Панталоны с начесом три резинки рассказы в армии

Очередная Лениниана френда Левконои: http://levkonoe.livejournal.com/1354702.html . Посмторите: полная десакрализация святынь!

И ещё:

Френд levkonoeнавела меня на мысль тоже вспомнить о том предмете дамского туалета, над которым так потешался Ив Монтан (или, по другой версии легенды, Жерар Филипп).
http://community.livejournal.com/perechniza/303165.html 

Жуткие штаны… 
Кошмар этот преследовал меня с раннего детства. Детские колготки… Кто сказал — детские колготки? Какие вам в начале 60-х колготки? То есть кое-где у нас порой они были — моей детсадовской подружке Ирке их каким-то образом доставали, но Ирка была маленького роста и худенькая, а я уже тогда отличалась высоким ростом и упитанностью. Поэтому даже когда кто-то из маминых знакомых однажды захотел подарить мне колготки, они оказались коротки на мои долги ноги. Точнее, резинку до талии дотянуть было можно, но вот мотня между ног болталась, отступая примерно сантиметров на десять от того места, к которому обязана была плотно прилегать. Вот я и ходила как все советские дети: в хлопчатых чулках в резиночку, часто заштопанных, и в беленьком хлопчатом же лифчике. 

Младшему поколению следует объяснить, что такое лифчик. Фотографии я в Интернете не нашла, придётся ограничиться словесным описанием. Представьте себе жилеточку из ситца, бязи, бумазеи или сатина — чаще всего, белого цвета. Жилеточка эта спереди имела ряд крупных пластмассовых или роговых пуговиц, чтобы ребёнок мог застегнуть её сам. Спереди к нижнему краю жилеточки пришивались или пристёгивались на пуговки «пажики», которые держали чулки на ногах. А так как, в отличие от взрослых поясов, у лифчиков сзади резинок-«пажиков» не было (опять же, чтобы ребёнок мог застегнуться сам и только сам, кто ж ему в детском саду будет чулки пристёгивать?!), то советские дети вечно ходили в перекрученных и слегка сползших чулках. 

В шесть лет у меня открыли сильный сколиоз, и врач-физиотерапевт сказала, что лифчик мне носить нельзя — пажики-де тянут мой корпус вперёд и портят мою осанку. Поэтому мама перешила на меня свой пояс из розоватого дамаста, и я явилась в группу, раздутая от гордости: я, как взрослая женщина, крепила чулки не двумя, а четырьмя пажиками. Вся группа в полном составе сбежалась смотреть на это диво, когда пришло время дневной сиесты, и мы начали готовиться ко сну.

В то время проблема голых полосок тела между трусиками и кромками чулок меня не волновала. Однако сохранилось документальное свидетельство того, что прикрывались эти полоски теми самыми сакраментальными штанинами панталон. На одной старой фотографии мне два с половиной года, я стою у забора в Мичуринске в коротеньком клетчатом платьице, из-под которого до самых колен длятся штанины на резиночках. 

Ужас тогда ужас, когда он осознаётся. Осознание пришло лет в десять, когда во время какой-то подвижной игры подружка сообщила мне, что у меня из-под подола сверкают пажики и «голяшки». Это было некрасиво и неприлично, а главное — как-то очень неспортивно и по-детски неэлегантно, тогда как хотелось быть взрослой. Начались мучения.  

Юбки тогда носили короткие, но мне, учитывая мой быстрый рост, обычно шили такие, которые только-только открывали колено. И всё равно: казалось, стоит чуть нагнуться или повернуться порезче, и проклятущие пажики вместе с панталонами предстанут на обозрение всему миру. Весной и осенью, когда ещё не носились спасительные шерстяные рейтузы, я старалась во время перемен лишний раз не выходить из класса: вдруг кто толкнёт ненароком, я упаду — и страшно представить, что может произойти.

Моя мама, как все любящие матери, очень заботилась о моём репродуктивном здоровье. Умом я разделяла её озабоченность, потому что в шесть лет перенесла изрядный цистит, воспоминаний о котором мне хватило на всю оставшуюся жизнь для того, чтобы утеплять свой низ. Однако душа восставала против той формы утепления, какую предлагала советская лёгкая промышленность. Вот если бы колготки! Но увы: две или три попытки купить мне колготки по случаю кончились всё тем же: след по размеру, резинка кое-как дотягивается до талии, мотня между ног тянется едва ли не от середины бедра. 

Когда мне исполнилось тринадцать лет, я начала тайно бунтовать (народные волнения приходились, естественно, на весну и осень: зимой под рейтузы я готова была надеть хоть кальсоны с начёсом). Я перестала доказывать маме, что панталоны суть чудовищные порождения чьего-то сонного разума. По утрам, собираясь в школу, я покорно надевала их, а потом, зайдя в туалет, подкатывала штанины до самого паха. Однако мама оказалась искусным противником и, как-то очень быстро догадавшись о моей хитрости, начала производить личный досмотр непосредственно перед моим выходом из дому, у самых дверей требуя продемонстрировать диспозицию моих штанин. Я стала закатывать их, стоя у входа в подвал на первом этаже, но наблюдательная мама очень быстро заметила, что между моим стартом от двери квартиры и выходом из подъезда проходит несколько больше времени, чем требуется юной барышне, чтобы даже неспешным шагом сойти со второго этажа. Поэтому она стала провожать меня, стоя на пороге картиры и давая напутствия вслед, и если б я замешкалась, она бы не преминула спуститься для необходимого досмотра. 

Выход нашёлся быстро, и был он прост и изящен, как всё поистине гениальное. Я сама подходила к маме и усыпляла её бдительность путём приподымания своего форменного подола, из-под которого солидно светили голубые, белёсые, розовые штанины с резинками. Затем бойко сбегала с лестницы, выходила в довр, чинной походкой доходила до угла, заворачивала за него — и там, оказавшись в секторе, который уже не просматривался, опрометью бросалась в подъезд соседнего дома (он был как раз по пути). Там я быстро подтягивала штанины и шла в школу со спокойной душой. После нескольких моих демонстративных демаршей противник сделался абсолютно беспечен и досмотров больше не проводил, а моя идея приобрела красивое завершение. Приходя в школу, я быстро шмыгала в учительский клозет, запиралась там, вообще снимала постыдный предмет туалета и прятала его на самое дно портфеля, под учебники. А когда я возвращалась домой, мама была ещё на работе, так что опасаться проверок не приходилось. 

Когда мне было шестнадцать, до Новосибирска докатилась миди- и макси- мода. Я наконец сшила себе первую юбку, закрывающую колени, и это в значительной степени смягчило мои страдания от необходимости надевать панталоны. 

Ну, а когда я училась на первом курсе в университете, в ТЦ Академгородка завезли китайские хлопчатые панталоны с крайне двусмысленным названием «Дружба». А на самом деле так называлась фирма, которая их производила. Были и полотенца «Дружба», и термосы и что-то ещё. Эти панталоны были из очень плотного трикотажа, со штанинками не на резинках, а на манжетках, которые хорошо облегали ногу и не растягивались мешком. Мы с мамой купили себе по пять штук. В них было даже нечто элегантное. Однако мамина знакомая, тётя Люда, сурово произнесла, когда я похвалила ей китайское изделие: «На свидание пойдёшь — чтоб никаких «Дружб»! Я последовала её завету, используя опыт моей школьной жизни, однако вне часов свиданий китайский несносимый трикотаж охватывал мои чресла вплоть до появления у меня первых колгот для постоянной носки (году эдак в 87-м) и ещё несколько лет, пока колготы не стали обыденностью в нашем обиходе.

А к советскому трикотажному изделию с резинками по низу штанин я обратилась последний раз на пятом курсе, весной 1982 года. Месяц май близился к концу, уже начинало по-летнему пригревать, мы ходили в лёгких летних платьях. Последний госэкзамен был самый «аппетитный» — научный коммунизм. Sapienti sat, а тем, кто не знает, не объяснить значение этого оксюморонного словосочетания. Одно скажу: выучить это было невозможно. Нужны были шпаргалки. Я написала готовые ответы на стандартных листках бумаги (так называемые «бомбы») — тогда деканаты ещё не штамповали листы для ответов — но куда их было девать? Мальчики могли облачиться в костюмы (нападала на них в лютую жару внезапная страсть к элегантности), а у меня костюма с жакетом не было. Ну что ж, на экзамен я надела длинное крепдешиновое платье, зашив разрезы на подоле, а под него надела советские панталоны. В туалете лабораторного корпуса на втором этаже «бомбы», аккуратно пронумерованные, были помещены строго по порядку в штанины — так, чтобы верхняя часть сложенного вчетверо листка с номером выглядывала из-под резинки. В правую штанину был помещён и сборник материалов XXV съезда КПСС, безжалостно лишённый твёрдого переплёта ещё дома. 

Я вошла, взяла билет. Бумажку с перечнем вопросов я даже не прятала — посмотрела по ней, какому номеру перечня соответствуют вопросы в билете, взяла листы бумаги и села думать. Нервно поскладывав листки повдоль, я принялась вдохновенно писать. И, когда лектор, семинарист и ещё кто-то третий из комиссии зазевались, допрашивая очередного мученика, я ловко, почти не глядя, извлекла из штанины нужные «бомбы» и подменила листки. 

Что я получила? Пять, конечно — вы сомневались? 
Одна девочка попыталась мне подражать, но у неё не было советских панталон, поэтому случился конфуз. Но о нём я расскажу завтра.
А мои спасительные панталоны с резиночками много лет провалялись в шкафу, пока их не пустили на тряпки.