Особенности биографии григория котошихина и причины создания им этого сочинения

Уникальность сочинения
московского беглеца Григория Котошихина о Московском царстве эпохи Алексея
Михайловича сложно переоценить, учитывая то обстоятельство, что писал он его
для иностранного читателя. Беглый подьячий вряд ли предполагал, что его труд когда-нибудь
будет официально издан на Родине в качестве альтернативного источника по эпохе
раннего Нового времени. Тем не менее русские учёные, работавшие в шведских
архивах, обнаружили сначала шведский перевод рукописи Котошихина, а потом и его
оригинал на русском языке, который позже был затребован в Санкт-Петербург для
проверки подлинности. Тщательное изучение «Григорья Карпова Кошихина,
Посольского приказа подьячего, а потом Иваном Александром Селецким зовомого
работы в Стохолме 1666 и 1667» показало, что сочинение действительно
принадлежит перу знаменитого перебежчика, судьба которого на чужбине сложилась
трагически.

Несколько слов о биографии
автора. Год рождения Григория Котошихина в настоящий момент установить не
удалось, известно лишь, что он был родом из семьи монастырского казначея. Его
служба в Посольском приказе началась с должности писаря в 50-е годы XVII века,
а в последующем продолжилась в качестве подьячего. Любопытно, что, имея этот
низший административный чин, Котошихин участвовал в важных переговорах по
заключению Кардисского мира (1661 год) со шведами. К этому периоду относятся и
его первые неофициальные контакты с противником, которые сопровождались
передачей важной и тайной информации за денежное вознаграждение. Вполне
возможно, что уже в тот момент подьячий готовился к бегству из Московского
царства, так как его последующие действия выглядят достаточно продуманными и
последовательными.

Благоприятная возможность для
окончательного исхода из России представилась Котошихину в 1664 году, когда он
был послан для участия в переговорах с поляками. Любопытно, что наш герой был
настоящим полиглотом своего времени, владевшим шведским, польским и немецким
языками.

Причина, которую Котошихин указал
в качестве повода окончательно покинуть Россию, выглядит достаточно надуманной.
Учитывая беспринципность подьячего, спокойно предававшего интересы России на
переговорах со Швецией, сложно поверить в то, что он отказался поддержать князя
Долгорукова в деле дискредитации его предшественников на посту воеводы.
Вероятнее всего, Котошихин принял окончательное решение об эмиграции,
руководствуясь своими европейскими симпатиями, которые в то время были
свойственны многим образованным людям. В частности, из Великобритании так и не
вернулись русские студенты, посланные Борисом Годуновым на учёбу, а русские
перебежчики стали привилегированным сословием в шведской Ингерманландии.

Покинув Россию, Котошихин не
задержался в Восточной Европе. Буквально несколько месяцев пробыв на польской
службе, он отбыл сначала в Любек, а потом в Нарву, где предложил свои услуги
шведскому королю. Любопытно, что в байоры он не подался, очевидно, предпочитая
столичную службу провинции. Именно в Стокгольме бывший подьячий написал главное
сочинение своей жизни, в котором рассказал о многих сторонах жизни Московского
царства периода правления Алексея Михайловича.

Оказавшись за рубежом, Котошихин
сменил имя, очевидно, надеясь скрыться от глаз московских преследователей. Так
он стал Иоганном Александром Селицким. Тем не менее в Москве знали о его судьбе
и добивались выдачи изменника. Законные основания для этого были, так как по
условиям Кардисского мира Швеция и Московское царство обязывались возвращать
друг другу перебежчиков. Впрочем, в случае Котошихина усилия московских властей
оказались тщетными.

Вероятнее всего, бывший подьячий
окончательно укоренился бы в Швеции, подобно своим ингерманландским
соотечественникам, однако тут в его судьбу вмешался случай. Распивая спиртные
напитки со своим приятелем Даниилом Анастасиусом, он устроил пьяную драку и
убил хозяина дома. Приговор суда в Стокгольме оказался суровым — казнь через
обезглавливание. В 1667 году Котошихин был казнён, а его тело доставлено в
анатомический театр университета города Уппсалы, где хранилось до недавнего
времени.

Так нелепо закончилась жизнь
великого авантюриста. Незадолго до смерти он сменил религию и стал
протестантом. На Родине его имя долгое время оставалось в забвении, а главный
труд жизни ждал своего часа в шведских архивах.

Судьба рукописи Кoтошихина

Как это часто бывает, рукописи не
горят.

Труд Котошихина вполне мог
погибнуть в огне, так как в 1697 году королевское книгохранилище пострадало от
пожара, уничтожившего восемнадцать тысяч томов и более тысячи рукописей. По
счастливому стечению обстоятельств его сочинение хранилось в уцелевшем государственном
архиве.

Первые сведения об уникальной
рукописи передал в Россию шведский король Густав III, который вёл постоянную
переписку с императрицей Екатериной II. Впрочем, в конце XVIII века она не
вызвала большого интереса.

Подлинное открытие труда
Котошихина стало возможным лишь благодаря настойчивости русского учёного Сергея
Васильевича Соловьёва (не путать с более известным Сергеем Михайловичем),
который провёл свой отпуск в шведских архивах.

Учёный искал в шведских архивах
древнерусские рукописи, однако, значительно более преуспел в обнаружении
иностранных сочинений о России, которые освещали многие малоизвестные аспекты
правления Ивана Грозного и других русских правителей. Уникальность подобных
сочинений в том, что они предлагают неофициальный взгляд на русскую историю и
вводят в оборот новые факты. Среди обнаруженных Соловьёвым рукописей, помимо
сочинения Котошихина, достойное место занимает «Московская хроника» голштинского купца Филиппа Крузиуса, который в XVI веке проезжал через Россию и
Персию.

Но вернёмся к сочинению русского
изменника. Его творение Соловьёв изначально обнаружил в шведском переводе,
выполненном Олафом Боргхузеном. Не предполагая найти оригинал, учёный взялся за
перевод глав книги на русский язык. Впрочем, на следующий год он внезапно
отыскал в уппсальской библиотеке красную тетрадь, которая называлась «Григорья
Карпова Кошихина, Посольского приказа подьячего, а потом Иваном Александром
Селецким зовомого работы в Стохолме 1666 и 1667». К названию была добавлена
приписка: «Рукопись на 232 листах, в малую четверть, писана скорописным почерком
XVII века самим автором».

Соловьёв более месяца переписывал
сочинение Котошихина, к которому испытывал огромный интерес. По его настоянию
рукопись была отправлена в Россию на экспертизу, чтобы подтвердить её
подлинность.

К счастью, сличение почерков
Котошихина в русских и шведских архивах доказало оригинальность сочинения
русского перебежчика. В 1840 году её опубликовал Я. И. Бередников под названием «О
России в царствование Алексея Михайловича», хотя наиболее полным считается
издание 1906 года.

Труд Котошихина

Сочинение Котошихина состоит из
13 больших глав и множества разделов.

В главе 1 «О царех, о царицах, о
царевичах, о царевнах» бывший подьячий подробно описывает повседневную жизнь
русских царей. При этом он упоминает самые интимные детали быта, вплоть до
рождения детей и распорядка дня. Несмотря на то, что в целом сочинение Котошихина
посвящено Алексею Михайловичу, он делает краткое отступление в историю, касаясь
некоторых фактов царствования Ивана Грозного, Бориса Годунова, Лжедмитрия и
прочих правителей Московского царства.

Глава 2 «О царских чиновных и
всяких служилых людех» подробно расписывает жизнь высшего сословия царства, от
придворных до детей боярских.

Глава 3 «О титлах, как царь к
которому потентату пишется» в 17 разделах перечисляет особенности переписки
московского государя с иностранными правителями.

Глава 4 «О Московских послех и
посланникех и гонцех, кто каков чином и
честию посылаются в иные государства, и о послех же
на посолские сьезды» продолжает
дипломатическую тему, указывая на особенности ведения переговоров между
царскими посланниками и иностранными дворами.

Глава 5 «Иных государств о послех, и о посланникех, и о гонцех, и какова
кому честь бывает» регламентирует поведение иностранных посланников при
московском дворе.

Глава 6 «О дворех царских: Казённом, Сытенном, Кормовом, Хлебенном, Житенном, Конюшенном» описывает царское
имущество, которое обеспечивает ежедневную жизнь двора.

Глава 7 «О Приказех» подробно
останавливается на жизни «приказов» — средневековых русских министерств.

Глава 8 «О владетелстве царств и государств, и земель, и городов, которые под Москвою лежат, и тех городов о воеводах» упоминает об
особенностях внутренней жизни страны, правах и обязанностях воевод и иного
служилого люда.

Глава 9 «О воинских зборах»
является энциклопедией военной жизни Московского царства.

Глава 10 «О торговых людех» посвящена
жизни и особенностям работы русских купцов.

Глава 11 «О царских, и
властелинских, и монастырских, и вотчинниковых и помещиковых крестьянех»
описывает быт простого народа, его сословные обязанности перед царём, церковью
и дворянами.

Глава 12 «О торговле царской»
возвращает читателя к теме торговли, но уже описывает не жизнь купцов, а
особенности царской торговли с иностранцами.

Глава 13 «О житии бояр и
ближних, и иных чинов людей» продолжает тему быта привилегированных сословий
Московского царства.

Как вы можете заметить, сочинение
Котошихина в своём роде уникально, так как представляет собой редкий в
Средневековье и Новое время тип серьёзного исследования внутренней и внешней
жизни страны. Оно тем более важно, что Котошихин владел информацией о многих
тонкостях работы приказов и реальной жизни всех сословий. Таким образом, мы
имеем дело не просто с сочинением мемуарного типа, но с трудом профессионала,
который, руководствуясь не самыми благими намерениями, тем не менее позволил
нам узнать многие детали русского допетровского быта.

Биографии Котошихина

Уже в дореволюционное время
личность Котошихина начала привлекать внимание историков. Изучение его
биографии привело некоторых из них к многочисленным изысканиям в русских и
шведских архивах.

Наиболее известное и уникальное в
своём роде сочинение этого времени принадлежит профессору Новороссийского
университета Алексею Ивановичу Маркевичу. Оно носит название «Григорий Карпович
Котошихин и его сочинение о Московском государстве в половине XVII века». Этот серьёзный труд на 181 листе, опубликованный в Одессе в 1895 году, подробно
останавливается на всех этапах жизни перебежчика.

Интересно, что в советское и
постсоветское время биография Котошихина обрела новую жизнь. На этот раз ею
заинтересовались не историки, а романисты. В частности, бывший подьячий упоминается
в миниатюре Валентина Пикуля «История одного скелета» и в романе Анатолия
Приставкина с несколько претенциозным названием «Король Монпасье Мармелажка
Первый».

Ещё одно сочинение смешанного
научно-популярного типа принадлежит перу журналиста Пересветова, который
посвятил Котошихину очерк «Биография одного скелета» (1961) в книге «Тайны
выцветших строк».

В чём же уникальность Котошихина,
которого, на первый взгляд, можно отнести к изменникам Родины? На мой взгляд,
многое роднит его с князем Андреем Курбским. Оба оставили сочинения о
внутренней жизни Московского царства, оба были первыми диссидентами-западниками. Так или иначе, альтернативные источники — это всегда великое
подспорье для изучения прошлого, поэтому хочется верить, что рано или поздно в
отечественных и иностранных архивах будут найдены новые документы, проливающие
свет на малоизвестные события русской истории. С моральной точки зрения
Курбский и Котошихин заслуживают безусловного порицания, однако их работы — это
огромный вклад в историческую науку. Уже по этой причине не стоит предавать их
имена забвению…

Возможно, за этим последовали новые шпионские задания, но летом 1664-го Эберс остался без своего информатора – того отправили с поручением на польскую границу, где началась новая война. Там Котошихину опять не повезло. Вскоре главнокомандующего Черкасского сменил князь Долгоруков, тут же начавший собирать компромат на своего предшественника, чтобы свалить на него все военные неудачи. Вызвав к себе подьячего, он стал требовать улик против Черкасского, но тот то ли ничего не знал, то ли не решился обвинить влиятельного вельможу. Но и с Долгоруковым ссориться было нельзя – его палачи вмиг засекли бы ослушника батогами. И тогда Котошихин решился на отчаянный шаг – в самом конце года он бежал в Польшу.Возможно, он готовился к бегству давно, поскольку успел неплохо выучить польский язык. Его сразу же принял на службу литовский канцлер, выделивший перебежчику целых 100 рублей в год. Но Котошихину этого было мало – он претендовал на роль главного советника поляков в русских делах, о чем прямо написал в письме королю Яну Казимиру. Кроме того, он просил выделить ему охрану для защиты от царских агентов. Он знал, что Москва беспощадно расправляется с предателями – ему самому при отъезде велели найти и уничтожить сына самого Ордин-Нащокина Воина, также ставшего невозвращенцем (позже, правда, он вернулся в Россию и был прощен). Король не ответил подьячему, и тому пришлось спасать свою жизнь самостоятельно. Для начала он сменил имя, назвавшись Иваном Селицким, а потом и вовсе покинул Польшу и через порт Любек перебрался в Нарву, где стоял шведский гарнизон. Котошихин обратился к местному коменданту с просьбой об отправке в Стокгольм, но тот отказался – по условиям Кардисского мира все перебежчики подлежали выдаче. Григорий уже готовился сложить голову на русской плахе, но тут в Нарву приехал его знакомец Эберс.В феврале 1666 года Котошихина тайно переправили в Стокгольм и представили самому королю Карлу ХI. По приказу монарха его ввели в штат Камер-коллегии с жалованьем 300 серебряных талеров (примерно 200 тогдашних рублей). Вскоре он взялся за свое описание России.

Позже шведский переводчик этого сочинения сообщал:
«Первая мысль и желание описать нравы, обычаи, законы, управление и вообще настоящее состояние своего отечества родились у него еще тогда, как он, во время бегства своего из России, посещая разные области и города, имел случай замечать в них отличное от Московии устройство политическое».

Но более вероятно, что это сочинение стало еще одним шпионским заданием Котошихина, выполненным по прямому поручению канцлера Магнуса Делагарди, который не раз беседовал с образованным русским. Швеция, захватившая берега Финского залива, не теряла надежды продвинуться вглубь России и вдумчиво изучала силы будущего противника. В то время секретные службы делали лишь первые шаги, но шведы уже имели в Москве и других русских городах не менее сотни агентов – в основном из числа иностранцев. Сочинение Котошихина, написанное за восемь месяцев, на первый взгляд выглядит неоконченным – в нем ничего не говорится о жизни простого народа, о состоянии церкви, мало сведений о военных делах. Однако обо всем этом Григорий и сам знал мало – всю жизнь он провел в Москве или за границей и мог черпать информацию только из документов, поступавших в Посольский и другие приказы. Что до церковных дел, то ими подьячий интересовался мало и в Швеции скоро начал склоняться к лютеранству. В главе 4 его книги содержится резкое осуждение веры в чудотворные иконы: «Те образы почитают и не стыдятся к бездушному глаголати и о помощи просити, понеже слепы есть: замазал им диавол очи пламенем огня негасимого». Понятно, что из первых русских изданий эту крамолу выкинули, как и описания пыток в Разбойном приказе: это противоречило благостной картине единения власти и народа.

Как ни странно, в советское время книгу Котошихина тоже цитировали с оглядкой, а целиком вообще не издали ни разу. Но тут уж дело было скорее в личности автора, в ком новоявленные перебежчики и «космополиты» могли увидеть своего предтечу.Друг и сослуживец подьячего Баркгузен сразу же перевел его книгу на шведский, дав ей название «Записки о Московском государстве». Сегодня она больше известна под названием «О России в царствование Алексея Михайловича». В ней 13 глав, которые повествуют о нравах и обычаях царского двора, об отношениях России с другими странами, о торговле и крепостях, о деятельности приказов и судов. Говорится там и о событиях Смутного времени (кстати, именно Котошихин первым употребил это название), и о московском «Медном бунте» 1662 года. Предубежденные против автора историки пытались найти в его сочинении ошибки.
Оказалось, однако, что подьячий точен почти во всем, хотя писал свой труд исключительно по памяти.

Правда, многие его слова можно объяснить только злобой и обидой на неблагодарное отечество. Например, такой пассаж из главы 5: «Российского государства люди породою своею спесивы и необычайные ко всякому делу, понеже в государстве своем научения никакого доброго не имеют и не приемлют, кроме спесивства и безстыдства и ненависти и неправды… Понеже для науки и обычая в иные государства детей своих не посылают, страшась того: узнав тамошних государств веры и обычаи, и волность благую, начали б свою веру отменить, и приставать к иным, и о возвращении к домом своим и к сродичам никакого бы попечения не имели». Впрочем, не исключено, что подобные пассажи диктовались волей заказчика и были своего рода «черным пиаром», рассчитанным не только на западных читателей, но и на самих русских, которым книга могла попасться в руки.

И все же Котошихину очень скоро пришлось увидеть оборотную сторону «свободы», которую он предпочел российскому рабству. Все время написания книги он прожил у знающего русский язык толмача Даниила Анастасиуса, знакомого ему еще по переговорам в Кардисе. Они быстро нашли общий язык на почве любви к горячительным напиткам. Осенью 1667 года в Стокгольм прибыл русский посол Леонтьев, который каким-то образом узнал, кто скрывается под именем Селицкого, и потребовал от шведских властей выдачи предателя. Подьячему велели не выходить из дома, и его попойки с Анастасиусом стали почти ежедневными. Пока хозяин дома валялся без памяти, гость охотно уделял внимание пышным прелестям его супруги, которой давно надоел пожилой и вечно пьяный муж. Как-то раз толмач заметил это и устроил скандал. О дальнейшем рассказывает в предисловии к своему переводу Якоб Баркгузен: «Селицкий в запальчивости гнева нанес Анастасиусу несколько смертельных ударов испанским кинжалом, который в это время имел при себе, и по приговору суда должен был положить свою голову под секиру палача… Тотчас после казни тело его было отвезено в Упсалу, где оно было анатомировано высокоученым магистром Олофом Рудбеком; кости Селицкого хранятся там и до сих пор, как монумент, нанизанный на медные и стальные проволоки. Так кончил жизнь свою Селицкий, муж русского происхождения, ума несравненного».С течением времени труд Котошихина утратил свою актуальность и был забыт. Только в 1838 году профессор из Гельсингфорса Сергей Васильевич Соловьев (не путать с Сергеем Михайловичем, автором знаменитой «Истории России») обнаружил в библиотеке Упсальского университета русский оригинал сочинения, и в 1859 году в Петербурге вышло его первое издание. С тех пор его много раз публиковали и исследовали, но так и не ответили на вопрос, кем был злосчастный Григорий Котошихин. Одни считают его банальным изменником, предавшим родину ради денег и почестей. Другие – виртуозом разведки, Джеймсом Бондом своего времени. Третьи – слабым, запутавшимся человеком, поступками которого двигала трусость. У всех этих версий есть основания. Но стоит сказать и о том, что подьячий Посольского приказа вполне может претендовать на роль первого русского интеллигента. Остро чувствуя недостатки современного ему общества, возмущаясь его несправедливостью, он искал выход то в пьянстве, то в бегстве, да так и не нашел. Швеции достался в наследство его скелет, а России – книга, уже содержащая все наши «проклятые вопросы», на которые с тех пор так и не нашлось ответа.

Два наблюдателя: Григорий Котошихин и Юрий Крижанич

Два наблюдателя: Григорий Котошихин и Юрий Крижанич

Они не были похожи, русский Григорий Карпович Котошихин, родившийся в 1630 г. (или несколько позже), обезглавленный в Стокгольме в 1667 г., и хорват Юрий Крижанич, родившийся в 1618 г., католический священник, приехавший в 1659 г. в Москву, отправленный год спустя в ссылку в Сибирь (Тобольск), отпущенный из Московского государства в 1677 г., умерший в 1683 г. Они сходны тем, что написали ценнейшие свидетельства о московском государстве XVII в. Сходство и в том, что их сочинения были открыты через два столетия после написания — непрочитанные современниками, они стали важным источником для потомков.

Жизнь Григория Котошихина не послужила материалом для увлекательнейшего исторического романа прежде всего, видимо, потому, что жанр этот был малопопулярен в русской литературе, но, возможно, и потому, что автор «О России в царствование Алексия Михайловича», беглец и изменник, казался персонажем отрицательным.

Писец, а потом подьячий в Посольском приказе, ведавшем иностранными делами государства, Григорий Котошихин делал скромную карьеру, участвовал в переговорах со шведами, которые привели к подписанию в 1661 г. Кардисского мира. В докладной записке царю о ходе переговоров, которую писал Котошихин, он допустил ошибку: следовало написать Великому Государю, а было написано — Великому. Слово Государь подьячий пропустил. Послам был сделан строгий выговор, а Котошихина били батогами. Впрочем, на дальнейшую службу это не повлияло. Вместе с дипломатическими представителями Москвы Котошихин был в Дерпте, в Ревеле, затем послан гонцом в Стокгольм. В 1663 г., когда в Москве начались переговоры со шведами относительно денежных претензий, Григорий Котошихин был подкуплен шведским представителем Эберсом и передал ему тайные сведения о московских намерениях. Изменнику было заплачено 40 рублей (документ обнаружен в шведском архиве). Это была значительная сумма: жалование подьячего составляло 20 рублей в год, которые уплачивались в это время медными деньгами. Эберс заплатил серебром, а может быть, даже золотом.

Шпионская деятельность Григория Котошихина вскоре прервалась, ибо он был послан вести канцелярию в московскую армию, стоявшую под Смоленском. Вскоре командующий войском князь Черкасский был отозван, а назначенный на его место князь Долгорукий потребовал от Котошихина составить ложный донос на своего предшественника. Понимая, что согласие или отказ могут быть для него одинаково губительными, Котошихин летом 1664 г. бежит в Польшу. Он предлагает свои услуги польскому королю, но, не удовлетворенный условиями, перебирается в Стокгольм. В 1666 г. его зачисляют в штат государственного архива и предлагают написать то, что он знает о России, с жалованьем в 300 риксдалеров. Автор предисловия к первому шведскому изданию «О России Алексия Михайловича» пишет, что государственный канцлер граф Магнус Делагарди, «узнав острый ум Котошихина и его особенную опытность в политике, дал ему средства и возможность закончить начатый труд»78. Котошихин написал свою работу за 8 месяцев, полагаясь только на свою память, почти без всяких пособий.

В ссоре с приревновавшим московского беглеца к своей жене хозяином дома, где поселился Котошихин, он смертельно ранил ревнивца. В ноябре 1667 г. Григорий Котошихин был обезглавлен, перейдя перед смертью в лютеранскую веру.

В 1837 г. профессор Гельсингфорского университета С.В. Соловьев нашел в Стокгольмском государственном архиве перевод работы Котошихина, а год спустя в библиотеке Упсальского университета — оригинал. Через три года, в 1840 г., книга была опубликована в России и преподнесена императору Николаю I. Она переиздавалась в XIX в. еще дважды (1859, 1884). В XX в. «О России Алексия Михайловича» (название дано первым публикатором) издавалась только один раз, в 1906 г.

Личность автора не менее интересна, чем его книга. Первым русским эмигрантом называют князя Андрея Курбского. Это не совсем справедливо, ибо бегство друга Ивана Грозного было выражением обиды феодала на сюзерена, проявлением своеволия князя, считавшего уход от московского великого князя своим правом. Бегство Григория Котошихина, мелкого чиновника посольского приказа, сына незначительного служилого человека, было бунтом рядового обитателя московского государства, холопа, которого за ошибку в царском титуле били батогами. Почти одновременно бежал в Польшу сын руководителя русской внешней политики — Воин Ордин-Нащокин. Огорченный отец ждал жестокой опалы, но царь, очень благосклонно относившийся к Афанасию Ордину-Нащокину, утешал отца, написав ему: «Он человек молодой…яко же и птица летает семо и овамо и полетав довольно, паки к гнезду своему прилетит». Царь Алексей оказался прав: Воин Ордин-Нащокин, «полетав» в Польше и Франции, вернулся домой, где был наказан очень легко. Такого «либерального» отношения не мог ожидать подьячий, которого официально звали «Гришка Котошихин».

Московская «Краткая литературная энциклопедия» (КЛЭ), желая придать «вес» сочинению Котошихина, называет его «русский общественный деятель и писатель»79. В действительности автор «О России в царствование Алексия Михайловича» не был ни общественным деятелем, ни даже писателем в общепринятом смысле этого слова. Он был, по выражению Ал. Маркевича — автора единственной биографии Григория Котошихина, написанной в 1895 г., — «рядовым чиновником, хорошо изучившим канцелярское дело в своей специальной области и ловко разбиравшимся в окружающей его жизненной атмосфере»80. Очевидно, делает очень важный вывод Ал. Маркович, что «в служебных сферах Московского государства, и особенно в органах центрального управления, уже сформировался известный тип людей, очень ловких, наблюдательных, сведущих в своем деле, практических, хорошо знавших жизнь, дельцов на все руки, даже развитых для своего времени»81.

Это было новое поколение русских, выросшее после Смуты. Григорий Котошихин был его представителем, «заурядным чиновником», но очень незаурядным человеком. Автор предисловия к первому шведскому изданию «России при Алексии Михайловиче», лично знавший Котошихина, говорит о его блестящих способностях, о том, что он был «человеком выдающимся», «ума несравненного». Его первый русский биограф подчеркивает иное качество, возможно, еще более редкое: «Котошихин легко может ошибиться, но не солгать»82.

Историки, использующие, начиная с XIX в., работу Григория Котошихина, находят в ней очень мало ошибок. Главная ценность сочинения первого русского эмигранта в том, что оно было первым. «До второй половины XVII в., — констатирует исследователь сказаний иностранцев о России, — мы не знаем ни одного русского произведения, которое рисовало бы нам общую картину состояния тогдашнего общества»83. До Григория Котошихина о России писали только иностранцы: отстраненность давала им возможность увидеть то, чего могли не видеть русские, но она же ограничивала понимание тех сторон жизни, которые были им незнакомы и чужды. Котошихин знает Московское государство изнутри и знает его великолепно. Самая обширная глава посвящена органам центрального управления — приказам, большое внимание уделено организации дипломатической службы, церемонии приема послов, военному делу, торговле, положению крестьян, царскому придворному хозяйству. Автор не забывает о частной жизни обитателей московского государства, описав праздники, свадебные обычаи, угощения и т.д. Слог Котошихина — официальный московский XVII в., отличающийся деловитостью, сухостью, точностью. Язык ясный, точный, непохожий на темпераментную, нередко выспреннюю речь Аввакума. Автобиография неистового протопопа и спокойная реляция подьячего свидетельствуют о высоком уровне русского литературного языка, о наличии в середине XVII в. фундамента для будущей литературы. Сухой котошихинский стиль оживляется сарказмом, приоткрывающим характер московского человека, современника царя Алексея. В кратком историческом очерке, которым Котошихин предваряет описание Московии, он, например, замечает: «Когда у Грозного не было войны, он вместо того мучил подданных».

Григорий Котошихин составлял свое описание Московского государства по заказу шведов, противников Москвы, но нигде писатель не старается угодить заказчику. Например, он мало пишет о московском войске, что, казалось, должно было специально интересовать шведов. Котошихин стремится очень точно и правдиво представить состояние государства, которое он великолепно знает, потому что он там жил и потому что он оттуда бежал. Знакомство с немосковским миром, — Польшей, Ливонией, Швецией — дало эмигранту возможность по-настоящему увидеть московские порядки. Григорий Котошихин ничего не обобщает и очень сдержанно выражает свое отношение к описанному, но его рассказ не оставляет никакого сомнения в главном выводе писателя: Московское государство — неблагоустроенно, отстало, причем не только в образовании, но и в нравах, по сравнению с западом.

Автор «Московского государства при Алексии Михайловиче» с удивлением, раздражением, возмущением описывает состояние родной страны, но все эти чувства вызваны тем, что он знает — есть другая жизнь, другие порядки и нравы.

Князь Андрей Курбский видел причины московских бед в самодержавной власти великого князя. Подьячий Григорий Котошихин видит источник бед московского государства в необразованности. Он рассказывает о том, что на заседании Боярской Думы «иные бояре, бради свои уставя, ничего не отвещают, потому что царь жалует многих в бояре не по разуму их, а по великой породе, и многие из них грамоте не ученые». Но одинаково скорбит писатель о том, что «Московского государства женский пол грамоте неученые…». Одну из основных причин необразованности Котошихин видел в замкнутости Москвы, в ее отчужденности от Европы. Пройдет четверть века, и многие из его критических замечаний лягут в основу изменений, потрясших Россию в эпоху реформ Петра I.

Сочинение Григория Котошихина было описанием Московского государства, завершавшего свою историю, ждавшего необходимых для дальнейшего существования перемен. Первая русская публикация книги вызывает оживленный интерес, описание Московского государства второй половины XVII в. становится предметом споров между западниками и славянофилами, двумя умственными течениями, совсем недавно возникшими в русском обществе. Для западников Котошихин был убедительнейшим аргументом в пользу реформ, осуществленных Петром. В. Белинский был очень доволен: «Читатели наши могли видеть верную картину общественного и семейного быта России… Сколько тут азиатского, варварского!… Сколько унизительных для человеческого достоинства обрядов… Все это было следствием изолированности от Европы исторического развития, следствием влияния татарщины»84. Западники объясняли бегство Григория невозможностью для развитого человека дышать московской атмосферой. Крайние славянофилы отвергали свидетельство Котошихина (не умея опровергнуть его документами), ибо он был враг народа. Историк Михаил Погодин, автор официальной теории народности, не отрицая справедливости показаний эмигранта, доказывавших необходимость петровских реформ, остро осуждал западничество Котошихина, восклицая: «Избави нас Бог от котошихинского прогресса!»85.

В 1993 г. русский исследователь эмигрантской литературы, о которой стало можно говорить без ругательств, высоко оценивает свидетельство, несмотря на характер автора: «В далеком Стокгольме на шведские деньги создана острым и безнравственным перебежчиком Григорием Котошихиным талантливая книга о Московском государстве, луч реальной правды среди велеречивых легенд и этикетного официоза»86. Не прекращается спор о русском прошлом, и поэтому не перестает выплывать на поверхность правдивый рассказ о переломной эпохе, написанный свидетелем, которого д-р Йерне, шведский автор первой биографии Григория Котошихина, написанной в 1881 г., назвал человеком несравненных способностей87.

Григорий Котошихин был основоположником критической литературы. Его современник Юрий Крижанич был прототипом иностранца, настолько зачарованного Россией, что в ней он находит воплощение особого пути развития. В последующие три столетия Россию будут навещать чужеземцы, которые в рассказах об увиденном выберут, часто не подозревая об этом, либо модель Котошихина, либо модель Крижанича.

Судьба Юрия Крижанича и его сочинений также могла бы дать пищу романисту. Крижанич родился в Хорватии в 1617 г., окончил в Вене курс католической духовной семинарии, в Риме был подготовлен для миссионерской деятельности среди православных сербов в пользу унии. В 1646 г. впервые приехал в Московию, где прожил четыре года, продолжая свою работу. В 1660 г. он снова приехал в Москву, скрыв свой католицизм и свой сан каноника, выдав себя за серба. В 1661 г. Юрий Крижанич по неизвестной причине был сослан в Тобольск, один из важнейших в то время русских центров в Сибири. Он прожил там более 15 лет, до смерти царя Алексея. Выпущенный из России, уехал в Польшу. После 1680 г. его следы теряются. Рукописи многочисленных сочинений, написанных в ссылке, неясным путем попали в Москву, где полтора столетия пылились на полках Синодальной библиотеки. Открытые историком П.А. Безсоновым работы Юрия Крижанича были опубликованы частично в 1859 г. как приложение к журналу «Русская беседа». Вызвав значительный интерес, мысли хорватского путешественника были вскоре снова забыты. Первое полное издание сочинений Крижанича было осуществлено в Москве в 1965 г. Публикация 1859 г. носила почти то же название, что и сочинение Котошихина («Русское государство в половине XVII в.: Рукопись времен царя Алексея Михайловича»). Второе издание озаглавлено: «Политика», что хорошо отражает замысел автора, пользовавшегося в качестве образца «Политикой» Аристотеля и назвавшего сочинение «Беседы о правлении».

Историки спорят относительно распространенности мыслей Крижанича. Одни говорят, что его сочинения имелись у царя (первоначально покровителем славянского гостя был боярин Морозов), в Посольском приказе, в библиотеке В.В. Голицина, руководившего русской внешней политикой при Софье. Другие не находят этому доказательств. Историк А.Г. Брикнер назвал Крижанича «оратором без аудитории, проповедником без кафедры». П. Милюков замечает, что независимо от степени распространения и выполнимости «идеи и наблюдения Крижанича имеют для нас огромное значение, как более сознательное выражение того, что многими смутно думалось и чувствовалось на тогдашней Руси»88. Справедливость этого наблюдения подтверждается и тем, что «идеи и наблюдения» хорватского гостя остаются предметом острых споров в конце XX века. Утопия Юрия Крижанича, сформулировавшего светскую версию пророчества Филофея о Третьем Риме, продолжает оставаться источником вдохновения для идеологов русского мессианства.

Широкая образованность, значительно превышавшая московский уровень, отличное знание Запада, какого не могли иметь московские люди, но также место рождения — Хорватия, славянская страна — поле битвы турок и немцев, позволили Юрию Крижаничу увидеть, понять и сформулировать то, что русские чувствовали. Автор «Политики» рассказывает, что в 1658 г., оказавшись в Вене, он явился в гостиницу «Золотого быка», где остановился московский посланник, приехавший набирать иноземцев, желавших поступить на царскую службу. Юрий Крижанич вспоминал, что его возмутило неряшество и зловоние помещения, которое занимал посол. Но это не помешало ему предложить свою службу царю. В этом эпизоде весь Крижанич: он прекрасно видел все недостатки русских и московского государства, но это не мешало ему поверить в историческую миссию России как центра, собирателя и покровителя славянских народов. Василий Ключевский говорит о парадоксе: Крижанич, хорват и католик, искал будущий славянский центр не в Вене, не в Праге, даже не в Варшаве, а в православной по вере и в татарской, по мнению Европы, Москве. Историк добавляет: «Над этим можно было смеяться в XVII в., можно, пожалуй, улыбаться и теперь; но между тогдашним и нашим временем были моменты, когда этого трудно было не ценить»89. Между второй половиной XIX в., когда Ключевский писал о Крижаниче, и концом XX в. было еще немало моментов, когда «славянская идея» служила русскому государству.

Юрий Крижанич открыл еще неосознанную в Москве славянскую миссию России. В его глазах эта миссия имела предназначением спасение славянских народов, а в первую очередь спасение русского народа, оказавшегося во второй половине XVII в. перед страшной опасностью быть зараженным чужеземным ядом.

Один из разделов «Политики» называется «О чужебесии», которое автор определяет как «бешеную любовь к чужим вещам и народам, чрезмерное, бешеное доверие к чужеземцам». Крижанич констатирует: «Эта смертоносная чума (или поветрие) заразила весь наш народ»90. «Наш народ» для Крижанича — славяне. Автор «Политики» принес русским национализм.

Источником могущественного идеологического воздействия формулы Филофея была ее простота: два Рима пали, третий — Москва — стоит, а четвертому не быть. Будущее не имело тайны, все было ясно. Простота и ясность были прежде всего связаны с тем, что «Москва стоит», то есть не только существует, но и растет. Со времен Филофея, с начала XVI в. московское княжество, а затем московское царство не переставало «двигаться», распространяться, раздвигать свои границы все дальше и дальше. Московское государство называли «литургическим»: все члены общества служат государству, как жизнью, так и имуществом91. Внешняя экспансия, бывшая основной целью княжества, а потом царства, приводила его в соприкосновение с противниками, чужеземцами. Влияние врагов, традиционных соперников бывает, как правило, очень сильным, в особенности если противник одерживает победы.

Татарское присутствие на Руси оказало сильнейшее влияние на все стороны средневековой русской жизни. Иностранцы, рассказывавшие о своем пребывании в Московском государстве в XVI и XVII вв., отмечали странную, по их понятиям, посадку русских всадников. Это была татарская посадка с поджатыми ногами. В свое время для борьбы с татарами, знавшими только лук да саблю, она считалась прогрессом военной техники. Когда появился другой враг, польско-литовская конница, вооруженная копьем, татарская посадка оказалась «отсталой»: русский кавалерист не выдерживал сильного удара копьем, вылетал из седла. Посадка изменилась.

Иностранцы с Запада начинают проникать в Московское княжество при Иване III, им покровительствует Иван IV. Смутное время открывает для чужеземцев настежь московскую Русь. По мере выхода из кризиса регламентируется число и положение иностранцев. В конце XVII в. в Москве, в немецкой слободе, квартале, отведенном чужеземцам, насчитывалось более 1000 «торговых людей». Проникший в это время в Москву иезуит (по закону проживание в Московском государстве иезуитов было строго запрещено) обнаружил, к своему изумлению, «почти все европейские народности», в том числе и католиков. Но большинство составляли «еретики-протестанты», прежде всего голландцы (их было более 300), а затем англичане.

Не менее важную роль, чем в торговле и промышленности, иностранцы играли в московских войсках. По списку 1696 г., число иностранцев — генералов и офицеров (до прапорщиков включительно) составляло 231, в пехоте — 723. Одних генералов и полковников императорский посол Мейерберг насчитал более 100 человек. В списке 1632 г. имелось только 105 иностранных офицеров. Но в это время войско иностранного строя (пехота и конница) насчитывало всего 6118 человек. В конце века численность войска возросла в 15 раз, соответственно увеличивалось число иностранных профессионалов, строивших в Москве армию европейского образца92.

Численность, можно сказать многочисленность иностранцев в решающих областях жизни московского государства, проникновение западного влияния в культуру, заметного в изменении нравов и моды на одежду прежде всего в придворных кругах, отражали новые задачи, решение которых становилось все более неотложным. Нарастал конфликт между традиционной московской умственной структурой и необходимостью развития государства.

Одной из причин раскола было ощущение конфликта, страх перед чужеземным влиянием, угрожавшим чистоте православия. Восстание против исправления богослужебных книг было православной реакцией на возраставшую роль чужеземцев. Максим Грек говорил о необходимости исправления переводов и не встречал сопротивления. Столетие спустя действия Никона раскололи церковь.

Юрий Крижанич сформулировал идею националистической реакции на чужеземное наступление. Ощущение «своего» и «чужого» было присуще русским, как и всем другим народам. Но в Московском государстве признаком различия была религиозная принадлежность. Для Крижанича не православие, но славянство было фактором, определявшим уникальность Руси. Юрий Крижанич приехал учителем национальных чувств и пророком страшной опасности, нависшей над Москвой. Страстные осуждения ужасных результатов ксеномании — чужебесия более трехсот лет спустя продолжают оставаться актуальными для русских идеологов крайнего национализма: «Все беды, которые мы терпим, — утверждал Крижанич, — проистекают именно из-за того, что мы слишком много общаемся с чужеземцами и слишком много им доверяем». «Чужеземное красноречие, красота, ловкость, избалованность, любезность, роскошная жизнь и роскошные товары, словно некие сводники, лишают нас ума». «От кого, как не от чужеземцев, исходят голод, жажда, притеснения, частые мятежи и разорения и всякие беды, печали и неволи всего народа русского?»93.

Юрий Крижанич видит Россию стоящей на перекрестке. Перед ней две дороги: одна — в опасную даль новизны, другая — в густые потемки старины. «Есть два народа, искушающие Россию приманками противоположного характера, влекущих и разрывающих ее в противоположные стороны. Это — немцы и греки»94. Автор «Политики» полагает, что оба одинаково плохи, но опаснее для русских — немцы. Ибо им принадлежит будущее, и бороться с ними можно только их же оружием — дальнейшим развитием собственной культуры.

Юрий Крижанич говорит о третьем пути между «греческой стариной» и «немецкой новизной». Для защиты национальной самобытности русских необходимы, по мнению Крижанича, строжайшие запретительные меры. Он предлагает выгнать из страны иностранных купцов и офицеров (полковников). В особом разделе книги «О гостогонстве» певец славянского королевства вспоминает о «славном спартанском законе — ксениласии, по-русски «гостогонстве» или «очищении народа и державы от дурного плевела»95. Одобрительно отзывается Крижанич о запрещении жить на Руси еретикам, евреям и цыганам.

Интерес «славянского королевства», о котором мечтает Юрий Крижанич, диктует ему проекты обустройства всех сторон жизни Московского государства, которое объединит славян. Для него духовное превосходство русской жизни несомненно. Европейцы «высшей задачей человека считают наслаждение», русские живут в христианской простоте: русский человек, кое-как выспавшись на лавке или на печи под собственным платьем вместо одеяла и на соломенной подстилке вместо тюфяка, спешит спозаранку на работу или на царскую службу. Иностранец нежится до полудня на пуховиках и перинах, и, едва встав с постели, тотчас принимается за вкусный завтрак96.

Крижанич отлично видит недостатки русской жизни. Он замечает, в частности, что «нет нигде на свете такого мерзкого, отвратительного, страшного пьянства, как на Руси, а всему причиной кабаки». Предлагаемые им проекты улучшений должны, как он убежден, превратить Москву в могучий центр славянства.

Московская государственная система — самодержавие, или, как выражается Крижанич, «совершенное самовладство», представляется ему «наилучшим правлением»97. Именно самодержавие позволит устранить путем необходимых изменений то единое, что препятствует развитию Руси — незнание, недостаточный уровень культуры. Источник всех зол — «худое законоставие», плохие законы. Самодержавный царь может провести необходимые реформы, избавив тем самым Русь от всех зол. Русское «самовладство» кажется Крижаничу несравненно более человечной системой правления, чем польская: «На Руси есть только один господин, который располагает жизнью и смертью подданных. А у поляков сколько властителей — столько королей и тиранов, сколько бояр — столько судей и палачей». Польское правление — самая худшая система: «Если бы кто-нибудь обошел кругом весь свет, чтобы отыскать наихудшее правление, или если бы кто-нибудь нарочно захотел выдумать наихудший способ правления, он не смог бы найти более подходящего способа, нежели тот, коим ныне правят в Польской земле». Главные, страшные опасности, которые, предупреждает Крижанич, грозят Москве: своевольство, чужебесие и чужевладство98.

Проповедник «третьего пути», «середины», автор «Политики» резко осуждает «людодерство», тиранию, в которую «самовладство» может выродиться. Моделью «людодера», безжалостного тирана был для Крижанича Иван Грозный, которого он упрекал также и в том, что царь «хотел сделать из себя варяга, немца, римлянина, кого угодно, только не русского и не славянина». Самовладство царя включает в проекте Крижанича самоограничение: «Пусть царь даст людям всех сословий пристойную, умеренную, сообразную со всякой правдой свободу, чтобы на царских чиновников всегда была надета узда, чтобы они не могли исполнять своих худых намерений и раздражать людей до отчаяния»99. Самовладство без людодерства со свободами. — «пристойными и умеренными», — возвещает систему просвещенного абсолютизма.

Внешнеполитическая программа Крижанича нацеливала Русь на юг. Не видя никакой необходимости в продвижении на восток и север — в Сибирь и Китай, он считал ненужной борьбу за Варяжское море (Балтика). Главную задачу Крижанич видел в завоевании Крыма, который будет производить вино, хлеб, масло, мед, годных к военному делу лошадей. Кроме того, Крым обладал выходом в Черное море. Для войны с татарами автор «Политики» предлагал пригласить поляков, а после завоевания Крыма рекомендовал изгнать из страны всех мусульман, отказавшихся принять крещение.

Пришелец со стороны, Юрий Крижанич увидел, нередко в увеличительное стекло, многие важнейшие проблемы Московского государства и его жителей. Отсутствие закона о престолонаследии, введение которого он считал необходимым, вскоре подтвердило правоту хорватского каноника. Но главным в сочинениях Крижанича были не детали, а ощущение опасности неизбежного для Москвы выбора между востоком и западом. Непрочитанный в свое время, Юрий Крижанич внимательно читался в XIX-XX вв. У него черпали аргументы сторонники противоположных взглядов: западники опирались на него, настаивая на реформах, славянофилы находили у него похвалу самовладству. И те, и другие обращались к «Политике», рассуждая о русском национализме, об отношении к Западу. Противоположные взгляды на наследие Крижанича двух историков XIX в. иллюстрируют его вклад в русскую политическую мысль и отношение к нему. Николай Костомаров отдает должное дальновидности Крижанича, увидавшего опасность, грозившую Руси со стороны немцев, а также в результате «обезьяннического перенимания приемов чуждой образованности». Костомаров пишет: «Русский человек не сделался менее невежествен, беден и угнетен оттого, что Россия наводнилась иноземцами, занимавшими государственные и служебные должности, академические кресла и профессорские кафедры, державшими в России ремесленные мастерские, фабрики, заводы и магазины с товарами. Курная изба крестьянина нимало не улучшилась, как равно и узкий горизонт крестьянских понятий и сведений не расширился оттого, что владелец сделался полурусским человеком, убирал свой дом на европейский образец, изъяснялся чисто по-немецки и по-французски и давал возможность иноземцам наживаться в русских столицах на счет крестьянского труда. Русский дух не приобрел способности самостоятельного творчества в области науки, литературы, искусств оттого, что в России были иноземцы и обыноземившиеся русские, писавшие на иноземных языках для иноземцев, а не для русских». Костомаров признает, что Юрий Крижанич впал в крайность, в нелепость, требуя принять против иноземцев жестокие ограничительные меры, но «он был прав в тех опасениях, которые привели его к этой нелепости»100.

Павел Милюков согласен с тем, что много из того, о чем предостерегал Крижанич в царствование Алексея, осуществилось: вся внешность европейской культуры была усвоена без всяких изменений, совершенно механически; сладкая еда, и мягкие постели, и изящная праздность высшего класса, и роскошь обстановки, костюма, жилья стали обыденными явлениями, Русь пережила даже чужевладство — на престоле сидела иностранка и женщина. И тем не менее, констатирует историк, денационализации России не произошло, она постепенно ассимилировала воспринятые механические элементы иноземных культур. Доза иноземного яда, которую получил русский организм, не отравила его, как боялся Крижанич. Эта доза, заключает Павел Милюков, была едва достаточной, «чтобы произвести действие целительной прививки»101.

Второе важнейшее, наряду с национальной идеей, открытие Юрия Крижанича: славянская идея никогда не стала ведущей в русской политической мысли, хотя в разное время пользовалась успехом и отражалась во внешней политике. Славянская идея, концепция «славянского царства» не получила того значения, о котором мечтал Крижанич, ибо вступала в противоречие с имперской идеей, ограничивала ее. Москва — Третий Рим — не могла довольствоваться только славянскими народами, она видела себя в центре православного мира. Православная империя не могла себя ограничивать славянством. Империя не могла наглухо загородиться от иностранных влияний. Противоречивый характер «Третьего Рима», вытекающий из открытий, сделанных Юрием Крижаничем, не перестает питать дискуссии, переходящие в непримиримые споры о характере Российской империи.

Григорий Карпович Котошихин, подьячий Посольского приказа, в 1664 году бежал из Российского государства в Польшу. Чуть погодя он перебрался в Пруссию и далее через Любек оказался в Швеции. В 1666-1667гг. он жил в Стокгольме под именем Ивана Александра Селицкого, где при поддержке государственного канцлера графа Магнуса Делагарди составил описание быта, нравов и политического устройства Российского государства. В 1667 г. Котошихин был обвинен в убийстве своего домохозяина и казнен.

Интересен Григорий Котошихин не своим побегом за границу, а написанием ценнейшего сочинения о Российском государстве 17 века. Рукопись его сочинения сохранилась в библиотеке Уппсальского университета, а переводы в Государственном архиве Швеции и в нескольких библиотеках.

1.Ссылки на издания сочинения Григория Котошихина:

1) Электронная публикация «О России в царствование Алексея Михайловича» на сайте исторического факультета МГУ.

2) Издание 1840 года «О России в цар-ствование Алексея Михайловича», Санкт-Петербург, типография Эдуарда Праца;

3) Издание 1859 года «О России в царствование Алексея Михайловича», Санкт-Петербург, типография Эдуарда Праца;

4) Издание 1884 года «О России в царствование Алексея Михайловича», Санкт-Петербург;

5) Издание 1906 года «О России в царствование Алексея Михайловича», Санкт-Петербург, типография Главного управления уделов;

6) Издание 2000 года «О России в царствование Алексея Михайловича», Москва, издательство «Российская политическая энциклопедия» (ссылка для скачивания);

7) Grigorij Kotošixin, O Rossii v carstvovanie Alekseja Mixajloviča. Ed. with a commentary by A.E. Pennington. Oxford. 1980. (в открытом доступе бесплатных публикаций не найдено).

2. Ссылки на биографические сведения о Григории Котошихине:

1) Я.К.Грот. «Новые сведенія о Котошихине по шведским источникам». Санкт-Петербург, 1882, типография Императорской Академии наук.

2) А.И.Маркевич. «Григорий Карпович Котошихин и его сочинение о Московском государстве в половине XVII века». Одесса, 1895, Типография Штаба округа.

3) А.А. Половцов. Русский биографический словарь. Том 9. Котошихин, Григорий Карпович (на сайте Азбука веры).

4) 1149-1150 (Nordisk familjebok / Uggleupplagan. 14. Kikarsikte — Kroman) (runeberg.org).

3. ОТВЕТЫ Григория Котошихина на отдельные фейки (нумерация взята в соответствии со 100 самыми эпичными фейками об истории России, разобранными Канцеляриусом):

Фейк 1. Петр I своим указом переименовал Московию в Россию.

До несуществующего указа 1721 года, который никто и никогда не видел, еще чуть более 50 лет, а Григорий Котошихин в своем сочинении пишет:

• По смерти же того царя, на Московском царстве учинился царем той боярин Борис Годунов, и царства его было немнога лета; и после того в Росийском царстве начало быть в людях смятение и неприятелское нахождение свыше прежнего.
• А как приспеет время учити того царевича грамоте, и в учители выбирают учителных людей, тихих и не бражников; а писать учить выбирают ис Посолских подьячих; а иным языком, Латинскому, Греческого, Неметцкого, и никоторых, кроме Руского научения, в Росийском государстве не бывает.

Григорий Котошихин множество раз в сочинении пишет те названия Русского государства, которые употреблялись в его время: «Российское государство», «Российское царство», «Московское государство», «Московское царство». Он ни разу не использует латинский термин «Московия».

Фейк 2. Екатерина II «высочайшим повелением» приказала «московитам» называться русскими

До восшествия Екатерины II на престол чуть менее 100 лет, а Григорий Котошихин в своем сочинении по отношению к своим бывшим соотечественникам пишет:

• А лучитца посолским дворяном и их людем в рядех чего купить, послом и себе, или пойдут для гулянья: и с ними, для сбережения от Руских людей, ходят стрелцы, чтоб им кто не учинил какого бесчестья и задору.
• Да в том же Приказе ведомы Московские и приезжие иноземцы всех государств торговые и всяких чинов люди: и судят торговых иноземцов, и росправу им чинят с Рускими людми, в одном в том Приказе.
• А были в том смятении люди торговые, и их дети, и рейтары, и хлебники, и мясники, и пирожники, и деревенские и гуляющие и боярские люди; а Поляков и иных иноземцов, хотя на Москве множество живет, не сыскано в том деле ни единаго человека, кроме Руских.
• А делают про царской обиход полотна мастеровые люди немногие, Руские и Поляки, а иные люди в свое место наймуют делать их же мастеров.

Можно продолжить и дальше, но удивительно, что в 17 веке Григорий Котошихин прекрасно знает, что в Российском государстве и в его царствующем граде Москве живут русские, а в 21 веке находятся отдельные деревянные создания, которые упоминают несуществующий указ Екатерины II и латинский термин «московиты».

Фейк 38. Русские до 1700 года платили дань крымским татарам.

Григорий Котошихин пишет о том, что Крымскому хану посылают ежегодные поминки и перечисляет те дары, которые посылаются. Также он объясняет причину посылки поминок:

• А посылают к ним те поминки для того, чтоб они на украинные городы войною не ходили и городов и мест не разоряли; однако они такие дары беручи на то не смотрят, чинят что хотят. А будет тех поминков на год болши 20,000 рублев. 

То есть посылка поминок является не формой вассалитета или зависимости, а формой, с одной стороны подарка, с другой стороны откупа от набегов на «украинные города». Отсутствие какой-либо зависимости подтверждается, как обычаями взаимоотношений двух сторон, так и сравнением этих обычаев с практикой взаимоотношений с другими государствами.

Котошихин Г.К. пишет:

• «А Крымской хан пишет титлу царскую коротко, таким обычаем: «Брату нашему Московскому царю» имянование его и потом поздравляет, или поклон свой напишет» (брат никак не может быть вассалом, которому еще иногда и кланяются).
• «Х Крымскому хану и х Калмыцким тайшам посылаются посланники, середних родов дворяне; а с ними товарыщи подьячие». К примеру, к «Х королевскому величеству Свейскому посылаются великие послы, околничие другой статьи родов, которые в боярех не бывают; а с ними товарыщи думные дворяне, или столники середних родов, да дьяки.» (статус посланников к Крымскому хану ниже, чем ко многим другим государям).
• «А как приезжают Крымского хана, и Нагайские, и Калмытцкие послы, и им встречи не бывает; а едут Крымские послы с приставы, кто их принимает на рубеже, на свой Крымской двор, а Калмытцкие и Нагайские, где их поставят; и на Москве приставят к ним дворянина.«. К примеру, «Королевского величества Свейского послы как они приедут на границу, и их посылают принимать ис порубежных городов бояре и воеводы дворянина, человека старого и роду честного, и велят принять послов с честию, и корм и питье пошлют к ним с ним на встречю; а приняв послов едет с ними до города.» (честь, оказываемая многим послам других государей, гораздо значительнее, чем послам Крымского хана).
• «К Перситцкому шаху посылается с послы, что посолство то болши, по 50,000 и по 100,000 рублев и болши, всякими зверми, битыми и живыми, и птицами, для того что Персидцкой король присылает к Москве в дарех сам много, многие узорочья с каменьи и всякие товары. А в прошлом 1663 году, послано в Персию, с послы, болши 200,000 рублев даров: две кореты серебряных, одна позолочена, а к ним по 12 лошадей с прибавошными лошадми, соболи, куницы и всякая мяхкая рухлядь, птицы и звери всякие живые, сосуды серебряные, деревяные, костяные.» (пример обычной практики взаимоотношений между государствами, когда дары присылаются каждой стороне и размер подарков бывает несравнимо больше, чем те поминки, которые посылаются Крымскому хану).

Фейк 70. Слово «русский» означало принадлежность к православной вере, любой крещенный в православие это русский.

Для Григория Котошихина крещенные татары не являются русскими:

• А в том Приказе ведомо Казанское и Астараханское царствы, и к ним Понизовые городы; и в те городы воеводы и к ним указы посылаются, о всяких делех, ис того Приказу. А денежной збор собирается с Понизовых городов, которые блиски к Москве,  с Руских посадцких людей, и с крещеных и некрещеных Татар, и Мордвы, и Черемисы, погодно, такъже и с таможен и с кабаков, с откупов, на год блиско 30,000 рублев; а с медовых бортных угодей, и с ловель звериных, с лисиц и с куниц и з горностаев и з белки, звериною рухлядью и медом.

И церковь для него не русская, а греческая. Вот что Котошихин пишет про Гришку Отрепьева:

• А как начал царствовать, и в Росийском государстве учал было заводить вновь веру папижскую, и Греческия церкви переделывать в костелы Лятцкие и многие пакости чинил, — и ему того не потерпели, бояре и всякого чину люди, умышляли чем бы такого воровского царя искоренить.

4. Что написал Григорий Котошихин про Украину.

Котошихин Г.К. для обозначения части территорий современной Украины использует названия: «Малая Россия», «Войско Запорожское». Так, рассказав про изменения в титуле во времена Алексея Михайловича, когда вместо традиционного «всея Русии самодержца» стало применяться «всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца», Котошихин пишет:

• А пишетца та титла «всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержец» не изстари, внове, при нынешнем царе, как учинились в вечном подданстве Малая Росия, войско Запорожское, гетман Богдан Хмелницкой с казаками и со всеми Черкаскими городами. Великою Росиею прозвано Московское государство; Белая Росия Белорусцы, которые живут около Смоленска и Полотцка и в-ыных городех.

В Российском государстве в то время существовал и специальный приказ «Малые Росии», о котором Григорий Котошихин сообщает следующее:

• Приказ Малые Росии; а сидит в нем тот же боярин что и в Галицкой Четвери, а с ним дьяк. А ведомо в том Приказе Малая Росия, войско Запорожское казаки и городы Киев и Чернигов, с товарыщи, с того времяни как отлучилися они от Полского короля и учинилися в подданстве под царскою рукою. А доходов с тое Малые Росии не бывает ничего, потому: как царь принимал их под свое владенье в подданство, и он обещался им и чинил веру на том, что им быти под его владеньем в вечном подданстве по своим волностям и привилиям, как были они в подданстве у Полского короля, ни в чем не переменяя и волностей их не отнимая.

Обратим внимание, что  «доходов с тое Малые Росии не бывает ничего«, так как царь «…обещался им …быти...по своим волностям и привилиям…».

Топоним Украйна Григорий Котошихин упоминает дважды: один раз у татарской границы, второй раз в царских диких лесах, и несколько раз упоминает «украинные городы», которые, подвергались набегам крымских татар, и из жителей которых, в том числе, формировали полки:

• А как они Крымские люди ходят войною на украинные городы, и разоряют, и людей рубят, и в полон берут, и тех полонеников привозят они на границу, по зговору, на розмену…
• Новые полки; и в те полки прибирают салдат из волных людей, и из Украинных и ис Понизовых городов, детей боярских, малопоместных и беспоместных; такъже и с патриарших, и с властелинских, и с монастырских, и з боярских, и всякого чину людей, с вотчинниковых и с помещиковых со ста крестьянских дворов салдат. 
• Драгунские полки; старые драгуны устроены вечным житьем на Украйне к Татарской границе, против того ж, что и салдаты к границе Свейского государства, а вновь драгунов берут с Украинных городов и с волостей, с торговых людей и с крестьян, которые живут за царем и за монастыри, против такого ж обычая, что и рейтаров и салдатов, и исполнивая полки придают их к райтаром в полки. 
• Поташные и смолчюжные заводы; учинены буды в царских диких лесах, на Украйне, такъже и бояр и околничих и думных и ближних людей, и гостей и торговых людей, буды учинены в тех же и в-ыных царских лесах, на откупу; а сверх откупу на царя берут поташи и смолчюги десятую бочку.

По всей видимости к Малой Росии «украинные города» и «Украйны» в сочинении Григория Котошихина не относились. По тексту своего сочинения к Малой Росии автор относит Запорожских казаков, Войско Запорожское, Киев и Чернигов, города Черкаские.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ:

1.Тихонова В.Б. Подъячий Посольского приказа Г. К. Котошихин: интеллигент, русский европеец, западник?

2. Отзыв Andrásа Zoltánа на книгу английской исследовательницы A.E.Pennington «O Rossii v carstvovanie Alekseja Mixajloviča». 

Григорий Карпович Котошихин, подьячий Посольского приказа, не снискал себе славы ни как талантливый дипломат, ни в какой либо другой сфере деятельности. Он известен другим. Котошихин — первый перебежчик, о котором нам известно. Так что всякие гордиевские, шевченко, резуны, калугины являются продолжателями того, что впервые сделал «вор Гришка».

Кстати, начальство да и сослуживцы считали его способным молодым человеком, который вполне мог сделать карьеру. Правда, однажды произошел небольшой инцидент — при написании официальной грамоты он либо по рассеянности, либо из-за недосмотра во фразе «великий государь»пропустил слово «государь», за что был бит батогами.

Вы можете сказать, что вот то, что заставило Гришку обидеться на царя и начальство, только это было обычное наказание того времени за допущенную ошибку. Сейчас бы его лишили премии или объявили выговор, а тогда наказывали вот таким простым способом.. Тем боле, что наказание никакого влияния на идущую в гору карьеру.

В 1661 году Котошихин принимает участие в заключении мирного договора между Россией и Швецией, а в августе того же года царь посылает его в Стекольну (так тогда русские называли Стокгольм) с письмом к шведскому королю,в котором Алексей Михайлович предлагает ему прислать своих представителей для обмена ратификационными грамотами. Как вы понимаете, кого попало с таким заданием не пошлют….

Договор был был успешно ратифицирован и начались переговоры об урегулировании взаимных денежных претензий. Вели их с российской стороны Василий Семенович Волынский и шведский постоянный представитель в Москве (как тогда называли резидент) Адоль Эберс.

Именно Эберс в своем зашифрованном донесении от 26 января 1664 года упоминает о существовании у себя на связи ценного источника, который имел доступ к секретной информации. Как зовут источника, этого в донесении нет, но мы по ряду косвенных признаков достаточно уверенно сказать, что речь идет именно о подьячем Посольского приказа Гришке Котошихине. Как то так..

Что же подтолкнуло Котошихина на предательство? Бедность. Не думаю. В архивах сохранились сведения, что герой данной статьи в 1661 году получал 13 рублей в год. Сумма, конечно, не ахти, но на такие деньги тогда жить было можно. Тем более, что в 1663 году он получал уже 30 рублей.
Правда, был еще случай с отцом Котошихина, монастырским казначеем, которого сначала обвинили в растрате, отобрали дом со всем имуществом, а потом, после расследования, обвинение сняли, но имущество не вернули… Впрочем, на карьере сыночка это никак не сказалось…

Последние сведения о Котошихине в архивах России относятся к 1665 году. Это запись в ведомости на выплату жалования служащим Посольского приказа. Эта запись гласила, что в прошлом году Гришка Котошихин, будучи в полках князя Черкасского «своровал, изменил, отъехал в Польшу». Сам Гришка объяснял свой поступок тем, что оказался в центре интриг между двумя воеводами — князем Черкасским и князем Долгоруким (якобы князь Черкасский заставлял его написать письмо с обвинениями князя Долгорукого, что тот «сгубил царское войско»).

Понимая, что от князя Черкасского, если он откажется, не будет ничего хорошего, а если не откажется, то ему не будет ничего хорошего от князя Долгорукого, Гришуня решил сделать ноги. Конечно, тут Котошихину можно посочувствовать, если не принимать во внимание сотрудничество за деньги со шведским дипломатом (он же шведский разведчик) в деле краж государственных секретов, о чем было указано выше. Так что особо сочувствовать я бы не стал. Тем более мы знаем только версию самого перебежчика.

В общем Гришка бежал в Польшу, где предложил свои услуги королю Яну-Казимиру, который назначил ему жалование в 100 рублей в год. Но Гришке этого было мало. Он просит короля оставить его при своей особе, обещая ему рассказать множество ценных сведений о России, прося взамен самую малость — чтобы ему сообщали все последние новости о России, и чтобы ему был предоставлен свободный доступ к королю. Я представляю, как польский король офигел от подобной наглости…

Так вот, обидевшись на короля Яна-Казимира, или еще по какой причине, но Котошихин уехал в Пруссию, а потом в город Любек. И тут, в Любеке, ему улыбнулась удача. Он встретил бывавшего в Москве иностранца Иоганна фон Горна, который был тайным агентом Алексея Михайловича.
Фон Горн знал Котошихина как подьячего Посольского приказа и ничего не знал о его измене, поэтому он попросил Гришку доставить в Москву тайное сообщение, и эта гнида, воспользовавшись ситуацией, решил как можно выгоднее продать попавшую к нему в руки секретную информацию и первым же кораблем рванул в Нарву.
В Нарве в тот момент была резиденция шведского генерал-губернатора Ингерманландия.

Из Нарвы он быстренько сочинил послание уже к шведскому королю, где предлагал свои услуги, и, кстати, признавался, что продавал шведам секреты еще в бытность подьячим Посольского приказа. Кстати, российская разведка смогла установить местонахождение предателя, и у Швеции потребовали его выдать.

Автограф сочинения Г. К. Котошихина

Котошихина не выдали. 24 ноября 1665 года шведский король подписал специальный указ, гласивший, что «Поелику до сведения нашего дошло, что этот человек хорошо знает русское государство, служил в канцелярии великого князя и изъявил готовность делать нам разные полезные сообщения, мы решили всемилостивейше пожаловать этому русскому 200 риксдаллеров серебром«. Так что Гришке опять повезло…

Котошихин приезжает в Стокгольм и под именем Иоганна Александра Селецкого был зачислен в штат архива чиновником. Поселился он у служившего в том же архиве переводчика русского языка Даниила Анастазиуса. В это время Котошихиным был написан труд «О России в царствование Алексея Михайловича», которое до сих пор используется историками в качестве ценного источника сведений о России XVII века.

В шведской столице Котошихин подал две челобитные – королю и государственному совету. В последней он униженно просил: «Еще покорно королевскому величеству, моему всемилостивому государю, так же и вам, превысоким господам, бью челом и милости прошу, чтоб я пожалован был где жить и чем сыту быть». В марте 1666 года король Карл XI назначил Котошихину (который для конспирации стал называться Иваном Селицким) немалое жалованье и пособие на прожиток и обзаведение, «поелику он нужен нам ради своих сведений о Русской государстве».

Карл XI. Неизвестный художник. В 1666 году королю Швеции было 11 лет.

По поручению канцлера Магнуса Делагарди Котошихин написал обширное сочинение о государственном устройстве Московии, быте царской семьи, хозяйстве, войске и обычаях во многом загадочного в ту эпоху царства. Котошихин был знатоком русского дипломатического протокола и бюрократической машины, знал скрытые пружины политики, а сверх того, был наблюдательным и толковым человеком.

25 августа 1667 года в пьяной драке он неумышленно убил своего квартирного хозяина, приревновавшего его к жене, и был отдан под суд. Хотя обстоятельства дела хорошо известны по шведским источникам, в нем остается загадка. Подсудимый вполне признал свою вину и не сделал ни малейшей попытки добиться снисхождения. Осужден он был исключительно на основании собственных показаний, ибо свидетелей преступления не было.

Суд еще не начал разбирательство, когда в Стокгольм прибыл русский посол Иван Леонтьев. Узнав о судебном процессе, он потребовал выдачи перебежчика. Послу ответили, что коль скоро Котошихин прибыл в Швецию не из России, а из Польши и совершил свое преступление на шведской земле, он не может быть выдан. Но ежели посол желает, он может оставить в Стокгольме своего представителя для наблюдения за казнью. Неизвестно, воспользовался ли посол этим предложением.

Король утвердил смертный приговор не позднее 21 октября 1667 года. Засим последовала отсрочка его исполнения: Котошихину дали время для приобщения к лютеранской вере.

Накануне казни осужденный «с величайшим благоговением причастился в темнице Святых Тайн» и принял лютеранство. После обезглавливания труп его был доставлен в Упсалу, где выдающийся естествоиспытатель Олаф Рудбек анатомировал его перед студентами. Скрепленные проволокой кости Котошихина еще долго хранились в музее Упсальского университета.

Улоф Рудбек (старший) — шведский учёный — анатом, ботаник и атлантолог.

Труд Котошихина имел большое значение для шведской дипломатии. Он был переведен на шведский язык и размножен в нескольких копиях для высших сановников королевства. В России о нем узнали лишь в 30-е годы XIX века. С тех пор он был и остается ценнейшим источником по истории Московского государства XVII века. Так изменник получил посмертное признание на родине, где он не видел применения своим дарованиям.

В XX веке на измену смотрели уже иначе. Философ Федор Степун, высланный советской властью из России в 1922 году, проводит различие между понятиями «родина» и «отечество». Он цитирует Вольтера: «Отечество возможно только под добрым королем, под дурным же оно невозможно». И утверждает, что задача эмиграции – «не революционное минирование своей родины и не подготовка интервенций», а «защита России перед лицом Европы и сохранение образа русской культуры».

В 90-е годы прошлого столетия судьбой Григория Котошихина заинтересовался писатель Анатолий Приставкин. Герой его последнего романа «Король Монпасье Мармелажка Первый», советский литератор Соколов, пишет исторический роман о беглом подьячем, за что подвергается неистовой критике.

Российская Археографическая комиссия предпослала к первому изданию сочинения Котошихина предисловие, в котором сказано: «Необузданные страсти и развратная жизнь сделали его преступником, преждевременно свели в могилу и на чужбине покрыли имя его бесчестием». В предисловии же ко второму изданию говорится, что опус Котошихина «открывает многое, что доселе таилось во мраке. Можно сказать утвердительно, что… в нашей литературе, до XVIII века преимущественно состоявшей из духовных творений, летописей и грамот, не было сочинения, которое в такой степени соединяло бы в себе достоинство истины с живостью повествования».

Во второй половине XVII в. было написано
одно из замечательнейших сочинений
важнейшего значения для истории Русского
государства. Оно принадлежит перу
подьячего Григория Карпова Котошихина.

Как и многие подьячие Посольского
приказа, Котошихин принимал участие в
переговорах с иностранными державами
(в 1654 г. — с поляками, а в 1661 г. ездил
гонцом в Стокгольм для заключения
Кардисского мира). Во время войны с
Польшей (1659—1667) он находился при главных
военачальниках — Черкасском и
Прозоровском, — после чего убежал из
России сначала в Польшу, затем в Пруссию
и, наконец, очутился в Стокгольме, где
в 1668 г., под фамилией Селицкого, поселился
в доме королевского переводчика
Анастасиуса. Котошихин указывает, что
он бежал из Московского государства,
не желая написать ложный донос на князя
Якова Черкасского. Однако в приходорасходной
книге Посольского приказа записано,
что в 1664 г. «Гришка Котошихин своровал,
изменил, отъехал в Польшу». Действительно,
существует собственноручная записка
Котошихина о его службе польскому
королю; из записки выясняется, что
Котошихин разведывал в Москве и сообщал
различные вести в Польшу, будучи, таким
образом, типичным шпионом и изменником.
По-видимому, Котошихин и в других
отношениях не отличался особой
нравственностью. В пьяном виде он
поспорил в Стокгольме со своим хозяином
и убил его. По приговору шведского суда
Котошихин был казнен.

Как исторический источник сочинение
Котошихина представляет громадный
интерес. Оно было написано по заказу
шведских властей. Котошихин прекрасно
знал московские порядки и дал их описание.
Он не чужд был стремления сгустить
краски. К тому же он писал по памяти и
порой ошибался. Так, он сообщает, что у
царя Михаила Федоровича был сын Дмитрий,
хотя о царевиче Дмитрии Михайловиче
ничего неизвестно, и т. п.  Но несмотря
на все это, сочинение Котошихина является
своего рода руководством для изучения
жизни приказов и других правительственных
учреждений Московского государства
XVII в.

Сочинение состоит из 13 глав. Глава I
рассказывает о царях и царицах и свадебном
чине при царской женитьбе. Здесь же
сообщается об обрядах, соблюдаемых при
рождениях царских детей, об обряде
погребения царя и царицы. Глава II дает
понятие о различных московских чинах:
боярах, окольничих, дворянах, стрельцах
и прочих служилых людях. В сочинении
Котошихина русские слова иногда
переводятся более понятными для шведов
терминами (например, окольничий назван
каштелянусом, или кастеляном, и т. д.).
Котошихин с особенной точностью говорит
об обязанностях дьяков и подьячих: «И
те дьяки во дьяцы бывают пожалованы из
дворян московских и из городовых и из
гостей и ис подьячих. А на Москве и в
городех в приказех з бояры и окольничими
и думными и ближними людьми и в посолствах
с послами бывают они в товарыщах; и сидят
вместе, и делают всякие дела, и суды
судят, и во всякие посылки посылаются».

В главе III приводятся образцы титулов,
какие пишутся в документах, посылаемых
к московскому царю, а также в грамотах
от царя в другие государства (к императору
германскому или «цесарскому величеству
Римскому», к королевскому величеству
Свейскому, королям польскому, английскому,
датскому и т. д.). В главе о титулах
Котошихин, несомненно, руководился
«титульником», т. е. книгой титулов, с
которыми московские государи обращались
к другим. Главы IV и V сообщают по –

[158]

дробности о посольствах. Указывается,
кого посылают за рубеж и в каких 
случаях в посольствах идут бояре и
стольники, а также, сколько с ними
наряжается переводчиков и подьячих и
какие дары обычно посылаются с гонцами
и послами. Здесь же указывается, какая
честь бывает послам и посланникам,
прибывающим в Московское государство.
В главе VI находим перечисление царских
дворов: казенного, сытенного, кормового,
хлебного, конюшенного, с указанием их
назначения.

Чрезвычайно ценна глава VII сочинения
Котошихина, в которой описываются
московские приказы (Приказ тайных дел,
Посольский приказ, Приказ большого
дворца, Разрядный приказ, Стрелецкий
приказ, Приказ Казанского дворца и др.).
В главе VIII рассказывается о городах
Московского государства и посылаемых
в города воеводах; в главе IX — о военных
сборах, в главе X — о торговых людях, в
главе XI—о крестьянах, в главе XII — о
царской торговле, в последней, XIII, главе
— о частной жизни бояр и «иных чинов
людей».

Краткая глава о крестьянах любопытна
указанием на владельческие права —
«бояре, и думные, и ближние, и всяких
чинов люди, помещики и вотчинники, ведают
и судят своих крестьян во всяких их
крестьянских делех, кроме разбойных же
и иных воровских дел». Очень ценны цифры
о количестве дворов, принадлежавших
разным владельцам: 50 тыс. дворов
принадлежало царю, 7 тыс. дворов —
патриарху, 12 тыс. дворов — 4 митрополитам,
16 тыс. дворов —10 архиепископам и т. д.

Сочинение Котошихина написано точным,
деловым языком приказного человека
XVII в. Перед нами не литературная работа,
а деловая записка, не лишенная в некоторых
случаях своеобразного юмора, свойственного
многим документам XVII в. Котошихин
совершенно чужд церковной фразеологии,
характерной для литературных произведений
этого века, что придает его языку особый
оттенок.

Котошихин дал точную фотографию
московских порядков второй половины
XVII в. Другую задачу поставил перед собой
его современник Юрий Крижанич. Родом
хорват, Крижанич с 1640 г. поселился в
Риме. В 1658 г. он встретился в Вене с
московским посланником Лихаревым и
получил приглашение приехать в Московское
государство; приехал, но уже в 1661 г. был
сослан в Тобольск, где прожил 15 лет, и
только после смерти Алексея Михайловича
получил разрешение вернуться в Москву.

Самое важное сочинение Крижанича —
«Политика», в которой он излагает свои
взгляды на значение России среди других
славянских стран. Крижанич прежде всего
рассматривает источники государственного
богатства: торговлю, ремесла, земледелие,
горные промыслы. Он предлагает развивать
в стране собственную торговлю и
промышленность: «отнюд же никаковы
иноземски торговцы не маются допустить
в кралеству держать домов, ни лав, ни
складов, ни сводов, ни оправников либо
наместников своих, ни консулов на
Москве». Крижанич настаивает на
необходимости завести отечественную
горную промышленность, указывая на
 месторождений руды в Московском
государстве («железная рудокопина при
Туле» и т. д.).

Далее, Крижанич говорит о силе государства,
«ополчаясь против «ксеномании», или
«чужебесия», которое «есть бешеная
любовь чужих вещей и народов». По словам
Крижанича, «у ляхов живет несметна
множина инородьников… Толико множина
есть

[159]

того куколя [плевел] у ляхов: да уже не
можем речь, инородники живут межу Ляхми,
но паче Ляхи живут межу инородникми».
В связи с этим Крижанич делает краткую,
но любопытную справку об иностранных
искателях русской короны, называя в их
числе «сведского королевича» Густава
— жениха царевны Ксении, Филиппа
Шведского и Вольдемара [или Вольмара]
 Датского, сватовство которого
обошлось в 100 тыс. руб. золотом.

Крижанич останавливается на вопросе о
методах правления государством, ополчаясь
против «крутого владения и людодерства».
В Русском государстве, по мнению
Крижанича, «зачальник сему крутому
владению» был царь Иван Васильевич.
Московские судьи, указывает Крижанич,
получают так мало из казны, что не могут
прожить без взяток;  нечего поэтому
и удивляться, «что на Москве есть тако
много воров и разбоев, и людоморства,
но паче диво, како еще люди праведны
могут на Москве жить».

Сочинения Крижанича по своему характеру
стоят одиноко среди литературы XVII в.,
будучи гораздо ближе к публицистике
петровской эпохи и порой перекликаясь
по своим идеям с произведениями Посошкова.

Как исторический источник труд Крижанича
важен прежде всего как попытка по-своему
объяснить московские порядки XVII в. В
нем мы встречаем множество замечаний,
характеризующих московскую действительность
и дающих ключ к изучению ряда социальных
проблем этого времени.

Крижанич проникнут мыслями о тяжелом
настоящем славянских народов и не
стесняется указывать на его причины,
когда он видит их во внутреннем состоянии
самих этих народов. В особенности резко
говорит он о поляках («ляхах»). Но Крижанич
далек от восхваления других, неславянских
народов. Крижанич отличался большой
ученостью и приводит много выписок из
различных иностранных книг, а также из
русских сочинений. К сожалению, до сих
пор мы не имеем сколько-нибудь полной
оценки его работ как исторических
источников.

Большая и интересная литература во
второй половине XVII в. возникла в связи
с расколом. На первом месте среди этой
литературы стоит автобиография протопопа
Аввакума. Жизнь Аввакума (род. в 1605 или
1610 г.) была полна резких контрастов и
его общественном положении. В начале
царствования Алексея Михайловича
протопоп Аввакум пользовался уже большой
славой, но вскоре за противодействие
нововведениям Никона попал в опалу и
был сослан в Сибирь. Расстриженный на
соборе 1666 г., Аввакум был сослан в
Пустозерск и кончил жизнь на костре.
Упрямый и раздражительный, но в то же
время принципиальный и до конца преданный
своим идеям, Аввакум Петрович бесхитростно
рассказывает о своей жизни. Озлобление
его направлено, главным образом, против
патриарха Никона, который едва сделался
патриархом, «так друзей не стал и в
крестную [палату] пускать». Трогателен
рассказ Аввакума о путе –

[160]

шествии в Даурию. Величественная и
суровая природа Сибири и тягостные
условия пути, грубость и самовольство
царских приставов и воевод ярко встают
перед нашими глазами. И «бедный Петрович»,
как сам себя называет Аввакум, умеет
подняться и стать выше личного бедствия.
Автобиография Аввакума, написанная
простым и образным языком, является
прекрасным литературным памятником и
не менее ценным историческим источником
по истории раскола.

Существенный интерес представляют и
некоторые другие произведения
старообрядцев: раскольничьи жития
Епифания, Корнилия, записка о жизни
протопопа Ивана Неронова и некоторые
другие.

Существует еще одна группа источников
по истории Русского государства — так
называемая сатирическая литература
XVII в. Появление этой литературы тесно
связано с недовольством посадского
населения московскими правительственными
порядками, нашедшими свое выражение в
городских восстаниях 1648—1650 и 1662 гг.

В «Азбуке о голом и небогатом человеке»
рассказывается история о человеке
разорившемся. В этой «Азбуке» находим
и объяснение причин его разорения: «от
сродников зависть, от богатых насильство,
от сосед ненависть, от ябедников продажа,
от льстивых наговор». Все происходит
потому, что «люди богаты живут, а нас
голенких не слушают». «Азбука»,
по-видимому, составлена кем-то из
посадских людей в Москве, так как в одном
из списков упоминаются «Всесвятые на
Кулишках» — церковь у Варварских ворот
Китай-города.

Та же мысль о беспросветной бедности
мелких людей выражена в «Празднике
кабацких ярыжек», или «Службе кабаку».
«Праздник» написан в виде пародии на
всенощную и начинается словами,
пародирующими служебник: «На малой
вечерни поблаговестим в малые чарки,
таже позвоним в полведеришка, также
стихиры в перстны и в ноговицы и в
руковицы и в штаны и в портки. Глас
пустотный подобен вседневному обнажению.
Запев: Да уповает пропоица испити». В.
П. Адрианова указывает, что «Служба
кабаку», быть может, возникла в
Сольвычегодском крае, как на это имеется
указание в одном из списков.

Любопытным памятником является так
называемая «Калязинская челобитная»,
высмеивающая порядки Троицкого монастыря
в Калязине. Памфлет написан в подражание
челобитной монахов на игумена с жалобой
«Калязина монастыря от крылошан в его
неисправном житии». Далее в обычном
стиле приказных документов XVII в. крилошане
жалуются на порядки, заведенные
архимандритом: «Да он же архимарит
приказал в воротах с шелепом стоять
кривому старцу Фалелею, нас, богомольцев
твоих, за ворота не пустить, и в слободу
сходить не велит, и скотья двора
присмотрить, чтобы телят в хлев загнать
и кур в подполье посажать, благословенье
коровнице подать». Архимандрит велит
часто ходить в церковь, даже по ночам,
«а мы, богомольцы твои, в то время круг
ведра с пивом без порток в кельях сидим,
около ведра ходя правило говорить, не
успеть нам, богомольцам твоим, келейного
правила исправить, из ведра пива
испорознить, не то, что к церкве часто
ходить и в книги говорить». В таком же
духе челобитная разоблачает другие
монастырские порядки, угрожая уходом
в другой монастырь, «где вино да пиво
найдем».

В «Повести об Ерше Ершовиче» высмеивается
суд XVII в. под видом «судного дела, как
тягался лещь с ершем в ростовском озере
и о реках». Суд ведет большой боярин и
воевода — осетр и окольничий — сом с
большим усом. Свидетелями выступают
различные рыбы — сельдь переяславская, 
окунь и т. д. Сам Ерш говорит о себе, как
о добром человеке: «знают меня на Москве
и в иных городех князи и бояря, дьяки

[161]

и дворяня и подьячий, попы и дьяконы,
гости и гостиной согни посатцкия люди
добрыя, и покупают меня, ерша, дорогою
ценою и варят меня, ерша, в ухе с перцом
да с шафраном». Но свидетели утверждают:
что «ерш злый лих человек, ябедник» и
т. д.

ЛИТЕРАТУРА К ГЛАВЕ XI

Леонид, Повесть о Царьграде Нестора
Искандера XV в.—И. Жданов, Русский былевой
эпос. Исследования и материалы, Спб.
1895. — В. Н.  Малинин, Старец Филофей
Елеазарова монастыря, Киев 1901. —
«Просветитель», Казань 1904.—И. П. Хрущев,
Исследование о сочинениях Иосифа Санина,
Спб. 1868. — Порфирьев, История русской
словесности, ч. I, Казань 1913, стр. 477—498,
509—535 (пересказ «Просветителя» и слов
Максима Грека). — Летопись занятий
Археографической комиссии, вып. 10, 1890
(«Беседа валаамских чудотворцев»). —
В. Жмакин, Митрополит Даниил и его
сочинения, М. 1881. — Истины показание
(сочинение Зиновия Отенского), 1862. — В.
Ф. Ржига, И. С. Пересветов, публицист XVI
в., М. 1908 (напечатано в Чтениях в Обществе
истории и древностей российских). —
Переписка князя А. М. Курбского с царем
Иоанном Грозным, Птгр. 1914. — Порфирьев,
История русской словесности, ч. I, Казань
1913, стр. 570—595 (подробный пересказ
сочинений Курбского и Грозного). — Акты
исторические, т. I, № 204 (послание Грозного
в Кириллов монастырь). — Чтения в Обществе
истории и древностей российских, 1882,
кн. II («Домострой» по списку Общества
истории и древностей российских). —
Чтения в Обществе истории и древностей
российских, 1908 (Коншинская  редакция
«Домостроя», изд. А. С. Орловым). —
Порфидьев, История русской словесности,
ч. I, Казань 1913, стр. 544—556 (пересказ
«Домостроя»). — В. С. Иконников, Опыт
русской историографии, т. II, кн. II, Киев
1908, стр. 1719—1735. — В. О. Ключевский,
Древнерусские жития святых как
исторический источник, М. 1871. — Русская
историческая библиотека, т. XIII. Памятники
смутного времени (изд. 2 — е, Спб. 1906).— С.
Ф. Платонов, Древнерусские сказания и
повести о смутном времени XVII в., изд. 2 —
е, Спб. 1913. — Полное собрание русских
летописей, т. IV, стр. 321—328 (повесть о
разорении); т. V, стр. 55—56 («Сказание о
бедах и скорбех»); стр. 66—73 («Сказание
о смятении и междоусобии»). — Г. Котошихин,
О России, в царствование Алексея
Михайловича. — Житие протопопа Аввакума,
написанное им самим, изд. Археографической
комиссии, 1917. — В. С. Иконников, Опыт
русской историографии, т. II, кн. II, стр.
1747—1765. — В. П. Адрианова-Перетц, Очерки
по истории русской сатирической
литературы XVII в., М.—Л. 1937.

Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]

• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #

На Руси понятие «государственная измена» было столь же иллюзорным, как и понятие «государство». В период феодальной раздробленности дружинники, военачальники и даже князья легко уходили от одного сюзерена и поступали на службу к другому. В мирное время такой поступок никем не осуждался. Во время ига русские отряды входили в состав монгольской армии, что считалось вполне естественным, и не называлось коллаборационизмом. Даже в XV-XVI веках, когда Русское государство приобрело формальные границы и устои, князья запросто уезжали в Литву или Орду, считая подобные поступки неотъемлемой привилегией знати. Иван Грозный ругал князя Курбского, сбежавшего от его гнева в Литву, но осуждал его царь не как государственного изменника, а как сподвижника, предавшего лично его. Смутное время с его чехардой правителей, которым подданные присягали по нескольку раз в год, вообще перепутало все понятия о суверенитете и лояльности.

Один из первых достоверных случаев государственной измены в России относится к 1660-м годам. Антигероем этой истории стал Григорий Котошихин, подьячий посольского приказа. Первые сведения о нём относятся к середине 1650-х, когда писец Гришка Котошихин ошибся в официальном титуле царя Алексея Михайловича, пропустив в документе слово «государь», после определения «великий», за что был бит батогами.

Портрет царя Алексея Михайловича. (wikipedia.org)

Видимо, телесное наказание пошло чиновнику на пользу, так как через несколько лет дьяк Посольского приказа Афанасий Ордин-Нащокин стал доверять ему ответственные поручения. Котошихин участвовал в дипломатических переговорах по заключению мира со Швецией. В 1658 году он в свите князя Ивана Прозоровского присутствовал на заключении Валиесарского перемирия, а через три года принял участие в подписании Кардисского мира. Где-то в это время Котошихин получил должность подьячего Посольского приказа. Как ответственного работника русского МИДа его послали в Стокгольм. Подьячему выделили специальный корабль, на котором он доставил ко двору шведского короля договор о вечном мире. В Стокгольме посланца русского царя встретили с почетом, и пока продолжался его визит, назначили ему специальное немалое содержание. Котошихину в Швеции очень понравилось, о чем он несколько раз говорил приставленному к нему переводчику. Назад в Россию он отплыл через две недели, имея на руках подписанный шведской стороной экземпляр договора о мире.

В Москве дела у Григория пошли неважно. Его отец был казначеем в одном из московских монастырей. Столичные обители славились своим богатством, поэтому лица, ответственные за их финансы, жили на широкую ногу. Видимо Карп Котошихин начал роскошествовать так неуместно, что на это обратили внимание. Возникло дело о растрате монастырской казны. Папаша успел переписать свой богатый московский дом на сына, но, при расследовании хищения, возникли сомнения в искренности такого подарка, и дом конфисковали.

Скользкая дорожка: измена Григория Котошихина

Григорий очень переживал и поделился своими и отцовскими проблемами со шведским дипломатом Адольфом Эберсом. Тот прибыл в Москву летом 1663 года, чтобы утрясти финансовые вопросы, возникшие после подписания Кардисского мира. Узнав о проблемах ответственного работника Посольского приказа, постоянно имевшего дело с секретной информацией, швед предложил ему делиться этими сведеньями за денежное вспоможение. За солидную сумму в 40 рублей, Котошихин сообщил Эберсу, на какие уступки готово было пойти русское правительство в переговорах со шведами. Эберс в донесении в Стокгольм тут же похвастался, что завербованный им агент, «русский по происхождению, но добрый швед по своим симпатиям» обещал информировать его о разговорах посольских дьяков и о решении, к которому будет склоняться царь. Такие сведения стоили дорого. Котошихин, получивший 40 рублей, не знал, что Эберс отчитался, будто потратил на агента 100 червонцев. Разницу он просто присвоил. Отношение к бюджетным средствам у официальных лиц примерно одинаково в разных странах и в разные времена.

Посольский приказ в Кремле. (wikipedia.org)

И по тогдашним, и по современным законам подьячий Котошихин совершил государственное преступление. В начале службы в Посольском приказе он целовал крест, клянясь не принимать ни от кого денег и подарков, не разглашать доверенные ему царские и государственные тайны. Нарушив эту клятву, Григорий стал преступником не только в глазах государства, но и с точки зрения православной церкви.

Адольфу Эберсу недолго пришлось сотрудничать с завербованным им агентом. В 1664 году Котошихина откомандировали на Днепр, где он должен был помочь в переговорах с поляками о заключении мира. Для усиления русской позиции воеводе князю Якову Черкасскому было велено перейти реку и напасть на довольно слабый польский отряд. Князь отнесся к приказу так безответственно, что его войска потерпели неожиданное для всех поражение. Из-за этого польские дипломаты на переговорах стали упираться.

Новый воевода Юрий Долгоруков потребовал от Котошихина, чтобы тот написал подробный отчет о злодеяниях Черкасского. По какой-то причине Григорию не хотелось этого делать. Возможно, он боялся мести Черкасского, а, кроме того, опасался разоблачения за сношения со шведским дипломатом. Так или иначе, но подьячий рванул в Польшу.

Сперва он попросился на службу к королю Яну Казимиру. Тот оценил услуги перебежчика в 100 рублей в год и направил его в подчинение к канцлеру Великого княжества Литовского. На новом месте что-то не сложилось, и Котошихин побежал дальше на запад — сперва в Пруссию, а затем в Любек.

Помыкавшись на неметчине несколько месяцев и вконец обнищав, Григорий вспомнил о сладких днях в Стокгольме. Он решил податься на шведскую службу, тем более что перед этой страной у него имелись некоторые заслуги. Морским путем он добрался до Нарвы, где бросился в ноги Якову Таубе, генерал-губернатору шведской Ингерманландии. Тот сообщил в Стокгольм о визитере, а для начала выдал ему немного денег и новую одежду.

Стокгольм. XVII век. (wikipedia.org)

Пока в Нарве ждали решения шведского правительства, о местопребывании изменника узнали в близлежащем Новгороде. Тамошний воевода Василий Ромодановский прислал к Таубе капитана Репнина с требованием выдать вора Гришку Котошихина. Губернатор долго изображал тщательные поиски перебежчика, а когда получил благоприятный ответ из Стокгольма, тайно посадил Григория на корабль. Репнину же он объявил, что перебежчик опять куда-то убежал.

За морем житье не худо: русский изменник в Швеции

В столице Швеции беглец обратился с нижайшей просьбой к королю и госсовету предоставить ему политическое убежище, а также жилье и денежное содержание. Прошение было удовлетворено: советники Карла XI, которому в тот момент исполнилось всего 10 лет, понимали, что Котошихин может стать прекрасным источником информации об огромном и загадочном восточном соседе. 24 ноября 1665 года его приписали к государственному архиву, положили немалое жалование в 200 серебряных риксдалеров, и определили на постой к переводчику с русского Даниилу Анастасиусу. Сменив подданство, Котошихин на всякий случай сменил и имя — теперь он стал зваться Иоганном Александром Селецким.

Обосновавшись на новом месте, Григорий принялся старательно выполнять данное ему поручение: составлять подробное описание русского государства. Котошихин прекрасно знал устройство московской бюрократической машины, то, как жили царская семья, бояре и простые горожане. Обнаруживая неплохой литературный слог, перебежчик аккуратно переносил на бумагу всё об отношениях царя с иноземными государями, придворных церемониалах, о русской армии, структуре государства, обычаях подданных. При этом, сравнивая русские нравы со шведскими, изменник не упускал ни единой возможности подчеркнуть как родные обычаи ему не нравятся. Во всех тринадцати главах чувствуется обида на глупых бояр, которые гнобят карьеру умного, но худородного подчиненного.

Фрагмент рукописи Котошихина. (hist.msu.ru)

Работа заняла почти два года. Сдав заказчикам объёмный труд, Григорий принялся отдыхать, причем делал это с непривычным для шведов русским размахом. Несколько дней он пьянствовал с Анастасиусом, у которого жил. Затем хозяин приревновал постояльца к своей супруге Марии Фаллентине. Завязалась пьяная драка, в которой русский убил шведа четырьмя ударами стилета. Случилось это 25 августа 1667 года. Протрезвевший убийца сам вызвал стражу и повинился во всем. Следствие было довольно скоротечным, но о нем всё-таки узнал прибывший в Стокгольм русский посол Иван Леонтьев. Он потребовал выдать Котошихина, которого в Москве заждались пыточных дел мастера. Ему резонно возразили, что подследственный совершил убийство в Стокгольме, да и прибыл он в Швецию не из России, а из Польши, поэтому господину послу не стоит вмешиваться в ход расследования и суда. В качестве утешения Леонтьеву пообещали почетное место неподалеку от эшафота, на котором будут казнить преступника.

В ноябре 1667 года Григорий Котошихин принял лютеранство и причастился по канонам своей новой религии. На следующий день его обезглавили на одной из стокгольмских площадей. Вдове убитого переводчика в качестве возмещения ущерба передали всё имущество казненного, а также назначили пожизненную пенсию.

Русский изменник Григорий Котошихин и после своей смерти послужил науке, причем даже двум. Его тело доставили в анатомический театр университета в Упсале. Там знаменитый врач Олаф Рудбек препарировал труп в присутствии множества студентов. Из останков Котошихина сделали скелет, который долгие десятилетия служил наглядным пособием на медицинском факультете упсальского университета.

Сочинение Котошихина шведский МИД напечатал в нескольких экземплярах для служебного пользования. Однако уже через сорок лет в связи с перевернувшими всю Россию петровскими реформами оно безнадежно устарело. В 1780-х годах, король Густав III обещал подарить рукопись Екатерине II, но из-за начавшейся русско-шведской войны не сделал этого. Труд Котошихина в переводе на шведский в 1837 году обнаружил в стокгольмском архиве русский историк Сергей Соловьев. Через год в университете Упсалы он отыскал и рукопись. Её подлинность подтвердило тщательное сличение почерка с сохранившимися в Москве документами, переписанными подьячим. С тех пор сочинение Григория Котошихина является ценнейшим источником сведений о стране, которую он предал.