Вопросы к уроку
1. Два мира (сакральный и земной) в рассказе Бабеля.
2. Мотив Дома и бездомья.
3. Антитеза как принцип композиции.
4. Сои — явь — бред.
5. «Переход» как проблема выбора героем поступка.
6. Цвет как художественный прием в рассказе.
7. Составить киносценарий (вариативность «финала). , Я и Мы .
9. Ритмическая организация художественного текста.
10. Особенности диалога в рассказе.
Наталья ТРАЛКОВА
Рассказ начинается двумя
предложениями, выделенными в абзац и являющимися экспозицией к последующему
изложению. Ими задается ритм — жесткий, динамичный,
— создается ощущение неизбежности развития
действия: «Штаб выступил из Крапивино…» Абзац предельно насыщен фактами: донесение о взятии города,
перемещение штаба и обоза по шоссе, «построенному… Николаем
Первым».
Здесь же заданы пространственные границы: Новоград-Волынск — как
этап на пути от Бреста до Варшавы — и временные:
рассвет (потом день — ночь). Этот же абзац вводит в текст и мотив смерти — «на мужицких костях», — который будет
ведущим в рассказе. Формы глаголов прошедшего времени — «донес»,
«выступил», «растянулся» — фиксируют грань перехода
«настоящего в «прошлое». Весь последующий текст (кроме последнего
абзаца) «монтируют» глаголы настоящего времени, как бы задерживая
читателя на этой грани: настоящее — прошлое; есть — нет; жизнь — смерть.
Упоминание имени императора Николая Первого активизирует в памяти читателя
образ человека, виновного во многих человеческих жертвах, жестокого,
«кровавого», а также вносит в рассказ ретроспективу, позволяющую
раздвинуть временные рамки повествования и, в ракурсе прочтения всего романа,
соотнести эпохи.
Бабель создал эпическое полотно,
используя фрагментарную композицию художественного текста: каждый рассказ
закончен и уникален, все вместе они связаны образом главного героя.
«Начдив
шесть» — только номер оставила война человеку — символ
обезличенности мира. С первых строк в рассказ врывается война.
Ритм повествования замедляется во
втором абзаце. Гармония в природе, казалось,
ничем не нарушаема. Мир цветной и тихий: пурпурный мак, девственная гречиха,
желтеющая рожь, тихая Волынь, жемчужный туман, цветистые пригорки. Глаз
поочередно останавливается на пространственных деталях, радуясь и отдыхая. Но
следующее предложение заставляет вздрагивать: «Оранжевое солнце катится по
небу, как отрубленная голова, нежный свет
загорается в ущельях туч, штандарты заката веют над нашими головами».
Остановившееся было время вновь устремляется вперед, что подчеркивается
глаголом движения «катится*. Мотив смерти, замучавший в первом абзаца,
предстает в зримом образе «отрубленной головы», соотносим со словосочетанием
«нашими головами» а пределах одной фразы. «Нежный свет»
затмевается «штандартами заката» и остается лишь зрительным
воспоминанием. Гармоничный пейзаж контрастирует с описанием переходящего Збруч
войска. Появление
человека вносит хаос в природу, ведущий в конечном счете к смерти.
«Запах вчерашней крови и
убитых лошадей каплет в вечернюю прохладу». Это прощание с гармонией не
нарушаемой ничем жизни.
Стремительно наступает ночь:
почерневший Збруч, лунные змеи, черные квадраты телег, зияющие ямы. Динамику
развития действия, суету движения подчеркивают короткие простые и бессоюзные
сложные предложения. Молчаливая природа стонет, шумит, гудит, свистит, гремит
от соприкосновения с теми, кому не до красоты, не до отдыха. «Мосты
разрушены, и мы переезжаем реку вброд… Кто-то тонет и звонко порочит
богородицу».
Войско — «мы». По сути,
весь эпизод — попытка отделить «я» от «мы». Страшно,
жестоко, аморфно и неумолимо это «мы».
Третий абзац открывает
«я» рассказчика -здесь он появляется впервые как отдельное лицо.
Пространство сужается: Новоград —
дом евреев, комната. Мотив смерти (и
антитеза ему — жизни) поддерживается образом беременной
женщины (дающей жизнь новому человеку) — с одной стороны, и описанием
результатов погрома — с другой. Экстремальность ситуации выражена в
предложении, где перечисляются «детали» разгрома: на полу
«человеческий кал и черепки сокровенной посуды, употребляющейся у евреев
раз в году — на Пасху». Война перемешала низости и ценности, война
поставила под сомнение ценность самой человеческой жизни. Возникает антитеза
«человек — вещь«: человек
уподоблен вещи (евреи), человек хуже вещи. Показательно повторенное три раза
местоимение «а» и возникающая антитеза «я — вы» («Уберите, —
говорю я женщина. — Как вы грязно живете, хозяева…»). Мучительный
процесс самоосознавания только начался — и тогда, когда времени на длительную
работу мозга нет. «Пугливая нищета смыкается над моим ложем» — слово
«нищета» воспринимается в прямом и в переносном значении: нищета
духа. Последующее изложение усиливает мотив смерти до ее персонификации в
образе мертвого старика.
«Все убито тишиной…»
Луна в контексте — символ безумия. Безумен и сон главного героя — и
знаменателен в то же время.
Зависимость
человека от другого, от приказа, прихоти обстоятельств и самосуд, который «покрывает» война, —
нравственные проблемы, обнажающие суть отношений «человек — человек».
Какова цена жизни? Кто ответит за содеянное? Во сне «начдив шесть»
обретает страшное лицо — Савицкий — он назван, он реальность. Страшный сон:
пробита голова, пули «всажены» в глаза, «оба глаза… падают
наземь». Савицкий — бес смерти. Он неожидан, неуправляем, мгновенен. Его
неистовство (человека, доведенного до бешенства) приводит к безвинным жертвам. Мертвый старик — персонифицированная смерть —
близкая, каждодневная, неизбежная. Она в доме, она рядом, она — везде. Бабель
показывает лицо старика крупным планом.
Последний абзац — монолог
беременной женщины — крик души человека живущего, пока живущего. Бабель
утверждает уникальность, единичность и неповторимость человеческой жизни.
Горечь утраты отца, ужас от зрительного образа — упрек людям в насилии,
обезличивании, очерствлении. Антитеза «жизнь —
смерть» поддерживается образами «отец — дочь», «беременная
женщина — мертвый старик».
С точки зрения композиции,
интересно отметить разработку диалога. Выраженный формально в репликах, он не
становится собственно диалогом, разговором. Реплики главного героя, Савицкого,
беременной женщины как бы тонут в пустоте. Прием может быть расценен как
попытка передать разорванность отношений между людьми на войне. Последний абзац
(монолог) отличается тем, что обращен не столько к
главному герою, сколько к читателю. Открытость обращения формально
выражена многоточием в конце. Показательно и то, что только в последнем
предложении употреблен глагол в форме будущего времени (единственный раз).
Логика развития образа
рассказчика:
Кинематографический принцип лежит
в основе композиции, построенной на антитезах: природа — человек; вещь —
человек, человек — человек, жизнь — смерть.
Помимо образа главного героя, все
главы романа Бабеля «Конармия» связывает традиционный в русской
литературе образ дороги — символ движения, пути, выбора, поисков.
Название рассказа «Переход
через Збруч» симптоматично: символизирует некий «переход»
лирического героя из одного состояния в иное, грань «жизнь — смерть».
Рассказ, будучи законченным художественным произведением, выступает экспозицией
по отношению к тексту всего сборника.
Вопросы к уроку
1. Два мира (сакральный и земной) в рассказе Бабеля.
2. Мотив Дома и бездомья.
3. Антитеза как принцип композиции.
4. Сои — явь — бред.
5. «Переход» как проблема выбора героем поступка.
6. Цвет как художественный прием в рассказе.
7. Составить киносценарий (вариативность «финала). , Я и Мы .
9. Ритмическая организация художественного текста.
10. Особенности диалога в рассказе.
Наталья
ТРАЛКОВА
ОРНАМЕНТАЛЬНОСТЬ И СОБЫТИЙНОСТЬ В РАССКАЗЕ И. Э. БАБЕЛЯ «ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ ЗБРУЧ»[584]
Бессюжетность Бабеля
Никаких рассуждений. — Тщательн[ый] выбор слов. […] Очень просто, фактическое изложение, без излишних описаний.[585]
…не объясняйте! Пожалуйста, не надо никаких объяснений — покажите, а там читатель сам разберется! [586]
Нарративная связанность рассказов Исаака Бабеля не раз ставилась под вопрос. Не кто иной, как их автор сам первым высказал сомнение насчет внутренней связанности своих произведений: «Чем держатся мои вещи? Каким цементом? Они же должны рассыпаться при первом толчке». На этот вопрос, не раз произносимый в раздражении, как сообщает К. Паустовский, Бабель сам себе отвечал, что его вещи держатся только стилем. Но тут же добавлял, смеясь: «Кто поверит, что рассказ может жить одним стилем, без содержания, без сюжета, без интриги? Дикая чепуха»[587]. Этот второй вопрос к самому себе, конечно, не аннулирует вышецитированного ответа, наоборот, только подкрепляет его. Вопреки здравому смыслу традиционных представлений о нарративном единстве, Бабель вполне серьезно утверждает, что внутренняя связанность его вещей основывается только на стиле. Тем самым он приписывает своей прозе такой тип когерентности, который является конститутивным в словесном искусстве, т. е. в поэтической, «орнаментальной» прозе.
Исследователями полностью подтверждалась эта самохарактеристика автора. Не раз было указано на разложение традиционного сюжета у Бабеля, и многие исследователи исходят из того, что единство его рассказов обеспечивается уже не неким единым действием, основывается уже не на временно–причинной последовательности мотивов, а на таких, по существу, поэтических приемах, как контраст или сходство, т. е. на конститутивном в словесном искусстве отношении эквивалентности.
Уже Н. Степанов констатировал, что «фабула у Бабеля развивается не по событийной наметке происшествий, а по скрытым „внутри“ рассказа ассоциациям», что «смысл–фабула рождается из столкновения слов»[588].
М. Дрозда писал об «антиповествовательных» прозаических вещах в бабелевской «Конармии», отличающихся «фрагментарностью» и «несвязанностью». Но, заставляя эпизоды и мотивы скрещиваться, пересекаться и мешать друг другу, Бабель создает, подчеркивает Дрозда, одно целое, которое само по себе больше, чем обычная эпическая сумма эпизодов. Внутренний строй отдельного рассказа повторяет структуру целого цикла. Цельность рассказа и цельность цикла даны не «сюжетными связями» (souvislosti d?jov?), а «связями конфронтационными» (souvislosti konfronta?n?). При помощи метода конфронтации, приходящего на смену эпической последовательности, Бабель стремится, по мнению Дрозды, к «обнажению точек зрения». К такой цели приводят не «непрерывность» и «синтетичность» действия, а его «прерывность» и «рассеяние эпизодов»[589]. В итоге Дрозда подразумевает, что в повествовании Бабеля поэтический принцип сопоставления одерживает верх над нарративным законом временнбй и причинной последовательности.
На поэтическую организацию прозы Бабеля указывает и М. Иованович. В революционную эпоху, когда новелла больше не могла быть «бесфабульной» в стиле Чехова, Бабель предстал, пишет Иованович, как новатор. Не оспаривая присутствие фабулы в действительности, он показал, что фабула может быть непервичной; ее структуру он разложил средствами стиля и композиции.[590]
Особое значение для вопроса о нарративной связанности в рассказах Бабеля имеют три работы Яна ван дер Энга. В одной из своих ранних статей автор констатирует, что у Бабеля почти нет действия в собственном смысле этого слова и что читатель почти не найдет такие традиционные части фабулы, как завязка, интрига и развязка. Действенность бабелевского повествования, по ван дер Энгу, основывается прежде всего на конфигурации описательных частей и на контрасте или параллелизме их эмоционального содержания. Этим же подчеркивается художественная доминантность тех приемов, которые обусловливают когерентность произведения словесного искусства.[591]
В более поздней работе ван дер Энг показывает, как события и факты, образующие на «поверхности текста» пеструю мозаику, сочетаются в «глубинной структуре» в значимое единство. При этом «образность» (iimagery) выявляется ван дер Энгом в качестве того приема, который способствует как разнообразию тематического развития на поверхности текста, так и сочетанию контрастных, несовместимых мотивов в значимую цепь в глубинном плане ассоциаций. В образности же выражается рассказчик, в эмоциях и гуманной позиции которого образы, контрастирующие друг с другом, имеют точку схождения. Таким образом, повествованию не приписывается сюжетная линия, а подчеркивается статический словесный мир, в котором все разнообразные виды сводятся в неизменную смысловую позицию центрального субъекта.[592]
В третьей статье ван дер Энг показывает, что в «Замостье», рассказе, распадающемся на несколько относительно самостоятельных эпизодов, слабо связанных сюжетно, «эрратическая» тема и «капризная» последовательность эпизодов подвергаются семантическому объединению при помощи контрастов и аналогий.[593] И это обстоятельство также свидетельствует о преимуществе вневременных связей, т. е. контрастов и аналогий, над временной и каузальной последовательностью. И с этой точки зрения бабелевский рассказ сближается с пространственной картиной статической, поэтической ситуации.[594]
То, что проза Бабеля отличается бессюжетностью и ассоциативнопоэтической организацией, возмещающей недостающую нарративность, — это, кажется, факт неоспоримый, но тем не менее нуждающийся в уточнении и в некоторых оговорках. Не только в том смысле, что разложение традиционной истории обнаруживается здесь лишь как общая тенденция, осуществляющаяся не во всех произведениях с одинаковой радикальностью. (Даже в «Конармии», где сюжетная когерентность рассказов ослаблена больше всего, находятся, как показывает обзор типов нарративной структуры, предпринятый К. Лаплоу, вполне традиционно построенные рассказы, более того, только немногие из рассказов осуществляют радикально новую повествовательную поэтику.[595])
В коррекции нуждается прежде всего отождествление орнаментализма с бессюжетностью. В том, что Бабель принадлежал к орнаментальному направлению, сомнения нет. Но в то же время он продолжал традицию русской новеллы, мало того, на фоне исчезающих прозаических жанров он воскресил краткую нарративную форму, сжимая ее до небывалого прежде миниатюрного размера.[596] Новелла же живет — если принимать одно из бытующих ее определений — за счет истории, рассказываемого события. Поэтому новаторство Бабеля–новеллиста не следует искать исключительно в сжатии орнаментального текста, в парадоксальном сопряжении орнаментального богатства ассоциаций и лаконизма, но также и в особого рода изложении рассказываемой истории. Таким образом, в настоящей работе выдвигается тезис о том, что Бабель даже в тех вещах, которые максимально отдаляются от традиционной сюжетной прозы, осуществляя, казалось бы, ассоциативный дескриптивизм, может изображать событие. Правда, событие не просто рассказывается, и это обстоятельство придает рассказам видимость бессюжетности: событие лишь намечено в тексте в нескольких пунктирных штрихах. Из событийного материала, который лежит в основе рассказываемой истории, отобраны только некоторые моменты. В тексте эксплицированы лишь фрагменты положения и действий, которые читатель должен объединить в связную историю. Он может сделать это, активизируя неотобранные моменты подразумеваемого событийного материала. Реконструирующий историю читатель может ориентироваться по признакам и указателям в тексте. У Бабеля такими указателями выступают описания, которые нефункционально, как кажется, разбухая, занимают большую часть рассказов, также образы, метафоры и сравнения, которыми изобилует бабелевский текст, а также сновидения, т. е. свернутые в крайне показательные микросцены действия подсознания, и, не в последнюю очередь, формальные и тематические эквивалентности.
То, как Бабель изображает событие, мы рассмотрим на примере первого рассказа «Конармии». «Переход через Збруч» относится к ряду рассказов, которые были охарактеризованы восходящим к Дж. Джойсу понятием «эпифания».[597] Однако в этих новеллах событием является не столько внезапное появление неких обстоятельств или обнажение сути персонажей и фактов, сколько их осознание читателем, т. e. cognitio. Ментальное событие осознания чего?то до сих пор неосознанного лежало уже в основе рассказываемой истории в ряде рассказов А. П. Чехова, где оно принимало характер «прозрения». Мало того, cognitio имелась уже в романах Л. Толстого и Достоевского, где она представала скорее в виде «озарения». Однако, если осознание осуществляется у Толстого, Достоевского и Чехова постепенно, ступенями, то у Бабеля оно происходит неожиданно. Правда, нередко такое осознание оказывается не новым познанием, а скорее сознательным принятием фактов, бессознательно осознанных, но вытесняемых, не допускаемых ясным сознанием яви.
Иногда осознание заключает рассказ, бросая совсем новый свет на предыдущие части и объединяя эпизоды, нанизанные до сих пор бессюжетно, в историю. Такое ментальное событие, ретроспективно организующее историю, имеется, например, в новелле «Гюи де Мопассан». Рассказчик читает биографию обожаемого им писателя. Эпифания ужасных обстоятельств последних дней Мопассана приводит рассказчика к осознанию:
«Я дочитал книгу до конца и встал с постели. Туман подошел к окну и вскрыл вселенную. Сердце мое сжалось. Предвестие истины коснулось меня».[598]
Не всегда у Бабеля такая перипетия от незнания к знанию изображена эксплицитно. Нередко переход предстает в скрытом виде, нуждаясь в экстраполяции читателем на основе осуществленных в истории мотивов. Такая спрятанная перипетия наблюдается и в рассказе «Переход через Збруч», неявное событие которого мы рассмотрим в дальнейшем.
Читайте также
9. Переход
9. Переход
Природа не делает скачков. Она работает незаметными переходами, постепенными переменами. От одноклеточных – к человеку, от эмбриона – к старику движение происходит небольшими шажками, почти незаметными. Столь же неприметно и медленно подготавливается буря
6. Вокруг Бабеля
6. Вокруг Бабеля
В мемуарах Эренбурга «Люди, годы, жизнь» есть такое признание:
«Несколько раз в жизни меня представляли писателям, к книгам которых я относился с благоговением: Максиму Горькому, Томасу Манну, Бунину, Андрею Белому, Генриху Манну, Мачадо, Джойсу; они были
Переход от женщины к человеку
Переход от женщины к человеку
Цифру сто в названии антологии «Сто русских поэтесс Серебряного века» надо понимать не буквально, а фигурально – как «много». При пересчете числа поэтесс, включенных составителями в свою антологию, выясняется, что поэтесс не сто, а сто одна.
< «ИЮНЬ-ИЮЛЬ» А.МИТРОФАНОВА. – НОВЫЕ РАССКАЗЫ И.БАБЕЛЯ >
< «ИЮНЬ-ИЮЛЬ» А.МИТРОФАНОВА. –
НОВЫЕ РАССКАЗЫ И.БАБЕЛЯ >
Здесь, в эмиграции, мы получаем далеко не все советские книги. Поэтому здешний критик лишен возможности быть вполне самостоятельным в поисках и выборе тех произведений, которые действительно могут быть
С. ПОЛЬСКАЯ О рассказе Владимира Набокова «Пасхальный дождь»
С. ПОЛЬСКАЯ
О рассказе Владимира Набокова «Пасхальный дождь»
Владимир Набоков известен прежде всего как автор многочисленных романов. Однако жанр рассказа занимает в творчестве писателя весьма важное место. Впервые выступив в прозе в начале 20-х годов как новеллист,
Глава первая РОМАН В РАССКАЗЕ («УСТА К УСТАМ»)
Глава первая
РОМАН В РАССКАЗЕ («УСТА К УСТАМ»)
Сатира — поучение,
пародия —
«Негативные» образы в рассказе «Скандал в Богемии»
«Негативные» образы в рассказе «Скандал в Богемии»
Артур Конан Дойл пришел в детектив через фотографию. Как и его предшественник Эдгар По, прежде чем начать писать свои знаменитые истории о сыщике с фотографической памятью и глазом, точным, как объектив камеры, Дойл
СЮЖЕТ И СЛОВО В РАССКАЗЕ
СЮЖЕТ И СЛОВО В РАССКАЗЕ
В самом конце шестидесятых, когда постоянно появлялись на страницах толстых журналов новые рассказы Ю. Казакова, Ю. Трифонова, В. Шукшина, Ю. Нагибина, А. Битова, Г. Семенова; когда публикация в журнале рассказа («Ясным ли днем») «открывала»
56. Образ доктора Старцева в рассказе А. П. Чехова «Ионыч»
56. Образ доктора Старцева в рассказе А. П. Чехова «Ионыч»
Герой рассказа, Дмитрий Ионыч Старцев, – молодой врач, назначенный в земскую больницу в Дялиже, недалеко от губернского города С. Это был пылкий юноша с высокими идеалами и желанием служить на пользу людям и
58. Человек и среда в рассказе А. П. Чехова «Ионыч»
58. Человек и среда в рассказе А. П. Чехова «Ионыч»
Сюжет рассказа «Ионыч» прост. Это история несостоявшейся женитьбы Дмитрия Ионыча Старцева. Сюжет строится вокруг двух признаний в любви (так же, как и в «Евгении Онегине» А. С. Пушкина). Вначале доктор Старцев признается в
Полная событийность
Полная событийность
Событие, стержень сюжетного текста, можно, согласно Ю. М. Лотману, определить как «перемещение персонажа через границу семантического поля»[520] или как «пересечение запрещающей границы»[521]. Эта граница может быть как топографической, так и
Бессюжетность Бабеля
Бессюжетность Бабеля
Никаких рассуждений. — Тщательн[ый] выбор слов. […] Очень просто, фактическое изложение, без излишних описаний.[585]
…не объясняйте! Пожалуйста, не надо никаких объяснений — покажите, а там читатель сам разберется! [586]
Нарративная связанность
Орнаментальность
Орнаментальность
Евгений Замятин — мастер орнаментальной прозы. Характерная для орнаментализма интерференция мифического и современного принципов строения мира и текста очевидна в известных рассказах «Дракон» (1918), «Мамай» и «Пещера» (1920).[618] Не менее характерным для
Переход от сентиментализма к рококо
Переход от сентиментализма к рококо
На 60-е годы приходится расцвет творчества еще одного писателя, менее известного современному читателю – кристофа Мартина виланда (Christoph Martin Wieland, 1733–1813). «Нежность, изящество, прозрачность, естественная элегантность», – так отозвался
Тема урока: Образ Времени в романе Бабеля «Конармия (на материале новеллы «Переход через Збруч»).
Цели урока:
приобщение учащихся к сложным духовным поискам литературы 20-х гг
через осознание индивидуальности И.Э.Бабеля;
формирование у старшеклассников качеств квалифицированного читателя
через развитие у них умения читать, воспринимать и интерпретировать художественный текст;
обеспечение вхождения формирующейся личности учащихся в страну,
нацию, культуру через приобщение к мукам поиска смысла жизни, переживание разлада в мире.
Оснащение урока: портрет И.Бабеля, ксерокопия текста новеллы «Переход через Збруч», фонограмма песен в исполнении И.Талькова «Россия» и А.Малинина «Поручик Голицын».
Эпиграфы урока:
«Штандарты заката веют над нашими головами…»
(И.Бабель)
«Все рядком лежат –
Не развесть межой.
Поглядеть: солдат,
Где свой? Где чужой?
Белый был – красным стал:
Кровь обагрила.
Красный был – белым стал:
Смерть побелила».
(М.Цветаева)
Ход урока.
Вступительное слово учителя. (Постепенно замолкает магнитофонная запись
песен в исполнении Талькова и Малинина, которые звучали в перемену).
1917 год – важнейший год в жизни России. Революция… Что это? Величайший переворот или чудовищный эксперимент? Смута? Или своеобразная проба сил?
Ну что ж, попробуем: огромный, неуклюжий,
Скрипучий поворот руля.
Земля плывет…
Земля плывет, а на ней – человек. Куда? Зачем? Подчас не понимает, но повторяет, как заклинание: «Как прекрасна земля, а на ней человек!» И вдруг – не просто человек, а белый, красный… Как различить, как разделить? Ведь и Щорс, и Орленок, и поручик Голицын, и корнет Оболенский – это все люди, русские люди. Русский человек, втянутый в водоворот событий революции, гражданской войны.
Все рядком лежат –
Не развесть межой.
Поглядеть: солдат,
Где свой? Где чужой?
Белый был – красным стал:
Кровь обагрила.
Красный был – белым стал:
Смерть побелила.
М.Цветаева.
II. Постановка целей и задач урока.
А как быть нам с вами? Как относиться к революции, гражданской войне? Чью сторону принять — Щорса или расстрелянного генерала? Кому поверить? Учебникам истории? (Их – и вы тому свидетели – можно переписать… по-разному трактуя одно и то же событие). Учителю? ( Какой бы он ни был, все равно лишь только человек, и его взгляд – не истина в последней инстанции). Помните слова А.Экзюпери: «Зорко одно лишь сердце»? Так давайте же каждый через свое сердце пропустим это время, запечатленное свидетелями происходившего в дневниках, мемуарах, художественных произведениях. Но надо помнить, что литература откроет свои глубины только при условии, что она будет прочитана по единственному органичному для нее коду – художественному. Ф.Феллини говорил: «Я верю в образ, а не в информацию!».
III. Подготовка к восприятию текста.
Многие писатели 20-х гг создавали образную картину мира, пытаясь постичь Образ своего Времени. Таким был и Исаак Бабель со своим романом в новеллах «Конармия». Художественное произведение – это плод души автора. В «Конармии» Бабель постигает тайны мира и человеческой души. Он присутствует в каждой клеточке текста, на всем лежит печать его видения мира и представления о высших ценностях. Что за человек Бабель? Какой он видит гражданскую войну? На чьей он стороне? Прав ли в своих оценках? Наша задача – вычерпать максимум сведений из текста этого произведения об авторе и его времени, чтобы понять себя, сформировать свое отношение к этому непростому периоду отечественной истории.
Путь, по которому мы пойдем, привычен (так мы работали над поэтическим текстом): восприятие, истолкование, оценка.
IV. Чтение учителем первых страниц романа – новеллы «Переход через Збруч» ( до слов: «…гремящих поверх лунных змей и сияющих ям»,)
V. Совместная работа учителя и учащихся по интерпретации текста.
Восприятие.
Вижу: пурпурный мак, желтеющая рожь, девственная гречиха, жемчужный туман,
цветистые пригорки, оранжевое солнце, штандарты заката, кровь, почерневший
Збруч, черные квадраты…
Рядом: пурпурный мак, оранжевое солнце, штандарты заката, кровь, почерневший
Збруч, черные квадраты телег…
Вдали: девственная гречиха, жемчужный туман, цветистые пригорки…
Истолкование.
Может быть, красный всех оттенков – кровь, море крови… Черный – мгла, непонятное, пугающее, небытие… Белый, сияюще-белый, светлый – чистое, светлое, невинное…
Причем, пурпурный, оранжевое, черные – лишь констатация факта, а девственная гречиха, жемчужный туман, нежный свет – это эпитеты. А они, как известно, свидетельствуют об авторском пристрастии.
Оценка.
Видимо, автору по душе то, что вдали, именно о нем говорит с особым чувством. В этом же убеждает и сравнение: «девственная гречиха, как стена дальнего монастыря». Монастыря – святого, Богом охраняемого места, залога милосердия?
Слышу: звучные потоки воды, звонкий голос порочит Богородицу, гул, свист, песни…
— Какие звуки приятны душе?
— Что из звукового оформления более всего режет слух?
— Какие ассоциации возникают? (Блок: «И идут без имени святого все двенадцать в даль. Ко всему готовы, ничего не жаль»).
Ощущаю: запах вчерашней крови, запах убитых лошадей…
— Хочется ли туда – ощутить все это воочию?
— Зачем автор сгущает краски, усиливает впечатление жути происходящего?
Истолкование.
Может быть, все происходящее обрисовывает столь ярко, чтобы создать своеобразный эффект нашего присутствия при переходе через Збруч? А, может, настраивает на восприятие того. О чем будет идти речь дальше?
Но литература все же в большей степени искусство слова, давайте же поразмышляем над словесной организацией текста.
— Прочитайте первую фразу. Почему начдив (слово-обрубок), а не начальник дивизии? (Может быть, чтобы подчеркнуть стремительность, быстроту происходящего?)
— Прочитайте вторую фразу. Для чего обилие географических названий, собственных имен? (Чтобы убедить в достоверности происходящего?)
— Арьергард шумливый – на мужичьих костях… (Может быть, чтобы создать впечатление несоответствия, противоестественности: идут победители…по костям )
— Кого страшат эти победители? (Тихая Волынь «изгибается», «уходит от нас», «вползает», «обессилевшими руками путается»).
-Каковы ваши ассоциации? (Напоминает испуганного человека, бегущего от того, что пугает).
— От чего же бежит Волынь? — От обилия кроваво-красного: оранжевое солнце, как отрубленная голова; штандарты заката. От запаха крови, от всего, закрученного в узлы, разрушенного. Все привычное попрано: «Величавая луна лежит на волнах». Там ли ей место? Страшно! Кто-то тонет… Река усеяна черными квадратами, лунными змеями (почему не дорожками, лентами?) и сияющими ямами… Обратите внимание змеями и [з]ияющими ямами. Почему Бабелю необходимо, чтобы ямы зияли?
(Может быть, для предсказания, что еще не один утонет, погибнет, сгинет?…)
VI. Чтение новеллы «Переход через Збруч» полностью.
VII. Обобщающая беседа «Что узнали об авторе этого произведения?».
Фрагменты ответов учащихся.
— Автор хорошо знает подробности подобных переходов. Может быть, сам был участником описываемого перехода?
— Пишет не как сторонний наблюдатель, не отъединяет себя от людей, несущих кровь и кровь льющих. В этом убеждает использование личных и притяжательных местоимений.
— Не приемлет крови, насилия. Кажется, что завидует Волыни, которая может уйти, уползти..
— Возможно, и не верит, что революция, прямым следствием которой явилась гражданская война, способна привести нацию к расцвету. «Штандарты заката веют над нашими головами»»… Если слово «штандарты» употреблено в переносном значении, то, может, и слово «закат» тоже?
Вопрос учителя: Почему же не уйдет из Конармии, если не принимает дела, за которое она сражается?
— Может быть, по-ахматовски поступает: «Я была тогда с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был»?
Вопрос учителя: Как это характеризует лирического героя «Конармии»» и ее автора?
— Видимо, он человек, переживающий вместе с родиной, Россией, трудные времена. Он не может отделить себя от нее, но и не желает слиться с творящими жестокость.
— Поражает мастерство писателя, который писал не в эмиграции (как Бунин, Аверченко), не «в стол» (как Пастернак), а печати и сумел очень тонко показать иной взгляд на события гражданской войны, чем, например, А.Фадеев в «Разгроме».
VIII. Заключительное слово учителя.
Очень многое из жизни Исаака Бабеля угадано вами. И реальных фактов, и мироощущения его (трагедия его жизни, действительно, состоит в нераздельности и неслиянности его с тем, что происходило) и особенностей его Таланта (Бабель мастерски умел выразить необузданность чувств и первозданность страстей в минимально краткой и максимально выразительной словесной и композиционной форме). Действительно, автор этот в каждой клеточке текста. И он (в пику, может быть, канонизированному взгляду на революцию и гражданскую войну) не за красных, но и не за белых. Он вполне мог бы подписаться под словами М. Волошина:
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других…
Может быть, именно этого Бабелю и не простили? 16 мая 1939 года он был арестован, а 27 января 1940 года расстрелян. В 1954 году в заключении о реабилитации будет сказано: «Что послужило основанием для его ареста, из материалов дела не видно, так как постановление на арест было оформлено… через 35 дней после ареста Бабеля». Выходит, «Конармия» оплачена кровью автора?
КОМПЛЕКСНЫЙ АНАЛИЗ ТЕКСТА
(по рассказу И.Э.Бабеля «Переход через Збруч»
Цель: изучение идейно-художественного своеобразия романа Исаака Бабеля «Конармия» на примере чтения главы «Переход через Збруч» эмоциональное погружение в эпоху гражданской войны, в психологию человека того времени.
Образовательные задачи: познакомить с творчеством И.Бабеля и своеобразием его писательской манеры (об особенностях изображения Гражданской войны).
Развивающие задачи:
-
Развивать навыки поискового чтения, критического слушания;
-
Развивать умение наблюдать лингвистические явления, изучать их, делать литературоведческие выводы;
-
Учить чувствовать своеобразие языка и творческого мировосприятия автора.
Воспитательные задачи:
-
Воспитывать нравственное неприятие насилия и антисемизма.
-
Воспитывать уважение к другим людям, сознание необходимости внимательного к ним отношения, неприемлемости эгоцентризма.
-
Воспитывать понимание ценности семейных уз и любви близких, человеческой жизни, свободы, ощущение богатства и красочности «прекрасного и яростного».
Тип урока: объяснение нового материала; совершенствование умений и навыков.
Метод: проблемный
Организационные формы обучения: фронтальная, индивидуальная.
Средства обучения: мультимедийная презентация, фото И.Э.Бабеля, текст Бабеля «Переход через Збруч», опора «Типы речи», «Стили речи», Синквейн», словарь Ожегова.
ХОД УРОКА
-
Организационный момент: определение темы и цели урока.
(1. на слайде – запись)
-
Новая тема.
-
Биография И.Э.Бабеля (2. на слайде фото писателя).
Рассказывает учащийся
-
Небольшая информация о периоде Гражданской войны
(3. на слайде – запись)
-
(4. на слайде – картины периода Гражданской войны).
Чтения учителем информации о романе «Конармия».
-
Критическое слушание
а) Географическая справка;
б) Словарная работа.
III. Работа с текстом
— Определим тип речи.
— К какому стилю речи относится текст?
— От чьего имени ведется рассказ?
1. Чтение I фрагмента
— Каково самоощущение повествователя?
— Рассмотрим образ бойца.
(1.слайд «Изобразительно-выразительные средства»; 2.слайд «Метафора. Эпитет. Сравнение. Перифраз»)
2. Чтение II фрагмента
— Как повествователь воспринимает окружающий мир?
3. Чтение III фрагмента
— Что изменилось в восприятии мира?
— Какие изобразительно-выразительные средства вы можете назвать?
4. Чтение IV фрагмента
— Как вы ощущаете себя на месте повествователя в эти минуты?
— Найдите анафору в этом тексте.
— К какому стилю можно отнести это слово (нахожу, отведенной).
— Да, вы правы. Это канцеляризмы.
5. Чтение V фрагмента
— Образ героя становится странным, он черствеет, он грубит душевно в этой войне. И его отношение распространяется на мирное население.
6. Чтение со слов «Все убито тишиной» (I абзац)
— Как вы прокомментируете состояние повествователя?
7. Чтение отрывка со слов «…она поднимает с полу…» до конца.
— Как вы думаете, что почувствовал в этой момент повествователь?
8. – Просмотрите еще раз монолог беременной женщины («Теперь я хочу знать…»)
— Что она желает сказать?
— Что меняется в мировосприятии повествователя?
— Что желает сказать автор своим рассказом?
IV. – А теперь, ребята, на основе прочитанного составьте синквейн на тему «Война». (на слайде запись «синквейн»)
V. Чтение учащимися стихотворения М.Волошина «Гражданская война»
— основная мысль в конце стихотворения.
VI. Итог урока. Не хотелось бы заканчивать урок на такой мрачной ноте.
(слайды «картины мирной жизни»).
Поэтому перенесемся в наш мир. Посмотрите на эти картины мирной жизни, они олицетворяют саму жизнь, счастье, радость, надежду на лучшее будущее, любовь. Пусть наши потомки никогда не увидят войны.
— Благодарю вас за активное участие на уроке. Надеюсь, этот урок для вас был поучительным и о многом заставит вас задуматься.
Перед Вами сочинение для 8 класса на тему «Роль цвета в рассказе Бабеля «Переход через Збруч».
Текст сочинения.
Я мало знаю о жизни и творчестве И. Э. Бабеля, очень мало, ведь в восьмом классе его почти не изучают! Но на одном из уроков литературы мы читали рассказ этого автора «Переход через Збруч», и он поразил меня. Поразил многим: и странным, непонятным спокойствием, с каким Бабель описывает жестокость происходящего, и яркой символичностью повествования.
Все помнят этот рассказ: арьергард красной конницы переправляется через реку, вступает во взятый накануне город, герой ночует в разгромленной квартире рядом с мертвым евреем, и в конце — ужасное откровение беременной женщины о ее убитом отце…
Страшный рассказ. Он запоминается, его видишь: шумное и нестройное скопление людей на пыльной дороге, великолепный пейзаж солнечного полдня, переправа через бешеные воды Збруча, жуткий ночной кошмар героя, страшное описание погибшего старика… Сцены рассказа стоят перед глазами.
«Переход через Збруч» необычен, и для меня он необычен прежде всего своим цветовым решением. Если рассматривать особенности цвета в рассказе, создается впечатление, что краски говорят с читателем, несут ему важную информацию, оттеняют, подчеркивают все происходящее.
Первый пейзаж в рассказе малозаметен, но так удивителен, что его хочется перечитывать бесконечно:
«Поля пурпурного мака цветут вокруг нас, полуденный ветер играет в желтеющей ржи, девственная гречиха встает на горизонте, как стена дальнего монастыря. Тихая Волынь изгибается, Волынь уходит от нас в жемчужный туман березовых рощ, она вползает в цветистые пригорки и ослабевшими руками путается в зарослях хмеля».
…Пурпурный цвет маковых полей, густой, торжественный, степенно-королевский, словно перекликается с нежным зеленовато-золотистым оттенком зарослей ржи. Эти краски, разлитые до самого горизонта, дополняют и уравновешивают друг друга, образуя гармоничное, радостное сочетание. Стоящие вдалеке белоснежные березовые рощи окутаны сверкающей дымкой тумана, и его серебристо-молочный матовый блеск манит своей сказочностью и чистотой.
По этим праздничным полям и разноцветным пригоркам медленно и спокойно текут голубые прозрачные воды реки, и даже в названии ее — Волынь — чувствуется неспешность и ленивость.
Бабель умеет «подать» читателю цвет и без «цветовых» эпитетов: «Девственная гречиха встает на горизонте, как стена дальнего монастыря». В воображении рождаются ассоциации с чем-то чистым и светлым, и представляется молочно- белый цвет с праздничным розоватым оттенком. (Я узнавала: именно так и цветет гречиха!) Бабель оставляет читателю возможность прочувствовать, представить все самому…
Этот пейзаж словно застыл безмятежно и тихо под свежим дыханием ветра, доверчиво открывая нашему взгляду все свое нежное очарование. Он дышит покоем и тишиной, а прозрачный воздух пронизан золотистым солнечным светом. Пастельные спокойные тона и чистое великолепие природы напоминают классические картины прошлого с их живыми, естественными оттенками. Этот пейзаж — может быть, помимо воли автора — становится для читателя символом старой дореволюционной России с бескрайними просторами ее степей и полей…
И вдруг— мгновенно! — все разрушено, растерзано, смято. Второй пейзаж накатывается так стремительно и безжалостно, что безмятежная живописность первого стирается, пропадает полностью:
«Оранжевое солнце катится по небу, как отрубленная голова… Запах вчерашней крови и убитых лошадей каплет в вечернюю прохладу. Почерневший Збруч шумит и закручивает пенистые узлы своих порогов… Река усеяна черными квадратами телег, она полна гула, свиста и песен, гремящих поверх лунных змей и сияющих ям».
Впечатление ошеломляющее…
Не сразу заметишь, что это описание длящееся, «протяженное во времени»: день — вечер — ночь. Все происходящее спрессовано, сгущено, при этом акцентируется каждая деталь.
Описание природы строится на контрасте — и смысловом, и цветовом: «Запах вчерашней крови… каплет в вечернюю прохладу», «величавая луна лежит на волнах… Кто-то тонет и звонко порочит Богородицу». А вот цветовой контраст: «нежный свет загорается в ущельях туч…». Эти отсветы заходящего солнца — словно отголоски чего-то далекого, чистого, уходящего среди надвигающейся грозы. Прямая параллель с исчезнувшим в прошлом солнечным полднем и черными, хмурыми тучами настоящего.
Перед нами сейчас — бурлящее течение реки Збруч, само название которой (вслушайтесь!) скрывает в себе нервную, необузданную силу. На взбитых порогами чернеющих потоках «лунные змеи» отражаются светящимся блеском, придающим бешеному течению что-то мистическое, колдовское. Волны горят фосфоресцирующим, неестественным сиянием. «Черные квадраты телег» разбивают поверхность Збруча на рваные части. И вся река буквально гудит и взрывается («полна гула, свиста и песен»), воплощая собой хаос, дисгармонию.
Описание переполнено, насыщено цветом, но цветом концентрированно-темным, мрачным, страшным. Бабель подчеркивает густоту, сумрачность, разлитую в воздухе: «Запах вчерашней крови… каплет в вечернюю прохладу». Цвета производят гнетущее, тяжелое впечатление, которое еще усиливается подчеркнутой разорванностью, беспорядочностью контуров.
Здесь словно скрыта жестокая, разрушительная энергия, сила. Этот символ разлома и хаоса — символ времени, о котором писал Бабель… Сцена эта, являющаяся эмоциональным центром рассказа, отражает хаос, что творился тогда в стране, неопределенность будущего и кошмар настоящего,— в черных, пугающих тонах.
Читателя захлестывает эта наэлектризованность, чрезмерная насыщенность цвета — и как ошеломляет следующий абзац! Ошеломляет… полным отсутствием красок.
Здесь — быт: описание разгромленной квартиры и ее обитателей — евреев, ночи, что герой проводит в этой квартире. Быт — бесцветен. Бесцветен — потому что мертв («Все убито тишиной»). В нем нет жизни, настоящей жизненной силы, а значит, нет и красок!
Живет только природа, но живет как-то странно, неестественно: «Луна, обхватив синими руками свою круглую, блещущую, беспечную голову, бродяжит под окном». Перед глазами: зыбкий, нереальный образ, и цвет его — сияющий, блестящий, синий, по-сумасшедшему яркий — отражает неуспокоенность и ужас лунной ночи.
И в такую кошмарную ночь — жуткий тяжелый сон героя, сон пророческий: «Начдив шесть… гонится на тяжелом жеребце за комбригом и всаживает ему две пули в глаза. Пули пробивают голову комбрига, и оба глаза его падают наземь». Здесь — будущие «распри» среди победителей революции, да и судьба самого Бабеля: 27 января 1940 года он был расстрелян. Расстрелян теми, кому был глубоко предан,— чекистами…
Во всей основной части рассказа — всего два цветовых эпитета («два рыжих еврея» и «синяя кровь»). И опять контраст: рыжий — на полном бесцветье, сумрачности; кровь — синяя. Цвета безоттеночны, грубы, неприятны. Тусклость и мертвенность красок усиливается сравнением: «синяя кровь лежит… как кусок свинца». Нет блеска, нет света, нет энергии в этих скудных цветах. В описаниях быта отсутствует цветовая гармония, жизнь — безлика, лишена натуральных оттенков, лишена полностью своей естественности и жизненности. ..
Анализируя «Переход через Збруч» сточки зрения цветового решения, мы видим в нем три смены картин: нежные и чистые пастельные тона первого пейзажа, второй пейзаж — в его динамичности и насыщенности густым, глубоким цветом, и третий — серый, бесцветный, какой-то безжизненный. Цвет несет в рассказе эмоциональную и смысловую нагрузку. Цвет символичен — в нем столкновение эпох: исчезновение уравновешенности, гармонии, чистоты и разлом, хаос надвинувшегося… Хаос ведет к уничтожению радости, созидания жизни, ведет к отсутствию красок, мира, счастья, отсутствию самой жизни — к смерти.
Так через цвет можно почувствовать, ощутить мир рассказа И. Э. Бабеля «Переход через Збруч».