и, оказавшись во Франкфурте, зашел в итальянскую кондитерскую, чтобы выпить лимонада.

В это время стало дурно сыну владелицы и Дмитрий Павлович сумел привести его в себя, чем заслужил огромную благодарность сестры больного. Джемма была девушкой очень красивой. Она представила его матери, и Санин был приглашен в гости. Вечером он так увлекся беседой с семейством, что опоздал на дилижанс до Берлина, которым должен был уехать. Мать Джеммы берет с него обещание задержаться на несколько дней.

На следующее утро Дмитрия Павловича навещает брат Джеммы Эмиль и сообщает, что сейчас приедет жених его сестры. Карл Клюбер, заведующий одним из процветающих местных магазинов, приглашает Санина на совместную загородную прогулку.

Во время этой поездки, когда все вышли пообедать в трактире, расположившийся там же офицер неудачно проявил свое внимание к Джемме, чем оскорбил ее. Карл Клюбер поспешил увести свою невесту, громко возмущаясь. Санин заступился за девушку, вызвав ее обидчика на поединок. По дороге назад жених Джеммы продолжает громко возмущаться поступком офицера. Разница между поведением его и Санина настолько резка, что девушка окончательно разочаровывается в своем будущем муже.

Джемма, унав об этом не может продолжать отношения с Дмитрием Павловичем. Тот долго недоумевает, как же получилось, что он забыл любимую и попал под влияние чужой женщины. На память об итальянской невесте у него остался лишь гранатовый крестик.

Эти воспоминания побудили Санина попытаться узнать что-нибудь о Джемме. Выясняется, что она живет в Америке замужем, счастлива и у нее пятеро детей. Старшая дочь, удивительно похожая на свою мать, вскоре должна выйти замуж. Ей и посылает Дмитрий Павлович гранатовый крестик.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Тургенев. Все произведения

Вешние воды. Картинка к рассказу

Сейчас читают

Творческая деятельность Джеймса Купера разнообразна и многогранна. Несколько лет проведенных в Европе, путешествия по многочисленным странам, помогли ему написать множество произведений

Сальери вспоминает свое детство. Он с самого рождения любил искусство. Он помнит, как слушал церковный орган. Ему очень нравилось его звучание. Он даже иногда плакал от наслаждения. Ему не интересны были игры с другими детьми

Рассказ о жизни советских людей в 1960-70 годах. Сельский водитель грузовика Илья Снегирев, проживает в доме вместе с матерью. Всю зиму он работает в селе, а весной решает снова поехать на заработки в Сибирь

Сия книга устав,
Помните добрый нрав,
Како у моря жити:
Чтобы бога не гневити
И люди не смешите.

По уставу

О хмелю

Всем ведомо и всему свету давно проявлено, какая беда пьянство. Философы мысль растрясли и собрать не могут. Чины со степеней в грязь слетели. Крепкие стали дряблы, надменные опали. Храбрые оплошали, богатые обнищали.
…Вняться надобно всякому мастеру, какова напасть пьянство. Ум художному человеку сгубит, орудие портит, добытки теряет. Пьянство дом опустошит, промысел обгложет, семью по миру […]

«. От веков повелено начатки промыслу нищим давать, мореходных и промышленных людей вдовам и сиротам. Зверя давать мерного, а не детеныша. И кожа чтобы не резана, не колота.

Из Поморья традиция обустраивать становые избушки распространилась по всей Сибири.

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.

Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.

Архангельская областная научная библиотека

имени Н. А. Добролюбова

ББК 91.9:83+83(2Рос=Рус)6-8Шергин я1+91.9:84+84(2Рос=Рус)6я1

Е. Ш. Галимова – доктор филологических наук, профессор Поморского государственного университета им. М. В. Ломонo сова (г. Архангельск) Редактор:

Архангельской областной научной библиотеки им. Н. А. Доб ролюбова Борис Викторович Шергин : биобиблиогр. указ. / Арханг.

Ш49 обл. науч. б-ка им. Н. А. Добролюбова ;

сост.: В. С. Смирнова, Л. Е. Каршина;

В указателе собрана библиографическая информация о произведениях печати разных лет: с момента выхода пер вой публикации Б. В. Шергина (1914 г.) по апрель года. Учитывались как центральные, так и местные изда ния. С наибольшей полнотой отражены книги, журнальные и газетные статьи последних лет. Выборочно представлены публикации в районных газетах.

Материалы, включенные в указатель, кроме отмеченных*, описаны de visu. Все записи в указателе пронумерованы.

Библиографическое описание сделано в соответствии с ГОСТом 7.1-84 «Библиографическое описание документа.

Пособие снабжено двумя вспомогательными указателями: за главий и имен. Алфавитный указатель заглавий представляет со бой перечень произведений Б. Шергина. Цифры отсылают к по рядковому номеру записи. Жирным шрифтом выделены цифры, которые отсылают к заглавию книги. В именном указателе приво дятся фамилии и инициалы всех лиц, отображенных в библиогра фических записях (авторы, составители, художники-иллюстрато ры), а также лиц, которым посвящены публикации. Порядковый номер последних заключен в круглые скобки. Имена, являющие ся заглавиями произведений, в указатель не включены.

Борис Викторович Шергин (1893 – 1973) Очерк жизни и творчества На всем протяжении своей творческой жизни и три де сятилетия, прошедших со дня его смерти, Шергин тихо и ровно светит нам, как негасимая лампада, и ждет, когда мы за ослепительными вспышками фейерверков и назойливыми неоновыми огнями разглядим этот ясный и негасимый свет и придем к нему.

Размышляя о природе таланта Бориса Шергина, Влади мир Личутин пишет: «Поэзия освящается землею, в которой зародилась. Поэтому Шергин не мог бы родиться среди тес нин Алтая и кержацких распадков Сибири, где взгляд упи рается в ближний камень, наглухо заметанный лесами;

Борис Шергин с полным на то основанием подчеркивал:

Однако и жизнь родителей Бориса Шергина, и его собствен ные детство и юность оказались связанными с Городом (так – с большой буквы, часто без указания названия, именовал в дневниках Шергин дорогой его сердцу Архангельск): «В году, по смерти моего деда, бабушка оставила родину навсег да и уехала в Город к морю. У моря началась трудовая отцова жизнь. Почти всю жизнь он плавал на мурманских пароходах.

Учился будущий писатель в Архангельской мужской губернской гимназии, получившей в 1911 году имя М. В.

Ломоносова. В автобиографии Шергина есть такие строки:

В Москве Шергина заметили. Оценили не только его способности художника, но и прекрасное знание народного слова, умение петь былины, талант сказочника. В 1915 году студент-строгановец знакомится с удивительной пинежской сказительницей Марьей Дмитриевной Кривополеновой, ко торую привезла в Москву фольклористка О. Э. Озаровская.

Знакомится Борис Шергин и с известными учеными фольклористами братьями Борисом и Юрием Соколовыми, а в 1916 году, по заданию академика А.А. Шахматова, отправ ляется в экспедицию для записи диалекта и фольклорных произведений в Шенкурский уезд Архангельской губернии.

После окончания училища, где Шергин занимался в жи вописно-декоративной, набойной, резьбы по дереву и эмаль ерной мастерских, он возвращается в Архангельск и с по 1919 год работает в Архангельском обществе изучения Русского Севера, а затем – в кустарно-художественных мас терских.

И критики испугались: вдруг современному читателю такая жизнь, какой живут герои Шергина, верные духовным цен ностям дедов и прадедов, покажется слишком привлекатель ной, гораздо более привлекательной, чем чертежи безликого общества будущего?

Е. Ш. Галимова Произведения Б. В. Шергина Книги Сборники и отдельные издания У Архангельского города, у корабельного при 1.

станища: Сб. старин / Текст и рис. Б. В. Шер гина;

Предисл. А. К. Покровской;

Муз. записи С. Е. Протопопова.— М.: Гос. изд-во, [1924].— 52 c.: ил.;

Содерж.: Зачинается слово от седого Океана, от Архангельских песенных рек;

Место и время действия

События рассказа происходят в середине XIX века в России, в Орловской губернии.

Главные герои

Бирюк (Фома Кузьмич) – лесник, суровый внешне мужчина.
Рассказчик – барин, от его лица ведется повествование в рассказе.

Другие персонажи

Мужик – бедняк, который рубил деревья в лесу и был пойман Бирюком.
Улита – двенадцатилетняя дочь Бирюка.

для самых нетерпеливых —

для самых компанейских —

для самых занятых —

для самых крутых —

Краткое содержание

Когда дождь прекратился, Бирюк сказал, что проводит рассказчика. Выйдя из дома, Фома услышал отдаленный стук топора. Лесник опасался, что упустит вора, поэтому рассказчик согласился пройтись до места, где рубили лес, хотя ничего и не слышал. В конце пути Бирюк попросил подождать, а сам пошел дальше. Сквозь шум ветра рассказчик услышал крик Фомы и звуки борьбы. Повествователь бросился туда и увидел у поваленного дерева Бирюка, который кушаком связывал мужика.

И что в итоге?

Барин — продолжает путь, попрощавшись с Бирюком.

Бирюк — отпускает вора-крестьянина.

Заключение

Читайте также:

Куда пойти работать после школы

Устав школы мбоу сош 2 новосибирск

Опера набукко краткое содержание

Викторина по стихам маршака для начальной школы

Музыка когда дети садятся на стульчики в детском саду

Источник

Бывало, когда он все отдавал, дак и люди ему все отдавали. А он отскочил от людей, и люди не столь его жалеют.

Однажды не пошел на ловы: «С меня запасу хватит». Захворал. И, бывало, как он неможет, двое при нем останутся – знают его простертую руку. А теперь никто не остался.

Он в эти дни одумался, опомнился:

– Нет, лучше с людьми. Люди в старости меня не оставят.

Скоро товарищи вернулись. Они беспокоились о нем:

– Мы твое добро помним.

И опять он стал весел и спокоен: поживи для людей, поживут и люди для тебя. Сам себе на радость никто не живет.

Болезнь

Опять было на Груманте.

Одного дружинника, как раз в деловые часы, нача-ла хватать болезнь: скука, немогута, смертная тоска. Дружинник говорит сам себе:

«Меня хочет одолеть цинга. Я ей не поддамся. У нас дружина малолюдна. Моя работа грузом упадет на товарищей. Встану да поработаю, пока жив».

Через силу он сползал с нар и начинал работать. И чудное дело – лихая слабость начала отходить от него, когда он трудился.

Дружинник всякий день и всякий час сопротивлялся немощи. Доброй мысли побеждал печаль и победил цингу: болезнь оставила его.

По уставу

Кормщик говорит:

– Ты по уставу сделал. Теперь бы надо нам сходить его похоронить, но не терпит время. Надо подыматься на Русь.

Лодью задержали непогоды у Вайгацких берегов. Здесь она озимовала.

Сказанный детина к весне занемог. Онемело тело, отнялись ноги, напала тоска. Написано было последнее прощанье родным. Тяжко было ночами: все спят, все молчат, только сальница горит-потрескивает, озаряя черный потолок.

Больной спустил ноги на пол, встать не может. И видит сквозь слезы: отворилась дверь, входит незнаемый человек, спрашивает больного:

– Что плачешь?

– Ноги не служат.

Незнакомый взял больного за руку:

– Встань!

Больной встал, дивяся.

– Обопрись на меня. Походи по избе.

Обнявшись, они и к двери сходили и в большой угол прошлись.

Неведомый человек встал к огню и говорит:

– Теперь иди ко мне один.

Дивясь и ужасаясь, детина шагнул к человеку твердым шагом:

– Кто ты, доброхот мой? Откуда ты?

Незнаемый человек говорит:

– Ужели ты меня не узнаешь? Посмотри: чья на мне рубаха, чей кафтанец, чей держу в руке платочек?

Детина всмотрелся и ужаснулся:

– Мой плат, мой кафтанец…

Человек говорит:

– Я и есть тот самый пропащий промысловщик из Пустой губы, костье которого ты прибрал, одел, опрятал. Ты совершил устав, забытого товарища помиловал. За это я пришел помиловать тебя. А кормщику скажи – он морскую заповедь переступил, не схоронил меня. То и задержали лодью непогоды.

«Устьянский правильник»

Чрезвычайно интересна психология тех «устьянских» правил, где расцениваются поступки бедняков по отношению к богатым.

Если ты, не стерпев вдовьих и сиротских слез, будешь красть для этих сирот у богатого, то в этом нет греха. Поступок похвальный, но половину хвалы пусть получит и невольно пострадавший богач.

Сия книга устав,Помните добрый нрав,Како у моря жити:Чтобы бога не гневитиИ люди не смешите.

Мореходством нашим промышляем прибыль всем гражаном… Не доведется таковую степень тратить…

Источник