Пасхальная ночь все уходили из дома сочинение

(1)Пасхальная ночь! (2)Все уходили из дома, дети оставались одни с няней и гувернанткой. (З)Ночь была — как пещера: пустая, но полная ожиданием часа, когда прокатится над Москвой и Москвой-рекой первый удар колокола, с колокольни Ивана Великого. (4)И, кидаясь в его голос, заждавшимся трепетом своих голосов все колокола Москвы и всех московских окрестностей заголосят, заликуют неслыханным хоровым трезвоном, испуская в чёрную, как глухое сукно, ночь такое количествозвуков, что, перегоняя все горелки детских игр и все симфонические концерты старших, перезванивая колокольным сияющим щебетом все колокольчики русских дорог и все весенние рощи, звуки, захлебнувшись собой, вырвутся из своего царства.(5)И тогда над Москвой-рекой полетит к ним на помощь воинство царства соседнего — слепящее серебро, золото, олово, медь, слившиеся, жар всех Жар-птиц всех русских сказок, и, взлетая вверх, под тучи, обронит в холодные весенние воды, окаймлённые огоньками, перья всех цветов и красок со всех художнических палитр. (6)По-мо-сковски это называлось — «ракеты». (7)А вокруг Царь-пушки царята всех пушек, не в силах стерпеть, выпустят на свободу из жерл ядра свои суворовским и кутозовским грохотами, — и уж ничего нельзя будет понять, ни увидеть, ни услыхать…

(8)Припав к окнам с открытыми форточками и подрагивая от холода, мы, тайно или с доброго разрешения вскочив с постелей, ждали, когда вспыхнет кремлёвским заревом темнота над крышами Палашевского переулка. (9)Тогда и свой голос подаст оттуда ближняя наша церковка.

(10)Но во дворе раздавались голоса и шаги, и мы, забыв запрет, сон, всё, — кидались навстречу объятьям, пасхе, куличу и подаркам. (11)И свежий, весенний, пахнущий землёй воздух, ворвавшийся со двора со взрослыми!

(12)Бледным золотом апрельских лучей наводнённая зала, парадно накрыт стол, треугольник (как ёлка!) творожной пасхи, боярскими шапками (бобрового меха!) куличи, горшки гиацинтов, густо пахнущих, как только сирень умеет, и таких невероятных окрасок, точно их феерическая розовость, фиолетовость, голубизна — приснилась. (13)Но они стоят на столе! (14)Ярмарочное цветение крашеных яиц, и огромный, сердоликом (чуть малиновее) окорок ветчины.

(15)Как горели лбы (тайком, нагнувшись под стол, о них разбиваемых крутых яиц — подражание Андрюше), как пряно пахло от ломтей кулича, как пачкались в выковыривании изюминок и цукатов пальцы и как, противной горой, наваливалось пресыщение, когда крошка самого вкусного отказывалась лезть в рот! (16)Кап-лями янтаря и рубина остатки вин в отставленных рюмках! (17)И ненасытное счастье безраздельного обладания: новые книги, новые цветные карандаши, новые перочинные ножи, шкатулки, альбомы, новые яйца: стеклянные, каменные, фарфоровые — не считая бренности шоколадных, сахарных…

(По А.И. Цветаевой*)

* Анастасия Ивановна Цветаева(1894—1993) — русская писательница, дочь профессора Ивана Владимировича Цветаева, младшая сестра Марины Цветаевой.

Из «Воспоминаний» Анастасии Цветаевой

Пасхальная ночь! Все уходили из дома, дети оставались одни с няней и гувернанткой. Ночь была – как пещера: пустая, но полная ожиданием часа, когда прокатится над Москвой и Москвой-рекой первый удар колокола, с колокольни Ивана Великого,

– и, кидаясь в его голос заждавшимся трепетом своих голосов, все колокола Москвы и всех московских окрестностей заголосят, заликуют неслыханным хоровым трезвоном, испуская в черную, как глухое сукно, ночь такое количество звуков, что, перегоняя все горелки детских игр и все симфонические концерты старших, перезванивая колокольным сияющим щебетом все колокольчики русских дорог и все весенние рощи, звуки, захлебнувшись собой, вырвутся из своего царства – и тогда над Москвой-рекой полетит к ним на помощь воинство царства соседнего – слепящее серебро, золото, олово, медь, слившиеся, жар всех Жар-птиц всех русских сказок, и, взлетая вверх, под тучи, обронит в холодные весенние воды, окаймленные огоньками, перья всех цветов и красок со всех художнических палитр.

По-московски это называлось – «ракеты». А вокруг Царь-пушки царята всех пушек, не в силах стерпеть, выпустят на свободу из жерл ядра свои суворовским и кутузовским грохотами – и уж ничего нельзя будет понять, ни увидеть, ни услыхать…

Припав к окнам с открытыми форточками и подрагивая от холода, мы, тайно или с доброго разрешения вскочив с постелей, ждали, когда вспыхнет кремлевским заревом темнота над крышами Палашевского переулка. Тогда и свой голос подаст оттуда ближняя наша церковка.

Но во дворе раздавались голоса и шаги, и мы, забыв запрет, сон, всё, – кидались навстречу объятьям, пасхе, куличу и подаркам. И свежий, весенний, пахнущий землей воздух, ворвавшийся со двора со взрослыми!

Бледным золотом апрельских лучей наводненная зала, парадно накрыт стол, треугольник (как елка!) творожной пасхи, боярскими шапками (бобрового меха!) куличи, горшки гиацинтов, густо пахнущих, как только сирень умеет, и таких невероятных окрасок, точно их феерическая розовость, фиолетовость, голубизна – приснилась. Но они стоят на столе! Ярмарочное цветение крашеных яиц, и огромный, сердоликом (чуть малиновее) окорок ветчины.

Как горели лбы (тайком, нагнувшись под стол, о них разбиваемых крутых яиц – подражание Андрюше), как пряно пахло от ломтей кулича, как пачкались в выковыривании изюминок и цукатов пальцы и как, противной горой, наваливалось пресыщение, когда крошка самого вкусного отказывалась лезть в рот! Каплями янтаря и рубина остатки вин в отставленных рюмках! И ненасытное счастье безраздельного обладания: новые книги, новые цветные карандаши, новые перочинные ножи, шкатулки, альбомы, новые яйца: стеклянные, каменные, фарфоровые – не считая бренности шоколадных, сахарных.

«А Муся уже провалилась в книгу», – слышится голос мамы.

И в то время как она с головой, как Ундина в родной Дунай, окунулась в колодец легенды, – я, прищурясь одним, приложив к другому глазу таинственное стеклышко яйца, глотала его пустоту, за которой у его глухого конца светилось какое-то волшебное изображение.

Нам еще дарили тоненькие цветные карандаши (сверху цветные), и этот цвет был сияющий: упоительно-синие, упоительно-зеленые, розовые, сверкавшие, как сверкают только золото или серебро в елочных украшениях. Писали они черным цветом. А еще: похожее на те яйца – с виду карандаш – нарядный, в оправе. Повернешь его кончиком к глазу, а там, в туго в него вставленном стеклышке, светится далекий крошечный город или еле различимые зрением картины из библейских рассказов, сияющие насквозь. И казалось, что зрелище это – в конце длинного коридора внутри карандаша; а на самом деле вся крошечная светящаяся панорама помещалась в еле видном стеклышке. Эти карандаши жили среди других, как волшебницы среди обыкновенных людей.

И вдруг мысль: не может быть других отца и матери, кроме наших!.. Я возражала себе: а другие дети? У них же другие отец и мать, и дети живут – так как же?.. С другим отцом – например молодым, с другой матерью? Тут был тупик понимания.

Марина Цветаева

Из «Повести о Сонечке».

Пасха 1919 г.

Была Страстная Суббота. Поздний вечер ее. Убитая людским и дружеским равнодушием, пустотой дома и пустотой сердца (Сонечка пропала, Володя не шел), я сказала Але:

— Аля! Когда люди так брошены людьми, как мы с тобой — нечего лезть к Богу — как нищие. У него таких и без нас много! Никуда мы не пойдем, ни в какую церковь, и никакого Христос Воскресе не будет – а ляжем с тобой спать — как собаки!

— Да, да, конечно, милая Марина! — взволнованно и убежденно залепетала Аля, — к таким, как мы, Бог сам должен приходить! Потому что мы застенчивые нищие, правда? Не желающие омрачать Его праздника.

Застенчивые или нет, как собаки или нет, но тут же улеглись вместе на единственную кровать — бывшую прислугину, потому что жили мы тогда в кухне.

Теперь я должна немножко объяснить дом. Дом был двухэтажный, и квартира была во втором этаже, но в ней самой было три этажа. Как и почему — объяснить не могу, но это было так: низ, с темной прихожей, двумя темными коридорами, темной столовой, моей комнатой и Алиной огромной детской, верх с той самой кухней, и еще другими, и из кухни ход на чердак, даже два чердака, сначала один, потом другой, и один другого — выше, так что, выходит — было четыре этажа.

Все было огромное, просторное, запущенное, пустынное, на простор и пустоту помноженное, и тон всему задавал чердак, спускавшийся на второй чердак и оттуда распространявшийся на все помещение вплоть до самых отдаленных и как будто бы сохранных его углов.

Зиму 1919 г., как я уже сказала, мы — Аля, Ирина и я — жили в кухне, просторной, деревянной, залитой то солнцем, то луною, а — когда трубы лопнули — и водою, с огромной разливанной плитой, которую мы топили неудавшейся мушиной бумагой какого-то мимолетного квартиранта (бывали — и неизменно сплывали, оставляя все имущество: этот — клейкую бумагу, другой — тысяч пять листов неудавшегося портрета Розы Люксембург, еще другие — френчи и галифе… и все это оставалось — пылилось — и видоизменялось — пока не сжигалось)…

Итак, одиннадцать часов вечера Страстной Субботы. Аля, как была в платье — спит, я тоже в платье, но не сплю, а лежу и жгу себя горечью первой в жизни Пасхи без Христос Воскресе, доказанностью своего собачьего одиночества… Я, так старавшаяся всю зиму: и дети, и очереди, и поездка за мукой, где я чуть голову не оставила, и служба в Наркомнаце, и рубка, и топка, и три пьесы — начинаю четвертую — и столько стихов — и такие хорошие — и ни одна собака…

И вдруг — стук. Легкий, резкий, короткий. Команда стука. Одним куском — встаю, тем же – не разобравшимся на руки и ноги — вертикальным пластом пробегаю темную кухню, лестницу, прихожую, нащупываю задвижку — на пороге Володя, узнаю по отграниченности даже во тьме и от тьмы.

— Володя, вы?

— Я, М. И., зашел за вами — идти к заутрене.

— Володя, заходите, сейчас, я только подыму Алю.

Наверху, шепотом (потому что это большая тайна и потому что Христос еще не воскрес): — Аля!

Вставай! Володя пришел. Сейчас идем к заутрене.

Разглаживаю впотьмах ей и себе волосы, бегом сношу ее по темнее ночи лестнице… — Володя, вы еще здесь? — Голос из столовой: — Кажется — здесь, М. И., я даже себя потерял, — так темно.

Выходим.

Аля, продолжая начатое и за спешкой недоконченное:

— Я же вам говорила, Марина, что Бог к нам сам придет. Но так как Бог — дух, и у Него нет ног, и так как мы бы умерли от страху, если бы Его увидели…

— Что? Что она говорит? — Володя. Мы уже на улице.

Я, смущенная: — Ничего, она еще немножко спит…

— Нет, Марина, — слабый отчетливый голос изнизу, — я совсем не сплю: так как Бог не мог Сам за нами придти — идти в церковь, то Он и послал за нами Володю. Чтобы мы еще больше в Него верили. Правда, Володя?

— Правда, Алечка.

Церковь Бориса и Глеба: наша. Круглая и белая, как просфора. Перед этой церковью, как раз в часы службы, целую зиму учат солдат. Внутри — служат, а снаружи — маршируют: тоже служат. Но сейчас солдаты спят.

Входим в теплое людное многосвечное сияние и слияние. Поют женские голоса, тонко поют, всем желанием и всей немощью, тяжело слушать — так тонко, где тонко, там и рвется, совсем на волоске — поют, — совсем как тот профессор: ?У меня на голове один волос, но зато — густой?… Господи, прости меня! Господи, прости меня! Господи, прости меня!.. Этого батюшку я знаю: он недавно служил с патриархом, который приехал на храмовый праздник — в черной карете, сияющий, слабый… И Аля первая подбежала к нему, и просто поцеловала ему руку, и он ее благословил…

— М. И., идемте?

Выходим с народом — только старухи остаются.

— Христос Воскресе, М. И.!

— Воистину Воскресе, Володя!

Домой Аля едет у Володи на руках. Как непривычный к детям, несет ее неловко — не верхом, на спине, и не сидя, на одной руке, а именно несет — на двух вытянутых, так что она лежит и глядит в небо.

— Алечка, тебе удобно?

— Бла-женно! Я в первый раз в жизни так еду — лежа, точно Царица Савская на носилках!

(Володя, не ожидавший такого, молчит.)

— Марина, подойдите к моей голове, я вам что-то скажу! Чтобы Володя не слышал, потому что это — большой грех. Нет, нет, не бойтесь, не то, что вы думаете! Совсем приличное, но для Бога — неприличное!

Подхожу. Она, громким шепотом: — Марина! А правда, те монашки пели, как муха, которую сосет паук? Господи, прости меня! Господи, прости меня! Господи, прости меня!

— Что она говорит?

Аля, приподымаясь: — Марина! Не повторяйте! Потому что тогда Володя тоже соблазнится! Потому что эта мысль у меня была от диавола, — ах, Господи, что я опять сказала! Назвала это гадкое имя!

— Алечка, успокойся! — Володя. (Мне: — Она у вас всегда такая? — Я: — Отродясь.) — Вот ты уже дома, ты сейчас будешь спать, а утром, когда проснешься…

Пасха в апреле

*

Обновлено: 10.01.2023

1. В мире много удивительного, надо лишь присмотреться.

2. Проблема присутствия удиви

2. Чтобы совершить увлекательное путешествие, совсем не обя

зательно далеко ехать.

3. Проблема увлечения макросъём

3. Макросъемка открывает перед человеком удивительный мир

растений и насекомых.

(1)В детстве, раньше чем испугаться людей, я боялся тараканов, пчёл, крыс; по

зднее меня стали мучить страхом грозы, вьюги, темнота.

(2)Когда гремел гром, я до боли крепко закрывал глаза, чтоб не видеть синюю

дрожь стёкол в окнах, освещаемых молниями. (3)Кто то внушил мне, — а может

быть, я сам выдумал, — что, разрывая небо, молнии обнажают великий, геенский

огонь, там, за пределами синего, видного в ясные дни. (4)Синее — дым пожара, об

нявшего весь мир, звёзды — искры пожара; в любой час земля может вспыхнуть,

точно косточка вишни, брошенная в костёр, загорится, как солнце, и потом, обра

щённая в уголь, повиснет в небе второю луной.

(5)Особенно я боялся темноты. (6)Я воспринимал её не как отсутствие света, а как

самостоятельную силу, враждебную ему. (7)Когда её серая, неощутимая пыль омра

чала воздух и, сгущаясь, чернея, поглощала деревья, дома, мебель в комнатах,

я ждал, что пыль темноты сгустится до твёрдости камня и в ней окаменеет всё живое,

окаменею я. (8)Мне всегда хотелось пощупать тьму, я протягивал руку в неосвещён

ные углы и, осторожно сжимая пальцы в кулак, ощущал кожею ладони неприят

ный, влажный холодок. (9)Темнота — это копоть надзвёздного пожара, разрушаю

щего всё видимое в чёрную пыль.

(10)… А наиболее, почти до безумия, пугал меня свист и вой зимних вьюг.

(11)В дьявольские ночи, когда всё на земле бешено кружится, качаются деревья, точ

но стремясь сорваться с земли и улететь куда то в облаках снега, в эти ночи мне каза

лось, что некие злые силы решили опустошить землю, сдуть с неё города, леса, лю

дей и оставить только меня одного в мёртвом молчании, среди белой, холодной пу стыни. (12)Грудь моя наполнялась мучительным ощущением неизмеримой пустоты,

в ней, как мошка между небом и морем, повисло и трепещет моё ужаснувшееся

(13)Можно подумать, что я был мальчик болезненный, но это не так; сильный, хо

рошо упитанный, я казался рослее и старше моих сверстников, и меня считали не по

(14)… Один у матери, я не помню отца, епархиального архитектора, он умер, ког

да мне было четыре года. (15)Его заменял мне дядя, брат матери, священник, вдовец;

он любил и баловал меня …

(16) — Зачем нужны вьюги? — спрашивал я дядю.

(17)Большой, тучный, очень красивый и весёлый, отличный гитарист, азартный

картёжник, он ласково обнимал меня и говорил что нибудь утешительное, но не уте

(18) — Так установлено природой, сообразно воле божией.

(19)И, поглаживая волосы мои, обращался к матери:

(20) — У него философический наклон ума.

(21)Он беседовал со мною всегда очень охотно, и я любил слушать его плавную

речь, мягкие, круглые слова, его рассказы о трёх силах, управляющих миром: боге,

природе и разуме человека. (22)Но я не мог понять таинственной связи этих сил,

и чем больше слушал, тем далее, в сумрак непонятного, уходил бог, тем более страш

ной казалась природа и неясной роль разума.

* Максим Горький (Алексей Максимович Пешков) (1868–1936) — русский и всемирно

известный писатель, прозаик, драматург.

Информация о тексте

Примерный круг проблем Авторская позиция

1. Проблема детских страхов. 1. В детстве пугает всё непознанное.

2. Проблема восприятия ребёнком

2. В мире много явлений, которые ребёнок не может понять, по

этому они пугают ребёнка или вводят в недоумение.

(1)Пасхальная ночь! (2)Все уходили из дома, дети оставались одни с няней и гу

вернанткой. (3)Ночь была — как пещера: пустая, но полная ожиданием часа, когда

прокатится над Москвой и Москвой рекой первый удар колокола, с колокольни Ива

на Великого. (4)И, кидаясь в его голос, заждавшимся трепетом своих голосов все ко

локола Москвы и всех московских окрестностей заголосят, заликуют неслыханным

хоровым трезвоном, испуская в чёрную, как глухое сукно, ночь такое количество

звуков, что, перегоняя все горелки детских игр и все симфонические концерты стар

ших, перезванивая колокольным сияющим щебетом все колокольчики русских

дорог и все весенние рощи, звуки, захлебнувшись собой, вырвутся из своего царства.

(5) И тогда над Москвой рекой полетит к ним на помощь воинство царства сосед

него — слепящее серебро, золото, олово, медь, слившиеся, жар всех Жар птиц всех

русских сказок, и, взлетая вверх, под тучи, обронит в холодные весенние воды, окай

млённые огоньками, перья всех цветов и красок со всех художнических палитр.

пушек, не в силах стерпеть, выпустят на свободу из жерл ядра свои суворовским

и кутозовским грохотами, — и уж ничего нельзя будет понять, ни увидеть, ни услы

(8)Припав к окнам с открытыми форточками и подрагивая от холода, мы, тайно

или с доброго разрешения вскочив с постелей, ждали, когда вспыхнет кремлёвским

заревом темнота над крышами Палашевского переулка. (9)Тогда и свой голос подаст

оттуда ближняя наша церковка. (10)Но во дворе раздавались голоса и шаги, и мы, забыв запрет, сон, всё, — кида

лись навстречу объятьям, пасхе, куличу и подаркам. (11)И свежий, весенний, пахну

щий землёй воздух, ворвавшийся со двора со взрослыми!

(12)Бледным золотом апрельских лучей наводненная зала, парадно накрыт стол,

треугольник (как ёлка!) творожной пасхи, боярскими шапками (бобрового меха!) ку

личи, горшки гиацинтов, густо пахнущих, как только сирень умеет, и таких неверо

ятных окрасок, точно их феерическая розовость, фиолетовость, голубизна — присни

лась. (13)Но они стоят на столе! (14)Ярмарочное цветение крашеных яиц, и огром

ный, сердоликом (чуть малиновее) окорок ветчины.

(15)Как горели лбы (тайком, нагнувшись под стол, о них разбиваемых крутых

яиц — подражание Андрюше), как пряно пахло от ломтей кулича, как пачкались

в выковыривании изюминок и цукатов пальцы и как, противной горой, навалива

лось пресыщение, когда крошка самого вкусного отказывалась лезть в рот! (16)Кап

лями янтаря и рубина остатки вин в отставленных рюмках! (17)И ненасытное счастье

безраздельного обладания: новые книги, новые цветные карандаши, новые перочин

ные ножи, шкатулки, альбомы, новые яйца: стеклянные, каменные, фарфоровые —

не считая бренности шоколадных, сахарных.

(По А.И. Цветаевой*)

* Анастасия Ивановна Цветаева (1894–1993) — русская писательница, дочь профессора

Ивана Владимировича Цветаева, младшая сестра Марины Цветаевой.

Информация о тексте

© 2014-2022 — Студопедия.Нет — Информационный студенческий ресурс. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав (0.006)

В предложенном для анализа тексте Анастасия Ивановна Цветаева ставит проблему своеобразия Пасхи.

Рассуждая над поставленным вопросом, автор обращается к своим детским воспоминаниям об этом дне. Пасхальная ночь уже сама по себе казалась писательнице особенной: пустой, но полной ожидания, черной, как глухое сукно. Описывая вид праздничной Москвы, прозаик не раз отсылается к народному творчеству и широко использует такое средство выразительности, как олицетворение, тем самым даруя читателю ощущение сказки. Особая атмосфера сохранялась в доме Цветаевых и на следующий день; автору удается передать её через сравнение бледных лучей апрельского солнца с золотом, окраса гиацинтов с теми цветами, что бывают только во сне. Таким образом писательница отмечает присущее самой Пасхе чувство нереальности происходящего.

Однако особенным этот праздник делали ещё и православные традиции, почитаемые в то время в доме Цветаевых. Прозаик описывает такие детали, как горящие от разбиваемых о них яиц лбы, капли вина в пустом бокале, тем самым указывая читателю на то, что день этот запомнился ей в мельчайших подробностях именно благодаря проводимым обрядам. Особое внимание автор уделяет подаркам, которых дети ждали на протяжении целого года, что тоже влияло на восприятие ими праздника.

Всем ходом своих рассуждений Анастасия Ивановна Цветаева подводит нас к мысли о том, что Пасха всегда имела свою особую радостную, праздничную атмосферу. В этих словах и заключена позиция автора.

Нельзя не согласиться с писательницей в том, что Пасха обладает собственным, присущим только ей, духом. Истинно верующие люди, зная события, приведшие к данному дню, испытывают в Христово Воскресение особые, ни с чем не сравнимые чувства: радость, надежду… Праздничное настроение задают исключительно пасхальные традиции, например, раскрашивание яиц или разбивание их о собственные головы. Этот день для христиан служит поводом собраться всей семьей и отметить Пасху по своим традициям.

Выводом из всего вышесказанного является суждение о том, что Пасха — праздник со своей особой неповторимой атмосферой.

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter.
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Дом-музей Марины Цветаевой запись закреплена

«Пасхальная ночь! Все уходили из дома, дети оставались одни с няней и гувернанткой. Ночь была – как пещера: пустая, но полная ожиданием часа, когда прокатится над Москвой и Москвой-рекой первый удар колокола, с колокольни Ивана Великого, – и, кидаясь в его голос, заждавшимся трепетом своих голосов все колокола Москвы и всех московских окрестностей заголосят, заликуют неслыханным хоровым трезвоном, испуская в черную, как глухое сукно, ночь такое количество звуков, что, перегоняя все горелки детских игр и все симфонические концерты старших, перезванивая колокольным сияющим щебетом все колокольчики русских дорог и все весенние рощи, звуки, захлебнувшись собой, вырвутся из своего царства – и тогда над Москвой-рекой полетит к ним на помощь воинство царства соседнего – слепящее серебро, золото, олово, медь, слившиеся, жар всех Жар-птиц всех русских сказок, и, взлетая вверх, под тучи, обронит в холодные весенние воды, окаймленные огоньками, перья всех цветов и красок со всех художнических палитр.

Припав к окнам с открытыми форточками и подрагивая от холода, мы, тайно или с доброго разрешения, вскочив с постелей, ждали, когда вспыхнет кремлевским заревом темнота над крышами Палашевского переулка. Тогда и свой голос подаст оттуда ближняя наша церковка.
Но во дворе раздавались голоса и шаги, и мы, забыв запрет, сон, все, – кидались навстречу объятьям, пасхе, куличу и подаркам. И свежий, весенний пахнущий землей воздух, ворвавшийся со двора со взрослыми!

Бледным золотом апрельских лучей наводненная зала, парадно накрыт стол, треугольник (как елка!) творожной пасхи, боярскими шапками (бобрового меха!) куличи, горшки гиацинтов, густо пахнущих, как только сирень умеет, и таких невероятных окрасок, точно их феерическая розовость, фиолетовость, голубизна – приснилась».

— Главная — Сочинение ЕГЭ

В соответствии с критериями проверки сочинений формата ЕГЭ 2022 Ваша работа оценивается следующим образом.

К1 — Формулировка проблем исходного текста: + 1 балл

Проблема определена верно, сформулирована корректно.

K2 — Комментарий + 4 балла

Пример 1 в сочинении указан, однако пояснен недостаточно. «Этот пример показывает, что улица может оставлять некие впечатления на детские воспоминания». Обращаю Ваше внимание, что Вы не пояснили, о каких впечатлениях идет речь, не говорите о роли этих впечатлений или воспоминаний. Читая комментарий, эксперт должен понимать, что именно Вы хотите сказать, недосказанность в комментарии неуместна.

Пример 2 указан, пояснен.

Взаимосвязь между примерами определена верно, но не проанализирована, по сути Вы не подходите к ответу на вопрос «Какова роль воспоминаний?» По вашему мнению, примеры «показывают влияние разных воспоминаний детства на человека». Какое влияние? В чем оно?

K3 — Отражение позиции автора исходного текста: + 1 балл

Позиция автора относительно поставленной проблемы определена корректно.

K4 — Отношение к позиции автора по проблеме исходного текста: + 1 балл

K5 — Смысловая цельность, речевая связность и последовательность изложения: + 1 балл

Таким образом, прочитав текст В.Н. Афонина можно сделать вывод, что детство и детские воспоминания оказывают огромное влияние на дальнейшую жизнь человека.

Вывод не отвечает на вопрос, заданный при формулировке проблемы. Нет ответа на вопрос «Какова роль детских воспоминаний7»

K6 — Точность и выразительность речи + 1 балл

В работа есть нарушения точности выражения мысли, наблюдается однообразие грамматического строя.

Употребление предлога после в значении наречия ПОТОМ, ВПОСЛЕДСТВИИ. Высший балл не может быть выставлен, потому что по К10 он снижен.

K7 — Соблюдение орфографических норм: + 3 балла

K8 — Соблюдение пунктуационных норм: + 2 балла

встречавшимися у него на пути, Но он , с трепетом вспоминал о своём детстве и мечтал о том,

Таким образом, прочитав текст В.Н. Афонина можно сделать вывод,

встречавшимися у него на пути, Но он , с трепетом вспоминал о своём детстве и мечтал о том,

прочитав текст В.Н. Афонина можно сделать вывод, что детство и детские воспоминания оказывают огромное влияние

Нарушение в построении сложного предложения. Правильно: . Можно сделать вывод о том, что детство и детские воспоминания оказывают огромное влияние.

K10 — Соблюдение речевых норм: + 1 балл

улица может оставлять некие впечатления на детские воспоминания.

Лексическая неполнота (В романе РАССКАЗЫВАЕТСЯ О ТОМ, как маленький Илья Ильич в свои детские годы был окружён заботой и лаской.

K11 — Соблюдение этических норм: + 1 балл

К12 — Соблюдение фактологической точности в фоновом материале: + 1 балл

Общие рекомендации: следует подробнее писать комментарий, совершенствовать речевое оформление.

«Готовим вместе» журнал гурманов-путешественников

Готовить можно научиться, а с искусством жарить надо родиться.

Из «Воспоминаний Анастасии Цветаевой»

Из «Воспоминаний» Анастасии Цветаевой

Пасхальная ночь! Все уходили из дома, дети оставались одни с няней и гувернанткой. Ночь была – как пещера: пустая, но полная ожиданием часа, когда прокатится над Москвой и Москвой-рекой первый удар колокола, с колокольни Ивана Великого, и, кидаясь в его голос заждавшимся трепетом своих голосов, все колокола Москвы и всех московских окрестностей заголосят, заликуют неслыханным хоровым трезвоном, испуская в черную, как глухое сукно, ночь такое количество звуков, что, перегоняя все горелки детских игр и все симфонические концерты старших, перезванивая колокольным сияющим щебетом все колокольчики русских дорог и все весенние рощи, звуки, захлебнувшись собой, вырвутся из своего царства – и тогда над Москвой-рекой полетит к ним на помощь воинство царства соседнего – слепящее серебро, золото, олово, медь, слившиеся, жар всех Жар-птиц всех русских сказок, и, взлетая вверх, под тучи, обронит в холодные весенние воды, окаймленные огоньками, перья всех цветов и красок со всех художнических палитр.

Припав к окнам с открытыми форточками и подрагивая от холода, мы, тайно или с доброго разрешения вскочив с постелей, ждали, когда вспыхнет кремлевским заревом темнота над крышами Палашевского переулка. Тогда и свой голос подаст оттуда ближняя наша церковка.

Но во дворе раздавались голоса и шаги, и мы, забыв запрет, сон, всё, – кидались навстречу объятьям, пасхе, куличу и подаркам. И свежий, весенний, пахнущий землей воздух, ворвавшийся со двора со взрослыми!

Бледным золотом апрельских лучей наводненная зала, парадно накрыт стол, треугольник (как елка!) творожной пасхи, боярскими шапками (бобрового меха!) куличи, горшки гиацинтов, густо пахнущих, как только сирень умеет, и таких невероятных окрасок, точно их феерическая розовость, фиолетовость, голубизна – приснилась. Но они стоят на столе! Ярмарочное цветение крашеных яиц, и огромный, сердоликом (чуть малиновее) окорок ветчины.

Как горели лбы (тайком, нагнувшись под стол, о них разбиваемых крутых яиц – подражание Андрюше), как пряно пахло от ломтей кулича, как пачкались в выковыривании изюминок и цукатов пальцы и как, противной горой, наваливалось пресыщение, когда крошка самого вкусного отказывалась лезть в рот! Каплями янтаря и рубина остатки вин в отставленных рюмках! И ненасытное счастье безраздельного обладания: новые книги, новые цветные карандаши, новые перочинные ножи, шкатулки, альбомы, новые яйца: стеклянные, каменные, фарфоровые – не считая бренности шоколадных, сахарных.

И в то время как она с головой, как Ундина в родной Дунай, окунулась в колодец легенды, – я, прищурясь одним, приложив к другому глазу таинственное стеклышко яйца, глотала его пустоту, за которой у его глухого конца светилось какое-то волшебное изображение.

Нам еще дарили тоненькие цветные карандаши (сверху цветные), и этот цвет был сияющий: упоительно-синие, упоительно-зеленые, розовые, сверкавшие, как сверкают только золото или серебро в елочных украшениях. Писали они черным цветом. А еще: похожее на те яйца – с виду карандаш – нарядный, в оправе. Повернешь его кончиком к глазу, а там, в туго в него вставленном стеклышке, светится далекий крошечный город или еле различимые зрением картины из библейских рассказов, сияющие насквозь. И казалось, что зрелище это – в конце длинного коридора внутри карандаша; а на самом деле вся крошечная светящаяся панорама помещалась в еле видном стеклышке. Эти карандаши жили среди других, как волшебницы среди обыкновенных людей.

И вдруг мысль: не может быть других отца и матери, кроме наших. Я возражала себе: а другие дети? У них же другие отец и мать, и дети живут – так как же. С другим отцом – например молодым, с другой матерью? Тут был тупик понимания.

Но в сознании были и другие закоулки: как можно жить в других комнатах? Не знать про папин Музей, про мамины Ясенки… иметь другое лицо? Безответность на это чуялась – везде. Тут не могли помочь старшие, как не могли помочь страху в темноте. Можно было только вывести из темноты, но спасти от нее – нет. И так как это, в мыслях, бессилие старших над чем-то твоим изначальным была тоже, в свою очередь, темнота, то ребенок выкарабкивался из нее как мог, сам. В этом жила одна из тайн детства.

Повиснув (вцепясь и ногтями!) на Андрюшином поясе, я визжала отчаянно, не давая ему – убежать с моим красным стеклянным яйцом.

Читайте также:

  

• Сочинение собственной сказки в стиле русских народных сказок 5 класс презентация

  

• Картина коровина зимой сочинение

  

• Сочинение на тему спряжение глаголов

  

• Кладовая солнца итоговое сочинение

  

• Сочинение русский народный танец

По-московски это называлось – «ракеты». А вокруг Царь-пушки царята всех пушек, не в силах стерпеть, выпустят на свободу из жерл ядра свои суворовским и кутузовским грохотами – и уж ничего нельзя будет понять, ни увидеть, ни услыхать…

И в то время как она с головой, как Ундина в родной Дунай, окунулась в колодец легенды, – я, прищурясь одним, приложив к другому глазу таинственное стеклышко яйца, глотала его пустоту, за которой у его глухого конца светилось какое-то волшебное изображение.

Но в сознании были и другие закоулки: как можно жить в других комнатах? Не знать про папин Музей, про мамины Ясенки… иметь другое лицо? Безответность на это чуялась – везде. Тут не могли помочь старшие, как не могли помочь страху в темноте. Можно было только вывести из темноты, но спасти от нее – нет. И так как это, в мыслях, бессилие старших над чем-то твоим изначальным была тоже, в свою очередь, темнота, то ребенок выкарабкивался из нее как мог, сам. В этом жила одна из тайн детства.

Пасха. Стоит произнести это слово, и у многих в воображении сразу возникают светлые картины: сверкающие на солнце маковки церквей, перезвон колоколов, празднично одетые люди, куличи, разноцветье яиц, а главное – ощущение светлой радости, всепоглощающей любви и чуда, которое свершается рядом с тобой…

Пасхальная тема нашла своё отражение в творчестве многих русских поэтов и писателей. Особенно ценным, на мой взгляд, является описание всех приготовлений к этому событию, самого празднования Пасхи, человеческих чувств, связанных с этим днём, в мемуарных произведениях, так как ты не просто ощущаешь реальность описанных событий, узнаёшь какие — то особенности, традиции, связанные с этим светлым днём в разные исторические периоды, в разных условия, но и проникаешь в потаённые уголки души реальных людей, которые открываются по-новому, становятся чище, искреннее, глубже в это удивительное время. Именно в такие праздники понимаешь значимость отношений человека с близкими, с семьёй.

Пасха была особым праздником в семье Цветаевых. Благодаря «Воспоминаниям» Анастасии Ивановны Цветаевой у нас есть возможность познакомиться с тем, как к ней готовились, что предшествовало самому празднику: «…и в этом году, как и в те, что помнились, мама объясняла нам значение Вербного входа в Иерусалим. Она, как и мы, как-то особенно любила этот праздник. По улицам радостно гудели колокола, люди шли домой с горящими свечками, заслоняя их от ветра рукой и бумажными колпачками. Затем потянулся мрак Страстной недели. В четверг церкви были полны народу, чтение двенадцати Евангелий длилось до ночи. Нас не заставляли долго стоять в церкви, и мы не уставали. В пятницу, приложась к плащанице в по-особенному тихой, скорбной церкви, люди возвращались домой и, предчувствуя Пасху, бросались в приготовления к ней. Красили яйца, пекли куличи, терли сквозь решето творог для пасхи. Мы летали по дому, пробуя, приставая, мешая, радуясь вне мер» [1,134].

Хочется обратить внимание именно на фразу «…и в этом году, как и в те, что помнились, мама объясняла нам значение Вербного входа в Иерусалим…» Значит, в семье Цветаевых не просто отмечали христианские праздники (Рождество, Вербное воскресенье, Пасху и др.), но и знакомили с библейскими сюжетами, религиозными обрядами, объясняли детям их значение, прививали любовь к ним.

Итак, приближалось самое главное – пасхальная ночь. Дети были полны ожидания чуда. Нечто подобное они испытывали в Рождественскую ночь, но всё же это были другие ощущения: «Пасхальная ночь! Какая другая, чем рождественский вечер! Из нее был вынут ро´вно-на´ровно весь уют, что составлял Рождество: вместо прихода в дом (дедушки, Тети) —в пасхальную ночь все уходили из дома, и дети оставались одни с няней и гувернанткой. Ночь была — как пещера: пустая собой — полная ожиданием часа, когда прокатится над Москвой и Москвой-рекой первый звон колокола — и, кидаясь в его голос, все колокола церквей всей Москвы и московских окрестностей заголосят, заликуют неслыханным оркестровым и хоровым трезвоном….» [1, 98].

Дети, оставшись дома, ощущали всю значимость этого праздника; ожидание чуда, буквально витавшее в воздухе, не давало им покоя: «Мы, у себя наверху, ждали их (взрослых, прим. автора статьи), ловя отсветы ракет и слушая в фортки, раскрытые по-весеннему, гул и трезвон, христосование ликующих колоколов, слушая — не идут ли уже наши, праздновать с нами Пасху!» [1, 134].

Если в рождественскую ночь всё детское внимание было обращено к сияющей, горящей огнями ёлке, стоящей в зале, то сейчас все мысли детей были обращены к внешнему миру, к улице, откуда должны были прийти родители, ставшие свидетелем большого чуда: «И наконец настает миг, когда во дворе раздавались голоса и шаги и мы, забыв запрет, сон, всё — кидались навстречу объятьям, рассказам, христосованью, пасхе, куличу, подаркам. И свежий, весенний воздух, ворвавшийся со двора с ними, и не сравнимое ни с чем (только рождественским) — пасхальное утро» [1, 99].

Празднование Светлой Пасхи продолжалось утром, в освещённом лучами солнца доме. Чудо, пришедшее извне, наполняло, заливало теплом и светом не только детские души, но и каждый уголок дома: «Бледным золотом апрельских лучей наводненная зала, парадно накрытый стол, треугольник (как елка!) творожной пасхи, боярскими шапками (бобрового меха!) куличи, ярмарочное цветение крашеных яиц, горшки гиацинтов и огромный сердоликий (чуть малиновее) окорок ветчины» [1, 99].

Но дети остаются детьми, и было бы удивительно, если бы во всём величии этого праздника они не нашли таких моментов, которые им были бы весьма любопытны, но явно не одобрялись родителями. И эти развлечения описаны в «Воспоминаниях» А.И.Цветаевой: «Как горели лбы от (тайком, нагнувшись под стол) разбиваемых о них крутых яиц.., как пряно пахло от ломтей кулича, как пачкались в выковыриваемых изюминах и цукатинах пальцы и как, противной горой, наваливалось пресыщение, когда одна крошка чего бы то ни было вдруг отказывалась лезть в рот!» [1, 100].

На Пасху, как и на Рождество, детям дарили подарки. И, как всегда в семье Цветаевых, лучшими считались книги, альбомы, карандаши: «И ненасытное счастье безраздельного обладания: новые книги, новые цветные карандаши, новые перочинные ножи, шкатулки, альбомы, новые яйца: стеклянные, каменные, фарфоровые, — не считая бренности сахарных и шоколадных» [1, 100].

И всё же ни подарки, ни сладости, ни детские невинные шалости не могли заслонить собой основных мотивов этого светлого праздника, прочно, на всю жизнь оставшегося со всеми членами семьи Цветаевых: светлой радости, любви, надежды и веры… Ощущение общего духовного подъёма, погружения во всепоглощающую любовь и счастье отражены в строках «Воспоминаний» Анастасии Цветаевой: «…все люди целуют друг друга троекратными братскими поцелуями, и, соединяя разрозненные сердца толп в одно громадное сердце, сверкая иконами, ризами, миррами, наперсными крестами и колыша, как осенним золотом березовых веток, хоругвями, в райском оперенье церковного пения, изо всех московских церквей и соборов движется крестный ход, и ангельские раздаются слова: Христос Воскресе!» [1, 98-99].

Этот праздник, вошедший в детскую душу, был настолько родным, близким, что ассоциировался с самыми близкими людьми: «…как не может быть на свете иного, как именно Рождество — и Пасха, так не может быть других отца и матери, кроме наших папы и мамы» [1, 100].

Пройдет совсем немного времен, и тяжёлая утрата постигнет семью Цветаевых: в 1906 году уйдёт из жизни Мария Александровна, мама Марины и Анастасии, об этом страшном событии несколько строк в «Воспоминаниях»: «И никто из нас не знал, не предчувствовал, что это — последняя Пасха нашего детства дома, что скоро дом наш останется пуст» [1, 134].

Тема Пасхальных праздников нашла отражение и в творчестве Марины Цветаевой. В начале написанного в день Пасхи 1910 года стихотворения «Пасха в апреле» мы ощущаем необычайны прилив радости, света, душевного тепла:

Звон колокольный и яйца на блюде
Радостью душу согрели.
Что лучезарней, скажите мне, люди,
Пасхи в апреле [5,76]?

А дальше настойчиво звучат печальные ноты: чувствуется гнетущая тоска по безвозвратно ушедшему гармоничному прошлому, когда все были вместе, жива была Мария Александровна, все члены семьи в этот день были безгранично счастливы:

В небе, как зарево, вешняя зорька,
Волны пасхального звона…
Вот у соседей заплакал так горько
Звук граммофона,
Вторят ему бесконечно-уныло
Взвизги гармоники с кухни…
Многое было, ах, многое было…
Прошлое, рухни!
Нет, не помогут и яйца на блюде!
Поздно… Лучи догорели…
Что безнадежней, скажите мне, люди,
Пасхи в апреле [5, 77]?

Светлое прошлое и безотрадное настоящее… Потери даже в такой светлый день уже не дают Цветаевой ощущение прежнего счастья и праздника. А в последнем двустишии звучит неутешительный вывод: мир, казавшийся таким прочным, нерушимым, надёжным растворился в череде лет, исчез, остался он лишь в воспоминаниях…

Жизнь текла дальше, перемены наступили во всей стране, революции, война. Тяжёлый период в жизни Марины Цветаевой, и даже такой праздник как Пасха, на первый взгляд уже не вдохновляет её. Но именно в это время происходят удивительные события, доказывающие, что чудеса в жизни есть.   Строки из «Повести о Сонечке» Марины Цветаевой: «Была Страстная Суббота. Поздний вечер ее. Убитая людским и дружеским равнодушием, пустотой дома и пустотой сердца…, я сказала Але:

— Аля! Когда люди так брошены людьми, как мы с тобой — нечего лезть к Богу — как нищие. У него таких и без нас много! Никуда мы не пойдем, ни в какую церковь, и никакого Христос Воскресе не будет – а ляжем с тобой спать — как собаки!

— Да, да, конечно, милая Марина! — взволнованно и убежденно залепетала Аля, — к таким, как мы, Бог сам должен приходить! Потому что мы застенчивые нищие, правда? Не желающие омрачать Его праздника» [6, 356].

Стук в дверь заставил Цветаеву встать. Поздним гостем оказался Володя Алексеев, один из студийцев Вахтангова, зашедший за Мариной и Алей, дочерью Цветаевой, чтобы пойти вместе к заутрене. Слова Али: «Я же вам говорила, Марина, что Бог к нам сам придет. Но так как Бог — дух, и у Него нет ног, и так как мы бы умерли от страху, если бы Его увидели… так как Бог не мог Сам за нами придти — идти в церковь, то Он и послал за нами Володю. Чтобы мы еще больше в Него верили» [6, 357-358].

Трудный жизненный путь пришлось пройти Ариадне Эфрон, дочери Марины Ивановны. Долгие годы эмиграции вместе с родителями, возвращение на родину, аресты, тюрьмы, ссылки. Но святость Пасхальных дней, вера в чудо, в торжество добра, объединение людей в общем порыве обращения к Богу придавали ей силы, помогали преодолевать препятствия. В письме своей тете Елизавете Яковлевне Эфрон и её подруге Зинаиде Митрофановне Ширкевич, написанном 10 мая 1948 года (в это время А.С. Эфрон жила в Рязани, работала в художественном училище), она писала: «… Ваша телеграмма пришла как раз к празднику и очень обрадовала меня. Вообще на этот раз у меня получился настоящий праздник, т. к. на три дня приезжала Нина, привезла чудный кулич, а пасху я сделала сама и даже на базаре достала пасочницу и покрасила несколько яичек. Мы с Ниной ходили к заутрене, в церковь…., и было очень хорошо, только жаль, крестного хода не было, т. к. рядом какая-то база с горючим и не разрешено… А когда я в пятницу была в церкви, то там пасхи святили, такая огромная вереница куличей и пасох и огромная толпа народу. Я стояла позади и смотрела, как старенький батюшка кропил пасхи, и вид у меня, наверное, был самый радостный, потому что батюшка, случайно взглянув на меня, из всей толпы подозвал меня, дал крест поцеловать, благословил и поздравил с праздником» [9, 141-142].

Радость от этого светлого дня, несмотря на все беды и невзгоды, вдали от родных людей – такова сила этого святого праздника, сила, питавшая Ариадну Сергеевну, дававшая надежду и веру! В Советском Союзе отмечать Пасху не запрещалось, но, точно, и не приветствовалось её празднование. Ариадна Эфрон очень радовалась, когда атрибуты этого праздника появлялись в жизни. В письме подруге Нине Павловне Гордон от 29 апреля 1967 года (пасха в 1967 году была 30 апреля, прим. автора статьи) Ариадна Сергеевна пишет: «… В Москве новости — по всем булочным целую неделю продавали настоящие куличи, высокие, всё, как полагается…» [10, 285]. В этом же письме : «…Пасха — наш любимый праздник…» [10, 284].

Пасха всегда была для всех членов семьи Цветаевых радостным, полным надежд праздником. Даже в самые тяжёлые дни, в любых обстоятельствах. Если Марина Ивановна писала письма кому-либо из родных, друзей в пасхальные дни, она обязательно указывала это в самом начале письма. Вот, например, начало письма Цветаевой своему другу, Анне Антоновне Тесковой от 9-ого мая 1926 г. : «Запоздалое Христос Воскресе, дорогая Анна Антоновна! (Сейчас последний день нашей русской Пасхи.)» [7, 345]. Или ещё одно письмо той же Тесковой от 10-го апреля 1928 г.: «Христос Воскресе, дорогая Анна Антоновна! Окликаю Вас на перегибе вашей и нашей Пасхи, в лучший час дерева, уже не зимы, еще не лета. Ранней весной самый четкий ствол и самый легкий лист. Лето берет количеством. [7, 367]

Следует сказать, что и Анастасия Ивановна, когда писала письма в пасхальные дни, тоже обязательно указывала это в самом начале послания. В связи с этим хочется остановиться на её письме феодосийскому врачу Николаю Степановичу Левченко, с которым она лично была знакома и переписывалась. Документ этот хранится в Феодосийском музее Марины и Анастасии Цветаевых. Для нас важен он ещё и тем, что в нём Анастасия Ивановна выражает своё отношение к Пасхе. Итак, основной текст письма (основной, так как на полях письма имеются многочисленные приписки, в данный вариант письма не вошедшие):

Дорогой Николай Степанович!

Не ответив на Ваше поздравление с 8 марта, я сегодня, в ночь с 8 – 9-ое апреля увидела Вас во сне и должна Вам этот сон послать. На поздравления же не отвечаю по количеству писем и по занятости, т.к. готовлю несколько публикаций.

Мне приснилось, что Вы меня не поздравили с Пасхой — а что я Вам — отвечаю. Во сне я писала Вам, мысленно, черновик «ответа» — и запомнила дословно, особенно его конец… Во сне карандаша под рукой не было, и я составила устно ответ, намереваясь затем – записать, сделала (делаю) наяву, проснувшись.

4-ый день Пасхи
9 апреля 1980

Выразив благодарность за поздравления в марте с днём всего несколько десятилетий введённым частью человечества, я перешла сравнением, к дню огромной частью всего Земного шара празднуемому. Старалась (слова помню неточно) выразить мысль, что, может быть, под спудом впечатлений дня, дней, лет, десятилетий – вся Ваша жизнь протекла в них – где-то, м.б., гнездится в Вас сердечное неосознанное внимание к Дню, дата коего не оспаривается – дальше запомнила слово в слово то, что я собиралась Вам написать, во сне – «до ста без двадцати лет уже 2000 лет, неоспоренная – должно быть, исторически – верная. Так я, во сне, ответила Вам – (не ответив на полученное наяву поздравление) наяву от Вас, «неполученное поздравление».

Вот ради этих 5-ти строчек я не дала себе доспать, встала, взяла шариковое перо – и пишу вам, дорогой Николай Степанович, не упрекая — не подумайте, этого и во сне не было, а, наоборот, и во сне было теплом меня тронувшее предположение что где-то в вас есть теплом, пролетевшим, тронувшее внимание к этому дню. Любопытно, правда? Может, я о Вас не думала. Так храни Вас и Ваших Бог.

Ваша А. Цветаева (пунктуация и подчёркивания автора письма сохранены). [ММиАЦ, КП — 983].

Из письма видно – насколько трепетное отношение у Анастасии Ивановны к светлому празднику Пасхи. И это не удивительно. Во-первых, она была глубоко верующим человеком. Во-вторых, Пасха для верующего — это великое чудо, это святое чувство любви, которым наполняется сердце. В третьих – эта память детства, память о самых близких людях, о той счастливой поре, когда все были вместе…

Ольга Андреевна Трухачёвой, внучка Анастасии Ивановны, в одном из интервью сказала: «Главными праздниками нашей семьи всегда были Рождество и Пасха. Бабушка даже повесила в своей комнате портрет М.С. Горбачева, потому что он первый из советских политиков официально разрешил праздновать Пасху» [12].

В письме Ариадна Эфрон от 23 апреля 1970 литературоведу Владимиру Николаевичу Орлову и его жене Елене Владимировне есть строчки с поздравлениями к Пасхе: «Милый Владимир Николаевич, поздравляю Вас и Елену Владимировну со всеми весенними праздниками земными и небесными! … У невеселого моего возраста есть великая привилегия — возможность «объясняться в любви» без аннексий и контрибуций, без экивоков и оговорок; вот и объясняюсь в ней — Вам, в эти пасхальные дни, в дни торжества Воскресения — над Голгофой, в дни торжества Духа — над прахом. Дай Бог Вам сил и терпения в меру Вашей ноши!» [10, 365].

Сила духа Ариадны Эфрон, Анастасии Цветаевой позволила им перенести все тяготы и лишения: лагеря, ссылки, разлуку с близкими людьми. Мысли, воспоминания о семейных торжествах, особенно о Пасхе, были для всех членов этой семьи источником силы духа, символом возрождения к новой жизни, ведь в святые Пасхальные дни душа оттаивает и растворяется в теплых лучах любви Спасителя, и ощущается живая, сердечная связь с ним. Жизнь приобретает новый смысл, возвращается, то, что считалось давно ушедшим…. Так и Марина Цветаева после своего трагического ухода, как сама она и предсказала, возвратилась к читателям строками своих стихов:

И если все ж — плеча, крыла, колена
Сжав — на погост дала себя увесть,—
То лишь затем, чтобы, смеясь над тленом,
Стихом восстать — иль розаном расцвесть [5, 570]!

Библиография

1. Цветаева А.И. Воспоминания. В 2 т. Т. 1. 1898 – 1911 годы /Анастасия Цветаева; изд. подгот. Ст.А.Айдиняном. – М.: Бослен, 2008. – 816 с.
2. Цветаева А.И. Воспоминания. В 2 т. Т. 2. 1911 – 1922 годы /Анастасия Цветаева; изд. подгот. Ст.А.Айдиняном. – М.: Бослен, 2008. – 800 с.
3. Цветаева А.И. Мой единственный сборник. Елабужский государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник, Елабуга, 2000. — 198 с.
4. Цветаева М.И. Неизданное. Записные книжки: В 2 т., Т. 1: 1913 – 1919./ Подгот. текста, предисл. и примеч. Е.Б. Коркиной и М.Г. Крутиковой. – М.: ЭЛЛИС ЛАК, 2000. – 560 с.
5. Цветаева М.И. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 1. Стихотворения / Сост., подгот. текста и коммент. А.Саакянц и Л.Мнухина. М.: Эллис Лак. 1994. – 640 с.
6. Цветаева М.И. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 4. Стихотворения / Сост., подгот. текста и коммент. А.Саакянц и Л.Мнухина. М.: Эллис Лак. 1994. – 688 с.
7. Цветаева М.И. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 6. Письма / Вступ. ст. А.Саакянц. Сост., подгот. текста и коммент. Л. Мнухина. М.:Эллис Лак. 1995.- 800 с.
8. Швейцер В.А. Быт и бытие Марины Цветаевой. М.: Интерпринт, 1992-544с.
9. Эфрон А.С. История жизни, история души: В 3 т. Т. 1. Письма 1937–1955 гг. / Сост., подгот. текста, подгот. ил., примеч. Р.Б. Вальбе. — Москва : Возвращение, 2008 – 360 с.
10. Эфрон А.С. История жизни, история души: В 3 т. Т. 2. Письма 1955–1975 гг. / Сост., подгот. текста, подгот. ил., примеч. Р.Б. Вальбе. — Москва : Возвращение, 2008 – 420 с.
11. Эфрон А. С. История жизни, история души: В 3 т. Т. 3. Воспоминания. Проза. Стихи. Устные рассказы. Переводы. / Сост., подгот. текста, подгот. ил., примеч. Р.Б. Вальбе. — Москва: Возвращение, 2008 – 392 с.
12. Интернет ресурс: https://www.matrony.ru/olga-truhacheva-ob-anastasii-tsvetaevoy-ya-tyanu-vashi-dushi-za-ushi/

Список сокращений:

1. ММиАЦ — музей Марины и Анастасии Цветаевых г. Феодосия.
2. КП — номер по книге поступлений основного фонда музея Марины и Анастасии Цветаевых ГБУ РК «Историко-культурный, мемориальный музей-запведник «Киммерия М.А.Волошина», г. Феодосия.