Отзыв по рассказу двое в декабре

Не знаю, буду ли я продолжать знакомство с творчеством Казакова, но для первого раза, определённо, знакомство получилось очень и очень успешным. Проза Казакова неимоверно притягательна и музыкальна; и я не совру, что во многих своих аспектах она перекликается с чувственной поэзией. Этот сборник рассказов — как калейдоскоп из цветных стёклышек жизни. Автор пишет о простых и будничных вещах, наполняя из поэтическим лиризмом, непритязательной теплотой образов, счастьем живой радости. Он пишет о деревне, о красотах Севера и морских пейзажах, о детстве, о любви, о животных. Каждый рассказ прекрасен по-своему, в каждом — многообразие и полнота жизни, яркость момента и подспудное стремление к счастью, пусть иногда и через суровые испытания и глухие жизненные невзгоды. В коротком рассказе «На полустанке», к примеру, мы читаем про любовь, преданную расставанием. В рассказе «Голубое и зелёное» — про такое нежное и хрупкое чувство как первая любовь, которая так редко бывает «на всю жизнь», но делает нас счастливыми и оставляет светлые воспоминания. Юная же, пылко влюблённая семнадцатилетняя Манька из одноимённого рассказа всем своим глупым жарким сердцем стремится к своему неотёсанному Перфилию, отчаянно путаясь в сокрушающей ревности и стеснительной целомудренности. А в рассказе «Некрасивая» мы читаем про стремление быть любимой, которое наталкивается на стену непонимания и невосприятия глухой и чёрствой души. Стремление к обретению смысла жизни — ещё одна тема авторских рассказов. Так, например, бродячий слепой пёс в рассказе «Арктур», обретает смысл жизни с появлением любящего хозяина и пробуждением охотничьего инстинкта. А в рассказе «Тедди» сбежавший из цирка медведь обретает смысл существования и волю к жизни с постепенным привыканием к жизни в своей натуральной среде обитания. Так что если вам отчаянно недостаёт гармонии в чём-либо — почитайте Юрия Казакова.

Божественная искра присутствует в рассказах этого удивительно лаконичного, глубокого и, несомненно, талантливого писателя, основной темой творчества которого является присутствие в каждом из нас вечного зова, необъяснимого томления, первобытной тоски, толкающих человека на поиск себя, своего места и своего счастья на этой земле, которые невозможно заглушить ни пьянством, ни распущенностью, ни стяжательством; «пробуждение к подлинному бытию»; «внушение нежности».

Идет мимо него жизнь! Что за звон стоит в его сердце и над всей землёй? Что так манит и будоражит его в глухой вечерний час? И почему так тоскует он и немилы ему росистые луга и тихий плёс, немила легкая, вольная, редкая работа?
…
Так почему же просыпается он, кто зовёт по ночам его, будто звёздный крик гудит по реке: «Его-о-ор!»? И смутно и знобко ему, какие-то дали зовут его, города, шум, свет.

Зрелая, выверенная, пронзительно точная и тонкая проза Юрия Казакова – отнюдь не развлекающее чтиво, скорее наоборот, она является предтечей для тяжелых размышлений (о смысле бытия, о непостижимой и таинственной власти снов, об утекании времени и любви, о невидимой духовной связи и преемственности поколений, об отчем доме, о том, что предчувствие и ожидание счастья гораздо больше его самого, о некоем тайном предчувствии и предопределении тяжкой судьбы и многом другом) и самокопания, поэтому противопоказана идейным, отчаянно правильным, а также незрелым умам, подверженным юношескому максимализму.
Поскольку не обладаю одаренностью словом, то для полноты картины приведу несколько прекрасных цитат автора:

… главное в жизни – не сколько ты проживешь: тридцать, пятьдесят или восемьдесят лет, — потому что этого всё равно мало и умирать будет всё равно ужасно, — а главное, сколько в жизни у каждого будет ТАКИХ ночей.

Куда же это всё канет, по какому странному закону отсечётся, покроется мглой небытия, куда исчезнет это самое счастливое и ослепительное время начала жизни, время нежнейшего младенчества

Ничто не вечно в этом мире, даже горе. А жизнь не останавливается. Нет, никогда не останавливается жизнь, властно входит в твою душу, и все твои печали развеиваются, как дым, маленькие человеческие печали, совсем маленькие по сравнению с жизнью. Так прекрасно устроен мир.

Если вы всё ещё сомневаетесь, читать ли Юрия Казакова, то привожу воспоминания его выдающихся современников.

5 февраля 1958 года К.Г. Паустовский потрясенно пишет Ю. Казакову: «Я не могу без слёз читать ваши рассказы. И не по стариковской слезливости (её у меня нет совершенно), а потому, что счастлив за наш народ, за нашу литературу, за то, что есть люди, способные сохранить и умножить всё то, что досталось нам от предков наших – от Пушкина до Бунина. Велик Бог земли Русской!»

В январе 1983 «Юрий Нагибин. Дневник» : «Сегодня мне сказали, что в каком‑то захолустном (?) военном госпитале, в полной заброшенности, умер Юра Казаков. Он давно болел, лежал в больнице, откуда был выписан досрочно «за нарушение лечебного режима», так это называется. Вернулся он на больничную койку, чтобы умереть. Вот и кончилось то, что начиналось рассказом «Некрасивая», который он прислал мне почтой. Я прочел, обалдел и дал ему срочную телеграмму с предложением встречи. В тот же вечер он появился в моей крохотной квартире на улице Фурманова, в доме, где некогда жила чуть не вся советская литература. Сейчас этот дом (исторический в своем роде) снесен, а на месте его пустота. Помню, он никак не мог успокоиться, что в нашем подъезде жил недолгое время Осип Мандельштам, а в соседнем — жил и умер Михаил Булгаков. С напечатанием «Некрасивой» ничего не вышло (рассказ появился, когда Юра уже стал известным писателем), а с другими рассказами Казакова мне повезло больше. Я был не только разносчиком его рассказов, но и первым «внутренним» рецензентом в «Советском писателе», и первым «наружным» (раз есть внутренний, должен быть и наружный) рецензентом на страницах «Дружбы народов». И не только первым, но и на долгое время единственным, кто его книгу похвалил. Критика с присущей ей «проницательностью» встретила Ю. Казакова в штыки.

».

Р.S: Это бывает редко даже у гениев – эта внезапная божественность слова.
Юрий Казаков

«НЕОПРЕДЕЛЁННЫЕ ОТНОШЕНИЯ»

Прекрасный декабрьский день с солнцем и блеском снега.Он ждал её-она опаздывала,но это была единственная её слабость.Они провели два выходных дня в маленьком загородном домике.

Принимать любовь словно лекарство,дозировано,по два-три раза в неделю горько и грустно. В отношениях между мужчиной и женщиной наступает весьма сложный момент,когда необходимо принять самое важное решение,но что-то мешает поговорить откровенно.Женщина не находит нужных слов и молча тихо плачет.Она хочет создать с ним семью и жить под одной крышей.Он видит её слёзы,но не понимает их причины,от этого злится и уходит в себя.Он не представляет рядом с собой никакой другой женщины,кроме неё,но менять что-либо в отношениях не готов.

Очень простая история.Написано поэтично,легко,на одном дыхании и точно так же читается.Стиль Казакова сопоставим,пожалуй лишь,с изысканной бунинской манерой литературного письма.Очень жаль,что сегодня творчество писателя почти-что забыто.Но ведь никогда не поздно прочитать ХОРОШУЮ КНИГУ!

Пожалуйста, разговаривайте! Говорите, друзья! В жизни это так важно — иметь диалог с ближним!

Это рассказ стал моим любимым. Для меня он закончился хорошо, я сама додумала конец.
Проблемы этих двоих в том, что они не умеют разговаривать. Я считаю, что главное в отношениях (любых, будь то любовные, дружеские, да даже враждебные) — разговор. Ведь каждый передает свою мысль по-своему, а его могу не понять. И не потому, что человек не умеет излагать мысль, не потом, что слушающий глуп, а потом, что человеку свойственно смотреть на любой вопрос через себя. В этот момент и важен диалог!!!
Пусть, когда они ехали, разговора не было — это не страшно, иногда ценно и помолчать. Но им обязательно нужно было говорить на даче, когда она заплакала. Обсудить, понять причину. А он оставляет этот вопрос и остается без ответа не него. Они оба желают одного, но никто не говорит, от чего оба мучаются.
В декабре они были «двое», но если они поговорят и поймут друг друга, то они будут «вдвоем».

Я эмоционально к этому рассказу отношусь, потому что полюбила героев, прониклась к ним за несколько страниц. Меня волнует их история и судьба, даже спустя время я сопереживаю им!

Казаков – это, мне кажется, такие рассказы, которые надо читать, когда хочется почувствовать тихую грусть и светлую печаль.
Это не Чехов и не Бунин, это автор другого времени, и герои его другого времени: ближе к нам, может быть, ближе нам в чём-то. Они живут за границей больших городов, они там, в деревнях и селах, они идут куда-то, плывут, едут, едут, едут – за новой жизнью, за старой жизнью, за чем-то, чего сами понять и не могут (как Тедди, дрессированный медведь, о котором тоже есть рассказ – он сбежал от человека, но лучше ему будет в лесу? хуже? спокойнее? вольнее? больнее?).

Дело еще в том, что у Казакова в рассказах выразилось то время оттепели и ее настроение – ожидание больших перемен, новой, настоящей жизни. Это очень чувствуется, этим действительно для эпохи характерным ощущением всё здесь пропитано. Многие делают свой первый шаг на новом неведомом пути: кто-то надеется на лучшее (Илья Снегирев), кто-то уже чувствует будущее счастье (лирический герой «Осени в дубовых лесах»), кто-то не решится (Егор), кто-то маленький еще ждет, что мир сам откроет все свои тайны (Никишка), кто-то вдруг нашёл в себе нужное, главное (Соня). А некоторые попробовали уже эту новую, настоящую обещанную им оттепелью жизнь – и с чем остались, кем остались. И, в отличие от многих других авторов того времени, Казаков опрокидывает эту оттепельную человеческую радость: ничего не получается, ничего не получится; ничего на самом деле не изменилось и не изменится, – глупо ждать. (Но, когда прочитаешь все рассказы, почему-то не остается безысходности.)

***
Казаков много пишет о севере. О прекрасном, великолепном севере.

– Это тебе! – сказала она сзади.
Я обернулся и увидел на столе семгу – великолепную, тускло-серебряную, с широкой темной спиной, с загнутой кверху нижней челюстью. В доме запахло рыбой, и тоска по странствиям опять охватила меня.
Она была поморкой, она даже родилась в море на мотоботе летом в золотую ночь. Но к ночам она была равнодушна. Ведь только приезжий видит их и сходит с ума от тишины и одиночества. Только когда ты там гость, оторван от всех и как бы всеми забыт, только тогда ты не спишь ночью и все думаешь, думаешь и говоришь себе: «Ну-ну! Это ничего, это просто ночь, а ты здесь не навсегда, и что тебе до ночи, пусть солнце крадется краем моря. Спи, спи…»
А она? Она крепко спала ночами на тонях за ситцевой занавеской, потому что на рассвете ей надо было вставать и вместе с дюжими рыбаками грести, доставать из ловушек рыбу, а потом варить уху, мыть посуду… И это было всегда, каждое лето, пока не приехал я.

Я чувствую запах этой великолепной, блестящей семги, лежащей на столе в ворохе промасленной сырой черно-белой газеты, и как хочется, чтобы почувствовали вы, потянули носом, жмурясь от удовольствия. Я слышу эту тишину совершенно белой ночи, какая и не снилась петербуржцам. Повожу плечами от воспоминаний об утреннем влажном тумане сразу за порогом дома.
И много, много почувствует, читая Казакова, тот, кто сам хоть раз шёл ночью темным лесом. Кто видел хоть раз перед собой бесконечное море, кто слышал прилив. Кто с неуютным чувством вспоминал, как далеко сейчас люди, музыка, привычные громкие разговоры. Кто сладко радовался январскому ослепительному снегу где-нибудь загородом, кому снилась хоть раз в жизни первая любовь.

***
И счастливая, пропитанная далеким морем и близким домом «Осень в дубовых лесах». И совершенно сказочные «Никишкины тайны». И больной, страшный человеческой тоской рассказ «Трали-вали». И с чеховской, по-моему, ноткой рассказ «На острове». И зимние, хрусткие, по-человечески глупые и немые «Двое в декабре». И тяжелый «Запах хлеба». И «Голубое и зеленое» – рассказ о первой любви. И обидный, но внезапно жизнеутверждающий рассказ «Некрасивая».

И трогательный «Арктур – гончий пёс», над которым я всё-таки плакала.

Прочитала рассказы на одном дыхании. До чего же они легкие, светлые, трогательные, местами печальные и в который раз убедилась, что нет лучше наших русских классиков.