Выставка
За дымом и грохотом войны
За дымом и грохотом войны
29 июня 1941 года Константин Георгиевич Паустовский выехал из Москвы на Южный фронт в качестве военного корреспондента Телеграфного агентства Советского Союза (ТАСС).
Когда началась война, Константин Паустовский был в непризывном возрасте, у него падало зрение, все сильнее давала знать о себе астма. В приказе Главного управления политической пропаганды Красной армии от 24 июня 1941 года о призыве членов Союза советских писателей в кадры Красной армии из запаса его фамилии не было.
Паустовский отправился в действующую армию добровольцем.
«В одно синее и безмятежное июньское утро мы сидели с Фединым на террасе его дачи в Переделкине, пили кофе и говорили о литературе, нащупывая общие взгляды и вкусы.
Внезапно распахнулась калитка, в сад вбежала незнакомая ни Федину, ни мне рыжеволосая женщина с обезумевшими глазами и, задыхаясь, крикнула:
– Немцы перешли границу… Бомбят с воздуха Киев и Минск!
– Когда? – крикнул Федин, но женщина ничего не слышала – она уже бежала по шоссе к соседней даче.
Мы вышли, зная, что нужно куда-то идти, что нельзя оставаться одним в доме.
<…>
Осенью я приехал с Южного фронта и поселился на даче у Федина, – в мою квартиру в Москве попала бомба.
Все писательские семьи были эвакуированы в Чистополь-на-Каме. Переделкино опустело».
К. Г. Паустовский «Простой человек (О Константине Федине)»
К. Г. Паустовский. Военный корреспондент на Н-ском участке Южного фронта. 1941 г.
Удостоверение специального военного корреспондента ТАСС в Действующей Красной Армии. 27 июня 1941 г.
«<…> вагон качает — трудно писать. Скоро Брянск, на месте буду, должно быть, завтра утром (30-го). Попутчики очень славные, и все меня знают…
Даже после того, что я видел мельком (беженцы), ясно, что фашизм — это что-то настолько ужасное и жестокое, чему нет даже имени…»
К. Г. Паустовский – В. В. Навашиной. 29 июня 1941
Около двух месяцев писатель пробыл на фронте. Так же, как и другие корреспонденты, Константин Паустовский выезжал на передовую, беседовал с бойцами. Он писал о военных операциях, о героизме солдат и командиров. Случалось попадать и под ожесточенные артобстрелы и бомбежки.
1 — Копия вырезки из журнала. Новый мир, 1941 г. №7-8 — К. Г. Паустовский «Мы победим!»
2 — Копия вырезки из газеты. 9 Армии Южного фронта «Защитник Родины», 14 июля 1941 г. — К. Г. Паустовский «Простое дело»
3 — Копия вырезки из газеты. Ростов-на-Дону, 23 июля 1941 г. — К. Г. Паустовский «Инициатива и хладнокровие»
В первой половине июля Константин Паустовский работал в Тирасполе, в газете «Защитник Родины», затем в Одессе – в газете «Во славу Родины». Пересылал материалы в ТАСС. Его очерки, статьи, короткие зарисовки с передовой, рассказы печатались в центральных газетах: «Известия», «Красная звезда», «Комсомольская правда», «Большевистское знамя» и др. а также в журналах: «Огонек», «Смена» и др.
К. Г. Паустовский, Москва – Зине Александровой для В. В. Паустовской, Чистополь [1941г.]
В начале августа 1941 г. Константина Георгиевича Паустовского отозвали в Москву для работы в аппарате ТАСС. В Москве он пробыл недолго, затем уехал в Чистополь, куда были эвакуированы писательские семьи, в октябре 1941 г. эвакуировался с семьёй в Казахстан, в Алма-Ату.
В письме К. Г. Паустовский сообщает сыну Вадиму о жизни в эвакуации.
К. Г. Паустовский – В. К. Паустовскому. Алма-Ата. 16 июня 1942 г.
«…Я два месяца пробыл на Южном фронте (в Румынии, Бессарабии, Одессе, на Дунае), потом возвратился в Москву, уехал в Чистополь (это — около Казани), куда были эвакуированы писательские семьи, а оттуда — в Алма-Ату. Алма-Ата — необыкновенно красивый город, весь в садах, у подножья Тянь-Шаня, но все здешние красоты не радуют. Все живем только надеждой и ожиданием. Здесь все киноорганизации (Мосфильм, Ленфильм и другие). Я написал большой антифашистский сценарий, на днях его окончил. Работаю в Советском Информбюро (для Америки и Англии) и должен писать пьесу (срочно). Работы много. Но до сих пор было очень трудно материально… Мой адрес: Алма-Ата, ул. Калинина, 33, кв. 29 5 жилкомбинат.
Фраерман — на фронте. Роскин попал в окружение. Гайдар пропал без вести. Все же я до сих пор надеюсь, что они уцелеют…»
С октября 1941 года по февраль 1943 года Константин Георгиевич Паустовский находился в эвакуации в Алма-Ате. Из воспоминаний Диара Аскаровича Кунаева, внука Мухтара Омархановича Ауэзова, директора Научно-культурного центра «Дом Ауэзова» известно, что Мухтар Ауэзов предложил поселиться Константину Паустовскому в его квартире в то время, как все эвакуированные писатели жили в гостинице «Дом советов»: «Паустовскому Мухтар Омарханович предложил жить в его квартире. Он выделял Паустовского, как фигуру мировой значимости. Ценил его талант, относился к нему с огромным уважением». Константин Георгиевич вместе с Мухтаром Омархановичем участвовали в работе сценарного отдела ЦОКСа. В декабре 1941 года К. Г. Паустовский наряду с другими писателями был дополнительно введен в состав президиума Союза писателей Казахстана.
В те годы М. О. Ауэзов закончил первую часть романа–эпопеи «Абай» о жизни казахского поэта Абая Кунанбаева. Чуть позже, в 1948 году Мухтар Ауэзов подарит свою книгу Константину Паустовскому с дарственной надписью:
«Дорогому Константину Георгиевичу в знак глубокого уважения. Автор М. Ауэзов 5/Х-48г.»
«Абай», авторизованный перевод с казахского под редакцией Л. Соболева. — Москва: ГИХЛ, 1948.
Ленинградская ночь. – Москва.: Военмориздат, 1943 г.
Михайловские рощи. – Москва.: Издательство Правда, 1941 г. (библиотека «Огонек» №17)
К концу 1941 года по фронтовым впечатлениям Константином Георгиевичем Паустовским были написаны рассказы о жестокостях и тяготах войны: «Английская бритва» и «Кружевница Настя». Полный боли и ужаса рассказ «Английская бритва» вызывал у читателей чувство ярости, стремление отомстить за смерть детей, пробуждал волю к победе. Написанные в 1942 году рассказы «Остановка в пустыне», «Просьба бойца Терёхина» («В древнем краю»), «Белые кролики» были опубликованы в сборнике рассказов К. Г. Паустовского «Наши дни» (Ташкент: Советский писатель, 1942). Рассказ «Белые кролики» писатель создал в новом для себя жанре. По его словам, это был «…острый гротеск и сатира (о германской армии)».
Степная гроза. Рассказы. /Рис. Б.Дехтерева. – Москва.-Ленинград.: Детгиз, 1945 г.
Дым отечества. / Худ. А. Белюкин. – Москва: Советская Россия
Наши дни: сборник рассказов/ред Тихонов А. – Ташкент:Советский писатель, 1942 г.
К. Г. Паустовский. 1943 г.
В 1943 году Константин Паустовский написал также рассказы «Спор в вагоне», «Материнское сердце», «Приказ по военной школе», «Снег» и другие; начал работу над романом «Дым отечества». Роман этот был завершён в 1944 году, однако в годы войны рукопись была утеряна, и только через 20 лет её нашли в Государственном литературном архиве. Сам Константин Георгиевич Паустовский так определил тему своего произведения: «Это роман о нашей интеллигенции в канун и во время минувшей войны, о её преданности Родине, её мужестве, её испытаниях и размышлениях, о тех неумирающих жизненных явлениях, какие мы называем «личной жизнью», забывая подчас, что нет и не может быть личной жизни вне своего времени и вне общей жизни страны и народа». Писатель опубликовал роман в 1963 году в журнале «Москва» без значительных изменений, чтобы сохранить подлинную атмосферу своего восприятия и понимания людей и событий во время Великой Отечественной войны.
Огонек, 1945. — №26. К. Паустовский. Жизнь
Огонек, 1944. — №5-6. К. Паустовский. Снег. Рассказ/рис. Т. Мавриной
Константин Паустовский всегда оставался романтиком. И в грозные годы войны он писал произведения, наполненные светом, утончённостью, нравственной чистотой. Такова, например, новелла «Снег» (1944) – удивительно тонкое, глубоко лирическое, поэтичное и в то же время необычайно сильно воздействующее на читателей произведение. Писатель хотел внести в суровую военную жизнь людей немного радости, напомнить о близких людях, о родном доме, любви и о том, что было утрачено ими с приходом войны. Может быть, ещё и поэтому эти рассказы были так любимы читателями. Их ждали, чтобы окунуться в мир гармонии и радости, чтобы хоть на мгновение забыть об ужасах войны. Таковы рассказы «Бриз» (1944), «Дождливый рассвет» (1945), «Молитва мадам Бовэ» (1945).
В эти годы Паустовский много писал для детей и о детях войны. Юные герои рассказов «Степная гроза», «Стеклянные бусы», «Подпасок», «Дорожные разговоры» наряду со взрослыми стойко переносят все тяготы войны. Эти рассказы учили не ненависти, а любви: любви к родным людям и родной земле, любви к родине.
Первые свои сказки для детей («Тёплый хлеб» и «Похождения жука-носорога») Константин Паустовский написал в последний год войны.
5 июля 1942 года в газете «Красная звезда» был напечатан рассказ «Встреча» о подвиге русского лётчика, который ценой своей жизни помог освободить город от фашистов. В фондах нашего музея хранится присланная Константину Паустовскому с Западного фронта записка с искренней благодарностью бойца Хоменко за «Встречу»:
«Спасибо. Спасибо за «Встречу». До спазм. Даже много. Но это хорошие слёзы. Забыл и бомбёжку. Спасибо. Сердечно жму руку. Боец А. Хоменко. Зап. Фронт. 5 июля 42 г.».
Боец Хоменко – К. Г. Паустовскому. Зап. фронт. 5 июля 1942 г.
На фоне: Красная звезда, 5 июля 1942 г. – К. Г. Паустовский «Встреча»
В годы Великой Отечественной войны Константин Паустовский очень тесно сотрудничает с театрами. В 1941-1945 году им было создано около 20 пьес на военную тематику («Кружевница Настя», «Знакомый голос», «Томик Пушкина», «Белые кролики» и др.). Его пьесы публиковались в сборниках для художественной самодеятельности и фронтовых сборниках («На фронте и в тылу», «Тыл фронту», «Во имя Родины»), широко ставились на сценах известнейших театров страны.
«Я рад, что мне пришлось работать для этого театра в первые годы Отечественной воны в тяжёлых условиях эвакуации в Барнауле и на Алтае. Там, в Барнауле, в обледенелых залах театра, бывшего некогда тюремной церковью, в полной мере обнаружилось мужество, сила духа и величайшая преданность искусству, как Александра Яковлевича Таирова, так и коллектива театра».
Речь К. Г. Паустовского «К тридцатилетию театра» на торжественном вечере, посвящённом 30-летию Камерного театра.
Драматургия Константина Георгиевича Паустовского в этот период тесно связана с событиями Великой Отечественной войны. Он пишет о значимых сражениях и блокаде городов. Но упор делает не на событийный план и описание боев. В поле зрения автора оказывается жизнь простых людей в непростых жизненных ситуациях. К. Г. Паустовский показывает жизнь городов и их жителей на фоне происходящих боевых действий. Писатель стремился показать неостановимость жизни, невозможность убить души людей и их чувства.
Героями его пьес становятся простые люди, но неизменно наделенные выдающимися способностями (в пьесе «Пока не остановится сердце» — это актриса Анна Мартынова, в «Кружевнице Насте» — рукодельница Настя, в пьесе «Держимся, адмирал Нахимов!» — пловчиха Маруся Черненко, в пьесе «Счастье» — героиня владеет навыками гребли). Константин Георгиевич Паустовский показывает необыкновенность русского народа, наделенного талантами. И именно этот творческий потенциал народа является одной из составляющих будущей победы.
Молодежная эстрада, вып. девятый.— М.: Молодая гвардия, 1944 г.
В сборник вошла пьеса К. Г. Паустовского «Счастье». Пьеса посвящена обороне Крыма , была написана в 1944 году. Действие пьесы происходит в дни освобождения Крыма от немцев (Крым, глухое побережье около Судака).
Государственный Московский Камерный Театр. Пока не остановится сердце. Пьеса в 3-х действиях (по пьесе К. Г. Паустовского). Премьера. 25, 26, 29, 30 декабря 1943 г. Москва.
Одна из самых заметных постановок Константина Паустовского военного времени, пьеса «Пока не остановится сердце», создавалась совместно с Александром Яковлевичем Таировым и Алисой Георгиевной Коонен в 1942 году в Барнауле и Белокурихе. 4 апреля 1943 году в Барнауле состоялась премьера спектакля «Пока не остановится сердце» (пост. А. Таиров, худ. К. К. Коваленко и К. Ф. Кривошеиной, музыка — Г. Свиридов), главную роль в котором исполняла Алиса Коонен. 25 декабря 1943 года пьеса прошла в Москве на сцене Камерного театра с неизменными аншлагами.
«Пьеса идет хорошо. В дни спектаклей на Тверском бульваре от Пушкина и Тимирязева до театра стоит сплошная цепь людей, взывающих: «Нет ли лишнего билета, граждане?» Но театральные рецензенты шипят».
К. Г. Паустовский — С. М. Навашину, 15 января 1944 г.
Ногинский городской драматический театр. Рыцари звездного неба. Пьеса в 3-х действиях (по пьесе К. Г. Паустовского). Премьера. 29 февраля, 2, 3 и 4 марта (надпись сделана чернилами). Год не указан.
Для Театра Моссовета К. Г. Паустовский написал пьесу «Рыцари звездного неба» в 1942 году. По сути, это переложенная на тему Великой Отечественной войны пьеса «Созвездие гончих псов».
В начале войны Константин Паустовский работает над пьесой для МХАТа «Семейная тайна». В этот же период он пишет сценарий фильма «Лермонтов», а его пьеса «Поручик Лермонтов» с успехом идет на сценах театров нашей страны. Позднее им были созданы пьесы «Белые кролики», «Рыцари звездного неба», цикл пьес об осажденных городах («Томик Пушкина», «Ленинградская ночь», «Держимся, адмирал Нахимов!», «Знакомый голос»).
В конце апреля – начале мая 1951 года К. Г. Паустовский приехал в командировку в Сталинград для работы над повестью «Рождение моря». Своими впечатлениями о пребывании в местах недавних сражений он делился со своей женой Т. А. Паустовской, в письме к которой 2 мая 1951 года писал:
«30-го я ездил в степь на лесные полосы. Степь здесь угрюмая, вся в пыли от постоянного ветра. Кое-где по обочине валяются черепа, немецкие каски и мины, а в пыли по дороге столько пуль, что в иных местах они трещат под ногами, как гравий».
Подобные описания встречаются и в статье «Первые листья», написанной в это же время и опубликованной 16 мая 1951 года в газете «Социалистическое земледелие»: «Дорога из Сталинграда в Дубовку, на лесные полосы тянулась степью… Глаз <…> начинал замечать по обочинам дороги изорванные взрывом остовы грузовиков, втоптанные в землю танковые гусеницы и пулемётные диски, покрытые спёкшейся глиной».
По семейной легенде, именно из этой поездки К. Г. Паустовский привёз фрагмент сталинградской «земли» как напоминание о страшных днях войны, как «память о тех, кто не вернулся».
Фрагмент сталинградской «земли» [1940-е гг.]
В годы Великой Отечественной войны многие писатели оказались на фронте. В их числе были и друзья Константина Паустовского.
«Фраерман — на фронте. Роскин попал в окружение. Гайдар пропал без вести. Все же я до сих пор надеюсь, что они уцелеют».
«Известия о друзьях — печальные. По словам Рувима, Гайдар убит в партизанском отряде, Роскин пропал без вести (в ополчении). Всех остальных расшвыряло. Туся около полугода ничего не знает об Игнатии (она в Н. Тагиле). Михалков и Маршак в Москве. Ваня Халтурин на курсах мотоциклистов где-то в Горьковской области. С издательствами связь была потеряна, только сейчас узнаешь, где они…»
Аркадий Петрович Гайдар (1904 — 1941)
В июне 1941 года Аркадию Петровичу Гайдару исполнилось лишь 37 лет. Медицинская комиссия отказала писателю, как инвалиду, в призыве на действительную военную службу, но Гайдар отправился в редакцию газеты «Комсомольская правда» и предложил свои услуги в качестве военного корреспондента. 18 июля 1941 года он получил пропуск Генштаба РККА в действующую армию и уехал на Юго-Западный фронт. В военной форме, но с пластмассовыми пуговичками на гимнастерке. Штатским и безоружным.
После окружения в сентябре 1941 года частей Юго-Западного фронта в районе Умань-Киев Аркадий Петрович Гайдар попал в партизанский отряд Горелова. В отряде был пулемётчиком. Погиб 26 октября 1941 года недалеко от села Лепляво Каневского района Черкасской области.
А. П. Гайдар. 1941 г.
И. Эренбург, Л. Первомайский, В. С. Гроссман (справа). 1943 г. Фотооткрытка «Писатели на фронте» 1985 г.
Василий Семенович Гроссман (1905 — 1964)
C первых и до последних дней Великой Отечественной войны был военным корреспондентом газеты «Красная звезда». Был на Белорусском и Украинском фронтах. В 1942 году написал повесть «Народ бессмертен». Во время битвы под Сталинградом находился на Сталинградском фронте. Повести «Народ бессмертен», «Сталинградские очерки», другие военные очерки сложились в книгу 1945 года «В годы войны». Широкую известность получила книга «Треблинский ад», открывшая тему Холокоста, а в 1946 году — «Чёрная книга», составленная в соавторстве с Ильёй Эренбургом.
Александр Иосифович Роскин (1898 — 1941)
В начале Великой Отечественной войны ушёл в народное ополчение. Осенью 1941 года попал в окружение под Вязьмой и погиб.
После его смерти Василий Гроссман посвятил ему очерк «Памяти Александра Иосифовича Роскина». В нём он писал: «Мне кажется, что главными линиями роскинского характера, линиями, обрисовавшими его внутренний контур, духовную архитектуру, были органическая, пропитавшая все его рабочее и житейское существо любовь к изящному, к прекрасному, душевная тонкость, чувствительность… Р. не только талант писательский, он талант человеческий. Он талант сложный, талант сложного характера, талант то ленивого, то деятельного, сильного ума, талант хандры, когда на него нападала хандра, талант чудесного, когда он был весел; человек очень особенного характера, человек органически изящный».
А. И. Роскин
Лизгин, Осип и Р. И. Фраерман (справа). 1941 г.
Рувим Исаевич Фраерман (1891 — 1972)
В годы войны попал в народное ополчение, работал в армейской газете. Впечатления того времени нашли отражение в его произведениях «Повесть в майскую ночь» и «Дальнее плавание».
«Рувим Фраерман 8 месяцев пробыл на фронте (при газете), тяжело заболел, сейчас уже около двух месяцев лежит в госпитале под Москвой. Очень много хлопотали о нем, чтобы дать ему хотя бы передохнуть, посылали десятки телеграмм, но пока результаты слабые. А жена его — Валентина Сергеевна — пишет, что он настолько слаб, что она боится за его жизнь».
«Утро Победы» – статья К. Г. Паустовского, прочитанная по радио 2 мая 1945 года. В ней писатель выразил те чувства, которые испытывал каждый в те дни:
«Нет ни одного человека в нашей стране, который бы на протяжении четырех тяжелых лет войны не ждал бы этого дня, этого часа победы со страшным напряжением, с неистребимой верой, с надеждой на осуществление справедливости и возмездия… Победа вернула нам великолепное ощущение жизни и в малом и в большом… Сейчас мы знаем – мир спасен. Спасен великими-великими страданиями, кровью, смертью отважных наших бойцов, поправших самую смерть, их верой, их мужеством… Жизнь победила. Победил светлый человеческий разум. Мы не изменили себе».
Страницы журнала. Литературное наследство. т. 78, вып. 1. Советские писатели на фронтах Великой Отечественной войны. — М.: Наука, 196 с. с.267-268 — Паустовский К. Утро победы: статья, переданная по Центральному радио 2 мая 1945 г./ публ. Е. А. Кречетовой. 2 л.
Константин Паустовский был награжден медалью «За отвагу» посмертно Указом Президента РФ Бориса Ельцина от 5 мая 1997 года № 448. Награда была вручена старшему сыну писателя В. К. Паустовскому. Текст указа гласит: «За боевые отличия в Великой Отечественной войне 1941-1945 года наградить медалью «ЗА ОТВАГУ» писателя Паустовского Константина Георгиевича (посмертно)». К. Г. Паустовский также награжден медалями «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (1946 г.) и «За оборону Одессы» (посмертно).
Медаль К. Г. Паустовского «За отвагу»
С конца 1930-х годов Константин Георгиевич Паустовский преподавал в Литературном институте имени А. М. Горького на кафедре литературного мастерства. В послевоенные годы его учениками были Юрий Бондарев, Владимир Тендряков, Юрий Трифонов, Ольга Кожухова, Михаил Коршунов, Борис Балтер, Григорий Бакланов и др. К моменту поступления в Литературный институт за их плечами уже были годы, проведенные на фронтах Великой Отечественной войны. Они попали на войну совсем юными. Позже некоторые из них станут представителями так называемой «лейтенантской прозы». В своих произведениях они обращались к фронтовому опыту, описывали военные будни, быт простых солдат. Первой в ряду подобных произведений стала повесть Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда» (1946 г.). Началась же «лейтенантская проза» с романа Юрия Бондарева «Батальоны просят огня» (1957 г.).
Нажмите на портрет писателя, чтобы прочитать о нём
Юрий Бондарев
Ольга Кожухова
Борис Балтер
Григорий Бакланов
Михаил Коршунов
Владимир Тендряков
Юрий Васильевич Бондарев родился 15 марта 1924 года в Орске. В 1931 году семья переехала в Москву, в Замоскворечье.
В 1942 году, после завершения ускоренного курса пехотного училища в звании младшего сержанта, Бондарев был отправлен в составе 2-й гвардейской армии на Сталинградский фронт. Юрий Бондарев участвовал в военных операциях, которые имели решающее значение в ходе войны (Сталинградская битва и форсирование Днепра), освобождал Киев, дошёл до Чехословакии, был дважды ранен. В 1945 году демобилизован по ранениям, получив звание младшего лейтенанта.
В 1946 году Юрий Бондарев был зачислен в Литературный институт, где произошла встреча с К. Г. Паустовским. В эссе «Мастер» Юрий Бондарев рассказывал о творческих и человеческих качествах Паустовского: «Паустовский-писатель и Паустовский-человек слиты воедино. Он открыт и щедр как человек. <…> Его общение со студентами высекало искру – хотелось писать лучше, глубже любить жизнь и литературу так же, как и он». Паустовский был принципиален и невероятно требователен к себе и к тем людям, которые решили связать свою жизнь с литературой, и проповедовал труд как главное условие литературного успеха: «Слушая Паустовского на семинарах, мы впервые понимали, что творчество писателя, его путь <…> это – «сладкая каторга» человека, судьбой и талантом каждодневно прикованного к столу. Это нечастые находки и горчайшие сомнения, это труд и труд и вечная охота за неуловимым словом. Это мужество и напряжение всех физических и душевных сил».
Константин Георгиевич первым тепло отозвался о романе Бондарева «Тишина», ставшем одним из первых антисталинских произведений хрущёвской оттепели. Автобиографичный роман Бондарева «Горячий снег» посвящён Сталинградской битве. Как сценарист Юрий Бондарев работал над фильмом-эпопеей «Освобождение», признанным критикой самым грандиозным кинопроизведением о войне. Одной из известных экранизаций произведений Бондарева стала экранизация повести «Батальоны просят огня».
Юрий Бондарев – лауреат Ленинской премии, Государственной премии СССР – вошёл в плеяду писателей-фронтовиков, учеников Паустовского, которые продолжили лучшие традиции русской литературы. Был награждён медалями «За отвагу», орденом Отечественной войны I степени и другими наградами. Юрий Васильевич Бондарев скончался 29 марта 2020 года.
Ольга Константиновна Кожухова родилась 20 июня 1922 года в Воронеже. Окончила школу в 1941 году с золотой медалью и была зачислена на филологический факультет Воронежского университета. Её стихи и очерки неоднократно публиковались в альманахе «Литературный Воронеж», а также в воронежских газетах. Но в 1941 году студенткой она не стала – девятнадцатилетняя девушка приняла решение идти на фронт. О самоотверженности вчерашней выпускницы говорят строки её дневниковых записей: «Прихожу – вижу себя в списке принятых, а рядом объявление: набор на курсы медсестёр. Что было раздумывать: война…».
Ольга Кожухова служила медсестрой 418-го отдельного медико-санитарного батальона, участвовала в обороне Москвы, была замполитом в госпитале для легкораненых, служила в редакции армейской газеты «За правое дело», дошла до Берлина, получила несколько контузий и ранение. После демобилизации вернулась в Воронеж, где продолжила занятия литературным творчеством: «…поруганный, на девяносто шесть процентов погибший город издал в сорок шестом году книжку моих стихов – тех, что печатались в армейских, фронтовых газетах. С этой маленькой – буквально с блокнотик – книжечкой я поступила в Литературный институт. И там вдруг… заскучала! Расхотелось писать стихи. Тайком что-то такое пережитое, своё, попыталась изложить прозой, решилась показать Паустовскому. И Константин Георгиевич взял меня в свой семинар».
Встреча и общение с Паустовским на семинаре во многом определила дальнейшую творческую судьбу Кожуховой. Главной темой её произведений– романа «Ранний снег», повестей «Донник», «Двум смертям не бывать», «Ночные птицы», стала тема женщины на войне, суть фронтового подвига которой автор определяет как чувство обострённой ответственности за другого человека.
Книги Ольги Константиновны Кожуховой и строки из её дневников наполнены правдой и желанием жить, быть нужной людям и Родине: «Жить и жить бы спокойно на своей и однажды уже защищённой – и мною тоже – такой большой, такой богатой и всё ещё неухоженной русской земле. Жить и жить бы в трудах и заботах – и в мире со всеми…».
Была награждена орденом Отечественной войны II степени, орденом «Красной звезды» и другими наградами. Ольга Кожухова скончалась 8 февраля 2007 года в Москве.
Борис Исаакович Балтер родился 6 июля 1919 года в Самарканде. Детство и юность писателя прошли в Евпатории. Окончил Ленинградское Краснознаменное пехотное училище, участвовал в советско-финской войне. Начало Великой Отечественной войны Борис Исаакович встретил на западной границе. В тяжёлой обстановке первых дней войны Балтер, заменяя убитого командира, сумел вывести из окружения полк. Затем командовал ротой, батальоном. На фронте Балтер вступил в партию. Строки воспоминаний Бориса Балтера многое говорят о силе его характера: «Я вступил в партию не для карьеры и не ради того, чтобы мне легче жилось. В феврале 1942 года под Новоржевом 357-я стрелковая дивизия попала в окружение. В этой обстановке самой большой опасности подвергались коммунисты, войсковые разведчики и евреи. Я был начальником разведки дивизии и евреем. Тяжело раненный, я вступил в партию».
В 1948 году Балтер поступил в Литературный институт, стал слушателем творческого семинара К.Г.Паустовского. Немало способствовал раскрытию творческого потенциала студентов педагогический талант Константина Георгиевича, о чём Борис Исаакович писал позже: «Педагогический дар Паустовского такой же редкий, как его писательский талант. Он не учил, как писать. Этому научить просто нельзя. Он делился с нами своим опытом. Паустовский никогда ничего не навязывал». Не только творчество стало связующей нитью для ученика и учителя. Похожие жизненные принципы, общие человеческие ценности объединяли их.
Борис Исаакович окончил Литературный институт в 1953 году, но общение с Паустовским на этом не прервалось. Наоборот, Балтер, чувствуя ответственность за жизнь и здоровье учителя, старался быть рядом в тяжёлые для Константина Георгиевича периоды жизни. Многие творческие задачи и планы были связаны с Тарусой. В 1961 году по инициативе Паустовского и при деятельном участии Балтера выходит знаменитый альманах «Тарусские страницы». В Тарусе Балтером была написана повесть «До свидания, мальчики!», экранизированная в 1966 году.
Балтер считал своим долгом рассказать о том, что довелось пережить фронтовому поколению, рассказать правдиво и точно, так же, как он прожил свою недолгую, но яркую жизнь. Он был награжден орденами и медалями. Борис Исаакович Балтер ушёл из жизни 8 июня 1974 года.
Григорий Яковлевич Бакланов родился 11 сентября 1923 года в Воронеже. В 1941 году зачислен рядовым в гаубичный полк Северо-Западного фронта, где был самым молодым солдатом. В августе 1943 года, после окончания артиллерийского училища, принял командование взводом управления артиллерийской батареи на Юго-Западном и Третьем Украинском фронтах. В октябре 1943 года в боях за Запорожье Бакланов был тяжело ранен, но через полгода вернулся в свой полк и с боями прошёл Молдавию, воевал в Венгрии, в районе озера Балатон, штурмовал Будапешт и Вену. Войну закончил в Австрии в звании лейтенанта. В декабре 1945 года Бакланов демобилизовался из армии. Вот как тогда он описывал свои чувства: «Когда я вернулся домой с фронта, мне был 21 год. Я вернулся с войны с твёрдым убеждением в том, что главное в моей жизни уже сделано».
В 1946 году Григорий Яковлевич поступил в Литературный институт, где стал слушателем творческого семинара К.Г.Паустовского. Свои впечатления от общения с Мастером он описал в эссе под названием «Чувства добрые». Среди качеств, присущих Константину Георгиевичу, его ученик отмечал редкое умение – видеть за малым и обыденным категории из разряда вечных, такие как красота, Родина. А ещё невероятную преданность своему делу – литературе.
«В день выпуска, когда наш курс заканчивал Литературный институт, Паустовский говорил:
– Я верю, что мои ученики не используют литературу как средство наживы или достижения карьеры, верю, что для них литература всегда будет делом жизни.
Если это и был завет, так тот завет, которому <…> он не изменял никогда».
В 1950-е годы Григорий Бакланов обращается к жизненному материалу Великой Отечественной войны. В 1959 году была написана повесть «Пядь земли». Повесть не только имела большой успех у читателей, но и вызвала многочисленные споры о «дегероизации» советского солдата и офицера, обвинения автора в пропаганде «окопной правды». Впоследствии произведения Бакланова о войне редко издавались. Самой тяжёлой была судьба романа «Июль 41 года» (1964).
Главным делом своей жизни Григорий Яковлевич Бакланов считал служение литературе, своим долгом – необходимость честно рассказать о фронтовом поколении, о тех, кто остался на поле боя навечно. Он был награжден орденом «Красной Звезды», Орденом Отечественной войны I степени и другими наградами. Бакланов скончался 23 декабря 2009 года.
Михаил Павлович Коршунов родился 19 ноября 1924 года в Симферополе. В 1930-е годы семья переехала в Москву. В 1942 году Коршунов добровольно ушёл в армию, был направлен в Харьковское военно-авиационное училище, а оттуда в 1943 году в Военно-Воздушную Академию имени Жуковского. В 1945 году переведён в Институт международных отношений, где проучился три года.
В 1947 году Михаил Коршунов перешёл в Литературный институт имени А.М.Горького, на творческий семинар К.Г.Паустовского, на первый послевоенный, «лейтенантский» курс. Позже он рассказывал в интервью Ирине Бутыльской:
«Почти все наши были с ранениями, контузиями, много пережившие, убивавшие сами и посылавшие на смерть других. Володя Тендряков, Юра Бондарев, опалённые сталинградским огнем. У Юзека Дика не было кистей обеих рук… Боря Балтер, Лёва Кривенко, Оля Кожухова, Гриша Бакланов. Да, будущая «лейтенантская проза»… У не бывших на передовой биографии по-своему непростые. Константин Георгиевич это понимал. К себе в семинар он мог принять по одной-двум фразам. Человек притащил ему, скажем, толстую-претолстую рукопись, а в ней «мусору»!.. А Паустовский вдруг различит в этой груде «золотую пылинку»…<…> Никогда не изменявший себе, он был полон российской – в широком смысле – событийностью начала века, её разнообразием. Чувством России как огромной страны, чувством её глубины. И тихонько, по капле, как живую воду, переливал это из своих ладоней в наши ладони…»
После окончания института Михаил Павлович работал в детских журналах: «Мурзилка», «Пионер», «Костёр», «Юность». В издательстве «Детгиз» вышло более тридцати его книг для детей, среди которых «Дом в Черёмушках», «Я слушаю детство», «Требуется дворник», «Караул! Тигры!» и другие. Его книги полны приключений, смеха и света, а герои – озорные, находчивые ребята. Михаил Коршунов писал и для взрослых, в 1990-е годы он обращается к теме собственного детства. В 1995 году выходит книга «Тайна тайн московских», в 2002 году «Тайны и легенды Дома на набережной», посвящённые судьбам обитателей знаменитого дома.
Михаил Павлович Коршунов умер 15 августа 2003 года. До конца своей жизни он не утратил зоркости и доброго отношения к этому миру, искренности и умения удивляться – тех лучших качеств, что определяют преемственность поколений в литературе и жизни.
Владимир Фёдорович Тендряков родился 5 декабря 1923 года в деревне Макаровская Вологодской области. В 1941 году был призван на военную службу, из-за сильной близорукости его направили служить в хозяйственную часть. Однако Тендряков сумел добиться направления в школу младших командиров, по окончании которой получил звание младшего сержанта-радиста, и в июле 1942 года был отправлен на фронт. В августе 1943 года под Харьковом был тяжело ранен осколком снаряда.
В 1946 году поступил в Литературный институт имени А.М.Горького и стал слушателем творческого семинара К.Г.Паустовского. В письме Э.Г.Казакевичу Паустовский назвал Тендрякова первым среди молодых писателей. В начале обучения в институте Владимир Тендряков, по его собственным воспоминаниям, «по-северному окал, по-деревенски выглядел, да и невежествен был тоже по-деревенски». Залогом будущего успеха стали талант, критическое отношение к себе, упорный труд, педагоги, ставившие высокую профессиональную и нравственную планку. Владимир Тендряков вспоминал о К.Г.Паустовском в своей работе «Учитель»: «На протяжении нескольких лет в аудитории Литературного института Константин Георгиевич занимал перед нами, студентами, место наставника. И вот тут-то мне довелось получить уроки: чем отличается инертная доброта, качество не столь уж и редкое в людях, от доброты активной, встречающейся куда реже».
Неслучайно тема нравственности стала ведущей в произведениях Тендрякова. В 1953 году выходит его первая повесть «Падение Ивана Чупрова», а вскоре и другие произведения: роман «Тугой узел» (1956), повести «Чудотворная» (1958), «Суд» (1960), «Свидание с Нефертити» (1964).
Владимир Фёдорович Тендряков умер в 1984 году. Владимир Тендряков подчеркивал тему литературной преемственности, связи поколений: «Постоянно чувствуя себя учеником Константина Георгиевича, я был бы счастлив, если всей своей жизнью и своим трудом смог бы передать дальше, хоть что-то из гуманной науки Паустовского. Если б смог; не смогу я – передадут другие. Учеников у К. Г. Паустовского немало. Связь времён не оборвётся».
«Война дело жестокое, но не надо воспевать ожесточившиеся характеры. Все-таки писать надо о добром, о хорошем, благородном и красивом в человеческой душе <…> и показывать, как добро в человеке, даже на войне, накапливается постепенно, так же постепенно, как и сама литература оказывает влияние на формирование в нас коренных представлений о добре и зле, о цели жизни, о любви к родине».
К. Г. Паустовский
Выставка «За дымом и грохотом войны» подготовлена Музеем К. Г. Паустовского.
Если вам понравилась выставка, вы можете увидеть еще больше экспонатов с подробным описанием предметов на портале
Английская бритва
Всю ночь шел дождь, смешанный со снегом. Северный ветер свистел в гнилых стеблях кукурузы. Немцы молчали. Изредка наш истребитель, стоявший у берета, бил из орудий в сторону Мариуполя. Тогда черный гром сотрясал степь. Снаряды неслись в темноту с таким звоном, будто распарывали над головой кусок натянутого холста,
На рассвете два бойца, в блестящих от дождя касках, привели в глинобитную хату, где помещался майор, старого низенького человека. Его клетчатый мокрый пиджак прилип к телу. На ногах волочились огромные комья глины.
Бойцы молча положили на стол перед майором паспорт, бритву и кисточку для бритья — все, что нашли при обыске у старика, — и сообщили, что он ` был задержан в овраге около колодца.
Старик был допрошен. Он назвал себя парикмахером Мариупольского театра армянином Аветисом и рассказал историю, которая потом долго передавалась по всем соседним частям.
Парикмахер не успел бежать из Мариулоля до прихода немцев. Он спрятался в подвале театра вместе с двумя маленькими мальчиками, сыновьями его соседки-еврейки. За день до этого соседка ушла в город за хлебом и не вернулась. Должно быть, она была убита во время воздушной бомбардировки.
Парикмахер провел в подвале, вместе с мальчиками, больше суток. Дети сидели, прижавшись друг к другу, не спали и все время прислушивались. Ночью младший мальчик громко заплакал. Парикмахер прикрикнул на него. Мальчик затих. Тогда парикмахер достал из кармана пиджака бутылку с теплой водой. Он хотел напоить мальчика, но он не пил, отворачивался. Парикмахер взял его за подбородок — лицо у мальчика было горячее и мокрое — и насильно заставил напиться. Мальчик пил громко, судорожно и глотал вместе с мутной водой собственные слезы.
На вторые сутки ефрейтор немец и два солдата вытащили детей и парикмахера из подвала и привели к своему начальнику-лейтенанту Фридриху Кольбергу.
Лейтенант жил в брошенной квартире зубного врача. Вырванные оконные рамы были забиты фанерой. В квартире было темно и холодно над Азовским морем проходил ледяной шторм.
— Что это за спектакль?
— Трое, господин лейтенант! — доложил ефрейтор.
— Зачем врать, — мягко сказал лейтенант. — Мальчишки-евреи, но этот старый урод-типичный грек, великий потомок эллинов, пелопоннесская обезьяна. Иду на пари. Как! Ты армянин? А чем ты это мне докажешь, гнилая говядина?
Парикмахер смолчал. Лейтенант толкнул носком сапога в печку последний кусок золотой рамы и приказал отвести пленных в соседнюю пустую квартиру. К вечеру лейтенант пришел в эту квартиру со своим приятелем-толстым летчиком Эрли. Они принесли две завернутые в бумагу большие бутылки.
— Бритва с тобой? — спросил лейтенант парикмахера. — Да? Тогда побрей головы еврейским купидонам!
— Зачем это, Фри? — лениво спросил летчик.
— Красивые дети, — сказал лейтенант. — Не правда ли? Я хочу. их немного подпортить. Тогда мы их будем меньше жалеть.
Парикмахер обрил мальчиков. Они плакали, опустив головы, а парикмахер усмехался. Всегда, если с ним случалось несчастье, он криво усмехался. Эта усмешка обманула Кольберга, — лейтенант решил, что невинная его забава веселит старого армянина. Лейтенант усадил мальчиков за стол, откупорил бутылку и налил четыре полных стакана водки.
— Тебя я не угощаю, Ахиллес, — сказал он парикмахеру. — Тебе придется меня брить этим вечером. Я собираюсь к вашим красавицам в гости.
Лейтенант разжал мальчикам зубы и влил каждому в рот по полному стакану водки. Мальчики морщились, задыхались, слезы текли у них из глаз. Кольберг чокнулся с летчиком, выпил свой стакан и сказал:
— Я всегда был за мягкие способы, Эрли.
— Недаром ты носишь имя нашего доброго Шиллера, — ответил летчик. — Они сейчас будут танцевать у тебя маюфес.
— Еще бы!
Лейтенант влил детям в рот по второму стакану водки. Они отбивались, но лейтенант и летчик сжали им руки, лили водку медленно, следя за тем, чтобы мальчики выпивали ее до конца, и покрикивали: —
— Так! Так! Вкусно? Ну еще раз! Превосходно! У младшего мальчика началась рвота. Глаза его покраснели. Он сполз со стула и лег на пол. Летчик взял его под мышки, поднял, посадил на стул и влил в рот еще стакан водки. Тогда старший мальчик впервые закричал. Кричал он пронзительно и не отрываясь смотрел на лейтенанта круглыми от ужаса глазами.
— Молчи, кантор! — крикнул лейтенант. Он запрокинул старшему мальчику голову и вылил ему водку в рот прямо из бутылки. Мальчик упал со стула и пополз к стене. Он искал дверь, но, очевидно, ослеп, ударился головой о косяк, застонал и затих.
— К ночи, — сказал парикмахер, задыхаясь, — они оба умерли. Они лежали маленькие и черные, как будто их спалила молния.
— Дальше! — сказал майор и потянул к себе приказ, лежавший на столе. Бумага громко зашуршала. Руки у майора дрожали.
— Дальше? — спросил парикмахер. — Ну, как хотите. Лейтенант приказал мне побрить его. Он был пьян. Иначе он не решился бы на эту глупость. Летчик ушел. Мы пошли с лейтенантом в его натопленную квартиру. Он сел к трюмо. Я зажег свечу в железном подсвечнике, согрел в печке воду и начал ему намыливать щеки. Подсвечник я поставил на стул около трюмо. Вы видели, должно быть, такие подсвечники: женщина с распущенными волосами держит лилию, и в чашечку лилии вставлена свеча. Я ткнул кистью с мыльной пеной в глаза лейтенанту. Он крикнул, но я успел ударить его изо всей силы железным подсвечником по виску.
— Наповал? — спросил майор.
— Да. Потом я пробирался к вам два дня, Майор посмотрел на бритву.
— Я знаю, почему вы смотрите, — сказал парикмахер. — Вы думаете, что я должен был пустить в дело бритву. Это было бы вернее. Но, знаете, мне было жаль ее. Это старая английская бритва. Я работаю с ней уже десять лет.
Майор встал и протянул парикмахеру руку.
— Накормите этого человека, — сказал он. — И дайте ему сухую одежду.
Парикмахер вышел. Бойцы повели его к полевой кухне.
— Эх, брат, — сказал один из бойцов и положил руку на плечо парикмахера. — От слез сердце слабеет. К. тому же и прицела не видно. Чтобы извести их всех до последнего, надо глаз иметь сухой. Верно я говорю?
Парикмахер кивнул, соглашаясь.
Истребитель ударил из орудий. Свинцовая вода вздрогнула, почернела, но тотчас к ней вернулся цвет отраженного неба-зеленоватый и туманный.
1941
Робкое сердце
Варвара Яковлевна, фельдшерица туберкулезного санатория, робела не только перед профессорами, но даже перед больными. Больные были почти все из Москвы — народ требовательный и беспокойный. Их раздражала жара, пыльный сад санатория, лечебные процедуры — одним словом, все.
Из-за робости своей Варвара Яковлевна, как только вышла на пенсию, тотчас переселилась на окраину города, в Карантин. Она купила там домик под черепичной крышей и спряталась в нем от пестроты и шума приморских улиц. Бог с ним, с этим южным оживлением, с хриплой музыкой громкоговорителей, ресторанами, откуда несло пригорелой бараниной, автобусами, треском гальки на бульваре под ногами гуляющих.
В Карантине во всех домах было очень чисто, тихо, а в садиках пахло нагретыми листьями помидоров и полынью. Полынь росла даже на древней генуэзской стене, окружавшей Карантин. Через пролом в стене было видно мутноватое зеленое море и скалы. Около них весь день возился, ловил плетеной корзинкой креветок старый, всегда небритый грек Спиро. Он лез, не раздеваясь, в воду, шарил под камнями, потом выходил на берег, садился отдохнуть, и с его ветхого пиджака текла ручьями морская вода.
Единственной любовью Варвары Яковлевны был ее племянник и воспитанник Ваня Герасимов, сын умершей сестры.
Воспитательницей Варвара Яковлевна была, конечно, плохой. За это на нее постоянно ворчал сосед по усадьбе, бывший преподаватель естествознания, или, как он сам говорил, «естественной истории», Егор Петрович Введенский. Каждое утро он выходил в калошах в свой сад поливать помидоры, придирчиво рассматривал шершавые кустики и если находил сломанную ветку или валявшийся на дорожке зеленый помидор, то разражался грозной речью против соседских мальчишек.
Варвара Яковлевна, копаясь в своей кухоньке, слышала его гневные возгласы, и у нее замирало сердце. Она знала, что сейчас Егор Петрович окликнет ее и скажет, что Ваня опять набезобразничал у него в саду и что у такой воспитательницы, как она, надо отбирать детей с милицией и отправлять в исправительные трудовые колонии. Чем, например, занимается Ваня? Вырезает из консервных жестянок пропеллеры, запускает их в воздух при помощи катушки и шнурка, и эти жужжащие жестянки летят в сад к Егору Петровичу, ломают помидоры, а иной раз и цветы — бархатцы и шалфей. Подумаешь, изобретатель! Циолковский! Мальчишек надо приучать к строгости, к полезной работе. А то купаются до тошноты, дразнят старого Спиро, лазают по генуэзской стене. Банда обезьян, а не мальчишки! А еще советские школьники!
Варвара Яковлевна отмалчивалась. Егор Петрович был, конечно, не прав, она это хорошо знала. Ее Ваня — мальчик тихий. Он все что-то мастерил, рисовал, посапывая носом, и охотно помогал Варваре Яковлевне в ее скудном, но чистеньком хозяйстве.
Воспитание Варвары Яковлевны сводилось к тому, чтобы сделать из Вани доброго и работящего человека. В бога Варвара Яковлевна, конечно, не верила, но была убеждена, что существует таинственный закон, карающий человека за все зло, какое он причинил окружающим.
Когда Ваня подрос, Егор Петрович неожиданно потребовал, чтобы мальчик учился у него делать гербарии и определять растения. Они быстро сдружились. Ване нравились полутемные комнаты в доме Егора. Петровича, засушенные цветы и листья в папках с надписью «Крымская флора» и пейзажи на стенах, сделанные сухо и приятно, — виды водопадов и утесов, покрытых плющом.
После десятилетки Ваню взяли в армию, в летную школу под Москвой. После службы в армии он мечтал поступить в художественную школу, может быть даже окончить академию в Ленинграде. Егор Петрович одобрял эти Ванины мысли. Он считал, что из Вани выйдет художник-ботаник, или, как он выражался, — «флорист». Есть же художники-анималисты, бесподобно рисующие зверей. Почему бы не появиться художнику, который перенесет на полотно все разнообразие растительного мира!
Один только раз Ваня приезжал в отпуск. Варвара Яковлевна не могла на него наглядеться: синяя куртка летчика, темные глаза, голубые петлицы, серебряные крылья на рукавах, а сам весь черный, загорелый, но все такой же застенчивый. Да, мало переменила его военная служба!
Весь отпуск Ваня ходил с Егором Петровичем за город, в сухие горы, собирал растения и много рисовал красками. Варвара Яковлевна развесила его рисунки на стенах. Сразу же в доме повеселело, будто открыли много маленьких окон и за каждым из них засинел клочок неба и задул теплый ветер.
Война началась так странно, что Варвара Яковлевна сразу ничего и не поняла. В воскресенье она пошла за город, чтобы нарвать мяты, а когда вернулась, то только ахнула. Около своего дома стоял на табурете Егор Петрович и мазал белую стенку жидкой грязью, разведенной в ведре. Сначала Варвара Яковлевна подумала, что Егор Петрович совсем зачудил (чудачества у него были и раньше), но тут же увидела и всех остальных соседей. Они тоже торопливо замазывали коричневой грязью — под цвет окружающей земли — стены своих домов.
А вечером впервые не зажглись маяки. Только тусклые звезды светили в море. В домах не было ни одного огня. До рассвета внизу, в городе, лаяли, как в темном погребе, встревоженные собаки. Над головой все гудел-кружился самолет, охраняя город от немецких бомбардировщиков.
Все было неожиданно, страшно. Варвара Яковлевна сидела до утра на пороге дома, прислушивалась и думала о Ване. Она не плакала. Егор Петрович шагал по своему саду и кашлял. Иногда он уходил в дом покурить, но долго там не оставался и снова выходил в сад. Изредка с невысоких гор задувал ветер, доносил блеяние коз, запах травы, и Варвара Яковлевна говорила про себя: «Неужто война?»
Перед рассветом с моря долетел короткий гром. Потом второй, третий… По всем дворам торопливо заговорили люди — Карантин не спал. Никто не мог объяснить толком, что происходило за черным горизонтом. Все говорили только, что ночью, в темноте, человеку легче на сердце, безопаснее, будто ночь бережет людей от беды.
Быстро прошло тревожное, грозное лето. Война приближалась к городу. От Вани не было ни писем, ни телеграмм. Варвара Яковлевна, несмотря на старость, добровольно вернулась к прежней работе: служила сестрой в госпитале. Так же, как все, она привыкла к черным самолетам, свисту бомб, звону стекла, всепроникающей пыли после взрывов, к темноте, когда ей приходилось ощупью кипятить в кухоньке чай.
Осенью немцы заняли город. Варвара Яковлевна осталась в своем домике на Карантине, не успела уйти. Остался и Егор Петрович.
На второй день немецкие солдаты оцепили Карантин. Они молча обходили дома, быстро заглядывали во все углы, забирали муку, теплые вещи, а у Егора Петровича взяли даже старый медный микроскоп. Все это они делали так, будто в домах никого не было, даже ни разу не взглянув на хозяев.
Во рву за Ближним мысом почти каждый день расстреливали евреев; многих из них Варвара Яковлевна знала.
У Варвары Яковлевны начала дрожать голова. Варвара Яковлевна закрыла в доме ставни и переселилась в сарайчик для дров. Там было холодно, но все же лучше, чем в разгромленных комнатах, где в окнах не осталось ни одного стекла.
Позади генуэзской стены немцы поставили тяжелую батарею. Орудия были наведены на море. Оно уже по-зимнему кипело, бесновалось. Часовые приплясывали в своих продувных шинелях, посматривали вокруг красными от ветра глазами, покрикивали на одиноких пешеходов.
Однажды зимним утром с тяжелым гулом налетели с моря советские самолеты. Немцы открыли огонь. Земля тряслась от взрывов. Сыпалась черепица. Огромными облаками вспухала над городом пыль, рявкали зенитки, в стены швыряло оторванные ветки акаций. Кричали и метались солдаты в темных серых шинелях, свистели осколки, в тучах перебегали частые огни разрывов. А в порту в пакгаузах уже шумел огонь, коробил цинковые крыши.
Егор Петрович, услышав первые взрывы, торопливо вышел в сад, протянул трясущиеся руки к самолетам — они мчались на бреющей высоте над Карантином, — что-то закричал, и по его сухим белым щекам потекли слезы.
Варвара Яковлевна открыла дверь сарайчика и смотрела, вся захолодев, как огромные ревущие птицы кружили над городом и под ними на земле взрывались столбы желтого огня.
— Наши! — кричал Егор Петрович. — Это наши, Варвара Яковлевна! Да разве вы не видите? Это они!
Один из самолетов задымил, начал падать в воду. Летчик выбросился с парашютом. Тотчас в море к тому месту, где он должен был упасть, помчались, роя воду и строча из пулеметов, немецкие катера.
Тяжелая немецкая батарея была сильно разбита, засыпана землей. На главной улице горел старинный дом с аркадами, где помещался немецкий штаб.
В порту тонул, дымясь, румынский транспорт, зеленый и пятнистый, как лягушка. На улицах валялись убитые немцы.
После налета пробралась из города на Карантин пожилая рыбачка Паша и рассказала, что убита какая-то молодая женщина около базара и больной старичок провизор.
Варвара Яковлевна не могла оставаться дома. Она пошла к Егору Петровичу. Он стоял около стены, заросшей диким виноградом, и бессмысленно стирал тряпкой белую пыль с листьев. Листья были сухие, зимние, и, вытирая листья, Егор Петрович все время их ломал.
— Что же это, Егор Петрович? — тихо спросила Варвара Яковлевна. — Значит, свои своих… До чего же мы дожили, Егор Петрович?
— Так и надо! — ответил Егор Петрович, и борода его затряслась. — Не приставайте ко мне. Я занят.
— Не верю я, что так надо, — ответила Варвара Яковлевна. — Не могу я понять, как это можно занести руку на свое, родное…
— А вы полагаете, им это было легко? Великий подвиг! Великий!
— Не умещается это у меня в голове, Егор Петрович. Глупа я, стара, должно быть…
Егор Петрович долго молчал и вытирал листья.
— Господи, господи, — сказала Варвара Яковлевна, — что же это такое? Хоть бы вы мне объяснили, Егор Петрович.
Но Егор Петрович ничего объяснять не захотел. Он махнул рукой и ушел в дом.
Перед вечером по Карантинной улице прошло трое немецких солдат. Один нес пук листовок, другой — ведро с клейстером. Сзади плелся, все время сплевывая, рыжий сутулый солдат с автоматом.
Солдаты наклеили объявление на столб около дома Варвары Яковлевны и ушли. Никто к объявлению не подходил. Варвара Яковлевна подумала, что, должно быть, никто и не заметил, как немцы клеили эту листовку. Она накинула рваную телогрейку и пошла к столбу. Уже стемнело, и если бы не узкая желтая полоска на западе среди разорванных туч, то Варвара Яковлевна вряд ли прочла бы эту листовку.
Листовка была еще сырая. На ней было напечатано:
«За срыванье — расстрел. От коменданта. Советские летчики произвели бомбардирование мирного населения, вызвав жертвы, пожары квартир и разрушения. Один из летчиков, виновных в этом, взят в плен. Его зовут Иван Герасимов. Германское командование решило поступить с этим варваром как с врагом обывателей и расстрелять его. Дабы жители имели возможность видеть большевика, который убивал их детей и разрушал имущество, завтра в семь часов утра его проведут по главной улице города. Германское командование уверено, что благонамеренные жители окажут презрение извергу.
Комендант города
обер-лейтенант Зус».
Варвара Яковлевна оглянулась, сорвала листовку, спрятала ее под телогрейку и торопливо пошла к себе в сарайчик.
Первое время она сидела в оцепенении и ничего не понимала, только перебирала дрожащими пальцами бахрому старенького серого платка. Потом у нее начала болеть голова, и Варвара Яковлевна заплакала. Мысли путались. Что же это такое? Неужели его, Ваню, немцы завтра убьют где-нибудь на грязном дворе, около поломанных грузовиков! Почему-то мысль, что его убьют обязательно во дворе, около грузовиков, где воняет бензином и земля лоснится от автола, все время приходила в голову, и Варвара Яковлевна никак не могла ее отогнать.
Как спасти его? Чем помочь? Зачем она сорвала эту листовку со столба? Чего она испугалась? Немцев? Нет. Ей было совестно перед своими. Она хотела скрыть листовку от Егора Петровича, от всех. Немцы убьют Ваню, могут убить и ее. Варвару Яковлевну, за то, что она сорвала этот липкий клочок бумаги. А свои? Свои, кроме чудака Егора Петровича, никогда не простят ей эту убитую женщину, и несчастного старичка провизора и разбитые в мусор дома, где они жили столько лет, дома, где все знакомо-от облупившейся краски на перилах до ласточкиного гнезда под оконным карнизом. Ведь все знают, что Ваня — ее воспитанник, а многие даже уверены, что он ее сын.
Варвара Яковлевна как будто уже чувствовала на себе недобрые пристальные взгляды, слышала свистящий шепот в спину. Как она будет смотреть всем в глаза! Лучше бы Ваня убил ее, а не этих людей. А Егор Петрович еще говорил, что это — великий подвиг.
Варвара Яковлевна все перебирала бахрому платка, все плакала, пока не начало светать.
Утром она крадучись вышла из сарайчика и спустилась в город. Ветер свистел, раздувая над улицами золу, пепел. В черной мрачности, во мгле шумело море. Казалось, что ночь не ушла, а только притаилась, как воровка, в подворотнях и дышит оттуда плесенью, гарью, окалиной.
Теперь, на рассвете, у Варвары Яковлевны все внутри будто выжгло слезами, и ничто уже ее не пугало. Пусть убьют немцы, пусть ее возненавидят свои — все равно. Лишь бы увидеть Ваню, хоть родинку на его щеке, а потом умереть.
Варвара Яковлевна шла торопливо, глядя себе под ноги, и не замечала, что позади нее шел Егор Петрович. Не видела она и старого Спиро, пробиравшегося туда же, на главную улицу, и веснушчатую рыбачку Пашу. Варвару Яковлевну не покидала надежда, что, может быть, никто не придет смотреть, как будут вести ее Ваню. Придет только она одна, и ничто не помешает ей его увидеть.
Но Варвара Яковлевна ошиблась. Серые озябшие люди уже жались под стенами домов.
Варвара Яковлевна боялась смотреть им в глаза. Она не подымала голову, все ждала обидного окрика. Иначе она бы увидела, как переменился ее родной город. Увидела бы трясущиеся головы людей, сухие волосы, пыльные морщины, красные веки.
Варвара Яковлевна остановилась около афишного столба, спряталась за ним, вся съежилась, ждала.
Обеими руками она комкала старенькую шелковую сумочку, где, кроме носового платка и ключа от сарайчика, ничего не было.
На столбе висели клочья афиш. Они извещали о событиях как будто тысячелетней давности — симфонии Шостаковича, гастролях чтеца Яхонтова.
Люди все подходили молча и торопливо. Было так тихо, что даже до главной улицы доносились раскаты прибоя. Он бил о разрушенный мол, взлетал серой пеной к. тучам, откатывался и снова бил в мол соленой водой.
Потом толпа вдруг вздохнула, вздрогнула и придвинулась к краю тротуара. Варвара Яковлевна подняла глаза.
За спинами людей, закрывавших от нее мостовую, она увидела в глубине улицы серые каски, стволы винтовок. Все это медленно приближалось, слегка покачиваясь и гремя сапогами.
Варвара Яковлевна схватилась рукой за столб, подалась вперед, вытянула худенькую шею.
Кто-то взял ее за локоть и быстро сказал: «Только не кричите, не выдавайте себя!» Варвара Яковлевна не оглянулась, хотя и узнала голос Егора Петровича.
Она смотрела на темную приближающуюся толпу. Среди серых шинелей синел комбинезон летчика. Варвара Яковлевна видела мутно, неясно. Она вытерла глаза, судорожно втиснула носовой платок в сумочку и наконец увидела: позади коренастого немецкого офицера шел он, ее Ваня. Шел спокойно, прямо смотрел вперед, но на его лице уже не было того выражения застенчивости, к которому Варвара Яковлевна так привыкла.
Она смотрела, задохнувшись, сдерживая дыхание, глотая слезы. Это был он, Ваня, все такой же загорелый, милый, но очень похудевший и с маленькими горькими морщинами около губ.
Внезапно руки у Варвары Яковлевны задрожали сильнее, и она уронила сумочку. Она увидела, как люди в толпе начали быстро снимать шапки перед Ваней, а многие прижимали к глазам рукава.
А потом Варвара Яковлевна увидела, как на мокрую от дождя мостовую неизвестно откуда упала и рассыпалась охапка сухих крымских цветов. Немцы пошли быстрее. Ваня улыбнулся кому-то, и Варвара Яковлевна вся расцвела сквозь слезы. Так до сих пор он улыбался только ей одной.
Когда отряд поравнялся с Варварой Яковлевной, толпа перед ней расступилась, несколько рук осторожно — схватили ее, вытолкнули вперед на мостовую, и она очутилась в нескольких шагах от Вани. Он увидел ее, побледнел, но ни одним движением, ни словом не показал, что он знает эту трясущуюся маленькую старушку. Она смотрела на него умоляющими, отчаянными глазами.
— Прости меня, Ваня! — сказала Варвара Яковлевна и заплакала так горько, что даже не увидела, как быстро и ласково взглянул на нее Ваня, не услышала, как немецкий офицер хрипло крикнул ей:
«Назад!» — и выругался, и не заметила, как Егор Петрович и старый Спиро втащили ее обратно в толпу и толпа тотчас закрыла ее от немцев. Она только помнила потом, как Егор Петрович и Спиро вели ее через пустыри по битой черепице, среди белого от извести чертополоха.
— Не надо, — бормотала Варвара Яковлевна. — Пустите меня. Я здесь останусь. Пустите!
Но Егор Петрович и Спиро крепко держали ее под руки и ничего не отвечали.
Егор Петрович привел Варвару Яковлевну в сарайчик, уложил на топчан, навалил на нее все, что было теплого, а Варвара Яковлевна дрожала так, что у нее стучали зубы, старалась стиснуть изо всех сил зубами уголок старенького серого платка, шептала: «Что же это такое, господи? Что же. это?» — и из горла у нее иногда вырывался тонкий писк, какой часто вырывается у людей, сдерживающих слезы.
Как прошел этот день, Варвара Яковлевна не помнила. Он был темный, бурный, сырой — такие зимние дни проходят быстро. Не то они были, не то их и вовсе не было. Все настойчивее гудело море. Ветер рвал сухой кустарник на каменных мысах, швырялся полосами дождя.
Ночью в гул моря неожиданно врезался тяжелый гром, завыли сирены и снаряды, загрохотали взрывы, эхо пулеметного огня застучало в горах. Егор Петрович вбежал в сарайчик к Варваре Яковлевне и что-то кричал ей в темноте. Но она не могла понять, что он кричит, пока не услышала, как вся ненастная ночь вдруг загремела отдаленным протяжным криком «ура». Он рос, этот крик, катился вдоль берега, врывался в узкие улицы Карантина, скатывался по спускам в город.
— Наши! — кричал Егор Петрович, и желтый кадык на его шее ходил ходуном. Егор Петрович всхлипывал, смеялся, потом снова начинал всхлипывать.
К рассвету город был занят советским десантом. И десант этот был возможен потому, что советские летчики разбомбили, уничтожили немецкие батареи.
Так сказал Варваре Яковлевне Егор Петрович. Сейчас он возился в кухоньке у Варвары Яковлевны, кипятил ей чай.
— Значит, и Ваня мой тоже?.. — спросила Варвара Яковлевна, и голос ее сорвался.
— Ваня — святой человек, — сказал Егор Петрович. — Теперь в нашем городе все дети — ваши внуки, Варвара Яковлевна. Большая семья! Ведь это Ваня спас их от смерти.
Варвара Яковлевна отвернулась к стене и снова заплакала, но так тихо, что Егор Петрович ничего не расслышал.
Ему показалось, что Варвара Яковлевна уснула.
Чайник на кухне кипел, постукивал крышкой. Среди низких туч пробилось солнце. Оно осветило пар, что бил из чайного носика, и тень от струи пара без конца улетала, струилась по белой стене голубоватым дымом и никак не могла улететь.
1943
К. Г. Паустовский – детям о Великой Отечественной войне
(тематический обзор книг для тех, кто рассказывает дошкольникам о войне)
Как рассказать детям о войне? Какие произведения выбрать? Здесь важно, чтобы самому педагогу был интересен автор и его произведения. Все должно идти от сердца, от искренности, от души. Мне очень нравится творчество К. Г. Паустовского. Это многогранный писатель, сюжеты его книг можно и нужно использовать в решении воспитательных и познавательных задач для детей дошкольного возраста. Когда приходит время рассказать детям о войне, я беру в руки томик любимого писателя…
В годы Великой Отечественной войны К. Г. Паустовский был военным корреспондентом. Именно тогда писатель познал и тяжкую солдатскую судьбу, и то, как война повлияла на жизнь людей в тылу, и то, как весь народ с честью нес бремя войны. Собственно о войне Паустовский не писал. Однако отзвуки войны слышны в ряде произведений для детей (среди них – «Похождения жука носорога», «Тёплый хлеб», «Стальное колечко», «Дремучий медведь»).
Обратимся к самим произведениям известного автора. «Сын бабки Анисьи, по прозвищу Петя-большой, погиб на войне, и остался с бабкой жить её внучек, сын Пети-большого – Петя-маленький…» («Дремучий медведь»). На примере одной маленькой семьи можно показать детям весь трагизм военного времени.
Дед Кузьма с внучкой Варюшей живут у самого леса в деревушке Моховое. Отправившись в соседнее село купить махорку для деда, девочка на обратном пути заходит на железнодорожную станцию посмотреть поезда и встречает там двух сидящих на платформе бойцов, угощает их махоркой («Стальное колечко»). За что получает от одного из них чудесный подарок – стальное колечко, которое волшебным образом помогает вылечить деда, помогает радоваться жизни в такое непростое время.
Сказка «Тёплый хлеб» начинается с того, что «… кавалеристы проходили через деревню Бережки, немецкий снаряд ранил вороного коня. Командир оставил раненого коня в деревне…». Коня вылечил мельник Панкрат. Вся деревня помогала прокормить коня, только Филька по прозвищу «Ну Тебя» прогнал его. Такое уже случалось в Бережках во времена Балканской войны. Бросив хлеб в снег, Филька обидел раненого коня так же, как когда-то мужик обидел солдата-инвалида, бросив под ноги заплесневелую хлебную корку. Мужик умер от «охлаждения сердца». За жестокое обращение с конём пришлось отвечать не только Фильке, но и всей деревне («Тёплый хлеб»).
Особое внимание нужно обратить на произведение К. Г. Паустовского «Похождение жука-носорога». Это солдатская сказка полностью посвящена войне. Пётр Терентьев, уходя из деревни на войну, получает на прощание от маленького сына Стёпы подарок – жука-носорога. Посаженный в спичечный коробок, жук-носорог попадает вместе с солдатом на фронт. Пётр Терентьев воевал, был ранен, снова воевал и всё это время берёг подарок сына. Жук повсюду был вместе с хозяином, однажды даже спас Петру жизнь. В этой истории мало сказочного, разве только то, что все происходящее на войне представлено с позиции жука.
Перед юным читателем предстают и картины подвига народа, который не сдаётся, живёт надеждой, что враг будет побеждён. Автор показывает тяжёлые солдатские будни, нелёгкую дорогу к победе, мужество и стойкость бойцов, пишет о долгом и трудном ратном пути.
Вместе с прошагавшими всю войну товарищами боец Пётр Терентьев возвращается домой с победой, «… в родные места с победителями» вернулся и жук-носорог. «Пётр вынул жука из сумки и положил на ладонь…: «Живой он, мой товарищ… Не тронула его пуля..,теперь жучище этот расскажет своим про войну и про геройское своё поведение. Соберёт всех жуков под можжевельником, поклонится на все стороны и расскажет…» («Похождение жука-носорога»).
Многие герои этих произведений – это ровесники современных детей, поэтому они близки и понятны нашим дошкольникам. Не понятно только, что такое ВОЙНА…
Время идет, но мы храним память о Великой Отечественной войне. Детям необходимо рассказывать о подвигах и славе предков.
Наша педагогическая задача – рассказать так, чтобы дети сами заинтересовались, прочувствовали, поняли. Книги К. Г. Паустовского – прекрасный литературный материал для решения этой важной задачи.