Павел бажов серебряное копытце сказка

Жил в нашем заводе старик один, по прозвищу Кокованя.

Семьи у Коковани не осталось, он и придумал взять в дети сиротку. Спросил у соседей — не знают ли кого, а соседи и говорят:

— Недавно на Глинке осиротела семья Григория Потопаева. Старших-то девчонок приказчик велел в барскую рукодельню взять, а одну девчоночку по шестому году никому не надо. Вот ты и возьми её.

— Несподручно мне с девчонкой-то. Парнишечко бы лучше. Обучил бы его своему делу, пособника бы растить стал. А с девчонкой как? Чему я её учить-то стану?

Потом подумал-подумал и говорит:

— Знавал я Григорья, да и жену его тоже. Оба весёлые да ловкие были. Если девчоночка по родителям пойдёт, не тоскливо с ней в избе будет. Возьму её. Только пойдёт ли?

Соседи объясняют:

— Плохое житьё у неё. Приказчик избу Григорьеву отдал какому-то горюну и велел за это сиротку кормить, пока не подрастёт. А у того своя семья больше десятка. Сами не досыта едят. Вот хозяйка и взъедается на сиротку, попрекает её куском-то. Та хоть маленькая, а понимает. Обидно ей. Как не пойдёт от такого житья! Да и уговоришь, поди-ка.

— И то правда,— отвечает Кокованя. — Уговорю как-нибудь.

В праздничный день и пришёл он к тем людям, у кого сиротка жила. Видит — полна изба народу, больших и маленьких. У печки девчоночка сидит, а рядом с ней кошка бурая. Девчоночка маленькая, и кошка маленькая и до того худая да ободранная, что редко кто такую в избу пустит. Девчоночка эту кошку гладит, а она до того звонко мурлычет, что по всей избе слышно. Поглядел Кокованя на девчоночку и спрашивает:

— Это у вас Григорьева-то подарёнка? Хозяйка отвечает:

— Она самая. Мало одной-то, так ещё кошку драную где-то подобрала. Отогнать не можем. Всех моих ребят перецарапала, да ещё корми её!

Кокованя и говорит:

— Неласковые, видно, твои ребята. У ней вон мурлычет.

Потом и спрашивает у сиротки:

— Ну как, подарёнушка, пойдёшь ко мне жить? Девчоночка удивилась:

— Ты, дедо, как узнал, что меня Дарёнкой зовут?

— Да так, — отвечает,— само вышло. Не думал, не гадал, нечаянно попал.

— Ты хоть кто? — спрашивает девчоночка.

— Я, — говорит, — вроде охотника. Летом пески промываю, золото добываю, а зимой по лесам за козлом бегаю, да всё увидеть не могу.

— Застрелишь его?

— Нет, — отвечает Кокованя. — Простых козлов стреляю, а этого не стану. Мне посмотреть охота, в котором месте он правой передней ножкой топнет.

— Тебе на что это?

— А вот пойдёшь ко мне жить, так всё и расскажу. Девчоночке любопытно стало про козла-то узнать. И то видит — старик весёлый да ласковый. Она и говорит:

— Пойду. Только ты эту кошку, Мурёнку, тоже возьми. Гляди, какая хорошая.

— Про это,— отвечает Кокованя,— что и говорить. Такую звонкую кошку не взять — дураком остаться. Вместо балалайки она у нас в избе будет.

Хозяйка слышит их разговор. Рада-радёхонька, что Кокованя сиротку к себе зовёт. Стала скорей Дарёнкины пожитки собирать. Боится, как бы старик не передумал. Кошка будто тоже понимает весь разговор. Трётся у ног-то да мурлычет: “Пр-равильно придумал. Пр-равильно”.

Вот и повёл Кокованя сиротку к себе жить. Сам большой да бородатый, а она махонькая, и носишко пуговкой. Идут по улице, и кошчонка ободранная за ними попрыгивает.

Так и стали жить вместе дед Кокованя, сиротка Дарёна да кошка Мурёнка. Жили-поживали, добра много не наживали, а на житьё не плакались, и у всякого дело было. Кокованя с утра на работу уходил, Дарёнка в избе прибирала, похлёбку да кашу варила, а кошка Мурёнка на охоту ходила — мышей ловила. К вечеру соберутся, и весело им.

Старик был мастер сказки сказывать. Дарёнка любила те сказки слушать, а кошка Мурёнка лежит да мурлычет:

“Пр-равильно говорит. Пр-равильно”.

Только после всякой сказки Дарёнка напомнит:

— Дедо, про козла-то скажи. Какой он?
Кокованя отговаривался сперва, потом и рассказал:

— Тот козёл особенный. У него на правой передней ноге серебряное копытце. В каком месте топнет этим копытцем, там и появится дорогой камень. Раз топнет — один камень, два топнет — два камня, а где ножкой бить станет — там груда дорогих камней.

Сказал это, да и не рад стал. С той поры у Дарёнки только и разговору что об этом козле.

— Дедо, а он большой?

Рассказал ей Кокованя, что ростом козёл не выше стола, ножки тоненькие, головка лёгонькая. А Дарёнка опять спрашивает:

— Дедо, а рожки у него есть?

— Рожки-то, — отвечает, — у него отменные. У простых козлов на две веточки, а у этого — на пять веток.

— Дедо, а он кого ест?

— Никого, — отвечает, — не ест. Травой да листом кормится. Ну, сено тоже зимой в стожках подъедает.

— Дедо, а шёрстка у него какая?

— Летом, — отвечает, — буренькая, как вот у Мурёнки нашей, а зимой серенькая.
Стал осенью Кокованя в лес собираться. Надо было ему поглядеть, в которой стороне козлов больше пасётся. Дарёнка и давай проситься:

— Возьми меня, дедо, с собой! Может, я хоть сдалека того козлика увижу.
Кокованя и объясняет ей:

— Сдалека-то его не разглядишь. У всех козлов осенью рожки есть. Не разберёшь, сколько на них веток. Зимой вот — дело другое. Простые козлы зимой безрогие ходят, а этот — Серебряное Копытце — всегда с рожками, хоть летом, хоть зимой. Тогда его сдалека признать можно.

Этим и отговорился. Осталась Дарёнка дома, а Кокованя в лес ушел.
Дней через пять воротился Кокованя домой, рассказывает Дарёнке:

— Ныне в Полдневской стороне много козлов пасётся. Туда и пойду зимой.

— А как же, — спрашивает Дарёнка, — зимой-то в лесу ночевать станешь?

— Там, — отвечает, — у меня зимний балаган у покосных ложков поставлен. Хороший балаган, с очагом, с окошечком. Хорошо там.

Дарёнка опять спрашивает:

— Дедо, а Серебряное Копытце в той же стороне пасётся?

— Кто его знает. Может, и он там.

Дарёнка тут и давай проситься:

— Возьми меня, дедо, с собой! Я в балагане сидеть буду. Может, Серебряное Копытце близко подойдёт — я и погляжу.

Старик сперва руками замахал:

— Что ты! Что ты! Статочное ли дело зимой по лесу маленькой девчонке ходить! На лыжах ведь надо, а ты не умеешь. Угрузнешь в снегу-то. Как я с тобой буду? Замёрзнешь ещё!

Только Дарёнка никак не отстаёт:

— Возьми, дедо! На лыжах-то я маленько умею. Кокованя отговаривал-отговаривал, потом и подумал про себя: “Сводить разве? Раз побывает — в другой не запросится”.

Вот он и говорит:

— Ладно, возьму. Только, чур, в лесу не реветь и домой до времени не проситься.

Как зима в полную силу вошла, стали они в лес собираться. Уложил Кокованя на ручные санки сухарей два мешка, припас охотничий и другое, что ему надо. Дарёнка тоже узелок себе навязала. Лоскуточков взяла кукле платье шить, ниток клубок, иголку да ещё верёвку. “Нельзя ли, — думает, — этой верёвкой Серебряное Копытце поймать?”

Жаль Дарёнке кошку свою оставлять, да что поделаешь! Гладит кошку-то на прощанье, разговаривает с ней:

— Мы, Мурёнка, с дедом в лес пойдём, а ты дома сиди, мышей лови. Как увидим Серебряное Копытце, так и воротимся. Я тебе тогда всё расскажу.

Кошка лукаво посматривает, а сама мурлычет: “Пр-ра-вильно придумала. Пр-равильно”.

Пошли Кокованя с Дарёнкой. Все соседи дивуются:

— Из ума выжил старик! Такую маленькую девчонку в лес зимой повёл!

Как стали Кокованя с Дарёнкой из заводу выходить, слышат — собачонки что-то сильно забеспокоились. Такой лай да визг подняли, будто зверя на улицах увидали. Оглянулись, — а это Мурёнка серединой улицы бежит, от собак отбивается. Мурёнка к той поре поправилась. Большая да здоровая стала. Собачонки к ней и подступиться не смеют.

Хотела Дарёнка кошку поймать да домой унести, только где тебе! Добежала Мурёнка до лесу, да и на сосну. Пойди поймай!

Покричала Дарёнка, но не могла кошку приманить. Что делать? Пошли дальше. Глядят — Мурёнка стороной бежит. Так и до балагана добралась.

Вот и стало их в балагане трое. Дарёнка хвалится:

— Веселее так-то.

Кокованя поддакивает:

— Известно, веселее.

А кошка Мурёнка свернулась клубочком у печки и звонко мурлычет: “Пр-равильно говоришь. Пр-равильно”.

Козлов в ту зиму много было. Это простых-то. Кокованя каждый день то одного, то двух к балагану притаскивал. Шкурок у них накопилось, козлиного мяса насолили — на ручных санках не увезти. Надо бы в завод за лошадью сходить, да как Дарёнку с кошкой в лесу оставить! А Дарёнка попривыкла в лесу-то. Сама говорит старику:

— Дедо, сходил бы ты в завод за лошадью. Надо ведь солонину домой перевезти. Кокованя даже удивился:

— Какая ты у меня разумница, Дарья Григорьевна! Как большая рассудила. Только забоишься, поди, одна-то.

— Чего, — отвечает, — бояться! Балаган у нас крепкий, волкам не добиться. И Мурёнка со мной. Не забоюсь. А ты поскорее ворочайся всё-таки!

Ушёл Кокованя. Осталась Дарёнка с Мурёнкой. Днём-то привычно было без Коковани сидеть, пока он козлов выслеживал… Как темнеть стало, запобаивалась. Только глядит — Мурёнка лежит спокойнёхонько. Дарёнка и повеселела. Села к окошечку, смотрит в сторону покосных ложков и видит — от лесу какой-то комочек катится.

Как ближе подкатился, разглядела — это козёл бежит. Ножки тоненькие, головка лёгонькая, а на рожках по пяти веточек. Выбежала Дарёнка поглядеть, а никого нет. Подождала-подождала, воротилась в балаган, да и говорит:

— Видно, задремала я. Мне и показалось. Мурёнка мурлычет: “Пр-равильно говоришь. Пр-равильно”.

Легла Дарёнка рядом с кошкой да и уснула до утра.

Другой день прошёл. Не воротился Кокованя. Скучненько стало Дарёнке, а не плачет. Гладит Мурёнку да приговаривает:

— Не скучай, Мурёнушка! Завтра дедо непременно придёт.

Мурёнка свою песенку поёт: “Пр-равильно говоришь. Пр-равильно”.

Посидела опять Дарёнушка у окошка, полюбовалась на звёзды. Хотела спать ложиться — вдруг по стенке топоток прошёл. Испугалась Дарёнка, а топоток по другой стене, потом по той, где окошечко, потом — где дверка, а там и сверху запостукивало. Негромко, будто кто лёгонький да быстрый ходит.

Дарёнка и думает: “Не козёл ли тот, вчерашний, прибежал?”

И до того ей захотелось поглядеть, что и страх не держит. Отворила дверку, глядит, а козёл — тут, вовсе близко. Правую переднюю ножку поднял — вот топнет, а на ней серебряное копытце блестит, и рожки у козла о пяти ветках.
Дарёнка не знает, что ей делать, да и манит его, как домашнего:

— Ме-ка! Ме-ка!

Козёл на это как рассмеялся! Повернулся и побежал.

Пришла Дарёнушка в балаган, рассказывает Мурёнке:

— Поглядела я на Серебряное Копытце. И рожки видела и копытце видела. Не видела только, как тот козлик ножкой топает, дорогие камни выбивает. Другой раз, видно, покажет.

Мурёнка знай свою песенку поёт: “Пр-равильно говоришь. Пр-равильно”.

Третий день прошёл, а все Коковани нет. Вовсе затуманилась Дарёнка. Слёзки запокапывали. Хотела с Мурёнкой поговорить, а её нету. Тут вовсе испугалась Дарёнушка, из балагана выбежала кошку искать.

Ночь месячная, светлая, далеко видно. Глядит Дарёнка — кошка близко на покосном ложке сидит, а перед ней козёл. Стоит, ножку поднял, а на ней серебряное копытце блестит.

Мурёнка головой покачивает, и козёл тоже. Будто разговаривают. Потом стали по покосным ложкам бегать.

Бежит-бежит козёл, остановится и давай копытцем бить. Мурёнка подбежит, козёл дальше отскочит и опять копытцем бьёт. Долго они так-то по покосным ложкам бегали. Не видно их стало. Потом опять к самому балагану воротились.
Тут вспрыгнул козёл на крышу и давай по ней серебряным копытцем бить. Как искры, из-под ножки-то камешки посыпались. Красные, голубые, зелёные, бирюзовые — всякие.

К этой поре как раз Кокованя и вернулся. Узнать своего балагана не может. Весь он как ворох дорогих камней стал. Так и горит-переливается разными огнями. Наверху козёл стоит — и всё бьёт да бьёт серебряным копытцем, а камни сыплются да сыплются.

Вдруг Мурёнка скок туда же! Встала рядом с козлом, громко мяукнула, и ни Мурёнки, ни Серебряного Копытца не стало.

Кокованя сразу полшапки камней нагрёб, да Дарёнка запросила:

— Не тронь, дедо! Завтра днём ещё на это поглядим.

Кокованя и послушался. Только к утру-то снег большой выпал. Все камни и засыпало. Перегребали потом снег-то, да ничего не нашли. Ну, им и того хватило, сколько Кокованя в шапку нагрёб.

Всё бы хорошо, да Мурёнки жалко. Больше её так и не видали, да и Серебряное Копытце тоже не показался. Потешил раз — и будет.

А по тем покосным ложкам, где козёл скакал, люди камешки находить стали. Зелёненькие больше. Хризолитами называются. Видали?

• Полный текст
• Медной горы Хозяйка
• Малахитовая шкатулка
• Каменный цветок
• Горный мастер
• Хрупкая веточка
• Железковы покрышки
• Две ящерки
• Приказчиковы подошвы
• Сочневы камешки
• Травяная западенка
• Таюткино зеркальце
• Кошачьи уши
• Про Великого Полоза
• Змеиный след
• Жабреев ходок
• Золотые дайки
• Огневушка-Поскакушка
• Голубая змейка
• Ключ земли
• Синюшкин колодец
• Серебряное копытце
• Ермаковы лебеди
• Золотой волос
• Дорогое имячко
• Примечания

Серебряное копытце

Жил в нашем заводе ста­рик один, по про­звищу Коко­ваня. Семьи у Коко­вани не оста­лось, он и при­ду­мал взять в дети сиротку. Спро­сил у сосе­дей, — не знают ли кого, а соседи и говорят:

— Недавно на Глинке оси­ро­тела семья Гри­го­рия Пото­па­ева. Стар­ших-то дев­чо­нок при­каз­чик велел в бар­скую руко­дельню взять, а одну дев­чо­ночку по шестому году никому не надо. Вот ты и возьми ее.

— Неспод­ручно мне с дев­чон­кой-то. Пар­ни­шечко бы лучше. Обу­чил бы его сво­ему делу, пособ­ника бы ростить стал. А с дев­чон­кой как? Чему я ее учить-то стану?

Потом поду­мал-поду­мал и говорит:

— Зна­вал я Гри­го­рья да и жену его тоже. Оба весе­лые да лов­кие были. Если дев­чо­ночка по роди­те­лям пой­дет, не тоск­ливо с ней в избе будет. Возьму ее.

Только пой­дет ли? Соседи объясняют:

— Пло­хое житье у нее. При­каз­чик избу Гри­го­рьеву отдал какому-то горюну и велел за это сиротку кор­мить, пока не под­рас­тет. А у того своя семья больше десятка. Сами не досыта едят. Вот хозяйка и взъе­да­ется на сиротку, попре­кает ее кус­ком-то. Та хоть малень­кая, а пони­мает. Обидно ей. Как не пой­дет от такого житья! Да и уго­во­ришь, поди-ка.

— И то правда, — отве­чает Коко­ваня, — уго­ворю как-нибудь.

В празд­нич­ный день и при­шел он к тем людям, у кого сиротка жила. Видит, полна изба народу, боль­ших и малень­ких. На голб­чике, у печки, дев­чо­ночка сидит, а рядом с ней кошка бурая. Дев­чо­ночка малень­кая, и кошка малень­кая и до того худая да обо­дран­ная, что редко кто такую в избу пустит. Дев­чо­ночка эту кошку гла­дит, а она до того звонко мур­лы­чет, что по всей избе слышно. Погля­дел Коко­ваня на дев­чо­ночку и спрашивает:

— Это у вас гри­го­рьева-то подаренка?

Хозяйка отве­чает:

— Она самая. Мало одной-то, так еще кошку дра­ную где-то подо­брала. Ото­гнать не можем. Всех моих ребят пере­ца­ра­пала, да еще корми ее!

Коко­ваня и говорит:

— Нелас­ко­вые, видно, твои ребята. У ней вон мурлычет.

Потом и спра­ши­вает у сиротки:

— Ну, как, пода­ре­нушка, пой­дешь ко мне жить?

Дев­чо­ночка удивилась:

— Ты, дедо, как узнал, что меня Дарен­кой зовут?

— Да так, — отве­чает, — само вышло. Не думал, не гадал, неча­янно попал.

— Ты хоть кто? — спра­ши­вает девчоночка.

— Я, — гово­рит, — вроде охот­ника. Летом пески про­мы­ваю, золото добы­ваю, а зимой по лесам за коз­лом бегаю да все уви­деть не могу.

— Застре­лишь его?

— Нет, — отве­чает Коко­ваня. — Про­стых коз­лов стре­ляю, а этого не стану. Мне посмот­реть охота, в кото­ром месте он пра­вой перед­ней нож­кой топнет.

— Тебе на что это?

— А вот пой­дешь ко мне жить, так все и рас­скажу, — отве­тил Кокованя.

Дев­чо­ночке любо­пытно стало про козла-то узнать. И то видит — ста­рик весе­лый да лас­ко­вый. Она и говорит:

— Пойду. Только ты эту кошку Муренку тоже возьми. Гляди, какая хорошая.

— Про это, — отве­чает Коко­ваня, — что и гово­рить. Такую звон­кую кошку не взять — дура­ком остаться. Вме­сто бала­лайки она у нас в избе будет.

Хозяйка слы­шит их раз­го­вор. Рада-раде­хонька, что Коко­ваня сиротку к себе зовет. Стала ско­рей Дарен­кины пожитки соби­рать. Боится, как бы ста­рик не передумал.

Кошка будто тоже пони­мает весь раз­го­вор. Трется у ног-то да мурлычет:

— Пр-равильно при­ду­мал. Пр-равильно.

Вот и повел Коко­ваня сиротку к себе жить. Сам боль­шой да боро­да­тый, а она махонь­кая и носишко пугов­кой. Идут по улице, и кош­чонка обо­дран­ная за ними попрыгивает.

Так и стали жить вме­сте дед Коко­ваня, сиротка Даренка да кошка Муренка.

Жили-пожи­вали, добра много не нажи­вали, а на житье не пла­ка­лись, и у вся­кого дело было. Коко­ваня с утра на работу ухо­дил. Даречка в избе при­би­рала, похлебку да кашу варила, а кошка Муренка на охоту ходила — мышей ловила. К вечеру собе­рутся, и весело им.

Ста­рик был мастер сказки ска­зы­вать, Даренка любила те сказки слу­шать, а кошка Муренка лежит да мурлычет:

— Пр-равильно гово­рит. Пр-равильно.

Только после вся­кой сказки Даренка напомнит:

— Дедо, про козла-то скажи. Какой он?

Коко­ваня отго­ва­ри­вался сперва, потом и рассказал:

— Тот козел осо­бен­ный. У него на пра­вой перед­ней ноге сереб­ря­ное копытце. В каком месте топ­нет этим копыт­цем — там и появится доро­гой камень. Раз топ­нет — один камень, два топ­нет — два камня, а где нож­кой бить ста­нет там груда доро­гих камней.

Ска­зал это, да и не рад стал. С той поры у Даре­нии только и раз­го­вору, что об этом козле.

— Дедо, а он большой?

Рас­ска­зал ей Коко­ваня, что ростом козел не выше стола, ножки тонень­кие, головка легонь­кая. А Даренка опять спрашивает:

— Дедо, а рожки у него есть?

— Рожки-то, — отве­чает, — у него отмен­ные. У про­стых коз­лов на две веточки, а у него на пять веток.

— Дедо, а он кого ест?

— Никого, — отве­чает, — не ест. Тра­вой да листом кор­мится. Ну, сено тоже зимой в стож­ках подъедает.

— Дедо, а шерстка у него какая?

— Летом, — отве­чает, — бурень­кая, как вот у Муренки нашей, а зимой серенькая.

— Дедо, а он душной?

Коко­ваня даже рассердился:

— Какой же душ­ной! Это домаш­ние козлы такие бывают, а лес­ной козел, он лесом и пахнет.

Стал осе­нью Коко­ваня в лес соби­раться. Надо было ему погля­деть, в кото­рой сто­роне коз­лов больше пасется. Даренка и давай проситься:

— Возьми меня, дедо, с собой. Может, я хоть сда­лека того коз­лика увижу. Коко­ваня и объ­яс­няет ей:

— Сда­лека-то его не раз­гля­дишь. У всех коз­лов осе­нью рожки есть. Не раз­бе­решь, сколько на них веток. Зимой вот — дело дру­гое. Про­стые козлы без­ро­гие ходят, а этот, Сереб­ря­ное копытце, все­гда с рож­ками, хоть летом, хоть зимой. Тогда его сда­лека при­знать можно.

Этим и отго­во­рился. Оста­лась Даренка дома, а Коко­ваня в лес ушел. Дней через пять воро­тился Коко­ваня домой, рас­ска­зы­вает Даренке:

— Ныне в Пол­днев­ской сто­роне много коз­лов пасется. Туда и пойду зимой.

-А как же,-спрашивает Даренка, — зимой-то в лесу ноче­вать станешь?

— Там, — отве­чает, — у меня зим­ний бала­ган у покос­ных лож­ков постав­лен. Хоро­ший бала­ган, с оча­гом, с око­шеч­ком. Хорошо там.

Даренка опять спрашивает:

— Сереб­ря­ное копытце в той же сто­роне пасется?

— Кто его знает. Может, и он там. Даренка тут и давай проситься:

— Возьми меня, дедо, с собой. Я в бала­гане сидеть буду. Может, Сереб­ря­ное копытце близко подой­дет, — я и погляжу.

Ста­рик сперва руками замахал:

— Что ты! Что ты! Ста­точ­ное ли дело зимой по лесу малень­кой дев­чонке ходить! На лыжах ведь надо, а ты не уме­ешь. Угруз­нешь в снегу-то. Как я с тобой буду? Замерз­нешь еще!

Только Даренка никак не отстает:

— Возьми, дедо! На лыжах-то я маленько умею.

Коко­ваня отго­ва­ри­вал-отго­ва­ри­вал, потом и поду­мал про себя:

“Сво­дить разве? Раз побы­вает, в дру­гой не запросится”.

Вот он и говорит:

— Ладно, возьму. Только, чур, в лесу не реветь и домой до вре­мени не проситься.

Как зима в пол­ную силу вошла, стали они в лес соби­раться. Уло­жил Коко­ваня на руч­ные санки суха­рей два мешка, при­пас охот­ни­чий и дру­гое, что ему надо. Даренка тоже узе­лок себе навя­зала. Лос­ку­точ­ков взяла кукле пла­тье шить, ниток клу­бок, иголку да еще веревку.

“Нельзя ли, — думает, — этой верев­кой Сереб­ря­ное копытце поймать?”

Жаль Даренке кошку свою остав­лять, да что поде­ла­ешь. Гла­дит кошку-то на про­ща­нье, раз­го­ва­ри­вает с ней:

— Мы, Муренка, с дедом в лес пой­дем, а ты дома сиди, мышей лови. Как уви­дим Сереб­ря­ное копытце, так и воро­тимся. Я тебе тогда все расскажу.

Кошка лукаво посмат­ри­вает, а сама мурлычет:

— Пр-равильно при­ду­мала. Пр-равильно.

Пошли Коко­ваня с Дарен­кой. Все соседи дивуются:

— Из ума выжился ста­рик! Такую малень­кую дев­чонку в лес зимой повел!

Как стали Коко­ваня с Дарен­кой из заводу выхо­дить, слы­шат — соба­чонки что-то сильно забес­по­ко­и­лись. Такой лай да визг под­няли, будто зверя на ули­цах уви­дали. Огля­ну­лись, — а это Муренка сере­ди­ной улицы бежит, от собак отби­ва­ется. Муренка к той поре попра­ви­лась. Боль­шая да здо­ро­вая стала. Соба­чонки к ней и под­сту­питься не смеют.

Хотела Даренка кошку пой­мать да домой уне­сти, только где тебе! Добе­жала Муренка до лесу, да и на сосну. Пойди поймай!

Покри­чала Даренка, не могла кошку при­ма­нить. Что делать? Пошли дальше. Гля­дят, — Муренка сто­ро­ной бежит. Так и до бала­гана добра­лась. Вот и стало их в бала­гане трое.

Даренка хва­лится:

— Весе­лее так-то.

Коко­ваня поддакивает:

— Известно, веселее.

А кошка Муренка свер­ну­лась клу­боч­ком у печки в звонко мурлычет:

— Пр-равильно гово­ришь. Пр-равильно.

Коз­лов в ту зиму много было. Это про­стых-то. Коко­ваня каж­дый день то одного, то двух к бала­гану при­тас­ки­вал. Шку­рок у них нако­пи­лось, коз­ли­ного мяса насо­лили — на руч­ных сан­ках не увезти. Надо бы в завод за лоша­дью схо­дить, да как Даренку с кош­кой в лесу оста­вить! А Даренка попри­выкла в лесу-то. Сама гово­рит старику:

— Дедо, схо­дил бы ты в завод за лоша­дью. Надо ведь соло­нину домой перевезти.

Коко­ваня даже удивился:

— Какая ты у меня разум­ница, Дарья Гри­го­рьевна. Как боль­шая рас­су­дила. Только забо­ишься, поди, одна-то.

— Чего, — отве­чает, — бояться. Бала­ган у нас креп­кий, вол­кам не добиться. И Муренка со мной. Не забо­юсь. А ты поско­рее воро­чайся все-таки!

Ушел Коко­ваня. Оста­лась Даренка с Мурен­кой. Днем-то при­вычно было без Коко­вани сидеть, пока он коз­лов высле­жи­вал… Как тем­неть стало, запо­ба­и­ва­лась. Только гля­дит — Муренка лежит спо­кой­не­хонько. Даренка и пове­се­лела. Села к око­шечку, смот­рит в сто­рону покос­ных лож­ков и видит — по лесу какой-то комо­чек катится. Как ближе под­ка­тился, раз­гля­дела, — это козел бежит. Ножки тонень­кие, головка легонь­кая, а на рож­ках по пяти веточек.

Выбе­жала Даренка погля­деть, а никого нет. Воро­ти­лась, да и говорит:

— Видно, задре­мала я. Мне и показалось.

Муренка мур­лы­чет:

— Пр-равильно гово­ришь. Пр-равильно.

Легла Даренка рядом с кош­кой, да и уснула до утра. Дру­гой день про­шел. Не воро­тился Коко­ваня. Скуч­ненько стало Даренке, а не пла­чет. Гла­дит Муренку да приговаривает:

— Не ску­чай, Муре­нушка! Зав­тра дедо непре­менно придет.

Муренка свою песенку поет:

— Пр-равильно гово­ришь. Пр-равильно.

Поси­дела опять Даре­нушка у окошка, полю­бо­ва­лась на звезды. Хотела спать ложиться, вдруг по стенке топо­ток про­шел. Испу­га­лась Даренка, а топо­ток по дру­гой стене, потом по той, где око­шечко, потом где дверка, а там и сверху запо­сту­ки­вало. Не громко, будто кто легонь­кий да быст­рый ходит. Даренка и думает:

“Не козел ли тот вче­раш­ний при­бе­жал?” И до того ей захо­те­лось погля­деть, что и страх не держит.

Отво­рила дверку, гля­дит, а козел — тут, вовсе близко. Пра­вую перед­нюю ножку под­нял — вот топ­нет, а на ней сереб­ря­ное копытце бле­стит, и рожки у козла о пяти вет­ках. Даренка не знает, что ей делать, да и манит его как домашнего:

— Ме-ка! Ме-ка!

Козел на это как рас­сме­ялся. Повер­нулся и побежал.

При­шла Даре­нушка в бала­ган, рас­ска­зы­вает Муренке:

— Погля­дела я на Сереб­ря­ное копытце. И рожки видела, и копытце видела. Не видела только, как тот коз­лик нож­кой доро­гие камни выби­вает. Дру­гой раз, видно, покажет.

Муренка, знай, свою песенку поет:

— Пр-равильно гово­ришь. Пр-равильно.

Тре­тий день про­шел, а все Коко­вани нет. Вовсе зату­ма­ни­лась Даренка. Слезки запо­ка­пы­вали. Хотела с Мурен­кой пого­во­рить, а ее нету. Тут вовсе испу­га­лась Даре­нушка, из бала­гана выбе­жала кошку искать.

Ночь месяч­ная, свет­лая, далеко видно. Гля­дит Даренка — кошка близко на покос­ном ложке сидит, а перед ней козел. Стоит, ножку под­нял, а на ней сереб­ря­ное копытце блестит.

Муренка голо­вой пока­чи­вает, и козел тоже. Будто раз­го­ва­ри­вают. Потом стали по покос­ным лож­кам бегать. Бежит-бежит козел, оста­но­вится и давай копыт­цем бить. Муренка под­бе­жит, козел дальше отско­чит и опять копыт­цем бьет. Долго они так-то по покос­ным лож­кам бегали. Не видно их стало. Потом опять к самому бала­гану воротились.

Тут вспрыг­нул козел на крышу и давай по ней сереб­ря­ным копыт­цем бить. Как искры, из-под ножки-то камешки посы­па­лись. Крас­ные, голу­бые, зеле­ные, бирю­зо­вые — всякие.

К этой поре как раз Коко­ваня и вер­нулся. Узнать сво­его бала­гана не может. Весь он как ворох доро­гих кам­ней стал. Так и горит-пере­ли­ва­ется раз­ными огнями. Наверху козел стоит — и все бьет да бьет сереб­ря­ным копыт­цем, а камни сып­лются да сып­лются. Вдруг Муренка скок туда-же. Встала рядом с коз­лом, громко мяук­нула, и ни Муренки, ни Сереб­ря­ного копытца не стало.

Коко­ваня сразу пол­шапки кам­ней нагреб, да Даренка запросила:

— Не тронь, дедо! Зав­тра днем еще на это поглядим.

Коко­ваня и послу­шался. Только к утру-то снег боль­шой выпал. Все камни и засы­пало. Пере­гре­бали потом снег-то, да ничего не нашли. Ну, им и того хва­тило, сколько Коко­ваня в шапку нагреб.

Все бы хорошо, да Муренки жалко. Больше ее так и не видали, да и Сереб­ря­ное копытце тоже не пока­зался. Поте­шил раз, — и будет.

А по тем покос­ным лож­кам, где козел ска­кал, люди камешки нахо­дить стали. Зеле­нень­кие больше. Хри­зо­ли­тами назы­ва­ются. Видали?

Жил в нашем заводе старик один, по прозвищу Кокованя.

Семьи у Коковани не осталось, он и придумал взять в дети сиротку. Спросил у соседей — не знают ли кого, а соседи и говорят:

— Недавно на Глинке осиротела семья Григория Потопаева. Старших-то девчонок приказчик велел в барскую рукодельню взять, а одну девчоночку по шестому году никому не надо. Вот ты и возьми её.

— Несподручно мне с девчонкой-то. Парнишечко бы лучше. Обучил бы его своему делу, пособника бы растить стал. А с девчонкой как? Чему я её учить-то стану?

Потом подумал-подумал и говорит:

— Знавал я Григорья, да и жену его тоже. Оба весёлые да ловкие были. Если девчоночка по родителям пойдёт, не тоскливо с ней в избе будет. Возьму её. Только пойдёт ли?

Соседи объясняют:

— Плохое житьё у неё. Приказчик избу Григорьеву отдал какому-то горюну и велел за это сиротку кормить, пока не подрастёт. А у того своя семья больше десятка. Сами не досыта едят. Вот хозяйка и взъедается на сиротку, попрекает её куском-то. Та хоть маленькая, а понимает. Обидно ей. Как не пойдёт от такого житья! Да и уговоришь, поди-ка.

— И то правда,— отвечает Кокованя. — Уговорю как-нибудь.

В праздничный день и пришёл он к тем людям, у кого сиротка жила. Видит — полна изба народу, больших и маленьких. У печки девчоночка сидит, а рядом с ней кошка бурая. Девчоночка маленькая, и кошка маленькая и до того худая да ободранная, что редко кто такую в избу пустит. Девчоночка эту кошку гладит, а она до того звонко мурлычет, что по всей избе слышно. Поглядел Кокованя на девчоночку и спрашивает:

— Это у вас Григорьева-то подарёнка? Хозяйка отвечает:

— Она самая. Мало одной-то, так ещё кошку драную где-то подобрала. Отогнать не можем. Всех моих ребят перецарапала, да ещё корми её!

Кокованя и говорит:

— Неласковые, видно, твои ребята. У ней вон мурлычет.

Потом и спрашивает у сиротки:

— Ну как, подарёнушка, пойдёшь ко мне жить? Девчоночка удивилась:

— Ты, дедо, как узнал, что меня Дарёнкой зовут?

— Да так, — отвечает,— само вышло. Не думал, не гадал, нечаянно попал.

— Ты хоть кто? — спрашивает девчоночка.

— Я, — говорит, — вроде охотника. Летом пески промываю, золото добываю, а зимой по лесам за козлом бегаю, да всё увидеть не могу.

— Застрелишь его?

— Нет, — отвечает Кокованя. — Простых козлов стреляю, а этого не стану. Мне посмотреть охота, в котором месте он правой передней ножкой топнет.

— Тебе на что это?

— А вот пойдёшь ко мне жить, так всё и расскажу. Девчоночке любопытно стало про козла-то узнать. И то видит — старик весёлый да ласковый. Она и говорит:

— Пойду. Только ты эту кошку, Мурёнку, тоже возьми. Гляди, какая хорошая.

— Про это,— отвечает Кокованя,— что и говорить. Такую звонкую кошку не взять — дураком остаться. Вместо балалайки она у нас в избе будет.

Хозяйка слышит их разговор. Рада-радёхонька, что Кокованя сиротку к себе зовёт. Стала скорей Дарёнкины пожитки собирать. Боится, как бы старик не передумал. Кошка будто тоже понимает весь разговор. Трётся у ног-то да мурлычет: “Пр-равильно придумал. Пр-равильно”.

Вот и повёл Кокованя сиротку к себе жить. Сам большой да бородатый, а она махонькая, и носишко пуговкой. Идут по улице, и кошчонка ободранная за ними попрыгивает.

Так и стали жить вместе дед Кокованя, сиротка Дарёна да кошка Мурёнка. Жили-поживали, добра много не наживали, а на житьё не плакались, и у всякого дело было. Кокованя с утра на работу уходил, Дарёнка в избе прибирала, похлёбку да кашу варила, а кошка Мурёнка на охоту ходила — мышей ловила. К вечеру соберутся, и весело им.

Старик был мастер сказки сказывать. Дарёнка любила те сказки слушать, а кошка Мурёнка лежит да мурлычет:

“Пр-равильно говорит. Пр-равильно”.

Только после всякой сказки Дарёнка напомнит:

— Дедо, про козла-то скажи. Какой он?
Кокованя отговаривался сперва, потом и рассказал:

— Тот козёл особенный. У него на правой передней ноге серебряное копытце. В каком месте топнет этим копытцем, там и появится дорогой камень. Раз топнет — один камень, два топнет — два камня, а где ножкой бить станет — там груда дорогих камней.

Сказал это, да и не рад стал. С той поры у Дарёнки только и разговору что об этом козле.

— Дедо, а он большой?

Рассказал ей Кокованя, что ростом козёл не выше стола, ножки тоненькие, головка лёгонькая. А Дарёнка опять спрашивает:

— Дедо, а рожки у него есть?

— Рожки-то, — отвечает, — у него отменные. У простых козлов на две веточки, а у этого — на пять веток.

— Дедо, а он кого ест?

— Никого, — отвечает, — не ест. Травой да листом кормится. Ну, сено тоже зимой в стожках подъедает.

— Дедо, а шёрстка у него какая?

— Летом, — отвечает, — буренькая, как вот у Мурёнки нашей, а зимой серенькая.
Стал осенью Кокованя в лес собираться. Надо было ему поглядеть, в которой стороне козлов больше пасётся. Дарёнка и давай проситься:

— Возьми меня, дедо, с собой! Может, я хоть сдалека того козлика увижу.
Кокованя и объясняет ей:

— Сдалека-то его не разглядишь. У всех козлов осенью рожки есть. Не разберёшь, сколько на них веток. Зимой вот — дело другое. Простые козлы зимой безрогие ходят, а этот — Серебряное Копытце — всегда с рожками, хоть летом, хоть зимой. Тогда его сдалека признать можно.

Этим и отговорился. Осталась Дарёнка дома, а Кокованя в лес ушел.
Дней через пять воротился Кокованя домой, рассказывает Дарёнке:

— Ныне в Полдневской стороне много козлов пасётся. Туда и пойду зимой.

— А как же, — спрашивает Дарёнка, — зимой-то в лесу ночевать станешь?

— Там, — отвечает, — у меня зимний балаган у покосных ложков поставлен. Хороший балаган, с очагом, с окошечком. Хорошо там.

Дарёнка опять спрашивает:

— Дедо, а Серебряное Копытце в той же стороне пасётся?

— Кто его знает. Может, и он там.

Дарёнка тут и давай проситься:

— Возьми меня, дедо, с собой! Я в балагане сидеть буду. Может, Серебряное Копытце близко подойдёт — я и погляжу.

Старик сперва руками замахал:

— Что ты! Что ты! Статочное ли дело зимой по лесу маленькой девчонке ходить! На лыжах ведь надо, а ты не умеешь. Угрузнешь в снегу-то. Как я с тобой буду? Замёрзнешь ещё!

Только Дарёнка никак не отстаёт:

— Возьми, дедо! На лыжах-то я маленько умею. Кокованя отговаривал-отговаривал, потом и подумал про себя: “Сводить разве? Раз побывает — в другой не запросится”.

Вот он и говорит:

— Ладно, возьму. Только, чур, в лесу не реветь и домой до времени не проситься.
Как зима в полную силу вошла, стали они в лес собираться. Уложил Кокованя на ручные санки сухарей два мешка, припас охотничий и другое, что ему надо. Дарёнка тоже узелок себе навязала. Лоскуточков взяла кукле платье шить, ниток клубок, иголку да ещё верёвку. “Нельзя ли, — думает, — этой верёвкой Серебряное Копытце поймать?”

Жаль Дарёнке кошку свою оставлять, да что поделаешь! Гладит кошку-то на прощанье, разговаривает с ней:

— Мы, Мурёнка, с дедом в лес пойдём, а ты дома сиди, мышей лови. Как увидим Серебряное Копытце, так и воротимся. Я тебе тогда всё расскажу.

Кошка лукаво посматривает, а сама мурлычет: “Пр-ра-вильно придумала. Пр-равильно”.

Пошли Кокованя с Дарёнкой. Все соседи дивуются:

— Из ума выжил старик! Такую маленькую девчонку в лес зимой повёл!

Как стали Кокованя с Дарёнкой из заводу выходить, слышат — собачонки что-то сильно забеспокоились. Такой лай да визг подняли, будто зверя на улицах увидали. Оглянулись, — а это Мурёнка серединой улицы бежит, от собак отбивается. Мурёнка к той поре поправилась. Большая да здоровая стала. Собачонки к ней и подступиться не смеют.

Хотела Дарёнка кошку поймать да домой унести, только где тебе! Добежала Мурёнка до лесу, да и на сосну. Пойди поймай!

Покричала Дарёнка, но не могла кошку приманить. Что делать? Пошли дальше. Глядят — Мурёнка стороной бежит. Так и до балагана добралась.
Вот и стало их в балагане трое. Дарёнка хвалится:

— Веселее так-то.

Кокованя поддакивает:

— Известно, веселее.

А кошка Мурёнка свернулась клубочком у печки и звонко мурлычет: “Пр-равильно говоришь. Пр-равильно”.

Козлов в ту зиму много было. Это простых-то. Кокованя каждый день то одного, то двух к балагану притаскивал. Шкурок у них накопилось, козлиного мяса насолили — на ручных санках не увезти. Надо бы в завод за лошадью сходить, да как Дарёнку с кошкой в лесу оставить! А Дарёнка попривыкла в лесу-то. Сама говорит старику:

— Дедо, сходил бы ты в завод за лошадью. Надо ведь солонину домой перевезти. Кокованя даже удивился:

— Какая ты у меня разумница, Дарья Григорьевна! Как большая рассудила. Только забоишься, поди, одна-то.

— Чего, — отвечает, — бояться! Балаган у нас крепкий, волкам не добиться. И Мурёнка со мной. Не забоюсь. А ты поскорее ворочайся всё-таки!

Ушёл Кокованя. Осталась Дарёнка с Мурёнкой. Днём-то привычно было без Коковани сидеть, пока он козлов выслеживал… Как темнеть стало, запобаивалась. Только глядит — Мурёнка лежит спокойнёхонько. Дарёнка и повеселела. Села к окошечку, смотрит в сторону покосных ложков и видит — от лесу какой-то комочек катится. Как ближе подкатился, разглядела — это козёл бежит. Ножки тоненькие, головка лёгонькая, а на рожках по пяти веточек. Выбежала Дарёнка поглядеть, а никого нет. Подождала-подождала, воротилась в балаган, да и говорит:

— Видно, задремала я. Мне и показалось. Мурёнка мурлычет: “Пр-равильно говоришь. Пр-равильно”.

Легла Дарёнка рядом с кошкой да и уснула до утра.

Другой день прошёл. Не воротился Кокованя. Скучненько стало Дарёнке, а не плачет. Гладит Мурёнку да приговаривает:

— Не скучай, Мурёнушка! Завтра дедо непременно придёт.

Мурёнка свою песенку поёт: “Пр-равильно говоришь. Пр-равильно”.

Посидела опять Дарёнушка у окошка, полюбовалась на звёзды. Хотела спать ложиться — вдруг по стенке топоток прошёл. Испугалась Дарёнка, а топоток по другой стене, потом по той, где окошечко, потом — где дверка, а там и сверху запостукивало. Негромко, будто кто лёгонький да быстрый ходит.

Дарёнка и думает: “Не козёл ли тот, вчерашний, прибежал?”

И до того ей захотелось поглядеть, что и страх не держит. Отворила дверку, глядит, а козёл — тут, вовсе близко. Правую переднюю ножку поднял — вот топнет, а на ней серебряное копытце блестит, и рожки у козла о пяти ветках.
Дарёнка не знает, что ей делать, да и манит его, как домашнего:

— Ме-ка! Ме-ка!

Козёл на это как рассмеялся! Повернулся и побежал.
Пришла Дарёнушка в балаган, рассказывает Мурёнке:

— Поглядела я на Серебряное Копытце. И рожки видела и копытце видела. Не видела только, как тот козлик ножкой топает, дорогие камни выбивает. Другой раз, видно, покажет.

Мурёнка знай свою песенку поёт: “Пр-равильно говоришь. Пр-равильно”.
Третий день прошёл, а все Коковани нет. Вовсе затуманилась Дарёнка. Слёзки запокапывали. Хотела с Мурёнкой поговорить, а её нету. Тут вовсе испугалась Дарёнушка, из балагана выбежала кошку искать.

Ночь месячная, светлая, далеко видно. Глядит Дарёнка — кошка близко на покосном ложке сидит, а перед ней козёл. Стоит, ножку поднял, а на ней серебряное копытце блестит.

Мурёнка головой покачивает, и козёл тоже. Будто разговаривают. Потом стали по покосным ложкам бегать.

Бежит-бежит козёл, остановится и давай копытцем бить. Мурёнка подбежит, козёл дальше отскочит и опять копытцем бьёт. Долго они так-то по покосным ложкам бегали. Не видно их стало. Потом опять к самому балагану воротились.
Тут вспрыгнул козёл на крышу и давай по ней серебряным копытцем бить. Как искры, из-под ножки-то камешки посыпались. Красные, голубые, зелёные, бирюзовые — всякие.

К этой поре как раз Кокованя и вернулся. Узнать своего балагана не может. Весь он как ворох дорогих камней стал. Так и горит-переливается разными огнями. Наверху козёл стоит — и всё бьёт да бьёт серебряным копытцем, а камни сыплются да сыплются.

Вдруг Мурёнка скок туда же! Встала рядом с козлом, громко мяукнула, и ни Мурёнки, ни Серебряного Копытца не стало.

Кокованя сразу полшапки камней нагрёб, да Дарёнка запросила:

— Не тронь, дедо! Завтра днём ещё на это поглядим.

Кокованя и послушался. Только к утру-то снег большой выпал. Все камни и засыпало. Перегребали потом снег-то, да ничего не нашли. Ну, им и того хватило, сколько Кокованя в шапку нагрёб.

Всё бы хорошо, да Мурёнки жалко. Больше её так и не видали, да и Серебряное Копытце тоже не показался. Потешил раз — и будет.

А по тем покосным ложкам, где козёл скакал, люди камешки находить стали. Зелёненькие больше. Хризолитами называются. Видали?