Таня М.
Комнатный цветок
От вебмэйстера: получил по электрической почте следующий манускрипт: «Алексей, привет… спец. для твоей странички. Хочется чегой-то такого… Адрес не указывай, плиз? Таня» … и вот, не указываю. Без проблем. Господи, шедевр-то какой. Дай бог девочке здоровья и хорошего жениха.
* * *
Я была худенькой темноволосой девочкой с голубыми глазами. Я была стеснительна, и много времени проводила одна. Часто любила одна читать в своей комнате, погружаясь в мир приключений и фантазии. Книги заменяли мне общение со сверстниками. У меня почти не было друзей, кроме двух одноклассниц, с которыми я иногда встречалась или ходила в кино.
В тот вечер родители ушли куда-то, кажется, в театр. Я не хотела идти с ними — ничего увлекательного в этом для меня не было. Я осталась дома, достала коробку шоколадных конфет из тайника в диване, раскрыла новый роман Жюль Верна, и погрузилась в чтение. Магнитофон играл тихую мелодичную музыку, кажется, Энигму, горьковатый вкусный шоколад таял у меня во рту, и в такие мгновения я чувствовала себя счастливой…
Но наслаждалась я недолго. Позвонили в дверь, и я с неохотой пошла открывать. Мне было велено не открывать незнакомым, но в глазок я увидела, что это дядя Сергей, партнер отца по его бизнесу. Я не долго раздумывала, и открыла дверь. Дядя Сергей кивнул мне, и шагнул в прихожую. Он странно выглядел — без шапки, небрит, правая часть лица потемнела от грязи.
— Где папа? — хрипло спросил он.
— В театре, — сказала я.
Он внимательно осмотрел меня с головы до ног, и я покраснела. На мне был короткий топ и шортики, я была босиком.
— Где он прячет деньги?
Я не поняла. — Какие деньги?
— Не придуривайся.
Его голос был зол. Я попятилась.
— Что вам нужно?
— Я сказал тебе — деньги, — дядя Сергей сунул руку в карман, и вытащил небольшой пистолет. Это был странный пистолет, с утолщением на стволе, но мне показалось, что я видела такие в видиках.
Мне стало страшно.
— Махмуд вернулся, — выдохнул дядя Сергей. Поняла? Теперь возвращает долги, подонок. Перерезал пол-конторы. — Он взмахнул дулом пистолета перед моим носом. — Но я так просто не дамся. Когда придет отец?
— Не знаю, — тихим от страха голосом сказала я.
— Ты точно не знаешь, где он прячет деньги?
Я отрицательно покачала головой.
— Пожрать есть что-нибудь? — спросил он.
— Наверное… на кухне.
— Тогда пойдем, — он подтолкнул меня в сторону кухни. — Пошли, дашь мне поесть, а потом решим, что делать.
Мы зашли в кухню. Дядя Сергей сел за табурет, положив пистолет на стол. Дрожа от страха, я достала кое-какую снедь и предложила ему. Колбаса, сыр, хлеб. Он жадно принялся есть.
— Принеси выпить, — с набитым ртом приказал он.
Я сделала шаг в сторону двери, ведущей в зал, но он прикрикнул:
— Куда?
Я сказала, что спиртного на кухне нет. Только в зале, в баре.
— Тогда не надо, будь тут.
Он странно осматривал меня, пока ел.
— Можно, я сяду?
— Нет, стой на месте. Хочу полюбоваться, — сказал дядя Сергей. Мне показалось, что его голос стал другим, мягче, что-ли, а в глазах появился блеск.
— Сколько тебе уже стукнуло?
— Четырнадцать, — машинально сказала я.
— Как ты быстро повзрослела, Танечка, — вздохнул он, опустив глаза и разглядывая мои босые ноги. — Научилась делать педикюр, я вижу. Какой красивый у тебя лак на ноготках…
Я покраснела под его взглядом, и поджала пальцы ног.
— Я помню тебя совсем маленькой, — сказал дядя Сергей. — Тогда было все по другому…
Он протянул руку и погладил меня по ноге снизу вверх. Мне стало страшно, и я попятилась.
— Стой на месте, — приказал дядя Сергей. — И сними шорты.
— Зачем? — глупо спросила я.
— Делай, что говорю, — резко сказал он. — Не бойся, я тебя не съем.
Колеблясь, я чуть приспустила шорты. Происходящее казалось мне чем-то странным и пугающим.
— Совсем сними, — мягко сказал дядя Сергей, — и подойди поближе.
Чуть не плача, я спустила шорты по ногам, и переступила через них.
— Ближе.
Я приблизилась к нему. Он руками прикоснулся к бедрам, скользнул назад, охватывая ладонями попу.
— Какая мягкая у тебя попка… А теперь сними трусики.
— Не могу, — прошептала я. — Дядя Сережа, что вы хотите?
— Я хочу, чтобы ты сама это сделала, — объяснил дядя Сергей. — Мне будет приятно. — Он скосил глаз на лежвщий на столе пистолет. Меня пробрал озноб, и я решилась. Взялась за резинку, и принялась стягивать трусы. В этот день на мне были голубые недельки. Слава богу, что месячных не было. Почему-то мне казалось это самым стыдным, снимать трусы с прокладкой.
От стыда я отвернула лицо, и не смотрела в его сторону, только чувствовала его тяжелое дыхание. «Господи, хоть бы папа вернулся поскорей!» — подумала я с надеждой. «Может быть, ничего не произойдет…»
Но моим надеждам не было суждено сбыться…
— Ты там рыжая? — удивленно спросил дядя Сергей, протянул руку и коснулся лобка. Правда, у меня там росли рыжеватые волосики. Я не видела в этом ничего странного, но у дяди Сергея загорелись глаза, и он сглотнул слюну. Одной рукой он поглаживал меня по животу, между ног, забираясь пальцем ниже, между губ, теребя их, а свободной рукой начал расстегивать молнию на брюках. Сначала показался кусочек светлой ткани трусов, потом из молнии вдруг выскочил его член… мне показалось, что он был почти черный. Но с красной слезящейся головкой с маленькой прорезью посредине. Я неожиданно для себя вскрикнула, когда палец дяди Сергея коснулся какой-то точки у меня во влагалище.
— Не бойся, Танечка, маленькая, — сказал он мне. — Я еще ничего не сделал.
— Пожалуйста, — пролепетала я. — Не надо, дядя Сережа.
Он придвинул меня поближе к себе, и темно-красная головка уперлась мне пониже пупка. Я задрожала. Мне показалось, что я начинаю сходить с ума.
— Ну не надо, — тихо бормотала я. — Мне будет очень больно, дядя Сереженька, я не хочу… я боюсь, когда больно… я еще никогда ни с кем… я не была с мальчиком…
— Я знаю… — тихо сказал он, лаская меня обеими ладонями, сильно сдавливая мое тело, — я догадался…
— Какие у тебя нежные сисечки…
— Боже! Не надо! — крикнула я.
— Ты такая домашняя, как цветок… цветочек такой голенький… так и хочется тебя сорвать.
За спиной Андрея глухо лязгнула тяжелая железная дверь. От этого звука Андрей вздрогнул и обернулся – всё, он на свободе! От звонка до звонка отсидел три года…
И, казалось бы, за что? Просто связался Андрюха после школы с дурной компанией. И однажды они взяли его с собой на дело. Он даже ничего не делал – стоял на «атасе», пока дружки грабили ларёк. А когда словно из-под земли вырос наряд полиции, все разбежались. А Андрюха остался. Его и повязали. А в полиции он никого не сдал. Вот и пошёл один на зону.
Отец, у которого был свой бизнес, не стал парня отмазывать – решил, что может быть, хоть тюрьма мозги на место парню поставит. Лишь только подсуетился, чтобы срок небольшой дали. Обида у Юрия Павловича была на сына: всю жизнь для него пашет, а что в итоге? Не учиться, не работать Андрей не хотел. Одни пьянки да гулянки на уме. Зачем он полез грабить этот чертов ларёк? Денег ему мало? Пусть посидит…
И Андрей сидел. Да, он тоже был обижен на отца — ведь мог отмазать, но из-за своей принципиальности, правильности, не стал этого делать. Все три года обижался, на письма отцовские не отвечал, от свиданий с ним отказывался. Передачи? Нет, их принимал. Без продуктов и вещей с воли совсем было бы того. Отец же! Пусть помогает! Но видеть его Андрей не хотел. А сегодня, когда его выпускали, вдруг сообщили: умер отец. И сегодня похороны…
Начальство пошло навстречу – документы оформили быстрее, чем положено: чтобы успел он доехать до города и с отцом попрощаться…
Рейсовый автобус ходил без проволочек, поэтому накладки не должно было случиться. И вот сейчас, когда стукнула за спиной Андрея дверь, он понял, что впереди его уже никто не ждёт. Отец…
Хотя бы на похороны успеть. Что-то встрепенулось в душе в Андрея, по-детски захотелось прижаться к самому родному человеку и заплакать…
Но отца больше нет.
«Папа, папка, папочка! — шептал Андрей в ожидании автобуса, — я еду, еду!».
Он понял, насколько ему дорог был отец. Но из-за своей глупости все это время лишал себя возможности хоть редкого, но такого важного общения. Андрей думал сейчас об одном: вот приедет в дом отца, упадет у гроба и за все-все попросит прощения. Папка услышит, он поймёт – оттуда, с небес: Андрей его любит и искренне во всем раскаивается. Нет, с прошлым покончено! Он теперь будет честно жить, и отцу оттуда, сверху, не за что будет стыдиться.
Старый разбитый автобус, лениво пыхтя, подъехал к остановке. Андрей запрыгнул, сел на заднее сиденье в салоне и, прислонившись к стеклу, вспоминал…
Юрий Павлович воспитывал Андрея с пяти лет один. Мама умерла от тяжелой болезни. Маленький Андрюшка не сразу понял, что мама больше не придет. Да и Юрий оберегал мальчишку – говорил, что мама то в командировке, то в санатории, то у нее просто дела. А потом Андрей услышал разговор отца с другом.
— Вот как ему сказать, что Катя умерла? – с горечью спрашивал Юрий, — он мне в глаза заглядывает, а я вру. Уже год скоро, как вру!
— Скажи уже, чего мучить и себя, и мальчишку.
Да, говорить не пришлось. Андрей тогда выскочил со слезами и плакал, плакал. Бил маленькими ручонками отца в грудь и плакал, считая его во всем виновным – он обманщик. Юрий успокаивал, как мог.
Да, со временем Андрей успокоился. Юрий все свободное время отдавал сыну – то на рыбалку с собой брал, то в лес, а то и просто на работу, он тогда простым офисным работником был. А потом на фирме его сделали управляющим. После Юрию удалось занять место генерального директора. Времени на общение с сыном не осталось совсем. И Андрей по большому счету остался один. Рядом всё время были какие-то няньки, гувернантки, но это не то. Родной души рядом не было. Юрий, хоть как-то пытаясь реабилитироваться в глазах сына, выполнял все его прихоти, деньгами баловал. Парень привык, что так и должно быть. И ничего в жизни сам добиваться не хотел.
После школы отец его определил в институт. Именно определил. На уме у Андрея были только развлечения. А потом в поисках острых ощущений пошёл на грабёж – чисто из интереса. Вот и попал в тюрьму.
А полгода назад отец вдруг женился – об этом Андрею сообщил школьный друг Серёга, письма которого он читал, в отличие от писем отца. И обида, которая вроде бы осела где-то на донышке души, вновь всколыхнулась – значит, отец предал мать. Жена Юрия была моложе его лет на пятнадцать.
И вот сейчас, направляясь домой, Андрей понимал, что встретит там молодую вдову. Какая она? В принципе, это парня волновало меньше всего. Ему бы с отцом успеть проститься. Он быстрым шагом подходил к знакомому с детства особняку, когда рядом с воротами остановился чёрный внедорожник. Андрей так и замер рядом…
Водитель, высокий крепкий парень, открыл дверь пассажиру. Из салона выпорхнула изящная блондинка лет тридцати во всём чёрном. Она встретилась взглядом с Андреем.
— Чего тебе? – довольно грубо спросила женщина, презрительно смерив парня взглядом, — здесь не подают, иди отсюда!
— А я не за милостыней, — спокойно ответил Андрей, — я на похороны отца приехал.
— Так ты Андрей? – приподняла брови женщина и усмехнулась, — долго ехал, уже похоронили!
— Как? Где? –вскричал Андрей, — мне же сказали, что в два часа будут выносить.
— В двенадцать были похороны, — сквозь зубы процедила блондинка, — перенесли, потому что на улице слишком жарко. Чтобы тело не начало разлагаться. Понятно тебе?
И она резко повернулась к Андрею спиной и пошла к воротам.
— А поминки? – крикнул Андрей, — как же так быстро всё?
— А поминок не было, хватит того, что на кладбище таким, как ты, раздала, — через плечо кинула женщина.
Андрей догнал её и преградил путь.
— Каким, как я? – спросил он, глядя ей в глаза.
— Бомжам! – она выдержала его взгляд и иронично улыбнулась, — Юрий Павлович всё оставил мне. Я единственная наследница! И всё законно. А ты.. Ты здесь лишний! Извини, в дом не приглашаю. Нечего тебе там делать!
Андрей был потрясён – мало того, что отца так и не увидел, так ещё и жить ему теперь, оказывается, негде. К ним подошёл водитель.
— Ольга Дмитриевна, у вас проблемы? – густым басом спросил он, и многозначительно поглядывая на Андрея, потер кулаки.
— Нет, думаю, молодой человек всё понял. Ты проводи его, если что, — ответила блондинка, поправляя стильный чёрный платочек на голове, — хотя погоди! Вот!
Она достала из кармана кошелёк, вытянула оттуда тысячную купюру и протянула Андрею.
— Так уж и быть, помяни отца!
Наигранно вздохнув, она скрылась за высоким забором. А Андрей так и стоял, растерянно вертя в руках деньги.
— Иди, парень, отсюда! – более миролюбиво ответил водитель, — ни тебе, ни мне проблем не надо.
— А где старый водитель. Илья? – вспомнил вдруг Андрей. — Так не работает уже полгода как, я на его месте. В доме вообще вся прислуга сменилась. Ты, это… Прими мои соболезнования, но сам должен понимать – служба у меня такая…
— Да, простите, — пробормотал Андрей.
И он пошёл прочь от родного дома. Теперь он был здесь чужим…
Андрей шел без мыслей, как робот – зачем, куда идёт, ничего не понимал. И что ему теперь делать?
Через два квартала он забрёл в небольшой парк, сел на лавочку. И вдруг слёзы так и хлынули из его глаз – не остановить. Он плакал от боли потери родного человека, от того, что не успел сказать последнее «прости», и от того, что теперь как собака бездомная…
— Что, парень, совсем приперло? – услышал он хриплый голос.
Поднял голову – и увидел рядом с лавочкой мужичонку, явно бомж – в давно не стираной одежде, заросший, характерный запах от него…
Но почему-то Андрей не чувствовал никакой брезгливости. Ему нужно было выговориться, чтобы его выслушали.
— У меня отец умер, — тихо произнёс он, — давай помянем.
И протянул ту самую тысячную купюру. Бомж тут же оживился, улыбнулся даже.
— О, это мы быстро! – воскликнул он, взял деньги и был таков.
Андрей думал, что тот его обманет, но нет! Минут через десять бомж явился с бутылкой водки и нехитрой закуской.
— Тут нельзя, — подмигнул он, — пойдём, к реке.
Спустившись по тропинке из парка, они вышли на берег речки. Бомж, который представился Петром, ловко порезал колбасу перочинным ножиком, разлил водку в пластиковые стаканы.
— Ну, за батю твоего! – сказал он и тут же выпил.
Андрей тоже опрокинул содержимое стакана в рот, и даже не поморщился. Боль глушила всё…
Они с Петром разговорились. Андрей рассказал свою историю.
— Никчемный я, — покачал он головой, — единственный родной человек у меня был, а я… Я при его жизни вёл себя как скотина. А он? Он тоже хорош. Молодую себе нашёл. И меня без копейки оставил.
— Так больше что волнует? Что без копейки оставил? – тщательно пережевывая кусок колбасы, поинтересовался Пётр.
— И это тоже. Я же его единственный сын. Но это не главное! Понимаешь, он умер! А я до сих пор поверить не могу.
— Смерть и жизнь всегда рядом, — философски заметил бомж, разливая очередную порцию горячительного, — я вот когда был реаниматологом, это твердо уяснил.
— Ты? Реаниматологом? Хорош врать, — оборвал его Андрей.
— А я не вру, — с обидой ответил Пётр, — я, правда, врач! И неплохой, кстати, был реаниматолог. А потом… Знаешь, Андрюха, в этой жизни столько несправедливости…
И рассказал Пётр, что еще три года назад он работал в городской больнице, в хирургии. Как-то принесли из детского отделения малыша, он уже еле дышал – там заведующая отделением решила, что она всё может, вот и залечила ребёнка. А когда поняла, что диагноз поставила неверный и лечение, соответственно, неправильное, бегом побежала в реанимацию. Только поздно было что-то исправить. Пётр пытался, но не смог. В итоге ребёнок умер. И в его смерти обвинили Петра – заведующая детским отделением ведь была женой главврача. Петра из больницы выгнали, потом судили, дали два года условно. На работу никуда его уже не брали. Он начал пить с горя и обиды. Жена уехала с детьми к родителям в другой город, подала на развод. А Пётр по пьянке квартиру продал чёрным риэлторам. И остался на улице – без денег и жилья.
— Но ничего,- грустно кивнул Пётр, заканчивая свою историю, — всё ещё наладится, я верю! И у тебя тоже всё будет! Ты только не пей, как я.
Андрей осоловело кивнул головой – с непривычки его развезло очень. Хотелось спать…
И тут его как током прошибло – что же он творит! Отца только похоронили, а он даже не знает, где его могила.
— Пошли на кладбище! — вдруг сказал он и, качнувшись, поднялся, — хоть у могилы отца за грехи свои повинюсь.
Пётр согласно кивнул. И они вдвоём направились в сторону городского кладбища, прихватив недопитую бутылку.
Но где искать могилу отца?
У ворот кладбища Андрей в нерешительности замер – куда ни глянь, везде кресты да памятники и много свежих захоронений.
— А щас узнаем! – ободрил его Петр.
И в два счёта нашел копачей, которые и хоронили сегодня Юрия. Те, тоже уже принявшие на грудь, охотно показали сыну могилу отца. Андрей стоял у свежего холмика земли, уставленного венками, и не мог поверит – там, отец?..
«Папа, папка! А я ведь за три эти года стал забывать твоё лицо!» — эта мысль обожгла Андрея.
Да, он с ужасом понял, что черты лица отца стерлись из памяти…
— Нет! Я тебя увижу! Я всё равно с тобой попрощаюсь, как положено! – вскричал он.
И тут к изумлению Петра и копачей упал на колени и начал руками разрывать могилу, раскидывать венки.
— Ты совсем свихнулся! – прикрикнул на него один из могильщиков, — а ну, прекрати!
— Мужики, помогите! – взмолился Андрей, — я три года отца не видел, проститься даже не дали. Я только посмотрю на него, поцелую, как положено в лоб и всё…
— То есть ты хочешь, чтобы они гроб достали? – удивился Пётр.
— Да! Но ведь только же похоронили! – Андрей с отчаянием смотрел на присутствующих.
Потом вспомнил, что у него есть нечто, что может заинтересовать могильщиков. Дорогие часы…
Сейчас они были на его запястье – их Андрею Юрий подарил на восемнадцатилетние. Он их всегда носил, в тюрьме только пришлось сдать, а сегодня там назад отдали. Андрей протянул часы мужикам. Копачи почесали в затылках – видать, что часы не из дешёвых.
— А в чём проблема? – сплюнув, сказал один из них, — верно парень говорит, похоронили-то всего три часа назад.
Другие с ним согласились…
И вскоре вчетвером они выкопали гроб.
— Мы поднимать не будем, в яму спустись, там крышка на защёлках. Посмотришь и всё, — решили копачи.
Андрей с ними согласился. Он не испытывал никакого страха – возможно, от алкоголя или просто из-за отчаяния. Мужики притащили лестницу, и Андрей спустился в могилу, с трудом откинул крышку…
И тут его глазам предстало ужасное зрелище!
— Почему он так лежит? – вскричал он.
На его крик все пятеро сверху, Пётр и копачи, свесили головы вниз. Все в ужасе замерли!
Покойник не лежал в гробу, как и положено мёртвому человеку: на спине, со скрещенными руками. Юрий скрючился в неестественной позе на боку, связанные запястья обхватили голову…
Вся обшивка в гробу была сбита…
Было похоже, что он метался и рвался из своего смертельного плена…
— Живого похоронили! – прошептал Пётр.
Все тут же протрезвели и в нерешительности посмотрели друг на друга – что делать-то? А Андрей залез в гроб и тряс отца. Он тоже понял, что отец был жив, когда его закопали. Иначе как объяснить то, что он увидел.
— Папа, папа! Очнись! – плакал Андрей.
Он припадал к груди отца, замирал, слушал сердце и вновь тряс. Неужели ничего нельзя сделать. И вдруг Андрей схватил Юрия за руку…
Он на секунду не поверил – может быть это его пальцы дрожат? Но нет! Нет! Жилка на запястье! Она слабо, но верно, дернулась!
— Пульс! – закричал что есть силы Андрей, — есть пульс!
Тут уже мужики сверху попрыгали в могилу и быстро вытащили Юрия. Кто-то побежал звонить в скорую и полицию, а Пётр принялся осматривать пострадавшего. Точно он был ещё жив! Без сознания, в тяжелейшем состоянии, но жив! Пётр вспомнил свои навыки и начал реанимационные действия…
Андрей просто стоял рядом и молил Бога, чтобы он разрешил ему с отцом увидеться на этом свете. И поговорить…
И может, помириться…
А если и не помирятся – ничего страшного! Пусть только отец живёт! Ведь единственный родной человек на этом свете! И пусть он отдал всё молодой жене. Только бы жил, дышал…
Пётр знал свое дело – видимо, действительно был хороший врач. Вскоре Юрий закашлялся и… открыл глаза!
— Андрюшка! – прошептал он, увидев сына, — ты как тут?
— Папка, сам не знаю! – что есть радости вскричал Андрей и кинулся лежащему на земле отцу на грудь.
— Тише, тише, — слабо поморщился Юрий, мне тяжело, а ты что, пил?
— Пил, батя, — признался Андрей, — с горя пил. Думал, не увижу тебя больше.
— Вы его не ругайте, — улыбнулся Пётр, — если бы не его обостренное алкоголем желание вас увидеть, то и лежать вам там в могиле. Кстати, вы можете объяснить, как вы там оказались?
— Теперь могу… Когда в гробу очнулся, услышал, как меня закапывают, всё понял, но ничего уже сделать не мог, — прошептал Юрий, — не представляете, какой это ужас.
— Ну, всё, успокойтесь! Сейчас тут будет полиция, скорая. Сейчас вам помогут, — успокоил его Пётр.
А Андрей сидел рядом, держал отца за руку и улыбался – жив папка!
Вскоре на кладбище стало людно! Скорая, полиция…
Суета…
Юрия погрузили в скорую, с ним поехал и Андрей. В суматохе он даже не успел поблагодарить Петра, который остался у кладбищенской изгороди. Бомж задумчиво смотрел на отъезжающую скорую и довольно улыбался – а ведь он помог! Неизвестно, дотянул бы Юрий до приезда медиков, если бы не он…
Да, не зря он живёт на этом свете!
По дороге в больницу Юрий рассказал следователю, что с ним случилось.
— Неделю назад я переписал всё имущество на свою молодую жену, — говорил он, — убедила она меня. Очаровала, если хотите. Да и сын, я решил, пропащий человек… Не сможет он правильно моим бизнесом распорядиться. Без денег я его не собирался оставлять – дал бы, сколько надо, когда выйдет. А позавчера вдруг застукал Ольгу с любовником. Это был главврач городской больницы. Оказывается, они уже год встречались. Ольга начала умолять простить. Я сказал же, что развожусь и завещание аннулирую. Ольга вроде бы согласилась – что делать, виновата же. А потом предложила попить чаю. И вот после него мне стало плохо…
Юрий помнил, что он все слышал, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Словно труп стал. И в каком он был ужасе, когда Ольга стала всех знакомых обзванивать по телефону и говорить, что он, Юрий, умер! А потом приехал этот врач – гроб привёз…
Оказывается, он сделал все бумаги, якобы Юрия уже вскрыли, и установили у него сердечный приступ. Укол ещё ему какой-то всадили. Юрий помнил, как этот врач сказал, что теперь точно проблем на похоронах не будет. И точно! Юрий провалился в глубокий сон. А в гробу он очнулся! Но было поздно. И мужчина думал, что это конец! А потом вдруг перед глазами какой-то вонючий бородач и сын. Его Андрей! Вначале думал, что уже умер, пока Андрей на грудь к нему кинулся – больно стало, понял, что обошла его смерть!
Следователь внимательно выслушал Юрия, всё записал. А когда приехали в больницу, первым делом вместе с оперативниками отправился к главврачу.
— Александр Иванович? – следователь уверенно открыл двери кабинета, — вы задержаны по обвинению в попытке убийства Юрия Павловича Ястребова.
Главврач как услышал это, побелел, как мел. Как можно было узнать такое? Ведь всё было продумано до мелочей!
— Это всё Ольга! – в истерике закричал он, — это она меня заставила!
Вскоре задержали и Ольгу. И теперь уже молодая жена Юрия все валила на своего любовника – это он заставил ее подсыпать сильнодействующее вещество, в чай мужа.
— Он мне угрожал! — оправдывалась она.
Их обоих задержали…
И тут вскрылась ещё одна интересная подробность. Оказалось, что этот главврач Александр Иванович и есть тот самый главврач городской больницы, где три года назад умер ребёнок! Тогда он смог найти нужных людей, подключил свои связи в министерстве здравоохранения, и его жену сделали только свидетелем по делу о гибели ребёнка. Во всем тогда обвинили реаниматолога. Дело закрыли, а Александр Иванович вскоре развелся с женой –зачем ему такая проблемная особа, когда на горизонте уже маячила Ольга – молодая, красивая. Замужем, правда, но это поправимо! Вот и придумали они с Ольгой, как избавиться от Юрия. И если бы не пьяная выходка Андрея, то все бы им сошло с рук.
Юрий был в больнице около двух месяцев, каждый день к нему приходил Андрей. Молодой человек после всех событий понял главное: выход всегда есть! Иногда даже из гроба, как оказалось! Он взялся за ум. Восстановился в институте, сейчас уже оканчивает его.
А ещё Андрей нашел Петра и помог ему восстановить свое доброе имя. И квартиру ему смогли вернуть! Петр перестал пить, вышел на работу, к нему вдруг вернулась жена с детьми, и все у него хорошо! А Юрий…
После выхода из больницы стал больше времени проводить с сыном, как будто наверстывая потерянные годы. Как в детстве, они иногда ездят на рыбалку, бывают на охоте, недавно ездили на Алтай сплавляться по бурной горной реке. Отец и сын…
Теперь они точно друг друга не потеряют, потому что роднее на этом свете у них никого нет!
Глава 1 — Папа
Возможно кому-то покажутся интересными события, которые произошли и происходят сейчас в моей жизни. Рассказать о них публично – невозможно, держать в себе – непросто. Иногда хочется просто выговориться, так что, не судите строго. Начну, пожалуй, с того случая, о котором уже можно рассказать, несмотря на то, что всё началось намного раньше – в том самом возрасте, о котором нельзя писать публично. Хочу рассказать о моей встрече со отцом.
На всё то, что происходило между нами в детстве я поставила своеобразную психологическую блокаду: не думать, не переживать, не вспоминать. Приезд папы сорвал все эти барьеры, которые не давали мне сгинуть в водовороте греха до последней встречи с ним. Когда он ушёл от нас с мамой, все его странные детские игры со мной стали постепенно забываться, иногда отдаваясь внизу живота внезапно нахлынувшим воспоминанием.
Но вчера все вернулось вновь…
– Привет, Малгося! Боже, как же ты выросла, моя девочка!
Отец стоял в дверях с чемоданом в руке, весь мокрый от дождя: на улице осенняя хмарь давно вступила в свои права.
– Здравствуй, папа.
Мне было странно его видеть после стольких лет разлуки. Неловко и непривычно.
– Я только переночевать, а завтра опять в путь-дорогу, – он стал осторожно снимать с себя мокрый плащ, боясь замочить нашу прихожую, сияющую чистотой. – Я с мамой договорился, – поспешно добавил он, на всякий случай, глядя на моё хмурое лицо.
– Да, мама предупредила меня, что ты проездом, – я не знала, как с ним себя вести: прошло восемь лет, когда я последний раз видела отца.
– Командировка, – пожал плечами отец и разулся. – О! Мои тапочки! Они живы до сих пор? – заулыбался он и влез в них с видимым удовольствием.
Вообще-то это были тапки моего парня: просто такие же, как когда-то были у отца. Но я промолчала. Других, подходящих по размеру, всё равно нет.
– Ну, иди же ко мне, доченька! – папа раскрыл объятия. – Дай я тебя обниму!
Я подошла к нему, и он стиснул меня в объятиях, таких крепких, что у меня перехватило дыхание. От него пахло сигаретами и дождём. Щёлкнул какой-то выключатель в моей голове: я вспомнила папин запах и ответила на его объятия. Так мы простояли целую вечность. Он всё время бормотал «доченька моя» и тискал меня. А я стояла, как дура, и никак не могла оторваться от него – даже тогда, когда папины прикосновения стали такими же нескромными, как когда-то.
– Я пойду, приму душ с дороги, а потом ты меня угостишь чаем и расскажешь, как вы тут с мамой и Димкой поживаете, – сказал папа, наконец отпуская меня.
Дима, это мой старший брат, ему уже двадцать три года, и он работает менеджером в какой-то зачуханной компании. Я пошла приготовить ванну для отца, пока он раздевался в большой комнате.
– Ты потрёшь мне спинку? – спросил он, появляясь в прихожей в семейниках и майке-алкоголичке.
– Нет. Зачем? – я пожала плечами. – Ты же как-то справлялся все эти годы без меня.
– Ну да, ну да, – отец почесал свои причиндалы, и я вздрогнула, вспомнив, какие они огромные. – Но я всё равно позову тебя, моя девочка. Уважь старика: одному богу известно, когда мы свидимся в следующий раз.
– Ладно, – буркнула я, повесив чистое бельё на полотенцесушитель. – И никакой ты не старик в свои пятьдесят лет, не прибедняйся.
– Мне только сорок девять, – с наигранной обидой ответил отец и стянул майку через голову.
– Тем более, – сказала я, невольно залюбовавшись его телом: своими накачанными мышцами он мог бы дать фору многим парням.
Я пошла на кухню ставить чайник. Мама должна была вот-вот вернуться с работы, так что нам не придётся с отцом пить чай в одиночестве. Я намазывала масло на печенье, когда отец позвал меня. Войдя в ванную комнату я увидела отца, который стоял ко мне спиной, держа в руках душ.
– Возьми гель и мочалку и помой мне спину, а то я не достаю, – сказал он.
Я намылила длинную мочалку с ручками и стала тереть ею папину мускулистую спину, предварительно облив её из душа. Вода стала затекать мне в рукава платья, и я задрала их повыше. Через минуту всё платье намокло, неприятно облепив тело.
– Малгося, ты сняла бы платье, все равно ты его уже замочила, – сказал отец, глянув на меня из-за спины.
– На мне нет лифчика, – ответила я, прекрасно понимая, как глупо выгляжу в мокром домашнем платье.
– Как будто я тебя голой не видел, когда купал каждый день, – удивился отец. – Чего стесняться-то?
– Пап, я уже взрослая девушка, мне двадцать вообще-то, – с укором ответила я.
– Ты всегда будешь малышкой для меня, – улыбнулся отец. – К тому же, я тебя не увижу: я же стою к тебе спиной!
– Хорошо, только не подглядывай! – ответила я и ополоснула руки от мыла.
Потом с трудом сняла платье через голову, оно постоянно прилипало к телу. Протёрла руками свои груди. Соски были возбуждены и это меня удивило. Я посмотрела вниз: мои трусики были слишком маленькие, но прикрывали нужные места. Вздохнув, я продолжила намыливать отца. Пока я мыла папу, мельком посмотрела в зеркало, которое висело над раковиной и увидела, что отец смотрит на меня.
Я хотела возмутиться, а потом подумала, что он всё равно уже видел меня обнажённой и сделала вид, что не заметила этого. Более того, я почувствовала тёплую волну, которая пробежала по моему телу и сконцентрировалась внизу живота. Мне было приятно осознавать, что за мной украдкой наблюдает отец, и я испугалась собственных фантазий. Слишком сильны были детские потрясения, чтобы к ним возвращаться вновь.
– Всё, готово, – сказала я, выжимая мочалку.
– Спасибо, доча, – отец по-прежнему стоял ко мне спиной. – Может быть ты и голову мне помоешь, заодно?
– Ладно. Только сядь в ванну, а то я не достану, – ответила я.
Папа сел спиной ко мне, а я потянулась через него к полке за шампунем. Случайно прикоснулась пахом к его мокрой голове и мои трусики моментально намокли. Пока я брала флакон, папа поднял голову, проследив за моими возбуждёнными грудями и поёрзал затылком по моему телу, попав по промежности. Мне было приятно, и я доставала флакон дольше, чем требовалось.
Я быстро управилась с мойкой головы, благо волос на ней было немного: папа предпочитал короткую стрижку.
– Ну, теперь всё? – спросила я.
– Осталось домыть только спереди, – ответил отец, вставая. – А то я весь в шампуне после мытья головы, – добавил он и повернулся.
Я прикрыла грудь руками и непроизвольно уставилась вниз. Папин член стоял колом и подрагивал от напряжения. Вены вздулись на стволе, а мошонка была подтянута к паху.
– Ты считаешь, это нормально? – спросила я, с трудом оторвавшись от развратного зрелища.
– Я считаю, что это нормальная реакция взрослого мужчины на обнажённую девушку, – спокойно ответил отец.
– Я не просто девушка, а твоя дочь, – возразила я.
– Вот и заканчивай мытьё, дочь, – улыбнулся отец. – И свои груди можешь оставить в покое: я уже видел их. Не отвлекайся по пустякам.
– Ничего себе, пустяки, – пробурчала я и стала из душа смывать мыло, стараясь не обращать внимание на папин возбуждённый член.
Его размеры были намного внушительнее, чем у моего бойфренда, и я невольно сравнивала достоинство двух мужчин. Внизу живота приятно ныло, и я постаралась отвлечь себя посторонними мыслями от возбуждающего зрелища.
– А его ты не хочешь помыть? – спокойно спросил отец, сжав свой возбуждённый орган у корня и покачав им перед самым моим носом.
– Сам помой, – ответила я, завороженно наблюдая, как капельки воды скатываются с раздувшейся головки.
– Давай я подержу душ, – сказал отец. – Мне одной рукой мыть не удобно. А ты поможешь.
Папа взял мою руку и положил на член. Я непроизвольно сжала его, восхищаясь упругостью и силой, которая словно шла изнутри и стала осторожно намыливать член. Отец жмурился от удовольствия, да и меня, признаться, это захватило. Уже нисколько не стесняясь своего обнажённого вида я с удовольствием намыливала и смывала его хозяйство, направляя душ, который держал отец.
– У тебя красивое тело, – вдруг сказал отец, в упор рассматривая меня.
– Спасибо, – ответила я и покраснела.
Слышать такие комплименты от отца было возбуждающе непривычно. Он протянул руку и потрогал мою грудь, сжав пальцами соски. Я отстранилась.
– Прекрати, – сказала я, не выпуская член из рук.
– И здесь всё в порядке, – невозмутимо продолжил отец, опустив руку и погладив пальцами мои половые губки через ткань, которые отчётливо выделялись на фоне влажных трусиков.
– Перестань щупать меня, – сказала я, непроизвольно подаваясь пахом ему навстречу.
Отец несколько раз нежно провел пальцами по моей складочке и стал одновременно мять мои груди. Я двигала рукой по его члену, совершенно не контролируя себя. Так продолжалось минуту, потом отец выпрямился и, заложив руки за голову, облокотился на стену.
– Доченька, тебе нужно закончить это, – сказал он и закрыл глаза.
Я со страхом посмотрела не него. Во мне боролись желание и неприятие происходящего. «Это неправильно! – в ужасе думала я, продолжая рукою держать папин член. – Неужели опять всё вернется на круги своя?!»
– Я завтра уеду, – словно отвечая на мои мысли, сказал отец не открывая глаз. – Я не буду смотреть, Малгожата. Просто сделай это. Как раньше, – тихо добавил он.
Я никогда не ласкала своего парня орально, хотя он просил взять в рот. После тех странных игр в детстве с моим отцом, мне не казалось это чем-то привлекательным. Но сейчас я решилась. К чёрту! Я же делала это когда-то.
Я встала на колени и осторожно лизнула головку, на которой выступила прозрачная капля. Вкуса никакого не почувствовала и лизнула ещё раз, уже смелее. Стала облизывать и целовать папин член, всё ещё не решаясь взять в рот: член был просто огромен.
– Довольно, – прохрипел вдруг отец, и посмотрел на меня. Его лицо перекосилось от похоти.
Он взял меня за затылок и медленно насадил голову на член. Я задохнулась. Отец вытащил его и снова засунул до половины. Так он проделал несколько раз, словно приучал к своему размеру. Потом провёл головкой по губам и засунул член мне за щеку. Двинув несколько раз бёдрами он застонал от наслаждения, а я потрогала пальцами раздувшуюся щёку: движение возбуждённой плоти ощущалось через кожу и это было удивительно.
– А теперь соси, – сказал отец и направил член в горло.
Я стала двигать ртом по стволу, всасывая головку обратно, когда она готова была выскочить из него, лаская уздечку языком. Это было очень возбуждающе, и я пожалела, что лишила своего парня такой ласки. Отец часто дышал и постанывал, потом взял мою голову двумя руками и стал быстрыми движениями просто ебать меня в рот.
Я старалась держать дыхание и не давиться при особо глубоком ударе, но мне это не всегда удавалось. Густые слюни заливали мою грудь, зато папин член легко скользил у меня во рту, через раз погружаясь в самое горло. Я не заметила, когда стала дрочить себя, засунув пальцы в трусы. Я уже ничего не соображала, качаясь на волнах удовольствия.
Вдруг отец захрипел, я почувствовала, как член во рту стал сокращаться и мне в горло брызнули струи горячей спермы. Я была вынуждена глотать её, чтобы не захлебнуться. Отец всё кончал и кончал, и никак не мог остановиться. Я держала папу за бёдра, сосала член и смотрела ему в глаза. Наконец он перестал двигать бёдрами и вытащил член из моего рта.
– Всё, – с шумом выдохнул он и выпрямился.
Я встала с колен. Внизу живота тянуло. Потрогала обмякший член, нагнулась и поцеловала его в головку, слизнув последнюю каплю терпкого семени.
– Иди ко мне, малышка, – сказал отец и притянул меня к себе.
Он бесцеремонно засунул руку мне в трусы, я не успела опомниться, как два пальца оказались внутри моей вагины.
– Прекрати, папа, что ты делаешь?!
Я попыталась вырваться, но отец прижал меня, схватив другой рукой за попу и буквально насадил на свои пальцы. Он стал быстро двигать ими внутри влагалища, и я почувствовала колоссальное наслаждение. Развела бёдра и стала двигать ими навстречу его движениям. Отец нагнулся и стал поочерёдно сосать мои груди. Я стонала и извивалась от удовольствия в руках отца.
Наконец внутри меня взорвался фейерверк наслаждения, и я задёргалась от накатившего мощного оргазма.
– Папа, я люблю тебя! – воскликнула я, обняла отца и нашла его губы.
Мы взасос целовались, пока я кончала в его руках и никак не могли остановиться. Наконец мы оторвались друг от друга. Папа стянул с меня ненужные трусы, легко поднял и перенес в ванну.
– Теперь я помою тебя, – улыбнулся он и включил спасительный душ, который смыл с нас все следы внезапного грехопадения.
Глава 2 — Брат
Я хочу открыть вам ещё одну постыдную страницу и рассказать о своем старшем брате. Я узнала об их с моей мамой секрете совершенно случайно, но эти отношения шокировали меня до глубины души. И возбудили так сильно, что… впрочем, обо всём по порядку.
Мой старший брат, Дмитрий, родился от первого маминого брака с русским. Диминого отца я видела только на фото, потому что мама с ним быстро развелась и вышла замуж за поляка, Милоша, моего отца. Мы переехали к нему в Варшаву и здесь я выросла, почти не зная России. С Милошем мама потом тоже развелась, и мы стали жить втроём. Диме двадцать три года, он старше меня на три года и работает менеджером в небольшой торговой компании.
Первый раз, когда я застукала Димку с мамой, случился около года назад. В тот день я вернулась с соревнований, которые проходили в Кракове. Я занимаюсь художественной гимнастикой и объездила почти всю Европу – спасибо маме, которая в детстве отдала меня в спортивную секцию. На этот раз я не заняла никакого места и приехала без всякой помпы, не предупредив никого заранее. Вошла в квартиру и проследовала сразу на кухню, откуда доносились голоса.
Приоткрыв дверь, я заметила, что мама с Димой готовят завтрак. Мама была в жёлтом банном халате, а брат, как обычно, щеголял в трусах. Кофе и тосты уже дымились на столе, а мама дожаривала на сковороде бекон. Я хотела уже войти на кухню, но тут мама нагнулась убавить на плите огонь, а Димка вдруг запустил руку под мамин халат!
Я внутренне сжалась, приготовившись к скандалу и маминой оплеухе, но вместо этого мама взвизгнула:
– Димка, прекрати, охальник! – и покрутила попой.
Димина рука была скрыта полой халата. Он молча двигал ею между маминых бёдер, а другой рукой мял через ткань трусов свой вставший член. Я замерла, не в силах сдвинуться с места и только ошарашенно смотрела на происходящее через приоткрытую дверь.
– Дим, ну хватит уже, сейчас бекон сгорит, – мама сжала бёдра, замедлив движение его руки. – Сядь уже за стол!
Дима убрал руку, мама выпрямилась и, как ни в чём не бывало, выложила на тарелку скворчащие куски мяса. Она сделала себе бутерброд и стала есть, прихлёбывая кофе маленькими глотками. Брат и не думал садиться: он достал свой вставший дрын и стал водить по маминым плечам и голове, погружая его в волосы. Мама уклонялась, но как-то нехотя: мне показалось, что ей нравится эта игра.
Я раньше видела Димкин член несколько раз: всё-таки живём в одной квартире –хоть и в разных комнатах – но ни разу в возбуждённом состоянии. Член был толстый, жилистый и красивый, как у настоящего мужика. Я непроизвольно опустила руку и засунула себе в шорты: там, в трусах, уже было скользко и горячо.
Изображение дрогнуло, испуская черные клубы струящегося дыма, и сменилось другим…
Он снова орет, широко размахивая руками, а бледная мать смотрит на него испуганными выцветшими глазами. Я инстинктивно сжимаюсь, зажмуриваясь, когда вижу, как он замахивается. За последнее время я неплохо научился предугадывать удары. Любой из них всегда зарождается в крепких ногах, волной пробирается сквозь мужское тело и выливается мощным выбросом руки. Сейчас в живот.
Всхлипываю, тут же пугаясь, что это еще больше разозлит отца, и быстро поднимаю глаза на него. Его ноздри трепещут, лоб вышит морщинами, густые брови сдвинуты, на губах мерзкая улыбка, в глазах решительность, смешанная с какой-то сумасшедшей обреченностью.
— Тобиас, он же еще совсем ребенок, — надломленным голосом вышептывает мать.
Он резко разворачивается, прихватывая со стола блюдце и кидая его прямо в хрупкую фигуру матери.
— Заткнись, сука! — рычит он, наслаждаясь, по-видимому, тем, как скорчилась бледная мама, вытирающая о подол голубого платья перепачканные в крови пальцы и тихо стряхивающая с себя осколки стекла.
Сердце сжимается от того, как жалко маму. От ярких воспоминаний того, как в живое теплое женское тело врезаются окаменевшие кулаки, как, стиснув зубы, душит женщина стон, как она впивается ногтями в угол шершавой стены, выворачивая их до мяса, пытаясь заглушить одни неприятные ощущения другими. Как она обессилено и устало прикрывает глаза, принимая все новые удары.
— Папа, не надо, пожалуйста, — все-таки вырывается из меня крик, и я тут же чувствую, как щекам становится прохладнее от выливающихся слез.
Напрасно, его это совсем не останавливает, не отрезвляет, безумный блеск в глазах остается неизменным. Он рычит что-то себе под нос, отнимая палочку и накладывая на мать Петрификус и Силенцио. Его излюбленная комбинация. Надо же, выучил за эти годы, и все равно заклинания выходят у него коряво.
Так страшно.
Дальше для меня остается самым ясным глухой звук ударов, рефлекторно сокращающиеся мышцы, закушенная губа и сдерживаемые в самом горле звуки. Терпеть, это когда-нибудь должно закончиться.
Я опускаю отяжелевшие веки и четко осознаю, что я ненавижу отца. Эта мысль маячила в моем сознании и раньше, но я упорно загонял ее вглубь, пугаясь ее неправильности. Он же мой отец, растивший и воспитывавший меня. Я не могу его ненавидеть, я не могу желать ему смерти… Нет, нет, нет… Снова я накидываю на эту страшную мысль десятки других, лишь бы не позволить себе вновь и вновь возвращаться к этому.
Ведь это мой папа… Улыбающийся мужчина, подхватывавший меня маленького на руки, читавший мне сказки, рассказывавший о диких животных, обнимавший мать и угощавший нас мороженым по воскресеньям. Так было когда-то. Кажется, в другой жизни. Неужели он разлюбил меня? Но я же все тот же…
Теперь я мечтаю только о том, что смогу наконец-то забрать маму от этого спятившего тирана, и мы с ней уедем далеко-далеко, к морю, где много солнечного песка и зеленых веток. А пока я могу только терпеть настоящее. Я уже подрастерял свой пыл в этих постоянных семейных сценах и давно понял, что все заканчивается быстрее, если молча принимать побои и сдерживать рвущиеся наружу слова. И каждый раз меня накрывает безудержное отчаяние от понимания того, что я бессилен, я ничего не могу сделать против этого здоровенного мужлана. Но все-таки я надеюсь… вдруг папа снова станет прежним, снова будет брать меня с собой в лес и читать вслух охотничий дневник нашего деда. И мы снова всей семьей соберемся на мягком диване и достанем какую-нибудь настольную игру, и вместе будем гулять по парку, и я буду улыбаться, видя, как улыбается папа, глядя на маму…
Мои мечтания прерывает мой же резкий сухой кашель, вырвавшийся набухшим комком после сильного удара по спине, и я чувствую специфический вкус крови на языке.
Нет, папа, я не хочу быть таким, как ты. Я не опущусь до тебя… Я уверен, что не заведу детей, потому что я боюсь стать таким отцом, каким стал для меня ты. Боюсь за свое отношение к детям, боюсь вообще прикасаться к людям, и все из-за тебя, папа…
Словно зная все мои мысли, отец хватает меня за волосы, вызывая в глазах новые слезы.
А я всем сердцем желаю, чтобы в очередном яростном порыве он ударил меня так, чтобы я приложился головой об угол, чтобы я медленно осел, оставляя на стене кровавый след, может тогда на него свалится чувство вины за все совершенное? Я бы все отдал, чтобы в тот момент увидеть его лицо. Но маму жалко, я не хочу бросать ее.
— Северус, ты слышишь меня? — вдруг чувствую легкий шепот матери на щеке.
Значит, все закончилось, можно открыть глаза. В комнате только я и склонившаяся надо мной мама моя, которая, следя за моим взглядом, снова шепчет дрожащим голосом в макушку, прижимая мою голову к груди:
— Он ушел, милый, все хорошо, вставай.
Я поднимаюсь, уверенный, что так буду подниматься всю жизнь, даже из самого беспроглядного дерьма, я буду бороться, иначе все это зря.
Когда я вырасту, я никому не позволю унижать меня. И я стану лучшим, чтобы ты, папа, был горд за меня, сидя у камина в кресле-качалке. В одиночестве. Потому что мы с мамой уедем к морю.
Движущаяся картинка рассеивается, оставляя после себя угольно-черный осадок. Я резко открываю глаза и хватаюсь за скрепленное спазмом горло.
— Даже оттуда меня достаешь, Тобиас, — голос выходит хрипловатым, но я и сейчас не лишен саркастических настроений. Каждый год я во сне вижу свое детство, именно в этот день, когда я…
Пожалуй, сегодня я облачусь в самую черную из всех моих мантий и назначу отработок больше, чем обычно.
— Все в твою честь, отец, — кривлюсь я и отворачиваюсь к стене, добавляя шепотом: — В честь дня твоей смерти.
— Очнулась? Вот и ладненько, — глухо произнес один. — Как-то неинтересно с бревном развлекаться.
Оля была ошеломлена, не понимала, что происходит, кто эти люди. Крупная дрожь сотрясала ее тело. Руки, связанные уже скотчем, болели. Она языком толкала тряпку, но не могла от нее избавиться. Глаза наполнились слезами. Они потекли к вискам, девушка сразу захлюпала носом, и дышать стало еще труднее.
— Начинай. Вдруг кто увидит, — произнес глухой голос.
Неизвестный с синими глазами деловито положил руки на колени девушки. Поняв, что он хочет сделать, Оля замычала, замотала головой, задергала ногами и руками, стараясь попасть по обидчику. Происходящее походило на кошмар. Насильник, пыхтя, преодолевая сопротивление, раздвинул девушке бедра, но Оля снова сжала ноги.
— Держи сучку! Какого хрена стоишь?
Тяжелое мужское тело навалилось ей на грудь, придавило к земле. Оля боролась изо всех сил, но задыхалась, поэтому была слабой. Она чувствовала, как второй рвет колготки, срывает с нее трусики. И вдруг он остановился, замер, прислушиваясь к лесным звукам. Оля задержала дыхание: небольшая пауза всколыхнула в душе надежду, что насильник одумается.
Но зря. Что-то твердое стало вонзаться ей в плоть. Оля дергалась, но насильник не отступал. Он резко схватил ее за бедра и прижал их к животу. Сложенная практически пополам, Оля не могла даже пошевелиться. В такой позе он наконец проник внутрь, и дикая боль пронзила ее тело. Оля изогнулась в немом крике, но жесткие ладони крепко сжимали ее ноги.
Сколько продолжалась эта пытка, Оля не знала. Ей казалось, что в нее вбивают бревно, с каждым ударом все глубже и яростнее. Иногда инструмент насильника выскакивал наружу, Оля с всхлипом вздыхала, а потом он снова вонзался с удвоенной силой. Тело вздрагивало от каждого толчка, вибрировало и тряслось. Насильник над девушкой сопел, обливался потом, полукружиями расплывавшимся по маске. Сильный запах горячего мужского тела, смешанный со знакомым парфюмом, бил в нос, и инстинкт самосохранения заставлял Олю отворачиваться, часто дышать, чтобы избежать приступа рвоты, от которого она могла захлебнуться.
Напавший с каким-то злобным наслаждением выполнил свою работу и наконец затрясся, застонал. Оля почувствовала, что давление внутри живота исчезло вместе с остатками острой боли. Мужчина еще секунду полежал, тяжело дыша и приходя в себя, потом откатился на бок и встал. Оля со стоном опустила затекшие ноги, надеясь, что экзекуция закончилась, а она осталась жива. Она оперлась на локти и стала отползать в сторону.
Но опять ошиблась. Насильник схватил ее за ногу и притянул к себе, расцарапав нежную кожу о еловые иголки, ковром устилавшие землю.
— Теперь ты, — приказал он напарнику, застегивая джинсы. Тот нерешительно засопел и сделал шаг в сторону. Тогда первый толкнул его к девушке.
— Не могу, — сдавленно произнес второй и подался назад. — Страшно.
— А на кулак нарваться не боишься? Давай!
— У меня и желания нет, — отказывался второй.
Оля слушала их перепалку с ужасом и молила Бога, чтобы кто-нибудь догадался, где она, и пошел ее искать.
— А так будет? — одним рывком насильник перевернул девушку на живот, поставил ее на колени. Он с силой провел по внутренней стороне ее бедер ладонями, потер пальцами больное место — Оля снова затряслась от ужаса и страха, потом похлопал по обнаженным ягодицам.
— Давай! По-собачьи. Можешь и вторую дырку расковырять. Разрешаю. Не бойся. Так она в глаза смотреть не будет.
Оля задергалась, замычала, но сильные руки прижали ее к земле, чуть не придушив от усердия. В полуобморочном состоянии она почувствовала, как что-то вяло прикасается к коже ее бедер, потом наливается и поднимается выше. Второй насильник скользнул в разорванную плоть легко, почти не причинив боли, но Оле уже было все равно: она потеряла сознание от недостатка воздуха.
Второй раз она очнулась от неприятного ощущения: ей казалось, будто сотни маленьких существ бегают по телу, оставляя жгучую боль. Она открыла глаза: летнее солнце уже поднялось над горизонтом и мгновенно ослепило. Дышать стало легче. Оля подняла по-прежнему связанные руки — кляп исчез.