Пермяк пропавшие нитки и другие сказки текст распечатать

Время чтения: 3 мин.

Жила-была сварливая старуха. К тому же неряха. Стала как-то она шить. А у неряхи все нитки спутаны.

Распутывала их, распутывала нерадивая торопыга да и крикнула:

— Пропадите вы пропадом! Чтобы глаза мои не видели вас со всем вашим нитяным отродьем!

А нитки возьми да и пропади со всем своим нитяным отродьем: кофтами, юбками, платьями и бельем. Ничего нитяного в доме сердитой старухи не осталось.

Сидит старуха голышом и вопит на всю горницу:

— Батюшки-матушки, где же моя одежда?

Кинулась старуха за овчинным тулупом, чтобы себя прикрыть. А тулуп по овчинам на куски распался. Потому как овчинные куски тоже нитками были сшиты.

Мечется старуха из угла в угол, а по избе пух летает. Наволочки у подушек тоже из ниток тканые. Не стало в доме ни варежек, ни чулок, ни одеял, ни половиков. Ничего нитяного не стало.

Накинула старуха на себя рогожный куль да и давай у ниток прощения просить:

— Ниточки льняные, ниточки шерстяные, ниточки хлопковые, ниточки шелковые! Простите меня, старуху сварливую, торопливую, нерадивую. Вернитесь в мою избу.

И так-то жалобно старуха голосит-причитает, просит, что даже нитки, испокон веков молчальницы, и те заговорили.

— Назови, — говорят нитки, — половину того, что из нас, ниток, ткется, плетется, вьется и вяжется. Тогда вернемся, простим.

— Только-то и всего? — обрадовалась старуха. — Мигнуть не успеете, назову.

И принялась старуха называть. Назвала десяток-другой нитяных изделий-рукоделий да и осеклась.

Не всякий, кто круто берет, далеко идет. Спотыкается. Останавливается. Отдыхает.

Стала старуха вспоминать, что из ниток ткется, плетется, вьется и вяжется. День вспоминает, два вспоминает — десятой доли не вспомнила.

Шелка, бархата, сукна, ковры, половики, ситцы, кружева, одеяла, скатерти. Платки, шали, шарфы, ленточки разные…

Отдохнет и опять вспоминать примется: пояски, опояски, к ботинкам завязки, сапожные ушки, накидки на подушки, тюлевые шторки, плетеные оборки, сети-мережи и косынки тоже…

Месяц проходит, другой начинается. А нитки не возвращаются. Старуха из сил выбивается. Другой день больше двух-трех нитяных поделок и назвать не может.

Соседи старуху жалеть начали, подсказывают.

Сороки и те, как только выведают, где что новое из ниток делают, — старухе перестрекочут. Тоже жалеют. И вы ее пожалейте. Может быть, тоже десяток-другой нитяных поделок назовете.

Поняла она теперь, что нитки весь свет одевают, нигде без них не обходится.

    Вы здесь:  

  1. Главная
  2. Рассказы
  3. Пермяк Е.
  4. Пропавшие нитки

Тесты

Подготовка к школе

Сказки Пермяка

Жила-была сварливая старуха. К тому же неряха. Стала как-то она шить. А у неряхи все нитки спутаны.
Распутывала их, распутывала нерадивая торопыга да и крикнула:
— Пропадите вы пропадом! Чтобы глаза мои не видели вас со всем вашим нитяным отродьем!
А нитки возьми да и пропади со всем своим нитяным отродьем: кофтами, юбками, платьями и бельем. Ничего нитяного в доме сердитой старухи не осталось.
Сидит старуха голышом и вопит на всю горницу:
— Батюшки-матушки, где же моя одежда?
Кинулась старуха за овчинным тулупом, чтобы себя прикрыть. А тулуп по овчинам на куски распался. Потому как овчинные куски тоже нитками были сшиты.
Мечется старуха из угла в угол, а по избе пух летает. Наволочки у подушек тоже из ниток тканые. Не стало в доме ни варежек, ни чулок, ни одеял, ни половиков. Ничего нитяного не стало.
Накинула старуха на себя рогожный куль да и давай у ниток прощения просить:
— Ниточки льняные, ниточки шерстяные, ниточки хлопковые, ниточки шелковые! Простите меня, старуху сварливую, торопливую, нерадивую. Вернитесь в мою избу.
И так-то жалобно старуха голосит-причитает, просит, что даже нитки, испокон веков молчальницы, и те заговорили.
— Назови, — говорят нитки, — половину того, что из нас, ниток, ткется, плетется, вьется и вяжется. Тогда вернемся, простим.
— Только-то и всего? — обрадовалась старуха. — Мигнуть не успеете, назову.
И принялась старуха называть. Назвала десяток-другой нитяных изделий-рукоделий да и осеклась.
Не всякий, кто круто берет, далеко идет. Спотыкается. Останавливается. Отдыхает.
Стала старуха вспоминать, что из ниток ткется, плетется, вьется и вяжется. День вспоминает, два вспоминает — десятой доли не вспомнила.
Шелка, бархата, сукна, ковры, половики, ситцы, кружева, одеяла, скатерти. Платки, шали, шарфы, ленточки разные…
Отдохнет и опять вспоминать примется: пояски, опояски, к ботинкам завязки, сапожные ушки, накидки на подушки, тюлевые шторки, плетеные оборки, сети-мережи и косынки тоже…
Месяц проходит, другой начинается. А нитки не возвращаются. Старуха из сил выбивается. Другой день больше двух-трех нитяных поделок и назвать не может.
Соседи старуху жалеть начали, подсказывают.
Сороки и те, как только выведают, где что новое из ниток делают, старухе перестрекочут. Тоже жалеют. И вы ее пожалейте. Может быть, тоже десяток-другой нитяных поделок назовете.
Поняла она теперь, что нитки весь свет одевают, нигде без них не обходится.

Сказки Пермяка

Страница, где собраны все  рассказы Е.Пермяка

А здесь все детские рассказы, которые есть на нашем сайте

Игры для развития речи

Раннее развитие

Для занятий

Диагностика речи

Проблемы речи

Подробности

Просмотров: 2945

Пропавшие нитки Сказка для детей Евгения Пермяка

Жила-была сварливая старуха. К тому же неряха. Стала как-то она шить. А у неряхи все нитки спутаны.
Распутывала их, распутывала нерадивая торопыга да и крикнула:
— Пропадите вы пропадом! Чтобы глаза мои не видели вас со всем вашим нитяным отродьем!
А нитки возьми да и пропади со всем своим нитяным отродьем: кофтами, юбками, платьями и бельем. Ничего нитяного в доме сердитой старухи не осталось.
Сидит старуха голышом и вопит на всю горницу:
— Батюшки-матушки, где же моя одежда?
Кинулась старуха за овчинным тулупом, чтобы себя прикрыть. А тулуп по овчинам на куски распался. Потому как овчинные куски тоже нитками были сшиты.
Мечется старуха из угла в угол, а по избе пух летает. Наволочки у подушек тоже из ниток тканые. Не стало в доме ни варежек, ни чулок, ни одеял, ни половиков. Ничего нитяного не стало.
Накинула старуха на себя рогожный куль да и давай у ниток прощения просить:
— Ниточки льняные, ниточки шерстяные, ниточки хлопковые, ниточки шелковые! Простите меня, старуху сварливую, торопливую, нерадивую. Вернитесь в мою избу.
И так-то жалобно старуха голосит-причитает, просит, что даже нитки, испокон веков молчальницы, и те заговорили.
— Назови, — говорят нитки, — половину того, что из нас, ниток, ткется, плетется, вьется и вяжется. Тогда вернемся, простим.
— Только-то и всего? — обрадовалась старуха. — Мигнуть не успеете, назову.
И принялась старуха называть. Назвала десяток-другой нитяных изделий-рукоделий да и осеклась.
Не всякий, кто круто берет, далеко идет. Спотыкается. Останавливается. Отдыхает.
Стала старуха вспоминать, что из ниток ткется, плетется, вьется и вяжется. День вспоминает, два вспоминает — десятой доли не вспомнила.
Шелка, бархата, сукна, ковры, половики, ситцы, кружева, одеяла, скатерти. Платки, шали, шарфы, ленточки разные…
Отдохнет и опять вспоминать примется: пояски, опояски, к ботинкам завязки, сапожные ушки, накидки на подушки, тюлевые шторки, плетеные оборки, сети-мережи и косынки тоже…
Месяц проходит, другой начинается. А нитки не возвращаются. Старуха из сил выбивается. Другой день больше двух-трех нитяных поделок и назвать не может.
Соседи старуху жалеть начали, подсказывают.
Сороки и те, как только выведают, где что новое из ниток делают, старухе перестрекочут. Тоже жалеют. И вы ее пожалейте. Может быть, тоже десяток-другой нитяных поделок назовете.
Поняла она теперь, что нитки весь свет одевают, нигде без них не обходится.

  • Полный текст
  • Дедушкина копилка
  • Кто мелет муку
  • Как Огонь Воду замуж взял
  • Как самовар запрягли
  • Кто мелет муку
  • Пропавшие нитки
  • Хитрый коврик
  • Фока — на все руки дока
  • Дедушкины очки
  • Тайна цены
  • Волшебные краски
  • Рукавицы и топор
  • Дедушкины очки
  • Маляр с золотой медалью
  • Дорогая ласточка
  • Семьсот семьдесят семь мастеров
  • Трудовой огонек
  • Маркел-Самодел и его дети
  • Семьсот семьдесят семь мастеров
  • Самоходные лапотки
  • Золотой гвоздь
  • Мыльные пузыри
  • Две пословицы
  • Мать-мачеха
  • Чугун и Сталь
  • Филя
  • Для чего руки нужны
  • Про нос и язык
  • Торопливый ножик
  • Мыльные пузыри
  • Бумажный змей
  • Гусь лапчатый
  • Ежиха-форсиха
  • Про торопливую Куницу и терпеливую Синицу
  • Замок без ключа
  • Чертознаева памятка
  • Уральская побасенка
  • Замок без ключа
  • Про Силу и Правду
  • Березовая роща
  • Про дедушку Само
  • Долговечный мастер
  • На все цвета радуги
  • Луна, Лужица и Бельмо на вороньем глазу
  • На все цвета радуги
  • Шантон-болтон
  • Пять зерен
  • Свечка
  • Удочеренная яблонька
  • Сказка о большом колоколе
  • Семь королей и одна королева
  • Мелкие калоши
  • Белая бабочка
  • Зоркий слепец
  • Про два Колеса
  • Неуступчивые сестры
  • Мелкие калоши
  • Скрипучая дверь
  • Шумливое море
  • Четыре брата
  • Вечный король
  • Пастух и скрипка
  • Некрасивая елка

Дедушкина копилка

Когда бабушка внуч­кой была, она очень сказки любила. А сказки ей дедушка рассказывал.

При­бе­жит, бывало, внучка к дедушке и:

— Рас­скажи, дед, сказку!

А он:

— Какую?

А она:

— Какую хочешь.

Тогда дедушка велит внучке подать дере­вян­ный точе­ный гри­бок, откроет он у грибка крышку-шляпку и нач­нет в грибке рыться. А в грибке вся­кой вся­чины много. И перышко гуси­ное, и пуговка радуж­ная, и от очков обло­мы­шек, и бело­я­ро­вое зер­нышко. Пере­бе­рет дед вся­кую вся­чину, пере­смот­рит и сказку ска­зы­вать начнет.

Как-то внучка спра­ши­вает дедушку:

— А зачем ты гри­бок про­сишь, как сказку начать сказывать?

А дедушка ей и отвечает:

— Это не гри­бок, внучка, а копилочка.

— Какая копи­лочка, дед?

— Ска­зоч­ная. Дедуш­кина. Я ведь, внучка, тоже вну­ком был, и мне тоже дед сказки рас­ска­зы­вал. При­ду­мает он сказку или услы­шит, сей­час же в копи­лочку без­де­лушку-памятку поло­жит, чтобы сказку не поза­быть. Про гуся сказка — гуси­ное перо. Про свечку — ога­ро­чек, про бело­ярую пше­ницу — зернышко.

И ты так, внучка, делай, когда бабуш­кой будешь. Тебе и заве­щаю эту дедуш­кину копилочку.

Так и делала внучка, когда бабуш­кой стала. Свои памятки в дедуш­кину копилку добав­ляла. А теперь эта копилка нам в наслед­ство доста­лась. И мы это наслед­ство не только бере­жем, а по мере наших сил умножаем.

Вам доста­нется эта копилка — то же самое делайте. А сей­час давайте смот­реть, что в этой копилке лежит.

Кто мелет муку

Как Огонь Воду замуж взял

Рыжий раз­бой­ник Огонь пла­менно полю­бил холод­ную кра­са­вицу Воду. Полю­бил и заду­мал на ней жениться. Только как Огню Воду замуж взять, чтобы себя не пога­сить и ее не высушить?

Спра­ши­вать стал. И у всех один ответ:

— Да что ты заду­мал, рыжий? Какая она тебе пара? Ты что? Зачем тебе холод­ная Вода, без­дет­ная семья?

Затос­ко­вал Огонь, заго­ре­вал. По лесам, по дерев­ням пожа­рами загу­лял. Так и носится, только рыжая грива по ветру развевается.

Гулял Огонь, горе­вал Огонь да встре­тился с тол­ко­вым масте­ро­вым чело­ве­ком. Ива­ном его звали.

Огонь в ноги ему пал. Низ­ким дымом сте­лется. Из послед­них сил синими язы­ками тлеет.

— Ты масте­ро­вой чело­век, ты все можешь. Хочу я раз­бой бро­сить, хочу я своим домом жить. Воду замуж взять хочу. Да так, чтобы она меня не пога­сила и я ее не высушил.

— Не горюй, Огонь. Сосва­таю. Поженю.

Ска­зал так масте­ро­вой чело­век и терем стро­ить стал. Построил терем и велел сва­дьбу играть, гостей звать.

При­шла с жени­хо­вой сто­роны огне­вая родня: тетка Мол­ния да дво­ю­род­ный брат Вул­кан. Не было больше у него род­ных на белом свете.

С неве­сти­ной сто­роны при­шел стар­ший бра­тец Густой Туман, сред­ний брат Косой Дождь и млад­шая сест­ричка Воды — Ясно­гла­зая Роса.

При­шли они и заспорили.

— Неслы­хан­ное дело ты, Иван, заду­мал, — гово­рит Вул­кан и пла­ме­нем попы­хи­вает. — Не бывало еще такого, чтобы наш огне­вой род из водя­ной породы неве­сту выбирал.

А масте­ро­вой чело­век отве­чает на это:

— Как же не бывало! Косой Дождь с огне­вой Мол­нией в одной туче живут и друг на дружку не жалуются.

— Это все так, — мол­вил Густой Туман, — только я по себе знаю: где Огонь, где тепло, там я редеть начинаю.

— И я, и я от тепла высы­хаю, — пожа­ло­ва­лась Роса. — Боюсь, как бы Огонь мою сестру Воду не высушил.

Тут Иван твердо сказал:

— Я такой терем построил, что они будут в нем жить да радо­ваться. На то я и масте­ро­вой человек.

Пове­рили. Сва­дьбу стали играть.

Пошла пля­сать Мол­ния с Косым Дождем. Заку­рился Вул­кан, засвер­кал ярким пла­ме­нем, в ясных гла­зах Росы огне­выми бли­ками заиг­рал. Густой Туман набраж­ни­чался, на покой в овраг уполз.

Отгу­ляли гости на сва­дьбе и восво­яси пода­лись. А масте­ро­вой чело­век жениха с неве­стой в терем ввел. Пока­зал каж­дому свои хоромы, поздра­вил моло­дых и поже­лал им нескон­ча­е­мой жизни да сына-богатыря.

Много ли, мало ли про­шло вре­мени, только родила мать Вода от отца Огня сына-богатыря.

Хоро­шим сын бога­ты­рем вырос. Горяч, как роди­мый батюшка Огонь. А облик дядин — густ и белес, как Туман. Важен и вла­жен, как роди­мая матушка Вода. Силен, как Вул­кан, как тетушка Молния.

Вся родня в нем сво­его кров­ного узнает. Даже Дождь с Росой в нем себя видят, когда тот сты­нет и капель­ками на землю оседает.

Хоро­шее имя дали сыну-бога­тырю: Пар.

На телегу сядет Пар-бога­тырь — телега его силой пока­тится да еще сто дру­гих телег поез­дом повезет.

На корабль сту­пит Пар-чудо­дей — уби­рай паруса. Без ветра корабль катится, волну рас­се­кает, паро­вой голос подает, кора­бель­щи­ков своим теп­лом греет.

На завод пожа­лует — колеса завер­тит. Где сто чело­век рабо­тали — одного хва­тает. Муку мелет, хлеб моло­тит, ситец ткет, людей и кладь возит — народу помо­гает, мать, отца радует.

И по наши дни живут Огонь с Водой в одном желез­ном котле-тереме. Ни она его не гасит, ни он ее высу­шить не может. Счаст­ливо живут. Нескон­ча­емо. Широко.

Год от году рас­тет сила их сына-бога­тыря, и слава о рус­ском масте­ро­вом чело­веке не мерк­нет. Весь свет теперь знает, что он холод­ную Воду за жар­кий Огонь выйти замуж заста­вил, а их сына-бога­тыря нам, вну­кам-пра­вну­кам, на службу поставил.

Как самовар запрягли

Про одно и то же раз­ные люди по-раз­ному сказки ска­зы­вают. Вот что я от бабушки слы­шал… У мастера Фоки, на все руки доки, сын был. Тоже Фокой звали. В отца Фока Фокич дош­лый пошел. Ничего мимо его глаз не усколь­зало. Всему дело давал. Ворону и ту перед дождем кар­кать выучил — погоду предсказывать.

Сидит как-то Фока Фокич — чай пьет. А из само­вара через паро­вик густо пар валит. Со сви­стом. Даже чай­ник на кон­форке вздрагивает.

— Ишь ты, какая сила про­па­дает! Не худо бы тебя на работу при­ста­вить, — гово­рит Фока Фокич и сооб­ра­жает, как это сде­лать можно.

— Это еще что? — запых­тел-зафыр­кал лени­вый Само­вар. — С меня и того хва­тит, что я кипя­ток кипячу, чай­ник грею, душеньку пес­ней веселю, на столе красуюсь.

— Оно верно, — гово­рит Фока Фокич. — Только песни рас­пе­вать да на людях кра­со­ваться вся­кий может. Неплохо бы тебя, Само­вар, хлеб моло­тить приспособить.

Как услы­хал это Само­вар — вски­пел, кипят­ком пле­ваться начал. Того гляди, убе­жит. А Фока Фокич сгреб его да на моло­тиль­ный ток вынес и давай там к нему рабо­чее колесо с хит­рым рыча­гом пристраивать.

При­строил он колесо с хит­рым рыча­гом и ну Само­вар на пол­ный пар кипя­тить. Во всю голо­вушку Само­вар кипит, колесо вер­тит, хит­рым рыча­гом, как рукой, работает.

Пере­мет­нул Фока Фокич с рабо­чего колеса на моло­тиль­ный махо­ви­чок при­вод­ной ремень и:

— Эх, поспе­вай, не зевай, снопы раз­вя­зы­вай, в моло­тилку суй.

Стал Само­вар хлеб моло­тить, паро­вой маши­ной про­зы­ваться. А харак­тер тот же остался. Свар­ли­вый. Того гляди, от зло­сти лоп­нет — паром обварит.

— Вот ты как! — гово­рит Фока Фокич. — Погоди, я тебе рабо­тенку получше удумаю.

Долго думать не при­шлось. Захро­мала как-то у Фоки Фокича лошадь. А в город ехать надо. И наду­мал Фока Фокич Само­вар запрячь.

Пова­лил Фока Фокич Само­вар набок. Загнул ему трубу, чтобы она в небо гля­дела. При­ла­дил под него креп­кие колеса. Отко­вал хит­рые рычаги-шатуны да и заста­вил их колеса вер­теть. А чтобы Само­вар со зло­сти не лоп­нул, доб­рым желе­зом его око­вал. Потом при­це­пил к Само­вару таран­тас, а к таран­тасу телегу, загру­зил чем надо, под­нял пары и:

— Эх, поспе­вай, куда надо пово­ра­чи­вай. Пару поддавай!

Стал Само­вар людей и поклажу возить — паро­во­зом про­зы­ваться. А харак­те­ром еще злее стал.

— Ну ладно, — гово­рит Фока Фокич. — Я тебе не такую работу удумаю.

Опять долго ждать не при­шлось. Лето без­вет­рен­ное выда­лось. Паруса на кораб­лях, как трава в засуху, сникли. А за море ехать надо. Хлеб везти. Тут-то и наду­мал Фока Фокич Само­вар на корабль перенести.

Ска­зано — сде­лано. Трубу еще выше нарас­тил. Само­вар в трюм поста­вил. Кора­бель­ные колеса сма­сте­рил, а к ним шатун­ные рычаги при­спо­со­бил и:

— Эй, не зевай, успе­вай! Рулем рули — куда надо правь.

Начал Само­вар людей да товары за море возить — паро­хо­дом про­зы­ваться. Тут-то уж он вовсе послуш­ным стал. Уступ­чи­вым. Вот как оно, дело-то, было. Дру­гие, может быть, и по-дру­гому рас­ска­зы­вают. Только моя бабушка врать не будет. Сама она это все видела и мне пере­ска­зала. А я — вам.

Кто мелет муку

Жил в мель­нич­ном ларе муч­ной червь Дар­моед. Наелся он как-то све­жей муки, выполз на край ларя, зев­нул и спросил:

— А кто мелет муку?

— Как это — кто? — про­скре­же­тал жер­нов. — Я!

— Нет, я, — про­скри­пела на это дере­вян­ная рабо­чая шестерня. — Я кручу ось, на кото­рой ты, жер­нов, сидишь. Зна­чит, я и мелю муку.

— Это еще что? — заспо­рил глав­ный вал мель­ницы. — На ком ты надета, шестерня? Не на мне ли? Не я ли мелю муку? Тут мель­нич­ные кры­лья не утер­пели и засви­стели на ветру:

— Мы, кры­лья, всех вас вер­тим, кру­тим и дви­гаем! Зна­чит, мы и мелем муку.

Услы­хал это ветер и сильно раз­гне­вался. Рва­нул он дверь мель­ницы, выдул прочь муч­ного червя Дар­мо­еда и так задул, что только кры­лья у мель­ницы замелькали.

От этого глав­ный вал, дере­вян­ная шестерня и жер­нов зара­бо­тали-завер­те­лись быст­рее. Весе­лее пошел помол муки.

— Поняли вы теперь, кто мелет муку?

— Поняли, батюшка ветер, поняли! — отве­тили все.

— Ой ли? — ухмыль­нулся мель­ник. — Не всем дано пони­мать, кто мелет муку, кому под­властны все ветры, все воды, кто строит все мель­ницы на земле.

Ска­зал так мель­ник и повер­нул глав­ный вет­ро­вой рычаг. Оста­но­ви­лась работа на мель­нице. Все замерли. И жер­нов, и вал, и шестерни. Потом сма­зал мель­ник скри­пу­чие места, засы­пал нового зерна, выгреб смо­ло­тую муку и опять пустил мельницу.

Плавно зара­бо­тали кры­лья. Молча завер­те­лись глав­ный вал и рабо­чая шестерня. Без бол­товни, без пустого скрипа.

— Так-то оно лучше, — мол­вил ста­рый мельник.

Запер на замок мель­ницу, при­гро­зил ветру паль­цем: «Смотри у меня, мели!» — и пошел обе­дать да эту самую сказку своим вну­ча­там рас­ска­зы­вать, чтобы они знали, кто мелет муку, кому под­властны все ветры, все воды, все мель­ницы на земле.

Пропавшие нитки

Жила-была свар­ли­вая ста­руха. К тому же неряха. Стала как-то она шить. А у неряхи все нитки спу­таны. Рас­пу­ты­вала их, рас­пу­ты­вала нера­ди­вая торо­пыга да и крикнула:

— Про­па­дите вы про­па­дом! Чтобы глаза мои не видели вас со всем вашим нитя­ным отродьем.

А нитки возьми да и про­пади со всем своим нитя­ным отро­дьем: коф­тами, юбками, пла­тьями и бельем. Ничего нитя­ного в доме сер­ди­той ста­рухи не осталось.

Сидит ста­руха голы­шом и вопит на всю горницу:

— Батюшки-матушки, где же моя одежда?

Кину­лась ста­руха за овчин­ным тулу­пом, чтобы себя при­крыть. А тулуп по овчи­нам на куски рас­пался. Потому как овчин­ные куски тоже нит­ками были сшиты.

Сказки на AGAKIDS | Сказки Пермяка Евгения Андреевича

 Жила-была сварливая старуха. К тому же неряха. Стала как-то она шить. А у неряхи все нитки спутаны.

 Распутывала их, распутывала нерадивая торопыга да и крикнула:

 — Пропадите вы пропадом! Чтобы глаза мои не видели вас со всем вашим нитяным отродьем!

 А нитки возьми да и пропади со всем своим нитяным отродьем: кофтами, юбками, платьями и бельем. Ничего нитяного в доме сердитой старухи не осталось.

 Сидит старуха голышом и вопит на всю горницу:

 — Батюшки-матушки, где же моя одежда?

 Кинулась старуха за овчинным тулупом, чтобы себя прикрыть. А тулуп по овчинам на куски распался. Потому как овчинные куски тоже нитками были сшиты.

 Мечется старуха из угла в угол, а по избе пух летает. Наволочки у подушек тоже из ниток тканые. Не стало в доме ни варежек, ни чулок, ни одеял, ни половиков. Ничего нитяного не стало.

 Накинула старуха на себя рогожный куль да и давай у ниток прощения просить:

 — Ниточки льняные, ниточки шерстяные, ниточки хлопковые, ниточки шелковые! Простите меня, старуху сварливую, торопливую, нерадивую. Вернитесь в мою избу.

 И так-то жалобно старуха голосит-причитает, просит, что даже нитки, испокон веков молчальницы, и те заговорили.

 — Назови, — говорят нитки, — половину того, что из нас, ниток, ткется, плетется, вьется и вяжется. Тогда вернемся, простим.

 — Только-то и всего? — обрадовалась старуха. — Мигнуть не успеете, назову.

 И принялась старуха называть. Назвала десяток-другой нитяных изделий-рукоделий да и осеклась.

 Не всякий, кто круто берет, далеко идет. Спотыкается. Останавливается. Отдыхает.

 Стала старуха вспоминать, что из ниток ткется, плетется, вьется и вяжется. День вспоминает, два вспоминает — десятой доли не вспомнила.

 Шелка, бархата, сукна, ковры, половики, ситцы, кружева, одеяла, скатерти. Платки, шали, шарфы, ленточки разные…

 Отдохнет и опять вспоминать примется: пояски, опояски, к ботинкам завязки, сапожные ушки, накидки на подушки, тюлевые шторки, плетеные оборки, сети-мережи и косынки тоже…

 Месяц проходит, другой начинается. А нитки не возвращаются. Старуха из сил выбивается. Другой день больше двух-трех нитяных поделок и назвать не может.

 Соседи старуху жалеть начали, подсказывают.

 Сороки и те, как только выведают, где что новое из ниток делают, — старухе перестрекочут. Тоже жалеют. И вы ее пожалейте. Может быть, тоже десяток-другой нитяных поделок назовете.

 Поняла она теперь, что нитки весь свет одевают, нигде без них не обходится.

Сказки на AGAKIDS | Сказки Е Пермяка

Художники Э. Булатов и О. Васильев, Ю. Молоканов, В. Чижиков

© Воронкова Л. Ф., насл., 2017

© Пермяк Е. А., насл., 2017

© Булатов Э. В., ил., 2017

© Васильев О. В., насл., ил., 2017

© Молоканов Ю. А., насл., ил., 2017

© Чижиков В. А., ил., 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Евгений Пермяк

Про торопливую Куницу и терпеливую Синицу

Cтала торопливая Куница шёлковый сарафан к лету кроить. Тяп-ляп! Весь шёлк искромсала-изрезала в лоскутки. И не то что сарафан — платка из этих лоскутков нельзя сшить.

Стала терпеливая Синица из холстины фартук кроить. Тут прикинет, там смекнёт, сюда подвинет, туда подвернёт. Всё она сообразила. Всё высчитала, всё вычертила, потом за ножницы взялась. Хороший фартук получился. Ни одного лоскутка не пропало даром.

Диву далась Куница. На фартук глядит — завидует:

— Где ты кройке-шитью училась, Синица? У кого?

— Бабушка меня шитью выучила.

— А как она учила тебя?

— Да очень просто. Пять волшебных слов велела запомнить.

— Каких?

— «Семь раз отмерь — один отрежь».

Ежиха-форсиха

Приглянулся Ежихе-форсихе выдровый мех. Не налюбуется.

— Давай, Выдра, одёжкой меняться.

— Давай! — говорит Выдра.

Сказано — сделано. Поменялись одёжками.

Ходит по лесу Ежиха-форсиха, дорогим выдровым мехом похваляется:

— Вот я какая нарядная! Смотрите.

Учуяли собаки-разбойницы дорогой выдровый мех и кинулись на Ежиху-форсиху:

— Снимай, тётка, выдровую шубу!

А Ежиха и в ус не дует. Забыла, что больше она не колюча. Свернулась по старой ежиной привычке в комочек да и подзадоривает собак:

— А ну, попробуйте схватите меня!

А собаки взяли да и схватили.

Поняла Ежиха в собачьих зубах, какого она маху дала, когда свою колючую шкурку-защитницу на выдровый приманочный мех променяла. Поняла, да уж поздно было.

Мать-мачеха

Снесла непутёвая Кукушка три яйца. Одно — в иволгино гнездо, другое — в желнино, третье — в щеглиное. Снесла беззаботная мать и улетела в весёлые леса куковать, годы предсказывать, людям голову морочить, свою душеньку тешить. Летала она так, куковала да и о детях вспомнила, что в чужих гнёздах росли.

— Пора мне их под своё крыло взять, — сказала кукушка. — То-то обрадуются детушки родимой матушке.

Прилетела Кукушка к иволгиному гнезду, а её кукушонок и не взглянул на мать. Иволгу матерью называет. Из её клюва кормится, на её голос откликается.

— Вон ты каков, неблагодарный! Из моего яйца проклюнулся, а меня и узнать не захотел, — сказала в сердцах Кукушка и полетела в желнино гнездо. Увидела там кукушонка и к нему бросилась:

— Здравствуй, сыночек мой ненаглядный. Узнал ли ты свою мать?

Испугался кукушонок невиданной им птицы, на весь лес пищит, Желну кличет:

— Матушка, лети скорее сюда! Чужая тётка хочет меня из родного гнезда унести.

Прилетела Желна и прогнала прочь Кукушку.

Полетела тогда Кукушка к щеглиному гнезду. Глядит — её кукушонок Щеглиху перерос. Она еле-еле кормить его поспевает.

«Ну, — думает, — эта-то отдаст мне моего обжору».

— Бери, — говорит Щеглиха, — своего подкидыша. Я из сил выбилась, уж очень он много ест.

Как услыхал это кукушонок, задрожал, замахал крылышками и жалобно-жалобно стал просить Щеглиху:

— Дорогая моя мамонька, я лучше с голоду умру, только из-под твоего крыла под чужое не пойду.

Разжалобилась Щеглиха. Тоже всплакнула.

— Да никому я тебя, мой сыночек, не отдам. Лучше часок-другой не досплю, а тебя выкормлю.

Кинулась тут Кукушка к судье — судом деток отсуживать. А судьёй в этом лесу Дятел был. Мигом дела разбирал. И кукушкино дело скорёхонько рассудил. По совести, по народной мудрости решение вынес: «Не та мать, которая деток народила, а та, что их вскормила, вспоила да на ноги поставила».

Гусь лапчатый

Прослышал как-то Гусь, что пером из его крыла книги пишутся, государственные бумаги подписываются, возгордился и загоготал:

— Го-го-го! Государственная я птица, а не простая. Коли б не моё крыло да не моё перо, чем бы книги писались, как бы указы-приказы составлялись?

Услыхал эту похвальбу Чернильный орешек, на котором чернила настаивали, тоже хвастаться стал:

— Не простой я орех, а чернильный. Коли б не я да не гусиное перо, чем бы книги стали писать, чем бумаги подписывать?

Глядя на них, и Старая тряпка нос задрала:

— Из меня бумагу делают. На мне пишут. Не будь меня, да гусиного пера, да Чернильного орешка — не было бы грамоты на земле.

— Го-го-го! — гогочет Гусь. — Пойдём втроём народ припугнём. Пускай он нам славу поёт, почести воздаёт. А не то мы его перьев лишим, чернил не дадим, бумагу придержим. Незаменимые мы!

Пошли Гусь, Чернильный орех да Старая тряпка почёт добывать, славу требовать. Выслушал их народ и велел вместо гусиных стальными перьями писать, чернила из чернильного порошка готовить, бумагу из дерева вырабатывать.

На этом и кончилась похвальба Старой тряпки да Чернильного орешка. Тряпкой стали пол мыть, пыль вытирать, а про Орешек даже и забыли, где и на чём он растёт.

Притихли Орешек да Тряпка. А Гусь всё ещё не унимается. Гогочет! Крыльями машет, да взлететь не может. На это мало кто теперь обращает внимание. Только если случится в народе выскочка, или хвастун, или крикун, люди обязательно про такого скажут:

— Видали, каков гусь лапчатый? А?

Пропавшие нитки

Жила-была сварливая старуха. К тому же неряха. Стала как-то она шить.

А у неряхи все нитки спутаны. Распутывала их, распутывала нерадивая торопыга да и крикнула:

— Пропадите вы пропадом! Чтобы глаза мои не видели вас со всем вашим нитяным отродьем!

А нитки возьми да и пропади со всем своим нитяным отродьем: кофтами, юбками, платьями и бельём. Ничего нитяного в доме сердитой старухи не осталось. Сидит старуха голышом и вопит на всю горницу:

— Батюшки-матушки, где же моя одёжа?

Кинулась старуха за овчинным тулупом, чтобы себя прикрыть. А тулуп по овчинам на куски распался. Потому как овчинные куски тоже нитками были сшиты.

Мечется старуха из угла в угол, а по избе пух летает. Наволочки у подушек тоже из ниток тканные. Не стало в доме ни варежек, ни чулок. Ни одеял, ни половиков. Ничего нитяного не стало.

Накинула старуха на себя рогожный куль да и давай у ниток прощения просить:

— Ниточки льняные, ниточки шерстяные, ниточки хлопковые, ниточки шёлковые! Простите меня, старуху сварливую, торопливую, нерадивую. Вернитесь в мою избу.

И так-то жалобно старуха голосит-причитает, просит, что даже нитки, испокон веков молчальницы, и те заговорили.

— Назови, — говорят нитки, — половину того, что из нас, ниток, ткётся, плетётся, вьётся и вяжется. Тогда вернёмся. Простим.

— Только-то и всего? — обрадовалась старуха. — Мигнуть не успеете, назову.

И принялась старуха называть. Назвала десяток-другой нитяных изделий-рукоделий да и осеклась.

Не всякий, кто круто берёт, далеко идёт. Спотыкается. Останавливается. Отдыхает.

Стала старуха вспоминать, что из ниток ткётся, плетётся, вьётся и вяжется. День вспоминает, два вспоминает — десятой доли не вспомнила.

Шелка, бархата, сукна, ковры, половики, ситцы, кружева. Одеяла, скатерти. Платки, шали, шарфы, ленточки разные…

Отдохнёт и опять вспоминать примется: пояски, опояски, к ботинкам завязки, сапожные ушки, накидки на подушки, тюлевые шторки, плетёные оборки, сети-мерёжи, косынки тоже…

Месяц проходит, другой начинается. А нитки не возвращаются. Старуха из сил выбивается. Другой день больше двух-трёх нитяных поделок и назвать не может.

Конец ознакомительного фрагмента.

  • Пермяк евгений рассказы для 2 класса
  • Пермяк две пословицы это рассказ или сказка
  • Пермь рассказ про город
  • Пермь на английском языке как пишется
  • Пермский край по английскому как пишется